Анон, какие у тебя любимые философы, какие их взгляды поддерживаешь и что посоветуешь почитать из их трудов для ознакомления.
>>40009 (OP)
Бараш из Смешариков норм. Ну, Каркарыч тоже впринципе ничего.
Бараш из Смешариков норм. Ну, Каркарыч тоже впринципе ничего.
Шопенгауэр, на ютубе аудиокниги послушай.
>>40009 (OP)
Этот, ёпт, Фалос или как там его. Ну он ещё сказал что-то вроде : всё происходит из воды.Его советую
Этот, ёпт, Фалос или как там его. Ну он ещё сказал что-то вроде : всё происходит из воды.Его советую
>>40009 (OP)
Героклит. Что вверху, то и внизу. Каждый день в этом убеждаюсь.
Героклит. Что вверху, то и внизу. Каждый день в этом убеждаюсь.
>>40032
Вода есть наилучшее.
Вода есть наилучшее.
>>40009 (OP)
Кант, Камю, Сартр, Шопенгауэр.
Кант, Камю, Сартр, Шопенгауэр.
штирнер, декартовские рассуждения, протагор платона
>>40009 (OP)
Я пока не так много знаю и не так много философов читал, но из того, что пока имею, могу назвать Платона (среднего периода), Аристотеля, Августина, Фому Аквинского – его я, правда, не читал, но знаю по лекциям – и, пожалуй, Декарта.
Я пока не так много знаю и не так много философов читал, но из того, что пока имею, могу назвать Платона (среднего периода), Аристотеля, Августина, Фому Аквинского – его я, правда, не читал, но знаю по лекциям – и, пожалуй, Декарта.
ник ланд, философию правда знаю только по странице в википедии, но звучит крута, прогрессивно, акселерационно)))
>>40131
Чмоня, что читал из Аристотеля?
Чмоня, что читал из Аристотеля?
>>40032
Фалос из Минета, основатель минетской школы философии
Фалос из Минета, основатель минетской школы философии
>>40009 (OP)
На меня больше всего повлияли великие украинские философы Платончук, Кантович и Расселенко.
На меня больше всего повлияли великие украинские философы Платончук, Кантович и Расселенко.
>>40009 (OP)
Иисус Христос, Альберт Эйнштейн и Никколо Паганини.
Иисус Христос, Альберт Эйнштейн и Никколо Паганини.
>>49498
Баумейстер, ты?
Баумейстер, ты?
Блаженный Августин>>40009 (OP)
>>40021
А он тип идеалист ?
А он тип идеалист ?
>>40108
Не хватает Маркса, брат
Не хватает Маркса, брат
>>49498
Я просто целиком сохранил себе твой пост как прикол
Я просто целиком сохранил себе твой пост как прикол
93 Кб, 768x1152>>40009 (OP)
Вот этот хуй.
Вот этот хуй.
>>50061
чел тупо пересоздал фалосософию из-за того, что её не читал +ахуенный препод в виже Бертрана Рассольчика с огурцами
чел тупо пересоздал фалосософию из-за того, что её не читал +ахуенный препод в виже Бертрана Рассольчика с огурцами
116 Кб, 639x910Философ, экономист, социолог, историк - в одном флаконе. Ну или в двух, считая Энгельса
1. Скептики античные от Пиррона до Секста.
Нравится то, как они разъебывали всех своих современников. Тропы скептиков до сих пор не опровергнуты. Лолъ, те же тропы Энесидема ставят под сомнение весь эмпиризм. Да и этика мне нравится.
2. Протагор. Тоже крутой дед. Тоже многих разъебывал и троллил.
3. Сократ. Охуенный и точка.
4. Лао Цзы.
Нравится то, как они разъебывали всех своих современников. Тропы скептиков до сих пор не опровергнуты. Лолъ, те же тропы Энесидема ставят под сомнение весь эмпиризм. Да и этика мне нравится.
2. Протагор. Тоже крутой дед. Тоже многих разъебывал и троллил.
3. Сократ. Охуенный и точка.
4. Лао Цзы.
https://2ch.hk/ph/res/154285.html (
М)
Переоценённые:
-- Делёз. Его хуебору просто невозможно читать, из раза в раз, из раза в раз одно и то же, одно и то же, постоянное хождение по кругу. Излишнее ничем не обоснованное пролайферство. Притягивает за уши все взяглды, всех интерпретируемых философов (Ницше и Арто), бьёт палкой соломенные чучела тех, кто ему не нравится. Всё кроме книги о Ницше дико нудное, КиШ это вообще шизофазия голового короля.
-- Услышал у Ежи Сармата что переоценён Фуко. Идеи Фуко мне нравятся и его методы, но пишет он невероятно нудно. Не сранвить, конечно, даже с Генеалогией морали Ницше. Вообще многие последователи Ницше в философии пишут очень нудно, тогда как Ницше за это критиковал Платона (хотя тот НАМНОГО менее унылый чем фуко и делёз)
-- Ник Лэнд. Чел интересный, но ажиотаж вокруг него вызван лишь заумью. Если бы писал нормально - был бы забыт и задвинут на второй план после спекреалистов.
-- Батай. Переоценён в узких кругах, по сути у него есть только одна идея непроизводительной траты, остальное творчество вращается вокруг фекалий и т.п.
-- Негерестани. Пишет эпично, за что и прославился. Если писал нормально - его циклонопедия уместилась бы на трёх листах (sarcasm).
-- Деррида. Из того же эшелона. Нихуя стоящих идей.
