349 Кб, 600x372
М>>037 (Del)
Мнимые преднамеренности" — это концепция французского философа Бернара Стиглера. Он исследует, как технические объекты и технологии воспринимаются как обладающие целями и намерениями, хотя на самом деле они лишь инструменты, используемые людьми.
Стиглер утверждает, что технологии формируют нашу культуру и поведение, создавая иллюзию преднамеренности. Это означает, что мы можем интерпретировать действия технологий как имеющие свои собственные цели, забывая, что они служат для реализации человеческих желаний и потребностей.
Таким образом, "мнимые преднамеренности" подчеркивают опасность отождествления технических объектов с реальными намерениями, что может влиять на наше понимание взаимодействия человека и технологии.
>преднамеренности
Мнимые преднамеренности" — это концепция французского философа Бернара Стиглера. Он исследует, как технические объекты и технологии воспринимаются как обладающие целями и намерениями, хотя на самом деле они лишь инструменты, используемые людьми.
Стиглер утверждает, что технологии формируют нашу культуру и поведение, создавая иллюзию преднамеренности. Это означает, что мы можем интерпретировать действия технологий как имеющие свои собственные цели, забывая, что они служат для реализации человеческих желаний и потребностей.
Таким образом, "мнимые преднамеренности" подчеркивают опасность отождествления технических объектов с реальными намерениями, что может влиять на наше понимание взаимодействия человека и технологии.
>>038 (Del)
У меня Карнап воспринимается как Поппер, ну то есть человек который "Платона не читал но осуждаю!11" (спасибо что не Ницше), выдумывает на ходу критерии и потом терроризирует бедных учёных, которые до этого свои поколения наставничества (эдакое "родство") брали где-то от Эразма Роттердамского и знать не знали что оказывается надо-ж с эпистемологией сначала трахаться, а потом заниматься наукой - не наоборот!
У меня Карнап воспринимается как Поппер, ну то есть человек который "Платона не читал но осуждаю!11" (спасибо что не Ницше), выдумывает на ходу критерии и потом терроризирует бедных учёных, которые до этого свои поколения наставничества (эдакое "родство") брали где-то от Эразма Роттердамского и знать не знали что оказывается надо-ж с эпистемологией сначала трахаться, а потом заниматься наукой - не наоборот!
>>040
Чёт проиграл люто. Карнап в целом эджлорд ебанутый, но его Aufbau – вещь крайне примечательная.
Я сам отрывок скинул, потому что в нём цитаты Хайдеггера даны. Неудобно было искать "Что такое метафизика?" и выискивать там формулировки.
Чёт проиграл люто. Карнап в целом эджлорд ебанутый, но его Aufbau – вещь крайне примечательная.
Я сам отрывок скинул, потому что в нём цитаты Хайдеггера даны. Неудобно было искать "Что такое метафизика?" и выискивать там формулировки.
>>037 (Del)
Про Хайдеггера я знал, но его "Вопрос о технике" читать не стал. Примечательно, что Стиглер всё же иначе тут мысль разворачивает, вот это для меня не очевидно было. Не знаю, как содержательно это прокомментировать – не моя область научных интересов. Но за фрагменты спасибо.
>О технике вещал Хайдеггер (например "махинации"), но Стиглер переосмысляет его в другую плоскость.
Про Хайдеггера я знал, но его "Вопрос о технике" читать не стал. Примечательно, что Стиглер всё же иначе тут мысль разворачивает, вот это для меня не очевидно было. Не знаю, как содержательно это прокомментировать – не моя область научных интересов. Но за фрагменты спасибо.
>>039
Хм, вот это уже ближе. Железка не обладает интенциональностью, туда-сюда.
Хм, вот это уже ближе. Железка не обладает интенциональностью, туда-сюда.
>>038 (Del)
Ну смотри, вот был Ницше до него. Ницше, можно сказать, занимался Сущим (по Хайдеггеру, ещё он очень старался быть диалектически корректным и вообще поменьше неологизмов вводить).
Хайдеггер идёт дальше и прямо-таки до самых пределов, - до Бытия. Оставляя "истинность" как функцию и возможность (не третируя её), он подвергает логику критике, конечно.
Тут надо делать шаг назад и смотреть, во-первых, насколько была логика развитой во время Хайдеггера, во вторых, эту тему ещё до них разбирал крутой математик Пуанкаре Жюль Анри. А он постановил, что есть два вида математиков: одни дедуктивно/индуктивно идут шажками и вдруг делают открытие, других как будто молнией шарашит и они потом находят доказательство концепции (видимо, он принадлежал ко вторым). Соответственно Хайдеггер "воюет" против фашизма со стороны первых - против тирании одного конкретного способа мышления - это раз.
Ему крайне важно позволить Бытию проявлять себя в своей полноте - это два (можно сказать что Бытие - это некий Логос, к которому можно "прислушиваться").
Проще говоря, в "Бытие и время" он в логику вводит модус времени (описание этого можно найти у Ницше в "Несвоевременных" про историю (второе, кажется)), а затем идёт дальше, и выходит на уровень какой-то залихватской феноменологии как у позднего Уайтхеда.
В основном какие-то разъяснения этого есть, например, в ООО у Хармана, ну и в целом, - в этом и смысл философии, что она производит новые способы (нестандартного) мышления, которое тем не менее оказывается истинно, имеет место, бывает имеет даже власть и тем самым доказывает свою необходимость - что бы всякие "логики" об этом не говорили.
В любом случае, главный тезис Хайдеггера - это что любые системы объяснений вдруг обнаруживают что ставка на способ или термин, с помощью которого они объясняют, оборачивается провалом - т.к. возникает ситуация неразрешимости (те же теоремы Геделя о неполноте вовсе не применимы к таким "логикам" как у Хайдеггера, например), некой рекурсивности (если всё редуцировать к власти, то может оказаться что "власти" нет и т.д.):
Метафизика — это то, что пытается сработать без différance.
то есть получается что это истинность/Бытие прикручивается к логике, а должно быть - совершенно обратное. (Хотя никто не запрещает пользоваться логикой, просто не надо никого ей тиранизировать - и только.)
Вы хотите жить «согласно с природой»? О благородные стоики, какой обман слов! Вообразите себе существо, подобное природе, - безмерно расточительное, безмерно равнодушное, без намерений и оглядок, без жалости и справедливости, плодовитое и бесплодное, и неустойчивое в одно и то же время, представьте себе безразличие в форме власти, - как могли бы вы жить согласно с этим безразличием? Жить - разве это не значит как раз желать быть чем-то другим, нежели природа? Разве жизнь не состоит в желании оценивать, предпочитать, быть несправедливым, быть ограниченным, быть отличным от прочего? Если же предположить, что ваш императив «жить согласно с природой» означает в сущности то же самое, что «жить согласно с жизнью», то каким же образом вы не могли бы этого сделать? К чему создавать принцип из того, что сами вы являете собою и чем вы должны быть? - В действительности дело обстоит совсем иначе: утверждая с восторгом, что вы вычитали канон вашего закона из природы, вы хотите кое-чего обратного, вы, причудливые актеры и самообманщики! Природе, даже природе хочет предписать ваша гордость свою мораль и свой идеал, хочет внедрить их в нее; вы желаете, чтобы она была природой, «согласной со Стоей», и хотели бы заставить все бытие принять исключительно ваш образ и подобие - к безмерной, вечной славе и всемирному распространению стоицизма! Со всей вашей любовью к истине вы принуждаете себя так долго, так упорно, так гипнотически-обалдело к фальшивому, именно стоическому взгляду на природу, пока наконец не теряете способности к иному взгляду, - и какое-то глубоко скрытое высокомерие в конце концов еще вселяет в вас безумную надежду на то, что, поскольку вы умеете тиранизировать самих себя (стоицизм есть самотирания), то и природу тоже можно тиранизировать, ибо разве стоик не есть частица природы?.. Но это старая, вечная история: что случилось некогда со стоиками, то случается еще и ныне, как только какая-нибудь философия начинает верить в самое себя. Она всегда создает мир по своему образу и подобию, она не может иначе; философия сама есть этот тиранический инстинкт, духовная воля к власти, к «сотворению мира», к causa prima.
Ну смотри, вот был Ницше до него. Ницше, можно сказать, занимался Сущим (по Хайдеггеру, ещё он очень старался быть диалектически корректным и вообще поменьше неологизмов вводить).
Хайдеггер идёт дальше и прямо-таки до самых пределов, - до Бытия. Оставляя "истинность" как функцию и возможность (не третируя её), он подвергает логику критике, конечно.
Тут надо делать шаг назад и смотреть, во-первых, насколько была логика развитой во время Хайдеггера, во вторых, эту тему ещё до них разбирал крутой математик Пуанкаре Жюль Анри. А он постановил, что есть два вида математиков: одни дедуктивно/индуктивно идут шажками и вдруг делают открытие, других как будто молнией шарашит и они потом находят доказательство концепции (видимо, он принадлежал ко вторым). Соответственно Хайдеггер "воюет" против фашизма со стороны первых - против тирании одного конкретного способа мышления - это раз.
Ему крайне важно позволить Бытию проявлять себя в своей полноте - это два (можно сказать что Бытие - это некий Логос, к которому можно "прислушиваться").
Проще говоря, в "Бытие и время" он в логику вводит модус времени (описание этого можно найти у Ницше в "Несвоевременных" про историю (второе, кажется)), а затем идёт дальше, и выходит на уровень какой-то залихватской феноменологии как у позднего Уайтхеда.
В основном какие-то разъяснения этого есть, например, в ООО у Хармана, ну и в целом, - в этом и смысл философии, что она производит новые способы (нестандартного) мышления, которое тем не менее оказывается истинно, имеет место, бывает имеет даже власть и тем самым доказывает свою необходимость - что бы всякие "логики" об этом не говорили.
В любом случае, главный тезис Хайдеггера - это что любые системы объяснений вдруг обнаруживают что ставка на способ или термин, с помощью которого они объясняют, оборачивается провалом - т.к. возникает ситуация неразрешимости (те же теоремы Геделя о неполноте вовсе не применимы к таким "логикам" как у Хайдеггера, например), некой рекурсивности (если всё редуцировать к власти, то может оказаться что "власти" нет и т.д.):
Метафизика — это то, что пытается сработать без différance.
то есть получается что это истинность/Бытие прикручивается к логике, а должно быть - совершенно обратное. (Хотя никто не запрещает пользоваться логикой, просто не надо никого ей тиранизировать - и только.)
Вы хотите жить «согласно с природой»? О благородные стоики, какой обман слов! Вообразите себе существо, подобное природе, - безмерно расточительное, безмерно равнодушное, без намерений и оглядок, без жалости и справедливости, плодовитое и бесплодное, и неустойчивое в одно и то же время, представьте себе безразличие в форме власти, - как могли бы вы жить согласно с этим безразличием? Жить - разве это не значит как раз желать быть чем-то другим, нежели природа? Разве жизнь не состоит в желании оценивать, предпочитать, быть несправедливым, быть ограниченным, быть отличным от прочего? Если же предположить, что ваш императив «жить согласно с природой» означает в сущности то же самое, что «жить согласно с жизнью», то каким же образом вы не могли бы этого сделать? К чему создавать принцип из того, что сами вы являете собою и чем вы должны быть? - В действительности дело обстоит совсем иначе: утверждая с восторгом, что вы вычитали канон вашего закона из природы, вы хотите кое-чего обратного, вы, причудливые актеры и самообманщики! Природе, даже природе хочет предписать ваша гордость свою мораль и свой идеал, хочет внедрить их в нее; вы желаете, чтобы она была природой, «согласной со Стоей», и хотели бы заставить все бытие принять исключительно ваш образ и подобие - к безмерной, вечной славе и всемирному распространению стоицизма! Со всей вашей любовью к истине вы принуждаете себя так долго, так упорно, так гипнотически-обалдело к фальшивому, именно стоическому взгляду на природу, пока наконец не теряете способности к иному взгляду, - и какое-то глубоко скрытое высокомерие в конце концов еще вселяет в вас безумную надежду на то, что, поскольку вы умеете тиранизировать самих себя (стоицизм есть самотирания), то и природу тоже можно тиранизировать, ибо разве стоик не есть частица природы?.. Но это старая, вечная история: что случилось некогда со стоиками, то случается еще и ныне, как только какая-нибудь философия начинает верить в самое себя. Она всегда создает мир по своему образу и подобию, она не может иначе; философия сама есть этот тиранический инстинкт, духовная воля к власти, к «сотворению мира», к causa prima.
>>038 (Del)
Ну смотри, вот был Ницше до него. Ницше, можно сказать, занимался Сущим (по Хайдеггеру, ещё он очень старался быть диалектически корректным и вообще поменьше неологизмов вводить).
Хайдеггер идёт дальше и прямо-таки до самых пределов, - до Бытия. Оставляя "истинность" как функцию и возможность (не третируя её), он подвергает логику критике, конечно.
Тут надо делать шаг назад и смотреть, во-первых, насколько была логика развитой во время Хайдеггера, во вторых, эту тему ещё до них разбирал крутой математик Пуанкаре Жюль Анри. А он постановил, что есть два вида математиков: одни дедуктивно/индуктивно идут шажками и вдруг делают открытие, других как будто молнией шарашит и они потом находят доказательство концепции (видимо, он принадлежал ко вторым). Соответственно Хайдеггер "воюет" против фашизма со стороны первых - против тирании одного конкретного способа мышления - это раз.
Ему крайне важно позволить Бытию проявлять себя в своей полноте - это два (можно сказать что Бытие - это некий Логос, к которому можно "прислушиваться").
Проще говоря, в "Бытие и время" он в логику вводит модус времени (описание этого можно найти у Ницше в "Несвоевременных" про историю (второе, кажется)), а затем идёт дальше, и выходит на уровень какой-то залихватской феноменологии как у позднего Уайтхеда.
В основном какие-то разъяснения этого есть, например, в ООО у Хармана, ну и в целом, - в этом и смысл философии, что она производит новые способы (нестандартного) мышления, которое тем не менее оказывается истинно, имеет место, бывает имеет даже власть и тем самым доказывает свою необходимость - что бы всякие "логики" об этом не говорили.
В любом случае, главный тезис Хайдеггера - это что любые системы объяснений вдруг обнаруживают что ставка на способ или термин, с помощью которого они объясняют, оборачивается провалом - т.к. возникает ситуация неразрешимости (те же теоремы Геделя о неполноте вовсе не применимы к таким "логикам" как у Хайдеггера, например), некой рекурсивности (если всё редуцировать к власти, то может оказаться что "власти" нет и т.д.):
Метафизика — это то, что пытается сработать без différance.
то есть получается что это истинность/Бытие прикручивается к логике, а должно быть - совершенно обратное. (Хотя никто не запрещает пользоваться логикой, просто не надо никого ей тиранизировать - и только.)
Вы хотите жить «согласно с природой»? О благородные стоики, какой обман слов! Вообразите себе существо, подобное природе, - безмерно расточительное, безмерно равнодушное, без намерений и оглядок, без жалости и справедливости, плодовитое и бесплодное, и неустойчивое в одно и то же время, представьте себе безразличие в форме власти, - как могли бы вы жить согласно с этим безразличием? Жить - разве это не значит как раз желать быть чем-то другим, нежели природа? Разве жизнь не состоит в желании оценивать, предпочитать, быть несправедливым, быть ограниченным, быть отличным от прочего? Если же предположить, что ваш императив «жить согласно с природой» означает в сущности то же самое, что «жить согласно с жизнью», то каким же образом вы не могли бы этого сделать? К чему создавать принцип из того, что сами вы являете собою и чем вы должны быть? - В действительности дело обстоит совсем иначе: утверждая с восторгом, что вы вычитали канон вашего закона из природы, вы хотите кое-чего обратного, вы, причудливые актеры и самообманщики! Природе, даже природе хочет предписать ваша гордость свою мораль и свой идеал, хочет внедрить их в нее; вы желаете, чтобы она была природой, «согласной со Стоей», и хотели бы заставить все бытие принять исключительно ваш образ и подобие - к безмерной, вечной славе и всемирному распространению стоицизма! Со всей вашей любовью к истине вы принуждаете себя так долго, так упорно, так гипнотически-обалдело к фальшивому, именно стоическому взгляду на природу, пока наконец не теряете способности к иному взгляду, - и какое-то глубоко скрытое высокомерие в конце концов еще вселяет в вас безумную надежду на то, что, поскольку вы умеете тиранизировать самих себя (стоицизм есть самотирания), то и природу тоже можно тиранизировать, ибо разве стоик не есть частица природы?.. Но это старая, вечная история: что случилось некогда со стоиками, то случается еще и ныне, как только какая-нибудь философия начинает верить в самое себя. Она всегда создает мир по своему образу и подобию, она не может иначе; философия сама есть этот тиранический инстинкт, духовная воля к власти, к «сотворению мира», к causa prima.
Ну смотри, вот был Ницше до него. Ницше, можно сказать, занимался Сущим (по Хайдеггеру, ещё он очень старался быть диалектически корректным и вообще поменьше неологизмов вводить).
Хайдеггер идёт дальше и прямо-таки до самых пределов, - до Бытия. Оставляя "истинность" как функцию и возможность (не третируя её), он подвергает логику критике, конечно.
Тут надо делать шаг назад и смотреть, во-первых, насколько была логика развитой во время Хайдеггера, во вторых, эту тему ещё до них разбирал крутой математик Пуанкаре Жюль Анри. А он постановил, что есть два вида математиков: одни дедуктивно/индуктивно идут шажками и вдруг делают открытие, других как будто молнией шарашит и они потом находят доказательство концепции (видимо, он принадлежал ко вторым). Соответственно Хайдеггер "воюет" против фашизма со стороны первых - против тирании одного конкретного способа мышления - это раз.
Ему крайне важно позволить Бытию проявлять себя в своей полноте - это два (можно сказать что Бытие - это некий Логос, к которому можно "прислушиваться").
Проще говоря, в "Бытие и время" он в логику вводит модус времени (описание этого можно найти у Ницше в "Несвоевременных" про историю (второе, кажется)), а затем идёт дальше, и выходит на уровень какой-то залихватской феноменологии как у позднего Уайтхеда.
В основном какие-то разъяснения этого есть, например, в ООО у Хармана, ну и в целом, - в этом и смысл философии, что она производит новые способы (нестандартного) мышления, которое тем не менее оказывается истинно, имеет место, бывает имеет даже власть и тем самым доказывает свою необходимость - что бы всякие "логики" об этом не говорили.
В любом случае, главный тезис Хайдеггера - это что любые системы объяснений вдруг обнаруживают что ставка на способ или термин, с помощью которого они объясняют, оборачивается провалом - т.к. возникает ситуация неразрешимости (те же теоремы Геделя о неполноте вовсе не применимы к таким "логикам" как у Хайдеггера, например), некой рекурсивности (если всё редуцировать к власти, то может оказаться что "власти" нет и т.д.):
Метафизика — это то, что пытается сработать без différance.
то есть получается что это истинность/Бытие прикручивается к логике, а должно быть - совершенно обратное. (Хотя никто не запрещает пользоваться логикой, просто не надо никого ей тиранизировать - и только.)
Вы хотите жить «согласно с природой»? О благородные стоики, какой обман слов! Вообразите себе существо, подобное природе, - безмерно расточительное, безмерно равнодушное, без намерений и оглядок, без жалости и справедливости, плодовитое и бесплодное, и неустойчивое в одно и то же время, представьте себе безразличие в форме власти, - как могли бы вы жить согласно с этим безразличием? Жить - разве это не значит как раз желать быть чем-то другим, нежели природа? Разве жизнь не состоит в желании оценивать, предпочитать, быть несправедливым, быть ограниченным, быть отличным от прочего? Если же предположить, что ваш императив «жить согласно с природой» означает в сущности то же самое, что «жить согласно с жизнью», то каким же образом вы не могли бы этого сделать? К чему создавать принцип из того, что сами вы являете собою и чем вы должны быть? - В действительности дело обстоит совсем иначе: утверждая с восторгом, что вы вычитали канон вашего закона из природы, вы хотите кое-чего обратного, вы, причудливые актеры и самообманщики! Природе, даже природе хочет предписать ваша гордость свою мораль и свой идеал, хочет внедрить их в нее; вы желаете, чтобы она была природой, «согласной со Стоей», и хотели бы заставить все бытие принять исключительно ваш образ и подобие - к безмерной, вечной славе и всемирному распространению стоицизма! Со всей вашей любовью к истине вы принуждаете себя так долго, так упорно, так гипнотически-обалдело к фальшивому, именно стоическому взгляду на природу, пока наконец не теряете способности к иному взгляду, - и какое-то глубоко скрытое высокомерие в конце концов еще вселяет в вас безумную надежду на то, что, поскольку вы умеете тиранизировать самих себя (стоицизм есть самотирания), то и природу тоже можно тиранизировать, ибо разве стоик не есть частица природы?.. Но это старая, вечная история: что случилось некогда со стоиками, то случается еще и ныне, как только какая-нибудь философия начинает верить в самое себя. Она всегда создает мир по своему образу и подобию, она не может иначе; философия сама есть этот тиранический инстинкт, духовная воля к власти, к «сотворению мира», к causa prima.
>>168723
Это фихтовская тема, а не гегелевская.
>одну из гегелевских стадий диалектики: Тезис, Антитезис и Синтез.
Это фихтовская тема, а не гегелевская.
>>038 (Del)
Ещё проблема, которую наверняка пытался разрешить Хайдеггер:
В понимании Хайдеггера истина не является статичной или абсолютной, а существует в контексте нашего взаимодействия с миром: Бытие не сводится к простому наличию объектов, а раскрывается через опыт и интерпретацию. Хайдеггер также оспаривает традиционные философские категории, отказываясь от жесткой оппозиции между истинным и ложным. Он предлагает рассматривать истину как открытость бытия, а не как соответствие между утверждением и реальностью. Это подразумевает, что даже иллюзии могут нести в себе смысл и быть необходимыми для нашего понимания мира.Таким образом, Хайдеггер, как и Ницше, утверждает, что наше восприятие реальности всегда уже пронизано интерпретациями и мнимостями. Однако он предлагает подход, в котором эти мнимости не просто отвергаются, а становятся важными элементами понимания более глубоких структур бытия.
то есть это разработка своего рода общего метода "раскапывания новых видов истинностей", действительного "структурализма", который происходит из непосредственно Sorge/care/"заботы", - взаимодействия с миром.
До него понятие "экзистенциала" особо проработано не было (точнее было, Кьеркегором, откуда он скорее всего это и взял), но он был одним из тех, кто этим профессионально (как философ и как "философский работник") - занимался.
Логику на реальность натягивать (точнее, наоборот?) - большого ума, в плане философии, - не надо, это вообще, так сказать, "дело техники". Поэтому это зачастую не очень интересная затея для философов (и не очень-то... умная, почти что копание ямы лопатой). (Вот Jan Łukasiewicz который по Аристотелю бахнул - вот это другой разговор, совершенно.)
Ещё проблема, которую наверняка пытался разрешить Хайдеггер:
В понимании Хайдеггера истина не является статичной или абсолютной, а существует в контексте нашего взаимодействия с миром: Бытие не сводится к простому наличию объектов, а раскрывается через опыт и интерпретацию. Хайдеггер также оспаривает традиционные философские категории, отказываясь от жесткой оппозиции между истинным и ложным. Он предлагает рассматривать истину как открытость бытия, а не как соответствие между утверждением и реальностью. Это подразумевает, что даже иллюзии могут нести в себе смысл и быть необходимыми для нашего понимания мира.Таким образом, Хайдеггер, как и Ницше, утверждает, что наше восприятие реальности всегда уже пронизано интерпретациями и мнимостями. Однако он предлагает подход, в котором эти мнимости не просто отвергаются, а становятся важными элементами понимания более глубоких структур бытия.
то есть это разработка своего рода общего метода "раскапывания новых видов истинностей", действительного "структурализма", который происходит из непосредственно Sorge/care/"заботы", - взаимодействия с миром.
До него понятие "экзистенциала" особо проработано не было (точнее было, Кьеркегором, откуда он скорее всего это и взял), но он был одним из тех, кто этим профессионально (как философ и как "философский работник") - занимался.
Логику на реальность натягивать (точнее, наоборот?) - большого ума, в плане философии, - не надо, это вообще, так сказать, "дело техники". Поэтому это зачастую не очень интересная затея для философов (и не очень-то... умная, почти что копание ямы лопатой). (Вот Jan Łukasiewicz который по Аристотелю бахнул - вот это другой разговор, совершенно.)
>>045
Думаю, это, а также намерение создать "свободную" логику актуально намного больше для Гуссерля (возможно, Брентано), но едва ли для Хайдеггера.
И то, что это положение для Хайдеггера актуально, как раз подчёркивает уклон Хайдеггера в мистику, которая никак не может сосуществовать с логикой, даже если мы не понимаем её как строгое формальное учение.
Выходит что-то на уровне творчества концептов Делёза. Мдэ... Если не начинать диспут о том, что такое философия, то вопросы всё равно остаются. Как мы удостоверяем, что нечто, высказанное нестандартным, философским способом, станлвится истинным? Действительно ли можно говорить о том, что туманное выражение, интуиция тождественна последующей (независимому к тому же) ясной и отчётливой истине? Да и как способы мышления могут быть истинными?
Разумеется, потому что Хайдеггер рассуждает неформально.
Вот такой вот новоевропейский флекс.
>Проще говоря, в "Бытие и время" он в логику вводит модус времени
Думаю, это, а также намерение создать "свободную" логику актуально намного больше для Гуссерля (возможно, Брентано), но едва ли для Хайдеггера.
>Бытие - это некий Логос, к которому можно "прислушиваться"
И то, что это положение для Хайдеггера актуально, как раз подчёркивает уклон Хайдеггера в мистику, которая никак не может сосуществовать с логикой, даже если мы не понимаем её как строгое формальное учение.
>в этом и смысл философии, что она производит новые способы (нестандартного) мышления, которое тем не менее оказывается истинно, имеет место, бывает имеет даже власть и тем самым доказывает свою необходимость - что бы всякие "логики" об этом не говорили.
Выходит что-то на уровне творчества концептов Делёза. Мдэ... Если не начинать диспут о том, что такое философия, то вопросы всё равно остаются. Как мы удостоверяем, что нечто, высказанное нестандартным, философским способом, станлвится истинным? Действительно ли можно говорить о том, что туманное выражение, интуиция тождественна последующей (независимому к тому же) ясной и отчётливой истине? Да и как способы мышления могут быть истинными?
>те же теоремы Геделя о неполноте вовсе не применимы к таким "логикам" как у Хайдеггера, например
Разумеется, потому что Хайдеггер рассуждает неформально.
>получается что это истинность/Бытие прикручивается к логике, а должно быть - совершенно обратное
Вот такой вот новоевропейский флекс.
>>049
Почему мистику? Формализм и логика это разные вещи, и даже сейчас в математике превалирует плюралистическая позиция, а не сугубо родовидовая жестко логикой повязанная.
(Вот про такую фашизацию я и говорю - у тебя ведь нет абсолютных истин, чтобы аргументировать такое отношение к чужой речи.)
Почему мистику? Формализм и логика это разные вещи, и даже сейчас в математике превалирует плюралистическая позиция, а не сугубо родовидовая жестко логикой повязанная.
(Вот про такую фашизацию я и говорю - у тебя ведь нет абсолютных истин, чтобы аргументировать такое отношение к чужой речи.)
>>049
Ну да, если тебе нужны ответы (окончательные) то тебе скорее в /re чем сюда.
>вопросы всё равно остаются
Ну да, если тебе нужны ответы (окончательные) то тебе скорее в /re чем сюда.
>>049
Это зависит от теории истинности, но они хотя бы могут способствовать чему-то (некой деятельности), или можно всё это рассматривать как потоки данных, переплетающихся либо согласующихся друг с другом (в коий момент они становятся "истинными"), вариантов много.
Если тебе нужна современно-логическая теория для этого, то попробуй https://plato.stanford.edu/entries/truthmakers/
>как способы мышления могут быть истинными
Это зависит от теории истинности, но они хотя бы могут способствовать чему-то (некой деятельности), или можно всё это рассматривать как потоки данных, переплетающихся либо согласующихся друг с другом (в коий момент они становятся "истинными"), вариантов много.
Если тебе нужна современно-логическая теория для этого, то попробуй https://plato.stanford.edu/entries/truthmakers/
>>049
Самая главная проблема твоей критики в том, что ты используешь слова, которым в логических конструкциях места нет (либо у них нет необходимого и достаточного определения), при этом критикуя Хайдеггера за то же самое.
Например, определи сначала что значит "положение дел" - и ты увидишь, что в конечном счёте эта деятельность - не нормальная (нормальные люди так не мыслят), и не выполнимая.
Конец предсказуем: https://nautil.us/the-man-who-tried-to-redeem-the-world-with-logic-235253/
Если тебе интересна функция философа в обществе, то можно посмотреть хотя бы https://nietzsche.ru/userfiles/pdf/buduschnost.pdf и https://nietzsche.ru/works/sobranie/grec/
дополнительно но не обязательно - https://nietzsche.ru/userfiles/pdf/nsr3.pdf
Самая главная проблема твоей критики в том, что ты используешь слова, которым в логических конструкциях места нет (либо у них нет необходимого и достаточного определения), при этом критикуя Хайдеггера за то же самое.
Например, определи сначала что значит "положение дел" - и ты увидишь, что в конечном счёте эта деятельность - не нормальная (нормальные люди так не мыслят), и не выполнимая.
Конец предсказуем: https://nautil.us/the-man-who-tried-to-redeem-the-world-with-logic-235253/
Если тебе интересна функция философа в обществе, то можно посмотреть хотя бы https://nietzsche.ru/userfiles/pdf/buduschnost.pdf и https://nietzsche.ru/works/sobranie/grec/
дополнительно но не обязательно - https://nietzsche.ru/userfiles/pdf/nsr3.pdf
>>049
Вот это тоже не понял, Гуссерль это сугубо "научный философ" par excellence, который тоже в итоге пришёл к кризису (пикрил), структурализмом он явно не занимался (феноменология это же другое, нет?).
>для Гуссерля
Вот это тоже не понял, Гуссерль это сугубо "научный философ" par excellence, который тоже в итоге пришёл к кризису (пикрил), структурализмом он явно не занимался (феноменология это же другое, нет?).
>>047
Вот и исток герменевтики. Я не против такого настроя, но он, как мне кажется, имплицирует околоскептическое молчание, как, например, у Кьеркегора (которого ты ниже помянул, к слову) или Витгенштейна. Да, истина не абсолютна и не статична, она открывается особым образом. Можем ли мы адекватно передать это? Нет. Зачем тогда корпеть над текстами дальше? Не знаю. Возможно, я слишком жёстко обхожусь с релятивизмом, но я не знаю, как можно иначе.
Это, к слову, растёт из очень своеобразной интерпретации Хайдеггером VI Исследования Гуссерля. Но это так, лирика.
Видимо, это ответ на мой вопрос выше. Проблема в том, что эти структуры и истинности невероятно трудны для понимания, потому что опираются на переживания в их эмпирическом аспекте. У нас нет и, видимо, не будет устойчивого гаранта, критерия, для определения истины даже в отношении понимания этих хайдеггерианских структур.
Не сказал бы. Если речь идёт просто о переносе, формализации, то может быть. Но, что примечательно, даже на этом этапе возникают огромные трудности нетехнического плана. Банально: чтобы перенести неформализованное из реальности в формализованное в логике, нам необходимо понимать, что такое это неформализованное в реальности. Ну, если мы хотим построить что-то мощнее КВЛ или аристотелевской силлогистики. Преимущество логики здесь в том, что она неминуемо проясняет предмет, первоначально на этапе неформального концептуального анализа. Не говоря уже о том, что логика лишена изъянов интерпретации, которые я отмечал выше.
Вот это я понимаю, база. Но он скорее по Диодору бахнул. В общем, я имел в виду как раз работу, подобную работе Лукасевича, а не простую формализацию (склонен считать, что она вообще невозможна).
Что-то меня совсем в неологицистский щитпост утянуло.
>В понимании Хайдеггера истина не является статичной или абсолютной, а существует в контексте нашего взаимодействия с миром: Бытие не сводится к простому наличию объектов, а раскрывается через опыт и интерпретацию.
Вот и исток герменевтики. Я не против такого настроя, но он, как мне кажется, имплицирует околоскептическое молчание, как, например, у Кьеркегора (которого ты ниже помянул, к слову) или Витгенштейна. Да, истина не абсолютна и не статична, она открывается особым образом. Можем ли мы адекватно передать это? Нет. Зачем тогда корпеть над текстами дальше? Не знаю. Возможно, я слишком жёстко обхожусь с релятивизмом, но я не знаю, как можно иначе.
>Он предлагает рассматривать истину как открытость бытия, а не как соответствие между утверждением и реальностью.
Это, к слову, растёт из очень своеобразной интерпретации Хайдеггером VI Исследования Гуссерля. Но это так, лирика.
>это разработка своего рода общего метода "раскапывания новых видов истинностей", действительного "структурализма", который происходит из непосредственно Sorge/care/"заботы", - взаимодействия с миром.
Видимо, это ответ на мой вопрос выше. Проблема в том, что эти структуры и истинности невероятно трудны для понимания, потому что опираются на переживания в их эмпирическом аспекте. У нас нет и, видимо, не будет устойчивого гаранта, критерия, для определения истины даже в отношении понимания этих хайдеггерианских структур.
>Логику на реальность натягивать (точнее, наоборот?) - большого ума, в плане философии, - не надо, это вообще, так сказать, "дело техники". Поэтому это зачастую не очень интересная затея для философов (и не очень-то... умная, почти что копание ямы лопатой).
Не сказал бы. Если речь идёт просто о переносе, формализации, то может быть. Но, что примечательно, даже на этом этапе возникают огромные трудности нетехнического плана. Банально: чтобы перенести неформализованное из реальности в формализованное в логике, нам необходимо понимать, что такое это неформализованное в реальности. Ну, если мы хотим построить что-то мощнее КВЛ или аристотелевской силлогистики. Преимущество логики здесь в том, что она неминуемо проясняет предмет, первоначально на этапе неформального концептуального анализа. Не говоря уже о том, что логика лишена изъянов интерпретации, которые я отмечал выше.
>Вот Jan Łukasiewicz который по Аристотелю бахнул - вот это другой разговор, совершенно.
Вот это я понимаю, база. Но он скорее по Диодору бахнул. В общем, я имел в виду как раз работу, подобную работе Лукасевича, а не простую формализацию (склонен считать, что она вообще невозможна).
Что-то меня совсем в неологицистский щитпост утянуло.
>>047
Вот и исток герменевтики. Я не против такого настроя, но он, как мне кажется, имплицирует околоскептическое молчание, как, например, у Кьеркегора (которого ты ниже помянул, к слову) или Витгенштейна. Да, истина не абсолютна и не статична, она открывается особым образом. Можем ли мы адекватно передать это? Нет. Зачем тогда корпеть над текстами дальше? Не знаю. Возможно, я слишком жёстко обхожусь с релятивизмом, но я не знаю, как можно иначе.
Это, к слову, растёт из очень своеобразной интерпретации Хайдеггером VI Исследования Гуссерля. Но это так, лирика.
Видимо, это ответ на мой вопрос выше. Проблема в том, что эти структуры и истинности невероятно трудны для понимания, потому что опираются на переживания в их эмпирическом аспекте. У нас нет и, видимо, не будет устойчивого гаранта, критерия, для определения истины даже в отношении понимания этих хайдеггерианских структур.
Не сказал бы. Если речь идёт просто о переносе, формализации, то может быть. Но, что примечательно, даже на этом этапе возникают огромные трудности нетехнического плана. Банально: чтобы перенести неформализованное из реальности в формализованное в логике, нам необходимо понимать, что такое это неформализованное в реальности. Ну, если мы хотим построить что-то мощнее КВЛ или аристотелевской силлогистики. Преимущество логики здесь в том, что она неминуемо проясняет предмет, первоначально на этапе неформального концептуального анализа. Не говоря уже о том, что логика лишена изъянов интерпретации, которые я отмечал выше.
Вот это я понимаю, база. Но он скорее по Диодору бахнул. В общем, я имел в виду как раз работу, подобную работе Лукасевича, а не простую формализацию (склонен считать, что она вообще невозможна).
Что-то меня совсем в неологицистский щитпост утянуло.
>В понимании Хайдеггера истина не является статичной или абсолютной, а существует в контексте нашего взаимодействия с миром: Бытие не сводится к простому наличию объектов, а раскрывается через опыт и интерпретацию.
Вот и исток герменевтики. Я не против такого настроя, но он, как мне кажется, имплицирует околоскептическое молчание, как, например, у Кьеркегора (которого ты ниже помянул, к слову) или Витгенштейна. Да, истина не абсолютна и не статична, она открывается особым образом. Можем ли мы адекватно передать это? Нет. Зачем тогда корпеть над текстами дальше? Не знаю. Возможно, я слишком жёстко обхожусь с релятивизмом, но я не знаю, как можно иначе.
>Он предлагает рассматривать истину как открытость бытия, а не как соответствие между утверждением и реальностью.
Это, к слову, растёт из очень своеобразной интерпретации Хайдеггером VI Исследования Гуссерля. Но это так, лирика.
>это разработка своего рода общего метода "раскапывания новых видов истинностей", действительного "структурализма", который происходит из непосредственно Sorge/care/"заботы", - взаимодействия с миром.
Видимо, это ответ на мой вопрос выше. Проблема в том, что эти структуры и истинности невероятно трудны для понимания, потому что опираются на переживания в их эмпирическом аспекте. У нас нет и, видимо, не будет устойчивого гаранта, критерия, для определения истины даже в отношении понимания этих хайдеггерианских структур.
>Логику на реальность натягивать (точнее, наоборот?) - большого ума, в плане философии, - не надо, это вообще, так сказать, "дело техники". Поэтому это зачастую не очень интересная затея для философов (и не очень-то... умная, почти что копание ямы лопатой).
Не сказал бы. Если речь идёт просто о переносе, формализации, то может быть. Но, что примечательно, даже на этом этапе возникают огромные трудности нетехнического плана. Банально: чтобы перенести неформализованное из реальности в формализованное в логике, нам необходимо понимать, что такое это неформализованное в реальности. Ну, если мы хотим построить что-то мощнее КВЛ или аристотелевской силлогистики. Преимущество логики здесь в том, что она неминуемо проясняет предмет, первоначально на этапе неформального концептуального анализа. Не говоря уже о том, что логика лишена изъянов интерпретации, которые я отмечал выше.
>Вот Jan Łukasiewicz который по Аристотелю бахнул - вот это другой разговор, совершенно.
Вот это я понимаю, база. Но он скорее по Диодору бахнул. В общем, я имел в виду как раз работу, подобную работе Лукасевича, а не простую формализацию (склонен считать, что она вообще невозможна).
Что-то меня совсем в неологицистский щитпост утянуло.
>>057
Так а логика у тебя какая предполагается? Не бинарная же?
Bayes, excess Bayes, экспериментальный Quantum-like как в https://arxiv.org/pdf/2112.15242 попутно с параллелизацией (как у Orlowska) или как?
я как бы в ответ твой подход не отрицаю, он действительно нужен (очень даже, - программу-минимум в этом первым понял Платон (или Сократ?) и показал её на примерах), но тут подход такой же как во всех науках - мы заранее не знаем откуда "выстрелит" поэтому приходится работать во всех направлениях (исследований)
тут ещё как, я сам больше за дуальный подход (и то, и другое), но это мой способ и "формат" мышления, а мысле(био)тушки бывают разные, и кому-то может подходить исключительно хайдегеррианский метод (и "логос", речь), в смысле что он "секси" для них, "фишка" даже - кому-то просто позарез, сугубо "природно", нужен ультралогицизм
соответственно и направления мысли и работы (и возможности каждого человека мыслить, ведь не у всех 150 IQ от природы)
(тут как с омегой Хайтина - где физика а где матеша? всё смешалось в одно, Имманентное (как его почивший Ларюэль видел))
Так а логика у тебя какая предполагается? Не бинарная же?
Bayes, excess Bayes, экспериментальный Quantum-like как в https://arxiv.org/pdf/2112.15242 попутно с параллелизацией (как у Orlowska) или как?
я как бы в ответ твой подход не отрицаю, он действительно нужен (очень даже, - программу-минимум в этом первым понял Платон (или Сократ?) и показал её на примерах), но тут подход такой же как во всех науках - мы заранее не знаем откуда "выстрелит" поэтому приходится работать во всех направлениях (исследований)
тут ещё как, я сам больше за дуальный подход (и то, и другое), но это мой способ и "формат" мышления, а мысле(био)тушки бывают разные, и кому-то может подходить исключительно хайдегеррианский метод (и "логос", речь), в смысле что он "секси" для них, "фишка" даже - кому-то просто позарез, сугубо "природно", нужен ультралогицизм
соответственно и направления мысли и работы (и возможности каждого человека мыслить, ведь не у всех 150 IQ от природы)
(тут как с омегой Хайтина - где физика а где матеша? всё смешалось в одно, Имманентное (как его почивший Ларюэль видел))
>>050
Потому что феномен у Хайдеггера отсылается к особой интуиции, которая отлична от интуиции, например, у Декарта или Гуссерля. Здесь возникают проблемы, потому что Хайдеггер это интерпретирует реалистически, что, как по мне, мистифицирует реальность. Может, я слишком превратно Хайдеггера понимаю, конечно.
Да, конечно. Но я не вижу способа даже средствами неформальной логики зафиксировать то, что Хайдеггер показать хочет.
Ну, я к такому привык. Позиция, конечно, не очень дружелюбная и открытая, но как есть.
>Почему мистику?
Потому что феномен у Хайдеггера отсылается к особой интуиции, которая отлична от интуиции, например, у Декарта или Гуссерля. Здесь возникают проблемы, потому что Хайдеггер это интерпретирует реалистически, что, как по мне, мистифицирует реальность. Может, я слишком превратно Хайдеггера понимаю, конечно.
>Формализм и логика это разные вещи
Да, конечно. Но я не вижу способа даже средствами неформальной логики зафиксировать то, что Хайдеггер показать хочет.
>Вот про такую фашизацию я и говорю
Ну, я к такому привык. Позиция, конечно, не очень дружелюбная и открытая, но как есть.
>>057
Ещё, Фуко так выражался, что с Хайдеггером "мыслят вместе".
И может быть ещё с какими-то философами удобнее не выучить их речь ("логику"), а как раз - "помыслить вместе", а затем отложить их труд в сторонку. Использовать как инструмент.
Соответственно какие-то задачи лучше решаются подходом логики ("аналитическим"), другие - конструктивистским (или иным "континентальным"). Например, именно деконструктивистски-аналитические начинания неплохо делаются посредством "мышления с Хайдеггером" (как пример; вот Фуко, как мы можем видить, неплохо поднялся на этом поприще), вероятно, есть и другие философы (Гуссерль?) с которыми это неплохо "вместе" делать. Если добавить к этому грамотный психоанализ (например, Биона, у него хорошая теория есть для анализа целых предприятий) то может получиться интересная и здравая публицистика (такая, как у Клоссовски, а не такая, как у Бодрийяра или Делёза с его упором на юнгианство (в "Логике смысла" он скорее занимается кляйнианством, и то не совсем понятно, каким)).
Ещё, Фуко так выражался, что с Хайдеггером "мыслят вместе".
И может быть ещё с какими-то философами удобнее не выучить их речь ("логику"), а как раз - "помыслить вместе", а затем отложить их труд в сторонку. Использовать как инструмент.
Соответственно какие-то задачи лучше решаются подходом логики ("аналитическим"), другие - конструктивистским (или иным "континентальным"). Например, именно деконструктивистски-аналитические начинания неплохо делаются посредством "мышления с Хайдеггером" (как пример; вот Фуко, как мы можем видить, неплохо поднялся на этом поприще), вероятно, есть и другие философы (Гуссерль?) с которыми это неплохо "вместе" делать. Если добавить к этому грамотный психоанализ (например, Биона, у него хорошая теория есть для анализа целых предприятий) то может получиться интересная и здравая публицистика (такая, как у Клоссовски, а не такая, как у Бодрийяра или Делёза с его упором на юнгианство (в "Логике смысла" он скорее занимается кляйнианством, и то не совсем понятно, каким)).
>>052
Это печально. Мне (если пускаться в чисто личностные объяснения) уже уши и глаза намозилила песня про невозможность дать ответы, про только постановку вопросов и т.д. Думаю, просто стоит проводить демаркацию: на какие вопросы можно ответить, а еа какие – нет. Но это опять концлагеря логического анализа языка и проч и проч.
Это печально. Мне (если пускаться в чисто личностные объяснения) уже уши и глаза намозилила песня про невозможность дать ответы, про только постановку вопросов и т.д. Думаю, просто стоит проводить демаркацию: на какие вопросы можно ответить, а еа какие – нет. Но это опять концлагеря логического анализа языка и проч и проч.
>>054
Статью посмотрю. Суть моей ремарки была в том, что способ не является носителем какого-то содержания, относительно которого можно сказать, истинно оно или нет. Если это как-то опровергается иными теориями, то пусть так. Я, увы, за современной математикой и матлогикой не поспеваю, поскольку не этой профессии.
Статью посмотрю. Суть моей ремарки была в том, что способ не является носителем какого-то содержания, относительно которого можно сказать, истинно оно или нет. Если это как-то опровергается иными теориями, то пусть так. Я, увы, за современной математикой и матлогикой не поспеваю, поскольку не этой профессии.
>>059
Можно просто составить ряд пропозиций, т.е. тупо - предложений, взятых из Хайдеггера, и начать прорабатывать на непротиворечивость.
Да я понял, это нормально. Мыслить как Хайдеггер это совсем не стандартно.
Я думаю, чтобы лучше его понимать, надо какие-то базовые вещи ухватывать про "бессознательное" из Фрейда или Лакана, ну типа, не думать что "A = A" выполняется в этой схеме. Не смотреть на это как на эссенциализм, а как на софистику, - философию логоса (пикрил книга), речи.
В качестве затравки, чтобы Хайдеггера было проще понимать - можно первую часть "Человеческого, слишком человеческого" внимательно прочесть, и главу про логику, время и Витгенштейна из "Orientierung im Nihilismus - Luhmann meets Nietzsche".
То есть проблема в том, что Хайдеггер так или иначе опускает или не раскрывает какие-то высказывания, предложения, которые делают его высказывания валидными - это раз.
Нужно иметь некий опыт, чтобы понять эти предложения - это два. (В психоанализе это ярко выражено: кто его пробовал - тот поймёт, кто не пробовал - тот не понимает в нём вообще ничего.)
Если первое можно устранить, то вот что делать насчёт второго - я не имею никакого представления... вот это и есть - сугубо философская проблема.
Ну и под затравку: это текущая проблема для GenAI - слова-то они жрут, а вот как им передать опыт? И как его передать обратно пользователю? Загадка.
Нет, не превратно. Лучше просто считать что это особая хайдеггеровская интуиция (в случае Гуссерля - гуссерлевская), пока не показано обратное (исследователями его трудов).
>средствами неформальной логики
Можно просто составить ряд пропозиций, т.е. тупо - предложений, взятых из Хайдеггера, и начать прорабатывать на непротиворечивость.
>Ну, я к такому привык. Позиция, конечно, не очень дружелюбная и открытая, но как есть.
Да я понял, это нормально. Мыслить как Хайдеггер это совсем не стандартно.
Я думаю, чтобы лучше его понимать, надо какие-то базовые вещи ухватывать про "бессознательное" из Фрейда или Лакана, ну типа, не думать что "A = A" выполняется в этой схеме. Не смотреть на это как на эссенциализм, а как на софистику, - философию логоса (пикрил книга), речи.
В качестве затравки, чтобы Хайдеггера было проще понимать - можно первую часть "Человеческого, слишком человеческого" внимательно прочесть, и главу про логику, время и Витгенштейна из "Orientierung im Nihilismus - Luhmann meets Nietzsche".
То есть проблема в том, что Хайдеггер так или иначе опускает или не раскрывает какие-то высказывания, предложения, которые делают его высказывания валидными - это раз.
Нужно иметь некий опыт, чтобы понять эти предложения - это два. (В психоанализе это ярко выражено: кто его пробовал - тот поймёт, кто не пробовал - тот не понимает в нём вообще ничего.)
Если первое можно устранить, то вот что делать насчёт второго - я не имею никакого представления... вот это и есть - сугубо философская проблема.
Ну и под затравку: это текущая проблема для GenAI - слова-то они жрут, а вот как им передать опыт? И как его передать обратно пользователю? Загадка.
> Потому что феномен у Хайдеггера отсылается к особой интуиции, которая отлична от интуиции, например, у Декарта или Гуссерля. Здесь возникают проблемы, потому что Хайдеггер это интерпретирует реалистически, что, как по мне, мистифицирует реальность. Может, я слишком превратно Хайдеггера понимаю, конечно.
Нет, не превратно. Лучше просто считать что это особая хайдеггеровская интуиция (в случае Гуссерля - гуссерлевская), пока не показано обратное (исследователями его трудов).
inb4: Nietzsche hat mich kaputt gemacht!!! (Martin Heidegger.)
Сознание видимости.
Как чудесно и неискушенно и в то же время как ужасно и иронично чувствую я себя со своим познанием по отношению ко всей полноте бытия! Я открыл для себя, что прежний человеческий и животный мир, да и вообще глубочайшая древность и прошлое всего ощутимого бытия продолжает во мне творить, любить, ненавидеть, завершать, - я внезапно пробудился среди этого сна, но пробудился лишь к сознанию. Что я именно сновижу и должен впредь сновидеть, дабы не сгинуть, подобно тому как должен пребывать во сне лунатик, дабы не сорваться. Чем же является для меня теперь “видимость”! Поистине не противоположностью какой-то сущности – разве же могу я высказать о какой-либо сущности нечно иное, кроме самих предикатов ее видимости! Поистине не мертвой маской, которую можно было бы напялить на какой-то неизвестный икс, но и вполне содрать с него! Видимость для меня – это самое действующее и живущее, которое заходит столь далеко в своем самоосмеянии, что дает мне почувствовать, что здесь все есть видимость и обманчивый свет и танец призраков и ничего больше, - что между всеми этими сновидцами и я, “познающий”, танцую свой танец; что познающий – это только средство продлить земной танец и лишь постольку принадлежит к церемониймейстерам бытия и что возвышенная последовательность и взаимосвязь всяческого познания есть и будет, пожалуй, высочайшим средством обеспечить общность грез и взаимопонимания всех этих сновидцев и тем самым длительность сновидения.
>>062
У Хайдеггера наверное уже ставится вопрос истинности самого способа, соответствия способа бытию (а не артефактов, которые способ продуцирует). Если способ "соответствует", то истинность или ложность артефактов не имеет никакого значения. Плюс он наверняка отталкивается вот от такого:
Да простят мне шутку, выраженную в такой мрачно-карикатурной форме: ибо я сам давно научился иначе думать об обмане и обманутости, иначе оценивать их и готов попотчевать по крайней мере парой тумаков слепую ярость, с которой философы всеми силами противятся тому, чтобы быть обманутыми. Почему бы и нет? Что истина ценнее иллюзии, — это не более как моральный предрассудок; это даже хуже всего доказанное предположение из всех, какие только существуют. Нужно же сознаться себе в том, что не существовало бы никакой жизни, если бы фундаментом ей не служили перспективные оценки и мнимости; и если бы вы захотели, воспламенясь добродетельным вдохновением и бестолковостью иных философов, совершенно избавиться от «кажущегося мира», ну, в таком случае — при условии, что вы смогли бы это сделать, — от вашей «истины» по крайней мере тоже ничего не осталось бы! Да, что побуждает нас вообще к предположению, что есть существенная противоположность между «истинным» и «ложным»? Разве не достаточно предположить, что существуют степени мнимости, как бы более светлые и более темные тени и тона иллюзии — различные valeurs, говоря языком живописцев? Почему мир, имеющий к нам некоторое отношение, не может быть фикцией? И если кто-нибудь спросит при этом: «но с фикцией связан ее творец?» — разве нельзя ему ответить коротко и ясно: почему? А может быть, само это слово «связан» связано с фикцией? Разве не позволительно относиться прямо-таки с некоторой иронией как к субъекту, так и к предикату и к объекту? Разве философ не смеет стать выше веры в незыблемость грамматики? Полное уважение к гувернанткам — но не пора ли философии отречься от веры гувернанток?
Короче это вопрос, насколько шопенгауэрианский у него "гнозис", так сказать (см. цитату выше, - с той разницей, что "видимость" - есть, а "волю" из неё (Шопенгауэрову) - убрали совсем).
>>061
Ответы-то можно дать, просто сотни. Доступа к Абсолюту дать нельзя - вот что. (Абсолют - это, кстати, из Гегеля. "Как «истинный мир» наконец стал басней" из "Сумерек Идолов" - то же самое можно найти у Гегеля, только наоборот.)
Как я выше упомянул главу про время (из книги про Лумана) - утверждения "A = A" в обыденном языке не стыкуются:
Число. Открытие законов чисел было сделано на почве первоначально уже господствовавшего заблуждения, что существует множество одинаковых вещей (тогда как в действительности нет ничего одинакового) и по меньшей мере что существуют вещи (тогда как не существует никакой “вещи”). Допущение множественности всегда уже предполагает, что существует нечто, что встречается неоднократно; но именно здесь уже царит заблуждение, уже здесь мы измышляем сущности, единства, которых нет на самом деле. – Наши ощущения пространства и времени ложны, ибо, будучи последовательно проверены, они приводят к логическим противоречиям. Во всех научных выводах мы неизбежно всегда включаем в расчет некоторые ложные величины; но так как эти величины по крайней мере постоянны, как, например, наше ощущение времени и пространства, то результаты науки приобретают все же совершенную строгость и точность в их взаимоотношении между собою; на них можно опираться – до того последнего, конечного вывода, в котором ошибочные основные допущения – упомянутые постоянные ложные величины – вступают в противоречие с результатами, например, в атомистической теории. Тут мы все еще чувствуем себя вынужденными допустить “вещь” или материальный “субстрат”, который движется, - тогда как вся научная работа именно и преследовала задачу разложить все вещеобразное (материальное) на движения: мы и здесь еще различаем в нашем ощущении между движущим и движимым и не можем выйти из этого круга, ибо вера в вещи издавна вросла в наше существо. – Если Кант говорит: “Разум не черпает своих законов из природы, а предписывает их последней”, то это совершенно верно в отношении понятия природы, которое мы принуждены связывать с ней (природа=мир как представление, т.е. как заблуждение), но которое есть суммирование множества заблуждений разума. – К миру, которые не есть наше представление, совершенно неприменимы законы чисел: последние имеют значение только для человеческого мира.
то есть это вопрос радикальной честности.
Это не вопрос способности IQ 300 осознать любые теории. Для этого не нужно быть умным. Это чисто психический затык, в духе "горевания по умершему" или подобного. Либо ты принимаешь мир как он есть - либо нет. Вот в чём загвоздка. И это - экзистенциализм. Хайдеггер, Сартр, остальные. До них - античные философы (тот же Эмпедокл).
А до Хайдеггера, в крайне радикальной, суровой и довольно-таки честной манере - конечно, Ницше.
Сознание видимости.
Как чудесно и неискушенно и в то же время как ужасно и иронично чувствую я себя со своим познанием по отношению ко всей полноте бытия! Я открыл для себя, что прежний человеческий и животный мир, да и вообще глубочайшая древность и прошлое всего ощутимого бытия продолжает во мне творить, любить, ненавидеть, завершать, - я внезапно пробудился среди этого сна, но пробудился лишь к сознанию. Что я именно сновижу и должен впредь сновидеть, дабы не сгинуть, подобно тому как должен пребывать во сне лунатик, дабы не сорваться. Чем же является для меня теперь “видимость”! Поистине не противоположностью какой-то сущности – разве же могу я высказать о какой-либо сущности нечно иное, кроме самих предикатов ее видимости! Поистине не мертвой маской, которую можно было бы напялить на какой-то неизвестный икс, но и вполне содрать с него! Видимость для меня – это самое действующее и живущее, которое заходит столь далеко в своем самоосмеянии, что дает мне почувствовать, что здесь все есть видимость и обманчивый свет и танец призраков и ничего больше, - что между всеми этими сновидцами и я, “познающий”, танцую свой танец; что познающий – это только средство продлить земной танец и лишь постольку принадлежит к церемониймейстерам бытия и что возвышенная последовательность и взаимосвязь всяческого познания есть и будет, пожалуй, высочайшим средством обеспечить общность грез и взаимопонимания всех этих сновидцев и тем самым длительность сновидения.
>>062
У Хайдеггера наверное уже ставится вопрос истинности самого способа, соответствия способа бытию (а не артефактов, которые способ продуцирует). Если способ "соответствует", то истинность или ложность артефактов не имеет никакого значения. Плюс он наверняка отталкивается вот от такого:
Да простят мне шутку, выраженную в такой мрачно-карикатурной форме: ибо я сам давно научился иначе думать об обмане и обманутости, иначе оценивать их и готов попотчевать по крайней мере парой тумаков слепую ярость, с которой философы всеми силами противятся тому, чтобы быть обманутыми. Почему бы и нет? Что истина ценнее иллюзии, — это не более как моральный предрассудок; это даже хуже всего доказанное предположение из всех, какие только существуют. Нужно же сознаться себе в том, что не существовало бы никакой жизни, если бы фундаментом ей не служили перспективные оценки и мнимости; и если бы вы захотели, воспламенясь добродетельным вдохновением и бестолковостью иных философов, совершенно избавиться от «кажущегося мира», ну, в таком случае — при условии, что вы смогли бы это сделать, — от вашей «истины» по крайней мере тоже ничего не осталось бы! Да, что побуждает нас вообще к предположению, что есть существенная противоположность между «истинным» и «ложным»? Разве не достаточно предположить, что существуют степени мнимости, как бы более светлые и более темные тени и тона иллюзии — различные valeurs, говоря языком живописцев? Почему мир, имеющий к нам некоторое отношение, не может быть фикцией? И если кто-нибудь спросит при этом: «но с фикцией связан ее творец?» — разве нельзя ему ответить коротко и ясно: почему? А может быть, само это слово «связан» связано с фикцией? Разве не позволительно относиться прямо-таки с некоторой иронией как к субъекту, так и к предикату и к объекту? Разве философ не смеет стать выше веры в незыблемость грамматики? Полное уважение к гувернанткам — но не пора ли философии отречься от веры гувернанток?
Короче это вопрос, насколько шопенгауэрианский у него "гнозис", так сказать (см. цитату выше, - с той разницей, что "видимость" - есть, а "волю" из неё (Шопенгауэрову) - убрали совсем).
>>061
>Это печально. Мне (если пускаться в чисто личностные объяснения) уже уши и глаза намозилила песня про невозможность дать ответы, про только постановку вопросов и т.д. Думаю, просто стоит проводить демаркацию: на какие вопросы можно ответить, а еа какие – нет. Но это опять концлагеря логического анализа языка и проч и проч.
Ответы-то можно дать, просто сотни. Доступа к Абсолюту дать нельзя - вот что. (Абсолют - это, кстати, из Гегеля. "Как «истинный мир» наконец стал басней" из "Сумерек Идолов" - то же самое можно найти у Гегеля, только наоборот.)
Как я выше упомянул главу про время (из книги про Лумана) - утверждения "A = A" в обыденном языке не стыкуются:
Число. Открытие законов чисел было сделано на почве первоначально уже господствовавшего заблуждения, что существует множество одинаковых вещей (тогда как в действительности нет ничего одинакового) и по меньшей мере что существуют вещи (тогда как не существует никакой “вещи”). Допущение множественности всегда уже предполагает, что существует нечто, что встречается неоднократно; но именно здесь уже царит заблуждение, уже здесь мы измышляем сущности, единства, которых нет на самом деле. – Наши ощущения пространства и времени ложны, ибо, будучи последовательно проверены, они приводят к логическим противоречиям. Во всех научных выводах мы неизбежно всегда включаем в расчет некоторые ложные величины; но так как эти величины по крайней мере постоянны, как, например, наше ощущение времени и пространства, то результаты науки приобретают все же совершенную строгость и точность в их взаимоотношении между собою; на них можно опираться – до того последнего, конечного вывода, в котором ошибочные основные допущения – упомянутые постоянные ложные величины – вступают в противоречие с результатами, например, в атомистической теории. Тут мы все еще чувствуем себя вынужденными допустить “вещь” или материальный “субстрат”, который движется, - тогда как вся научная работа именно и преследовала задачу разложить все вещеобразное (материальное) на движения: мы и здесь еще различаем в нашем ощущении между движущим и движимым и не можем выйти из этого круга, ибо вера в вещи издавна вросла в наше существо. – Если Кант говорит: “Разум не черпает своих законов из природы, а предписывает их последней”, то это совершенно верно в отношении понятия природы, которое мы принуждены связывать с ней (природа=мир как представление, т.е. как заблуждение), но которое есть суммирование множества заблуждений разума. – К миру, которые не есть наше представление, совершенно неприменимы законы чисел: последние имеют значение только для человеческого мира.
то есть это вопрос радикальной честности.
Это не вопрос способности IQ 300 осознать любые теории. Для этого не нужно быть умным. Это чисто психический затык, в духе "горевания по умершему" или подобного. Либо ты принимаешь мир как он есть - либо нет. Вот в чём загвоздка. И это - экзистенциализм. Хайдеггер, Сартр, остальные. До них - античные философы (тот же Эмпедокл).
А до Хайдеггера, в крайне радикальной, суровой и довольно-таки честной манере - конечно, Ницше.
inb4: Nietzsche hat mich kaputt gemacht!!! (Martin Heidegger.)
Сознание видимости.
Как чудесно и неискушенно и в то же время как ужасно и иронично чувствую я себя со своим познанием по отношению ко всей полноте бытия! Я открыл для себя, что прежний человеческий и животный мир, да и вообще глубочайшая древность и прошлое всего ощутимого бытия продолжает во мне творить, любить, ненавидеть, завершать, - я внезапно пробудился среди этого сна, но пробудился лишь к сознанию. Что я именно сновижу и должен впредь сновидеть, дабы не сгинуть, подобно тому как должен пребывать во сне лунатик, дабы не сорваться. Чем же является для меня теперь “видимость”! Поистине не противоположностью какой-то сущности – разве же могу я высказать о какой-либо сущности нечно иное, кроме самих предикатов ее видимости! Поистине не мертвой маской, которую можно было бы напялить на какой-то неизвестный икс, но и вполне содрать с него! Видимость для меня – это самое действующее и живущее, которое заходит столь далеко в своем самоосмеянии, что дает мне почувствовать, что здесь все есть видимость и обманчивый свет и танец призраков и ничего больше, - что между всеми этими сновидцами и я, “познающий”, танцую свой танец; что познающий – это только средство продлить земной танец и лишь постольку принадлежит к церемониймейстерам бытия и что возвышенная последовательность и взаимосвязь всяческого познания есть и будет, пожалуй, высочайшим средством обеспечить общность грез и взаимопонимания всех этих сновидцев и тем самым длительность сновидения.
>>062
У Хайдеггера наверное уже ставится вопрос истинности самого способа, соответствия способа бытию (а не артефактов, которые способ продуцирует). Если способ "соответствует", то истинность или ложность артефактов не имеет никакого значения. Плюс он наверняка отталкивается вот от такого:
Да простят мне шутку, выраженную в такой мрачно-карикатурной форме: ибо я сам давно научился иначе думать об обмане и обманутости, иначе оценивать их и готов попотчевать по крайней мере парой тумаков слепую ярость, с которой философы всеми силами противятся тому, чтобы быть обманутыми. Почему бы и нет? Что истина ценнее иллюзии, — это не более как моральный предрассудок; это даже хуже всего доказанное предположение из всех, какие только существуют. Нужно же сознаться себе в том, что не существовало бы никакой жизни, если бы фундаментом ей не служили перспективные оценки и мнимости; и если бы вы захотели, воспламенясь добродетельным вдохновением и бестолковостью иных философов, совершенно избавиться от «кажущегося мира», ну, в таком случае — при условии, что вы смогли бы это сделать, — от вашей «истины» по крайней мере тоже ничего не осталось бы! Да, что побуждает нас вообще к предположению, что есть существенная противоположность между «истинным» и «ложным»? Разве не достаточно предположить, что существуют степени мнимости, как бы более светлые и более темные тени и тона иллюзии — различные valeurs, говоря языком живописцев? Почему мир, имеющий к нам некоторое отношение, не может быть фикцией? И если кто-нибудь спросит при этом: «но с фикцией связан ее творец?» — разве нельзя ему ответить коротко и ясно: почему? А может быть, само это слово «связан» связано с фикцией? Разве не позволительно относиться прямо-таки с некоторой иронией как к субъекту, так и к предикату и к объекту? Разве философ не смеет стать выше веры в незыблемость грамматики? Полное уважение к гувернанткам — но не пора ли философии отречься от веры гувернанток?
Короче это вопрос, насколько шопенгауэрианский у него "гнозис", так сказать (см. цитату выше, - с той разницей, что "видимость" - есть, а "волю" из неё (Шопенгауэрову) - убрали совсем).
>>061
Ответы-то можно дать, просто сотни. Доступа к Абсолюту дать нельзя - вот что. (Абсолют - это, кстати, из Гегеля. "Как «истинный мир» наконец стал басней" из "Сумерек Идолов" - то же самое можно найти у Гегеля, только наоборот.)
Как я выше упомянул главу про время (из книги про Лумана) - утверждения "A = A" в обыденном языке не стыкуются:
Число. Открытие законов чисел было сделано на почве первоначально уже господствовавшего заблуждения, что существует множество одинаковых вещей (тогда как в действительности нет ничего одинакового) и по меньшей мере что существуют вещи (тогда как не существует никакой “вещи”). Допущение множественности всегда уже предполагает, что существует нечто, что встречается неоднократно; но именно здесь уже царит заблуждение, уже здесь мы измышляем сущности, единства, которых нет на самом деле. – Наши ощущения пространства и времени ложны, ибо, будучи последовательно проверены, они приводят к логическим противоречиям. Во всех научных выводах мы неизбежно всегда включаем в расчет некоторые ложные величины; но так как эти величины по крайней мере постоянны, как, например, наше ощущение времени и пространства, то результаты науки приобретают все же совершенную строгость и точность в их взаимоотношении между собою; на них можно опираться – до того последнего, конечного вывода, в котором ошибочные основные допущения – упомянутые постоянные ложные величины – вступают в противоречие с результатами, например, в атомистической теории. Тут мы все еще чувствуем себя вынужденными допустить “вещь” или материальный “субстрат”, который движется, - тогда как вся научная работа именно и преследовала задачу разложить все вещеобразное (материальное) на движения: мы и здесь еще различаем в нашем ощущении между движущим и движимым и не можем выйти из этого круга, ибо вера в вещи издавна вросла в наше существо. – Если Кант говорит: “Разум не черпает своих законов из природы, а предписывает их последней”, то это совершенно верно в отношении понятия природы, которое мы принуждены связывать с ней (природа=мир как представление, т.е. как заблуждение), но которое есть суммирование множества заблуждений разума. – К миру, которые не есть наше представление, совершенно неприменимы законы чисел: последние имеют значение только для человеческого мира.
то есть это вопрос радикальной честности.
Это не вопрос способности IQ 300 осознать любые теории. Для этого не нужно быть умным. Это чисто психический затык, в духе "горевания по умершему" или подобного. Либо ты принимаешь мир как он есть - либо нет. Вот в чём загвоздка. И это - экзистенциализм. Хайдеггер, Сартр, остальные. До них - античные философы (тот же Эмпедокл).
А до Хайдеггера, в крайне радикальной, суровой и довольно-таки честной манере - конечно, Ницше.
Сознание видимости.
Как чудесно и неискушенно и в то же время как ужасно и иронично чувствую я себя со своим познанием по отношению ко всей полноте бытия! Я открыл для себя, что прежний человеческий и животный мир, да и вообще глубочайшая древность и прошлое всего ощутимого бытия продолжает во мне творить, любить, ненавидеть, завершать, - я внезапно пробудился среди этого сна, но пробудился лишь к сознанию. Что я именно сновижу и должен впредь сновидеть, дабы не сгинуть, подобно тому как должен пребывать во сне лунатик, дабы не сорваться. Чем же является для меня теперь “видимость”! Поистине не противоположностью какой-то сущности – разве же могу я высказать о какой-либо сущности нечно иное, кроме самих предикатов ее видимости! Поистине не мертвой маской, которую можно было бы напялить на какой-то неизвестный икс, но и вполне содрать с него! Видимость для меня – это самое действующее и живущее, которое заходит столь далеко в своем самоосмеянии, что дает мне почувствовать, что здесь все есть видимость и обманчивый свет и танец призраков и ничего больше, - что между всеми этими сновидцами и я, “познающий”, танцую свой танец; что познающий – это только средство продлить земной танец и лишь постольку принадлежит к церемониймейстерам бытия и что возвышенная последовательность и взаимосвязь всяческого познания есть и будет, пожалуй, высочайшим средством обеспечить общность грез и взаимопонимания всех этих сновидцев и тем самым длительность сновидения.
>>062
У Хайдеггера наверное уже ставится вопрос истинности самого способа, соответствия способа бытию (а не артефактов, которые способ продуцирует). Если способ "соответствует", то истинность или ложность артефактов не имеет никакого значения. Плюс он наверняка отталкивается вот от такого:
Да простят мне шутку, выраженную в такой мрачно-карикатурной форме: ибо я сам давно научился иначе думать об обмане и обманутости, иначе оценивать их и готов попотчевать по крайней мере парой тумаков слепую ярость, с которой философы всеми силами противятся тому, чтобы быть обманутыми. Почему бы и нет? Что истина ценнее иллюзии, — это не более как моральный предрассудок; это даже хуже всего доказанное предположение из всех, какие только существуют. Нужно же сознаться себе в том, что не существовало бы никакой жизни, если бы фундаментом ей не служили перспективные оценки и мнимости; и если бы вы захотели, воспламенясь добродетельным вдохновением и бестолковостью иных философов, совершенно избавиться от «кажущегося мира», ну, в таком случае — при условии, что вы смогли бы это сделать, — от вашей «истины» по крайней мере тоже ничего не осталось бы! Да, что побуждает нас вообще к предположению, что есть существенная противоположность между «истинным» и «ложным»? Разве не достаточно предположить, что существуют степени мнимости, как бы более светлые и более темные тени и тона иллюзии — различные valeurs, говоря языком живописцев? Почему мир, имеющий к нам некоторое отношение, не может быть фикцией? И если кто-нибудь спросит при этом: «но с фикцией связан ее творец?» — разве нельзя ему ответить коротко и ясно: почему? А может быть, само это слово «связан» связано с фикцией? Разве не позволительно относиться прямо-таки с некоторой иронией как к субъекту, так и к предикату и к объекту? Разве философ не смеет стать выше веры в незыблемость грамматики? Полное уважение к гувернанткам — но не пора ли философии отречься от веры гувернанток?
Короче это вопрос, насколько шопенгауэрианский у него "гнозис", так сказать (см. цитату выше, - с той разницей, что "видимость" - есть, а "волю" из неё (Шопенгауэрову) - убрали совсем).
>>061
>Это печально. Мне (если пускаться в чисто личностные объяснения) уже уши и глаза намозилила песня про невозможность дать ответы, про только постановку вопросов и т.д. Думаю, просто стоит проводить демаркацию: на какие вопросы можно ответить, а еа какие – нет. Но это опять концлагеря логического анализа языка и проч и проч.
Ответы-то можно дать, просто сотни. Доступа к Абсолюту дать нельзя - вот что. (Абсолют - это, кстати, из Гегеля. "Как «истинный мир» наконец стал басней" из "Сумерек Идолов" - то же самое можно найти у Гегеля, только наоборот.)
Как я выше упомянул главу про время (из книги про Лумана) - утверждения "A = A" в обыденном языке не стыкуются:
Число. Открытие законов чисел было сделано на почве первоначально уже господствовавшего заблуждения, что существует множество одинаковых вещей (тогда как в действительности нет ничего одинакового) и по меньшей мере что существуют вещи (тогда как не существует никакой “вещи”). Допущение множественности всегда уже предполагает, что существует нечто, что встречается неоднократно; но именно здесь уже царит заблуждение, уже здесь мы измышляем сущности, единства, которых нет на самом деле. – Наши ощущения пространства и времени ложны, ибо, будучи последовательно проверены, они приводят к логическим противоречиям. Во всех научных выводах мы неизбежно всегда включаем в расчет некоторые ложные величины; но так как эти величины по крайней мере постоянны, как, например, наше ощущение времени и пространства, то результаты науки приобретают все же совершенную строгость и точность в их взаимоотношении между собою; на них можно опираться – до того последнего, конечного вывода, в котором ошибочные основные допущения – упомянутые постоянные ложные величины – вступают в противоречие с результатами, например, в атомистической теории. Тут мы все еще чувствуем себя вынужденными допустить “вещь” или материальный “субстрат”, который движется, - тогда как вся научная работа именно и преследовала задачу разложить все вещеобразное (материальное) на движения: мы и здесь еще различаем в нашем ощущении между движущим и движимым и не можем выйти из этого круга, ибо вера в вещи издавна вросла в наше существо. – Если Кант говорит: “Разум не черпает своих законов из природы, а предписывает их последней”, то это совершенно верно в отношении понятия природы, которое мы принуждены связывать с ней (природа=мир как представление, т.е. как заблуждение), но которое есть суммирование множества заблуждений разума. – К миру, которые не есть наше представление, совершенно неприменимы законы чисел: последние имеют значение только для человеческого мира.
то есть это вопрос радикальной честности.
Это не вопрос способности IQ 300 осознать любые теории. Для этого не нужно быть умным. Это чисто психический затык, в духе "горевания по умершему" или подобного. Либо ты принимаешь мир как он есть - либо нет. Вот в чём загвоздка. И это - экзистенциализм. Хайдеггер, Сартр, остальные. До них - античные философы (тот же Эмпедокл).
А до Хайдеггера, в крайне радикальной, суровой и довольно-таки честной манере - конечно, Ницше.
901 Кб, 720x1120>>055
Допустим, с ненормальностью я могу согласиться. Но не выполнимая?
Бля, this is literally me. Только я ещё ниче не сделал, а уже спиваюсь. (см. пикрил).
>и ты увидишь, что в конечном счёте эта деятельность - не нормальная (нормальные люди так не мыслят), и не выполнимая.
Допустим, с ненормальностью я могу согласиться. Но не выполнимая?
>Конец предсказуем: ссылка
Бля, this is literally me. Только я ещё ниче не сделал, а уже спиваюсь. (см. пикрил).
>>065
В своем диком естестве лучше всего отдыхаешь от своей неестественности, своей духовности…
Нелогичное необходимо.
К вещам, которые могут привести в отчаяние мыслителя, принадлежит познание, что нелогичное тоже необходимо для человека и что из него проистекает много хорошего. Оно столь крепко засело в страстях, в языке, в искусстве, в религии и вообще во всем, что делает жизнь ценной, что его нельзя извлечь, не нанеся тем самым неисцелимого вреда всем этим прекрасным вещам. Лишь самые наивные люди могут верить, что природа человека может быть превращена в чисто логическую; но если бы существовали степени приближения к этой цели, как много пришлось бы потерять на этом пути! Даже разумнейший человек нуждается от времени до времени в природе, т.е. в своем основном нелогичном отношении ко всем вещам.
Несправедливость необходима.
Все суждения о ценности жизни развиты нелогично и потому несправедливы. Нечистота суждения лежит, прежде всего, в характере доступности материала, который именно весьма неполон, во-вторых, в способе, каким ему подводится итог, и, в-третьих, в том, что каждая отдельная часть материала есть в свою очередь результат нечистого познания, и притом совершенно неизбежно. Ни один опыт, например, о человеке, как бы близок нам ни был последний, не может быть настолько полным, чтобы мы имели логическое право подвести ему общий итог; все оценки преждевременны и неизбежно должны быть таковыми. Наконец, мера, которою мы мерим, - наше существо -–есть не неизменная величина, у нас есть настроения и колебания, и все же мы должны были бы знать себя как прочное мерило, чтобы справедливо оценить отношение какой-либо вещи к нам. Быть может, из этого должно вытекать, что вообще не следует судить; если бы только можно было жить, не производя оценок, не имея симпатий и антипатий! – ибо всякая симпатия и антипатия связаны с оценкой. Инстинкта, влекущего к чему-либо или отвлекающего от чего-либо, без сознания того, что хочешь полезного и избегаешь вредного, - инстинкта без некоторого рода познающего определения ценности цели не существует у человека. Мы – изначально нелогичные и потому несправедливые существа и можем познать это; и это есть одна из величайших и самых неразрешимых дисгармоний бытия.
Свобода воли и изолирование фактов.
Благодаря своему обычному поверхностному наблюдению, мы сливаем в одну целую группу явлений и называем это слияние фактом, между фактами представляя себе пустое пространство, мы изолируем каждый факт. Но в сущности все наши поступки и наше миросозерцание не есть следствие фактов и пустых промежутков между ними, а непрерывно самостоятельно текущая река. Однако вера в свободу воли не совместима с представлением постоянного однообразного цельного и нераздельного течения, так как вера эта представляет себе каждый отдельный поступок изолированным и нераздельным - это своего рода атомистика в области хотенья и познавания. Как характеры, так и факты понимаем мы не точно: мы говорим об одинаковых характерах, об одинаковых фактах, а ни того, ни другого быть не может. Наши похвалы и порицания основываются на ложном предположении существования одинаковых фактов и традаций фактов по родам, соответствующим их сравнительному распределению по достоинству: таким образом мы не только изолируем отдельные факты, но и целые группы мнимо-подобных фактов (добрых, злых, сердобольных, завистливых поступков и т. д.) - и в обоих случаях - ошибочно. Слова и понятия - вот видимая причина нашей веры в возможность изолировать группы поступков; ими мы не только обозначаем вещи, но думаем посредством их добраться и до самой сути этих вещей. Слова и понятия еще и теперь постоянно заставляют нас представлять себе вещи проще, чем они на самом деле, отделенными друг от друга, нераздельными единицами, существующими каждая сама по себе. В языке скрывается философская мифология, которая при всей осторожности ежеминутно обнаруживается. Вера в свободу воли, т. е. в то, что существуют одинаковые и изолированные факты, - эта вера распространяется и поддерживается посредством языка.
Происхождение логического.
Откуда в человеческой голове возникла логика? Наверное, из нелогики (Unlogik), царство которой первоначально должно было быть огромным. Но бесчисленное множество существ, умозаключающих иначе, чем умозаключаем теперь мы, погибло: это могло бы даже в большей степени отвечать действительности! Кто, например, недостаточно часто умел находить “одинаковое” в отношении пищи или враждебных ему зверей, кто, стало быть, слишком медленно обобщал, слишком осторожничал в обобщении, тот имел меньше шансов на дальнейшую жизнь, чем кто-либо, который во всем схожем тотчас же отгадывал одинаковость. Но преобладающая склонность обращаться со схожим, как с одинаковым, нелогичная склонность – ибо на деле не существует ничего одинакового, - заложила впервые всю основу логики. Равным образом для возникновения столь необходимого для логики понятия субстанции, хотя ему в самом строгом смысле не соответствует ничего действительного, понадобилось в течение длительного времени не видеть и не воспринимать изменчивого характера вещей; недостаточно зоркие сущ5ства обладали преимуществом над теми, кто видел все “в потоке”. Сама по себе всякая высокая степень осторожности в умозаключениях, всякая скептическая склонность есть уже большая опасность для жизни. Ни одно живое существо не уцелело бы, не будь в нем чрезвычайно сильно развита противоположная склонность – “скорее утверждать, чем приостанавливать суждение, скорее заблуждаться и измышлять, чем выжидать, скорее соглашаться, чем отрицать, скорее осуждать чем быть справедливым . – Протекание логических мыслей и умозаключений в нашем теперешнем мозгу соответствует процессу и борьбе влечений, которые в отдельности и сами по себе -–исключительно не логичны и не справедливы; мы узнаем обыкновенно лишь результат борьбы: столь быстро и столь скрытно разыгрывается в нас нынче этот древнейший механизм.
Причина и следствие.
Мы называем это “объяснением”, но это – “описание”: то, что отличает нас от более древних ступеней познания и науки. Мы описываем лучше, а объяснения наши столь же никчемны, как и у всех прежних людей. Мы открыли многократную последовательность там, где наивный человек и исследователь, принадлежащий к более древним культурам, видел лишь двоякое, “причину” и “следствие”, как было принято говорить; мы довели до совершенства образ становления, но не вышли за рамки самого образа. Во всяком случае, ряд “причин” предстает нам в гораздо более законченном виде; мы заключаем: вот это должно сначала произойти, дабы воспоследовало вон то, - но при этом мы не понимаем ровным счетом ничего. Качество, например, при каждом химическом соединении по-прежнему выглядит “чудом”, как и всякое поступательное движение; никто еще толком не “объяснил” толчка. Да и как могли бы мы объяснить его! Мы оперируем сплошь и рядом несуществующими вещами: линиями, поверхностями, телами, атомами, делимыми временами, делимыми пространствами – какое тут может быть еще объяснение, когда мы заведомо все превращаем в образ, наш образ! Вполне достаточно и того, что мы рассматриваем науку как по возможности точное очеловечение вещей; описывая вещи и их последовательность, мы учимся с большей точностью описывать самих себя. Причина и следствие: подобного раздвоения, вероятно, нигде и не существует – в действительности нам явлен некий континуум, из которого мы урываем два-три куска, поскольку и само движение мы воспринимаем всегда лишь в изолированных пунктах, стало быть, не видим его, а заключаем к нему. Внезапность, с которой выделяются многие следствия, вводит нас в заблуждение; но эта внезапность существует только для нас. Бесконечное множество событий, ускользающих от нас, сжато в этой секунде внезапности. Интеллект, который видел бы причину и следствие как континуум, а не, на наш лад, как расчлененность и раздробленность – который видел бы поток событий, - отбросил бы понятия причины и следствия и отвергнул бы всякую обусловленность.
(Ницше исходит из https://nietzsche.ru/userfiles/pdf/istina.pdf в которой он отвергает типично спинозистскую модель (Гегель не понял Спинозу, Делёз из него сделал какое-то юнгианство), соответственно не deus sive natura, а chaos sive natura.)
В своем диком естестве лучше всего отдыхаешь от своей неестественности, своей духовности…
Нелогичное необходимо.
К вещам, которые могут привести в отчаяние мыслителя, принадлежит познание, что нелогичное тоже необходимо для человека и что из него проистекает много хорошего. Оно столь крепко засело в страстях, в языке, в искусстве, в религии и вообще во всем, что делает жизнь ценной, что его нельзя извлечь, не нанеся тем самым неисцелимого вреда всем этим прекрасным вещам. Лишь самые наивные люди могут верить, что природа человека может быть превращена в чисто логическую; но если бы существовали степени приближения к этой цели, как много пришлось бы потерять на этом пути! Даже разумнейший человек нуждается от времени до времени в природе, т.е. в своем основном нелогичном отношении ко всем вещам.
Несправедливость необходима.
Все суждения о ценности жизни развиты нелогично и потому несправедливы. Нечистота суждения лежит, прежде всего, в характере доступности материала, который именно весьма неполон, во-вторых, в способе, каким ему подводится итог, и, в-третьих, в том, что каждая отдельная часть материала есть в свою очередь результат нечистого познания, и притом совершенно неизбежно. Ни один опыт, например, о человеке, как бы близок нам ни был последний, не может быть настолько полным, чтобы мы имели логическое право подвести ему общий итог; все оценки преждевременны и неизбежно должны быть таковыми. Наконец, мера, которою мы мерим, - наше существо -–есть не неизменная величина, у нас есть настроения и колебания, и все же мы должны были бы знать себя как прочное мерило, чтобы справедливо оценить отношение какой-либо вещи к нам. Быть может, из этого должно вытекать, что вообще не следует судить; если бы только можно было жить, не производя оценок, не имея симпатий и антипатий! – ибо всякая симпатия и антипатия связаны с оценкой. Инстинкта, влекущего к чему-либо или отвлекающего от чего-либо, без сознания того, что хочешь полезного и избегаешь вредного, - инстинкта без некоторого рода познающего определения ценности цели не существует у человека. Мы – изначально нелогичные и потому несправедливые существа и можем познать это; и это есть одна из величайших и самых неразрешимых дисгармоний бытия.
Свобода воли и изолирование фактов.
Благодаря своему обычному поверхностному наблюдению, мы сливаем в одну целую группу явлений и называем это слияние фактом, между фактами представляя себе пустое пространство, мы изолируем каждый факт. Но в сущности все наши поступки и наше миросозерцание не есть следствие фактов и пустых промежутков между ними, а непрерывно самостоятельно текущая река. Однако вера в свободу воли не совместима с представлением постоянного однообразного цельного и нераздельного течения, так как вера эта представляет себе каждый отдельный поступок изолированным и нераздельным - это своего рода атомистика в области хотенья и познавания. Как характеры, так и факты понимаем мы не точно: мы говорим об одинаковых характерах, об одинаковых фактах, а ни того, ни другого быть не может. Наши похвалы и порицания основываются на ложном предположении существования одинаковых фактов и традаций фактов по родам, соответствующим их сравнительному распределению по достоинству: таким образом мы не только изолируем отдельные факты, но и целые группы мнимо-подобных фактов (добрых, злых, сердобольных, завистливых поступков и т. д.) - и в обоих случаях - ошибочно. Слова и понятия - вот видимая причина нашей веры в возможность изолировать группы поступков; ими мы не только обозначаем вещи, но думаем посредством их добраться и до самой сути этих вещей. Слова и понятия еще и теперь постоянно заставляют нас представлять себе вещи проще, чем они на самом деле, отделенными друг от друга, нераздельными единицами, существующими каждая сама по себе. В языке скрывается философская мифология, которая при всей осторожности ежеминутно обнаруживается. Вера в свободу воли, т. е. в то, что существуют одинаковые и изолированные факты, - эта вера распространяется и поддерживается посредством языка.
Происхождение логического.
Откуда в человеческой голове возникла логика? Наверное, из нелогики (Unlogik), царство которой первоначально должно было быть огромным. Но бесчисленное множество существ, умозаключающих иначе, чем умозаключаем теперь мы, погибло: это могло бы даже в большей степени отвечать действительности! Кто, например, недостаточно часто умел находить “одинаковое” в отношении пищи или враждебных ему зверей, кто, стало быть, слишком медленно обобщал, слишком осторожничал в обобщении, тот имел меньше шансов на дальнейшую жизнь, чем кто-либо, который во всем схожем тотчас же отгадывал одинаковость. Но преобладающая склонность обращаться со схожим, как с одинаковым, нелогичная склонность – ибо на деле не существует ничего одинакового, - заложила впервые всю основу логики. Равным образом для возникновения столь необходимого для логики понятия субстанции, хотя ему в самом строгом смысле не соответствует ничего действительного, понадобилось в течение длительного времени не видеть и не воспринимать изменчивого характера вещей; недостаточно зоркие сущ5ства обладали преимуществом над теми, кто видел все “в потоке”. Сама по себе всякая высокая степень осторожности в умозаключениях, всякая скептическая склонность есть уже большая опасность для жизни. Ни одно живое существо не уцелело бы, не будь в нем чрезвычайно сильно развита противоположная склонность – “скорее утверждать, чем приостанавливать суждение, скорее заблуждаться и измышлять, чем выжидать, скорее соглашаться, чем отрицать, скорее осуждать чем быть справедливым . – Протекание логических мыслей и умозаключений в нашем теперешнем мозгу соответствует процессу и борьбе влечений, которые в отдельности и сами по себе -–исключительно не логичны и не справедливы; мы узнаем обыкновенно лишь результат борьбы: столь быстро и столь скрытно разыгрывается в нас нынче этот древнейший механизм.
Причина и следствие.
Мы называем это “объяснением”, но это – “описание”: то, что отличает нас от более древних ступеней познания и науки. Мы описываем лучше, а объяснения наши столь же никчемны, как и у всех прежних людей. Мы открыли многократную последовательность там, где наивный человек и исследователь, принадлежащий к более древним культурам, видел лишь двоякое, “причину” и “следствие”, как было принято говорить; мы довели до совершенства образ становления, но не вышли за рамки самого образа. Во всяком случае, ряд “причин” предстает нам в гораздо более законченном виде; мы заключаем: вот это должно сначала произойти, дабы воспоследовало вон то, - но при этом мы не понимаем ровным счетом ничего. Качество, например, при каждом химическом соединении по-прежнему выглядит “чудом”, как и всякое поступательное движение; никто еще толком не “объяснил” толчка. Да и как могли бы мы объяснить его! Мы оперируем сплошь и рядом несуществующими вещами: линиями, поверхностями, телами, атомами, делимыми временами, делимыми пространствами – какое тут может быть еще объяснение, когда мы заведомо все превращаем в образ, наш образ! Вполне достаточно и того, что мы рассматриваем науку как по возможности точное очеловечение вещей; описывая вещи и их последовательность, мы учимся с большей точностью описывать самих себя. Причина и следствие: подобного раздвоения, вероятно, нигде и не существует – в действительности нам явлен некий континуум, из которого мы урываем два-три куска, поскольку и само движение мы воспринимаем всегда лишь в изолированных пунктах, стало быть, не видим его, а заключаем к нему. Внезапность, с которой выделяются многие следствия, вводит нас в заблуждение; но эта внезапность существует только для нас. Бесконечное множество событий, ускользающих от нас, сжато в этой секунде внезапности. Интеллект, который видел бы причину и следствие как континуум, а не, на наш лад, как расчлененность и раздробленность – который видел бы поток событий, - отбросил бы понятия причины и следствия и отвергнул бы всякую обусловленность.
(Ницше исходит из https://nietzsche.ru/userfiles/pdf/istina.pdf в которой он отвергает типично спинозистскую модель (Гегель не понял Спинозу, Делёз из него сделал какое-то юнгианство), соответственно не deus sive natura, а chaos sive natura.)
>>065
В своем диком естестве лучше всего отдыхаешь от своей неестественности, своей духовности…
Нелогичное необходимо.
К вещам, которые могут привести в отчаяние мыслителя, принадлежит познание, что нелогичное тоже необходимо для человека и что из него проистекает много хорошего. Оно столь крепко засело в страстях, в языке, в искусстве, в религии и вообще во всем, что делает жизнь ценной, что его нельзя извлечь, не нанеся тем самым неисцелимого вреда всем этим прекрасным вещам. Лишь самые наивные люди могут верить, что природа человека может быть превращена в чисто логическую; но если бы существовали степени приближения к этой цели, как много пришлось бы потерять на этом пути! Даже разумнейший человек нуждается от времени до времени в природе, т.е. в своем основном нелогичном отношении ко всем вещам.
Несправедливость необходима.
Все суждения о ценности жизни развиты нелогично и потому несправедливы. Нечистота суждения лежит, прежде всего, в характере доступности материала, который именно весьма неполон, во-вторых, в способе, каким ему подводится итог, и, в-третьих, в том, что каждая отдельная часть материала есть в свою очередь результат нечистого познания, и притом совершенно неизбежно. Ни один опыт, например, о человеке, как бы близок нам ни был последний, не может быть настолько полным, чтобы мы имели логическое право подвести ему общий итог; все оценки преждевременны и неизбежно должны быть таковыми. Наконец, мера, которою мы мерим, - наше существо -–есть не неизменная величина, у нас есть настроения и колебания, и все же мы должны были бы знать себя как прочное мерило, чтобы справедливо оценить отношение какой-либо вещи к нам. Быть может, из этого должно вытекать, что вообще не следует судить; если бы только можно было жить, не производя оценок, не имея симпатий и антипатий! – ибо всякая симпатия и антипатия связаны с оценкой. Инстинкта, влекущего к чему-либо или отвлекающего от чего-либо, без сознания того, что хочешь полезного и избегаешь вредного, - инстинкта без некоторого рода познающего определения ценности цели не существует у человека. Мы – изначально нелогичные и потому несправедливые существа и можем познать это; и это есть одна из величайших и самых неразрешимых дисгармоний бытия.
Свобода воли и изолирование фактов.
Благодаря своему обычному поверхностному наблюдению, мы сливаем в одну целую группу явлений и называем это слияние фактом, между фактами представляя себе пустое пространство, мы изолируем каждый факт. Но в сущности все наши поступки и наше миросозерцание не есть следствие фактов и пустых промежутков между ними, а непрерывно самостоятельно текущая река. Однако вера в свободу воли не совместима с представлением постоянного однообразного цельного и нераздельного течения, так как вера эта представляет себе каждый отдельный поступок изолированным и нераздельным - это своего рода атомистика в области хотенья и познавания. Как характеры, так и факты понимаем мы не точно: мы говорим об одинаковых характерах, об одинаковых фактах, а ни того, ни другого быть не может. Наши похвалы и порицания основываются на ложном предположении существования одинаковых фактов и традаций фактов по родам, соответствующим их сравнительному распределению по достоинству: таким образом мы не только изолируем отдельные факты, но и целые группы мнимо-подобных фактов (добрых, злых, сердобольных, завистливых поступков и т. д.) - и в обоих случаях - ошибочно. Слова и понятия - вот видимая причина нашей веры в возможность изолировать группы поступков; ими мы не только обозначаем вещи, но думаем посредством их добраться и до самой сути этих вещей. Слова и понятия еще и теперь постоянно заставляют нас представлять себе вещи проще, чем они на самом деле, отделенными друг от друга, нераздельными единицами, существующими каждая сама по себе. В языке скрывается философская мифология, которая при всей осторожности ежеминутно обнаруживается. Вера в свободу воли, т. е. в то, что существуют одинаковые и изолированные факты, - эта вера распространяется и поддерживается посредством языка.
Происхождение логического.
Откуда в человеческой голове возникла логика? Наверное, из нелогики (Unlogik), царство которой первоначально должно было быть огромным. Но бесчисленное множество существ, умозаключающих иначе, чем умозаключаем теперь мы, погибло: это могло бы даже в большей степени отвечать действительности! Кто, например, недостаточно часто умел находить “одинаковое” в отношении пищи или враждебных ему зверей, кто, стало быть, слишком медленно обобщал, слишком осторожничал в обобщении, тот имел меньше шансов на дальнейшую жизнь, чем кто-либо, который во всем схожем тотчас же отгадывал одинаковость. Но преобладающая склонность обращаться со схожим, как с одинаковым, нелогичная склонность – ибо на деле не существует ничего одинакового, - заложила впервые всю основу логики. Равным образом для возникновения столь необходимого для логики понятия субстанции, хотя ему в самом строгом смысле не соответствует ничего действительного, понадобилось в течение длительного времени не видеть и не воспринимать изменчивого характера вещей; недостаточно зоркие сущ5ства обладали преимуществом над теми, кто видел все “в потоке”. Сама по себе всякая высокая степень осторожности в умозаключениях, всякая скептическая склонность есть уже большая опасность для жизни. Ни одно живое существо не уцелело бы, не будь в нем чрезвычайно сильно развита противоположная склонность – “скорее утверждать, чем приостанавливать суждение, скорее заблуждаться и измышлять, чем выжидать, скорее соглашаться, чем отрицать, скорее осуждать чем быть справедливым . – Протекание логических мыслей и умозаключений в нашем теперешнем мозгу соответствует процессу и борьбе влечений, которые в отдельности и сами по себе -–исключительно не логичны и не справедливы; мы узнаем обыкновенно лишь результат борьбы: столь быстро и столь скрытно разыгрывается в нас нынче этот древнейший механизм.
Причина и следствие.
Мы называем это “объяснением”, но это – “описание”: то, что отличает нас от более древних ступеней познания и науки. Мы описываем лучше, а объяснения наши столь же никчемны, как и у всех прежних людей. Мы открыли многократную последовательность там, где наивный человек и исследователь, принадлежащий к более древним культурам, видел лишь двоякое, “причину” и “следствие”, как было принято говорить; мы довели до совершенства образ становления, но не вышли за рамки самого образа. Во всяком случае, ряд “причин” предстает нам в гораздо более законченном виде; мы заключаем: вот это должно сначала произойти, дабы воспоследовало вон то, - но при этом мы не понимаем ровным счетом ничего. Качество, например, при каждом химическом соединении по-прежнему выглядит “чудом”, как и всякое поступательное движение; никто еще толком не “объяснил” толчка. Да и как могли бы мы объяснить его! Мы оперируем сплошь и рядом несуществующими вещами: линиями, поверхностями, телами, атомами, делимыми временами, делимыми пространствами – какое тут может быть еще объяснение, когда мы заведомо все превращаем в образ, наш образ! Вполне достаточно и того, что мы рассматриваем науку как по возможности точное очеловечение вещей; описывая вещи и их последовательность, мы учимся с большей точностью описывать самих себя. Причина и следствие: подобного раздвоения, вероятно, нигде и не существует – в действительности нам явлен некий континуум, из которого мы урываем два-три куска, поскольку и само движение мы воспринимаем всегда лишь в изолированных пунктах, стало быть, не видим его, а заключаем к нему. Внезапность, с которой выделяются многие следствия, вводит нас в заблуждение; но эта внезапность существует только для нас. Бесконечное множество событий, ускользающих от нас, сжато в этой секунде внезапности. Интеллект, который видел бы причину и следствие как континуум, а не, на наш лад, как расчлененность и раздробленность – который видел бы поток событий, - отбросил бы понятия причины и следствия и отвергнул бы всякую обусловленность.
(Ницше исходит из https://nietzsche.ru/userfiles/pdf/istina.pdf в которой он отвергает типично спинозистскую модель (Гегель не понял Спинозу, Делёз из него сделал какое-то юнгианство), соответственно не deus sive natura, а chaos sive natura.)
В своем диком естестве лучше всего отдыхаешь от своей неестественности, своей духовности…
Нелогичное необходимо.
К вещам, которые могут привести в отчаяние мыслителя, принадлежит познание, что нелогичное тоже необходимо для человека и что из него проистекает много хорошего. Оно столь крепко засело в страстях, в языке, в искусстве, в религии и вообще во всем, что делает жизнь ценной, что его нельзя извлечь, не нанеся тем самым неисцелимого вреда всем этим прекрасным вещам. Лишь самые наивные люди могут верить, что природа человека может быть превращена в чисто логическую; но если бы существовали степени приближения к этой цели, как много пришлось бы потерять на этом пути! Даже разумнейший человек нуждается от времени до времени в природе, т.е. в своем основном нелогичном отношении ко всем вещам.
Несправедливость необходима.
Все суждения о ценности жизни развиты нелогично и потому несправедливы. Нечистота суждения лежит, прежде всего, в характере доступности материала, который именно весьма неполон, во-вторых, в способе, каким ему подводится итог, и, в-третьих, в том, что каждая отдельная часть материала есть в свою очередь результат нечистого познания, и притом совершенно неизбежно. Ни один опыт, например, о человеке, как бы близок нам ни был последний, не может быть настолько полным, чтобы мы имели логическое право подвести ему общий итог; все оценки преждевременны и неизбежно должны быть таковыми. Наконец, мера, которою мы мерим, - наше существо -–есть не неизменная величина, у нас есть настроения и колебания, и все же мы должны были бы знать себя как прочное мерило, чтобы справедливо оценить отношение какой-либо вещи к нам. Быть может, из этого должно вытекать, что вообще не следует судить; если бы только можно было жить, не производя оценок, не имея симпатий и антипатий! – ибо всякая симпатия и антипатия связаны с оценкой. Инстинкта, влекущего к чему-либо или отвлекающего от чего-либо, без сознания того, что хочешь полезного и избегаешь вредного, - инстинкта без некоторого рода познающего определения ценности цели не существует у человека. Мы – изначально нелогичные и потому несправедливые существа и можем познать это; и это есть одна из величайших и самых неразрешимых дисгармоний бытия.
Свобода воли и изолирование фактов.
Благодаря своему обычному поверхностному наблюдению, мы сливаем в одну целую группу явлений и называем это слияние фактом, между фактами представляя себе пустое пространство, мы изолируем каждый факт. Но в сущности все наши поступки и наше миросозерцание не есть следствие фактов и пустых промежутков между ними, а непрерывно самостоятельно текущая река. Однако вера в свободу воли не совместима с представлением постоянного однообразного цельного и нераздельного течения, так как вера эта представляет себе каждый отдельный поступок изолированным и нераздельным - это своего рода атомистика в области хотенья и познавания. Как характеры, так и факты понимаем мы не точно: мы говорим об одинаковых характерах, об одинаковых фактах, а ни того, ни другого быть не может. Наши похвалы и порицания основываются на ложном предположении существования одинаковых фактов и традаций фактов по родам, соответствующим их сравнительному распределению по достоинству: таким образом мы не только изолируем отдельные факты, но и целые группы мнимо-подобных фактов (добрых, злых, сердобольных, завистливых поступков и т. д.) - и в обоих случаях - ошибочно. Слова и понятия - вот видимая причина нашей веры в возможность изолировать группы поступков; ими мы не только обозначаем вещи, но думаем посредством их добраться и до самой сути этих вещей. Слова и понятия еще и теперь постоянно заставляют нас представлять себе вещи проще, чем они на самом деле, отделенными друг от друга, нераздельными единицами, существующими каждая сама по себе. В языке скрывается философская мифология, которая при всей осторожности ежеминутно обнаруживается. Вера в свободу воли, т. е. в то, что существуют одинаковые и изолированные факты, - эта вера распространяется и поддерживается посредством языка.
Происхождение логического.
Откуда в человеческой голове возникла логика? Наверное, из нелогики (Unlogik), царство которой первоначально должно было быть огромным. Но бесчисленное множество существ, умозаключающих иначе, чем умозаключаем теперь мы, погибло: это могло бы даже в большей степени отвечать действительности! Кто, например, недостаточно часто умел находить “одинаковое” в отношении пищи или враждебных ему зверей, кто, стало быть, слишком медленно обобщал, слишком осторожничал в обобщении, тот имел меньше шансов на дальнейшую жизнь, чем кто-либо, который во всем схожем тотчас же отгадывал одинаковость. Но преобладающая склонность обращаться со схожим, как с одинаковым, нелогичная склонность – ибо на деле не существует ничего одинакового, - заложила впервые всю основу логики. Равным образом для возникновения столь необходимого для логики понятия субстанции, хотя ему в самом строгом смысле не соответствует ничего действительного, понадобилось в течение длительного времени не видеть и не воспринимать изменчивого характера вещей; недостаточно зоркие сущ5ства обладали преимуществом над теми, кто видел все “в потоке”. Сама по себе всякая высокая степень осторожности в умозаключениях, всякая скептическая склонность есть уже большая опасность для жизни. Ни одно живое существо не уцелело бы, не будь в нем чрезвычайно сильно развита противоположная склонность – “скорее утверждать, чем приостанавливать суждение, скорее заблуждаться и измышлять, чем выжидать, скорее соглашаться, чем отрицать, скорее осуждать чем быть справедливым . – Протекание логических мыслей и умозаключений в нашем теперешнем мозгу соответствует процессу и борьбе влечений, которые в отдельности и сами по себе -–исключительно не логичны и не справедливы; мы узнаем обыкновенно лишь результат борьбы: столь быстро и столь скрытно разыгрывается в нас нынче этот древнейший механизм.
Причина и следствие.
Мы называем это “объяснением”, но это – “описание”: то, что отличает нас от более древних ступеней познания и науки. Мы описываем лучше, а объяснения наши столь же никчемны, как и у всех прежних людей. Мы открыли многократную последовательность там, где наивный человек и исследователь, принадлежащий к более древним культурам, видел лишь двоякое, “причину” и “следствие”, как было принято говорить; мы довели до совершенства образ становления, но не вышли за рамки самого образа. Во всяком случае, ряд “причин” предстает нам в гораздо более законченном виде; мы заключаем: вот это должно сначала произойти, дабы воспоследовало вон то, - но при этом мы не понимаем ровным счетом ничего. Качество, например, при каждом химическом соединении по-прежнему выглядит “чудом”, как и всякое поступательное движение; никто еще толком не “объяснил” толчка. Да и как могли бы мы объяснить его! Мы оперируем сплошь и рядом несуществующими вещами: линиями, поверхностями, телами, атомами, делимыми временами, делимыми пространствами – какое тут может быть еще объяснение, когда мы заведомо все превращаем в образ, наш образ! Вполне достаточно и того, что мы рассматриваем науку как по возможности точное очеловечение вещей; описывая вещи и их последовательность, мы учимся с большей точностью описывать самих себя. Причина и следствие: подобного раздвоения, вероятно, нигде и не существует – в действительности нам явлен некий континуум, из которого мы урываем два-три куска, поскольку и само движение мы воспринимаем всегда лишь в изолированных пунктах, стало быть, не видим его, а заключаем к нему. Внезапность, с которой выделяются многие следствия, вводит нас в заблуждение; но эта внезапность существует только для нас. Бесконечное множество событий, ускользающих от нас, сжато в этой секунде внезапности. Интеллект, который видел бы причину и следствие как континуум, а не, на наш лад, как расчлененность и раздробленность – который видел бы поток событий, - отбросил бы понятия причины и следствия и отвергнул бы всякую обусловленность.
(Ницше исходит из https://nietzsche.ru/userfiles/pdf/istina.pdf в которой он отвергает типично спинозистскую модель (Гегель не понял Спинозу, Делёз из него сделал какое-то юнгианство), соответственно не deus sive natura, а chaos sive natura.)
108 Кб, 827x1280Кто-нибудь уже пробовал делить всё на красивое и некрасивое и строить на этом теорию?
>>063
Были такие мысли пару лет назад, но, думаю, это ничего не даст: либо мы замучаемся с формой (помню, давеча на семинаре звучало предложение о переводе "ничто само себя ничтит" на язык второпорядковой логики), либо это будет настолько несодержательно, что ничего нам не скажет о Хайдеггера (и непротиворечивости). Опять же, не вижу потенциала для формализации Хайдеггера – это другое мышление, ты и сам это отмечал. Другое дело, например, Гуссерль. Но и тут проблема более, чем дохуя.
>Можно просто составить ряд пропозиций, т.е. тупо - предложений, взятых из Хайдеггера, и начать прорабатывать на непротиворечивость.
Были такие мысли пару лет назад, но, думаю, это ничего не даст: либо мы замучаемся с формой (помню, давеча на семинаре звучало предложение о переводе "ничто само себя ничтит" на язык второпорядковой логики), либо это будет настолько несодержательно, что ничего нам не скажет о Хайдеггера (и непротиворечивости). Опять же, не вижу потенциала для формализации Хайдеггера – это другое мышление, ты и сам это отмечал. Другое дело, например, Гуссерль. Но и тут проблема более, чем дохуя.
>>067
Что такое красивое и некрасивое? Это связано с визуальным восприятием? "Все" не подчиняется визуальному восприятию. Тогда красивое это метафора, а метафорически можешь что угодно как угодно понимать, прийдя например к тому что красивое не может не быть добрым https://ru.wikipedia.org/wiki/Калокагатия или в конечном итоге красивое с искаженным значением будет превыше чем визуально красивое, "душевная красота", "красота идеи" etc
Что такое красивое и некрасивое? Это связано с визуальным восприятием? "Все" не подчиняется визуальному восприятию. Тогда красивое это метафора, а метафорически можешь что угодно как угодно понимать, прийдя например к тому что красивое не может не быть добрым https://ru.wikipedia.org/wiki/Калокагатия или в конечном итоге красивое с искаженным значением будет превыше чем визуально красивое, "душевная красота", "красота идеи" etc
>>068
Ну я ещё отмечал что вроде бы спек. реалисты в это пробовали и не раз, - можно поглядеть что они по этому поводу надумали. Но лучше обратиться к авторитетным исследователям по Хайдеггеру, конечно, желательно, - на немецком.
>формализации Хайдеггера
Ну я ещё отмечал что вроде бы спек. реалисты в это пробовали и не раз, - можно поглядеть что они по этому поводу надумали. Но лучше обратиться к авторитетным исследователям по Хайдеггеру, конечно, желательно, - на немецком.
>>068
А, забыл (опять Ницше помяну, извени). В https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110286861/html по "II. Vom Nutzen und Nachtheil der Historie für das Leben" попутно даётся рассмотрение, что и как почерпнул Хайдеггер в модели "здесь-бытия" и якобы "накопления", попутно с критикой. Достаточно краткое и по делу, по-моему (оттуда же можно перейти на упомянутых исследователей и глянуть, как они разбирают Хайдеггера).
Лично я это понимаю как критику Шпенглера с его "Закатом Европы". "Ничто ничтит" в смысле нигилизм как объяснительное средство под самый конец себя аннигилирует (на втором заходе, на первом нигилизм аннигилирует все ценности) и мы в итоге остаёмся даже без нигилизма. "Обезничтившееся что-то" это результат этой операции. Как-то так (это я у Сму в книжке про структурализм 22 года подглядел).
А, забыл (опять Ницше помяну, извени). В https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110286861/html по "II. Vom Nutzen und Nachtheil der Historie für das Leben" попутно даётся рассмотрение, что и как почерпнул Хайдеггер в модели "здесь-бытия" и якобы "накопления", попутно с критикой. Достаточно краткое и по делу, по-моему (оттуда же можно перейти на упомянутых исследователей и глянуть, как они разбирают Хайдеггера).
>ничто само себя ничтит
Лично я это понимаю как критику Шпенглера с его "Закатом Европы". "Ничто ничтит" в смысле нигилизм как объяснительное средство под самый конец себя аннигилирует (на втором заходе, на первом нигилизм аннигилирует все ценности) и мы в итоге остаёмся даже без нигилизма. "Обезничтившееся что-то" это результат этой операции. Как-то так (это я у Сму в книжке про структурализм 22 года подглядел).
>>070
Пожалуй, откажусь. Да и в целом не сказал бы, что мне эта тема, равно как и Хайдеггер интересны. Просто нас сюда в ходе диалоге занесло. Думаю, если найдётся кто-то, кто формализует Хайдеггера хотя бы так, как это сделал Васюков с Гуссерлем – оно всплывёт в академии.
>спек. реалисты
Пожалуй, откажусь. Да и в целом не сказал бы, что мне эта тема, равно как и Хайдеггер интересны. Просто нас сюда в ходе диалоге занесло. Думаю, если найдётся кто-то, кто формализует Хайдеггера хотя бы так, как это сделал Васюков с Гуссерлем – оно всплывёт в академии.
>>071
Мб загляну или посоветую кому, спасибо. Как раз товарищ около этой темы (Хайдеггер-Ницше) бродит.
Интересно девки пляшут, я обычно объяснял (ну, пытался) это через ужас и Кьеркегора.
>оттуда же можно перейти на упомянутых исследователей и глянуть, как они разбирают Хайдеггера
Мб загляну или посоветую кому, спасибо. Как раз товарищ около этой темы (Хайдеггер-Ницше) бродит.
>"Ничто ничтит" в смысле нигилизм как объяснительное средство под самый конец себя аннигилирует (на втором заходе, на первом нигилизм аннигилирует все ценности) и мы в итоге остаёмся даже без нигилизма.
Интересно девки пляшут, я обычно объяснял (ну, пытался) это через ужас и Кьеркегора.
>>065
Если полагаться на https://www.mdpi.com/1099-4300/26/3/194 то да, облом, даже для сверхсверхсверхсверхсверхчеловека((
>Но не выполнимая?
Если полагаться на https://www.mdpi.com/1099-4300/26/3/194 то да, облом, даже для сверхсверхсверхсверхсверхчеловека((
>>073
Бля, я напиздел. Это не про Шпенглера, это про Юнгера (а какая разница, оба нигилисты, мда).
Я понимаю это Хайдеггер взял у Ницше, потому что Ницше как раз на идею вечного возвращения именно через такой вот заход (нигилизм нигилизирует нигилизм и... вечное возвращение как результат) и выходит. Детали этого описаны в https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110858334/html (в том числе отмечаются и логические несостыковки этого), но Хайдеггер относительно Юнгера аргументирует скорее не так, а чисто структуралистским аргументом, что у Юнгера это всё в итоге толки, а нигилизм его как объяснительное средство сам себя устраняет - хотя по логике - это быть не может (короче какая-то типично буддистская операция негации когда "нецепляние нецепляется за нецепляние", все эти тетралеммы Нагарджуны и прочее напоминает).
Короче лучше книжку почитать, понятнее будет.
>Интересно девки пляшут, я обычно объяснял (ну, пытался) это через ужас и Кьеркегора.
Бля, я напиздел. Это не про Шпенглера, это про Юнгера (а какая разница, оба нигилисты, мда).
Я понимаю это Хайдеггер взял у Ницше, потому что Ницше как раз на идею вечного возвращения именно через такой вот заход (нигилизм нигилизирует нигилизм и... вечное возвращение как результат) и выходит. Детали этого описаны в https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110858334/html (в том числе отмечаются и логические несостыковки этого), но Хайдеггер относительно Юнгера аргументирует скорее не так, а чисто структуралистским аргументом, что у Юнгера это всё в итоге толки, а нигилизм его как объяснительное средство сам себя устраняет - хотя по логике - это быть не может (короче какая-то типично буддистская операция негации когда "нецепляние нецепляется за нецепляние", все эти тетралеммы Нагарджуны и прочее напоминает).
Короче лучше книжку почитать, понятнее будет.
4,5 Мб, 1604x1238>>067
Идеалы, освещающие мой путь и наполняющие меня радостью жизни — это добро, красота и истина.
Этим теоретиком был Альберт Эйнштейн. Да и вся физика/математика про красоту по большому счету.
Сам подумай, на кой ляд им всем этим заниматься, для того только ли, чтоб ты капчевал в комфорте? - Никак!
>>069
https://www.maths.ed.ac.uk/~v1ranick/beauty.pdf
Красота - критерий истинности.
Идеалы, освещающие мой путь и наполняющие меня радостью жизни — это добро, красота и истина.
Этим теоретиком был Альберт Эйнштейн. Да и вся физика/математика про красоту по большому счету.
Сам подумай, на кой ляд им всем этим заниматься, для того только ли, чтоб ты капчевал в комфорте? - Никак!
>>069
>Что такое красивое и некрасивое?
https://www.maths.ed.ac.uk/~v1ranick/beauty.pdf
Красота - критерий истинности.
106 Кб, 615x551>>078
Эх, Гильберт. Когда-нибудь я до их с Гуссерлем смычек дойду.
Эх, Гильберт. Когда-нибудь я до их с Гуссерлем смычек дойду.
>>075
Это другое!
Our results, effectively, bring neuroscience closer to physics, suggesting that in the long term, one has to square up to the possibility of incompleteness/undecidability arising in a field that has been traditionally deterministic, or at least classically stochastic. From the cognitive perspective, a general explanation can be given in terms of the “no-go” results that suggest individuals to be Black Boxes to themselves, at least partially dissolving introspective self-knowledge and replacing it with self-model heuristics and confabulation. This can be expected to have consequences for recent models including the “inner screen”, “interface”, and “beast machine” approaches, among others. Moreover, it is a matter that applies to all cognitive systems, from the basal level upwards, whose cellular/nervous systems are in constant contention with an environment that is all-too-uncertain, if not patently hostile.
We have shown here that there are principled limitations on self-representation that derive from fundamental physical considerations and therefore apply to all physical systems. These limitations follow from the fact that the boundaries separating—and thereby distinguishing—systems from their environments function as MBs. They therefore apply, in particular, to all systems characterized by the FEP, even to systems that do not have obvious or time-stable boundaries in ordinary 3D space.
Our results show that while metaprocessors that generate self explanations may contribute to resolving the explanation problem for ANNs, they cannot solve it. Indeed, we can expect ANNs—and multi-layer systems in particular—to confabulate or “hallucinate” self-explanations just as humans do. Our results also both confirm and provide a fundamental physics grounding for Brook’s claim that fully centralized control systems cannot work, though we note that this grounding has nothing to do with an absence of representations. More broadly, they show that cognition—in particular, observation, representation, and control—must be considered to be both embodied (i.e., physically implemented) and enactive (i.e., include action on the environment as an information acquisition strategy). These are, therefore, fundamental physical requirements for cognition, not philosophical options; indeed, they are requirements for any active inference system.
Это другое!
Our results, effectively, bring neuroscience closer to physics, suggesting that in the long term, one has to square up to the possibility of incompleteness/undecidability arising in a field that has been traditionally deterministic, or at least classically stochastic. From the cognitive perspective, a general explanation can be given in terms of the “no-go” results that suggest individuals to be Black Boxes to themselves, at least partially dissolving introspective self-knowledge and replacing it with self-model heuristics and confabulation. This can be expected to have consequences for recent models including the “inner screen”, “interface”, and “beast machine” approaches, among others. Moreover, it is a matter that applies to all cognitive systems, from the basal level upwards, whose cellular/nervous systems are in constant contention with an environment that is all-too-uncertain, if not patently hostile.
We have shown here that there are principled limitations on self-representation that derive from fundamental physical considerations and therefore apply to all physical systems. These limitations follow from the fact that the boundaries separating—and thereby distinguishing—systems from their environments function as MBs. They therefore apply, in particular, to all systems characterized by the FEP, even to systems that do not have obvious or time-stable boundaries in ordinary 3D space.
Our results show that while metaprocessors that generate self explanations may contribute to resolving the explanation problem for ANNs, they cannot solve it. Indeed, we can expect ANNs—and multi-layer systems in particular—to confabulate or “hallucinate” self-explanations just as humans do. Our results also both confirm and provide a fundamental physics grounding for Brook’s claim that fully centralized control systems cannot work, though we note that this grounding has nothing to do with an absence of representations. More broadly, they show that cognition—in particular, observation, representation, and control—must be considered to be both embodied (i.e., physically implemented) and enactive (i.e., include action on the environment as an information acquisition strategy). These are, therefore, fundamental physical requirements for cognition, not philosophical options; indeed, they are requirements for any active inference system.
>>075
Это другое!
Our results, effectively, bring neuroscience closer to physics, suggesting that in the long term, one has to square up to the possibility of incompleteness/undecidability arising in a field that has been traditionally deterministic, or at least classically stochastic. From the cognitive perspective, a general explanation can be given in terms of the “no-go” results that suggest individuals to be Black Boxes to themselves, at least partially dissolving introspective self-knowledge and replacing it with self-model heuristics and confabulation. This can be expected to have consequences for recent models including the “inner screen”, “interface”, and “beast machine” approaches, among others. Moreover, it is a matter that applies to all cognitive systems, from the basal level upwards, whose cellular/nervous systems are in constant contention with an environment that is all-too-uncertain, if not patently hostile.
We have shown here that there are principled limitations on self-representation that derive from fundamental physical considerations and therefore apply to all physical systems. These limitations follow from the fact that the boundaries separating—and thereby distinguishing—systems from their environments function as MBs. They therefore apply, in particular, to all systems characterized by the FEP, even to systems that do not have obvious or time-stable boundaries in ordinary 3D space.
Our results show that while metaprocessors that generate self explanations may contribute to resolving the explanation problem for ANNs, they cannot solve it. Indeed, we can expect ANNs—and multi-layer systems in particular—to confabulate or “hallucinate” self-explanations just as humans do. Our results also both confirm and provide a fundamental physics grounding for Brook’s claim that fully centralized control systems cannot work, though we note that this grounding has nothing to do with an absence of representations. More broadly, they show that cognition—in particular, observation, representation, and control—must be considered to be both embodied (i.e., physically implemented) and enactive (i.e., include action on the environment as an information acquisition strategy). These are, therefore, fundamental physical requirements for cognition, not philosophical options; indeed, they are requirements for any active inference system.
Это другое!
Our results, effectively, bring neuroscience closer to physics, suggesting that in the long term, one has to square up to the possibility of incompleteness/undecidability arising in a field that has been traditionally deterministic, or at least classically stochastic. From the cognitive perspective, a general explanation can be given in terms of the “no-go” results that suggest individuals to be Black Boxes to themselves, at least partially dissolving introspective self-knowledge and replacing it with self-model heuristics and confabulation. This can be expected to have consequences for recent models including the “inner screen”, “interface”, and “beast machine” approaches, among others. Moreover, it is a matter that applies to all cognitive systems, from the basal level upwards, whose cellular/nervous systems are in constant contention with an environment that is all-too-uncertain, if not patently hostile.
We have shown here that there are principled limitations on self-representation that derive from fundamental physical considerations and therefore apply to all physical systems. These limitations follow from the fact that the boundaries separating—and thereby distinguishing—systems from their environments function as MBs. They therefore apply, in particular, to all systems characterized by the FEP, even to systems that do not have obvious or time-stable boundaries in ordinary 3D space.
Our results show that while metaprocessors that generate self explanations may contribute to resolving the explanation problem for ANNs, they cannot solve it. Indeed, we can expect ANNs—and multi-layer systems in particular—to confabulate or “hallucinate” self-explanations just as humans do. Our results also both confirm and provide a fundamental physics grounding for Brook’s claim that fully centralized control systems cannot work, though we note that this grounding has nothing to do with an absence of representations. More broadly, they show that cognition—in particular, observation, representation, and control—must be considered to be both embodied (i.e., physically implemented) and enactive (i.e., include action on the environment as an information acquisition strategy). These are, therefore, fundamental physical requirements for cognition, not philosophical options; indeed, they are requirements for any active inference system.
>>073
НЕ ЛЕЗЬ СУКА ОНО ТЕБЯ СОЖРЁТ! (БЛЯЯЯЯ!) (c)
The universe is eternally new; worries about death have evaporated as well as worries about life. Heidegger’s so-called ‘Being toward Death’ cannot be experienced.
Maßgebend in der Nietzsche-Interpretation war dabei Martin Heidegger, damals selbst schon ein führender Philosoph, der dabei war, seinerseits das auf Dogmen über ‚Seiendes‘ bauende Philosophieren zugunsten eines unbestimmbaren, immer nur zu erfragenden ‚Seins‘ zu überwinden. Heidegger behauptete, um den Satz noch einmal zu zitieren, im Vorwort zum Druck seiner Nietzsche-Vorlesungen apodiktisch: „Was Nietzsche zeit seines Schaffens selbst veröffentlicht hat, ist immer Vordergrund. […] Die eigentliche Philosophie bleibt als ‚Nachlaß‘ zurück." Er schuf dabei von seiner Seite ein Dogma über Nietzsches Philosophieren, das bis in die jüngste Zeit nachgewirkt hat.
Der Wille zur Macht überdauerte selbst diese Vereinnahmung: Die kompakte und übersichtliche Kompilation erscheint bis heute in immer neuen Auflagen, und im englischsprachigen Raum lagen die nachgelassenen Aufzeichnungen lange überhaupt nur in Gestalt von The Will to Power vor. Er ist dort noch immer ein bevorzugtes und weiterhin meist unkritisch benutztes Referenzwerk und regt immer neue Systematisierungen von Nietzsches Philosophieren an. Und weil auch Martin Heidegger mit seiner international höchst einflussreichen Nietzsche-Interpretation sich trotz besseren Wissens auf das fragwürdige „Hauptwerk“ stützte, schien es auch philosophisch hinreichend legitimiert.
Martin Heidegger trieb ein anderes Interesse an der Systematisierung von Nietzsches Philosophie: Indem er sie zum Gipfel der Metaphysik erklärte, wollte er den Weg freimachen für seinen eigenen „anderen Anfang“, seine Philosophie der Seinsverlassenheit. In seinen Beiträgen zur Philosophie, die er seinerseits lange vor seinem Tod verfasste, aber als Nachlass publiziert sehen wollte, präsentierte Heidegger seine späte Philosophie in einer Form, die sichtlich, wenn auch nicht eingestanden, Der Wille zur Macht zum Vorbild hatte.
Nietzsche hat, auch nachdem er in Also sprach Zarathustra das Scheitern seines Protagonisten mit seinem Willen zu lehren vorgeführt hatte, den Glauben an die wissenschaftliche Beweisbarkeit des Wiederkunftsgedankens nicht aufgegeben, wie die Lenzerheide-Aufzeichnung von 1887 zeigt. Dennoch verstärken sich seine Zweifel so, dass er ihn am Ende als „extremen Glaubenssatz“ einstuft. Damit ist seine metaphysische Deutung abgewiesen, wie Heidegger sie dann verbreitete. Er fälschte dabei Nietzsches letzte große Einlassung zum Wiederkunftsgedanken in seinem Nachlass, indem er genau den Passus von der Fälschung unterschlug:
"[eWG 8] Dem Werden den Charakter des Seins aufzuprägen – das ist der {höchste} Wille zur Macht.
Zwiefache Fälschung, von den Sinnen her u vom Geiste her, um eine Welt des Seienden zu erhalten, des Verharrenden, Gleichwerthigen usw.
Daß Alles wiederkehrt, ist die extremste Annäherung einer Welt des Werdens an die des Seins: Gipfel der Betrachtung."
Heidegger was especially impactful in that he reduced Nietzsche’s philosophy to a few basic doctrines, that of the death of God or nihilism, of the overman (Übermensch), of the will to power and of eternal return, all of which he isolated from their respective contexts while insisting on their consistency in one doctrine. He expected from Nietzsche’s philosophy a traditional system that could be analyzed according to traditional methods; he largely ignored the significant forms of Nietzsche’s philosophical writings and instead interpreted his philosophy as a metaphysics “blinded in itself.” But Nietzsche did not even have his Zarathustra systematically link these doctrines, apart from the fact that he had him fail in trying to teach them; he himself identified with the teachings of the overman and of the eternal return only very late, when he tried with all his means to be, if not understood, then at least finally heard. That the concept of the will to power was not a metaphysical principle in Nietzsche’s texts was shown especially by Wolfgang Müller-Lauter (Nietzsche: His Philosophy of Contradictions and the Contradictions of His Philosophy, 1999).
Heidegger took it for granted without any evidence from Nietzsche’s texts that the overcoming of nihilism is necessary. The secondary literature takes it for granted also, until today. (For the comprehensive construction of Heidegger, see the concise description by Giuliana Gregorio, “Übermensch und Nihilismus in der Nietzsche- Auslegung Martin Heideggers”, in: Dennis Peterzelka / Julia Pfefferkorn / Niklas Corall (eds.), Nietzsche, der Nihilismus und die Zukünftigen (Tübingen, 2014), pp. 233-253.)
The most fundamental nihilism cannot be overcome; instead one has to face it. It is especially Heidegger, and not Nietzsche, who speaks of the “overcoming of nihilism.”
>Как раз товарищ около этой темы (Хайдеггер-Ницше) бродит.
НЕ ЛЕЗЬ СУКА ОНО ТЕБЯ СОЖРЁТ! (БЛЯЯЯЯ!) (c)
The universe is eternally new; worries about death have evaporated as well as worries about life. Heidegger’s so-called ‘Being toward Death’ cannot be experienced.
Maßgebend in der Nietzsche-Interpretation war dabei Martin Heidegger, damals selbst schon ein führender Philosoph, der dabei war, seinerseits das auf Dogmen über ‚Seiendes‘ bauende Philosophieren zugunsten eines unbestimmbaren, immer nur zu erfragenden ‚Seins‘ zu überwinden. Heidegger behauptete, um den Satz noch einmal zu zitieren, im Vorwort zum Druck seiner Nietzsche-Vorlesungen apodiktisch: „Was Nietzsche zeit seines Schaffens selbst veröffentlicht hat, ist immer Vordergrund. […] Die eigentliche Philosophie bleibt als ‚Nachlaß‘ zurück." Er schuf dabei von seiner Seite ein Dogma über Nietzsches Philosophieren, das bis in die jüngste Zeit nachgewirkt hat.
Der Wille zur Macht überdauerte selbst diese Vereinnahmung: Die kompakte und übersichtliche Kompilation erscheint bis heute in immer neuen Auflagen, und im englischsprachigen Raum lagen die nachgelassenen Aufzeichnungen lange überhaupt nur in Gestalt von The Will to Power vor. Er ist dort noch immer ein bevorzugtes und weiterhin meist unkritisch benutztes Referenzwerk und regt immer neue Systematisierungen von Nietzsches Philosophieren an. Und weil auch Martin Heidegger mit seiner international höchst einflussreichen Nietzsche-Interpretation sich trotz besseren Wissens auf das fragwürdige „Hauptwerk“ stützte, schien es auch philosophisch hinreichend legitimiert.
Martin Heidegger trieb ein anderes Interesse an der Systematisierung von Nietzsches Philosophie: Indem er sie zum Gipfel der Metaphysik erklärte, wollte er den Weg freimachen für seinen eigenen „anderen Anfang“, seine Philosophie der Seinsverlassenheit. In seinen Beiträgen zur Philosophie, die er seinerseits lange vor seinem Tod verfasste, aber als Nachlass publiziert sehen wollte, präsentierte Heidegger seine späte Philosophie in einer Form, die sichtlich, wenn auch nicht eingestanden, Der Wille zur Macht zum Vorbild hatte.
Nietzsche hat, auch nachdem er in Also sprach Zarathustra das Scheitern seines Protagonisten mit seinem Willen zu lehren vorgeführt hatte, den Glauben an die wissenschaftliche Beweisbarkeit des Wiederkunftsgedankens nicht aufgegeben, wie die Lenzerheide-Aufzeichnung von 1887 zeigt. Dennoch verstärken sich seine Zweifel so, dass er ihn am Ende als „extremen Glaubenssatz“ einstuft. Damit ist seine metaphysische Deutung abgewiesen, wie Heidegger sie dann verbreitete. Er fälschte dabei Nietzsches letzte große Einlassung zum Wiederkunftsgedanken in seinem Nachlass, indem er genau den Passus von der Fälschung unterschlug:
"[eWG 8] Dem Werden den Charakter des Seins aufzuprägen – das ist der {höchste} Wille zur Macht.
Zwiefache Fälschung, von den Sinnen her u vom Geiste her, um eine Welt des Seienden zu erhalten, des Verharrenden, Gleichwerthigen usw.
Daß Alles wiederkehrt, ist die extremste Annäherung einer Welt des Werdens an die des Seins: Gipfel der Betrachtung."