-- У Ницше переоценена только одна грань: его приспешники постоянно ковыряются в христианском трупе вместо того, чтобы бороться с реальными, сильными врагами. На эт, просто смешно смотреть в современном мире.
Недооценённые:
-- Жан Бодрийяр. По сути в точности описал современный мир во всех его отношениях, злокачественное исчезновение фундаментальной реальности; читать его невероятно захватывающе; отдельного упомянания заслуживает его взгляд на искусство и его деградацию. В пессимистичных кругах его почему-то не принимают за своего, хотя во время прочтения общества потребления лично меня накрыла депрессия
-- Шопенгауэр. Ему отводят второй план за Ницше из-за того, что не хочется внимать пессимистичные идеи. В "Афоризмах" по сути ответил на все бытовые вопросы: счастье, финансы, любовь, семья, всё описал ПРЕДЕЛЬНО РЕАЛИСТИЧНО, даже не к ему придраться. Опередил блэкпилл на 200 лет; эту книгу должны преподавать в школах.
-- Лиготти. Сам называет себя писателем, но его Заговор это просто пессимистический манифест XXI века, где задаются самые неудобные вопросы жизнеблядкам, а также поднимаются интересные темы, которые остаются забытыми нормисными изимодными философами.
-- Спиноза. Не сказал бы, что сильно недооценён. Стоит за некоторыми этическими представлениями Ницше и Делёза, вынес человека с трансцендентного уровня на уровень объектов.
-- Штирнер. Написал очень много годноты, по пути разъебав либерализм, христианство, социализм; через весь труд, как не удивительно, просвечивает горделивое "я". Сильный и мотивирубщий труд, к сожалению, оцениваемый только узким кругом читателей.
-- Эвола. Очень малопопулярен, не котируется в академических кругах (как и все вышеперечисленные писатели). Через его треды прёт мощь и сила, а "Метафизика пола" должна стать обязательной при получении образования какого-нибудь семейного психолога, он там сорвал покровы.
М)Переоценённые:
-- Делёз. Его хуебору просто невозможно читать, из раза в раз, из раза в раз одно и то же, одно и то же, постоянное хождение по кругу. Излишнее ничем не обоснованное пролайферство. Притягивает за уши все взяглды, всех интерпретируемых философов (Ницше и Арто), бьёт палкой соломенные чучела тех, кто ему не нравится. Всё кроме книги о Ницше дико нудное, КиШ это вообще шизофазия голового короля.
-- Услышал у Ежи Сармата что переоценён Фуко. Идеи Фуко мне нравятся и его методы, но пишет он невероятно нудно. Не сранвить, конечно, даже с Генеалогией морали Ницше. Вообще многие последователи Ницше в философии пишут очень нудно, тогда как Ницше за это критиковал Платона (хотя тот НАМНОГО менее унылый чем фуко и делёз)
-- Ник Лэнд. Чел интересный, но ажиотаж вокруг него вызван лишь заумью. Если бы писал нормально - был бы забыт и задвинут на второй план после спекреалистов.
-- Батай. Переоценён в узких кругах, по сути у него есть только одна идея непроизводительной траты, остальное творчество вращается вокруг фекалий и т.п.
-- Негерестани. Пишет эпично, за что и прославился. Если писал нормально - его циклонопедия уместилась бы на трёх листах (sarcasm).
-- Деррида. Из того же эшелона. Нихуя стоящих идей.
-- У Ницше переоценена только одна грань: его приспешники постоянно ковыряются в христианском трупе вместо того, чтобы бороться с реальными, сильными врагами. На эт, просто смешно смотреть в современном мире.
Недооценённые:
-- Жан Бодрийяр. По сути в точности описал современный мир во всех его отношениях, злокачественное исчезновение фундаментальной реальности; читать его невероятно захватывающе; отдельного упомянания заслуживает его взгляд на искусство и его деградацию. В пессимистичных кругах его почему-то не принимают за своего, хотя во время прочтения общества потребления лично меня накрыла депрессия
-- Шопенгауэр. Ему отводят второй план за Ницше из-за того, что не хочется внимать пессимистичные идеи. В "Афоризмах" по сути ответил на все бытовые вопросы: счастье, финансы, любовь, семья, всё описал ПРЕДЕЛЬНО РЕАЛИСТИЧНО, даже не к ему придраться. Опередил блэкпилл на 200 лет; эту книгу должны преподавать в школах.
-- Лиготти. Сам называет себя писателем, но его Заговор это просто пессимистический манифест XXI века, где задаются самые неудобные вопросы жизнеблядкам, а также поднимаются интересные темы, которые остаются забытыми нормисными изимодными философами.
-- Спиноза. Не сказал бы, что сильно недооценён. Стоит за некоторыми этическими представлениями Ницше и Делёза, вынес человека с трансцендентного уровня на уровень объектов.
-- Штирнер. Написал очень много годноты, по пути разъебав либерализм, христианство, социализм; через весь труд, как не удивительно, просвечивает горделивое "я". Сильный и мотивирубщий труд, к сожалению, оцениваемый только узким кругом читателей.
-- Эвола. Очень малопопулярен, не котируется в академических кругах (как и все вышеперечисленные писатели). Через его треды прёт мощь и сила, а "Метафизика пола" должна стать обязательной при получении образования какого-нибудь семейного психолога, он там сорвал покровы.
https://2ch.hk/ph/res/154285.html (М)
Переоценённые:
-- Делёз. Его хуебору просто невозможно читать, из раза в раз, из раза в раз одно и то же, одно и то же, постоянное хождение по кругу. Излишнее ничем не обоснованное пролайферство. Притягивает за уши все взяглды, всех интерпретируемых философов (Ницше и Арто), бьёт палкой соломенные чучела тех, кто ему не нравится. Всё кроме книги о Ницше дико нудное, КиШ это вообще шизофазия голового короля.
-- Услышал у Ежи Сармата что переоценён Фуко. Идеи Фуко мне нравятся и его методы, но пишет он невероятно нудно. Не сранвить, конечно, даже с Генеалогией морали Ницше. Вообще многие последователи Ницше в философии пишут очень нудно, тогда как Ницше за это критиковал Платона (хотя тот НАМНОГО менее унылый чем фуко и делёз)
-- Ник Лэнд. Чел интересный, но ажиотаж вокруг него вызван лишь заумью. Если бы писал нормально - был бы забыт и задвинут на второй план после спекреалистов.
-- Батай. Переоценён в узких кругах, по сути у него есть только одна идея непроизводительной траты, остальное творчество вращается вокруг фекалий и т.п.
-- Негерестани. Пишет эпично, за что и прославился. Если писал нормально - его циклонопедия уместилась бы на трёх листах (sarcasm).
-- Деррида. Из того же эшелона. Нихуя стоящих идей.
-- У Ницше переоценена только одна грань: его приспешники постоянно ковыряются в христианском трупе вместо того, чтобы бороться с реальными, сильными врагами. На эт, просто смешно смотреть в современном мире.
Недооценённые:
-- Жан Бодрийяр. По сути в точности описал современный мир во всех его отношениях, злокачественное исчезновение фундаментальной реальности; читать его невероятно захватывающе; отдельного упомянания заслуживает его взгляд на искусство и его деградацию. В пессимистичных кругах его почему-то не принимают за своего, хотя во время прочтения общества потребления лично меня накрыла депрессия
-- Шопенгауэр. Ему отводят второй план за Ницше из-за того, что не хочется внимать пессимистичные идеи. В "Афоризмах" по сути ответил на все бытовые вопросы: счастье, финансы, любовь, семья, всё описал ПРЕДЕЛЬНО РЕАЛИСТИЧНО, даже не к ему придраться. Опередил блэкпилл на 200 лет; эту книгу должны преподавать в школах.
-- Лиготти. Сам называет себя писателем, но его Заговор это просто пессимистический манифест XXI века, где задаются самые неудобные вопросы жизнеблядкам, а также поднимаются интересные темы, которые остаются забытыми нормисными изимодными философами.
-- Спиноза. Не сказал бы, что сильно недооценён. Стоит за некоторыми этическими представлениями Ницше и Делёза, вынес человека с трансцендентного уровня на уровень объектов.
-- Штирнер. Написал очень много годноты, по пути разъебав либерализм, христианство, социализм; через весь труд, как не удивительно, просвечивает горделивое "я". Сильный и мотивирубщий труд, к сожалению, оцениваемый только узким кругом читателей.
-- Эвола. Очень малопопулярен, не котируется в академических кругах (как и все вышеперечисленные писатели). Через его треды прёт мощь и сила, а "Метафизика пола" должна стать обязательной при получении образования какого-нибудь семейного психолога, он там сорвал покровы.
М)Переоценённые:
-- Делёз. Его хуебору просто невозможно читать, из раза в раз, из раза в раз одно и то же, одно и то же, постоянное хождение по кругу. Излишнее ничем не обоснованное пролайферство. Притягивает за уши все взяглды, всех интерпретируемых философов (Ницше и Арто), бьёт палкой соломенные чучела тех, кто ему не нравится. Всё кроме книги о Ницше дико нудное, КиШ это вообще шизофазия голового короля.
-- Услышал у Ежи Сармата что переоценён Фуко. Идеи Фуко мне нравятся и его методы, но пишет он невероятно нудно. Не сранвить, конечно, даже с Генеалогией морали Ницше. Вообще многие последователи Ницше в философии пишут очень нудно, тогда как Ницше за это критиковал Платона (хотя тот НАМНОГО менее унылый чем фуко и делёз)
-- Ник Лэнд. Чел интересный, но ажиотаж вокруг него вызван лишь заумью. Если бы писал нормально - был бы забыт и задвинут на второй план после спекреалистов.
-- Батай. Переоценён в узких кругах, по сути у него есть только одна идея непроизводительной траты, остальное творчество вращается вокруг фекалий и т.п.
-- Негерестани. Пишет эпично, за что и прославился. Если писал нормально - его циклонопедия уместилась бы на трёх листах (sarcasm).
-- Деррида. Из того же эшелона. Нихуя стоящих идей.
-- У Ницше переоценена только одна грань: его приспешники постоянно ковыряются в христианском трупе вместо того, чтобы бороться с реальными, сильными врагами. На эт, просто смешно смотреть в современном мире.
Недооценённые:
-- Жан Бодрийяр. По сути в точности описал современный мир во всех его отношениях, злокачественное исчезновение фундаментальной реальности; читать его невероятно захватывающе; отдельного упомянания заслуживает его взгляд на искусство и его деградацию. В пессимистичных кругах его почему-то не принимают за своего, хотя во время прочтения общества потребления лично меня накрыла депрессия
-- Шопенгауэр. Ему отводят второй план за Ницше из-за того, что не хочется внимать пессимистичные идеи. В "Афоризмах" по сути ответил на все бытовые вопросы: счастье, финансы, любовь, семья, всё описал ПРЕДЕЛЬНО РЕАЛИСТИЧНО, даже не к ему придраться. Опередил блэкпилл на 200 лет; эту книгу должны преподавать в школах.