Heidegger was especially impactful in that he reduced Nietzsche’s philosophy to a few basic doctrines, that of the death of God or nihilism, of the overman (Übermensch), of the will to power and of eternal return, all of which he isolated from their respective contexts while insisting on their consistency in one doctrine. He expected from Nietzsche’s philosophy a traditional system that could be analyzed according to traditional methods; he largely ignored the significant forms of Nietzsche’s philosophical writings and instead interpreted his philosophy as a metaphysics “blinded in itself.” But Nietzsche did not even have his Zarathustra systematically link these doctrines, apart from the fact that he had him fail in trying to teach them; he himself identified with the teachings of the overman and of the eternal return only very late, when he tried with all his means to be, if not understood, then at least finally heard. That the concept of the will to power was not a metaphysical principle in Nietzsche’s texts was shown especially by Wolfgang Müller-Lauter (Nietzsche: His Philosophy of Contradictions and the Contradictions of His Philosophy, 1999).
Heidegger took it for granted without any evidence from Nietzsche’s texts that the overcoming of nihilism is necessary. The secondary literature takes it for granted also, until today. (For the comprehensive construction of Heidegger, see the concise description by Giuliana Gregorio, “Übermensch und Nihilismus in der Nietzsche- Auslegung Martin Heideggers”, in: Dennis Peterzelka / Julia Pfefferkorn / Niklas Corall (eds.), Nietzsche, der Nihilismus und die Zukünftigen (Tübingen, 2014), pp. 233-253.)
The most fundamental nihilism cannot be overcome; instead one has to face it. It is especially Heidegger, and not Nietzsche, who speaks of the “overcoming of nihilism.”
>>073
НЕ ЛЕЗЬ СУКА ОНО ТЕБЯ СОЖРЁТ! (БЛЯЯЯЯ!) (c)
The universe is eternally new; worries about death have evaporated as well as worries about life. Heidegger’s so-called ‘Being toward Death’ cannot be experienced.
Maßgebend in der Nietzsche-Interpretation war dabei Martin Heidegger, damals selbst schon ein führender Philosoph, der dabei war, seinerseits das auf Dogmen über ‚Seiendes‘ bauende Philosophieren zugunsten eines unbestimmbaren, immer nur zu erfragenden ‚Seins‘ zu überwinden. Heidegger behauptete, um den Satz noch einmal zu zitieren, im Vorwort zum Druck seiner Nietzsche-Vorlesungen apodiktisch: „Was Nietzsche zeit seines Schaffens selbst veröffentlicht hat, ist immer Vordergrund. […] Die eigentliche Philosophie bleibt als ‚Nachlaß‘ zurück." Er schuf dabei von seiner Seite ein Dogma über Nietzsches Philosophieren, das bis in die jüngste Zeit nachgewirkt hat.
Der Wille zur Macht überdauerte selbst diese Vereinnahmung: Die kompakte und übersichtliche Kompilation erscheint bis heute in immer neuen Auflagen, und im englischsprachigen Raum lagen die nachgelassenen Aufzeichnungen lange überhaupt nur in Gestalt von The Will to Power vor. Er ist dort noch immer ein bevorzugtes und weiterhin meist unkritisch benutztes Referenzwerk und regt immer neue Systematisierungen von Nietzsches Philosophieren an. Und weil auch Martin Heidegger mit seiner international höchst einflussreichen Nietzsche-Interpretation sich trotz besseren Wissens auf das fragwürdige „Hauptwerk“ stützte, schien es auch philosophisch hinreichend legitimiert.
Martin Heidegger trieb ein anderes Interesse an der Systematisierung von Nietzsches Philosophie: Indem er sie zum Gipfel der Metaphysik erklärte, wollte er den Weg freimachen für seinen eigenen „anderen Anfang“, seine Philosophie der Seinsverlassenheit. In seinen Beiträgen zur Philosophie, die er seinerseits lange vor seinem Tod verfasste, aber als Nachlass publiziert sehen wollte, präsentierte Heidegger seine späte Philosophie in einer Form, die sichtlich, wenn auch nicht eingestanden, Der Wille zur Macht zum Vorbild hatte.
Nietzsche hat, auch nachdem er in Also sprach Zarathustra das Scheitern seines Protagonisten mit seinem Willen zu lehren vorgeführt hatte, den Glauben an die wissenschaftliche Beweisbarkeit des Wiederkunftsgedankens nicht aufgegeben, wie die Lenzerheide-Aufzeichnung von 1887 zeigt. Dennoch verstärken sich seine Zweifel so, dass er ihn am Ende als „extremen Glaubenssatz“ einstuft. Damit ist seine metaphysische Deutung abgewiesen, wie Heidegger sie dann verbreitete. Er fälschte dabei Nietzsches letzte große Einlassung zum Wiederkunftsgedanken in seinem Nachlass, indem er genau den Passus von der Fälschung unterschlug:
"[eWG 8] Dem Werden den Charakter des Seins aufzuprägen – das ist der {höchste} Wille zur Macht.
Zwiefache Fälschung, von den Sinnen her u vom Geiste her, um eine Welt des Seienden zu erhalten, des Verharrenden, Gleichwerthigen usw.
Daß Alles wiederkehrt, ist die extremste Annäherung einer Welt des Werdens an die des Seins: Gipfel der Betrachtung."
Heidegger was especially impactful in that he reduced Nietzsche’s philosophy to a few basic doctrines, that of the death of God or nihilism, of the overman (Übermensch), of the will to power and of eternal return, all of which he isolated from their respective contexts while insisting on their consistency in one doctrine. He expected from Nietzsche’s philosophy a traditional system that could be analyzed according to traditional methods; he largely ignored the significant forms of Nietzsche’s philosophical writings and instead interpreted his philosophy as a metaphysics “blinded in itself.” But Nietzsche did not even have his Zarathustra systematically link these doctrines, apart from the fact that he had him fail in trying to teach them; he himself identified with the teachings of the overman and of the eternal return only very late, when he tried with all his means to be, if not understood, then at least finally heard. That the concept of the will to power was not a metaphysical principle in Nietzsche’s texts was shown especially by Wolfgang Müller-Lauter (Nietzsche: His Philosophy of Contradictions and the Contradictions of His Philosophy, 1999).
Heidegger took it for granted without any evidence from Nietzsche’s texts that the overcoming of nihilism is necessary. The secondary literature takes it for granted also, until today. (For the comprehensive construction of Heidegger, see the concise description by Giuliana Gregorio, “Übermensch und Nihilismus in der Nietzsche- Auslegung Martin Heideggers”, in: Dennis Peterzelka / Julia Pfefferkorn / Niklas Corall (eds.), Nietzsche, der Nihilismus und die Zukünftigen (Tübingen, 2014), pp. 233-253.)
The most fundamental nihilism cannot be overcome; instead one has to face it. It is especially Heidegger, and not Nietzsche, who speaks of the “overcoming of nihilism.”
>Как раз товарищ около этой темы (Хайдеггер-Ницше) бродит.
НЕ ЛЕЗЬ СУКА ОНО ТЕБЯ СОЖРЁТ! (БЛЯЯЯЯ!) (c)
The universe is eternally new; worries about death have evaporated as well as worries about life. Heidegger’s so-called ‘Being toward Death’ cannot be experienced.
Maßgebend in der Nietzsche-Interpretation war dabei Martin Heidegger, damals selbst schon ein führender Philosoph, der dabei war, seinerseits das auf Dogmen über ‚Seiendes‘ bauende Philosophieren zugunsten eines unbestimmbaren, immer nur zu erfragenden ‚Seins‘ zu überwinden. Heidegger behauptete, um den Satz noch einmal zu zitieren, im Vorwort zum Druck seiner Nietzsche-Vorlesungen apodiktisch: „Was Nietzsche zeit seines Schaffens selbst veröffentlicht hat, ist immer Vordergrund. […] Die eigentliche Philosophie bleibt als ‚Nachlaß‘ zurück." Er schuf dabei von seiner Seite ein Dogma über Nietzsches Philosophieren, das bis in die jüngste Zeit nachgewirkt hat.
Der Wille zur Macht überdauerte selbst diese Vereinnahmung: Die kompakte und übersichtliche Kompilation erscheint bis heute in immer neuen Auflagen, und im englischsprachigen Raum lagen die nachgelassenen Aufzeichnungen lange überhaupt nur in Gestalt von The Will to Power vor. Er ist dort noch immer ein bevorzugtes und weiterhin meist unkritisch benutztes Referenzwerk und regt immer neue Systematisierungen von Nietzsches Philosophieren an. Und weil auch Martin Heidegger mit seiner international höchst einflussreichen Nietzsche-Interpretation sich trotz besseren Wissens auf das fragwürdige „Hauptwerk“ stützte, schien es auch philosophisch hinreichend legitimiert.
Martin Heidegger trieb ein anderes Interesse an der Systematisierung von Nietzsches Philosophie: Indem er sie zum Gipfel der Metaphysik erklärte, wollte er den Weg freimachen für seinen eigenen „anderen Anfang“, seine Philosophie der Seinsverlassenheit. In seinen Beiträgen zur Philosophie, die er seinerseits lange vor seinem Tod verfasste, aber als Nachlass publiziert sehen wollte, präsentierte Heidegger seine späte Philosophie in einer Form, die sichtlich, wenn auch nicht eingestanden, Der Wille zur Macht zum Vorbild hatte.
Nietzsche hat, auch nachdem er in Also sprach Zarathustra das Scheitern seines Protagonisten mit seinem Willen zu lehren vorgeführt hatte, den Glauben an die wissenschaftliche Beweisbarkeit des Wiederkunftsgedankens nicht aufgegeben, wie die Lenzerheide-Aufzeichnung von 1887 zeigt. Dennoch verstärken sich seine Zweifel so, dass er ihn am Ende als „extremen Glaubenssatz“ einstuft. Damit ist seine metaphysische Deutung abgewiesen, wie Heidegger sie dann verbreitete. Er fälschte dabei Nietzsches letzte große Einlassung zum Wiederkunftsgedanken in seinem Nachlass, indem er genau den Passus von der Fälschung unterschlug:
"[eWG 8] Dem Werden den Charakter des Seins aufzuprägen – das ist der {höchste} Wille zur Macht.
Zwiefache Fälschung, von den Sinnen her u vom Geiste her, um eine Welt des Seienden zu erhalten, des Verharrenden, Gleichwerthigen usw.
Daß Alles wiederkehrt, ist die extremste Annäherung einer Welt des Werdens an die des Seins: Gipfel der Betrachtung."
Heidegger was especially impactful in that he reduced Nietzsche’s philosophy to a few basic doctrines, that of the death of God or nihilism, of the overman (Übermensch), of the will to power and of eternal return, all of which he isolated from their respective contexts while insisting on their consistency in one doctrine. He expected from Nietzsche’s philosophy a traditional system that could be analyzed according to traditional methods; he largely ignored the significant forms of Nietzsche’s philosophical writings and instead interpreted his philosophy as a metaphysics “blinded in itself.” But Nietzsche did not even have his Zarathustra systematically link these doctrines, apart from the fact that he had him fail in trying to teach them; he himself identified with the teachings of the overman and of the eternal return only very late, when he tried with all his means to be, if not understood, then at least finally heard. That the concept of the will to power was not a metaphysical principle in Nietzsche’s texts was shown especially by Wolfgang Müller-Lauter (Nietzsche: His Philosophy of Contradictions and the Contradictions of His Philosophy, 1999).
Heidegger took it for granted without any evidence from Nietzsche’s texts that the overcoming of nihilism is necessary. The secondary literature takes it for granted also, until today. (For the comprehensive construction of Heidegger, see the concise description by Giuliana Gregorio, “Übermensch und Nihilismus in der Nietzsche- Auslegung Martin Heideggers”, in: Dennis Peterzelka / Julia Pfefferkorn / Niklas Corall (eds.), Nietzsche, der Nihilismus und die Zukünftigen (Tübingen, 2014), pp. 233-253.)
The most fundamental nihilism cannot be overcome; instead one has to face it. It is especially Heidegger, and not Nietzsche, who speaks of the “overcoming of nihilism.”
Ради чего все эти крысинные бега и тупые понты?
Ради дырки в бетоне?
Ради жоповозки?
Ради ойфона?
Ради ПУТЕШЕСТВИЙ?
Ради тупой пизды и тупых никому не нужных выблядков
Ради дырки в бетоне?
Ради жоповозки?
Ради ойфона?
Ради ПУТЕШЕСТВИЙ?
Ради тупой пизды и тупых никому не нужных выблядков
>>088
Так устроена социальная система. Как депрессия отпустит или пубертат пройдет - поймешь.
Так устроена социальная система. Как депрессия отпустит или пубертат пройдет - поймешь.
>>088
Ради чего спрашивать "ради чего"?
(Дальше сам продолжишь, до бесконечности.)
Останься! – проговорил он наконец,
– останься! Не проходи мимо! Я угадал, что за топор свалил тебя: хвала тебе, о Заратустра, что ты вновь поднялся!
Я вижу, ты хорошо разгадал душу убийцы – душу убийцы Бога. Останься! Присядь ко мне, ты не пожалеешь об этом!
К кому стремился я, как не к тебе? Останься, сядь! Но не смотри на меня! Почти этим безобразие мое!
Теперь ты – мое последнее прибежище, ибо преследуют меня. Но преследуют не ненавистью своей и не ищейками – о, я смеялся бы над таким преследованием, я бы радовался ему и гордился бы им!
Разве успех не был всегда на стороне преследуемых? А тот, кто преследует добросовестно, кончает тем, что становится последователем, – раз уж он следует по пятам! Но от их сострадания,
– от их сострадания бегу я и прибегаю к тебе. О Заратустра, защити меня, ты – последнее мое прибежище, ты – единственный, кто разгадал меня:
– ты разгадал, каково приходится тому, кто убил Его. Останься! А если хочешь уйти, нетерпеливый, не ходи той дорогой, которой шел я. Эта дорога губительна.
Ты сердишься, что я слишком долго выворачиваюсь наизнанку? Что я уже советую тебе? Но знай, что у меня, самого безобразного,
– громадные тяжелые ноги. Там, где я прохожу, – путь испорчен. Всякую дорогу запечатлеваю я смертью и позором.
Но по тому, как ты хотел молча пройти мимо меня, по тому, как покраснел ты, – а я и это заметил – я узнал в тебе Заратустру.
Всякий другой словом и взглядом бросил бы мне милостыню – сострадание свое. Но я не настолько нищ, чтобы принять его, – и ты разгадал это,
– я даже слишком богат, богат величайшим и ужаснейшим, безобразным и неизреченным! Твой стыд, о Заратустра, почтил меня!
С трудом вырвался я из толпы сострадательных, чтобы найти того единственного, кто ныне учит: "Сострадание назойливо", чтобы найти тебя, о Заратустра!
– будь это божеское или человеческое сострадание – оно всегда противно стыду. И нежелание помочь может быть благороднее, чем иная добродетель, тотчас подскакивающая на помощь.
Но как раз сострадание и называется сегодня добродетелью у всех маленьких людей: нет у них благоговения к великому несчастью, великому безобразию, великой неудаче.
Через головы их смотрю я вдаль, как смотрит собака через спины овец, сбившихся в кучу. Все они – маленькие, доброжелательные, мягкошерстные серые людишки.
Как цапля, закинув голову, глядит с презрением на мелкие пруды, так смотрю я на копошащуюся безликую массу ничтожных желаний и душ.
Давно уже признано право за всеми этими маленькими: так что они, наконец, получили и власть и теперь поучают: "Добро – это то, что считают добрым маленькие люди".
А "истиной" признают ныне то, о чем проповедовал тот странный святой и заступник всех маленьких, который и сам вышел из них и свидетельствовал о себе так: "Я есмь истина".
Это из-за его нескромности давно стали надуваться от важности все мелкие и ничтожные; он не поучал какому-то ничтожному заблуждению, когда учил: "Я есмь истина".
Ответил ли кто-либо учтивее этому гордецу? Но ты, о Заратустра, прошел мимо и сказал: "Нет! Нет! Трижды нет!".
Ты предостерегал от этого заблуждения, ты первый предостерег от сострадания – конечно, не всех, но себя и тех, кто сродни тебе.
Ты стыдишься стыда того великого страдальца; и поистине, когда говоришь ты: "От сострадания надвигается на людей тяжелая туча, берегитесь же!";
– когда поучаешь ты: "Все созидающие безжалостны, всякая любовь выше сострадания": тогда думаю я – как хорошо изучил Заратустра все признаки бури!
Но и сам ты – берегись своего собственного сострадания! Ибо многие уже в пути и направляются к тебе, много страждущих, сомневающихся, отчаявшихся, утопающих, замерзающих.
Остерегайся же и меня. Ты разгадал лучшую – и в то же время худшую из загадок моих, – ты разгадал меня самого, и то, что совершил я. Я знаю, какой топор может свалить тебя.
Но Он – должен был умереть: своим всевидящим оком видел Он все глубины и основания человека, весь его скрытый позор и безобразие.
Сострадание его не знало стыда: он проникал в самые грязные закоулки мои. Он должен был умереть – тот, кто был столь любопытен, назойлив и так охотно сострадал.
Он постоянно видел меня: и я возжелал отомстить такому свидетелю – или не жить самому.
Бог, который видел все, даже человека: этот Бог должен был умереть! Ибо невыносимо для человека, чтобы был у него подобный свидетель.
Самый безобразный человек как раз начал хрипеть и сипеть, словно нечто невыразимое в нем искало исхода; когда же, наконец, он облек это в слова, то это было не что иное, как своеобразная благочестивая литания в честь осла, которому молились и воскуряли благовония. И таковы были слова ее:
Аминь! Честь, и хвала, и мудрость, и благодарение, и сила, и слава Господу нашему во веки веков!
– А осел издал крик: "И-А".
Он взял на себя бремя наше, он принял образ слуги, сердце его терпеливо, и он никогда не скажет "Нет"; и тот, кто любит Господа своего, тот наказует его.
– А осел издал крик: "И-А".
Он не говорит: разве что постоянно произносит "Да" тому миру, который сотворил: так восхваляет он его. И в этом искушенность его, что не говорит он: так что редко бывает он неправ.
– А осел издал крик: "И-А".
Незаметно проходит он по миру. Серый цвет любит он, им окутывает добродетель свою. Если и есть дух у него, то он сокрыт: однако каждый верует в его длинные уши.
– А осел издал крик: "И-А".
Какая потаенная мудрость – иметь длинные уши всегда говорить "Да" и никогда "Нет"! Не по своему ли образу и подобию сотворил он мир сей – то есть, как можно глупее?
...
Да, все это довольно гнусно, – отвечал странник, называвший себя тенью Заратустры, – и ты прав: но я ничего не могу с этим поделать! Старый Бог снова жив, о Заратустра, что бы ты ни говорил.
Во всем виноват самый безобразный человек – это он воскресил его. Хоть он и говорит, будто бы когда-то он убил его, но смерть богов – всегда предрассудок.
Но тут случилось самое удивительное из всего произошедшего за этот долгий и удивительный день: самый безобразный человек вновь, и теперь уже в последний раз начал хрипеть и клокотать, а когда, наконец, дошло дело до слов, что ж! – уста его внятно и вразумительно исторгли вопрос, вопрос столь чистый, глубокий и ясный, что у всех, услышавших его, замерло в груди сердце.
"О вы, друзья мои, – вопрошал самый безобразный человек, – что происходит в душах ваших? Благодаря этому дню, впервые в жизни своей доволен я, что прожил ее,
– и не устану я свидетельствовать о том, что стоит жить на земле: один день, один праздник с Заратустрой научил меня любить ее.
"Так это была жизнь? – скажу я смерти. – Ну что ж! Еще раз!".
Друзья мои, что происходит в душах у вас? Готовы ли вы, как и я, сказать смерти: "Так это была жизнь? Ну что ж! Еще раз!".
Так говорил самый безобразный человек, а уже было близко к полуночи. И как вы думаете, что случилось тогда? Как только высшие люди выслушали его, осознали они преображение и выздоровление свое и поняли, кто принес им все это. И тогда бросились они к Заратустре, исполненные уважения, любви и признательности, целовали ему руки и, соответственно душевному складу своему, одни смеялись, другие же плакали. А старый прорицатель плясал от удовольствия; и если, как полагают многие повествователи, был он пьян от сладкого вина, то, несомненно, гораздо сильнее опьяняла его радость жизни, ибо отрекся он от всякой усталости. Некоторые даже утверждают, что плясал и осел: видно, не зря самый безобразный человек напоил его вином. Было ли это так, иначе ли, не важно, но если даже осел и не плясал в тот вечер, то произошли вещи куда более странные и удивительные. Словом, как гласит поговорка Заратустры: "Ну что ж!".
Ради чего спрашивать "ради чего"?
(Дальше сам продолжишь, до бесконечности.)
Останься! – проговорил он наконец,
– останься! Не проходи мимо! Я угадал, что за топор свалил тебя: хвала тебе, о Заратустра, что ты вновь поднялся!
Я вижу, ты хорошо разгадал душу убийцы – душу убийцы Бога. Останься! Присядь ко мне, ты не пожалеешь об этом!
К кому стремился я, как не к тебе? Останься, сядь! Но не смотри на меня! Почти этим безобразие мое!
Теперь ты – мое последнее прибежище, ибо преследуют меня. Но преследуют не ненавистью своей и не ищейками – о, я смеялся бы над таким преследованием, я бы радовался ему и гордился бы им!
Разве успех не был всегда на стороне преследуемых? А тот, кто преследует добросовестно, кончает тем, что становится последователем, – раз уж он следует по пятам! Но от их сострадания,
– от их сострадания бегу я и прибегаю к тебе. О Заратустра, защити меня, ты – последнее мое прибежище, ты – единственный, кто разгадал меня:
– ты разгадал, каково приходится тому, кто убил Его. Останься! А если хочешь уйти, нетерпеливый, не ходи той дорогой, которой шел я. Эта дорога губительна.
Ты сердишься, что я слишком долго выворачиваюсь наизнанку? Что я уже советую тебе? Но знай, что у меня, самого безобразного,
– громадные тяжелые ноги. Там, где я прохожу, – путь испорчен. Всякую дорогу запечатлеваю я смертью и позором.
Но по тому, как ты хотел молча пройти мимо меня, по тому, как покраснел ты, – а я и это заметил – я узнал в тебе Заратустру.
Всякий другой словом и взглядом бросил бы мне милостыню – сострадание свое. Но я не настолько нищ, чтобы принять его, – и ты разгадал это,
– я даже слишком богат, богат величайшим и ужаснейшим, безобразным и неизреченным! Твой стыд, о Заратустра, почтил меня!
С трудом вырвался я из толпы сострадательных, чтобы найти того единственного, кто ныне учит: "Сострадание назойливо", чтобы найти тебя, о Заратустра!
– будь это божеское или человеческое сострадание – оно всегда противно стыду. И нежелание помочь может быть благороднее, чем иная добродетель, тотчас подскакивающая на помощь.
Но как раз сострадание и называется сегодня добродетелью у всех маленьких людей: нет у них благоговения к великому несчастью, великому безобразию, великой неудаче.
Через головы их смотрю я вдаль, как смотрит собака через спины овец, сбившихся в кучу. Все они – маленькие, доброжелательные, мягкошерстные серые людишки.
Как цапля, закинув голову, глядит с презрением на мелкие пруды, так смотрю я на копошащуюся безликую массу ничтожных желаний и душ.
Давно уже признано право за всеми этими маленькими: так что они, наконец, получили и власть и теперь поучают: "Добро – это то, что считают добрым маленькие люди".
А "истиной" признают ныне то, о чем проповедовал тот странный святой и заступник всех маленьких, который и сам вышел из них и свидетельствовал о себе так: "Я есмь истина".
Это из-за его нескромности давно стали надуваться от важности все мелкие и ничтожные; он не поучал какому-то ничтожному заблуждению, когда учил: "Я есмь истина".
Ответил ли кто-либо учтивее этому гордецу? Но ты, о Заратустра, прошел мимо и сказал: "Нет! Нет! Трижды нет!".
Ты предостерегал от этого заблуждения, ты первый предостерег от сострадания – конечно, не всех, но себя и тех, кто сродни тебе.
Ты стыдишься стыда того великого страдальца; и поистине, когда говоришь ты: "От сострадания надвигается на людей тяжелая туча, берегитесь же!";
– когда поучаешь ты: "Все созидающие безжалостны, всякая любовь выше сострадания": тогда думаю я – как хорошо изучил Заратустра все признаки бури!
Но и сам ты – берегись своего собственного сострадания! Ибо многие уже в пути и направляются к тебе, много страждущих, сомневающихся, отчаявшихся, утопающих, замерзающих.
Остерегайся же и меня. Ты разгадал лучшую – и в то же время худшую из загадок моих, – ты разгадал меня самого, и то, что совершил я. Я знаю, какой топор может свалить тебя.
Но Он – должен был умереть: своим всевидящим оком видел Он все глубины и основания человека, весь его скрытый позор и безобразие.
Сострадание его не знало стыда: он проникал в самые грязные закоулки мои. Он должен был умереть – тот, кто был столь любопытен, назойлив и так охотно сострадал.
Он постоянно видел меня: и я возжелал отомстить такому свидетелю – или не жить самому.
Бог, который видел все, даже человека: этот Бог должен был умереть! Ибо невыносимо для человека, чтобы был у него подобный свидетель.
Самый безобразный человек как раз начал хрипеть и сипеть, словно нечто невыразимое в нем искало исхода; когда же, наконец, он облек это в слова, то это было не что иное, как своеобразная благочестивая литания в честь осла, которому молились и воскуряли благовония. И таковы были слова ее:
Аминь! Честь, и хвала, и мудрость, и благодарение, и сила, и слава Господу нашему во веки веков!
– А осел издал крик: "И-А".
Он взял на себя бремя наше, он принял образ слуги, сердце его терпеливо, и он никогда не скажет "Нет"; и тот, кто любит Господа своего, тот наказует его.
– А осел издал крик: "И-А".
Он не говорит: разве что постоянно произносит "Да" тому миру, который сотворил: так восхваляет он его. И в этом искушенность его, что не говорит он: так что редко бывает он неправ.
– А осел издал крик: "И-А".
Незаметно проходит он по миру. Серый цвет любит он, им окутывает добродетель свою. Если и есть дух у него, то он сокрыт: однако каждый верует в его длинные уши.
– А осел издал крик: "И-А".
Какая потаенная мудрость – иметь длинные уши всегда говорить "Да" и никогда "Нет"! Не по своему ли образу и подобию сотворил он мир сей – то есть, как можно глупее?
...
Да, все это довольно гнусно, – отвечал странник, называвший себя тенью Заратустры, – и ты прав: но я ничего не могу с этим поделать! Старый Бог снова жив, о Заратустра, что бы ты ни говорил.
Во всем виноват самый безобразный человек – это он воскресил его. Хоть он и говорит, будто бы когда-то он убил его, но смерть богов – всегда предрассудок.
Но тут случилось самое удивительное из всего произошедшего за этот долгий и удивительный день: самый безобразный человек вновь, и теперь уже в последний раз начал хрипеть и клокотать, а когда, наконец, дошло дело до слов, что ж! – уста его внятно и вразумительно исторгли вопрос, вопрос столь чистый, глубокий и ясный, что у всех, услышавших его, замерло в груди сердце.
"О вы, друзья мои, – вопрошал самый безобразный человек, – что происходит в душах ваших? Благодаря этому дню, впервые в жизни своей доволен я, что прожил ее,
– и не устану я свидетельствовать о том, что стоит жить на земле: один день, один праздник с Заратустрой научил меня любить ее.
"Так это была жизнь? – скажу я смерти. – Ну что ж! Еще раз!".
Друзья мои, что происходит в душах у вас? Готовы ли вы, как и я, сказать смерти: "Так это была жизнь? Ну что ж! Еще раз!".
Так говорил самый безобразный человек, а уже было близко к полуночи. И как вы думаете, что случилось тогда? Как только высшие люди выслушали его, осознали они преображение и выздоровление свое и поняли, кто принес им все это. И тогда бросились они к Заратустре, исполненные уважения, любви и признательности, целовали ему руки и, соответственно душевному складу своему, одни смеялись, другие же плакали. А старый прорицатель плясал от удовольствия; и если, как полагают многие повествователи, был он пьян от сладкого вина, то, несомненно, гораздо сильнее опьяняла его радость жизни, ибо отрекся он от всякой усталости. Некоторые даже утверждают, что плясал и осел: видно, не зря самый безобразный человек напоил его вином. Было ли это так, иначе ли, не важно, но если даже осел и не плясал в тот вечер, то произошли вещи куда более странные и удивительные. Словом, как гласит поговорка Заратустры: "Ну что ж!".
>>088
Ради чего спрашивать "ради чего"?
(Дальше сам продолжишь, до бесконечности.)
Останься! – проговорил он наконец,
– останься! Не проходи мимо! Я угадал, что за топор свалил тебя: хвала тебе, о Заратустра, что ты вновь поднялся!
Я вижу, ты хорошо разгадал душу убийцы – душу убийцы Бога. Останься! Присядь ко мне, ты не пожалеешь об этом!
К кому стремился я, как не к тебе? Останься, сядь! Но не смотри на меня! Почти этим безобразие мое!
Теперь ты – мое последнее прибежище, ибо преследуют меня. Но преследуют не ненавистью своей и не ищейками – о, я смеялся бы над таким преследованием, я бы радовался ему и гордился бы им!
Разве успех не был всегда на стороне преследуемых? А тот, кто преследует добросовестно, кончает тем, что становится последователем, – раз уж он следует по пятам! Но от их сострадания,
– от их сострадания бегу я и прибегаю к тебе. О Заратустра, защити меня, ты – последнее мое прибежище, ты – единственный, кто разгадал меня:
– ты разгадал, каково приходится тому, кто убил Его. Останься! А если хочешь уйти, нетерпеливый, не ходи той дорогой, которой шел я. Эта дорога губительна.
Ты сердишься, что я слишком долго выворачиваюсь наизнанку? Что я уже советую тебе? Но знай, что у меня, самого безобразного,
– громадные тяжелые ноги. Там, где я прохожу, – путь испорчен. Всякую дорогу запечатлеваю я смертью и позором.
Но по тому, как ты хотел молча пройти мимо меня, по тому, как покраснел ты, – а я и это заметил – я узнал в тебе Заратустру.
Всякий другой словом и взглядом бросил бы мне милостыню – сострадание свое. Но я не настолько нищ, чтобы принять его, – и ты разгадал это,
– я даже слишком богат, богат величайшим и ужаснейшим, безобразным и неизреченным! Твой стыд, о Заратустра, почтил меня!
С трудом вырвался я из толпы сострадательных, чтобы найти того единственного, кто ныне учит: "Сострадание назойливо", чтобы найти тебя, о Заратустра!
– будь это божеское или человеческое сострадание – оно всегда противно стыду. И нежелание помочь может быть благороднее, чем иная добродетель, тотчас подскакивающая на помощь.
Но как раз сострадание и называется сегодня добродетелью у всех маленьких людей: нет у них благоговения к великому несчастью, великому безобразию, великой неудаче.
Через головы их смотрю я вдаль, как смотрит собака через спины овец, сбившихся в кучу. Все они – маленькие, доброжелательные, мягкошерстные серые людишки.
Как цапля, закинув голову, глядит с презрением на мелкие пруды, так смотрю я на копошащуюся безликую массу ничтожных желаний и душ.
Давно уже признано право за всеми этими маленькими: так что они, наконец, получили и власть и теперь поучают: "Добро – это то, что считают добрым маленькие люди".
А "истиной" признают ныне то, о чем проповедовал тот странный святой и заступник всех маленьких, который и сам вышел из них и свидетельствовал о себе так: "Я есмь истина".
Это из-за его нескромности давно стали надуваться от важности все мелкие и ничтожные; он не поучал какому-то ничтожному заблуждению, когда учил: "Я есмь истина".
Ответил ли кто-либо учтивее этому гордецу? Но ты, о Заратустра, прошел мимо и сказал: "Нет! Нет! Трижды нет!".
Ты предостерегал от этого заблуждения, ты первый предостерег от сострадания – конечно, не всех, но себя и тех, кто сродни тебе.
Ты стыдишься стыда того великого страдальца; и поистине, когда говоришь ты: "От сострадания надвигается на людей тяжелая туча, берегитесь же!";
– когда поучаешь ты: "Все созидающие безжалостны, всякая любовь выше сострадания": тогда думаю я – как хорошо изучил Заратустра все признаки бури!
Но и сам ты – берегись своего собственного сострадания! Ибо многие уже в пути и направляются к тебе, много страждущих, сомневающихся, отчаявшихся, утопающих, замерзающих.
Остерегайся же и меня. Ты разгадал лучшую – и в то же время худшую из загадок моих, – ты разгадал меня самого, и то, что совершил я. Я знаю, какой топор может свалить тебя.
Но Он – должен был умереть: своим всевидящим оком видел Он все глубины и основания человека, весь его скрытый позор и безобразие.
Сострадание его не знало стыда: он проникал в самые грязные закоулки мои. Он должен был умереть – тот, кто был столь любопытен, назойлив и так охотно сострадал.
Он постоянно видел меня: и я возжелал отомстить такому свидетелю – или не жить самому.
Бог, который видел все, даже человека: этот Бог должен был умереть! Ибо невыносимо для человека, чтобы был у него подобный свидетель.
Самый безобразный человек как раз начал хрипеть и сипеть, словно нечто невыразимое в нем искало исхода; когда же, наконец, он облек это в слова, то это было не что иное, как своеобразная благочестивая литания в честь осла, которому молились и воскуряли благовония. И таковы были слова ее:
Аминь! Честь, и хвала, и мудрость, и благодарение, и сила, и слава Господу нашему во веки веков!
– А осел издал крик: "И-А".
Он взял на себя бремя наше, он принял образ слуги, сердце его терпеливо, и он никогда не скажет "Нет"; и тот, кто любит Господа своего, тот наказует его.
– А осел издал крик: "И-А".
Он не говорит: разве что постоянно произносит "Да" тому миру, который сотворил: так восхваляет он его. И в этом искушенность его, что не говорит он: так что редко бывает он неправ.
– А осел издал крик: "И-А".
Незаметно проходит он по миру. Серый цвет любит он, им окутывает добродетель свою. Если и есть дух у него, то он сокрыт: однако каждый верует в его длинные уши.
– А осел издал крик: "И-А".
Какая потаенная мудрость – иметь длинные уши всегда говорить "Да" и никогда "Нет"! Не по своему ли образу и подобию сотворил он мир сей – то есть, как можно глупее?
...
Да, все это довольно гнусно, – отвечал странник, называвший себя тенью Заратустры, – и ты прав: но я ничего не могу с этим поделать! Старый Бог снова жив, о Заратустра, что бы ты ни говорил.
Во всем виноват самый безобразный человек – это он воскресил его. Хоть он и говорит, будто бы когда-то он убил его, но смерть богов – всегда предрассудок.
Но тут случилось самое удивительное из всего произошедшего за этот долгий и удивительный день: самый безобразный человек вновь, и теперь уже в последний раз начал хрипеть и клокотать, а когда, наконец, дошло дело до слов, что ж! – уста его внятно и вразумительно исторгли вопрос, вопрос столь чистый, глубокий и ясный, что у всех, услышавших его, замерло в груди сердце.
"О вы, друзья мои, – вопрошал самый безобразный человек, – что происходит в душах ваших? Благодаря этому дню, впервые в жизни своей доволен я, что прожил ее,
– и не устану я свидетельствовать о том, что стоит жить на земле: один день, один праздник с Заратустрой научил меня любить ее.
"Так это была жизнь? – скажу я смерти. – Ну что ж! Еще раз!".
Друзья мои, что происходит в душах у вас? Готовы ли вы, как и я, сказать смерти: "Так это была жизнь? Ну что ж! Еще раз!".
Так говорил самый безобразный человек, а уже было близко к полуночи. И как вы думаете, что случилось тогда? Как только высшие люди выслушали его, осознали они преображение и выздоровление свое и поняли, кто принес им все это. И тогда бросились они к Заратустре, исполненные уважения, любви и признательности, целовали ему руки и, соответственно душевному складу своему, одни смеялись, другие же плакали. А старый прорицатель плясал от удовольствия; и если, как полагают многие повествователи, был он пьян от сладкого вина, то, несомненно, гораздо сильнее опьяняла его радость жизни, ибо отрекся он от всякой усталости. Некоторые даже утверждают, что плясал и осел: видно, не зря самый безобразный человек напоил его вином. Было ли это так, иначе ли, не важно, но если даже осел и не плясал в тот вечер, то произошли вещи куда более странные и удивительные. Словом, как гласит поговорка Заратустры: "Ну что ж!".
Ради чего спрашивать "ради чего"?
(Дальше сам продолжишь, до бесконечности.)
Останься! – проговорил он наконец,
– останься! Не проходи мимо! Я угадал, что за топор свалил тебя: хвала тебе, о Заратустра, что ты вновь поднялся!
Я вижу, ты хорошо разгадал душу убийцы – душу убийцы Бога. Останься! Присядь ко мне, ты не пожалеешь об этом!
К кому стремился я, как не к тебе? Останься, сядь! Но не смотри на меня! Почти этим безобразие мое!
Теперь ты – мое последнее прибежище, ибо преследуют меня. Но преследуют не ненавистью своей и не ищейками – о, я смеялся бы над таким преследованием, я бы радовался ему и гордился бы им!
Разве успех не был всегда на стороне преследуемых? А тот, кто преследует добросовестно, кончает тем, что становится последователем, – раз уж он следует по пятам! Но от их сострадания,
– от их сострадания бегу я и прибегаю к тебе. О Заратустра, защити меня, ты – последнее мое прибежище, ты – единственный, кто разгадал меня:
– ты разгадал, каково приходится тому, кто убил Его. Останься! А если хочешь уйти, нетерпеливый, не ходи той дорогой, которой шел я. Эта дорога губительна.
Ты сердишься, что я слишком долго выворачиваюсь наизнанку? Что я уже советую тебе? Но знай, что у меня, самого безобразного,
– громадные тяжелые ноги. Там, где я прохожу, – путь испорчен. Всякую дорогу запечатлеваю я смертью и позором.
Но по тому, как ты хотел молча пройти мимо меня, по тому, как покраснел ты, – а я и это заметил – я узнал в тебе Заратустру.
Всякий другой словом и взглядом бросил бы мне милостыню – сострадание свое. Но я не настолько нищ, чтобы принять его, – и ты разгадал это,
– я даже слишком богат, богат величайшим и ужаснейшим, безобразным и неизреченным! Твой стыд, о Заратустра, почтил меня!
С трудом вырвался я из толпы сострадательных, чтобы найти того единственного, кто ныне учит: "Сострадание назойливо", чтобы найти тебя, о Заратустра!
– будь это божеское или человеческое сострадание – оно всегда противно стыду. И нежелание помочь может быть благороднее, чем иная добродетель, тотчас подскакивающая на помощь.
Но как раз сострадание и называется сегодня добродетелью у всех маленьких людей: нет у них благоговения к великому несчастью, великому безобразию, великой неудаче.
Через головы их смотрю я вдаль, как смотрит собака через спины овец, сбившихся в кучу. Все они – маленькие, доброжелательные, мягкошерстные серые людишки.
Как цапля, закинув голову, глядит с презрением на мелкие пруды, так смотрю я на копошащуюся безликую массу ничтожных желаний и душ.
Давно уже признано право за всеми этими маленькими: так что они, наконец, получили и власть и теперь поучают: "Добро – это то, что считают добрым маленькие люди".
А "истиной" признают ныне то, о чем проповедовал тот странный святой и заступник всех маленьких, который и сам вышел из них и свидетельствовал о себе так: "Я есмь истина".
Это из-за его нескромности давно стали надуваться от важности все мелкие и ничтожные; он не поучал какому-то ничтожному заблуждению, когда учил: "Я есмь истина".
Ответил ли кто-либо учтивее этому гордецу? Но ты, о Заратустра, прошел мимо и сказал: "Нет! Нет! Трижды нет!".
Ты предостерегал от этого заблуждения, ты первый предостерег от сострадания – конечно, не всех, но себя и тех, кто сродни тебе.
Ты стыдишься стыда того великого страдальца; и поистине, когда говоришь ты: "От сострадания надвигается на людей тяжелая туча, берегитесь же!";
– когда поучаешь ты: "Все созидающие безжалостны, всякая любовь выше сострадания": тогда думаю я – как хорошо изучил Заратустра все признаки бури!
Но и сам ты – берегись своего собственного сострадания! Ибо многие уже в пути и направляются к тебе, много страждущих, сомневающихся, отчаявшихся, утопающих, замерзающих.
Остерегайся же и меня. Ты разгадал лучшую – и в то же время худшую из загадок моих, – ты разгадал меня самого, и то, что совершил я. Я знаю, какой топор может свалить тебя.
Но Он – должен был умереть: своим всевидящим оком видел Он все глубины и основания человека, весь его скрытый позор и безобразие.
Сострадание его не знало стыда: он проникал в самые грязные закоулки мои. Он должен был умереть – тот, кто был столь любопытен, назойлив и так охотно сострадал.
Он постоянно видел меня: и я возжелал отомстить такому свидетелю – или не жить самому.
Бог, который видел все, даже человека: этот Бог должен был умереть! Ибо невыносимо для человека, чтобы был у него подобный свидетель.
Самый безобразный человек как раз начал хрипеть и сипеть, словно нечто невыразимое в нем искало исхода; когда же, наконец, он облек это в слова, то это было не что иное, как своеобразная благочестивая литания в честь осла, которому молились и воскуряли благовония. И таковы были слова ее:
Аминь! Честь, и хвала, и мудрость, и благодарение, и сила, и слава Господу нашему во веки веков!
– А осел издал крик: "И-А".
Он взял на себя бремя наше, он принял образ слуги, сердце его терпеливо, и он никогда не скажет "Нет"; и тот, кто любит Господа своего, тот наказует его.
– А осел издал крик: "И-А".
Он не говорит: разве что постоянно произносит "Да" тому миру, который сотворил: так восхваляет он его. И в этом искушенность его, что не говорит он: так что редко бывает он неправ.
– А осел издал крик: "И-А".
Незаметно проходит он по миру. Серый цвет любит он, им окутывает добродетель свою. Если и есть дух у него, то он сокрыт: однако каждый верует в его длинные уши.
– А осел издал крик: "И-А".
Какая потаенная мудрость – иметь длинные уши всегда говорить "Да" и никогда "Нет"! Не по своему ли образу и подобию сотворил он мир сей – то есть, как можно глупее?
...
Да, все это довольно гнусно, – отвечал странник, называвший себя тенью Заратустры, – и ты прав: но я ничего не могу с этим поделать! Старый Бог снова жив, о Заратустра, что бы ты ни говорил.
Во всем виноват самый безобразный человек – это он воскресил его. Хоть он и говорит, будто бы когда-то он убил его, но смерть богов – всегда предрассудок.
Но тут случилось самое удивительное из всего произошедшего за этот долгий и удивительный день: самый безобразный человек вновь, и теперь уже в последний раз начал хрипеть и клокотать, а когда, наконец, дошло дело до слов, что ж! – уста его внятно и вразумительно исторгли вопрос, вопрос столь чистый, глубокий и ясный, что у всех, услышавших его, замерло в груди сердце.
"О вы, друзья мои, – вопрошал самый безобразный человек, – что происходит в душах ваших? Благодаря этому дню, впервые в жизни своей доволен я, что прожил ее,
– и не устану я свидетельствовать о том, что стоит жить на земле: один день, один праздник с Заратустрой научил меня любить ее.
"Так это была жизнь? – скажу я смерти. – Ну что ж! Еще раз!".
Друзья мои, что происходит в душах у вас? Готовы ли вы, как и я, сказать смерти: "Так это была жизнь? Ну что ж! Еще раз!".
Так говорил самый безобразный человек, а уже было близко к полуночи. И как вы думаете, что случилось тогда? Как только высшие люди выслушали его, осознали они преображение и выздоровление свое и поняли, кто принес им все это. И тогда бросились они к Заратустре, исполненные уважения, любви и признательности, целовали ему руки и, соответственно душевному складу своему, одни смеялись, другие же плакали. А старый прорицатель плясал от удовольствия; и если, как полагают многие повествователи, был он пьян от сладкого вина, то, несомненно, гораздо сильнее опьяняла его радость жизни, ибо отрекся он от всякой усталости. Некоторые даже утверждают, что плясал и осел: видно, не зря самый безобразный человек напоил его вином. Было ли это так, иначе ли, не важно, но если даже осел и не плясал в тот вечер, то произошли вещи куда более странные и удивительные. Словом, как гласит поговорка Заратустры: "Ну что ж!".
>>082
Если я не ошибаюсь, это один из артефактов войны Фристона с Альтманом. Фристон делает по-старинке, Альтман - по-новому.
Да и даже если посмотреть на теории сознания - https://www.sciencedirect.com/science/article/pii/S0079610723001128 - смысла ни в одной из них нет. Соответственно это вопрос, какую из них Хайдеггер постулировал, в смысле - разве весь этот кьеркегороционизм и экзистенциализм наряду со всякими "Process & Reality" - разве это не спор о трудной проблеме сознания? Когда как тот же Ницше, в свойственной ему манере, увиливает от этой "ловушки джокира" и идёт дальше, не застревая на не слишком-то существенном (не потому что так не надо делать, а потому, что нет пока что решения, нет в этом необходимости для той роли, которую он исповедует (философа, т.е. философ, по его мнению, - это не горбун-учёный, ему нужно решать другие задачи и обладать несколько другими характеристиками)).
Наука процветает нынче и кажется с виду чрезвычайно добросовестной, между тем как то, до чего постепенно принизилась вся новейшая философия, этот остаток философии наших дней, возбуждает недоверие и уныние, если не насмешку и сострадание. Философия, сокращенная до «теории познания», фактически являющаяся не более как боязливой эпохистикой и учением о воздержании; философия, которая вовсе не переступает порога и с мучениями отказывает себе в праве на вход, - это философия при последнем издыхании, некий конец, некая агония, нечто возбуждающее сострадание. Как могла бы такая философия - господствовать!
Заратустра, занятый своими мыслями, пошел дальше, спускаясь с гор, по лесам, мимо болотистых мест; и, как это может случиться со всяким, кто размышляет о трудном и нелегком, он нечаянно наступил на кого-то. И вот – разом посыпались ему в лицо крик боли, два проклятья и двадцать два скверных ругательства, так что Заратустра в испуге замахнулся палкой и к тому же ударил того, на кого наступил. Но он тотчас овладел собой, и сердце его смеялось над глупостью, которая только что совершилась.
"Прости, – сказал он приподнявшемуся с мрачным видом человеку, – не сердись и выслушай прежде всего такую притчу.
Подобно путнику, мечтающему о чем-то далеком, который на пустынной улице нечаянно толкает ногой спящую на солнце собаку;
– и подобно тому, как оба они вскакивают и бросаются друг на друга, словно смертельные враги, оба перепуганные насмерть, – точно так же случилось и с нами.
И все же – много ли надо, чтобы они отнеслись друг к другу с лаской. Ведь оба они – одинокие!"
"Кто бы ты ни был, – все еще гневаясь, отвечал незнакомец, – ты больно задел меня не только ногой, но и этим сравнением!
Взгляни, разве я собака?" – И с этими словами сидящий поднялся и вытащил голую руку свою из болота. А до этого он, притаившись и припав к земле, лежал у воды, словно охотник, выслеживающий дичь.
"Что с тобой? – воскликнул Заратустра в испуге, ибо увидел, что по руке незнакомца ручьями льется кровь, – что ты делаешь здесь, несчастный? Не укусы ли это какой-то мерзкой, подлой твари?"
Но истекающий кровью улыбнулся, хотя и не прошел еще гнев его. "Какое тебе дело? – ответил он, собираясь уходить. – Здесь я у себя дома, в своих владениях. Пусть меня спрашивает, кто хочет: но всякому болвану я не собираюсь отвечать".
"Ты ошибаешься, – с состраданием в голосе сказал Заратустра, удерживая его, – ты здесь не у себя, но в моем царстве, а тут ни с кем не должно случиться ничего дурного.
Называй меня как хочешь, – я тот, кем должен быть. Сам же я называю себя Заратустрой.
Вот что! Там, наверху, дорога ведет к пещере моей – это недалеко; не хочешь ли ты перевязать у меня свои раны?
Не повезло тебе в этой жизни, несчастный: сначала тебя ранил зверь, потом на тебя наступил человек!"
Но услышав имя Заратустры, пострадавший преобразился. "Какое везение! – воскликнул он. – Если что и привязывает меня еще к жизни, возбуждая мой интерес, то это один-единственный человек – Заратустра – и одна-единственная тварь – пиявка.
Ради этого и лежу я у болота, словно рыболов, и вот уже раз десять впивалась пиявка в руку мою, теперь же куда более прекрасного зверя привлекла кровь моя – самого Заратустру!
О счастье! О чудо! Да будет благословен тот день, что привел меня к этому болоту! Да будет благословенна наилучшая, сильнейшая из пиявок, ныне живущих, да будет благословенна пиявка совести – Заратустра!"
Так говорил незнакомец; и Заратустра радовался словам его и почтительной манере речи. "Кто ты? – спросил он, протягивая ему руку. – Еще много между нами невыясненного и неясного, но, кажется, светлый и погожий день уже наступает".
"Я – совестливый духом, – отвечал тот, – и в том, что касается духа, трудно найти человека, более строгого, твердого и целеустремленного, чем я, кроме того, у кого я учился, – я говорю о Заратустре.
Лучше не знать ничего, чем многое – наполовину! Лучше на свой страх и риск быть дураком, чем мудрецом за счет чужих мнений! Я доискиваюсь основы:
– неважно, мала она или велика, называется болотом или небом. Пусть основа эта будет хотя бы в руку шириной – с меня достаточно: лишь бы была она основанием, на котором можно утвердиться!
– пусть хоть в руку шириной: на ней можно утвердиться. В истинно совестливом познании нет большого и малого".
"Так, может быть, ты – исследователь пиявок? – спросил Заратустра. – Может быть, ты, совестливый духом, до последних основ исследуешь пиявку?"
"О Заратустра, – отвечал совестливый духом, – это было бы слишком, если бы решился я на это!
Если что и познал я, так это мозг пиявки: это – мой мир!
Поистине, это целый мир! Но прости, здесь говорит уже гордость моя, ибо в этом нет мне равных. Потому и сказал я, что тут – я у себя дома.
Давно уже исследую я эту единственную вещь, мозг, пиявки, чтобы скользкая истина не ускользнула от меня! Здесь – мое царство!
– ради этого я пожертвовал всем, из-за одного этого все стало мне безразличным; и рядом со знанием моим – тьма невежества.
Совесть духа моего требует от меня, чтобы знал я что-нибудь одно и не знал ничего другого: мне отвратительны все половинчатые духом, все туманные, выспренние, мечтательные.
Там, где кончается честность моя, я слеп, и хочу быть слепым. Но там, где желаю я знать, хочу я быть честным, а значит – строгим, твердым, целеустремленным, жестоким и неумолимым.
Ты сказал некогда, о Заратустра: "Дух есть жизнь, которая сама надрезывает жизнь"; это привлекло меня и привело к учению твоему. И поистине, собственной кровью умножил я знание свое!"
"И это очевидно", – отвечал Заратустра: ибо с руки совестливого духом все еще лилась кровь. Десять пиявок впились в руку его.
"О ты, странный товарищ, сколь многому учит меня такая очевидность – ты сам! И быть может, не все осмелился бы я доверить слуху твоему, столь взыскательному!
Ну что ж! Здесь мы и расстанемся! Но я хочу снова увидеться с тобой. Там, наверху, дорога к пещере моей: этой ночью будешь ты желанным гостем моим!
Я хочу исцелить также и раны тела твоего, на которое я наступил: я еще подумаю об этом. А теперь мне надо спешить – меня призывает крик о помощи!"
Так говорил Заратустра.
Если я не ошибаюсь, это один из артефактов войны Фристона с Альтманом. Фристон делает по-старинке, Альтман - по-новому.
Да и даже если посмотреть на теории сознания - https://www.sciencedirect.com/science/article/pii/S0079610723001128 - смысла ни в одной из них нет. Соответственно это вопрос, какую из них Хайдеггер постулировал, в смысле - разве весь этот кьеркегороционизм и экзистенциализм наряду со всякими "Process & Reality" - разве это не спор о трудной проблеме сознания? Когда как тот же Ницше, в свойственной ему манере, увиливает от этой "ловушки джокира" и идёт дальше, не застревая на не слишком-то существенном (не потому что так не надо делать, а потому, что нет пока что решения, нет в этом необходимости для той роли, которую он исповедует (философа, т.е. философ, по его мнению, - это не горбун-учёный, ему нужно решать другие задачи и обладать несколько другими характеристиками)).
Наука процветает нынче и кажется с виду чрезвычайно добросовестной, между тем как то, до чего постепенно принизилась вся новейшая философия, этот остаток философии наших дней, возбуждает недоверие и уныние, если не насмешку и сострадание. Философия, сокращенная до «теории познания», фактически являющаяся не более как боязливой эпохистикой и учением о воздержании; философия, которая вовсе не переступает порога и с мучениями отказывает себе в праве на вход, - это философия при последнем издыхании, некий конец, некая агония, нечто возбуждающее сострадание. Как могла бы такая философия - господствовать!
Заратустра, занятый своими мыслями, пошел дальше, спускаясь с гор, по лесам, мимо болотистых мест; и, как это может случиться со всяким, кто размышляет о трудном и нелегком, он нечаянно наступил на кого-то. И вот – разом посыпались ему в лицо крик боли, два проклятья и двадцать два скверных ругательства, так что Заратустра в испуге замахнулся палкой и к тому же ударил того, на кого наступил. Но он тотчас овладел собой, и сердце его смеялось над глупостью, которая только что совершилась.
"Прости, – сказал он приподнявшемуся с мрачным видом человеку, – не сердись и выслушай прежде всего такую притчу.
Подобно путнику, мечтающему о чем-то далеком, который на пустынной улице нечаянно толкает ногой спящую на солнце собаку;
– и подобно тому, как оба они вскакивают и бросаются друг на друга, словно смертельные враги, оба перепуганные насмерть, – точно так же случилось и с нами.
И все же – много ли надо, чтобы они отнеслись друг к другу с лаской. Ведь оба они – одинокие!"
"Кто бы ты ни был, – все еще гневаясь, отвечал незнакомец, – ты больно задел меня не только ногой, но и этим сравнением!
Взгляни, разве я собака?" – И с этими словами сидящий поднялся и вытащил голую руку свою из болота. А до этого он, притаившись и припав к земле, лежал у воды, словно охотник, выслеживающий дичь.
"Что с тобой? – воскликнул Заратустра в испуге, ибо увидел, что по руке незнакомца ручьями льется кровь, – что ты делаешь здесь, несчастный? Не укусы ли это какой-то мерзкой, подлой твари?"
Но истекающий кровью улыбнулся, хотя и не прошел еще гнев его. "Какое тебе дело? – ответил он, собираясь уходить. – Здесь я у себя дома, в своих владениях. Пусть меня спрашивает, кто хочет: но всякому болвану я не собираюсь отвечать".
"Ты ошибаешься, – с состраданием в голосе сказал Заратустра, удерживая его, – ты здесь не у себя, но в моем царстве, а тут ни с кем не должно случиться ничего дурного.
Называй меня как хочешь, – я тот, кем должен быть. Сам же я называю себя Заратустрой.
Вот что! Там, наверху, дорога ведет к пещере моей – это недалеко; не хочешь ли ты перевязать у меня свои раны?
Не повезло тебе в этой жизни, несчастный: сначала тебя ранил зверь, потом на тебя наступил человек!"
Но услышав имя Заратустры, пострадавший преобразился. "Какое везение! – воскликнул он. – Если что и привязывает меня еще к жизни, возбуждая мой интерес, то это один-единственный человек – Заратустра – и одна-единственная тварь – пиявка.
Ради этого и лежу я у болота, словно рыболов, и вот уже раз десять впивалась пиявка в руку мою, теперь же куда более прекрасного зверя привлекла кровь моя – самого Заратустру!
О счастье! О чудо! Да будет благословен тот день, что привел меня к этому болоту! Да будет благословенна наилучшая, сильнейшая из пиявок, ныне живущих, да будет благословенна пиявка совести – Заратустра!"
Так говорил незнакомец; и Заратустра радовался словам его и почтительной манере речи. "Кто ты? – спросил он, протягивая ему руку. – Еще много между нами невыясненного и неясного, но, кажется, светлый и погожий день уже наступает".
"Я – совестливый духом, – отвечал тот, – и в том, что касается духа, трудно найти человека, более строгого, твердого и целеустремленного, чем я, кроме того, у кого я учился, – я говорю о Заратустре.
Лучше не знать ничего, чем многое – наполовину! Лучше на свой страх и риск быть дураком, чем мудрецом за счет чужих мнений! Я доискиваюсь основы:
– неважно, мала она или велика, называется болотом или небом. Пусть основа эта будет хотя бы в руку шириной – с меня достаточно: лишь бы была она основанием, на котором можно утвердиться!
– пусть хоть в руку шириной: на ней можно утвердиться. В истинно совестливом познании нет большого и малого".
"Так, может быть, ты – исследователь пиявок? – спросил Заратустра. – Может быть, ты, совестливый духом, до последних основ исследуешь пиявку?"
"О Заратустра, – отвечал совестливый духом, – это было бы слишком, если бы решился я на это!
Если что и познал я, так это мозг пиявки: это – мой мир!
Поистине, это целый мир! Но прости, здесь говорит уже гордость моя, ибо в этом нет мне равных. Потому и сказал я, что тут – я у себя дома.
Давно уже исследую я эту единственную вещь, мозг, пиявки, чтобы скользкая истина не ускользнула от меня! Здесь – мое царство!
– ради этого я пожертвовал всем, из-за одного этого все стало мне безразличным; и рядом со знанием моим – тьма невежества.
Совесть духа моего требует от меня, чтобы знал я что-нибудь одно и не знал ничего другого: мне отвратительны все половинчатые духом, все туманные, выспренние, мечтательные.
Там, где кончается честность моя, я слеп, и хочу быть слепым. Но там, где желаю я знать, хочу я быть честным, а значит – строгим, твердым, целеустремленным, жестоким и неумолимым.
Ты сказал некогда, о Заратустра: "Дух есть жизнь, которая сама надрезывает жизнь"; это привлекло меня и привело к учению твоему. И поистине, собственной кровью умножил я знание свое!"
"И это очевидно", – отвечал Заратустра: ибо с руки совестливого духом все еще лилась кровь. Десять пиявок впились в руку его.
"О ты, странный товарищ, сколь многому учит меня такая очевидность – ты сам! И быть может, не все осмелился бы я доверить слуху твоему, столь взыскательному!
Ну что ж! Здесь мы и расстанемся! Но я хочу снова увидеться с тобой. Там, наверху, дорога к пещере моей: этой ночью будешь ты желанным гостем моим!
Я хочу исцелить также и раны тела твоего, на которое я наступил: я еще подумаю об этом. А теперь мне надо спешить – меня призывает крик о помощи!"
Так говорил Заратустра.
>>082
Если я не ошибаюсь, это один из артефактов войны Фристона с Альтманом. Фристон делает по-старинке, Альтман - по-новому.
Да и даже если посмотреть на теории сознания - https://www.sciencedirect.com/science/article/pii/S0079610723001128 - смысла ни в одной из них нет. Соответственно это вопрос, какую из них Хайдеггер постулировал, в смысле - разве весь этот кьеркегороционизм и экзистенциализм наряду со всякими "Process & Reality" - разве это не спор о трудной проблеме сознания? Когда как тот же Ницше, в свойственной ему манере, увиливает от этой "ловушки джокира" и идёт дальше, не застревая на не слишком-то существенном (не потому что так не надо делать, а потому, что нет пока что решения, нет в этом необходимости для той роли, которую он исповедует (философа, т.е. философ, по его мнению, - это не горбун-учёный, ему нужно решать другие задачи и обладать несколько другими характеристиками)).
Наука процветает нынче и кажется с виду чрезвычайно добросовестной, между тем как то, до чего постепенно принизилась вся новейшая философия, этот остаток философии наших дней, возбуждает недоверие и уныние, если не насмешку и сострадание. Философия, сокращенная до «теории познания», фактически являющаяся не более как боязливой эпохистикой и учением о воздержании; философия, которая вовсе не переступает порога и с мучениями отказывает себе в праве на вход, - это философия при последнем издыхании, некий конец, некая агония, нечто возбуждающее сострадание. Как могла бы такая философия - господствовать!
Заратустра, занятый своими мыслями, пошел дальше, спускаясь с гор, по лесам, мимо болотистых мест; и, как это может случиться со всяким, кто размышляет о трудном и нелегком, он нечаянно наступил на кого-то. И вот – разом посыпались ему в лицо крик боли, два проклятья и двадцать два скверных ругательства, так что Заратустра в испуге замахнулся палкой и к тому же ударил того, на кого наступил. Но он тотчас овладел собой, и сердце его смеялось над глупостью, которая только что совершилась.
"Прости, – сказал он приподнявшемуся с мрачным видом человеку, – не сердись и выслушай прежде всего такую притчу.
Подобно путнику, мечтающему о чем-то далеком, который на пустынной улице нечаянно толкает ногой спящую на солнце собаку;
– и подобно тому, как оба они вскакивают и бросаются друг на друга, словно смертельные враги, оба перепуганные насмерть, – точно так же случилось и с нами.
И все же – много ли надо, чтобы они отнеслись друг к другу с лаской. Ведь оба они – одинокие!"
"Кто бы ты ни был, – все еще гневаясь, отвечал незнакомец, – ты больно задел меня не только ногой, но и этим сравнением!
Взгляни, разве я собака?" – И с этими словами сидящий поднялся и вытащил голую руку свою из болота. А до этого он, притаившись и припав к земле, лежал у воды, словно охотник, выслеживающий дичь.
"Что с тобой? – воскликнул Заратустра в испуге, ибо увидел, что по руке незнакомца ручьями льется кровь, – что ты делаешь здесь, несчастный? Не укусы ли это какой-то мерзкой, подлой твари?"
Но истекающий кровью улыбнулся, хотя и не прошел еще гнев его. "Какое тебе дело? – ответил он, собираясь уходить. – Здесь я у себя дома, в своих владениях. Пусть меня спрашивает, кто хочет: но всякому болвану я не собираюсь отвечать".
"Ты ошибаешься, – с состраданием в голосе сказал Заратустра, удерживая его, – ты здесь не у себя, но в моем царстве, а тут ни с кем не должно случиться ничего дурного.
Называй меня как хочешь, – я тот, кем должен быть. Сам же я называю себя Заратустрой.
Вот что! Там, наверху, дорога ведет к пещере моей – это недалеко; не хочешь ли ты перевязать у меня свои раны?
Не повезло тебе в этой жизни, несчастный: сначала тебя ранил зверь, потом на тебя наступил человек!"
Но услышав имя Заратустры, пострадавший преобразился. "Какое везение! – воскликнул он. – Если что и привязывает меня еще к жизни, возбуждая мой интерес, то это один-единственный человек – Заратустра – и одна-единственная тварь – пиявка.
Ради этого и лежу я у болота, словно рыболов, и вот уже раз десять впивалась пиявка в руку мою, теперь же куда более прекрасного зверя привлекла кровь моя – самого Заратустру!
О счастье! О чудо! Да будет благословен тот день, что привел меня к этому болоту! Да будет благословенна наилучшая, сильнейшая из пиявок, ныне живущих, да будет благословенна пиявка совести – Заратустра!"
Так говорил незнакомец; и Заратустра радовался словам его и почтительной манере речи. "Кто ты? – спросил он, протягивая ему руку. – Еще много между нами невыясненного и неясного, но, кажется, светлый и погожий день уже наступает".
"Я – совестливый духом, – отвечал тот, – и в том, что касается духа, трудно найти человека, более строгого, твердого и целеустремленного, чем я, кроме того, у кого я учился, – я говорю о Заратустре.
Лучше не знать ничего, чем многое – наполовину! Лучше на свой страх и риск быть дураком, чем мудрецом за счет чужих мнений! Я доискиваюсь основы:
– неважно, мала она или велика, называется болотом или небом. Пусть основа эта будет хотя бы в руку шириной – с меня достаточно: лишь бы была она основанием, на котором можно утвердиться!
– пусть хоть в руку шириной: на ней можно утвердиться. В истинно совестливом познании нет большого и малого".
"Так, может быть, ты – исследователь пиявок? – спросил Заратустра. – Может быть, ты, совестливый духом, до последних основ исследуешь пиявку?"
"О Заратустра, – отвечал совестливый духом, – это было бы слишком, если бы решился я на это!
Если что и познал я, так это мозг пиявки: это – мой мир!
Поистине, это целый мир! Но прости, здесь говорит уже гордость моя, ибо в этом нет мне равных. Потому и сказал я, что тут – я у себя дома.
Давно уже исследую я эту единственную вещь, мозг, пиявки, чтобы скользкая истина не ускользнула от меня! Здесь – мое царство!
– ради этого я пожертвовал всем, из-за одного этого все стало мне безразличным; и рядом со знанием моим – тьма невежества.
Совесть духа моего требует от меня, чтобы знал я что-нибудь одно и не знал ничего другого: мне отвратительны все половинчатые духом, все туманные, выспренние, мечтательные.
Там, где кончается честность моя, я слеп, и хочу быть слепым. Но там, где желаю я знать, хочу я быть честным, а значит – строгим, твердым, целеустремленным, жестоким и неумолимым.
Ты сказал некогда, о Заратустра: "Дух есть жизнь, которая сама надрезывает жизнь"; это привлекло меня и привело к учению твоему. И поистине, собственной кровью умножил я знание свое!"
"И это очевидно", – отвечал Заратустра: ибо с руки совестливого духом все еще лилась кровь. Десять пиявок впились в руку его.
"О ты, странный товарищ, сколь многому учит меня такая очевидность – ты сам! И быть может, не все осмелился бы я доверить слуху твоему, столь взыскательному!
Ну что ж! Здесь мы и расстанемся! Но я хочу снова увидеться с тобой. Там, наверху, дорога к пещере моей: этой ночью будешь ты желанным гостем моим!
Я хочу исцелить также и раны тела твоего, на которое я наступил: я еще подумаю об этом. А теперь мне надо спешить – меня призывает крик о помощи!"
Так говорил Заратустра.
Если я не ошибаюсь, это один из артефактов войны Фристона с Альтманом. Фристон делает по-старинке, Альтман - по-новому.
Да и даже если посмотреть на теории сознания - https://www.sciencedirect.com/science/article/pii/S0079610723001128 - смысла ни в одной из них нет. Соответственно это вопрос, какую из них Хайдеггер постулировал, в смысле - разве весь этот кьеркегороционизм и экзистенциализм наряду со всякими "Process & Reality" - разве это не спор о трудной проблеме сознания? Когда как тот же Ницше, в свойственной ему манере, увиливает от этой "ловушки джокира" и идёт дальше, не застревая на не слишком-то существенном (не потому что так не надо делать, а потому, что нет пока что решения, нет в этом необходимости для той роли, которую он исповедует (философа, т.е. философ, по его мнению, - это не горбун-учёный, ему нужно решать другие задачи и обладать несколько другими характеристиками)).
Наука процветает нынче и кажется с виду чрезвычайно добросовестной, между тем как то, до чего постепенно принизилась вся новейшая философия, этот остаток философии наших дней, возбуждает недоверие и уныние, если не насмешку и сострадание. Философия, сокращенная до «теории познания», фактически являющаяся не более как боязливой эпохистикой и учением о воздержании; философия, которая вовсе не переступает порога и с мучениями отказывает себе в праве на вход, - это философия при последнем издыхании, некий конец, некая агония, нечто возбуждающее сострадание. Как могла бы такая философия - господствовать!
Заратустра, занятый своими мыслями, пошел дальше, спускаясь с гор, по лесам, мимо болотистых мест; и, как это может случиться со всяким, кто размышляет о трудном и нелегком, он нечаянно наступил на кого-то. И вот – разом посыпались ему в лицо крик боли, два проклятья и двадцать два скверных ругательства, так что Заратустра в испуге замахнулся палкой и к тому же ударил того, на кого наступил. Но он тотчас овладел собой, и сердце его смеялось над глупостью, которая только что совершилась.
"Прости, – сказал он приподнявшемуся с мрачным видом человеку, – не сердись и выслушай прежде всего такую притчу.
Подобно путнику, мечтающему о чем-то далеком, который на пустынной улице нечаянно толкает ногой спящую на солнце собаку;
– и подобно тому, как оба они вскакивают и бросаются друг на друга, словно смертельные враги, оба перепуганные насмерть, – точно так же случилось и с нами.
И все же – много ли надо, чтобы они отнеслись друг к другу с лаской. Ведь оба они – одинокие!"
"Кто бы ты ни был, – все еще гневаясь, отвечал незнакомец, – ты больно задел меня не только ногой, но и этим сравнением!
Взгляни, разве я собака?" – И с этими словами сидящий поднялся и вытащил голую руку свою из болота. А до этого он, притаившись и припав к земле, лежал у воды, словно охотник, выслеживающий дичь.
"Что с тобой? – воскликнул Заратустра в испуге, ибо увидел, что по руке незнакомца ручьями льется кровь, – что ты делаешь здесь, несчастный? Не укусы ли это какой-то мерзкой, подлой твари?"
Но истекающий кровью улыбнулся, хотя и не прошел еще гнев его. "Какое тебе дело? – ответил он, собираясь уходить. – Здесь я у себя дома, в своих владениях. Пусть меня спрашивает, кто хочет: но всякому болвану я не собираюсь отвечать".
"Ты ошибаешься, – с состраданием в голосе сказал Заратустра, удерживая его, – ты здесь не у себя, но в моем царстве, а тут ни с кем не должно случиться ничего дурного.
Называй меня как хочешь, – я тот, кем должен быть. Сам же я называю себя Заратустрой.
Вот что! Там, наверху, дорога ведет к пещере моей – это недалеко; не хочешь ли ты перевязать у меня свои раны?
Не повезло тебе в этой жизни, несчастный: сначала тебя ранил зверь, потом на тебя наступил человек!"
Но услышав имя Заратустры, пострадавший преобразился. "Какое везение! – воскликнул он. – Если что и привязывает меня еще к жизни, возбуждая мой интерес, то это один-единственный человек – Заратустра – и одна-единственная тварь – пиявка.
Ради этого и лежу я у болота, словно рыболов, и вот уже раз десять впивалась пиявка в руку мою, теперь же куда более прекрасного зверя привлекла кровь моя – самого Заратустру!
О счастье! О чудо! Да будет благословен тот день, что привел меня к этому болоту! Да будет благословенна наилучшая, сильнейшая из пиявок, ныне живущих, да будет благословенна пиявка совести – Заратустра!"
Так говорил незнакомец; и Заратустра радовался словам его и почтительной манере речи. "Кто ты? – спросил он, протягивая ему руку. – Еще много между нами невыясненного и неясного, но, кажется, светлый и погожий день уже наступает".
"Я – совестливый духом, – отвечал тот, – и в том, что касается духа, трудно найти человека, более строгого, твердого и целеустремленного, чем я, кроме того, у кого я учился, – я говорю о Заратустре.
Лучше не знать ничего, чем многое – наполовину! Лучше на свой страх и риск быть дураком, чем мудрецом за счет чужих мнений! Я доискиваюсь основы:
– неважно, мала она или велика, называется болотом или небом. Пусть основа эта будет хотя бы в руку шириной – с меня достаточно: лишь бы была она основанием, на котором можно утвердиться!
– пусть хоть в руку шириной: на ней можно утвердиться. В истинно совестливом познании нет большого и малого".
"Так, может быть, ты – исследователь пиявок? – спросил Заратустра. – Может быть, ты, совестливый духом, до последних основ исследуешь пиявку?"
"О Заратустра, – отвечал совестливый духом, – это было бы слишком, если бы решился я на это!
Если что и познал я, так это мозг пиявки: это – мой мир!
Поистине, это целый мир! Но прости, здесь говорит уже гордость моя, ибо в этом нет мне равных. Потому и сказал я, что тут – я у себя дома.
Давно уже исследую я эту единственную вещь, мозг, пиявки, чтобы скользкая истина не ускользнула от меня! Здесь – мое царство!
– ради этого я пожертвовал всем, из-за одного этого все стало мне безразличным; и рядом со знанием моим – тьма невежества.
Совесть духа моего требует от меня, чтобы знал я что-нибудь одно и не знал ничего другого: мне отвратительны все половинчатые духом, все туманные, выспренние, мечтательные.
Там, где кончается честность моя, я слеп, и хочу быть слепым. Но там, где желаю я знать, хочу я быть честным, а значит – строгим, твердым, целеустремленным, жестоким и неумолимым.
Ты сказал некогда, о Заратустра: "Дух есть жизнь, которая сама надрезывает жизнь"; это привлекло меня и привело к учению твоему. И поистине, собственной кровью умножил я знание свое!"
"И это очевидно", – отвечал Заратустра: ибо с руки совестливого духом все еще лилась кровь. Десять пиявок впились в руку его.
"О ты, странный товарищ, сколь многому учит меня такая очевидность – ты сам! И быть может, не все осмелился бы я доверить слуху твоему, столь взыскательному!
Ну что ж! Здесь мы и расстанемся! Но я хочу снова увидеться с тобой. Там, наверху, дорога к пещере моей: этой ночью будешь ты желанным гостем моим!
Я хочу исцелить также и раны тела твоего, на которое я наступил: я еще подумаю об этом. А теперь мне надо спешить – меня призывает крик о помощи!"
Так говорил Заратустра.
>>082
>>092
Ещё это (по крайней мере более понятно, хоть и упрощает смысл):
Для чего необходимо равнодушие. Ничего не может быть ошибочнее, как ждать конечных определений науки о начале и конце жизни, а пока думать о них так, как принято - хотя так обыкновенно советуют делать. Стремление получить достоверные сведения в этой области есть мистическая потребность - ничего больше - и вместе с тем скрытый и только мнимо-скептический род метафизического стремления, соединенный с мыслью, что еще не скоро узнается об этом что-нибудь достоверное, а пока “желающий знать” в праве не беспокоится о том, что находится в этой неизвестной области. Да нам, чтобы как следует во всей полноте прожить свою человеческую жизнь, и не надо знать об этих отдаленных горизонтах, так же как и муравью, чтобы быть хорошим муравьем. Лучше позаботиться об уяснении причины, по которой мы стали придавать этим вещам такую роковую важность, а для этого мы должны обратиться к истории этических и мистических настроений, так как только под влиянием этих настроений подозрительные вопросы познания сделались для нас такими ужасающе важными: в туманные области, куда стремится человеческой взор, не будучи в состоянии их проникнуть, внесли такие понятия, как вина и наказание с тем большей смелостью, чем темнее были эти области. Там привыкли исстари давать простор своей фантазии, так как не могли ничего ясно определить и убедили своих потомков принимать эти фантазии всерьез, считать их за истину и за что-то положительное. Теперь относительно вопросов конца мира не требуется истинного знания для борьбы с этим и мнимым знанием, а только равнодушие! Все остальное ближе к нам, чем то, что нам велели считать самым важным - под этим важным я разумею вопросы: зачем живет человек? Что ожидает его в будущем? Не больше чем эти вопросы касаются нас и вопросы философов - догматиков, все равно идеалистов, материалистов или реалистов. Все они стараются направить наш ум на решение вопросов, в которых не нужны ни вера, ни знание; даже для людей, наиболее любящих познание, полезно, когда то, что поддается исследованию и доступно разуму, окружено обманчивой полосой тумана, непроницаемой, вечно волнующейся и неопределимой. Только через сравнение царства тьмы на границах земного познания с светлым близким нам миром, знакомства с окружающим, это последнее приобретает большую цену в наших глазах. Мы должны опять сблизиться с повседневным и не пренебрегать им, устремляя взоры в облака, наполняя свое воображение ночными чудовищами. Человек жил слишком долго и бедственно на ступенях культуры целых столетий, в лесах, пещерах и болотах и под мрачными небесами и научился там презирать настоящее, окружающее и самую жизнь - а мы, живущие на более светлых пожитях природы и духа, получили от него в наследство, которое и до сих пор сохранилось в нашей крови, несколько этого яда презрения ко всему окружающему.
>>092
>эта цитата из ТГЗ
Ещё это (по крайней мере более понятно, хоть и упрощает смысл):
Для чего необходимо равнодушие. Ничего не может быть ошибочнее, как ждать конечных определений науки о начале и конце жизни, а пока думать о них так, как принято - хотя так обыкновенно советуют делать. Стремление получить достоверные сведения в этой области есть мистическая потребность - ничего больше - и вместе с тем скрытый и только мнимо-скептический род метафизического стремления, соединенный с мыслью, что еще не скоро узнается об этом что-нибудь достоверное, а пока “желающий знать” в праве не беспокоится о том, что находится в этой неизвестной области. Да нам, чтобы как следует во всей полноте прожить свою человеческую жизнь, и не надо знать об этих отдаленных горизонтах, так же как и муравью, чтобы быть хорошим муравьем. Лучше позаботиться об уяснении причины, по которой мы стали придавать этим вещам такую роковую важность, а для этого мы должны обратиться к истории этических и мистических настроений, так как только под влиянием этих настроений подозрительные вопросы познания сделались для нас такими ужасающе важными: в туманные области, куда стремится человеческой взор, не будучи в состоянии их проникнуть, внесли такие понятия, как вина и наказание с тем большей смелостью, чем темнее были эти области. Там привыкли исстари давать простор своей фантазии, так как не могли ничего ясно определить и убедили своих потомков принимать эти фантазии всерьез, считать их за истину и за что-то положительное. Теперь относительно вопросов конца мира не требуется истинного знания для борьбы с этим и мнимым знанием, а только равнодушие! Все остальное ближе к нам, чем то, что нам велели считать самым важным - под этим важным я разумею вопросы: зачем живет человек? Что ожидает его в будущем? Не больше чем эти вопросы касаются нас и вопросы философов - догматиков, все равно идеалистов, материалистов или реалистов. Все они стараются направить наш ум на решение вопросов, в которых не нужны ни вера, ни знание; даже для людей, наиболее любящих познание, полезно, когда то, что поддается исследованию и доступно разуму, окружено обманчивой полосой тумана, непроницаемой, вечно волнующейся и неопределимой. Только через сравнение царства тьмы на границах земного познания с светлым близким нам миром, знакомства с окружающим, это последнее приобретает большую цену в наших глазах. Мы должны опять сблизиться с повседневным и не пренебрегать им, устремляя взоры в облака, наполняя свое воображение ночными чудовищами. Человек жил слишком долго и бедственно на ступенях культуры целых столетий, в лесах, пещерах и болотах и под мрачными небесами и научился там презирать настоящее, окружающее и самую жизнь - а мы, живущие на более светлых пожитях природы и духа, получили от него в наследство, которое и до сих пор сохранилось в нашей крови, несколько этого яда презрения ко всему окружающему.
>>082
>>092
Ещё это (по крайней мере более понятно, хоть и упрощает смысл):
Для чего необходимо равнодушие. Ничего не может быть ошибочнее, как ждать конечных определений науки о начале и конце жизни, а пока думать о них так, как принято - хотя так обыкновенно советуют делать. Стремление получить достоверные сведения в этой области есть мистическая потребность - ничего больше - и вместе с тем скрытый и только мнимо-скептический род метафизического стремления, соединенный с мыслью, что еще не скоро узнается об этом что-нибудь достоверное, а пока “желающий знать” в праве не беспокоится о том, что находится в этой неизвестной области. Да нам, чтобы как следует во всей полноте прожить свою человеческую жизнь, и не надо знать об этих отдаленных горизонтах, так же как и муравью, чтобы быть хорошим муравьем. Лучше позаботиться об уяснении причины, по которой мы стали придавать этим вещам такую роковую важность, а для этого мы должны обратиться к истории этических и мистических настроений, так как только под влиянием этих настроений подозрительные вопросы познания сделались для нас такими ужасающе важными: в туманные области, куда стремится человеческой взор, не будучи в состоянии их проникнуть, внесли такие понятия, как вина и наказание с тем большей смелостью, чем темнее были эти области. Там привыкли исстари давать простор своей фантазии, так как не могли ничего ясно определить и убедили своих потомков принимать эти фантазии всерьез, считать их за истину и за что-то положительное. Теперь относительно вопросов конца мира не требуется истинного знания для борьбы с этим и мнимым знанием, а только равнодушие! Все остальное ближе к нам, чем то, что нам велели считать самым важным - под этим важным я разумею вопросы: зачем живет человек? Что ожидает его в будущем? Не больше чем эти вопросы касаются нас и вопросы философов - догматиков, все равно идеалистов, материалистов или реалистов. Все они стараются направить наш ум на решение вопросов, в которых не нужны ни вера, ни знание; даже для людей, наиболее любящих познание, полезно, когда то, что поддается исследованию и доступно разуму, окружено обманчивой полосой тумана, непроницаемой, вечно волнующейся и неопределимой. Только через сравнение царства тьмы на границах земного познания с светлым близким нам миром, знакомства с окружающим, это последнее приобретает большую цену в наших глазах. Мы должны опять сблизиться с повседневным и не пренебрегать им, устремляя взоры в облака, наполняя свое воображение ночными чудовищами. Человек жил слишком долго и бедственно на ступенях культуры целых столетий, в лесах, пещерах и болотах и под мрачными небесами и научился там презирать настоящее, окружающее и самую жизнь - а мы, живущие на более светлых пожитях природы и духа, получили от него в наследство, которое и до сих пор сохранилось в нашей крови, несколько этого яда презрения ко всему окружающему.
>>092
>эта цитата из ТГЗ
Ещё это (по крайней мере более понятно, хоть и упрощает смысл):
Для чего необходимо равнодушие. Ничего не может быть ошибочнее, как ждать конечных определений науки о начале и конце жизни, а пока думать о них так, как принято - хотя так обыкновенно советуют делать. Стремление получить достоверные сведения в этой области есть мистическая потребность - ничего больше - и вместе с тем скрытый и только мнимо-скептический род метафизического стремления, соединенный с мыслью, что еще не скоро узнается об этом что-нибудь достоверное, а пока “желающий знать” в праве не беспокоится о том, что находится в этой неизвестной области. Да нам, чтобы как следует во всей полноте прожить свою человеческую жизнь, и не надо знать об этих отдаленных горизонтах, так же как и муравью, чтобы быть хорошим муравьем. Лучше позаботиться об уяснении причины, по которой мы стали придавать этим вещам такую роковую важность, а для этого мы должны обратиться к истории этических и мистических настроений, так как только под влиянием этих настроений подозрительные вопросы познания сделались для нас такими ужасающе важными: в туманные области, куда стремится человеческой взор, не будучи в состоянии их проникнуть, внесли такие понятия, как вина и наказание с тем большей смелостью, чем темнее были эти области. Там привыкли исстари давать простор своей фантазии, так как не могли ничего ясно определить и убедили своих потомков принимать эти фантазии всерьез, считать их за истину и за что-то положительное. Теперь относительно вопросов конца мира не требуется истинного знания для борьбы с этим и мнимым знанием, а только равнодушие! Все остальное ближе к нам, чем то, что нам велели считать самым важным - под этим важным я разумею вопросы: зачем живет человек? Что ожидает его в будущем? Не больше чем эти вопросы касаются нас и вопросы философов - догматиков, все равно идеалистов, материалистов или реалистов. Все они стараются направить наш ум на решение вопросов, в которых не нужны ни вера, ни знание; даже для людей, наиболее любящих познание, полезно, когда то, что поддается исследованию и доступно разуму, окружено обманчивой полосой тумана, непроницаемой, вечно волнующейся и неопределимой. Только через сравнение царства тьмы на границах земного познания с светлым близким нам миром, знакомства с окружающим, это последнее приобретает большую цену в наших глазах. Мы должны опять сблизиться с повседневным и не пренебрегать им, устремляя взоры в облака, наполняя свое воображение ночными чудовищами. Человек жил слишком долго и бедственно на ступенях культуры целых столетий, в лесах, пещерах и болотах и под мрачными небесами и научился там презирать настоящее, окружающее и самую жизнь - а мы, живущие на более светлых пожитях природы и духа, получили от него в наследство, которое и до сих пор сохранилось в нашей крови, несколько этого яда презрения ко всему окружающему.
>>089
Как устреа социальная сисиема?
Как устреа социальная сисиема?
>>077
Стремление к искусству и красоте — это косвенное стремление к удовольствиям полового инстинкта, которые он сообщает головному мозгу. Мир стал совершенным благодаря «любви»...
Стремление к искусству и красоте — это косвенное стремление к удовольствиям полового инстинкта, которые он сообщает головному мозгу. Мир стал совершенным благодаря «любви»...
>>085
Нет, тупизна это не критерий истинности. Ровно наоборот.
В том-то и хуй, что когда истина "наличествует", то ей может воспользоваться любой дурак.
Критерии необходимы в поисках истины, чтобы хотя бы в общих чертах знать, что ищется.
>>087
1) Многое-в-малом.
2) Совершенство, завершенность. Т. е. когда ни прибавить, ни убавить.
Нет, тупизна это не критерий истинности. Ровно наоборот.
>Критерий истинности - истина, её наличие)
В том-то и хуй, что когда истина "наличествует", то ей может воспользоваться любой дурак.
Критерии необходимы в поисках истины, чтобы хотя бы в общих чертах знать, что ищется.
>>087
>А критерий красоты?
1) Многое-в-малом.
2) Совершенство, завершенность. Т. е. когда ни прибавить, ни убавить.
>>085
У самого смелого из нас не хватает храбрости на то, что он действительно знает... Степень и сила его храбрости решает, где кто-то останавливается или еще нет, где кто-то судит «вот правда»; больше, чем любая тонкость или тупость глаза и ума.
У самого смелого из нас не хватает храбрости на то, что он действительно знает... Степень и сила его храбрости решает, где кто-то останавливается или еще нет, где кто-то судит «вот правда»; больше, чем любая тонкость или тупость глаза и ума.
>>113
Первый абзац весьма сомнительный, но может не хватает контекста. Второй абзац годный. По дефолту все люди наивные реалисты, так дано нам интуитивно, так заложено в языке и культуре. Мы что-то получаем, радуемся этому, и воспринимаем, что радость/счастье исходит из этого объекта/события, хотя все произошло только в нашей голове.
Первый абзац весьма сомнительный, но может не хватает контекста. Второй абзац годный. По дефолту все люди наивные реалисты, так дано нам интуитивно, так заложено в языке и культуре. Мы что-то получаем, радуемся этому, и воспринимаем, что радость/счастье исходит из этого объекта/события, хотя все произошло только в нашей голове.
>>113
Говорят что Франкл никаких таких ужасов концлагеря не испытывал, так что этот момент стоит проверить.
Остальное - спорно с точки зрения какого-нибудь психолога или психоаналитика (наверняка он может найти примеры эмоционально нестабильных, ведущих себя подобно детям, - но смысл жизни не ищущих, "несерьёзных").
Говорят что Франкл никаких таких ужасов концлагеря не испытывал, так что этот момент стоит проверить.
Остальное - спорно с точки зрения какого-нибудь психолога или психоаналитика (наверняка он может найти примеры эмоционально нестабильных, ведущих себя подобно детям, - но смысл жизни не ищущих, "несерьёзных").
Добрый день, что посоветуете почитать из современной философии?
Знаю что современной философии можно назвать то что было 100 лет назад, но все же
Знаю что современной философии можно назвать то что было 100 лет назад, но все же
>>119
Зависть к пенису
Зависть к пенису
>>118
Шиз, у тебя опять адхоминем обострился. То что цель/смысл жизни важен понятно и без Франкла. Без всяких концлагерей в кризис среднего возраста (экзистенциальный) люди миллионами самовыпиливаются, чахнут от психосоматики, спиваются, пытаясь забыться. Раньше функцию психотерапии выполняла религия, теперь вот так.
> Франкл никаких таких ужасов концлагеря не испытывал
Шиз, у тебя опять адхоминем обострился. То что цель/смысл жизни важен понятно и без Франкла. Без всяких концлагерей в кризис среднего возраста (экзистенциальный) люди миллионами самовыпиливаются, чахнут от психосоматики, спиваются, пытаясь забыться. Раньше функцию психотерапии выполняла религия, теперь вот так.
>>125
По какой причине?
>кризис среднего возраста (экзистенциальный) люди миллионами самовыпиливаются,
По какой причине?
>>125
Я уже с первых слов вижу что ты снова сам с собой разговариваешь, а зачем?..
Я уже с первых слов вижу что ты снова сам с собой разговариваешь, а зачем?..
>>125
Первый принцип: лучше, когда есть хоть какое-нибудь объяснение, чем когда нет никакого. Так как дело идет, в сущности, лишь о желании освободиться от угнетающих представлений, то в средствах освободиться от них не бывают особенно разборчивы: первое представление, которым незнакомое объясняется как знакомое, действует так благотворно, что его «считают истинным». Доказательство от удовольствия («силы») как критерий истины. – Итак, инстинкт причинности обусловливается и возбуждается чувством страха. «Почему?» должно, если только возможно, не столько давать причину ради нее самой, сколько, скорее, причину определенного сорта, – успокаивающую, освобождающую, облегчающую. Первым следствием такой потребности оказывается то, что в качестве причины подставляется нечто уже знакомое, пережитое, записанное в воспоминании. Новое, неизведанное, чуждое в качестве причины исключается. – Таким образом, ища причин, ищут не просто некий вид объяснений, а избранный и привилегированный вид объяснений – такой, благодаря которым быстрее и надежней всего устраняется чувство чуждого, нового, неизведанного, – словом, самых привычных объяснений. – Следствие: один вид установления причин все более перевешивает, концентрируется в систему и, наконец, выступает доминирующим, т.е. просто исключающим другие причины и объяснения.
Это не психотерапия, это удовлетворение запросов/потребностей. Нормальная, "классическая" психотерапия обычно работает с чем-то конкретным, симптомом (вроде нервных тиков, проверки запирания двери). Так что я не знаю, зачем ты пишешь о том, чего даже близко не касался (включая "кризисы среднего возраста" - ну если ты этого коснулся, то, видимо, "ты так ничего и не понял, опять").
>функцию психотерапии выполняла религия
Первый принцип: лучше, когда есть хоть какое-нибудь объяснение, чем когда нет никакого. Так как дело идет, в сущности, лишь о желании освободиться от угнетающих представлений, то в средствах освободиться от них не бывают особенно разборчивы: первое представление, которым незнакомое объясняется как знакомое, действует так благотворно, что его «считают истинным». Доказательство от удовольствия («силы») как критерий истины. – Итак, инстинкт причинности обусловливается и возбуждается чувством страха. «Почему?» должно, если только возможно, не столько давать причину ради нее самой, сколько, скорее, причину определенного сорта, – успокаивающую, освобождающую, облегчающую. Первым следствием такой потребности оказывается то, что в качестве причины подставляется нечто уже знакомое, пережитое, записанное в воспоминании. Новое, неизведанное, чуждое в качестве причины исключается. – Таким образом, ища причин, ищут не просто некий вид объяснений, а избранный и привилегированный вид объяснений – такой, благодаря которым быстрее и надежней всего устраняется чувство чуждого, нового, неизведанного, – словом, самых привычных объяснений. – Следствие: один вид установления причин все более перевешивает, концентрируется в систему и, наконец, выступает доминирующим, т.е. просто исключающим другие причины и объяснения.
Это не психотерапия, это удовлетворение запросов/потребностей. Нормальная, "классическая" психотерапия обычно работает с чем-то конкретным, симптомом (вроде нервных тиков, проверки запирания двери). Так что я не знаю, зачем ты пишешь о том, чего даже близко не касался (включая "кризисы среднего возраста" - ну если ты этого коснулся, то, видимо, "ты так ничего и не понял, опять").
>>125
Ещё это...
Под властью христианских предрассудков этого вопроса вообще не существовало: смысл заключался в спасении индивидуальной души; тем более или менее в продолжительности существования человечества не принималось во внимание. Лучшие христиане желали, чтобы это закончилось как можно скорее: - не было сомнений в том, что нужно личности... Задача теперь стояла перед каждым индивидуумом, как и в любом будущем перед будущим человеком: ценность, смысл, круг ценностей было фиксированным, безусловным, вечным, единым с Богом... То, что отклонялось от этого вечного типа, было греховным, дьявольским, осужденным...
Центр тяжести каждой души находился внутри нее самой: спасение или проклятие! Спасение вечной души! Самая крайняя форма самоутверждения... Для каждой души было только одно совершенство; просто идеал; только один путь к спасению... Самая крайняя форма равенства, связанная с оптическим увеличением собственной значимости до бессмысленности... Множество бессмысленно важных душ, свернувшихся вокруг себя страшным страхом...
Теперь уже никто не верит в эту нелепую помпезность: и мы процедили нашу мудрость через сито презрения. Тем не менее, оптическая привычка искать человеческую ценность в подходе к идеальному человеку остается непоколебимой: по существу сохраняется и перспектива самосовершенствования, и равенство перед идеалом. Вкратце: человек верит, что знает, какова конечная желательность идеального человека...
Но эта вера является лишь результатом огромного баловства христианским идеалом, который сразу же отвергается при каждом внимательном рассмотрении «идеального типа». Считается, во-первых, знать, что желательно приближаться к одному типу; во-вторых, знать, что это за тип; в-третьих, что всякое отклонение от этого типа есть упадок, торможение, потеря силы и могущества со стороны человека... Мы мечтаем о таких условиях, в которых этот совершенный человек будет иметь за собой громадное численное большинство: наше у социалистов она тоже выше, даже господа утилитаристы не довели. — Кажется, это представляет собой цель в развитии человечества: в любом случае вера в движение к идеалу — единственная форма, в которой сегодня мыслится своего рода цель в человеческой истории. Резюмируя: приход «Царства Божия» был отложен в будущее, на землю, в человеческое царство – но в основном вера в старый идеал сохранилась…
>религия
Ещё это...
Под властью христианских предрассудков этого вопроса вообще не существовало: смысл заключался в спасении индивидуальной души; тем более или менее в продолжительности существования человечества не принималось во внимание. Лучшие христиане желали, чтобы это закончилось как можно скорее: - не было сомнений в том, что нужно личности... Задача теперь стояла перед каждым индивидуумом, как и в любом будущем перед будущим человеком: ценность, смысл, круг ценностей было фиксированным, безусловным, вечным, единым с Богом... То, что отклонялось от этого вечного типа, было греховным, дьявольским, осужденным...
Центр тяжести каждой души находился внутри нее самой: спасение или проклятие! Спасение вечной души! Самая крайняя форма самоутверждения... Для каждой души было только одно совершенство; просто идеал; только один путь к спасению... Самая крайняя форма равенства, связанная с оптическим увеличением собственной значимости до бессмысленности... Множество бессмысленно важных душ, свернувшихся вокруг себя страшным страхом...
Теперь уже никто не верит в эту нелепую помпезность: и мы процедили нашу мудрость через сито презрения. Тем не менее, оптическая привычка искать человеческую ценность в подходе к идеальному человеку остается непоколебимой: по существу сохраняется и перспектива самосовершенствования, и равенство перед идеалом. Вкратце: человек верит, что знает, какова конечная желательность идеального человека...
Но эта вера является лишь результатом огромного баловства христианским идеалом, который сразу же отвергается при каждом внимательном рассмотрении «идеального типа». Считается, во-первых, знать, что желательно приближаться к одному типу; во-вторых, знать, что это за тип; в-третьих, что всякое отклонение от этого типа есть упадок, торможение, потеря силы и могущества со стороны человека... Мы мечтаем о таких условиях, в которых этот совершенный человек будет иметь за собой громадное численное большинство: наше у социалистов она тоже выше, даже господа утилитаристы не довели. — Кажется, это представляет собой цель в развитии человечества: в любом случае вера в движение к идеалу — единственная форма, в которой сегодня мыслится своего рода цель в человеческой истории. Резюмируя: приход «Царства Божия» был отложен в будущее, на землю, в человеческое царство – но в основном вера в старый идеал сохранилась…
>>125
Ещё это...
Под властью христианских предрассудков этого вопроса вообще не существовало: смысл заключался в спасении индивидуальной души; тем более или менее в продолжительности существования человечества не принималось во внимание. Лучшие христиане желали, чтобы это закончилось как можно скорее: - не было сомнений в том, что нужно личности... Задача теперь стояла перед каждым индивидуумом, как и в любом будущем перед будущим человеком: ценность, смысл, круг ценностей было фиксированным, безусловным, вечным, единым с Богом... То, что отклонялось от этого вечного типа, было греховным, дьявольским, осужденным...
Центр тяжести каждой души находился внутри нее самой: спасение или проклятие! Спасение вечной души! Самая крайняя форма самоутверждения... Для каждой души было только одно совершенство; просто идеал; только один путь к спасению... Самая крайняя форма равенства, связанная с оптическим увеличением собственной значимости до бессмысленности... Множество бессмысленно важных душ, свернувшихся вокруг себя страшным страхом...
Теперь уже никто не верит в эту нелепую помпезность: и мы процедили нашу мудрость через сито презрения. Тем не менее, оптическая привычка искать человеческую ценность в подходе к идеальному человеку остается непоколебимой: по существу сохраняется и перспектива самосовершенствования, и равенство перед идеалом. Вкратце: человек верит, что знает, какова конечная желательность идеального человека...
Но эта вера является лишь результатом огромного баловства христианским идеалом, который сразу же отвергается при каждом внимательном рассмотрении «идеального типа». Считается, во-первых, знать, что желательно приближаться к одному типу; во-вторых, знать, что это за тип; в-третьих, что всякое отклонение от этого типа есть упадок, торможение, потеря силы и могущества со стороны человека... Мы мечтаем о таких условиях, в которых этот совершенный человек будет иметь за собой громадное численное большинство: наше у социалистов она тоже выше, даже господа утилитаристы не довели. — Кажется, это представляет собой цель в развитии человечества: в любом случае вера в движение к идеалу — единственная форма, в которой сегодня мыслится своего рода цель в человеческой истории. Резюмируя: приход «Царства Божия» был отложен в будущее, на землю, в человеческое царство – но в основном вера в старый идеал сохранилась…
>религия
Ещё это...
Под властью христианских предрассудков этого вопроса вообще не существовало: смысл заключался в спасении индивидуальной души; тем более или менее в продолжительности существования человечества не принималось во внимание. Лучшие христиане желали, чтобы это закончилось как можно скорее: - не было сомнений в том, что нужно личности... Задача теперь стояла перед каждым индивидуумом, как и в любом будущем перед будущим человеком: ценность, смысл, круг ценностей было фиксированным, безусловным, вечным, единым с Богом... То, что отклонялось от этого вечного типа, было греховным, дьявольским, осужденным...
Центр тяжести каждой души находился внутри нее самой: спасение или проклятие! Спасение вечной души! Самая крайняя форма самоутверждения... Для каждой души было только одно совершенство; просто идеал; только один путь к спасению... Самая крайняя форма равенства, связанная с оптическим увеличением собственной значимости до бессмысленности... Множество бессмысленно важных душ, свернувшихся вокруг себя страшным страхом...
Теперь уже никто не верит в эту нелепую помпезность: и мы процедили нашу мудрость через сито презрения. Тем не менее, оптическая привычка искать человеческую ценность в подходе к идеальному человеку остается непоколебимой: по существу сохраняется и перспектива самосовершенствования, и равенство перед идеалом. Вкратце: человек верит, что знает, какова конечная желательность идеального человека...
Но эта вера является лишь результатом огромного баловства христианским идеалом, который сразу же отвергается при каждом внимательном рассмотрении «идеального типа». Считается, во-первых, знать, что желательно приближаться к одному типу; во-вторых, знать, что это за тип; в-третьих, что всякое отклонение от этого типа есть упадок, торможение, потеря силы и могущества со стороны человека... Мы мечтаем о таких условиях, в которых этот совершенный человек будет иметь за собой громадное численное большинство: наше у социалистов она тоже выше, даже господа утилитаристы не довели. — Кажется, это представляет собой цель в развитии человечества: в любом случае вера в движение к идеалу — единственная форма, в которой сегодня мыслится своего рода цель в человеческой истории. Резюмируя: приход «Царства Божия» был отложен в будущее, на землю, в человеческое царство – но в основном вера в старый идеал сохранилась…
>>131
Шизик, ты триггеришься на вбитые в тебя стимулы, психотерапия не от слова психотерапевт, на которое ты триггернулся, а от слов психика и терапия, это может все что угодно, хоть самовнушение, хоть медитация, хоть мантра.
> Это не психотерапия, это удовлетворение запросов/потребностей. Нормальная, "классическая" психотерапия обычно работает с чем-то конкретным, симптомом (вроде нервных тиков, проверки запирания двери).
Шизик, ты триггеришься на вбитые в тебя стимулы, психотерапия не от слова психотерапевт, на которое ты триггернулся, а от слов психика и терапия, это может все что угодно, хоть самовнушение, хоть медитация, хоть мантра.
>>133
Я сижу и не могу надивиться на твою необыкновенную способность так точно описывать самого себя таким малым количеством букв в предложении. Просто. Аплодирую.
На остальное отвечать смысла нет, ты не разбираешься в теме (и не можешь очертить условия медицинской практики этого, например объект и предмет исследования, а также то, за что будет страховая выплачивать деньги, критерии эффективности этого и т.д.). Пока что я вижу от тебя только сплошную мантру, которую ты себе в качестве "психотерапии" и талдычишь, зачем-то агрессируя на экранчик перед самим собой... В любом случае, у тебя философское рассуждение даже и не начиналось, как и разумение что психотерапия (полунаучное либо научное) и религия (сотериология, прежде всего вера а не эмпирия либо аргументированная теория) - это совсем разные вещи.
Я сижу и не могу надивиться на твою необыкновенную способность так точно описывать самого себя таким малым количеством букв в предложении. Просто. Аплодирую.
На остальное отвечать смысла нет, ты не разбираешься в теме (и не можешь очертить условия медицинской практики этого, например объект и предмет исследования, а также то, за что будет страховая выплачивать деньги, критерии эффективности этого и т.д.). Пока что я вижу от тебя только сплошную мантру, которую ты себе в качестве "психотерапии" и талдычишь, зачем-то агрессируя на экранчик перед самим собой... В любом случае, у тебя философское рассуждение даже и не начиналось, как и разумение что психотерапия (полунаучное либо научное) и религия (сотериология, прежде всего вера а не эмпирия либо аргументированная теория) - это совсем разные вещи.
>>133
Для хоть какого-нибудь примера я просто поясню: вот это - не психотерапия, это - компенсация (в пределе ведущая к декомпенсации и ухудшению симптома/синдрома). Другими словами, "самолечение".
>хоть самовнушение
Для хоть какого-нибудь примера я просто поясню: вот это - не психотерапия, это - компенсация (в пределе ведущая к декомпенсации и ухудшению симптома/синдрома). Другими словами, "самолечение".
>>135
Психотерапия это общее понятие, в которое входит медицинская психотерапия (на которой ты зациклился) и любые методы работы с психикой, хоть компенсация, хоть коупинг, хоть самовнушение и т.д. У тебя с логикой проблемы, ты общие и видовые понятия не разделяешь, триггеришься на омонимы, не отдупляя понятие из контекста.
> вот это - не психотерапия, это - компенсация
Психотерапия это общее понятие, в которое входит медицинская психотерапия (на которой ты зациклился) и любые методы работы с психикой, хоть компенсация, хоть коупинг, хоть самовнушение и т.д. У тебя с логикой проблемы, ты общие и видовые понятия не разделяешь, триггеришься на омонимы, не отдупляя понятие из контекста.
>>136
А у тебя проблемы с воспитанием, это уж точно. Психотерапия, как ты написал, предполагает объект и действие над объектом, которое приводит объект к целевому состоянию (например, устраняет расстройство). Окромя определённых уловок и ограничений, интересных разве что страховым и прочим бюрократическим, биоэтическим и корпоративным машинам, она не предполагает любое изменение объекта в любом направлении, как это пытаешься утверждать ты (психотерапия это прежде всего устранение или хотя бы паллиативные действия над расстройством (не над болезнью, болезни - это нечто заразное)). Она и не предполагает никакое "спасение", сотериологию, - на которой всегда сосредоточена практически любая религия. Не понимая сути явления, ты начинаешь меня критиковать, к логике апеллируя лишь для виду, когда как логика если и может быть применена в данном случае, то только после того, как будет разъяснены, до конца, все основные понятия обсуждаемого явления. Иначе в логике здесь смысла и нет, тем более нет смысла ставить её выше истинности как таковой - как ты пытаешься это сделать прямо сейчас, не пытаясь дать развёрнутых определений тем скрытым тобою позициям, на которые, как тебе ощущается, я совершаю "нападение" (задевая, видимо, всю твою гордость и чувство самоуважения).
А у тебя проблемы с воспитанием, это уж точно. Психотерапия, как ты написал, предполагает объект и действие над объектом, которое приводит объект к целевому состоянию (например, устраняет расстройство). Окромя определённых уловок и ограничений, интересных разве что страховым и прочим бюрократическим, биоэтическим и корпоративным машинам, она не предполагает любое изменение объекта в любом направлении, как это пытаешься утверждать ты (психотерапия это прежде всего устранение или хотя бы паллиативные действия над расстройством (не над болезнью, болезни - это нечто заразное)). Она и не предполагает никакое "спасение", сотериологию, - на которой всегда сосредоточена практически любая религия. Не понимая сути явления, ты начинаешь меня критиковать, к логике апеллируя лишь для виду, когда как логика если и может быть применена в данном случае, то только после того, как будет разъяснены, до конца, все основные понятия обсуждаемого явления. Иначе в логике здесь смысла и нет, тем более нет смысла ставить её выше истинности как таковой - как ты пытаешься это сделать прямо сейчас, не пытаясь дать развёрнутых определений тем скрытым тобою позициям, на которые, как тебе ощущается, я совершаю "нападение" (задевая, видимо, всю твою гордость и чувство самоуважения).
>>134
Все понятно, начитался Франкла и все через его призму смотришь, еблан одномерный.
Все понятно, начитался Франкла и все через его призму смотришь, еблан одномерный.
>Эта точка зрения не получила, однако, всеобщего признания. Её отрицал, например, создатель логотерапии Виктор Франкл, подчёркивая, что, в противоположность задачам психотерапии, целью религии является не исцеление, а спасение души
>>137
Сам себе человек не объект? Не трясись. Логику подтяни лучше. Так и будешь в понятиях путаться и молоть всякую чепуху.
> Психотерапия, как ты написал, предполагает объект и действие над объектом
Сам себе человек не объект? Не трясись. Логику подтяни лучше. Так и будешь в понятиях путаться и молоть всякую чепуху.
22 Кб, 300x230>>138
Снова мимо. Садись, двоечник.
Коренное значение слова "спасение" - это здоровье. Это имеет соответствующий диапазон значений, поскольку здоровье может быть физическим, социальным, политическим, экономическим, экологическим, ментальным, духовным и моральным. Ни одно из этих измерений не имеет отношения к тому, что основные религиозные традиции понимают под спасением. Они рассматривают жизнь в целом в ее широком контексте и, в частности, процветание человека. Для этого существует множество других ключевых терминов, помимо спасения, — искупление, единение с божественным, свобода или раскрепощение, просветление, мир, блаженство и так далее. Я буду использовать термин "спасение", поскольку его коренное значение - здоровье - имеет то преимущество, что оно применяется более широко, чем большинство других.
Из-за своей многогранности спасение - это тема, в которой сходятся большинство ключевых богословских вопросов, и поэтому это подходящее место для завершения серии наших богословских исследований. Но именно из-за всех этих аспектов с ней особенно трудно справиться. Это связано с самим собой, с Богом и со всем миром одновременно, и большинство традиций учат, что для истинного понимания спасения требуется личное преображение. Мы уже сталкивались с этой дилеммой в предыдущих главах, но здесь она, пожалуй, стоит наиболее остро.
Изучение религий может быть здесь очень полезным, если оно дает некоторое представление о том, что на самом деле означает спасение в рамках определенных традиций.
Феноменологические описания, которые пытаются вывести за скобки убеждения наблюдателя и понять значение спасения в христианстве, буддизме, исламе или какой-либо другой традиции, могут помочь представить и понять, каково это - когда твоя жизнь устроена подобным образом. То же самое можно сказать и о хорошей социальной антропологии, которую создает антрополог, участвующий, возможно, на протяжении десятилетий в жизни изучаемого сообщества. Это может быть дополнено рядом других научных исследований. Но ни одно из них, по отдельности или вместе взятые, не может заменить теологическую мысль, которая участвует в ключевых дискуссиях о спасении внутри традиций и между ними и которая исследует не только вопросы смысла, но и вопросы истины, красоты и практики. Хорошая теология старается отдать должное всем упомянутым исследованиям, но она постоянно связывает их между собой, преодолевая их собственные границы, и исследует вопросы, которые ни одно из них не считает своей специальностью.
Снова мимо. Садись, двоечник.
Коренное значение слова "спасение" - это здоровье. Это имеет соответствующий диапазон значений, поскольку здоровье может быть физическим, социальным, политическим, экономическим, экологическим, ментальным, духовным и моральным. Ни одно из этих измерений не имеет отношения к тому, что основные религиозные традиции понимают под спасением. Они рассматривают жизнь в целом в ее широком контексте и, в частности, процветание человека. Для этого существует множество других ключевых терминов, помимо спасения, — искупление, единение с божественным, свобода или раскрепощение, просветление, мир, блаженство и так далее. Я буду использовать термин "спасение", поскольку его коренное значение - здоровье - имеет то преимущество, что оно применяется более широко, чем большинство других.
Из-за своей многогранности спасение - это тема, в которой сходятся большинство ключевых богословских вопросов, и поэтому это подходящее место для завершения серии наших богословских исследований. Но именно из-за всех этих аспектов с ней особенно трудно справиться. Это связано с самим собой, с Богом и со всем миром одновременно, и большинство традиций учат, что для истинного понимания спасения требуется личное преображение. Мы уже сталкивались с этой дилеммой в предыдущих главах, но здесь она, пожалуй, стоит наиболее остро.
Изучение религий может быть здесь очень полезным, если оно дает некоторое представление о том, что на самом деле означает спасение в рамках определенных традиций.
Феноменологические описания, которые пытаются вывести за скобки убеждения наблюдателя и понять значение спасения в христианстве, буддизме, исламе или какой-либо другой традиции, могут помочь представить и понять, каково это - когда твоя жизнь устроена подобным образом. То же самое можно сказать и о хорошей социальной антропологии, которую создает антрополог, участвующий, возможно, на протяжении десятилетий в жизни изучаемого сообщества. Это может быть дополнено рядом других научных исследований. Но ни одно из них, по отдельности или вместе взятые, не может заменить теологическую мысль, которая участвует в ключевых дискуссиях о спасении внутри традиций и между ними и которая исследует не только вопросы смысла, но и вопросы истины, красоты и практики. Хорошая теология старается отдать должное всем упомянутым исследованиям, но она постоянно связывает их между собой, преодолевая их собственные границы, и исследует вопросы, которые ни одно из них не считает своей специальностью.
22 Кб, 300x230>>138
Снова мимо. Садись, двоечник.
Коренное значение слова "спасение" - это здоровье. Это имеет соответствующий диапазон значений, поскольку здоровье может быть физическим, социальным, политическим, экономическим, экологическим, ментальным, духовным и моральным. Ни одно из этих измерений не имеет отношения к тому, что основные религиозные традиции понимают под спасением. Они рассматривают жизнь в целом в ее широком контексте и, в частности, процветание человека. Для этого существует множество других ключевых терминов, помимо спасения, — искупление, единение с божественным, свобода или раскрепощение, просветление, мир, блаженство и так далее. Я буду использовать термин "спасение", поскольку его коренное значение - здоровье - имеет то преимущество, что оно применяется более широко, чем большинство других.
Из-за своей многогранности спасение - это тема, в которой сходятся большинство ключевых богословских вопросов, и поэтому это подходящее место для завершения серии наших богословских исследований. Но именно из-за всех этих аспектов с ней особенно трудно справиться. Это связано с самим собой, с Богом и со всем миром одновременно, и большинство традиций учат, что для истинного понимания спасения требуется личное преображение. Мы уже сталкивались с этой дилеммой в предыдущих главах, но здесь она, пожалуй, стоит наиболее остро.
Изучение религий может быть здесь очень полезным, если оно дает некоторое представление о том, что на самом деле означает спасение в рамках определенных традиций.
Феноменологические описания, которые пытаются вывести за скобки убеждения наблюдателя и понять значение спасения в христианстве, буддизме, исламе или какой-либо другой традиции, могут помочь представить и понять, каково это - когда твоя жизнь устроена подобным образом. То же самое можно сказать и о хорошей социальной антропологии, которую создает антрополог, участвующий, возможно, на протяжении десятилетий в жизни изучаемого сообщества. Это может быть дополнено рядом других научных исследований. Но ни одно из них, по отдельности или вместе взятые, не может заменить теологическую мысль, которая участвует в ключевых дискуссиях о спасении внутри традиций и между ними и которая исследует не только вопросы смысла, но и вопросы истины, красоты и практики. Хорошая теология старается отдать должное всем упомянутым исследованиям, но она постоянно связывает их между собой, преодолевая их собственные границы, и исследует вопросы, которые ни одно из них не считает своей специальностью.
Снова мимо. Садись, двоечник.
Коренное значение слова "спасение" - это здоровье. Это имеет соответствующий диапазон значений, поскольку здоровье может быть физическим, социальным, политическим, экономическим, экологическим, ментальным, духовным и моральным. Ни одно из этих измерений не имеет отношения к тому, что основные религиозные традиции понимают под спасением. Они рассматривают жизнь в целом в ее широком контексте и, в частности, процветание человека. Для этого существует множество других ключевых терминов, помимо спасения, — искупление, единение с божественным, свобода или раскрепощение, просветление, мир, блаженство и так далее. Я буду использовать термин "спасение", поскольку его коренное значение - здоровье - имеет то преимущество, что оно применяется более широко, чем большинство других.
Из-за своей многогранности спасение - это тема, в которой сходятся большинство ключевых богословских вопросов, и поэтому это подходящее место для завершения серии наших богословских исследований. Но именно из-за всех этих аспектов с ней особенно трудно справиться. Это связано с самим собой, с Богом и со всем миром одновременно, и большинство традиций учат, что для истинного понимания спасения требуется личное преображение. Мы уже сталкивались с этой дилеммой в предыдущих главах, но здесь она, пожалуй, стоит наиболее остро.
Изучение религий может быть здесь очень полезным, если оно дает некоторое представление о том, что на самом деле означает спасение в рамках определенных традиций.
Феноменологические описания, которые пытаются вывести за скобки убеждения наблюдателя и понять значение спасения в христианстве, буддизме, исламе или какой-либо другой традиции, могут помочь представить и понять, каково это - когда твоя жизнь устроена подобным образом. То же самое можно сказать и о хорошей социальной антропологии, которую создает антрополог, участвующий, возможно, на протяжении десятилетий в жизни изучаемого сообщества. Это может быть дополнено рядом других научных исследований. Но ни одно из них, по отдельности или вместе взятые, не может заменить теологическую мысль, которая участвует в ключевых дискуссиях о спасении внутри традиций и между ними и которая исследует не только вопросы смысла, но и вопросы истины, красоты и практики. Хорошая теология старается отдать должное всем упомянутым исследованиям, но она постоянно связывает их между собой, преодолевая их собственные границы, и исследует вопросы, которые ни одно из них не считает своей специальностью.
>>139
Даже наиболее осторожные среди философов и учёных, что, по крайней мере, знакомое легче познать, чем чужое; к примеру, методически предписывается исходить из “внутреннего мира”, из “фактов сознания”, так как они представляют более знакомый нам мир! Заблуждение заблуждений! Знакомое есть привычное, а привычное труднее всего “познавать”, т.е. видеть в нем проблему, т.е. видеть его чужим, отдаленным, “вне нас самих”… Великая уверенность естественных наук по сравнению с психологией и критикой основ сознания – неестественными науками, как почти что можно было бы сказать, - покоится именно на том, что они берут чужое как объект: между тем желание принимать за объект вообще нечужое есть едва ли не полное противоречий и бессмысленное занятие…
Все еще есть такие простодушные самосозерцатели, которые думают, что существуют «непосредственные достоверности», например «я мыслю» или, подобно суеверию Шопенгауэра, «я хочу» - точно здесь познанию является возможность схватить свой предмет в чистом и обнаженном виде, как «вещь в себе», и ни со стороны субъекта, ни со стороны объекта нет места фальши. Но я буду сто раз повторять, что «непосредственная достоверность» точно так же, как «абсолютное познание» и «вещь в себе», заключает в себе contradictio in adjecto: нужно же наконец когда-нибудь освободиться от словообольщения! Пусть народ думает, что познавать - значит узнавать до конца, - философ должен сказать себе: если я разложу событие, выраженное в предложении «я мыслю», то я получу целый ряд смелых утверждений, обоснование коих трудно, быть может, невозможно, - например, что это Я - тот, кто мыслит; что вообще должно быть нечто, что мыслит; что мышление есть деятельность и действие некоего существа, мыслимого в качестве причины; что существует Я; наконец, что уже установлено значение слова «мышление»; что я знаю, что такое мышление. Ибо если бы я не решил всего этого уже про себя, то как мог бы я судить, что происходящее теперь не есть - «хотение» или «чувствование»? Словом, это «я мыслю» предполагает, что я сравниваю мое мгновенное состояние с другими моими состояниями, известными мне, чтобы определить, что оно такое; опираясь же на другое «знание», оно во всяком случае не имеет для меня никакой «непосредственной достоверности». - Вместо этой «непосредственной достоверности», в которую пусть себе в данном случае верит народ, философ получает таким образом целый ряд метафизических вопросов, истых вопросов совести для интеллекта, которые гласят: «Откуда беру я понятие мышления? Почему я верю в причину и действие? Что дает мне право говорить о каком-то Я и даже о Я как о причине и, наконец, еще о Я как о причине мышления?» Кто отважится тотчас же ответить на эти метафизические вопросы, ссылаясь на некоторого рода интуицию познания, как делает тот, кто говорит: «я мыслю и знаю, что это по меньшей мере истинно, действительно, достоверно», - тому нынче философ ответит улыбкой и парой вопросительных знаков. «Милостивый государь, - скажет ему, быть может, философ, - это невероятно, чтобы вы не ошибались, но зачем же нужна непременно истина?»
Что касается суеверия логиков, то я не перестану подчеркивать один маленький факт, неохотно признаваемый этими суеверами, именно, что мысль приходит, когда «она» хочет, а не когда «я» хочу; так что будет искажением сущности дела говорить: субъект «я» есть условие предиката «мыслю». Мыслится (Es denkt): но что это «ся» есть как раз старое знаменитое Я, это, выражаясь мягко, только предположение, только утверждение, прежде всего вовсе не «непосредственная достоверность». В конце же концов этим «мыслится» уже много сделано: уже это «ся» содержит в себе толкование события и само не входит в состав его. Обыкновенно делают заключение по грамматической привычке: «мышление есть деятельность; ко всякой деятельности причастен некто действующий, следовательно - ». Примерно по подобной же схеме подыскивала старая атомистика к действующей «силе» еще комочек материи, где она сидит и откуда она действует, - атом; более строгие умы научились наконец обходиться без этого «остатка земного», и, может быть, когда-нибудь логики тоже приучатся обходиться без этого маленького «ся» (к которому улетучилось честное, старое Я).
Откуда произошло учение о свободе воли. Одним управляют потребности его природы, принимая форму страстей, у другого привычка слушать и повиноваться, у третьего логическое сознание, у четвертого каприз и умышленные скачки в сторону. Но все четверо полагают свободу воли именно в том, что их крепче всего связывает: это похоже на то, если б шелковичный червь думал, что свобода его воли заключается именно в его прядении Отчего это происходит? По-видимому, оттого, что каждый чувствует себя свободным при подъеме чувства жизни, т. е., как выше сказано, или при удовлетворении страстей, или при исполнении обязанности, или при познании, или при своеволии. То, что дает силу и оживление индивидууму, считает он элементом своей свободы, полагая, что зависимость и тупоумие всегда идут рука об руку, так же как свобода и подъем жизненного чувства. При этом опыт, вынесенный человеком из общественно - политической области, ошибочно переносится в область чистой метафизики: в первой, если человек силен, то он и свободен, живое чувство радости и горя, высота надежд, смелость желаний, сила ненависти составляют там принадлежность властителя, между тем как зависимый и раб угнетен и тупоумен. Учение о свободе воли есть изобретение властвующих сословий.
Свобода воли и изолирование фактов. Благодаря своему обычному поверхностному наблюдению, мы сливаем в одну целую группу явлений и называем это слияние фактом, между фактами представляя себе пустое пространство, мы изолируем каждый факт. Но в сущности все наши поступки и наше миросозерцание не есть следствие фактов и пустых промежутков между ними, а непрерывно самостоятельно текущая река. Однако вера в свободу воли не совместима с представлением постоянного однообразного цельного и нераздельного течения, так как вера эта представляет себе каждый отдельный поступок изолированным и нераздельным - это своего рода атомистика в области хотенья и познавания. Как характеры, так и факты понимаем мы не точно: мы говорим об одинаковых характерах, об одинаковых фактах, а ни того, ни другого быть не может. Наши похвалы и порицания основываются на ложном предположении существования одинаковых фактов и традаций фактов по родам, соответствующим их сравнительному распределению по достоинству: таким образом мы не только изолируем отдельные факты, но и целые группы мнимо-подобных фактов (добрых, злых, сердобольных, завистливых поступков и т. д.) - и в обоих случаях - ошибочно. Слова и понятия - вот видимая причина нашей веры в возможность изолировать группы поступков; ими мы не только обозначаем вещи, но думаем посредством их добраться и до самой сути этих вещей. Слова и понятия еще и теперь постоянно заставляют нас представлять себе вещи проще, чем они на самом деле, отделенными друг от друга, нераздельными единицами, существующими каждая сама по себе. В языке скрывается философская мифология, которая при всей осторожности ежеминутно обнаруживается. Вера в свободу воли, т. е. в то, что существуют одинаковые и изолированные факты, - эта вера распространяется и поддерживается посредством языка.
Даже наиболее осторожные среди философов и учёных, что, по крайней мере, знакомое легче познать, чем чужое; к примеру, методически предписывается исходить из “внутреннего мира”, из “фактов сознания”, так как они представляют более знакомый нам мир! Заблуждение заблуждений! Знакомое есть привычное, а привычное труднее всего “познавать”, т.е. видеть в нем проблему, т.е. видеть его чужим, отдаленным, “вне нас самих”… Великая уверенность естественных наук по сравнению с психологией и критикой основ сознания – неестественными науками, как почти что можно было бы сказать, - покоится именно на том, что они берут чужое как объект: между тем желание принимать за объект вообще нечужое есть едва ли не полное противоречий и бессмысленное занятие…
Все еще есть такие простодушные самосозерцатели, которые думают, что существуют «непосредственные достоверности», например «я мыслю» или, подобно суеверию Шопенгауэра, «я хочу» - точно здесь познанию является возможность схватить свой предмет в чистом и обнаженном виде, как «вещь в себе», и ни со стороны субъекта, ни со стороны объекта нет места фальши. Но я буду сто раз повторять, что «непосредственная достоверность» точно так же, как «абсолютное познание» и «вещь в себе», заключает в себе contradictio in adjecto: нужно же наконец когда-нибудь освободиться от словообольщения! Пусть народ думает, что познавать - значит узнавать до конца, - философ должен сказать себе: если я разложу событие, выраженное в предложении «я мыслю», то я получу целый ряд смелых утверждений, обоснование коих трудно, быть может, невозможно, - например, что это Я - тот, кто мыслит; что вообще должно быть нечто, что мыслит; что мышление есть деятельность и действие некоего существа, мыслимого в качестве причины; что существует Я; наконец, что уже установлено значение слова «мышление»; что я знаю, что такое мышление. Ибо если бы я не решил всего этого уже про себя, то как мог бы я судить, что происходящее теперь не есть - «хотение» или «чувствование»? Словом, это «я мыслю» предполагает, что я сравниваю мое мгновенное состояние с другими моими состояниями, известными мне, чтобы определить, что оно такое; опираясь же на другое «знание», оно во всяком случае не имеет для меня никакой «непосредственной достоверности». - Вместо этой «непосредственной достоверности», в которую пусть себе в данном случае верит народ, философ получает таким образом целый ряд метафизических вопросов, истых вопросов совести для интеллекта, которые гласят: «Откуда беру я понятие мышления? Почему я верю в причину и действие? Что дает мне право говорить о каком-то Я и даже о Я как о причине и, наконец, еще о Я как о причине мышления?» Кто отважится тотчас же ответить на эти метафизические вопросы, ссылаясь на некоторого рода интуицию познания, как делает тот, кто говорит: «я мыслю и знаю, что это по меньшей мере истинно, действительно, достоверно», - тому нынче философ ответит улыбкой и парой вопросительных знаков. «Милостивый государь, - скажет ему, быть может, философ, - это невероятно, чтобы вы не ошибались, но зачем же нужна непременно истина?»
Что касается суеверия логиков, то я не перестану подчеркивать один маленький факт, неохотно признаваемый этими суеверами, именно, что мысль приходит, когда «она» хочет, а не когда «я» хочу; так что будет искажением сущности дела говорить: субъект «я» есть условие предиката «мыслю». Мыслится (Es denkt): но что это «ся» есть как раз старое знаменитое Я, это, выражаясь мягко, только предположение, только утверждение, прежде всего вовсе не «непосредственная достоверность». В конце же концов этим «мыслится» уже много сделано: уже это «ся» содержит в себе толкование события и само не входит в состав его. Обыкновенно делают заключение по грамматической привычке: «мышление есть деятельность; ко всякой деятельности причастен некто действующий, следовательно - ». Примерно по подобной же схеме подыскивала старая атомистика к действующей «силе» еще комочек материи, где она сидит и откуда она действует, - атом; более строгие умы научились наконец обходиться без этого «остатка земного», и, может быть, когда-нибудь логики тоже приучатся обходиться без этого маленького «ся» (к которому улетучилось честное, старое Я).
Откуда произошло учение о свободе воли. Одним управляют потребности его природы, принимая форму страстей, у другого привычка слушать и повиноваться, у третьего логическое сознание, у четвертого каприз и умышленные скачки в сторону. Но все четверо полагают свободу воли именно в том, что их крепче всего связывает: это похоже на то, если б шелковичный червь думал, что свобода его воли заключается именно в его прядении Отчего это происходит? По-видимому, оттого, что каждый чувствует себя свободным при подъеме чувства жизни, т. е., как выше сказано, или при удовлетворении страстей, или при исполнении обязанности, или при познании, или при своеволии. То, что дает силу и оживление индивидууму, считает он элементом своей свободы, полагая, что зависимость и тупоумие всегда идут рука об руку, так же как свобода и подъем жизненного чувства. При этом опыт, вынесенный человеком из общественно - политической области, ошибочно переносится в область чистой метафизики: в первой, если человек силен, то он и свободен, живое чувство радости и горя, высота надежд, смелость желаний, сила ненависти составляют там принадлежность властителя, между тем как зависимый и раб угнетен и тупоумен. Учение о свободе воли есть изобретение властвующих сословий.
Свобода воли и изолирование фактов. Благодаря своему обычному поверхностному наблюдению, мы сливаем в одну целую группу явлений и называем это слияние фактом, между фактами представляя себе пустое пространство, мы изолируем каждый факт. Но в сущности все наши поступки и наше миросозерцание не есть следствие фактов и пустых промежутков между ними, а непрерывно самостоятельно текущая река. Однако вера в свободу воли не совместима с представлением постоянного однообразного цельного и нераздельного течения, так как вера эта представляет себе каждый отдельный поступок изолированным и нераздельным - это своего рода атомистика в области хотенья и познавания. Как характеры, так и факты понимаем мы не точно: мы говорим об одинаковых характерах, об одинаковых фактах, а ни того, ни другого быть не может. Наши похвалы и порицания основываются на ложном предположении существования одинаковых фактов и традаций фактов по родам, соответствующим их сравнительному распределению по достоинству: таким образом мы не только изолируем отдельные факты, но и целые группы мнимо-подобных фактов (добрых, злых, сердобольных, завистливых поступков и т. д.) - и в обоих случаях - ошибочно. Слова и понятия - вот видимая причина нашей веры в возможность изолировать группы поступков; ими мы не только обозначаем вещи, но думаем посредством их добраться и до самой сути этих вещей. Слова и понятия еще и теперь постоянно заставляют нас представлять себе вещи проще, чем они на самом деле, отделенными друг от друга, нераздельными единицами, существующими каждая сама по себе. В языке скрывается философская мифология, которая при всей осторожности ежеминутно обнаруживается. Вера в свободу воли, т. е. в то, что существуют одинаковые и изолированные факты, - эта вера распространяется и поддерживается посредством языка.