-- Лиготти. Сам называет себя писателем, но его Заговор это просто пессимистический манифест XXI века, где задаются самые неудобные вопросы жизнеблядкам, а также поднимаются интересные темы, которые остаются забытыми нормисными изимодными философами.
-- Спиноза. Не сказал бы, что сильно недооценён. Стоит за некоторыми этическими представлениями Ницше и Делёза, вынес человека с трансцендентного уровня на уровень объектов.
-- Штирнер. Написал очень много годноты, по пути разъебав либерализм, христианство, социализм; через весь труд, как не удивительно, просвечивает горделивое "я". Сильный и мотивирубщий труд, к сожалению, оцениваемый только узким кругом читателей.
-- Эвола. Очень малопопулярен, не котируется в академических кругах (как и все вышеперечисленные писатели). Через его треды прёт мощь и сила, а "Метафизика пола" должна стать обязательной при получении образования какого-нибудь семейного психолога, он там сорвал покровы.
>>64956
Лао Цзы не был скептиком, выбивается на общем фоне. Но, с другой стороны: «Нет знания; вот почему я не знаю ничего».
Лао Цзы не был скептиком, выбивается на общем фоне. Но, с другой стороны: «Нет знания; вот почему я не знаю ничего».
>>64982
Та ну, не по скептически. Скептики не утверждали, что знаний нет. Да и Протагор(хотя, хз) с Сократом тоже не скептики. Тут, скорее, скептики выделяются на общем фоне.
>Нет знания; вот почему я не знаю ничего.
Та ну, не по скептически. Скептики не утверждали, что знаний нет. Да и Протагор(хотя, хз) с Сократом тоже не скептики. Тут, скорее, скептики выделяются на общем фоне.
>>65006
Да не особо как-то. Они же не утверждали, что подлинные знания возможны. Есть лишь мнения и сомнения.
Да не особо как-то. Они же не утверждали, что подлинные знания возможны. Есть лишь мнения и сомнения.
>>65007
Скептицизм тоже разный бывает (бывает "сильный", бывает "слабый")...
Пусть не заблуждаются: великие умы - скептики. Заратустра - скептик. Крепость, свобода, вытекающие из духовной силы и её избытка, доказываются скептицизмом. Люди убеждения совсем не входят в рассмотрение всего основного в ценностях и отсутствии таковых. Убеждение - это тюрьма. При нём не видишь достаточно далеко вокруг, не видишь под собой: а между тем, чтобы осмелиться говорить о ценностях и неценностях, нужно оставить под собой, за собой пятьсот убеждений... Дух, который хочет великого, который хочет также иметь и средства для этого великого, по необходимости будет скептик. Свобода от всякого рода убеждений - это сила, это способность смотреть свободно... Великая страсть, основание и сила бытия духа ещё яснее, ещё деспотичнее, чем сам дух, пользуется всецело его интеллектом: она заставляет его поступать, не сомневаясь; она даёт ему мужество даже к недозволенным средствам; она разрешает ему при известных обстоятельствах и убеждения. Убеждение как средство: многого можно достигнуть только при посредстве убеждения. Великая страсть может пользоваться убеждениями, может их использовать, но она не подчиняется им - она считает себя суверенной. - Наоборот: потребность в вере, в каком-нибудь безусловном Да или Нет, в карлейлизме, если позволительно так выразиться, - есть потребность слабости. Человек веры, “верующий” всякого рода, - по необходимости человек зависимый, - такой, который не может полагать себя как цель и вообще полагать цели, опираясь на себя. “Верующий” принадлежит не себе, он может быть только средством, он должен быть использован, он нуждается в ком-нибудь, кто бы его использовал. Его инстинкт чтит выше всего мораль самоотвержения; всё склоняет его к ней: его благоразумие, его опыт, его тщеславие. Всякого рода вера есть сама выражение самоотвержения, самоотчуждения... Пусть взвесят, как необходимо большинству что-нибудь регулирующее, что связывало бы их и укрепляло внешним образом, как принуждение, как рабство в высшем значении этого слова, - единственное и последнее условие, при котором преуспевает слабовольный человек, особенно женщина, - тогда поймут, что такое убеждение, “вера”. Человек убеждения имеет в этом убеждении свою опору. Не видеть многого, ни в чём не быть непосредственным, быть насквозь пропитанным духом партии, иметь строгую и неуклонную оптику относительно всех ценностей - всё это обусловливает вообще существование такого рода людей. Но тем самым этот род становится антагонистом правдивости, - истины... Верующий не волен относиться по совести к вопросу об “истинном” и “неистинном”; сделайся он честным в этом пункте, это тотчас повело бы его к гибели. Патологическая обусловленность его оптики из убеждённого человека делает фанатика - Савонаролу, Лютера, Руссо, Робеспьера, Сен-Симона, - тип, противоположный сильному, ставшему свободным духу. Но величавая поза этих больных умов, этих умственных эпилептиков, действует на массу, - фанатики живописны; человечество предпочитает смотреть на жесты, чем слушать доводы...
Мы, имморалисты! - Этот мир, который близок нам, в котором нам суждено бояться и любить, этот почти невидимый, неслышимый мир утонченного повелевания, утонченного повиновния, мир, где царствует «почти» во всех отношениях, крючковатый, коварный, колючий, нежный, - да, он хорошо защищен от грубых зрителей и фамильярного любопытства! Мы оплетены крепкой сетью и кожухом обязанностей и не можем выбраться оттуда - в этом именно и мы, даже мы, суть «люди долга»! Порою, правда, мы танцуем в наших «цепях» и среди наших «мечей»; чаще же, и это тоже правда, мы скрежещем зубами под их тяжестью и мечемся нетерпеливо в сознании таинственной суровости нашего жребия. Но мы можем делать что угодно: болваны и очевидность говорят против нас - «это люди без чувства долга», - болваны и очевидность всегда против нас!
Честность - допустим, что это наша добродетель, от которой мы не можем избавиться, мы, свободные умы, - так что же, будем работать над этой единственно оставшейся у нас добродетелью со всей злобой и любовью, будем неустанно «совершенствоваться» в ней: пусть некогда блеск ее озарит, подобно позолоченной лазурной насмешливой вечерней заре, эту стареющую культуру с ее тупой и мрачной серьезностью! И если, однако, наша честность в один прекрасный день устанет и начнет вздыхать, и протянет члены, и найдет нас слишком суровыми, и захочет, чтобы ей сделалось лучше, легче, чтобы с ней обращались мягче, как с приятным пороком, - останемся все-таки суровыми, мы, последние стоики! и пошлем ей на помощь всю свойственную нам чертовщину - наше отвращение ко всему грубому и приблизительному, наше «nitimur in vetitum», наше мужество авантюристов, наше изощренное и избалованное любопытство, нашу тончайшую, переодетую до неузнаваемости духовную волю к власти и покорению мира, волю, которая алчно реет и носится над всеми царствами будущего, - придем на помощь нашему «Богу» со всеми нашими «чертями»! Очень вероятно, что из-за этого нас не узнают и перепутают с другими, - но что в этом! О нас скажут: «их «честность» - это их чертовщина, и ничего более!» что в этом! И даже если бы это было справедливо! Разве не были до сих пор все боги такими канонизированными, перекрещенными чертями?.. И что же знаем мы в конце концов о себе? И как называется тот дух, который ведет нас (все дело в названиях)? И сколько духов таим мы в себе? Позаботимся же о том, мы, свободные умы, чтобы наша честность не сделалась нашим тщеславием, нашим нарядом и роскошью, нашей границей, нашей глупостью! Каждая добродетель тяготеет к глупости, каждая глупость - к добродетели; «глуп до святости», говорят в России, - позаботимся же о том, чтобы не сделаться в конце концов от честности святыми и скучными! Разве жизнь не слишком коротка, чтобы скучать! Ведь нужно верить в вечную жизнь, чтобы...
Скептицизм тоже разный бывает (бывает "сильный", бывает "слабый")...
Пусть не заблуждаются: великие умы - скептики. Заратустра - скептик. Крепость, свобода, вытекающие из духовной силы и её избытка, доказываются скептицизмом. Люди убеждения совсем не входят в рассмотрение всего основного в ценностях и отсутствии таковых. Убеждение - это тюрьма. При нём не видишь достаточно далеко вокруг, не видишь под собой: а между тем, чтобы осмелиться говорить о ценностях и неценностях, нужно оставить под собой, за собой пятьсот убеждений... Дух, который хочет великого, который хочет также иметь и средства для этого великого, по необходимости будет скептик. Свобода от всякого рода убеждений - это сила, это способность смотреть свободно... Великая страсть, основание и сила бытия духа ещё яснее, ещё деспотичнее, чем сам дух, пользуется всецело его интеллектом: она заставляет его поступать, не сомневаясь; она даёт ему мужество даже к недозволенным средствам; она разрешает ему при известных обстоятельствах и убеждения. Убеждение как средство: многого можно достигнуть только при посредстве убеждения. Великая страсть может пользоваться убеждениями, может их использовать, но она не подчиняется им - она считает себя суверенной. - Наоборот: потребность в вере, в каком-нибудь безусловном Да или Нет, в карлейлизме, если позволительно так выразиться, - есть потребность слабости. Человек веры, “верующий” всякого рода, - по необходимости человек зависимый, - такой, который не может полагать себя как цель и вообще полагать цели, опираясь на себя. “Верующий” принадлежит не себе, он может быть только средством, он должен быть использован, он нуждается в ком-нибудь, кто бы его использовал. Его инстинкт чтит выше всего мораль самоотвержения; всё склоняет его к ней: его благоразумие, его опыт, его тщеславие. Всякого рода вера есть сама выражение самоотвержения, самоотчуждения... Пусть взвесят, как необходимо большинству что-нибудь регулирующее, что связывало бы их и укрепляло внешним образом, как принуждение, как рабство в высшем значении этого слова, - единственное и последнее условие, при котором преуспевает слабовольный человек, особенно женщина, - тогда поймут, что такое убеждение, “вера”. Человек убеждения имеет в этом убеждении свою опору. Не видеть многого, ни в чём не быть непосредственным, быть насквозь пропитанным духом партии, иметь строгую и неуклонную оптику относительно всех ценностей - всё это обусловливает вообще существование такого рода людей. Но тем самым этот род становится антагонистом правдивости, - истины... Верующий не волен относиться по совести к вопросу об “истинном” и “неистинном”; сделайся он честным в этом пункте, это тотчас повело бы его к гибели. Патологическая обусловленность его оптики из убеждённого человека делает фанатика - Савонаролу, Лютера, Руссо, Робеспьера, Сен-Симона, - тип, противоположный сильному, ставшему свободным духу. Но величавая поза этих больных умов, этих умственных эпилептиков, действует на массу, - фанатики живописны; человечество предпочитает смотреть на жесты, чем слушать доводы...