>>139
Даже наиболее осторожные среди философов и учёных, что, по крайней мере, знакомое легче познать, чем чужое; к примеру, методически предписывается исходить из “внутреннего мира”, из “фактов сознания”, так как они представляют более знакомый нам мир! Заблуждение заблуждений! Знакомое есть привычное, а привычное труднее всего “познавать”, т.е. видеть в нем проблему, т.е. видеть его чужим, отдаленным, “вне нас самих”… Великая уверенность естественных наук по сравнению с психологией и критикой основ сознания – неестественными науками, как почти что можно было бы сказать, - покоится именно на том, что они берут чужое как объект: между тем желание принимать за объект вообще нечужое есть едва ли не полное противоречий и бессмысленное занятие…
Все еще есть такие простодушные самосозерцатели, которые думают, что существуют «непосредственные достоверности», например «я мыслю» или, подобно суеверию Шопенгауэра, «я хочу» - точно здесь познанию является возможность схватить свой предмет в чистом и обнаженном виде, как «вещь в себе», и ни со стороны субъекта, ни со стороны объекта нет места фальши. Но я буду сто раз повторять, что «непосредственная достоверность» точно так же, как «абсолютное познание» и «вещь в себе», заключает в себе contradictio in adjecto: нужно же наконец когда-нибудь освободиться от словообольщения! Пусть народ думает, что познавать - значит узнавать до конца, - философ должен сказать себе: если я разложу событие, выраженное в предложении «я мыслю», то я получу целый ряд смелых утверждений, обоснование коих трудно, быть может, невозможно, - например, что это Я - тот, кто мыслит; что вообще должно быть нечто, что мыслит; что мышление есть деятельность и действие некоего существа, мыслимого в качестве причины; что существует Я; наконец, что уже установлено значение слова «мышление»; что я знаю, что такое мышление. Ибо если бы я не решил всего этого уже про себя, то как мог бы я судить, что происходящее теперь не есть - «хотение» или «чувствование»? Словом, это «я мыслю» предполагает, что я сравниваю мое мгновенное состояние с другими моими состояниями, известными мне, чтобы определить, что оно такое; опираясь же на другое «знание», оно во всяком случае не имеет для меня никакой «непосредственной достоверности». - Вместо этой «непосредственной достоверности», в которую пусть себе в данном случае верит народ, философ получает таким образом целый ряд метафизических вопросов, истых вопросов совести для интеллекта, которые гласят: «Откуда беру я понятие мышления? Почему я верю в причину и действие? Что дает мне право говорить о каком-то Я и даже о Я как о причине и, наконец, еще о Я как о причине мышления?» Кто отважится тотчас же ответить на эти метафизические вопросы, ссылаясь на некоторого рода интуицию познания, как делает тот, кто говорит: «я мыслю и знаю, что это по меньшей мере истинно, действительно, достоверно», - тому нынче философ ответит улыбкой и парой вопросительных знаков. «Милостивый государь, - скажет ему, быть может, философ, - это невероятно, чтобы вы не ошибались, но зачем же нужна непременно истина?»
Что касается суеверия логиков, то я не перестану подчеркивать один маленький факт, неохотно признаваемый этими суеверами, именно, что мысль приходит, когда «она» хочет, а не когда «я» хочу; так что будет искажением сущности дела говорить: субъект «я» есть условие предиката «мыслю». Мыслится (Es denkt): но что это «ся» есть как раз старое знаменитое Я, это, выражаясь мягко, только предположение, только утверждение, прежде всего вовсе не «непосредственная достоверность». В конце же концов этим «мыслится» уже много сделано: уже это «ся» содержит в себе толкование события и само не входит в состав его. Обыкновенно делают заключение по грамматической привычке: «мышление есть деятельность; ко всякой деятельности причастен некто действующий, следовательно - ». Примерно по подобной же схеме подыскивала старая атомистика к действующей «силе» еще комочек материи, где она сидит и откуда она действует, - атом; более строгие умы научились наконец обходиться без этого «остатка земного», и, может быть, когда-нибудь логики тоже приучатся обходиться без этого маленького «ся» (к которому улетучилось честное, старое Я).
Откуда произошло учение о свободе воли. Одним управляют потребности его природы, принимая форму страстей, у другого привычка слушать и повиноваться, у третьего логическое сознание, у четвертого каприз и умышленные скачки в сторону. Но все четверо полагают свободу воли именно в том, что их крепче всего связывает: это похоже на то, если б шелковичный червь думал, что свобода его воли заключается именно в его прядении Отчего это происходит? По-видимому, оттого, что каждый чувствует себя свободным при подъеме чувства жизни, т. е., как выше сказано, или при удовлетворении страстей, или при исполнении обязанности, или при познании, или при своеволии. То, что дает силу и оживление индивидууму, считает он элементом своей свободы, полагая, что зависимость и тупоумие всегда идут рука об руку, так же как свобода и подъем жизненного чувства. При этом опыт, вынесенный человеком из общественно - политической области, ошибочно переносится в область чистой метафизики: в первой, если человек силен, то он и свободен, живое чувство радости и горя, высота надежд, смелость желаний, сила ненависти составляют там принадлежность властителя, между тем как зависимый и раб угнетен и тупоумен. Учение о свободе воли есть изобретение властвующих сословий.
Свобода воли и изолирование фактов. Благодаря своему обычному поверхностному наблюдению, мы сливаем в одну целую группу явлений и называем это слияние фактом, между фактами представляя себе пустое пространство, мы изолируем каждый факт. Но в сущности все наши поступки и наше миросозерцание не есть следствие фактов и пустых промежутков между ними, а непрерывно самостоятельно текущая река. Однако вера в свободу воли не совместима с представлением постоянного однообразного цельного и нераздельного течения, так как вера эта представляет себе каждый отдельный поступок изолированным и нераздельным - это своего рода атомистика в области хотенья и познавания. Как характеры, так и факты понимаем мы не точно: мы говорим об одинаковых характерах, об одинаковых фактах, а ни того, ни другого быть не может. Наши похвалы и порицания основываются на ложном предположении существования одинаковых фактов и традаций фактов по родам, соответствующим их сравнительному распределению по достоинству: таким образом мы не только изолируем отдельные факты, но и целые группы мнимо-подобных фактов (добрых, злых, сердобольных, завистливых поступков и т. д.) - и в обоих случаях - ошибочно. Слова и понятия - вот видимая причина нашей веры в возможность изолировать группы поступков; ими мы не только обозначаем вещи, но думаем посредством их добраться и до самой сути этих вещей. Слова и понятия еще и теперь постоянно заставляют нас представлять себе вещи проще, чем они на самом деле, отделенными друг от друга, нераздельными единицами, существующими каждая сама по себе. В языке скрывается философская мифология, которая при всей осторожности ежеминутно обнаруживается. Вера в свободу воли, т. е. в то, что существуют одинаковые и изолированные факты, - эта вера распространяется и поддерживается посредством языка.
Даже наиболее осторожные среди философов и учёных, что, по крайней мере, знакомое легче познать, чем чужое; к примеру, методически предписывается исходить из “внутреннего мира”, из “фактов сознания”, так как они представляют более знакомый нам мир! Заблуждение заблуждений! Знакомое есть привычное, а привычное труднее всего “познавать”, т.е. видеть в нем проблему, т.е. видеть его чужим, отдаленным, “вне нас самих”… Великая уверенность естественных наук по сравнению с психологией и критикой основ сознания – неестественными науками, как почти что можно было бы сказать, - покоится именно на том, что они берут чужое как объект: между тем желание принимать за объект вообще нечужое есть едва ли не полное противоречий и бессмысленное занятие…
Все еще есть такие простодушные самосозерцатели, которые думают, что существуют «непосредственные достоверности», например «я мыслю» или, подобно суеверию Шопенгауэра, «я хочу» - точно здесь познанию является возможность схватить свой предмет в чистом и обнаженном виде, как «вещь в себе», и ни со стороны субъекта, ни со стороны объекта нет места фальши. Но я буду сто раз повторять, что «непосредственная достоверность» точно так же, как «абсолютное познание» и «вещь в себе», заключает в себе contradictio in adjecto: нужно же наконец когда-нибудь освободиться от словообольщения! Пусть народ думает, что познавать - значит узнавать до конца, - философ должен сказать себе: если я разложу событие, выраженное в предложении «я мыслю», то я получу целый ряд смелых утверждений, обоснование коих трудно, быть может, невозможно, - например, что это Я - тот, кто мыслит; что вообще должно быть нечто, что мыслит; что мышление есть деятельность и действие некоего существа, мыслимого в качестве причины; что существует Я; наконец, что уже установлено значение слова «мышление»; что я знаю, что такое мышление. Ибо если бы я не решил всего этого уже про себя, то как мог бы я судить, что происходящее теперь не есть - «хотение» или «чувствование»? Словом, это «я мыслю» предполагает, что я сравниваю мое мгновенное состояние с другими моими состояниями, известными мне, чтобы определить, что оно такое; опираясь же на другое «знание», оно во всяком случае не имеет для меня никакой «непосредственной достоверности». - Вместо этой «непосредственной достоверности», в которую пусть себе в данном случае верит народ, философ получает таким образом целый ряд метафизических вопросов, истых вопросов совести для интеллекта, которые гласят: «Откуда беру я понятие мышления? Почему я верю в причину и действие? Что дает мне право говорить о каком-то Я и даже о Я как о причине и, наконец, еще о Я как о причине мышления?» Кто отважится тотчас же ответить на эти метафизические вопросы, ссылаясь на некоторого рода интуицию познания, как делает тот, кто говорит: «я мыслю и знаю, что это по меньшей мере истинно, действительно, достоверно», - тому нынче философ ответит улыбкой и парой вопросительных знаков. «Милостивый государь, - скажет ему, быть может, философ, - это невероятно, чтобы вы не ошибались, но зачем же нужна непременно истина?»
Что касается суеверия логиков, то я не перестану подчеркивать один маленький факт, неохотно признаваемый этими суеверами, именно, что мысль приходит, когда «она» хочет, а не когда «я» хочу; так что будет искажением сущности дела говорить: субъект «я» есть условие предиката «мыслю». Мыслится (Es denkt): но что это «ся» есть как раз старое знаменитое Я, это, выражаясь мягко, только предположение, только утверждение, прежде всего вовсе не «непосредственная достоверность». В конце же концов этим «мыслится» уже много сделано: уже это «ся» содержит в себе толкование события и само не входит в состав его. Обыкновенно делают заключение по грамматической привычке: «мышление есть деятельность; ко всякой деятельности причастен некто действующий, следовательно - ». Примерно по подобной же схеме подыскивала старая атомистика к действующей «силе» еще комочек материи, где она сидит и откуда она действует, - атом; более строгие умы научились наконец обходиться без этого «остатка земного», и, может быть, когда-нибудь логики тоже приучатся обходиться без этого маленького «ся» (к которому улетучилось честное, старое Я).
Откуда произошло учение о свободе воли. Одним управляют потребности его природы, принимая форму страстей, у другого привычка слушать и повиноваться, у третьего логическое сознание, у четвертого каприз и умышленные скачки в сторону. Но все четверо полагают свободу воли именно в том, что их крепче всего связывает: это похоже на то, если б шелковичный червь думал, что свобода его воли заключается именно в его прядении Отчего это происходит? По-видимому, оттого, что каждый чувствует себя свободным при подъеме чувства жизни, т. е., как выше сказано, или при удовлетворении страстей, или при исполнении обязанности, или при познании, или при своеволии. То, что дает силу и оживление индивидууму, считает он элементом своей свободы, полагая, что зависимость и тупоумие всегда идут рука об руку, так же как свобода и подъем жизненного чувства. При этом опыт, вынесенный человеком из общественно - политической области, ошибочно переносится в область чистой метафизики: в первой, если человек силен, то он и свободен, живое чувство радости и горя, высота надежд, смелость желаний, сила ненависти составляют там принадлежность властителя, между тем как зависимый и раб угнетен и тупоумен. Учение о свободе воли есть изобретение властвующих сословий.
Свобода воли и изолирование фактов. Благодаря своему обычному поверхностному наблюдению, мы сливаем в одну целую группу явлений и называем это слияние фактом, между фактами представляя себе пустое пространство, мы изолируем каждый факт. Но в сущности все наши поступки и наше миросозерцание не есть следствие фактов и пустых промежутков между ними, а непрерывно самостоятельно текущая река. Однако вера в свободу воли не совместима с представлением постоянного однообразного цельного и нераздельного течения, так как вера эта представляет себе каждый отдельный поступок изолированным и нераздельным - это своего рода атомистика в области хотенья и познавания. Как характеры, так и факты понимаем мы не точно: мы говорим об одинаковых характерах, об одинаковых фактах, а ни того, ни другого быть не может. Наши похвалы и порицания основываются на ложном предположении существования одинаковых фактов и традаций фактов по родам, соответствующим их сравнительному распределению по достоинству: таким образом мы не только изолируем отдельные факты, но и целые группы мнимо-подобных фактов (добрых, злых, сердобольных, завистливых поступков и т. д.) - и в обоих случаях - ошибочно. Слова и понятия - вот видимая причина нашей веры в возможность изолировать группы поступков; ими мы не только обозначаем вещи, но думаем посредством их добраться и до самой сути этих вещей. Слова и понятия еще и теперь постоянно заставляют нас представлять себе вещи проще, чем они на самом деле, отделенными друг от друга, нераздельными единицами, существующими каждая сама по себе. В языке скрывается философская мифология, которая при всей осторожности ежеминутно обнаруживается. Вера в свободу воли, т. е. в то, что существуют одинаковые и изолированные факты, - эта вера распространяется и поддерживается посредством языка.
>>104
Возможно)
Для этого он должен иметь представление о ней. Что весьма сомнительно.
Ну так что ты ищешь-то, красоту или истину?
>>105
Бояться не надо. Особенно если её нет.
>истина - это тупизна
Возможно)
>В том-то и хуй, что когда истина "наличествует", то ей может воспользоваться любой дурак.
Для этого он должен иметь представление о ней. Что весьма сомнительно.
>Критерии необходимы в поисках истины, чтобы хотя бы в общих чертах знать, что ищется.
Ну так что ты ищешь-то, красоту или истину?
>>105
>Степень и сила его храбрости решает, где кто-то останавливается или еще нет, где кто-то судит «вот правда»
Бояться не надо. Особенно если её нет.
>>142
Снова ты сам с собой разговариваешь)))
Снова ты сам с собой разговариваешь)))
>>143
Там смысл что "не бояться" не получится, это не моральный императив. Просто вот где испугаешься - там и остановишься (или поленишься, или почувствуешь отвращение, и т.д., - главные же эмоции, хотя бы в политике, - это страх и надежда, а т.к. движение к истине уже мотивировано надеждой, то всё, что может дать этому противодействие - это страх). И в этом нет ни плохого, ни хорошего, это просто факт.
Там смысл что "не бояться" не получится, это не моральный императив. Просто вот где испугаешься - там и остановишься (или поленишься, или почувствуешь отвращение, и т.д., - главные же эмоции, хотя бы в политике, - это страх и надежда, а т.к. движение к истине уже мотивировано надеждой, то всё, что может дать этому противодействие - это страх). И в этом нет ни плохого, ни хорошего, это просто факт.
>>142
Почему ты такой сумасшедший? Ты хоть раз задавал себе этот вопрос?
Почему ты такой сумасшедший? Ты хоть раз задавал себе этот вопрос?
>>145
На чём остановился ты, куда мог заглянуть, но "побоялся"?
Мне кажется, оно мотивировано тем, что именуется познанием. Из любви, так сказать, веры, хе-хе, и некоторой надежды. Причём их можно и не иметь или утратить. Или приобрести, возможно, даже снова) Или в который раз?))
На чём остановился ты, куда мог заглянуть, но "побоялся"?
>движение к истине уже мотивировано надеждой
Мне кажется, оно мотивировано тем, что именуется познанием. Из любви, так сказать, веры, хе-хе, и некоторой надежды. Причём их можно и не иметь или утратить. Или приобрести, возможно, даже снова) Или в который раз?))
>>149
Так а как я (сам) это узнаю? Никак. (Только с помощью orientierung на ander(s)heit, не иначе. И то - этого мало (ведь в мысли о инаковом теряется третье - что-то экологическое, что-то принципиально в формулу не попадающее)).
Это был проход в Фрейда, только через Фукидида. Lebenstrieb, Todestrieb и Realitätsprinzip. Как нетрудно догадаться, все эти "дионисические" выкрутасы - это прежде всего именно что сильное Ego, ведь именно оно и отвечает за Realitätsprinzip (и не даёт уйти в ложность "красоты", диктуемой Lebenstrieb или иной эмоции, диктуемой Todestrieb) и направляет "огненных зверей", т.е. "драйвы" и страсти (хотя одним эгоизмом это всё, конечно, не ограничивается).
Мы осторожны, мы, современные люди, по части окончательных убеждений; наше недоверие затаилось в засаде против очарований и коварных уловок совести, свойственных всякой сильной вере, всякому безусловному Да и Нет; как это объяснить? Можно, по-видимому, с одной стороны, усматривать здесь осторожность “обжегшегося ребенка”, разочарованного идеалиста, но с другой и лучшей стороны, также и ликующее любопытство бывалого зеваки, который, зевая, дошел до отчаяния и теперь в пику своему зеванью роскошествует и пирует в безграничном, под “открытым небом вообще”. Тем самым вырабатывается почти эпикурейская склонность к познанию, которая не так-то просто упускает из виду проблематичный характер вещей; равным образом и отвращение к громким моральным словам и жестам, вкус, отклоняющий все топорные неуклюжие противоречия и гордо сознающий свою опытность по части оговорок. Ибо это и составляет нашу гордость: слегка натянутые вожжи при нашем рвущемся вперед стремлении к достоверности, сдержанность всадника в его бешеной скачке: мы и впредь, как и раньше, будем скакать на безумных огненных зверях, и если мы замешкаемся, то мешкать вынудит нас, пожалуй, меньше всего опасность…
Так а как я (сам) это узнаю? Никак. (Только с помощью orientierung на ander(s)heit, не иначе. И то - этого мало (ведь в мысли о инаковом теряется третье - что-то экологическое, что-то принципиально в формулу не попадающее)).
>Из любви
Это был проход в Фрейда, только через Фукидида. Lebenstrieb, Todestrieb и Realitätsprinzip. Как нетрудно догадаться, все эти "дионисические" выкрутасы - это прежде всего именно что сильное Ego, ведь именно оно и отвечает за Realitätsprinzip (и не даёт уйти в ложность "красоты", диктуемой Lebenstrieb или иной эмоции, диктуемой Todestrieb) и направляет "огненных зверей", т.е. "драйвы" и страсти (хотя одним эгоизмом это всё, конечно, не ограничивается).
Мы осторожны, мы, современные люди, по части окончательных убеждений; наше недоверие затаилось в засаде против очарований и коварных уловок совести, свойственных всякой сильной вере, всякому безусловному Да и Нет; как это объяснить? Можно, по-видимому, с одной стороны, усматривать здесь осторожность “обжегшегося ребенка”, разочарованного идеалиста, но с другой и лучшей стороны, также и ликующее любопытство бывалого зеваки, который, зевая, дошел до отчаяния и теперь в пику своему зеванью роскошествует и пирует в безграничном, под “открытым небом вообще”. Тем самым вырабатывается почти эпикурейская склонность к познанию, которая не так-то просто упускает из виду проблематичный характер вещей; равным образом и отвращение к громким моральным словам и жестам, вкус, отклоняющий все топорные неуклюжие противоречия и гордо сознающий свою опытность по части оговорок. Ибо это и составляет нашу гордость: слегка натянутые вожжи при нашем рвущемся вперед стремлении к достоверности, сдержанность всадника в его бешеной скачке: мы и впредь, как и раньше, будем скакать на безумных огненных зверях, и если мы замешкаемся, то мешкать вынудит нас, пожалуй, меньше всего опасность…
>>149
Если короче: сначала приобретается установка "не лгать", затем уже по этой "дороге" направляются страсти. (Если направления нет, то и двигаться будет некуда. Ну а дальше это уже трудная проблема сознания (если допытываться до самых оснований) и вопрос хотя бы минимизации вредных неожиданностей (что с конкретно познанием общность имеет, но не полностью).)
>этот длинный пост
Если короче: сначала приобретается установка "не лгать", затем уже по этой "дороге" направляются страсти. (Если направления нет, то и двигаться будет некуда. Ну а дальше это уже трудная проблема сознания (если допытываться до самых оснований) и вопрос хотя бы минимизации вредных неожиданностей (что с конкретно познанием общность имеет, но не полностью).)
>>149
Это просто следование определённым символическим структурам бытия поведения. Как-то:
Wer seinen Willen nicht in die Dinge zu legen weiss, der legt wenigstens einen Sinn noch hinein: das heisst, er glaubt, dass ein Wille bereits darin sei (Princip des „Glaubens“). ("Тот, кто не знает, как вложить в вещи свою волю, по крайней мере, вкладывает в них смысл: то есть верит, что в них уже есть воля (принцип «веры»).")
предполагается что в "священном писании" уже всё осмыслено (например, Богом), и нет смысла делать отступать от него.
Что эквивалентно:
сначала приобретается установка "не лгать", затем уже по этой "дороге" направляются страсти
>веры
Это просто следование определённым символическим структурам бытия поведения. Как-то:
Wer seinen Willen nicht in die Dinge zu legen weiss, der legt wenigstens einen Sinn noch hinein: das heisst, er glaubt, dass ein Wille bereits darin sei (Princip des „Glaubens“). ("Тот, кто не знает, как вложить в вещи свою волю, по крайней мере, вкладывает в них смысл: то есть верит, что в них уже есть воля (принцип «веры»).")
предполагается что в "священном писании" уже всё осмыслено (например, Богом), и нет смысла делать отступать от него.
Что эквивалентно:
сначала приобретается установка "не лгать", затем уже по этой "дороге" направляются страсти
>>150
>>154
>>155
экологическое? "природное", ты хотел сказать?
С какой стати упоминание о любви в любом контексте - это Фрейд, ну ёклмн... Корысти в поисках истины я не вижу (во всём и для всех), со страхом сложнее - неизвестность, вещь такая...
Не все осторожны. Полным-полно радикальных взглядов на то, "что верно".
Вложить в вещи свою волю - значит подчинить их себе, "кодифицировать" их бытие для себя и для чего-то (пресловутая "воля к власти"). Если я, конечно, правильно тебя понял. Страсти для этого необязательны. Их может вообще не быть. Да и вкладывать в них можно разную трактовку того, что под ними подразумевается...
Кстати, а зачем вкладывать в вещи свою волю, если речь не идёт о власти? Разве любое высказывание о чём-то в вещах и не только предполагает такую радикальную установку?
>>154
>>155
>ведь в мысли о инаковом теряется третье - что-то экологическое, что-то принципиально в формулу не попадающее
экологическое? "природное", ты хотел сказать?
>Это был проход в Фрейда, только через Фукидида.
С какой стати упоминание о любви в любом контексте - это Фрейд, ну ёклмн... Корысти в поисках истины я не вижу (во всём и для всех), со страхом сложнее - неизвестность, вещь такая...
>Мы осторожны
Не все осторожны. Полным-полно радикальных взглядов на то, "что верно".
>Если короче: сначала приобретается установка "не лгать", затем уже по этой "дороге" направляются страсти.
>"Тот, кто не знает, как вложить в вещи свою волю, по крайней мере, вкладывает в них смысл: то есть верит, что в них уже есть воля (принцип «веры»)."
Вложить в вещи свою волю - значит подчинить их себе, "кодифицировать" их бытие для себя и для чего-то (пресловутая "воля к власти"). Если я, конечно, правильно тебя понял. Страсти для этого необязательны. Их может вообще не быть. Да и вкладывать в них можно разную трактовку того, что под ними подразумевается...
Кстати, а зачем вкладывать в вещи свою волю, если речь не идёт о власти? Разве любое высказывание о чём-то в вещах и не только предполагает такую радикальную установку?
>>166
Я о понятии ecological validity.
Я про себя, не про тебя. "Надежда" в рамках Фукидида это не христианская надежда. Это когда граждане полиса на собрании решают что "ЭТО - НАШЕ", не зная особо ничего об объекте и идут его завоёвывать.
Типичная иллюстрация понятия "порыв" (Trieb): объект стал символически-знаково-в-речи означенным - и речь была простроена так, что это послужило спусковым крючком для стремления к нему.
Ну вот выше было про Стиглера и "преднамеренность" - как мне кажется - идеальная иллюстрация: либо ты субъект, либо раб объекта (в т.ч. и текста) - третьего не дано (ну и там ещё Бодрийяр с идеей "соблазна" вырисовывается, хотя он тот ещё хайповщик и публицист).
Любовь это сексуальное, а что такого (само понятие неразрывно от этого, неважно, чисто символически это происходит или физически)? По Фрейду человек без драйвов - человек мёртвый, так что страсти есть всегда, - просто не всегда на них обращается столь пристальное внимание.
Любовь к истине это стремление к объекту как минимум. Если не обладать, то... по крайней мере, не быть равнодушным к нему. А экономикой внимания, говорят, именно "дофамин" и заведует. В любом случае, что человека к себе влечёт - то он и предлагает, в качестве своей теории. Вот это "влечёт" и понимается как "сексуальное", а не то, что ты подумал (в смысле что самое первое влечение[/] формируется в утробе, и затем усложняется когда ребёнку подставляют грудь (кормят)).
(Сублимация это вымысел, сексуальные потребности не сублимируются, и Фрейд этому термину не придавал значения. Короче, это по-другому работает, - в рамках символических структур).
Я о понятии ecological validity.
>Фрейд
Я про себя, не про тебя. "Надежда" в рамках Фукидида это не христианская надежда. Это когда граждане полиса на собрании решают что "ЭТО - НАШЕ", не зная особо ничего об объекте и идут его завоёвывать.
Типичная иллюстрация понятия "порыв" (Trieb): объект стал символически-знаково-в-речи означенным - и речь была простроена так, что это послужило спусковым крючком для стремления к нему.
>вложить волю
Ну вот выше было про Стиглера и "преднамеренность" - как мне кажется - идеальная иллюстрация: либо ты субъект, либо раб объекта (в т.ч. и текста) - третьего не дано (ну и там ещё Бодрийяр с идеей "соблазна" вырисовывается, хотя он тот ещё хайповщик и публицист).
>любви
Любовь это сексуальное, а что такого (само понятие неразрывно от этого, неважно, чисто символически это происходит или физически)? По Фрейду человек без драйвов - человек мёртвый, так что страсти есть всегда, - просто не всегда на них обращается столь пристальное внимание.
Любовь к истине это стремление к объекту как минимум. Если не обладать, то... по крайней мере, не быть равнодушным к нему. А экономикой внимания, говорят, именно "дофамин" и заведует. В любом случае, что человека к себе влечёт - то он и предлагает, в качестве своей теории. Вот это "влечёт" и понимается как "сексуальное", а не то, что ты подумал (в смысле что самое первое влечение[/] формируется в утробе, и затем усложняется когда ребёнку подставляют грудь (кормят)).
(Сублимация это вымысел, сексуальные потребности не сублимируются, и Фрейд этому термину не придавал значения. Короче, это по-другому работает, - в рамках символических структур).
Я не понимаю критику онтологического аргумента доказательства существования бога от Канта.
Кант заявляет, что существование не является предикатом. То есть в качестве свойства ничего не изменяет в самой сущности бога.
НО, ведь, предикатом бога является совершенство. А, в свою очередь, совершенство само по себе включает в себя существование и всеобъемлимость.
Объясните, пожалуйста.
Кант заявляет, что существование не является предикатом. То есть в качестве свойства ничего не изменяет в самой сущности бога.
НО, ведь, предикатом бога является совершенство. А, в свою очередь, совершенство само по себе включает в себя существование и всеобъемлимость.
Объясните, пожалуйста.
>>178
Согласно Канту, совершенство - это концепция, которая влечет за собой существование только в случае, если мы предполагаем, что это существование реально. Однако, само по себе, существование не является свойством или предикатом, который можно добавить к понятию для его улучшения. Это означает, что просто прибавление существования к понятию Бога не может сделать его реальным.
Критикуя рационализм, Кант утверждал, что существование не может быть добавлено к понятию как свойство, что означает, что просто думать о чем-то не гарантирует его реальное существование. Это относится и к понятию Бога.
Что же делает, в сущности, вся новейшая философия? Со времен Декарта - и именно больше в пику ему, нежели основываясь на его примере, - все философы покушаются на старое понятие «душа», под видом критики понятий «субъект» и «предикат», - это значит: покушаются на основную предпосылку христианского учения. Новейшая философия, как теоретико-познавательный скепсис, скрытно или явно, антихристианская, хотя, говоря для более тонкого слуха, она отнюдь не антирелигиозна. Некогда верили в «душу», как верили в грамматику и грамматический субъект; говорили, «я» есть условие; «мыслю» - предикат и обусловлено, - мышление есть деятельность, к которой должен быть примыслен субъект в качестве причины. И вот стали пробовать с упорством и хитростью, достойными удивления, нельзя ли выбраться из этой сети, - не истинно ли, быть может, обратное: «мыслю» - условие, «я» - обусловлено; «я» - стало быть, только синтез, делаемый при посредстве самого мышления. Кант хотел, в сущности, доказать, что, исходя из субъекта, нельзя доказать субъект, - а также и объект: может быть, ему не всегда была чужда мысль о возможности кажущегося существования индивидуального субъекта, стало быть, «души», та мысль, которая уже существовала некогда на земле в форме философии Веданты и имела чудовищную силу.
Согласно Канту, совершенство - это концепция, которая влечет за собой существование только в случае, если мы предполагаем, что это существование реально. Однако, само по себе, существование не является свойством или предикатом, который можно добавить к понятию для его улучшения. Это означает, что просто прибавление существования к понятию Бога не может сделать его реальным.
Критикуя рационализм, Кант утверждал, что существование не может быть добавлено к понятию как свойство, что означает, что просто думать о чем-то не гарантирует его реальное существование. Это относится и к понятию Бога.
Что же делает, в сущности, вся новейшая философия? Со времен Декарта - и именно больше в пику ему, нежели основываясь на его примере, - все философы покушаются на старое понятие «душа», под видом критики понятий «субъект» и «предикат», - это значит: покушаются на основную предпосылку христианского учения. Новейшая философия, как теоретико-познавательный скепсис, скрытно или явно, антихристианская, хотя, говоря для более тонкого слуха, она отнюдь не антирелигиозна. Некогда верили в «душу», как верили в грамматику и грамматический субъект; говорили, «я» есть условие; «мыслю» - предикат и обусловлено, - мышление есть деятельность, к которой должен быть примыслен субъект в качестве причины. И вот стали пробовать с упорством и хитростью, достойными удивления, нельзя ли выбраться из этой сети, - не истинно ли, быть может, обратное: «мыслю» - условие, «я» - обусловлено; «я» - стало быть, только синтез, делаемый при посредстве самого мышления. Кант хотел, в сущности, доказать, что, исходя из субъекта, нельзя доказать субъект, - а также и объект: может быть, ему не всегда была чужда мысль о возможности кажущегося существования индивидуального субъекта, стало быть, «души», та мысль, которая уже существовала некогда на земле в форме философии Веданты и имела чудовищную силу.
>>179
Я плохо понимаю, я тупой, объясните(
Ну так мой вопрос в этом и состоит. Я говорю: мы прибавляем к богу не существование, а совершенство. Почему нельзя?
Из отрывка тоже не очень понял. Кант че, и когито эрго сум не принимает? А в чем тогда заключается идеализм Канта, помимо невозможности познания мира?
Я плохо понимаю, я тупой, объясните(
>Однако, само по себе, существование не является свойством или предикатом, который можно добавить к понятию для его улучшения. Это означает, что просто прибавление существования к понятию Бога не может сделать его реальным.
Ну так мой вопрос в этом и состоит. Я говорю: мы прибавляем к богу не существование, а совершенство. Почему нельзя?
Из отрывка тоже не очень понял. Кант че, и когито эрго сум не принимает? А в чем тогда заключается идеализм Канта, помимо невозможности познания мира?
102 Кб, 200x252>>181
Ансельм утверждал, что Бог, как величайшее из возможных существ (существо, лучше которого ничего нельзя придумать), должен существовать, потому что существование - необходимый компонент совершенства. Если бы Бога не существовало, то Он не был бы величайшим из мыслимых существ, потому что существование было бы недостающей чертой, которая могла бы сделать концепцию «более великой». Таким образом, совершенство, как вы предполагаете, подразумевает существование. Но вот тут-то все и становится сложным. Проблема, которую философы часто поднимают в связи с подобными рассуждениями, заключается в том, что совершенство и существование можно понимать двумя совершенно разными способами. Если «совершенство» - это свойство, которое можно приписать понятию (например, быть всемогущим, всезнающим и т. д.), то «существование», как правило, не является свойством, которое можно добавить к понятию таким же образом. Это один из основных пунктов критики онтологического аргумента Иммануила Канта.
Кант утверждал, что существование не является предикатом или свойством, которое добавляет что-то к понятию вещи. Когда мы говорим, что нечто существует, мы не добавляем к нему новый атрибут; мы утверждаем, что оно соответствует реальности. Существование, утверждал он, не является качеством, которое расширяет представление о существе, как это было бы с совершенством. Для Канта сказать, что нечто существует, - это не значит сказать, что оно обладает каким-то особым «свойством», которое делает его более великим; это просто утверждать, что оно является частью мира. Таким образом, даже если мы добавим к понятию Бога «совершенство», это не обязательно будет означать, что это понятие должно соответствовать реальному, существующему существу. Совершенство может быть необходимым атрибутом для определения понятия «Бог», но это не означает, что существование является неотъемлемым свойством этого понятия.
То, что вы говорите - что совершенство может быть добавлено - философски обосновано в том смысле, что мы можем концептуально представить себе совершенное существо. Но философская трудность заключается в том, что добавление совершенства к концепции не приводит к логической необходимости существования, по крайней мере, не так, как добавление других свойств.
Критика Канта подчеркивает, что существование не является свойством, которое может быть добавлено к понятию для повышения его совершенства. Напротив, существование относится к актуализации понятия в реальности. По мнению Канта, когда мы говорим о существовании чего-либо, мы не приписываем ему новую характеристику, а скорее признаем его присутствие в мире. Это различие ставит под сомнение онтологический аргумент, предполагая, что простое концептуальное совершенство сущности не гарантирует ее реального существования. По сути, хотя мы, конечно, можем представить себе совершенное существо, скачок от концепции к существованию требует дополнительного обоснования, помимо логической связности самой концепции. Таким образом, философские дебаты разворачиваются вокруг того, можно ли считать существование необходимым следствием совершенства, или же оно выступает в качестве самостоятельного критерия оценки реальности сущего.
Кант не отвергает «cogito, ergo sum» Декарта прямо, но критикует его по-другому. Для Канта cogito (или «мыслящий субъект») действительно является центральным в его философии, но природа этого субъекта более сложна.
Здесь нам необходимо понять трансцендентальный идеализм Канта:
- Идеализм Канта: Кант утверждал, что разум не просто пассивно фиксирует внешние объекты, но активно формирует то, как мы их воспринимаем и переживаем. Он считал, что разум играет центральную роль в структурировании опыта с помощью таких категорий, как время, пространство, причинность и т. д. Это «априорные» условия опыта, что означает, что мы никогда не можем знать о вещах, как они есть сами по себе («ноумен»), а только как они предстают перед нами через призму разума («феномен»).
- Субъективность и объективность: В то время как Декарт делает акцент на субъекте как основе знания, Кант утверждает, что мы не можем отделить субъект от условий опыта. Я» или „субъект“ в представлении Канта - это не просто мыслящая, осознающая себя сущность, а скорее часть системы способностей, которые структурируют и интерпретируют опыт. Таким образом, с точки зрения Канта, «Я» никогда не является чем-то чисто независимым или самодостаточным (как предполагал Декарт); оно - часть всего процесса, в ходе которого мы приходим к познанию чего бы то ни было.
- Кант о cogito: У Декарта «мыслящий» субъект - это первая, основополагающая уверенность: «Я мыслю, следовательно, я существую». Кант, однако, оспаривает идею о том, что существование «я» или субъекта можно доказать только с помощью интроспекции. Для Канта сама возможность познания зависит от взаимодействия субъекта (разума) с внешним миром. Таким образом, «я» - это не то, что можно постичь как самодостаточную, изолированную сущность, - это часть процесса, в котором мы переживаем и организуем мир. Ум, а не «я», является условием возможности опыта.
Трансцендентальный идеализм Канта означает, что мы можем познать мир только таким, каким он нам представляется, а не таким, какой он есть сам по себе. Это приводит к мысли о том, что существует фундаментальный предел человеческого знания. Мы никогда не можем познать вещи сами по себе (нуменальный мир), а только то, как они представляются нам через наши органы чувств и априорные категории разума (феноменальный мир). Другими словами, Кант не отрицает, что мир существует независимо от нашего восприятия, но он отрицает, что мы когда-либо можем познать его таким, каков он есть сам по себе. Наше знание всегда фильтруется через структуры человеческого разума - категории и формы интуиции (такие как пространство и время). Это своего рода эпистемическая граница, которую вводит Кант: мы можем знать мир таким, каким он представляется, но не вещь-в-себе. Это контрастирует с идеей Декарта о том, что мы можем познать мир посредством чистого разума или прямой интроспекции мыслящего субъекта. Кант утверждал, что наше знание никогда не бывает прямым, поскольку оно всегда опосредовано структурами нашего разума.
Итого:
- Отношение Канта к Декарту: Кант не отвергает идею cogito как таковую, но он критикует предположение Декарта о том, что мы можем получить полное, независимое понимание себя из акта мышления. Субъект («Я») является частью более крупной системы познания, которая активно структурирует опыт.
- Идеализм Канта: трансцендентальный идеализм Канта утверждает, что мы можем познать мир только таким, каким он нам представляется, а не таким, каким он является сам по себе. Наши знания формируются благодаря тому, как наш разум организует сенсорные данные. В этом он отличается от Декарта, который придерживался более простой эпистемологии, основанной на мыслящем, самосознающем субъекте.
- Критика «души» у Канта: Этот отрывок, похоже, говорит о том, что современная философия, начиная с Декарта, подорвала традиционное христианское представление о вечной, самоподдерживающейся «душе», поставив под сомнение саму природу субъекта и его отношение к мышлению. Работа Канта является частью этого более широкого движения, бросающего вызов традиционным метафизическим идеям.
Ансельм утверждал, что Бог, как величайшее из возможных существ (существо, лучше которого ничего нельзя придумать), должен существовать, потому что существование - необходимый компонент совершенства. Если бы Бога не существовало, то Он не был бы величайшим из мыслимых существ, потому что существование было бы недостающей чертой, которая могла бы сделать концепцию «более великой». Таким образом, совершенство, как вы предполагаете, подразумевает существование. Но вот тут-то все и становится сложным. Проблема, которую философы часто поднимают в связи с подобными рассуждениями, заключается в том, что совершенство и существование можно понимать двумя совершенно разными способами. Если «совершенство» - это свойство, которое можно приписать понятию (например, быть всемогущим, всезнающим и т. д.), то «существование», как правило, не является свойством, которое можно добавить к понятию таким же образом. Это один из основных пунктов критики онтологического аргумента Иммануила Канта.
Кант утверждал, что существование не является предикатом или свойством, которое добавляет что-то к понятию вещи. Когда мы говорим, что нечто существует, мы не добавляем к нему новый атрибут; мы утверждаем, что оно соответствует реальности. Существование, утверждал он, не является качеством, которое расширяет представление о существе, как это было бы с совершенством. Для Канта сказать, что нечто существует, - это не значит сказать, что оно обладает каким-то особым «свойством», которое делает его более великим; это просто утверждать, что оно является частью мира. Таким образом, даже если мы добавим к понятию Бога «совершенство», это не обязательно будет означать, что это понятие должно соответствовать реальному, существующему существу. Совершенство может быть необходимым атрибутом для определения понятия «Бог», но это не означает, что существование является неотъемлемым свойством этого понятия.
То, что вы говорите - что совершенство может быть добавлено - философски обосновано в том смысле, что мы можем концептуально представить себе совершенное существо. Но философская трудность заключается в том, что добавление совершенства к концепции не приводит к логической необходимости существования, по крайней мере, не так, как добавление других свойств.
Критика Канта подчеркивает, что существование не является свойством, которое может быть добавлено к понятию для повышения его совершенства. Напротив, существование относится к актуализации понятия в реальности. По мнению Канта, когда мы говорим о существовании чего-либо, мы не приписываем ему новую характеристику, а скорее признаем его присутствие в мире. Это различие ставит под сомнение онтологический аргумент, предполагая, что простое концептуальное совершенство сущности не гарантирует ее реального существования. По сути, хотя мы, конечно, можем представить себе совершенное существо, скачок от концепции к существованию требует дополнительного обоснования, помимо логической связности самой концепции. Таким образом, философские дебаты разворачиваются вокруг того, можно ли считать существование необходимым следствием совершенства, или же оно выступает в качестве самостоятельного критерия оценки реальности сущего.
>Из отрывка тоже не очень понял. Кант че, и когито эрго сум не принимает? А в чем тогда заключается идеализм Канта, помимо невозможности познания мира?
Кант не отвергает «cogito, ergo sum» Декарта прямо, но критикует его по-другому. Для Канта cogito (или «мыслящий субъект») действительно является центральным в его философии, но природа этого субъекта более сложна.
Здесь нам необходимо понять трансцендентальный идеализм Канта:
- Идеализм Канта: Кант утверждал, что разум не просто пассивно фиксирует внешние объекты, но активно формирует то, как мы их воспринимаем и переживаем. Он считал, что разум играет центральную роль в структурировании опыта с помощью таких категорий, как время, пространство, причинность и т. д. Это «априорные» условия опыта, что означает, что мы никогда не можем знать о вещах, как они есть сами по себе («ноумен»), а только как они предстают перед нами через призму разума («феномен»).
- Субъективность и объективность: В то время как Декарт делает акцент на субъекте как основе знания, Кант утверждает, что мы не можем отделить субъект от условий опыта. Я» или „субъект“ в представлении Канта - это не просто мыслящая, осознающая себя сущность, а скорее часть системы способностей, которые структурируют и интерпретируют опыт. Таким образом, с точки зрения Канта, «Я» никогда не является чем-то чисто независимым или самодостаточным (как предполагал Декарт); оно - часть всего процесса, в ходе которого мы приходим к познанию чего бы то ни было.
- Кант о cogito: У Декарта «мыслящий» субъект - это первая, основополагающая уверенность: «Я мыслю, следовательно, я существую». Кант, однако, оспаривает идею о том, что существование «я» или субъекта можно доказать только с помощью интроспекции. Для Канта сама возможность познания зависит от взаимодействия субъекта (разума) с внешним миром. Таким образом, «я» - это не то, что можно постичь как самодостаточную, изолированную сущность, - это часть процесса, в котором мы переживаем и организуем мир. Ум, а не «я», является условием возможности опыта.
Трансцендентальный идеализм Канта означает, что мы можем познать мир только таким, каким он нам представляется, а не таким, какой он есть сам по себе. Это приводит к мысли о том, что существует фундаментальный предел человеческого знания. Мы никогда не можем познать вещи сами по себе (нуменальный мир), а только то, как они представляются нам через наши органы чувств и априорные категории разума (феноменальный мир). Другими словами, Кант не отрицает, что мир существует независимо от нашего восприятия, но он отрицает, что мы когда-либо можем познать его таким, каков он есть сам по себе. Наше знание всегда фильтруется через структуры человеческого разума - категории и формы интуиции (такие как пространство и время). Это своего рода эпистемическая граница, которую вводит Кант: мы можем знать мир таким, каким он представляется, но не вещь-в-себе. Это контрастирует с идеей Декарта о том, что мы можем познать мир посредством чистого разума или прямой интроспекции мыслящего субъекта. Кант утверждал, что наше знание никогда не бывает прямым, поскольку оно всегда опосредовано структурами нашего разума.
Итого:
- Отношение Канта к Декарту: Кант не отвергает идею cogito как таковую, но он критикует предположение Декарта о том, что мы можем получить полное, независимое понимание себя из акта мышления. Субъект («Я») является частью более крупной системы познания, которая активно структурирует опыт.
- Идеализм Канта: трансцендентальный идеализм Канта утверждает, что мы можем познать мир только таким, каким он нам представляется, а не таким, каким он является сам по себе. Наши знания формируются благодаря тому, как наш разум организует сенсорные данные. В этом он отличается от Декарта, который придерживался более простой эпистемологии, основанной на мыслящем, самосознающем субъекте.
- Критика «души» у Канта: Этот отрывок, похоже, говорит о том, что современная философия, начиная с Декарта, подорвала традиционное христианское представление о вечной, самоподдерживающейся «душе», поставив под сомнение саму природу субъекта и его отношение к мышлению. Работа Канта является частью этого более широкого движения, бросающего вызов традиционным метафизическим идеям.
102 Кб, 200x252>>181
Ансельм утверждал, что Бог, как величайшее из возможных существ (существо, лучше которого ничего нельзя придумать), должен существовать, потому что существование - необходимый компонент совершенства. Если бы Бога не существовало, то Он не был бы величайшим из мыслимых существ, потому что существование было бы недостающей чертой, которая могла бы сделать концепцию «более великой». Таким образом, совершенство, как вы предполагаете, подразумевает существование. Но вот тут-то все и становится сложным. Проблема, которую философы часто поднимают в связи с подобными рассуждениями, заключается в том, что совершенство и существование можно понимать двумя совершенно разными способами. Если «совершенство» - это свойство, которое можно приписать понятию (например, быть всемогущим, всезнающим и т. д.), то «существование», как правило, не является свойством, которое можно добавить к понятию таким же образом. Это один из основных пунктов критики онтологического аргумента Иммануила Канта.
Кант утверждал, что существование не является предикатом или свойством, которое добавляет что-то к понятию вещи. Когда мы говорим, что нечто существует, мы не добавляем к нему новый атрибут; мы утверждаем, что оно соответствует реальности. Существование, утверждал он, не является качеством, которое расширяет представление о существе, как это было бы с совершенством. Для Канта сказать, что нечто существует, - это не значит сказать, что оно обладает каким-то особым «свойством», которое делает его более великим; это просто утверждать, что оно является частью мира. Таким образом, даже если мы добавим к понятию Бога «совершенство», это не обязательно будет означать, что это понятие должно соответствовать реальному, существующему существу. Совершенство может быть необходимым атрибутом для определения понятия «Бог», но это не означает, что существование является неотъемлемым свойством этого понятия.
То, что вы говорите - что совершенство может быть добавлено - философски обосновано в том смысле, что мы можем концептуально представить себе совершенное существо. Но философская трудность заключается в том, что добавление совершенства к концепции не приводит к логической необходимости существования, по крайней мере, не так, как добавление других свойств.
Критика Канта подчеркивает, что существование не является свойством, которое может быть добавлено к понятию для повышения его совершенства. Напротив, существование относится к актуализации понятия в реальности. По мнению Канта, когда мы говорим о существовании чего-либо, мы не приписываем ему новую характеристику, а скорее признаем его присутствие в мире. Это различие ставит под сомнение онтологический аргумент, предполагая, что простое концептуальное совершенство сущности не гарантирует ее реального существования. По сути, хотя мы, конечно, можем представить себе совершенное существо, скачок от концепции к существованию требует дополнительного обоснования, помимо логической связности самой концепции. Таким образом, философские дебаты разворачиваются вокруг того, можно ли считать существование необходимым следствием совершенства, или же оно выступает в качестве самостоятельного критерия оценки реальности сущего.
Кант не отвергает «cogito, ergo sum» Декарта прямо, но критикует его по-другому. Для Канта cogito (или «мыслящий субъект») действительно является центральным в его философии, но природа этого субъекта более сложна.
Здесь нам необходимо понять трансцендентальный идеализм Канта:
- Идеализм Канта: Кант утверждал, что разум не просто пассивно фиксирует внешние объекты, но активно формирует то, как мы их воспринимаем и переживаем. Он считал, что разум играет центральную роль в структурировании опыта с помощью таких категорий, как время, пространство, причинность и т. д. Это «априорные» условия опыта, что означает, что мы никогда не можем знать о вещах, как они есть сами по себе («ноумен»), а только как они предстают перед нами через призму разума («феномен»).
- Субъективность и объективность: В то время как Декарт делает акцент на субъекте как основе знания, Кант утверждает, что мы не можем отделить субъект от условий опыта. Я» или „субъект“ в представлении Канта - это не просто мыслящая, осознающая себя сущность, а скорее часть системы способностей, которые структурируют и интерпретируют опыт. Таким образом, с точки зрения Канта, «Я» никогда не является чем-то чисто независимым или самодостаточным (как предполагал Декарт); оно - часть всего процесса, в ходе которого мы приходим к познанию чего бы то ни было.
- Кант о cogito: У Декарта «мыслящий» субъект - это первая, основополагающая уверенность: «Я мыслю, следовательно, я существую». Кант, однако, оспаривает идею о том, что существование «я» или субъекта можно доказать только с помощью интроспекции. Для Канта сама возможность познания зависит от взаимодействия субъекта (разума) с внешним миром. Таким образом, «я» - это не то, что можно постичь как самодостаточную, изолированную сущность, - это часть процесса, в котором мы переживаем и организуем мир. Ум, а не «я», является условием возможности опыта.
Трансцендентальный идеализм Канта означает, что мы можем познать мир только таким, каким он нам представляется, а не таким, какой он есть сам по себе. Это приводит к мысли о том, что существует фундаментальный предел человеческого знания. Мы никогда не можем познать вещи сами по себе (нуменальный мир), а только то, как они представляются нам через наши органы чувств и априорные категории разума (феноменальный мир). Другими словами, Кант не отрицает, что мир существует независимо от нашего восприятия, но он отрицает, что мы когда-либо можем познать его таким, каков он есть сам по себе. Наше знание всегда фильтруется через структуры человеческого разума - категории и формы интуиции (такие как пространство и время). Это своего рода эпистемическая граница, которую вводит Кант: мы можем знать мир таким, каким он представляется, но не вещь-в-себе. Это контрастирует с идеей Декарта о том, что мы можем познать мир посредством чистого разума или прямой интроспекции мыслящего субъекта. Кант утверждал, что наше знание никогда не бывает прямым, поскольку оно всегда опосредовано структурами нашего разума.
Итого:
- Отношение Канта к Декарту: Кант не отвергает идею cogito как таковую, но он критикует предположение Декарта о том, что мы можем получить полное, независимое понимание себя из акта мышления. Субъект («Я») является частью более крупной системы познания, которая активно структурирует опыт.
- Идеализм Канта: трансцендентальный идеализм Канта утверждает, что мы можем познать мир только таким, каким он нам представляется, а не таким, каким он является сам по себе. Наши знания формируются благодаря тому, как наш разум организует сенсорные данные. В этом он отличается от Декарта, который придерживался более простой эпистемологии, основанной на мыслящем, самосознающем субъекте.
- Критика «души» у Канта: Этот отрывок, похоже, говорит о том, что современная философия, начиная с Декарта, подорвала традиционное христианское представление о вечной, самоподдерживающейся «душе», поставив под сомнение саму природу субъекта и его отношение к мышлению. Работа Канта является частью этого более широкого движения, бросающего вызов традиционным метафизическим идеям.
Ансельм утверждал, что Бог, как величайшее из возможных существ (существо, лучше которого ничего нельзя придумать), должен существовать, потому что существование - необходимый компонент совершенства. Если бы Бога не существовало, то Он не был бы величайшим из мыслимых существ, потому что существование было бы недостающей чертой, которая могла бы сделать концепцию «более великой». Таким образом, совершенство, как вы предполагаете, подразумевает существование. Но вот тут-то все и становится сложным. Проблема, которую философы часто поднимают в связи с подобными рассуждениями, заключается в том, что совершенство и существование можно понимать двумя совершенно разными способами. Если «совершенство» - это свойство, которое можно приписать понятию (например, быть всемогущим, всезнающим и т. д.), то «существование», как правило, не является свойством, которое можно добавить к понятию таким же образом. Это один из основных пунктов критики онтологического аргумента Иммануила Канта.
Кант утверждал, что существование не является предикатом или свойством, которое добавляет что-то к понятию вещи. Когда мы говорим, что нечто существует, мы не добавляем к нему новый атрибут; мы утверждаем, что оно соответствует реальности. Существование, утверждал он, не является качеством, которое расширяет представление о существе, как это было бы с совершенством. Для Канта сказать, что нечто существует, - это не значит сказать, что оно обладает каким-то особым «свойством», которое делает его более великим; это просто утверждать, что оно является частью мира. Таким образом, даже если мы добавим к понятию Бога «совершенство», это не обязательно будет означать, что это понятие должно соответствовать реальному, существующему существу. Совершенство может быть необходимым атрибутом для определения понятия «Бог», но это не означает, что существование является неотъемлемым свойством этого понятия.
То, что вы говорите - что совершенство может быть добавлено - философски обосновано в том смысле, что мы можем концептуально представить себе совершенное существо. Но философская трудность заключается в том, что добавление совершенства к концепции не приводит к логической необходимости существования, по крайней мере, не так, как добавление других свойств.
Критика Канта подчеркивает, что существование не является свойством, которое может быть добавлено к понятию для повышения его совершенства. Напротив, существование относится к актуализации понятия в реальности. По мнению Канта, когда мы говорим о существовании чего-либо, мы не приписываем ему новую характеристику, а скорее признаем его присутствие в мире. Это различие ставит под сомнение онтологический аргумент, предполагая, что простое концептуальное совершенство сущности не гарантирует ее реального существования. По сути, хотя мы, конечно, можем представить себе совершенное существо, скачок от концепции к существованию требует дополнительного обоснования, помимо логической связности самой концепции. Таким образом, философские дебаты разворачиваются вокруг того, можно ли считать существование необходимым следствием совершенства, или же оно выступает в качестве самостоятельного критерия оценки реальности сущего.
>Из отрывка тоже не очень понял. Кант че, и когито эрго сум не принимает? А в чем тогда заключается идеализм Канта, помимо невозможности познания мира?
Кант не отвергает «cogito, ergo sum» Декарта прямо, но критикует его по-другому. Для Канта cogito (или «мыслящий субъект») действительно является центральным в его философии, но природа этого субъекта более сложна.
Здесь нам необходимо понять трансцендентальный идеализм Канта:
- Идеализм Канта: Кант утверждал, что разум не просто пассивно фиксирует внешние объекты, но активно формирует то, как мы их воспринимаем и переживаем. Он считал, что разум играет центральную роль в структурировании опыта с помощью таких категорий, как время, пространство, причинность и т. д. Это «априорные» условия опыта, что означает, что мы никогда не можем знать о вещах, как они есть сами по себе («ноумен»), а только как они предстают перед нами через призму разума («феномен»).
- Субъективность и объективность: В то время как Декарт делает акцент на субъекте как основе знания, Кант утверждает, что мы не можем отделить субъект от условий опыта. Я» или „субъект“ в представлении Канта - это не просто мыслящая, осознающая себя сущность, а скорее часть системы способностей, которые структурируют и интерпретируют опыт. Таким образом, с точки зрения Канта, «Я» никогда не является чем-то чисто независимым или самодостаточным (как предполагал Декарт); оно - часть всего процесса, в ходе которого мы приходим к познанию чего бы то ни было.
- Кант о cogito: У Декарта «мыслящий» субъект - это первая, основополагающая уверенность: «Я мыслю, следовательно, я существую». Кант, однако, оспаривает идею о том, что существование «я» или субъекта можно доказать только с помощью интроспекции. Для Канта сама возможность познания зависит от взаимодействия субъекта (разума) с внешним миром. Таким образом, «я» - это не то, что можно постичь как самодостаточную, изолированную сущность, - это часть процесса, в котором мы переживаем и организуем мир. Ум, а не «я», является условием возможности опыта.
Трансцендентальный идеализм Канта означает, что мы можем познать мир только таким, каким он нам представляется, а не таким, какой он есть сам по себе. Это приводит к мысли о том, что существует фундаментальный предел человеческого знания. Мы никогда не можем познать вещи сами по себе (нуменальный мир), а только то, как они представляются нам через наши органы чувств и априорные категории разума (феноменальный мир). Другими словами, Кант не отрицает, что мир существует независимо от нашего восприятия, но он отрицает, что мы когда-либо можем познать его таким, каков он есть сам по себе. Наше знание всегда фильтруется через структуры человеческого разума - категории и формы интуиции (такие как пространство и время). Это своего рода эпистемическая граница, которую вводит Кант: мы можем знать мир таким, каким он представляется, но не вещь-в-себе. Это контрастирует с идеей Декарта о том, что мы можем познать мир посредством чистого разума или прямой интроспекции мыслящего субъекта. Кант утверждал, что наше знание никогда не бывает прямым, поскольку оно всегда опосредовано структурами нашего разума.
Итого:
- Отношение Канта к Декарту: Кант не отвергает идею cogito как таковую, но он критикует предположение Декарта о том, что мы можем получить полное, независимое понимание себя из акта мышления. Субъект («Я») является частью более крупной системы познания, которая активно структурирует опыт.
- Идеализм Канта: трансцендентальный идеализм Канта утверждает, что мы можем познать мир только таким, каким он нам представляется, а не таким, каким он является сам по себе. Наши знания формируются благодаря тому, как наш разум организует сенсорные данные. В этом он отличается от Декарта, который придерживался более простой эпистемологии, основанной на мыслящем, самосознающем субъекте.
- Критика «души» у Канта: Этот отрывок, похоже, говорит о том, что современная философия, начиная с Декарта, подорвала традиционное христианское представление о вечной, самоподдерживающейся «душе», поставив под сомнение саму природу субъекта и его отношение к мышлению. Работа Канта является частью этого более широкого движения, бросающего вызов традиционным метафизическим идеям.
>>183
Тогда уточни о каком конкретно периоде Канта идёт речь, потому что он не выражался о Боге одинаково в течение всей своей жизни.
В «Критике» Кант, таким образом, отказывается от представления о постижимом мире, которое он защищал в «Инаугурационной диссертации», и теперь утверждает, что отказ от знания о вещах самих по себе необходим для примирения науки с традиционной моралью и религией. Он утверждает, что вера в Бога, свободу и бессмертие имеет строго моральное основание, но принятие этих убеждений на моральных основаниях было бы неоправданным, если бы мы могли знать, что они ложны. «Таким образом, - говорит Кант, - я должен был отрицать знание, чтобы освободить место для веры» (Bxxx). Ограничение знания видимостями и низведение Бога и души в непознаваемую область вещей самих по себе гарантирует, что невозможно опровергнуть утверждения о Боге, свободе или бессмертии души, в которые моральные аргументы могут убедить нас верить. Более того, детерминизм современной науки больше не угрожает свободе, требуемой традиционной моралью, поскольку наука и, следовательно, детерминизм применимы только к видимости, а в царстве вещей в себе, где находится самость или душа, есть место для свободы. Мы не можем знать (теоретически), что мы свободны, потому что мы не можем ничего знать о вещах самих по себе. Но для веры в человеческую свободу, которая выступает «краеугольным камнем», поддерживающим другие морально обоснованные убеждения (5:3-4), есть особенно сильные моральные основания.
Затем, в той части «Критики чистого разума», которая называется «Трансцендентальная диалектика», Кант выступает против лейбницевско-вольфовской точки зрения, согласно которой человек способен к априорному знанию в каждой из этих областей, и утверждает, что ошибки лейбницевско-вольфовской метафизики обусловлены иллюзией, которая заложена в самой природе человеческого разума. Согласно Канту, человеческий разум неизбежно порождает представления о душе, мире-целом и Боге, а эти представления неизбежно порождают иллюзию, что мы обладаем априорным знанием о соответствующих им трансцендентных объектах. Однако это иллюзия, поскольку на самом деле мы не способны к априорному знанию ни о каких таких трансцендентных объектах. Тем не менее Кант пытается показать, что эти иллюзорные идеи имеют позитивное, практическое применение. Таким образом, он переосмысливает специальную метафизику Лейбница-Вольфа как практическую науку, которую он называет метафизикой нравов. По мнению Канта, наши представления о душе, мире-целом и Боге составляют содержание морально оправданных убеждений о человеческом бессмертии, человеческой свободе и существовании Бога соответственно; но они не являются надлежащими объектами спекулятивного знания.
Кант называет наше сознание морального закона, наше понимание того, что моральный закон связывает нас или имеет над нами власть, «фактом разума» (5:31-32, 42-43, 47, 55). Таким образом, с его точки зрения, факт разума является практическим основанием для нашей веры или практического знания о том, что мы свободны. Кант настаивает на том, что это моральное сознание «неоспоримо», «априорно» и «неизбежно» (5:32, 47, 55). У каждого человека есть совесть, здравое понимание морали и твердая уверенность в том, что он несет моральную ответственность. Мы можем по-разному относиться к источнику авторитета морали - Богу, общественным устоям, человеческому разуму. Мы можем прийти к разным выводам о том, чего требует мораль в конкретных ситуациях. Мы можем нарушать собственное чувство долга. Но у каждого из нас есть совесть и непоколебимая вера в то, что мораль применима к нам. По мнению Канта, это убеждение не может и не должно быть обосновано или «доказано с помощью какой-либо дедукции» (5:47). То, что мы считаем себя морально ответственными, - это просто основополагающий факт человеческой сущности. Но Кант делает здесь и нормативное утверждение: это также факт, который не может и не должен быть обоснован, что мы морально ответственны, что мораль имеет над нами власть. Кант считает, что философия должна заниматься защитой этого морального убеждения, основанного на здравом смысле, и что в любом случае мы никогда не сможем доказать или опровергнуть его (4:459).
Кант считает, что разум неизбежно порождает не только сознание морального закона, но и представление о мире, в котором есть и полная добродетель, и полное счастье, которое он называет высшим благом. Наш долг содействовать высшему благу, по мнению Канта, является суммой всех моральных обязанностей, и мы можем выполнить этот долг, только если верим, что высшее благо - это возможное положение вещей. Более того, верить в то, что высшее благо возможно, можно только в том случае, если мы также верим в бессмертие души и существование Бога, утверждает Кант. На этом основании он утверждает, что морально необходимо верить в бессмертие души и существование Бога, которые он называет постулатами чистого практического разума. В этом разделе кратко излагается представление Канта о высшем благе и его аргументация в пользу этих постулатов практического разума в "Критике практического разума » и других работах.
Наконец, Кант завершает "Критику способности суждения » длинным приложением, в котором утверждает, что размышляющее суждение поддерживает мораль, заставляя нас думать о конечном конце природы, который мы можем понять только в моральных терминах, и что, наоборот, мораль укрепляет телеологическую концепцию природы. После того как на теоретических основаниях было признано, что мы должны понимать некоторые части природы (организмы) телеологически, хотя и только как регулятивный принцип размышляющего суждения, Кант говорит, что мы можем пойти дальше и рассматривать всю природу как телеологическую систему (5:380-381). Но мы можем рассматривать всю природу как телеологическую систему, только используя идею Бога, опять же только регулятивно, как ее разумного конструктора. Это предполагает приписывание природе того, что Кант называет внешней целеустремленностью, то есть приписывание Богу целей при создании природы (5:425). Какова же конечная цель Бога при создании природы? По мнению Канта, конечной целью природы должны быть люди, но только как моральные существа (5:435, 444-445). Это объясняется тем, что только человек использует разум для постановки и достижения целей, используя остальную природу как средство для достижения своих целей (5:426-427). Более того, Кант утверждает, что человеческое счастье не может быть конечной целью природы, поскольку, как мы видели, он считает, что счастье не является безусловной ценностью (5:430-431). Скорее, человеческая жизнь имеет ценность не из-за того, что мы пассивно наслаждаемся, а только из-за того, что мы активно делаем (5:434). Однако мы можем быть полностью активными и автономными, только действуя нравственно, что подразумевает, что Бог создал мир, чтобы люди могли проявлять нравственную автономию. Поскольку мы также нуждаемся в счастье, его тоже можно признать обусловленным и вытекающим из цели, так что размышление о суждении в конечном итоге приводит нас к высшему благу (5:436). Но размышления об условиях возможности высшего блага вновь приводят Канта к моральному аргументу в пользу веры в существование Бога, который, в свою очередь, усиливает телеологическую перспективу природы, с которой началось размышление о суждении.
Таким образом, Кант утверждает, что хотя теоретическая и практическая философия исходят из отдельных и несводимых друг к другу отправных точек - самосознания как высшего принципа познания природы и морального закона как основы нашего знания о свободе, - размышление над суждением объединяет их в единое телеологическое мировоззрение, которое придает первостепенную ценность человеческой автономии.
Тогда уточни о каком конкретно периоде Канта идёт речь, потому что он не выражался о Боге одинаково в течение всей своей жизни.
В «Критике» Кант, таким образом, отказывается от представления о постижимом мире, которое он защищал в «Инаугурационной диссертации», и теперь утверждает, что отказ от знания о вещах самих по себе необходим для примирения науки с традиционной моралью и религией. Он утверждает, что вера в Бога, свободу и бессмертие имеет строго моральное основание, но принятие этих убеждений на моральных основаниях было бы неоправданным, если бы мы могли знать, что они ложны. «Таким образом, - говорит Кант, - я должен был отрицать знание, чтобы освободить место для веры» (Bxxx). Ограничение знания видимостями и низведение Бога и души в непознаваемую область вещей самих по себе гарантирует, что невозможно опровергнуть утверждения о Боге, свободе или бессмертии души, в которые моральные аргументы могут убедить нас верить. Более того, детерминизм современной науки больше не угрожает свободе, требуемой традиционной моралью, поскольку наука и, следовательно, детерминизм применимы только к видимости, а в царстве вещей в себе, где находится самость или душа, есть место для свободы. Мы не можем знать (теоретически), что мы свободны, потому что мы не можем ничего знать о вещах самих по себе. Но для веры в человеческую свободу, которая выступает «краеугольным камнем», поддерживающим другие морально обоснованные убеждения (5:3-4), есть особенно сильные моральные основания.
Затем, в той части «Критики чистого разума», которая называется «Трансцендентальная диалектика», Кант выступает против лейбницевско-вольфовской точки зрения, согласно которой человек способен к априорному знанию в каждой из этих областей, и утверждает, что ошибки лейбницевско-вольфовской метафизики обусловлены иллюзией, которая заложена в самой природе человеческого разума. Согласно Канту, человеческий разум неизбежно порождает представления о душе, мире-целом и Боге, а эти представления неизбежно порождают иллюзию, что мы обладаем априорным знанием о соответствующих им трансцендентных объектах. Однако это иллюзия, поскольку на самом деле мы не способны к априорному знанию ни о каких таких трансцендентных объектах. Тем не менее Кант пытается показать, что эти иллюзорные идеи имеют позитивное, практическое применение. Таким образом, он переосмысливает специальную метафизику Лейбница-Вольфа как практическую науку, которую он называет метафизикой нравов. По мнению Канта, наши представления о душе, мире-целом и Боге составляют содержание морально оправданных убеждений о человеческом бессмертии, человеческой свободе и существовании Бога соответственно; но они не являются надлежащими объектами спекулятивного знания.
Кант называет наше сознание морального закона, наше понимание того, что моральный закон связывает нас или имеет над нами власть, «фактом разума» (5:31-32, 42-43, 47, 55). Таким образом, с его точки зрения, факт разума является практическим основанием для нашей веры или практического знания о том, что мы свободны. Кант настаивает на том, что это моральное сознание «неоспоримо», «априорно» и «неизбежно» (5:32, 47, 55). У каждого человека есть совесть, здравое понимание морали и твердая уверенность в том, что он несет моральную ответственность. Мы можем по-разному относиться к источнику авторитета морали - Богу, общественным устоям, человеческому разуму. Мы можем прийти к разным выводам о том, чего требует мораль в конкретных ситуациях. Мы можем нарушать собственное чувство долга. Но у каждого из нас есть совесть и непоколебимая вера в то, что мораль применима к нам. По мнению Канта, это убеждение не может и не должно быть обосновано или «доказано с помощью какой-либо дедукции» (5:47). То, что мы считаем себя морально ответственными, - это просто основополагающий факт человеческой сущности. Но Кант делает здесь и нормативное утверждение: это также факт, который не может и не должен быть обоснован, что мы морально ответственны, что мораль имеет над нами власть. Кант считает, что философия должна заниматься защитой этого морального убеждения, основанного на здравом смысле, и что в любом случае мы никогда не сможем доказать или опровергнуть его (4:459).
Кант считает, что разум неизбежно порождает не только сознание морального закона, но и представление о мире, в котором есть и полная добродетель, и полное счастье, которое он называет высшим благом. Наш долг содействовать высшему благу, по мнению Канта, является суммой всех моральных обязанностей, и мы можем выполнить этот долг, только если верим, что высшее благо - это возможное положение вещей. Более того, верить в то, что высшее благо возможно, можно только в том случае, если мы также верим в бессмертие души и существование Бога, утверждает Кант. На этом основании он утверждает, что морально необходимо верить в бессмертие души и существование Бога, которые он называет постулатами чистого практического разума. В этом разделе кратко излагается представление Канта о высшем благе и его аргументация в пользу этих постулатов практического разума в "Критике практического разума » и других работах.
Наконец, Кант завершает "Критику способности суждения » длинным приложением, в котором утверждает, что размышляющее суждение поддерживает мораль, заставляя нас думать о конечном конце природы, который мы можем понять только в моральных терминах, и что, наоборот, мораль укрепляет телеологическую концепцию природы. После того как на теоретических основаниях было признано, что мы должны понимать некоторые части природы (организмы) телеологически, хотя и только как регулятивный принцип размышляющего суждения, Кант говорит, что мы можем пойти дальше и рассматривать всю природу как телеологическую систему (5:380-381). Но мы можем рассматривать всю природу как телеологическую систему, только используя идею Бога, опять же только регулятивно, как ее разумного конструктора. Это предполагает приписывание природе того, что Кант называет внешней целеустремленностью, то есть приписывание Богу целей при создании природы (5:425). Какова же конечная цель Бога при создании природы? По мнению Канта, конечной целью природы должны быть люди, но только как моральные существа (5:435, 444-445). Это объясняется тем, что только человек использует разум для постановки и достижения целей, используя остальную природу как средство для достижения своих целей (5:426-427). Более того, Кант утверждает, что человеческое счастье не может быть конечной целью природы, поскольку, как мы видели, он считает, что счастье не является безусловной ценностью (5:430-431). Скорее, человеческая жизнь имеет ценность не из-за того, что мы пассивно наслаждаемся, а только из-за того, что мы активно делаем (5:434). Однако мы можем быть полностью активными и автономными, только действуя нравственно, что подразумевает, что Бог создал мир, чтобы люди могли проявлять нравственную автономию. Поскольку мы также нуждаемся в счастье, его тоже можно признать обусловленным и вытекающим из цели, так что размышление о суждении в конечном итоге приводит нас к высшему благу (5:436). Но размышления об условиях возможности высшего блага вновь приводят Канта к моральному аргументу в пользу веры в существование Бога, который, в свою очередь, усиливает телеологическую перспективу природы, с которой началось размышление о суждении.
Таким образом, Кант утверждает, что хотя теоретическая и практическая философия исходят из отдельных и несводимых друг к другу отправных точек - самосознания как высшего принципа познания природы и морального закона как основы нашего знания о свободе, - размышление над суждением объединяет их в единое телеологическое мировоззрение, которое придает первостепенную ценность человеческой автономии.
>>183
Тогда уточни о каком конкретно периоде Канта идёт речь, потому что он не выражался о Боге одинаково в течение всей своей жизни.
В «Критике» Кант, таким образом, отказывается от представления о постижимом мире, которое он защищал в «Инаугурационной диссертации», и теперь утверждает, что отказ от знания о вещах самих по себе необходим для примирения науки с традиционной моралью и религией. Он утверждает, что вера в Бога, свободу и бессмертие имеет строго моральное основание, но принятие этих убеждений на моральных основаниях было бы неоправданным, если бы мы могли знать, что они ложны. «Таким образом, - говорит Кант, - я должен был отрицать знание, чтобы освободить место для веры» (Bxxx). Ограничение знания видимостями и низведение Бога и души в непознаваемую область вещей самих по себе гарантирует, что невозможно опровергнуть утверждения о Боге, свободе или бессмертии души, в которые моральные аргументы могут убедить нас верить. Более того, детерминизм современной науки больше не угрожает свободе, требуемой традиционной моралью, поскольку наука и, следовательно, детерминизм применимы только к видимости, а в царстве вещей в себе, где находится самость или душа, есть место для свободы. Мы не можем знать (теоретически), что мы свободны, потому что мы не можем ничего знать о вещах самих по себе. Но для веры в человеческую свободу, которая выступает «краеугольным камнем», поддерживающим другие морально обоснованные убеждения (5:3-4), есть особенно сильные моральные основания.
Затем, в той части «Критики чистого разума», которая называется «Трансцендентальная диалектика», Кант выступает против лейбницевско-вольфовской точки зрения, согласно которой человек способен к априорному знанию в каждой из этих областей, и утверждает, что ошибки лейбницевско-вольфовской метафизики обусловлены иллюзией, которая заложена в самой природе человеческого разума. Согласно Канту, человеческий разум неизбежно порождает представления о душе, мире-целом и Боге, а эти представления неизбежно порождают иллюзию, что мы обладаем априорным знанием о соответствующих им трансцендентных объектах. Однако это иллюзия, поскольку на самом деле мы не способны к априорному знанию ни о каких таких трансцендентных объектах. Тем не менее Кант пытается показать, что эти иллюзорные идеи имеют позитивное, практическое применение. Таким образом, он переосмысливает специальную метафизику Лейбница-Вольфа как практическую науку, которую он называет метафизикой нравов. По мнению Канта, наши представления о душе, мире-целом и Боге составляют содержание морально оправданных убеждений о человеческом бессмертии, человеческой свободе и существовании Бога соответственно; но они не являются надлежащими объектами спекулятивного знания.
Кант называет наше сознание морального закона, наше понимание того, что моральный закон связывает нас или имеет над нами власть, «фактом разума» (5:31-32, 42-43, 47, 55). Таким образом, с его точки зрения, факт разума является практическим основанием для нашей веры или практического знания о том, что мы свободны. Кант настаивает на том, что это моральное сознание «неоспоримо», «априорно» и «неизбежно» (5:32, 47, 55). У каждого человека есть совесть, здравое понимание морали и твердая уверенность в том, что он несет моральную ответственность. Мы можем по-разному относиться к источнику авторитета морали - Богу, общественным устоям, человеческому разуму. Мы можем прийти к разным выводам о том, чего требует мораль в конкретных ситуациях. Мы можем нарушать собственное чувство долга. Но у каждого из нас есть совесть и непоколебимая вера в то, что мораль применима к нам. По мнению Канта, это убеждение не может и не должно быть обосновано или «доказано с помощью какой-либо дедукции» (5:47). То, что мы считаем себя морально ответственными, - это просто основополагающий факт человеческой сущности. Но Кант делает здесь и нормативное утверждение: это также факт, который не может и не должен быть обоснован, что мы морально ответственны, что мораль имеет над нами власть. Кант считает, что философия должна заниматься защитой этого морального убеждения, основанного на здравом смысле, и что в любом случае мы никогда не сможем доказать или опровергнуть его (4:459).
Кант считает, что разум неизбежно порождает не только сознание морального закона, но и представление о мире, в котором есть и полная добродетель, и полное счастье, которое он называет высшим благом. Наш долг содействовать высшему благу, по мнению Канта, является суммой всех моральных обязанностей, и мы можем выполнить этот долг, только если верим, что высшее благо - это возможное положение вещей. Более того, верить в то, что высшее благо возможно, можно только в том случае, если мы также верим в бессмертие души и существование Бога, утверждает Кант. На этом основании он утверждает, что морально необходимо верить в бессмертие души и существование Бога, которые он называет постулатами чистого практического разума. В этом разделе кратко излагается представление Канта о высшем благе и его аргументация в пользу этих постулатов практического разума в "Критике практического разума » и других работах.
Наконец, Кант завершает "Критику способности суждения » длинным приложением, в котором утверждает, что размышляющее суждение поддерживает мораль, заставляя нас думать о конечном конце природы, который мы можем понять только в моральных терминах, и что, наоборот, мораль укрепляет телеологическую концепцию природы. После того как на теоретических основаниях было признано, что мы должны понимать некоторые части природы (организмы) телеологически, хотя и только как регулятивный принцип размышляющего суждения, Кант говорит, что мы можем пойти дальше и рассматривать всю природу как телеологическую систему (5:380-381). Но мы можем рассматривать всю природу как телеологическую систему, только используя идею Бога, опять же только регулятивно, как ее разумного конструктора. Это предполагает приписывание природе того, что Кант называет внешней целеустремленностью, то есть приписывание Богу целей при создании природы (5:425). Какова же конечная цель Бога при создании природы? По мнению Канта, конечной целью природы должны быть люди, но только как моральные существа (5:435, 444-445). Это объясняется тем, что только человек использует разум для постановки и достижения целей, используя остальную природу как средство для достижения своих целей (5:426-427). Более того, Кант утверждает, что человеческое счастье не может быть конечной целью природы, поскольку, как мы видели, он считает, что счастье не является безусловной ценностью (5:430-431). Скорее, человеческая жизнь имеет ценность не из-за того, что мы пассивно наслаждаемся, а только из-за того, что мы активно делаем (5:434). Однако мы можем быть полностью активными и автономными, только действуя нравственно, что подразумевает, что Бог создал мир, чтобы люди могли проявлять нравственную автономию. Поскольку мы также нуждаемся в счастье, его тоже можно признать обусловленным и вытекающим из цели, так что размышление о суждении в конечном итоге приводит нас к высшему благу (5:436). Но размышления об условиях возможности высшего блага вновь приводят Канта к моральному аргументу в пользу веры в существование Бога, который, в свою очередь, усиливает телеологическую перспективу природы, с которой началось размышление о суждении.
Таким образом, Кант утверждает, что хотя теоретическая и практическая философия исходят из отдельных и несводимых друг к другу отправных точек - самосознания как высшего принципа познания природы и морального закона как основы нашего знания о свободе, - размышление над суждением объединяет их в единое телеологическое мировоззрение, которое придает первостепенную ценность человеческой автономии.
Тогда уточни о каком конкретно периоде Канта идёт речь, потому что он не выражался о Боге одинаково в течение всей своей жизни.
В «Критике» Кант, таким образом, отказывается от представления о постижимом мире, которое он защищал в «Инаугурационной диссертации», и теперь утверждает, что отказ от знания о вещах самих по себе необходим для примирения науки с традиционной моралью и религией. Он утверждает, что вера в Бога, свободу и бессмертие имеет строго моральное основание, но принятие этих убеждений на моральных основаниях было бы неоправданным, если бы мы могли знать, что они ложны. «Таким образом, - говорит Кант, - я должен был отрицать знание, чтобы освободить место для веры» (Bxxx). Ограничение знания видимостями и низведение Бога и души в непознаваемую область вещей самих по себе гарантирует, что невозможно опровергнуть утверждения о Боге, свободе или бессмертии души, в которые моральные аргументы могут убедить нас верить. Более того, детерминизм современной науки больше не угрожает свободе, требуемой традиционной моралью, поскольку наука и, следовательно, детерминизм применимы только к видимости, а в царстве вещей в себе, где находится самость или душа, есть место для свободы. Мы не можем знать (теоретически), что мы свободны, потому что мы не можем ничего знать о вещах самих по себе. Но для веры в человеческую свободу, которая выступает «краеугольным камнем», поддерживающим другие морально обоснованные убеждения (5:3-4), есть особенно сильные моральные основания.
Затем, в той части «Критики чистого разума», которая называется «Трансцендентальная диалектика», Кант выступает против лейбницевско-вольфовской точки зрения, согласно которой человек способен к априорному знанию в каждой из этих областей, и утверждает, что ошибки лейбницевско-вольфовской метафизики обусловлены иллюзией, которая заложена в самой природе человеческого разума. Согласно Канту, человеческий разум неизбежно порождает представления о душе, мире-целом и Боге, а эти представления неизбежно порождают иллюзию, что мы обладаем априорным знанием о соответствующих им трансцендентных объектах. Однако это иллюзия, поскольку на самом деле мы не способны к априорному знанию ни о каких таких трансцендентных объектах. Тем не менее Кант пытается показать, что эти иллюзорные идеи имеют позитивное, практическое применение. Таким образом, он переосмысливает специальную метафизику Лейбница-Вольфа как практическую науку, которую он называет метафизикой нравов. По мнению Канта, наши представления о душе, мире-целом и Боге составляют содержание морально оправданных убеждений о человеческом бессмертии, человеческой свободе и существовании Бога соответственно; но они не являются надлежащими объектами спекулятивного знания.
Кант называет наше сознание морального закона, наше понимание того, что моральный закон связывает нас или имеет над нами власть, «фактом разума» (5:31-32, 42-43, 47, 55). Таким образом, с его точки зрения, факт разума является практическим основанием для нашей веры или практического знания о том, что мы свободны. Кант настаивает на том, что это моральное сознание «неоспоримо», «априорно» и «неизбежно» (5:32, 47, 55). У каждого человека есть совесть, здравое понимание морали и твердая уверенность в том, что он несет моральную ответственность. Мы можем по-разному относиться к источнику авторитета морали - Богу, общественным устоям, человеческому разуму. Мы можем прийти к разным выводам о том, чего требует мораль в конкретных ситуациях. Мы можем нарушать собственное чувство долга. Но у каждого из нас есть совесть и непоколебимая вера в то, что мораль применима к нам. По мнению Канта, это убеждение не может и не должно быть обосновано или «доказано с помощью какой-либо дедукции» (5:47). То, что мы считаем себя морально ответственными, - это просто основополагающий факт человеческой сущности. Но Кант делает здесь и нормативное утверждение: это также факт, который не может и не должен быть обоснован, что мы морально ответственны, что мораль имеет над нами власть. Кант считает, что философия должна заниматься защитой этого морального убеждения, основанного на здравом смысле, и что в любом случае мы никогда не сможем доказать или опровергнуть его (4:459).
Кант считает, что разум неизбежно порождает не только сознание морального закона, но и представление о мире, в котором есть и полная добродетель, и полное счастье, которое он называет высшим благом. Наш долг содействовать высшему благу, по мнению Канта, является суммой всех моральных обязанностей, и мы можем выполнить этот долг, только если верим, что высшее благо - это возможное положение вещей. Более того, верить в то, что высшее благо возможно, можно только в том случае, если мы также верим в бессмертие души и существование Бога, утверждает Кант. На этом основании он утверждает, что морально необходимо верить в бессмертие души и существование Бога, которые он называет постулатами чистого практического разума. В этом разделе кратко излагается представление Канта о высшем благе и его аргументация в пользу этих постулатов практического разума в "Критике практического разума » и других работах.
Наконец, Кант завершает "Критику способности суждения » длинным приложением, в котором утверждает, что размышляющее суждение поддерживает мораль, заставляя нас думать о конечном конце природы, который мы можем понять только в моральных терминах, и что, наоборот, мораль укрепляет телеологическую концепцию природы. После того как на теоретических основаниях было признано, что мы должны понимать некоторые части природы (организмы) телеологически, хотя и только как регулятивный принцип размышляющего суждения, Кант говорит, что мы можем пойти дальше и рассматривать всю природу как телеологическую систему (5:380-381). Но мы можем рассматривать всю природу как телеологическую систему, только используя идею Бога, опять же только регулятивно, как ее разумного конструктора. Это предполагает приписывание природе того, что Кант называет внешней целеустремленностью, то есть приписывание Богу целей при создании природы (5:425). Какова же конечная цель Бога при создании природы? По мнению Канта, конечной целью природы должны быть люди, но только как моральные существа (5:435, 444-445). Это объясняется тем, что только человек использует разум для постановки и достижения целей, используя остальную природу как средство для достижения своих целей (5:426-427). Более того, Кант утверждает, что человеческое счастье не может быть конечной целью природы, поскольку, как мы видели, он считает, что счастье не является безусловной ценностью (5:430-431). Скорее, человеческая жизнь имеет ценность не из-за того, что мы пассивно наслаждаемся, а только из-за того, что мы активно делаем (5:434). Однако мы можем быть полностью активными и автономными, только действуя нравственно, что подразумевает, что Бог создал мир, чтобы люди могли проявлять нравственную автономию. Поскольку мы также нуждаемся в счастье, его тоже можно признать обусловленным и вытекающим из цели, так что размышление о суждении в конечном итоге приводит нас к высшему благу (5:436). Но размышления об условиях возможности высшего блага вновь приводят Канта к моральному аргументу в пользу веры в существование Бога, который, в свою очередь, усиливает телеологическую перспективу природы, с которой началось размышление о суждении.
Таким образом, Кант утверждает, что хотя теоретическая и практическая философия исходят из отдельных и несводимых друг к другу отправных точек - самосознания как высшего принципа познания природы и морального закона как основы нашего знания о свободе, - размышление над суждением объединяет их в единое телеологическое мировоззрение, которое придает первостепенную ценность человеческой автономии.
286 Кб, 800x746>>183
(Ты за мат конечно извени, но современное кантоведение это всё-таки нелёгкая штука...)
>Тогда уточни о каком конкретно периоде Канта идёт речь, потому что он не выражался о Боге одинаково в течение всей своей жизни.
(Ты за мат конечно извени, но современное кантоведение это всё-таки нелёгкая штука...)
>>178
Достаточно отметить, что на Канте ни развитие аргумента, ни его критика не прекратились, и даже не приостановились.
Достаточно отметить, что на Канте ни развитие аргумента, ни его критика не прекратились, и даже не приостановились.
>>184
У меня нет понимания о периодах мысли Канта. Вероятно, я имею ввиду последний.
>>185
Типа быдлу не понять? Ну мне бы хоть в силу возможностей.
>>186
А куда он дальше пошел? В нашем дискурсе вроде и ходит представление, что пришел Кант, разьебал, и все выдохнули.
Но мне в любом случае интересно понять его. Мне симпатичен идеализм, и я хочу попытаться понять побольше из идеалистов.
>Тогда уточни о каком конкретно периоде Канта идёт речь, потому что он не выражался о Боге одинаково в течение всей своей жизни.
У меня нет понимания о периодах мысли Канта. Вероятно, я имею ввиду последний.
>>185
>(Ты за мат конечно извени, но современное кантоведение это всё-таки нелёгкая штука...)
Типа быдлу не понять? Ну мне бы хоть в силу возможностей.
>>186
А куда он дальше пошел? В нашем дискурсе вроде и ходит представление, что пришел Кант, разьебал, и все выдохнули.
Но мне в любом случае интересно понять его. Мне симпатичен идеализм, и я хочу попытаться понять побольше из идеалистов.
>>187
Не "типа быдлу не понять", а скорее что кантовед тоже в этой ситуации "быдло" и вообще тут чёрт ногу сломит. В итоге ответ-то можно дать, но как бы не получилось так, что он - несмотря на все старания - ошибочный.
Поэтому наверное лучше идти от постановки вопроса, который тебя интересует, и разбирать конкретно его, а не конкретно Канта. Попутно вычерчивая концептуальные модели по принципу раннего Дерриды (феноменолога по Гуссерлю, лингвиста по Соссюру, и структуралиста по Леви-Строссу) в духе "Грамматологии" - "нет ничего вне текста" (то есть объекты, на которые указывает текст "вне" - игнорируются, и рассматривается только текст и что внутри текста (в т.ч. концепты)). Мне кажется - это более... добросовестный выбор.
Например, что ты имеешь в виду под "идеализм"? Вот "идеализм" Платона, как бы, и не идеализм вовсе, а "реализм", - только платоновский. (Ты про Беркли? Или про кого-то ещё?)
Не "типа быдлу не понять", а скорее что кантовед тоже в этой ситуации "быдло" и вообще тут чёрт ногу сломит. В итоге ответ-то можно дать, но как бы не получилось так, что он - несмотря на все старания - ошибочный.
Поэтому наверное лучше идти от постановки вопроса, который тебя интересует, и разбирать конкретно его, а не конкретно Канта. Попутно вычерчивая концептуальные модели по принципу раннего Дерриды (феноменолога по Гуссерлю, лингвиста по Соссюру, и структуралиста по Леви-Строссу) в духе "Грамматологии" - "нет ничего вне текста" (то есть объекты, на которые указывает текст "вне" - игнорируются, и рассматривается только текст и что внутри текста (в т.ч. концепты)). Мне кажется - это более... добросовестный выбор.
Например, что ты имеешь в виду под "идеализм"? Вот "идеализм" Платона, как бы, и не идеализм вовсе, а "реализм", - только платоновский. (Ты про Беркли? Или про кого-то ещё?)
>>187
Кант не разъебал, он скорее сдвинул всё к феноменологии (и дальше философии internal cognition и сознания). (Даже Ницше не отрицает что "что-то там непознаваемое всё-таки есть", только что оно стабильное, неизменное и вообще будто бы в него можно верить (и что это deus sive natura), короче он не отрицает "непознаваемые феномены где-то вовне".)
Кант не разъебал, он скорее сдвинул всё к феноменологии (и дальше философии internal cognition и сознания). (Даже Ницше не отрицает что "что-то там непознаваемое всё-таки есть", только что оно стабильное, неизменное и вообще будто бы в него можно верить (и что это deus sive natura), короче он не отрицает "непознаваемые феномены где-то вовне".)
>>188
У меня и стоит цель - лучше познать идеализм. Пока что я о нем знаю только из вспомогательной литературы, читал декарта, чучуть платора и аристотеля (последнее не осилил.).
Из того, что я представляю сейчас, для меня, идеализм это постижение мира умом, принятия идей как субстанций. Можно даже сказать, что это какая то, почти, эзотерическая вера в высший мир трансцендетного. Что-то даже идущее в сторону квантовой механики.
Может хуйню сказал, не знаю, у меня такие ощущения сейчас. Вроде философия позволяет интерпретировать.
Это нужна какая то дорожная карта, а то я насобирал мешок инфы по сусекам и кинулся читать оригиналы, которые просто на слуху, вразнобой.
>>189
Ну он же не тупо говорит "нам не понять, хуй соси". Этот его контраргумент вроде про язык и логику.
>Например, что ты имеешь в виду под "идеализм"? Вот "идеализм" Платона, как бы, и не идеализм вовсе, а "реализм", - только платоновский. (Ты про Беркли? Или про кого-то ещё?)
У меня и стоит цель - лучше познать идеализм. Пока что я о нем знаю только из вспомогательной литературы, читал декарта, чучуть платора и аристотеля (последнее не осилил.).
Из того, что я представляю сейчас, для меня, идеализм это постижение мира умом, принятия идей как субстанций. Можно даже сказать, что это какая то, почти, эзотерическая вера в высший мир трансцендетного. Что-то даже идущее в сторону квантовой механики.
Может хуйню сказал, не знаю, у меня такие ощущения сейчас. Вроде философия позволяет интерпретировать.
>Попутно вычерчивая концептуальные модели по принципу раннего Дерриды (феноменолога по Гуссерлю, лингвиста по Соссюру, и структуралиста по Леви-Строссу) в духе "Грамматологии" - "нет ничего вне текста" (то есть объекты, на которые указывает текст "вне" - игнорируются, и рассматривается только текст и что внутри текста (в т.ч. концепты)). Мне кажется - это более... добросовестный выбор.
Это нужна какая то дорожная карта, а то я насобирал мешок инфы по сусекам и кинулся читать оригиналы, которые просто на слуху, вразнобой.
>>189
>Кант не разъебал, он скорее сдвинул всё к феноменологии
Ну он же не тупо говорит "нам не понять, хуй соси". Этот его контраргумент вроде про язык и логику.
>>190
Тогда лучше начать не с оригиналов, а с чтения статей на philosophy.ru (который перевод с SEP), iphras и энциклопедии Касавина по философии наук. Затем переходить к вводным типа "German Philosophy: A Very Short Introduction", и другим подобным Companion, только под конец углубляясь до максимально возможного предела. Мне кажется, для начинающего будет проще это дело освоить именно так (ещё бы посоветовал книгу Хинтикки "Socratic Epistemology", но она наверное слишком тематическая, чтобы её в такой общий курс вводить; по Гегелю лучше начать с Реддинга, "Conceptual Harmonies").
По (христианской) теологии есть дополнительно труды вроде https://www.routledge.com/Routledge-Studies-in-Analytic-and-Systematic-Theology/book-series/RSAST?srsltid=AfmBOoovjzMmyfB6um6p1LWMGNrAQq6inweXdsAgC9b9eUuSNZ5yjmH8 - по крайней мере в них пытаются разрешить/аргументировать самые спорные вещи в вопросе веры в Бога. (Я бы тоже аргументировал, если бы столько времени на это (веру) потратил. Или нет.)
Тогда лучше начать не с оригиналов, а с чтения статей на philosophy.ru (который перевод с SEP), iphras и энциклопедии Касавина по философии наук. Затем переходить к вводным типа "German Philosophy: A Very Short Introduction", и другим подобным Companion, только под конец углубляясь до максимально возможного предела. Мне кажется, для начинающего будет проще это дело освоить именно так (ещё бы посоветовал книгу Хинтикки "Socratic Epistemology", но она наверное слишком тематическая, чтобы её в такой общий курс вводить; по Гегелю лучше начать с Реддинга, "Conceptual Harmonies").
По (христианской) теологии есть дополнительно труды вроде https://www.routledge.com/Routledge-Studies-in-Analytic-and-Systematic-Theology/book-series/RSAST?srsltid=AfmBOoovjzMmyfB6um6p1LWMGNrAQq6inweXdsAgC9b9eUuSNZ5yjmH8 - по крайней мере в них пытаются разрешить/аргументировать самые спорные вещи в вопросе веры в Бога. (Я бы тоже аргументировал, если бы столько времени на это (веру) потратил. Или нет.)
>>191
Спасибо за список. Статей я и так почитал тут, да там, а вот вводный учебник по всему бы не помешал. Еще вроде Ю. И. Семёнова рекомендуют в этом плане, да?
И про Гегеля спасибо. Мне он кажется самым интересным.
Она меня разочаровала в момент, когда я обнаружил, что у них действительно нет ответа на проблему зла эпикура.
>Тогда лучше начать не с оригиналов, а с чтения статей на philosophy.ru (который перевод с SEP), iphras и энциклопедии Касавина по философии наук. Затем переходить к вводным типа "German Philosophy: A Very Short Introduction", и другим подобным Companion, только под конец углубляясь до максимально возможного предела. Мне кажется, для начинающего будет проще это дело освоить именно так (ещё бы посоветовал книгу Хинтикки "Socratic Epistemology", но она наверное слишком тематическая, чтобы её в такой общий курс вводить; по Гегелю лучше начать с Реддинга, "Conceptual Harmonies").
Спасибо за список. Статей я и так почитал тут, да там, а вот вводный учебник по всему бы не помешал. Еще вроде Ю. И. Семёнова рекомендуют в этом плане, да?
И про Гегеля спасибо. Мне он кажется самым интересным.
>По (христианской) теологии есть дополнительно труды вроде
Она меня разочаровала в момент, когда я обнаружил, что у них действительно нет ответа на проблему зла эпикура.
>>187
https://www.philosophy.ru/ru/ontological_arguments/
https://philosophy.ru/fk/fk-12/ontologicheskiy-argument/
https://plato.stanford.edu/entries/ontological-arguments/
https://arxiv.org/abs/2001.04701
Только что-то в кантианцы никто особо не спешит записываться.
>А куда он дальше пошел?
https://www.philosophy.ru/ru/ontological_arguments/
https://philosophy.ru/fk/fk-12/ontologicheskiy-argument/
https://plato.stanford.edu/entries/ontological-arguments/
https://arxiv.org/abs/2001.04701
> пришел Кант, разьебал, и все выдохнули
Только что-то в кантианцы никто особо не спешит записываться.
>>192
Вроде стандартный заход в Канта это лекции Доброхотова, или Длугач: https://www.youtube.com/playlist?list=PLBfZM57tze3x6ErOWWLVe0Hvz2wGrt7aA
Против Семенова ничего говорить не буду, но можно полистать по этому поводу (трёхтомник) Фейербаха, он тоже по истфилу сделал немножко (но хорошо).
Если касаться теологии, то аргументов просто масса самых разных, вот авторитетный Волперт, например, доказывает что бог не всеведущ (даже если всемогущ):
1) https://arxiv.org/pdf/1711.03499
2) https://www.santafe.edu/news-center/news/new-proof-shows-fundamental-limits-scientific-knowledge
3) как итог https://link.springer.com/book/10.1007/978-3-319-72478-2
Как следствие - разбор вопроса "а как это познавать теперь", опять же, с математической точки зрения:
1) https://arxiv.org/abs/2208.03886
2) https://aeon.co/essays/ten-questions-about-the-hard-limits-of-human-intelligence
И таких трудов массы, всё это сконсолидировать я не знаю кем быть надо, даже AGI ("Солярис" Лема) от такого перегреется и взорвёт весь датацентр, как мне кажется (или просто выдаст "42", что вероятнее).
Вроде стандартный заход в Канта это лекции Доброхотова, или Длугач: https://www.youtube.com/playlist?list=PLBfZM57tze3x6ErOWWLVe0Hvz2wGrt7aA
Против Семенова ничего говорить не буду, но можно полистать по этому поводу (трёхтомник) Фейербаха, он тоже по истфилу сделал немножко (но хорошо).
Если касаться теологии, то аргументов просто масса самых разных, вот авторитетный Волперт, например, доказывает что бог не всеведущ (даже если всемогущ):
1) https://arxiv.org/pdf/1711.03499
2) https://www.santafe.edu/news-center/news/new-proof-shows-fundamental-limits-scientific-knowledge
3) как итог https://link.springer.com/book/10.1007/978-3-319-72478-2
Как следствие - разбор вопроса "а как это познавать теперь", опять же, с математической точки зрения:
1) https://arxiv.org/abs/2208.03886
2) https://aeon.co/essays/ten-questions-about-the-hard-limits-of-human-intelligence
И таких трудов массы, всё это сконсолидировать я не знаю кем быть надо, даже AGI ("Солярис" Лема) от такого перегреется и взорвёт весь датацентр, как мне кажется (или просто выдаст "42", что вероятнее).
>>195
Звучит как невероятное верчение жопой.
За ссылки благодарю, ознакомляюсь.
>доказывает что бог не всеведущ (даже если всемогущ):
Звучит как невероятное верчение жопой.
За ссылки благодарю, ознакомляюсь.
120 Кб, 848x522В статье «Необоснованная эффективность математики в естественных науках» (1960) венгерско-американский физик-теоретик Юджин Вигнер спрашивает, почему наши математические теории «так хорошо» отражают природу нашей физической реальности. Возможно, ответ на вопрос Вигнера заключается в том, что наша математика вообще не очень эффективна. Может быть, наша математика способна отразить лишь крошечный кусочек реальности. Возможно, причина, по которой она кажется нам такой эффективной, заключается в том, что наш диапазон видения ограничен этим кусочком, теми немногими аспектами реальности, которые мы можем себе представить. Интересный вопрос заключается не в том, почему наш дополненный разум обладает способностями, превосходящими те, что были необходимы для выживания наших предков. Скорее, он заключается в том, будут ли наши дополненные умы когда-нибудь обладать хоть какими-нибудь минимальными способностями, необходимыми для постижения реальности.
отличный довод математика против математика в пользу философии, между прочим... на самом деле, нет: "Верующий не волен относиться по совести к вопросу об “истинном” и “неистинном”; сделайся он честным в этом пункте, это тотчас повело бы его к гибели. Патологическая обусловленность его оптики из убеждённого человека делает фанатика - Савонаролу, Лютера, Руссо, Робеспьера, Сен-Симона, - тип, противоположный сильному, ставшему свободным духу. Но величавая поза этих больных умов, этих умственных эпилептиков, действует на массу, - фанатики живописны; человечество предпочитает смотреть на жесты, чем слушать доводы..."
отличный довод математика против математика в пользу философии, между прочим... на самом деле, нет: "Верующий не волен относиться по совести к вопросу об “истинном” и “неистинном”; сделайся он честным в этом пункте, это тотчас повело бы его к гибели. Патологическая обусловленность его оптики из убеждённого человека делает фанатика - Савонаролу, Лютера, Руссо, Робеспьера, Сен-Симона, - тип, противоположный сильному, ставшему свободным духу. Но величавая поза этих больных умов, этих умственных эпилептиков, действует на массу, - фанатики живописны; человечество предпочитает смотреть на жесты, чем слушать доводы..."
>>198
А совершенство является.
А совершенство является.
>>198
Ты нанял Равшана и Джамшута делать евроремонт, отстегнул бабла.
Спустя, скажем, пол года, никакого ремонта еще даже не начинали, а только об этом думали, как лучше сделать. И все, что тебе они могут тебе предоставить - это рассказы о том, какой классный у тебя будет ремонт. Но потом.
Можно ли назвать такую работу совершённой?
Спойлер: лох не мамонт, лох не вымрет
Совершенство - это то, что совершенО, или как минимум то, что в процессе совершения.
Ты нанял Равшана и Джамшута делать евроремонт, отстегнул бабла.
Спустя, скажем, пол года, никакого ремонта еще даже не начинали, а только об этом думали, как лучше сделать. И все, что тебе они могут тебе предоставить - это рассказы о том, какой классный у тебя будет ремонт. Но потом.
Можно ли назвать такую работу совершённой?
Спойлер: лох не мамонт, лох не вымрет
Совершенство - это то, что совершенО, или как минимум то, что в процессе совершения.
83 Кб, 281x498>>201
Ты ебанутый?
Ты ебанутый?
>>077
А может и... да, но - со смертельным исходом (что для теории, что для биотушек).
«Самодовлеющее познание» - это последние силки, расставляемые моралью: при помощи их в ней можно еще раз вполне запутаться.
“Воля к истине” означает: не “я не хочу давать себя обманывать”, а – безальтернативно – “я не хочу обманывать, даже самого себя”: и вот мыв оказываемся тем самым на почве морали. “Почему ты не хочешь обманывать?”, в особенности если видимость такова – а видимость как раз такова! – что жизнь основана на видимости, я разумею – на заблуждении, обмане, притворстве, ослеплении, самоослеплении, и что, с другой стороны, фактически большой канон жизни всегда по большому счету обнаруживался на стороне . Такое намерение, пожалуй, могло бы быть, мягко говоря, неким донкихотством, маленьким мечтательным сумасбродством; но оно могло бы быть и чем-то более скверным, именно, враждебным жизни, разрушительным принципом… “Воля к истине” – это могло бы быть скрытой волей к смерти.
У нас ведь нет никакого органа для познания, для “истины”: мы “знаем” (или верим, или воображаем) ровно столько, сколько может быть полезно в интересах людского стада, рода, - и даже то, что называется здесь “полезностью”, есть в конце концов тоже лишь вера, лишь воображение и, возможно, как раз та самая роковая глупость, от которой мы однажды погибнем.
Странник.
“Уж нет пути! Вокруг зияет бездна
Ты сам хотел того! Небезвозмездно?
Смелее, странник! Здесь или нигде!
Погибнешь ты, подумав о беде."
Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.
>Красота - критерий истинности.
>l'art pour l'art...
А может и... да, но - со смертельным исходом (что для теории, что для биотушек).
«Самодовлеющее познание» - это последние силки, расставляемые моралью: при помощи их в ней можно еще раз вполне запутаться.
“Воля к истине” означает: не “я не хочу давать себя обманывать”, а – безальтернативно – “я не хочу обманывать, даже самого себя”: и вот мыв оказываемся тем самым на почве морали. “Почему ты не хочешь обманывать?”, в особенности если видимость такова – а видимость как раз такова! – что жизнь основана на видимости, я разумею – на заблуждении, обмане, притворстве, ослеплении, самоослеплении, и что, с другой стороны, фактически большой канон жизни всегда по большому счету обнаруживался на стороне . Такое намерение, пожалуй, могло бы быть, мягко говоря, неким донкихотством, маленьким мечтательным сумасбродством; но оно могло бы быть и чем-то более скверным, именно, враждебным жизни, разрушительным принципом… “Воля к истине” – это могло бы быть скрытой волей к смерти.
У нас ведь нет никакого органа для познания, для “истины”: мы “знаем” (или верим, или воображаем) ровно столько, сколько может быть полезно в интересах людского стада, рода, - и даже то, что называется здесь “полезностью”, есть в конце концов тоже лишь вера, лишь воображение и, возможно, как раз та самая роковая глупость, от которой мы однажды погибнем.
Странник.
“Уж нет пути! Вокруг зияет бездна
Ты сам хотел того! Небезвозмездно?
Смелее, странник! Здесь или нигде!
Погибнешь ты, подумав о беде."
Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.
(И всё-таки, Ницше - дзенщик (как Линьцзи)...) ...оказывается, я был прав? Что с того, что правым остаюсь я! Я слишком прав. – А кто нынче хорошо смеётся, тот посмеется и последним.
>>181
"Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя."
Поэтому я буду считать, что не Бог, который в высшей степени благ и является источником истины, а некий злобный демон, обладающий огромной силой и хитростью, приложил все свои силы, чтобы обмануть меня.
Я буду думать, что небо, воздух, земля, цвета, формы, звуки и все внешние вещи - это всего лишь иллюзии снов, которые он придумал, чтобы заманить меня в ловушку.
Я буду считать, что у меня нет ни рук, ни глаз, ни плоти, ни крови, ни чувств, но я ошибочно полагаю, что все это у меня есть.
И таким образом, там, где я являюсь объектом обмана, я оказываюсь субъектом.
Что такое это «я» в онтологическом смысле и что оно делает, когда «мыслит», остается полной загадкой. Если Декарт вдруг подумает, что ему удалось проникнуть в свое мыслящее cogito, определив его как «мыслящую вещь», то это будет просто обманом.
Более того, если человек подвержен этому всеобъемлющему обману, то обманчивым может оказаться все, включая кажущееся спасение «я мыслю»; «я мыслю» может быть все еще внушено могущественным демоном как иллюзорная вера субъекта в собственное существование; как утверждает еще Ницше: «Однажды я подумал, что наше существование - это художественный сон [künstlerische Traum] Бога, а все наши мысли и чувства, по существу, его изобретения в его создании Драмы - даже наша вера в то, что «я думаю» или «я действую», была бы его мыслью».
>Декарт
>О Боге
"Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя."
Поэтому я буду считать, что не Бог, который в высшей степени благ и является источником истины, а некий злобный демон, обладающий огромной силой и хитростью, приложил все свои силы, чтобы обмануть меня.
Я буду думать, что небо, воздух, земля, цвета, формы, звуки и все внешние вещи - это всего лишь иллюзии снов, которые он придумал, чтобы заманить меня в ловушку.
Я буду считать, что у меня нет ни рук, ни глаз, ни плоти, ни крови, ни чувств, но я ошибочно полагаю, что все это у меня есть.
И таким образом, там, где я являюсь объектом обмана, я оказываюсь субъектом.
Что такое это «я» в онтологическом смысле и что оно делает, когда «мыслит», остается полной загадкой. Если Декарт вдруг подумает, что ему удалось проникнуть в свое мыслящее cogito, определив его как «мыслящую вещь», то это будет просто обманом.
Более того, если человек подвержен этому всеобъемлющему обману, то обманчивым может оказаться все, включая кажущееся спасение «я мыслю»; «я мыслю» может быть все еще внушено могущественным демоном как иллюзорная вера субъекта в собственное существование; как утверждает еще Ницше: «Однажды я подумал, что наше существование - это художественный сон [künstlerische Traum] Бога, а все наши мысли и чувства, по существу, его изобретения в его создании Драмы - даже наша вера в то, что «я думаю» или «я действую», была бы его мыслью».
>>207
Об иллюзии и сне я знаю по своему опыту, который тоже может быть иллюзией и сном. Это не имеет никакого смысла.
Об иллюзии и сне я знаю по своему опыту, который тоже может быть иллюзией и сном. Это не имеет никакого смысла.
>>208
Ты не философское суждение делаешь (в отличие от Ницше). А надо именно так их слова понимать.
Тезис другой - у Декарта главное это не распиаренное "cogito", а момент когда он в своих "Медитациях" говорит:
Поскольку у меня нет причин думать, что существует Бог-обманщик, и я даже не знаю наверняка, есть ли Бог вообще, то любая причина для сомнений которая зависит только от этого предположения, очень незначительна и, так сказать, метафизична.
(я тут ничего выделять не буду просто потому, что тут акценты можно расставить самым разным образом, и каждый будет философски значимым)
"И таким образом, там, где я являюсь объектом обмана, я оказываюсь субъектом."
Получается, Декарт пытался разрешить средствами языка проблему субъекта (и попутно сделать доказательство Бога), но у него не получалось (и Гассенди с Гоббсом были на этот счет его оппонентами) преодолеть эту проблему "обмана" (и раскрыть что это за "Я" такое, без нейронаук и когнитивных наук). В конце-концов он таким способом, так сказать, БОМБАНУЛ, и сказал "хватит!", перестал разрабатывать эту тему и перешёл к аргументам "это нам доступно непосредственно" ("clare et distincta") и "тут себя явно являют причина и следствие, как закон" ("lumine naturali"). То есть главное было для него не "cogito, ergo sum", а тезис о применении идеи о причине и следствии к метафизическим проблемам.
Теперь естественный свет показывает, что в действенной и полной причине должно быть по крайней мере столько же реальности, сколько и в следствии этой причины. Ибо откуда, спрашивается, следствие может получить свою реальность, если не от причины? И как причина могла бы передать ее следствию, если бы сама не обладала ею? Отсюда следует, что нечто не может возникнуть из ничего, а также то, что более совершенное - то есть содержащее в себе больше реальности - не может возникнуть из менее совершенного.
Вариантов критики этого дикое множество, раз уж упомянули Ницше, то самый коротенький и тезисный у него такой:
Экзотерика - эзотерика
1 - все есть воля против воли
2 - воли нет вообще
1 Каузализм
2 Нет ничего лучше причины-следствия.
1.
Вся причинность психологически восходит к вере в намерения:
Сам эффект намерения недоказуем.
(Causa efficiens - тавтология с finalis) Психологический взгляд ---
то есть он перестаёт пытаться средствами одного языка "решить метафизику" и идёт дальше в развитии дисциплины (хотя всё равно приходит к тезису о поверхностности, ложности всякой веры, знания, восприятия и т.п. (который вполне стыкуется с науками о информации, т.к. по-английски information это не "информация" по русски, а - данные, т.е. просто "видимости"):
О, эти люди прошлого умели грезить, и для этого им вовсе не следовало прежде заснуть! – но и мы, люди настоящего, все еще слишком умеем это, при всей нашей доброе воле к бодрствованию и дневному свету! Достаточно лишь полюбить, возненавидеть, возжелать, вообще ощутить – на нас тотчас же нисходит дух и сила сна, и мы, с открытыми глазами и пренебрегая всяческой опасностью, взбираемся на самые рискованные стези, на крыши и башни бреда, без малейшего головокружения, словно бы рожденные лазать по высотам, - мы, лунатики дня! Мы, художники! Мы, утайщики естественности! Мы. Сомнамбюулы и богоманы! Мы. Смертельно спокойные, безустанные странники по высотам, которые и видятся нам не высотами, а нашими равнинами, нашими гарантиями.
Ты не философское суждение делаешь (в отличие от Ницше). А надо именно так их слова понимать.
Тезис другой - у Декарта главное это не распиаренное "cogito", а момент когда он в своих "Медитациях" говорит:
Поскольку у меня нет причин думать, что существует Бог-обманщик, и я даже не знаю наверняка, есть ли Бог вообще, то любая причина для сомнений которая зависит только от этого предположения, очень незначительна и, так сказать, метафизична.
(я тут ничего выделять не буду просто потому, что тут акценты можно расставить самым разным образом, и каждый будет философски значимым)
"И таким образом, там, где я являюсь объектом обмана, я оказываюсь субъектом."
Получается, Декарт пытался разрешить средствами языка проблему субъекта (и попутно сделать доказательство Бога), но у него не получалось (и Гассенди с Гоббсом были на этот счет его оппонентами) преодолеть эту проблему "обмана" (и раскрыть что это за "Я" такое, без нейронаук и когнитивных наук). В конце-концов он таким способом, так сказать, БОМБАНУЛ, и сказал "хватит!", перестал разрабатывать эту тему и перешёл к аргументам "это нам доступно непосредственно" ("clare et distincta") и "тут себя явно являют причина и следствие, как закон" ("lumine naturali"). То есть главное было для него не "cogito, ergo sum", а тезис о применении идеи о причине и следствии к метафизическим проблемам.
Теперь естественный свет показывает, что в действенной и полной причине должно быть по крайней мере столько же реальности, сколько и в следствии этой причины. Ибо откуда, спрашивается, следствие может получить свою реальность, если не от причины? И как причина могла бы передать ее следствию, если бы сама не обладала ею? Отсюда следует, что нечто не может возникнуть из ничего, а также то, что более совершенное - то есть содержащее в себе больше реальности - не может возникнуть из менее совершенного.
Вариантов критики этого дикое множество, раз уж упомянули Ницше, то самый коротенький и тезисный у него такой:
Экзотерика - эзотерика
1 - все есть воля против воли
2 - воли нет вообще
1 Каузализм
2 Нет ничего лучше причины-следствия.
1.
Вся причинность психологически восходит к вере в намерения:
Сам эффект намерения недоказуем.
(Causa efficiens - тавтология с finalis) Психологический взгляд ---
то есть он перестаёт пытаться средствами одного языка "решить метафизику" и идёт дальше в развитии дисциплины (хотя всё равно приходит к тезису о поверхностности, ложности всякой веры, знания, восприятия и т.п. (который вполне стыкуется с науками о информации, т.к. по-английски information это не "информация" по русски, а - данные, т.е. просто "видимости"):
О, эти люди прошлого умели грезить, и для этого им вовсе не следовало прежде заснуть! – но и мы, люди настоящего, все еще слишком умеем это, при всей нашей доброе воле к бодрствованию и дневному свету! Достаточно лишь полюбить, возненавидеть, возжелать, вообще ощутить – на нас тотчас же нисходит дух и сила сна, и мы, с открытыми глазами и пренебрегая всяческой опасностью, взбираемся на самые рискованные стези, на крыши и башни бреда, без малейшего головокружения, словно бы рожденные лазать по высотам, - мы, лунатики дня! Мы, художники! Мы, утайщики естественности! Мы. Сомнамбюулы и богоманы! Мы. Смертельно спокойные, безустанные странники по высотам, которые и видятся нам не высотами, а нашими равнинами, нашими гарантиями.
>>208
Ты не философское суждение делаешь (в отличие от Ницше). А надо именно так их слова понимать.
Тезис другой - у Декарта главное это не распиаренное "cogito", а момент когда он в своих "Медитациях" говорит:
Поскольку у меня нет причин думать, что существует Бог-обманщик, и я даже не знаю наверняка, есть ли Бог вообще, то любая причина для сомнений которая зависит только от этого предположения, очень незначительна и, так сказать, метафизична.
(я тут ничего выделять не буду просто потому, что тут акценты можно расставить самым разным образом, и каждый будет философски значимым)
"И таким образом, там, где я являюсь объектом обмана, я оказываюсь субъектом."
Получается, Декарт пытался разрешить средствами языка проблему субъекта (и попутно сделать доказательство Бога), но у него не получалось (и Гассенди с Гоббсом были на этот счет его оппонентами) преодолеть эту проблему "обмана" (и раскрыть что это за "Я" такое, без нейронаук и когнитивных наук). В конце-концов он таким способом, так сказать, БОМБАНУЛ, и сказал "хватит!", перестал разрабатывать эту тему и перешёл к аргументам "это нам доступно непосредственно" ("clare et distincta") и "тут себя явно являют причина и следствие, как закон" ("lumine naturali"). То есть главное было для него не "cogito, ergo sum", а тезис о применении идеи о причине и следствии к метафизическим проблемам.
Теперь естественный свет показывает, что в действенной и полной причине должно быть по крайней мере столько же реальности, сколько и в следствии этой причины. Ибо откуда, спрашивается, следствие может получить свою реальность, если не от причины? И как причина могла бы передать ее следствию, если бы сама не обладала ею? Отсюда следует, что нечто не может возникнуть из ничего, а также то, что более совершенное - то есть содержащее в себе больше реальности - не может возникнуть из менее совершенного.
Вариантов критики этого дикое множество, раз уж упомянули Ницше, то самый коротенький и тезисный у него такой:
Экзотерика - эзотерика
1 - все есть воля против воли
2 - воли нет вообще
1 Каузализм
2 Нет ничего лучше причины-следствия.
1.
Вся причинность психологически восходит к вере в намерения:
Сам эффект намерения недоказуем.
(Causa efficiens - тавтология с finalis) Психологический взгляд ---
то есть он перестаёт пытаться средствами одного языка "решить метафизику" и идёт дальше в развитии дисциплины (хотя всё равно приходит к тезису о поверхностности, ложности всякой веры, знания, восприятия и т.п. (который вполне стыкуется с науками о информации, т.к. по-английски information это не "информация" по русски, а - данные, т.е. просто "видимости"):
О, эти люди прошлого умели грезить, и для этого им вовсе не следовало прежде заснуть! – но и мы, люди настоящего, все еще слишком умеем это, при всей нашей доброе воле к бодрствованию и дневному свету! Достаточно лишь полюбить, возненавидеть, возжелать, вообще ощутить – на нас тотчас же нисходит дух и сила сна, и мы, с открытыми глазами и пренебрегая всяческой опасностью, взбираемся на самые рискованные стези, на крыши и башни бреда, без малейшего головокружения, словно бы рожденные лазать по высотам, - мы, лунатики дня! Мы, художники! Мы, утайщики естественности! Мы. Сомнамбюулы и богоманы! Мы. Смертельно спокойные, безустанные странники по высотам, которые и видятся нам не высотами, а нашими равнинами, нашими гарантиями.
Ты не философское суждение делаешь (в отличие от Ницше). А надо именно так их слова понимать.
Тезис другой - у Декарта главное это не распиаренное "cogito", а момент когда он в своих "Медитациях" говорит:
Поскольку у меня нет причин думать, что существует Бог-обманщик, и я даже не знаю наверняка, есть ли Бог вообще, то любая причина для сомнений которая зависит только от этого предположения, очень незначительна и, так сказать, метафизична.
(я тут ничего выделять не буду просто потому, что тут акценты можно расставить самым разным образом, и каждый будет философски значимым)
"И таким образом, там, где я являюсь объектом обмана, я оказываюсь субъектом."
Получается, Декарт пытался разрешить средствами языка проблему субъекта (и попутно сделать доказательство Бога), но у него не получалось (и Гассенди с Гоббсом были на этот счет его оппонентами) преодолеть эту проблему "обмана" (и раскрыть что это за "Я" такое, без нейронаук и когнитивных наук). В конце-концов он таким способом, так сказать, БОМБАНУЛ, и сказал "хватит!", перестал разрабатывать эту тему и перешёл к аргументам "это нам доступно непосредственно" ("clare et distincta") и "тут себя явно являют причина и следствие, как закон" ("lumine naturali"). То есть главное было для него не "cogito, ergo sum", а тезис о применении идеи о причине и следствии к метафизическим проблемам.
Теперь естественный свет показывает, что в действенной и полной причине должно быть по крайней мере столько же реальности, сколько и в следствии этой причины. Ибо откуда, спрашивается, следствие может получить свою реальность, если не от причины? И как причина могла бы передать ее следствию, если бы сама не обладала ею? Отсюда следует, что нечто не может возникнуть из ничего, а также то, что более совершенное - то есть содержащее в себе больше реальности - не может возникнуть из менее совершенного.
Вариантов критики этого дикое множество, раз уж упомянули Ницше, то самый коротенький и тезисный у него такой:
Экзотерика - эзотерика
1 - все есть воля против воли
2 - воли нет вообще
1 Каузализм
2 Нет ничего лучше причины-следствия.
1.
Вся причинность психологически восходит к вере в намерения:
Сам эффект намерения недоказуем.
(Causa efficiens - тавтология с finalis) Психологический взгляд ---
то есть он перестаёт пытаться средствами одного языка "решить метафизику" и идёт дальше в развитии дисциплины (хотя всё равно приходит к тезису о поверхностности, ложности всякой веры, знания, восприятия и т.п. (который вполне стыкуется с науками о информации, т.к. по-английски information это не "информация" по русски, а - данные, т.е. просто "видимости"):
О, эти люди прошлого умели грезить, и для этого им вовсе не следовало прежде заснуть! – но и мы, люди настоящего, все еще слишком умеем это, при всей нашей доброе воле к бодрствованию и дневному свету! Достаточно лишь полюбить, возненавидеть, возжелать, вообще ощутить – на нас тотчас же нисходит дух и сила сна, и мы, с открытыми глазами и пренебрегая всяческой опасностью, взбираемся на самые рискованные стези, на крыши и башни бреда, без малейшего головокружения, словно бы рожденные лазать по высотам, - мы, лунатики дня! Мы, художники! Мы, утайщики естественности! Мы. Сомнамбюулы и богоманы! Мы. Смертельно спокойные, безустанные странники по высотам, которые и видятся нам не высотами, а нашими равнинами, нашими гарантиями.
>>208
>>210
Тут я имел в виду, что фразой "Поскольку у меня нет причин думать..." он обрушил и просто отбросил весь т.н. "картезианский проект" и вернулся к тому, с чего вообще начинал. Вот в чём мякотка.
"Cogito, ergo sum", но "нафиг мне это cogito ergo sum не сдалось, и так всё понятно и вообще очевидно..." (снова тезис о "видимостях")
>>210
>главное было для него не "cogito, ergo sum"
Тут я имел в виду, что фразой "Поскольку у меня нет причин думать..." он обрушил и просто отбросил весь т.н. "картезианский проект" и вернулся к тому, с чего вообще начинал. Вот в чём мякотка.
"Cogito, ergo sum", но "нафиг мне это cogito ergo sum не сдалось, и так всё понятно и вообще очевидно..." (снова тезис о "видимостях")
>>192
А что такое зло? В области мыслимого "зло" если и существует, то только как слово или концепт. В остальном - "здесь" нет ни добра, ни зла (зато может быть Благо и плохое, например, а может и не быть никаких моральных оценок вовсе).
>проблему зла эпикура
А что такое зло? В области мыслимого "зло" если и существует, то только как слово или концепт. В остальном - "здесь" нет ни добра, ни зла (зато может быть Благо и плохое, например, а может и не быть никаких моральных оценок вовсе).
>>212
И если развивать "мякотку" то получится вообще психоанализ в духе Лакана (Лакан как раз внесение неизбежной навязчивой тревоги картезианским проектом "cogito ergo sum" как раз и подмечал (что видно что на примере самого Декарта (он это преодолел каким-то "прыжком веры", что ли), что на примере Кьеркегора с его "ангстом"), если что, как и типично истерическую структуру поведения Сократа перед афинянами).
>Вот в чём мякотка.
И если развивать "мякотку" то получится вообще психоанализ в духе Лакана (Лакан как раз внесение неизбежной навязчивой тревоги картезианским проектом "cogito ergo sum" как раз и подмечал (что видно что на примере самого Декарта (он это преодолел каким-то "прыжком веры", что ли), что на примере Кьеркегора с его "ангстом"), если что, как и типично истерическую структуру поведения Сократа перед афинянами).
>>167
Вводит в заблуждение, как по мне.
Лучше нетипичную. Это социалочка какая-то.
Там шла речь о технике и её порабощающей сущности. И как неуёмное увлечение идеей т.н. постчеловека и пр. трансгуманизмом дегуманизирует усё. Быть субъектом - значит проявлять определённую автономию. Не вижу здесь необходимости чего-то большего, считая себя в "состоянии перманентной войны всего со всем".
Нет. Это либидо - сексуальное. Само понятие любви несколько глубже и ширше по значению. Ну а главное, ты порушил контекст: "любовь к истине" - метафорическое выражение, а не буквальное или тем более фрейдистское.
Ключевая фраза - "по Фрейду". Никто не обязан быть таковым, не так ли? Изучение пластов психики не предполагет для них прокрустово ложе. Человек - это не "я-невроз" в метаниях между "сциллой" и "харибдой" комплексов.
Мне видится, что ты усложнил это. Ну или кажется... Наверное стоило сказать, что истина - это нечто порождаемое из этих самых символических структур. А их интерпретация может быть различной (у тебя психоаналитическое от Фрейда и далее к его последователям). Не, ну если есть универсальная концепция природы человека (и, наверное, не только него), устраивающая всех, я не против. Но есть ли она?.. Да, и красота как критерий истины - это всё же частично совпадающее с ней. Красивое - это прежде всего красивое, а истинно оно или ложно в чём-то, вопрос другой...
>ecological validity
Вводит в заблуждение, как по мне.
>Типичная иллюстрация понятия "порыв" (Trieb): объект стал символически-знаково-в-речи означенным - и речь была простроена так, что это послужило спусковым крючком для стремления к нему.
>граждане индуцировались, утратили состояние покоя, "воспылали"
Лучше нетипичную. Это социалочка какая-то.
>Ну вот выше было про Стиглера и "преднамеренность" - как мне кажется - идеальная иллюстрация: либо ты субъект, либо раб объекта (в т.ч. и текста) - третьего не дано
Там шла речь о технике и её порабощающей сущности. И как неуёмное увлечение идеей т.н. постчеловека и пр. трансгуманизмом дегуманизирует усё. Быть субъектом - значит проявлять определённую автономию. Не вижу здесь необходимости чего-то большего, считая себя в "состоянии перманентной войны всего со всем".
>Любовь это сексуальное, а что такого (само понятие неразрывно от этого, неважно, чисто символически это происходит или физически)?
Нет. Это либидо - сексуальное. Само понятие любви несколько глубже и ширше по значению. Ну а главное, ты порушил контекст: "любовь к истине" - метафорическое выражение, а не буквальное или тем более фрейдистское.
>По Фрейду человек без драйвов - человек мёртвый, так что страсти есть всегда, - просто не всегда на них обращается столь пристальное внимание.
Ключевая фраза - "по Фрейду". Никто не обязан быть таковым, не так ли? Изучение пластов психики не предполагет для них прокрустово ложе. Человек - это не "я-невроз" в метаниях между "сциллой" и "харибдой" комплексов.
>Любовь к истине это стремление к объекту как минимум. Если не обладать, то... по крайней мере, не быть равнодушным к нему. А экономикой внимания, говорят, именно "дофамин" и заведует. В любом случае, что человека к себе влечёт - то он и предлагает, в качестве своей теории. Вот это "влечёт" и понимается как "сексуальное", а не то, что ты подумал
>Короче, это по-другому работает, - в рамках символических структур).
Мне видится, что ты усложнил это. Ну или кажется... Наверное стоило сказать, что истина - это нечто порождаемое из этих самых символических структур. А их интерпретация может быть различной (у тебя психоаналитическое от Фрейда и далее к его последователям). Не, ну если есть универсальная концепция природы человека (и, наверное, не только него), устраивающая всех, я не против. Но есть ли она?.. Да, и красота как критерий истины - это всё же частично совпадающее с ней. Красивое - это прежде всего красивое, а истинно оно или ложно в чём-то, вопрос другой...
>>167
Вводит в заблуждение, как по мне.
Лучше нетипичную. Это социалочка какая-то.
Там шла речь о технике и её порабощающей сущности. И как неуёмное увлечение идеей т.н. постчеловека и пр. трансгуманизмом дегуманизирует усё. Быть субъектом - значит проявлять определённую автономию. Не вижу здесь необходимости чего-то большего, считая себя в "состоянии перманентной войны всего со всем".
Нет. Это либидо - сексуальное. Само понятие любви несколько глубже и ширше по значению. Ну а главное, ты порушил контекст: "любовь к истине" - метафорическое выражение, а не буквальное или тем более фрейдистское.
Ключевая фраза - "по Фрейду". Никто не обязан быть таковым, не так ли? Изучение пластов психики не предполагет для них прокрустово ложе. Человек - это не "я-невроз" в метаниях между "сциллой" и "харибдой" комплексов.
Мне видится, что ты усложнил это. Ну или кажется... Наверное стоило сказать, что истина - это нечто порождаемое из этих самых символических структур. А их интерпретация может быть различной (у тебя психоаналитическое от Фрейда и далее к его последователям). Не, ну если есть универсальная концепция природы человека (и, наверное, не только него), устраивающая всех, я не против. Но есть ли она?.. Да, и красота как критерий истины - это всё же частично совпадающее с ней. Красивое - это прежде всего красивое, а истинно оно или ложно в чём-то, вопрос другой...
>ecological validity
Вводит в заблуждение, как по мне.
>Типичная иллюстрация понятия "порыв" (Trieb): объект стал символически-знаково-в-речи означенным - и речь была простроена так, что это послужило спусковым крючком для стремления к нему.
>граждане индуцировались, утратили состояние покоя, "воспылали"
Лучше нетипичную. Это социалочка какая-то.
>Ну вот выше было про Стиглера и "преднамеренность" - как мне кажется - идеальная иллюстрация: либо ты субъект, либо раб объекта (в т.ч. и текста) - третьего не дано
Там шла речь о технике и её порабощающей сущности. И как неуёмное увлечение идеей т.н. постчеловека и пр. трансгуманизмом дегуманизирует усё. Быть субъектом - значит проявлять определённую автономию. Не вижу здесь необходимости чего-то большего, считая себя в "состоянии перманентной войны всего со всем".
>Любовь это сексуальное, а что такого (само понятие неразрывно от этого, неважно, чисто символически это происходит или физически)?
Нет. Это либидо - сексуальное. Само понятие любви несколько глубже и ширше по значению. Ну а главное, ты порушил контекст: "любовь к истине" - метафорическое выражение, а не буквальное или тем более фрейдистское.
>По Фрейду человек без драйвов - человек мёртвый, так что страсти есть всегда, - просто не всегда на них обращается столь пристальное внимание.
Ключевая фраза - "по Фрейду". Никто не обязан быть таковым, не так ли? Изучение пластов психики не предполагет для них прокрустово ложе. Человек - это не "я-невроз" в метаниях между "сциллой" и "харибдой" комплексов.
>Любовь к истине это стремление к объекту как минимум. Если не обладать, то... по крайней мере, не быть равнодушным к нему. А экономикой внимания, говорят, именно "дофамин" и заведует. В любом случае, что человека к себе влечёт - то он и предлагает, в качестве своей теории. Вот это "влечёт" и понимается как "сексуальное", а не то, что ты подумал
>Короче, это по-другому работает, - в рамках символических структур).
Мне видится, что ты усложнил это. Ну или кажется... Наверное стоило сказать, что истина - это нечто порождаемое из этих самых символических структур. А их интерпретация может быть различной (у тебя психоаналитическое от Фрейда и далее к его последователям). Не, ну если есть универсальная концепция природы человека (и, наверное, не только него), устраивающая всех, я не против. Но есть ли она?.. Да, и красота как критерий истины - это всё же частично совпадающее с ней. Красивое - это прежде всего красивое, а истинно оно или ложно в чём-то, вопрос другой...
>>221
Чел, если для тебя "ecological validity" вводит в заблуждение, то о какой "любви к истине" может идти речь? Не говоря о том, что Фрейда ты трактуешь превратным и устаревшим образом, от истины - далёким (хотя бы от актуальной "state of affairs" или "state of the art").
Это не "любовь к истине", и не дисциплина к тому, чтобы "хорошо стрелять из лука ["напряжение духа"] и говорить правду", это просто - "художество"... (тогда будет не удивительным, если вдруг "красота" станет критерием истины, ведь в искусстве это действительно - главное.)