Мы, имморалисты! - Этот мир, который близок нам, в котором нам суждено бояться и любить, этот почти невидимый, неслышимый мир утонченного повелевания, утонченного повиновния, мир, где царствует «почти» во всех отношениях, крючковатый, коварный, колючий, нежный, - да, он хорошо защищен от грубых зрителей и фамильярного любопытства! Мы оплетены крепкой сетью и кожухом обязанностей и не можем выбраться оттуда - в этом именно и мы, даже мы, суть «люди долга»! Порою, правда, мы танцуем в наших «цепях» и среди наших «мечей»; чаще же, и это тоже правда, мы скрежещем зубами под их тяжестью и мечемся нетерпеливо в сознании таинственной суровости нашего жребия. Но мы можем делать что угодно: болваны и очевидность говорят против нас - «это люди без чувства долга», - болваны и очевидность всегда против нас!
Честность - допустим, что это наша добродетель, от которой мы не можем избавиться, мы, свободные умы, - так что же, будем работать над этой единственно оставшейся у нас добродетелью со всей злобой и любовью, будем неустанно «совершенствоваться» в ней: пусть некогда блеск ее озарит, подобно позолоченной лазурной насмешливой вечерней заре, эту стареющую культуру с ее тупой и мрачной серьезностью! И если, однако, наша честность в один прекрасный день устанет и начнет вздыхать, и протянет члены, и найдет нас слишком суровыми, и захочет, чтобы ей сделалось лучше, легче, чтобы с ней обращались мягче, как с приятным пороком, - останемся все-таки суровыми, мы, последние стоики! и пошлем ей на помощь всю свойственную нам чертовщину - наше отвращение ко всему грубому и приблизительному, наше «nitimur in vetitum», наше мужество авантюристов, наше изощренное и избалованное любопытство, нашу тончайшую, переодетую до неузнаваемости духовную волю к власти и покорению мира, волю, которая алчно реет и носится над всеми царствами будущего, - придем на помощь нашему «Богу» со всеми нашими «чертями»! Очень вероятно, что из-за этого нас не узнают и перепутают с другими, - но что в этом! О нас скажут: «их «честность» - это их чертовщина, и ничего более!» что в этом! И даже если бы это было справедливо! Разве не были до сих пор все боги такими канонизированными, перекрещенными чертями?.. И что же знаем мы в конце концов о себе? И как называется тот дух, который ведет нас (все дело в названиях)? И сколько духов таим мы в себе? Позаботимся же о том, мы, свободные умы, чтобы наша честность не сделалась нашим тщеславием, нашим нарядом и роскошью, нашей границей, нашей глупостью! Каждая добродетель тяготеет к глупости, каждая глупость - к добродетели; «глуп до святости», говорят в России, - позаботимся же о том, чтобы не сделаться в конце концов от честности святыми и скучными! Разве жизнь не слишком коротка, чтобы скучать! Ведь нужно верить в вечную жизнь, чтобы...
>>65007
Скептицизм тоже разный бывает (бывает "сильный", бывает "слабый")...
Пусть не заблуждаются: великие умы - скептики. Заратустра - скептик. Крепость, свобода, вытекающие из духовной силы и её избытка, доказываются скептицизмом. Люди убеждения совсем не входят в рассмотрение всего основного в ценностях и отсутствии таковых. Убеждение - это тюрьма. При нём не видишь достаточно далеко вокруг, не видишь под собой: а между тем, чтобы осмелиться говорить о ценностях и неценностях, нужно оставить под собой, за собой пятьсот убеждений... Дух, который хочет великого, который хочет также иметь и средства для этого великого, по необходимости будет скептик. Свобода от всякого рода убеждений - это сила, это способность смотреть свободно... Великая страсть, основание и сила бытия духа ещё яснее, ещё деспотичнее, чем сам дух, пользуется всецело его интеллектом: она заставляет его поступать, не сомневаясь; она даёт ему мужество даже к недозволенным средствам; она разрешает ему при известных обстоятельствах и убеждения. Убеждение как средство: многого можно достигнуть только при посредстве убеждения. Великая страсть может пользоваться убеждениями, может их использовать, но она не подчиняется им - она считает себя суверенной. - Наоборот: потребность в вере, в каком-нибудь безусловном Да или Нет, в карлейлизме, если позволительно так выразиться, - есть потребность слабости. Человек веры, “верующий” всякого рода, - по необходимости человек зависимый, - такой, который не может полагать себя как цель и вообще полагать цели, опираясь на себя. “Верующий” принадлежит не себе, он может быть только средством, он должен быть использован, он нуждается в ком-нибудь, кто бы его использовал. Его инстинкт чтит выше всего мораль самоотвержения; всё склоняет его к ней: его благоразумие, его опыт, его тщеславие. Всякого рода вера есть сама выражение самоотвержения, самоотчуждения... Пусть взвесят, как необходимо большинству что-нибудь регулирующее, что связывало бы их и укрепляло внешним образом, как принуждение, как рабство в высшем значении этого слова, - единственное и последнее условие, при котором преуспевает слабовольный человек, особенно женщина, - тогда поймут, что такое убеждение, “вера”. Человек убеждения имеет в этом убеждении свою опору. Не видеть многого, ни в чём не быть непосредственным, быть насквозь пропитанным духом партии, иметь строгую и неуклонную оптику относительно всех ценностей - всё это обусловливает вообще существование такого рода людей. Но тем самым этот род становится антагонистом правдивости, - истины... Верующий не волен относиться по совести к вопросу об “истинном” и “неистинном”; сделайся он честным в этом пункте, это тотчас повело бы его к гибели. Патологическая обусловленность его оптики из убеждённого человека делает фанатика - Савонаролу, Лютера, Руссо, Робеспьера, Сен-Симона, - тип, противоположный сильному, ставшему свободным духу. Но величавая поза этих больных умов, этих умственных эпилептиков, действует на массу, - фанатики живописны; человечество предпочитает смотреть на жесты, чем слушать доводы...
Мы, имморалисты! - Этот мир, который близок нам, в котором нам суждено бояться и любить, этот почти невидимый, неслышимый мир утонченного повелевания, утонченного повиновния, мир, где царствует «почти» во всех отношениях, крючковатый, коварный, колючий, нежный, - да, он хорошо защищен от грубых зрителей и фамильярного любопытства! Мы оплетены крепкой сетью и кожухом обязанностей и не можем выбраться оттуда - в этом именно и мы, даже мы, суть «люди долга»! Порою, правда, мы танцуем в наших «цепях» и среди наших «мечей»; чаще же, и это тоже правда, мы скрежещем зубами под их тяжестью и мечемся нетерпеливо в сознании таинственной суровости нашего жребия. Но мы можем делать что угодно: болваны и очевидность говорят против нас - «это люди без чувства долга», - болваны и очевидность всегда против нас!
Честность - допустим, что это наша добродетель, от которой мы не можем избавиться, мы, свободные умы, - так что же, будем работать над этой единственно оставшейся у нас добродетелью со всей злобой и любовью, будем неустанно «совершенствоваться» в ней: пусть некогда блеск ее озарит, подобно позолоченной лазурной насмешливой вечерней заре, эту стареющую культуру с ее тупой и мрачной серьезностью! И если, однако, наша честность в один прекрасный день устанет и начнет вздыхать, и протянет члены, и найдет нас слишком суровыми, и захочет, чтобы ей сделалось лучше, легче, чтобы с ней обращались мягче, как с приятным пороком, - останемся все-таки суровыми, мы, последние стоики! и пошлем ей на помощь всю свойственную нам чертовщину - наше отвращение ко всему грубому и приблизительному, наше «nitimur in vetitum», наше мужество авантюристов, наше изощренное и избалованное любопытство, нашу тончайшую, переодетую до неузнаваемости духовную волю к власти и покорению мира, волю, которая алчно реет и носится над всеми царствами будущего, - придем на помощь нашему «Богу» со всеми нашими «чертями»! Очень вероятно, что из-за этого нас не узнают и перепутают с другими, - но что в этом! О нас скажут: «их «честность» - это их чертовщина, и ничего более!» что в этом! И даже если бы это было справедливо! Разве не были до сих пор все боги такими канонизированными, перекрещенными чертями?.. И что же знаем мы в конце концов о себе? И как называется тот дух, который ведет нас (все дело в названиях)? И сколько духов таим мы в себе? Позаботимся же о том, мы, свободные умы, чтобы наша честность не сделалась нашим тщеславием, нашим нарядом и роскошью, нашей границей, нашей глупостью! Каждая добродетель тяготеет к глупости, каждая глупость - к добродетели; «глуп до святости», говорят в России, - позаботимся же о том, чтобы не сделаться в конце концов от честности святыми и скучными! Разве жизнь не слишком коротка, чтобы скучать! Ведь нужно верить в вечную жизнь, чтобы...
Скептицизм тоже разный бывает (бывает "сильный", бывает "слабый")...
Пусть не заблуждаются: великие умы - скептики. Заратустра - скептик. Крепость, свобода, вытекающие из духовной силы и её избытка, доказываются скептицизмом. Люди убеждения совсем не входят в рассмотрение всего основного в ценностях и отсутствии таковых. Убеждение - это тюрьма. При нём не видишь достаточно далеко вокруг, не видишь под собой: а между тем, чтобы осмелиться говорить о ценностях и неценностях, нужно оставить под собой, за собой пятьсот убеждений... Дух, который хочет великого, который хочет также иметь и средства для этого великого, по необходимости будет скептик. Свобода от всякого рода убеждений - это сила, это способность смотреть свободно... Великая страсть, основание и сила бытия духа ещё яснее, ещё деспотичнее, чем сам дух, пользуется всецело его интеллектом: она заставляет его поступать, не сомневаясь; она даёт ему мужество даже к недозволенным средствам; она разрешает ему при известных обстоятельствах и убеждения. Убеждение как средство: многого можно достигнуть только при посредстве убеждения. Великая страсть может пользоваться убеждениями, может их использовать, но она не подчиняется им - она считает себя суверенной. - Наоборот: потребность в вере, в каком-нибудь безусловном Да или Нет, в карлейлизме, если позволительно так выразиться, - есть потребность слабости. Человек веры, “верующий” всякого рода, - по необходимости человек зависимый, - такой, который не может полагать себя как цель и вообще полагать цели, опираясь на себя. “Верующий” принадлежит не себе, он может быть только средством, он должен быть использован, он нуждается в ком-нибудь, кто бы его использовал. Его инстинкт чтит выше всего мораль самоотвержения; всё склоняет его к ней: его благоразумие, его опыт, его тщеславие. Всякого рода вера есть сама выражение самоотвержения, самоотчуждения... Пусть взвесят, как необходимо большинству что-нибудь регулирующее, что связывало бы их и укрепляло внешним образом, как принуждение, как рабство в высшем значении этого слова, - единственное и последнее условие, при котором преуспевает слабовольный человек, особенно женщина, - тогда поймут, что такое убеждение, “вера”. Человек убеждения имеет в этом убеждении свою опору. Не видеть многого, ни в чём не быть непосредственным, быть насквозь пропитанным духом партии, иметь строгую и неуклонную оптику относительно всех ценностей - всё это обусловливает вообще существование такого рода людей. Но тем самым этот род становится антагонистом правдивости, - истины... Верующий не волен относиться по совести к вопросу об “истинном” и “неистинном”; сделайся он честным в этом пункте, это тотчас повело бы его к гибели. Патологическая обусловленность его оптики из убеждённого человека делает фанатика - Савонаролу, Лютера, Руссо, Робеспьера, Сен-Симона, - тип, противоположный сильному, ставшему свободным духу. Но величавая поза этих больных умов, этих умственных эпилептиков, действует на массу, - фанатики живописны; человечество предпочитает смотреть на жесты, чем слушать доводы...