Чел, если для тебя "ecological validity" вводит в заблуждение, то о какой "любви к истине" может идти речь? Не говоря о том, что Фрейда ты трактуешь превратным и устаревшим образом, от истины - далёким (хотя бы от актуальной "state of affairs" или "state of the art").
Это не "любовь к истине", и не дисциплина к тому, чтобы "хорошо стрелять из лука ["напряжение духа"] и говорить правду", это просто - "художество"... (тогда будет не удивительным, если вдруг "красота" станет критерием истины, ведь в искусстве это действительно - главное.)
>>222
Если животные не обладают первородным грехом, то о каком "зле" может идти речь? Ведь, весь мир - это дикая природа (что бы о себе хомосапы не думали, наличие хоть сколько угодно красивых коробок для жилья божественными их не делает).
Если животные не обладают первородным грехом, то о каком "зле" может идти речь? Ведь, весь мир - это дикая природа (что бы о себе хомосапы не думали, наличие хоть сколько угодно красивых коробок для жилья божественными их не делает).
>>225
Если нет разницы между добром и злом, то её и не должно быть. "Зло" тогда должно быть взаимозаменяемым с "добром". И не только на словах, но в первую очередь на деле. Когда дела будут, тогда и соответствующие слова не заставят себя ждать.
А исходя из твоих слов, я ожидаю от тебя, что ты готов получить говна на лопате вместо зарплаты за труды свои тяжкие и не заметить никакой разницы.
>о каком "зле" может идти речь?
Если нет разницы между добром и злом, то её и не должно быть. "Зло" тогда должно быть взаимозаменяемым с "добром". И не только на словах, но в первую очередь на деле. Когда дела будут, тогда и соответствующие слова не заставят себя ждать.
А исходя из твоих слов, я ожидаю от тебя, что ты готов получить говна на лопате вместо зарплаты за труды свои тяжкие и не заметить никакой разницы.
>>227
Я об этом и толкую. Оборотень и "животное"-то не слева (эти-то всё понимают), - а справа...
Я об этом и толкую. Оборотень и "животное"-то не слева (эти-то всё понимают), - а справа...
>>228
Ты не рассуждаешь, а занимаешься нытьем. Если хочешь обывательских толков, то пожалуйста: включи мозги, перед тем как отвечать - "нет зла" не значит, что нет "плохого" или "хорошего".
Ты не рассуждаешь, а занимаешься нытьем. Если хочешь обывательских толков, то пожалуйста: включи мозги, перед тем как отвечать - "нет зла" не значит, что нет "плохого" или "хорошего".
>>228
И если брать с этой позиции - так ты сам уже говна на лопате получаешь, ты думаешь зарплата в РФ это не говно на лопате? Учитывая уровень жизни, риски и всё остальное - она ровным счётом ни ху я не по кры ва ет.
(Вот эта слепота и означает животность твоего существования. Заметь - и в этом случае - есть и "хорошее", и "плохое" ("говно на лопате").)
>получить говна на лопате вместо зарплаты за труды
>не заметить никакой разницы
И если брать с этой позиции - так ты сам уже говна на лопате получаешь, ты думаешь зарплата в РФ это не говно на лопате? Учитывая уровень жизни, риски и всё остальное - она ровным счётом ни ху я не по кры ва ет.
(Вот эта слепота и означает животность твоего существования. Заметь - и в этом случае - есть и "хорошее", и "плохое" ("говно на лопате").)
>>232
Так ты и бери говна на лопате, и на деле, а не на словах.
Въеби говна, дружок.
>И если брать с этой позиции
Так ты и бери говна на лопате, и на деле, а не на словах.
Въеби говна, дружок.
72 Кб, 463x347>>231
Какое-то верчение задницей. Меняет ещё как - если зло это что ты пишешь - тогда надо идти дальше и прояснять, - а для неживых, что, не зло? Растения это живые или неживые? И вообще, тогда христианство - в печь, и должен быть тотальный джаинизм.
Но если всё так будет - люди просто вымрут. Следовательно...
Тогда это значит, что "Бог" - это просто шизофрения обезъяньей хомосапы, что-то вроде поклонения солнцу.
Какое-то верчение задницей. Меняет ещё как - если зло это что ты пишешь - тогда надо идти дальше и прояснять, - а для неживых, что, не зло? Растения это живые или неживые? И вообще, тогда христианство - в печь, и должен быть тотальный джаинизм.
Но если всё так будет - люди просто вымрут. Следовательно...
>Бог он для человека
Тогда это значит, что "Бог" - это просто шизофрения обезъяньей хомосапы, что-то вроде поклонения солнцу.
>>234
Нет, верчение жопой происходит у тебя. Для этого не нужны ярлыки, джайнизм, даосизм, хуизм. Есть бог, есть неприятное для живых организмов. Не имеет значения, какие именно, умирают и цветочки, и люди. Умирать никто не хочет, потому что все стремятся к жизни.
Бог злой.
Нет, верчение жопой происходит у тебя. Для этого не нужны ярлыки, джайнизм, даосизм, хуизм. Есть бог, есть неприятное для живых организмов. Не имеет значения, какие именно, умирают и цветочки, и люди. Умирать никто не хочет, потому что все стремятся к жизни.
Бог злой.
>>236
Так ты сам вешаешь ярлык на какую-то хуй пойми какую сущность. Называешь её "Бог", "злой" и "неприятное". Конкретизировать это, конечно, ты не сможешь никогда. Но это и есть - животная - тупость.
Так ты сам вешаешь ярлык на какую-то хуй пойми какую сущность. Называешь её "Бог", "злой" и "неприятное". Конкретизировать это, конечно, ты не сможешь никогда. Но это и есть - животная - тупость.
>>236
Если говорить другими словами - это невероятная глупость - пытаться избавиться от неприятного (желаний, тревог, памяти, мыслей, например), - потому что вместе с избавлением от неприятного наступает и - смерть (как-то: "я мёртвый потому что я глупый").
Только благодаря тому, что "неприятно", и существует и движение (для тебя), и жизнь. Избавляться от этого - значит - стремиться к смерти, проявлять буквальный рессентимент к жизни.
Если говорить другими словами - это невероятная глупость - пытаться избавиться от неприятного (желаний, тревог, памяти, мыслей, например), - потому что вместе с избавлением от неприятного наступает и - смерть (как-то: "я мёртвый потому что я глупый").
Только благодаря тому, что "неприятно", и существует и движение (для тебя), и жизнь. Избавляться от этого - значит - стремиться к смерти, проявлять буквальный рессентимент к жизни.
>>237
Ты не пизди, ты делай.
Лечись пиявками, общайся с на уши садись кошкам, ебись с гусями, и т. п.
Только в таком случае сомнений в твоих словах не будет.
Проблема вовсе не в том, что ты мало пиздаболишь. Ровно наоборот, проблема в том, что твое пиздабольство ничего не весит, за ним ничего не стоит.
Ты не пизди, ты делай.
Лечись пиявками, общайся с на уши садись кошкам, ебись с гусями, и т. п.
Только в таком случае сомнений в твоих словах не будет.
Проблема вовсе не в том, что ты мало пиздаболишь. Ровно наоборот, проблема в том, что твое пиздабольство ничего не весит, за ним ничего не стоит.
7 Кб, 275x183>>240
Ну просто единственное, чему не бывает неприятно - это что-то мёртвое (даже зомби что-то мучает, философское или настоящее).
(Какой-то выход из этого видят разве что буддисты, ну у них чисто метафизически всё хотя бы честно - они говорят что хотят "выйти", и это же и делают, вроде бы. Проблема в том, что не факт, что "выйти" вообще возможно (что их положения - истинны).)
Так если его нет, и зла нет, то никто не виноват (и мир тоже не виноват, как можно обвинить в чём-то, скажем, булыжник?).
>>239
Ты тупой. Если мир - это дикая природа, то это не значит что надо идти и ебать гусей. Это только показывает уровень твоего понимания и мышления, не более.
Ну просто единственное, чему не бывает неприятно - это что-то мёртвое (даже зомби что-то мучает, философское или настоящее).
(Какой-то выход из этого видят разве что буддисты, ну у них чисто метафизически всё хотя бы честно - они говорят что хотят "выйти", и это же и делают, вроде бы. Проблема в том, что не факт, что "выйти" вообще возможно (что их положения - истинны).)
>Значит бог злой.
Так если его нет, и зла нет, то никто не виноват (и мир тоже не виноват, как можно обвинить в чём-то, скажем, булыжник?).
>>239
Ты тупой. Если мир - это дикая природа, то это не значит что надо идти и ебать гусей. Это только показывает уровень твоего понимания и мышления, не более.
>>242
Значит бог злой, раз создал такой мир.
Может и нет, у нас вопрос о его благости и всемогуществе.
>Ну просто единственное, чему не бывает неприятно - это что-то мёртвое (даже зомби что-то мучает, философское или настоящее).
>(Какой-то выход из этого видят разве что буддисты, ну у них чисто метафизически всё хотя бы честно - они говорят что хотят "выйти", и это же и делают, вроде бы. Проблема в том, что не факт, что "выйти" вообще возможно (что их положения - истинны).)
Значит бог злой, раз создал такой мир.
>Так если его нет, и зла нет, то никто не виноват (и мир тоже не виноват, как можно обвинить в чём-то, скажем, булыжник?).
Может и нет, у нас вопрос о его благости и всемогуществе.
>>242
Ты анималист, и это значит, что тебе нужно идти ебать гусей. Если только ты хочешь, чтобы твои слова воспринимались всерьёз. А ты явно именно этого хочешь.
И я тебе даю фидбек без тени лукавства, как реализовать твою хотелку.
Ты анималист, и это значит, что тебе нужно идти ебать гусей. Если только ты хочешь, чтобы твои слова воспринимались всерьёз. А ты явно именно этого хочешь.
И я тебе даю фидбек без тени лукавства, как реализовать твою хотелку.
>>245
Я тебе прямо сказал что я не "анималист" (хуй пойми какой смысл ты в это слово вкладываешь, но я вижу что вульгарный, на уровне понятия "витализм"), ты мне пишешь: "ты анималист"... Ты кретин или полоумный? Можешь не отвечать.
Я тебе прямо сказал что я не "анималист" (хуй пойми какой смысл ты в это слово вкладываешь, но я вижу что вульгарный, на уровне понятия "витализм"), ты мне пишешь: "ты анималист"... Ты кретин или полоумный? Можешь не отвечать.
>>244
Ну ладно, тоже не буду спорить с твоей картиной мира. Лучше тогда с тобой соглашусь. (Да и она хотя бы сама с собой согласуется. Но я подымаю вопрос истинности тех или иных (быть может, человеческих) отношений к миру, - всего то.)
Ну ладно, тоже не буду спорить с твоей картиной мира. Лучше тогда с тобой соглашусь. (Да и она хотя бы сама с собой согласуется. Но я подымаю вопрос истинности тех или иных (быть может, человеческих) отношений к миру, - всего то.)
>>246
Во-первых, ты до этого ты ни разу не скозал прямо, что ты не анималист.
Во-вторых, и надо говорить, что ты не анималист. Надо не говорить как анималист и не поступать как анималист, если не хочешь быть анималистом.
В-третьих, если ты говоришь как анималист, то поступать должен в соответствии с этим. Иначе, ты просто пиздаболист.
>Я тебе прямо сказал что я не "анималист".
Во-первых, ты до этого ты ни разу не скозал прямо, что ты не анималист.
Во-вторых, и надо говорить, что ты не анималист. Надо не говорить как анималист и не поступать как анималист, если не хочешь быть анималистом.
В-третьих, если ты говоришь как анималист, то поступать должен в соответствии с этим. Иначе, ты просто пиздаболист.
>>245
Так ты сам пиздаболист, о чём с тобой говорить вообще?
>отчаянно делает вид будто не получает говна на лопате в виде зарплаты
Так ты сам пиздаболист, о чём с тобой говорить вообще?
>>248
Вот ещё одно доказательство - что ты просто недалёкое животное...
>Во-первых, ты до этого ты ни разу не скозал прямо, что ты не анималист.
>>Если мир - это дикая природа, то это не значит что надо идти и ебать гусей. Это только показывает уровень твоего понимания и мышления, не более.
Вот ещё одно доказательство - что ты просто недалёкое животное...
31 Кб, 378x669>>249
А я откуда знаю, нахуя ты на каждый пост тут отвечаешь, всем на уши присаживаешься.
Ты не пизди, а делай. Тогда к тебе самому будут приходить, брать интервью.
Въеби говна, еби гусей.
> о чём с тобой говорить вообще?
А я откуда знаю, нахуя ты на каждый пост тут отвечаешь, всем на уши присаживаешься.
Ты не пизди, а делай. Тогда к тебе самому будут приходить, брать интервью.
Въеби говна, еби гусей.
>>251
Нахуя мне интервью? И чтобы ко мне кто-то "приходил"? Ты зачем на меня свои мечты проецируешь? Ты ебанутый???
Нахуя мне интервью? И чтобы ко мне кто-то "приходил"? Ты зачем на меня свои мечты проецируешь? Ты ебанутый???
>>253
Вот об этой животности и была речь. (Даже в рамках особо культурного подхода к человеку, всё равно признается, что человек - животное...)
>>Ты сам начал отвечать на мои вопросы.
>сам не понял, что начал диалог, и теперь вменяет мне якобы я даю какие-то там "откровения" (что вообще?!)
Вот об этой животности и была речь. (Даже в рамках особо культурного подхода к человеку, всё равно признается, что человек - животное...)
>>255
Этого совершенно не достаточно.
Ты должен въебать говна и ебать гусей. Нли делать нечто сопоставимое, но делать ты должен.
>была речь
Этого совершенно не достаточно.
Ты должен въебать говна и ебать гусей. Нли делать нечто сопоставимое, но делать ты должен.
>>256
Я боюсь то, чем по жизни занимаешься ты, гораздо ближе к этому (чем то, что я описывал), чем ты думаешь (и замечать - не хочешь)...
Я боюсь то, чем по жизни занимаешься ты, гораздо ближе к этому (чем то, что я описывал), чем ты думаешь (и замечать - не хочешь)...
>>262
Две лопаты тебе мало? А что насчет грузовика говна?
Может быть хотя бы на всё говно мира ты готов обменять свою зарплату?
Две лопаты тебе мало? А что насчет грузовика говна?
Может быть хотя бы на всё говно мира ты готов обменять свою зарплату?
>>267
Если бы ты, злопидор, действительно не различал бы добро и зло, то за эти три часа и три десятка постов ты бы хотя бы случайно, но сказал бы среди прочего что-нибудь и добро_подобное.
Но ты исходя из контекста и обстоятельств сознательно и вполне успешно избегаешь добрых слов и хорошо подбираешь слова злые.
Если бы ты, злопидор, действительно не различал бы добро и зло, то за эти три часа и три десятка постов ты бы хотя бы случайно, но сказал бы среди прочего что-нибудь и добро_подобное.
Но ты исходя из контекста и обстоятельств сознательно и вполне успешно избегаешь добрых слов и хорошо подбираешь слова злые.
>>270
Кто пиздит, тот пидарас.
Дело не в том, как ты обзываешься, а в том, что ты не исповедуешь то, что проповедуешь.
То есть ездишь мне по ушам, пытаешься скормить мне говна с лопаты.
Кто пиздит, тот пидарас.
Дело не в том, как ты обзываешься, а в том, что ты не исповедуешь то, что проповедуешь.
То есть ездишь мне по ушам, пытаешься скормить мне говна с лопаты.
>>271
Зачем ты называешь себя пидарасом? Самокритичненько. (Уж я-то не исповедую? Ещё как. Разве я виноват что у тебя слишком низкий ICQ для понимания темы? Нет. И это - природное.)
Зачем ты называешь себя пидарасом? Самокритичненько. (Уж я-то не исповедую? Ещё как. Разве я виноват что у тебя слишком низкий ICQ для понимания темы? Нет. И это - природное.)
>>273
Ты так говоришь, словно уже въебал говна и поебалса с гусями.
Но это не так, а значит ты пидарас, потому что пиздишь.
Ты так говоришь, словно уже въебал говна и поебалса с гусями.
Но это не так, а значит ты пидарас, потому что пиздишь.
>>278
Скажи честно, - ты всегда воспринимаешь то, что видишь на экране, как часть своей действительности? Или ты всё-таки даёшь себе отчёт в своих действиях, и понимаешь, что это - всего лишь мерцание пикселя на поверхности технической аппаратуры?
Скажи честно, - ты всегда воспринимаешь то, что видишь на экране, как часть своей действительности? Или ты всё-таки даёшь себе отчёт в своих действиях, и понимаешь, что это - всего лишь мерцание пикселя на поверхности технической аппаратуры?
>>207
>>206
>>204
Ницшешиз, подскажи.
Я подозреваю, что ты используешь zettelkasten, то есть хранишь цитаты (а возможно, и свои мысли) в нелинейной заметочной системе типа Obsidian. Это так? Когда я читал, и н сохранял себе ничего, то голова птом оставалась пустой, и мысль могла быть исковеркана другими интерпретаторами, сейчас пытаюсь организовать свою структуру заметок в приложении с разметкой
>>206
>>204
Ницшешиз, подскажи.
Я подозреваю, что ты используешь zettelkasten, то есть хранишь цитаты (а возможно, и свои мысли) в нелинейной заметочной системе типа Obsidian. Это так? Когда я читал, и н сохранял себе ничего, то голова птом оставалась пустой, и мысль могла быть исковеркана другими интерпретаторами, сейчас пытаюсь организовать свою структуру заметок в приложении с разметкой
>>284
Ты что-то путаешь. Obsidian/zettelkasten использовал нейрошиз (со связками цитат между ними), я ничего из этого не использую, в целом. (Просто вспоминаю и смотрю по книжке что как. Потому что по Ницше толковых книжек раз-два и обчёлся (Bornedal, Stegmaier, Abel, Muller-Lauter; даже NK, если честно, местами не дотягивает, да что там - даже сборник Колли-Монтинари - всё ещё плох, всё еще не выдерживает высочайший уровень (KGW IX на замену)) - достаточно открыть одну-две-три-четыре и поискать остальные детали уже в nietzschesource.org - самостоятельно.) Но если мне надо - я предпочитаю Trello, т.к. во всех остальных продуктах - убогий поиск по тексту, он не умеет в fuzzy search, а это просто необходимость в таких ситуациях. До кучи - подумай как к этому делу прикрутить нейросети, чтобы они помогали заниматься digital humanities и делать строго соответствующие связки смыслов с минимальной тратой времени (поиск по файлам в т.ч.). Это будет "топ".
Ты что-то путаешь. Obsidian/zettelkasten использовал нейрошиз (со связками цитат между ними), я ничего из этого не использую, в целом. (Просто вспоминаю и смотрю по книжке что как. Потому что по Ницше толковых книжек раз-два и обчёлся (Bornedal, Stegmaier, Abel, Muller-Lauter; даже NK, если честно, местами не дотягивает, да что там - даже сборник Колли-Монтинари - всё ещё плох, всё еще не выдерживает высочайший уровень (KGW IX на замену)) - достаточно открыть одну-две-три-четыре и поискать остальные детали уже в nietzschesource.org - самостоятельно.) Но если мне надо - я предпочитаю Trello, т.к. во всех остальных продуктах - убогий поиск по тексту, он не умеет в fuzzy search, а это просто необходимость в таких ситуациях. До кучи - подумай как к этому делу прикрутить нейросети, чтобы они помогали заниматься digital humanities и делать строго соответствующие связки смыслов с минимальной тратой времени (поиск по файлам в т.ч.). Это будет "топ".
>>284
Мне этот метод не нравится из-за ригидности подхода - он создаёт ложную (нарциссическую) уверенность в знании. (Я слишком часто натыкался что при поиске дополнительной информации случайно в заметках находил что-то прямо не связанное, но настолько релевантное, что оно меняет картину и всю схему. Само собой, эти вещи никак слинкованы с оригинальным материалом - не были. В случае Ницше ещё проблема в том, как ты его читаешь - если по "словарям", безконцептуально - то у тебя будет одна картина его мира, если феноменологически-"классически" - то другая, и повязать вместе ты эти схемы вряд ли сможешь, - в итоге неизвестно, а нужно ли всё это делать именно так.)
>zettelkasten
Мне этот метод не нравится из-за ригидности подхода - он создаёт ложную (нарциссическую) уверенность в знании. (Я слишком часто натыкался что при поиске дополнительной информации случайно в заметках находил что-то прямо не связанное, но настолько релевантное, что оно меняет картину и всю схему. Само собой, эти вещи никак слинкованы с оригинальным материалом - не были. В случае Ницше ещё проблема в том, как ты его читаешь - если по "словарям", безконцептуально - то у тебя будет одна картина его мира, если феноменологически-"классически" - то другая, и повязать вместе ты эти схемы вряд ли сможешь, - в итоге неизвестно, а нужно ли всё это делать именно так.)
>>285
Хм, понял. Нейрошиз это тот, который на каждый тейк приводил 10 скриншотов в PDF на английском, я правильно помню?
Алсо, ты работал с разметкой, выделяя фрагменты и расставляя акценты, что я перенял, по-видимому, от тебя. Сейчас у меня все цитаты/мысли записаны в обычном текстовом файле без разметки, и при использовании фрагментов приходится всё выделять, плюс невозможно в тексте (кроме как капсом) что-то выделять или расставить ударения - вот почему я перехожу на маркдаун-файлы, где есть разметка. Я также пробовал телеграм, но он не надёжен и довольно плохо переживает масштабирование, но хотя бы можно переносить разметку.
Вот это память. У меня всё затушёвывется - тем более из неструктурированных книг (например, в Сумерках иодлов был один параграф про преступников - и я его запомнил только потому, что выписал, перепостил, переформулировал идеи, обговорил с другими и выделил в книге. Если бы я не обратил на него внимание при чтении и дальше мне потребовалось бы вспомнить что Н. писал о преступниках, или о творческих людях, прорывающих границы, то упустил бы это из виду)
Понятно, я только с русскоязычными источниками работаю. В последний год, алсо, стали очень плохо индесироваться работы. Я помню что-то примерно, набираю, условно, "Ницше о гедонистах" (или что-то тоже специфичное), и если раньше давало ссылки на цитатники и сайты с оригинальным тектом, то сейчас хуй там
Trello использовал для списков (вроде "посмотреть", "нарисовать стикеры на тему...") и программистских проектов (небольших, мастабирование переживает плохо). После покупки атлассианом сервис стал уж очень неказист, а после блокировки в рф мой аккаунт уцелел только посредством чуда ...
Для обсидиана есть плагин, называется как-то вроде "omniverse search"
Так в обсидиане и прочих подобных есть плагины с GPT
>>286
Так в этом и суть производства чего-то нового (похожим образом Делёз описывал свой процесс философствования)
В этом согласен, - меняю подходы. Сначала прочитал того-то про Ницше (это не самостоятельный Н., а Н. того-то), потом читаю Н., и "ээээ... тут это не так, тут это притянул", в общем, стройная конструкция разваливается
Хм, понял. Нейрошиз это тот, который на каждый тейк приводил 10 скриншотов в PDF на английском, я правильно помню?
Алсо, ты работал с разметкой, выделяя фрагменты и расставляя акценты, что я перенял, по-видимому, от тебя. Сейчас у меня все цитаты/мысли записаны в обычном текстовом файле без разметки, и при использовании фрагментов приходится всё выделять, плюс невозможно в тексте (кроме как капсом) что-то выделять или расставить ударения - вот почему я перехожу на маркдаун-файлы, где есть разметка. Я также пробовал телеграм, но он не надёжен и довольно плохо переживает масштабирование, но хотя бы можно переносить разметку.
> Просто вспоминаю и смотрю по книжке что как.
Вот это память. У меня всё затушёвывется - тем более из неструктурированных книг (например, в Сумерках иодлов был один параграф про преступников - и я его запомнил только потому, что выписал, перепостил, переформулировал идеи, обговорил с другими и выделил в книге. Если бы я не обратил на него внимание при чтении и дальше мне потребовалось бы вспомнить что Н. писал о преступниках, или о творческих людях, прорывающих границы, то упустил бы это из виду)
> ...
Понятно, я только с русскоязычными источниками работаю. В последний год, алсо, стали очень плохо индесироваться работы. Я помню что-то примерно, набираю, условно, "Ницше о гедонистах" (или что-то тоже специфичное), и если раньше давало ссылки на цитатники и сайты с оригинальным тектом, то сейчас хуй там
> я предпочитаю Trello
Trello использовал для списков (вроде "посмотреть", "нарисовать стикеры на тему...") и программистских проектов (небольших, мастабирование переживает плохо). После покупки атлассианом сервис стал уж очень неказист, а после блокировки в рф мой аккаунт уцелел только посредством чуда ...
> он не умеет в fuzzy search
Для обсидиана есть плагин, называется как-то вроде "omniverse search"
> подумай как к этому делу прикрутить нейросети, чтобы они помогали заниматься digital humanities и делать строго соответствующие связки смыслов с минимальной тратой времени
Так в обсидиане и прочих подобных есть плагины с GPT
>>286
> Само собой, эти вещи никак слинкованы с оригинальным материалом - не были
Так в этом и суть производства чего-то нового (похожим образом Делёз описывал свой процесс философствования)
> В случае Ницше ещё проблема в том, как ты его читаешь - если по "словарям", безконцептуально - то у тебя будет одна картина его мира, если феноменологически-"классически" - то другая, и повязать вместе ты эти схемы вряд ли сможешь
В этом согласен, - меняю подходы. Сначала прочитал того-то про Ницше (это не самостоятельный Н., а Н. того-то), потом читаю Н., и "ээээ... тут это не так, тут это притянул", в общем, стройная конструкция разваливается
>>285
Хм, понял. Нейрошиз это тот, который на каждый тейк приводил 10 скриншотов в PDF на английском, я правильно помню?
Алсо, ты работал с разметкой, выделяя фрагменты и расставляя акценты, что я перенял, по-видимому, от тебя. Сейчас у меня все цитаты/мысли записаны в обычном текстовом файле без разметки, и при использовании фрагментов приходится всё выделять, плюс невозможно в тексте (кроме как капсом) что-то выделять или расставить ударения - вот почему я перехожу на маркдаун-файлы, где есть разметка. Я также пробовал телеграм, но он не надёжен и довольно плохо переживает масштабирование, но хотя бы можно переносить разметку.
Вот это память. У меня всё затушёвывется - тем более из неструктурированных книг (например, в Сумерках иодлов был один параграф про преступников - и я его запомнил только потому, что выписал, перепостил, переформулировал идеи, обговорил с другими и выделил в книге. Если бы я не обратил на него внимание при чтении и дальше мне потребовалось бы вспомнить что Н. писал о преступниках, или о творческих людях, прорывающих границы, то упустил бы это из виду)
Понятно, я только с русскоязычными источниками работаю. В последний год, алсо, стали очень плохо индесироваться работы. Я помню что-то примерно, набираю, условно, "Ницше о гедонистах" (или что-то тоже специфичное), и если раньше давало ссылки на цитатники и сайты с оригинальным тектом, то сейчас хуй там
Trello использовал для списков (вроде "посмотреть", "нарисовать стикеры на тему...") и программистских проектов (небольших, мастабирование переживает плохо). После покупки атлассианом сервис стал уж очень неказист, а после блокировки в рф мой аккаунт уцелел только посредством чуда ...
Для обсидиана есть плагин, называется как-то вроде "omniverse search"
Так в обсидиане и прочих подобных есть плагины с GPT
>>286
Так в этом и суть производства чего-то нового (похожим образом Делёз описывал свой процесс философствования)
В этом согласен, - меняю подходы. Сначала прочитал того-то про Ницше (это не самостоятельный Н., а Н. того-то), потом читаю Н., и "ээээ... тут это не так, тут это притянул", в общем, стройная конструкция разваливается
Хм, понял. Нейрошиз это тот, который на каждый тейк приводил 10 скриншотов в PDF на английском, я правильно помню?
Алсо, ты работал с разметкой, выделяя фрагменты и расставляя акценты, что я перенял, по-видимому, от тебя. Сейчас у меня все цитаты/мысли записаны в обычном текстовом файле без разметки, и при использовании фрагментов приходится всё выделять, плюс невозможно в тексте (кроме как капсом) что-то выделять или расставить ударения - вот почему я перехожу на маркдаун-файлы, где есть разметка. Я также пробовал телеграм, но он не надёжен и довольно плохо переживает масштабирование, но хотя бы можно переносить разметку.
> Просто вспоминаю и смотрю по книжке что как.
Вот это память. У меня всё затушёвывется - тем более из неструктурированных книг (например, в Сумерках иодлов был один параграф про преступников - и я его запомнил только потому, что выписал, перепостил, переформулировал идеи, обговорил с другими и выделил в книге. Если бы я не обратил на него внимание при чтении и дальше мне потребовалось бы вспомнить что Н. писал о преступниках, или о творческих людях, прорывающих границы, то упустил бы это из виду)
> ...
Понятно, я только с русскоязычными источниками работаю. В последний год, алсо, стали очень плохо индесироваться работы. Я помню что-то примерно, набираю, условно, "Ницше о гедонистах" (или что-то тоже специфичное), и если раньше давало ссылки на цитатники и сайты с оригинальным тектом, то сейчас хуй там
> я предпочитаю Trello
Trello использовал для списков (вроде "посмотреть", "нарисовать стикеры на тему...") и программистских проектов (небольших, мастабирование переживает плохо). После покупки атлассианом сервис стал уж очень неказист, а после блокировки в рф мой аккаунт уцелел только посредством чуда ...
> он не умеет в fuzzy search
Для обсидиана есть плагин, называется как-то вроде "omniverse search"
> подумай как к этому делу прикрутить нейросети, чтобы они помогали заниматься digital humanities и делать строго соответствующие связки смыслов с минимальной тратой времени
Так в обсидиане и прочих подобных есть плагины с GPT
>>286
> Само собой, эти вещи никак слинкованы с оригинальным материалом - не были
Так в этом и суть производства чего-то нового (похожим образом Делёз описывал свой процесс философствования)
> В случае Ницше ещё проблема в том, как ты его читаешь - если по "словарям", безконцептуально - то у тебя будет одна картина его мира, если феноменологически-"классически" - то другая, и повязать вместе ты эти схемы вряд ли сможешь
В этом согласен, - меняю подходы. Сначала прочитал того-то про Ницше (это не самостоятельный Н., а Н. того-то), потом читаю Н., и "ээээ... тут это не так, тут это притянул", в общем, стройная конструкция разваливается
>>289
Да, он толкал BBT Беккера (которая, по сути, элиминативизм без содержательной идеи взамен) и идеи S. Turner (у него есть замечательная книга "Understanding the Tacit") и неправильно понимал механику зеркальных нейронов (эта его ошибка разбирается в "Toward a Unified Psychoanalytic Theory" от M. Eagle).
(Его идеи, конечно, были интересные, но они максимум тянут на S2 по Канеману, что не полноценная штука.)
Она у меня "сильная" только "проектным" образом. После того, как я что-то сделаю, я обычно всё забываю (это становится для меня нерелевантным), но что-то остаётся, конечно.
Может быть я поэтому не хотел использовать Obsidian, что "концепт-карту" я и так в голове строю, и это как бы излишне (т.е. мне нужно другое, что как бы обрамляет и расширяет этот "скелет").
Я так не могу. По Ницше себя хорошими толкователями показали только вышеупомянутые, и Hans Gerald Hödl ещё. Мишурин не тянет планку, Бугай тоже, американские дают какие-то провинциальные вымыслы и не объясняют, что значат те или иные концепции у него, - приходится полагаться только на более-менее ему родных (хотя бы европейцев). (Дополнительно интересны критические интерпретации D. Losurdo, G. Fornari, Van der Braak - но они все упускают самое главное в его работах. И это "главное" лучше всего раскрывает именно четвёрка авторов выше (особенно Bornedal делает важные заметки, которые все остальные попропускали, и попутно поясняет, почему Хайдеггер не понял Ницше).)
В итоге получается такая ситуация, что кроме nietzschesource и небольшого набора книг (включая Nietzsche-Kommentar, ну это - справочник) ничего-то и не нужно. Только principle of charity и добросовестные усилия (короче, Ницше надо читать медленно. Нынешний век вообще к этому не предназначен. Нынче всё делается быстро. А у Ницше смыслы "упакованы" (множество смыслов в одном афоризме, почти что "ризома"), - надо не торопиться и внимательно разбирать, что он имел в виду (то же самое надо делать с Фукидидом и прочими "навека" авторами).)
Поэтому, наверное, именно для Ницше лучше концепт-картами не ограничиваться, а привыкать делать нелинейные связки интерпретаций. Ну и самое главное, и самое сложное - у Ницше все стихи - тоже имеют философский смысл. Это практически проверка на вшивость - если человек действительно понял Ницше, то он должен быть в состоянии разъяснить философское значение хотя бы нескольких его стихов.
Не пробовал, ну в силу вышеописанного мне он особо не нужен, как мне кажется. Но если бы нужно было лекции вести по Ницше, то пригодилось бы. Спасибо.
Trello просто на мобильнике доступна, бывает иногда необходимость другие заметки смотреть, прямо с телефона.
Попробуй всё-таки иностранных авторов. Сначала "The Surface and the Abyss" от P. Bornedal, а затем маленькую книжку от W. Stegmaier https://files.catbox.moe/ksan1y.pdf (первую можно использовать как ориентир). Затем в nietzschesource найди цитату, которая начинается с "Dem Werden den Charakter des Seins aufzuprägen — das ist der höchste Wille zur Macht", и почитай дальше его записки, разбирая их самостоятельно (частично имея в виду ту теорию, которую для толкования Ницше предлагает P. Bornedal). Возможно, найдёшь много нового.
>Нейрошиз это тот, который на каждый тейк приводил 10 скриншотов в PDF на английском, я правильно помню?
Да, он толкал BBT Беккера (которая, по сути, элиминативизм без содержательной идеи взамен) и идеи S. Turner (у него есть замечательная книга "Understanding the Tacit") и неправильно понимал механику зеркальных нейронов (эта его ошибка разбирается в "Toward a Unified Psychoanalytic Theory" от M. Eagle).
(Его идеи, конечно, были интересные, но они максимум тянут на S2 по Канеману, что не полноценная штука.)
>Вот это память.
Она у меня "сильная" только "проектным" образом. После того, как я что-то сделаю, я обычно всё забываю (это становится для меня нерелевантным), но что-то остаётся, конечно.
Может быть я поэтому не хотел использовать Obsidian, что "концепт-карту" я и так в голове строю, и это как бы излишне (т.е. мне нужно другое, что как бы обрамляет и расширяет этот "скелет").
>я только с русскоязычными источниками работаю
Я так не могу. По Ницше себя хорошими толкователями показали только вышеупомянутые, и Hans Gerald Hödl ещё. Мишурин не тянет планку, Бугай тоже, американские дают какие-то провинциальные вымыслы и не объясняют, что значат те или иные концепции у него, - приходится полагаться только на более-менее ему родных (хотя бы европейцев). (Дополнительно интересны критические интерпретации D. Losurdo, G. Fornari, Van der Braak - но они все упускают самое главное в его работах. И это "главное" лучше всего раскрывает именно четвёрка авторов выше (особенно Bornedal делает важные заметки, которые все остальные попропускали, и попутно поясняет, почему Хайдеггер не понял Ницше).)
В итоге получается такая ситуация, что кроме nietzschesource и небольшого набора книг (включая Nietzsche-Kommentar, ну это - справочник) ничего-то и не нужно. Только principle of charity и добросовестные усилия (короче, Ницше надо читать медленно. Нынешний век вообще к этому не предназначен. Нынче всё делается быстро. А у Ницше смыслы "упакованы" (множество смыслов в одном афоризме, почти что "ризома"), - надо не торопиться и внимательно разбирать, что он имел в виду (то же самое надо делать с Фукидидом и прочими "навека" авторами).)
Поэтому, наверное, именно для Ницше лучше концепт-картами не ограничиваться, а привыкать делать нелинейные связки интерпретаций. Ну и самое главное, и самое сложное - у Ницше все стихи - тоже имеют философский смысл. Это практически проверка на вшивость - если человек действительно понял Ницше, то он должен быть в состоянии разъяснить философское значение хотя бы нескольких его стихов.
>Для обсидиана есть плагин
Не пробовал, ну в силу вышеописанного мне он особо не нужен, как мне кажется. Но если бы нужно было лекции вести по Ницше, то пригодилось бы. Спасибо.
Trello просто на мобильнике доступна, бывает иногда необходимость другие заметки смотреть, прямо с телефона.
>В этом согласен, - меняю подходы. Сначала прочитал того-то про Ницше (это не самостоятельный Н., а Н. того-то), потом читаю Н., и "ээээ... тут это не так, тут это притянул", в общем, стройная конструкция разваливается
Попробуй всё-таки иностранных авторов. Сначала "The Surface and the Abyss" от P. Bornedal, а затем маленькую книжку от W. Stegmaier https://files.catbox.moe/ksan1y.pdf (первую можно использовать как ориентир). Затем в nietzschesource найди цитату, которая начинается с "Dem Werden den Charakter des Seins aufzuprägen — das ist der höchste Wille zur Macht", и почитай дальше его записки, разбирая их самостоятельно (частично имея в виду ту теорию, которую для толкования Ницше предлагает P. Bornedal). Возможно, найдёшь много нового.
>>289
Да, он толкал BBT Беккера (которая, по сути, элиминативизм без содержательной идеи взамен) и идеи S. Turner (у него есть замечательная книга "Understanding the Tacit") и неправильно понимал механику зеркальных нейронов (эта его ошибка разбирается в "Toward a Unified Psychoanalytic Theory" от M. Eagle).
(Его идеи, конечно, были интересные, но они максимум тянут на S2 по Канеману, что не полноценная штука.)
Она у меня "сильная" только "проектным" образом. После того, как я что-то сделаю, я обычно всё забываю (это становится для меня нерелевантным), но что-то остаётся, конечно.
Может быть я поэтому не хотел использовать Obsidian, что "концепт-карту" я и так в голове строю, и это как бы излишне (т.е. мне нужно другое, что как бы обрамляет и расширяет этот "скелет").
Я так не могу. По Ницше себя хорошими толкователями показали только вышеупомянутые, и Hans Gerald Hödl ещё. Мишурин не тянет планку, Бугай тоже, американские дают какие-то провинциальные вымыслы и не объясняют, что значат те или иные концепции у него, - приходится полагаться только на более-менее ему родных (хотя бы европейцев). (Дополнительно интересны критические интерпретации D. Losurdo, G. Fornari, Van der Braak - но они все упускают самое главное в его работах. И это "главное" лучше всего раскрывает именно четвёрка авторов выше (особенно Bornedal делает важные заметки, которые все остальные попропускали, и попутно поясняет, почему Хайдеггер не понял Ницше).)
В итоге получается такая ситуация, что кроме nietzschesource и небольшого набора книг (включая Nietzsche-Kommentar, ну это - справочник) ничего-то и не нужно. Только principle of charity и добросовестные усилия (короче, Ницше надо читать медленно. Нынешний век вообще к этому не предназначен. Нынче всё делается быстро. А у Ницше смыслы "упакованы" (множество смыслов в одном афоризме, почти что "ризома"), - надо не торопиться и внимательно разбирать, что он имел в виду (то же самое надо делать с Фукидидом и прочими "навека" авторами).)
Поэтому, наверное, именно для Ницше лучше концепт-картами не ограничиваться, а привыкать делать нелинейные связки интерпретаций. Ну и самое главное, и самое сложное - у Ницше все стихи - тоже имеют философский смысл. Это практически проверка на вшивость - если человек действительно понял Ницше, то он должен быть в состоянии разъяснить философское значение хотя бы нескольких его стихов.
Не пробовал, ну в силу вышеописанного мне он особо не нужен, как мне кажется. Но если бы нужно было лекции вести по Ницше, то пригодилось бы. Спасибо.
Trello просто на мобильнике доступна, бывает иногда необходимость другие заметки смотреть, прямо с телефона.
Попробуй всё-таки иностранных авторов. Сначала "The Surface and the Abyss" от P. Bornedal, а затем маленькую книжку от W. Stegmaier https://files.catbox.moe/ksan1y.pdf (первую можно использовать как ориентир). Затем в nietzschesource найди цитату, которая начинается с "Dem Werden den Charakter des Seins aufzuprägen — das ist der höchste Wille zur Macht", и почитай дальше его записки, разбирая их самостоятельно (частично имея в виду ту теорию, которую для толкования Ницше предлагает P. Bornedal). Возможно, найдёшь много нового.
>Нейрошиз это тот, который на каждый тейк приводил 10 скриншотов в PDF на английском, я правильно помню?
Да, он толкал BBT Беккера (которая, по сути, элиминативизм без содержательной идеи взамен) и идеи S. Turner (у него есть замечательная книга "Understanding the Tacit") и неправильно понимал механику зеркальных нейронов (эта его ошибка разбирается в "Toward a Unified Psychoanalytic Theory" от M. Eagle).
(Его идеи, конечно, были интересные, но они максимум тянут на S2 по Канеману, что не полноценная штука.)
>Вот это память.
Она у меня "сильная" только "проектным" образом. После того, как я что-то сделаю, я обычно всё забываю (это становится для меня нерелевантным), но что-то остаётся, конечно.
Может быть я поэтому не хотел использовать Obsidian, что "концепт-карту" я и так в голове строю, и это как бы излишне (т.е. мне нужно другое, что как бы обрамляет и расширяет этот "скелет").
>я только с русскоязычными источниками работаю
Я так не могу. По Ницше себя хорошими толкователями показали только вышеупомянутые, и Hans Gerald Hödl ещё. Мишурин не тянет планку, Бугай тоже, американские дают какие-то провинциальные вымыслы и не объясняют, что значат те или иные концепции у него, - приходится полагаться только на более-менее ему родных (хотя бы европейцев). (Дополнительно интересны критические интерпретации D. Losurdo, G. Fornari, Van der Braak - но они все упускают самое главное в его работах. И это "главное" лучше всего раскрывает именно четвёрка авторов выше (особенно Bornedal делает важные заметки, которые все остальные попропускали, и попутно поясняет, почему Хайдеггер не понял Ницше).)
В итоге получается такая ситуация, что кроме nietzschesource и небольшого набора книг (включая Nietzsche-Kommentar, ну это - справочник) ничего-то и не нужно. Только principle of charity и добросовестные усилия (короче, Ницше надо читать медленно. Нынешний век вообще к этому не предназначен. Нынче всё делается быстро. А у Ницше смыслы "упакованы" (множество смыслов в одном афоризме, почти что "ризома"), - надо не торопиться и внимательно разбирать, что он имел в виду (то же самое надо делать с Фукидидом и прочими "навека" авторами).)
Поэтому, наверное, именно для Ницше лучше концепт-картами не ограничиваться, а привыкать делать нелинейные связки интерпретаций. Ну и самое главное, и самое сложное - у Ницше все стихи - тоже имеют философский смысл. Это практически проверка на вшивость - если человек действительно понял Ницше, то он должен быть в состоянии разъяснить философское значение хотя бы нескольких его стихов.
>Для обсидиана есть плагин
Не пробовал, ну в силу вышеописанного мне он особо не нужен, как мне кажется. Но если бы нужно было лекции вести по Ницше, то пригодилось бы. Спасибо.
Trello просто на мобильнике доступна, бывает иногда необходимость другие заметки смотреть, прямо с телефона.
>В этом согласен, - меняю подходы. Сначала прочитал того-то про Ницше (это не самостоятельный Н., а Н. того-то), потом читаю Н., и "ээээ... тут это не так, тут это притянул", в общем, стройная конструкция разваливается
Попробуй всё-таки иностранных авторов. Сначала "The Surface and the Abyss" от P. Bornedal, а затем маленькую книжку от W. Stegmaier https://files.catbox.moe/ksan1y.pdf (первую можно использовать как ориентир). Затем в nietzschesource найди цитату, которая начинается с "Dem Werden den Charakter des Seins aufzuprägen — das ist der höchste Wille zur Macht", и почитай дальше его записки, разбирая их самостоятельно (частично имея в виду ту теорию, которую для толкования Ницше предлагает P. Bornedal). Возможно, найдёшь много нового.
>>289
>>291
и https://files.catbox.moe/d20su3.pdf (это от Abel краткая выжимка - его версии и видения "метафизики" (радикальной имманентности) Ницше)
>>291
>"The Surface and the Abyss" от P. Bornedal
и https://files.catbox.moe/d20su3.pdf (это от Abel краткая выжимка - его версии и видения "метафизики" (радикальной имманентности) Ницше)
Всем сап. Аноны, очень срочное и важное дело - у меня на следующей неделе стартует олимпиада по философии. Посоветуйте чего-нибудь посмотреть/послушать/почитать по истории философии, идей или парадоксов в истории любомудрия. Я не очень уверен в своих силах именно в истории. Умоляю вас о помощи. Спасибо!
>>295
можно так:
1) Нагеля вот тут https://scepsis.net/library/id_1730.html
2) краткий очерк философии Щеглова или Иовчука
3) сверху (диагонально, восполняя что не было на предыдущем) В.В. Васильев, А.А. Кротов, Д.В. Бугай - История Философии (2005)
4) википедия (можно на английском, там бывает больше информации) по ключевым темам
дополнительные:
1) трёхтомник Фейербаха по ист. философии (разобрано все и удобный формат - жизнеописание+разбор концепции с обильными цитатами)
2) по античке детальные либо гатри либо учебник асмус
3) история от патристики детально - до 14 века - жильсон
4) энциклопедии - Касавин либо philosophy.ru
можно так:
1) Нагеля вот тут https://scepsis.net/library/id_1730.html
2) краткий очерк философии Щеглова или Иовчука
3) сверху (диагонально, восполняя что не было на предыдущем) В.В. Васильев, А.А. Кротов, Д.В. Бугай - История Философии (2005)
4) википедия (можно на английском, там бывает больше информации) по ключевым темам
дополнительные:
1) трёхтомник Фейербаха по ист. философии (разобрано все и удобный формат - жизнеописание+разбор концепции с обильными цитатами)
2) по античке детальные либо гатри либо учебник асмус
3) история от патристики детально - до 14 века - жильсон
4) энциклопедии - Касавин либо philosophy.ru
>>291
А я запоминаю какую-то хуйню. Ямочку на лице тяночки, которую увидел в школе больше 10 лет назад или аргументы отца в споре 9 лет назад.
Так оно это и делает, по сути это расширение мозга
Почему? Я заслушивался его лекциями одно время. Из перлов помню "Ницше волю к власти не писал", то есть он дискредитировал всё неизданное.
записываю...
В ОТЛИЧИЕ ОТ ЧОРАНА (простите)
Речь, конечно, исключительно про оригинал?
Это да. В отличие ото всех других заметочников, у обсидиана БОЛЬШИЕ ПРОБЛЕМЫ с синхронизацией. Я использую гит, и если для другого десктопа это подойдёт, то на телефон нужно перекидывать ручками.
Хорошо, начну изучать... Мой английский не так плох, если не лениться
>>292
Это то, про что Делёз писал? (кстати, у меня на эту тему было небольшое эссе, но пересматривать его уже стыдно) При упоминании имманентизма мне вспоминается эпохе
> Она у меня "сильная" только "проектным" образом.
А я запоминаю какую-то хуйню. Ямочку на лице тяночки, которую увидел в школе больше 10 лет назад или аргументы отца в споре 9 лет назад.
> т.е. мне нужно другое, что как бы обрамляет и расширяет этот "скелет"
Так оно это и делает, по сути это расширение мозга
> Мишурин не тянет планку
Почему? Я заслушивался его лекциями одно время. Из перлов помню "Ницше волю к власти не писал", то есть он дискредитировал всё неизданное.
> D. Losurdo, G. Fornari, Van der Braak
записываю...
> короче, Ницше надо читать медленно.
В ОТЛИЧИЕ ОТ ЧОРАНА (простите)
> у Ницше все стихи
Речь, конечно, исключительно про оригинал?
> Trello просто на мобильнике доступна, бывает иногда необходимость другие заметки смотреть, прямо с телефона.
Это да. В отличие ото всех других заметочников, у обсидиана БОЛЬШИЕ ПРОБЛЕМЫ с синхронизацией. Я использую гит, и если для другого десктопа это подойдёт, то на телефон нужно перекидывать ручками.
> Попробуй всё-таки иностранных авторов.
Хорошо, начну изучать... Мой английский не так плох, если не лениться
>>292
> радикальной имманентности
Это то, про что Делёз писал? (кстати, у меня на эту тему было небольшое эссе, но пересматривать его уже стыдно) При упоминании имманентизма мне вспоминается эпохе
>>291
А я запоминаю какую-то хуйню. Ямочку на лице тяночки, которую увидел в школе больше 10 лет назад или аргументы отца в споре 9 лет назад.
Так оно это и делает, по сути это расширение мозга
Почему? Я заслушивался его лекциями одно время. Из перлов помню "Ницше волю к власти не писал", то есть он дискредитировал всё неизданное.
записываю...
В ОТЛИЧИЕ ОТ ЧОРАНА (простите)
Речь, конечно, исключительно про оригинал?
Это да. В отличие ото всех других заметочников, у обсидиана БОЛЬШИЕ ПРОБЛЕМЫ с синхронизацией. Я использую гит, и если для другого десктопа это подойдёт, то на телефон нужно перекидывать ручками.
Хорошо, начну изучать... Мой английский не так плох, если не лениться
>>292
Это то, про что Делёз писал? (кстати, у меня на эту тему было небольшое эссе, но пересматривать его уже стыдно) При упоминании имманентизма мне вспоминается эпохе
> Она у меня "сильная" только "проектным" образом.
А я запоминаю какую-то хуйню. Ямочку на лице тяночки, которую увидел в школе больше 10 лет назад или аргументы отца в споре 9 лет назад.
> т.е. мне нужно другое, что как бы обрамляет и расширяет этот "скелет"
Так оно это и делает, по сути это расширение мозга
> Мишурин не тянет планку
Почему? Я заслушивался его лекциями одно время. Из перлов помню "Ницше волю к власти не писал", то есть он дискредитировал всё неизданное.
> D. Losurdo, G. Fornari, Van der Braak
записываю...
> короче, Ницше надо читать медленно.
В ОТЛИЧИЕ ОТ ЧОРАНА (простите)
> у Ницше все стихи
Речь, конечно, исключительно про оригинал?
> Trello просто на мобильнике доступна, бывает иногда необходимость другие заметки смотреть, прямо с телефона.
Это да. В отличие ото всех других заметочников, у обсидиана БОЛЬШИЕ ПРОБЛЕМЫ с синхронизацией. Я использую гит, и если для другого десктопа это подойдёт, то на телефон нужно перекидывать ручками.
> Попробуй всё-таки иностранных авторов.
Хорошо, начну изучать... Мой английский не так плох, если не лениться
>>292
> радикальной имманентности
Это то, про что Делёз писал? (кстати, у меня на эту тему было небольшое эссе, но пересматривать его уже стыдно) При упоминании имманентизма мне вспоминается эпохе
>>299
Стихи, конечно, лучше разбирать на немецком, просто хотя бы потому что их очень трудно переводить на русский. Но если найдётся хороший перевод - то можно и на русском.
Он Ницше с дзенщиками сравнивает, но делает это так ошибочно, что становится даже смешно (какой, нафиг, из Ницше "буддист"? Ницше не буддист (хотя идеи у него крайне схожи, у него речь идёт о более научно-корректном)).
Форнари делает просто потрясающий ad hominem, а Losurdo самым честным образом показывает, какую структуру общества хотел Ницше - но только и только извне, и с позиции (марксиста-)утописта, который думает что такое общество искоренимо и не необходимо.
Это подход Ларюэля, одного из французов, который весьма превосходным образом "понял" Ницше (он также написал неплохие рассмотрения вроде "по ту сторону принципа власти" и "homo ex machina")
Вообще понятие "власти" Фуко неплохо деконструирует, Яно Ницше не об этой власти писал (а о ситуативной, подробнее в книге Stegmaier про сравнение Н. с Луманом есть; ещё Macht это не просто власть, оно имеет более "глубинный" смысл)
Он буквально штрауссианским чтением Ксенофонта занимался (вроде и Платона). Это настолько маргинально (и бессмысленно), что я даже не знаю как это оценивать. (Бессмысленно потому что это "дикий психоанализ" смешанный с конспирологией.)
Ещё он ляпнул что "Заратустра" это первые три книги, что тоже - нонсенс. (Да и в целом, нынче с NKommentar, NLekturen и работами Bornedal, Abel, Lauter, Stegmaier и Hodl и всякими переводчиками - это просто моветон высказывать какие-то суждения, не опираюшиеся на их труды (будучи преподавателем по теме Ницше). Заучит может быть жестоко, но это - факт. Да и зачем впустую тратить чужое время и засорять людям мозги нерелейтедом?)
Бугай нормален, но для чтения Ницше нормальным быть мало - надо быть превосходным ("подняться на его уровень") - иначе теряется смысл.
(Короче, это прикол какой-то дисциплинирующий, со стороны Ницше - либо его читаешь хорошо и даже с пользой, либо вообще никак и нет в этом смысла.)
Стихи, конечно, лучше разбирать на немецком, просто хотя бы потому что их очень трудно переводить на русский. Но если найдётся хороший перевод - то можно и на русском.
>Van der Braak
Он Ницше с дзенщиками сравнивает, но делает это так ошибочно, что становится даже смешно (какой, нафиг, из Ницше "буддист"? Ницше не буддист (хотя идеи у него крайне схожи, у него речь идёт о более научно-корректном)).
Форнари делает просто потрясающий ad hominem, а Losurdo самым честным образом показывает, какую структуру общества хотел Ницше - но только и только извне, и с позиции (марксиста-)утописта, который думает что такое общество искоренимо и не необходимо.
>имманентность, радикальная
Это подход Ларюэля, одного из французов, который весьма превосходным образом "понял" Ницше (он также написал неплохие рассмотрения вроде "по ту сторону принципа власти" и "homo ex machina")
Вообще понятие "власти" Фуко неплохо деконструирует, Яно Ницше не об этой власти писал (а о ситуативной, подробнее в книге Stegmaier про сравнение Н. с Луманом есть; ещё Macht это не просто власть, оно имеет более "глубинный" смысл)
>Мишурин
Он буквально штрауссианским чтением Ксенофонта занимался (вроде и Платона). Это настолько маргинально (и бессмысленно), что я даже не знаю как это оценивать. (Бессмысленно потому что это "дикий психоанализ" смешанный с конспирологией.)
Ещё он ляпнул что "Заратустра" это первые три книги, что тоже - нонсенс. (Да и в целом, нынче с NKommentar, NLekturen и работами Bornedal, Abel, Lauter, Stegmaier и Hodl и всякими переводчиками - это просто моветон высказывать какие-то суждения, не опираюшиеся на их труды (будучи преподавателем по теме Ницше). Заучит может быть жестоко, но это - факт. Да и зачем впустую тратить чужое время и засорять людям мозги нерелейтедом?)
Бугай нормален, но для чтения Ницше нормальным быть мало - надо быть превосходным ("подняться на его уровень") - иначе теряется смысл.
(Короче, это прикол какой-то дисциплинирующий, со стороны Ницше - либо его читаешь хорошо и даже с пользой, либо вообще никак и нет в этом смысла.)
>>299
Стихи, конечно, лучше разбирать на немецком, просто хотя бы потому что их очень трудно переводить на русский. Но если найдётся хороший перевод - то можно и на русском.
Он Ницше с дзенщиками сравнивает, но делает это так ошибочно, что становится даже смешно (какой, нафиг, из Ницше "буддист"? Ницше не буддист (хотя идеи у него крайне схожи, у него речь идёт о более научно-корректном)).
Форнари делает просто потрясающий ad hominem, а Losurdo самым честным образом показывает, какую структуру общества хотел Ницше - но только и только извне, и с позиции (марксиста-)утописта, который думает что такое общество искоренимо и не необходимо.
Это подход Ларюэля, одного из французов, который весьма превосходным образом "понял" Ницше (он также написал неплохие рассмотрения вроде "по ту сторону принципа власти" и "homo ex machina")
Вообще понятие "власти" Фуко неплохо деконструирует, Яно Ницше не об этой власти писал (а о ситуативной, подробнее в книге Stegmaier про сравнение Н. с Луманом есть; ещё Macht это не просто власть, оно имеет более "глубинный" смысл)
Он буквально штрауссианским чтением Ксенофонта занимался (вроде и Платона). Это настолько маргинально (и бессмысленно), что я даже не знаю как это оценивать. (Бессмысленно потому что это "дикий психоанализ" смешанный с конспирологией.)
Ещё он ляпнул что "Заратустра" это первые три книги, что тоже - нонсенс. (Да и в целом, нынче с NKommentar, NLekturen и работами Bornedal, Abel, Lauter, Stegmaier и Hodl и всякими переводчиками - это просто моветон высказывать какие-то суждения, не опираюшиеся на их труды (будучи преподавателем по теме Ницше). Заучит может быть жестоко, но это - факт. Да и зачем впустую тратить чужое время и засорять людям мозги нерелейтедом?)
Бугай нормален, но для чтения Ницше нормальным быть мало - надо быть превосходным ("подняться на его уровень") - иначе теряется смысл.
(Короче, это прикол какой-то дисциплинирующий, со стороны Ницше - либо его читаешь хорошо и даже с пользой, либо вообще никак и нет в этом смысла.)
Стихи, конечно, лучше разбирать на немецком, просто хотя бы потому что их очень трудно переводить на русский. Но если найдётся хороший перевод - то можно и на русском.
>Van der Braak
Он Ницше с дзенщиками сравнивает, но делает это так ошибочно, что становится даже смешно (какой, нафиг, из Ницше "буддист"? Ницше не буддист (хотя идеи у него крайне схожи, у него речь идёт о более научно-корректном)).
Форнари делает просто потрясающий ad hominem, а Losurdo самым честным образом показывает, какую структуру общества хотел Ницше - но только и только извне, и с позиции (марксиста-)утописта, который думает что такое общество искоренимо и не необходимо.
>имманентность, радикальная
Это подход Ларюэля, одного из французов, который весьма превосходным образом "понял" Ницше (он также написал неплохие рассмотрения вроде "по ту сторону принципа власти" и "homo ex machina")
Вообще понятие "власти" Фуко неплохо деконструирует, Яно Ницше не об этой власти писал (а о ситуативной, подробнее в книге Stegmaier про сравнение Н. с Луманом есть; ещё Macht это не просто власть, оно имеет более "глубинный" смысл)
>Мишурин
Он буквально штрауссианским чтением Ксенофонта занимался (вроде и Платона). Это настолько маргинально (и бессмысленно), что я даже не знаю как это оценивать. (Бессмысленно потому что это "дикий психоанализ" смешанный с конспирологией.)
Ещё он ляпнул что "Заратустра" это первые три книги, что тоже - нонсенс. (Да и в целом, нынче с NKommentar, NLekturen и работами Bornedal, Abel, Lauter, Stegmaier и Hodl и всякими переводчиками - это просто моветон высказывать какие-то суждения, не опираюшиеся на их труды (будучи преподавателем по теме Ницше). Заучит может быть жестоко, но это - факт. Да и зачем впустую тратить чужое время и засорять людям мозги нерелейтедом?)
Бугай нормален, но для чтения Ницше нормальным быть мало - надо быть превосходным ("подняться на его уровень") - иначе теряется смысл.
(Короче, это прикол какой-то дисциплинирующий, со стороны Ницше - либо его читаешь хорошо и даже с пользой, либо вообще никак и нет в этом смысла.)
>>299
Меня просто смущает "ризоматичность" Ницше, мне кажется если с ссылками заморачиваться, то в Обсидиане это превратится в нечто бесполезное (из-за количества перекрёстных ссылок). А минимально-концептуальную карту и вовсе можно уложить в один текстовый файл.
Или это у меня мышление такое, и я его без нужды не структурирую, позволяя ему быть более "всеохватным" и не ограниченным какими-то правилами связывания мыслей. Пересобирая целые структуры смыслов совершенно свободным образом и в зависимости от цели (не пытаясь вшить цель и телос в структуру мысли). (Но это уже какая-то чисто нейронная работа, индивидуальная, конечно.)
Меня просто смущает "ризоматичность" Ницше, мне кажется если с ссылками заморачиваться, то в Обсидиане это превратится в нечто бесполезное (из-за количества перекрёстных ссылок). А минимально-концептуальную карту и вовсе можно уложить в один текстовый файл.
Или это у меня мышление такое, и я его без нужды не структурирую, позволяя ему быть более "всеохватным" и не ограниченным какими-то правилами связывания мыслей. Пересобирая целые структуры смыслов совершенно свободным образом и в зависимости от цели (не пытаясь вшить цель и телос в структуру мысли). (Но это уже какая-то чисто нейронная работа, индивидуальная, конечно.)
>>224
Ну так что такое "ecological validity"?
Ну и о какой любви к истине речь идёт у тебя, пчёл?
Насколько мне известно, его последователи разошлись во мнениях. Не говоря уже о том, что нет никакой причины толковать человека исключительно через призму фрейдизма и его модификаций.
Напомню, что всё началось с твоего утверждения "красота - критерий истины". Ни о каком искусстве там речь не шла.
>Чел, если для тебя "ecological validity" вводит в заблуждение, то о какой "любви к истине" может идти речь?
Ну так что такое "ecological validity"?
>о какой "любви к истине" может идти речь?
Ну и о какой любви к истине речь идёт у тебя, пчёл?
>Не говоря о том, что Фрейда ты трактуешь превратным и устаревшим образом, от истины - далёким (хотя бы от актуальной "state of affairs" или "state of the art").
Насколько мне известно, его последователи разошлись во мнениях. Не говоря уже о том, что нет никакой причины толковать человека исключительно через призму фрейдизма и его модификаций.
>Это не "любовь к истине", и не дисциплина к тому, чтобы "хорошо стрелять из лука ["напряжение духа"] и говорить правду", это просто - "художество"...
Напомню, что всё началось с твоего утверждения "красота - критерий истины". Ни о каком искусстве там речь не шла.
>>295
Лекции Баумейстера по античной философии
https://www.youtube.com/playlist?list=PLTWnQB38Se1t-tHX0VFeFIFimeJOJf7h8
Неплохие лекции по истории философии от античности до Маркса.
https://www.youtube.com/playlist?list=PLiy89xiTpip0KuQzFXKiXP_iyruG8NZNw
Еще лекции по истории философии (для МФТИ, так что объясняется доступным языком)
https://www.youtube.com/playlist?list=PL3uF-RwNDN-KMBuRRFaoLomM1wK9pCPia
А что за олимпиада? Там обычно бывает список книг для подготовки. Если Высшая проба, то вот - см. Рекомендации для участников - https://olymp.hse.ru/mmo/materials-phil
https://olymp.hse.ru/mirror/pubs/share/977900609.pdf
Что характерно, там 21 раз упоминается Нагель (Нагель Т. Что все это значит? Очень краткое введение в философию), которого тебе посоветовал анон >>296
Книга маленькая, вроде 84 стр. всего. Читай ее, потом лекции смотри по темам, которые конкретно в твоей олимпиаде. Если знаешь английский, то можно гораздо больше материалов найти, в т.ч. в упоминаемой аноном серии A Very Short Introduction. Книги на либегене ищи.
Лекции Баумейстера по античной философии
https://www.youtube.com/playlist?list=PLTWnQB38Se1t-tHX0VFeFIFimeJOJf7h8
Неплохие лекции по истории философии от античности до Маркса.
https://www.youtube.com/playlist?list=PLiy89xiTpip0KuQzFXKiXP_iyruG8NZNw
Еще лекции по истории философии (для МФТИ, так что объясняется доступным языком)
https://www.youtube.com/playlist?list=PL3uF-RwNDN-KMBuRRFaoLomM1wK9pCPia
А что за олимпиада? Там обычно бывает список книг для подготовки. Если Высшая проба, то вот - см. Рекомендации для участников - https://olymp.hse.ru/mmo/materials-phil
https://olymp.hse.ru/mirror/pubs/share/977900609.pdf
Что характерно, там 21 раз упоминается Нагель (Нагель Т. Что все это значит? Очень краткое введение в философию), которого тебе посоветовал анон >>296
Книга маленькая, вроде 84 стр. всего. Читай ее, потом лекции смотри по темам, которые конкретно в твоей олимпиаде. Если знаешь английский, то можно гораздо больше материалов найти, в т.ч. в упоминаемой аноном серии A Very Short Introduction. Книги на либегене ищи.
Драсте, нужна ваша профессиональная помощь.
Поясните феномен (если можно так говорить) войны с точки зрения философии. Является ли она обязательной для природы и человека? Или война это искуственные процессы элит?
Что думает о войне современный философ, ну например с точки зрения релятивизма?
Война это абсолютное зло или абсолютное добро?
Что если я исключительно мирный субъект, не приемлю войны, драк, насилия и мне дурно от самой простой формы войны или боевых действий? Как это меня характеризует? Я могу существовать вообще в современном обществе?
Спасибо.
А и да, у меня ПТСР так как я был в зоне боевых действий как цивил и теперь беженец.
Поясните феномен (если можно так говорить) войны с точки зрения философии. Является ли она обязательной для природы и человека? Или война это искуственные процессы элит?
Что думает о войне современный философ, ну например с точки зрения релятивизма?
Война это абсолютное зло или абсолютное добро?
Что если я исключительно мирный субъект, не приемлю войны, драк, насилия и мне дурно от самой простой формы войны или боевых действий? Как это меня характеризует? Я могу существовать вообще в современном обществе?
Спасибо.
А и да, у меня ПТСР так как я был в зоне боевых действий как цивил и теперь беженец.
>>312
https://postnauka.org/courses/101057
От себя порекомендую книгу Рене Жирара "Насилие и священное" и другие его работы.
https://postnauka.org/courses/101057
От себя порекомендую книгу Рене Жирара "Насилие и священное" и другие его работы.
>>313
Бобра.
Бобра.
>>312
Явление, так правильней
Да. Конфликты интересов и решение их силовым способом неизбежны, это сущность жизни от самых примитивных одноклеточных организмов (ещё раньше), до современных противостояний идеологических систем. В этом смысл эволюции - слабый умирает/отступает, сильный его съедает/вытесняет и занимает его место. На уровне идей/мемов, социумов/обществ/государств работают все те-же эволюционные законы/правила.
Нет. Жизнь без войны это мнимое представление, возникшее после мировых войн и изобретения ядерного оружия, вследствие чего глобальные войны прекратились, хотя локальные войны не прекращались, а глобальное противостояние перешло в информационное, политическое и экономическое пространство. «Искусственные процессы элит» это конспирология и профанные (обыденные) представления обывателей.
Не существует добра и зла. Есть нарратив и дискурс, в котором на события вешают удобные/нужные ярлыки/слова. Есть конкретный индивид, который категоризирует явления мира, навешивая на них ярлыки.
Ни как. Обычная, нормальная позиция.
Если существуешь, значит можешь. Если не смог - значит не смог.
Тебя это коснулось, заякорилось, травмировало твою психику, порушило маняпредставления о мире. Это надо прорабатывать, из рабочего когнитивные системы (КПТ, АСТ, МКТ), т.е. принять или выкинуть это из головы, чтоб не мешало качеству жизни и жить дальше, не ебя себе попусту моск.
> феномен
Явление, так правильней
> Является ли она обязательной для природы и человека?
Да. Конфликты интересов и решение их силовым способом неизбежны, это сущность жизни от самых примитивных одноклеточных организмов (ещё раньше), до современных противостояний идеологических систем. В этом смысл эволюции - слабый умирает/отступает, сильный его съедает/вытесняет и занимает его место. На уровне идей/мемов, социумов/обществ/государств работают все те-же эволюционные законы/правила.
> Или война это искуственные процессы элит?
Нет. Жизнь без войны это мнимое представление, возникшее после мировых войн и изобретения ядерного оружия, вследствие чего глобальные войны прекратились, хотя локальные войны не прекращались, а глобальное противостояние перешло в информационное, политическое и экономическое пространство. «Искусственные процессы элит» это конспирология и профанные (обыденные) представления обывателей.
> Война это абсолютное зло или абсолютное добро?
Не существует добра и зла. Есть нарратив и дискурс, в котором на события вешают удобные/нужные ярлыки/слова. Есть конкретный индивид, который категоризирует явления мира, навешивая на них ярлыки.
> Как это меня характеризует?
Ни как. Обычная, нормальная позиция.
> Я могу существовать вообще в современном обществе?
Если существуешь, значит можешь. Если не смог - значит не смог.
> у меня ПТСР
Тебя это коснулось, заякорилось, травмировало твою психику, порушило маняпредставления о мире. Это надо прорабатывать, из рабочего когнитивные системы (КПТ, АСТ, МКТ), т.е. принять или выкинуть это из головы, чтоб не мешало качеству жизни и жить дальше, не ебя себе попусту моск.
>>317
Эволюция - это видимый результат, и процесс, происходящий строго в рамках той или иной научной дисциплины (очерченный определёнными условиями). Философия скорее задаёт вопрос, - "как этот результат получился?", чем просто берёт его на веру. (И в этом плане она начинает с пространства теории, где, по сути, никакого "естественного отбора" вроде бы и нет? Во всяком случае, это пространство - не пространство "борьбы за существование" - в теории существует всё, без всякой нужды бороться за своё существование. Следовательно?..)
Эволюция - это видимый результат, и процесс, происходящий строго в рамках той или иной научной дисциплины (очерченный определёнными условиями). Философия скорее задаёт вопрос, - "как этот результат получился?", чем просто берёт его на веру. (И в этом плане она начинает с пространства теории, где, по сути, никакого "естественного отбора" вроде бы и нет? Во всяком случае, это пространство - не пространство "борьбы за существование" - в теории существует всё, без всякой нужды бороться за своё существование. Следовательно?..)
>>317
Дегенерат одномерный. Мы в философском треде и речь про философский эволюционизм, а не про теорию дарвина. Ты опять триггеришься на омонимы, шизик.
> Эволюция - это видимый результат
Дегенерат одномерный. Мы в философском треде и речь про философский эволюционизм, а не про теорию дарвина. Ты опять триггеришься на омонимы, шизик.
>>319
Дегенерат одномерный. Мы в философском треде и речь про философский эволюционизм, а не про теорию дарвина. Ты опять триггеришься на омонимы, шизик.
> Эволюция - это видимый результат
Дегенерат одномерный. Мы в философском треде и речь про философский эволюционизм, а не про теорию дарвина. Ты опять триггеришься на омонимы, шизик.
259 Кб, 1174x952>>322
А, так ты этот, сумасшедший (который думает что познал Истину). Из тех, которые отделения физики заваливают проектами вечных двигателей. Ну сразу бы сказал, я хотя бы тебе не отвечал бы тогда.
А, так ты этот, сумасшедший (который думает что познал Истину). Из тех, которые отделения физики заваливают проектами вечных двигателей. Ну сразу бы сказал, я хотя бы тебе не отвечал бы тогда.
>>316
Ладно..)
Истина где-то рядом, она всегда с нами. Если же её нет (а для кого-то её нет или же сплошные сомнения), то видимость всегда будет призрачностью, тенью, туманом и прочеподобным. Завесой, одним словом.
>>315
Ты бредишь. Индоктринировался определёнными установками типа сциентизма?
Тебя не существует. А для "удобства" и "комфорта", которых тоже нет, ты пользуешься словами, в которых также ничего нет. Ты и твоё "повествование" - это груды хлама, прикрытые ветошью.
Ладно..)
Истина где-то рядом, она всегда с нами. Если же её нет (а для кого-то её нет или же сплошные сомнения), то видимость всегда будет призрачностью, тенью, туманом и прочеподобным. Завесой, одним словом.
>>315
>В этом смысл эволюции - слабый умирает/отступает, сильный его съедает/вытесняет и занимает его место. На уровне идей/мемов, социумов/обществ/государств работают все те-же эволюционные законы/правила.
Ты бредишь. Индоктринировался определёнными установками типа сциентизма?
>Не существует добра и зла. Есть нарратив и дискурс, в котором на события вешают удобные/нужные ярлыки/слова. Есть конкретный индивид, который категоризирует явления мира, навешивая на них ярлыки.
Тебя не существует. А для "удобства" и "комфорта", которых тоже нет, ты пользуешься словами, в которых также ничего нет. Ты и твоё "повествование" - это груды хлама, прикрытые ветошью.
>>312
Война - это борьба. В радикальной и масштабной форме со значимыми последствиями. Оценка зависит от вводных, которые ты привнесёшь...
>Война это абсолютное зло или абсолютное добро?
Война - это борьба. В радикальной и масштабной форме со значимыми последствиями. Оценка зависит от вводных, которые ты привнесёшь...
>>324
А кто сказал что это - что-то плохое? Это - хорошо, это - держит познающего "в форме", это - и есть - само условие познавания.
для людей, наиболее любящих познание, полезно, когда то, что поддается исследованию и доступно разуму, окружено обманчивой полосой тумана, непроницаемой, вечно волнующейся и неопределимой
И если, однако, наша честность в один прекрасный день устанет и начнет вздыхать, и протянет члены, и найдет нас слишком суровыми, и захочет, чтобы ей сделалось лучше, легче, чтобы с ней обращались мягче, как с приятным пороком, - останемся все-таки суровыми, мы, последние стоики! и пошлем ей на помощь всю свойственную нам чертовщину - наше отвращение ко всему грубому и приблизительному, наше «nitimur in vetitum», наше мужество авантюристов, наше изощренное и избалованное любопытство, нашу тончайшую, переодетую до неузнаваемости духовную волю к власти и покорению мира, волю, которая алчно реет и носится над всеми царствами будущего, - придем на помощь нашему «Богу» со всеми нашими «чертями»!
>Если же её нет (а для кого-то её нет или же сплошные сомнения), то видимость всегда будет призрачностью, тенью, туманом и прочеподобным. Завесой, одним словом.
А кто сказал что это - что-то плохое? Это - хорошо, это - держит познающего "в форме", это - и есть - само условие познавания.
для людей, наиболее любящих познание, полезно, когда то, что поддается исследованию и доступно разуму, окружено обманчивой полосой тумана, непроницаемой, вечно волнующейся и неопределимой
И если, однако, наша честность в один прекрасный день устанет и начнет вздыхать, и протянет члены, и найдет нас слишком суровыми, и захочет, чтобы ей сделалось лучше, легче, чтобы с ней обращались мягче, как с приятным пороком, - останемся все-таки суровыми, мы, последние стоики! и пошлем ей на помощь всю свойственную нам чертовщину - наше отвращение ко всему грубому и приблизительному, наше «nitimur in vetitum», наше мужество авантюристов, наше изощренное и избалованное любопытство, нашу тончайшую, переодетую до неузнаваемости духовную волю к власти и покорению мира, волю, которая алчно реет и носится над всеми царствами будущего, - придем на помощь нашему «Богу» со всеми нашими «чертями»!
>>312
Релятивизм это не база, база это Фукидид, Макиавелли, ну короче, одним словом: https://en.wikipedia.org/wiki/Neoclassical_realism
>Что думает о войне современный философ, ну например с точки зрения релятивизма?
Релятивизм это не база, база это Фукидид, Макиавелли, ну короче, одним словом: https://en.wikipedia.org/wiki/Neoclassical_realism
>>312
Проблема "войны", поставленная антично-классически - это вопрос в духе "яйцо или курица", т.е. является ли война всего лишь мимолётным событием на фоне бесконечно долгого мира, или наоборот - мир это промежуточные состояния накопления между эпохами войны.
Никакой проблематики "добра" и "зла", как видишь, тут не фигурирует. (Может быть фигурирует "Благо" - и то это - спорное, и никак тезису выше не противоречит.)
"Добро" и "зло" даже у буддистов, по сути, отсутствует ("если бандит пилит тебя пилой заживо - не сопротивляйся ему ни словом, ни действием"). Скорее всего это действительно иудейско-христианская идея, т.е. к совокупному процессу т.н. Бытия имеющее мало отношения, к научности т.е. - это скорее какие-то сугубо психологические означающие, указывающие на те или иные условия жизни определённых социальных групп, ну и т.д.
>Поясните феномен (если можно так говорить) войны с точки зрения философии. Является ли она обязательной для природы и человека? Или война это искуственные процессы элит?
Проблема "войны", поставленная антично-классически - это вопрос в духе "яйцо или курица", т.е. является ли война всего лишь мимолётным событием на фоне бесконечно долгого мира, или наоборот - мир это промежуточные состояния накопления между эпохами войны.
Никакой проблематики "добра" и "зла", как видишь, тут не фигурирует. (Может быть фигурирует "Благо" - и то это - спорное, и никак тезису выше не противоречит.)
"Добро" и "зло" даже у буддистов, по сути, отсутствует ("если бандит пилит тебя пилой заживо - не сопротивляйся ему ни словом, ни действием"). Скорее всего это действительно иудейско-христианская идея, т.е. к совокупному процессу т.н. Бытия имеющее мало отношения, к научности т.е. - это скорее какие-то сугубо психологические означающие, указывающие на те или иные условия жизни определённых социальных групп, ну и т.д.
>>324
Он не говорит что нет "плохого" и "хорошего". Может даже "добро" и "зло" это просто те же самые "плохое" и "хорошее", - только с приправой психологии, эмоционально-аффективного отношения, вложенного в понятие так, чтобы спровоцировать субъекта-слушателя на те или иные действия. Но тогда получается что это - следствие духовной войны, "воли к власти", - и всё те же самые "хорошо" и "плохо" - просто увеличенные до экстремальной степени симулякра. А всё почему? Потому что пока не начнёшь вот так вот экстремистски-террористически действовать - люди не прислушаются. Может быть - именно поэтому (на войне все средства хороши).
И это никак не опровергает "добро" или "зло", но отделяет эмоциональные коннотации и показывает, что в сугубо философском дискурсе (как если бы философствовал не человек, а Бог) - "добро" и "зло" - не имеет такого уж "особого" - значения...
>Тебя не существует...
Он не говорит что нет "плохого" и "хорошего". Может даже "добро" и "зло" это просто те же самые "плохое" и "хорошее", - только с приправой психологии, эмоционально-аффективного отношения, вложенного в понятие так, чтобы спровоцировать субъекта-слушателя на те или иные действия. Но тогда получается что это - следствие духовной войны, "воли к власти", - и всё те же самые "хорошо" и "плохо" - просто увеличенные до экстремальной степени симулякра. А всё почему? Потому что пока не начнёшь вот так вот экстремистски-террористически действовать - люди не прислушаются. Может быть - именно поэтому (на войне все средства хороши).
И это никак не опровергает "добро" или "зло", но отделяет эмоциональные коннотации и показывает, что в сугубо философском дискурсе (как если бы философствовал не человек, а Бог) - "добро" и "зло" - не имеет такого уж "особого" - значения...
>>324
Об фанерон головой побейся и узришь истину, она там, за фанероном, надо только пробить
>Истина где-то рядом, она всегда с нами. Если же её нет (а для кого-то её нет или же сплошные сомнения), то видимость всегда будет призрачностью, тенью, туманом и прочеподобным. Завесой, одним словом.
Об фанерон головой побейся и узришь истину, она там, за фанероном, надо только пробить
>>329
И увидел Бог всё, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой.
И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному;
>"добро" и "зло" это просто те же самые "плохое" и "хорошее"
И увидел Бог всё, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой.
И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному;
>>331
...but of the tree of the knowledge of good and evil you shall not eat, for in the day that you eat of it you shall die...
ну вот покушол Адам и не умер
получается, Бог - это лжец
верить Книге, следовательно, нельзя
а если верить - то заблуждение есть истина
и тогда
Поэтому я буду считать, что не Бог, который в высшей степени благ и является источником истины, а некий злобный демон, обладающий огромной силой и хитростью, приложил все свои силы, чтобы обмануть меня.
Я буду думать, что небо, воздух, земля, цвета, формы, звуки и все внешние вещи - это всего лишь иллюзии снов, которые он придумал, чтобы заманить меня в ловушку.
Я буду считать, что у меня нет ни рук, ни глаз, ни плоти, ни крови, ни чувств, но я ошибочно полагаю, что все это у меня есть.
И таким образом, там, где я являюсь объектом обмана, я оказываюсь субъектом.
...but of the tree of the knowledge of good and evil you shall not eat, for in the day that you eat of it you shall die...
ну вот покушол Адам и не умер
получается, Бог - это лжец
верить Книге, следовательно, нельзя
а если верить - то заблуждение есть истина
и тогда
Поэтому я буду считать, что не Бог, который в высшей степени благ и является источником истины, а некий злобный демон, обладающий огромной силой и хитростью, приложил все свои силы, чтобы обмануть меня.
Я буду думать, что небо, воздух, земля, цвета, формы, звуки и все внешние вещи - это всего лишь иллюзии снов, которые он придумал, чтобы заманить меня в ловушку.
Я буду считать, что у меня нет ни рук, ни глаз, ни плоти, ни крови, ни чувств, но я ошибочно полагаю, что все это у меня есть.
И таким образом, там, где я являюсь объектом обмана, я оказываюсь субъектом.
277 Кб, 1920x1080>>331
...And the man and his wife were both naked and were not ashamed...
…Вам пристала любая критика. Я буду признателен, хотя и не смогу обещать, что извлеку урок. Мы, художники, необучаемы. Сегодня я смотрел свою оперетту — гениально-мавританскую, — по этому случаю также с удовольствием констатировал, что и Москва, и Рим нынче грандиозны. Видите, мне и по части пейзажей не откажешь в таланте. Решайтесь, мы чудно, просто расчудесно поболтаем, Турин недалеко, особенно серьезных деловых обязательств не предвидится, бокал вельтлинера мы раздобудем. Подобающая форма одежды — неглиже.
...And the man and his wife were both naked and were not ashamed...
…Вам пристала любая критика. Я буду признателен, хотя и не смогу обещать, что извлеку урок. Мы, художники, необучаемы. Сегодня я смотрел свою оперетту — гениально-мавританскую, — по этому случаю также с удовольствием констатировал, что и Москва, и Рим нынче грандиозны. Видите, мне и по части пейзажей не откажешь в таланте. Решайтесь, мы чудно, просто расчудесно поболтаем, Турин недалеко, особенно серьезных деловых обязательств не предвидится, бокал вельтлинера мы раздобудем. Подобающая форма одежды — неглиже.
>>333
Че сразу лжец?
Бог добр? - добр. Бог Отец? - Отец. Может ли добрый отец рассказать сказку? - не можно, а нужно!
>получается, Бог - это лжец
Че сразу лжец?
Бог добр? - добр. Бог Отец? - Отец. Может ли добрый отец рассказать сказку? - не можно, а нужно!
>>338
Философ: человек, танцующий под тысячей мечей.
Мы, имморалисты! - Этот мир, который близок нам, в котором нам суждено бояться и любить, этот почти невидимый, неслышимый мир утонченного повелевания, утонченного повиновния, мир, где царствует «почти» во всех отношениях, крючковатый, коварный, колючий, нежный, - да, он хорошо защищен от грубых зрителей и фамильярного любопытства! Мы оплетены крепкой сетью и кожухом обязанностей и не можем выбраться оттуда - в этом именно и мы, даже мы, суть «люди долга»! Порою, правда, мы танцуем в наших «цепях» и среди наших «мечей»; чаще же, и это тоже правда, мы скрежещем зубами под их тяжестью и мечемся нетерпеливо в сознании таинственной суровости нашего жребия. Но мы можем делать что угодно: болваны и очевидность говорят против нас - «это люди без чувства долга», - болваны и очевидность всегда против нас!
всю жизнь собираешься оставаться ребёнком и уповать на Отца? а взрослеть кто за тебя будет? я, что ли?!
Философ: человек, танцующий под тысячей мечей.
Мы, имморалисты! - Этот мир, который близок нам, в котором нам суждено бояться и любить, этот почти невидимый, неслышимый мир утонченного повелевания, утонченного повиновния, мир, где царствует «почти» во всех отношениях, крючковатый, коварный, колючий, нежный, - да, он хорошо защищен от грубых зрителей и фамильярного любопытства! Мы оплетены крепкой сетью и кожухом обязанностей и не можем выбраться оттуда - в этом именно и мы, даже мы, суть «люди долга»! Порою, правда, мы танцуем в наших «цепях» и среди наших «мечей»; чаще же, и это тоже правда, мы скрежещем зубами под их тяжестью и мечемся нетерпеливо в сознании таинственной суровости нашего жребия. Но мы можем делать что угодно: болваны и очевидность говорят против нас - «это люди без чувства долга», - болваны и очевидность всегда против нас!
всю жизнь собираешься оставаться ребёнком и уповать на Отца? а взрослеть кто за тебя будет? я, что ли?!
Когда закончится постмодернизм наконец? Уже 60 лет в нем живем, невозможно терпеть этот клоунский мир длинной уже скоро в столетие. Сколько можно? Когда это кончится?
104 Кб, 999x1351>>341
Симулякр — это вовсе не то, что скрывает собой истину, — это истина, скрывающая, что её нет.
Симулякр есть истина.
Экклезиаст.
Дети теперь любят роскошь, у них плохие манеры, они презирают авторитеты, проявляют неуважение к старшим и любят болтать вместо того, чтобы заниматься. Дети стали тиранами, а не слугами своих семей. Они больше не встают, когда в комнату входят старшие. Они противоречат своим родителям, болтают в компании, поглощают лакомства за столом, скрещивают ноги и тиранят своих учителей.
Он никогда и не заканчи... Этот отрывок был очень популярен в 1960-е годы, и его суть была использована мэром Амстердама Гейсбертом ван Холлом после уличной демонстрации в 1966 году, о чем сообщила газета The New York Times, 3 апреля 1966 года, с. 16.
Это использование побудило Малькольма С. Форбса написать редакционную статью о молодежи -Forbes, April 15, 1966, p. 11. В том же номере под заголовком «Побочные линии», с. 5-6, приводится краткое изложение усилий исследователей и ученых подтвердить формулировку Сократа, или Платона, но безуспешно. Очевидно, что цитата является поддельной.
(На самом деле отрывок был написан студентом Кеннетом Джоном Фрименом для своей кембриджской диссертации, опубликованной в 1907 году. Фримен не утверждал, что анализируемый отрывок является прямой цитатой кого-либо; вместо этого он представил собственное резюме жалоб, направленных против молодых людей в древние времена.)
модерн никуда не уходил, постмодерн - это всё, что кучкуется вокруг модерна; просто он более кричащий, вот и глаза мозолит (почему тебя это мучает? в России культурного постмодерна почти что нету, только цивилизационный, наверное)
Симулякр — это вовсе не то, что скрывает собой истину, — это истина, скрывающая, что её нет.
Симулякр есть истина.
Экклезиаст.
Дети теперь любят роскошь, у них плохие манеры, они презирают авторитеты, проявляют неуважение к старшим и любят болтать вместо того, чтобы заниматься. Дети стали тиранами, а не слугами своих семей. Они больше не встают, когда в комнату входят старшие. Они противоречат своим родителям, болтают в компании, поглощают лакомства за столом, скрещивают ноги и тиранят своих учителей.
Он никогда и не заканчи... Этот отрывок был очень популярен в 1960-е годы, и его суть была использована мэром Амстердама Гейсбертом ван Холлом после уличной демонстрации в 1966 году, о чем сообщила газета The New York Times, 3 апреля 1966 года, с. 16.
Это использование побудило Малькольма С. Форбса написать редакционную статью о молодежи -Forbes, April 15, 1966, p. 11. В том же номере под заголовком «Побочные линии», с. 5-6, приводится краткое изложение усилий исследователей и ученых подтвердить формулировку Сократа, или Платона, но безуспешно. Очевидно, что цитата является поддельной.
(На самом деле отрывок был написан студентом Кеннетом Джоном Фрименом для своей кембриджской диссертации, опубликованной в 1907 году. Фримен не утверждал, что анализируемый отрывок является прямой цитатой кого-либо; вместо этого он представил собственное резюме жалоб, направленных против молодых людей в древние времена.)
модерн никуда не уходил, постмодерн - это всё, что кучкуется вокруг модерна; просто он более кричащий, вот и глаза мозолит (почему тебя это мучает? в России культурного постмодерна почти что нету, только цивилизационный, наверное)
37 Кб, 350x528>>342
1) "резонанс, который объясняет аффективный заряд, ассоциируемый с фантазмом, и чьими носителями выступают симулякры…" (см. Клоссовски)
2) у Делёза значения слова "симулякр" различается в разных редакциях одного текста ("Платон и симулякр", "Различие и повторение", "Анти-Эдип") - https://files.catbox.moe/nonwnr.pdf
3) также иные толкования этого понятия дают Бодрийяр и Славой Жижек
Симулякр есть истина. =(
>Симулякр
1) "резонанс, который объясняет аффективный заряд, ассоциируемый с фантазмом, и чьими носителями выступают симулякры…" (см. Клоссовски)
2) у Делёза значения слова "симулякр" различается в разных редакциях одного текста ("Платон и симулякр", "Различие и повторение", "Анти-Эдип") - https://files.catbox.moe/nonwnr.pdf
3) также иные толкования этого понятия дают Бодрийяр и Славой Жижек
Симулякр есть истина. =(
>>346
Отраженное звучание. Все более сильные настроения заставляют отраженно звучать родственные ощущения и настроения; они как бы расталкивают память. Вместе с ними в нас что-то просыпается и сознает сходные состояния и их происхождение. Так образуются привычные быстрые сочетания чувств и мыслей, которые под конец, когда они следуют друг за другом с быстротой молнии, ощущаются уже не как комплексы, а как единства. В этом смысле говорят о нравственном чувстве, о религиозном чувстве, как будто все это суть единства; в действительности же это суть потоки с сотней источников и притоков. Здесь, как и во многих других случаях, единство слова ничуть не удостоверяет единства предмета.
Привиратели.
Когда во Франции начали оспаривать, а стало быть, и защищать Аристотелевы единства, можно было вновь заметить то, что так часто бросается в глаза и что, однако, видят столь неохотно: налгали себе основания, ради которых эти законы должны были существовать, просто чтобы не признаться себе, что привыкли к их господству и не желают больше ничего другого. И так это делается, и делалось всегда, в каждой господствующей морали и религии: основания и умыслы, лежащие за привычкой, привираются к ней всякий раз, когда иным людям приходит в голову оспаривать привычку и спрашивать об основаниях и умыслах. Здесь коренится великая бесчестность консерваторов всех времен: они суть привиратели (Hinzu-Lugner).
Высокие настроения. Мне кажется, что люди большей частью не верят вообще в высокие настроения, разве что мгновенные, самое большее, на четверть часа, - исключая тех немногих, которые по опыту знают большую длительность высокого чувства. Но быть полностью человеком одного высокого чувства, воплощением одного-единственного великого настроения – это до сих пор было только мечтой и восхитительной возможностью: история не дает нам еще ни одного достоверного примера тому. И все-таки она смогла бы однажды родить и таких людей – там, где было бы создано и определено множество подходящих условий, которых теперь не в состоянии сколотить даже самая счастливая случайность. Быть может, для этих будущих душ обычным оказалось бы как раз то состояние, которое до сих пор лишь временами проступало в наших душах в виде содрогающего их исключения: беспрестанное движение между высоким и глубоким и чувство высокого и глубокого, как бы постоянное восхождение по лестнице и в то же время почивание на облаках.
>резонанс
Отраженное звучание. Все более сильные настроения заставляют отраженно звучать родственные ощущения и настроения; они как бы расталкивают память. Вместе с ними в нас что-то просыпается и сознает сходные состояния и их происхождение. Так образуются привычные быстрые сочетания чувств и мыслей, которые под конец, когда они следуют друг за другом с быстротой молнии, ощущаются уже не как комплексы, а как единства. В этом смысле говорят о нравственном чувстве, о религиозном чувстве, как будто все это суть единства; в действительности же это суть потоки с сотней источников и притоков. Здесь, как и во многих других случаях, единство слова ничуть не удостоверяет единства предмета.
Привиратели.
Когда во Франции начали оспаривать, а стало быть, и защищать Аристотелевы единства, можно было вновь заметить то, что так часто бросается в глаза и что, однако, видят столь неохотно: налгали себе основания, ради которых эти законы должны были существовать, просто чтобы не признаться себе, что привыкли к их господству и не желают больше ничего другого. И так это делается, и делалось всегда, в каждой господствующей морали и религии: основания и умыслы, лежащие за привычкой, привираются к ней всякий раз, когда иным людям приходит в голову оспаривать привычку и спрашивать об основаниях и умыслах. Здесь коренится великая бесчестность консерваторов всех времен: они суть привиратели (Hinzu-Lugner).
Высокие настроения. Мне кажется, что люди большей частью не верят вообще в высокие настроения, разве что мгновенные, самое большее, на четверть часа, - исключая тех немногих, которые по опыту знают большую длительность высокого чувства. Но быть полностью человеком одного высокого чувства, воплощением одного-единственного великого настроения – это до сих пор было только мечтой и восхитительной возможностью: история не дает нам еще ни одного достоверного примера тому. И все-таки она смогла бы однажды родить и таких людей – там, где было бы создано и определено множество подходящих условий, которых теперь не в состоянии сколотить даже самая счастливая случайность. Быть может, для этих будущих душ обычным оказалось бы как раз то состояние, которое до сих пор лишь временами проступало в наших душах в виде содрогающего их исключения: беспрестанное движение между высоким и глубоким и чувство высокого и глубокого, как бы постоянное восхождение по лестнице и в то же время почивание на облаках.
>>346
Отраженное звучание. Все более сильные настроения заставляют отраженно звучать родственные ощущения и настроения; они как бы расталкивают память. Вместе с ними в нас что-то просыпается и сознает сходные состояния и их происхождение. Так образуются привычные быстрые сочетания чувств и мыслей, которые под конец, когда они следуют друг за другом с быстротой молнии, ощущаются уже не как комплексы, а как единства. В этом смысле говорят о нравственном чувстве, о религиозном чувстве, как будто все это суть единства; в действительности же это суть потоки с сотней источников и притоков. Здесь, как и во многих других случаях, единство слова ничуть не удостоверяет единства предмета.
Привиратели.
Когда во Франции начали оспаривать, а стало быть, и защищать Аристотелевы единства, можно было вновь заметить то, что так часто бросается в глаза и что, однако, видят столь неохотно: налгали себе основания, ради которых эти законы должны были существовать, просто чтобы не признаться себе, что привыкли к их господству и не желают больше ничего другого. И так это делается, и делалось всегда, в каждой господствующей морали и религии: основания и умыслы, лежащие за привычкой, привираются к ней всякий раз, когда иным людям приходит в голову оспаривать привычку и спрашивать об основаниях и умыслах. Здесь коренится великая бесчестность консерваторов всех времен: они суть привиратели (Hinzu-Lugner).
Высокие настроения. Мне кажется, что люди большей частью не верят вообще в высокие настроения, разве что мгновенные, самое большее, на четверть часа, - исключая тех немногих, которые по опыту знают большую длительность высокого чувства. Но быть полностью человеком одного высокого чувства, воплощением одного-единственного великого настроения – это до сих пор было только мечтой и восхитительной возможностью: история не дает нам еще ни одного достоверного примера тому. И все-таки она смогла бы однажды родить и таких людей – там, где было бы создано и определено множество подходящих условий, которых теперь не в состоянии сколотить даже самая счастливая случайность. Быть может, для этих будущих душ обычным оказалось бы как раз то состояние, которое до сих пор лишь временами проступало в наших душах в виде содрогающего их исключения: беспрестанное движение между высоким и глубоким и чувство высокого и глубокого, как бы постоянное восхождение по лестнице и в то же время почивание на облаках.
>резонанс
Отраженное звучание. Все более сильные настроения заставляют отраженно звучать родственные ощущения и настроения; они как бы расталкивают память. Вместе с ними в нас что-то просыпается и сознает сходные состояния и их происхождение. Так образуются привычные быстрые сочетания чувств и мыслей, которые под конец, когда они следуют друг за другом с быстротой молнии, ощущаются уже не как комплексы, а как единства. В этом смысле говорят о нравственном чувстве, о религиозном чувстве, как будто все это суть единства; в действительности же это суть потоки с сотней источников и притоков. Здесь, как и во многих других случаях, единство слова ничуть не удостоверяет единства предмета.
Привиратели.
Когда во Франции начали оспаривать, а стало быть, и защищать Аристотелевы единства, можно было вновь заметить то, что так часто бросается в глаза и что, однако, видят столь неохотно: налгали себе основания, ради которых эти законы должны были существовать, просто чтобы не признаться себе, что привыкли к их господству и не желают больше ничего другого. И так это делается, и делалось всегда, в каждой господствующей морали и религии: основания и умыслы, лежащие за привычкой, привираются к ней всякий раз, когда иным людям приходит в голову оспаривать привычку и спрашивать об основаниях и умыслах. Здесь коренится великая бесчестность консерваторов всех времен: они суть привиратели (Hinzu-Lugner).
Высокие настроения. Мне кажется, что люди большей частью не верят вообще в высокие настроения, разве что мгновенные, самое большее, на четверть часа, - исключая тех немногих, которые по опыту знают большую длительность высокого чувства. Но быть полностью человеком одного высокого чувства, воплощением одного-единственного великого настроения – это до сих пор было только мечтой и восхитительной возможностью: история не дает нам еще ни одного достоверного примера тому. И все-таки она смогла бы однажды родить и таких людей – там, где было бы создано и определено множество подходящих условий, которых теперь не в состоянии сколотить даже самая счастливая случайность. Быть может, для этих будущих душ обычным оказалось бы как раз то состояние, которое до сих пор лишь временами проступало в наших душах в виде содрогающего их исключения: беспрестанное движение между высоким и глубоким и чувство высокого и глубокого, как бы постоянное восхождение по лестнице и в то же время почивание на облаках.
>>339
Ну так и осмысливай в (((другом направлении))), че ты как этот.
Ну так и осмысливай в (((другом направлении))), че ты как этот.
>>326
Это неплохо. В чём особый интерес игры если она уже сразу видна и известна в "режиме бога"?.. Но... с другой стороны, может выясниться, что что-то "не то" и "не так", и хорошо бы это было узреть сразу...
>>330
Нельзя биться о самого себя, это вредно и отдаёт садомазохизмом.
>>329
Не похоже. Он излагает натуралистическую картину мира, метафизический натурализм. Возможно, сам того не ведая или не придавая значения.
Добро и зло не психологические и социальные понятия, хотя конечно имеют подобный контекст. Без них невозможна этика. Разумеется, их можно счесть чем-то относительным или фиктивным.
Мхм... если люди хотят, то они прислушиваются. Если нет, то можно заставить их прислушаться и считаться, но дальше этого не пойдёт. Их помыслы будут далеки от согласия и принятия. Хотя кого-то такое встормошит для переосмысления чего-то, не без этого.
А что имеет значение, и тем более для Бога?)
>А кто сказал что это - что-то плохое? Это - хорошо, это - держит познающего "в форме", это - и есть - само условие познавания.
Это неплохо. В чём особый интерес игры если она уже сразу видна и известна в "режиме бога"?.. Но... с другой стороны, может выясниться, что что-то "не то" и "не так", и хорошо бы это было узреть сразу...
>>330
>Об фанерон головой побейся и узришь истину
Нельзя биться о самого себя, это вредно и отдаёт садомазохизмом.
>>329
>Он не говорит что нет "плохого" и "хорошего".
Не похоже. Он излагает натуралистическую картину мира, метафизический натурализм. Возможно, сам того не ведая или не придавая значения.
>Может даже "добро" и "зло" это просто те же самые "плохое" и "хорошее", - только с приправой психологии, эмоционально-аффективного отношения, вложенного в понятие так, чтобы спровоцировать субъекта-слушателя на те или иные действия.
Добро и зло не психологические и социальные понятия, хотя конечно имеют подобный контекст. Без них невозможна этика. Разумеется, их можно счесть чем-то относительным или фиктивным.
>А всё почему? Потому что пока не начнёшь вот так вот экстремистски-террористически действовать - люди не прислушаются. Может быть - именно поэтому (на войне все средства хороши).
Мхм... если люди хотят, то они прислушиваются. Если нет, то можно заставить их прислушаться и считаться, но дальше этого не пойдёт. Их помыслы будут далеки от согласия и принятия. Хотя кого-то такое встормошит для переосмысления чего-то, не без этого.
>И это никак не опровергает "добро" или "зло", но отделяет эмоциональные коннотации и показывает, что в сугубо философском дискурсе (как если бы философствовал не человек, а Бог) - "добро" и "зло" - не имеет такого уж "особого" - значения...
А что имеет значение, и тем более для Бога?)
Глубинная теория истины. Женщину считают глубокой. Почему? Потому что у неё никогда не дойдешь до дна. Женщина даже и не мелка.
сложный мем
сложный мем
Доброе утречко, философы.
Не политыты принес я вам этот вопрос. А это то что тревожит миллионы людей сегодня. Все переживают что впереди тяжелые времена для всей планеты. И тут вчерась мистер Пыня буквально так и обозначил.
⚡️Путин: Нам выпало жить в эпоху кардинальных перемен, быть участниками сложнейших процессов.
«Следующие 20 лет будут не менее, а более сложными», — заявил он.
Я словил тревожку, ну и не я один. Почему 20 лет? Что блять будет еще происходить и какие процессы в мире и к чему нам готовиться?
Не знаю у кого умного спросить, решил у вас.
Возможно вы понимаете в какую там историческую парадигму мы заходим и что впереди и почему так много, 20 лет. На перестройку меньше ушло впринципе. В современном мире 20 лет огромный срок. Что блин должно еще происходить так долго и так плохо? Мы вообще выживем?
Не политыты принес я вам этот вопрос. А это то что тревожит миллионы людей сегодня. Все переживают что впереди тяжелые времена для всей планеты. И тут вчерась мистер Пыня буквально так и обозначил.
⚡️Путин: Нам выпало жить в эпоху кардинальных перемен, быть участниками сложнейших процессов.
«Следующие 20 лет будут не менее, а более сложными», — заявил он.
Я словил тревожку, ну и не я один. Почему 20 лет? Что блять будет еще происходить и какие процессы в мире и к чему нам готовиться?
Не знаю у кого умного спросить, решил у вас.
Возможно вы понимаете в какую там историческую парадигму мы заходим и что впереди и почему так много, 20 лет. На перестройку меньше ушло впринципе. В современном мире 20 лет огромный срок. Что блин должно еще происходить так долго и так плохо? Мы вообще выживем?
>>354
Для таких прогнозов философом быть не нужно. Нужно быть, например, экономистом.
Экономисты в ~ 2017 году прогнозировали экономический спад и начало новой перестройки примерно с 2034 года. И это без обещаний войны и прочего. Беря эту цифру как ориентир, можно посмотреть время, необходимое на восстановление после резкого спада в других странах (а не только СНГ) и посчитать время окончания перестройки (прогнозируемой, без войны).
Либо ты отталкиваясь от нынешних данных можешь попробовать применить мир-системный метод Валлерштайна и составить гипотетические сценарии развития событий. (Или взять другой из подобных методов.) (Войну европейцам Боррель, кстати, тоже до ~ 2032-34 обещал (10 лет).)
Вот в итоге и думай - либо это применительно ко всем "будет тяжело" - либо к особо удачливым странам (а для остальных "тяжело" это будет нехватка удобств и сервисов) - либо снова что-то резко случится и по-новой.
Тяжело - это, быть может, тем кому он это адресует. Будет ли тяжело ему (и НКВД) - это вопрос отдельный...
Для таких прогнозов философом быть не нужно. Нужно быть, например, экономистом.
Экономисты в ~ 2017 году прогнозировали экономический спад и начало новой перестройки примерно с 2034 года. И это без обещаний войны и прочего. Беря эту цифру как ориентир, можно посмотреть время, необходимое на восстановление после резкого спада в других странах (а не только СНГ) и посчитать время окончания перестройки (прогнозируемой, без войны).
Либо ты отталкиваясь от нынешних данных можешь попробовать применить мир-системный метод Валлерштайна и составить гипотетические сценарии развития событий. (Или взять другой из подобных методов.) (Войну европейцам Боррель, кстати, тоже до ~ 2032-34 обещал (10 лет).)
Вот в итоге и думай - либо это применительно ко всем "будет тяжело" - либо к особо удачливым странам (а для остальных "тяжело" это будет нехватка удобств и сервисов) - либо снова что-то резко случится и по-новой.
Тяжело - это, быть может, тем кому он это адресует. Будет ли тяжело ему (и НКВД) - это вопрос отдельный...
>>354
Экстраполируя от текущей даты с помощью не очень (сильно) известной ИИ...
Давайте подробнее остановимся на негативных аспектах, характерных именно для России при применении теории мир-системы Валлерстайна:
- Экономическая уязвимость из-за ресурсной зависимости:
Экономика России в значительной степени зависит от экспорта природных ресурсов, в первую очередь нефти и газа. Это делает ее чрезвычайно восприимчивой к колебаниям мировых цен на сырьевые товары, что может привести к экономической нестабильности и неустойчивости.
- Глобальный переход на возобновляемые источники энергии грозит подорвать экономический фундамент России, поскольку спрос на ископаемое топливо снижается, а альтернативные виды топлива становятся все более распространенными.
- Технологическое отставание и «утечка мозгов»:
Россия отстает от ведущих стран в области технологических инноваций и высокотехнологичных отраслей, что препятствует ее способности диверсифицировать экономику, не ограничиваясь добычей ресурсов.
Значительная утечка мозгов, когда страну покидают квалифицированные специалисты, усугубляет эту проблему, лишая Россию талантов, необходимых для инноваций и развития новых отраслей.
- Ограниченный доступ к мировым рынкам:
Санкции, введенные западными странами, ограничивают доступ России к мировым финансовым рынкам и передаче технологий, препятствуя ее экономическому росту и усилиям по модернизации.
Эти ограничения также влияют на способность России полноценно участвовать в мировой экономике, укрепляя ее периферийный статус, а не позволяя ей занять более центральное положение.
- Авторитарное правление и отсутствие демократических реформ:
Концентрация власти в руках немногих, в сочетании с ограниченными политическими свободами и подавлением инакомыслия, подавляет инновации и препятствует экономическому развитию.
Без существенных политических реформ и демократизации Россия не сможет привлечь иностранные инвестиции и создать стабильную и прозрачную деловую среду, необходимую для экономического роста.
- Внутренние вызовы и демографический кризис:
Старение населения и низкий уровень рождаемости оказывают давление на системы социального обеспечения и рабочую силу, что может привести к нехватке рабочей силы и снижению производительности труда.
Демографический кризис в сочетании с плохими условиями жизни и ограниченными возможностями для молодых поколений может стать причиной социальных волнений и политической нестабильности, что еще больше подорвет экономические перспективы.
- Геополитическая изоляция и напряженность:
Конфронтационная позиция России по отношению к западным странам и ее действия в таких регионах, как Украина и Сирия, привели к дипломатической изоляции и напряженным отношениям с ключевыми мировыми игроками.
Такая изоляция ограничивает возможности России по формированию выгодных альянсов и партнерств, которые могли бы способствовать повышению ее статуса в мировой системе.
- Зависимость от внешних сил:
По мере ухудшения экономического положения России и усиления ее изоляции существует риск чрезмерной зависимости от других держав, таких как Китай, в плане экономической и военной поддержки.
Такая зависимость может поставить под угрозу суверенитет России и еще больше укрепить ее периферийный статус в мировой иерархии.
- Экологические проблемы и управление ресурсами:
Интенсивная промышленная деятельность России, особенно в добывающих отраслях, способствует деградации и загрязнению окружающей среды, создавая долгосрочные проблемы устойчивости.
Неспособность решить эти экологические проблемы может привести к кризису общественного здоровья и повреждению экосистем, что еще больше ослабит экономическую и социальную структуру страны.
- Отсутствие долгосрочного видения и стратегического планирования:
Без четкого видения диверсификации экономики и технологического прогресса Россия рискует оказаться в ловушке ресурсной зависимости и периферийного статуса.
Отсутствие дальновидной политики и стратегий, направленных на подготовку к будущему, делает Россию неспособной реагировать на глобальные вызовы и использовать открывающиеся возможности.
- Дефицит репутации и «мягкой силы»:
Действия России на мировой арене, включая обвинения во вмешательстве в выборы и нарушениях прав человека, нанесли ущерб ее международной репутации и возможностям «мягкой силы».
Это негативно сказывается на способности России влиять на глобальные дела и добиваться благоприятных условий в международных отношениях.
Итого, все эти негативные факторы в совокупности рисуют сложную перспективу для будущего России в рамках мировой системы, подчеркивая настоятельную необходимость значительных реформ и стратегических изменений, чтобы избежать углубления периферизации и обеспечить более стабильное и процветающее положение на мировой арене.
продолжение следует...
>метод Валлерштайна
Экстраполируя от текущей даты с помощью не очень (сильно) известной ИИ...
Давайте подробнее остановимся на негативных аспектах, характерных именно для России при применении теории мир-системы Валлерстайна:
- Экономическая уязвимость из-за ресурсной зависимости:
Экономика России в значительной степени зависит от экспорта природных ресурсов, в первую очередь нефти и газа. Это делает ее чрезвычайно восприимчивой к колебаниям мировых цен на сырьевые товары, что может привести к экономической нестабильности и неустойчивости.
- Глобальный переход на возобновляемые источники энергии грозит подорвать экономический фундамент России, поскольку спрос на ископаемое топливо снижается, а альтернативные виды топлива становятся все более распространенными.
- Технологическое отставание и «утечка мозгов»:
Россия отстает от ведущих стран в области технологических инноваций и высокотехнологичных отраслей, что препятствует ее способности диверсифицировать экономику, не ограничиваясь добычей ресурсов.
Значительная утечка мозгов, когда страну покидают квалифицированные специалисты, усугубляет эту проблему, лишая Россию талантов, необходимых для инноваций и развития новых отраслей.
- Ограниченный доступ к мировым рынкам:
Санкции, введенные западными странами, ограничивают доступ России к мировым финансовым рынкам и передаче технологий, препятствуя ее экономическому росту и усилиям по модернизации.
Эти ограничения также влияют на способность России полноценно участвовать в мировой экономике, укрепляя ее периферийный статус, а не позволяя ей занять более центральное положение.
- Авторитарное правление и отсутствие демократических реформ:
Концентрация власти в руках немногих, в сочетании с ограниченными политическими свободами и подавлением инакомыслия, подавляет инновации и препятствует экономическому развитию.
Без существенных политических реформ и демократизации Россия не сможет привлечь иностранные инвестиции и создать стабильную и прозрачную деловую среду, необходимую для экономического роста.
- Внутренние вызовы и демографический кризис:
Старение населения и низкий уровень рождаемости оказывают давление на системы социального обеспечения и рабочую силу, что может привести к нехватке рабочей силы и снижению производительности труда.
Демографический кризис в сочетании с плохими условиями жизни и ограниченными возможностями для молодых поколений может стать причиной социальных волнений и политической нестабильности, что еще больше подорвет экономические перспективы.
- Геополитическая изоляция и напряженность:
Конфронтационная позиция России по отношению к западным странам и ее действия в таких регионах, как Украина и Сирия, привели к дипломатической изоляции и напряженным отношениям с ключевыми мировыми игроками.
Такая изоляция ограничивает возможности России по формированию выгодных альянсов и партнерств, которые могли бы способствовать повышению ее статуса в мировой системе.
- Зависимость от внешних сил:
По мере ухудшения экономического положения России и усиления ее изоляции существует риск чрезмерной зависимости от других держав, таких как Китай, в плане экономической и военной поддержки.
Такая зависимость может поставить под угрозу суверенитет России и еще больше укрепить ее периферийный статус в мировой иерархии.
- Экологические проблемы и управление ресурсами:
Интенсивная промышленная деятельность России, особенно в добывающих отраслях, способствует деградации и загрязнению окружающей среды, создавая долгосрочные проблемы устойчивости.
Неспособность решить эти экологические проблемы может привести к кризису общественного здоровья и повреждению экосистем, что еще больше ослабит экономическую и социальную структуру страны.
- Отсутствие долгосрочного видения и стратегического планирования:
Без четкого видения диверсификации экономики и технологического прогресса Россия рискует оказаться в ловушке ресурсной зависимости и периферийного статуса.
Отсутствие дальновидной политики и стратегий, направленных на подготовку к будущему, делает Россию неспособной реагировать на глобальные вызовы и использовать открывающиеся возможности.
- Дефицит репутации и «мягкой силы»:
Действия России на мировой арене, включая обвинения во вмешательстве в выборы и нарушениях прав человека, нанесли ущерб ее международной репутации и возможностям «мягкой силы».
Это негативно сказывается на способности России влиять на глобальные дела и добиваться благоприятных условий в международных отношениях.
Итого, все эти негативные факторы в совокупности рисуют сложную перспективу для будущего России в рамках мировой системы, подчеркивая настоятельную необходимость значительных реформ и стратегических изменений, чтобы избежать углубления периферизации и обеспечить более стабильное и процветающее положение на мировой арене.
продолжение следует...
>>354
Экстраполируя от текущей даты с помощью не очень (сильно) известной ИИ...
Давайте подробнее остановимся на негативных аспектах, характерных именно для России при применении теории мир-системы Валлерстайна:
- Экономическая уязвимость из-за ресурсной зависимости:
Экономика России в значительной степени зависит от экспорта природных ресурсов, в первую очередь нефти и газа. Это делает ее чрезвычайно восприимчивой к колебаниям мировых цен на сырьевые товары, что может привести к экономической нестабильности и неустойчивости.
- Глобальный переход на возобновляемые источники энергии грозит подорвать экономический фундамент России, поскольку спрос на ископаемое топливо снижается, а альтернативные виды топлива становятся все более распространенными.
- Технологическое отставание и «утечка мозгов»:
Россия отстает от ведущих стран в области технологических инноваций и высокотехнологичных отраслей, что препятствует ее способности диверсифицировать экономику, не ограничиваясь добычей ресурсов.
Значительная утечка мозгов, когда страну покидают квалифицированные специалисты, усугубляет эту проблему, лишая Россию талантов, необходимых для инноваций и развития новых отраслей.
- Ограниченный доступ к мировым рынкам:
Санкции, введенные западными странами, ограничивают доступ России к мировым финансовым рынкам и передаче технологий, препятствуя ее экономическому росту и усилиям по модернизации.
Эти ограничения также влияют на способность России полноценно участвовать в мировой экономике, укрепляя ее периферийный статус, а не позволяя ей занять более центральное положение.
- Авторитарное правление и отсутствие демократических реформ:
Концентрация власти в руках немногих, в сочетании с ограниченными политическими свободами и подавлением инакомыслия, подавляет инновации и препятствует экономическому развитию.
Без существенных политических реформ и демократизации Россия не сможет привлечь иностранные инвестиции и создать стабильную и прозрачную деловую среду, необходимую для экономического роста.
- Внутренние вызовы и демографический кризис:
Старение населения и низкий уровень рождаемости оказывают давление на системы социального обеспечения и рабочую силу, что может привести к нехватке рабочей силы и снижению производительности труда.
Демографический кризис в сочетании с плохими условиями жизни и ограниченными возможностями для молодых поколений может стать причиной социальных волнений и политической нестабильности, что еще больше подорвет экономические перспективы.
- Геополитическая изоляция и напряженность:
Конфронтационная позиция России по отношению к западным странам и ее действия в таких регионах, как Украина и Сирия, привели к дипломатической изоляции и напряженным отношениям с ключевыми мировыми игроками.
Такая изоляция ограничивает возможности России по формированию выгодных альянсов и партнерств, которые могли бы способствовать повышению ее статуса в мировой системе.
- Зависимость от внешних сил:
По мере ухудшения экономического положения России и усиления ее изоляции существует риск чрезмерной зависимости от других держав, таких как Китай, в плане экономической и военной поддержки.
Такая зависимость может поставить под угрозу суверенитет России и еще больше укрепить ее периферийный статус в мировой иерархии.
- Экологические проблемы и управление ресурсами:
Интенсивная промышленная деятельность России, особенно в добывающих отраслях, способствует деградации и загрязнению окружающей среды, создавая долгосрочные проблемы устойчивости.
Неспособность решить эти экологические проблемы может привести к кризису общественного здоровья и повреждению экосистем, что еще больше ослабит экономическую и социальную структуру страны.
- Отсутствие долгосрочного видения и стратегического планирования:
Без четкого видения диверсификации экономики и технологического прогресса Россия рискует оказаться в ловушке ресурсной зависимости и периферийного статуса.
Отсутствие дальновидной политики и стратегий, направленных на подготовку к будущему, делает Россию неспособной реагировать на глобальные вызовы и использовать открывающиеся возможности.
- Дефицит репутации и «мягкой силы»:
Действия России на мировой арене, включая обвинения во вмешательстве в выборы и нарушениях прав человека, нанесли ущерб ее международной репутации и возможностям «мягкой силы».
Это негативно сказывается на способности России влиять на глобальные дела и добиваться благоприятных условий в международных отношениях.
Итого, все эти негативные факторы в совокупности рисуют сложную перспективу для будущего России в рамках мировой системы, подчеркивая настоятельную необходимость значительных реформ и стратегических изменений, чтобы избежать углубления периферизации и обеспечить более стабильное и процветающее положение на мировой арене.
продолжение следует...
>метод Валлерштайна
Экстраполируя от текущей даты с помощью не очень (сильно) известной ИИ...
Давайте подробнее остановимся на негативных аспектах, характерных именно для России при применении теории мир-системы Валлерстайна:
- Экономическая уязвимость из-за ресурсной зависимости:
Экономика России в значительной степени зависит от экспорта природных ресурсов, в первую очередь нефти и газа. Это делает ее чрезвычайно восприимчивой к колебаниям мировых цен на сырьевые товары, что может привести к экономической нестабильности и неустойчивости.
- Глобальный переход на возобновляемые источники энергии грозит подорвать экономический фундамент России, поскольку спрос на ископаемое топливо снижается, а альтернативные виды топлива становятся все более распространенными.
- Технологическое отставание и «утечка мозгов»:
Россия отстает от ведущих стран в области технологических инноваций и высокотехнологичных отраслей, что препятствует ее способности диверсифицировать экономику, не ограничиваясь добычей ресурсов.
Значительная утечка мозгов, когда страну покидают квалифицированные специалисты, усугубляет эту проблему, лишая Россию талантов, необходимых для инноваций и развития новых отраслей.
- Ограниченный доступ к мировым рынкам:
Санкции, введенные западными странами, ограничивают доступ России к мировым финансовым рынкам и передаче технологий, препятствуя ее экономическому росту и усилиям по модернизации.
Эти ограничения также влияют на способность России полноценно участвовать в мировой экономике, укрепляя ее периферийный статус, а не позволяя ей занять более центральное положение.
- Авторитарное правление и отсутствие демократических реформ:
Концентрация власти в руках немногих, в сочетании с ограниченными политическими свободами и подавлением инакомыслия, подавляет инновации и препятствует экономическому развитию.
Без существенных политических реформ и демократизации Россия не сможет привлечь иностранные инвестиции и создать стабильную и прозрачную деловую среду, необходимую для экономического роста.
- Внутренние вызовы и демографический кризис:
Старение населения и низкий уровень рождаемости оказывают давление на системы социального обеспечения и рабочую силу, что может привести к нехватке рабочей силы и снижению производительности труда.
Демографический кризис в сочетании с плохими условиями жизни и ограниченными возможностями для молодых поколений может стать причиной социальных волнений и политической нестабильности, что еще больше подорвет экономические перспективы.
- Геополитическая изоляция и напряженность:
Конфронтационная позиция России по отношению к западным странам и ее действия в таких регионах, как Украина и Сирия, привели к дипломатической изоляции и напряженным отношениям с ключевыми мировыми игроками.
Такая изоляция ограничивает возможности России по формированию выгодных альянсов и партнерств, которые могли бы способствовать повышению ее статуса в мировой системе.
- Зависимость от внешних сил:
По мере ухудшения экономического положения России и усиления ее изоляции существует риск чрезмерной зависимости от других держав, таких как Китай, в плане экономической и военной поддержки.
Такая зависимость может поставить под угрозу суверенитет России и еще больше укрепить ее периферийный статус в мировой иерархии.
- Экологические проблемы и управление ресурсами:
Интенсивная промышленная деятельность России, особенно в добывающих отраслях, способствует деградации и загрязнению окружающей среды, создавая долгосрочные проблемы устойчивости.
Неспособность решить эти экологические проблемы может привести к кризису общественного здоровья и повреждению экосистем, что еще больше ослабит экономическую и социальную структуру страны.
- Отсутствие долгосрочного видения и стратегического планирования:
Без четкого видения диверсификации экономики и технологического прогресса Россия рискует оказаться в ловушке ресурсной зависимости и периферийного статуса.
Отсутствие дальновидной политики и стратегий, направленных на подготовку к будущему, делает Россию неспособной реагировать на глобальные вызовы и использовать открывающиеся возможности.
- Дефицит репутации и «мягкой силы»:
Действия России на мировой арене, включая обвинения во вмешательстве в выборы и нарушениях прав человека, нанесли ущерб ее международной репутации и возможностям «мягкой силы».
Это негативно сказывается на способности России влиять на глобальные дела и добиваться благоприятных условий в международных отношениях.
Итого, все эти негативные факторы в совокупности рисуют сложную перспективу для будущего России в рамках мировой системы, подчеркивая настоятельную необходимость значительных реформ и стратегических изменений, чтобы избежать углубления периферизации и обеспечить более стабильное и процветающее положение на мировой арене.
продолжение следует...
>>357
Уточнение наших оценок с использованием только квалифицированных интернет-ресурсов - таких, как рецензируемые статьи, официальные отчеты и аналитические материалы авторитетных аналитических центров, - позволяет получить более целенаправленную и надежную перспективу. Вот скорректированная оценка:
- Экономическая уязвимость из-за ресурсозависимости:
Отклонение: Умеренное (±10%)
Точность: Высокая (8/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы: Академические исследования и отчеты таких организаций, как Международный валютный фонд (МВФ) и Всемирный банк, содержат подробный анализ экономической структуры России и дают более четкое представление о ее уязвимости к колебаниям цен на сырьевые товары.
- Технологическое отставание и «утечка мозгов»:
Отклонение: Высокое (±20%)
Точность: Средняя (5/10)
Квалифицированный анализ интернет-ресурсов: Хотя отчеты таких организаций, как Всемирный экономический форум и ЮНЕСКО, проливают свет на технологические возможности России и сохранение талантов, количественная оценка точных масштабов утечки мозгов остается сложной задачей.
- Ограниченный доступ к глобальным рынкам:
Отклонение: Среднее (±15%)
Точность: Средняя (6/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы Инсайт: Данные Всемирной торговой организации (ВТО) и экономических аналитических центров дают представление о торговых отношениях России и влиянии санкций, хотя интерпретация этих данных требует тщательного анализа.
- Авторитарное правление и отсутствие демократических реформ:
Отклонение: От низкого до среднего (±5%)
Точность: Высокая (9/10)
Квалифицированный анализ интернет-ресурсов: Последовательные рейтинги таких организаций, как Freedom House и Economist Intelligence Unit, обеспечивают надежную основу для оценки политического ландшафта России с минимальными отклонениями.
- Внутренние проблемы и демографический кризис:
Отклонение: Высокое (±20%)
Точность: Средняя (5/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы: Демографические исследования из авторитетных источников, таких как Отдел народонаселения ООН и Всемирная организация здравоохранения, предлагают ценные данные, но прогнозирование будущих тенденций сопряжено со значительной неопределенностью.
- Геополитическая изоляция и напряженность:
Отклонение: От среднего до высокого (±15%)
Точность: Средняя (6/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы Инсайт: Анализ экспертов по международным отношениям и аналитических центров дает ценное представление о геополитической стратегии России, хотя изменчивая природа международной политики вносит некоторые отклонения.
- Зависимость от внешних сил:
Отклонение: Среднее (±10%)
Точность: Средняя (7/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы Инсайт: Финансовые отчеты и экономические анализы таких организаций, как Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР) и Азиатский банк развития, дают представление об экономических зависимостях России, хотя точный характер этих связей может быть сложным.
- Экологические проблемы и управление ресурсами:
Отклонение: Среднее (±10%)
Точность: Средняя (7/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы: Экологические оценки таких организаций, как Межправительственная группа экспертов по изменению климата (МГЭИК) и Всемирный фонд дикой природы, предоставляют ценные данные, хотя перевод этих выводов в экономические последствия требует тщательного рассмотрения.
- Отсутствие долгосрочного видения и стратегического планирования:
Отклонение: Высокое (±20%)
Точность: Низкая (4/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы: Экспертные мнения и политические анализы аналитических центров и академических институтов предлагают ценные идеи, но присущая долгосрочным прогнозам неопределенность вносит значительные отклонения.
- Дефицит репутации и «мягкой силы»:
Отклонение: Среднее (±10%)
Точность: Средняя (7/10)
Квалифицированный анализ интернет-ресурсов: Индексы репутации и исследования «мягкой силы» таких организаций, как Reputation Institute и Global Soft Power Index, предлагают ценные данные, хотя интерпретация этих результатов требует тщательного анализа.
конец гипотетического - прогноза.
Уточнение наших оценок с использованием только квалифицированных интернет-ресурсов - таких, как рецензируемые статьи, официальные отчеты и аналитические материалы авторитетных аналитических центров, - позволяет получить более целенаправленную и надежную перспективу. Вот скорректированная оценка:
- Экономическая уязвимость из-за ресурсозависимости:
Отклонение: Умеренное (±10%)
Точность: Высокая (8/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы: Академические исследования и отчеты таких организаций, как Международный валютный фонд (МВФ) и Всемирный банк, содержат подробный анализ экономической структуры России и дают более четкое представление о ее уязвимости к колебаниям цен на сырьевые товары.
- Технологическое отставание и «утечка мозгов»:
Отклонение: Высокое (±20%)
Точность: Средняя (5/10)
Квалифицированный анализ интернет-ресурсов: Хотя отчеты таких организаций, как Всемирный экономический форум и ЮНЕСКО, проливают свет на технологические возможности России и сохранение талантов, количественная оценка точных масштабов утечки мозгов остается сложной задачей.
- Ограниченный доступ к глобальным рынкам:
Отклонение: Среднее (±15%)
Точность: Средняя (6/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы Инсайт: Данные Всемирной торговой организации (ВТО) и экономических аналитических центров дают представление о торговых отношениях России и влиянии санкций, хотя интерпретация этих данных требует тщательного анализа.
- Авторитарное правление и отсутствие демократических реформ:
Отклонение: От низкого до среднего (±5%)
Точность: Высокая (9/10)
Квалифицированный анализ интернет-ресурсов: Последовательные рейтинги таких организаций, как Freedom House и Economist Intelligence Unit, обеспечивают надежную основу для оценки политического ландшафта России с минимальными отклонениями.
- Внутренние проблемы и демографический кризис:
Отклонение: Высокое (±20%)
Точность: Средняя (5/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы: Демографические исследования из авторитетных источников, таких как Отдел народонаселения ООН и Всемирная организация здравоохранения, предлагают ценные данные, но прогнозирование будущих тенденций сопряжено со значительной неопределенностью.
- Геополитическая изоляция и напряженность:
Отклонение: От среднего до высокого (±15%)
Точность: Средняя (6/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы Инсайт: Анализ экспертов по международным отношениям и аналитических центров дает ценное представление о геополитической стратегии России, хотя изменчивая природа международной политики вносит некоторые отклонения.
- Зависимость от внешних сил:
Отклонение: Среднее (±10%)
Точность: Средняя (7/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы Инсайт: Финансовые отчеты и экономические анализы таких организаций, как Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР) и Азиатский банк развития, дают представление об экономических зависимостях России, хотя точный характер этих связей может быть сложным.
- Экологические проблемы и управление ресурсами:
Отклонение: Среднее (±10%)
Точность: Средняя (7/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы: Экологические оценки таких организаций, как Межправительственная группа экспертов по изменению климата (МГЭИК) и Всемирный фонд дикой природы, предоставляют ценные данные, хотя перевод этих выводов в экономические последствия требует тщательного рассмотрения.
- Отсутствие долгосрочного видения и стратегического планирования:
Отклонение: Высокое (±20%)
Точность: Низкая (4/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы: Экспертные мнения и политические анализы аналитических центров и академических институтов предлагают ценные идеи, но присущая долгосрочным прогнозам неопределенность вносит значительные отклонения.
- Дефицит репутации и «мягкой силы»:
Отклонение: Среднее (±10%)
Точность: Средняя (7/10)
Квалифицированный анализ интернет-ресурсов: Индексы репутации и исследования «мягкой силы» таких организаций, как Reputation Institute и Global Soft Power Index, предлагают ценные данные, хотя интерпретация этих результатов требует тщательного анализа.
конец гипотетического - прогноза.
>>357
Уточнение наших оценок с использованием только квалифицированных интернет-ресурсов - таких, как рецензируемые статьи, официальные отчеты и аналитические материалы авторитетных аналитических центров, - позволяет получить более целенаправленную и надежную перспективу. Вот скорректированная оценка:
- Экономическая уязвимость из-за ресурсозависимости:
Отклонение: Умеренное (±10%)
Точность: Высокая (8/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы: Академические исследования и отчеты таких организаций, как Международный валютный фонд (МВФ) и Всемирный банк, содержат подробный анализ экономической структуры России и дают более четкое представление о ее уязвимости к колебаниям цен на сырьевые товары.
- Технологическое отставание и «утечка мозгов»:
Отклонение: Высокое (±20%)
Точность: Средняя (5/10)
Квалифицированный анализ интернет-ресурсов: Хотя отчеты таких организаций, как Всемирный экономический форум и ЮНЕСКО, проливают свет на технологические возможности России и сохранение талантов, количественная оценка точных масштабов утечки мозгов остается сложной задачей.
- Ограниченный доступ к глобальным рынкам:
Отклонение: Среднее (±15%)
Точность: Средняя (6/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы Инсайт: Данные Всемирной торговой организации (ВТО) и экономических аналитических центров дают представление о торговых отношениях России и влиянии санкций, хотя интерпретация этих данных требует тщательного анализа.