Мы, имморалисты! - Этот мир, который близок нам, в котором нам суждено бояться и любить, этот почти невидимый, неслышимый мир утонченного повелевания, утонченного повиновния, мир, где царствует «почти» во всех отношениях, крючковатый, коварный, колючий, нежный, - да, он хорошо защищен от грубых зрителей и фамильярного любопытства! Мы оплетены крепкой сетью и кожухом обязанностей и не можем выбраться оттуда - в этом именно и мы, даже мы, суть «люди долга»! Порою, правда, мы танцуем в наших «цепях» и среди наших «мечей»; чаще же, и это тоже правда, мы скрежещем зубами под их тяжестью и мечемся нетерпеливо в сознании таинственной суровости нашего жребия. Но мы можем делать что угодно: болваны и очевидность говорят против нас - «это люди без чувства долга», - болваны и очевидность всегда против нас!
Честность - допустим, что это наша добродетель, от которой мы не можем избавиться, мы, свободные умы, - так что же, будем работать над этой единственно оставшейся у нас добродетелью со всей злобой и любовью, будем неустанно «совершенствоваться» в ней: пусть некогда блеск ее озарит, подобно позолоченной лазурной насмешливой вечерней заре, эту стареющую культуру с ее тупой и мрачной серьезностью! И если, однако, наша честность в один прекрасный день устанет и начнет вздыхать, и протянет члены, и найдет нас слишком суровыми, и захочет, чтобы ей сделалось лучше, легче, чтобы с ней обращались мягче, как с приятным пороком, - останемся все-таки суровыми, мы, последние стоики! и пошлем ей на помощь всю свойственную нам чертовщину - наше отвращение ко всему грубому и приблизительному, наше «nitimur in vetitum», наше мужество авантюристов, наше изощренное и избалованное любопытство, нашу тончайшую, переодетую до неузнаваемости духовную волю к власти и покорению мира, волю, которая алчно реет и носится над всеми царствами будущего, - придем на помощь нашему «Богу» со всеми нашими «чертями»! Очень вероятно, что из-за этого нас не узнают и перепутают с другими, - но что в этом! О нас скажут: «их «честность» - это их чертовщина, и ничего более!» что в этом! И даже если бы это было справедливо! Разве не были до сих пор все боги такими канонизированными, перекрещенными чертями?.. И что же знаем мы в конце концов о себе? И как называется тот дух, который ведет нас (все дело в названиях)? И сколько духов таим мы в себе? Позаботимся же о том, мы, свободные умы, чтобы наша честность не сделалась нашим тщеславием, нашим нарядом и роскошью, нашей границей, нашей глупостью! Каждая добродетель тяготеет к глупости, каждая глупость - к добродетели; «глуп до святости», говорят в России, - позаботимся же о том, чтобы не сделаться в конце концов от честности святыми и скучными! Разве жизнь не слишком коротка, чтобы скучать! Ведь нужно верить в вечную жизнь, чтобы...
>>65007
Сократ верил, что истина есть и она абсолютна.
Сократ верил, что истина есть и она абсолютна.
>>64919
Фашик, ебанат, метафизик-долбаеб, консерва и что хуже всего нормис
Я не смог осилить даже 100 страниц его Метафизики пола, это просто долбоебизм и оккультная шизофрения, посыпанная ебейшим количеством непрозначных намеков на "все пидорасы, один я охуенен"
Переоценен
Не читал, но вроде как база
>Эвола
Фашик, ебанат, метафизик-долбаеб, консерва и что хуже всего нормис
Я не смог осилить даже 100 страниц его Метафизики пола, это просто долбоебизм и оккультная шизофрения, посыпанная ебейшим количеством непрозначных намеков на "все пидорасы, один я охуенен"
>Шопенгауэр
Переоценен
>Штирнер
Не читал, но вроде как база
>>50061
Купил Трактат, думал прочту в поезде, но по факту одни абстрактные афоризмы без пояснений. Как читать-то???
Купил Трактат, думал прочту в поезде, но по факту одни абстрактные афоризмы без пояснений. Как читать-то???