- Авторитарное правление и отсутствие демократических реформ:
Отклонение: От низкого до среднего (±5%)
Точность: Высокая (9/10)
Квалифицированный анализ интернет-ресурсов: Последовательные рейтинги таких организаций, как Freedom House и Economist Intelligence Unit, обеспечивают надежную основу для оценки политического ландшафта России с минимальными отклонениями.
- Внутренние проблемы и демографический кризис:
Отклонение: Высокое (±20%)
Точность: Средняя (5/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы: Демографические исследования из авторитетных источников, таких как Отдел народонаселения ООН и Всемирная организация здравоохранения, предлагают ценные данные, но прогнозирование будущих тенденций сопряжено со значительной неопределенностью.
- Геополитическая изоляция и напряженность:
Отклонение: От среднего до высокого (±15%)
Точность: Средняя (6/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы Инсайт: Анализ экспертов по международным отношениям и аналитических центров дает ценное представление о геополитической стратегии России, хотя изменчивая природа международной политики вносит некоторые отклонения.
- Зависимость от внешних сил:
Отклонение: Среднее (±10%)
Точность: Средняя (7/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы Инсайт: Финансовые отчеты и экономические анализы таких организаций, как Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР) и Азиатский банк развития, дают представление об экономических зависимостях России, хотя точный характер этих связей может быть сложным.
- Экологические проблемы и управление ресурсами:
Отклонение: Среднее (±10%)
Точность: Средняя (7/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы: Экологические оценки таких организаций, как Межправительственная группа экспертов по изменению климата (МГЭИК) и Всемирный фонд дикой природы, предоставляют ценные данные, хотя перевод этих выводов в экономические последствия требует тщательного рассмотрения.
- Отсутствие долгосрочного видения и стратегического планирования:
Отклонение: Высокое (±20%)
Точность: Низкая (4/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы: Экспертные мнения и политические анализы аналитических центров и академических институтов предлагают ценные идеи, но присущая долгосрочным прогнозам неопределенность вносит значительные отклонения.
- Дефицит репутации и «мягкой силы»:
Отклонение: Среднее (±10%)
Точность: Средняя (7/10)
Квалифицированный анализ интернет-ресурсов: Индексы репутации и исследования «мягкой силы» таких организаций, как Reputation Institute и Global Soft Power Index, предлагают ценные данные, хотя интерпретация этих результатов требует тщательного анализа.
конец гипотетического - прогноза.
Уточнение наших оценок с использованием только квалифицированных интернет-ресурсов - таких, как рецензируемые статьи, официальные отчеты и аналитические материалы авторитетных аналитических центров, - позволяет получить более целенаправленную и надежную перспективу. Вот скорректированная оценка:
- Экономическая уязвимость из-за ресурсозависимости:
Отклонение: Умеренное (±10%)
Точность: Высокая (8/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы: Академические исследования и отчеты таких организаций, как Международный валютный фонд (МВФ) и Всемирный банк, содержат подробный анализ экономической структуры России и дают более четкое представление о ее уязвимости к колебаниям цен на сырьевые товары.
- Технологическое отставание и «утечка мозгов»:
Отклонение: Высокое (±20%)
Точность: Средняя (5/10)
Квалифицированный анализ интернет-ресурсов: Хотя отчеты таких организаций, как Всемирный экономический форум и ЮНЕСКО, проливают свет на технологические возможности России и сохранение талантов, количественная оценка точных масштабов утечки мозгов остается сложной задачей.
- Ограниченный доступ к глобальным рынкам:
Отклонение: Среднее (±15%)
Точность: Средняя (6/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы Инсайт: Данные Всемирной торговой организации (ВТО) и экономических аналитических центров дают представление о торговых отношениях России и влиянии санкций, хотя интерпретация этих данных требует тщательного анализа.
- Авторитарное правление и отсутствие демократических реформ:
Отклонение: От низкого до среднего (±5%)
Точность: Высокая (9/10)
Квалифицированный анализ интернет-ресурсов: Последовательные рейтинги таких организаций, как Freedom House и Economist Intelligence Unit, обеспечивают надежную основу для оценки политического ландшафта России с минимальными отклонениями.
- Внутренние проблемы и демографический кризис:
Отклонение: Высокое (±20%)
Точность: Средняя (5/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы: Демографические исследования из авторитетных источников, таких как Отдел народонаселения ООН и Всемирная организация здравоохранения, предлагают ценные данные, но прогнозирование будущих тенденций сопряжено со значительной неопределенностью.
- Геополитическая изоляция и напряженность:
Отклонение: От среднего до высокого (±15%)
Точность: Средняя (6/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы Инсайт: Анализ экспертов по международным отношениям и аналитических центров дает ценное представление о геополитической стратегии России, хотя изменчивая природа международной политики вносит некоторые отклонения.
- Зависимость от внешних сил:
Отклонение: Среднее (±10%)
Точность: Средняя (7/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы Инсайт: Финансовые отчеты и экономические анализы таких организаций, как Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР) и Азиатский банк развития, дают представление об экономических зависимостях России, хотя точный характер этих связей может быть сложным.
- Экологические проблемы и управление ресурсами:
Отклонение: Среднее (±10%)
Точность: Средняя (7/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы: Экологические оценки таких организаций, как Межправительственная группа экспертов по изменению климата (МГЭИК) и Всемирный фонд дикой природы, предоставляют ценные данные, хотя перевод этих выводов в экономические последствия требует тщательного рассмотрения.
- Отсутствие долгосрочного видения и стратегического планирования:
Отклонение: Высокое (±20%)
Точность: Низкая (4/10)
Квалифицированные интернет-ресурсы: Экспертные мнения и политические анализы аналитических центров и академических институтов предлагают ценные идеи, но присущая долгосрочным прогнозам неопределенность вносит значительные отклонения.
- Дефицит репутации и «мягкой силы»:
Отклонение: Среднее (±10%)
Точность: Средняя (7/10)
Квалифицированный анализ интернет-ресурсов: Индексы репутации и исследования «мягкой силы» таких организаций, как Reputation Institute и Global Soft Power Index, предлагают ценные данные, хотя интерпретация этих результатов требует тщательного анализа.
конец гипотетического - прогноза.
>>359
Не хороший. Либо плохой, либо очень плохой. На твои проблемы и тревоги он не отвечает никак.
Я его несколько раз перечитал и вижу что он сугубо внешне-политический. Если брать с позиции "внутри", то он слабо отвечает на поставленные тобою вопросы.
За 20 лет, для "внутренней" ситуации, может произойти "переоценка всех ценностей" и смена ряда идентичностей, "Sources of the Self", у людей. Если Путин имеет это в виду, то возможно он таким образом открывает период авторитарных реформ (раз уж всё склоняется в сторону авторитаризма). Каких - это вопрос детального рассмотрения - но проблема в том, что почти вся статистика - засекречена.
Предполагая на "пальцах" - может быть продолжение текущих трендов, уменьшение количества людей с ВО, некоторый удар по городскому среднему классу, возможно попытки демографической реструктуризации. (Ну по крайней мере "блокировки" счетов-то уже были - где-то в 86 и далее годах? когда была перестройка. Может быть, они используют старые наработки, в этом плане. А может и у Северной Кореи перенимают опыт (раз уж так тесно сплелись).)
Не хороший. Либо плохой, либо очень плохой. На твои проблемы и тревоги он не отвечает никак.
Я его несколько раз перечитал и вижу что он сугубо внешне-политический. Если брать с позиции "внутри", то он слабо отвечает на поставленные тобою вопросы.
За 20 лет, для "внутренней" ситуации, может произойти "переоценка всех ценностей" и смена ряда идентичностей, "Sources of the Self", у людей. Если Путин имеет это в виду, то возможно он таким образом открывает период авторитарных реформ (раз уж всё склоняется в сторону авторитаризма). Каких - это вопрос детального рассмотрения - но проблема в том, что почти вся статистика - засекречена.
Предполагая на "пальцах" - может быть продолжение текущих трендов, уменьшение количества людей с ВО, некоторый удар по городскому среднему классу, возможно попытки демографической реструктуризации. (Ну по крайней мере "блокировки" счетов-то уже были - где-то в 86 и далее годах? когда была перестройка. Может быть, они используют старые наработки, в этом плане. А может и у Северной Кореи перенимают опыт (раз уж так тесно сплелись).)
>>359
>>360
Есть ответ получше: https://carnegie-production-assets.s3.amazonaws.com/static/files/Massicot-Reconstitution-final_10-1.pdf
Может быть, это и имелось в виду, - но нужно учитывать целевую аудиторию, на которую этот ответ рассчитан (опять преимущественно внешнеполитический угол рассмотрения).
>>360
Есть ответ получше: https://carnegie-production-assets.s3.amazonaws.com/static/files/Massicot-Reconstitution-final_10-1.pdf
Может быть, это и имелось в виду, - но нужно учитывать целевую аудиторию, на которую этот ответ рассчитан (опять преимущественно внешнеполитический угол рассмотрения).
75 Кб, 735x653Представим партию в го.
Есть два игрока.
Есть один бог, пусть Аллах или Иисус, не важно, который знает всякое решение, которое примет человек.
Бог знает исход партии. Он точно знает, кто как походит и кто в конце победит. Вопрос: Значит ли это, что все предопределено?
Вот обычно говорят, что поскольку Бог заранее знает все решение человеческие, то, значит, все предопределено. Этот вывод имеет место быть? Действительно ли из знания того, что выберет человек, следует, что все предопределено и человек не силах решать всё сам?Можно ли знать, что выберет человек, но при этом говорить, что человек волен выбирать сам и ничто непредопределено.
Есть два игрока.
Есть один бог, пусть Аллах или Иисус, не важно, который знает всякое решение, которое примет человек.
Бог знает исход партии. Он точно знает, кто как походит и кто в конце победит. Вопрос: Значит ли это, что все предопределено?
Вот обычно говорят, что поскольку Бог заранее знает все решение человеческие, то, значит, все предопределено. Этот вывод имеет место быть? Действительно ли из знания того, что выберет человек, следует, что все предопределено и человек не силах решать всё сам?Можно ли знать, что выберет человек, но при этом говорить, что человек волен выбирать сам и ничто непредопределено.
590 Кб, 705x1200> за 20 лет, для "внутренней" ситуации, может произойти "переоценка всех ценностей" и смена ряда идентичностей
> в пользу правящей "династии"
condamno te ad vitam diaboli vitae
Indem ich dich vernichte Hohenzollern, vernichte ich die Lüge!!!
Последнее соображение.
Если бы мы могли обойтись без войн, тем лучше. Я бы знал, как с большей пользой использовать двенадцать миллиардов, которые вооруженный мир ежегодно обходится нам; есть и другие средства воздать почести физиологии, кроме военных госпиталей... Словом, очень хорошо: после того как старый Бог будет упразднен, я готов править миром...
>>362
Мировой разум. Что мир не проникнут вечной разумностью доказывается уже и тем, что та частица мира, которую мы знаем - т.е. наш человеческий разум, - бывает часто очень неразумен. А так как он не всегда совершенно мудр и рационален, то почему же и миру быть иным; отсюда следует неопровержимый вывод a minori ad majus, a parte ad totum.
Разум.
– Каким образом разум вошел в мир? Само собою разумеется, неразумным образом, - случайно.
Два утешения. Эпикур - успокоитель душ в конце древней истории, понимал с удивительной прозорливостью, до сих пор еще редкою в наши дни, что для успокоения души совершенно не нужно решения конечных теоретических вопросов. Тем, которые мучительно боялись богов, он, вместо того чтобы вести бесплодные отвлеченные споры о том главном вопросе - есть ли боги вообще? говорил только: “если и есть боги, то они нисколько о нас не заботятся”. Таким образом он становился на более благоприятную, могущественную позицию: давая своему собеседнику несколько очков вперед, он тем располагал его со вниманием слушать свои слова и с ними соглашаться. Если же бедняга, напротив, стремился доказать, что боги о нас заботятся, то попадал в такие дебри заблуждений, сам собою, без малейшей хитрости со стороны своего оппонента, которому надо было иметь много гуманности и учтивости, чтобы скрыть впечатление, производимое на него этим жалким зрелищем. Наконец, сбитый с толку бедняк начинает сам чувствовать отвращение к тому, что утверждает, а это, - сильнейший аргумент против всякого тезиса; не в силах больше спорить, он уходит в настроении чистейшего атеизма: “какое мне в сущности дело до богов!” В случаях же, когда ум собеседника был помрачен какой – нибудь наполовину физической, наполовину нравственной гипотезой, Эпикур не старался ее опровергнуть, напротив, допускал ее возможность, но приводил еще другую гипотезу того же явления, предполагая, что для него может существовать и еще иное объяснение. И в наше время большое количество гипотез снимает с души тень, которую так легко набрасывает на нее размышление над одной, исключительно принятой и вследствие этого в сто раз преувеличенной гипотезой. Поэтому кто хочет дать утешение несчастным злодеям, ипохондрикам, умирающим, должен вспомнить двоякий способ успокоения, практикуемый Эпикуром и приложимый почти ко всем вопросам.
Вот как его можно резюмировать в простейшей форме:
1) пусть так, но нам нет до того никакого дела,
2) возможно, что это так, - возможно, что и - иначе.
Мировой разум. Что мир не проникнут вечной разумностью доказывается уже и тем, что та частица мира, которую мы знаем - т.е. наш человеческий разум, - бывает часто очень неразумен. А так как он не всегда совершенно мудр и рационален, то почему же и миру быть иным; отсюда следует неопровержимый вывод a minori ad majus, a parte ad totum.
Разум.
– Каким образом разум вошел в мир? Само собою разумеется, неразумным образом, - случайно.
Два утешения. Эпикур - успокоитель душ в конце древней истории, понимал с удивительной прозорливостью, до сих пор еще редкою в наши дни, что для успокоения души совершенно не нужно решения конечных теоретических вопросов. Тем, которые мучительно боялись богов, он, вместо того чтобы вести бесплодные отвлеченные споры о том главном вопросе - есть ли боги вообще? говорил только: “если и есть боги, то они нисколько о нас не заботятся”. Таким образом он становился на более благоприятную, могущественную позицию: давая своему собеседнику несколько очков вперед, он тем располагал его со вниманием слушать свои слова и с ними соглашаться. Если же бедняга, напротив, стремился доказать, что боги о нас заботятся, то попадал в такие дебри заблуждений, сам собою, без малейшей хитрости со стороны своего оппонента, которому надо было иметь много гуманности и учтивости, чтобы скрыть впечатление, производимое на него этим жалким зрелищем. Наконец, сбитый с толку бедняк начинает сам чувствовать отвращение к тому, что утверждает, а это, - сильнейший аргумент против всякого тезиса; не в силах больше спорить, он уходит в настроении чистейшего атеизма: “какое мне в сущности дело до богов!” В случаях же, когда ум собеседника был помрачен какой – нибудь наполовину физической, наполовину нравственной гипотезой, Эпикур не старался ее опровергнуть, напротив, допускал ее возможность, но приводил еще другую гипотезу того же явления, предполагая, что для него может существовать и еще иное объяснение. И в наше время большое количество гипотез снимает с души тень, которую так легко набрасывает на нее размышление над одной, исключительно принятой и вследствие этого в сто раз преувеличенной гипотезой. Поэтому кто хочет дать утешение несчастным злодеям, ипохондрикам, умирающим, должен вспомнить двоякий способ успокоения, практикуемый Эпикуром и приложимый почти ко всем вопросам.
Вот как его можно резюмировать в простейшей форме:
1) пусть так, но нам нет до того никакого дела,
2) возможно, что это так, - возможно, что и - иначе.
>>362
Мировой разум. Что мир не проникнут вечной разумностью доказывается уже и тем, что та частица мира, которую мы знаем - т.е. наш человеческий разум, - бывает часто очень неразумен. А так как он не всегда совершенно мудр и рационален, то почему же и миру быть иным; отсюда следует неопровержимый вывод a minori ad majus, a parte ad totum.
Разум.
– Каким образом разум вошел в мир? Само собою разумеется, неразумным образом, - случайно.
Два утешения. Эпикур - успокоитель душ в конце древней истории, понимал с удивительной прозорливостью, до сих пор еще редкою в наши дни, что для успокоения души совершенно не нужно решения конечных теоретических вопросов. Тем, которые мучительно боялись богов, он, вместо того чтобы вести бесплодные отвлеченные споры о том главном вопросе - есть ли боги вообще? говорил только: “если и есть боги, то они нисколько о нас не заботятся”. Таким образом он становился на более благоприятную, могущественную позицию: давая своему собеседнику несколько очков вперед, он тем располагал его со вниманием слушать свои слова и с ними соглашаться. Если же бедняга, напротив, стремился доказать, что боги о нас заботятся, то попадал в такие дебри заблуждений, сам собою, без малейшей хитрости со стороны своего оппонента, которому надо было иметь много гуманности и учтивости, чтобы скрыть впечатление, производимое на него этим жалким зрелищем. Наконец, сбитый с толку бедняк начинает сам чувствовать отвращение к тому, что утверждает, а это, - сильнейший аргумент против всякого тезиса; не в силах больше спорить, он уходит в настроении чистейшего атеизма: “какое мне в сущности дело до богов!” В случаях же, когда ум собеседника был помрачен какой – нибудь наполовину физической, наполовину нравственной гипотезой, Эпикур не старался ее опровергнуть, напротив, допускал ее возможность, но приводил еще другую гипотезу того же явления, предполагая, что для него может существовать и еще иное объяснение. И в наше время большое количество гипотез снимает с души тень, которую так легко набрасывает на нее размышление над одной, исключительно принятой и вследствие этого в сто раз преувеличенной гипотезой. Поэтому кто хочет дать утешение несчастным злодеям, ипохондрикам, умирающим, должен вспомнить двоякий способ успокоения, практикуемый Эпикуром и приложимый почти ко всем вопросам.
Вот как его можно резюмировать в простейшей форме:
1) пусть так, но нам нет до того никакого дела,
2) возможно, что это так, - возможно, что и - иначе.
Мировой разум. Что мир не проникнут вечной разумностью доказывается уже и тем, что та частица мира, которую мы знаем - т.е. наш человеческий разум, - бывает часто очень неразумен. А так как он не всегда совершенно мудр и рационален, то почему же и миру быть иным; отсюда следует неопровержимый вывод a minori ad majus, a parte ad totum.
Разум.
– Каким образом разум вошел в мир? Само собою разумеется, неразумным образом, - случайно.
Два утешения. Эпикур - успокоитель душ в конце древней истории, понимал с удивительной прозорливостью, до сих пор еще редкою в наши дни, что для успокоения души совершенно не нужно решения конечных теоретических вопросов. Тем, которые мучительно боялись богов, он, вместо того чтобы вести бесплодные отвлеченные споры о том главном вопросе - есть ли боги вообще? говорил только: “если и есть боги, то они нисколько о нас не заботятся”. Таким образом он становился на более благоприятную, могущественную позицию: давая своему собеседнику несколько очков вперед, он тем располагал его со вниманием слушать свои слова и с ними соглашаться. Если же бедняга, напротив, стремился доказать, что боги о нас заботятся, то попадал в такие дебри заблуждений, сам собою, без малейшей хитрости со стороны своего оппонента, которому надо было иметь много гуманности и учтивости, чтобы скрыть впечатление, производимое на него этим жалким зрелищем. Наконец, сбитый с толку бедняк начинает сам чувствовать отвращение к тому, что утверждает, а это, - сильнейший аргумент против всякого тезиса; не в силах больше спорить, он уходит в настроении чистейшего атеизма: “какое мне в сущности дело до богов!” В случаях же, когда ум собеседника был помрачен какой – нибудь наполовину физической, наполовину нравственной гипотезой, Эпикур не старался ее опровергнуть, напротив, допускал ее возможность, но приводил еще другую гипотезу того же явления, предполагая, что для него может существовать и еще иное объяснение. И в наше время большое количество гипотез снимает с души тень, которую так легко набрасывает на нее размышление над одной, исключительно принятой и вследствие этого в сто раз преувеличенной гипотезой. Поэтому кто хочет дать утешение несчастным злодеям, ипохондрикам, умирающим, должен вспомнить двоякий способ успокоения, практикуемый Эпикуром и приложимый почти ко всем вопросам.
Вот как его можно резюмировать в простейшей форме:
1) пусть так, но нам нет до того никакого дела,
2) возможно, что это так, - возможно, что и - иначе.
20 лет это период взросления. Возможно он имел в виду категорическую нехватку кадров.
Получается, даже со всеми стимулами, что были предприняты ранее, следующее поколение на замену стареющему будет только в 2040+ -> "20 лет потерпеть".
QED?
Получается, даже со всеми стимулами, что были предприняты ранее, следующее поколение на замену стареющему будет только в 2040+ -> "20 лет потерпеть".
QED?
>>365
20 лет - это максимальный срок наказания для женщин в Этой Стране.
(((Думайте))).
>20 лет это период взросления.
20 лет - это максимальный срок наказания для женщин в Этой Стране.
(((Думайте))).
...предполагаемый проект оборонной реформы может быть публично представлен в 2025-м году...
NB: внезапный публичный переход к прозрачности в отношении военных потерь или допущенных ошибок может стать не только признаком новой крупной оборонной реформы, но и потенциальным предвестником крупного расширения сил.
NB: внезапный публичный переход к прозрачности в отношении военных потерь или допущенных ошибок может стать не только признаком новой крупной оборонной реформы, но и потенциальным предвестником крупного расширения сил.
674 Кб, 705x1200...condamno te ad vitam diaboli vitae...
Необходимо сказать, кого мы считаем своей противоположностью: идеологов и всё, что от плоти и крови идеологов, - всю нашу философию... Нужно вблизи увидеть роковое, больше того - нужно пережить его на себе, почти дойти до гибели, чтобы с ним уже не шутить более (свободомыслие наших господ естествоиспытателей и физиологов в моих глазах есть шутка; им недостаёт страсти в этих вещах, они не страдают ими). Отрава идёт гораздо далее, чем думают: я нашел присущий идеологам инстинкт высокомерия всюду, где теперь чувствуют себя “идеалистами”, где, ссылаясь на высшее происхождение, мнят себя вправе относиться к действительности как к чему-то чуждому и смотреть на неё свысока... Идеалист совершенно так, как и жрец, все великие понятия держит в руке (и не только в руке!); он играет ими с благосклонным презрением к "истине", “разуму”, “чувству”, “чести”, “благоденствию”, “науке”; на всё это он смотрит сверху вниз, как на вредные и соблазнительные силы, над которыми парит “дух” в самодовлеющей чистоте: как будто жизнь до сих пор не вредила себе целомудрием, бедностью, одним словом, - святостью гораздо более, чем всякими ужасами и пороками... Чистый дух - есть чистая ложь... Пока идеолог, этот отрицатель, клеветник, отравитель жизни по призванию, считается ещё человеком высшей породы, - нет ответа на вопрос: что есть физиология? Раз сознательный защитник отрицания жизни является заступником “истины”, тем самым истина ставится вверх ногами...
Этому инстинкту идеолога объявляю я войну: всюду находил я следы его. У кого в жилах течёт кровь идеолога, тот с самого начала не может относиться ко всем вещам прямо и честно. Развивающийся отсюда пафос называется вера, т. е. раз и навсегда закрывание глаз, чтобы не страдать от зрелища неисправимой лжи. Из этого оптического обмана создают себе мораль, добродетель, святость; чистую совесть связывают с фальшивым взглядом; освящая собственное мировоззрение терминами “Бог”, “спасение”, “вечность”, не допускают, чтобы какая-нибудь иная оптика претендовала на ценность. Везде откапывал я инстинкт идеолога: он есть самая распространённая и самая подземная форма лжи, какая только существует на земле. Всё, что ощущает идеолог как истинное, то должно быть ложным: в этом мы почти имеем критерий истины. Его глубочайший инстинкт самосохранения [и страха смерти] запрещает, чтобы реальность в каком бы то ни было отношении пользовалась почётом или хотя бы просто заявляла о себе. Поскольку простирается влияние идеологов, постольку извращается оценка, - необходимо подмениваются понятия “истинный” и “ложный”: что более всего вредит жизни, то здесь называется “истинным”; что её возвышает, поднимает, утверждает, оправдывает и доставляет ей торжество, то называется “ложным”. Если случается, что идеологи, путём воздействия на “совесть” государей (или народов), протягивают руку к власти, то мы не сомневаемся, что собственно каждый раз тут происходит: воля к концу, нигилистическая воля волит власти...
Кривыми путями следуют все хорошие вещи к цели своей. Они выгибаются, словно кошки, мурлыкая от близости счастья своего: все хорошие вещи смеются.
Идет ли уже человек по своему пути, нет ли, – это выдает походка его: взгляните, как иду я! Ну, а тот, кто приближается к цели своей, тот танцует!
И поистине я не стал еще памятником и не сделался неподвижным, тупым, окаменевшим, как столб: я люблю быстро бегать.
Хотя есть на земле и трясины, и вязкая печаль, все равно тот, у кого легкие ноги, пробегает даже по илу и танцует на нем, как на расчищенном льду.
Братья мои, поднимайте сердца ваши все выше! Но не забывайте и про ноги! Выше, как лихие танцоры, вздымайте ноги свои, а еще лучше – стойте на голове!
Этот венец смеющегося, венец из роз, сам возложил я на себя и сам освятил смех свой. Больше никого не нашел я достаточно сильным для этого.
Заратустра – танцор, Заратустра – легок, он взмахивает крыльями и готов к полету, он зовет за собой всех птиц, проворный и блаженно легкий.
Заратустра пророк, Заратустра, вещающий истины смехом своим, терпеливый, терпимый, влюбленный в прыжки и авантюры, сам я возложил на себя этот венец!
Братья мои, поднимайте сердца ваши все выше! Не забывайте же и про ноги! Вы – лихие танцоры, так выше поднимайте ваши ноги, а еще лучше – встаньте на голову!
Бывают звери, тяжеловесные даже в счастье своем; есть неуклюжие от рождения. Так же забавно смотреть на их потуги и усилия, как на слона, что пытается стоять на голове.
Но лучше обезуметь от счастья, чем от неудач, лучше неуклюже танцевать, чем ходить прихрамывая. Учитесь же мудрости моей: даже у худшей вещи есть пара хороших обратных сторон,
– даже у худшей вещи достаточно крепкие ноги для пляски: научитесь же, высшие люди, стоять на собственных ногах!
Забудьте напевы скорби, забудьте уныние черни! О, какими унылыми ныне видятся мне все эти паяцы, веселящие толпу! Но все нынешнее принадлежит толпе.
Будьте подобны ветру, вырывающемуся из ущелий: под свист своей дудки готов он плясать, моря дрожат и мечутся под стопами его.
Хвала тому бравому, неукротимому духу, дающему крылья ослам, доящему львиц, духу, что ураганом приходит ко всему нынешнему и ко всякой черни,
– духу, который враждебен мудрствующему чертополоху, всем увядшим листьям и плевелам: хвала этому дикому, бодрому, свободному духу бури, который танцует по трясинам и унынию, словно по лугам!
Который ненавидит жалких дворняг простонародья и всякое отродье, неудавшееся и мрачное; хвала этому духу свободных умов, этой смеющейся буре, что засыпает пылью глаза тем, кто покрыт язвами и видит все в черном цвете!
О высшие люди, вот ваше худшее: вы не учились танцевать так, как должно, – так, чтобы в танце выйти за пределы свои! Что с того, если вы – не удались!
Сколь многое еще возможно! Так научитесь же в смехе выходить за пределы свои! Вы, лихие танцоры, выше и выше вздымайте сердца ваши! И не забывайте как следует посмеяться!
Этот венок смеющегося, этот венок из роз: вам я бросаю его, братья мои. Смех объявил я священным: о высшие люди, учитесь смеяться!
Необходимо сказать, кого мы считаем своей противоположностью: идеологов и всё, что от плоти и крови идеологов, - всю нашу философию... Нужно вблизи увидеть роковое, больше того - нужно пережить его на себе, почти дойти до гибели, чтобы с ним уже не шутить более (свободомыслие наших господ естествоиспытателей и физиологов в моих глазах есть шутка; им недостаёт страсти в этих вещах, они не страдают ими). Отрава идёт гораздо далее, чем думают: я нашел присущий идеологам инстинкт высокомерия всюду, где теперь чувствуют себя “идеалистами”, где, ссылаясь на высшее происхождение, мнят себя вправе относиться к действительности как к чему-то чуждому и смотреть на неё свысока... Идеалист совершенно так, как и жрец, все великие понятия держит в руке (и не только в руке!); он играет ими с благосклонным презрением к "истине", “разуму”, “чувству”, “чести”, “благоденствию”, “науке”; на всё это он смотрит сверху вниз, как на вредные и соблазнительные силы, над которыми парит “дух” в самодовлеющей чистоте: как будто жизнь до сих пор не вредила себе целомудрием, бедностью, одним словом, - святостью гораздо более, чем всякими ужасами и пороками... Чистый дух - есть чистая ложь... Пока идеолог, этот отрицатель, клеветник, отравитель жизни по призванию, считается ещё человеком высшей породы, - нет ответа на вопрос: что есть физиология? Раз сознательный защитник отрицания жизни является заступником “истины”, тем самым истина ставится вверх ногами...
Этому инстинкту идеолога объявляю я войну: всюду находил я следы его. У кого в жилах течёт кровь идеолога, тот с самого начала не может относиться ко всем вещам прямо и честно. Развивающийся отсюда пафос называется вера, т. е. раз и навсегда закрывание глаз, чтобы не страдать от зрелища неисправимой лжи. Из этого оптического обмана создают себе мораль, добродетель, святость; чистую совесть связывают с фальшивым взглядом; освящая собственное мировоззрение терминами “Бог”, “спасение”, “вечность”, не допускают, чтобы какая-нибудь иная оптика претендовала на ценность. Везде откапывал я инстинкт идеолога: он есть самая распространённая и самая подземная форма лжи, какая только существует на земле. Всё, что ощущает идеолог как истинное, то должно быть ложным: в этом мы почти имеем критерий истины. Его глубочайший инстинкт самосохранения [и страха смерти] запрещает, чтобы реальность в каком бы то ни было отношении пользовалась почётом или хотя бы просто заявляла о себе. Поскольку простирается влияние идеологов, постольку извращается оценка, - необходимо подмениваются понятия “истинный” и “ложный”: что более всего вредит жизни, то здесь называется “истинным”; что её возвышает, поднимает, утверждает, оправдывает и доставляет ей торжество, то называется “ложным”. Если случается, что идеологи, путём воздействия на “совесть” государей (или народов), протягивают руку к власти, то мы не сомневаемся, что собственно каждый раз тут происходит: воля к концу, нигилистическая воля волит власти...
Кривыми путями следуют все хорошие вещи к цели своей. Они выгибаются, словно кошки, мурлыкая от близости счастья своего: все хорошие вещи смеются.
Идет ли уже человек по своему пути, нет ли, – это выдает походка его: взгляните, как иду я! Ну, а тот, кто приближается к цели своей, тот танцует!
И поистине я не стал еще памятником и не сделался неподвижным, тупым, окаменевшим, как столб: я люблю быстро бегать.
Хотя есть на земле и трясины, и вязкая печаль, все равно тот, у кого легкие ноги, пробегает даже по илу и танцует на нем, как на расчищенном льду.
Братья мои, поднимайте сердца ваши все выше! Но не забывайте и про ноги! Выше, как лихие танцоры, вздымайте ноги свои, а еще лучше – стойте на голове!
Этот венец смеющегося, венец из роз, сам возложил я на себя и сам освятил смех свой. Больше никого не нашел я достаточно сильным для этого.
Заратустра – танцор, Заратустра – легок, он взмахивает крыльями и готов к полету, он зовет за собой всех птиц, проворный и блаженно легкий.
Заратустра пророк, Заратустра, вещающий истины смехом своим, терпеливый, терпимый, влюбленный в прыжки и авантюры, сам я возложил на себя этот венец!
Братья мои, поднимайте сердца ваши все выше! Не забывайте же и про ноги! Вы – лихие танцоры, так выше поднимайте ваши ноги, а еще лучше – встаньте на голову!
Бывают звери, тяжеловесные даже в счастье своем; есть неуклюжие от рождения. Так же забавно смотреть на их потуги и усилия, как на слона, что пытается стоять на голове.
Но лучше обезуметь от счастья, чем от неудач, лучше неуклюже танцевать, чем ходить прихрамывая. Учитесь же мудрости моей: даже у худшей вещи есть пара хороших обратных сторон,
– даже у худшей вещи достаточно крепкие ноги для пляски: научитесь же, высшие люди, стоять на собственных ногах!
Забудьте напевы скорби, забудьте уныние черни! О, какими унылыми ныне видятся мне все эти паяцы, веселящие толпу! Но все нынешнее принадлежит толпе.
Будьте подобны ветру, вырывающемуся из ущелий: под свист своей дудки готов он плясать, моря дрожат и мечутся под стопами его.
Хвала тому бравому, неукротимому духу, дающему крылья ослам, доящему львиц, духу, что ураганом приходит ко всему нынешнему и ко всякой черни,
– духу, который враждебен мудрствующему чертополоху, всем увядшим листьям и плевелам: хвала этому дикому, бодрому, свободному духу бури, который танцует по трясинам и унынию, словно по лугам!
Который ненавидит жалких дворняг простонародья и всякое отродье, неудавшееся и мрачное; хвала этому духу свободных умов, этой смеющейся буре, что засыпает пылью глаза тем, кто покрыт язвами и видит все в черном цвете!
О высшие люди, вот ваше худшее: вы не учились танцевать так, как должно, – так, чтобы в танце выйти за пределы свои! Что с того, если вы – не удались!
Сколь многое еще возможно! Так научитесь же в смехе выходить за пределы свои! Вы, лихие танцоры, выше и выше вздымайте сердца ваши! И не забывайте как следует посмеяться!
Этот венок смеющегося, этот венок из роз: вам я бросаю его, братья мои. Смех объявил я священным: о высшие люди, учитесь смеяться!
674 Кб, 705x1200...condamno te ad vitam diaboli vitae...
Необходимо сказать, кого мы считаем своей противоположностью: идеологов и всё, что от плоти и крови идеологов, - всю нашу философию... Нужно вблизи увидеть роковое, больше того - нужно пережить его на себе, почти дойти до гибели, чтобы с ним уже не шутить более (свободомыслие наших господ естествоиспытателей и физиологов в моих глазах есть шутка; им недостаёт страсти в этих вещах, они не страдают ими). Отрава идёт гораздо далее, чем думают: я нашел присущий идеологам инстинкт высокомерия всюду, где теперь чувствуют себя “идеалистами”, где, ссылаясь на высшее происхождение, мнят себя вправе относиться к действительности как к чему-то чуждому и смотреть на неё свысока... Идеалист совершенно так, как и жрец, все великие понятия держит в руке (и не только в руке!); он играет ими с благосклонным презрением к "истине", “разуму”, “чувству”, “чести”, “благоденствию”, “науке”; на всё это он смотрит сверху вниз, как на вредные и соблазнительные силы, над которыми парит “дух” в самодовлеющей чистоте: как будто жизнь до сих пор не вредила себе целомудрием, бедностью, одним словом, - святостью гораздо более, чем всякими ужасами и пороками... Чистый дух - есть чистая ложь... Пока идеолог, этот отрицатель, клеветник, отравитель жизни по призванию, считается ещё человеком высшей породы, - нет ответа на вопрос: что есть физиология? Раз сознательный защитник отрицания жизни является заступником “истины”, тем самым истина ставится вверх ногами...
Этому инстинкту идеолога объявляю я войну: всюду находил я следы его. У кого в жилах течёт кровь идеолога, тот с самого начала не может относиться ко всем вещам прямо и честно. Развивающийся отсюда пафос называется вера, т. е. раз и навсегда закрывание глаз, чтобы не страдать от зрелища неисправимой лжи. Из этого оптического обмана создают себе мораль, добродетель, святость; чистую совесть связывают с фальшивым взглядом; освящая собственное мировоззрение терминами “Бог”, “спасение”, “вечность”, не допускают, чтобы какая-нибудь иная оптика претендовала на ценность. Везде откапывал я инстинкт идеолога: он есть самая распространённая и самая подземная форма лжи, какая только существует на земле. Всё, что ощущает идеолог как истинное, то должно быть ложным: в этом мы почти имеем критерий истины. Его глубочайший инстинкт самосохранения [и страха смерти] запрещает, чтобы реальность в каком бы то ни было отношении пользовалась почётом или хотя бы просто заявляла о себе. Поскольку простирается влияние идеологов, постольку извращается оценка, - необходимо подмениваются понятия “истинный” и “ложный”: что более всего вредит жизни, то здесь называется “истинным”; что её возвышает, поднимает, утверждает, оправдывает и доставляет ей торжество, то называется “ложным”. Если случается, что идеологи, путём воздействия на “совесть” государей (или народов), протягивают руку к власти, то мы не сомневаемся, что собственно каждый раз тут происходит: воля к концу, нигилистическая воля волит власти...
Кривыми путями следуют все хорошие вещи к цели своей. Они выгибаются, словно кошки, мурлыкая от близости счастья своего: все хорошие вещи смеются.
Идет ли уже человек по своему пути, нет ли, – это выдает походка его: взгляните, как иду я! Ну, а тот, кто приближается к цели своей, тот танцует!
И поистине я не стал еще памятником и не сделался неподвижным, тупым, окаменевшим, как столб: я люблю быстро бегать.
Хотя есть на земле и трясины, и вязкая печаль, все равно тот, у кого легкие ноги, пробегает даже по илу и танцует на нем, как на расчищенном льду.
Братья мои, поднимайте сердца ваши все выше! Но не забывайте и про ноги! Выше, как лихие танцоры, вздымайте ноги свои, а еще лучше – стойте на голове!
Этот венец смеющегося, венец из роз, сам возложил я на себя и сам освятил смех свой. Больше никого не нашел я достаточно сильным для этого.
Заратустра – танцор, Заратустра – легок, он взмахивает крыльями и готов к полету, он зовет за собой всех птиц, проворный и блаженно легкий.
Заратустра пророк, Заратустра, вещающий истины смехом своим, терпеливый, терпимый, влюбленный в прыжки и авантюры, сам я возложил на себя этот венец!
Братья мои, поднимайте сердца ваши все выше! Не забывайте же и про ноги! Вы – лихие танцоры, так выше поднимайте ваши ноги, а еще лучше – встаньте на голову!
Бывают звери, тяжеловесные даже в счастье своем; есть неуклюжие от рождения. Так же забавно смотреть на их потуги и усилия, как на слона, что пытается стоять на голове.
Но лучше обезуметь от счастья, чем от неудач, лучше неуклюже танцевать, чем ходить прихрамывая. Учитесь же мудрости моей: даже у худшей вещи есть пара хороших обратных сторон,
– даже у худшей вещи достаточно крепкие ноги для пляски: научитесь же, высшие люди, стоять на собственных ногах!
Забудьте напевы скорби, забудьте уныние черни! О, какими унылыми ныне видятся мне все эти паяцы, веселящие толпу! Но все нынешнее принадлежит толпе.
Будьте подобны ветру, вырывающемуся из ущелий: под свист своей дудки готов он плясать, моря дрожат и мечутся под стопами его.
Хвала тому бравому, неукротимому духу, дающему крылья ослам, доящему львиц, духу, что ураганом приходит ко всему нынешнему и ко всякой черни,
– духу, который враждебен мудрствующему чертополоху, всем увядшим листьям и плевелам: хвала этому дикому, бодрому, свободному духу бури, который танцует по трясинам и унынию, словно по лугам!
Который ненавидит жалких дворняг простонародья и всякое отродье, неудавшееся и мрачное; хвала этому духу свободных умов, этой смеющейся буре, что засыпает пылью глаза тем, кто покрыт язвами и видит все в черном цвете!
О высшие люди, вот ваше худшее: вы не учились танцевать так, как должно, – так, чтобы в танце выйти за пределы свои! Что с того, если вы – не удались!
Сколь многое еще возможно! Так научитесь же в смехе выходить за пределы свои! Вы, лихие танцоры, выше и выше вздымайте сердца ваши! И не забывайте как следует посмеяться!
Этот венок смеющегося, этот венок из роз: вам я бросаю его, братья мои. Смех объявил я священным: о высшие люди, учитесь смеяться!
Необходимо сказать, кого мы считаем своей противоположностью: идеологов и всё, что от плоти и крови идеологов, - всю нашу философию... Нужно вблизи увидеть роковое, больше того - нужно пережить его на себе, почти дойти до гибели, чтобы с ним уже не шутить более (свободомыслие наших господ естествоиспытателей и физиологов в моих глазах есть шутка; им недостаёт страсти в этих вещах, они не страдают ими). Отрава идёт гораздо далее, чем думают: я нашел присущий идеологам инстинкт высокомерия всюду, где теперь чувствуют себя “идеалистами”, где, ссылаясь на высшее происхождение, мнят себя вправе относиться к действительности как к чему-то чуждому и смотреть на неё свысока... Идеалист совершенно так, как и жрец, все великие понятия держит в руке (и не только в руке!); он играет ими с благосклонным презрением к "истине", “разуму”, “чувству”, “чести”, “благоденствию”, “науке”; на всё это он смотрит сверху вниз, как на вредные и соблазнительные силы, над которыми парит “дух” в самодовлеющей чистоте: как будто жизнь до сих пор не вредила себе целомудрием, бедностью, одним словом, - святостью гораздо более, чем всякими ужасами и пороками... Чистый дух - есть чистая ложь... Пока идеолог, этот отрицатель, клеветник, отравитель жизни по призванию, считается ещё человеком высшей породы, - нет ответа на вопрос: что есть физиология? Раз сознательный защитник отрицания жизни является заступником “истины”, тем самым истина ставится вверх ногами...
Этому инстинкту идеолога объявляю я войну: всюду находил я следы его. У кого в жилах течёт кровь идеолога, тот с самого начала не может относиться ко всем вещам прямо и честно. Развивающийся отсюда пафос называется вера, т. е. раз и навсегда закрывание глаз, чтобы не страдать от зрелища неисправимой лжи. Из этого оптического обмана создают себе мораль, добродетель, святость; чистую совесть связывают с фальшивым взглядом; освящая собственное мировоззрение терминами “Бог”, “спасение”, “вечность”, не допускают, чтобы какая-нибудь иная оптика претендовала на ценность. Везде откапывал я инстинкт идеолога: он есть самая распространённая и самая подземная форма лжи, какая только существует на земле. Всё, что ощущает идеолог как истинное, то должно быть ложным: в этом мы почти имеем критерий истины. Его глубочайший инстинкт самосохранения [и страха смерти] запрещает, чтобы реальность в каком бы то ни было отношении пользовалась почётом или хотя бы просто заявляла о себе. Поскольку простирается влияние идеологов, постольку извращается оценка, - необходимо подмениваются понятия “истинный” и “ложный”: что более всего вредит жизни, то здесь называется “истинным”; что её возвышает, поднимает, утверждает, оправдывает и доставляет ей торжество, то называется “ложным”. Если случается, что идеологи, путём воздействия на “совесть” государей (или народов), протягивают руку к власти, то мы не сомневаемся, что собственно каждый раз тут происходит: воля к концу, нигилистическая воля волит власти...
Кривыми путями следуют все хорошие вещи к цели своей. Они выгибаются, словно кошки, мурлыкая от близости счастья своего: все хорошие вещи смеются.
Идет ли уже человек по своему пути, нет ли, – это выдает походка его: взгляните, как иду я! Ну, а тот, кто приближается к цели своей, тот танцует!
И поистине я не стал еще памятником и не сделался неподвижным, тупым, окаменевшим, как столб: я люблю быстро бегать.
Хотя есть на земле и трясины, и вязкая печаль, все равно тот, у кого легкие ноги, пробегает даже по илу и танцует на нем, как на расчищенном льду.
Братья мои, поднимайте сердца ваши все выше! Но не забывайте и про ноги! Выше, как лихие танцоры, вздымайте ноги свои, а еще лучше – стойте на голове!
Этот венец смеющегося, венец из роз, сам возложил я на себя и сам освятил смех свой. Больше никого не нашел я достаточно сильным для этого.
Заратустра – танцор, Заратустра – легок, он взмахивает крыльями и готов к полету, он зовет за собой всех птиц, проворный и блаженно легкий.
Заратустра пророк, Заратустра, вещающий истины смехом своим, терпеливый, терпимый, влюбленный в прыжки и авантюры, сам я возложил на себя этот венец!
Братья мои, поднимайте сердца ваши все выше! Не забывайте же и про ноги! Вы – лихие танцоры, так выше поднимайте ваши ноги, а еще лучше – встаньте на голову!
Бывают звери, тяжеловесные даже в счастье своем; есть неуклюжие от рождения. Так же забавно смотреть на их потуги и усилия, как на слона, что пытается стоять на голове.
Но лучше обезуметь от счастья, чем от неудач, лучше неуклюже танцевать, чем ходить прихрамывая. Учитесь же мудрости моей: даже у худшей вещи есть пара хороших обратных сторон,
– даже у худшей вещи достаточно крепкие ноги для пляски: научитесь же, высшие люди, стоять на собственных ногах!
Забудьте напевы скорби, забудьте уныние черни! О, какими унылыми ныне видятся мне все эти паяцы, веселящие толпу! Но все нынешнее принадлежит толпе.
Будьте подобны ветру, вырывающемуся из ущелий: под свист своей дудки готов он плясать, моря дрожат и мечутся под стопами его.
Хвала тому бравому, неукротимому духу, дающему крылья ослам, доящему львиц, духу, что ураганом приходит ко всему нынешнему и ко всякой черни,
– духу, который враждебен мудрствующему чертополоху, всем увядшим листьям и плевелам: хвала этому дикому, бодрому, свободному духу бури, который танцует по трясинам и унынию, словно по лугам!
Который ненавидит жалких дворняг простонародья и всякое отродье, неудавшееся и мрачное; хвала этому духу свободных умов, этой смеющейся буре, что засыпает пылью глаза тем, кто покрыт язвами и видит все в черном цвете!
О высшие люди, вот ваше худшее: вы не учились танцевать так, как должно, – так, чтобы в танце выйти за пределы свои! Что с того, если вы – не удались!
Сколь многое еще возможно! Так научитесь же в смехе выходить за пределы свои! Вы, лихие танцоры, выше и выше вздымайте сердца ваши! И не забывайте как следует посмеяться!
Этот венок смеющегося, этот венок из роз: вам я бросаю его, братья мои. Смех объявил я священным: о высшие люди, учитесь смеяться!
короче, тезис: не "истина" ("Wahreit", "Wahre Welte") против "лжи" ("die Luge"), - а "физиология" - против "теологии" - либо - "идеологии" (обе которые суть "воля к ничто"); подробнее можно уяснить из "О пользе и вреде истории для жизни" и второго рассмотрения "К генеалогии морали", в особенности важен кусочек, где объясняется что животные "живут в настоящем" ("безвременном"), и в КГМ - где объясняется механика "суверенного человека" (который властен забывать - но и запоминать ("давать себе Закон") - тоже (когда "раб" сугубо эмоционален и забыть не может никак))
так же можно "физиология против теологии/идеологии" свести просто к теории сознания - и отталкиваться от этого: политика задаётся истинными отношениями в этом ключе - "раб" - это состояние ума, а не властная диспозиция в общине (остальное "следует из этого")
>>373
Там несколько людей общалось, не двое.
Там несколько людей общалось, не двое.
Помогите с Гегелем. Отрицание отрицания у Гегеля встречается в самом начале. В науке логики, в Нечто. В энциклопедии/просто_логике, в $95. И в том и другом случае, восстанавливается наличное бытие, ну или я уже не уверен.. В $95, т.е. про бесконечность, это иное иного. Иное, это отрицание. Иное иного, отрицание отрицания. Не просто переход обратно, но как-то так. В науке логики, в нечто, отрицание отрицания применяется к различию реальности и отрицания.
Есть различие в качестве: различие реальности и отрицания.
Применяя к нему отрицание отрицания, т.е. берем отрицание этого различия, что есть качество с отрицанием (с. 172 низ. определяемое посредством небытия?!). И опять берем отрицание. И приходим к качеству или ничто? Ну, с стороны качества определенного посредством небытия, то, другое качество наверное его отрицание или нет?
Откуда этот вывод: _Нечто есть простое первое (?) отрицание отрицания как простое сущее отношение с собой._ ??
Есть различие в качестве: различие реальности и отрицания.
Применяя к нему отрицание отрицания, т.е. берем отрицание этого различия, что есть качество с отрицанием (с. 172 низ. определяемое посредством небытия?!). И опять берем отрицание. И приходим к качеству или ничто? Ну, с стороны качества определенного посредством небытия, то, другое качество наверное его отрицание или нет?
Откуда этот вывод: _Нечто есть простое первое (?) отрицание отрицания как простое сущее отношение с собой._ ??
>>362
Все предопределено, в том числе собственные волевые решения человека, не вижу тут проблемы
У христиан нельзя, потому что у них выбор бывает добрый и злой, и человек постоянно борется с самим собой, стараясь выбрать не то, что ему хочется, а то что считается правильным в религии. Ну ладно, или хотя бы то, что по каким-то еще причинам "надо бы" выбрать, но прямо сейчас его эмпирическое сознание / настроение / инстинкты хотят выбрать "злое". И злое это вроде как сила плотской инерции, а сопротивление это "свобода". Хотя я не понимаю чем решение двачера подрочить не свободное решение
>Действительно ли из знания того, что выберет человек, следует, что все предопределено и человек не силах решать всё сам?
Все предопределено, в том числе собственные волевые решения человека, не вижу тут проблемы
>Можно ли знать, что выберет человек
У христиан нельзя, потому что у них выбор бывает добрый и злой, и человек постоянно борется с самим собой, стараясь выбрать не то, что ему хочется, а то что считается правильным в религии. Ну ладно, или хотя бы то, что по каким-то еще причинам "надо бы" выбрать, но прямо сейчас его эмпирическое сознание / настроение / инстинкты хотят выбрать "злое". И злое это вроде как сила плотской инерции, а сопротивление это "свобода". Хотя я не понимаю чем решение двачера подрочить не свободное решение
>>385
Неплохо ты так приложил старую царскую подстилку Дугина.
Неплохо ты так приложил старую царскую подстилку Дугина.
>>382
Пока не понял.. По замыслу, ну или как я думаю, все это раскрыто в предыдущих страницах. В Науке логики, где-то на 20 странице встречается отрицание отрицания. кроме страниц введения. Что-то я упустил. В твоих пикчах для меня пока еще не меньше непонятных слов! Что такое пространство? Ведь это уже что то за 20 страницами, беконечное, туда куда-то, но отрицание отрицания гораздо раньше.
Мог ли я прийти к ничто, ведь ничто есть равное с самим собой? Ведь говорим про отрицание отрицания применительно к различию. Различие исчезает, на его месте равное с самим собой ...
Пока не понял.. По замыслу, ну или как я думаю, все это раскрыто в предыдущих страницах. В Науке логики, где-то на 20 странице встречается отрицание отрицания. кроме страниц введения. Что-то я упустил. В твоих пикчах для меня пока еще не меньше непонятных слов! Что такое пространство? Ведь это уже что то за 20 страницами, беконечное, туда куда-то, но отрицание отрицания гораздо раньше.
Мог ли я прийти к ничто, ведь ничто есть равное с самим собой? Ведь говорим про отрицание отрицания применительно к различию. Различие исчезает, на его месте равное с самим собой ...
>>388
первый пикрил
остальное сжато повторяется на остальных, про бытие Гегелевское - на последнем (который про "theos" обсуждает)
>Что такое пространство?
первый пикрил
остальное сжато повторяется на остальных, про бытие Гегелевское - на последнем (который про "theos" обсуждает)
405 Кб, 736x736>>168525
Тогда они перестанут быть религиями)
Абсолютной разницы и нет, я это отмечал. Что касаемо "незыблемости положений", то никто, разумеется, не будет создавать некую систему не будучи уверенным в её истинности или, по крайней мере, на пути к ней. Однако в религии это прописано более доктринально и акценты смещены, а философия всё же посвободнее в этом плане и обширней по охвату.
И как ты тогда выделяешь следование потребности от неследования ей? Почему находишь и отделяешь её среди прочей кажимости и иллюзорности?
Потребность - это понятие, имеющее отношение к субъекту и сознанию. Даже если потребность детерминируется чем-то извне, конституируется она не сама по себе. Необходимость? В какой-то мере да. У тебя, однако, она связана с сансарой. Но сансара ничего не говорит о потребности как её фундаменте. Напротив, она говорит о кажимости и иллюзорности того, к чему могут быть обращены потребности. Из неё есть только один выход - выход из её "колеса". Либо воспринимать её иначе)
Я бы так не сказал. Для одних аскетический идеал - это умеренность, но не отказ от "мирского". Другим сразу подавай гедонию. Так что стать аскетом сложно, это больше врождённое отношение. Поэтому некоторые потом и сбегали из монастырей, себя просто так не переделаешь)
Зачем им врать? В этом нет никакого смысла. Тем более если они детерминированы. Кроме того - и чувства, и мысли не рождаются полностью сами по себе, этим заведует "Я". Хотя, конечно, "осенило", "пришло извне" и т.п. - со счетов сбрасывать не стоит (правда, это на грани психиатрии, что мысли и чувства живут в некотором роде своей отдельной "жизнью").
Ты, судя по всему, утверждал и вёл к следующему.
Обращение к нигилизму может стать опытом переоценки мировоззрения, но не более того. И не суть, что это произойдёт и приведёт к чему-то как "благу". У тебя оно и вовсе отсутствует. Потому что метафизический нигилизм "перечёркивает" всё, без исключений.
>Ну, а что мешает религиям концентрироваться также на всем?
Тогда они перестанут быть религиями)
>Особой разницы между религией и философией я не вижу..с другой стороны
>Ну я хуй знает кароч.
Абсолютной разницы и нет, я это отмечал. Что касаемо "незыблемости положений", то никто, разумеется, не будет создавать некую систему не будучи уверенным в её истинности или, по крайней мере, на пути к ней. Однако в религии это прописано более доктринально и акценты смещены, а философия всё же посвободнее в этом плане и обширней по охвату.
>>168477>>168480>>168481>>168483>>168485>>168486
>>Зачем же так много внимания уделять кажимости и выделять >среди неё некое "чувство", пытаясь сводить что-то к нему? >Потребность... Тебе неоткуда её взять, для неё нет оснований.
>Я уже писал вроде, что и чувство обманчиво. Но от этого потребности никуда не деваются.
>Какими бы иллюзорными выражения потребности не были, они все еще есть.
>>Для чего? Кажимость кажимости о кажимости кажимостью какую->нибудь кажимость выкажет.
>Все так. Но потребность никуда не денется.
И как ты тогда выделяешь следование потребности от неследования ей? Почему находишь и отделяешь её среди прочей кажимости и иллюзорности?
>Чувства и мысль, выражают эти потребности как могут. Сама же потребность, зависимость, тяга - это фундамент сансары.
Потребность - это понятие, имеющее отношение к субъекту и сознанию. Даже если потребность детерминируется чем-то извне, конституируется она не сама по себе. Необходимость? В какой-то мере да. У тебя, однако, она связана с сансарой. Но сансара ничего не говорит о потребности как её фундаменте. Напротив, она говорит о кажимости и иллюзорности того, к чему могут быть обращены потребности. Из неё есть только один выход - выход из её "колеса". Либо воспринимать её иначе)
>Поэтому и был так популярен аскетический идеал. Где человек и с этим пытается разорвать узы, меньше зависеть от них.(бродяжничество, пост, всякие кельи и прочая залупа)
Я бы так не сказал. Для одних аскетический идеал - это умеренность, но не отказ от "мирского". Другим сразу подавай гедонию. Так что стать аскетом сложно, это больше врождённое отношение. Поэтому некоторые потом и сбегали из монастырей, себя просто так не переделаешь)
>Тут больше к тому, зачем(затем) чувства и слова(мысль) врут, ради потребностей.
>Но на эти вопросы легче ответить физиологически.
>И чувство голода я к примеру, в расчет не брал.
>Потому-что он говорит о себе, напрямую.
>Но на нем наверное и можно сделать пример того, что все это - условия жизни, мирские узы(сансара)
Зачем им врать? В этом нет никакого смысла. Тем более если они детерминированы. Кроме того - и чувства, и мысли не рождаются полностью сами по себе, этим заведует "Я". Хотя, конечно, "осенило", "пришло извне" и т.п. - со счетов сбрасывать не стоит (правда, это на грани психиатрии, что мысли и чувства живут в некотором роде своей отдельной "жизнью").
>Короче, ты не выкупил, что я там написал.
>Ну да, я просто здесь пишу какую-то хуйню.
>Не вижу никакой проблемы, что бред, может быть принципом моей философии шизофрении.
>Я же не утверждал, что я занимаюсь некой профессиональной философией(хотя все дороги так или иначе ведут к философии) здесь.
Ты, судя по всему, утверждал и вёл к следующему.
>......
>Нахуй правду, нахуй честность, нахуй истину, нахуй философию. И ты уже выше всего этого. Осознанный нигилизм, как высшая форма проявления разума и рассудка.
>Без всякой благости. Посрамить всякую мудрость. Став выше всего, будучи глупцом, подобным сумасшедшему, который сам роет себе могилу в Ад.
Обращение к нигилизму может стать опытом переоценки мировоззрения, но не более того. И не суть, что это произойдёт и приведёт к чему-то как "благу". У тебя оно и вовсе отсутствует. Потому что метафизический нигилизм "перечёркивает" всё, без исключений.
405 Кб, 736x736>>168525
Тогда они перестанут быть религиями)
Абсолютной разницы и нет, я это отмечал. Что касаемо "незыблемости положений", то никто, разумеется, не будет создавать некую систему не будучи уверенным в её истинности или, по крайней мере, на пути к ней. Однако в религии это прописано более доктринально и акценты смещены, а философия всё же посвободнее в этом плане и обширней по охвату.
И как ты тогда выделяешь следование потребности от неследования ей? Почему находишь и отделяешь её среди прочей кажимости и иллюзорности?
Потребность - это понятие, имеющее отношение к субъекту и сознанию. Даже если потребность детерминируется чем-то извне, конституируется она не сама по себе. Необходимость? В какой-то мере да. У тебя, однако, она связана с сансарой. Но сансара ничего не говорит о потребности как её фундаменте. Напротив, она говорит о кажимости и иллюзорности того, к чему могут быть обращены потребности. Из неё есть только один выход - выход из её "колеса". Либо воспринимать её иначе)
Я бы так не сказал. Для одних аскетический идеал - это умеренность, но не отказ от "мирского". Другим сразу подавай гедонию. Так что стать аскетом сложно, это больше врождённое отношение. Поэтому некоторые потом и сбегали из монастырей, себя просто так не переделаешь)
Зачем им врать? В этом нет никакого смысла. Тем более если они детерминированы. Кроме того - и чувства, и мысли не рождаются полностью сами по себе, этим заведует "Я". Хотя, конечно, "осенило", "пришло извне" и т.п. - со счетов сбрасывать не стоит (правда, это на грани психиатрии, что мысли и чувства живут в некотором роде своей отдельной "жизнью").
Ты, судя по всему, утверждал и вёл к следующему.
Обращение к нигилизму может стать опытом переоценки мировоззрения, но не более того. И не суть, что это произойдёт и приведёт к чему-то как "благу". У тебя оно и вовсе отсутствует. Потому что метафизический нигилизм "перечёркивает" всё, без исключений.
>Ну, а что мешает религиям концентрироваться также на всем?
Тогда они перестанут быть религиями)
>Особой разницы между религией и философией я не вижу..с другой стороны
>Ну я хуй знает кароч.
Абсолютной разницы и нет, я это отмечал. Что касаемо "незыблемости положений", то никто, разумеется, не будет создавать некую систему не будучи уверенным в её истинности или, по крайней мере, на пути к ней. Однако в религии это прописано более доктринально и акценты смещены, а философия всё же посвободнее в этом плане и обширней по охвату.
>>168477>>168480>>168481>>168483>>168485>>168486
>>Зачем же так много внимания уделять кажимости и выделять >среди неё некое "чувство", пытаясь сводить что-то к нему? >Потребность... Тебе неоткуда её взять, для неё нет оснований.
>Я уже писал вроде, что и чувство обманчиво. Но от этого потребности никуда не деваются.
>Какими бы иллюзорными выражения потребности не были, они все еще есть.
>>Для чего? Кажимость кажимости о кажимости кажимостью какую->нибудь кажимость выкажет.
>Все так. Но потребность никуда не денется.
И как ты тогда выделяешь следование потребности от неследования ей? Почему находишь и отделяешь её среди прочей кажимости и иллюзорности?
>Чувства и мысль, выражают эти потребности как могут. Сама же потребность, зависимость, тяга - это фундамент сансары.
Потребность - это понятие, имеющее отношение к субъекту и сознанию. Даже если потребность детерминируется чем-то извне, конституируется она не сама по себе. Необходимость? В какой-то мере да. У тебя, однако, она связана с сансарой. Но сансара ничего не говорит о потребности как её фундаменте. Напротив, она говорит о кажимости и иллюзорности того, к чему могут быть обращены потребности. Из неё есть только один выход - выход из её "колеса". Либо воспринимать её иначе)
>Поэтому и был так популярен аскетический идеал. Где человек и с этим пытается разорвать узы, меньше зависеть от них.(бродяжничество, пост, всякие кельи и прочая залупа)
Я бы так не сказал. Для одних аскетический идеал - это умеренность, но не отказ от "мирского". Другим сразу подавай гедонию. Так что стать аскетом сложно, это больше врождённое отношение. Поэтому некоторые потом и сбегали из монастырей, себя просто так не переделаешь)
>Тут больше к тому, зачем(затем) чувства и слова(мысль) врут, ради потребностей.
>Но на эти вопросы легче ответить физиологически.
>И чувство голода я к примеру, в расчет не брал.
>Потому-что он говорит о себе, напрямую.
>Но на нем наверное и можно сделать пример того, что все это - условия жизни, мирские узы(сансара)
Зачем им врать? В этом нет никакого смысла. Тем более если они детерминированы. Кроме того - и чувства, и мысли не рождаются полностью сами по себе, этим заведует "Я". Хотя, конечно, "осенило", "пришло извне" и т.п. - со счетов сбрасывать не стоит (правда, это на грани психиатрии, что мысли и чувства живут в некотором роде своей отдельной "жизнью").
>Короче, ты не выкупил, что я там написал.
>Ну да, я просто здесь пишу какую-то хуйню.
>Не вижу никакой проблемы, что бред, может быть принципом моей философии шизофрении.
>Я же не утверждал, что я занимаюсь некой профессиональной философией(хотя все дороги так или иначе ведут к философии) здесь.
Ты, судя по всему, утверждал и вёл к следующему.
>......
>Нахуй правду, нахуй честность, нахуй истину, нахуй философию. И ты уже выше всего этого. Осознанный нигилизм, как высшая форма проявления разума и рассудка.
>Без всякой благости. Посрамить всякую мудрость. Став выше всего, будучи глупцом, подобным сумасшедшему, который сам роет себе могилу в Ад.
Обращение к нигилизму может стать опытом переоценки мировоззрения, но не более того. И не суть, что это произойдёт и приведёт к чему-то как "благу". У тебя оно и вовсе отсутствует. Потому что метафизический нигилизм "перечёркивает" всё, без исключений.
>>401
чья бы кошка мычала, а твоя бы не ворчала этику от морали он не отличает, а в философию лезет, ну пиздец...
чья бы кошка мычала, а твоя бы не ворчала этику от морали он не отличает, а в философию лезет, ну пиздец...
>169299
После замечательной книги P. Bornedal о Ницше я теперь думаю что за сто с лишним лет вообще никто его в полноте, точнее, его потенциал - не раскрыл и не понял.
N. Lekturen - это детский лепет по сравнению с этим. N. Kommentar - это просто сборник либо филологических фактов, либо жутчайшей отсебятины (непрофессиональной со стороны герменевтики).
Stegmaier, Abel и Hodl - это просто крепкие середняки в деле интерпретирования Ницше.
Ну а Бугай, Мишурин и все остальные источники по нему на русском - это полное дилетантство (или хуже).
В итоге, самую бездонную его мысль и самую тонкоту его никто не понял, P. Bornedal добротным образом дал пример хотя бы каких-то начал к добросовестной его герменевтике, и все усилия надо начинать по новой, вдобавок в свете KGW IX, а не неактуального Колли-Монтинари.
После ста пятидесяти с лишним лет эта "проблема Ницше" всё ещё остаётся зияющей и открытой. Просто потому что за всем, что было в нем понятно, - упустили всё то, что было намного, намного важнее этого (и имеет важность как для развития "ценностей", так и для философии науки о человеческом, о разуме/mind).
Это просто - позор. Столько лет, и ни одного добротного его толкования, кроме работы Bornedal. Одна макулатура (Хайдеггер вообще пошёл невтуда, как типичный зверь Заратустры, и то - меньший, не из самых главных).
Просто.
Позорища.
431 Кб, 564x796Какие философы повлияли на ваше мышление? Можете подробно расписать, как различные идеи состыковались в вашем мировоззрении? Как выглядела эволюция ваших взглядов?
Почему ИИ все еще не влияет на философию и не изобретает по 1м трактатов и парадоксов в день, если у нас уже есть продвинутые языковые нейромодели а по сути все что они должны делать это складывать слова в предложение таким образом чтобы рождать смыслы
121 Кб, 1104x437>>077
Как гений зодчества человек стоит много выше пчелы: она строит из воска, который она находит в природе, он – из гораздо более нежного вещества понятий, которое он прежде должен создать из самого себя. В этом он достоин большого удивления, – но только не в своем стремлении к истине, к чистому познанию вещей. Если кто-нибудь прячет вещь за кустом, ищет ее именно там и находит, то в этом искании и нахождении нет ничего особенно достойного прославления: но именно так обстоит дело с поисками и нахождением «истины» внутри области разума. Если я даю определение млекопитающего и затем, рассмотрев верблюда, говорю: «вот млекопитающее» – то эти слова хотя и высказывают истину, но истину не слишком большой ценности; мне кажется, что она совершенно антропоморфна и не имеет в себе ни одного пункта, который действительно и общезначимо, безотносительно к человеку, был бы «истинным сам по себе». Исследователь таких истин ищет в сущности только метаморфозы мира в людях, он добивается понимания мира как человекоподобной вещи и в лучшем случае добывает чувство ассимиляции. Подобно тому, как астролог считал, что звезды состоят на службе у людей и находятся в связи с их счастьем и страданием, так и этот исследователь считает, что весь мир привязан к людям, что он – бесконечно преломленный отзвук одного первозвука – человека, что он – умноженный отпечаток одного первообраза – человека. Все его искусство в том, чтобы считать человека мерой всех вещей; при этом он все-таки исходит из ошибки, поскольку верит в то, что эти вещи находятся перед ним непосредственно, как чистые объекты. Таким образом он забывает, что первоначальные наглядные метафоры [обозначения/signifiers] – лишь метафоры [обозначения/signifiers], и принимает их за сами вещи.
>Красота - критерий истинности.
Как гений зодчества человек стоит много выше пчелы: она строит из воска, который она находит в природе, он – из гораздо более нежного вещества понятий, которое он прежде должен создать из самого себя. В этом он достоин большого удивления, – но только не в своем стремлении к истине, к чистому познанию вещей. Если кто-нибудь прячет вещь за кустом, ищет ее именно там и находит, то в этом искании и нахождении нет ничего особенно достойного прославления: но именно так обстоит дело с поисками и нахождением «истины» внутри области разума. Если я даю определение млекопитающего и затем, рассмотрев верблюда, говорю: «вот млекопитающее» – то эти слова хотя и высказывают истину, но истину не слишком большой ценности; мне кажется, что она совершенно антропоморфна и не имеет в себе ни одного пункта, который действительно и общезначимо, безотносительно к человеку, был бы «истинным сам по себе». Исследователь таких истин ищет в сущности только метаморфозы мира в людях, он добивается понимания мира как человекоподобной вещи и в лучшем случае добывает чувство ассимиляции. Подобно тому, как астролог считал, что звезды состоят на службе у людей и находятся в связи с их счастьем и страданием, так и этот исследователь считает, что весь мир привязан к людям, что он – бесконечно преломленный отзвук одного первозвука – человека, что он – умноженный отпечаток одного первообраза – человека. Все его искусство в том, чтобы считать человека мерой всех вещей; при этом он все-таки исходит из ошибки, поскольку верит в то, что эти вещи находятся перед ним непосредственно, как чистые объекты. Таким образом он забывает, что первоначальные наглядные метафоры [обозначения/signifiers] – лишь метафоры [обозначения/signifiers], и принимает их за сами вещи.
>>409
Потому что языковые модели, а не ИИ. Символы есть, понятий и референтов - нет
Потому что языковые модели, а не ИИ. Символы есть, понятий и референтов - нет
>>409
Не может этого делать
Складывание слов по релевантности, точно также как в строке поиска предлагаются релевантные запросы, точно также "собирается" текст языковой моделью, только глубина и объем текста гораздо больше.
>изобретает
>рождать смыслы
Не может этого делать
>языковые нейромодели
Складывание слов по релевантности, точно также как в строке поиска предлагаются релевантные запросы, точно также "собирается" текст языковой моделью, только глубина и объем текста гораздо больше.
>>403
А зачем они нужны? Кто истолкует мысль Ницше лучше, чем работы Ницше? А если хочешь не читать, а думать, то думай, сам пиши, при чем тут Ницше
>толкования
А зачем они нужны? Кто истолкует мысль Ницше лучше, чем работы Ницше? А если хочешь не читать, а думать, то думай, сам пиши, при чем тут Ницше
>>435
Nachlass.
уже
уже (тебя за такие советы тут вздёрнут щя)
речь была исключительно про него, не про меня
100+ лет и всё ещё - недооценён
>Кто истолкует мысль Ницше лучше, чем работы Ницше?
Nachlass.
>то думай
уже
>сам пиши
уже (тебя за такие советы тут вздёрнут щя)
>при чем тут Ницше
речь была исключительно про него, не про меня
100+ лет и всё ещё - недооценён
>>435
Затем, что они раскрывают смысл всех его произведений.
Вдобавок устраняют совсем уж некорректные интерпретации (не согласующиеся с оригиналом/Nachlass). Например, крайне превратно на трактовку Ницше - и в публичном поле, и в академическом, - повлиял Хайдеггер, изнасиловав его точно так же как и Канта. То же самое можно сказать и о философах логики ("аналитических"). (А Хайдеггера изнасиловал... кто? правильно! Дугин!)
Проще говоря: то, как нынче трактуют Ницше, в огромном большинстве случаев, - это, словами Ницше, такое:
Самые плохие читатели. — Самые плохие читатели похожи на грабящих солдат; они берут себе только то, что им нужно, загрязняя и приводя в беспорядок остальное и надругиваясь над всем.
когда как много корректнее читать Ницше, не сводя его к метафизике (что в целом вообще nonsensical, честно говоря, - но именно это и сделал Хайдеггер! и за ним теперь повторяют то же самое тут и там, и почти что везде, в инфополе).
Stegmaier, Abel, Hodl, Muller-Lauter (и сверх этого - Bornedal) - вот они уж служат примером более добросовестного чтения его трудов ("мастера щелкать всякие орехи"). А следовательно - более достоверными и точными в описании его философии, чем кто либо - до них.
Тем самым они исполняют его последнее, действительное, желание:
"Когда-нибудь понадобятся учреждения, где будут жить и учить, как я понимаю жизнь и учение; будут, быть может, учреждены особые кафедры для толкования Заратустры. Но это совершенно противоречило бы мне, если бы я теперь уже ожидал ушей и рук для моих истин: что нынче не слышат, что нынче не умеют брать от меня – это не только понятно, но даже представляется мне справедливым. Я не хочу, чтобы меня смешивали с другими, - а для этого нужно, чтобы и я сам не смешивал себя с другими."
Но светлые умы, смелые и прозрачные, – самые мудрые из молчаливых: так глубока основа их, что даже самая прозрачная вода не выдает дна их.
Двоякое непонимание. Несчастье проницательных и ясных писателей состоит в том, что их считают плоскими и не изучают усердно; и счастье неясных писателей – в том, что читатель трудится над ними и относит на их счет радость, которую ему доставляет его собственное усердие.
Сильс-Мария.
Здесь я засел и ждал, в беспроком сне.
По ту черту добра и зла, и мне
Сквозь свет и тень мерещились с утра
Слепящий полдень, море и игра.
И вдруг, подруга! я двоиться стал –
И Заратустра мне на миг предстал…
Что, например, до моего "Заратустры", то я никому не позволю слыть его знатоком, кто хоть однажды не был бы ранен глубоко и хоть однажды глубоко не восхищен каждым его словом: лишь тогда вправе он наслаждаться преимуществом быть благоговейным пайщиком халкионической стихии, из которой родилось это произведение, ее солнечной ясности, дали, широты и достоверности. В других случаях трудность возникает в связи с афористической формой: трудность в том, что к форме этой относятся сегодня недостаточно весомо. Афоризм, по-настоящему отчеканенный и отлитый, вовсе еще не "дешифрован" оттого лишь, что он прочитан; скорее, именно здесь должно начаться его толкование, для которого потребно целое искусство толкования. В третьем рассмотрении этой книги я преподнес образец того, что я в подобном случае называю "толкованием", - этому рассмотрению предпослан афоризм, само оно - комментарий к нему. Конечно, дабы практиковать таким образом чтение как искусство, необходимо прежде всего одно свойство, от которого на сегодняшний день вполне основательно отвыкли - и оттого сочинения мои еще не скоро станут "разборчивыми", - необходимо быть почти коровой и уж во всяком случае не "современным человеком": необходимо пережевывание жвачки...
Моему читателю.
Хороших челюстей и доброго желудка
Тебе желаю я!
Когда от книги сей тебе не станет жутко,
Тогда со мною переваришь и себя!
>А зачем они нужны?
Затем, что они раскрывают смысл всех его произведений.
Вдобавок устраняют совсем уж некорректные интерпретации (не согласующиеся с оригиналом/Nachlass). Например, крайне превратно на трактовку Ницше - и в публичном поле, и в академическом, - повлиял Хайдеггер, изнасиловав его точно так же как и Канта. То же самое можно сказать и о философах логики ("аналитических"). (А Хайдеггера изнасиловал... кто? правильно! Дугин!)
Проще говоря: то, как нынче трактуют Ницше, в огромном большинстве случаев, - это, словами Ницше, такое:
Самые плохие читатели. — Самые плохие читатели похожи на грабящих солдат; они берут себе только то, что им нужно, загрязняя и приводя в беспорядок остальное и надругиваясь над всем.
когда как много корректнее читать Ницше, не сводя его к метафизике (что в целом вообще nonsensical, честно говоря, - но именно это и сделал Хайдеггер! и за ним теперь повторяют то же самое тут и там, и почти что везде, в инфополе).
Stegmaier, Abel, Hodl, Muller-Lauter (и сверх этого - Bornedal) - вот они уж служат примером более добросовестного чтения его трудов ("мастера щелкать всякие орехи"). А следовательно - более достоверными и точными в описании его философии, чем кто либо - до них.
Тем самым они исполняют его последнее, действительное, желание:
"Когда-нибудь понадобятся учреждения, где будут жить и учить, как я понимаю жизнь и учение; будут, быть может, учреждены особые кафедры для толкования Заратустры. Но это совершенно противоречило бы мне, если бы я теперь уже ожидал ушей и рук для моих истин: что нынче не слышат, что нынче не умеют брать от меня – это не только понятно, но даже представляется мне справедливым. Я не хочу, чтобы меня смешивали с другими, - а для этого нужно, чтобы и я сам не смешивал себя с другими."
Но светлые умы, смелые и прозрачные, – самые мудрые из молчаливых: так глубока основа их, что даже самая прозрачная вода не выдает дна их.
Двоякое непонимание. Несчастье проницательных и ясных писателей состоит в том, что их считают плоскими и не изучают усердно; и счастье неясных писателей – в том, что читатель трудится над ними и относит на их счет радость, которую ему доставляет его собственное усердие.
Сильс-Мария.
Здесь я засел и ждал, в беспроком сне.
По ту черту добра и зла, и мне
Сквозь свет и тень мерещились с утра
Слепящий полдень, море и игра.
И вдруг, подруга! я двоиться стал –
И Заратустра мне на миг предстал…
Что, например, до моего "Заратустры", то я никому не позволю слыть его знатоком, кто хоть однажды не был бы ранен глубоко и хоть однажды глубоко не восхищен каждым его словом: лишь тогда вправе он наслаждаться преимуществом быть благоговейным пайщиком халкионической стихии, из которой родилось это произведение, ее солнечной ясности, дали, широты и достоверности. В других случаях трудность возникает в связи с афористической формой: трудность в том, что к форме этой относятся сегодня недостаточно весомо. Афоризм, по-настоящему отчеканенный и отлитый, вовсе еще не "дешифрован" оттого лишь, что он прочитан; скорее, именно здесь должно начаться его толкование, для которого потребно целое искусство толкования. В третьем рассмотрении этой книги я преподнес образец того, что я в подобном случае называю "толкованием", - этому рассмотрению предпослан афоризм, само оно - комментарий к нему. Конечно, дабы практиковать таким образом чтение как искусство, необходимо прежде всего одно свойство, от которого на сегодняшний день вполне основательно отвыкли - и оттого сочинения мои еще не скоро станут "разборчивыми", - необходимо быть почти коровой и уж во всяком случае не "современным человеком": необходимо пережевывание жвачки...
Моему читателю.
Хороших челюстей и доброго желудка
Тебе желаю я!
Когда от книги сей тебе не станет жутко,
Тогда со мною переваришь и себя!
>>435
Затем, что они раскрывают смысл всех его произведений.
Вдобавок устраняют совсем уж некорректные интерпретации (не согласующиеся с оригиналом/Nachlass). Например, крайне превратно на трактовку Ницше - и в публичном поле, и в академическом, - повлиял Хайдеггер, изнасиловав его точно так же как и Канта. То же самое можно сказать и о философах логики ("аналитических"). (А Хайдеггера изнасиловал... кто? правильно! Дугин!)
Проще говоря: то, как нынче трактуют Ницше, в огромном большинстве случаев, - это, словами Ницше, такое:
Самые плохие читатели. — Самые плохие читатели похожи на грабящих солдат; они берут себе только то, что им нужно, загрязняя и приводя в беспорядок остальное и надругиваясь над всем.
когда как много корректнее читать Ницше, не сводя его к метафизике (что в целом вообще nonsensical, честно говоря, - но именно это и сделал Хайдеггер! и за ним теперь повторяют то же самое тут и там, и почти что везде, в инфополе).
Stegmaier, Abel, Hodl, Muller-Lauter (и сверх этого - Bornedal) - вот они уж служат примером более добросовестного чтения его трудов ("мастера щелкать всякие орехи"). А следовательно - более достоверными и точными в описании его философии, чем кто либо - до них.
Тем самым они исполняют его последнее, действительное, желание:
"Когда-нибудь понадобятся учреждения, где будут жить и учить, как я понимаю жизнь и учение; будут, быть может, учреждены особые кафедры для толкования Заратустры. Но это совершенно противоречило бы мне, если бы я теперь уже ожидал ушей и рук для моих истин: что нынче не слышат, что нынче не умеют брать от меня – это не только понятно, но даже представляется мне справедливым. Я не хочу, чтобы меня смешивали с другими, - а для этого нужно, чтобы и я сам не смешивал себя с другими."
Но светлые умы, смелые и прозрачные, – самые мудрые из молчаливых: так глубока основа их, что даже самая прозрачная вода не выдает дна их.
Двоякое непонимание. Несчастье проницательных и ясных писателей состоит в том, что их считают плоскими и не изучают усердно; и счастье неясных писателей – в том, что читатель трудится над ними и относит на их счет радость, которую ему доставляет его собственное усердие.
Сильс-Мария.
Здесь я засел и ждал, в беспроком сне.
По ту черту добра и зла, и мне
Сквозь свет и тень мерещились с утра
Слепящий полдень, море и игра.
И вдруг, подруга! я двоиться стал –
И Заратустра мне на миг предстал…
Что, например, до моего "Заратустры", то я никому не позволю слыть его знатоком, кто хоть однажды не был бы ранен глубоко и хоть однажды глубоко не восхищен каждым его словом: лишь тогда вправе он наслаждаться преимуществом быть благоговейным пайщиком халкионической стихии, из которой родилось это произведение, ее солнечной ясности, дали, широты и достоверности. В других случаях трудность возникает в связи с афористической формой: трудность в том, что к форме этой относятся сегодня недостаточно весомо. Афоризм, по-настоящему отчеканенный и отлитый, вовсе еще не "дешифрован" оттого лишь, что он прочитан; скорее, именно здесь должно начаться его толкование, для которого потребно целое искусство толкования. В третьем рассмотрении этой книги я преподнес образец того, что я в подобном случае называю "толкованием", - этому рассмотрению предпослан афоризм, само оно - комментарий к нему. Конечно, дабы практиковать таким образом чтение как искусство, необходимо прежде всего одно свойство, от которого на сегодняшний день вполне основательно отвыкли - и оттого сочинения мои еще не скоро станут "разборчивыми", - необходимо быть почти коровой и уж во всяком случае не "современным человеком": необходимо пережевывание жвачки...
Моему читателю.
Хороших челюстей и доброго желудка
Тебе желаю я!
Когда от книги сей тебе не станет жутко,
Тогда со мною переваришь и себя!
>А зачем они нужны?
Затем, что они раскрывают смысл всех его произведений.
Вдобавок устраняют совсем уж некорректные интерпретации (не согласующиеся с оригиналом/Nachlass). Например, крайне превратно на трактовку Ницше - и в публичном поле, и в академическом, - повлиял Хайдеггер, изнасиловав его точно так же как и Канта. То же самое можно сказать и о философах логики ("аналитических"). (А Хайдеггера изнасиловал... кто? правильно! Дугин!)
Проще говоря: то, как нынче трактуют Ницше, в огромном большинстве случаев, - это, словами Ницше, такое:
Самые плохие читатели. — Самые плохие читатели похожи на грабящих солдат; они берут себе только то, что им нужно, загрязняя и приводя в беспорядок остальное и надругиваясь над всем.
когда как много корректнее читать Ницше, не сводя его к метафизике (что в целом вообще nonsensical, честно говоря, - но именно это и сделал Хайдеггер! и за ним теперь повторяют то же самое тут и там, и почти что везде, в инфополе).
Stegmaier, Abel, Hodl, Muller-Lauter (и сверх этого - Bornedal) - вот они уж служат примером более добросовестного чтения его трудов ("мастера щелкать всякие орехи"). А следовательно - более достоверными и точными в описании его философии, чем кто либо - до них.
Тем самым они исполняют его последнее, действительное, желание:
"Когда-нибудь понадобятся учреждения, где будут жить и учить, как я понимаю жизнь и учение; будут, быть может, учреждены особые кафедры для толкования Заратустры. Но это совершенно противоречило бы мне, если бы я теперь уже ожидал ушей и рук для моих истин: что нынче не слышат, что нынче не умеют брать от меня – это не только понятно, но даже представляется мне справедливым. Я не хочу, чтобы меня смешивали с другими, - а для этого нужно, чтобы и я сам не смешивал себя с другими."
Но светлые умы, смелые и прозрачные, – самые мудрые из молчаливых: так глубока основа их, что даже самая прозрачная вода не выдает дна их.
Двоякое непонимание. Несчастье проницательных и ясных писателей состоит в том, что их считают плоскими и не изучают усердно; и счастье неясных писателей – в том, что читатель трудится над ними и относит на их счет радость, которую ему доставляет его собственное усердие.
Сильс-Мария.
Здесь я засел и ждал, в беспроком сне.
По ту черту добра и зла, и мне
Сквозь свет и тень мерещились с утра
Слепящий полдень, море и игра.
И вдруг, подруга! я двоиться стал –
И Заратустра мне на миг предстал…
Что, например, до моего "Заратустры", то я никому не позволю слыть его знатоком, кто хоть однажды не был бы ранен глубоко и хоть однажды глубоко не восхищен каждым его словом: лишь тогда вправе он наслаждаться преимуществом быть благоговейным пайщиком халкионической стихии, из которой родилось это произведение, ее солнечной ясности, дали, широты и достоверности. В других случаях трудность возникает в связи с афористической формой: трудность в том, что к форме этой относятся сегодня недостаточно весомо. Афоризм, по-настоящему отчеканенный и отлитый, вовсе еще не "дешифрован" оттого лишь, что он прочитан; скорее, именно здесь должно начаться его толкование, для которого потребно целое искусство толкования. В третьем рассмотрении этой книги я преподнес образец того, что я в подобном случае называю "толкованием", - этому рассмотрению предпослан афоризм, само оно - комментарий к нему. Конечно, дабы практиковать таким образом чтение как искусство, необходимо прежде всего одно свойство, от которого на сегодняшний день вполне основательно отвыкли - и оттого сочинения мои еще не скоро станут "разборчивыми", - необходимо быть почти коровой и уж во всяком случае не "современным человеком": необходимо пережевывание жвачки...
Моему читателю.
Хороших челюстей и доброго желудка
Тебе желаю я!
Когда от книги сей тебе не станет жутко,
Тогда со мною переваришь и себя!
>>402
Ну расскажи мне о причине своей тряски своего недовольства того, что я использовал "этика" вместо "мораль". Синонимичности для тебя не существует, так и запишем, и далее в расчёт как бы не берём. Давай, колись, "специалист по философии".
Ну расскажи мне о причине своей тряски своего недовольства того, что я использовал "этика" вместо "мораль". Синонимичности для тебя не существует, так и запишем, и далее в расчёт как бы не берём. Давай, колись, "специалист по философии".
>>403
Заратустре хвалили одного мудреца, который умел хорошо рассуждать о сне и добродетели: за это премного чтили и щедро вознаграждали его, и все юноши приходили и садились перед кафедрой его. Пошел к нему и Заратустра и вместе со всеми сел перед кафедрой. И так говорил мудрец:
"Честь и уважение сну! Это первое! И сторонитесь тех, кто плохо спит и бодрствует ночью!
В присутствии сна стыдлив даже вор: всегда неслышно крадется он во мраке ночи. Но нет стыда у ночного сторожа – не стыдясь трубит он в свой рожок.
Немалое искусство – уметь спать: ведь для этого необходимо бодрствовать целый день.
Десять раз на дню должен ты преодолеть себя: это преодоление дарует тебе приятную усталость и будет снотворным маком для души.
Десять раз на дню должен ты вновь примириться с собой: ибо преодоление есть обида, и плохо спит непримирившийся.
Десять раз на дню должен ты находить истину, иначе будешь искать ее и ночью, и душа твоя останется голодной.
Десять раз в день смейся и будь весел, чтобы ночью не беспокоил тебя желудок – этот отец скорби.
Немногие знают такую истину: чтобы хорошо спать, надо обладать всеми добродетелями. Разве стану я лжесвидетельствовать? Разве буду прелюбодействовать?
Разве позволю я себе возжелать рабыню ближнего моего? Плохо сочеталось бы все подобное с хорошим сном.
И даже если все добродетели есть у тебя, не забывай вот о чем: умей вовремя отправить спать добродетели свои.
Чтобы не ссорились они между собой, эти милые кумушки, тем более из-за тебя, злосчастный!
Будь в мире с Богом и с соседом своим: этого требует хороший сон. Будь также в мире и с соседским чертом! Не то ночью он станет посещать тебя.
Чти начальников своих и повинуйся им, даже если предпочитают они ходить криво! Этого требует хороший сон. Разве твоя в том вина, что власть хромонога?
Того пастуха назовут наилучшим, который пасет овец на тучных лугах[8]: ибо так обретает он добрый сон.
Я не хочу ни великих почестей, ни огромного богатства: от этого воспаляется селезенка. Но хорошо спится, если есть доброе имя и маленькое сокровище.
Лучше небольшое общество, чем дурное: но все должны приходить и уходить вовремя. Это способствует хорошему сну.
По душе мне нищие духом: [9] они способствуют сну. Блаженны они, тем более если всегда считать их правыми.
Так проходит день у добродетельного. Однако с приходом ночи остерегаюсь я призывать сон; не хочет он, чтобы призывали его, владыку всех добродетелей!
Я только размышляю, что сделал я и о чем думал в течение дня. Терпеливо, словно корова, пережевываю я все это, вопрошая себя: каковы же были десять преодолений моих?
И те десять примирений, и десять истин, и те десять раз, когда я смеялся, услаждая сердце свое?
И вот, покуда я так размышляю и взвешиваю все эти сорок мыслей, внезапно овладевает мною сон, незваный владыка добродетелей.
Он ударяет по векам моим – и они тяжелеют; касается рта моего – и он остается открытым.
Поистине, неслышными шагами приходит он ко мне, приятнейший из воров, и похищает мысли мои: и я застываю на месте, глупый, как эта кафедра.
Однако недолго стою я так, одолеваемый сном, и тотчас ложусь".
Слушая мудреца, Заратустра смеялся в сердце своем: ибо нечто прояснилось для него. И так сказал он себе:
"Дурак этот мудрец со своими сорока мыслями: но не сомневаюсь я в том, что крепкий сон хорошо удается ему.
Счастлив уже и тот, кто живет рядом с ним! Такой сон заразителен: он проникает даже сквозь толстые стены.
Не иначе как зачарована и сама кафедра его. И не напрасно сидят юноши перед этим проповедником.
Его мудрость гласит: добродетельно бодрствовать во имя хорошего сна. Действительно, не имей жизнь никакого смысла, и будь я вынужден выбрать бессмыслицу, тогда и мне его мудрость показалась бы наиболее достойной выбора.
Ясно мне стало теперь, к чему прежде всего стремились некогда люди, ища учителя добродетели. Хорошего сна искали они и в придачу – добродетелей, увитых цветами снотворного мака!
Мудрость сна без сновидений – ее проповедовали с кафедры все эти прославленные мудрецы: иного смысла жизни не ведали они.
И теперь еще встречаются подобные проповедники добродетели, но не всегда столь же честные; однако время их уже прошло. И недолго еще стоять им: скоро лягут они.
Блаженны сонливые, ибо скоро они заснут".
Так говорил Заратустра.
>Бугай
Заратустре хвалили одного мудреца, который умел хорошо рассуждать о сне и добродетели: за это премного чтили и щедро вознаграждали его, и все юноши приходили и садились перед кафедрой его. Пошел к нему и Заратустра и вместе со всеми сел перед кафедрой. И так говорил мудрец:
"Честь и уважение сну! Это первое! И сторонитесь тех, кто плохо спит и бодрствует ночью!
В присутствии сна стыдлив даже вор: всегда неслышно крадется он во мраке ночи. Но нет стыда у ночного сторожа – не стыдясь трубит он в свой рожок.
Немалое искусство – уметь спать: ведь для этого необходимо бодрствовать целый день.
Десять раз на дню должен ты преодолеть себя: это преодоление дарует тебе приятную усталость и будет снотворным маком для души.
Десять раз на дню должен ты вновь примириться с собой: ибо преодоление есть обида, и плохо спит непримирившийся.
Десять раз на дню должен ты находить истину, иначе будешь искать ее и ночью, и душа твоя останется голодной.
Десять раз в день смейся и будь весел, чтобы ночью не беспокоил тебя желудок – этот отец скорби.
Немногие знают такую истину: чтобы хорошо спать, надо обладать всеми добродетелями. Разве стану я лжесвидетельствовать? Разве буду прелюбодействовать?
Разве позволю я себе возжелать рабыню ближнего моего? Плохо сочеталось бы все подобное с хорошим сном.
И даже если все добродетели есть у тебя, не забывай вот о чем: умей вовремя отправить спать добродетели свои.
Чтобы не ссорились они между собой, эти милые кумушки, тем более из-за тебя, злосчастный!
Будь в мире с Богом и с соседом своим: этого требует хороший сон. Будь также в мире и с соседским чертом! Не то ночью он станет посещать тебя.
Чти начальников своих и повинуйся им, даже если предпочитают они ходить криво! Этого требует хороший сон. Разве твоя в том вина, что власть хромонога?
Того пастуха назовут наилучшим, который пасет овец на тучных лугах[8]: ибо так обретает он добрый сон.
Я не хочу ни великих почестей, ни огромного богатства: от этого воспаляется селезенка. Но хорошо спится, если есть доброе имя и маленькое сокровище.
Лучше небольшое общество, чем дурное: но все должны приходить и уходить вовремя. Это способствует хорошему сну.
По душе мне нищие духом: [9] они способствуют сну. Блаженны они, тем более если всегда считать их правыми.
Так проходит день у добродетельного. Однако с приходом ночи остерегаюсь я призывать сон; не хочет он, чтобы призывали его, владыку всех добродетелей!
Я только размышляю, что сделал я и о чем думал в течение дня. Терпеливо, словно корова, пережевываю я все это, вопрошая себя: каковы же были десять преодолений моих?
И те десять примирений, и десять истин, и те десять раз, когда я смеялся, услаждая сердце свое?
И вот, покуда я так размышляю и взвешиваю все эти сорок мыслей, внезапно овладевает мною сон, незваный владыка добродетелей.
Он ударяет по векам моим – и они тяжелеют; касается рта моего – и он остается открытым.
Поистине, неслышными шагами приходит он ко мне, приятнейший из воров, и похищает мысли мои: и я застываю на месте, глупый, как эта кафедра.
Однако недолго стою я так, одолеваемый сном, и тотчас ложусь".
Слушая мудреца, Заратустра смеялся в сердце своем: ибо нечто прояснилось для него. И так сказал он себе:
"Дурак этот мудрец со своими сорока мыслями: но не сомневаюсь я в том, что крепкий сон хорошо удается ему.
Счастлив уже и тот, кто живет рядом с ним! Такой сон заразителен: он проникает даже сквозь толстые стены.
Не иначе как зачарована и сама кафедра его. И не напрасно сидят юноши перед этим проповедником.
Его мудрость гласит: добродетельно бодрствовать во имя хорошего сна. Действительно, не имей жизнь никакого смысла, и будь я вынужден выбрать бессмыслицу, тогда и мне его мудрость показалась бы наиболее достойной выбора.
Ясно мне стало теперь, к чему прежде всего стремились некогда люди, ища учителя добродетели. Хорошего сна искали они и в придачу – добродетелей, увитых цветами снотворного мака!
Мудрость сна без сновидений – ее проповедовали с кафедры все эти прославленные мудрецы: иного смысла жизни не ведали они.
И теперь еще встречаются подобные проповедники добродетели, но не всегда столь же честные; однако время их уже прошло. И недолго еще стоять им: скоро лягут они.
Блаженны сонливые, ибо скоро они заснут".
Так говорил Заратустра.
>>403
Заратустре хвалили одного мудреца, который умел хорошо рассуждать о сне и добродетели: за это премного чтили и щедро вознаграждали его, и все юноши приходили и садились перед кафедрой его. Пошел к нему и Заратустра и вместе со всеми сел перед кафедрой. И так говорил мудрец:
"Честь и уважение сну! Это первое! И сторонитесь тех, кто плохо спит и бодрствует ночью!
В присутствии сна стыдлив даже вор: всегда неслышно крадется он во мраке ночи. Но нет стыда у ночного сторожа – не стыдясь трубит он в свой рожок.
Немалое искусство – уметь спать: ведь для этого необходимо бодрствовать целый день.
Десять раз на дню должен ты преодолеть себя: это преодоление дарует тебе приятную усталость и будет снотворным маком для души.
Десять раз на дню должен ты вновь примириться с собой: ибо преодоление есть обида, и плохо спит непримирившийся.
Десять раз на дню должен ты находить истину, иначе будешь искать ее и ночью, и душа твоя останется голодной.
Десять раз в день смейся и будь весел, чтобы ночью не беспокоил тебя желудок – этот отец скорби.
Немногие знают такую истину: чтобы хорошо спать, надо обладать всеми добродетелями. Разве стану я лжесвидетельствовать? Разве буду прелюбодействовать?
Разве позволю я себе возжелать рабыню ближнего моего? Плохо сочеталось бы все подобное с хорошим сном.
И даже если все добродетели есть у тебя, не забывай вот о чем: умей вовремя отправить спать добродетели свои.
Чтобы не ссорились они между собой, эти милые кумушки, тем более из-за тебя, злосчастный!
Будь в мире с Богом и с соседом своим: этого требует хороший сон. Будь также в мире и с соседским чертом! Не то ночью он станет посещать тебя.
Чти начальников своих и повинуйся им, даже если предпочитают они ходить криво! Этого требует хороший сон. Разве твоя в том вина, что власть хромонога?
Того пастуха назовут наилучшим, который пасет овец на тучных лугах[8]: ибо так обретает он добрый сон.
Я не хочу ни великих почестей, ни огромного богатства: от этого воспаляется селезенка. Но хорошо спится, если есть доброе имя и маленькое сокровище.
Лучше небольшое общество, чем дурное: но все должны приходить и уходить вовремя. Это способствует хорошему сну.
По душе мне нищие духом: [9] они способствуют сну. Блаженны они, тем более если всегда считать их правыми.
Так проходит день у добродетельного. Однако с приходом ночи остерегаюсь я призывать сон; не хочет он, чтобы призывали его, владыку всех добродетелей!
Я только размышляю, что сделал я и о чем думал в течение дня. Терпеливо, словно корова, пережевываю я все это, вопрошая себя: каковы же были десять преодолений моих?
И те десять примирений, и десять истин, и те десять раз, когда я смеялся, услаждая сердце свое?
И вот, покуда я так размышляю и взвешиваю все эти сорок мыслей, внезапно овладевает мною сон, незваный владыка добродетелей.
Он ударяет по векам моим – и они тяжелеют; касается рта моего – и он остается открытым.
Поистине, неслышными шагами приходит он ко мне, приятнейший из воров, и похищает мысли мои: и я застываю на месте, глупый, как эта кафедра.
Однако недолго стою я так, одолеваемый сном, и тотчас ложусь".
Слушая мудреца, Заратустра смеялся в сердце своем: ибо нечто прояснилось для него. И так сказал он себе:
"Дурак этот мудрец со своими сорока мыслями: но не сомневаюсь я в том, что крепкий сон хорошо удается ему.
Счастлив уже и тот, кто живет рядом с ним! Такой сон заразителен: он проникает даже сквозь толстые стены.
Не иначе как зачарована и сама кафедра его. И не напрасно сидят юноши перед этим проповедником.
Его мудрость гласит: добродетельно бодрствовать во имя хорошего сна. Действительно, не имей жизнь никакого смысла, и будь я вынужден выбрать бессмыслицу, тогда и мне его мудрость показалась бы наиболее достойной выбора.
Ясно мне стало теперь, к чему прежде всего стремились некогда люди, ища учителя добродетели. Хорошего сна искали они и в придачу – добродетелей, увитых цветами снотворного мака!
Мудрость сна без сновидений – ее проповедовали с кафедры все эти прославленные мудрецы: иного смысла жизни не ведали они.
И теперь еще встречаются подобные проповедники добродетели, но не всегда столь же честные; однако время их уже прошло. И недолго еще стоять им: скоро лягут они.
Блаженны сонливые, ибо скоро они заснут".
Так говорил Заратустра.
>Бугай
Заратустре хвалили одного мудреца, который умел хорошо рассуждать о сне и добродетели: за это премного чтили и щедро вознаграждали его, и все юноши приходили и садились перед кафедрой его. Пошел к нему и Заратустра и вместе со всеми сел перед кафедрой. И так говорил мудрец:
"Честь и уважение сну! Это первое! И сторонитесь тех, кто плохо спит и бодрствует ночью!
В присутствии сна стыдлив даже вор: всегда неслышно крадется он во мраке ночи. Но нет стыда у ночного сторожа – не стыдясь трубит он в свой рожок.
Немалое искусство – уметь спать: ведь для этого необходимо бодрствовать целый день.
Десять раз на дню должен ты преодолеть себя: это преодоление дарует тебе приятную усталость и будет снотворным маком для души.
Десять раз на дню должен ты вновь примириться с собой: ибо преодоление есть обида, и плохо спит непримирившийся.
Десять раз на дню должен ты находить истину, иначе будешь искать ее и ночью, и душа твоя останется голодной.
Десять раз в день смейся и будь весел, чтобы ночью не беспокоил тебя желудок – этот отец скорби.
Немногие знают такую истину: чтобы хорошо спать, надо обладать всеми добродетелями. Разве стану я лжесвидетельствовать? Разве буду прелюбодействовать?
Разве позволю я себе возжелать рабыню ближнего моего? Плохо сочеталось бы все подобное с хорошим сном.
И даже если все добродетели есть у тебя, не забывай вот о чем: умей вовремя отправить спать добродетели свои.
Чтобы не ссорились они между собой, эти милые кумушки, тем более из-за тебя, злосчастный!
Будь в мире с Богом и с соседом своим: этого требует хороший сон. Будь также в мире и с соседским чертом! Не то ночью он станет посещать тебя.
Чти начальников своих и повинуйся им, даже если предпочитают они ходить криво! Этого требует хороший сон. Разве твоя в том вина, что власть хромонога?
Того пастуха назовут наилучшим, который пасет овец на тучных лугах[8]: ибо так обретает он добрый сон.
Я не хочу ни великих почестей, ни огромного богатства: от этого воспаляется селезенка. Но хорошо спится, если есть доброе имя и маленькое сокровище.
Лучше небольшое общество, чем дурное: но все должны приходить и уходить вовремя. Это способствует хорошему сну.
По душе мне нищие духом: [9] они способствуют сну. Блаженны они, тем более если всегда считать их правыми.
Так проходит день у добродетельного. Однако с приходом ночи остерегаюсь я призывать сон; не хочет он, чтобы призывали его, владыку всех добродетелей!
Я только размышляю, что сделал я и о чем думал в течение дня. Терпеливо, словно корова, пережевываю я все это, вопрошая себя: каковы же были десять преодолений моих?
И те десять примирений, и десять истин, и те десять раз, когда я смеялся, услаждая сердце свое?
И вот, покуда я так размышляю и взвешиваю все эти сорок мыслей, внезапно овладевает мною сон, незваный владыка добродетелей.
Он ударяет по векам моим – и они тяжелеют; касается рта моего – и он остается открытым.
Поистине, неслышными шагами приходит он ко мне, приятнейший из воров, и похищает мысли мои: и я застываю на месте, глупый, как эта кафедра.
Однако недолго стою я так, одолеваемый сном, и тотчас ложусь".
Слушая мудреца, Заратустра смеялся в сердце своем: ибо нечто прояснилось для него. И так сказал он себе:
"Дурак этот мудрец со своими сорока мыслями: но не сомневаюсь я в том, что крепкий сон хорошо удается ему.
Счастлив уже и тот, кто живет рядом с ним! Такой сон заразителен: он проникает даже сквозь толстые стены.
Не иначе как зачарована и сама кафедра его. И не напрасно сидят юноши перед этим проповедником.
Его мудрость гласит: добродетельно бодрствовать во имя хорошего сна. Действительно, не имей жизнь никакого смысла, и будь я вынужден выбрать бессмыслицу, тогда и мне его мудрость показалась бы наиболее достойной выбора.
Ясно мне стало теперь, к чему прежде всего стремились некогда люди, ища учителя добродетели. Хорошего сна искали они и в придачу – добродетелей, увитых цветами снотворного мака!
Мудрость сна без сновидений – ее проповедовали с кафедры все эти прославленные мудрецы: иного смысла жизни не ведали они.
И теперь еще встречаются подобные проповедники добродетели, но не всегда столь же честные; однако время их уже прошло. И недолго еще стоять им: скоро лягут они.
Блаженны сонливые, ибо скоро они заснут".
Так говорил Заратустра.
>>403
Чародей.
Когда Заратустра обогнул скалу, он увидел неподалеку, на ровной дороге, человека, который корчился, как бесноватый, и, наконец, бросился ничком на землю. "Постой! – сказал Заратустра в сердце своем, – должно быть, это и есть тот высший человек, чей мучительный крик о помощи слышал я; надо взглянуть, нельзя ли чем-нибудь помочь ему". Но сбежав вниз, к тому месту, где лежал человек, он увидел перед собой старика: дрожь била его, и взор был неподвижен, и как ни старался Заратустра поднять его на ноги, все было тщетно. Казалось, несчастный даже не замечал, что рядом с ним кто-то есть; было жалко смотреть, как он с жестами отчаяния озирался по сторонам, словно покинутый целым миром и безмерно одинокий. Наконец, после всех этих корчей и мучительных судорог, он стал причитать...
...Но тут Заратустра не смог больше сдерживать себя, схватил свой посох и что есть силы стал бить хнычущего чародея. "Перестань! – воскликнул он со злым смехом, – перестань, ты, комедиант! Фальшивомонетчик! Закоренелый лжец! Я вижу тебя насквозь!
Я живо тебя сейчас взгрею, подлый колдун, это я умею – разогревать таких, окоченевших, вроде тебя!"
"Оставь! – вскричал старик, вскакивая с земли. – Не бей меня больше, о Заратустра! Я разыгрывал тебя!
Это – одно из проявлений искусства моего; я хотел испытать тебя, подвергнув этому искусу! И поистине, ты раскусил меня!
Но и сам ты – ты немало дал мне узнать о себе: ты жесток, мудрый Заратустра! Жестоко бьешь ты своими "истинами", и твоя дубина выбил эту истину из меня!"
"Не льсти, – отвечал Заратустра, все еще гневаясь, и мрачно взглянул на него, – не льсти мне, закоренелый фигляр! Ты лжив: тебе ли говорить об истине!
Ты, павлин из павлинов, ты, море тщеславия, что разыгрывал ты передо мной, в кого должен был поверить я, когда ты плакался передо мной в таком жалком обличье?"
"Я разыгрывал кающегося духом, – сказал старик, – ты сам выдумал некогда это выражение,
– поэта и чародея, который кончает тем, что обращает дух свой против себя самого, я разыгрывал преображенного, который замерзает от своего неведения и дурной совести.
И признайся же, Заратустра: ведь не сразу разгадал ты мои ложь и притворство! Ты поверил в горе мое, когда обеими руками поддерживал голову мою,
– я слышал, как ты сокрушался: "Его слишком мало любили, слишком мало любили!". И тайно радовалась злоба моя, что сумел я так ловко тебя обмануть".
"Ты обманывал и более проницательных, нежели я, – резко ответил Заратустра. – Я не остерегаюсь обманщиков, я должен жить без осторожности: так хочет судьба моя.
Ты же – должен обманывать: настолько я знаю тебя! Твои слова должны всегда иметь два, три, четыре и более смыслов. И то, в чем ты признался сейчас, не было до конца ни правдой, ни ложью!
Ты, подлый фальшивомонетчик, разве можешь ты иначе? Ты и болезнь свою скроешь под гримом, если придется тебе показаться нагим врачу своему.
Так и сейчас приукрасил ты передо мной ложь свою, говоря: "Я нарочно разыгрывал все это!" В этом было и нечто серьезное, и в тебе самом есть что-то от кающегося духом!
Я хорошо разгадал тебя: ты опутал чарами всех, но для себя самого у тебя уже не осталось ни лжи, ни хитрости – ты сам в себе разочарован!
Ты пожинаешь отвращение как единственную истину твою. Все, исходящее из уст твоих, – ложь и фальшь, и лишь сами уста – единственное, что осталось в тебе настоящего, ибо отвращение неотделимо от уст твоих".
"Кто ты такой, что смеешь так говорить со мной, величайшим из ныне живущих? – надменно изрек старый чародей, и зеленая молния сверкнула из глаз его на Заратустру. Но тут же сник он и печально сказал:
"О Заратустра, я устал, претит мне искусство мое и вызывает во мне отвращение, я не велик – к чему притворяться! Но тебе хорошо известно – я искал величия!
Я хотел лишь представлять великого человека и многих убедил в величии своем: но ложь эта оказалась выше моих сил. Она сокрушила меня.
О Заратустра, все – ложь во мне, но крушение мое – это правда!"
"Это делает тебе честь, – мрачно отвечал Заратустра, глядя в землю. – Это делает тебе честь, что искал ты величия, но это же и выдает тебя. Ты – не велик.
Ты – жалкий, старый чародей, это и есть самое лучшее и правдивое в тебе, и я почитаю тебя за то, что устал ты от себя и сам признал, что не велик.
За это я уважаю тебя как кающегося духом: хотя бы на одно мгновение был ты правдив!
Но скажи, чего ищешь ты здесь, среди скал и в лесах моих? И если ради меня ты лежал на дороге, в чем ты хотел испытать меня?
– в чем искушал ты меня?"
Так говорил Заратустра, и сверкали глаза его. Старый чародей помолчал немного и ответил: "Разве искушал я тебя? Я всего лишь ищу.
О Заратустра, я ищу кого-нибудь правдивого, прямого, простого, недвусмысленного, ищу человека, честного во всем, праведника познания, сосуд мудрости, великого человека!
Разве не знаешь ты это, Заратустра? Я ищу Заратустру".
И тогда наступило долгое молчание, и Заратустра погрузился в глубокое размышление, так что даже закрыл глаза свои. Но затем, когда возвратились к собеседнику мысли его, он взял чародея за руку и сказал ему учтиво, но не без лукавства:
"Ну что ж! Там, наверху, – дорога, что ведет к пещере Заратустры. В ней и ищи того, кого искал ты.
И спроси совета у зверей моих – у орла и змеи: они помогут тебе в поисках твоих. Но пещера моя велика.
Правда, сам я ни разу еще не видел великого человека. Грубы еще глаза даже у самых проницательных для всего великого. Ныне господствует чернь.
Многих встречал я уже, что тянулись вверх и надувались, а народ кричал: "Смотрите, вот великие люди!". Но что толку в кузнечных мехах! В конце концов воздух выходит из них.
В конце концов лопается и лягушка, которая слишком долго надувалась, и воздух выходит из нее. По-моему, неплохая шутка – ткнуть в живот надувшемуся. Внемлите же мне, дети!
Все сегодняшнее принадлежит черни: кто нынче знает, где великое, где малое? У кого поиски величия увенчались успехом? Только у безумцев: им дано это счастье.
Ты ищешь великого человека, странный безумец? Кто научил тебя этому? Разве теперь для этого подходящее время? О ты, жалкий искатель, к чему искушаешь меня?"
Так говорил Заратустра, утешенный в сердце своем, и, смеясь, пошел дальше своей дорогой.
>Мишурин
Чародей.
Когда Заратустра обогнул скалу, он увидел неподалеку, на ровной дороге, человека, который корчился, как бесноватый, и, наконец, бросился ничком на землю. "Постой! – сказал Заратустра в сердце своем, – должно быть, это и есть тот высший человек, чей мучительный крик о помощи слышал я; надо взглянуть, нельзя ли чем-нибудь помочь ему". Но сбежав вниз, к тому месту, где лежал человек, он увидел перед собой старика: дрожь била его, и взор был неподвижен, и как ни старался Заратустра поднять его на ноги, все было тщетно. Казалось, несчастный даже не замечал, что рядом с ним кто-то есть; было жалко смотреть, как он с жестами отчаяния озирался по сторонам, словно покинутый целым миром и безмерно одинокий. Наконец, после всех этих корчей и мучительных судорог, он стал причитать...
...Но тут Заратустра не смог больше сдерживать себя, схватил свой посох и что есть силы стал бить хнычущего чародея. "Перестань! – воскликнул он со злым смехом, – перестань, ты, комедиант! Фальшивомонетчик! Закоренелый лжец! Я вижу тебя насквозь!
Я живо тебя сейчас взгрею, подлый колдун, это я умею – разогревать таких, окоченевших, вроде тебя!"
"Оставь! – вскричал старик, вскакивая с земли. – Не бей меня больше, о Заратустра! Я разыгрывал тебя!
Это – одно из проявлений искусства моего; я хотел испытать тебя, подвергнув этому искусу! И поистине, ты раскусил меня!
Но и сам ты – ты немало дал мне узнать о себе: ты жесток, мудрый Заратустра! Жестоко бьешь ты своими "истинами", и твоя дубина выбил эту истину из меня!"
"Не льсти, – отвечал Заратустра, все еще гневаясь, и мрачно взглянул на него, – не льсти мне, закоренелый фигляр! Ты лжив: тебе ли говорить об истине!
Ты, павлин из павлинов, ты, море тщеславия, что разыгрывал ты передо мной, в кого должен был поверить я, когда ты плакался передо мной в таком жалком обличье?"
"Я разыгрывал кающегося духом, – сказал старик, – ты сам выдумал некогда это выражение,
– поэта и чародея, который кончает тем, что обращает дух свой против себя самого, я разыгрывал преображенного, который замерзает от своего неведения и дурной совести.
И признайся же, Заратустра: ведь не сразу разгадал ты мои ложь и притворство! Ты поверил в горе мое, когда обеими руками поддерживал голову мою,
– я слышал, как ты сокрушался: "Его слишком мало любили, слишком мало любили!". И тайно радовалась злоба моя, что сумел я так ловко тебя обмануть".
"Ты обманывал и более проницательных, нежели я, – резко ответил Заратустра. – Я не остерегаюсь обманщиков, я должен жить без осторожности: так хочет судьба моя.
Ты же – должен обманывать: настолько я знаю тебя! Твои слова должны всегда иметь два, три, четыре и более смыслов. И то, в чем ты признался сейчас, не было до конца ни правдой, ни ложью!
Ты, подлый фальшивомонетчик, разве можешь ты иначе? Ты и болезнь свою скроешь под гримом, если придется тебе показаться нагим врачу своему.
Так и сейчас приукрасил ты передо мной ложь свою, говоря: "Я нарочно разыгрывал все это!" В этом было и нечто серьезное, и в тебе самом есть что-то от кающегося духом!
Я хорошо разгадал тебя: ты опутал чарами всех, но для себя самого у тебя уже не осталось ни лжи, ни хитрости – ты сам в себе разочарован!
Ты пожинаешь отвращение как единственную истину твою. Все, исходящее из уст твоих, – ложь и фальшь, и лишь сами уста – единственное, что осталось в тебе настоящего, ибо отвращение неотделимо от уст твоих".
"Кто ты такой, что смеешь так говорить со мной, величайшим из ныне живущих? – надменно изрек старый чародей, и зеленая молния сверкнула из глаз его на Заратустру. Но тут же сник он и печально сказал:
"О Заратустра, я устал, претит мне искусство мое и вызывает во мне отвращение, я не велик – к чему притворяться! Но тебе хорошо известно – я искал величия!
Я хотел лишь представлять великого человека и многих убедил в величии своем: но ложь эта оказалась выше моих сил. Она сокрушила меня.
О Заратустра, все – ложь во мне, но крушение мое – это правда!"
"Это делает тебе честь, – мрачно отвечал Заратустра, глядя в землю. – Это делает тебе честь, что искал ты величия, но это же и выдает тебя. Ты – не велик.
Ты – жалкий, старый чародей, это и есть самое лучшее и правдивое в тебе, и я почитаю тебя за то, что устал ты от себя и сам признал, что не велик.
За это я уважаю тебя как кающегося духом: хотя бы на одно мгновение был ты правдив!
Но скажи, чего ищешь ты здесь, среди скал и в лесах моих? И если ради меня ты лежал на дороге, в чем ты хотел испытать меня?
– в чем искушал ты меня?"
Так говорил Заратустра, и сверкали глаза его. Старый чародей помолчал немного и ответил: "Разве искушал я тебя? Я всего лишь ищу.
О Заратустра, я ищу кого-нибудь правдивого, прямого, простого, недвусмысленного, ищу человека, честного во всем, праведника познания, сосуд мудрости, великого человека!
Разве не знаешь ты это, Заратустра? Я ищу Заратустру".
И тогда наступило долгое молчание, и Заратустра погрузился в глубокое размышление, так что даже закрыл глаза свои. Но затем, когда возвратились к собеседнику мысли его, он взял чародея за руку и сказал ему учтиво, но не без лукавства:
"Ну что ж! Там, наверху, – дорога, что ведет к пещере Заратустры. В ней и ищи того, кого искал ты.
И спроси совета у зверей моих – у орла и змеи: они помогут тебе в поисках твоих. Но пещера моя велика.
Правда, сам я ни разу еще не видел великого человека. Грубы еще глаза даже у самых проницательных для всего великого. Ныне господствует чернь.
Многих встречал я уже, что тянулись вверх и надувались, а народ кричал: "Смотрите, вот великие люди!". Но что толку в кузнечных мехах! В конце концов воздух выходит из них.
В конце концов лопается и лягушка, которая слишком долго надувалась, и воздух выходит из нее. По-моему, неплохая шутка – ткнуть в живот надувшемуся. Внемлите же мне, дети!
Все сегодняшнее принадлежит черни: кто нынче знает, где великое, где малое? У кого поиски величия увенчались успехом? Только у безумцев: им дано это счастье.
Ты ищешь великого человека, странный безумец? Кто научил тебя этому? Разве теперь для этого подходящее время? О ты, жалкий искатель, к чему искушаешь меня?"
Так говорил Заратустра, утешенный в сердце своем, и, смеясь, пошел дальше своей дорогой.
>>403
Чародей.
Когда Заратустра обогнул скалу, он увидел неподалеку, на ровной дороге, человека, который корчился, как бесноватый, и, наконец, бросился ничком на землю. "Постой! – сказал Заратустра в сердце своем, – должно быть, это и есть тот высший человек, чей мучительный крик о помощи слышал я; надо взглянуть, нельзя ли чем-нибудь помочь ему". Но сбежав вниз, к тому месту, где лежал человек, он увидел перед собой старика: дрожь била его, и взор был неподвижен, и как ни старался Заратустра поднять его на ноги, все было тщетно. Казалось, несчастный даже не замечал, что рядом с ним кто-то есть; было жалко смотреть, как он с жестами отчаяния озирался по сторонам, словно покинутый целым миром и безмерно одинокий. Наконец, после всех этих корчей и мучительных судорог, он стал причитать...
...Но тут Заратустра не смог больше сдерживать себя, схватил свой посох и что есть силы стал бить хнычущего чародея. "Перестань! – воскликнул он со злым смехом, – перестань, ты, комедиант! Фальшивомонетчик! Закоренелый лжец! Я вижу тебя насквозь!
Я живо тебя сейчас взгрею, подлый колдун, это я умею – разогревать таких, окоченевших, вроде тебя!"
"Оставь! – вскричал старик, вскакивая с земли. – Не бей меня больше, о Заратустра! Я разыгрывал тебя!
Это – одно из проявлений искусства моего; я хотел испытать тебя, подвергнув этому искусу! И поистине, ты раскусил меня!
Но и сам ты – ты немало дал мне узнать о себе: ты жесток, мудрый Заратустра! Жестоко бьешь ты своими "истинами", и твоя дубина выбил эту истину из меня!"
"Не льсти, – отвечал Заратустра, все еще гневаясь, и мрачно взглянул на него, – не льсти мне, закоренелый фигляр! Ты лжив: тебе ли говорить об истине!
Ты, павлин из павлинов, ты, море тщеславия, что разыгрывал ты передо мной, в кого должен был поверить я, когда ты плакался передо мной в таком жалком обличье?"
"Я разыгрывал кающегося духом, – сказал старик, – ты сам выдумал некогда это выражение,
– поэта и чародея, который кончает тем, что обращает дух свой против себя самого, я разыгрывал преображенного, который замерзает от своего неведения и дурной совести.
И признайся же, Заратустра: ведь не сразу разгадал ты мои ложь и притворство! Ты поверил в горе мое, когда обеими руками поддерживал голову мою,
– я слышал, как ты сокрушался: "Его слишком мало любили, слишком мало любили!". И тайно радовалась злоба моя, что сумел я так ловко тебя обмануть".
"Ты обманывал и более проницательных, нежели я, – резко ответил Заратустра. – Я не остерегаюсь обманщиков, я должен жить без осторожности: так хочет судьба моя.
Ты же – должен обманывать: настолько я знаю тебя! Твои слова должны всегда иметь два, три, четыре и более смыслов. И то, в чем ты признался сейчас, не было до конца ни правдой, ни ложью!
Ты, подлый фальшивомонетчик, разве можешь ты иначе? Ты и болезнь свою скроешь под гримом, если придется тебе показаться нагим врачу своему.
Так и сейчас приукрасил ты передо мной ложь свою, говоря: "Я нарочно разыгрывал все это!" В этом было и нечто серьезное, и в тебе самом есть что-то от кающегося духом!
Я хорошо разгадал тебя: ты опутал чарами всех, но для себя самого у тебя уже не осталось ни лжи, ни хитрости – ты сам в себе разочарован!
Ты пожинаешь отвращение как единственную истину твою. Все, исходящее из уст твоих, – ложь и фальшь, и лишь сами уста – единственное, что осталось в тебе настоящего, ибо отвращение неотделимо от уст твоих".
"Кто ты такой, что смеешь так говорить со мной, величайшим из ныне живущих? – надменно изрек старый чародей, и зеленая молния сверкнула из глаз его на Заратустру. Но тут же сник он и печально сказал:
"О Заратустра, я устал, претит мне искусство мое и вызывает во мне отвращение, я не велик – к чему притворяться! Но тебе хорошо известно – я искал величия!
Я хотел лишь представлять великого человека и многих убедил в величии своем: но ложь эта оказалась выше моих сил. Она сокрушила меня.
О Заратустра, все – ложь во мне, но крушение мое – это правда!"
"Это делает тебе честь, – мрачно отвечал Заратустра, глядя в землю. – Это делает тебе честь, что искал ты величия, но это же и выдает тебя. Ты – не велик.
Ты – жалкий, старый чародей, это и есть самое лучшее и правдивое в тебе, и я почитаю тебя за то, что устал ты от себя и сам признал, что не велик.
За это я уважаю тебя как кающегося духом: хотя бы на одно мгновение был ты правдив!
Но скажи, чего ищешь ты здесь, среди скал и в лесах моих? И если ради меня ты лежал на дороге, в чем ты хотел испытать меня?
– в чем искушал ты меня?"
Так говорил Заратустра, и сверкали глаза его. Старый чародей помолчал немного и ответил: "Разве искушал я тебя? Я всего лишь ищу.
О Заратустра, я ищу кого-нибудь правдивого, прямого, простого, недвусмысленного, ищу человека, честного во всем, праведника познания, сосуд мудрости, великого человека!
Разве не знаешь ты это, Заратустра? Я ищу Заратустру".
И тогда наступило долгое молчание, и Заратустра погрузился в глубокое размышление, так что даже закрыл глаза свои. Но затем, когда возвратились к собеседнику мысли его, он взял чародея за руку и сказал ему учтиво, но не без лукавства:
"Ну что ж! Там, наверху, – дорога, что ведет к пещере Заратустры. В ней и ищи того, кого искал ты.
И спроси совета у зверей моих – у орла и змеи: они помогут тебе в поисках твоих. Но пещера моя велика.
Правда, сам я ни разу еще не видел великого человека. Грубы еще глаза даже у самых проницательных для всего великого. Ныне господствует чернь.
Многих встречал я уже, что тянулись вверх и надувались, а народ кричал: "Смотрите, вот великие люди!". Но что толку в кузнечных мехах! В конце концов воздух выходит из них.
В конце концов лопается и лягушка, которая слишком долго надувалась, и воздух выходит из нее. По-моему, неплохая шутка – ткнуть в живот надувшемуся. Внемлите же мне, дети!
Все сегодняшнее принадлежит черни: кто нынче знает, где великое, где малое? У кого поиски величия увенчались успехом? Только у безумцев: им дано это счастье.
Ты ищешь великого человека, странный безумец? Кто научил тебя этому? Разве теперь для этого подходящее время? О ты, жалкий искатель, к чему искушаешь меня?"
Так говорил Заратустра, утешенный в сердце своем, и, смеясь, пошел дальше своей дорогой.
>Мишурин
Чародей.
Когда Заратустра обогнул скалу, он увидел неподалеку, на ровной дороге, человека, который корчился, как бесноватый, и, наконец, бросился ничком на землю. "Постой! – сказал Заратустра в сердце своем, – должно быть, это и есть тот высший человек, чей мучительный крик о помощи слышал я; надо взглянуть, нельзя ли чем-нибудь помочь ему". Но сбежав вниз, к тому месту, где лежал человек, он увидел перед собой старика: дрожь била его, и взор был неподвижен, и как ни старался Заратустра поднять его на ноги, все было тщетно. Казалось, несчастный даже не замечал, что рядом с ним кто-то есть; было жалко смотреть, как он с жестами отчаяния озирался по сторонам, словно покинутый целым миром и безмерно одинокий. Наконец, после всех этих корчей и мучительных судорог, он стал причитать...
...Но тут Заратустра не смог больше сдерживать себя, схватил свой посох и что есть силы стал бить хнычущего чародея. "Перестань! – воскликнул он со злым смехом, – перестань, ты, комедиант! Фальшивомонетчик! Закоренелый лжец! Я вижу тебя насквозь!
Я живо тебя сейчас взгрею, подлый колдун, это я умею – разогревать таких, окоченевших, вроде тебя!"
"Оставь! – вскричал старик, вскакивая с земли. – Не бей меня больше, о Заратустра! Я разыгрывал тебя!
Это – одно из проявлений искусства моего; я хотел испытать тебя, подвергнув этому искусу! И поистине, ты раскусил меня!
Но и сам ты – ты немало дал мне узнать о себе: ты жесток, мудрый Заратустра! Жестоко бьешь ты своими "истинами", и твоя дубина выбил эту истину из меня!"
"Не льсти, – отвечал Заратустра, все еще гневаясь, и мрачно взглянул на него, – не льсти мне, закоренелый фигляр! Ты лжив: тебе ли говорить об истине!
Ты, павлин из павлинов, ты, море тщеславия, что разыгрывал ты передо мной, в кого должен был поверить я, когда ты плакался передо мной в таком жалком обличье?"
"Я разыгрывал кающегося духом, – сказал старик, – ты сам выдумал некогда это выражение,
– поэта и чародея, который кончает тем, что обращает дух свой против себя самого, я разыгрывал преображенного, который замерзает от своего неведения и дурной совести.
И признайся же, Заратустра: ведь не сразу разгадал ты мои ложь и притворство! Ты поверил в горе мое, когда обеими руками поддерживал голову мою,
– я слышал, как ты сокрушался: "Его слишком мало любили, слишком мало любили!". И тайно радовалась злоба моя, что сумел я так ловко тебя обмануть".
"Ты обманывал и более проницательных, нежели я, – резко ответил Заратустра. – Я не остерегаюсь обманщиков, я должен жить без осторожности: так хочет судьба моя.
Ты же – должен обманывать: настолько я знаю тебя! Твои слова должны всегда иметь два, три, четыре и более смыслов. И то, в чем ты признался сейчас, не было до конца ни правдой, ни ложью!
Ты, подлый фальшивомонетчик, разве можешь ты иначе? Ты и болезнь свою скроешь под гримом, если придется тебе показаться нагим врачу своему.
Так и сейчас приукрасил ты передо мной ложь свою, говоря: "Я нарочно разыгрывал все это!" В этом было и нечто серьезное, и в тебе самом есть что-то от кающегося духом!
Я хорошо разгадал тебя: ты опутал чарами всех, но для себя самого у тебя уже не осталось ни лжи, ни хитрости – ты сам в себе разочарован!
Ты пожинаешь отвращение как единственную истину твою. Все, исходящее из уст твоих, – ложь и фальшь, и лишь сами уста – единственное, что осталось в тебе настоящего, ибо отвращение неотделимо от уст твоих".
"Кто ты такой, что смеешь так говорить со мной, величайшим из ныне живущих? – надменно изрек старый чародей, и зеленая молния сверкнула из глаз его на Заратустру. Но тут же сник он и печально сказал:
"О Заратустра, я устал, претит мне искусство мое и вызывает во мне отвращение, я не велик – к чему притворяться! Но тебе хорошо известно – я искал величия!
Я хотел лишь представлять великого человека и многих убедил в величии своем: но ложь эта оказалась выше моих сил. Она сокрушила меня.
О Заратустра, все – ложь во мне, но крушение мое – это правда!"
"Это делает тебе честь, – мрачно отвечал Заратустра, глядя в землю. – Это делает тебе честь, что искал ты величия, но это же и выдает тебя. Ты – не велик.
Ты – жалкий, старый чародей, это и есть самое лучшее и правдивое в тебе, и я почитаю тебя за то, что устал ты от себя и сам признал, что не велик.
За это я уважаю тебя как кающегося духом: хотя бы на одно мгновение был ты правдив!
Но скажи, чего ищешь ты здесь, среди скал и в лесах моих? И если ради меня ты лежал на дороге, в чем ты хотел испытать меня?
– в чем искушал ты меня?"
Так говорил Заратустра, и сверкали глаза его. Старый чародей помолчал немного и ответил: "Разве искушал я тебя? Я всего лишь ищу.
О Заратустра, я ищу кого-нибудь правдивого, прямого, простого, недвусмысленного, ищу человека, честного во всем, праведника познания, сосуд мудрости, великого человека!
Разве не знаешь ты это, Заратустра? Я ищу Заратустру".
И тогда наступило долгое молчание, и Заратустра погрузился в глубокое размышление, так что даже закрыл глаза свои. Но затем, когда возвратились к собеседнику мысли его, он взял чародея за руку и сказал ему учтиво, но не без лукавства:
"Ну что ж! Там, наверху, – дорога, что ведет к пещере Заратустры. В ней и ищи того, кого искал ты.
И спроси совета у зверей моих – у орла и змеи: они помогут тебе в поисках твоих. Но пещера моя велика.
Правда, сам я ни разу еще не видел великого человека. Грубы еще глаза даже у самых проницательных для всего великого. Ныне господствует чернь.
Многих встречал я уже, что тянулись вверх и надувались, а народ кричал: "Смотрите, вот великие люди!". Но что толку в кузнечных мехах! В конце концов воздух выходит из них.
В конце концов лопается и лягушка, которая слишком долго надувалась, и воздух выходит из нее. По-моему, неплохая шутка – ткнуть в живот надувшемуся. Внемлите же мне, дети!
Все сегодняшнее принадлежит черни: кто нынче знает, где великое, где малое? У кого поиски величия увенчались успехом? Только у безумцев: им дано это счастье.
Ты ищешь великого человека, странный безумец? Кто научил тебя этому? Разве теперь для этого подходящее время? О ты, жалкий искатель, к чему искушаешь меня?"
Так говорил Заратустра, утешенный в сердце своем, и, смеясь, пошел дальше своей дорогой.
>>466
Любое утверждение, что "в стране ... нет философии" подразумевает политический и идеологический посыл, если явно не указано иное.
Любое утверждение, что "в стране ... нет философии" подразумевает политический и идеологический посыл, если явно не указано иное.
Можете посоветовать какую-нибудь обзорную книгу по философии 20 века? Чтобы плюс-минус адекватно и без шизофрении были описаны учения, что из чего вытекает, кто кого критиковал, как контекст эпохи повлиял и тд.
>>476
Интересная критика. А где ты на такое наткнулся? (И можешь привести пример "шизофрении" и пример "адекватно"?)
>плюс-минус адекватно и без шизофрении
Интересная критика. А где ты на такое наткнулся? (И можешь привести пример "шизофрении" и пример "адекватно"?)
>>477
Этим тянуло от попадавшихся мне на глаза статей про Лакана, Делеза, Хайдеггера и прочих таких чуваков.
Я просто хочу, чтобы автор хоть немного заботился о понимании его текста читателем, а не наяривал на пафосные и намеренно переусложненные словесные конструкции. Я это вижу так.
>пример "шизофрении"
Этим тянуло от попадавшихся мне на глаза статей про Лакана, Делеза, Хайдеггера и прочих таких чуваков.
Я просто хочу, чтобы автор хоть немного заботился о понимании его текста читателем, а не наяривал на пафосные и намеренно переусложненные словесные конструкции. Я это вижу так.
>>73617 (OP)
Как убедить маму, чтобы я поступил на философский факультет?
Как убедить маму, чтобы я поступил на философский факультет?
>>480
Дай угадаю. Автором этих статей был... Александр Смулянский?
Тебе нужны курсы либо книжки для начинающих, выше кидали по этой теме: >>311 и >>296
Но если честно, я не помню такой всеобъемлющей книги, которая охватывает твой запрос
на ум приходит разве что Чарльз Тейлор c двумя книгами: "Источники Я" и "Секулярный век".
Но это труд по конкретной области философии, с конкретной целью и темой. А вот так, чтобы автор(ы) всех-всех-всех философов 20 века понимали, разбирали, и структурированным образом излагали в своей книге "для новичков" - вроде бы такого - нету (чего-то значительного, аналогичного трудам Жильсона или Гатри по прошлым векам).
Если попытаться смотреть раздельным образом, то по "аналитичке" вроде есть двухтомник "Philosophical Analysis in the Twentieth Century", а по "континентальной" - "Routledge History of Continental Philosophy". (Может есть варианты получше, не обязательно останавливаться именно на этом.)
>Этим тянуло от попадавшихся мне на глаза статей про Лакана, Делеза, Хайдеггера и прочих таких чуваков.
Дай угадаю. Автором этих статей был... Александр Смулянский?
>Я просто хочу, чтобы автор хоть немного заботился о понимании его текста читателем, а не наяривал на пафосные и намеренно переусложненные словесные конструкции. Я это вижу так.
Тебе нужны курсы либо книжки для начинающих, выше кидали по этой теме: >>311 и >>296
Но если честно, я не помню такой всеобъемлющей книги, которая охватывает твой запрос
> обзорную книгу по философии 20 века
на ум приходит разве что Чарльз Тейлор c двумя книгами: "Источники Я" и "Секулярный век".
Но это труд по конкретной области философии, с конкретной целью и темой. А вот так, чтобы автор(ы) всех-всех-всех философов 20 века понимали, разбирали, и структурированным образом излагали в своей книге "для новичков" - вроде бы такого - нету (чего-то значительного, аналогичного трудам Жильсона или Гатри по прошлым векам).
Если попытаться смотреть раздельным образом, то по "аналитичке" вроде есть двухтомник "Philosophical Analysis in the Twentieth Century", а по "континентальной" - "Routledge History of Continental Philosophy". (Может есть варианты получше, не обязательно останавливаться именно на этом.)
>>487
От него тоже что-то было, да.
Спасибо за развернутый ответ, анон.
>Дай угадаю. Автором этих статей был... Александр Смулянский?
От него тоже что-то было, да.
Спасибо за развернутый ответ, анон.
>>470
Любой самодур абсолютно что угодно может объявить сферой своих политических интересов.
Политика в полном смысле слова - это искусство торговли и сами эти процессы, где предметом торга является власть.
Без конкуренции политика принимает вырожденные, тривиальные формы, ближе к бандитизму или организованной преступности.
Любой самодур абсолютно что угодно может объявить сферой своих политических интересов.
Политика в полном смысле слова - это искусство торговли и сами эти процессы, где предметом торга является власть.
Без конкуренции политика принимает вырожденные, тривиальные формы, ближе к бандитизму или организованной преступности.
>>73617 (OP)
Какие философы точнее всего предсказывали события последних 10 лет (2014-2024)?
Какие философы точнее всего предсказывали события последних 10 лет (2014-2024)?
128 Кб, 1502x1203>>73617 (OP)
Организовываю заметки, вот что сделал за пару дней. Выписал самые важные которые сохранял в тг или в текстовые файлы (всего 126), переписал важное из "Сумерки идолов", осталось ещё проинспектировать несколько книг + сотни скриншотов.
Пока главный вопрос по разделению:
Есть два хранилище: это (с чужими) работами (пикрилейтед), с чужими текстами. И второе - с моими эссе. И вот если эссе делает отсылку на несколько тем и авторов - то возникает вопрос, к какой категории это относить... Ибо это одновеременно и "статья", и "философия"
>>403
>>468
Спс, буду изучать
Организовываю заметки, вот что сделал за пару дней. Выписал самые важные которые сохранял в тг или в текстовые файлы (всего 126), переписал важное из "Сумерки идолов", осталось ещё проинспектировать несколько книг + сотни скриншотов.
Пока главный вопрос по разделению:
Есть два хранилище: это (с чужими) работами (пикрилейтед), с чужими текстами. И второе - с моими эссе. И вот если эссе делает отсылку на несколько тем и авторов - то возникает вопрос, к какой категории это относить... Ибо это одновеременно и "статья", и "философия"
>>403
>>468
Спс, буду изучать
>>472
Пытается заниматься политикой?
>>473
>>475
Социологизм какой-то у тебя. А при чём здесь Навальный? Жена его занимается политикой. Ну как бы в представлении ориентированных на неё хомячков (наверное такие есть). И Ходорковский никуда не делся. До много их там всяких фамилий.
А, вспомнил вот, Немцов в посольство американское бегал как-то или выбегал, участвовал в спортивном забеге)
>>489
Нет, политика - это искусство возможного. И власть - это не предмет торга. Хотя элементы торга в политике есть безусловно, всегда нужно с кем-то о чём-то договариваться. Или не договариваться)
Это какой-то очередной лейбиральный нарратив.
Пытается заниматься политикой?
>>473
>>475
>Имелось в виду, что философия, которая не оказывает никакого влияния, философией называться не может по сути и в принципе.
Социологизм какой-то у тебя. А при чём здесь Навальный? Жена его занимается политикой. Ну как бы в представлении ориентированных на неё хомячков (наверное такие есть). И Ходорковский никуда не делся. До много их там всяких фамилий.
А, вспомнил вот, Немцов в посольство американское бегал как-то или выбегал, участвовал в спортивном забеге)
>>489
>Политика в полном смысле слова - это искусство торговли и сами эти процессы, где предметом торга является власть.
Нет, политика - это искусство возможного. И власть - это не предмет торга. Хотя элементы торга в политике есть безусловно, всегда нужно с кем-то о чём-то договариваться. Или не договариваться)
>Без конкуренции политика принимает вырожденные, тривиальные формы, ближе к бандитизму или организованной преступности.
Это какой-то очередной лейбиральный нарратив.
>>473
>>475
https://spacemorgue.com/kolokol/
> Идеология есть, философии - нет (политика умерла вместе с Навальным).
>>475
> Имелось в виду, что философия, которая не оказывает никакого влияния, философией называться не может по сути и в принципе.
https://spacemorgue.com/kolokol/
>>501
Мамке своей сказки рассказывай, какая ты из себя влиятельная политическая фигура.
Если мне говорят, что в стране Ж. есть политика, то я закономерно ожидаю, что жизнь в Ж. будет похожа на то, что пишут в книжках о политологии.
А если жизнь в Ж. устроена по бандитски, то это не политика, результат ее отсутствия. Амбиции и понты бандитов остаются амбициями и понтами бандитов.
Мамке своей сказки рассказывай, какая ты из себя влиятельная политическая фигура.
Если мне говорят, что в стране Ж. есть политика, то я закономерно ожидаю, что жизнь в Ж. будет похожа на то, что пишут в книжках о политологии.
А если жизнь в Ж. устроена по бандитски, то это не политика, результат ее отсутствия. Амбиции и понты бандитов остаются амбициями и понтами бандитов.
>>503
По себе судишь, поредж?)
Что же такого ты прочёл, чтобы так тригернуться на неприятие лейбирального нарратива? Почему грезишь им как неким абсолютнейшим благом, записывая всех неугодных в унтерменшей, тоталитарность и т.п. ярлыки и клише?
>Мамке своей сказки рассказывай, какая ты из себя влиятельная политическая фигура.
По себе судишь, поредж?)
>Если мне говорят, что в стране Ж. есть политика, то я закономерно ожидаю, что жизнь в Ж. будет похожа на то, что пишут в книжках о политологии.
>А если жизнь в Ж. устроена по бандитски, то это не политика, результат ее отсутствия. Амбиции и понты бандитов остаются амбициями и понтами бандитов.
Что же такого ты прочёл, чтобы так тригернуться на неприятие лейбирального нарратива? Почему грезишь им как неким абсолютнейшим благом, записывая всех неугодных в унтерменшей, тоталитарность и т.п. ярлыки и клише?
Чел трнсгрессирует...
https://www.youtube.com/@evgenysidorov
https://www.youtube.com/@evgenysidorov
"Истина - это женщина": означает, что, принимая понятие рационализма как оно есть, идя последовательно и анализируя действительность, мы обнаруживаем, что "истина" по своей природе - явление совершенно иррациональное (следовательно, она - "женщина", в лучшем толке т.н. "шовинизма").
(Аналогично - "означающее - это разрыв", "означающее - это сосуд", "истина - это несрабатывание", "истина - это отсутствие" и т.д.)
Ницше.
(Аналогично - "означающее - это разрыв", "означающее - это сосуд", "истина - это несрабатывание", "истина - это отсутствие" и т.д.)
Ницше.
"Истина" - это особого рода - наслаждение, jouissance.
Лакан.
Лакан.
>169495
"Так говорил Заратустра", "К генеалогии морали", "По ту сторону добра и зла", "Сумерки идолов" и "Антихрист" - это речь христианина. Вовсе не анти-христианская (эллины не стали бы такое писать и так разговаривать). То же самое - о остальном, но эти работы - самые значимые.
Я думаю, эти работы надо читать именно в таком (герменевтическом) "свете". (Иначе, если читать с точки зрения какого-нибудь антиковеда, получается какая-то сумятица.)
>Пока главный вопрос по разделению:
>к какой категории это относить
можно подкатегорию к чужим работам организовать и туда помещать свои эссе по чужим работам
если эссе совокупно вмещает несколько работ, то это уже что-то твоё, личное (либо можно выделить какую-то тему (тематику) в эссе и категоризировать по темам, помещая в "свои эссе")
>>511
Вообще-то ты так и не пояснил, нахуя ты это ляпнул. А политота вскрылась по итогу.
Ну а считать тех, кто не разделяет либерализм и его повесточки, "петухами" - это как раз то, за что ты так топишь. Обсуждать здесь, конечно, нечего. Быть либером - это диагноз и не лечится.
>Вообще-то
Вообще-то ты так и не пояснил, нахуя ты это ляпнул. А политота вскрылась по итогу.
Ну а считать тех, кто не разделяет либерализм и его повесточки, "петухами" - это как раз то, за что ты так топишь. Обсуждать здесь, конечно, нечего. Быть либером - это диагноз и не лечится.
>>530
А почему вы обсуждаете только либеральное? Фургал (посаженный и тоже репрессированный) - ведь не либерал.
мимо (про Навального вкинул)
А почему вы обсуждаете только либеральное? Фургал (посаженный и тоже репрессированный) - ведь не либерал.
мимо (про Навального вкинул)
>>531
Зачем вообще это обсуждать здесь? Я бы и не стал, но тот анон был явно заряжен.
Так он об этом говорил; не слишком, впрочем, явно. Неудобно, наверное...
А что он? ЛДПР как-то отличается от ЕР? Мне это точно не интересно.
вкинул
Нафуя?
Зачем вообще это обсуждать здесь? Я бы и не стал, но тот анон был явно заряжен.
>только либеральное?
Так он об этом говорил; не слишком, впрочем, явно. Неудобно, наверное...
>Фургал
А что он? ЛДПР как-то отличается от ЕР? Мне это точно не интересно.
вкинул
Нафуя?
>>532
Я сделал такое утверждение:
и да, Сократ, говорящий, что философии - нет, - политикой - не занимается (он не участвовал в народных собраниях).
Выше анон написал, что понятие "политика" в данном случае растянули и натянули на всё в природе имеющееся. Но так делать нельзя жеж.
Я сделал такое утверждение:
>Идеология есть, философии - нет (политика умерла вместе с Навальным).
и да, Сократ, говорящий, что философии - нет, - политикой - не занимается (он не участвовал в народных собраниях).
Выше анон написал, что понятие "политика" в данном случае растянули и натянули на всё в природе имеющееся. Но так делать нельзя жеж.
>>532
Это философский разговор, не политический.
Фундаментально структура общества одного отличается от того, у которого есть философы как функция. В России этой функции нет (есть идеологи, но это не философы, и даже не софисты (софисты помогают грамотно писать законы и выступать в парламенте/суде/сенате/совете и т.п. - "софист" в переводе значит "страшно мудрый" (авторитетный)).
>Зачем вообще это обсуждать здесь?
Это философский разговор, не политический.
Фундаментально структура общества одного отличается от того, у которого есть философы как функция. В России этой функции нет (есть идеологи, но это не философы, и даже не софисты (софисты помогают грамотно писать законы и выступать в парламенте/суде/сенате/совете и т.п. - "софист" в переводе значит "страшно мудрый" (авторитетный)).
Можно сказать даже так, в пику Калликлу и Протагору (Фрасимах лишь сделал постановку проблемы справедливости): страна без философии - это просто горница для выращивания биотушек с последующей их эксплуатацией (и сдачей в утиль).
Вот как тут сказано (понимая написанное крайне грубо и вульгарно):
Взаимно воздерживаться от оскорблений, от насилия и эксплуатации, соразмерять свою волю с волею другого - это можно считать в известном грубом смысле добронравием среди индивидуумов, если даны нужные для этого условия (именно, их фактическое сходство по силам и достоинствам и принадлежность к одной корпорации). Но как только мы попробуем взять этот принцип в более широком смысле и по возможности даже сделать его основным принципом общества, то он тотчас же окажется тем, что он и есть, - волей к отрицанию жизни, принципом распадения и гибели. Тут нужно основательно вдуматься в самую суть дела и воздержаться от всякой сентиментальной слабости: сама жизнь по существу своему есть присваивание, нанесение вреда, преодолевание чуждого и более слабого, угнетение, суровость, насильственное навязывание собственных форм, аннексия и по меньшей мере, по мягкой мере, эксплуатация, - но зачем же постоянно употреблять именно такие слова, на которые клевета наложила издревле свою печать? И та корпорация, отдельные члены которой, как сказано ранее, считают себя равными - а это имеет место во всякой здоровой аристократии, - должна сама, если только она представляет собою живой, а не умирающий организм, делать по отношению к другим корпорациям всё то, от чего воздерживаются её члены по отношению друг к другу: она должна быть воплощённой волей к власти, она будет стремиться расти, усиливаться, присваивать, будет стараться достигнуть преобладания, - и всё это не в силу каких-нибудь нравственных или безнравственных принципов, а в силу того, что она живёт и что жизнь и есть воля к власти. Но именно в этом пункте труднее всего сломить общие убеждения европейцев; теперь всюду мечтают, и даже под прикрытием науки, о будущем состоянии общества, лишенном «характера эксплуатации», - это производит на меня такое впечатление, как будто мне обещают изобрести жизнь, которая воздерживалась бы от всяких органических функций. «Эксплуатация» не является принадлежностью испорченного или несовершенного и примитивного общества: она находится в связи с сущностью всего живого, как основная органическая функция, она есть следствие действительной воли к власти, которая именно и есть воля жизни. - Положим, что как теория это новость, - как реальность это изначальный факт всяческой истории; будем же настолько честны по отношению к себе!
Обратной связи у такого общества нет. Абсолютной рефлексии тоже. Куда оно покатится - там оно и "заглохнет". Fin.
Вот как тут сказано (понимая написанное крайне грубо и вульгарно):
Взаимно воздерживаться от оскорблений, от насилия и эксплуатации, соразмерять свою волю с волею другого - это можно считать в известном грубом смысле добронравием среди индивидуумов, если даны нужные для этого условия (именно, их фактическое сходство по силам и достоинствам и принадлежность к одной корпорации). Но как только мы попробуем взять этот принцип в более широком смысле и по возможности даже сделать его основным принципом общества, то он тотчас же окажется тем, что он и есть, - волей к отрицанию жизни, принципом распадения и гибели. Тут нужно основательно вдуматься в самую суть дела и воздержаться от всякой сентиментальной слабости: сама жизнь по существу своему есть присваивание, нанесение вреда, преодолевание чуждого и более слабого, угнетение, суровость, насильственное навязывание собственных форм, аннексия и по меньшей мере, по мягкой мере, эксплуатация, - но зачем же постоянно употреблять именно такие слова, на которые клевета наложила издревле свою печать? И та корпорация, отдельные члены которой, как сказано ранее, считают себя равными - а это имеет место во всякой здоровой аристократии, - должна сама, если только она представляет собою живой, а не умирающий организм, делать по отношению к другим корпорациям всё то, от чего воздерживаются её члены по отношению друг к другу: она должна быть воплощённой волей к власти, она будет стремиться расти, усиливаться, присваивать, будет стараться достигнуть преобладания, - и всё это не в силу каких-нибудь нравственных или безнравственных принципов, а в силу того, что она живёт и что жизнь и есть воля к власти. Но именно в этом пункте труднее всего сломить общие убеждения европейцев; теперь всюду мечтают, и даже под прикрытием науки, о будущем состоянии общества, лишенном «характера эксплуатации», - это производит на меня такое впечатление, как будто мне обещают изобрести жизнь, которая воздерживалась бы от всяких органических функций. «Эксплуатация» не является принадлежностью испорченного или несовершенного и примитивного общества: она находится в связи с сущностью всего живого, как основная органическая функция, она есть следствие действительной воли к власти, которая именно и есть воля жизни. - Положим, что как теория это новость, - как реальность это изначальный факт всяческой истории; будем же настолько честны по отношению к себе!
Обратной связи у такого общества нет. Абсолютной рефлексии тоже. Куда оно покатится - там оно и "заглохнет". Fin.
Можно сказать даже так, в пику Калликлу и Протагору (Фрасимах лишь сделал постановку проблемы справедливости): страна без философии - это просто горница для выращивания биотушек с последующей их эксплуатацией (и сдачей в утиль).
Вот как тут сказано (понимая написанное крайне грубо и вульгарно):
Взаимно воздерживаться от оскорблений, от насилия и эксплуатации, соразмерять свою волю с волею другого - это можно считать в известном грубом смысле добронравием среди индивидуумов, если даны нужные для этого условия (именно, их фактическое сходство по силам и достоинствам и принадлежность к одной корпорации). Но как только мы попробуем взять этот принцип в более широком смысле и по возможности даже сделать его основным принципом общества, то он тотчас же окажется тем, что он и есть, - волей к отрицанию жизни, принципом распадения и гибели. Тут нужно основательно вдуматься в самую суть дела и воздержаться от всякой сентиментальной слабости: сама жизнь по существу своему есть присваивание, нанесение вреда, преодолевание чуждого и более слабого, угнетение, суровость, насильственное навязывание собственных форм, аннексия и по меньшей мере, по мягкой мере, эксплуатация, - но зачем же постоянно употреблять именно такие слова, на которые клевета наложила издревле свою печать? И та корпорация, отдельные члены которой, как сказано ранее, считают себя равными - а это имеет место во всякой здоровой аристократии, - должна сама, если только она представляет собою живой, а не умирающий организм, делать по отношению к другим корпорациям всё то, от чего воздерживаются её члены по отношению друг к другу: она должна быть воплощённой волей к власти, она будет стремиться расти, усиливаться, присваивать, будет стараться достигнуть преобладания, - и всё это не в силу каких-нибудь нравственных или безнравственных принципов, а в силу того, что она живёт и что жизнь и есть воля к власти. Но именно в этом пункте труднее всего сломить общие убеждения европейцев; теперь всюду мечтают, и даже под прикрытием науки, о будущем состоянии общества, лишенном «характера эксплуатации», - это производит на меня такое впечатление, как будто мне обещают изобрести жизнь, которая воздерживалась бы от всяких органических функций. «Эксплуатация» не является принадлежностью испорченного или несовершенного и примитивного общества: она находится в связи с сущностью всего живого, как основная органическая функция, она есть следствие действительной воли к власти, которая именно и есть воля жизни. - Положим, что как теория это новость, - как реальность это изначальный факт всяческой истории; будем же настолько честны по отношению к себе!
Обратной связи у такого общества нет. Абсолютной рефлексии тоже. Куда оно покатится - там оно и "заглохнет". Fin.
Вот как тут сказано (понимая написанное крайне грубо и вульгарно):
Взаимно воздерживаться от оскорблений, от насилия и эксплуатации, соразмерять свою волю с волею другого - это можно считать в известном грубом смысле добронравием среди индивидуумов, если даны нужные для этого условия (именно, их фактическое сходство по силам и достоинствам и принадлежность к одной корпорации). Но как только мы попробуем взять этот принцип в более широком смысле и по возможности даже сделать его основным принципом общества, то он тотчас же окажется тем, что он и есть, - волей к отрицанию жизни, принципом распадения и гибели. Тут нужно основательно вдуматься в самую суть дела и воздержаться от всякой сентиментальной слабости: сама жизнь по существу своему есть присваивание, нанесение вреда, преодолевание чуждого и более слабого, угнетение, суровость, насильственное навязывание собственных форм, аннексия и по меньшей мере, по мягкой мере, эксплуатация, - но зачем же постоянно употреблять именно такие слова, на которые клевета наложила издревле свою печать? И та корпорация, отдельные члены которой, как сказано ранее, считают себя равными - а это имеет место во всякой здоровой аристократии, - должна сама, если только она представляет собою живой, а не умирающий организм, делать по отношению к другим корпорациям всё то, от чего воздерживаются её члены по отношению друг к другу: она должна быть воплощённой волей к власти, она будет стремиться расти, усиливаться, присваивать, будет стараться достигнуть преобладания, - и всё это не в силу каких-нибудь нравственных или безнравственных принципов, а в силу того, что она живёт и что жизнь и есть воля к власти. Но именно в этом пункте труднее всего сломить общие убеждения европейцев; теперь всюду мечтают, и даже под прикрытием науки, о будущем состоянии общества, лишенном «характера эксплуатации», - это производит на меня такое впечатление, как будто мне обещают изобрести жизнь, которая воздерживалась бы от всяких органических функций. «Эксплуатация» не является принадлежностью испорченного или несовершенного и примитивного общества: она находится в связи с сущностью всего живого, как основная органическая функция, она есть следствие действительной воли к власти, которая именно и есть воля жизни. - Положим, что как теория это новость, - как реальность это изначальный факт всяческой истории; будем же настолько честны по отношению к себе!
Обратной связи у такого общества нет. Абсолютной рефлексии тоже. Куда оно покатится - там оно и "заглохнет". Fin.
(Из чего следует что философия как явление - это неотъемлемая часть естественного смысла жизни, в особенности того, который называется развитием (или - "эволюцией").)
И получается, что случай с Навальным - не уникальный, Фургал тоже был репрессирован по ровно той же причине: одна конкретная форма жизни/сознания борется со всеми остальными и нещадно устраняет все возможные проявления роста, развития, накопления власти. Что по своей сути есть - рессентимент.
И раз так - следовательно - у власти в России не "господа", а рабы (на философско-фундаментальном уровне смысла этого слова).
Как минимум - рабы и по Платону, т.к. все тиранизирующие есть суть рабы вожделеющего начала души.
А раз всё сводится (вся жизнь в России) сводится даже не к яростному, а только к вожделеющему началу души и рабству перед ним, то это значит, что политики в России, и философии, - нет и не будет (политика скорее принадлежит к началу яростному, философия - к разумному).
Как минимум - рабы и по Платону, т.к. все тиранизирующие есть суть рабы вожделеющего начала души.
А раз всё сводится (вся жизнь в России) сводится даже не к яростному, а только к вожделеющему началу души и рабству перед ним, то это значит, что политики в России, и философии, - нет и не будет (политика скорее принадлежит к началу яростному, философия - к разумному).
ну и далее выводы человека, который жил при настоящей тирании...
1. Роль добродетели в управлении государством
Тацит подчеркивал, что благополучие государства зависит от добродетели его лидеров.
Он считал, что лидеры должны воплощать в себе такие качества, как справедливость, мудрость и умеренность, чтобы эффективно управлять государством.
2. Необходимость системы сдержек и противовесов
Тацит выступал за создание системы сдержек и противовесов, чтобы предотвратить злоупотребление властью.
Он считал, что ни один человек или группа людей не должны обладать слишком большой властью.
3. Влияние личного характера
Тацит исследовал, как личный характер влияет на общественную жизнь.
Он показал, что личные пороки лидеров могут иметь общественные последствия.
4. Роль этики в лидерстве
Тацит утверждал, что при принятии политических решений следует руководствоваться этическими соображениями.
Он утверждал, что лидеры должны действовать в интересах народа, которым они управляют.
5. Последствия тирании
Тацит изобразил суровые реалии жизни при тираническом режиме.
Он показал, как тирания подавляет творчество, инновации и прогресс.
6. Необходимость гражданской активности
Тацит призывал к активному участию в общественной жизни для сохранения демократии.
Он считал, что граждане обязаны привлекать к ответственности своих лидеров.
7. Опасность самодовольства
Тацит предостерегал от самоуспокоенности перед лицом угроз свободе.
Он утверждал, что бдительность необходима для защиты демократических институтов.
1. Роль добродетели в управлении государством
Тацит подчеркивал, что благополучие государства зависит от добродетели его лидеров.
Он считал, что лидеры должны воплощать в себе такие качества, как справедливость, мудрость и умеренность, чтобы эффективно управлять государством.
2. Необходимость системы сдержек и противовесов
Тацит выступал за создание системы сдержек и противовесов, чтобы предотвратить злоупотребление властью.
Он считал, что ни один человек или группа людей не должны обладать слишком большой властью.
3. Влияние личного характера
Тацит исследовал, как личный характер влияет на общественную жизнь.
Он показал, что личные пороки лидеров могут иметь общественные последствия.
4. Роль этики в лидерстве
Тацит утверждал, что при принятии политических решений следует руководствоваться этическими соображениями.
Он утверждал, что лидеры должны действовать в интересах народа, которым они управляют.
5. Последствия тирании
Тацит изобразил суровые реалии жизни при тираническом режиме.
Он показал, как тирания подавляет творчество, инновации и прогресс.
6. Необходимость гражданской активности
Тацит призывал к активному участию в общественной жизни для сохранения демократии.
Он считал, что граждане обязаны привлекать к ответственности своих лидеров.
7. Опасность самодовольства
Тацит предостерегал от самоуспокоенности перед лицом угроз свободе.
Он утверждал, что бдительность необходима для защиты демократических институтов.
ну и далее выводы человека, который жил при настоящей тирании...
1. Роль добродетели в управлении государством
Тацит подчеркивал, что благополучие государства зависит от добродетели его лидеров.
Он считал, что лидеры должны воплощать в себе такие качества, как справедливость, мудрость и умеренность, чтобы эффективно управлять государством.
2. Необходимость системы сдержек и противовесов
Тацит выступал за создание системы сдержек и противовесов, чтобы предотвратить злоупотребление властью.
Он считал, что ни один человек или группа людей не должны обладать слишком большой властью.
3. Влияние личного характера
Тацит исследовал, как личный характер влияет на общественную жизнь.
Он показал, что личные пороки лидеров могут иметь общественные последствия.
4. Роль этики в лидерстве
Тацит утверждал, что при принятии политических решений следует руководствоваться этическими соображениями.
Он утверждал, что лидеры должны действовать в интересах народа, которым они управляют.
5. Последствия тирании
Тацит изобразил суровые реалии жизни при тираническом режиме.
Он показал, как тирания подавляет творчество, инновации и прогресс.
6. Необходимость гражданской активности
Тацит призывал к активному участию в общественной жизни для сохранения демократии.
Он считал, что граждане обязаны привлекать к ответственности своих лидеров.
7. Опасность самодовольства
Тацит предостерегал от самоуспокоенности перед лицом угроз свободе.
Он утверждал, что бдительность необходима для защиты демократических институтов.
1. Роль добродетели в управлении государством
Тацит подчеркивал, что благополучие государства зависит от добродетели его лидеров.
Он считал, что лидеры должны воплощать в себе такие качества, как справедливость, мудрость и умеренность, чтобы эффективно управлять государством.
2. Необходимость системы сдержек и противовесов
Тацит выступал за создание системы сдержек и противовесов, чтобы предотвратить злоупотребление властью.
Он считал, что ни один человек или группа людей не должны обладать слишком большой властью.
3. Влияние личного характера
Тацит исследовал, как личный характер влияет на общественную жизнь.
Он показал, что личные пороки лидеров могут иметь общественные последствия.
4. Роль этики в лидерстве
Тацит утверждал, что при принятии политических решений следует руководствоваться этическими соображениями.
Он утверждал, что лидеры должны действовать в интересах народа, которым они управляют.
5. Последствия тирании
Тацит изобразил суровые реалии жизни при тираническом режиме.
Он показал, как тирания подавляет творчество, инновации и прогресс.
6. Необходимость гражданской активности
Тацит призывал к активному участию в общественной жизни для сохранения демократии.
Он считал, что граждане обязаны привлекать к ответственности своих лидеров.
7. Опасность самодовольства
Тацит предостерегал от самоуспокоенности перед лицом угроз свободе.
Он утверждал, что бдительность необходима для защиты демократических институтов.
Короче, Россия - это тупик. Политический. Философский. Эволюционный. Монархический. Географический. "Геополитический" (какое дурацкое слово).
Как ни зайди.
Удобное место, чтобы дохнуть, не удобное, чтобы действительно жить.
Как ни зайди.
Удобное место, чтобы дохнуть, не удобное, чтобы действительно жить.
И всякие явления по типу "инфантилизм" (которые часто приписывают как мужчинам, так и женщинам, так и поколению альфа, и Z, и всем подряд (молодым)) есть суть явления непосредственно с этим связанные. Сугубо философски жизнь есть инстинкт роста, устойчивости, накопления сил, власти ("где недостаёт воли к власти, там упадок"). Следовательно, "взросление" есть процесс накопления власти. Там, где накоплению власти ставится тормоз - там "взросление" (а именно - maturation, развитие) останавливается и начинается упадок.
Следовательно, схема государства тираническая есть в своей основе - дефективная и заведомо глупая (т.к. в конечном счёте наверху оказываются инфантилы по типу Нерона (я знаю, что это может быть политически ангажированный "портрет", нарисованный его оппонентами, но смысл остаётся тем же), то есть - слабые, рабы, - кто не должен быть у (политической) власти). (Когда как "либеральная" - не такая уж и "человечная" (может быть даже дикая, как Дикий Запад), - но вместе с тем - служащая - жизни?)
И сколько она продержится без хорошей структуры отбора и подготовки людей, работы с человеческим - это большой вопрос. То есть вопрос её падения - это вопрос времени.
Это относится не только к России. Япония тоже подпадает под такую "раздачу" (в ней очень распространена культура инфантилизации населения, ослабления его - и это слова не мои, а японцев-эмигрантов (в США)).
Следовательно, схема государства тираническая есть в своей основе - дефективная и заведомо глупая (т.к. в конечном счёте наверху оказываются инфантилы по типу Нерона (я знаю, что это может быть политически ангажированный "портрет", нарисованный его оппонентами, но смысл остаётся тем же), то есть - слабые, рабы, - кто не должен быть у (политической) власти). (Когда как "либеральная" - не такая уж и "человечная" (может быть даже дикая, как Дикий Запад), - но вместе с тем - служащая - жизни?)
И сколько она продержится без хорошей структуры отбора и подготовки людей, работы с человеческим - это большой вопрос. То есть вопрос её падения - это вопрос времени.
Это относится не только к России. Япония тоже подпадает под такую "раздачу" (в ней очень распространена культура инфантилизации населения, ослабления его - и это слова не мои, а японцев-эмигрантов (в США)).
Итого - если жизнь в России и блёклая - это следствие глупости и неразвитости "насильников", "царей". Но не мира и не жизни в целом. (Противопример - Македонский был тираном, но был философски развитым человеком.)
Dixi.
Dixi.
Что хорошо? - Всё, что повышает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть.
Что дурно? - Всё, что происходит из слабости.
Что есть счастье? - Чувство растущей власти, чувство преодолеваемого противодействия.
Не удовлетворённость, но стремление к власти, не мир вообще, но война, не добродетель, но полнота способностей (добродетель в стиле Ренессанс, virtu, добродетель, свободная от моралина).
Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно ещё помочь в этом.
Что вреднее всякого порока? - Деятельное сострадание ко всем неудачникам и слабым - христианство.
Дионисовский дифирамб побуждает человека к высшему подъему всех его способностей символизации; нечто еще никогда не испытанное ищет своего выражения – уничтожение покрывала Майи, единство бытия как гений рода и даже самой природы. Глубина природы должна найти себе теперь символическое выражение; необходим новый мир символов – сначала телесная символика во всей ее полноте, не только символика уст, лица, слова, но и целостный, ритмизирующий все члены тела плясовой жест. Затем в ритмике, динамике и гармонии внезапно и порывисто вырастают другие символические силы, силы музыки. Чтобы воспринять это общее освобождение всех сил символизации от оков, человек должен был уже добраться до той вершины самовыражения, которая стремится символически выявить себя в указанных силах: стало быть, дифирамбический служитель Диониса может быть понят лишь себе подобным! С каким изумлением должны были взирать на него аполлоновские греки! С изумлением тем большим, что к нему примешивалось жуткое сознание: все это, в сущности, не так уж и чуждо им самим, а их аполлоновское сознание – лишь покрывало, скрывающее от них этот дионисовский мир.
Я пользуюсь термином «Принцип достаточности философии» (ПДФ), чтобы представить философию как детскую болезнь мысли, находящейся на стадии зеркала и нарциссистского ощущения всемогущества.
Поскольку это (философия) мысль, которая еще не достигла стадии взрослости, совершенно очевидно, что она должна быть преобразована. Наука о ней её не уничтожит — аналогично тому, как психоанализ не уничтожает в нас ребёнка, но преобразует его недозрелые сексуальные интерпретации, дабы проявить в индивиде родовое, - "гений" его рода.
Гений сердца, свойственный тому великому Таинственному, тому богу-искусителю и прирожденному крысолову совестей, чей голос способен проникать в самое преисподнюю каждой души, кто не скажет слова, не бросит взгляда без скрытого намерения соблазнить, кто обладает мастерским умением казаться - и не тем, что он есть, а тем, что может побудить его последователей все более и более приближаться к нему, проникаться все более и более глубоким и сильным влечением следовать за ним; гений сердца, который заставляет все громкое и самодовольное молчать и прислушиваться, который полирует шероховатые души, давая им отведать нового желанья, - быть неподвижными, как зеркало, чтобы в них отражалось глубокое небо; гений сердца, который научает неловкую и слишком торопкую руку брать медленнее и нежнее; который угадывает скрытое и забытое сокровище, каплю благости и сладостной гениальности под темным толстым льдом и является волшебным жезлом для каждой крупицы золота, издавна погребенной в своей темнице под илом и песком; гений сердца, после соприкосновения с которым каждый уходит от него богаче, но не осыпанный милостями и пораженный неожиданностью, не осчастливленный и подавленный чужими благами, а богаче самим собою, новее для самого себя, чем прежде, раскрывшийся, обвеянный теплым ветром, который подслушал все его тайны, менее уверенный, быть может, более нежный, хрупкий, надломленный, но полный надежд, которым еще нет названья, полный новых желаний и стремлений с их приливами и отливами... но что я делаю, друзья мои? О ком говорю я вам? Неужели я так забылся, что даже не назвал его имени? Но разве вы уже сами не догадались, кто этот загадочный дух и бог, которого нужно хвалить таким образом. Как случается с каждым, кто с детских лет постоянно находился в пути и на чужбине, так случилось и со мной: много странных и небезопасных духов перебегало мне дорогу, главным же образом и чаще всего тот, о котором я только что говорил, не кто иной, как бог Дионис, этот великий и двуликий бог-искуситель, которому, как вы знаете, я некогда от всего сердца и с полным благоговением посвятил моих первенцев ( - будучи, как мне кажется, последним из тех, кто приносил ему жертвы: ибо я не встретил ни одного человека, который понял бы, что сделал я тогда). Тем временем я узнал многое, слишком многое о философии этого бога и, как сказано, из его собственных уст, - я, последний ученик и посвященный бога Диониса, - так не имею ли я, наконец, права дать вам, моим друзьям, насколько это мне дозволено, отведать кое-что из этой философии? Разумеется, говорить при этом нужно вполголоса: ибо дело идет здесь о чем-то тайном, новом, чуждом, удивительном, зловещем. Уже то обстоятельство, что Дионис - философ и что, стало быть, и боги философствуют, кажется мне новостью, и новостью довольно коварной, которая, быть может, должна возбудить недоверие именно среди философов, - в вас же, друзья мои, она встретит уже меньше противодействия, если только она явится своевременно, а не слишком поздно: ибо, как мне донесли, вы нынче не очень-то верите в Бога и в богов. Но может быть, в своем откровенном рассказе я зайду дальше, чем допускают строгие привычки вашего слуха? При подобных диалогах названный бог заходил дальше, гораздо дальше, и был всегда намного впереди меня... Если бы это было дозволено, то я стал бы даже, по обычаю людей, называть его великолепными именами и приписывать ему всякие добродетели, я стал бы превозносить его мужество в исследованиях и открытиях, его смелую честность, правдивость и любовь к мудрости. Но вся эта достопочтенная ветошь и пышность вовсе не нужна такому богу. «Оставь это для себя, для тебе подобных и для тех, кому еще это нужно! - сказал бы он. - У меня же нет никакого основания прикрывать мою наготу!» - Понятно: может быть, у такого божества и философа нет стыда? - Раз он сказал вот что: «порою мне нравятся люди, - и при этом он подмигнул на Ариадну, которая была тут же, - человек, на мои взгляд, симпатичное, храброе, изобретательное животное, которому нет подобного на земле; ему не страшны никакие лабиринты. Я люблю его и часто думаю о том, как бы мне еще улучшить его и сделать сильнее, злее и глубже». - «Сильнее, злее и глубже?» - спросил я с ужасом. «Да, - сказал он еще раз, - сильнее, злее и глубже; а также прекраснее» - и тут бог-искуситель улыбнулся своей халкионической улыбкой, точно он изрек что-то очаровательно учтивое. Вы видите, у этого божества отсутствует не только стыд; многое заставляет вообще предполагать, что боги в целом могли бы поучиться кое-чему у нас, людей. Мы, люди, - человечнее...
Что дурно? - Всё, что происходит из слабости.
Что есть счастье? - Чувство растущей власти, чувство преодолеваемого противодействия.
Не удовлетворённость, но стремление к власти, не мир вообще, но война, не добродетель, но полнота способностей (добродетель в стиле Ренессанс, virtu, добродетель, свободная от моралина).
Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно ещё помочь в этом.
Что вреднее всякого порока? - Деятельное сострадание ко всем неудачникам и слабым - христианство.
Дионисовский дифирамб побуждает человека к высшему подъему всех его способностей символизации; нечто еще никогда не испытанное ищет своего выражения – уничтожение покрывала Майи, единство бытия как гений рода и даже самой природы. Глубина природы должна найти себе теперь символическое выражение; необходим новый мир символов – сначала телесная символика во всей ее полноте, не только символика уст, лица, слова, но и целостный, ритмизирующий все члены тела плясовой жест. Затем в ритмике, динамике и гармонии внезапно и порывисто вырастают другие символические силы, силы музыки. Чтобы воспринять это общее освобождение всех сил символизации от оков, человек должен был уже добраться до той вершины самовыражения, которая стремится символически выявить себя в указанных силах: стало быть, дифирамбический служитель Диониса может быть понят лишь себе подобным! С каким изумлением должны были взирать на него аполлоновские греки! С изумлением тем большим, что к нему примешивалось жуткое сознание: все это, в сущности, не так уж и чуждо им самим, а их аполлоновское сознание – лишь покрывало, скрывающее от них этот дионисовский мир.
Я пользуюсь термином «Принцип достаточности философии» (ПДФ), чтобы представить философию как детскую болезнь мысли, находящейся на стадии зеркала и нарциссистского ощущения всемогущества.
Поскольку это (философия) мысль, которая еще не достигла стадии взрослости, совершенно очевидно, что она должна быть преобразована. Наука о ней её не уничтожит — аналогично тому, как психоанализ не уничтожает в нас ребёнка, но преобразует его недозрелые сексуальные интерпретации, дабы проявить в индивиде родовое, - "гений" его рода.
Гений сердца, свойственный тому великому Таинственному, тому богу-искусителю и прирожденному крысолову совестей, чей голос способен проникать в самое преисподнюю каждой души, кто не скажет слова, не бросит взгляда без скрытого намерения соблазнить, кто обладает мастерским умением казаться - и не тем, что он есть, а тем, что может побудить его последователей все более и более приближаться к нему, проникаться все более и более глубоким и сильным влечением следовать за ним; гений сердца, который заставляет все громкое и самодовольное молчать и прислушиваться, который полирует шероховатые души, давая им отведать нового желанья, - быть неподвижными, как зеркало, чтобы в них отражалось глубокое небо; гений сердца, который научает неловкую и слишком торопкую руку брать медленнее и нежнее; который угадывает скрытое и забытое сокровище, каплю благости и сладостной гениальности под темным толстым льдом и является волшебным жезлом для каждой крупицы золота, издавна погребенной в своей темнице под илом и песком; гений сердца, после соприкосновения с которым каждый уходит от него богаче, но не осыпанный милостями и пораженный неожиданностью, не осчастливленный и подавленный чужими благами, а богаче самим собою, новее для самого себя, чем прежде, раскрывшийся, обвеянный теплым ветром, который подслушал все его тайны, менее уверенный, быть может, более нежный, хрупкий, надломленный, но полный надежд, которым еще нет названья, полный новых желаний и стремлений с их приливами и отливами... но что я делаю, друзья мои? О ком говорю я вам? Неужели я так забылся, что даже не назвал его имени? Но разве вы уже сами не догадались, кто этот загадочный дух и бог, которого нужно хвалить таким образом. Как случается с каждым, кто с детских лет постоянно находился в пути и на чужбине, так случилось и со мной: много странных и небезопасных духов перебегало мне дорогу, главным же образом и чаще всего тот, о котором я только что говорил, не кто иной, как бог Дионис, этот великий и двуликий бог-искуситель, которому, как вы знаете, я некогда от всего сердца и с полным благоговением посвятил моих первенцев ( - будучи, как мне кажется, последним из тех, кто приносил ему жертвы: ибо я не встретил ни одного человека, который понял бы, что сделал я тогда). Тем временем я узнал многое, слишком многое о философии этого бога и, как сказано, из его собственных уст, - я, последний ученик и посвященный бога Диониса, - так не имею ли я, наконец, права дать вам, моим друзьям, насколько это мне дозволено, отведать кое-что из этой философии? Разумеется, говорить при этом нужно вполголоса: ибо дело идет здесь о чем-то тайном, новом, чуждом, удивительном, зловещем. Уже то обстоятельство, что Дионис - философ и что, стало быть, и боги философствуют, кажется мне новостью, и новостью довольно коварной, которая, быть может, должна возбудить недоверие именно среди философов, - в вас же, друзья мои, она встретит уже меньше противодействия, если только она явится своевременно, а не слишком поздно: ибо, как мне донесли, вы нынче не очень-то верите в Бога и в богов. Но может быть, в своем откровенном рассказе я зайду дальше, чем допускают строгие привычки вашего слуха? При подобных диалогах названный бог заходил дальше, гораздо дальше, и был всегда намного впереди меня... Если бы это было дозволено, то я стал бы даже, по обычаю людей, называть его великолепными именами и приписывать ему всякие добродетели, я стал бы превозносить его мужество в исследованиях и открытиях, его смелую честность, правдивость и любовь к мудрости. Но вся эта достопочтенная ветошь и пышность вовсе не нужна такому богу. «Оставь это для себя, для тебе подобных и для тех, кому еще это нужно! - сказал бы он. - У меня же нет никакого основания прикрывать мою наготу!» - Понятно: может быть, у такого божества и философа нет стыда? - Раз он сказал вот что: «порою мне нравятся люди, - и при этом он подмигнул на Ариадну, которая была тут же, - человек, на мои взгляд, симпатичное, храброе, изобретательное животное, которому нет подобного на земле; ему не страшны никакие лабиринты. Я люблю его и часто думаю о том, как бы мне еще улучшить его и сделать сильнее, злее и глубже». - «Сильнее, злее и глубже?» - спросил я с ужасом. «Да, - сказал он еще раз, - сильнее, злее и глубже; а также прекраснее» - и тут бог-искуситель улыбнулся своей халкионической улыбкой, точно он изрек что-то очаровательно учтивое. Вы видите, у этого божества отсутствует не только стыд; многое заставляет вообще предполагать, что боги в целом могли бы поучиться кое-чему у нас, людей. Мы, люди, - человечнее...
Что хорошо? - Всё, что повышает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть.
Что дурно? - Всё, что происходит из слабости.
Что есть счастье? - Чувство растущей власти, чувство преодолеваемого противодействия.
Не удовлетворённость, но стремление к власти, не мир вообще, но война, не добродетель, но полнота способностей (добродетель в стиле Ренессанс, virtu, добродетель, свободная от моралина).
Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно ещё помочь в этом.
Что вреднее всякого порока? - Деятельное сострадание ко всем неудачникам и слабым - христианство.
Дионисовский дифирамб побуждает человека к высшему подъему всех его способностей символизации; нечто еще никогда не испытанное ищет своего выражения – уничтожение покрывала Майи, единство бытия как гений рода и даже самой природы. Глубина природы должна найти себе теперь символическое выражение; необходим новый мир символов – сначала телесная символика во всей ее полноте, не только символика уст, лица, слова, но и целостный, ритмизирующий все члены тела плясовой жест. Затем в ритмике, динамике и гармонии внезапно и порывисто вырастают другие символические силы, силы музыки. Чтобы воспринять это общее освобождение всех сил символизации от оков, человек должен был уже добраться до той вершины самовыражения, которая стремится символически выявить себя в указанных силах: стало быть, дифирамбический служитель Диониса может быть понят лишь себе подобным! С каким изумлением должны были взирать на него аполлоновские греки! С изумлением тем большим, что к нему примешивалось жуткое сознание: все это, в сущности, не так уж и чуждо им самим, а их аполлоновское сознание – лишь покрывало, скрывающее от них этот дионисовский мир.
Я пользуюсь термином «Принцип достаточности философии» (ПДФ), чтобы представить философию как детскую болезнь мысли, находящейся на стадии зеркала и нарциссистского ощущения всемогущества.
Поскольку это (философия) мысль, которая еще не достигла стадии взрослости, совершенно очевидно, что она должна быть преобразована. Наука о ней её не уничтожит — аналогично тому, как психоанализ не уничтожает в нас ребёнка, но преобразует его недозрелые сексуальные интерпретации, дабы проявить в индивиде родовое, - "гений" его рода.
Гений сердца, свойственный тому великому Таинственному, тому богу-искусителю и прирожденному крысолову совестей, чей голос способен проникать в самое преисподнюю каждой души, кто не скажет слова, не бросит взгляда без скрытого намерения соблазнить, кто обладает мастерским умением казаться - и не тем, что он есть, а тем, что может побудить его последователей все более и более приближаться к нему, проникаться все более и более глубоким и сильным влечением следовать за ним; гений сердца, который заставляет все громкое и самодовольное молчать и прислушиваться, который полирует шероховатые души, давая им отведать нового желанья, - быть неподвижными, как зеркало, чтобы в них отражалось глубокое небо; гений сердца, который научает неловкую и слишком торопкую руку брать медленнее и нежнее; который угадывает скрытое и забытое сокровище, каплю благости и сладостной гениальности под темным толстым льдом и является волшебным жезлом для каждой крупицы золота, издавна погребенной в своей темнице под илом и песком; гений сердца, после соприкосновения с которым каждый уходит от него богаче, но не осыпанный милостями и пораженный неожиданностью, не осчастливленный и подавленный чужими благами, а богаче самим собою, новее для самого себя, чем прежде, раскрывшийся, обвеянный теплым ветром, который подслушал все его тайны, менее уверенный, быть может, более нежный, хрупкий, надломленный, но полный надежд, которым еще нет названья, полный новых желаний и стремлений с их приливами и отливами... но что я делаю, друзья мои? О ком говорю я вам? Неужели я так забылся, что даже не назвал его имени? Но разве вы уже сами не догадались, кто этот загадочный дух и бог, которого нужно хвалить таким образом. Как случается с каждым, кто с детских лет постоянно находился в пути и на чужбине, так случилось и со мной: много странных и небезопасных духов перебегало мне дорогу, главным же образом и чаще всего тот, о котором я только что говорил, не кто иной, как бог Дионис, этот великий и двуликий бог-искуситель, которому, как вы знаете, я некогда от всего сердца и с полным благоговением посвятил моих первенцев ( - будучи, как мне кажется, последним из тех, кто приносил ему жертвы: ибо я не встретил ни одного человека, который понял бы, что сделал я тогда). Тем временем я узнал многое, слишком многое о философии этого бога и, как сказано, из его собственных уст, - я, последний ученик и посвященный бога Диониса, - так не имею ли я, наконец, права дать вам, моим друзьям, насколько это мне дозволено, отведать кое-что из этой философии? Разумеется, говорить при этом нужно вполголоса: ибо дело идет здесь о чем-то тайном, новом, чуждом, удивительном, зловещем. Уже то обстоятельство, что Дионис - философ и что, стало быть, и боги философствуют, кажется мне новостью, и новостью довольно коварной, которая, быть может, должна возбудить недоверие именно среди философов, - в вас же, друзья мои, она встретит уже меньше противодействия, если только она явится своевременно, а не слишком поздно: ибо, как мне донесли, вы нынче не очень-то верите в Бога и в богов. Но может быть, в своем откровенном рассказе я зайду дальше, чем допускают строгие привычки вашего слуха? При подобных диалогах названный бог заходил дальше, гораздо дальше, и был всегда намного впереди меня... Если бы это было дозволено, то я стал бы даже, по обычаю людей, называть его великолепными именами и приписывать ему всякие добродетели, я стал бы превозносить его мужество в исследованиях и открытиях, его смелую честность, правдивость и любовь к мудрости. Но вся эта достопочтенная ветошь и пышность вовсе не нужна такому богу. «Оставь это для себя, для тебе подобных и для тех, кому еще это нужно! - сказал бы он. - У меня же нет никакого основания прикрывать мою наготу!» - Понятно: может быть, у такого божества и философа нет стыда? - Раз он сказал вот что: «порою мне нравятся люди, - и при этом он подмигнул на Ариадну, которая была тут же, - человек, на мои взгляд, симпатичное, храброе, изобретательное животное, которому нет подобного на земле; ему не страшны никакие лабиринты. Я люблю его и часто думаю о том, как бы мне еще улучшить его и сделать сильнее, злее и глубже». - «Сильнее, злее и глубже?» - спросил я с ужасом. «Да, - сказал он еще раз, - сильнее, злее и глубже; а также прекраснее» - и тут бог-искуситель улыбнулся своей халкионической улыбкой, точно он изрек что-то очаровательно учтивое. Вы видите, у этого божества отсутствует не только стыд; многое заставляет вообще предполагать, что боги в целом могли бы поучиться кое-чему у нас, людей. Мы, люди, - человечнее...
Что дурно? - Всё, что происходит из слабости.
Что есть счастье? - Чувство растущей власти, чувство преодолеваемого противодействия.
Не удовлетворённость, но стремление к власти, не мир вообще, но война, не добродетель, но полнота способностей (добродетель в стиле Ренессанс, virtu, добродетель, свободная от моралина).
Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно ещё помочь в этом.
Что вреднее всякого порока? - Деятельное сострадание ко всем неудачникам и слабым - христианство.
Дионисовский дифирамб побуждает человека к высшему подъему всех его способностей символизации; нечто еще никогда не испытанное ищет своего выражения – уничтожение покрывала Майи, единство бытия как гений рода и даже самой природы. Глубина природы должна найти себе теперь символическое выражение; необходим новый мир символов – сначала телесная символика во всей ее полноте, не только символика уст, лица, слова, но и целостный, ритмизирующий все члены тела плясовой жест. Затем в ритмике, динамике и гармонии внезапно и порывисто вырастают другие символические силы, силы музыки. Чтобы воспринять это общее освобождение всех сил символизации от оков, человек должен был уже добраться до той вершины самовыражения, которая стремится символически выявить себя в указанных силах: стало быть, дифирамбический служитель Диониса может быть понят лишь себе подобным! С каким изумлением должны были взирать на него аполлоновские греки! С изумлением тем большим, что к нему примешивалось жуткое сознание: все это, в сущности, не так уж и чуждо им самим, а их аполлоновское сознание – лишь покрывало, скрывающее от них этот дионисовский мир.
Я пользуюсь термином «Принцип достаточности философии» (ПДФ), чтобы представить философию как детскую болезнь мысли, находящейся на стадии зеркала и нарциссистского ощущения всемогущества.
Поскольку это (философия) мысль, которая еще не достигла стадии взрослости, совершенно очевидно, что она должна быть преобразована. Наука о ней её не уничтожит — аналогично тому, как психоанализ не уничтожает в нас ребёнка, но преобразует его недозрелые сексуальные интерпретации, дабы проявить в индивиде родовое, - "гений" его рода.
Гений сердца, свойственный тому великому Таинственному, тому богу-искусителю и прирожденному крысолову совестей, чей голос способен проникать в самое преисподнюю каждой души, кто не скажет слова, не бросит взгляда без скрытого намерения соблазнить, кто обладает мастерским умением казаться - и не тем, что он есть, а тем, что может побудить его последователей все более и более приближаться к нему, проникаться все более и более глубоким и сильным влечением следовать за ним; гений сердца, который заставляет все громкое и самодовольное молчать и прислушиваться, который полирует шероховатые души, давая им отведать нового желанья, - быть неподвижными, как зеркало, чтобы в них отражалось глубокое небо; гений сердца, который научает неловкую и слишком торопкую руку брать медленнее и нежнее; который угадывает скрытое и забытое сокровище, каплю благости и сладостной гениальности под темным толстым льдом и является волшебным жезлом для каждой крупицы золота, издавна погребенной в своей темнице под илом и песком; гений сердца, после соприкосновения с которым каждый уходит от него богаче, но не осыпанный милостями и пораженный неожиданностью, не осчастливленный и подавленный чужими благами, а богаче самим собою, новее для самого себя, чем прежде, раскрывшийся, обвеянный теплым ветром, который подслушал все его тайны, менее уверенный, быть может, более нежный, хрупкий, надломленный, но полный надежд, которым еще нет названья, полный новых желаний и стремлений с их приливами и отливами... но что я делаю, друзья мои? О ком говорю я вам? Неужели я так забылся, что даже не назвал его имени? Но разве вы уже сами не догадались, кто этот загадочный дух и бог, которого нужно хвалить таким образом. Как случается с каждым, кто с детских лет постоянно находился в пути и на чужбине, так случилось и со мной: много странных и небезопасных духов перебегало мне дорогу, главным же образом и чаще всего тот, о котором я только что говорил, не кто иной, как бог Дионис, этот великий и двуликий бог-искуситель, которому, как вы знаете, я некогда от всего сердца и с полным благоговением посвятил моих первенцев ( - будучи, как мне кажется, последним из тех, кто приносил ему жертвы: ибо я не встретил ни одного человека, который понял бы, что сделал я тогда). Тем временем я узнал многое, слишком многое о философии этого бога и, как сказано, из его собственных уст, - я, последний ученик и посвященный бога Диониса, - так не имею ли я, наконец, права дать вам, моим друзьям, насколько это мне дозволено, отведать кое-что из этой философии? Разумеется, говорить при этом нужно вполголоса: ибо дело идет здесь о чем-то тайном, новом, чуждом, удивительном, зловещем. Уже то обстоятельство, что Дионис - философ и что, стало быть, и боги философствуют, кажется мне новостью, и новостью довольно коварной, которая, быть может, должна возбудить недоверие именно среди философов, - в вас же, друзья мои, она встретит уже меньше противодействия, если только она явится своевременно, а не слишком поздно: ибо, как мне донесли, вы нынче не очень-то верите в Бога и в богов. Но может быть, в своем откровенном рассказе я зайду дальше, чем допускают строгие привычки вашего слуха? При подобных диалогах названный бог заходил дальше, гораздо дальше, и был всегда намного впереди меня... Если бы это было дозволено, то я стал бы даже, по обычаю людей, называть его великолепными именами и приписывать ему всякие добродетели, я стал бы превозносить его мужество в исследованиях и открытиях, его смелую честность, правдивость и любовь к мудрости. Но вся эта достопочтенная ветошь и пышность вовсе не нужна такому богу. «Оставь это для себя, для тебе подобных и для тех, кому еще это нужно! - сказал бы он. - У меня же нет никакого основания прикрывать мою наготу!» - Понятно: может быть, у такого божества и философа нет стыда? - Раз он сказал вот что: «порою мне нравятся люди, - и при этом он подмигнул на Ариадну, которая была тут же, - человек, на мои взгляд, симпатичное, храброе, изобретательное животное, которому нет подобного на земле; ему не страшны никакие лабиринты. Я люблю его и часто думаю о том, как бы мне еще улучшить его и сделать сильнее, злее и глубже». - «Сильнее, злее и глубже?» - спросил я с ужасом. «Да, - сказал он еще раз, - сильнее, злее и глубже; а также прекраснее» - и тут бог-искуситель улыбнулся своей халкионической улыбкой, точно он изрек что-то очаровательно учтивое. Вы видите, у этого божества отсутствует не только стыд; многое заставляет вообще предполагать, что боги в целом могли бы поучиться кое-чему у нас, людей. Мы, люди, - человечнее...
Сфера поэзии лежит не вне пределов мира, как фантастическая невозможность, порожденная поэтически настроенной головой: она стремится быть чем-то прямо противоположным, неприкрашенным выражением истины, и оттого-то и должна сбрасывать с себя лживый наряд мнимой действительности человека культуры. Контраст этой подлинной истины природы и выдающей себя за единственную реальность ложью культуры подобен контрасту между вечным ядром вещей, вещью самой по себе, и всей совокупностью мира явлений: и как трагедия с ее метафизическим утешением указывает на вечную жизнь этого ядра бытия при непрестанном уничтожении явлений, так уже и символика сатировского хора выражает в подобии это изначальное соотношение между вещью самой по себе и явлением. Упомянутый идиллический пастух, созданный современными людьми, представляет лишь точный сколок суммы книжных иллюзий, принимаемых ими за природу; дионисовский грек ищет истины и природы в ее высшей мощи – он чувствует себя превращенным в сатира.
Ничто не может быть достовернее, чем то, что поэт только тогда и поэт, если видит себя окруженным образами, живущими и действующими перед его глазами, и созерцает их сокровеннейшую сущность. Ввиду одной характерной для наших современных способностей слабости мы склонны к излишней сложности и отвлеченности, представляя себе эстетический прафеномен. Для подлинного поэта метафора – не риторическая фигура, но замещающий образ, который действительно витает перед ним, заменяя собой понятие. Характер для него есть не нечто целое, сложенное из отдельных собранных вместе черт, но неотступно стоящая перед его глазами живая личность, отличающаяся от подобного же видения живописца лишь непрерывностью своей продолжающейся жизни и деятельности. Почему описания Гомера так превосходят своей наглядностью описания других поэтов? Потому что он больше глядит. Мы говорим о поэзии так абстрактно именно потому, что все мы обычно плохие поэты. В сущности, эстетический феномен прост; надо только иметь способность постоянно видеть перед собой живую игру и жить непрестанно окруженным толпою духов – при этом условии будешь поэтом; стоит только почувствовать стремление претворять себя в различные образы и говорить из других душ и тел – и будешь драматургом.
Здесь происходит нечто другое, чем с рапсодом, который не сливается со своими образами, но, подобно живописцу, видит их вне себя созерцающим оком; здесь налицо отказ от своей индивидуальности через погружение в чужую природу. И при этом названный феномен проявляет себя эпидемически: заколдованной таким образом чувствует себя целая толпа. Поэтому дифирамб по существу своему отличен от всякого другого хорового пения. Девы, торжественно шествующие с ветвями лавра в руках к храму Аполлона и поющие при этом торжественную песнь, остаются тем, что они есть, и сохраняют свои гражданские имена; дифирамбический хор есть хор преображенных, причем их гражданское прошлое, их социальное положение совершенно забываются. Они стали вневременными, вне всяких сфер общества живущими служителями своего бога.
Что означает введенная мною в эстетику антитеза аполлонического и дионисического, если понимать их как виды опьянения? – Аполлоническое опьянение держит в состоянии возбуждения прежде всего глаз, так что он обретает способность к видениям. Живописец, пластик, эпический поэт – визионеры par excellence. В дионисическом состоянии, напротив, возбуждена и усилена вся система аффектов: так что она разом разряжает все свои средства выражения, выказывая одновременно силу изображения, подражания, преображения, превращения, всякого вида мимику и актерство. Ключевой остается легкость метаморфоза, неспособность не реагировать (подобно некоторым истеричным субъектам, которые также, по первому знаку, входят во всякую роль). Для дионисического человека невозможно не поддаться какому-либо внушению, он не проглядит ни единого знака аффекта, он наделен наивысшей степенью понимающего и угадывающего инстинкта, равно как и наивысшей степенью искусства передачи. Он залезает в любую шкуру, в любой аффект: он постоянно преображается. – Музыка, как мы ее сегодня понимаем, есть как бы общее возбуждение и разрядка аффектов, и все же это лишь остаток гораздо более полного мира выражений аффекта, лишь residuum дионисического гистрионизма. Чтобы музыка стала возможной как обособленное искусство, заставили умолкнуть немало чувств, прежде всего мускульное чувство (по крайней мере относительно: ибо всякий ритм в известной степени еще говорит нашим мускулам); так что человек уже не воспроизводит и не изображает тотчас в лицах все то, что он чувствует. Тем не менее это – подлинно нормальное дионисическое состояние, во всяком случае первозданное состояние; музыка есть его долго достигавшаяся, в ущерб близкородственным способностям, спецификация.
Актер, мим, танцор, музыкант, лирик глубоко родственны по своим инстинктам и по сути являются одним целым, но постепенно они специализировались и отделились друг от друга – доходя даже до противоречия. Лирик дольше всего составлял одно целое с музыкантом, актер с танцором. – Зодчий не представляет собою ни дионисического, ни аполлонического состояния: тут перед нами великий волевой акт, воля, сдвигающая горы, опьянение великой воли, жаждущей искусства. Зодчих всегда вдохновляли самые могущественные люди; зодчий всегда находился под внушением власти. В архитектурном произведении должна воплощаться гордость, победа над тяжестью, воля к власти; архитектура есть нечто вроде красноречия власти, вылившееся в формах, то убеждающего, даже льстящего, то исключительно повелевающего. Высшее чувство власти и уверенности выражается в тех вещах, которые обладают великим стилем. Власть, которой уже не нужны подтверждения; которая пренебрегает тем, чтобы нравиться; которая с трудом отвечает; которая не чувствует рядом с собой свидетелей; которая живет без тени сознания того, что ей могут противоречить; которая покоится в себе, фаталистичная, закон из законов: вот что заявляет о себе как великий стиль.
Ничто не может быть достовернее, чем то, что поэт только тогда и поэт, если видит себя окруженным образами, живущими и действующими перед его глазами, и созерцает их сокровеннейшую сущность. Ввиду одной характерной для наших современных способностей слабости мы склонны к излишней сложности и отвлеченности, представляя себе эстетический прафеномен. Для подлинного поэта метафора – не риторическая фигура, но замещающий образ, который действительно витает перед ним, заменяя собой понятие. Характер для него есть не нечто целое, сложенное из отдельных собранных вместе черт, но неотступно стоящая перед его глазами живая личность, отличающаяся от подобного же видения живописца лишь непрерывностью своей продолжающейся жизни и деятельности. Почему описания Гомера так превосходят своей наглядностью описания других поэтов? Потому что он больше глядит. Мы говорим о поэзии так абстрактно именно потому, что все мы обычно плохие поэты. В сущности, эстетический феномен прост; надо только иметь способность постоянно видеть перед собой живую игру и жить непрестанно окруженным толпою духов – при этом условии будешь поэтом; стоит только почувствовать стремление претворять себя в различные образы и говорить из других душ и тел – и будешь драматургом.
Здесь происходит нечто другое, чем с рапсодом, который не сливается со своими образами, но, подобно живописцу, видит их вне себя созерцающим оком; здесь налицо отказ от своей индивидуальности через погружение в чужую природу. И при этом названный феномен проявляет себя эпидемически: заколдованной таким образом чувствует себя целая толпа. Поэтому дифирамб по существу своему отличен от всякого другого хорового пения. Девы, торжественно шествующие с ветвями лавра в руках к храму Аполлона и поющие при этом торжественную песнь, остаются тем, что они есть, и сохраняют свои гражданские имена; дифирамбический хор есть хор преображенных, причем их гражданское прошлое, их социальное положение совершенно забываются. Они стали вневременными, вне всяких сфер общества живущими служителями своего бога.
Что означает введенная мною в эстетику антитеза аполлонического и дионисического, если понимать их как виды опьянения? – Аполлоническое опьянение держит в состоянии возбуждения прежде всего глаз, так что он обретает способность к видениям. Живописец, пластик, эпический поэт – визионеры par excellence. В дионисическом состоянии, напротив, возбуждена и усилена вся система аффектов: так что она разом разряжает все свои средства выражения, выказывая одновременно силу изображения, подражания, преображения, превращения, всякого вида мимику и актерство. Ключевой остается легкость метаморфоза, неспособность не реагировать (подобно некоторым истеричным субъектам, которые также, по первому знаку, входят во всякую роль). Для дионисического человека невозможно не поддаться какому-либо внушению, он не проглядит ни единого знака аффекта, он наделен наивысшей степенью понимающего и угадывающего инстинкта, равно как и наивысшей степенью искусства передачи. Он залезает в любую шкуру, в любой аффект: он постоянно преображается. – Музыка, как мы ее сегодня понимаем, есть как бы общее возбуждение и разрядка аффектов, и все же это лишь остаток гораздо более полного мира выражений аффекта, лишь residuum дионисического гистрионизма. Чтобы музыка стала возможной как обособленное искусство, заставили умолкнуть немало чувств, прежде всего мускульное чувство (по крайней мере относительно: ибо всякий ритм в известной степени еще говорит нашим мускулам); так что человек уже не воспроизводит и не изображает тотчас в лицах все то, что он чувствует. Тем не менее это – подлинно нормальное дионисическое состояние, во всяком случае первозданное состояние; музыка есть его долго достигавшаяся, в ущерб близкородственным способностям, спецификация.
Актер, мим, танцор, музыкант, лирик глубоко родственны по своим инстинктам и по сути являются одним целым, но постепенно они специализировались и отделились друг от друга – доходя даже до противоречия. Лирик дольше всего составлял одно целое с музыкантом, актер с танцором. – Зодчий не представляет собою ни дионисического, ни аполлонического состояния: тут перед нами великий волевой акт, воля, сдвигающая горы, опьянение великой воли, жаждущей искусства. Зодчих всегда вдохновляли самые могущественные люди; зодчий всегда находился под внушением власти. В архитектурном произведении должна воплощаться гордость, победа над тяжестью, воля к власти; архитектура есть нечто вроде красноречия власти, вылившееся в формах, то убеждающего, даже льстящего, то исключительно повелевающего. Высшее чувство власти и уверенности выражается в тех вещах, которые обладают великим стилем. Власть, которой уже не нужны подтверждения; которая пренебрегает тем, чтобы нравиться; которая с трудом отвечает; которая не чувствует рядом с собой свидетелей; которая живет без тени сознания того, что ей могут противоречить; которая покоится в себе, фаталистичная, закон из законов: вот что заявляет о себе как великий стиль.
Сфера поэзии лежит не вне пределов мира, как фантастическая невозможность, порожденная поэтически настроенной головой: она стремится быть чем-то прямо противоположным, неприкрашенным выражением истины, и оттого-то и должна сбрасывать с себя лживый наряд мнимой действительности человека культуры. Контраст этой подлинной истины природы и выдающей себя за единственную реальность ложью культуры подобен контрасту между вечным ядром вещей, вещью самой по себе, и всей совокупностью мира явлений: и как трагедия с ее метафизическим утешением указывает на вечную жизнь этого ядра бытия при непрестанном уничтожении явлений, так уже и символика сатировского хора выражает в подобии это изначальное соотношение между вещью самой по себе и явлением. Упомянутый идиллический пастух, созданный современными людьми, представляет лишь точный сколок суммы книжных иллюзий, принимаемых ими за природу; дионисовский грек ищет истины и природы в ее высшей мощи – он чувствует себя превращенным в сатира.
Ничто не может быть достовернее, чем то, что поэт только тогда и поэт, если видит себя окруженным образами, живущими и действующими перед его глазами, и созерцает их сокровеннейшую сущность. Ввиду одной характерной для наших современных способностей слабости мы склонны к излишней сложности и отвлеченности, представляя себе эстетический прафеномен. Для подлинного поэта метафора – не риторическая фигура, но замещающий образ, который действительно витает перед ним, заменяя собой понятие. Характер для него есть не нечто целое, сложенное из отдельных собранных вместе черт, но неотступно стоящая перед его глазами живая личность, отличающаяся от подобного же видения живописца лишь непрерывностью своей продолжающейся жизни и деятельности. Почему описания Гомера так превосходят своей наглядностью описания других поэтов? Потому что он больше глядит. Мы говорим о поэзии так абстрактно именно потому, что все мы обычно плохие поэты. В сущности, эстетический феномен прост; надо только иметь способность постоянно видеть перед собой живую игру и жить непрестанно окруженным толпою духов – при этом условии будешь поэтом; стоит только почувствовать стремление претворять себя в различные образы и говорить из других душ и тел – и будешь драматургом.
Здесь происходит нечто другое, чем с рапсодом, который не сливается со своими образами, но, подобно живописцу, видит их вне себя созерцающим оком; здесь налицо отказ от своей индивидуальности через погружение в чужую природу. И при этом названный феномен проявляет себя эпидемически: заколдованной таким образом чувствует себя целая толпа. Поэтому дифирамб по существу своему отличен от всякого другого хорового пения. Девы, торжественно шествующие с ветвями лавра в руках к храму Аполлона и поющие при этом торжественную песнь, остаются тем, что они есть, и сохраняют свои гражданские имена; дифирамбический хор есть хор преображенных, причем их гражданское прошлое, их социальное положение совершенно забываются. Они стали вневременными, вне всяких сфер общества живущими служителями своего бога.
Что означает введенная мною в эстетику антитеза аполлонического и дионисического, если понимать их как виды опьянения? – Аполлоническое опьянение держит в состоянии возбуждения прежде всего глаз, так что он обретает способность к видениям. Живописец, пластик, эпический поэт – визионеры par excellence. В дионисическом состоянии, напротив, возбуждена и усилена вся система аффектов: так что она разом разряжает все свои средства выражения, выказывая одновременно силу изображения, подражания, преображения, превращения, всякого вида мимику и актерство. Ключевой остается легкость метаморфоза, неспособность не реагировать (подобно некоторым истеричным субъектам, которые также, по первому знаку, входят во всякую роль). Для дионисического человека невозможно не поддаться какому-либо внушению, он не проглядит ни единого знака аффекта, он наделен наивысшей степенью понимающего и угадывающего инстинкта, равно как и наивысшей степенью искусства передачи. Он залезает в любую шкуру, в любой аффект: он постоянно преображается. – Музыка, как мы ее сегодня понимаем, есть как бы общее возбуждение и разрядка аффектов, и все же это лишь остаток гораздо более полного мира выражений аффекта, лишь residuum дионисического гистрионизма. Чтобы музыка стала возможной как обособленное искусство, заставили умолкнуть немало чувств, прежде всего мускульное чувство (по крайней мере относительно: ибо всякий ритм в известной степени еще говорит нашим мускулам); так что человек уже не воспроизводит и не изображает тотчас в лицах все то, что он чувствует. Тем не менее это – подлинно нормальное дионисическое состояние, во всяком случае первозданное состояние; музыка есть его долго достигавшаяся, в ущерб близкородственным способностям, спецификация.
Актер, мим, танцор, музыкант, лирик глубоко родственны по своим инстинктам и по сути являются одним целым, но постепенно они специализировались и отделились друг от друга – доходя даже до противоречия. Лирик дольше всего составлял одно целое с музыкантом, актер с танцором. – Зодчий не представляет собою ни дионисического, ни аполлонического состояния: тут перед нами великий волевой акт, воля, сдвигающая горы, опьянение великой воли, жаждущей искусства. Зодчих всегда вдохновляли самые могущественные люди; зодчий всегда находился под внушением власти. В архитектурном произведении должна воплощаться гордость, победа над тяжестью, воля к власти; архитектура есть нечто вроде красноречия власти, вылившееся в формах, то убеждающего, даже льстящего, то исключительно повелевающего. Высшее чувство власти и уверенности выражается в тех вещах, которые обладают великим стилем. Власть, которой уже не нужны подтверждения; которая пренебрегает тем, чтобы нравиться; которая с трудом отвечает; которая не чувствует рядом с собой свидетелей; которая живет без тени сознания того, что ей могут противоречить; которая покоится в себе, фаталистичная, закон из законов: вот что заявляет о себе как великий стиль.
Ничто не может быть достовернее, чем то, что поэт только тогда и поэт, если видит себя окруженным образами, живущими и действующими перед его глазами, и созерцает их сокровеннейшую сущность. Ввиду одной характерной для наших современных способностей слабости мы склонны к излишней сложности и отвлеченности, представляя себе эстетический прафеномен. Для подлинного поэта метафора – не риторическая фигура, но замещающий образ, который действительно витает перед ним, заменяя собой понятие. Характер для него есть не нечто целое, сложенное из отдельных собранных вместе черт, но неотступно стоящая перед его глазами живая личность, отличающаяся от подобного же видения живописца лишь непрерывностью своей продолжающейся жизни и деятельности. Почему описания Гомера так превосходят своей наглядностью описания других поэтов? Потому что он больше глядит. Мы говорим о поэзии так абстрактно именно потому, что все мы обычно плохие поэты. В сущности, эстетический феномен прост; надо только иметь способность постоянно видеть перед собой живую игру и жить непрестанно окруженным толпою духов – при этом условии будешь поэтом; стоит только почувствовать стремление претворять себя в различные образы и говорить из других душ и тел – и будешь драматургом.
Здесь происходит нечто другое, чем с рапсодом, который не сливается со своими образами, но, подобно живописцу, видит их вне себя созерцающим оком; здесь налицо отказ от своей индивидуальности через погружение в чужую природу. И при этом названный феномен проявляет себя эпидемически: заколдованной таким образом чувствует себя целая толпа. Поэтому дифирамб по существу своему отличен от всякого другого хорового пения. Девы, торжественно шествующие с ветвями лавра в руках к храму Аполлона и поющие при этом торжественную песнь, остаются тем, что они есть, и сохраняют свои гражданские имена; дифирамбический хор есть хор преображенных, причем их гражданское прошлое, их социальное положение совершенно забываются. Они стали вневременными, вне всяких сфер общества живущими служителями своего бога.
Что означает введенная мною в эстетику антитеза аполлонического и дионисического, если понимать их как виды опьянения? – Аполлоническое опьянение держит в состоянии возбуждения прежде всего глаз, так что он обретает способность к видениям. Живописец, пластик, эпический поэт – визионеры par excellence. В дионисическом состоянии, напротив, возбуждена и усилена вся система аффектов: так что она разом разряжает все свои средства выражения, выказывая одновременно силу изображения, подражания, преображения, превращения, всякого вида мимику и актерство. Ключевой остается легкость метаморфоза, неспособность не реагировать (подобно некоторым истеричным субъектам, которые также, по первому знаку, входят во всякую роль). Для дионисического человека невозможно не поддаться какому-либо внушению, он не проглядит ни единого знака аффекта, он наделен наивысшей степенью понимающего и угадывающего инстинкта, равно как и наивысшей степенью искусства передачи. Он залезает в любую шкуру, в любой аффект: он постоянно преображается. – Музыка, как мы ее сегодня понимаем, есть как бы общее возбуждение и разрядка аффектов, и все же это лишь остаток гораздо более полного мира выражений аффекта, лишь residuum дионисического гистрионизма. Чтобы музыка стала возможной как обособленное искусство, заставили умолкнуть немало чувств, прежде всего мускульное чувство (по крайней мере относительно: ибо всякий ритм в известной степени еще говорит нашим мускулам); так что человек уже не воспроизводит и не изображает тотчас в лицах все то, что он чувствует. Тем не менее это – подлинно нормальное дионисическое состояние, во всяком случае первозданное состояние; музыка есть его долго достигавшаяся, в ущерб близкородственным способностям, спецификация.
Актер, мим, танцор, музыкант, лирик глубоко родственны по своим инстинктам и по сути являются одним целым, но постепенно они специализировались и отделились друг от друга – доходя даже до противоречия. Лирик дольше всего составлял одно целое с музыкантом, актер с танцором. – Зодчий не представляет собою ни дионисического, ни аполлонического состояния: тут перед нами великий волевой акт, воля, сдвигающая горы, опьянение великой воли, жаждущей искусства. Зодчих всегда вдохновляли самые могущественные люди; зодчий всегда находился под внушением власти. В архитектурном произведении должна воплощаться гордость, победа над тяжестью, воля к власти; архитектура есть нечто вроде красноречия власти, вылившееся в формах, то убеждающего, даже льстящего, то исключительно повелевающего. Высшее чувство власти и уверенности выражается в тех вещах, которые обладают великим стилем. Власть, которой уже не нужны подтверждения; которая пренебрегает тем, чтобы нравиться; которая с трудом отвечает; которая не чувствует рядом с собой свидетелей; которая живет без тени сознания того, что ей могут противоречить; которая покоится в себе, фаталистичная, закон из законов: вот что заявляет о себе как великий стиль.
>Нейрошиз.
Заратустра спустился с горы, не повстречав никого на своем пути. Но когда вошел он в лес, перед ним неожиданно предстал старец, оставивший священную хижину свою, чтобы поискать в лесу кореньев. И обратился старец к Заратустре с такими словами:
"Мне знаком этот странник: несколько лет тому назад проходил он здесь. Имя его Заратустра; но преобразился он.
Тогда ты свой пепел нес в горы: неужели ныне хочешь ты нести огонь свой в долины? Неужели не боишься кары, грозящей поджигателю?
Да, я узнаю Заратустру. Взор его чист, и нет на лице его отвращения. Не оттого ли и идет он так, словно танцует?
Заратустра изменился, ребенком стал Заратустра и пробудился от сна. Чего же хочешь ты от спящих?
Словно в море, погрузился ты в одиночество, и море носило тебя. Увы! Тебе хочется снова выйти на берег? И опять самому таскать бренное тело свое?"
И отвечал Заратустра: "Я люблю людей".
"Но не потому ли, – сказал святой, – ушел я в лес и пустыню, удалившись от всех, что слишком любил людей?
Теперь я люблю Бога: людей я не люблю. Человек для меня слишком несовершенен. Любовь к нему убила бы меня".
Заратустра отвечал: "Разве говорил я что-то о любви? Я несу людям дар".
"Не давай им ничего, – сказал святой, – лучше возьми у них часть их ноши и неси вместе с ними – это будет для них лучше всего, если только это будет по вкусу и тебе самому!
И если хочешь ты давать им, дай не больше милостыни, да еще заставь просить ее!"
"Нет, – отвечал Заратустра, – я не подаю милостыню. Для этого я недостаточно беден".
Святой посмеялся над Заратустрой и сказал: "Так постарайся же, чтобы они приняли сокровища твои! Не доверяют они отшельникам и не верят, что приходим мы к ним ради того, чтобы дарить.
Слишком одиноко звучат шаги наши по их улицам. И если ночью, лежа в своих постелях, задолго до восхода солнца услышат они идущего человека, то спрашивают сами себя: "Куда это крадется вор?"
Так не ходи же к людям, оставайся в лесу! Иди лучше к зверям! Почему не хочешь ты быть, подобно мне, – медведем среди медведей, птицей среди птиц?"
"А что святой делает в лесу?" – спросил Заратустра.
И тот отвечал: "Я слагаю песни и пою их; слагая песни, я смеюсь, плачу и напеваю: так славлю я Бога.
Пением, плачем и смехом славлю я Бога, Господа моего. Что же несешь ты нам в дар?"
Услышав эти слова, Заратустра поклонился святому и сказал: "Что могу дать я вам! Лучше позвольте мне уйти поскорее отсюда, чтобы ничего не отнять у вас!". И так расстались они друг с другом, старец и муж, смеясь, словно двое детей.
Но когда Заратустра остался один, так сказал он в сердце своем: "Возможно ли это? Этот святой старец в своем лесу еще ничего не слышал о том, что Бог умер!".
>Нейрошиз.
Заратустра спустился с горы, не повстречав никого на своем пути. Но когда вошел он в лес, перед ним неожиданно предстал старец, оставивший священную хижину свою, чтобы поискать в лесу кореньев. И обратился старец к Заратустре с такими словами:
"Мне знаком этот странник: несколько лет тому назад проходил он здесь. Имя его Заратустра; но преобразился он.
Тогда ты свой пепел нес в горы: неужели ныне хочешь ты нести огонь свой в долины? Неужели не боишься кары, грозящей поджигателю?
Да, я узнаю Заратустру. Взор его чист, и нет на лице его отвращения. Не оттого ли и идет он так, словно танцует?
Заратустра изменился, ребенком стал Заратустра и пробудился от сна. Чего же хочешь ты от спящих?
Словно в море, погрузился ты в одиночество, и море носило тебя. Увы! Тебе хочется снова выйти на берег? И опять самому таскать бренное тело свое?"
И отвечал Заратустра: "Я люблю людей".
"Но не потому ли, – сказал святой, – ушел я в лес и пустыню, удалившись от всех, что слишком любил людей?
Теперь я люблю Бога: людей я не люблю. Человек для меня слишком несовершенен. Любовь к нему убила бы меня".
Заратустра отвечал: "Разве говорил я что-то о любви? Я несу людям дар".
"Не давай им ничего, – сказал святой, – лучше возьми у них часть их ноши и неси вместе с ними – это будет для них лучше всего, если только это будет по вкусу и тебе самому!
И если хочешь ты давать им, дай не больше милостыни, да еще заставь просить ее!"
"Нет, – отвечал Заратустра, – я не подаю милостыню. Для этого я недостаточно беден".
Святой посмеялся над Заратустрой и сказал: "Так постарайся же, чтобы они приняли сокровища твои! Не доверяют они отшельникам и не верят, что приходим мы к ним ради того, чтобы дарить.
Слишком одиноко звучат шаги наши по их улицам. И если ночью, лежа в своих постелях, задолго до восхода солнца услышат они идущего человека, то спрашивают сами себя: "Куда это крадется вор?"
Так не ходи же к людям, оставайся в лесу! Иди лучше к зверям! Почему не хочешь ты быть, подобно мне, – медведем среди медведей, птицей среди птиц?"
"А что святой делает в лесу?" – спросил Заратустра.
И тот отвечал: "Я слагаю песни и пою их; слагая песни, я смеюсь, плачу и напеваю: так славлю я Бога.
Пением, плачем и смехом славлю я Бога, Господа моего. Что же несешь ты нам в дар?"
Услышав эти слова, Заратустра поклонился святому и сказал: "Что могу дать я вам! Лучше позвольте мне уйти поскорее отсюда, чтобы ничего не отнять у вас!". И так расстались они друг с другом, старец и муж, смеясь, словно двое детей.
Но когда Заратустра остался один, так сказал он в сердце своем: "Возможно ли это? Этот святой старец в своем лесу еще ничего не слышал о том, что Бог умер!".
Что, если бы днем или ночью подкрался к тебе в твое уединеннейшее одиночество некий демон и сказал бы тебе: “Эту жизнь, как ты ее теперь живешь и жил, должен будешь ты прожить еще раз и еще бесчисленное количество раз; и ничего в ней не будет нового, но каждая боль и каждое удовольствие, каждая мысль и каждый вздох и все несказанно малое и великое в твоей жизни должно будет наново вернуться к тебе, и все в том же порядке и в той же последовательности, - также и этот паук и этот лунный свет между деревьями, также и это вот мгновение и я сам. Вечные песочные часы бытия переворачиваются все снова и снова – и ты вместе с ними, песчинка из песка!” – Разве ты не бросился бы навзничь, скрежеща зубами и проклиная говорящего так демона? Или тебе довелось однажды пережить чудовищное мгновение, когда ты ответил бы ему: “Ты – бог, и никогда не слышал я ничего более божественного!” Овладей тобою эта мысль, она бы преобразила тебя и, возможно, стерла бы в порошок; вопрос, сопровождающий все и вся: “хочешь ли ты этого еще раз, и еще бесчисленное количество раз?” – величайшей тяжестью лег бы на твои поступки! Или насколько хорошо должен был бы ты относиться к самому себе и к жизни, чтобы не жаждать больше ничего, кроме этого последнего вечного удостоверения и скрепления печатью?
>>502
Вчера, когда восходил месяц, показалось мне, будто хочет он родить солнце: так широко раскинувшись, лежал он за горизонтом – словно роженица.
Но обманул меня этот лгун беременностью своей; и скорее уж я поверю, что месяц – мужчина, а не женщина.
Правда, мало похож на мужчину этот робкий ночной мечтатель. Поистине, с дурной совестью бродит он по крышам.
Ибо он похотлив и завистлив, этот монах; падок он до земли и любовных утех.
Нет, не люблю я этого кота на крыше! Противны мне те, кто подкрадывается к полуоткрытым окнам!
Кротко, безмолвно и бесшумно ступает он по звездным коврам: но не люблю я тихую мужскую поступь – мужскую поступь без звона шпор!
Шаги честного честно предупреждают о себе; но кошка припадает к земле и крадется. Взгляни, по-кошачьи крадучись, движется и месяц.
С таким сравнением обращаюсь я к вам, чувствительные лицемеры, ищущие "чистого познания"! Сластолюбцами называю я вас!
И вы любите землю и земное: я хорошо разгадал вас! Но стыд и дурная совесть в любви вашей – вы подобны месяцу!
Презрение к земному внушено духу, но не нутру вашему: а именно оно сильнее всего в вас!
И вот – стыдится ваш дух, что угождает нутру вашему, и уходит от стыда путями лжи и обмана.
"Высшим было бы для меня, – так говорит ваш изолгавшийся дух, – созерцать жизнь без вожделения, а не как собака – с высунутым языком".
"Быть счастливым в созерцании, с умершей волей, без приступов алчности и себялюбия, быть холодным и изможденным, но с пьяными глазами месяца".
"Лучшей долей было бы для меня любить землю так, как любит ее месяц, и одним лишь взглядом прикасаться к красоте ее", – так соблазняет себя соблазненный.
"Незапятнанным познанием вещей я называю такое, когда мне ничего не надо от них, – только лежать перед ними, как зеркало с сотней глаз".
О вы, чувствительные лицемеры и сластолюбцы! Вам недостает невинности в желании: потому и клевещете вы на него!
Поистине, не как созидающие, производящие и радующиеся становлению, любите вы землю!
В чем невинность? Она там, где есть воля к порождению. И у того самая чистая воля, кто желает созидать сверх себя.
В чем красота? В том, что я должен желать всей волей своей; что жажду я любить и погибнуть ради того, чтобы образ не остался лишь образом.
Любить и погибнуть: это сочетание – вечно. Воля к любви означает готовность к смерти. Так говорю я вам, малодушные!
Но ваш взгляд, косой взгляд скопца, хочет называться созерцанием! А то, что можно ощупать трусливым оком, именуется у вас прекрасным! О вы, осквернители благородных имен!
Но в том проклятие ваше, вы, незапятнанные, ищущие чистого познания, что вы никогда не родите! Хотя и лежите вы, словно роженицы, широко раскинувшись за горизонтом!
Правда, полны уста ваши благородных слов. И что же, мы должны верить, что и сердца ваши переполнены, вы, лжецы?
Но мои слова – грубые, неказистые и презренные: и я охотно подбираю то, что падает под стол на пиршествах ваших.
И все же этими словами я могу говорить вам правду, лицемеры! Да, пусть едкие ароматы раковин и рыбьих костей и колючие листья пощекочут вам ноздри.
Дурной запах всегда вокруг вас и на пиршествах ваших: ваши похотливые мысли, ложь и притворство так и носятся в воздухе!
Имейте же смелость поверить себе и нутру своему! Кто не верит сКак нравится мне эта бычья шея! Однако теперь хотел бы я увидеть, что взгляд его ебе, тот всегда лжет.
Личиной божества прикрылись вы, "чистые": в личине этой укрылся ужасный кольчатый червь ваш.
Поистине, обманываете вы, "созерцатели"! Самого Заратустру одурачили вы некогда божественной личиной своей: не распознал он змеиных колец, под ней таящихся.
Некогда возомнил я, что некая божественная душа участвует в играх ваших, вы, поклонники чистого познания! Считал я тогда, что нет лучшего искусства, нежели ваше!
Даль скрывала от меня змеиные нечистоты и мерзостное зловоние, и не знал я, что хитрость ящерицы похотливо извивается там.
И подошел я ближе к вам: и день наступил для меня, а теперь наступает он и для вас – кончились любовные похождения месяца!
Взгляните! Стоит он. застигнутый на месте, бледный, перед утренней зарей!
Ибо уже грядет пылающее солнце, к земле приближается любовь его! Любовь солнца – невинность и желания созидающего!
Взгляните, как нетерпеливо поднимается оно из-за моря! Разве не чувствуете вы жажды и горячего дыхания любви его?
Морем жаждет упиться оно и в свою высь поднять глубину его: и тысячью грудей поднимается к нему море.
Ибо море хочет, чтобы солнце целовало его и упивалось им; оно хочет стать воздухом, и высотой, и стезей света, и самим светом!
Поистине, подобно солнцу, люблю я жизнь и все глубокие моря.
И вот что называю я познанием: чтобы все глубокое поднялось на высоту мою!
>спекреализм
>Негарестани
>Гегель
>Беркли
>Юм
>неоплатоники
>прочие подобные им
Вчера, когда восходил месяц, показалось мне, будто хочет он родить солнце: так широко раскинувшись, лежал он за горизонтом – словно роженица.
Но обманул меня этот лгун беременностью своей; и скорее уж я поверю, что месяц – мужчина, а не женщина.
Правда, мало похож на мужчину этот робкий ночной мечтатель. Поистине, с дурной совестью бродит он по крышам.
Ибо он похотлив и завистлив, этот монах; падок он до земли и любовных утех.
Нет, не люблю я этого кота на крыше! Противны мне те, кто подкрадывается к полуоткрытым окнам!
Кротко, безмолвно и бесшумно ступает он по звездным коврам: но не люблю я тихую мужскую поступь – мужскую поступь без звона шпор!
Шаги честного честно предупреждают о себе; но кошка припадает к земле и крадется. Взгляни, по-кошачьи крадучись, движется и месяц.
С таким сравнением обращаюсь я к вам, чувствительные лицемеры, ищущие "чистого познания"! Сластолюбцами называю я вас!
И вы любите землю и земное: я хорошо разгадал вас! Но стыд и дурная совесть в любви вашей – вы подобны месяцу!
Презрение к земному внушено духу, но не нутру вашему: а именно оно сильнее всего в вас!
И вот – стыдится ваш дух, что угождает нутру вашему, и уходит от стыда путями лжи и обмана.
"Высшим было бы для меня, – так говорит ваш изолгавшийся дух, – созерцать жизнь без вожделения, а не как собака – с высунутым языком".
"Быть счастливым в созерцании, с умершей волей, без приступов алчности и себялюбия, быть холодным и изможденным, но с пьяными глазами месяца".
"Лучшей долей было бы для меня любить землю так, как любит ее месяц, и одним лишь взглядом прикасаться к красоте ее", – так соблазняет себя соблазненный.
"Незапятнанным познанием вещей я называю такое, когда мне ничего не надо от них, – только лежать перед ними, как зеркало с сотней глаз".
О вы, чувствительные лицемеры и сластолюбцы! Вам недостает невинности в желании: потому и клевещете вы на него!
Поистине, не как созидающие, производящие и радующиеся становлению, любите вы землю!
В чем невинность? Она там, где есть воля к порождению. И у того самая чистая воля, кто желает созидать сверх себя.
В чем красота? В том, что я должен желать всей волей своей; что жажду я любить и погибнуть ради того, чтобы образ не остался лишь образом.
Любить и погибнуть: это сочетание – вечно. Воля к любви означает готовность к смерти. Так говорю я вам, малодушные!
Но ваш взгляд, косой взгляд скопца, хочет называться созерцанием! А то, что можно ощупать трусливым оком, именуется у вас прекрасным! О вы, осквернители благородных имен!
Но в том проклятие ваше, вы, незапятнанные, ищущие чистого познания, что вы никогда не родите! Хотя и лежите вы, словно роженицы, широко раскинувшись за горизонтом!
Правда, полны уста ваши благородных слов. И что же, мы должны верить, что и сердца ваши переполнены, вы, лжецы?
Но мои слова – грубые, неказистые и презренные: и я охотно подбираю то, что падает под стол на пиршествах ваших.
И все же этими словами я могу говорить вам правду, лицемеры! Да, пусть едкие ароматы раковин и рыбьих костей и колючие листья пощекочут вам ноздри.
Дурной запах всегда вокруг вас и на пиршествах ваших: ваши похотливые мысли, ложь и притворство так и носятся в воздухе!
Имейте же смелость поверить себе и нутру своему! Кто не верит сКак нравится мне эта бычья шея! Однако теперь хотел бы я увидеть, что взгляд его ебе, тот всегда лжет.
Личиной божества прикрылись вы, "чистые": в личине этой укрылся ужасный кольчатый червь ваш.
Поистине, обманываете вы, "созерцатели"! Самого Заратустру одурачили вы некогда божественной личиной своей: не распознал он змеиных колец, под ней таящихся.
Некогда возомнил я, что некая божественная душа участвует в играх ваших, вы, поклонники чистого познания! Считал я тогда, что нет лучшего искусства, нежели ваше!
Даль скрывала от меня змеиные нечистоты и мерзостное зловоние, и не знал я, что хитрость ящерицы похотливо извивается там.
И подошел я ближе к вам: и день наступил для меня, а теперь наступает он и для вас – кончились любовные похождения месяца!
Взгляните! Стоит он. застигнутый на месте, бледный, перед утренней зарей!
Ибо уже грядет пылающее солнце, к земле приближается любовь его! Любовь солнца – невинность и желания созидающего!
Взгляните, как нетерпеливо поднимается оно из-за моря! Разве не чувствуете вы жажды и горячего дыхания любви его?
Морем жаждет упиться оно и в свою высь поднять глубину его: и тысячью грудей поднимается к нему море.
Ибо море хочет, чтобы солнце целовало его и упивалось им; оно хочет стать воздухом, и высотой, и стезей света, и самим светом!
Поистине, подобно солнцу, люблю я жизнь и все глубокие моря.
И вот что называю я познанием: чтобы все глубокое поднялось на высоту мою!
>>502
Вчера, когда восходил месяц, показалось мне, будто хочет он родить солнце: так широко раскинувшись, лежал он за горизонтом – словно роженица.
Но обманул меня этот лгун беременностью своей; и скорее уж я поверю, что месяц – мужчина, а не женщина.
Правда, мало похож на мужчину этот робкий ночной мечтатель. Поистине, с дурной совестью бродит он по крышам.
Ибо он похотлив и завистлив, этот монах; падок он до земли и любовных утех.
Нет, не люблю я этого кота на крыше! Противны мне те, кто подкрадывается к полуоткрытым окнам!
Кротко, безмолвно и бесшумно ступает он по звездным коврам: но не люблю я тихую мужскую поступь – мужскую поступь без звона шпор!
Шаги честного честно предупреждают о себе; но кошка припадает к земле и крадется. Взгляни, по-кошачьи крадучись, движется и месяц.
С таким сравнением обращаюсь я к вам, чувствительные лицемеры, ищущие "чистого познания"! Сластолюбцами называю я вас!
И вы любите землю и земное: я хорошо разгадал вас! Но стыд и дурная совесть в любви вашей – вы подобны месяцу!
Презрение к земному внушено духу, но не нутру вашему: а именно оно сильнее всего в вас!
И вот – стыдится ваш дух, что угождает нутру вашему, и уходит от стыда путями лжи и обмана.
"Высшим было бы для меня, – так говорит ваш изолгавшийся дух, – созерцать жизнь без вожделения, а не как собака – с высунутым языком".
"Быть счастливым в созерцании, с умершей волей, без приступов алчности и себялюбия, быть холодным и изможденным, но с пьяными глазами месяца".
"Лучшей долей было бы для меня любить землю так, как любит ее месяц, и одним лишь взглядом прикасаться к красоте ее", – так соблазняет себя соблазненный.
"Незапятнанным познанием вещей я называю такое, когда мне ничего не надо от них, – только лежать перед ними, как зеркало с сотней глаз".
О вы, чувствительные лицемеры и сластолюбцы! Вам недостает невинности в желании: потому и клевещете вы на него!
Поистине, не как созидающие, производящие и радующиеся становлению, любите вы землю!
В чем невинность? Она там, где есть воля к порождению. И у того самая чистая воля, кто желает созидать сверх себя.
В чем красота? В том, что я должен желать всей волей своей; что жажду я любить и погибнуть ради того, чтобы образ не остался лишь образом.
Любить и погибнуть: это сочетание – вечно. Воля к любви означает готовность к смерти. Так говорю я вам, малодушные!
Но ваш взгляд, косой взгляд скопца, хочет называться созерцанием! А то, что можно ощупать трусливым оком, именуется у вас прекрасным! О вы, осквернители благородных имен!
Но в том проклятие ваше, вы, незапятнанные, ищущие чистого познания, что вы никогда не родите! Хотя и лежите вы, словно роженицы, широко раскинувшись за горизонтом!
Правда, полны уста ваши благородных слов. И что же, мы должны верить, что и сердца ваши переполнены, вы, лжецы?
Но мои слова – грубые, неказистые и презренные: и я охотно подбираю то, что падает под стол на пиршествах ваших.
И все же этими словами я могу говорить вам правду, лицемеры! Да, пусть едкие ароматы раковин и рыбьих костей и колючие листья пощекочут вам ноздри.
Дурной запах всегда вокруг вас и на пиршествах ваших: ваши похотливые мысли, ложь и притворство так и носятся в воздухе!
Имейте же смелость поверить себе и нутру своему! Кто не верит сКак нравится мне эта бычья шея! Однако теперь хотел бы я увидеть, что взгляд его ебе, тот всегда лжет.
Личиной божества прикрылись вы, "чистые": в личине этой укрылся ужасный кольчатый червь ваш.
Поистине, обманываете вы, "созерцатели"! Самого Заратустру одурачили вы некогда божественной личиной своей: не распознал он змеиных колец, под ней таящихся.
Некогда возомнил я, что некая божественная душа участвует в играх ваших, вы, поклонники чистого познания! Считал я тогда, что нет лучшего искусства, нежели ваше!
Даль скрывала от меня змеиные нечистоты и мерзостное зловоние, и не знал я, что хитрость ящерицы похотливо извивается там.
И подошел я ближе к вам: и день наступил для меня, а теперь наступает он и для вас – кончились любовные похождения месяца!
Взгляните! Стоит он. застигнутый на месте, бледный, перед утренней зарей!
Ибо уже грядет пылающее солнце, к земле приближается любовь его! Любовь солнца – невинность и желания созидающего!
Взгляните, как нетерпеливо поднимается оно из-за моря! Разве не чувствуете вы жажды и горячего дыхания любви его?
Морем жаждет упиться оно и в свою высь поднять глубину его: и тысячью грудей поднимается к нему море.
Ибо море хочет, чтобы солнце целовало его и упивалось им; оно хочет стать воздухом, и высотой, и стезей света, и самим светом!
Поистине, подобно солнцу, люблю я жизнь и все глубокие моря.
И вот что называю я познанием: чтобы все глубокое поднялось на высоту мою!
>спекреализм
>Негарестани
>Гегель
>Беркли
>Юм
>неоплатоники
>прочие подобные им
Вчера, когда восходил месяц, показалось мне, будто хочет он родить солнце: так широко раскинувшись, лежал он за горизонтом – словно роженица.
Но обманул меня этот лгун беременностью своей; и скорее уж я поверю, что месяц – мужчина, а не женщина.
Правда, мало похож на мужчину этот робкий ночной мечтатель. Поистине, с дурной совестью бродит он по крышам.
Ибо он похотлив и завистлив, этот монах; падок он до земли и любовных утех.
Нет, не люблю я этого кота на крыше! Противны мне те, кто подкрадывается к полуоткрытым окнам!
Кротко, безмолвно и бесшумно ступает он по звездным коврам: но не люблю я тихую мужскую поступь – мужскую поступь без звона шпор!
Шаги честного честно предупреждают о себе; но кошка припадает к земле и крадется. Взгляни, по-кошачьи крадучись, движется и месяц.
С таким сравнением обращаюсь я к вам, чувствительные лицемеры, ищущие "чистого познания"! Сластолюбцами называю я вас!
И вы любите землю и земное: я хорошо разгадал вас! Но стыд и дурная совесть в любви вашей – вы подобны месяцу!
Презрение к земному внушено духу, но не нутру вашему: а именно оно сильнее всего в вас!
И вот – стыдится ваш дух, что угождает нутру вашему, и уходит от стыда путями лжи и обмана.
"Высшим было бы для меня, – так говорит ваш изолгавшийся дух, – созерцать жизнь без вожделения, а не как собака – с высунутым языком".
"Быть счастливым в созерцании, с умершей волей, без приступов алчности и себялюбия, быть холодным и изможденным, но с пьяными глазами месяца".
"Лучшей долей было бы для меня любить землю так, как любит ее месяц, и одним лишь взглядом прикасаться к красоте ее", – так соблазняет себя соблазненный.
"Незапятнанным познанием вещей я называю такое, когда мне ничего не надо от них, – только лежать перед ними, как зеркало с сотней глаз".
О вы, чувствительные лицемеры и сластолюбцы! Вам недостает невинности в желании: потому и клевещете вы на него!
Поистине, не как созидающие, производящие и радующиеся становлению, любите вы землю!
В чем невинность? Она там, где есть воля к порождению. И у того самая чистая воля, кто желает созидать сверх себя.
В чем красота? В том, что я должен желать всей волей своей; что жажду я любить и погибнуть ради того, чтобы образ не остался лишь образом.
Любить и погибнуть: это сочетание – вечно. Воля к любви означает готовность к смерти. Так говорю я вам, малодушные!
Но ваш взгляд, косой взгляд скопца, хочет называться созерцанием! А то, что можно ощупать трусливым оком, именуется у вас прекрасным! О вы, осквернители благородных имен!
Но в том проклятие ваше, вы, незапятнанные, ищущие чистого познания, что вы никогда не родите! Хотя и лежите вы, словно роженицы, широко раскинувшись за горизонтом!
Правда, полны уста ваши благородных слов. И что же, мы должны верить, что и сердца ваши переполнены, вы, лжецы?
Но мои слова – грубые, неказистые и презренные: и я охотно подбираю то, что падает под стол на пиршествах ваших.
И все же этими словами я могу говорить вам правду, лицемеры! Да, пусть едкие ароматы раковин и рыбьих костей и колючие листья пощекочут вам ноздри.
Дурной запах всегда вокруг вас и на пиршествах ваших: ваши похотливые мысли, ложь и притворство так и носятся в воздухе!
Имейте же смелость поверить себе и нутру своему! Кто не верит сКак нравится мне эта бычья шея! Однако теперь хотел бы я увидеть, что взгляд его ебе, тот всегда лжет.
Личиной божества прикрылись вы, "чистые": в личине этой укрылся ужасный кольчатый червь ваш.
Поистине, обманываете вы, "созерцатели"! Самого Заратустру одурачили вы некогда божественной личиной своей: не распознал он змеиных колец, под ней таящихся.
Некогда возомнил я, что некая божественная душа участвует в играх ваших, вы, поклонники чистого познания! Считал я тогда, что нет лучшего искусства, нежели ваше!
Даль скрывала от меня змеиные нечистоты и мерзостное зловоние, и не знал я, что хитрость ящерицы похотливо извивается там.
И подошел я ближе к вам: и день наступил для меня, а теперь наступает он и для вас – кончились любовные похождения месяца!
Взгляните! Стоит он. застигнутый на месте, бледный, перед утренней зарей!
Ибо уже грядет пылающее солнце, к земле приближается любовь его! Любовь солнца – невинность и желания созидающего!
Взгляните, как нетерпеливо поднимается оно из-за моря! Разве не чувствуете вы жажды и горячего дыхания любви его?
Морем жаждет упиться оно и в свою высь поднять глубину его: и тысячью грудей поднимается к нему море.
Ибо море хочет, чтобы солнце целовало его и упивалось им; оно хочет стать воздухом, и высотой, и стезей света, и самим светом!
Поистине, подобно солнцу, люблю я жизнь и все глубокие моря.
И вот что называю я познанием: чтобы все глубокое поднялось на высоту мою!
...задумчивый мыслитель и охотник до загадок, которому выпало на долю стать отцом этой книги...
NB.
Ошибка Заратустры/Ницше/Диониса ("Сын/Отец/Святой-Дух") в том, что нет никакой power/Macht/власти. Рассмотрение (познание) сути Macht уничтожает её в корне. Так называемая "power" ("will to power") это продукт "переоценки всех ценностей". А значит - это - структурно-аффективный сдвиг в восприятии телом - бытия (специально сконструированная "картина мира"). Соответственно - изменение его поведения (тела слушателя). Но фактически это не имеет отношения к "власти" - это всего лишь изменение параметров физического носителя - следовательно - вся затея зависит не от метафизики, а от физики (и физика знать не "знает" как концепции "власти", так и постоянно-возвращательного движения - все эти видения есть суть побочный продукт (byproduct) чего-то иного, например - опьянения (чувством агрессии и секса), из чего следует, что весь замысел есть своего рода перенос (половой страсти на другой объект отношения к миру), продукт "полового" насилия "Диониса" над неокрепшими либо неопытными (а не просто молодыми; неопытными - перед столь искусными манипуляциями, сложными, загадочными) умами и телами поколений людей (где бы они не находились во времени и/или пространстве) - "Ариадной").
Что "бытие" действительно есть по своей сущности - принадлежит определять вовсе не жрецам или философам, а бытию и его "Самости", бытию-в-себе (что следует логически из понятия "бытийности"). И уж наверняка "бытие" имеет своё "мнение" насчёт того, является ли оно "волей к власти" - или же - нет.
"Бытие" - это "женщина", не подверженная неумелым попыткам насилия, пускай даже и тонко завуалированного, - от "Диониса".
Итого эта "женщина" отказывает "Дионису" и отвечает ему - полным "холодом", - со своей стороны всего этого "занятия"...
NB.
Ошибка Заратустры/Ницше/Диониса ("Сын/Отец/Святой-Дух") в том, что нет никакой power/Macht/власти. Рассмотрение (познание) сути Macht уничтожает её в корне. Так называемая "power" ("will to power") это продукт "переоценки всех ценностей". А значит - это - структурно-аффективный сдвиг в восприятии телом - бытия (специально сконструированная "картина мира"). Соответственно - изменение его поведения (тела слушателя). Но фактически это не имеет отношения к "власти" - это всего лишь изменение параметров физического носителя - следовательно - вся затея зависит не от метафизики, а от физики (и физика знать не "знает" как концепции "власти", так и постоянно-возвращательного движения - все эти видения есть суть побочный продукт (byproduct) чего-то иного, например - опьянения (чувством агрессии и секса), из чего следует, что весь замысел есть своего рода перенос (половой страсти на другой объект отношения к миру), продукт "полового" насилия "Диониса" над неокрепшими либо неопытными (а не просто молодыми; неопытными - перед столь искусными манипуляциями, сложными, загадочными) умами и телами поколений людей (где бы они не находились во времени и/или пространстве) - "Ариадной").
Что "бытие" действительно есть по своей сущности - принадлежит определять вовсе не жрецам или философам, а бытию и его "Самости", бытию-в-себе (что следует логически из понятия "бытийности"). И уж наверняка "бытие" имеет своё "мнение" насчёт того, является ли оно "волей к власти" - или же - нет.
"Бытие" - это "женщина", не подверженная неумелым попыткам насилия, пускай даже и тонко завуалированного, - от "Диониса".
Итого эта "женщина" отказывает "Дионису" и отвечает ему - полным "холодом", - со своей стороны всего этого "занятия"...
>>556
ну или, говоря проще: как прогресс/("рост власти") и идёт - так он идти и будет (не Ницше это решать - как - или Заратустре, или Иисусу, или кому-то ещё)
ну или, говоря проще: как прогресс/("рост власти") и идёт - так он идти и будет (не Ницше это решать - как - или Заратустре, или Иисусу, или кому-то ещё)
>>562
постоянным же этот процесс (исполнения желания Заратустры) не может быть никогда (следовательно не может быть и "царства Заратустры", "тысячелетнего" (а ретроспективно всё переиначить как будто бы это было "для меня любимого" - это выходка похуже той, что делал Альфери); влияние его (и других) произведения, конечно, будут оказывать - но во всех абсолютно случаях - никогда это влияние не будет таким, как хотели авторы (это относится ко всем книгам, "книгам", жрецам, философам, поэтам, не-поэтам, и вообще "жестам" и действиям "власти", воздействиям (как на Бытие, так и на Вечность)))
постоянным же этот процесс (исполнения желания Заратустры) не может быть никогда (следовательно не может быть и "царства Заратустры", "тысячелетнего" (а ретроспективно всё переиначить как будто бы это было "для меня любимого" - это выходка похуже той, что делал Альфери); влияние его (и других) произведения, конечно, будут оказывать - но во всех абсолютно случаях - никогда это влияние не будет таким, как хотели авторы (это относится ко всем книгам, "книгам", жрецам, философам, поэтам, не-поэтам, и вообще "жестам" и действиям "власти", воздействиям (как на Бытие, так и на Вечность)))
>>556
>>562
>>563
Заратустра заметил, что один юноша избегает его. И вот однажды вечером, проходя через горы, окружавшие город, который
назывался "Пестрая Корова", он увидел этого юношу: тот сидел, прислонившись к дереву, и усталым взором смотрел в долину.
Заратустра дотронулся до дерева, у которого сидел юноша, и сказал:
"Если бы я захотел потрясти это дерево, охватив его руками, у меня не хватило бы на это сил.
Но ветер, который мы даже не можем увидеть, терзает его и гнет, куда хочет. Незримые руки гнут и терзают нас сильнее всего".
Юноша встал и проговорил в смущении: "Я слышу Заратустру, а только что я думал о нем".
Заратустра спросил:
"Чего же ты пугаешься? С человеком происходит то же, что и с деревом.
Чем настойчивее стремится он вверх, к свету, тем с большей силой устремляются корни его в глубь земли, вниз, во мрак – во зло."
"Да, во зло! – воскликнул юноша. – Как же сумел ты раскрыть мою душу?"
Заратустра рассмеялся и ответил: "Иные души невозможно раскрыть: для этого их надо сначала выдумать".
"Да, во зло! – снова воскликнул юноша. – Ты сказал правду, Заратустра. Я перестал верить себе самому с тех пор, как устремился в высоту, и никто уже теперь не верит мне. Как же случилось это?
Слишком быстро меняюсь я: мое "сегодня" опровергает мое "вчера". Поднимаясь, я часто перепрыгиваю через ступени, и этого не прощает мне ни одна ступень.
Когда я наверху, я всегда чувствую себя одиноким. Никто не говорит со мной. холод одиночества заставляет меня дрожать. Чего же хочу я на высоте?
Как стыжусь я своего восхождения и того, что спотыкаюсь! Как насмехаюсь над своим тяжелым и частым дыханием! Как ненавижу летающих! Как устал я на высоте!"
Тут юноша умолк. А Заратустра взглянул на дерево, у которого они стояли, и сказал:
"Одиноко стоит это дерево на горе, высоко поднялось оно и над зверем, и над человеком.
И пожелай оно заговорить, не нашлось бы никого, кто бы понял его: так высоко оно вознеслось.
И вот оно ждет и ждет – чего же, право? В слишком близком соседстве с тучами живет оно: не ожидает ли оно первой молнии?"
Когда Заратустра сказал это, юноша воскликнул в сильном смятении: "Да, ты прав. Заратустра. Я желал своей гибели, стремясь в высоту, и ты – та молния, которой ждал я. Посмотри же, что сделалось со мной с тех пор, как пришел ты к нам: зависть к тебе сокрушила меня!" – так говорил юноша, горько рыдая. Заратустра же обнял его и увлек за собой.
И когда прошли они немного, так стал говорить Заратустра:
"Разрывается сердце мое. Яснее слов говорят мне глаза твои о грозящей тебе опасности. Еще не свободен ты – ты только ищешь свободы. Утомили тебя поиски твои и лишили сна.
В свободную высь стремишься ты, звезд жаждет душа твоя. Но и дурные влечения твои тоже жаждут свободы.
Эти дикие псы рвутся на вСлишком быстро меняюсь я: мое олю; они лают от радости в своих подземельях, пока дух твой стремится разрушить все темницы.
Ты и сам еще узник, алчущий освобождения: мудрая душа у таких узников, но вместе с тем коварная и дурная.
Очиститься должен свободный духом, ибо много еще в нем тюремного мрака и гнили: око его должно стать чистым.
Да, я ведаю опасность, грозящую тебе. Но любовью и надеждой заклинаю тебя: не отказывайся от любви и надежды своей!
Пока еще знаешь ты благородство свое, чувствуют его и другие – те, кто не любит тебя и посылает злобные взгляды тебе вослед. Знай, что благородный у всех стоит поперек дороги.
Также и "добрым" мешает он: когда же они и его называют добрым, то этим хотят устранить с пути.
Новое хочет создать благородный и новую добродетель. Старое хочет сохранить добрый, чтобы оно пребывало в целости.
Но не в том опасность для благородного, что он сделается добрым, а в том, что может стать наглецом, насмешником и разрушителем.
О, знал я благородных, потерявших высшую надежду свою. И вот теперь они клевещут на все высокие стремления.
И вот теперь они живут, бесстыдно срывая краткие удовольствия, и ничтожные цели ставят они себе: едва на день хватает этих целей.
"Дух – тоже сладострастие", – так заявляют они. И разбились крылья у их духа, и теперь он ползает всюду и оскверняет все, что гложет.
Некогда думали они стать героями, эти теперешние сластолюбцы. Ныне – герой внушает им скорбь и ужас.
Но любовью и надеждой заклинаю тебя: храни героя в душе своей! Свято храни свою высшую надежду!"
Так говорил Заратустра.
>>562
>>563
> be me
Заратустра заметил, что один юноша избегает его. И вот однажды вечером, проходя через горы, окружавшие город, который
назывался "Пестрая Корова", он увидел этого юношу: тот сидел, прислонившись к дереву, и усталым взором смотрел в долину.
Заратустра дотронулся до дерева, у которого сидел юноша, и сказал:
"Если бы я захотел потрясти это дерево, охватив его руками, у меня не хватило бы на это сил.
Но ветер, который мы даже не можем увидеть, терзает его и гнет, куда хочет. Незримые руки гнут и терзают нас сильнее всего".
Юноша встал и проговорил в смущении: "Я слышу Заратустру, а только что я думал о нем".
Заратустра спросил:
"Чего же ты пугаешься? С человеком происходит то же, что и с деревом.
Чем настойчивее стремится он вверх, к свету, тем с большей силой устремляются корни его в глубь земли, вниз, во мрак – во зло."
"Да, во зло! – воскликнул юноша. – Как же сумел ты раскрыть мою душу?"
Заратустра рассмеялся и ответил: "Иные души невозможно раскрыть: для этого их надо сначала выдумать".
"Да, во зло! – снова воскликнул юноша. – Ты сказал правду, Заратустра. Я перестал верить себе самому с тех пор, как устремился в высоту, и никто уже теперь не верит мне. Как же случилось это?
Слишком быстро меняюсь я: мое "сегодня" опровергает мое "вчера". Поднимаясь, я часто перепрыгиваю через ступени, и этого не прощает мне ни одна ступень.
Когда я наверху, я всегда чувствую себя одиноким. Никто не говорит со мной. холод одиночества заставляет меня дрожать. Чего же хочу я на высоте?
Как стыжусь я своего восхождения и того, что спотыкаюсь! Как насмехаюсь над своим тяжелым и частым дыханием! Как ненавижу летающих! Как устал я на высоте!"
Тут юноша умолк. А Заратустра взглянул на дерево, у которого они стояли, и сказал:
"Одиноко стоит это дерево на горе, высоко поднялось оно и над зверем, и над человеком.
И пожелай оно заговорить, не нашлось бы никого, кто бы понял его: так высоко оно вознеслось.
И вот оно ждет и ждет – чего же, право? В слишком близком соседстве с тучами живет оно: не ожидает ли оно первой молнии?"
Когда Заратустра сказал это, юноша воскликнул в сильном смятении: "Да, ты прав. Заратустра. Я желал своей гибели, стремясь в высоту, и ты – та молния, которой ждал я. Посмотри же, что сделалось со мной с тех пор, как пришел ты к нам: зависть к тебе сокрушила меня!" – так говорил юноша, горько рыдая. Заратустра же обнял его и увлек за собой.
И когда прошли они немного, так стал говорить Заратустра:
"Разрывается сердце мое. Яснее слов говорят мне глаза твои о грозящей тебе опасности. Еще не свободен ты – ты только ищешь свободы. Утомили тебя поиски твои и лишили сна.
В свободную высь стремишься ты, звезд жаждет душа твоя. Но и дурные влечения твои тоже жаждут свободы.
Эти дикие псы рвутся на вСлишком быстро меняюсь я: мое олю; они лают от радости в своих подземельях, пока дух твой стремится разрушить все темницы.
Ты и сам еще узник, алчущий освобождения: мудрая душа у таких узников, но вместе с тем коварная и дурная.
Очиститься должен свободный духом, ибо много еще в нем тюремного мрака и гнили: око его должно стать чистым.
Да, я ведаю опасность, грозящую тебе. Но любовью и надеждой заклинаю тебя: не отказывайся от любви и надежды своей!
Пока еще знаешь ты благородство свое, чувствуют его и другие – те, кто не любит тебя и посылает злобные взгляды тебе вослед. Знай, что благородный у всех стоит поперек дороги.
Также и "добрым" мешает он: когда же они и его называют добрым, то этим хотят устранить с пути.
Новое хочет создать благородный и новую добродетель. Старое хочет сохранить добрый, чтобы оно пребывало в целости.
Но не в том опасность для благородного, что он сделается добрым, а в том, что может стать наглецом, насмешником и разрушителем.
О, знал я благородных, потерявших высшую надежду свою. И вот теперь они клевещут на все высокие стремления.
И вот теперь они живут, бесстыдно срывая краткие удовольствия, и ничтожные цели ставят они себе: едва на день хватает этих целей.
"Дух – тоже сладострастие", – так заявляют они. И разбились крылья у их духа, и теперь он ползает всюду и оскверняет все, что гложет.
Некогда думали они стать героями, эти теперешние сластолюбцы. Ныне – герой внушает им скорбь и ужас.
Но любовью и надеждой заклинаю тебя: храни героя в душе своей! Свято храни свою высшую надежду!"
Так говорил Заратустра.
>>556
>>562
>>563
Заратустра заметил, что один юноша избегает его. И вот однажды вечером, проходя через горы, окружавшие город, который
назывался "Пестрая Корова", он увидел этого юношу: тот сидел, прислонившись к дереву, и усталым взором смотрел в долину.
Заратустра дотронулся до дерева, у которого сидел юноша, и сказал:
"Если бы я захотел потрясти это дерево, охватив его руками, у меня не хватило бы на это сил.
Но ветер, который мы даже не можем увидеть, терзает его и гнет, куда хочет. Незримые руки гнут и терзают нас сильнее всего".
Юноша встал и проговорил в смущении: "Я слышу Заратустру, а только что я думал о нем".
Заратустра спросил:
"Чего же ты пугаешься? С человеком происходит то же, что и с деревом.
Чем настойчивее стремится он вверх, к свету, тем с большей силой устремляются корни его в глубь земли, вниз, во мрак – во зло."
"Да, во зло! – воскликнул юноша. – Как же сумел ты раскрыть мою душу?"
Заратустра рассмеялся и ответил: "Иные души невозможно раскрыть: для этого их надо сначала выдумать".
"Да, во зло! – снова воскликнул юноша. – Ты сказал правду, Заратустра. Я перестал верить себе самому с тех пор, как устремился в высоту, и никто уже теперь не верит мне. Как же случилось это?
Слишком быстро меняюсь я: мое "сегодня" опровергает мое "вчера". Поднимаясь, я часто перепрыгиваю через ступени, и этого не прощает мне ни одна ступень.
Когда я наверху, я всегда чувствую себя одиноким. Никто не говорит со мной. холод одиночества заставляет меня дрожать. Чего же хочу я на высоте?
Как стыжусь я своего восхождения и того, что спотыкаюсь! Как насмехаюсь над своим тяжелым и частым дыханием! Как ненавижу летающих! Как устал я на высоте!"
Тут юноша умолк. А Заратустра взглянул на дерево, у которого они стояли, и сказал:
"Одиноко стоит это дерево на горе, высоко поднялось оно и над зверем, и над человеком.
И пожелай оно заговорить, не нашлось бы никого, кто бы понял его: так высоко оно вознеслось.
И вот оно ждет и ждет – чего же, право? В слишком близком соседстве с тучами живет оно: не ожидает ли оно первой молнии?"
Когда Заратустра сказал это, юноша воскликнул в сильном смятении: "Да, ты прав. Заратустра. Я желал своей гибели, стремясь в высоту, и ты – та молния, которой ждал я. Посмотри же, что сделалось со мной с тех пор, как пришел ты к нам: зависть к тебе сокрушила меня!" – так говорил юноша, горько рыдая. Заратустра же обнял его и увлек за собой.
И когда прошли они немного, так стал говорить Заратустра:
"Разрывается сердце мое. Яснее слов говорят мне глаза твои о грозящей тебе опасности. Еще не свободен ты – ты только ищешь свободы. Утомили тебя поиски твои и лишили сна.
В свободную высь стремишься ты, звезд жаждет душа твоя. Но и дурные влечения твои тоже жаждут свободы.
Эти дикие псы рвутся на вСлишком быстро меняюсь я: мое олю; они лают от радости в своих подземельях, пока дух твой стремится разрушить все темницы.
Ты и сам еще узник, алчущий освобождения: мудрая душа у таких узников, но вместе с тем коварная и дурная.
Очиститься должен свободный духом, ибо много еще в нем тюремного мрака и гнили: око его должно стать чистым.
Да, я ведаю опасность, грозящую тебе. Но любовью и надеждой заклинаю тебя: не отказывайся от любви и надежды своей!
Пока еще знаешь ты благородство свое, чувствуют его и другие – те, кто не любит тебя и посылает злобные взгляды тебе вослед. Знай, что благородный у всех стоит поперек дороги.
Также и "добрым" мешает он: когда же они и его называют добрым, то этим хотят устранить с пути.
Новое хочет создать благородный и новую добродетель. Старое хочет сохранить добрый, чтобы оно пребывало в целости.
Но не в том опасность для благородного, что он сделается добрым, а в том, что может стать наглецом, насмешником и разрушителем.
О, знал я благородных, потерявших высшую надежду свою. И вот теперь они клевещут на все высокие стремления.
И вот теперь они живут, бесстыдно срывая краткие удовольствия, и ничтожные цели ставят они себе: едва на день хватает этих целей.
"Дух – тоже сладострастие", – так заявляют они. И разбились крылья у их духа, и теперь он ползает всюду и оскверняет все, что гложет.
Некогда думали они стать героями, эти теперешние сластолюбцы. Ныне – герой внушает им скорбь и ужас.
Но любовью и надеждой заклинаю тебя: храни героя в душе своей! Свято храни свою высшую надежду!"
Так говорил Заратустра.
>>562
>>563
> be me
Заратустра заметил, что один юноша избегает его. И вот однажды вечером, проходя через горы, окружавшие город, который
назывался "Пестрая Корова", он увидел этого юношу: тот сидел, прислонившись к дереву, и усталым взором смотрел в долину.
Заратустра дотронулся до дерева, у которого сидел юноша, и сказал:
"Если бы я захотел потрясти это дерево, охватив его руками, у меня не хватило бы на это сил.
Но ветер, который мы даже не можем увидеть, терзает его и гнет, куда хочет. Незримые руки гнут и терзают нас сильнее всего".
Юноша встал и проговорил в смущении: "Я слышу Заратустру, а только что я думал о нем".
Заратустра спросил:
"Чего же ты пугаешься? С человеком происходит то же, что и с деревом.
Чем настойчивее стремится он вверх, к свету, тем с большей силой устремляются корни его в глубь земли, вниз, во мрак – во зло."
"Да, во зло! – воскликнул юноша. – Как же сумел ты раскрыть мою душу?"
Заратустра рассмеялся и ответил: "Иные души невозможно раскрыть: для этого их надо сначала выдумать".
"Да, во зло! – снова воскликнул юноша. – Ты сказал правду, Заратустра. Я перестал верить себе самому с тех пор, как устремился в высоту, и никто уже теперь не верит мне. Как же случилось это?
Слишком быстро меняюсь я: мое "сегодня" опровергает мое "вчера". Поднимаясь, я часто перепрыгиваю через ступени, и этого не прощает мне ни одна ступень.
Когда я наверху, я всегда чувствую себя одиноким. Никто не говорит со мной. холод одиночества заставляет меня дрожать. Чего же хочу я на высоте?
Как стыжусь я своего восхождения и того, что спотыкаюсь! Как насмехаюсь над своим тяжелым и частым дыханием! Как ненавижу летающих! Как устал я на высоте!"
Тут юноша умолк. А Заратустра взглянул на дерево, у которого они стояли, и сказал:
"Одиноко стоит это дерево на горе, высоко поднялось оно и над зверем, и над человеком.
И пожелай оно заговорить, не нашлось бы никого, кто бы понял его: так высоко оно вознеслось.
И вот оно ждет и ждет – чего же, право? В слишком близком соседстве с тучами живет оно: не ожидает ли оно первой молнии?"
Когда Заратустра сказал это, юноша воскликнул в сильном смятении: "Да, ты прав. Заратустра. Я желал своей гибели, стремясь в высоту, и ты – та молния, которой ждал я. Посмотри же, что сделалось со мной с тех пор, как пришел ты к нам: зависть к тебе сокрушила меня!" – так говорил юноша, горько рыдая. Заратустра же обнял его и увлек за собой.
И когда прошли они немного, так стал говорить Заратустра:
"Разрывается сердце мое. Яснее слов говорят мне глаза твои о грозящей тебе опасности. Еще не свободен ты – ты только ищешь свободы. Утомили тебя поиски твои и лишили сна.
В свободную высь стремишься ты, звезд жаждет душа твоя. Но и дурные влечения твои тоже жаждут свободы.
Эти дикие псы рвутся на вСлишком быстро меняюсь я: мое олю; они лают от радости в своих подземельях, пока дух твой стремится разрушить все темницы.
Ты и сам еще узник, алчущий освобождения: мудрая душа у таких узников, но вместе с тем коварная и дурная.
Очиститься должен свободный духом, ибо много еще в нем тюремного мрака и гнили: око его должно стать чистым.
Да, я ведаю опасность, грозящую тебе. Но любовью и надеждой заклинаю тебя: не отказывайся от любви и надежды своей!
Пока еще знаешь ты благородство свое, чувствуют его и другие – те, кто не любит тебя и посылает злобные взгляды тебе вослед. Знай, что благородный у всех стоит поперек дороги.
Также и "добрым" мешает он: когда же они и его называют добрым, то этим хотят устранить с пути.
Новое хочет создать благородный и новую добродетель. Старое хочет сохранить добрый, чтобы оно пребывало в целости.
Но не в том опасность для благородного, что он сделается добрым, а в том, что может стать наглецом, насмешником и разрушителем.
О, знал я благородных, потерявших высшую надежду свою. И вот теперь они клевещут на все высокие стремления.
И вот теперь они живут, бесстыдно срывая краткие удовольствия, и ничтожные цели ставят они себе: едва на день хватает этих целей.
"Дух – тоже сладострастие", – так заявляют они. И разбились крылья у их духа, и теперь он ползает всюду и оскверняет все, что гложет.
Некогда думали они стать героями, эти теперешние сластолюбцы. Ныне – герой внушает им скорбь и ужас.
Но любовью и надеждой заклинаю тебя: храни героя в душе своей! Свято храни свою высшую надежду!"
Так говорил Заратустра.
>>541
>>543
>>544
Теперь ты понимаешь, почему я изучаю пессимизм и пытаюсь столкнуть, сокрушить жизнерадостные столпы. Если бы Ницше или Бергсон или Делёз жили бы в тоталитарном режиме где на улице средняя температура -10 6 месяцев в году, не было бы никакого Ницше.
Их философия цвела в благоприятные времена в благоприятных условиях. Каково было бы жить дяде Ницше если за главу о смерти (об эвтаназии по сути) или о фразе, где он говорит что почитает духовное наследство выше телесного, закинули бы в Тюрьму? Его бы ещё в Базеле за отхождение от христианских канонов посадили бы по доносу добропорядочного гражданина. Дядя Ницше вышел бы из темницы лет через 6, больной и помятый, и точно не смог бы проповедовать свой подход - будь то учёба или печать книг. Он просто бы спился, и жил кстати у мамки в хруще. Вместо валуна он бы наткнулся на палатку с замёрзшим скитальцем, и нашёл бы "волю к смерти". Всё.
Требую фанфик на тему "Ницше в Омске"
>>543
>>544
Теперь ты понимаешь, почему я изучаю пессимизм и пытаюсь столкнуть, сокрушить жизнерадостные столпы. Если бы Ницше или Бергсон или Делёз жили бы в тоталитарном режиме где на улице средняя температура -10 6 месяцев в году, не было бы никакого Ницше.
Их философия цвела в благоприятные времена в благоприятных условиях. Каково было бы жить дяде Ницше если за главу о смерти (об эвтаназии по сути) или о фразе, где он говорит что почитает духовное наследство выше телесного, закинули бы в Тюрьму? Его бы ещё в Базеле за отхождение от христианских канонов посадили бы по доносу добропорядочного гражданина. Дядя Ницше вышел бы из темницы лет через 6, больной и помятый, и точно не смог бы проповедовать свой подход - будь то учёба или печать книг. Он просто бы спился, и жил кстати у мамки в хруще. Вместо валуна он бы наткнулся на палатку с замёрзшим скитальцем, и нашёл бы "волю к смерти". Всё.
Требую фанфик на тему "Ницше в Омске"
692 Кб, 2125x3000>>575
На грязной улице Омска, под серой, туманной небосклепицей, Фридрих Ницше стоял, скрежеща зубами от холода и отчаяния. Его глаза, которые когда-то сверкали умом и глубиной, теперь были пусты и холодны, как зеркало ледяной реки.
Город, который он ранее видел как место для своих философских размышлений, теперь казался ему пустой и безжизненной пустошью. Он бродил по улицам, искавший ответа на вопросы, которые уже давно не имели смысла для него.
В один темный вечер, Ницше встретил женщину по имени Анастасия. Её глаза были полными грусти и усталости, и она казалась потерянной, как и он сам. Они начали общаться, обменявшись своими глубокими размышлениями о жизни и смерти, о смысле и бессмысле.
С каждым днем, проведенным вместе, их разговоры становились все более мрачными и отчаянными. Они обсуждали свои страхи и сомнения, их ненависть к миру и к себе. Их души были связаны мрачной силой, которая только усиливала их отчаяние.
Наконец, они решили совершить совместное путешествие в мир, где не было боли и страданий. В последний вечер, они встретились на берегу реки, где Ницше предложил ей прыгнуть вместе в холодные воды.
Они прыгнули, и волны поглотили их, унеся в бездну безжизненности. Их тела никогда не были найдены, и их имена были забыты в Омске. Но их мрачные размышления остались, как пугающее напоминание о тьме, которая живет в сердцах людей.
Да. Но. У них всех было бы оправдание к этому. Следовательно, - это не аргумент. Нет выбора - нет и философии (а я об этом писал выше).
В отличие от стран типа Испании сейчас, - у них есть образование и способность понять, в какой дрянной ситуации они находятся, но нет возможности её изменить. Это, может быть, даже ещё хуже. И это, может быть, необходимый шаг на этапе "развития", в том числе.
В общем, негатив можно найти везде, но он качественно разный. Твой пессимизм в рамках России оправдан чуть более чем всей историей России (и грустными мужицкими русскими песнями, от "бардов" и прочих). Их пессимизм - это другое (да банально хотя бы в смысле эволюции).
Следовательно, это не вопрос "жизнерадостности", это вопрос структуры общества в целом.
И твой пессимизм - эту структуру - скорее поддерживает (чуть ли не исторически), чем достигает заявленных целей.
На грязной улице Омска, под серой, туманной небосклепицей, Фридрих Ницше стоял, скрежеща зубами от холода и отчаяния. Его глаза, которые когда-то сверкали умом и глубиной, теперь были пусты и холодны, как зеркало ледяной реки.
Город, который он ранее видел как место для своих философских размышлений, теперь казался ему пустой и безжизненной пустошью. Он бродил по улицам, искавший ответа на вопросы, которые уже давно не имели смысла для него.
В один темный вечер, Ницше встретил женщину по имени Анастасия. Её глаза были полными грусти и усталости, и она казалась потерянной, как и он сам. Они начали общаться, обменявшись своими глубокими размышлениями о жизни и смерти, о смысле и бессмысле.
С каждым днем, проведенным вместе, их разговоры становились все более мрачными и отчаянными. Они обсуждали свои страхи и сомнения, их ненависть к миру и к себе. Их души были связаны мрачной силой, которая только усиливала их отчаяние.
Наконец, они решили совершить совместное путешествие в мир, где не было боли и страданий. В последний вечер, они встретились на берегу реки, где Ницше предложил ей прыгнуть вместе в холодные воды.
Они прыгнули, и волны поглотили их, унеся в бездну безжизненности. Их тела никогда не были найдены, и их имена были забыты в Омске. Но их мрачные размышления остались, как пугающее напоминание о тьме, которая живет в сердцах людей.
>Если бы Ницше или Бергсон или Делёз жили бы в тоталитарном режиме где на улице средняя температура -10 6 месяцев в году, не было бы никакого Ницше.
Да. Но. У них всех было бы оправдание к этому. Следовательно, - это не аргумент. Нет выбора - нет и философии (а я об этом писал выше).
В отличие от стран типа Испании сейчас, - у них есть образование и способность понять, в какой дрянной ситуации они находятся, но нет возможности её изменить. Это, может быть, даже ещё хуже. И это, может быть, необходимый шаг на этапе "развития", в том числе.
В общем, негатив можно найти везде, но он качественно разный. Твой пессимизм в рамках России оправдан чуть более чем всей историей России (и грустными мужицкими русскими песнями, от "бардов" и прочих). Их пессимизм - это другое (да банально хотя бы в смысле эволюции).
Следовательно, это не вопрос "жизнерадостности", это вопрос структуры общества в целом.
И твой пессимизм - эту структуру - скорее поддерживает (чуть ли не исторически), чем достигает заявленных целей.
692 Кб, 2125x3000>>575
На грязной улице Омска, под серой, туманной небосклепицей, Фридрих Ницше стоял, скрежеща зубами от холода и отчаяния. Его глаза, которые когда-то сверкали умом и глубиной, теперь были пусты и холодны, как зеркало ледяной реки.
Город, который он ранее видел как место для своих философских размышлений, теперь казался ему пустой и безжизненной пустошью. Он бродил по улицам, искавший ответа на вопросы, которые уже давно не имели смысла для него.
В один темный вечер, Ницше встретил женщину по имени Анастасия. Её глаза были полными грусти и усталости, и она казалась потерянной, как и он сам. Они начали общаться, обменявшись своими глубокими размышлениями о жизни и смерти, о смысле и бессмысле.
С каждым днем, проведенным вместе, их разговоры становились все более мрачными и отчаянными. Они обсуждали свои страхи и сомнения, их ненависть к миру и к себе. Их души были связаны мрачной силой, которая только усиливала их отчаяние.
Наконец, они решили совершить совместное путешествие в мир, где не было боли и страданий. В последний вечер, они встретились на берегу реки, где Ницше предложил ей прыгнуть вместе в холодные воды.
Они прыгнули, и волны поглотили их, унеся в бездну безжизненности. Их тела никогда не были найдены, и их имена были забыты в Омске. Но их мрачные размышления остались, как пугающее напоминание о тьме, которая живет в сердцах людей.
Да. Но. У них всех было бы оправдание к этому. Следовательно, - это не аргумент. Нет выбора - нет и философии (а я об этом писал выше).
В отличие от стран типа Испании сейчас, - у них есть образование и способность понять, в какой дрянной ситуации они находятся, но нет возможности её изменить. Это, может быть, даже ещё хуже. И это, может быть, необходимый шаг на этапе "развития", в том числе.
В общем, негатив можно найти везде, но он качественно разный. Твой пессимизм в рамках России оправдан чуть более чем всей историей России (и грустными мужицкими русскими песнями, от "бардов" и прочих). Их пессимизм - это другое (да банально хотя бы в смысле эволюции).
Следовательно, это не вопрос "жизнерадостности", это вопрос структуры общества в целом.
И твой пессимизм - эту структуру - скорее поддерживает (чуть ли не исторически), чем достигает заявленных целей.
На грязной улице Омска, под серой, туманной небосклепицей, Фридрих Ницше стоял, скрежеща зубами от холода и отчаяния. Его глаза, которые когда-то сверкали умом и глубиной, теперь были пусты и холодны, как зеркало ледяной реки.
Город, который он ранее видел как место для своих философских размышлений, теперь казался ему пустой и безжизненной пустошью. Он бродил по улицам, искавший ответа на вопросы, которые уже давно не имели смысла для него.
В один темный вечер, Ницше встретил женщину по имени Анастасия. Её глаза были полными грусти и усталости, и она казалась потерянной, как и он сам. Они начали общаться, обменявшись своими глубокими размышлениями о жизни и смерти, о смысле и бессмысле.
С каждым днем, проведенным вместе, их разговоры становились все более мрачными и отчаянными. Они обсуждали свои страхи и сомнения, их ненависть к миру и к себе. Их души были связаны мрачной силой, которая только усиливала их отчаяние.
Наконец, они решили совершить совместное путешествие в мир, где не было боли и страданий. В последний вечер, они встретились на берегу реки, где Ницше предложил ей прыгнуть вместе в холодные воды.
Они прыгнули, и волны поглотили их, унеся в бездну безжизненности. Их тела никогда не были найдены, и их имена были забыты в Омске. Но их мрачные размышления остались, как пугающее напоминание о тьме, которая живет в сердцах людей.
>Если бы Ницше или Бергсон или Делёз жили бы в тоталитарном режиме где на улице средняя температура -10 6 месяцев в году, не было бы никакого Ницше.
Да. Но. У них всех было бы оправдание к этому. Следовательно, - это не аргумент. Нет выбора - нет и философии (а я об этом писал выше).
В отличие от стран типа Испании сейчас, - у них есть образование и способность понять, в какой дрянной ситуации они находятся, но нет возможности её изменить. Это, может быть, даже ещё хуже. И это, может быть, необходимый шаг на этапе "развития", в том числе.
В общем, негатив можно найти везде, но он качественно разный. Твой пессимизм в рамках России оправдан чуть более чем всей историей России (и грустными мужицкими русскими песнями, от "бардов" и прочих). Их пессимизм - это другое (да банально хотя бы в смысле эволюции).
Следовательно, это не вопрос "жизнерадостности", это вопрос структуры общества в целом.
И твой пессимизм - эту структуру - скорее поддерживает (чуть ли не исторически), чем достигает заявленных целей.
>>575
>>576
Из чего следует, что в твоём случае "вины" нет, - в их случае тоже. Однако что для тебя пессимизм - для них это просто прошлое. А должно быть - смещение. Не стояние на одном месте и верчение вокруг одного и того же, а движение и переход. И в их случае (в силу их образованности) "вина" даже большая, чем в твоём.
Что до Ницше, по некому забавному стечению обстоятельств и в силу того, что окончательного толкования его текстов нет (и может быть... и не будет?) - его труды настолько (по эффекту) про-христианские и даже сверх-христианские, что даже сложно это представить. Ведь пока окончательного толкования и решения по поводу его трудов не имеется - никаких "уничтожений всех слабых" осуществлять нельзя категорически (иначе это - полнейшая глупость).
Следовательно, единственно корректное решение - это ничего подобного (геноцидов и прочего) не делать - но не просто не делать, а не делать в принципе, по возможности, с таким размахом, которого христианство в жизни никогда не видело, размахом "дионисическим". С условием, что все остальные вопросы, по этому поводу, - будет решать сама природа.
Вот такой вот "казус", в целом (и единственно возможное, самое трудно оспариваемое решение (в смысле интеллектуальной чистоты) по поводу его трудов).
Что автоматически ведёт за собой "жизнерадостность" в т.ч. как и безусловное принятие и твоей позиции, в рамках... Целого.
В чем может заключаться наше учение? – Что никто не дает человеку его качеств – ни Бог, ни общество, ни его родители и предки, ни он сам (– бессмыслица последнего из отрицаемых здесь представлений имеет место в учении Канта, как «интеллигибельная свобода», а может быть, уже и у Платона). Никто не ответствен за то, что он вообще существует, что он устроен так-то и так-то, что он находится среди этих обстоятельств, в этом окружении. Фатальность его сущности невозможно вырвать из фатальности всего того, что было и что будет. Он не есть следствие собственного намерения, воли, цели, в лице его не делается попытка достичь «идеала человека», или «идеала счастья», или «идеала нравственности», – абсурдно пытаться свалить его сущность в какую-нибудь цель. Понятие «цель» изобрели мы: в реальности цель отсутствует… Ты необходим, ты частица рока, ты принадлежишь к целому, существуешь в целом – нет ничего, что могло бы судить, мерить, сравнивать, осуждать наше бытие, ибо это значило бы судить, мерить, сравнивать, осуждать целое... Но нет ничего, кроме целого! – Что никого больше не будут делать ответственным, что специфику бытия не смогут сводить к causa prima, что мир, ни как сенсориум, ни как «дух», не есть единство, только это и есть великое освобождение, – только этим и восстанавливается вновь невинность становления… Понятие «Бог» было до сих пор сильнейшим возражением против бытия… Мы отрицаем Бога, мы отрицаем ответственность в Боге: этим впервые спасаем мы мир.
И как назло, вот эта ницшевская позиция имморализма и есть суть самая научнейшая из научнейших, честнейшая по отношению ко всем участникам дискурса, в принципе. Из чего как бы и следует, что если учёный - не имморалист, то он не учёный, а лжец, верующий.
>>576
>В отличие от стран типа Испании сейчас, - у них есть образование и способность понять, в какой дрянной ситуации они находятся, но нет возможности её изменить. Это, может быть, даже ещё хуже. И это, может быть, необходимый шаг на этапе "развития", в том числе.
Из чего следует, что в твоём случае "вины" нет, - в их случае тоже. Однако что для тебя пессимизм - для них это просто прошлое. А должно быть - смещение. Не стояние на одном месте и верчение вокруг одного и того же, а движение и переход. И в их случае (в силу их образованности) "вина" даже большая, чем в твоём.
Что до Ницше, по некому забавному стечению обстоятельств и в силу того, что окончательного толкования его текстов нет (и может быть... и не будет?) - его труды настолько (по эффекту) про-христианские и даже сверх-христианские, что даже сложно это представить. Ведь пока окончательного толкования и решения по поводу его трудов не имеется - никаких "уничтожений всех слабых" осуществлять нельзя категорически (иначе это - полнейшая глупость).
Следовательно, единственно корректное решение - это ничего подобного (геноцидов и прочего) не делать - но не просто не делать, а не делать в принципе, по возможности, с таким размахом, которого христианство в жизни никогда не видело, размахом "дионисическим". С условием, что все остальные вопросы, по этому поводу, - будет решать сама природа.
Вот такой вот "казус", в целом (и единственно возможное, самое трудно оспариваемое решение (в смысле интеллектуальной чистоты) по поводу его трудов).
Что автоматически ведёт за собой "жизнерадостность" в т.ч. как и безусловное принятие и твоей позиции, в рамках... Целого.
В чем может заключаться наше учение? – Что никто не дает человеку его качеств – ни Бог, ни общество, ни его родители и предки, ни он сам (– бессмыслица последнего из отрицаемых здесь представлений имеет место в учении Канта, как «интеллигибельная свобода», а может быть, уже и у Платона). Никто не ответствен за то, что он вообще существует, что он устроен так-то и так-то, что он находится среди этих обстоятельств, в этом окружении. Фатальность его сущности невозможно вырвать из фатальности всего того, что было и что будет. Он не есть следствие собственного намерения, воли, цели, в лице его не делается попытка достичь «идеала человека», или «идеала счастья», или «идеала нравственности», – абсурдно пытаться свалить его сущность в какую-нибудь цель. Понятие «цель» изобрели мы: в реальности цель отсутствует… Ты необходим, ты частица рока, ты принадлежишь к целому, существуешь в целом – нет ничего, что могло бы судить, мерить, сравнивать, осуждать наше бытие, ибо это значило бы судить, мерить, сравнивать, осуждать целое... Но нет ничего, кроме целого! – Что никого больше не будут делать ответственным, что специфику бытия не смогут сводить к causa prima, что мир, ни как сенсориум, ни как «дух», не есть единство, только это и есть великое освобождение, – только этим и восстанавливается вновь невинность становления… Понятие «Бог» было до сих пор сильнейшим возражением против бытия… Мы отрицаем Бога, мы отрицаем ответственность в Боге: этим впервые спасаем мы мир.
И как назло, вот эта ницшевская позиция имморализма и есть суть самая научнейшая из научнейших, честнейшая по отношению ко всем участникам дискурса, в принципе. Из чего как бы и следует, что если учёный - не имморалист, то он не учёный, а лжец, верующий.
>>575
>>576
Из чего следует, что в твоём случае "вины" нет, - в их случае тоже. Однако что для тебя пессимизм - для них это просто прошлое. А должно быть - смещение. Не стояние на одном месте и верчение вокруг одного и того же, а движение и переход. И в их случае (в силу их образованности) "вина" даже большая, чем в твоём.
Что до Ницше, по некому забавному стечению обстоятельств и в силу того, что окончательного толкования его текстов нет (и может быть... и не будет?) - его труды настолько (по эффекту) про-христианские и даже сверх-христианские, что даже сложно это представить. Ведь пока окончательного толкования и решения по поводу его трудов не имеется - никаких "уничтожений всех слабых" осуществлять нельзя категорически (иначе это - полнейшая глупость).
Следовательно, единственно корректное решение - это ничего подобного (геноцидов и прочего) не делать - но не просто не делать, а не делать в принципе, по возможности, с таким размахом, которого христианство в жизни никогда не видело, размахом "дионисическим". С условием, что все остальные вопросы, по этому поводу, - будет решать сама природа.
Вот такой вот "казус", в целом (и единственно возможное, самое трудно оспариваемое решение (в смысле интеллектуальной чистоты) по поводу его трудов).
Что автоматически ведёт за собой "жизнерадостность" в т.ч. как и безусловное принятие и твоей позиции, в рамках... Целого.
В чем может заключаться наше учение? – Что никто не дает человеку его качеств – ни Бог, ни общество, ни его родители и предки, ни он сам (– бессмыслица последнего из отрицаемых здесь представлений имеет место в учении Канта, как «интеллигибельная свобода», а может быть, уже и у Платона). Никто не ответствен за то, что он вообще существует, что он устроен так-то и так-то, что он находится среди этих обстоятельств, в этом окружении. Фатальность его сущности невозможно вырвать из фатальности всего того, что было и что будет. Он не есть следствие собственного намерения, воли, цели, в лице его не делается попытка достичь «идеала человека», или «идеала счастья», или «идеала нравственности», – абсурдно пытаться свалить его сущность в какую-нибудь цель. Понятие «цель» изобрели мы: в реальности цель отсутствует… Ты необходим, ты частица рока, ты принадлежишь к целому, существуешь в целом – нет ничего, что могло бы судить, мерить, сравнивать, осуждать наше бытие, ибо это значило бы судить, мерить, сравнивать, осуждать целое... Но нет ничего, кроме целого! – Что никого больше не будут делать ответственным, что специфику бытия не смогут сводить к causa prima, что мир, ни как сенсориум, ни как «дух», не есть единство, только это и есть великое освобождение, – только этим и восстанавливается вновь невинность становления… Понятие «Бог» было до сих пор сильнейшим возражением против бытия… Мы отрицаем Бога, мы отрицаем ответственность в Боге: этим впервые спасаем мы мир.
И как назло, вот эта ницшевская позиция имморализма и есть суть самая научнейшая из научнейших, честнейшая по отношению ко всем участникам дискурса, в принципе. Из чего как бы и следует, что если учёный - не имморалист, то он не учёный, а лжец, верующий.
>>576
>В отличие от стран типа Испании сейчас, - у них есть образование и способность понять, в какой дрянной ситуации они находятся, но нет возможности её изменить. Это, может быть, даже ещё хуже. И это, может быть, необходимый шаг на этапе "развития", в том числе.
Из чего следует, что в твоём случае "вины" нет, - в их случае тоже. Однако что для тебя пессимизм - для них это просто прошлое. А должно быть - смещение. Не стояние на одном месте и верчение вокруг одного и того же, а движение и переход. И в их случае (в силу их образованности) "вина" даже большая, чем в твоём.
Что до Ницше, по некому забавному стечению обстоятельств и в силу того, что окончательного толкования его текстов нет (и может быть... и не будет?) - его труды настолько (по эффекту) про-христианские и даже сверх-христианские, что даже сложно это представить. Ведь пока окончательного толкования и решения по поводу его трудов не имеется - никаких "уничтожений всех слабых" осуществлять нельзя категорически (иначе это - полнейшая глупость).
Следовательно, единственно корректное решение - это ничего подобного (геноцидов и прочего) не делать - но не просто не делать, а не делать в принципе, по возможности, с таким размахом, которого христианство в жизни никогда не видело, размахом "дионисическим". С условием, что все остальные вопросы, по этому поводу, - будет решать сама природа.
Вот такой вот "казус", в целом (и единственно возможное, самое трудно оспариваемое решение (в смысле интеллектуальной чистоты) по поводу его трудов).
Что автоматически ведёт за собой "жизнерадостность" в т.ч. как и безусловное принятие и твоей позиции, в рамках... Целого.
В чем может заключаться наше учение? – Что никто не дает человеку его качеств – ни Бог, ни общество, ни его родители и предки, ни он сам (– бессмыслица последнего из отрицаемых здесь представлений имеет место в учении Канта, как «интеллигибельная свобода», а может быть, уже и у Платона). Никто не ответствен за то, что он вообще существует, что он устроен так-то и так-то, что он находится среди этих обстоятельств, в этом окружении. Фатальность его сущности невозможно вырвать из фатальности всего того, что было и что будет. Он не есть следствие собственного намерения, воли, цели, в лице его не делается попытка достичь «идеала человека», или «идеала счастья», или «идеала нравственности», – абсурдно пытаться свалить его сущность в какую-нибудь цель. Понятие «цель» изобрели мы: в реальности цель отсутствует… Ты необходим, ты частица рока, ты принадлежишь к целому, существуешь в целом – нет ничего, что могло бы судить, мерить, сравнивать, осуждать наше бытие, ибо это значило бы судить, мерить, сравнивать, осуждать целое... Но нет ничего, кроме целого! – Что никого больше не будут делать ответственным, что специфику бытия не смогут сводить к causa prima, что мир, ни как сенсориум, ни как «дух», не есть единство, только это и есть великое освобождение, – только этим и восстанавливается вновь невинность становления… Понятие «Бог» было до сих пор сильнейшим возражением против бытия… Мы отрицаем Бога, мы отрицаем ответственность в Боге: этим впервые спасаем мы мир.
И как назло, вот эта ницшевская позиция имморализма и есть суть самая научнейшая из научнейших, честнейшая по отношению ко всем участникам дискурса, в принципе. Из чего как бы и следует, что если учёный - не имморалист, то он не учёный, а лжец, верующий.
1,1 Мб, 2080x1560>>576
Вот это не понял
Это скорее малый "антропный принцип". Условно если бы Ницше жил без пенсии а Делёз без друзей, им пришлось бы работать (и хорошо если бы их взяли на работу, связанную со сферой их интересов, а то - шагай в ПВЗ).
Мне вспоминается следующее: "Против учения о влиянии среды и внешних причин — внутренняя сила бесконечно важнее; многое, что представ ляется влиянием извне, в сущности есть только приспособ ление этой внутренней силы к окружающему. Совершенно тождественные среды могут получить прямо противопо ложное толкование и быть использованы в противополож ном смысле, фактов не существует. Гений не может быть объяснен из подобных условий его появления."
Но я чёт особо не могу вспомнить таких людей. Даже при большей свободе Чайковский, Гоголь колесили по европе и зимой уезжали в Италию, например, - либо изначально жили на югах, в пригодных для жизни условиях Набоков, Рахманинов и прочие съебали при первой же возможности, поэты-авангардисты и даже классические (Блок) были "вынуждены" подсасывать большевикам чтобы выжить. (Шостакович какой-нибудь вовсе на волоске ходил) У них не было возможности даже писать "в стол" (после смерти первыми бы это нашли органы и сожгли либо засекретили). Да, я не оправдываю то, что какие-нибудь северяне и сельчане бухают как не в себя и видят это единственным досугом тем, что им "общество в рот водку заливает"... Однако обратных примеров - примеров творчества, изобилия ВОПРЕКИ я не знаю. Почему-то Челябинск не рождает Чалмерсов.
Мой пессимизм, как и мои иные позиции, не вступают в конфронтацию, а ищут линии ускользания. Тут можно было бы процитировать стихотворение Тютчева, но это уже стало моветоном...
> В общем, негатив можно найти везде, но он качественно разный. Твой пессимизм в рамках России оправдан чуть более чем всей историей России (и грустными мужицкими русскими песнями, от "бардов" и прочих). Их пессимизм - это другое (да банально хотя бы в смысле эволюции).
Вот это не понял
> В общем, негатив можно найти везде, но он качественно разный.
Это скорее малый "антропный принцип". Условно если бы Ницше жил без пенсии а Делёз без друзей, им пришлось бы работать (и хорошо если бы их взяли на работу, связанную со сферой их интересов, а то - шагай в ПВЗ).
Мне вспоминается следующее: "Против учения о влиянии среды и внешних причин — внутренняя сила бесконечно важнее; многое, что представ ляется влиянием извне, в сущности есть только приспособ ление этой внутренней силы к окружающему. Совершенно тождественные среды могут получить прямо противопо ложное толкование и быть использованы в противополож ном смысле, фактов не существует. Гений не может быть объяснен из подобных условий его появления."
Но я чёт особо не могу вспомнить таких людей. Даже при большей свободе Чайковский, Гоголь колесили по европе и зимой уезжали в Италию, например, - либо изначально жили на югах, в пригодных для жизни условиях Набоков, Рахманинов и прочие съебали при первой же возможности, поэты-авангардисты и даже классические (Блок) были "вынуждены" подсасывать большевикам чтобы выжить. (Шостакович какой-нибудь вовсе на волоске ходил) У них не было возможности даже писать "в стол" (после смерти первыми бы это нашли органы и сожгли либо засекретили). Да, я не оправдываю то, что какие-нибудь северяне и сельчане бухают как не в себя и видят это единственным досугом тем, что им "общество в рот водку заливает"... Однако обратных примеров - примеров творчества, изобилия ВОПРЕКИ я не знаю. Почему-то Челябинск не рождает Чалмерсов.
> И твой пессимизм - эту структуру - скорее поддерживает (чуть ли не исторически), чем достигает заявленных целей.
Мой пессимизм, как и мои иные позиции, не вступают в конфронтацию, а ищут линии ускользания. Тут можно было бы процитировать стихотворение Тютчева, но это уже стало моветоном...
1,1 Мб, 2080x1560>>576
Вот это не понял
Это скорее малый "антропный принцип". Условно если бы Ницше жил без пенсии а Делёз без друзей, им пришлось бы работать (и хорошо если бы их взяли на работу, связанную со сферой их интересов, а то - шагай в ПВЗ).
Мне вспоминается следующее: "Против учения о влиянии среды и внешних причин — внутренняя сила бесконечно важнее; многое, что представ ляется влиянием извне, в сущности есть только приспособ ление этой внутренней силы к окружающему. Совершенно тождественные среды могут получить прямо противопо ложное толкование и быть использованы в противополож ном смысле, фактов не существует. Гений не может быть объяснен из подобных условий его появления."
Но я чёт особо не могу вспомнить таких людей. Даже при большей свободе Чайковский, Гоголь колесили по европе и зимой уезжали в Италию, например, - либо изначально жили на югах, в пригодных для жизни условиях Набоков, Рахманинов и прочие съебали при первой же возможности, поэты-авангардисты и даже классические (Блок) были "вынуждены" подсасывать большевикам чтобы выжить. (Шостакович какой-нибудь вовсе на волоске ходил) У них не было возможности даже писать "в стол" (после смерти первыми бы это нашли органы и сожгли либо засекретили). Да, я не оправдываю то, что какие-нибудь северяне и сельчане бухают как не в себя и видят это единственным досугом тем, что им "общество в рот водку заливает"... Однако обратных примеров - примеров творчества, изобилия ВОПРЕКИ я не знаю. Почему-то Челябинск не рождает Чалмерсов.
Мой пессимизм, как и мои иные позиции, не вступают в конфронтацию, а ищут линии ускользания. Тут можно было бы процитировать стихотворение Тютчева, но это уже стало моветоном...
> В общем, негатив можно найти везде, но он качественно разный. Твой пессимизм в рамках России оправдан чуть более чем всей историей России (и грустными мужицкими русскими песнями, от "бардов" и прочих). Их пессимизм - это другое (да банально хотя бы в смысле эволюции).
Вот это не понял
> В общем, негатив можно найти везде, но он качественно разный.
Это скорее малый "антропный принцип". Условно если бы Ницше жил без пенсии а Делёз без друзей, им пришлось бы работать (и хорошо если бы их взяли на работу, связанную со сферой их интересов, а то - шагай в ПВЗ).
Мне вспоминается следующее: "Против учения о влиянии среды и внешних причин — внутренняя сила бесконечно важнее; многое, что представ ляется влиянием извне, в сущности есть только приспособ ление этой внутренней силы к окружающему. Совершенно тождественные среды могут получить прямо противопо ложное толкование и быть использованы в противополож ном смысле, фактов не существует. Гений не может быть объяснен из подобных условий его появления."
Но я чёт особо не могу вспомнить таких людей. Даже при большей свободе Чайковский, Гоголь колесили по европе и зимой уезжали в Италию, например, - либо изначально жили на югах, в пригодных для жизни условиях Набоков, Рахманинов и прочие съебали при первой же возможности, поэты-авангардисты и даже классические (Блок) были "вынуждены" подсасывать большевикам чтобы выжить. (Шостакович какой-нибудь вовсе на волоске ходил) У них не было возможности даже писать "в стол" (после смерти первыми бы это нашли органы и сожгли либо засекретили). Да, я не оправдываю то, что какие-нибудь северяне и сельчане бухают как не в себя и видят это единственным досугом тем, что им "общество в рот водку заливает"... Однако обратных примеров - примеров творчества, изобилия ВОПРЕКИ я не знаю. Почему-то Челябинск не рождает Чалмерсов.
> И твой пессимизм - эту структуру - скорее поддерживает (чуть ли не исторически), чем достигает заявленных целей.
Мой пессимизм, как и мои иные позиции, не вступают в конфронтацию, а ищут линии ускользания. Тут можно было бы процитировать стихотворение Тютчева, но это уже стало моветоном...
>>578
Ага, я помню, недавно перечитывал (и переписывал в обсидиан), кажется, из Сумерек идолов
Когда я зачитываю его фрагменты на этот манер маман, она узнаёт в этом что-то вроде фатализма, возможно даже христианского, приговаривая, что мы на самом деле очень мало на что можем повлиять. При том что она не читала стоиков, она, как говорят, "стоически" относится к "вторжениям судьбы"
> В чем может заключаться наше учение? – Что никто не дает человеку его качеств – ни Бог, ни общество, ни его родители и предки, ни он сам
Ага, я помню, недавно перечитывал (и переписывал в обсидиан), кажется, из Сумерек идолов
Когда я зачитываю его фрагменты на этот манер маман, она узнаёт в этом что-то вроде фатализма, возможно даже христианского, приговаривая, что мы на самом деле очень мало на что можем повлиять. При том что она не читала стоиков, она, как говорят, "стоически" относится к "вторжениям судьбы"
>>582
Это не фатализм. Это отказ от веры (фатализм подразумевает веру, - у Ницше концепция "веры" и "убеждения" как чего-то фундаментального отметается напрочь). (Это принцип его мысли, основание его мышления.)
“Верой” называется нежелание знать истину.
Убеждение - это тюрьма. При нём не видишь достаточно далеко вокруг, не видишь под собой: а между тем, чтобы осмелиться говорить о ценностях и неценностях, нужно оставить под собой, за собой пятьсот убеждений... Дух, который хочет великого, который хочет также иметь и средства для этого великого, по необходимости будет скептик. Свобода от всякого рода убеждений - это сила, это способность смотреть свободно... Великая страсть, основание и сила бытия духа ещё яснее, ещё деспотичнее, чем сам дух, пользуется всецело его интеллектом: она заставляет его поступать, не сомневаясь; она даёт ему мужество даже к недозволенным средствам; она разрешает ему при известных обстоятельствах и убеждения. Убеждение как средство: многого можно достигнуть только при посредстве убеждения. Великая страсть может пользоваться убеждениями, может их использовать, но она не подчиняется им - она считает себя суверенной.
- Сведение чего-нибудь незнакомого к чему-нибудь знакомому облегчает, успокаивает, умиротворяет, кроме того, дает чувство власти. Незнакомое приносит с собою опасность, беспокойство, заботу – первое же побуждение инстинкта направлено на то, чтобы устранить это тягостное состояние. Первый принцип: лучше, когда есть хоть какое-нибудь объяснение, чем когда нет никакого. Так как дело идет, в сущности, лишь о желании освободиться от угнетающих представлений, то в средствах освободиться от них не бывают особенно разборчивы: первое представление, которым незнакомое объясняется как знакомое, действует так благотворно, что его «считают истинным». Доказательство от удовольствия («силы») как критерий истины. – Итак, инстинкт причинности обусловливается и возбуждается чувством страха. «Почему?» должно, если только возможно, не столько давать причину ради нее самой, сколько, скорее, причину определенного сорта, – успокаивающую, освобождающую, облегчающую. Первым следствием такой потребности оказывается то, что в качестве причины подставляется нечто уже знакомое, пережитое, записанное в воспоминании. Новое, неизведанное, чуждое в качестве причины исключается. – Таким образом, ища причин, ищут не просто некий вид объяснений, а избранный и привилегированный вид объяснений – такой, благодаря которым быстрее и надежней всего устраняется чувство чуждого, нового, неизведанного, – словом, самых привычных объяснений. – Следствие: один вид установления причин все более перевешивает, концентрируется в систему и, наконец, выступает доминирующим, т.е. просто исключающим другие причины и объяснения.
Это не фатализм. Это отказ от веры (фатализм подразумевает веру, - у Ницше концепция "веры" и "убеждения" как чего-то фундаментального отметается напрочь). (Это принцип его мысли, основание его мышления.)
“Верой” называется нежелание знать истину.
Убеждение - это тюрьма. При нём не видишь достаточно далеко вокруг, не видишь под собой: а между тем, чтобы осмелиться говорить о ценностях и неценностях, нужно оставить под собой, за собой пятьсот убеждений... Дух, который хочет великого, который хочет также иметь и средства для этого великого, по необходимости будет скептик. Свобода от всякого рода убеждений - это сила, это способность смотреть свободно... Великая страсть, основание и сила бытия духа ещё яснее, ещё деспотичнее, чем сам дух, пользуется всецело его интеллектом: она заставляет его поступать, не сомневаясь; она даёт ему мужество даже к недозволенным средствам; она разрешает ему при известных обстоятельствах и убеждения. Убеждение как средство: многого можно достигнуть только при посредстве убеждения. Великая страсть может пользоваться убеждениями, может их использовать, но она не подчиняется им - она считает себя суверенной.
- Сведение чего-нибудь незнакомого к чему-нибудь знакомому облегчает, успокаивает, умиротворяет, кроме того, дает чувство власти. Незнакомое приносит с собою опасность, беспокойство, заботу – первое же побуждение инстинкта направлено на то, чтобы устранить это тягостное состояние. Первый принцип: лучше, когда есть хоть какое-нибудь объяснение, чем когда нет никакого. Так как дело идет, в сущности, лишь о желании освободиться от угнетающих представлений, то в средствах освободиться от них не бывают особенно разборчивы: первое представление, которым незнакомое объясняется как знакомое, действует так благотворно, что его «считают истинным». Доказательство от удовольствия («силы») как критерий истины. – Итак, инстинкт причинности обусловливается и возбуждается чувством страха. «Почему?» должно, если только возможно, не столько давать причину ради нее самой, сколько, скорее, причину определенного сорта, – успокаивающую, освобождающую, облегчающую. Первым следствием такой потребности оказывается то, что в качестве причины подставляется нечто уже знакомое, пережитое, записанное в воспоминании. Новое, неизведанное, чуждое в качестве причины исключается. – Таким образом, ища причин, ищут не просто некий вид объяснений, а избранный и привилегированный вид объяснений – такой, благодаря которым быстрее и надежней всего устраняется чувство чуждого, нового, неизведанного, – словом, самых привычных объяснений. – Следствие: один вид установления причин все более перевешивает, концентрируется в систему и, наконец, выступает доминирующим, т.е. просто исключающим другие причины и объяснения.
>>582
Это не фатализм. Это отказ от веры (фатализм подразумевает веру, - у Ницше концепция "веры" и "убеждения" как чего-то фундаментального отметается напрочь). (Это принцип его мысли, основание его мышления.)
“Верой” называется нежелание знать истину.
Убеждение - это тюрьма. При нём не видишь достаточно далеко вокруг, не видишь под собой: а между тем, чтобы осмелиться говорить о ценностях и неценностях, нужно оставить под собой, за собой пятьсот убеждений... Дух, который хочет великого, который хочет также иметь и средства для этого великого, по необходимости будет скептик. Свобода от всякого рода убеждений - это сила, это способность смотреть свободно... Великая страсть, основание и сила бытия духа ещё яснее, ещё деспотичнее, чем сам дух, пользуется всецело его интеллектом: она заставляет его поступать, не сомневаясь; она даёт ему мужество даже к недозволенным средствам; она разрешает ему при известных обстоятельствах и убеждения. Убеждение как средство: многого можно достигнуть только при посредстве убеждения. Великая страсть может пользоваться убеждениями, может их использовать, но она не подчиняется им - она считает себя суверенной.
- Сведение чего-нибудь незнакомого к чему-нибудь знакомому облегчает, успокаивает, умиротворяет, кроме того, дает чувство власти. Незнакомое приносит с собою опасность, беспокойство, заботу – первое же побуждение инстинкта направлено на то, чтобы устранить это тягостное состояние. Первый принцип: лучше, когда есть хоть какое-нибудь объяснение, чем когда нет никакого. Так как дело идет, в сущности, лишь о желании освободиться от угнетающих представлений, то в средствах освободиться от них не бывают особенно разборчивы: первое представление, которым незнакомое объясняется как знакомое, действует так благотворно, что его «считают истинным». Доказательство от удовольствия («силы») как критерий истины. – Итак, инстинкт причинности обусловливается и возбуждается чувством страха. «Почему?» должно, если только возможно, не столько давать причину ради нее самой, сколько, скорее, причину определенного сорта, – успокаивающую, освобождающую, облегчающую. Первым следствием такой потребности оказывается то, что в качестве причины подставляется нечто уже знакомое, пережитое, записанное в воспоминании. Новое, неизведанное, чуждое в качестве причины исключается. – Таким образом, ища причин, ищут не просто некий вид объяснений, а избранный и привилегированный вид объяснений – такой, благодаря которым быстрее и надежней всего устраняется чувство чуждого, нового, неизведанного, – словом, самых привычных объяснений. – Следствие: один вид установления причин все более перевешивает, концентрируется в систему и, наконец, выступает доминирующим, т.е. просто исключающим другие причины и объяснения.
Это не фатализм. Это отказ от веры (фатализм подразумевает веру, - у Ницше концепция "веры" и "убеждения" как чего-то фундаментального отметается напрочь). (Это принцип его мысли, основание его мышления.)
“Верой” называется нежелание знать истину.
Убеждение - это тюрьма. При нём не видишь достаточно далеко вокруг, не видишь под собой: а между тем, чтобы осмелиться говорить о ценностях и неценностях, нужно оставить под собой, за собой пятьсот убеждений... Дух, который хочет великого, который хочет также иметь и средства для этого великого, по необходимости будет скептик. Свобода от всякого рода убеждений - это сила, это способность смотреть свободно... Великая страсть, основание и сила бытия духа ещё яснее, ещё деспотичнее, чем сам дух, пользуется всецело его интеллектом: она заставляет его поступать, не сомневаясь; она даёт ему мужество даже к недозволенным средствам; она разрешает ему при известных обстоятельствах и убеждения. Убеждение как средство: многого можно достигнуть только при посредстве убеждения. Великая страсть может пользоваться убеждениями, может их использовать, но она не подчиняется им - она считает себя суверенной.
- Сведение чего-нибудь незнакомого к чему-нибудь знакомому облегчает, успокаивает, умиротворяет, кроме того, дает чувство власти. Незнакомое приносит с собою опасность, беспокойство, заботу – первое же побуждение инстинкта направлено на то, чтобы устранить это тягостное состояние. Первый принцип: лучше, когда есть хоть какое-нибудь объяснение, чем когда нет никакого. Так как дело идет, в сущности, лишь о желании освободиться от угнетающих представлений, то в средствах освободиться от них не бывают особенно разборчивы: первое представление, которым незнакомое объясняется как знакомое, действует так благотворно, что его «считают истинным». Доказательство от удовольствия («силы») как критерий истины. – Итак, инстинкт причинности обусловливается и возбуждается чувством страха. «Почему?» должно, если только возможно, не столько давать причину ради нее самой, сколько, скорее, причину определенного сорта, – успокаивающую, освобождающую, облегчающую. Первым следствием такой потребности оказывается то, что в качестве причины подставляется нечто уже знакомое, пережитое, записанное в воспоминании. Новое, неизведанное, чуждое в качестве причины исключается. – Таким образом, ища причин, ищут не просто некий вид объяснений, а избранный и привилегированный вид объяснений – такой, благодаря которым быстрее и надежней всего устраняется чувство чуждого, нового, неизведанного, – словом, самых привычных объяснений. – Следствие: один вид установления причин все более перевешивает, концентрируется в систему и, наконец, выступает доминирующим, т.е. просто исключающим другие причины и объяснения.
>>582
Говоря более "онтологически": стандартная схема - это детерминированный индетерминизм (компатибилизм), у Ницше наоборот - индетерминированный "детерминизм" (да и... детерминизм ли это?).
Говоря более "онтологически": стандартная схема - это детерминированный индетерминизм (компатибилизм), у Ницше наоборот - индетерминированный "детерминизм" (да и... детерминизм ли это?).
>>582
Беззаботными, насмешливыми, насильственными – такими желает видеть нас Мудрость: она – женщина и всегда любит только воина.
Проблема описания его позиции заключается в том, что чтобы объяснить позицию Ницше, - нужно подорвать привычку вести дискурс так как это принято. С верой в логику. С верой в принципе вообще в что-то. Что написано. Что изображено. Что как будто есть истина и конец познания/истории/философии.
Главная цель атаки Ницше - это - вера. Не логика, не разумность "в себе" (которые себя доказывают, т.е. показывают свою долю власти), а именно слепая, безнадёжная вера, что будто бы есть спасение или какой-то "ответ"/"решение проблем".
Все эти варианты Ницше последовательно доказывает как иррациональные (включая "истину" как таковую), исходя из рациональных и научных предпосылок.
И всё остальное, включая весь ТГЗ - следует из этого. (А не из какого-то там "злого умысла Диониса" - если бы христианство могло бы "доставить" то, что оно обещает - Ницше бы с ним не спорил, однако по проверке всех фактов, не находится ни одной идеологии, или вообще какой-то теории, которое может что-то обещать - кроме самой честной, самой смелой...)
...в этом выражается основной факт человеческой воли, его horror vacui: он нуждается в цели - и он предпочтет скорее хотеть Ничто, чем ничего не хотеть.
Выдрессировать животное, смеющее обещать, - не есть ли это как раз та парадоксальная задача, которую поставила себе природа относительно человека? не есть ли это собственно проблема человека?.. Что проблема эта до некоторой степени решена, наверняка покажется тем удивительнее тому, кто вдоволь умеет отдавать должное противодействующей силе, силе забывчивости. Забывчивость не является простой vis inertiae, как полагают верхогляды; скорее, она есть активная, в строжайшем смысле позитивная сдерживающая способность, которой следует приписать то, что все переживаемое, испытываемое, воспринимаемое нами в состоянии переваривания (позволительно было бы назвать это "душевным сварением") столь же мало доходит до сознания, как и весь тысячекратный процесс, в котором разыгрывается наше телесное питание, так называемое "органическое сварение". Закрывать временами двери и окна сознания; оставаться в стороне от шума и борьбы, которую ведут между собою служебные органы нашего подземного мира; немного тишины, немного tabula rasa сознания, чтобы опять очистить место для нового, прежде всего для более благородных функций и функционеров, для управления, предвидения, предопределения (ибо организм наш устроен олигархически), - такова польза активной, как сказано, забывчивости, как бы некой привратницы, охранительницы душевного порядка, покоя, этикета, из чего тотчас же можно взять в толк, что без забывчивости и вовсе не существовало бы никакого счастья, веселости, надежды, гордости, никакого настоящего. Человек, в котором этот сдерживающий аппарат повреждается и выходит из строя, схож (и не только схож) с диспептиком - он ни с чем не может "справиться"... Именно это по необходимости забывчивое животное, в котором забвение представляет силу, форму могучего здоровья, взрастило в себе противоположную способность, память, с помощью которой забывчивость в некоторых случаях упраздняется - в тех именно случаях, где речь идет об обещании: стало быть, никоим образом не просто пассивное неумение отделаться от вцарапанного однажды впечатления, не просто несварение данного однажды ручательства, с которым нельзя уже справиться, но активное нежелание отделаться, непрерывное воление однажды неволенного, - настоящую память воли, так что между изначальным "я хочу", "я сделаю" и собственным разряжением воли, ее актом спокойно может быть вставлен целый мир новых и чуждых вещей, обстоятельств, даже волевых актов, без того чтобы эта длинная цепь воли лопнула. Что, однако, все это предполагает? То именно, насколько должен был человек, дабы в такой мере распоряжаться будущим, научиться сперва отделять необходимое от случайного, развить каузальное мышление, видеть и предупреждать далекое как настоящее, с уверенностью устанавливать, что есть цель и что средство к ней, уметь вообще считать и подсчитывать - насколько должен был сам человек стать для этого прежде всего исчислимым, регулярным, необходимым, даже в собственном своем представлении, чтобы смочь наконец, как это делает обещающий, ручаться за себя как за будущность!
Беззаботными, насмешливыми, насильственными – такими желает видеть нас Мудрость: она – женщина и всегда любит только воина.
Проблема описания его позиции заключается в том, что чтобы объяснить позицию Ницше, - нужно подорвать привычку вести дискурс так как это принято. С верой в логику. С верой в принципе вообще в что-то. Что написано. Что изображено. Что как будто есть истина и конец познания/истории/философии.
Главная цель атаки Ницше - это - вера. Не логика, не разумность "в себе" (которые себя доказывают, т.е. показывают свою долю власти), а именно слепая, безнадёжная вера, что будто бы есть спасение или какой-то "ответ"/"решение проблем".
Все эти варианты Ницше последовательно доказывает как иррациональные (включая "истину" как таковую), исходя из рациональных и научных предпосылок.
И всё остальное, включая весь ТГЗ - следует из этого. (А не из какого-то там "злого умысла Диониса" - если бы христианство могло бы "доставить" то, что оно обещает - Ницше бы с ним не спорил, однако по проверке всех фактов, не находится ни одной идеологии, или вообще какой-то теории, которое может что-то обещать - кроме самой честной, самой смелой...)
...в этом выражается основной факт человеческой воли, его horror vacui: он нуждается в цели - и он предпочтет скорее хотеть Ничто, чем ничего не хотеть.
Выдрессировать животное, смеющее обещать, - не есть ли это как раз та парадоксальная задача, которую поставила себе природа относительно человека? не есть ли это собственно проблема человека?.. Что проблема эта до некоторой степени решена, наверняка покажется тем удивительнее тому, кто вдоволь умеет отдавать должное противодействующей силе, силе забывчивости. Забывчивость не является простой vis inertiae, как полагают верхогляды; скорее, она есть активная, в строжайшем смысле позитивная сдерживающая способность, которой следует приписать то, что все переживаемое, испытываемое, воспринимаемое нами в состоянии переваривания (позволительно было бы назвать это "душевным сварением") столь же мало доходит до сознания, как и весь тысячекратный процесс, в котором разыгрывается наше телесное питание, так называемое "органическое сварение". Закрывать временами двери и окна сознания; оставаться в стороне от шума и борьбы, которую ведут между собою служебные органы нашего подземного мира; немного тишины, немного tabula rasa сознания, чтобы опять очистить место для нового, прежде всего для более благородных функций и функционеров, для управления, предвидения, предопределения (ибо организм наш устроен олигархически), - такова польза активной, как сказано, забывчивости, как бы некой привратницы, охранительницы душевного порядка, покоя, этикета, из чего тотчас же можно взять в толк, что без забывчивости и вовсе не существовало бы никакого счастья, веселости, надежды, гордости, никакого настоящего. Человек, в котором этот сдерживающий аппарат повреждается и выходит из строя, схож (и не только схож) с диспептиком - он ни с чем не может "справиться"... Именно это по необходимости забывчивое животное, в котором забвение представляет силу, форму могучего здоровья, взрастило в себе противоположную способность, память, с помощью которой забывчивость в некоторых случаях упраздняется - в тех именно случаях, где речь идет об обещании: стало быть, никоим образом не просто пассивное неумение отделаться от вцарапанного однажды впечатления, не просто несварение данного однажды ручательства, с которым нельзя уже справиться, но активное нежелание отделаться, непрерывное воление однажды неволенного, - настоящую память воли, так что между изначальным "я хочу", "я сделаю" и собственным разряжением воли, ее актом спокойно может быть вставлен целый мир новых и чуждых вещей, обстоятельств, даже волевых актов, без того чтобы эта длинная цепь воли лопнула. Что, однако, все это предполагает? То именно, насколько должен был человек, дабы в такой мере распоряжаться будущим, научиться сперва отделять необходимое от случайного, развить каузальное мышление, видеть и предупреждать далекое как настоящее, с уверенностью устанавливать, что есть цель и что средство к ней, уметь вообще считать и подсчитывать - насколько должен был сам человек стать для этого прежде всего исчислимым, регулярным, необходимым, даже в собственном своем представлении, чтобы смочь наконец, как это делает обещающий, ручаться за себя как за будущность!
>>582
Беззаботными, насмешливыми, насильственными – такими желает видеть нас Мудрость: она – женщина и всегда любит только воина.
Проблема описания его позиции заключается в том, что чтобы объяснить позицию Ницше, - нужно подорвать привычку вести дискурс так как это принято. С верой в логику. С верой в принципе вообще в что-то. Что написано. Что изображено. Что как будто есть истина и конец познания/истории/философии.
Главная цель атаки Ницше - это - вера. Не логика, не разумность "в себе" (которые себя доказывают, т.е. показывают свою долю власти), а именно слепая, безнадёжная вера, что будто бы есть спасение или какой-то "ответ"/"решение проблем".
Все эти варианты Ницше последовательно доказывает как иррациональные (включая "истину" как таковую), исходя из рациональных и научных предпосылок.
И всё остальное, включая весь ТГЗ - следует из этого. (А не из какого-то там "злого умысла Диониса" - если бы христианство могло бы "доставить" то, что оно обещает - Ницше бы с ним не спорил, однако по проверке всех фактов, не находится ни одной идеологии, или вообще какой-то теории, которое может что-то обещать - кроме самой честной, самой смелой...)
...в этом выражается основной факт человеческой воли, его horror vacui: он нуждается в цели - и он предпочтет скорее хотеть Ничто, чем ничего не хотеть.
Выдрессировать животное, смеющее обещать, - не есть ли это как раз та парадоксальная задача, которую поставила себе природа относительно человека? не есть ли это собственно проблема человека?.. Что проблема эта до некоторой степени решена, наверняка покажется тем удивительнее тому, кто вдоволь умеет отдавать должное противодействующей силе, силе забывчивости. Забывчивость не является простой vis inertiae, как полагают верхогляды; скорее, она есть активная, в строжайшем смысле позитивная сдерживающая способность, которой следует приписать то, что все переживаемое, испытываемое, воспринимаемое нами в состоянии переваривания (позволительно было бы назвать это "душевным сварением") столь же мало доходит до сознания, как и весь тысячекратный процесс, в котором разыгрывается наше телесное питание, так называемое "органическое сварение". Закрывать временами двери и окна сознания; оставаться в стороне от шума и борьбы, которую ведут между собою служебные органы нашего подземного мира; немного тишины, немного tabula rasa сознания, чтобы опять очистить место для нового, прежде всего для более благородных функций и функционеров, для управления, предвидения, предопределения (ибо организм наш устроен олигархически), - такова польза активной, как сказано, забывчивости, как бы некой привратницы, охранительницы душевного порядка, покоя, этикета, из чего тотчас же можно взять в толк, что без забывчивости и вовсе не существовало бы никакого счастья, веселости, надежды, гордости, никакого настоящего. Человек, в котором этот сдерживающий аппарат повреждается и выходит из строя, схож (и не только схож) с диспептиком - он ни с чем не может "справиться"... Именно это по необходимости забывчивое животное, в котором забвение представляет силу, форму могучего здоровья, взрастило в себе противоположную способность, память, с помощью которой забывчивость в некоторых случаях упраздняется - в тех именно случаях, где речь идет об обещании: стало быть, никоим образом не просто пассивное неумение отделаться от вцарапанного однажды впечатления, не просто несварение данного однажды ручательства, с которым нельзя уже справиться, но активное нежелание отделаться, непрерывное воление однажды неволенного, - настоящую память воли, так что между изначальным "я хочу", "я сделаю" и собственным разряжением воли, ее актом спокойно может быть вставлен целый мир новых и чуждых вещей, обстоятельств, даже волевых актов, без того чтобы эта длинная цепь воли лопнула. Что, однако, все это предполагает? То именно, насколько должен был человек, дабы в такой мере распоряжаться будущим, научиться сперва отделять необходимое от случайного, развить каузальное мышление, видеть и предупреждать далекое как настоящее, с уверенностью устанавливать, что есть цель и что средство к ней, уметь вообще считать и подсчитывать - насколько должен был сам человек стать для этого прежде всего исчислимым, регулярным, необходимым, даже в собственном своем представлении, чтобы смочь наконец, как это делает обещающий, ручаться за себя как за будущность!
Беззаботными, насмешливыми, насильственными – такими желает видеть нас Мудрость: она – женщина и всегда любит только воина.
Проблема описания его позиции заключается в том, что чтобы объяснить позицию Ницше, - нужно подорвать привычку вести дискурс так как это принято. С верой в логику. С верой в принципе вообще в что-то. Что написано. Что изображено. Что как будто есть истина и конец познания/истории/философии.
Главная цель атаки Ницше - это - вера. Не логика, не разумность "в себе" (которые себя доказывают, т.е. показывают свою долю власти), а именно слепая, безнадёжная вера, что будто бы есть спасение или какой-то "ответ"/"решение проблем".
Все эти варианты Ницше последовательно доказывает как иррациональные (включая "истину" как таковую), исходя из рациональных и научных предпосылок.
И всё остальное, включая весь ТГЗ - следует из этого. (А не из какого-то там "злого умысла Диониса" - если бы христианство могло бы "доставить" то, что оно обещает - Ницше бы с ним не спорил, однако по проверке всех фактов, не находится ни одной идеологии, или вообще какой-то теории, которое может что-то обещать - кроме самой честной, самой смелой...)
...в этом выражается основной факт человеческой воли, его horror vacui: он нуждается в цели - и он предпочтет скорее хотеть Ничто, чем ничего не хотеть.
Выдрессировать животное, смеющее обещать, - не есть ли это как раз та парадоксальная задача, которую поставила себе природа относительно человека? не есть ли это собственно проблема человека?.. Что проблема эта до некоторой степени решена, наверняка покажется тем удивительнее тому, кто вдоволь умеет отдавать должное противодействующей силе, силе забывчивости. Забывчивость не является простой vis inertiae, как полагают верхогляды; скорее, она есть активная, в строжайшем смысле позитивная сдерживающая способность, которой следует приписать то, что все переживаемое, испытываемое, воспринимаемое нами в состоянии переваривания (позволительно было бы назвать это "душевным сварением") столь же мало доходит до сознания, как и весь тысячекратный процесс, в котором разыгрывается наше телесное питание, так называемое "органическое сварение". Закрывать временами двери и окна сознания; оставаться в стороне от шума и борьбы, которую ведут между собою служебные органы нашего подземного мира; немного тишины, немного tabula rasa сознания, чтобы опять очистить место для нового, прежде всего для более благородных функций и функционеров, для управления, предвидения, предопределения (ибо организм наш устроен олигархически), - такова польза активной, как сказано, забывчивости, как бы некой привратницы, охранительницы душевного порядка, покоя, этикета, из чего тотчас же можно взять в толк, что без забывчивости и вовсе не существовало бы никакого счастья, веселости, надежды, гордости, никакого настоящего. Человек, в котором этот сдерживающий аппарат повреждается и выходит из строя, схож (и не только схож) с диспептиком - он ни с чем не может "справиться"... Именно это по необходимости забывчивое животное, в котором забвение представляет силу, форму могучего здоровья, взрастило в себе противоположную способность, память, с помощью которой забывчивость в некоторых случаях упраздняется - в тех именно случаях, где речь идет об обещании: стало быть, никоим образом не просто пассивное неумение отделаться от вцарапанного однажды впечатления, не просто несварение данного однажды ручательства, с которым нельзя уже справиться, но активное нежелание отделаться, непрерывное воление однажды неволенного, - настоящую память воли, так что между изначальным "я хочу", "я сделаю" и собственным разряжением воли, ее актом спокойно может быть вставлен целый мир новых и чуждых вещей, обстоятельств, даже волевых актов, без того чтобы эта длинная цепь воли лопнула. Что, однако, все это предполагает? То именно, насколько должен был человек, дабы в такой мере распоряжаться будущим, научиться сперва отделять необходимое от случайного, развить каузальное мышление, видеть и предупреждать далекое как настоящее, с уверенностью устанавливать, что есть цель и что средство к ней, уметь вообще считать и подсчитывать - насколько должен был сам человек стать для этого прежде всего исчислимым, регулярным, необходимым, даже в собственном своем представлении, чтобы смочь наконец, как это делает обещающий, ручаться за себя как за будущность!
>>581
Здесь Ницше не нужен, этот вопрос разбирается в его пользу с помощью науки и (извините) психоанализа (в т.ч. научно-подкреплённого).
Если кратко: есть окошки обучения. Вне этих окошек организм, будучи сформированным, уже не изменится. (Вдобавок есть ещё условия изменения человека, т.е. не каждая среда его меняет - а понять какая - это - сложно.)
(Ницше скорее всего имел в виду вопрос о наследовании характеристик. Но не только это.)
Если мыслить до конца, то "вопреки" это с военным переворотом и coup d'etat. Это не тот "вопреки", о котором ты пишешь (ведь в этом "вопреки" никакое настоящее вопреки не появляется, не так ли? а всё - губится; короче, нужно быть последовательным в мышлении).
Всё бы хорошо, но он ко всем в России не применим. И как общая идеология тоже не работает. В этом проблема, что он скорее потворствует тому, что он "ненавидит" в Целом, чем изменяет его. (Снова проблема последовательности - но теперь - эмоций.)
Проще говоря, можно убрать "пессимизм" как некую вуаль, - и просто оставить оголённые факты (с пессимистическими выводами, а почему бы и нет?). Таким образом, станет виднее реализм положения (что есть суть factually justified true belief, а что есть навеянное собственным телом и воображением - стиль мысли).
Что же такое в конце концов общность? - Слова суть звуковые знаки для понятий; понятия же - это более или менее определенные образные знаки для часто повторяющихся и одновременно проявляющихся ощущений, целых групп ощущений. Чтобы понимать друг друга, недостаточно еще употреблять одинаковые слова, - нужно также употреблять одинаковые слова для однородных внутренних переживаний; нужно в конце концов иметь общий опыт с другими людьми. Оттого-то люди, принадлежащие к одному народу, понимают друг друга лучше, чем представители разных народов, даже когда они говорят на одном языке; или, обратно, если люди долго жили вместе при сходных условиях (климата, почвы, опасности, потребностей, работы), то из этого возникает нечто «понимающее самого себя» - народ. Во всех душах одинаковое число часто повторяющихся переживаний получает перевес над более редкими: в этой сфере люди начинают понимать друг друга все быстрее и быстрее - история языка есть история процесса сокращения, - а это быстрое понимание порождает все более и более тесную взаимную связь. Чем больше опасность, тем больше и потребность быстро и легко сговориться о необходимом; отсутствие взаимного непонимания в опасности - вот условие, без которого никак не может установиться общение между людьми. Даже в каждой дружеской или любовной связи испытывают друг друга в этом отношении: такая связь не может быть прочной, раз становится ясно, что одинаковые слова производят разное впечатление на обоих, вызывая в одном из них иные чувства, мысли, догадки, желания и страхи, нежели в другом. (Боязнь «вечного непонимания» - вот тот доброжелательный гений, который так часто удерживает особей разного пола от слишком поспешной связи, хотя чувства и сердце влекут к ней, - а вовсе не какой-то шопенгауэровский «гений рода» - !) Группы ощущений, которые могут наиболее быстро пробудиться в глубине души, заговорить и давать приказания, имеют решающее значение для всей табели о рангах ее ценностей и в конце концов определяют скрижаль ее благ. Оценка вещей данным человеком выдает нам до некоторой степени строение его души и то, что она считает условиями жизни, в чем видит подлинную нужду. Положим теперь, что нужда сближала издревле лишь таких людей, которые могли выражать сходными знаками сходные потребности, сходные переживания, тогда в общем оказывается, что легкая сообщаемость нужды, т. е. в сущности переживание только средних и общих явлений жизни, должна быть величайшею из всех сил, распоряжавшихся до сих пор судьбою человека. Более сходные, более обыкновенные люди имели и всегда имеют преимущество, люди же избранные, более утонченные, более необычные, труднее понимаемые, легко остаются одинокими, подвергаются в своем разобщении злоключениям и редко распложаются. Нужно призвать на помощь чудовищные обратные силы, чтобы воспрепятствовать этому естественному, слишком естественному progressus in simile, этому постепенному преобразованию человечества в нечто сходное, среднее, обычное, стадное - в нечто общее!
>Против учения о влиянии среды и внешних причин
Здесь Ницше не нужен, этот вопрос разбирается в его пользу с помощью науки и (извините) психоанализа (в т.ч. научно-подкреплённого).
Если кратко: есть окошки обучения. Вне этих окошек организм, будучи сформированным, уже не изменится. (Вдобавок есть ещё условия изменения человека, т.е. не каждая среда его меняет - а понять какая - это - сложно.)
(Ницше скорее всего имел в виду вопрос о наследовании характеристик. Но не только это.)
>Однако обратных примеров - примеров творчества, изобилия ВОПРЕКИ я не знаю.
Если мыслить до конца, то "вопреки" это с военным переворотом и coup d'etat. Это не тот "вопреки", о котором ты пишешь (ведь в этом "вопреки" никакое настоящее вопреки не появляется, не так ли? а всё - губится; короче, нужно быть последовательным в мышлении).
>Мой пессимизм, как и мои иные позиции, не вступают в конфронтацию, а ищут линии ускользания.
Всё бы хорошо, но он ко всем в России не применим. И как общая идеология тоже не работает. В этом проблема, что он скорее потворствует тому, что он "ненавидит" в Целом, чем изменяет его. (Снова проблема последовательности - но теперь - эмоций.)
Проще говоря, можно убрать "пессимизм" как некую вуаль, - и просто оставить оголённые факты (с пессимистическими выводами, а почему бы и нет?). Таким образом, станет виднее реализм положения (что есть суть factually justified true belief, а что есть навеянное собственным телом и воображением - стиль мысли).
Что же такое в конце концов общность? - Слова суть звуковые знаки для понятий; понятия же - это более или менее определенные образные знаки для часто повторяющихся и одновременно проявляющихся ощущений, целых групп ощущений. Чтобы понимать друг друга, недостаточно еще употреблять одинаковые слова, - нужно также употреблять одинаковые слова для однородных внутренних переживаний; нужно в конце концов иметь общий опыт с другими людьми. Оттого-то люди, принадлежащие к одному народу, понимают друг друга лучше, чем представители разных народов, даже когда они говорят на одном языке; или, обратно, если люди долго жили вместе при сходных условиях (климата, почвы, опасности, потребностей, работы), то из этого возникает нечто «понимающее самого себя» - народ. Во всех душах одинаковое число часто повторяющихся переживаний получает перевес над более редкими: в этой сфере люди начинают понимать друг друга все быстрее и быстрее - история языка есть история процесса сокращения, - а это быстрое понимание порождает все более и более тесную взаимную связь. Чем больше опасность, тем больше и потребность быстро и легко сговориться о необходимом; отсутствие взаимного непонимания в опасности - вот условие, без которого никак не может установиться общение между людьми. Даже в каждой дружеской или любовной связи испытывают друг друга в этом отношении: такая связь не может быть прочной, раз становится ясно, что одинаковые слова производят разное впечатление на обоих, вызывая в одном из них иные чувства, мысли, догадки, желания и страхи, нежели в другом. (Боязнь «вечного непонимания» - вот тот доброжелательный гений, который так часто удерживает особей разного пола от слишком поспешной связи, хотя чувства и сердце влекут к ней, - а вовсе не какой-то шопенгауэровский «гений рода» - !) Группы ощущений, которые могут наиболее быстро пробудиться в глубине души, заговорить и давать приказания, имеют решающее значение для всей табели о рангах ее ценностей и в конце концов определяют скрижаль ее благ. Оценка вещей данным человеком выдает нам до некоторой степени строение его души и то, что она считает условиями жизни, в чем видит подлинную нужду. Положим теперь, что нужда сближала издревле лишь таких людей, которые могли выражать сходными знаками сходные потребности, сходные переживания, тогда в общем оказывается, что легкая сообщаемость нужды, т. е. в сущности переживание только средних и общих явлений жизни, должна быть величайшею из всех сил, распоряжавшихся до сих пор судьбою человека. Более сходные, более обыкновенные люди имели и всегда имеют преимущество, люди же избранные, более утонченные, более необычные, труднее понимаемые, легко остаются одинокими, подвергаются в своем разобщении злоключениям и редко распложаются. Нужно призвать на помощь чудовищные обратные силы, чтобы воспрепятствовать этому естественному, слишком естественному progressus in simile, этому постепенному преобразованию человечества в нечто сходное, среднее, обычное, стадное - в нечто общее!
>>581
Здесь Ницше не нужен, этот вопрос разбирается в его пользу с помощью науки и (извините) психоанализа (в т.ч. научно-подкреплённого).
Если кратко: есть окошки обучения. Вне этих окошек организм, будучи сформированным, уже не изменится. (Вдобавок есть ещё условия изменения человека, т.е. не каждая среда его меняет - а понять какая - это - сложно.)
(Ницше скорее всего имел в виду вопрос о наследовании характеристик. Но не только это.)
Если мыслить до конца, то "вопреки" это с военным переворотом и coup d'etat. Это не тот "вопреки", о котором ты пишешь (ведь в этом "вопреки" никакое настоящее вопреки не появляется, не так ли? а всё - губится; короче, нужно быть последовательным в мышлении).
Всё бы хорошо, но он ко всем в России не применим. И как общая идеология тоже не работает. В этом проблема, что он скорее потворствует тому, что он "ненавидит" в Целом, чем изменяет его. (Снова проблема последовательности - но теперь - эмоций.)
Проще говоря, можно убрать "пессимизм" как некую вуаль, - и просто оставить оголённые факты (с пессимистическими выводами, а почему бы и нет?). Таким образом, станет виднее реализм положения (что есть суть factually justified true belief, а что есть навеянное собственным телом и воображением - стиль мысли).
Что же такое в конце концов общность? - Слова суть звуковые знаки для понятий; понятия же - это более или менее определенные образные знаки для часто повторяющихся и одновременно проявляющихся ощущений, целых групп ощущений. Чтобы понимать друг друга, недостаточно еще употреблять одинаковые слова, - нужно также употреблять одинаковые слова для однородных внутренних переживаний; нужно в конце концов иметь общий опыт с другими людьми. Оттого-то люди, принадлежащие к одному народу, понимают друг друга лучше, чем представители разных народов, даже когда они говорят на одном языке; или, обратно, если люди долго жили вместе при сходных условиях (климата, почвы, опасности, потребностей, работы), то из этого возникает нечто «понимающее самого себя» - народ. Во всех душах одинаковое число часто повторяющихся переживаний получает перевес над более редкими: в этой сфере люди начинают понимать друг друга все быстрее и быстрее - история языка есть история процесса сокращения, - а это быстрое понимание порождает все более и более тесную взаимную связь. Чем больше опасность, тем больше и потребность быстро и легко сговориться о необходимом; отсутствие взаимного непонимания в опасности - вот условие, без которого никак не может установиться общение между людьми. Даже в каждой дружеской или любовной связи испытывают друг друга в этом отношении: такая связь не может быть прочной, раз становится ясно, что одинаковые слова производят разное впечатление на обоих, вызывая в одном из них иные чувства, мысли, догадки, желания и страхи, нежели в другом. (Боязнь «вечного непонимания» - вот тот доброжелательный гений, который так часто удерживает особей разного пола от слишком поспешной связи, хотя чувства и сердце влекут к ней, - а вовсе не какой-то шопенгауэровский «гений рода» - !) Группы ощущений, которые могут наиболее быстро пробудиться в глубине души, заговорить и давать приказания, имеют решающее значение для всей табели о рангах ее ценностей и в конце концов определяют скрижаль ее благ. Оценка вещей данным человеком выдает нам до некоторой степени строение его души и то, что она считает условиями жизни, в чем видит подлинную нужду. Положим теперь, что нужда сближала издревле лишь таких людей, которые могли выражать сходными знаками сходные потребности, сходные переживания, тогда в общем оказывается, что легкая сообщаемость нужды, т. е. в сущности переживание только средних и общих явлений жизни, должна быть величайшею из всех сил, распоряжавшихся до сих пор судьбою человека. Более сходные, более обыкновенные люди имели и всегда имеют преимущество, люди же избранные, более утонченные, более необычные, труднее понимаемые, легко остаются одинокими, подвергаются в своем разобщении злоключениям и редко распложаются. Нужно призвать на помощь чудовищные обратные силы, чтобы воспрепятствовать этому естественному, слишком естественному progressus in simile, этому постепенному преобразованию человечества в нечто сходное, среднее, обычное, стадное - в нечто общее!
>Против учения о влиянии среды и внешних причин
Здесь Ницше не нужен, этот вопрос разбирается в его пользу с помощью науки и (извините) психоанализа (в т.ч. научно-подкреплённого).
Если кратко: есть окошки обучения. Вне этих окошек организм, будучи сформированным, уже не изменится. (Вдобавок есть ещё условия изменения человека, т.е. не каждая среда его меняет - а понять какая - это - сложно.)
(Ницше скорее всего имел в виду вопрос о наследовании характеристик. Но не только это.)
>Однако обратных примеров - примеров творчества, изобилия ВОПРЕКИ я не знаю.
Если мыслить до конца, то "вопреки" это с военным переворотом и coup d'etat. Это не тот "вопреки", о котором ты пишешь (ведь в этом "вопреки" никакое настоящее вопреки не появляется, не так ли? а всё - губится; короче, нужно быть последовательным в мышлении).
>Мой пессимизм, как и мои иные позиции, не вступают в конфронтацию, а ищут линии ускользания.
Всё бы хорошо, но он ко всем в России не применим. И как общая идеология тоже не работает. В этом проблема, что он скорее потворствует тому, что он "ненавидит" в Целом, чем изменяет его. (Снова проблема последовательности - но теперь - эмоций.)
Проще говоря, можно убрать "пессимизм" как некую вуаль, - и просто оставить оголённые факты (с пессимистическими выводами, а почему бы и нет?). Таким образом, станет виднее реализм положения (что есть суть factually justified true belief, а что есть навеянное собственным телом и воображением - стиль мысли).
Что же такое в конце концов общность? - Слова суть звуковые знаки для понятий; понятия же - это более или менее определенные образные знаки для часто повторяющихся и одновременно проявляющихся ощущений, целых групп ощущений. Чтобы понимать друг друга, недостаточно еще употреблять одинаковые слова, - нужно также употреблять одинаковые слова для однородных внутренних переживаний; нужно в конце концов иметь общий опыт с другими людьми. Оттого-то люди, принадлежащие к одному народу, понимают друг друга лучше, чем представители разных народов, даже когда они говорят на одном языке; или, обратно, если люди долго жили вместе при сходных условиях (климата, почвы, опасности, потребностей, работы), то из этого возникает нечто «понимающее самого себя» - народ. Во всех душах одинаковое число часто повторяющихся переживаний получает перевес над более редкими: в этой сфере люди начинают понимать друг друга все быстрее и быстрее - история языка есть история процесса сокращения, - а это быстрое понимание порождает все более и более тесную взаимную связь. Чем больше опасность, тем больше и потребность быстро и легко сговориться о необходимом; отсутствие взаимного непонимания в опасности - вот условие, без которого никак не может установиться общение между людьми. Даже в каждой дружеской или любовной связи испытывают друг друга в этом отношении: такая связь не может быть прочной, раз становится ясно, что одинаковые слова производят разное впечатление на обоих, вызывая в одном из них иные чувства, мысли, догадки, желания и страхи, нежели в другом. (Боязнь «вечного непонимания» - вот тот доброжелательный гений, который так часто удерживает особей разного пола от слишком поспешной связи, хотя чувства и сердце влекут к ней, - а вовсе не какой-то шопенгауэровский «гений рода» - !) Группы ощущений, которые могут наиболее быстро пробудиться в глубине души, заговорить и давать приказания, имеют решающее значение для всей табели о рангах ее ценностей и в конце концов определяют скрижаль ее благ. Оценка вещей данным человеком выдает нам до некоторой степени строение его души и то, что она считает условиями жизни, в чем видит подлинную нужду. Положим теперь, что нужда сближала издревле лишь таких людей, которые могли выражать сходными знаками сходные потребности, сходные переживания, тогда в общем оказывается, что легкая сообщаемость нужды, т. е. в сущности переживание только средних и общих явлений жизни, должна быть величайшею из всех сил, распоряжавшихся до сих пор судьбою человека. Более сходные, более обыкновенные люди имели и всегда имеют преимущество, люди же избранные, более утонченные, более необычные, труднее понимаемые, легко остаются одинокими, подвергаются в своем разобщении злоключениям и редко распложаются. Нужно призвать на помощь чудовищные обратные силы, чтобы воспрепятствовать этому естественному, слишком естественному progressus in simile, этому постепенному преобразованию человечества в нечто сходное, среднее, обычное, стадное - в нечто общее!
>>533>>535>>534>>536>>538>>539>>540>>541>>543
Это вопрос интерпретации и оценки. Заниматься можно и опосредованно, причём даже не закулисно, а вообще косвенно, - как вдохновитель некой идеи пере-устройства чего-то. У Сократа об этом было ("изгонять несправедливость и распущенность", "устранить пороки"). И были ученики, которые ею занимались.
Ты имеешь в виду меня или кого? Как-то в прошлогоднем треде о русской философии меня пытались убедить, что вообще-то философия - это в первую очередь о социуме и политике, с чем я не согласен категорически. Ибо абсурдно. И разговор тоже был, что, дескать, не было никакой философии "и вообще", однако о политике говорилось всё же напрямую, а не "вот как", завуалированно.
Не стало политического деятеля, ты хотел ведь сказать? Политика никуда не делась.
Мне кажется, ты излишне драматизируешь ситуацию. Обывателю в массе своей философия либо не нужна, либо нужно какая-то условная методичка, "простая" и "близкая" по взглядам (совсем без философии обойтись всё же сложно).
Ну извини, уже в самой твоей парадигме заложена неистребимая конкуренция в истреблении инаковластия, взаимно. И ты почему-то видишь её как-то слишком локально. Человеки везде одинаковы в целом, и репрессии существуют везде. Просто они носят разную форму, масштабы и прочие контекстуально-исторические особенности проявления. И конечно же это ещё всегда связано с текущей политической конъюнктурой.
А кто тогда находится во власти США и ЕС? "Эльфы-небожители", преисполненные культуртрегерством посредством "гуманитарных операций"? Ты и вправду в это веришь? Ты веришь в то, что они называют демократией-либерализмом? И веришь в то, что демократия "безусловное благо", в то время как всё другое можно безлико и пейоративно означить "тиранией"?
Здесь не мешало бы определиться. Зачем нужен лидер при демократии? И зачем нужна система сдержек и противовесов, если как бы подразумевается некий идеальный общественный строй? Если все так озабочены этикой и следованию ей, говоря о высоких стандартах и идеалах.
Система отсчёта определяет это. "Человечество - это болезнь"(ц).
Тогда и дискурс в целом о политике и идеологии обречён. Нет ничего хорошего, есть лишь разные сорта плохого.
Зачем нужна такая жизнь? Тем более ты сам в этом не уверен. Лично мне вера в "процедуры" и "необходимость" выдвижения неких личностей на их основе абсолютна чужда.
>>545
Профессор Преображенский, у вас жыр стекает.
>Я сделал такое утверждение:
>Идеология есть, философии - нет (политика умерла вместе с Навальным).
>и да, Сократ, говорящий, что философии - нет, - политикой - не занимается (он не участвовал в народных собраниях).
Это вопрос интерпретации и оценки. Заниматься можно и опосредованно, причём даже не закулисно, а вообще косвенно, - как вдохновитель некой идеи пере-устройства чего-то. У Сократа об этом было ("изгонять несправедливость и распущенность", "устранить пороки"). И были ученики, которые ею занимались.
>Выше анон написал, что понятие "политика" в данном случае растянули и натянули на всё в природе имеющееся. Но так делать нельзя жеж.
Ты имеешь в виду меня или кого? Как-то в прошлогоднем треде о русской философии меня пытались убедить, что вообще-то философия - это в первую очередь о социуме и политике, с чем я не согласен категорически. Ибо абсурдно. И разговор тоже был, что, дескать, не было никакой философии "и вообще", однако о политике говорилось всё же напрямую, а не "вот как", завуалированно.
>Пример политики он. Которую сразу зарубили на корню. Итого её не стало.
Не стало политического деятеля, ты хотел ведь сказать? Политика никуда не делась.
>Фундаментально структура общества одного отличается от того, у которого есть философы как функция.
>Обратной связи у такого общества нет. Абсолютной рефлексии тоже. Куда оно покатится - там оно и "заглохнет". Fin.
Мне кажется, ты излишне драматизируешь ситуацию. Обывателю в массе своей философия либо не нужна, либо нужно какая-то условная методичка, "простая" и "близкая" по взглядам (совсем без философии обойтись всё же сложно).
>И получается, что случай с Навальным - не уникальный, Фургал тоже был репрессирован по ровно той же причине: одна конкретная форма жизни/сознания борется со всеми остальными и нещадно устраняет все возможные проявления роста, развития, накопления власти. Что по своей сути есть - рессентимент.
Ну извини, уже в самой твоей парадигме заложена неистребимая конкуренция в истреблении инаковластия, взаимно. И ты почему-то видишь её как-то слишком локально. Человеки везде одинаковы в целом, и репрессии существуют везде. Просто они носят разную форму, масштабы и прочие контекстуально-исторические особенности проявления. И конечно же это ещё всегда связано с текущей политической конъюнктурой.
>И раз так - следовательно - у власти в России не "господа", а рабы (на философско-фундаментальном уровне смысла этого слова).
>Как минимум - рабы и по Платону, т.к. все тиранизирующие есть суть рабы вожделеющего начала души.
А кто тогда находится во власти США и ЕС? "Эльфы-небожители", преисполненные культуртрегерством посредством "гуманитарных операций"? Ты и вправду в это веришь? Ты веришь в то, что они называют демократией-либерализмом? И веришь в то, что демократия "безусловное благо", в то время как всё другое можно безлико и пейоративно означить "тиранией"?
>ну и далее выводы человека, который жил при настоящей тирании...
Здесь не мешало бы определиться. Зачем нужен лидер при демократии? И зачем нужна система сдержек и противовесов, если как бы подразумевается некий идеальный общественный строй? Если все так озабочены этикой и следованию ей, говоря о высоких стандартах и идеалах.
>Как ни зайди.
Система отсчёта определяет это. "Человечество - это болезнь"(ц).
>Следовательно, схема государства тираническая есть в своей основе - дефективная и заведомо глупая
Тогда и дискурс в целом о политике и идеологии обречён. Нет ничего хорошего, есть лишь разные сорта плохого.
>(Когда как "либеральная" - не такая уж и "человечная" (может быть даже дикая, как Дикий Запад), - но вместе с тем - служащая - жизни?)
Зачем нужна такая жизнь? Тем более ты сам в этом не уверен. Лично мне вера в "процедуры" и "необходимость" выдвижения неких личностей на их основе абсолютна чужда.
>>545
>это был не вброс, мы не шьём политические дела, этодругое, нет ты, Шариков
Профессор Преображенский, у вас жыр стекает.
>>533>>535>>534>>536>>538>>539>>540>>541>>543
Это вопрос интерпретации и оценки. Заниматься можно и опосредованно, причём даже не закулисно, а вообще косвенно, - как вдохновитель некой идеи пере-устройства чего-то. У Сократа об этом было ("изгонять несправедливость и распущенность", "устранить пороки"). И были ученики, которые ею занимались.
Ты имеешь в виду меня или кого? Как-то в прошлогоднем треде о русской философии меня пытались убедить, что вообще-то философия - это в первую очередь о социуме и политике, с чем я не согласен категорически. Ибо абсурдно. И разговор тоже был, что, дескать, не было никакой философии "и вообще", однако о политике говорилось всё же напрямую, а не "вот как", завуалированно.
Не стало политического деятеля, ты хотел ведь сказать? Политика никуда не делась.
Мне кажется, ты излишне драматизируешь ситуацию. Обывателю в массе своей философия либо не нужна, либо нужно какая-то условная методичка, "простая" и "близкая" по взглядам (совсем без философии обойтись всё же сложно).
Ну извини, уже в самой твоей парадигме заложена неистребимая конкуренция в истреблении инаковластия, взаимно. И ты почему-то видишь её как-то слишком локально. Человеки везде одинаковы в целом, и репрессии существуют везде. Просто они носят разную форму, масштабы и прочие контекстуально-исторические особенности проявления. И конечно же это ещё всегда связано с текущей политической конъюнктурой.
А кто тогда находится во власти США и ЕС? "Эльфы-небожители", преисполненные культуртрегерством посредством "гуманитарных операций"? Ты и вправду в это веришь? Ты веришь в то, что они называют демократией-либерализмом? И веришь в то, что демократия "безусловное благо", в то время как всё другое можно безлико и пейоративно означить "тиранией"?
Здесь не мешало бы определиться. Зачем нужен лидер при демократии? И зачем нужна система сдержек и противовесов, если как бы подразумевается некий идеальный общественный строй? Если все так озабочены этикой и следованию ей, говоря о высоких стандартах и идеалах.
Система отсчёта определяет это. "Человечество - это болезнь"(ц).
Тогда и дискурс в целом о политике и идеологии обречён. Нет ничего хорошего, есть лишь разные сорта плохого.
Зачем нужна такая жизнь? Тем более ты сам в этом не уверен. Лично мне вера в "процедуры" и "необходимость" выдвижения неких личностей на их основе абсолютна чужда.
>>545
Профессор Преображенский, у вас жыр стекает.
>Я сделал такое утверждение:
>Идеология есть, философии - нет (политика умерла вместе с Навальным).
>и да, Сократ, говорящий, что философии - нет, - политикой - не занимается (он не участвовал в народных собраниях).
Это вопрос интерпретации и оценки. Заниматься можно и опосредованно, причём даже не закулисно, а вообще косвенно, - как вдохновитель некой идеи пере-устройства чего-то. У Сократа об этом было ("изгонять несправедливость и распущенность", "устранить пороки"). И были ученики, которые ею занимались.
>Выше анон написал, что понятие "политика" в данном случае растянули и натянули на всё в природе имеющееся. Но так делать нельзя жеж.
Ты имеешь в виду меня или кого? Как-то в прошлогоднем треде о русской философии меня пытались убедить, что вообще-то философия - это в первую очередь о социуме и политике, с чем я не согласен категорически. Ибо абсурдно. И разговор тоже был, что, дескать, не было никакой философии "и вообще", однако о политике говорилось всё же напрямую, а не "вот как", завуалированно.
>Пример политики он. Которую сразу зарубили на корню. Итого её не стало.
Не стало политического деятеля, ты хотел ведь сказать? Политика никуда не делась.
>Фундаментально структура общества одного отличается от того, у которого есть философы как функция.
>Обратной связи у такого общества нет. Абсолютной рефлексии тоже. Куда оно покатится - там оно и "заглохнет". Fin.
Мне кажется, ты излишне драматизируешь ситуацию. Обывателю в массе своей философия либо не нужна, либо нужно какая-то условная методичка, "простая" и "близкая" по взглядам (совсем без философии обойтись всё же сложно).
>И получается, что случай с Навальным - не уникальный, Фургал тоже был репрессирован по ровно той же причине: одна конкретная форма жизни/сознания борется со всеми остальными и нещадно устраняет все возможные проявления роста, развития, накопления власти. Что по своей сути есть - рессентимент.
Ну извини, уже в самой твоей парадигме заложена неистребимая конкуренция в истреблении инаковластия, взаимно. И ты почему-то видишь её как-то слишком локально. Человеки везде одинаковы в целом, и репрессии существуют везде. Просто они носят разную форму, масштабы и прочие контекстуально-исторические особенности проявления. И конечно же это ещё всегда связано с текущей политической конъюнктурой.
>И раз так - следовательно - у власти в России не "господа", а рабы (на философско-фундаментальном уровне смысла этого слова).
>Как минимум - рабы и по Платону, т.к. все тиранизирующие есть суть рабы вожделеющего начала души.
А кто тогда находится во власти США и ЕС? "Эльфы-небожители", преисполненные культуртрегерством посредством "гуманитарных операций"? Ты и вправду в это веришь? Ты веришь в то, что они называют демократией-либерализмом? И веришь в то, что демократия "безусловное благо", в то время как всё другое можно безлико и пейоративно означить "тиранией"?
>ну и далее выводы человека, который жил при настоящей тирании...
Здесь не мешало бы определиться. Зачем нужен лидер при демократии? И зачем нужна система сдержек и противовесов, если как бы подразумевается некий идеальный общественный строй? Если все так озабочены этикой и следованию ей, говоря о высоких стандартах и идеалах.
>Как ни зайди.
Система отсчёта определяет это. "Человечество - это болезнь"(ц).
>Следовательно, схема государства тираническая есть в своей основе - дефективная и заведомо глупая
Тогда и дискурс в целом о политике и идеологии обречён. Нет ничего хорошего, есть лишь разные сорта плохого.
>(Когда как "либеральная" - не такая уж и "человечная" (может быть даже дикая, как Дикий Запад), - но вместе с тем - служащая - жизни?)
Зачем нужна такая жизнь? Тем более ты сам в этом не уверен. Лично мне вера в "процедуры" и "необходимость" выдвижения неких личностей на их основе абсолютна чужда.
>>545
>это был не вброс, мы не шьём политические дела, этодругое, нет ты, Шариков
Профессор Преображенский, у вас жыр стекает.
>>606
Ты прежде чем требовать определения, яснее свою мысль артикулируй. У тебя самого их нет. Зато интенции зашкаливают.
Когда ы пишешь о человеке, ты вообще что подразумеваешь? Конструкт с излюбленными отсылками?
>Потом
>я предвижу скоро
Ты прежде чем требовать определения, яснее свою мысль артикулируй. У тебя самого их нет. Зато интенции зашкаливают.
Когда ы пишешь о человеке, ты вообще что подразумеваешь? Конструкт с излюбленными отсылками?
>>611
Как же ты любишь языком молоть попусту, просто ужас.
Все ответы были даны (к чему другой анон добавил ещё более ясное "я книгу по политологии открываю и вижу что в России ничего подобного - нет"). Что ты неспособен в них вникнуть, или что скорее - прикидываешься таковым, - это уже твои, сугубо постмодернистские и шутовские, проблемы.
Как же ты любишь языком молоть попусту, просто ужас.
Все ответы были даны (к чему другой анон добавил ещё более ясное "я книгу по политологии открываю и вижу что в России ничего подобного - нет"). Что ты неспособен в них вникнуть, или что скорее - прикидываешься таковым, - это уже твои, сугубо постмодернистские и шутовские, проблемы.
Максимилиан Неаполитанский норм челик?
>>583
Записал, спасибо. Напомнило некоторые выкладки Ланда из "Ницше-шамана"
Рембо настаивает: «Страдания огромны». Ни один организм не приспособлен к «постижению неведомого», Верование — не достояние, но тюрьма, и мы продолжаем полагаться на накопленное знание, даже отрицая его со всей интеллектуальной состоятельностью. Отказ принять заточение не заменяет дыру в стене. Только в путешествии к неизвестному существует реальный выход из убеждения.
Ага, я перечитывал недавно. При первом прочтении, год назад, особо не понял "четыре заблуждения", а теперь посмотрел под новым светом, под светом того, что человек (особенно "психолог") думает-думает, рефлексирует (или думает о ситуации другого) и ПОСТОЯННО ПРИХОДИТ К НЕПРАВИЛЬНЫМ ВЫВОДАМ.
Как выразил это Набоков, "Только не называйте это выводами, синьор. Это так— полустанки. Логические рассуждения очень удобны при небольших расстояниях, как пути мысленного сообщения, но круглота земли, увы, отражена и в логике: при идеально последовательном продвижении мысли вы вернетесь к отправной точке... с сознанием гениальной простоты, с приятнейшим чувством, что обняли истину, между тем как обняли лишь самого себя. Зачем же пускаться в путь?"
>>584
Которая уже разъёбана Метцингером
Нашёл какой-то рассказ Адреева, и упомянание на двачах в /b/ от 2020 не понял
"План как бы есть на одном уровне, как нам кажется, но на другом уровне и в других явлениях он может диктоваться хуй пойми чем, а может и настоящей случайность. Тот же распад урана, эффект наблюдателя... квантовая механика сломала детерминистический мировоззренческий базис и я его проапгредил в это. Называю это индетерминированный детерминизм, может, есть название получше."
>>585
В той же главе Ланд нападает на "мудрость" (возможно, Ницше здесь неправильно перевели, или он имел в виду не ту "восточную" мудрость, с которой воюют Делёз-Ланд)
Да, он тут точно говорит не про "Мудрость" (а про те зоны, которые исследуют поэты, свободные плаватели вроде Батая)
Мудрость (sophia) является не чем иным, как суррогатом путешествия, выхолащивая его в бодлеровскую карикатуру на "вояж", многословное пережевывание моральной догмы, и любить ее — значит искать успокоения. Повинуясь наркоплатоническому Эросу, философия поступается желанием.
Разве сам Ницше не иррационалист?
То есть разница между аскетизмом здоровым и аскетизмом-как-целью
Я помню что написал эту фразу знакомой (ей было 15), и она поставила это В СТАТУС НА ЦЕЛЫЙ ГОД (потом она ещё покупала и читала книги Ницше в ПНД, а отец ей отговаривал. Псоле того, как я перестал ей писать, она нашла какого-то куна и она НАЧАЛА ПОСТИТЬ ФОТОГРАФИИ С КРЕСТИКОМ НА ШЕЕ)
Я, прочитав ГМ, так и не понял, как Ницше относится к обещанию. Как к способности сильного? Или как к тому, кто уходит от "приморидального" "здорвого" состояния.
> Убеждение - это тюрьма. <...>
Записал, спасибо. Напомнило некоторые выкладки Ланда из "Ницше-шамана"
Рембо настаивает: «Страдания огромны». Ни один организм не приспособлен к «постижению неведомого», Верование — не достояние, но тюрьма, и мы продолжаем полагаться на накопленное знание, даже отрицая его со всей интеллектуальной состоятельностью. Отказ принять заточение не заменяет дыру в стене. Только в путешествии к неизвестному существует реальный выход из убеждения.
> Сведение чего-нибудь незнакомого
Ага, я перечитывал недавно. При первом прочтении, год назад, особо не понял "четыре заблуждения", а теперь посмотрел под новым светом, под светом того, что человек (особенно "психолог") думает-думает, рефлексирует (или думает о ситуации другого) и ПОСТОЯННО ПРИХОДИТ К НЕПРАВИЛЬНЫМ ВЫВОДАМ.
Как выразил это Набоков, "Только не называйте это выводами, синьор. Это так— полустанки. Логические рассуждения очень удобны при небольших расстояниях, как пути мысленного сообщения, но круглота земли, увы, отражена и в логике: при идеально последовательном продвижении мысли вы вернетесь к отправной точке... с сознанием гениальной простоты, с приятнейшим чувством, что обняли истину, между тем как обняли лишь самого себя. Зачем же пускаться в путь?"
>>584
> компатибилизм
Которая уже разъёбана Метцингером
> индетерминированный "детерминизм"
Нашёл какой-то рассказ Адреева, и упомянание на двачах в /b/ от 2020 не понял
"План как бы есть на одном уровне, как нам кажется, но на другом уровне и в других явлениях он может диктоваться хуй пойми чем, а может и настоящей случайность. Тот же распад урана, эффект наблюдателя... квантовая механика сломала детерминистический мировоззренческий базис и я его проапгредил в это. Называю это индетерминированный детерминизм, может, есть название получше."
>>585
> Беззаботными, насмешливыми, насильственными – такими желает видеть нас Мудрость: она – женщина и всегда любит только воина.
В той же главе Ланд нападает на "мудрость" (возможно, Ницше здесь неправильно перевели, или он имел в виду не ту "восточную" мудрость, с которой воюют Делёз-Ланд)
Да, он тут точно говорит не про "Мудрость" (а про те зоны, которые исследуют поэты, свободные плаватели вроде Батая)
Мудрость (sophia) является не чем иным, как суррогатом путешествия, выхолащивая его в бодлеровскую карикатуру на "вояж", многословное пережевывание моральной догмы, и любить ее — значит искать успокоения. Повинуясь наркоплатоническому Эросу, философия поступается желанием.
> Все эти варианты Ницше последовательно доказывает как иррациональные (включая "истину" как таковую), исходя из рациональных и научных предпосылок.
Разве сам Ницше не иррационалист?
> ...в этом выражается основной факт человеческой воли, его horror vacui: он нуждается в цели - и он предпочтет скорее хотеть Ничто, чем ничего не хотеть.
То есть разница между аскетизмом здоровым и аскетизмом-как-целью
Я помню что написал эту фразу знакомой (ей было 15), и она поставила это В СТАТУС НА ЦЕЛЫЙ ГОД (потом она ещё покупала и читала книги Ницше в ПНД, а отец ей отговаривал. Псоле того, как я перестал ей писать, она нашла какого-то куна и она НАЧАЛА ПОСТИТЬ ФОТОГРАФИИ С КРЕСТИКОМ НА ШЕЕ)
> Выдрессировать животное, смеющее обещать
Я, прочитав ГМ, так и не понял, как Ницше относится к обещанию. Как к способности сильного? Или как к тому, кто уходит от "приморидального" "здорвого" состояния.
>>583
Записал, спасибо. Напомнило некоторые выкладки Ланда из "Ницше-шамана"
Рембо настаивает: «Страдания огромны». Ни один организм не приспособлен к «постижению неведомого», Верование — не достояние, но тюрьма, и мы продолжаем полагаться на накопленное знание, даже отрицая его со всей интеллектуальной состоятельностью. Отказ принять заточение не заменяет дыру в стене. Только в путешествии к неизвестному существует реальный выход из убеждения.
Ага, я перечитывал недавно. При первом прочтении, год назад, особо не понял "четыре заблуждения", а теперь посмотрел под новым светом, под светом того, что человек (особенно "психолог") думает-думает, рефлексирует (или думает о ситуации другого) и ПОСТОЯННО ПРИХОДИТ К НЕПРАВИЛЬНЫМ ВЫВОДАМ.
Как выразил это Набоков, "Только не называйте это выводами, синьор. Это так— полустанки. Логические рассуждения очень удобны при небольших расстояниях, как пути мысленного сообщения, но круглота земли, увы, отражена и в логике: при идеально последовательном продвижении мысли вы вернетесь к отправной точке... с сознанием гениальной простоты, с приятнейшим чувством, что обняли истину, между тем как обняли лишь самого себя. Зачем же пускаться в путь?"
>>584
Которая уже разъёбана Метцингером
Нашёл какой-то рассказ Адреева, и упомянание на двачах в /b/ от 2020 не понял
"План как бы есть на одном уровне, как нам кажется, но на другом уровне и в других явлениях он может диктоваться хуй пойми чем, а может и настоящей случайность. Тот же распад урана, эффект наблюдателя... квантовая механика сломала детерминистический мировоззренческий базис и я его проапгредил в это. Называю это индетерминированный детерминизм, может, есть название получше."
>>585
В той же главе Ланд нападает на "мудрость" (возможно, Ницше здесь неправильно перевели, или он имел в виду не ту "восточную" мудрость, с которой воюют Делёз-Ланд)
Да, он тут точно говорит не про "Мудрость" (а про те зоны, которые исследуют поэты, свободные плаватели вроде Батая)
Мудрость (sophia) является не чем иным, как суррогатом путешествия, выхолащивая его в бодлеровскую карикатуру на "вояж", многословное пережевывание моральной догмы, и любить ее — значит искать успокоения. Повинуясь наркоплатоническому Эросу, философия поступается желанием.
Разве сам Ницше не иррационалист?
То есть разница между аскетизмом здоровым и аскетизмом-как-целью
Я помню что написал эту фразу знакомой (ей было 15), и она поставила это В СТАТУС НА ЦЕЛЫЙ ГОД (потом она ещё покупала и читала книги Ницше в ПНД, а отец ей отговаривал. Псоле того, как я перестал ей писать, она нашла какого-то куна и она НАЧАЛА ПОСТИТЬ ФОТОГРАФИИ С КРЕСТИКОМ НА ШЕЕ)
Я, прочитав ГМ, так и не понял, как Ницше относится к обещанию. Как к способности сильного? Или как к тому, кто уходит от "приморидального" "здорвого" состояния.
> Убеждение - это тюрьма. <...>
Записал, спасибо. Напомнило некоторые выкладки Ланда из "Ницше-шамана"
Рембо настаивает: «Страдания огромны». Ни один организм не приспособлен к «постижению неведомого», Верование — не достояние, но тюрьма, и мы продолжаем полагаться на накопленное знание, даже отрицая его со всей интеллектуальной состоятельностью. Отказ принять заточение не заменяет дыру в стене. Только в путешествии к неизвестному существует реальный выход из убеждения.
> Сведение чего-нибудь незнакомого
Ага, я перечитывал недавно. При первом прочтении, год назад, особо не понял "четыре заблуждения", а теперь посмотрел под новым светом, под светом того, что человек (особенно "психолог") думает-думает, рефлексирует (или думает о ситуации другого) и ПОСТОЯННО ПРИХОДИТ К НЕПРАВИЛЬНЫМ ВЫВОДАМ.
Как выразил это Набоков, "Только не называйте это выводами, синьор. Это так— полустанки. Логические рассуждения очень удобны при небольших расстояниях, как пути мысленного сообщения, но круглота земли, увы, отражена и в логике: при идеально последовательном продвижении мысли вы вернетесь к отправной точке... с сознанием гениальной простоты, с приятнейшим чувством, что обняли истину, между тем как обняли лишь самого себя. Зачем же пускаться в путь?"
>>584
> компатибилизм
Которая уже разъёбана Метцингером
> индетерминированный "детерминизм"
Нашёл какой-то рассказ Адреева, и упомянание на двачах в /b/ от 2020 не понял
"План как бы есть на одном уровне, как нам кажется, но на другом уровне и в других явлениях он может диктоваться хуй пойми чем, а может и настоящей случайность. Тот же распад урана, эффект наблюдателя... квантовая механика сломала детерминистический мировоззренческий базис и я его проапгредил в это. Называю это индетерминированный детерминизм, может, есть название получше."
>>585
> Беззаботными, насмешливыми, насильственными – такими желает видеть нас Мудрость: она – женщина и всегда любит только воина.
В той же главе Ланд нападает на "мудрость" (возможно, Ницше здесь неправильно перевели, или он имел в виду не ту "восточную" мудрость, с которой воюют Делёз-Ланд)
Да, он тут точно говорит не про "Мудрость" (а про те зоны, которые исследуют поэты, свободные плаватели вроде Батая)
Мудрость (sophia) является не чем иным, как суррогатом путешествия, выхолащивая его в бодлеровскую карикатуру на "вояж", многословное пережевывание моральной догмы, и любить ее — значит искать успокоения. Повинуясь наркоплатоническому Эросу, философия поступается желанием.
> Все эти варианты Ницше последовательно доказывает как иррациональные (включая "истину" как таковую), исходя из рациональных и научных предпосылок.
Разве сам Ницше не иррационалист?
> ...в этом выражается основной факт человеческой воли, его horror vacui: он нуждается в цели - и он предпочтет скорее хотеть Ничто, чем ничего не хотеть.
То есть разница между аскетизмом здоровым и аскетизмом-как-целью
Я помню что написал эту фразу знакомой (ей было 15), и она поставила это В СТАТУС НА ЦЕЛЫЙ ГОД (потом она ещё покупала и читала книги Ницше в ПНД, а отец ей отговаривал. Псоле того, как я перестал ей писать, она нашла какого-то куна и она НАЧАЛА ПОСТИТЬ ФОТОГРАФИИ С КРЕСТИКОМ НА ШЕЕ)
> Выдрессировать животное, смеющее обещать
Я, прочитав ГМ, так и не понял, как Ницше относится к обещанию. Как к способности сильного? Или как к тому, кто уходит от "приморидального" "здорвого" состояния.
39 Кб, 633x368>>587
Но это же наоборот разъёбано навукой (ссылаюсь на то видео ALI, где он скомпилировал источники и пришёл к выводу, что воспитание не влияет ВООБЩЕ - на примере с разлучёнными близнецами; когда дети росли в разных семьях, и через 16 лет у них были одинаковые и вкусы в музыке, и даже вкусы в половых партнёрах, и схожие убеждения...)
Не понял цепь мышления.
Да, такого рода мой батя пессимист (хоть он и скрывает это, я в него, кхх)
Мне вспоминается это видео Арселова https://www.youtube.com/watch?v=HjucveANxuE
Осмыслив его 2 года назад, я был в сущем ужасе. Вот что я написал:
Да, я писал что-то подобное сам, почитав феноменологов (и пройдя через некоторые состояния) и Ницще, а он писал следующее:
Что в языке нет слов для выражения наших чувств, видно из того, что все простые люди совестятся выражать словами самые глубокие и сильные свои чувства; они их обнаруживают только своими поступками и даже краснеют, если им кажется, что посторонний угадывает мотивы их поступков. Язык чувств у самых благородных поэтов — хотя поэты вообще не наделены особенной стыдливостью — более скромен и сдержан, между тем как настоящие певцы нежных чувств и в практической жизни бывают довольно нескромны.
Понмаешь его (приведённый тобой) пассаж, когда учишь другой язык и словообразование в нём (для меня германский был каким-то открытием), это разламывает задеревеневшие представления (как и речевой аппарат) о вещах и семантике, и всё сложнее влезает - с возрастом
> (Ницше скорее всего имел в виду вопрос о наследовании характеристик. Но не только это.)
Но это же наоборот разъёбано навукой (ссылаюсь на то видео ALI, где он скомпилировал источники и пришёл к выводу, что воспитание не влияет ВООБЩЕ - на примере с разлучёнными близнецами; когда дети росли в разных семьях, и через 16 лет у них были одинаковые и вкусы в музыке, и даже вкусы в половых партнёрах, и схожие убеждения...)
> ведь в этом "вопреки" никакое настоящее вопреки не появляется
Не понял цепь мышления.
> что есть суть factually justified true belief, а что есть навеянное собственным телом и воображением - стиль мысли
Да, такого рода мой батя пессимист (хоть он и скрывает это, я в него, кхх)
> что он скорее потворствует тому, что он "ненавидит" в Целом, чем изменяет его.
Мне вспоминается это видео Арселова https://www.youtube.com/watch?v=HjucveANxuE
Осмыслив его 2 года назад, я был в сущем ужасе. Вот что я написал:
> нужно также употреблять одинаковые слова для однородных внутренних переживаний; нужно в конце концов иметь общий опыт с другими людьми.
Да, я писал что-то подобное сам, почитав феноменологов (и пройдя через некоторые состояния) и Ницще, а он писал следующее:
Что в языке нет слов для выражения наших чувств, видно из того, что все простые люди совестятся выражать словами самые глубокие и сильные свои чувства; они их обнаруживают только своими поступками и даже краснеют, если им кажется, что посторонний угадывает мотивы их поступков. Язык чувств у самых благородных поэтов — хотя поэты вообще не наделены особенной стыдливостью — более скромен и сдержан, между тем как настоящие певцы нежных чувств и в практической жизни бывают довольно нескромны.
Понмаешь его (приведённый тобой) пассаж, когда учишь другой язык и словообразование в нём (для меня германский был каким-то открытием), это разламывает задеревеневшие представления (как и речевой аппарат) о вещах и семантике, и всё сложнее влезает - с возрастом
>>648
Я дал человечеству самую глубокую книгу, какою оно обладает, - моего Заратустру.
Честно говоря, уже устаю Ницше я обсуждать... да и высказал я уже всё, обсуждать практически нечего.
И говоря коротко: вся его философия, даже неразвёрнутая, - содержится в четырёхтомнике "Так говорил Заратустра". (По сути, кроме него особо ничего и не нужно. Например, содержание книги "Анти-Христ" получается само собой благодаря гиперболизации следствию тезисам из "Так говорил Заратустра" - следствию в смысле дискурса, то есть, практически, - достаточно вникнуть в эти четыре книги и затем продолжить с того места, где кончилась последняя (начав собственное рассуждение - в лучшем духе и юморе - Ксенофонта: "После этого...").)
Ладно, к вопросам.
Вера, на практике, - это остановка процесса познания. А познание полагается на то, что есть что познавать, что существует незнание. (Таким образом добродетельная, имморалистическая наука (ведь история и природа - внеморальны) - находится в абсолютном конфликте с религией.)
(Ещё вера - это очень своеобразная попытка остановить Историю, как у Гегеля.)
Это сложный вопрос, его можно рассматривать либо психологически, либо психоаналитически, либо как ранний Деррида ("Грамматология"), либо как поздний Деррида, либо как поздний Витгенштейн, и так далее...
С позиции Ницше - кроме того что я прикрепил в последних двух пикрилах - "правильные выводы" это выводы "естественные". А их по определению - тяжело выдержать:
Духовное высокомерие и брезгливость каждого человека, который глубоко страдал, - как глубоко могут страдать люди, это почти определяет их ранги - его ужасающая уверенность, которой он насквозь пропитан и окрашен, уверенность, что благодаря своему страданию он знает больше, чем могут знать самые умные и мудрые люди, что ему ведомо много далеких и страшных миров, в которых он некогда «жил» и о которых «вы ничего не знаете!»... это духовное безмолвное высокомерие страдальца, эта гордость избранника познания, «посвященного», почти принесенного в жертву, нуждается во всех видах переодевания, чтобы оградить себя от прикосновения назойливых и сострадательных рук и вообще от всего, что не равно ему по страданию. Глубокое страдание облагораживает; оно обособляет. Одной из самых утонченных форм переодевания является эпикуреизм и связанное с ним выставление напоказ известной доблести вкуса, которая легко относится к страданию и защищается от всего печального и глубокого. Есть «веселые люди», пользующиеся веселостью для того, чтобы под ее прикрытием оставаться непонятыми: они хотят, чтобы их не понимали. Есть «люди науки», пользующиеся наукой, потому что она придает веселый вид и потому что ученость позволяет прийти к заключению, что человек поверхностен: они хотят соблазнить на такое ложное заключение. Есть свободные дерзкие умы, которые хотят скрыть и отрицать, что в груди у них разбитое, гордое, неисцелимое сердце (цинизм Гамлета - случай Галиани), и порой даже само дурачество служит маской злосчастному, слишком уверенному знанию. - Отсюда следует, что иметь уважение «к маске» и не заниматься всуе психологией и любопытством есть дело утонченной гуманности.
Короче, того, что ты пишешь - нет. Нет этих, "(абсолютно) правильных выводов", без-ошибки-выводов. В пределе (эпистемологии):
«Самодовлеющее познание» - это последние силки, расставляемые моралью: при помощи их в ней можно еще раз вполне запутаться.
И для Ницше тут важнее чтобы мысль не уходила в Ничто. Как только мысль уходит в Ничто она автоматически расходится с Чем-то - с Бытием - и тогда - возникает - "ошибка".
Метцингер тоже был давно разъёбан, краткий очерк есть в "Why I Am Not a Buddhist" от E. Thompson.
Она есть только есть цель. Но цель, телеологию в Целом Ницше - отрицает.
Следовательно, в его случае её - нет (опять же - в пределе мышления, чисто инструментально она - есть).
Это - форменная чушь. См. ту же "The Map and the Territory: Exploring the Foundations of Science, Thought and Reality" - там с аргументами описано, что сначала был механистический детерминизм (который провалился в своей редукции), затем релятивизм Эйнштейна, и потом снова детерминизм квантмеха.
То есть квантмех скорее вернул детерминизм (без релятивизма), но сделал его сугубо вероятностным (тем самым - "индетерминированный детерминизм" - пока мы не наблюдаем что-то, мы это не видим, оно индетерминировано и себя не проявило никак).
Это греческая, либо хайдеггеровская. (У Ницше есть ещё сборник "Злая мудрость", что как бы намекает.)
Ницшевская "мудрость" - это либо дикая львица, либо сама Жизнь, либо змей:
"Идешь к женщинам? Не забудь плетку!"
Если с женщинами нужна "плётка", то это значит что это не типичная женщина (слабая), а тигрица, которая может оторвать тебе и руку, и лицо (это дань уважения):
То, что внушает к женщине уважение, а довольно часто и страх, - это её натура, которая «натуральнее» мужской, её истая хищническая, коварная грация, её когти тигрицы под перчаткой, её наивность в эгоизме, её не поддающаяся воспитанию внутренняя дикость, непостижимое, необъятное, неуловимое в её вожделениях и добродетелях... Что, при всём страхе, внушает сострадание к этой опасной и красивой кошке, «женщине», - так это то, что она является более страждущей, более уязвимой, более нуждающейся в любви и более обреченной на разочарования, чем какое бы то ни было животное. Страх и сострадание: с этими чувствами стоял до сих пор мужчина перед женщиной, всегда уже одной ногой в трагедии, которая терзает его, в то же время чаруя.
Он постоянно применяет диалектику, да и если обнаружилось, что истина - иррациональна ("женщина"), то о какой такой может "рациональности" идти речь? Рациональность - это лживость. Её нет такой, как её малюют (истина как "Исида", абсолютная истина, будь то эпистеме или что-то ещё, кроме оптики (онтическое, физически-заданное) и перспективизма (онтологическое, можно отделить от физического воплощения)).
Между аскезой. "Здоровой" может быть только аскеза, временная. Не постоянная (как аскетизм).
Да он в этом рассмотрении буквально пересказал главу "О мечтающих о ином мире" из ТГЗ. Это какой-то прикол с его стороны. (Не надо было так делать.)
Вот там прямо то же самое и написано:
Горем, и бессилием, и коротким безумием счастья, которое знает лишь мучительно страдающий, созданы все иные миры.
Усталость, жаждущая одним прыжком – смертельным прыжком – достигнуть последних пределов, жалкая усталость неведения, не желающая больше хотеть, – это она создала всех богов и все иные миры.
Снова только повторю: в "Так говорил Заратустра" изложена вся философия Ницше. Нужно просто уметь читать (хотя бы по "principle of charity", если не по "О грамматологии" Дерриды). Всего-то.
Сильный может забыть, слабый (из-за рессентимента?) - не может.
Я дал человечеству самую глубокую книгу, какою оно обладает, - моего Заратустру.
Честно говоря, уже устаю Ницше я обсуждать... да и высказал я уже всё, обсуждать практически нечего.
И говоря коротко: вся его философия, даже неразвёрнутая, - содержится в четырёхтомнике "Так говорил Заратустра". (По сути, кроме него особо ничего и не нужно. Например, содержание книги "Анти-Христ" получается само собой благодаря гиперболизации следствию тезисам из "Так говорил Заратустра" - следствию в смысле дискурса, то есть, практически, - достаточно вникнуть в эти четыре книги и затем продолжить с того места, где кончилась последняя (начав собственное рассуждение - в лучшем духе и юморе - Ксенофонта: "После этого...").)
Ладно, к вопросам.
>Напомнило некоторые выкладки Ланда из "Ницше-шамана"
Вера, на практике, - это остановка процесса познания. А познание полагается на то, что есть что познавать, что существует незнание. (Таким образом добродетельная, имморалистическая наука (ведь история и природа - внеморальны) - находится в абсолютном конфликте с религией.)
(Ещё вера - это очень своеобразная попытка остановить Историю, как у Гегеля.)
>ПОСТОЯННО ПРИХОДИТ К НЕПРАВИЛЬНЫМ ВЫВОДАМ
Это сложный вопрос, его можно рассматривать либо психологически, либо психоаналитически, либо как ранний Деррида ("Грамматология"), либо как поздний Деррида, либо как поздний Витгенштейн, и так далее...
С позиции Ницше - кроме того что я прикрепил в последних двух пикрилах - "правильные выводы" это выводы "естественные". А их по определению - тяжело выдержать:
Духовное высокомерие и брезгливость каждого человека, который глубоко страдал, - как глубоко могут страдать люди, это почти определяет их ранги - его ужасающая уверенность, которой он насквозь пропитан и окрашен, уверенность, что благодаря своему страданию он знает больше, чем могут знать самые умные и мудрые люди, что ему ведомо много далеких и страшных миров, в которых он некогда «жил» и о которых «вы ничего не знаете!»... это духовное безмолвное высокомерие страдальца, эта гордость избранника познания, «посвященного», почти принесенного в жертву, нуждается во всех видах переодевания, чтобы оградить себя от прикосновения назойливых и сострадательных рук и вообще от всего, что не равно ему по страданию. Глубокое страдание облагораживает; оно обособляет. Одной из самых утонченных форм переодевания является эпикуреизм и связанное с ним выставление напоказ известной доблести вкуса, которая легко относится к страданию и защищается от всего печального и глубокого. Есть «веселые люди», пользующиеся веселостью для того, чтобы под ее прикрытием оставаться непонятыми: они хотят, чтобы их не понимали. Есть «люди науки», пользующиеся наукой, потому что она придает веселый вид и потому что ученость позволяет прийти к заключению, что человек поверхностен: они хотят соблазнить на такое ложное заключение. Есть свободные дерзкие умы, которые хотят скрыть и отрицать, что в груди у них разбитое, гордое, неисцелимое сердце (цинизм Гамлета - случай Галиани), и порой даже само дурачество служит маской злосчастному, слишком уверенному знанию. - Отсюда следует, что иметь уважение «к маске» и не заниматься всуе психологией и любопытством есть дело утонченной гуманности.
Короче, того, что ты пишешь - нет. Нет этих, "(абсолютно) правильных выводов", без-ошибки-выводов. В пределе (эпистемологии):
«Самодовлеющее познание» - это последние силки, расставляемые моралью: при помощи их в ней можно еще раз вполне запутаться.
И для Ницше тут важнее чтобы мысль не уходила в Ничто. Как только мысль уходит в Ничто она автоматически расходится с Чем-то - с Бытием - и тогда - возникает - "ошибка".
>Которая уже разъёбана Метцингером
Метцингер тоже был давно разъёбан, краткий очерк есть в "Why I Am Not a Buddhist" от E. Thompson.
>случайность
Она есть только есть цель. Но цель, телеологию в Целом Ницше - отрицает.
Следовательно, в его случае её - нет (опять же - в пределе мышления, чисто инструментально она - есть).
>квантовая механика сломала детерминистический мировоззренческий базис
Это - форменная чушь. См. ту же "The Map and the Territory: Exploring the Foundations of Science, Thought and Reality" - там с аргументами описано, что сначала был механистический детерминизм (который провалился в своей редукции), затем релятивизм Эйнштейна, и потом снова детерминизм квантмеха.
То есть квантмех скорее вернул детерминизм (без релятивизма), но сделал его сугубо вероятностным (тем самым - "индетерминированный детерминизм" - пока мы не наблюдаем что-то, мы это не видим, оно индетерминировано и себя не проявило никак).
>Мудрость (sophia)
Это греческая, либо хайдеггеровская. (У Ницше есть ещё сборник "Злая мудрость", что как бы намекает.)
Ницшевская "мудрость" - это либо дикая львица, либо сама Жизнь, либо змей:
"Идешь к женщинам? Не забудь плетку!"
Если с женщинами нужна "плётка", то это значит что это не типичная женщина (слабая), а тигрица, которая может оторвать тебе и руку, и лицо (это дань уважения):
То, что внушает к женщине уважение, а довольно часто и страх, - это её натура, которая «натуральнее» мужской, её истая хищническая, коварная грация, её когти тигрицы под перчаткой, её наивность в эгоизме, её не поддающаяся воспитанию внутренняя дикость, непостижимое, необъятное, неуловимое в её вожделениях и добродетелях... Что, при всём страхе, внушает сострадание к этой опасной и красивой кошке, «женщине», - так это то, что она является более страждущей, более уязвимой, более нуждающейся в любви и более обреченной на разочарования, чем какое бы то ни было животное. Страх и сострадание: с этими чувствами стоял до сих пор мужчина перед женщиной, всегда уже одной ногой в трагедии, которая терзает его, в то же время чаруя.
>Разве сам Ницше не иррационалист?
Он постоянно применяет диалектику, да и если обнаружилось, что истина - иррациональна ("женщина"), то о какой такой может "рациональности" идти речь? Рациональность - это лживость. Её нет такой, как её малюют (истина как "Исида", абсолютная истина, будь то эпистеме или что-то ещё, кроме оптики (онтическое, физически-заданное) и перспективизма (онтологическое, можно отделить от физического воплощения)).
>между аскетизмом здоровым и аскетизмом-как-целью
Между аскезой. "Здоровой" может быть только аскеза, временная. Не постоянная (как аскетизм).
>В этом выражается основной факт человеческой воли...
Да он в этом рассмотрении буквально пересказал главу "О мечтающих о ином мире" из ТГЗ. Это какой-то прикол с его стороны. (Не надо было так делать.)
Вот там прямо то же самое и написано:
Горем, и бессилием, и коротким безумием счастья, которое знает лишь мучительно страдающий, созданы все иные миры.
Усталость, жаждущая одним прыжком – смертельным прыжком – достигнуть последних пределов, жалкая усталость неведения, не желающая больше хотеть, – это она создала всех богов и все иные миры.
Снова только повторю: в "Так говорил Заратустра" изложена вся философия Ницше. Нужно просто уметь читать (хотя бы по "principle of charity", если не по "О грамматологии" Дерриды). Всего-то.
>так и не понял, как Ницше относится к обещанию
Сильный может забыть, слабый (из-за рессентимента?) - не может.
>>648
Я дал человечеству самую глубокую книгу, какою оно обладает, - моего Заратустру.
Честно говоря, уже устаю Ницше я обсуждать... да и высказал я уже всё, обсуждать практически нечего.
И говоря коротко: вся его философия, даже неразвёрнутая, - содержится в четырёхтомнике "Так говорил Заратустра". (По сути, кроме него особо ничего и не нужно. Например, содержание книги "Анти-Христ" получается само собой благодаря гиперболизации следствию тезисам из "Так говорил Заратустра" - следствию в смысле дискурса, то есть, практически, - достаточно вникнуть в эти четыре книги и затем продолжить с того места, где кончилась последняя (начав собственное рассуждение - в лучшем духе и юморе - Ксенофонта: "После этого...").)
Ладно, к вопросам.
Вера, на практике, - это остановка процесса познания. А познание полагается на то, что есть что познавать, что существует незнание. (Таким образом добродетельная, имморалистическая наука (ведь история и природа - внеморальны) - находится в абсолютном конфликте с религией.)
(Ещё вера - это очень своеобразная попытка остановить Историю, как у Гегеля.)
Это сложный вопрос, его можно рассматривать либо психологически, либо психоаналитически, либо как ранний Деррида ("Грамматология"), либо как поздний Деррида, либо как поздний Витгенштейн, и так далее...
С позиции Ницше - кроме того что я прикрепил в последних двух пикрилах - "правильные выводы" это выводы "естественные". А их по определению - тяжело выдержать:
Духовное высокомерие и брезгливость каждого человека, который глубоко страдал, - как глубоко могут страдать люди, это почти определяет их ранги - его ужасающая уверенность, которой он насквозь пропитан и окрашен, уверенность, что благодаря своему страданию он знает больше, чем могут знать самые умные и мудрые люди, что ему ведомо много далеких и страшных миров, в которых он некогда «жил» и о которых «вы ничего не знаете!»... это духовное безмолвное высокомерие страдальца, эта гордость избранника познания, «посвященного», почти принесенного в жертву, нуждается во всех видах переодевания, чтобы оградить себя от прикосновения назойливых и сострадательных рук и вообще от всего, что не равно ему по страданию. Глубокое страдание облагораживает; оно обособляет. Одной из самых утонченных форм переодевания является эпикуреизм и связанное с ним выставление напоказ известной доблести вкуса, которая легко относится к страданию и защищается от всего печального и глубокого. Есть «веселые люди», пользующиеся веселостью для того, чтобы под ее прикрытием оставаться непонятыми: они хотят, чтобы их не понимали. Есть «люди науки», пользующиеся наукой, потому что она придает веселый вид и потому что ученость позволяет прийти к заключению, что человек поверхностен: они хотят соблазнить на такое ложное заключение. Есть свободные дерзкие умы, которые хотят скрыть и отрицать, что в груди у них разбитое, гордое, неисцелимое сердце (цинизм Гамлета - случай Галиани), и порой даже само дурачество служит маской злосчастному, слишком уверенному знанию. - Отсюда следует, что иметь уважение «к маске» и не заниматься всуе психологией и любопытством есть дело утонченной гуманности.
Короче, того, что ты пишешь - нет. Нет этих, "(абсолютно) правильных выводов", без-ошибки-выводов. В пределе (эпистемологии):
«Самодовлеющее познание» - это последние силки, расставляемые моралью: при помощи их в ней можно еще раз вполне запутаться.
И для Ницше тут важнее чтобы мысль не уходила в Ничто. Как только мысль уходит в Ничто она автоматически расходится с Чем-то - с Бытием - и тогда - возникает - "ошибка".
Метцингер тоже был давно разъёбан, краткий очерк есть в "Why I Am Not a Buddhist" от E. Thompson.
Она есть только есть цель. Но цель, телеологию в Целом Ницше - отрицает.
Следовательно, в его случае её - нет (опять же - в пределе мышления, чисто инструментально она - есть).
Это - форменная чушь. См. ту же "The Map and the Territory: Exploring the Foundations of Science, Thought and Reality" - там с аргументами описано, что сначала был механистический детерминизм (который провалился в своей редукции), затем релятивизм Эйнштейна, и потом снова детерминизм квантмеха.
То есть квантмех скорее вернул детерминизм (без релятивизма), но сделал его сугубо вероятностным (тем самым - "индетерминированный детерминизм" - пока мы не наблюдаем что-то, мы это не видим, оно индетерминировано и себя не проявило никак).
Это греческая, либо хайдеггеровская. (У Ницше есть ещё сборник "Злая мудрость", что как бы намекает.)
Ницшевская "мудрость" - это либо дикая львица, либо сама Жизнь, либо змей:
"Идешь к женщинам? Не забудь плетку!"
Если с женщинами нужна "плётка", то это значит что это не типичная женщина (слабая), а тигрица, которая может оторвать тебе и руку, и лицо (это дань уважения):
То, что внушает к женщине уважение, а довольно часто и страх, - это её натура, которая «натуральнее» мужской, её истая хищническая, коварная грация, её когти тигрицы под перчаткой, её наивность в эгоизме, её не поддающаяся воспитанию внутренняя дикость, непостижимое, необъятное, неуловимое в её вожделениях и добродетелях... Что, при всём страхе, внушает сострадание к этой опасной и красивой кошке, «женщине», - так это то, что она является более страждущей, более уязвимой, более нуждающейся в любви и более обреченной на разочарования, чем какое бы то ни было животное. Страх и сострадание: с этими чувствами стоял до сих пор мужчина перед женщиной, всегда уже одной ногой в трагедии, которая терзает его, в то же время чаруя.
Он постоянно применяет диалектику, да и если обнаружилось, что истина - иррациональна ("женщина"), то о какой такой может "рациональности" идти речь? Рациональность - это лживость. Её нет такой, как её малюют (истина как "Исида", абсолютная истина, будь то эпистеме или что-то ещё, кроме оптики (онтическое, физически-заданное) и перспективизма (онтологическое, можно отделить от физического воплощения)).
Между аскезой. "Здоровой" может быть только аскеза, временная. Не постоянная (как аскетизм).
Да он в этом рассмотрении буквально пересказал главу "О мечтающих о ином мире" из ТГЗ. Это какой-то прикол с его стороны. (Не надо было так делать.)
Вот там прямо то же самое и написано:
Горем, и бессилием, и коротким безумием счастья, которое знает лишь мучительно страдающий, созданы все иные миры.
Усталость, жаждущая одним прыжком – смертельным прыжком – достигнуть последних пределов, жалкая усталость неведения, не желающая больше хотеть, – это она создала всех богов и все иные миры.
Снова только повторю: в "Так говорил Заратустра" изложена вся философия Ницше. Нужно просто уметь читать (хотя бы по "principle of charity", если не по "О грамматологии" Дерриды). Всего-то.
Сильный может забыть, слабый (из-за рессентимента?) - не может.
Я дал человечеству самую глубокую книгу, какою оно обладает, - моего Заратустру.
Честно говоря, уже устаю Ницше я обсуждать... да и высказал я уже всё, обсуждать практически нечего.
И говоря коротко: вся его философия, даже неразвёрнутая, - содержится в четырёхтомнике "Так говорил Заратустра". (По сути, кроме него особо ничего и не нужно. Например, содержание книги "Анти-Христ" получается само собой благодаря гиперболизации следствию тезисам из "Так говорил Заратустра" - следствию в смысле дискурса, то есть, практически, - достаточно вникнуть в эти четыре книги и затем продолжить с того места, где кончилась последняя (начав собственное рассуждение - в лучшем духе и юморе - Ксенофонта: "После этого...").)
Ладно, к вопросам.
>Напомнило некоторые выкладки Ланда из "Ницше-шамана"
Вера, на практике, - это остановка процесса познания. А познание полагается на то, что есть что познавать, что существует незнание. (Таким образом добродетельная, имморалистическая наука (ведь история и природа - внеморальны) - находится в абсолютном конфликте с религией.)
(Ещё вера - это очень своеобразная попытка остановить Историю, как у Гегеля.)
>ПОСТОЯННО ПРИХОДИТ К НЕПРАВИЛЬНЫМ ВЫВОДАМ
Это сложный вопрос, его можно рассматривать либо психологически, либо психоаналитически, либо как ранний Деррида ("Грамматология"), либо как поздний Деррида, либо как поздний Витгенштейн, и так далее...
С позиции Ницше - кроме того что я прикрепил в последних двух пикрилах - "правильные выводы" это выводы "естественные". А их по определению - тяжело выдержать:
Духовное высокомерие и брезгливость каждого человека, который глубоко страдал, - как глубоко могут страдать люди, это почти определяет их ранги - его ужасающая уверенность, которой он насквозь пропитан и окрашен, уверенность, что благодаря своему страданию он знает больше, чем могут знать самые умные и мудрые люди, что ему ведомо много далеких и страшных миров, в которых он некогда «жил» и о которых «вы ничего не знаете!»... это духовное безмолвное высокомерие страдальца, эта гордость избранника познания, «посвященного», почти принесенного в жертву, нуждается во всех видах переодевания, чтобы оградить себя от прикосновения назойливых и сострадательных рук и вообще от всего, что не равно ему по страданию. Глубокое страдание облагораживает; оно обособляет. Одной из самых утонченных форм переодевания является эпикуреизм и связанное с ним выставление напоказ известной доблести вкуса, которая легко относится к страданию и защищается от всего печального и глубокого. Есть «веселые люди», пользующиеся веселостью для того, чтобы под ее прикрытием оставаться непонятыми: они хотят, чтобы их не понимали. Есть «люди науки», пользующиеся наукой, потому что она придает веселый вид и потому что ученость позволяет прийти к заключению, что человек поверхностен: они хотят соблазнить на такое ложное заключение. Есть свободные дерзкие умы, которые хотят скрыть и отрицать, что в груди у них разбитое, гордое, неисцелимое сердце (цинизм Гамлета - случай Галиани), и порой даже само дурачество служит маской злосчастному, слишком уверенному знанию. - Отсюда следует, что иметь уважение «к маске» и не заниматься всуе психологией и любопытством есть дело утонченной гуманности.
Короче, того, что ты пишешь - нет. Нет этих, "(абсолютно) правильных выводов", без-ошибки-выводов. В пределе (эпистемологии):
«Самодовлеющее познание» - это последние силки, расставляемые моралью: при помощи их в ней можно еще раз вполне запутаться.
И для Ницше тут важнее чтобы мысль не уходила в Ничто. Как только мысль уходит в Ничто она автоматически расходится с Чем-то - с Бытием - и тогда - возникает - "ошибка".
>Которая уже разъёбана Метцингером
Метцингер тоже был давно разъёбан, краткий очерк есть в "Why I Am Not a Buddhist" от E. Thompson.
>случайность
Она есть только есть цель. Но цель, телеологию в Целом Ницше - отрицает.
Следовательно, в его случае её - нет (опять же - в пределе мышления, чисто инструментально она - есть).
>квантовая механика сломала детерминистический мировоззренческий базис
Это - форменная чушь. См. ту же "The Map and the Territory: Exploring the Foundations of Science, Thought and Reality" - там с аргументами описано, что сначала был механистический детерминизм (который провалился в своей редукции), затем релятивизм Эйнштейна, и потом снова детерминизм квантмеха.
То есть квантмех скорее вернул детерминизм (без релятивизма), но сделал его сугубо вероятностным (тем самым - "индетерминированный детерминизм" - пока мы не наблюдаем что-то, мы это не видим, оно индетерминировано и себя не проявило никак).
>Мудрость (sophia)
Это греческая, либо хайдеггеровская. (У Ницше есть ещё сборник "Злая мудрость", что как бы намекает.)
Ницшевская "мудрость" - это либо дикая львица, либо сама Жизнь, либо змей:
"Идешь к женщинам? Не забудь плетку!"
Если с женщинами нужна "плётка", то это значит что это не типичная женщина (слабая), а тигрица, которая может оторвать тебе и руку, и лицо (это дань уважения):
То, что внушает к женщине уважение, а довольно часто и страх, - это её натура, которая «натуральнее» мужской, её истая хищническая, коварная грация, её когти тигрицы под перчаткой, её наивность в эгоизме, её не поддающаяся воспитанию внутренняя дикость, непостижимое, необъятное, неуловимое в её вожделениях и добродетелях... Что, при всём страхе, внушает сострадание к этой опасной и красивой кошке, «женщине», - так это то, что она является более страждущей, более уязвимой, более нуждающейся в любви и более обреченной на разочарования, чем какое бы то ни было животное. Страх и сострадание: с этими чувствами стоял до сих пор мужчина перед женщиной, всегда уже одной ногой в трагедии, которая терзает его, в то же время чаруя.
>Разве сам Ницше не иррационалист?
Он постоянно применяет диалектику, да и если обнаружилось, что истина - иррациональна ("женщина"), то о какой такой может "рациональности" идти речь? Рациональность - это лживость. Её нет такой, как её малюют (истина как "Исида", абсолютная истина, будь то эпистеме или что-то ещё, кроме оптики (онтическое, физически-заданное) и перспективизма (онтологическое, можно отделить от физического воплощения)).
>между аскетизмом здоровым и аскетизмом-как-целью
Между аскезой. "Здоровой" может быть только аскеза, временная. Не постоянная (как аскетизм).
>В этом выражается основной факт человеческой воли...
Да он в этом рассмотрении буквально пересказал главу "О мечтающих о ином мире" из ТГЗ. Это какой-то прикол с его стороны. (Не надо было так делать.)
Вот там прямо то же самое и написано:
Горем, и бессилием, и коротким безумием счастья, которое знает лишь мучительно страдающий, созданы все иные миры.
Усталость, жаждущая одним прыжком – смертельным прыжком – достигнуть последних пределов, жалкая усталость неведения, не желающая больше хотеть, – это она создала всех богов и все иные миры.
Снова только повторю: в "Так говорил Заратустра" изложена вся философия Ницше. Нужно просто уметь читать (хотя бы по "principle of charity", если не по "О грамматологии" Дерриды). Всего-то.
>так и не понял, как Ницше относится к обещанию
Сильный может забыть, слабый (из-за рессентимента?) - не может.
62 Кб, 851x605>>649
Да ничего там не разъёбано. Это дилетантская статистика от людей, которые в людях не разбираются (пример людей которые разбираются в людях лучше чем эти: Ф. Ларюэль, Фонтенель, Ларошфуко, Бурдье, Леви-Стросс; вообще онтологические основания психологии, в смысле internal cognition (да и не только в смысле этого) просто никакущие, на уровне пара-психологии, если честно - посмотри на ту же ситуацию с "cognitive bias" - только недавно до этих учёных дошло, что "bias" это не "bias" а результат ограниченных условий (т.е. если бы было всевластие, или хотя бы отсутствие бедности и ограничения физическим временем, - то и "bias" бы не было)).
Речь была о способности человека в течение жизни собирать из того, что есть вокруг него, в "себя" и тем самым двигаться к большей силе (Kraft), большему здоровью, образованию (а не просто наускиванью-обучению) и т.д.
В широком, философском смысле этого утверждения. А не примитивно-научном (или, "боже упаси", "научпоперском").
Если что-то вопреки - то оно должно быть способно победить врага, до конца (этой мысли о "вопреки").
Твоё видео... немного о другом? "Последний человек" - как идея - без "сверхчеловека" - не существует, в рамках философии Ницше. Первое - это доктрина, второе - это контрдоктрина.
Но в целом да. Люди утверждают будто бы истинно одно, а на деле получается совсем другое - и это другое они не хотят замечать. Но это уже психоанализ и всё ему сопутствующее (я в ницшетреде расписал про "означающие", крупным планом).
Вообще, у Ницше как получается - истина, как таковая, открывается в результате особой аффективно-эпистемологической позиции, "amor fati" ("amor fati" - это "вечное возвращение" (ВН-341) - и наоборот):
Für einen Kriegsmann der Erkenntniß, der immer im Kampf mit häßlichen Wahrheiten liegt, ist der Glaube, daß es gar keine Wahrheit giebt, ein großes Bad und Gliederstrecken. — Der Nihilismus ist unsre Art Müssiggang…
1888, 16[32]. Woran ich meines Gleichen erkenne...
Философия, как я ее понимал и жил до сих пор, - это добровольный поиск проклятых и злых сторон бытия. Благодаря долгому опыту, который дал мне этот поход через льды и пустыню, я научился по-другому смотреть на все, что до сих пор философствовало: - передо мной открылась скрытая история философии, психология ее великих имен. «Сколько правды может вынести разум, на какую правду может отважиться разум?» - это стало для меня настоящим мерилом ценности. Ошибка - это трусость... каждое достижение знания следует из мужества, из твердости по отношению к себе, из чистоты по отношению к себе... Такая экспериментальная философия, как я живу, предварительно предвосхищает даже возможности фундаментального нигилизма: не говоря о том, что она останавливается на «нет», на отрицании, на воле к «нет». Она хочет идти вплоть до реверсии. Скорее, она хочет дойти до противоположного - до дионисийского «да» миру как он есть, без дедукции, исключения и отбора - она хочет вечного цикла, - тех же самых вещей, той же логики и нелогики узлов. Высшее состояние, которого может достичь философ: дионисийски стоять у бытия -: моя формула для этого - amor fati...
- Это включает в себя понимание отрицаемых до сих пор сторон существования не только как необходимых, но и как желательных: и не только как желательных по отношению к утверждаемым до сих пор сторонам (например, как их дополнения или предпосылки), но и ради них самих, как более мощных, более плодотворных, более истинных сторон существования, в которых его воля выражает себя более ясно. Аналогичным образом, это включает в себя оценку той стороны существования, которая до сих пор утверждалась в одиночестве; чтобы понять, откуда берется эта ценность и насколько мало она обязательна для дионисийского измерения ценности существования: я вывел и понял, что, собственно, здесь говорит «да» (инстинкт страдания, с одной стороны, инстинкт стада - с другой, и третий, инстинкт большинства в противоречии с исключениями -) Таким образом, я догадался, в какой степени другой, более сильный тип человека должен был бы обязательно представить себе возвышение и возвеличивание человека в другом направлении: высшие существа как вне добра и зла, как вне тех ценностей, которые не могут отрицать своего происхождения в сфере страданий, языческих и самых - я искал зачатки этой перевернутой идеализации в истории... (термины «языческий», «классический», «благородный» вновь открыты и представлены)
То есть Истина достигается благодаря не стремлению к истине, а "amor fati", стремлению к Бытию... а единственная онтологическая "стойка" ("воина"), которая логически закольцована не в Ничто, а на бытие - это... вечное возвращение!
То, что W. Stegmaier называет "fundamental nihilism". То есть "воин познания" - это человек, который принимает нигилизм и не погибает от этого (а спокойно живёт с этой "fati", без веры).
- Кто учитель до мозга костей, тот относится серьезно ко всем вещам, лишь принимая во внимание своих учеников, - даже к самому себе. -
Вот так и получается, что почти все положения его философии (если не практически - все) - выводятся сугубо логическим образом, в результате последовательной, тщательной, честной - диалектической - мысли. (Пример "чистой диалектики" от Ницше - это книга "Странник и его тень".)
А не "жизнелюбие", как ты пишешь.
Другими словами: можно из философии Ницше вычесть всё эмоциональное, - и выводы никак не изменятся. Потому что к этой философии его привёл не взрыв аффекта (что он осуждает как декадентство), а суровость в применении - интеллекта:
Я слишком хорошо знаю, в каких условиях меня понимают, а потом понимают по [логической] необходимости. Нужно быть праведным в духовных вопросах до суровости, чтобы выдержать даже мою серьезность, мою страсть. Нужно быть приученным жить на горах - видеть под собой жалкие сплетни политики и эгоизм народов. Нужно стать равнодушным, никогда не задаваться вопросом, полезна ли правда, не станет ли она гибелью... Предпочтение силы для вопросов, которые никто не смеет задать сегодня; смелость сделать запретное; предопределение лабиринта. Опыт семи одиночеств. Новые уши для новой музыки. Новые глаза на далекое. Новая совесть для истин, которые до сих пор оставались безмолвными. И воля к грандиозной экономии: чтобы сохранить свои силы, свой энтузиазм... Почитание себя; любовь к себе; безусловная свобода по отношению к себе...
К этому "жизнелюбию" Ницше привели диалектика, честность и интеллект (и как "опора" - наука). Вся его философия - это дисциплина. И если бы оптимизм либо христианство выполняли обещанное - то он бы не стал с ними спорить. Но иначе как через "трагическое мировоззрение", "пессимизм силы" - истины не достичь (см. современное понятие "depressive realism", например; да и бедствия из жизни устранить не получится) - это единственная перспектива, которая вообще, теоретически, хоть как-то приближается к Истине (в отличие от догматизма или других позиций). А значит...
Научиться понимать, что такое философ, трудно оттого, что этому нельзя выучить: это нужно «знать» из опыта - или нужно иметь гордость не знать этого. Однако в наши дни все говорят о вещах, относительно которых не могут иметь никакого опыта, а это главным образом и хуже всего отзывается на философах и состояниях философии: очень немногие знают их, имеют право их знать, все же популярные мнения о них ложны. ... Для всякого высшего света нужно быть рожденным; говоря яснее, нужно быть зачатым для него: право на философию - если брать это слово в обширном смысле - можно иметь только благодаря своему происхождению - предки, «кровь» имеют решающее значение также и здесь. Многие поколения должны предварительно работать для возникновения философа; каждая из его добродетелей должна приобретаться, культивироваться, переходить из рода в род и воплощаться в нём порознь, - и сюда относится не только смелое, лёгкое и плавное течение его мыслей, но прежде всего готовность к огромной ответственности, величие царственного взгляда, чувство своей оторванности от толпы, её обязанностей и добродетелей, благосклонное охранение и защита того, чего не понимают и на что клевещут, - будь это Бог, будь это дьявол, - склонность и привычка к великой справедливости, искусство повелевания, широта воли, спокойное око, которое редко удивляется, редко устремляет свой взор к небу, редко любит...
>Но это же наоборот разъёбано навукой
Да ничего там не разъёбано. Это дилетантская статистика от людей, которые в людях не разбираются (пример людей которые разбираются в людях лучше чем эти: Ф. Ларюэль, Фонтенель, Ларошфуко, Бурдье, Леви-Стросс; вообще онтологические основания психологии, в смысле internal cognition (да и не только в смысле этого) просто никакущие, на уровне пара-психологии, если честно - посмотри на ту же ситуацию с "cognitive bias" - только недавно до этих учёных дошло, что "bias" это не "bias" а результат ограниченных условий (т.е. если бы было всевластие, или хотя бы отсутствие бедности и ограничения физическим временем, - то и "bias" бы не было)).
Речь была о способности человека в течение жизни собирать из того, что есть вокруг него, в "себя" и тем самым двигаться к большей силе (Kraft), большему здоровью, образованию (а не просто наускиванью-обучению) и т.д.
В широком, философском смысле этого утверждения. А не примитивно-научном (или, "боже упаси", "научпоперском").
>Не понял цепь мышления.
Если что-то вопреки - то оно должно быть способно победить врага, до конца (этой мысли о "вопреки").
>Осмыслив его 2 года назад, я был в сущем ужасе.
Твоё видео... немного о другом? "Последний человек" - как идея - без "сверхчеловека" - не существует, в рамках философии Ницше. Первое - это доктрина, второе - это контрдоктрина.
Но в целом да. Люди утверждают будто бы истинно одно, а на деле получается совсем другое - и это другое они не хотят замечать. Но это уже психоанализ и всё ему сопутствующее (я в ницшетреде расписал про "означающие", крупным планом).
Вообще, у Ницше как получается - истина, как таковая, открывается в результате особой аффективно-эпистемологической позиции, "amor fati" ("amor fati" - это "вечное возвращение" (ВН-341) - и наоборот):
Für einen Kriegsmann der Erkenntniß, der immer im Kampf mit häßlichen Wahrheiten liegt, ist der Glaube, daß es gar keine Wahrheit giebt, ein großes Bad und Gliederstrecken. — Der Nihilismus ist unsre Art Müssiggang…
1888, 16[32]. Woran ich meines Gleichen erkenne...
Философия, как я ее понимал и жил до сих пор, - это добровольный поиск проклятых и злых сторон бытия. Благодаря долгому опыту, который дал мне этот поход через льды и пустыню, я научился по-другому смотреть на все, что до сих пор философствовало: - передо мной открылась скрытая история философии, психология ее великих имен. «Сколько правды может вынести разум, на какую правду может отважиться разум?» - это стало для меня настоящим мерилом ценности. Ошибка - это трусость... каждое достижение знания следует из мужества, из твердости по отношению к себе, из чистоты по отношению к себе... Такая экспериментальная философия, как я живу, предварительно предвосхищает даже возможности фундаментального нигилизма: не говоря о том, что она останавливается на «нет», на отрицании, на воле к «нет». Она хочет идти вплоть до реверсии. Скорее, она хочет дойти до противоположного - до дионисийского «да» миру как он есть, без дедукции, исключения и отбора - она хочет вечного цикла, - тех же самых вещей, той же логики и нелогики узлов. Высшее состояние, которого может достичь философ: дионисийски стоять у бытия -: моя формула для этого - amor fati...
- Это включает в себя понимание отрицаемых до сих пор сторон существования не только как необходимых, но и как желательных: и не только как желательных по отношению к утверждаемым до сих пор сторонам (например, как их дополнения или предпосылки), но и ради них самих, как более мощных, более плодотворных, более истинных сторон существования, в которых его воля выражает себя более ясно. Аналогичным образом, это включает в себя оценку той стороны существования, которая до сих пор утверждалась в одиночестве; чтобы понять, откуда берется эта ценность и насколько мало она обязательна для дионисийского измерения ценности существования: я вывел и понял, что, собственно, здесь говорит «да» (инстинкт страдания, с одной стороны, инстинкт стада - с другой, и третий, инстинкт большинства в противоречии с исключениями -) Таким образом, я догадался, в какой степени другой, более сильный тип человека должен был бы обязательно представить себе возвышение и возвеличивание человека в другом направлении: высшие существа как вне добра и зла, как вне тех ценностей, которые не могут отрицать своего происхождения в сфере страданий, языческих и самых - я искал зачатки этой перевернутой идеализации в истории... (термины «языческий», «классический», «благородный» вновь открыты и представлены)
То есть Истина достигается благодаря не стремлению к истине, а "amor fati", стремлению к Бытию... а единственная онтологическая "стойка" ("воина"), которая логически закольцована не в Ничто, а на бытие - это... вечное возвращение!
То, что W. Stegmaier называет "fundamental nihilism". То есть "воин познания" - это человек, который принимает нигилизм и не погибает от этого (а спокойно живёт с этой "fati", без веры).
- Кто учитель до мозга костей, тот относится серьезно ко всем вещам, лишь принимая во внимание своих учеников, - даже к самому себе. -
Вот так и получается, что почти все положения его философии (если не практически - все) - выводятся сугубо логическим образом, в результате последовательной, тщательной, честной - диалектической - мысли. (Пример "чистой диалектики" от Ницше - это книга "Странник и его тень".)
А не "жизнелюбие", как ты пишешь.
Другими словами: можно из философии Ницше вычесть всё эмоциональное, - и выводы никак не изменятся. Потому что к этой философии его привёл не взрыв аффекта (что он осуждает как декадентство), а суровость в применении - интеллекта:
Я слишком хорошо знаю, в каких условиях меня понимают, а потом понимают по [логической] необходимости. Нужно быть праведным в духовных вопросах до суровости, чтобы выдержать даже мою серьезность, мою страсть. Нужно быть приученным жить на горах - видеть под собой жалкие сплетни политики и эгоизм народов. Нужно стать равнодушным, никогда не задаваться вопросом, полезна ли правда, не станет ли она гибелью... Предпочтение силы для вопросов, которые никто не смеет задать сегодня; смелость сделать запретное; предопределение лабиринта. Опыт семи одиночеств. Новые уши для новой музыки. Новые глаза на далекое. Новая совесть для истин, которые до сих пор оставались безмолвными. И воля к грандиозной экономии: чтобы сохранить свои силы, свой энтузиазм... Почитание себя; любовь к себе; безусловная свобода по отношению к себе...
К этому "жизнелюбию" Ницше привели диалектика, честность и интеллект (и как "опора" - наука). Вся его философия - это дисциплина. И если бы оптимизм либо христианство выполняли обещанное - то он бы не стал с ними спорить. Но иначе как через "трагическое мировоззрение", "пессимизм силы" - истины не достичь (см. современное понятие "depressive realism", например; да и бедствия из жизни устранить не получится) - это единственная перспектива, которая вообще, теоретически, хоть как-то приближается к Истине (в отличие от догматизма или других позиций). А значит...
Научиться понимать, что такое философ, трудно оттого, что этому нельзя выучить: это нужно «знать» из опыта - или нужно иметь гордость не знать этого. Однако в наши дни все говорят о вещах, относительно которых не могут иметь никакого опыта, а это главным образом и хуже всего отзывается на философах и состояниях философии: очень немногие знают их, имеют право их знать, все же популярные мнения о них ложны. ... Для всякого высшего света нужно быть рожденным; говоря яснее, нужно быть зачатым для него: право на философию - если брать это слово в обширном смысле - можно иметь только благодаря своему происхождению - предки, «кровь» имеют решающее значение также и здесь. Многие поколения должны предварительно работать для возникновения философа; каждая из его добродетелей должна приобретаться, культивироваться, переходить из рода в род и воплощаться в нём порознь, - и сюда относится не только смелое, лёгкое и плавное течение его мыслей, но прежде всего готовность к огромной ответственности, величие царственного взгляда, чувство своей оторванности от толпы, её обязанностей и добродетелей, благосклонное охранение и защита того, чего не понимают и на что клевещут, - будь это Бог, будь это дьявол, - склонность и привычка к великой справедливости, искусство повелевания, широта воли, спокойное око, которое редко удивляется, редко устремляет свой взор к небу, редко любит...
62 Кб, 851x605>>649
Да ничего там не разъёбано. Это дилетантская статистика от людей, которые в людях не разбираются (пример людей которые разбираются в людях лучше чем эти: Ф. Ларюэль, Фонтенель, Ларошфуко, Бурдье, Леви-Стросс; вообще онтологические основания психологии, в смысле internal cognition (да и не только в смысле этого) просто никакущие, на уровне пара-психологии, если честно - посмотри на ту же ситуацию с "cognitive bias" - только недавно до этих учёных дошло, что "bias" это не "bias" а результат ограниченных условий (т.е. если бы было всевластие, или хотя бы отсутствие бедности и ограничения физическим временем, - то и "bias" бы не было)).
Речь была о способности человека в течение жизни собирать из того, что есть вокруг него, в "себя" и тем самым двигаться к большей силе (Kraft), большему здоровью, образованию (а не просто наускиванью-обучению) и т.д.
В широком, философском смысле этого утверждения. А не примитивно-научном (или, "боже упаси", "научпоперском").
Если что-то вопреки - то оно должно быть способно победить врага, до конца (этой мысли о "вопреки").
Твоё видео... немного о другом? "Последний человек" - как идея - без "сверхчеловека" - не существует, в рамках философии Ницше. Первое - это доктрина, второе - это контрдоктрина.
Но в целом да. Люди утверждают будто бы истинно одно, а на деле получается совсем другое - и это другое они не хотят замечать. Но это уже психоанализ и всё ему сопутствующее (я в ницшетреде расписал про "означающие", крупным планом).
Вообще, у Ницше как получается - истина, как таковая, открывается в результате особой аффективно-эпистемологической позиции, "amor fati" ("amor fati" - это "вечное возвращение" (ВН-341) - и наоборот):
Für einen Kriegsmann der Erkenntniß, der immer im Kampf mit häßlichen Wahrheiten liegt, ist der Glaube, daß es gar keine Wahrheit giebt, ein großes Bad und Gliederstrecken. — Der Nihilismus ist unsre Art Müssiggang…
1888, 16[32]. Woran ich meines Gleichen erkenne...
Философия, как я ее понимал и жил до сих пор, - это добровольный поиск проклятых и злых сторон бытия. Благодаря долгому опыту, который дал мне этот поход через льды и пустыню, я научился по-другому смотреть на все, что до сих пор философствовало: - передо мной открылась скрытая история философии, психология ее великих имен. «Сколько правды может вынести разум, на какую правду может отважиться разум?» - это стало для меня настоящим мерилом ценности. Ошибка - это трусость... каждое достижение знания следует из мужества, из твердости по отношению к себе, из чистоты по отношению к себе... Такая экспериментальная философия, как я живу, предварительно предвосхищает даже возможности фундаментального нигилизма: не говоря о том, что она останавливается на «нет», на отрицании, на воле к «нет». Она хочет идти вплоть до реверсии. Скорее, она хочет дойти до противоположного - до дионисийского «да» миру как он есть, без дедукции, исключения и отбора - она хочет вечного цикла, - тех же самых вещей, той же логики и нелогики узлов. Высшее состояние, которого может достичь философ: дионисийски стоять у бытия -: моя формула для этого - amor fati...
- Это включает в себя понимание отрицаемых до сих пор сторон существования не только как необходимых, но и как желательных: и не только как желательных по отношению к утверждаемым до сих пор сторонам (например, как их дополнения или предпосылки), но и ради них самих, как более мощных, более плодотворных, более истинных сторон существования, в которых его воля выражает себя более ясно. Аналогичным образом, это включает в себя оценку той стороны существования, которая до сих пор утверждалась в одиночестве; чтобы понять, откуда берется эта ценность и насколько мало она обязательна для дионисийского измерения ценности существования: я вывел и понял, что, собственно, здесь говорит «да» (инстинкт страдания, с одной стороны, инстинкт стада - с другой, и третий, инстинкт большинства в противоречии с исключениями -) Таким образом, я догадался, в какой степени другой, более сильный тип человека должен был бы обязательно представить себе возвышение и возвеличивание человека в другом направлении: высшие существа как вне добра и зла, как вне тех ценностей, которые не могут отрицать своего происхождения в сфере страданий, языческих и самых - я искал зачатки этой перевернутой идеализации в истории... (термины «языческий», «классический», «благородный» вновь открыты и представлены)
То есть Истина достигается благодаря не стремлению к истине, а "amor fati", стремлению к Бытию... а единственная онтологическая "стойка" ("воина"), которая логически закольцована не в Ничто, а на бытие - это... вечное возвращение!
То, что W. Stegmaier называет "fundamental nihilism". То есть "воин познания" - это человек, который принимает нигилизм и не погибает от этого (а спокойно живёт с этой "fati", без веры).
- Кто учитель до мозга костей, тот относится серьезно ко всем вещам, лишь принимая во внимание своих учеников, - даже к самому себе. -
Вот так и получается, что почти все положения его философии (если не практически - все) - выводятся сугубо логическим образом, в результате последовательной, тщательной, честной - диалектической - мысли. (Пример "чистой диалектики" от Ницше - это книга "Странник и его тень".)
А не "жизнелюбие", как ты пишешь.
Другими словами: можно из философии Ницше вычесть всё эмоциональное, - и выводы никак не изменятся. Потому что к этой философии его привёл не взрыв аффекта (что он осуждает как декадентство), а суровость в применении - интеллекта:
Я слишком хорошо знаю, в каких условиях меня понимают, а потом понимают по [логической] необходимости. Нужно быть праведным в духовных вопросах до суровости, чтобы выдержать даже мою серьезность, мою страсть. Нужно быть приученным жить на горах - видеть под собой жалкие сплетни политики и эгоизм народов. Нужно стать равнодушным, никогда не задаваться вопросом, полезна ли правда, не станет ли она гибелью... Предпочтение силы для вопросов, которые никто не смеет задать сегодня; смелость сделать запретное; предопределение лабиринта. Опыт семи одиночеств. Новые уши для новой музыки. Новые глаза на далекое. Новая совесть для истин, которые до сих пор оставались безмолвными. И воля к грандиозной экономии: чтобы сохранить свои силы, свой энтузиазм... Почитание себя; любовь к себе; безусловная свобода по отношению к себе...
К этому "жизнелюбию" Ницше привели диалектика, честность и интеллект (и как "опора" - наука). Вся его философия - это дисциплина. И если бы оптимизм либо христианство выполняли обещанное - то он бы не стал с ними спорить. Но иначе как через "трагическое мировоззрение", "пессимизм силы" - истины не достичь (см. современное понятие "depressive realism", например; да и бедствия из жизни устранить не получится) - это единственная перспектива, которая вообще, теоретически, хоть как-то приближается к Истине (в отличие от догматизма или других позиций). А значит...
Научиться понимать, что такое философ, трудно оттого, что этому нельзя выучить: это нужно «знать» из опыта - или нужно иметь гордость не знать этого. Однако в наши дни все говорят о вещах, относительно которых не могут иметь никакого опыта, а это главным образом и хуже всего отзывается на философах и состояниях философии: очень немногие знают их, имеют право их знать, все же популярные мнения о них ложны. ... Для всякого высшего света нужно быть рожденным; говоря яснее, нужно быть зачатым для него: право на философию - если брать это слово в обширном смысле - можно иметь только благодаря своему происхождению - предки, «кровь» имеют решающее значение также и здесь. Многие поколения должны предварительно работать для возникновения философа; каждая из его добродетелей должна приобретаться, культивироваться, переходить из рода в род и воплощаться в нём порознь, - и сюда относится не только смелое, лёгкое и плавное течение его мыслей, но прежде всего готовность к огромной ответственности, величие царственного взгляда, чувство своей оторванности от толпы, её обязанностей и добродетелей, благосклонное охранение и защита того, чего не понимают и на что клевещут, - будь это Бог, будь это дьявол, - склонность и привычка к великой справедливости, искусство повелевания, широта воли, спокойное око, которое редко удивляется, редко устремляет свой взор к небу, редко любит...
>Но это же наоборот разъёбано навукой
Да ничего там не разъёбано. Это дилетантская статистика от людей, которые в людях не разбираются (пример людей которые разбираются в людях лучше чем эти: Ф. Ларюэль, Фонтенель, Ларошфуко, Бурдье, Леви-Стросс; вообще онтологические основания психологии, в смысле internal cognition (да и не только в смысле этого) просто никакущие, на уровне пара-психологии, если честно - посмотри на ту же ситуацию с "cognitive bias" - только недавно до этих учёных дошло, что "bias" это не "bias" а результат ограниченных условий (т.е. если бы было всевластие, или хотя бы отсутствие бедности и ограничения физическим временем, - то и "bias" бы не было)).
Речь была о способности человека в течение жизни собирать из того, что есть вокруг него, в "себя" и тем самым двигаться к большей силе (Kraft), большему здоровью, образованию (а не просто наускиванью-обучению) и т.д.
В широком, философском смысле этого утверждения. А не примитивно-научном (или, "боже упаси", "научпоперском").
>Не понял цепь мышления.
Если что-то вопреки - то оно должно быть способно победить врага, до конца (этой мысли о "вопреки").
>Осмыслив его 2 года назад, я был в сущем ужасе.
Твоё видео... немного о другом? "Последний человек" - как идея - без "сверхчеловека" - не существует, в рамках философии Ницше. Первое - это доктрина, второе - это контрдоктрина.
Но в целом да. Люди утверждают будто бы истинно одно, а на деле получается совсем другое - и это другое они не хотят замечать. Но это уже психоанализ и всё ему сопутствующее (я в ницшетреде расписал про "означающие", крупным планом).
Вообще, у Ницше как получается - истина, как таковая, открывается в результате особой аффективно-эпистемологической позиции, "amor fati" ("amor fati" - это "вечное возвращение" (ВН-341) - и наоборот):
Für einen Kriegsmann der Erkenntniß, der immer im Kampf mit häßlichen Wahrheiten liegt, ist der Glaube, daß es gar keine Wahrheit giebt, ein großes Bad und Gliederstrecken. — Der Nihilismus ist unsre Art Müssiggang…
1888, 16[32]. Woran ich meines Gleichen erkenne...
Философия, как я ее понимал и жил до сих пор, - это добровольный поиск проклятых и злых сторон бытия. Благодаря долгому опыту, который дал мне этот поход через льды и пустыню, я научился по-другому смотреть на все, что до сих пор философствовало: - передо мной открылась скрытая история философии, психология ее великих имен. «Сколько правды может вынести разум, на какую правду может отважиться разум?» - это стало для меня настоящим мерилом ценности. Ошибка - это трусость... каждое достижение знания следует из мужества, из твердости по отношению к себе, из чистоты по отношению к себе... Такая экспериментальная философия, как я живу, предварительно предвосхищает даже возможности фундаментального нигилизма: не говоря о том, что она останавливается на «нет», на отрицании, на воле к «нет». Она хочет идти вплоть до реверсии. Скорее, она хочет дойти до противоположного - до дионисийского «да» миру как он есть, без дедукции, исключения и отбора - она хочет вечного цикла, - тех же самых вещей, той же логики и нелогики узлов. Высшее состояние, которого может достичь философ: дионисийски стоять у бытия -: моя формула для этого - amor fati...
- Это включает в себя понимание отрицаемых до сих пор сторон существования не только как необходимых, но и как желательных: и не только как желательных по отношению к утверждаемым до сих пор сторонам (например, как их дополнения или предпосылки), но и ради них самих, как более мощных, более плодотворных, более истинных сторон существования, в которых его воля выражает себя более ясно. Аналогичным образом, это включает в себя оценку той стороны существования, которая до сих пор утверждалась в одиночестве; чтобы понять, откуда берется эта ценность и насколько мало она обязательна для дионисийского измерения ценности существования: я вывел и понял, что, собственно, здесь говорит «да» (инстинкт страдания, с одной стороны, инстинкт стада - с другой, и третий, инстинкт большинства в противоречии с исключениями -) Таким образом, я догадался, в какой степени другой, более сильный тип человека должен был бы обязательно представить себе возвышение и возвеличивание человека в другом направлении: высшие существа как вне добра и зла, как вне тех ценностей, которые не могут отрицать своего происхождения в сфере страданий, языческих и самых - я искал зачатки этой перевернутой идеализации в истории... (термины «языческий», «классический», «благородный» вновь открыты и представлены)
То есть Истина достигается благодаря не стремлению к истине, а "amor fati", стремлению к Бытию... а единственная онтологическая "стойка" ("воина"), которая логически закольцована не в Ничто, а на бытие - это... вечное возвращение!
То, что W. Stegmaier называет "fundamental nihilism". То есть "воин познания" - это человек, который принимает нигилизм и не погибает от этого (а спокойно живёт с этой "fati", без веры).
- Кто учитель до мозга костей, тот относится серьезно ко всем вещам, лишь принимая во внимание своих учеников, - даже к самому себе. -
Вот так и получается, что почти все положения его философии (если не практически - все) - выводятся сугубо логическим образом, в результате последовательной, тщательной, честной - диалектической - мысли. (Пример "чистой диалектики" от Ницше - это книга "Странник и его тень".)
А не "жизнелюбие", как ты пишешь.
Другими словами: можно из философии Ницше вычесть всё эмоциональное, - и выводы никак не изменятся. Потому что к этой философии его привёл не взрыв аффекта (что он осуждает как декадентство), а суровость в применении - интеллекта:
Я слишком хорошо знаю, в каких условиях меня понимают, а потом понимают по [логической] необходимости. Нужно быть праведным в духовных вопросах до суровости, чтобы выдержать даже мою серьезность, мою страсть. Нужно быть приученным жить на горах - видеть под собой жалкие сплетни политики и эгоизм народов. Нужно стать равнодушным, никогда не задаваться вопросом, полезна ли правда, не станет ли она гибелью... Предпочтение силы для вопросов, которые никто не смеет задать сегодня; смелость сделать запретное; предопределение лабиринта. Опыт семи одиночеств. Новые уши для новой музыки. Новые глаза на далекое. Новая совесть для истин, которые до сих пор оставались безмолвными. И воля к грандиозной экономии: чтобы сохранить свои силы, свой энтузиазм... Почитание себя; любовь к себе; безусловная свобода по отношению к себе...
К этому "жизнелюбию" Ницше привели диалектика, честность и интеллект (и как "опора" - наука). Вся его философия - это дисциплина. И если бы оптимизм либо христианство выполняли обещанное - то он бы не стал с ними спорить. Но иначе как через "трагическое мировоззрение", "пессимизм силы" - истины не достичь (см. современное понятие "depressive realism", например; да и бедствия из жизни устранить не получится) - это единственная перспектива, которая вообще, теоретически, хоть как-то приближается к Истине (в отличие от догматизма или других позиций). А значит...
Научиться понимать, что такое философ, трудно оттого, что этому нельзя выучить: это нужно «знать» из опыта - или нужно иметь гордость не знать этого. Однако в наши дни все говорят о вещах, относительно которых не могут иметь никакого опыта, а это главным образом и хуже всего отзывается на философах и состояниях философии: очень немногие знают их, имеют право их знать, все же популярные мнения о них ложны. ... Для всякого высшего света нужно быть рожденным; говоря яснее, нужно быть зачатым для него: право на философию - если брать это слово в обширном смысле - можно иметь только благодаря своему происхождению - предки, «кровь» имеют решающее значение также и здесь. Многие поколения должны предварительно работать для возникновения философа; каждая из его добродетелей должна приобретаться, культивироваться, переходить из рода в род и воплощаться в нём порознь, - и сюда относится не только смелое, лёгкое и плавное течение его мыслей, но прежде всего готовность к огромной ответственности, величие царственного взгляда, чувство своей оторванности от толпы, её обязанностей и добродетелей, благосклонное охранение и защита того, чего не понимают и на что клевещут, - будь это Бог, будь это дьявол, - склонность и привычка к великой справедливости, искусство повелевания, широта воли, спокойное око, которое редко удивляется, редко устремляет свой взор к небу, редко любит...
>>649
Ну и напоследок - первую книгу Ницше, "Рождение трагедии", наверное, лучше читать под конец, после остальных его книг. Тогда смысл "дионисического" и многих других вещей (вроде теории "сновидческого") будет раскрываться совсем по-другому, во "всей красе". (И будут понятны некоторые положения, например, что чисто дионисическому опьянению должен быть и свой, некий, - противовес.)
Ну и напоследок - первую книгу Ницше, "Рождение трагедии", наверное, лучше читать под конец, после остальных его книг. Тогда смысл "дионисического" и многих других вещей (вроде теории "сновидческого") будет раскрываться совсем по-другому, во "всей красе". (И будут понятны некоторые положения, например, что чисто дионисическому опьянению должен быть и свой, некий, - противовес.)
>>612
К себе не пробовал это соотнести?
Какие ответы? Не было никаких ответов, были одни заявления, в основном. Пространные заявления, ведущие в никуда. И почему-то камуфлирующие свою политическую и идеологическую суть.
Зачем выделять Россию от всего мира в подобном контексте? Ну веришь ты в каких-то "небожителей", "процедуры", "безусловное благо" и "понимание жизни как она есть" - ну и верь. Навязывать-то это в роли ментора с указкой и прочими жестами высокомерия зачем?
Т.е. ты считаешь себя неким глашатаем истины или даже пророком "так говорящим"? А не многовато ли для тебя, надорваться не боишься и соскользнуть с опор, которых у тебя нет?
Оптику протри. В постмодернизме нет истин и незачем за что-то впрягаться, разве что только ради "забавы" или борьбы с "тоталитарностью удушающего порядка (лол)".
>Как же ты любишь языком молоть попусту, просто ужас.
К себе не пробовал это соотнести?
>Все ответы были даны (к чему другой анон добавил ещё более ясное "я книгу по политологии открываю и вижу что в России ничего подобного - нет").
Какие ответы? Не было никаких ответов, были одни заявления, в основном. Пространные заявления, ведущие в никуда. И почему-то камуфлирующие свою политическую и идеологическую суть.
Зачем выделять Россию от всего мира в подобном контексте? Ну веришь ты в каких-то "небожителей", "процедуры", "безусловное благо" и "понимание жизни как она есть" - ну и верь. Навязывать-то это в роли ментора с указкой и прочими жестами высокомерия зачем?
>Что ты неспособен в них вникнуть, или что скорее - прикидываешься таковым, - это уже твои, сугубо постмодернистские и шутовские, проблемы.
Т.е. ты считаешь себя неким глашатаем истины или даже пророком "так говорящим"? А не многовато ли для тебя, надорваться не боишься и соскользнуть с опор, которых у тебя нет?
>постмодернизм
Оптику протри. В постмодернизме нет истин и незачем за что-то впрягаться, разве что только ради "забавы" или борьбы с "тоталитарностью удушающего порядка (лол)".
>>660
Снова поток ни к чему не ведущего пустословия.
Ты похож на идиота который пытается убедить люлей, что если в стране есть шаманство и алхимия, то это значит что в ней есть медицина и религия ("не всё сразу"). И это в эпоху высочайшего потенциала для развития человеческого капитала, - либо кретинизм, либо этатизм, либо банально неопытность в делах насущных ("девственность"). "Не надо так."
Снова поток ни к чему не ведущего пустословия.
Ты похож на идиота который пытается убедить люлей, что если в стране есть шаманство и алхимия, то это значит что в ней есть медицина и религия ("не всё сразу"). И это в эпоху высочайшего потенциала для развития человеческого капитала, - либо кретинизм, либо этатизм, либо банально неопытность в делах насущных ("девственность"). "Не надо так."
>>648
Новой воле учу я людей: принять тот путь, по которому ранее шли слепо и наугад, и охотно следовать ему, и восхвалять его, и не отклоняться от него в сторону, тайком, подобно больным и умирающим!
Всегда много больных среди мечтателей и тех, кто исходит тоской по божеству: яростно ненавидят они познающего и ту, самую младшую из добродетелей, что зовется правдивостью.
Назад, во тьму минувшего оглядываются они; действительно, иначе смотрели тогда на мечту и на веру: умопомешательство считалось богоподобием, а сомнение – грехом.
Слишком хорошо знаю я этих богоподобных и знаю, чего хотят они: они жаждут, чтобы веровали в них и чтобы сомнение было грехом. Хорошо знаю я и то, во что они сами веруют больше всего.
Поистине, не в иные миры и не в искупительную силу крови – в тело истово веруют они; собственное тело для них – "вещь в себе".
Но больна эта вещь: они охотно сбросили бы кожу. Оттого и слушают они проповедников смерти и сами проповедуют мир иной.
Братья мои, вслушайтесь лучше в голос здорового тела: чист и честен голос его.
Правдивее и честнее говорит здоровое тело – сильное и совершенное, и говорит оно о смысле земли.
>То есть разница между аскетизмом здоровым и аскетизмом-как-целью
Новой воле учу я людей: принять тот путь, по которому ранее шли слепо и наугад, и охотно следовать ему, и восхвалять его, и не отклоняться от него в сторону, тайком, подобно больным и умирающим!
Всегда много больных среди мечтателей и тех, кто исходит тоской по божеству: яростно ненавидят они познающего и ту, самую младшую из добродетелей, что зовется правдивостью.
Назад, во тьму минувшего оглядываются они; действительно, иначе смотрели тогда на мечту и на веру: умопомешательство считалось богоподобием, а сомнение – грехом.
Слишком хорошо знаю я этих богоподобных и знаю, чего хотят они: они жаждут, чтобы веровали в них и чтобы сомнение было грехом. Хорошо знаю я и то, во что они сами веруют больше всего.
Поистине, не в иные миры и не в искупительную силу крови – в тело истово веруют они; собственное тело для них – "вещь в себе".
Но больна эта вещь: они охотно сбросили бы кожу. Оттого и слушают они проповедников смерти и сами проповедуют мир иной.
Братья мои, вслушайтесь лучше в голос здорового тела: чист и честен голос его.
Правдивее и честнее говорит здоровое тело – сильное и совершенное, и говорит оно о смысле земли.
>>649
Даже в безумии и в пренебрежении вы служите Самости, вы, презирающие тело. Я говорю вам: ваша Самость желает умереть и отворачивается от жизни.
Она уже не в силах делать то, к чему больше всего стремится, – творить сверх себя. Этого хочет она превыше всего, в этом самое страстное ее желание.
Однако поздно уже ей стремиться к этому: и вот – Самость жаждет гибели.
Ваша Самость желает смерти – оттого вы и стали презирать тело! Ибо вы уже не в силах творить сверх себя.
Вот почему негодуете вы на жизнь и на землю. Бессознательная зависть кроется в косом взгляде презрения вашего.
Здесь Ницше/Заратустра, очевидно, указывает, что конечная цель у всех "Самостей" одна ("воля к жизни - это воля к власти").
То есть "Самость" как таковая - это просто Бытие (по Хайдеггеру, например). И так как "advantages" становятся недостижимыми, то происходит своего рода "естественная мутация" в "пессимиста".
Из чего следует, что "пессимист" это даже не пессимист (в смысле "ошибочности"), и от Заратустры он даже ничем-то и не отличается, - как ты выше сказал, - верно ("был бы Ницше в Омске - он бы там - не стал бы Ницше, никак"). Сугубо принципиально, "метафизически", согласно учению Заратустры, - ты ничем от других не отличаешься, кроме того, что у тебя (как "пессимиста") получились условия "похуже" (оценочно) и как следствие - "пессимистичные" (объективно, как выражение твоего тела).
Но тут обнаруживается тонкость - устранить эту "слабость" на философском уровне - не равно вульгарно понимаемому устранению "слабых" на физическом уровне. Слова Заратустры надо понимать так же, как главный труд Платона ("Государство") - здесь речь идёт не о "выкидывании младенцев за борт", а о изменении структурных "метафизических опор" общества, ситуации в целом. Это - более трудный уровень ("план имманентности", "Erewhon", "выход из пещеры (Платона)").
Говоря проще: согласно пониманию Заратустры - "пессимисты" (и прочие), в картине Целого, - не плохие люди (и не злые), - точно так же как змея, укусившая Заратустру, не "плохая" фундаментально (но Заратустре она всё равно не нравится, что в целом-то - совершенно - естественно). Это выход суждения на иной уровень, - безоценочный и пытающийся понять "что хочет сказать Бытие/земля/природа".
>Да, такого рода мой батя пессимист (хоть он и скрывает это, я в него, кхх)
>что есть навеянное собственным телом и воображением - стиль мысли
Даже в безумии и в пренебрежении вы служите Самости, вы, презирающие тело. Я говорю вам: ваша Самость желает умереть и отворачивается от жизни.
Она уже не в силах делать то, к чему больше всего стремится, – творить сверх себя. Этого хочет она превыше всего, в этом самое страстное ее желание.
Однако поздно уже ей стремиться к этому: и вот – Самость жаждет гибели.
Ваша Самость желает смерти – оттого вы и стали презирать тело! Ибо вы уже не в силах творить сверх себя.
Вот почему негодуете вы на жизнь и на землю. Бессознательная зависть кроется в косом взгляде презрения вашего.
Здесь Ницше/Заратустра, очевидно, указывает, что конечная цель у всех "Самостей" одна ("воля к жизни - это воля к власти").
То есть "Самость" как таковая - это просто Бытие (по Хайдеггеру, например). И так как "advantages" становятся недостижимыми, то происходит своего рода "естественная мутация" в "пессимиста".
Из чего следует, что "пессимист" это даже не пессимист (в смысле "ошибочности"), и от Заратустры он даже ничем-то и не отличается, - как ты выше сказал, - верно ("был бы Ницше в Омске - он бы там - не стал бы Ницше, никак"). Сугубо принципиально, "метафизически", согласно учению Заратустры, - ты ничем от других не отличаешься, кроме того, что у тебя (как "пессимиста") получились условия "похуже" (оценочно) и как следствие - "пессимистичные" (объективно, как выражение твоего тела).
Но тут обнаруживается тонкость - устранить эту "слабость" на философском уровне - не равно вульгарно понимаемому устранению "слабых" на физическом уровне. Слова Заратустры надо понимать так же, как главный труд Платона ("Государство") - здесь речь идёт не о "выкидывании младенцев за борт", а о изменении структурных "метафизических опор" общества, ситуации в целом. Это - более трудный уровень ("план имманентности", "Erewhon", "выход из пещеры (Платона)").
Говоря проще: согласно пониманию Заратустры - "пессимисты" (и прочие), в картине Целого, - не плохие люди (и не злые), - точно так же как змея, укусившая Заратустру, не "плохая" фундаментально (но Заратустре она всё равно не нравится, что в целом-то - совершенно - естественно). Это выход суждения на иной уровень, - безоценочный и пытающийся понять "что хочет сказать Бытие/земля/природа".
>>649
Даже в безумии и в пренебрежении вы служите Самости, вы, презирающие тело. Я говорю вам: ваша Самость желает умереть и отворачивается от жизни.
Она уже не в силах делать то, к чему больше всего стремится, – творить сверх себя. Этого хочет она превыше всего, в этом самое страстное ее желание.
Однако поздно уже ей стремиться к этому: и вот – Самость жаждет гибели.
Ваша Самость желает смерти – оттого вы и стали презирать тело! Ибо вы уже не в силах творить сверх себя.
Вот почему негодуете вы на жизнь и на землю. Бессознательная зависть кроется в косом взгляде презрения вашего.
Здесь Ницше/Заратустра, очевидно, указывает, что конечная цель у всех "Самостей" одна ("воля к жизни - это воля к власти").
То есть "Самость" как таковая - это просто Бытие (по Хайдеггеру, например). И так как "advantages" становятся недостижимыми, то происходит своего рода "естественная мутация" в "пессимиста".
Из чего следует, что "пессимист" это даже не пессимист (в смысле "ошибочности"), и от Заратустры он даже ничем-то и не отличается, - как ты выше сказал, - верно ("был бы Ницше в Омске - он бы там - не стал бы Ницше, никак"). Сугубо принципиально, "метафизически", согласно учению Заратустры, - ты ничем от других не отличаешься, кроме того, что у тебя (как "пессимиста") получились условия "похуже" (оценочно) и как следствие - "пессимистичные" (объективно, как выражение твоего тела).
Но тут обнаруживается тонкость - устранить эту "слабость" на философском уровне - не равно вульгарно понимаемому устранению "слабых" на физическом уровне. Слова Заратустры надо понимать так же, как главный труд Платона ("Государство") - здесь речь идёт не о "выкидывании младенцев за борт", а о изменении структурных "метафизических опор" общества, ситуации в целом. Это - более трудный уровень ("план имманентности", "Erewhon", "выход из пещеры (Платона)").
Говоря проще: согласно пониманию Заратустры - "пессимисты" (и прочие), в картине Целого, - не плохие люди (и не злые), - точно так же как змея, укусившая Заратустру, не "плохая" фундаментально (но Заратустре она всё равно не нравится, что в целом-то - совершенно - естественно). Это выход суждения на иной уровень, - безоценочный и пытающийся понять "что хочет сказать Бытие/земля/природа".
>Да, такого рода мой батя пессимист (хоть он и скрывает это, я в него, кхх)
>что есть навеянное собственным телом и воображением - стиль мысли
Даже в безумии и в пренебрежении вы служите Самости, вы, презирающие тело. Я говорю вам: ваша Самость желает умереть и отворачивается от жизни.
Она уже не в силах делать то, к чему больше всего стремится, – творить сверх себя. Этого хочет она превыше всего, в этом самое страстное ее желание.
Однако поздно уже ей стремиться к этому: и вот – Самость жаждет гибели.
Ваша Самость желает смерти – оттого вы и стали презирать тело! Ибо вы уже не в силах творить сверх себя.
Вот почему негодуете вы на жизнь и на землю. Бессознательная зависть кроется в косом взгляде презрения вашего.
Здесь Ницше/Заратустра, очевидно, указывает, что конечная цель у всех "Самостей" одна ("воля к жизни - это воля к власти").
То есть "Самость" как таковая - это просто Бытие (по Хайдеггеру, например). И так как "advantages" становятся недостижимыми, то происходит своего рода "естественная мутация" в "пессимиста".
Из чего следует, что "пессимист" это даже не пессимист (в смысле "ошибочности"), и от Заратустры он даже ничем-то и не отличается, - как ты выше сказал, - верно ("был бы Ницше в Омске - он бы там - не стал бы Ницше, никак"). Сугубо принципиально, "метафизически", согласно учению Заратустры, - ты ничем от других не отличаешься, кроме того, что у тебя (как "пессимиста") получились условия "похуже" (оценочно) и как следствие - "пессимистичные" (объективно, как выражение твоего тела).
Но тут обнаруживается тонкость - устранить эту "слабость" на философском уровне - не равно вульгарно понимаемому устранению "слабых" на физическом уровне. Слова Заратустры надо понимать так же, как главный труд Платона ("Государство") - здесь речь идёт не о "выкидывании младенцев за борт", а о изменении структурных "метафизических опор" общества, ситуации в целом. Это - более трудный уровень ("план имманентности", "Erewhon", "выход из пещеры (Платона)").
Говоря проще: согласно пониманию Заратустры - "пессимисты" (и прочие), в картине Целого, - не плохие люди (и не злые), - точно так же как змея, укусившая Заратустру, не "плохая" фундаментально (но Заратустре она всё равно не нравится, что в целом-то - совершенно - естественно). Это выход суждения на иной уровень, - безоценочный и пытающийся понять "что хочет сказать Бытие/земля/природа".
>>660
Если говорить без радикальной позиции: вся твоя позиция строится на типичном "христианизме" и концепции надежды. Что такие-то движения есть, что такие-то вещи происходят "не зря".
Так вот. Снова радикальная точка зрения. За всю историю России ничего не доказало, что это было "не зря". В случае Европы - доказало. В случае России - это ("философия") - просто гербарий.
Как говорят нынешние чиновники - население России - это просто - овощи. (И ты сюда же и включен, в это абстрактное их понимание, "дружок".)
Если говорить без радикальной позиции: вся твоя позиция строится на типичном "христианизме" и концепции надежды. Что такие-то движения есть, что такие-то вещи происходят "не зря".
Так вот. Снова радикальная точка зрения. За всю историю России ничего не доказало, что это было "не зря". В случае Европы - доказало. В случае России - это ("философия") - просто гербарий.
Как говорят нынешние чиновники - население России - это просто - овощи. (И ты сюда же и включен, в это абстрактное их понимание, "дружок".)
...die anscheinende Zweckmäßigkeit' ... nur ein Ausdruck für eine Ordnung von Machtsphären und deren Zusammenspiel.
Wir wissen eine Veränderung nicht abzuleiten, wenn nicht ein Übergreifen von Macht über andere Macht statt hat. / Мы не знаем, как вывести изменения, если не происходит посягательства власти на другие власти.
Wir wissen eine Veränderung nicht abzuleiten, wenn nicht ein Übergreifen von Macht über andere Macht statt hat. / Мы не знаем, как вывести изменения, если не происходит посягательства власти на другие власти.
Как приятно, что есть в мире слова и звуки: слова и звуки – разве они не призрачные мосты и радуги для всего, что разъединено навеки?
У каждой души – свой особый мир, и мир другой души для нее – мир иной.
Как раз в вещах, наиболее схожих друг с другом, красивее всего лжет видимость сходства; ибо самую малую пропасть труднее всего преодолеть.
Разве может быть для меня что-нибудь – вне меня? Ничего нет вне нас! Но слыша звуки, мы забываем об этом; как прекрасно, что мы забываем!
Не для того ли даны вещам имена и звуки, чтобы человек наслаждался вещами? Говорить – это прекрасное безумие: говоря, человек танцует над всеми вещами.
Как приятна всякая речь и ложь звуков! Звуками танцует наша любовь по многоцветным радугам.
Гедонизм, пессимизм, утилитаризм, евдемонизм, оптимизм, - это всё - складки.
У каждой души – свой особый мир, и мир другой души для нее – мир иной.
Как раз в вещах, наиболее схожих друг с другом, красивее всего лжет видимость сходства; ибо самую малую пропасть труднее всего преодолеть.
Разве может быть для меня что-нибудь – вне меня? Ничего нет вне нас! Но слыша звуки, мы забываем об этом; как прекрасно, что мы забываем!
Не для того ли даны вещам имена и звуки, чтобы человек наслаждался вещами? Говорить – это прекрасное безумие: говоря, человек танцует над всеми вещами.
Как приятна всякая речь и ложь звуков! Звуками танцует наша любовь по многоцветным радугам.
Гедонизм, пессимизм, утилитаризм, евдемонизм, оптимизм, - это всё - складки.
Складка/Fold - как пространство письма (writing). Как будущее.
Сущность "человек" - как совокупность "письма" на "поверхностях" (интернет, книги, письма, сознание, мысли, психика, образы, тело, "жизнь", - и т.п.; "везде человек оставляет свой след"). Распределение письма между поверхностями на складках, - и повторная реализация этого (между складками-как-поверхностями, образующими новые складки). "Переход и погибель". (Проще: обнаружение "промежутков"/gap - в "обществе" - и реализация себя в "промежутках", - дающих выигрышное положение (advantage) по отношению ко всем остальным ("отсутствие сострадания к неудавшимся").)
"Танец по радугам."
Книга, ставшая почти человеком.
Каждого писателя постоянно вновь изумляет, как его книга, раз отрешившись от него, начинает жить самостоятельной жизнью; он чувствует себя так, как если бы на его глазах часть насекомого оторвалась от целого и пошла своим путем. Быть может, он ее почти совсем забыл, быть может, он возвысился над изложенными в ней мнениями, быть может, он даже не понимает ее более и потерял те крылья, на которых он летал, когда обдумывал эту книгу; тогда как она ищет себе читателей, зажигает жизнь, приносит счастье, устрашает, создает новые произведения, становится душой замыслов и поступков – словом, она живет, как существо, озаренное разумом и душой, и все же не есть человек. – Счастливейшая доля выпадает автору. Который в старости может сказать, что все бывшие у него творческие, укрепляющие, возвышающие и просвещающие мысли и чувства продолжают еще жить в его произведениях и что он сам есть лишь серый пепел, тогда как пламя укрылось во все стороны и сохраняется по-прежнему. – Если принять еще во внимание, что не только книга, но и каждое действие человека каким-то образом становится поводом к другим действиям, решениям, мыслям, что все совершающееся неразрывно сплетается с тем, что должно совершиться, то можно познать подлинное, реально существующее бессмертие – бессмертие движения: что некогда приводило в движение, то включено и увековечено в общем союзе всего сущего, как насекомое в янтаре.
("Body without Organs.")
Сущность "человек" - как совокупность "письма" на "поверхностях" (интернет, книги, письма, сознание, мысли, психика, образы, тело, "жизнь", - и т.п.; "везде человек оставляет свой след"). Распределение письма между поверхностями на складках, - и повторная реализация этого (между складками-как-поверхностями, образующими новые складки). "Переход и погибель". (Проще: обнаружение "промежутков"/gap - в "обществе" - и реализация себя в "промежутках", - дающих выигрышное положение (advantage) по отношению ко всем остальным ("отсутствие сострадания к неудавшимся").)
"Танец по радугам."
Книга, ставшая почти человеком.
Каждого писателя постоянно вновь изумляет, как его книга, раз отрешившись от него, начинает жить самостоятельной жизнью; он чувствует себя так, как если бы на его глазах часть насекомого оторвалась от целого и пошла своим путем. Быть может, он ее почти совсем забыл, быть может, он возвысился над изложенными в ней мнениями, быть может, он даже не понимает ее более и потерял те крылья, на которых он летал, когда обдумывал эту книгу; тогда как она ищет себе читателей, зажигает жизнь, приносит счастье, устрашает, создает новые произведения, становится душой замыслов и поступков – словом, она живет, как существо, озаренное разумом и душой, и все же не есть человек. – Счастливейшая доля выпадает автору. Который в старости может сказать, что все бывшие у него творческие, укрепляющие, возвышающие и просвещающие мысли и чувства продолжают еще жить в его произведениях и что он сам есть лишь серый пепел, тогда как пламя укрылось во все стороны и сохраняется по-прежнему. – Если принять еще во внимание, что не только книга, но и каждое действие человека каким-то образом становится поводом к другим действиям, решениям, мыслям, что все совершающееся неразрывно сплетается с тем, что должно совершиться, то можно познать подлинное, реально существующее бессмертие – бессмертие движения: что некогда приводило в движение, то включено и увековечено в общем союзе всего сущего, как насекомое в янтаре.
("Body without Organs.")
Складка/Fold - как пространство письма (writing). Как будущее.
Сущность "человек" - как совокупность "письма" на "поверхностях" (интернет, книги, письма, сознание, мысли, психика, образы, тело, "жизнь", - и т.п.; "везде человек оставляет свой след"). Распределение письма между поверхностями на складках, - и повторная реализация этого (между складками-как-поверхностями, образующими новые складки). "Переход и погибель". (Проще: обнаружение "промежутков"/gap - в "обществе" - и реализация себя в "промежутках", - дающих выигрышное положение (advantage) по отношению ко всем остальным ("отсутствие сострадания к неудавшимся").)
"Танец по радугам."
Книга, ставшая почти человеком.
Каждого писателя постоянно вновь изумляет, как его книга, раз отрешившись от него, начинает жить самостоятельной жизнью; он чувствует себя так, как если бы на его глазах часть насекомого оторвалась от целого и пошла своим путем. Быть может, он ее почти совсем забыл, быть может, он возвысился над изложенными в ней мнениями, быть может, он даже не понимает ее более и потерял те крылья, на которых он летал, когда обдумывал эту книгу; тогда как она ищет себе читателей, зажигает жизнь, приносит счастье, устрашает, создает новые произведения, становится душой замыслов и поступков – словом, она живет, как существо, озаренное разумом и душой, и все же не есть человек. – Счастливейшая доля выпадает автору. Который в старости может сказать, что все бывшие у него творческие, укрепляющие, возвышающие и просвещающие мысли и чувства продолжают еще жить в его произведениях и что он сам есть лишь серый пепел, тогда как пламя укрылось во все стороны и сохраняется по-прежнему. – Если принять еще во внимание, что не только книга, но и каждое действие человека каким-то образом становится поводом к другим действиям, решениям, мыслям, что все совершающееся неразрывно сплетается с тем, что должно совершиться, то можно познать подлинное, реально существующее бессмертие – бессмертие движения: что некогда приводило в движение, то включено и увековечено в общем союзе всего сущего, как насекомое в янтаре.
("Body without Organs.")
Сущность "человек" - как совокупность "письма" на "поверхностях" (интернет, книги, письма, сознание, мысли, психика, образы, тело, "жизнь", - и т.п.; "везде человек оставляет свой след"). Распределение письма между поверхностями на складках, - и повторная реализация этого (между складками-как-поверхностями, образующими новые складки). "Переход и погибель". (Проще: обнаружение "промежутков"/gap - в "обществе" - и реализация себя в "промежутках", - дающих выигрышное положение (advantage) по отношению ко всем остальным ("отсутствие сострадания к неудавшимся").)
"Танец по радугам."
Книга, ставшая почти человеком.
Каждого писателя постоянно вновь изумляет, как его книга, раз отрешившись от него, начинает жить самостоятельной жизнью; он чувствует себя так, как если бы на его глазах часть насекомого оторвалась от целого и пошла своим путем. Быть может, он ее почти совсем забыл, быть может, он возвысился над изложенными в ней мнениями, быть может, он даже не понимает ее более и потерял те крылья, на которых он летал, когда обдумывал эту книгу; тогда как она ищет себе читателей, зажигает жизнь, приносит счастье, устрашает, создает новые произведения, становится душой замыслов и поступков – словом, она живет, как существо, озаренное разумом и душой, и все же не есть человек. – Счастливейшая доля выпадает автору. Который в старости может сказать, что все бывшие у него творческие, укрепляющие, возвышающие и просвещающие мысли и чувства продолжают еще жить в его произведениях и что он сам есть лишь серый пепел, тогда как пламя укрылось во все стороны и сохраняется по-прежнему. – Если принять еще во внимание, что не только книга, но и каждое действие человека каким-то образом становится поводом к другим действиям, решениям, мыслям, что все совершающееся неразрывно сплетается с тем, что должно совершиться, то можно познать подлинное, реально существующее бессмертие – бессмертие движения: что некогда приводило в движение, то включено и увековечено в общем союзе всего сущего, как насекомое в янтаре.
("Body without Organs.")
>>651
>>651
Пессимистические выдержать труднее. Например, у тебя что-то не получается, и ты говоришь, что ты слабый, не удался и т.д.
О да, я что-то подобное слышал и Мишурина, и меня с этого прям порвало. Потому что я всю жизнь кичусь тем, как страдаю, как ненавижу себя, и ТУТ ТАКОЕ: ты страдаешь напрасно, и просто в попытках "оправдать" эту напрасность придаёшь что-то "трансцендентное" (хотя тут не всё так однозначно, можно вспомнить Эволу, где он в позитивном свете отзывался об этом опыте или Батая, где страдание и боль способствуют трансгрессии)
Не знаю, я никогда не встречал сострадания (в каком виде я бы ни приподносил свой опыт) - тут Ницше победил.
Я придерживался обратного. И Ницше (у него есть ещё несколько тейков на тему восхваления маски в "По ту сторону") писал обратное в ТГЗ и ГМ, он выступал противников "половинчатости души", которая сжимается и становится "скрытной" под напором внешнего (цитирую по памяти)
Там речь шла о сведении незнакомого к знакомому. Вот условно чел жалуется, что у него болит живот. Ты ему накидываешь информации о гастроэнтерологии и правильном питании (узнавая, что он питается кокаколой и тортиками), он думает-удмает и выкатывает пост (простите), где самодовольно сообщает, что он нашёл причину! И это порча, которую на него наложили. ( - это гиперболизируя)
Ага, я понимаю, о чём он говорит. Но после некоторого опыта (с такими "тигрицами", которые пытались задавить и не гнушались административными полномочиями, то есть переходя из "явного" насилия в насилие "сокрытое", подковёрное, у Пациашвили была статья на тему - он ассоциирует это с садизмом и жестокостью) склонен думать, что Ницше романтизирует (сейчас все женищны сплошь "непригодные" - в этих чертах нет ничего великого, ничего жизненного, - по крайней мере в нашем веке).
Видрил как бы намекает [лол, тут видео не поддерживаются] [https://www.youtube.com/watch?v=Klhi6S6G-OY]
Или тут речь про "мудрость"?
Вот тут соглы... В парадигме "тьмы", апофатического познания "свет", "истина" и "рациональность" это легитимация политики, легитимация институтов (на эту тему была недавно статья у инсолоранс)
Ага только не принимать всё "всерьёз" и не ориентироваться на Зараутстру - ты сам об
том писать около месяца назад
Я прочитал первые неколько глав Заратутры, по-своему их интерпретировал (в свою пользу, разумеется) и отложил книгу на пару лет
Забыть что? Его неипсолнение? Я говорю об отношении к человеку, котоырй даёт обещание. То есть у меня спрашивают что-то, должен ли я говорить "обещаю" или что-то в этом роде? А если у меня цель обвести визави вокруг пальца?
>>651
> А их по определению - тяжело выдержать:
Пессимистические выдержать труднее. Например, у тебя что-то не получается, и ты говоришь, что ты слабый, не удался и т.д.
> его ужасающая уверенность, которой он насквозь пропитан и окрашен, уверенность, что благодаря своему страданию он знает больше, чем могут знать самые умные и мудрые люди
О да, я что-то подобное слышал и Мишурина, и меня с этого прям порвало. Потому что я всю жизнь кичусь тем, как страдаю, как ненавижу себя, и ТУТ ТАКОЕ: ты страдаешь напрасно, и просто в попытках "оправдать" эту напрасность придаёшь что-то "трансцендентное" (хотя тут не всё так однозначно, можно вспомнить Эволу, где он в позитивном свете отзывался об этом опыте или Батая, где страдание и боль способствуют трансгрессии)
> сострадательных рук и вообще от всего
Не знаю, я никогда не встречал сострадания (в каком виде я бы ни приподносил свой опыт) - тут Ницше победил.
> иметь уважение «к маске» и не заниматься всуе психологией и любопытством есть дело утонченной гуманности.
Я придерживался обратного. И Ницше (у него есть ещё несколько тейков на тему восхваления маски в "По ту сторону") писал обратное в ТГЗ и ГМ, он выступал противников "половинчатости души", которая сжимается и становится "скрытной" под напором внешнего (цитирую по памяти)
> Короче, того, что ты пишешь - нет. Нет этих, "(абсолютно) правильных выводов", без-ошибки-выводов. В пределе (эпистемологии):
Там речь шла о сведении незнакомого к знакомому. Вот условно чел жалуется, что у него болит живот. Ты ему накидываешь информации о гастроэнтерологии и правильном питании (узнавая, что он питается кокаколой и тортиками), он думает-удмает и выкатывает пост (простите), где самодовольно сообщает, что он нашёл причину! И это порча, которую на него наложили. ( - это гиперболизируя)
> Если с женщинами нужна "плётка", то это значит что это не типичная женщина (слабая), а тигрица, которая может оторвать тебе и руку, и лицо (это дань уважения):
> То, что внушает к женщине уважение, а довольно часто и страх, - это её натура, которая «натуральнее» мужской, её истая хищническая, коварная грация, её когти тигрицы под перчаткой, её наивность в эгоизме, её не поддающаяся воспитанию внутренняя дикость, непостижимое, необъятное, неуловимое в её вожделениях и добродетелях...
Ага, я понимаю, о чём он говорит. Но после некоторого опыта (с такими "тигрицами", которые пытались задавить и не гнушались административными полномочиями, то есть переходя из "явного" насилия в насилие "сокрытое", подковёрное, у Пациашвили была статья на тему - он ассоциирует это с садизмом и жестокостью) склонен думать, что Ницше романтизирует (сейчас все женищны сплошь "непригодные" - в этих чертах нет ничего великого, ничего жизненного, - по крайней мере в нашем веке).
Видрил как бы намекает [лол, тут видео не поддерживаются] [https://www.youtube.com/watch?v=Klhi6S6G-OY]
Или тут речь про "мудрость"?
> Рациональность - это лживость.
Вот тут соглы... В парадигме "тьмы", апофатического познания "свет", "истина" и "рациональность" это легитимация политики, легитимация институтов (на эту тему была недавно статья у инсолоранс)
> Снова только повторю: в "Так говорил Заратустра" изложена вся философия Ницше. Нужно просто уметь читать
Ага только не принимать всё "всерьёз" и не ориентироваться на Зараутстру - ты сам об
том писать около месяца назад
Я прочитал первые неколько глав Заратутры, по-своему их интерпретировал (в свою пользу, разумеется) и отложил книгу на пару лет
> Сильный может забыть, слабый (из-за рессентимента?) - не может.
Забыть что? Его неипсолнение? Я говорю об отношении к человеку, котоырй даёт обещание. То есть у меня спрашивают что-то, должен ли я говорить "обещаю" или что-то в этом роде? А если у меня цель обвести визави вокруг пальца?
>>651
>>651
Пессимистические выдержать труднее. Например, у тебя что-то не получается, и ты говоришь, что ты слабый, не удался и т.д.
О да, я что-то подобное слышал и Мишурина, и меня с этого прям порвало. Потому что я всю жизнь кичусь тем, как страдаю, как ненавижу себя, и ТУТ ТАКОЕ: ты страдаешь напрасно, и просто в попытках "оправдать" эту напрасность придаёшь что-то "трансцендентное" (хотя тут не всё так однозначно, можно вспомнить Эволу, где он в позитивном свете отзывался об этом опыте или Батая, где страдание и боль способствуют трансгрессии)
Не знаю, я никогда не встречал сострадания (в каком виде я бы ни приподносил свой опыт) - тут Ницше победил.
Я придерживался обратного. И Ницше (у него есть ещё несколько тейков на тему восхваления маски в "По ту сторону") писал обратное в ТГЗ и ГМ, он выступал противников "половинчатости души", которая сжимается и становится "скрытной" под напором внешнего (цитирую по памяти)
Там речь шла о сведении незнакомого к знакомому. Вот условно чел жалуется, что у него болит живот. Ты ему накидываешь информации о гастроэнтерологии и правильном питании (узнавая, что он питается кокаколой и тортиками), он думает-удмает и выкатывает пост (простите), где самодовольно сообщает, что он нашёл причину! И это порча, которую на него наложили. ( - это гиперболизируя)
Ага, я понимаю, о чём он говорит. Но после некоторого опыта (с такими "тигрицами", которые пытались задавить и не гнушались административными полномочиями, то есть переходя из "явного" насилия в насилие "сокрытое", подковёрное, у Пациашвили была статья на тему - он ассоциирует это с садизмом и жестокостью) склонен думать, что Ницше романтизирует (сейчас все женищны сплошь "непригодные" - в этих чертах нет ничего великого, ничего жизненного, - по крайней мере в нашем веке).
Видрил как бы намекает [лол, тут видео не поддерживаются] [https://www.youtube.com/watch?v=Klhi6S6G-OY]
Или тут речь про "мудрость"?
Вот тут соглы... В парадигме "тьмы", апофатического познания "свет", "истина" и "рациональность" это легитимация политики, легитимация институтов (на эту тему была недавно статья у инсолоранс)
Ага только не принимать всё "всерьёз" и не ориентироваться на Зараутстру - ты сам об
том писать около месяца назад
Я прочитал первые неколько глав Заратутры, по-своему их интерпретировал (в свою пользу, разумеется) и отложил книгу на пару лет
Забыть что? Его неипсолнение? Я говорю об отношении к человеку, котоырй даёт обещание. То есть у меня спрашивают что-то, должен ли я говорить "обещаю" или что-то в этом роде? А если у меня цель обвести визави вокруг пальца?
>>651
> А их по определению - тяжело выдержать:
Пессимистические выдержать труднее. Например, у тебя что-то не получается, и ты говоришь, что ты слабый, не удался и т.д.
> его ужасающая уверенность, которой он насквозь пропитан и окрашен, уверенность, что благодаря своему страданию он знает больше, чем могут знать самые умные и мудрые люди
О да, я что-то подобное слышал и Мишурина, и меня с этого прям порвало. Потому что я всю жизнь кичусь тем, как страдаю, как ненавижу себя, и ТУТ ТАКОЕ: ты страдаешь напрасно, и просто в попытках "оправдать" эту напрасность придаёшь что-то "трансцендентное" (хотя тут не всё так однозначно, можно вспомнить Эволу, где он в позитивном свете отзывался об этом опыте или Батая, где страдание и боль способствуют трансгрессии)
> сострадательных рук и вообще от всего
Не знаю, я никогда не встречал сострадания (в каком виде я бы ни приподносил свой опыт) - тут Ницше победил.
> иметь уважение «к маске» и не заниматься всуе психологией и любопытством есть дело утонченной гуманности.
Я придерживался обратного. И Ницше (у него есть ещё несколько тейков на тему восхваления маски в "По ту сторону") писал обратное в ТГЗ и ГМ, он выступал противников "половинчатости души", которая сжимается и становится "скрытной" под напором внешнего (цитирую по памяти)
> Короче, того, что ты пишешь - нет. Нет этих, "(абсолютно) правильных выводов", без-ошибки-выводов. В пределе (эпистемологии):
Там речь шла о сведении незнакомого к знакомому. Вот условно чел жалуется, что у него болит живот. Ты ему накидываешь информации о гастроэнтерологии и правильном питании (узнавая, что он питается кокаколой и тортиками), он думает-удмает и выкатывает пост (простите), где самодовольно сообщает, что он нашёл причину! И это порча, которую на него наложили. ( - это гиперболизируя)
> Если с женщинами нужна "плётка", то это значит что это не типичная женщина (слабая), а тигрица, которая может оторвать тебе и руку, и лицо (это дань уважения):
> То, что внушает к женщине уважение, а довольно часто и страх, - это её натура, которая «натуральнее» мужской, её истая хищническая, коварная грация, её когти тигрицы под перчаткой, её наивность в эгоизме, её не поддающаяся воспитанию внутренняя дикость, непостижимое, необъятное, неуловимое в её вожделениях и добродетелях...
Ага, я понимаю, о чём он говорит. Но после некоторого опыта (с такими "тигрицами", которые пытались задавить и не гнушались административными полномочиями, то есть переходя из "явного" насилия в насилие "сокрытое", подковёрное, у Пациашвили была статья на тему - он ассоциирует это с садизмом и жестокостью) склонен думать, что Ницше романтизирует (сейчас все женищны сплошь "непригодные" - в этих чертах нет ничего великого, ничего жизненного, - по крайней мере в нашем веке).
Видрил как бы намекает [лол, тут видео не поддерживаются] [https://www.youtube.com/watch?v=Klhi6S6G-OY]
Или тут речь про "мудрость"?
> Рациональность - это лживость.
Вот тут соглы... В парадигме "тьмы", апофатического познания "свет", "истина" и "рациональность" это легитимация политики, легитимация институтов (на эту тему была недавно статья у инсолоранс)
> Снова только повторю: в "Так говорил Заратустра" изложена вся философия Ницше. Нужно просто уметь читать
Ага только не принимать всё "всерьёз" и не ориентироваться на Зараутстру - ты сам об
том писать около месяца назад
Я прочитал первые неколько глав Заратутры, по-своему их интерпретировал (в свою пользу, разумеется) и отложил книгу на пару лет
> Сильный может забыть, слабый (из-за рессентимента?) - не может.
Забыть что? Его неипсолнение? Я говорю об отношении к человеку, котоырй даёт обещание. То есть у меня спрашивают что-то, должен ли я говорить "обещаю" или что-то в этом роде? А если у меня цель обвести визави вокруг пальца?
>>651
Не понял, - он общается с "правдой" - что он этим хочет сказать? Правды ведь не существует
"Беднее" и "расточать себя" и "богатство" в смысле "знания"? Или как добродетель зедрости и всё это сказано в прямом смысле?
"Если хочешь, чтобы тебя любили." - какое дело Заратустре/"мудрецу" до того, любят его или нет? Зачем ему желать быть кем-то любимым?
Ну я "раздаривал" себя во всех положенных мной смыслах - и как источник творчества/знаний, и как финансовый субъект. И ни в одном из случаев я не получил "любви" - (хотя люди смотрели, что я делал, при общении с ними выяснялось, что они меня скорее ненавидят или более точно - без самовлюблённости - презирают и не хотят вести дело с таким как я... Нужно выдерживать пафос дистанции - единственное условие самосохранения).
Когда я что-то дарил или просто помогал людям, сам находясь не в лучшем финансовом положении, - я, конечно, удовлетворялся этим (ничего не ожидал) - но ничего и не получал, порой это были пустые обещания, порой обещания что-то отправить мне, порою и вовсе без "спасибо" (писал в одном треде, как тянке подарил открытку и букет, а она на меня даже не взглянула лол). Послушав одного блогера (Сорвачёва), где он говорит довольно мещанский - но всё же способ оценить "любовь к вам" - он предлагает оценить именно траты человека на вас. И я понял, что на меня (кроме родственников) никто не тратился - (даже время собственного сна или хобби), и тем более я не получал подарков за свои жесты щедрости.
> 2
Не понял, - он общается с "правдой" - что он этим хочет сказать? Правды ведь не существует
"Беднее" и "расточать себя" и "богатство" в смысле "знания"? Или как добродетель зедрости и всё это сказано в прямом смысле?
"Если хочешь, чтобы тебя любили." - какое дело Заратустре/"мудрецу" до того, любят его или нет? Зачем ему желать быть кем-то любимым?
Ну я "раздаривал" себя во всех положенных мной смыслах - и как источник творчества/знаний, и как финансовый субъект. И ни в одном из случаев я не получил "любви" - (хотя люди смотрели, что я делал, при общении с ними выяснялось, что они меня скорее ненавидят или более точно - без самовлюблённости - презирают и не хотят вести дело с таким как я... Нужно выдерживать пафос дистанции - единственное условие самосохранения).
Когда я что-то дарил или просто помогал людям, сам находясь не в лучшем финансовом положении, - я, конечно, удовлетворялся этим (ничего не ожидал) - но ничего и не получал, порой это были пустые обещания, порой обещания что-то отправить мне, порою и вовсе без "спасибо" (писал в одном треде, как тянке подарил открытку и букет, а она на меня даже не взглянула лол). Послушав одного блогера (Сорвачёва), где он говорит довольно мещанский - но всё же способ оценить "любовь к вам" - он предлагает оценить именно траты человека на вас. И я понял, что на меня (кроме родственников) никто не тратился - (даже время собственного сна или хобби), и тем более я не получал подарков за свои жесты щедрости.
>>688
"Всерьёз" - в смысле, не поняв, но вдохновившись и неправильно реифицируя (без валидности опыта).
Ницше позднее писал что ТГЗ - это "бисер перед свиньями (немцами)". Судя по его переосмыслению Заратустры, - этот труд - для "своих". Он не предназначен тем, кто не понимает философскую позицию, изложенную в ней (основания её, которые более-менее полностью изложены в "Утренняя заря", "Мессинские идиллии" и "Весёлая наука").
Да, это философское размышление. Типически Жизнь ведёт себя как женщина, соответственно отношение к ней у Заратустры (Мудрость тоже женщина).
Это не относится к конкретным, реифицированным женщинам (скорее, "бабам"), это относится к вопросу истины и природы. Истина - женщина ("Баубо", в ЧСЧ она - Изида), и ведёт себя очень иррационально и взбалмошно (ещё истины бывают смертельными, например).
Короче, нет смысла использовать труды Ницше как научную, психологическую или self-help, для "саморазвития", литературу. Потому что они не являются абсолютно ничем из этого. Труды Ницше - это философия.
Если психология, проще говоря, занимается процессами внутреннего мира, психическими состояниями и формами реагирования, а наука - внешним миром и его законами, то для философии характерно то, что ее усилия направлены не на вещи в мире, не на внутренний и не на внешний мир, а на границу мира в витгенштейновском смысле, в которой и как осуществление которой реальность впервые становится реальностью, мир впервые становится таким-то и таким-то миром. Философия занимается не миром фактов, а возникновением фактов. Эта структура, лежащая до всякого эмпирического опыта, и есть то, что в философском смысле следует рассматривать как логическое и четко отличать от формального языкового и интеллектуального мышления, а также от формальной логики в смысле рассуждений, основанных на посылках. Философия может быть понята как попытка сделать эту структуру, которая имплицитна в любом отношении к миру и к себе, эксплицитной.
Формальная логика ничего не говорит ни о форме, ни о природе мира. Она вообще ничего не говорит о мире. Напротив, логическое распространяется не только на формальную непротиворечивость, но и на условия ее валидности в опыте. Оно eo ipso не статично и относится к процессуальным и схематически-внутренним реализациям изначально единого понимания мира и себя, которые не могут быть отменены или операционально произведены.
"Всерьёз" - в смысле, не поняв, но вдохновившись и неправильно реифицируя (без валидности опыта).
Ницше позднее писал что ТГЗ - это "бисер перед свиньями (немцами)". Судя по его переосмыслению Заратустры, - этот труд - для "своих". Он не предназначен тем, кто не понимает философскую позицию, изложенную в ней (основания её, которые более-менее полностью изложены в "Утренняя заря", "Мессинские идиллии" и "Весёлая наука").
>тигрицы
>женщины
Да, это философское размышление. Типически Жизнь ведёт себя как женщина, соответственно отношение к ней у Заратустры (Мудрость тоже женщина).
Это не относится к конкретным, реифицированным женщинам (скорее, "бабам"), это относится к вопросу истины и природы. Истина - женщина ("Баубо", в ЧСЧ она - Изида), и ведёт себя очень иррационально и взбалмошно (ещё истины бывают смертельными, например).
Короче, нет смысла использовать труды Ницше как научную, психологическую или self-help, для "саморазвития", литературу. Потому что они не являются абсолютно ничем из этого. Труды Ницше - это философия.
Если психология, проще говоря, занимается процессами внутреннего мира, психическими состояниями и формами реагирования, а наука - внешним миром и его законами, то для философии характерно то, что ее усилия направлены не на вещи в мире, не на внутренний и не на внешний мир, а на границу мира в витгенштейновском смысле, в которой и как осуществление которой реальность впервые становится реальностью, мир впервые становится таким-то и таким-то миром. Философия занимается не миром фактов, а возникновением фактов. Эта структура, лежащая до всякого эмпирического опыта, и есть то, что в философском смысле следует рассматривать как логическое и четко отличать от формального языкового и интеллектуального мышления, а также от формальной логики в смысле рассуждений, основанных на посылках. Философия может быть понята как попытка сделать эту структуру, которая имплицитна в любом отношении к миру и к себе, эксплицитной.
Формальная логика ничего не говорит ни о форме, ни о природе мира. Она вообще ничего не говорит о мире. Напротив, логическое распространяется не только на формальную непротиворечивость, но и на условия ее валидности в опыте. Оно eo ipso не статично и относится к процессуальным и схематически-внутренним реализациям изначально единого понимания мира и себя, которые не могут быть отменены или операционально произведены.
>>688
"Всерьёз" - в смысле, не поняв, но вдохновившись и неправильно реифицируя (без валидности опыта).
Ницше позднее писал что ТГЗ - это "бисер перед свиньями (немцами)". Судя по его переосмыслению Заратустры, - этот труд - для "своих". Он не предназначен тем, кто не понимает философскую позицию, изложенную в ней (основания её, которые более-менее полностью изложены в "Утренняя заря", "Мессинские идиллии" и "Весёлая наука").
Да, это философское размышление. Типически Жизнь ведёт себя как женщина, соответственно отношение к ней у Заратустры (Мудрость тоже женщина).
Это не относится к конкретным, реифицированным женщинам (скорее, "бабам"), это относится к вопросу истины и природы. Истина - женщина ("Баубо", в ЧСЧ она - Изида), и ведёт себя очень иррационально и взбалмошно (ещё истины бывают смертельными, например).
Короче, нет смысла использовать труды Ницше как научную, психологическую или self-help, для "саморазвития", литературу. Потому что они не являются абсолютно ничем из этого. Труды Ницше - это философия.
Если психология, проще говоря, занимается процессами внутреннего мира, психическими состояниями и формами реагирования, а наука - внешним миром и его законами, то для философии характерно то, что ее усилия направлены не на вещи в мире, не на внутренний и не на внешний мир, а на границу мира в витгенштейновском смысле, в которой и как осуществление которой реальность впервые становится реальностью, мир впервые становится таким-то и таким-то миром. Философия занимается не миром фактов, а возникновением фактов. Эта структура, лежащая до всякого эмпирического опыта, и есть то, что в философском смысле следует рассматривать как логическое и четко отличать от формального языкового и интеллектуального мышления, а также от формальной логики в смысле рассуждений, основанных на посылках. Философия может быть понята как попытка сделать эту структуру, которая имплицитна в любом отношении к миру и к себе, эксплицитной.
Формальная логика ничего не говорит ни о форме, ни о природе мира. Она вообще ничего не говорит о мире. Напротив, логическое распространяется не только на формальную непротиворечивость, но и на условия ее валидности в опыте. Оно eo ipso не статично и относится к процессуальным и схематически-внутренним реализациям изначально единого понимания мира и себя, которые не могут быть отменены или операционально произведены.
"Всерьёз" - в смысле, не поняв, но вдохновившись и неправильно реифицируя (без валидности опыта).
Ницше позднее писал что ТГЗ - это "бисер перед свиньями (немцами)". Судя по его переосмыслению Заратустры, - этот труд - для "своих". Он не предназначен тем, кто не понимает философскую позицию, изложенную в ней (основания её, которые более-менее полностью изложены в "Утренняя заря", "Мессинские идиллии" и "Весёлая наука").
>тигрицы
>женщины
Да, это философское размышление. Типически Жизнь ведёт себя как женщина, соответственно отношение к ней у Заратустры (Мудрость тоже женщина).
Это не относится к конкретным, реифицированным женщинам (скорее, "бабам"), это относится к вопросу истины и природы. Истина - женщина ("Баубо", в ЧСЧ она - Изида), и ведёт себя очень иррационально и взбалмошно (ещё истины бывают смертельными, например).
Короче, нет смысла использовать труды Ницше как научную, психологическую или self-help, для "саморазвития", литературу. Потому что они не являются абсолютно ничем из этого. Труды Ницше - это философия.
Если психология, проще говоря, занимается процессами внутреннего мира, психическими состояниями и формами реагирования, а наука - внешним миром и его законами, то для философии характерно то, что ее усилия направлены не на вещи в мире, не на внутренний и не на внешний мир, а на границу мира в витгенштейновском смысле, в которой и как осуществление которой реальность впервые становится реальностью, мир впервые становится таким-то и таким-то миром. Философия занимается не миром фактов, а возникновением фактов. Эта структура, лежащая до всякого эмпирического опыта, и есть то, что в философском смысле следует рассматривать как логическое и четко отличать от формального языкового и интеллектуального мышления, а также от формальной логики в смысле рассуждений, основанных на посылках. Философия может быть понята как попытка сделать эту структуру, которая имплицитна в любом отношении к миру и к себе, эксплицитной.
Формальная логика ничего не говорит ни о форме, ни о природе мира. Она вообще ничего не говорит о мире. Напротив, логическое распространяется не только на формальную непротиворечивость, но и на условия ее валидности в опыте. Оно eo ipso не статично и относится к процессуальным и схематически-внутренним реализациям изначально единого понимания мира и себя, которые не могут быть отменены или операционально произведены.
>>692
Это стихи адресованные Заратустре. Ты - не Заратустра, и я тоже не Заратустра. (Но если вдруг появится Заратустра - то ему следует к ним прислушаться.)
Ницше здесь отыгрывает роль Диониса и пишет обращение к будушему "сыну"-Заратустре (например, тому, кто сможет занять его роль в обществе, может быть, "Чужестранцу", "Страннику"). Если я правильно тебя понял, - ты под эту роль не подходишь, так что смысла воспринимать этот стих буквально (ТГЗ, почти весь, - тоже нельзя воспринимать буквально) - нет.
Это стихи адресованные Заратустре. Ты - не Заратустра, и я тоже не Заратустра. (Но если вдруг появится Заратустра - то ему следует к ним прислушаться.)
Ницше здесь отыгрывает роль Диониса и пишет обращение к будушему "сыну"-Заратустре (например, тому, кто сможет занять его роль в обществе, может быть, "Чужестранцу", "Страннику"). Если я правильно тебя понял, - ты под эту роль не подходишь, так что смысла воспринимать этот стих буквально (ТГЗ, почти весь, - тоже нельзя воспринимать буквально) - нет.
230 Кб, 1000x1000>>652
Ага, щас, новука не может вылечить даже гастрит или кариес. Здоровым ты можешь быть только если повезло с генетикой + стартовыми условиями. "Здоровее" стать нельзя, это всё равно что стать "моложе". Ну вот, допустим, относил я брекеты, "здоровее" и лучше я себя никак не почувствовал.
Не думаю. "Вопреки" это просто наперекор условиям - то есть когда среда растит сплошь ограниченных дегенератов, а тут появился уникум/гений. Это и называют не иначе как "вопреки".
Наприер, сизигия ноуменов и феноменов Канта (ах нет... к этому относятся только любимые самим Ницше мнения - туда же не катит интерпретация Платона любви, потусторонности или чего бы то ни было)
Это если и человек, и среда удачные. Если нет - то получается Делёз который прыгает из окна
Приведённые мной примеры вполне вписываются в данные предложения
У Батая это бытиё достигается путём трансгресси и столкновению с болезнью, сртаданием, оргазмом и смертью, и только "мистический" (внутренний) опыт может помочь "постись" "истину" - через столкновение с небытием (в отличие от идеалистов, у которых это достигается при столкновении с "возвышенным" или просто "высоким")
"Достигая крайности, которая бежит меня, я умираю, и это я, оказываясь в состоянии рождающейся смерти, говорит с живыми: о смерти, о крайности."
"Человек идеальный, воплощение разума, остается чуждым смерти: ее природе присуща животность бога, грязная (зловонная) и священная."
"В смерти соединяются, неистовствуют отвращение и пылкая обольстительность; речь не о пошлом уничтожении, но о той самой точке, в которой сталкиваются последняя ненасытность и предельное омерзение. В страсти, что правит тьмой страшных игрищ или грез, отчаянно говорит не только желание быть моим я, но и желание более не быть."
"Но в самой дальней своей возможности чистота предписания “умри=как=собака” отвечает настоятельной страсти — нет, не раба к господину: жизнь, посвящая себя смерти, подобна страсти любовников, в ней сказывается гневливая ревность, но никак не “авторитет”.
"Ну и чтобы покончить с этим, падение в смерть — грязная штука; в одиночестве по-иному тягостном, нежели одиночество обнажающихся любовников, как раз приближение гниения связывает мое я=которое=умирает — с наготой отсутствия."
"Тогда он вступает в битву уже не с равным по силе противником, но с самим ничто. В этой схватке ему легко вообразить себя быком на корриде: тот то погрязает в животной беззаботности, отдаваясь потаенному смертному изнеможению, то бешено бросается в пустоту, то и дело разверзаемую перед ним призрачным тореадором."
"О могила моя,
избавь меня в недрах земли
от моего я,
которым не хочу больше быть."
У Эволы "познание" это столкновение с транцсендентным, в то же время глубоко "индивидуальное", через эзотерический опыт
Человек приходит к тому, что он слабый, по своей природе и статусу "раб". Он читает Ницше и тот на него брызжет слюной. Это и есть та самая способность пережить смертносную истину?
Разве он наоборот не был сторонником аффектов как чего-то активного (в противовес реактивному) и естественного?
лабиринт... кажется, у кого-то я это уже читал, наверное у Батая
Так свобода или дисциплина?
Как можно почитать себя и любить себя если твоё познание, собвтенно, открывает тебе что ты вырожденец (в любом смысле) и далее по смыслу начиная с "Лучше гордо умереть, если уже более нет возможности гордо жить"> Для всякого высшего света нужно быть рожденным; говоря яснее, нужно быть зачатым для него: право на философию - если брать это слово в обширном смысле - можно иметь только благодаря своему происхождению - предки, «кровь» имеют решающее значение также и здесь.
Вот с этого надо было начинать (пикрилейтед)
>>653
Я знаю, вовсе её не читал
> большему здоровью
Ага, щас, новука не может вылечить даже гастрит или кариес. Здоровым ты можешь быть только если повезло с генетикой + стартовыми условиями. "Здоровее" стать нельзя, это всё равно что стать "моложе". Ну вот, допустим, относил я брекеты, "здоровее" и лучше я себя никак не почувствовал.
> Если что-то вопреки - то оно должно быть способно победить врага, до конца (этой мысли о "вопреки").
Не думаю. "Вопреки" это просто наперекор условиям - то есть когда среда растит сплошь ограниченных дегенератов, а тут появился уникум/гений. Это и называют не иначе как "вопреки".
> это добровольный поиск проклятых и злых сторон бытия.
Наприер, сизигия ноуменов и феноменов Канта (ах нет... к этому относятся только любимые самим Ницше мнения - туда же не катит интерпретация Платона любви, потусторонности или чего бы то ни было)
> Такая экспериментальная философия, как я живу, предварительно предвосхищает даже возможности фундаментального нигилизма: не говоря о том, что она останавливается на «нет», на отрицании, на воле к «нет». Она хочет идти вплоть до реверсии. Скорее, она хочет дойти до противоположного - до дионисийского «да» миру как он есть
Это если и человек, и среда удачные. Если нет - то получается Делёз который прыгает из окна
> То есть Истина достигается благодаря не стремлению к истине, а "amor fati", стремлению к Бытию...
Приведённые мной примеры вполне вписываются в данные предложения
У Батая это бытиё достигается путём трансгресси и столкновению с болезнью, сртаданием, оргазмом и смертью, и только "мистический" (внутренний) опыт может помочь "постись" "истину" - через столкновение с небытием (в отличие от идеалистов, у которых это достигается при столкновении с "возвышенным" или просто "высоким")
"Достигая крайности, которая бежит меня, я умираю, и это я, оказываясь в состоянии рождающейся смерти, говорит с живыми: о смерти, о крайности."
"Человек идеальный, воплощение разума, остается чуждым смерти: ее природе присуща животность бога, грязная (зловонная) и священная."
"В смерти соединяются, неистовствуют отвращение и пылкая обольстительность; речь не о пошлом уничтожении, но о той самой точке, в которой сталкиваются последняя ненасытность и предельное омерзение. В страсти, что правит тьмой страшных игрищ или грез, отчаянно говорит не только желание быть моим я, но и желание более не быть."
"Но в самой дальней своей возможности чистота предписания “умри=как=собака” отвечает настоятельной страсти — нет, не раба к господину: жизнь, посвящая себя смерти, подобна страсти любовников, в ней сказывается гневливая ревность, но никак не “авторитет”.
"Ну и чтобы покончить с этим, падение в смерть — грязная штука; в одиночестве по-иному тягостном, нежели одиночество обнажающихся любовников, как раз приближение гниения связывает мое я=которое=умирает — с наготой отсутствия."
"Тогда он вступает в битву уже не с равным по силе противником, но с самим ничто. В этой схватке ему легко вообразить себя быком на корриде: тот то погрязает в животной беззаботности, отдаваясь потаенному смертному изнеможению, то бешено бросается в пустоту, то и дело разверзаемую перед ним призрачным тореадором."
"О могила моя,
избавь меня в недрах земли
от моего я,
которым не хочу больше быть."
У Эволы "познание" это столкновение с транцсендентным, в то же время глубоко "индивидуальное", через эзотерический опыт
> Это включает в себя понимание отрицаемых до сих пор сторон существования
Человек приходит к тому, что он слабый, по своей природе и статусу "раб". Он читает Ницше и тот на него брызжет слюной. Это и есть та самая способность пережить смертносную истину?
> к этой философии его привёл не взрыв аффекта (что он осуждает как декадентство), а суровость в применении - интеллекта:
Разве он наоборот не был сторонником аффектов как чего-то активного (в противовес реактивному) и естественного?
> предопределение лабиринта
лабиринт... кажется, у кого-то я это уже читал, наверное у Батая
> Почитание себя; любовь к себе; безусловная свобода по отношению к себе...
Так свобода или дисциплина?
Как можно почитать себя и любить себя если твоё познание, собвтенно, открывает тебе что ты вырожденец (в любом смысле) и далее по смыслу начиная с "Лучше гордо умереть, если уже более нет возможности гордо жить"> Для всякого высшего света нужно быть рожденным; говоря яснее, нужно быть зачатым для него: право на философию - если брать это слово в обширном смысле - можно иметь только благодаря своему происхождению - предки, «кровь» имеют решающее значение также и здесь.
Вот с этого надо было начинать (пикрилейтед)
>>653
Я знаю, вовсе её не читал
230 Кб, 1000x1000>>652
Ага, щас, новука не может вылечить даже гастрит или кариес. Здоровым ты можешь быть только если повезло с генетикой + стартовыми условиями. "Здоровее" стать нельзя, это всё равно что стать "моложе". Ну вот, допустим, относил я брекеты, "здоровее" и лучше я себя никак не почувствовал.
Не думаю. "Вопреки" это просто наперекор условиям - то есть когда среда растит сплошь ограниченных дегенератов, а тут появился уникум/гений. Это и называют не иначе как "вопреки".
Наприер, сизигия ноуменов и феноменов Канта (ах нет... к этому относятся только любимые самим Ницше мнения - туда же не катит интерпретация Платона любви, потусторонности или чего бы то ни было)
Это если и человек, и среда удачные. Если нет - то получается Делёз который прыгает из окна
Приведённые мной примеры вполне вписываются в данные предложения
У Батая это бытиё достигается путём трансгресси и столкновению с болезнью, сртаданием, оргазмом и смертью, и только "мистический" (внутренний) опыт может помочь "постись" "истину" - через столкновение с небытием (в отличие от идеалистов, у которых это достигается при столкновении с "возвышенным" или просто "высоким")
"Достигая крайности, которая бежит меня, я умираю, и это я, оказываясь в состоянии рождающейся смерти, говорит с живыми: о смерти, о крайности."
"Человек идеальный, воплощение разума, остается чуждым смерти: ее природе присуща животность бога, грязная (зловонная) и священная."
"В смерти соединяются, неистовствуют отвращение и пылкая обольстительность; речь не о пошлом уничтожении, но о той самой точке, в которой сталкиваются последняя ненасытность и предельное омерзение. В страсти, что правит тьмой страшных игрищ или грез, отчаянно говорит не только желание быть моим я, но и желание более не быть."
"Но в самой дальней своей возможности чистота предписания “умри=как=собака” отвечает настоятельной страсти — нет, не раба к господину: жизнь, посвящая себя смерти, подобна страсти любовников, в ней сказывается гневливая ревность, но никак не “авторитет”.
"Ну и чтобы покончить с этим, падение в смерть — грязная штука; в одиночестве по-иному тягостном, нежели одиночество обнажающихся любовников, как раз приближение гниения связывает мое я=которое=умирает — с наготой отсутствия."
"Тогда он вступает в битву уже не с равным по силе противником, но с самим ничто. В этой схватке ему легко вообразить себя быком на корриде: тот то погрязает в животной беззаботности, отдаваясь потаенному смертному изнеможению, то бешено бросается в пустоту, то и дело разверзаемую перед ним призрачным тореадором."
"О могила моя,
избавь меня в недрах земли
от моего я,
которым не хочу больше быть."
У Эволы "познание" это столкновение с транцсендентным, в то же время глубоко "индивидуальное", через эзотерический опыт
Человек приходит к тому, что он слабый, по своей природе и статусу "раб". Он читает Ницше и тот на него брызжет слюной. Это и есть та самая способность пережить смертносную истину?
Разве он наоборот не был сторонником аффектов как чего-то активного (в противовес реактивному) и естественного?
лабиринт... кажется, у кого-то я это уже читал, наверное у Батая
Так свобода или дисциплина?
Как можно почитать себя и любить себя если твоё познание, собвтенно, открывает тебе что ты вырожденец (в любом смысле) и далее по смыслу начиная с "Лучше гордо умереть, если уже более нет возможности гордо жить"> Для всякого высшего света нужно быть рожденным; говоря яснее, нужно быть зачатым для него: право на философию - если брать это слово в обширном смысле - можно иметь только благодаря своему происхождению - предки, «кровь» имеют решающее значение также и здесь.
Вот с этого надо было начинать (пикрилейтед)
>>653
Я знаю, вовсе её не читал
> большему здоровью
Ага, щас, новука не может вылечить даже гастрит или кариес. Здоровым ты можешь быть только если повезло с генетикой + стартовыми условиями. "Здоровее" стать нельзя, это всё равно что стать "моложе". Ну вот, допустим, относил я брекеты, "здоровее" и лучше я себя никак не почувствовал.
> Если что-то вопреки - то оно должно быть способно победить врага, до конца (этой мысли о "вопреки").
Не думаю. "Вопреки" это просто наперекор условиям - то есть когда среда растит сплошь ограниченных дегенератов, а тут появился уникум/гений. Это и называют не иначе как "вопреки".
> это добровольный поиск проклятых и злых сторон бытия.
Наприер, сизигия ноуменов и феноменов Канта (ах нет... к этому относятся только любимые самим Ницше мнения - туда же не катит интерпретация Платона любви, потусторонности или чего бы то ни было)
> Такая экспериментальная философия, как я живу, предварительно предвосхищает даже возможности фундаментального нигилизма: не говоря о том, что она останавливается на «нет», на отрицании, на воле к «нет». Она хочет идти вплоть до реверсии. Скорее, она хочет дойти до противоположного - до дионисийского «да» миру как он есть
Это если и человек, и среда удачные. Если нет - то получается Делёз который прыгает из окна
> То есть Истина достигается благодаря не стремлению к истине, а "amor fati", стремлению к Бытию...
Приведённые мной примеры вполне вписываются в данные предложения
У Батая это бытиё достигается путём трансгресси и столкновению с болезнью, сртаданием, оргазмом и смертью, и только "мистический" (внутренний) опыт может помочь "постись" "истину" - через столкновение с небытием (в отличие от идеалистов, у которых это достигается при столкновении с "возвышенным" или просто "высоким")
"Достигая крайности, которая бежит меня, я умираю, и это я, оказываясь в состоянии рождающейся смерти, говорит с живыми: о смерти, о крайности."
"Человек идеальный, воплощение разума, остается чуждым смерти: ее природе присуща животность бога, грязная (зловонная) и священная."
"В смерти соединяются, неистовствуют отвращение и пылкая обольстительность; речь не о пошлом уничтожении, но о той самой точке, в которой сталкиваются последняя ненасытность и предельное омерзение. В страсти, что правит тьмой страшных игрищ или грез, отчаянно говорит не только желание быть моим я, но и желание более не быть."
"Но в самой дальней своей возможности чистота предписания “умри=как=собака” отвечает настоятельной страсти — нет, не раба к господину: жизнь, посвящая себя смерти, подобна страсти любовников, в ней сказывается гневливая ревность, но никак не “авторитет”.
"Ну и чтобы покончить с этим, падение в смерть — грязная штука; в одиночестве по-иному тягостном, нежели одиночество обнажающихся любовников, как раз приближение гниения связывает мое я=которое=умирает — с наготой отсутствия."
"Тогда он вступает в битву уже не с равным по силе противником, но с самим ничто. В этой схватке ему легко вообразить себя быком на корриде: тот то погрязает в животной беззаботности, отдаваясь потаенному смертному изнеможению, то бешено бросается в пустоту, то и дело разверзаемую перед ним призрачным тореадором."
"О могила моя,
избавь меня в недрах земли
от моего я,
которым не хочу больше быть."
У Эволы "познание" это столкновение с транцсендентным, в то же время глубоко "индивидуальное", через эзотерический опыт
> Это включает в себя понимание отрицаемых до сих пор сторон существования
Человек приходит к тому, что он слабый, по своей природе и статусу "раб". Он читает Ницше и тот на него брызжет слюной. Это и есть та самая способность пережить смертносную истину?
> к этой философии его привёл не взрыв аффекта (что он осуждает как декадентство), а суровость в применении - интеллекта:
Разве он наоборот не был сторонником аффектов как чего-то активного (в противовес реактивному) и естественного?
> предопределение лабиринта
лабиринт... кажется, у кого-то я это уже читал, наверное у Батая
> Почитание себя; любовь к себе; безусловная свобода по отношению к себе...
Так свобода или дисциплина?
Как можно почитать себя и любить себя если твоё познание, собвтенно, открывает тебе что ты вырожденец (в любом смысле) и далее по смыслу начиная с "Лучше гордо умереть, если уже более нет возможности гордо жить"> Для всякого высшего света нужно быть рожденным; говоря яснее, нужно быть зачатым для него: право на философию - если брать это слово в обширном смысле - можно иметь только благодаря своему происхождению - предки, «кровь» имеют решающее значение также и здесь.
Вот с этого надо было начинать (пикрилейтед)
>>653
Я знаю, вовсе её не читал
>>663
Всё так. Посетители церквей это сплошь либо "бледные преступники" (отсидел/шлюховал - уверовал), либо большые и немощные (инвалиды всех сортов)
Почему больной должен слушать здорового? Человек никогда не поймёт страдания другого (у каково это - жить в неудавшемся теле человек с хорошей генетикой тоже не поймёт). Моя правда - моя истина - достигается через эмпирический опыт, порождаемый ЭТИМ телом. До опыта и правд, порождённых другими телесами, мне нет никакого дела (как и им до меня).
> Хорошо знаю я и то, во что они сами веруют больше всего.
> Поистине, не в иные миры и не в искупительную силу крови – в тело истово веруют они; собственное тело для них – "вещь в себе".
> Но больна эта вещь: они охотно сбросили бы кожу. Оттого и слушают они проповедников смерти и сами проповедуют мир иной.
Всё так. Посетители церквей это сплошь либо "бледные преступники" (отсидел/шлюховал - уверовал), либо большые и немощные (инвалиды всех сортов)
> Правдивее и честнее говорит здоровое тело – сильное и совершенное, и говорит оно о смысле земли.
Почему больной должен слушать здорового? Человек никогда не поймёт страдания другого (у каково это - жить в неудавшемся теле человек с хорошей генетикой тоже не поймёт). Моя правда - моя истина - достигается через эмпирический опыт, порождаемый ЭТИМ телом. До опыта и правд, порождённых другими телесами, мне нет никакого дела (как и им до меня).
190 Кб, 480x640я БЕЗУМНО завидю нынешней молодёжи.
Когда я был молод (меньше 10 лет назад это было) - меня травили и пиздили, унижали учителя и поощряли травлю, это не в отстойной сельской школе... за мои взгляды в первую очередь, за мою физическую слабость и аутичность.
Когда я смотрю на тех, кто СЕЙЧАС учится в этой же школе - меня просто разрывает. Дружественная и безопасная атмосфера, ослабшие лапы хищников...
Травля повлияла на меня ТАКИМ образом, что после школы я сел и никуда не мог выйти и остался хикковать. Весь мир для меня был "очень-очень" враждебным.
Если бы я учился в соседней школе под другим номером - я бы не стал таким. Я бы не проводил ночи с ненавистью к себе и лезвием в руке, я пошёл бы дальше учиться и работать (а учился я хорошо)
Теперь же я остался с патологической тряской (нет, не тревогой) и боязнью людей
Когда ты в реальном времени смотришь, как в класса конфе обсуждают, как будут бить тебя, это тебя разрушает... Смог бы хоть один нормис пережить такое?
И вот... я смотрю на них, беззаботных... которые в школе смеются или делают фотографии (в наше время, увидев КАМЕРУ, могли резонно отпинать) и у меня просто диссонанс... Для меня школа это пытка, это ад, это место, где из тебя выбивают всякую инаковость, это место где тебя ломают.... Но сейчас всё иначе, и не будь я в своё время в том месте - не было бы этого ада (по крайней мере хвататло бы денег хотя бы на лечение болезней)
Когда я был молод (меньше 10 лет назад это было) - меня травили и пиздили, унижали учителя и поощряли травлю, это не в отстойной сельской школе... за мои взгляды в первую очередь, за мою физическую слабость и аутичность.
Когда я смотрю на тех, кто СЕЙЧАС учится в этой же школе - меня просто разрывает. Дружественная и безопасная атмосфера, ослабшие лапы хищников...
Травля повлияла на меня ТАКИМ образом, что после школы я сел и никуда не мог выйти и остался хикковать. Весь мир для меня был "очень-очень" враждебным.
Если бы я учился в соседней школе под другим номером - я бы не стал таким. Я бы не проводил ночи с ненавистью к себе и лезвием в руке, я пошёл бы дальше учиться и работать (а учился я хорошо)
Теперь же я остался с патологической тряской (нет, не тревогой) и боязнью людей
Когда ты в реальном времени смотришь, как в класса конфе обсуждают, как будут бить тебя, это тебя разрушает... Смог бы хоть один нормис пережить такое?
И вот... я смотрю на них, беззаботных... которые в школе смеются или делают фотографии (в наше время, увидев КАМЕРУ, могли резонно отпинать) и у меня просто диссонанс... Для меня школа это пытка, это ад, это место, где из тебя выбивают всякую инаковость, это место где тебя ломают.... Но сейчас всё иначе, и не будь я в своё время в том месте - не было бы этого ада (по крайней мере хвататло бы денег хотя бы на лечение болезней)
>>709
lt;dr: быть нормисом - это не дрожать от страха что тебя побьют или станут выкрикивать гадости когда ты сидишь во вкусно и точка и видишь молодёжь.
Тот, кто меня бил - он был самым добрым и гуманном, а его мудрости стоило бы поучиться ...
lt;dr: быть нормисом - это не дрожать от страха что тебя побьют или станут выкрикивать гадости когда ты сидишь во вкусно и точка и видишь молодёжь.
Тот, кто меня бил - он был самым добрым и гуманном, а его мудрости стоило бы поучиться ...
>>712
Случай сделаться умнее и утонченнее: злоба развивает умственно.
Некогда тебя одолевали страсти, и ты называл их злыми. Ныне же есть одни лишь добродетели: из страстей твоих выросли они.
Ты вложил свою высшую цель в эти страсти, запечатлев ее в сердце своем: радостями и добродетелями стали они теперь.
Будь ты из рода вспыльчивых, или сластолюбцев, или изуверов, или людей мстительных:
– все же, в конце концов, все страсти твои обратятся в добродетели и все демоны – в ангелов.
Некогда диких псов держал ты в подземельях своих: и вот – в сладкоголосых птиц превратились они.
Из ядов своих приготовил ты себе бальзам: ты доил корову скорби – ныне же пьешь сладкое молоко ее вымени.
И впредь ничего злого не вырастет из тебя, разве что зло, которое произрастет из борьбы добродетелей твоих.
... Блаженны забывчивые, ибо они «покончат» и со своими глупостями.
Насколько еще можно обойтись без морали.
Обнаженный человек вообще постыдное зрелище – я говорю о нас, европейцах ( а никак не о европеянках!). Допустим, что какое-то веселое общество за обеденным столом вдруг увидело бы себя раздетым догола коварной выходкой какого-нибудь волшебника; я полагаю, что исчезло бы не только веселье и самый сильный аппетит, - по-видимому, мы, европейцы, вовсе не можем обойтись без того маскарада, который называется одеждой. Не должно ли иметь столь же прочные основания и одеяние “моральных людей”, их закутывание в моральные формулы и правила приличия, вся благонамеренная подтасовка наших поступков под понятия “долг”, “добродетель”, “чувство солидарности”, “порядочность”, “самоотверженность”? Не то чтобы я думал, что здесь маскируется в нас какая-то человеческая злоба и низость, короче, скверный дикий зверь; напротив, моя мысль в том, что мы именно в качестве ручных зверей являем собою постыдное зрелище и нуждаемся в моральном одеянии, - что “внутренний мир человека” в Европе давно уже не в такой степени скверен, чтобы “выставляться напоказ” (чтобы тем самым быть прекрасным). – Европеец одевается в мораль, так как он стал больным, немощным, увечным зверем, имеющим все основания быть “ручным”, так как он – почти уродец, нечто недоделанное, слабое, неуклюжее… Не ужас, внушаемый хищным зверем, находит моральное одеяние необходимым, но стадное животное со своей глубокой посредственностью, боязнью и скукой от самого себя. Мораль наряжает европейца – сознаемся в этом! – во что-то более благородное, более значительное, более импозантное, в “божественное”…
Как можешь догадаться - ничего положительного в твоём опыте, с точки зрения Ницше, нет, т.к. это вообще никак не отвечает интересующим его целям (и тот факт, что тебя травили, вообще ничего не доказывает (травить могут и "сверхчеловека", - с точки зрения Ницше, - его "стадо" ненавидит (а тебя травила именно группа, - "стадный инстинкт")).
Случай сделаться умнее и утонченнее: злоба развивает умственно.
Некогда тебя одолевали страсти, и ты называл их злыми. Ныне же есть одни лишь добродетели: из страстей твоих выросли они.
Ты вложил свою высшую цель в эти страсти, запечатлев ее в сердце своем: радостями и добродетелями стали они теперь.
Будь ты из рода вспыльчивых, или сластолюбцев, или изуверов, или людей мстительных:
– все же, в конце концов, все страсти твои обратятся в добродетели и все демоны – в ангелов.
Некогда диких псов держал ты в подземельях своих: и вот – в сладкоголосых птиц превратились они.
Из ядов своих приготовил ты себе бальзам: ты доил корову скорби – ныне же пьешь сладкое молоко ее вымени.
И впредь ничего злого не вырастет из тебя, разве что зло, которое произрастет из борьбы добродетелей твоих.
... Блаженны забывчивые, ибо они «покончат» и со своими глупостями.
>нормис - это...
Насколько еще можно обойтись без морали.
Обнаженный человек вообще постыдное зрелище – я говорю о нас, европейцах ( а никак не о европеянках!). Допустим, что какое-то веселое общество за обеденным столом вдруг увидело бы себя раздетым догола коварной выходкой какого-нибудь волшебника; я полагаю, что исчезло бы не только веселье и самый сильный аппетит, - по-видимому, мы, европейцы, вовсе не можем обойтись без того маскарада, который называется одеждой. Не должно ли иметь столь же прочные основания и одеяние “моральных людей”, их закутывание в моральные формулы и правила приличия, вся благонамеренная подтасовка наших поступков под понятия “долг”, “добродетель”, “чувство солидарности”, “порядочность”, “самоотверженность”? Не то чтобы я думал, что здесь маскируется в нас какая-то человеческая злоба и низость, короче, скверный дикий зверь; напротив, моя мысль в том, что мы именно в качестве ручных зверей являем собою постыдное зрелище и нуждаемся в моральном одеянии, - что “внутренний мир человека” в Европе давно уже не в такой степени скверен, чтобы “выставляться напоказ” (чтобы тем самым быть прекрасным). – Европеец одевается в мораль, так как он стал больным, немощным, увечным зверем, имеющим все основания быть “ручным”, так как он – почти уродец, нечто недоделанное, слабое, неуклюжее… Не ужас, внушаемый хищным зверем, находит моральное одеяние необходимым, но стадное животное со своей глубокой посредственностью, боязнью и скукой от самого себя. Мораль наряжает европейца – сознаемся в этом! – во что-то более благородное, более значительное, более импозантное, в “божественное”…
Как можешь догадаться - ничего положительного в твоём опыте, с точки зрения Ницше, нет, т.к. это вообще никак не отвечает интересующим его целям (и тот факт, что тебя травили, вообще ничего не доказывает (травить могут и "сверхчеловека", - с точки зрения Ницше, - его "стадо" ненавидит (а тебя травила именно группа, - "стадный инстинкт")).
>>712
Случай сделаться умнее и утонченнее: злоба развивает умственно.
Некогда тебя одолевали страсти, и ты называл их злыми. Ныне же есть одни лишь добродетели: из страстей твоих выросли они.
Ты вложил свою высшую цель в эти страсти, запечатлев ее в сердце своем: радостями и добродетелями стали они теперь.
Будь ты из рода вспыльчивых, или сластолюбцев, или изуверов, или людей мстительных:
– все же, в конце концов, все страсти твои обратятся в добродетели и все демоны – в ангелов.
Некогда диких псов держал ты в подземельях своих: и вот – в сладкоголосых птиц превратились они.
Из ядов своих приготовил ты себе бальзам: ты доил корову скорби – ныне же пьешь сладкое молоко ее вымени.
И впредь ничего злого не вырастет из тебя, разве что зло, которое произрастет из борьбы добродетелей твоих.
... Блаженны забывчивые, ибо они «покончат» и со своими глупостями.
Насколько еще можно обойтись без морали.
Обнаженный человек вообще постыдное зрелище – я говорю о нас, европейцах ( а никак не о европеянках!). Допустим, что какое-то веселое общество за обеденным столом вдруг увидело бы себя раздетым догола коварной выходкой какого-нибудь волшебника; я полагаю, что исчезло бы не только веселье и самый сильный аппетит, - по-видимому, мы, европейцы, вовсе не можем обойтись без того маскарада, который называется одеждой. Не должно ли иметь столь же прочные основания и одеяние “моральных людей”, их закутывание в моральные формулы и правила приличия, вся благонамеренная подтасовка наших поступков под понятия “долг”, “добродетель”, “чувство солидарности”, “порядочность”, “самоотверженность”? Не то чтобы я думал, что здесь маскируется в нас какая-то человеческая злоба и низость, короче, скверный дикий зверь; напротив, моя мысль в том, что мы именно в качестве ручных зверей являем собою постыдное зрелище и нуждаемся в моральном одеянии, - что “внутренний мир человека” в Европе давно уже не в такой степени скверен, чтобы “выставляться напоказ” (чтобы тем самым быть прекрасным). – Европеец одевается в мораль, так как он стал больным, немощным, увечным зверем, имеющим все основания быть “ручным”, так как он – почти уродец, нечто недоделанное, слабое, неуклюжее… Не ужас, внушаемый хищным зверем, находит моральное одеяние необходимым, но стадное животное со своей глубокой посредственностью, боязнью и скукой от самого себя. Мораль наряжает европейца – сознаемся в этом! – во что-то более благородное, более значительное, более импозантное, в “божественное”…
Как можешь догадаться - ничего положительного в твоём опыте, с точки зрения Ницше, нет, т.к. это вообще никак не отвечает интересующим его целям (и тот факт, что тебя травили, вообще ничего не доказывает (травить могут и "сверхчеловека", - с точки зрения Ницше, - его "стадо" ненавидит (а тебя травила именно группа, - "стадный инстинкт")).
Случай сделаться умнее и утонченнее: злоба развивает умственно.
Некогда тебя одолевали страсти, и ты называл их злыми. Ныне же есть одни лишь добродетели: из страстей твоих выросли они.
Ты вложил свою высшую цель в эти страсти, запечатлев ее в сердце своем: радостями и добродетелями стали они теперь.
Будь ты из рода вспыльчивых, или сластолюбцев, или изуверов, или людей мстительных:
– все же, в конце концов, все страсти твои обратятся в добродетели и все демоны – в ангелов.
Некогда диких псов держал ты в подземельях своих: и вот – в сладкоголосых птиц превратились они.
Из ядов своих приготовил ты себе бальзам: ты доил корову скорби – ныне же пьешь сладкое молоко ее вымени.
И впредь ничего злого не вырастет из тебя, разве что зло, которое произрастет из борьбы добродетелей твоих.
... Блаженны забывчивые, ибо они «покончат» и со своими глупостями.
>нормис - это...
Насколько еще можно обойтись без морали.
Обнаженный человек вообще постыдное зрелище – я говорю о нас, европейцах ( а никак не о европеянках!). Допустим, что какое-то веселое общество за обеденным столом вдруг увидело бы себя раздетым догола коварной выходкой какого-нибудь волшебника; я полагаю, что исчезло бы не только веселье и самый сильный аппетит, - по-видимому, мы, европейцы, вовсе не можем обойтись без того маскарада, который называется одеждой. Не должно ли иметь столь же прочные основания и одеяние “моральных людей”, их закутывание в моральные формулы и правила приличия, вся благонамеренная подтасовка наших поступков под понятия “долг”, “добродетель”, “чувство солидарности”, “порядочность”, “самоотверженность”? Не то чтобы я думал, что здесь маскируется в нас какая-то человеческая злоба и низость, короче, скверный дикий зверь; напротив, моя мысль в том, что мы именно в качестве ручных зверей являем собою постыдное зрелище и нуждаемся в моральном одеянии, - что “внутренний мир человека” в Европе давно уже не в такой степени скверен, чтобы “выставляться напоказ” (чтобы тем самым быть прекрасным). – Европеец одевается в мораль, так как он стал больным, немощным, увечным зверем, имеющим все основания быть “ручным”, так как он – почти уродец, нечто недоделанное, слабое, неуклюжее… Не ужас, внушаемый хищным зверем, находит моральное одеяние необходимым, но стадное животное со своей глубокой посредственностью, боязнью и скукой от самого себя. Мораль наряжает европейца – сознаемся в этом! – во что-то более благородное, более значительное, более импозантное, в “божественное”…
Как можешь догадаться - ничего положительного в твоём опыте, с точки зрения Ницше, нет, т.к. это вообще никак не отвечает интересующим его целям (и тот факт, что тебя травили, вообще ничего не доказывает (травить могут и "сверхчеловека", - с точки зрения Ницше, - его "стадо" ненавидит (а тебя травила именно группа, - "стадный инстинкт")).
>>704
У тебя нет органа познания для того чтобы сказать, кто "больной" в абсолютном смысле этого слова.
"Больной" может не быть "больным" изначально либо типически (он может быть "больным" временно, либо временно вплоть до конца жизни в силу сложившихся обстоятельств (на которые ты и указываешь)).
Аналогично, "здоровый" может не быть "здоровым" изначально либо (что важнее) - типически.
Исходя из чего, ты совершаешь в суждении ошибку, думая, будто бы твоя оценка слабости эквивалентна постановке понятия "слабый" в философии Ницше - но это ложный вывод.
Твоя "слабость" это суждение "стадного инстинкта", групповой агрессии. А "стадный инстинкт", по Ницше, - это просто... глупость.
Оценки, суждения о ценности жизни, за или против, в конечном счете никогда не бывают истинными: они представляют ценность лишь как симптомы, они принимаются в соображение лишь как симптомы, – сами по себе такие суждения являются глупостями. Нужно непременно поставить своей целью и постараться уловить ту удивительную finesse, что ценность жизни не может быть установлена. Ее не может установить живущий, поскольку он является стороной и даже объектом спора, а не судьею. Ее не может установить умерший, по другой причине. – Поэтому если философ видит в ценности жизни проблему, это с его стороны даже возражение самого себя, вопросительный знак к собственной мудрости, отсутствие мудрости.
>больной
У тебя нет органа познания для того чтобы сказать, кто "больной" в абсолютном смысле этого слова.
"Больной" может не быть "больным" изначально либо типически (он может быть "больным" временно, либо временно вплоть до конца жизни в силу сложившихся обстоятельств (на которые ты и указываешь)).
>здоровый
Аналогично, "здоровый" может не быть "здоровым" изначально либо (что важнее) - типически.
Исходя из чего, ты совершаешь в суждении ошибку, думая, будто бы твоя оценка слабости эквивалентна постановке понятия "слабый" в философии Ницше - но это ложный вывод.
Твоя "слабость" это суждение "стадного инстинкта", групповой агрессии. А "стадный инстинкт", по Ницше, - это просто... глупость.
Оценки, суждения о ценности жизни, за или против, в конечном счете никогда не бывают истинными: они представляют ценность лишь как симптомы, они принимаются в соображение лишь как симптомы, – сами по себе такие суждения являются глупостями. Нужно непременно поставить своей целью и постараться уловить ту удивительную finesse, что ценность жизни не может быть установлена. Ее не может установить живущий, поскольку он является стороной и даже объектом спора, а не судьею. Ее не может установить умерший, по другой причине. – Поэтому если философ видит в ценности жизни проблему, это с его стороны даже возражение самого себя, вопросительный знак к собственной мудрости, отсутствие мудрости.
>>704
Потому что здоровый может быть в прошлом - больным (как Ницше). (И наоборот.)
Здоровье души.
Излюбленную медицинскую формулу морали (восходящую к Аристону Хиосскому): “Добродетель – здоровье души” – пришлось бы, в целях годности, переиначить, по крайней мере, следующим образом: “Твоя добродетель – здоровье твоей души”, Ибо здоровья в себе не существует, и все попытки определить такого рода предмет кончаются плачевной неудачей. Чтобы установить, что собственно означает здоровье для твоего тела, надо свести вопрос к твоей цели, твоему кругозору, твоим силам, твоим склонностям, твоим заблуждениям и в особенности к идеалам и химерам твоей души. Посему существуют неисчислимые здоровья тела, и чем более снова позволяют единичному и уникальному поднимать голову, чем больше отучиваются от догмы о “равенстве людей”, тем скорее должно исчезнуть у наших медиков понятие нормального здоровья, вместе с нормальной диетой и нормальным протеканием заболевания. Тогда лишь было бы своевременным поразмыслить о здоровье и болезни души и перевести в ее здоровье своеобразную добродетель каждого человека: конечно, здоровье одного могло бы выглядеть здесь так, как противоположность здоровья у другого. Наконец, открытым остается еще и большой вопрос, в состоянии ли мы обойтись без заболевания, даже в том, что касается развития нашей добродетели, и не нуждается ли больная душа, ничуть не менее здоровой, в нашей жажде познания и самопознания: короче, не есть ли исключительная воля к здоровью предрассудок, трусость и, пожалуй, некое подобие утонченнейшего варварства и отсталости.
Ницше.
Если исключить, что я decadent, я еще и его противоположность. Мое доказательство, между прочим, состоит в том, что я всегда инстинктивно выбирал верные средства против болезненных состояний: тогда как decadent всегда выбирает вредные для себя средства. Как summa summarum, я был здоров; как частность, как специальный случай, я был decadent. Энергия к абсолютному одиночеству, отказ от привычных условий жизни, усилие над собою, чтобы больше не заботиться о себе, не служить себе и не позволять себе лечиться – все это обнаруживает безусловный инстинкт-уверенность в понимании, что было тогда прежде всего необходимо. Я сам взял себя в руки, я сам сделал себя наново здоровым: условие для этого – всякий физиолог согласится с этим – быть в основе здоровым. Существо типически болезненное не может стать здоровым, и еще меньше может сделать себя здоровым: для типически здорового, напротив, болезнь может даже быть энергичным стимулом к жизни, к продлению жизни. Так фактически представляется мне теперь этот долгий период болезни: я как бы вновь открыл жизнь, включил себя в нее, я находил вкус во всех хороших и даже незначительных вещах, тогда как другие не легко могут находить в них вкус, - я сделал из моей воли к здоровью, к жизни, мою философию… Потому что – и это надо отметить – я перестал быть пессимистом в годы моей наименьшей витальности: инстинкт самовосстановления воспретил мне философию нищеты и уныния… А в чем проявляется в сущности удачность! В том, что удачный человек приятен нашим внешним чувствам, что он вырезан из дерева твердого, нежного и вместе с тем благоухающего. Ему нравится только то, что ему полезно; его удовольствие, его желание прекращается, когда переступается мера полезного, он угадывает целебные средства против повреждений, он обращает в свою пользу вредные случайности; что его не губит, делает его сильнее. Он инстинктивно собирает из всего, что видит, слышит, переживает, свою сумму: он сам есть принцип отбора, он многое пропускает мимо. Он всегда в своем обществе, окружен ли он книгами, людьми или ландшафтами; он удостаивает чести, выбирая, допуская, доверяя. Он реагирует на всякого рода раздражения медленно, с тою медленностью, которую выработали в нем долгая осторожность и намеренная гордость, - он испытывает раздражение, которое приходит к нему, но он далек от того, чтобы идти ему навстречу, Он не верит ни в “несчастье”, ни в “вину”: он справляется с собою, с другими, он умеет забывать, - он достаточно силен, чтобы все обращать себе на благо. Ну что ж, я есмь противоположность decadent: ибо я только что описал себя.
"Я перестал быть пессимистом в годы моей наименьшей витальности" - это он о произведении "Странник и его тень". Как можешь видеть - "здоровье" недостаточно "иметь", - нужно ещё доказать, что summa summarum человек - не декадент (Вагнер, успешный Вагнер, травивший Ницше, на поверку оказался - decadent). Из чего следует, что первое условие здоровья и доказательство - умение "инстинктивно выбирать верные средства против болезненных состояний" (а не то, что ты подумал).
>почему больной должен слушать здорового
Потому что здоровый может быть в прошлом - больным (как Ницше). (И наоборот.)
Здоровье души.
Излюбленную медицинскую формулу морали (восходящую к Аристону Хиосскому): “Добродетель – здоровье души” – пришлось бы, в целях годности, переиначить, по крайней мере, следующим образом: “Твоя добродетель – здоровье твоей души”, Ибо здоровья в себе не существует, и все попытки определить такого рода предмет кончаются плачевной неудачей. Чтобы установить, что собственно означает здоровье для твоего тела, надо свести вопрос к твоей цели, твоему кругозору, твоим силам, твоим склонностям, твоим заблуждениям и в особенности к идеалам и химерам твоей души. Посему существуют неисчислимые здоровья тела, и чем более снова позволяют единичному и уникальному поднимать голову, чем больше отучиваются от догмы о “равенстве людей”, тем скорее должно исчезнуть у наших медиков понятие нормального здоровья, вместе с нормальной диетой и нормальным протеканием заболевания. Тогда лишь было бы своевременным поразмыслить о здоровье и болезни души и перевести в ее здоровье своеобразную добродетель каждого человека: конечно, здоровье одного могло бы выглядеть здесь так, как противоположность здоровья у другого. Наконец, открытым остается еще и большой вопрос, в состоянии ли мы обойтись без заболевания, даже в том, что касается развития нашей добродетели, и не нуждается ли больная душа, ничуть не менее здоровой, в нашей жажде познания и самопознания: короче, не есть ли исключительная воля к здоровью предрассудок, трусость и, пожалуй, некое подобие утонченнейшего варварства и отсталости.
Ницше.
Если исключить, что я decadent, я еще и его противоположность. Мое доказательство, между прочим, состоит в том, что я всегда инстинктивно выбирал верные средства против болезненных состояний: тогда как decadent всегда выбирает вредные для себя средства. Как summa summarum, я был здоров; как частность, как специальный случай, я был decadent. Энергия к абсолютному одиночеству, отказ от привычных условий жизни, усилие над собою, чтобы больше не заботиться о себе, не служить себе и не позволять себе лечиться – все это обнаруживает безусловный инстинкт-уверенность в понимании, что было тогда прежде всего необходимо. Я сам взял себя в руки, я сам сделал себя наново здоровым: условие для этого – всякий физиолог согласится с этим – быть в основе здоровым. Существо типически болезненное не может стать здоровым, и еще меньше может сделать себя здоровым: для типически здорового, напротив, болезнь может даже быть энергичным стимулом к жизни, к продлению жизни. Так фактически представляется мне теперь этот долгий период болезни: я как бы вновь открыл жизнь, включил себя в нее, я находил вкус во всех хороших и даже незначительных вещах, тогда как другие не легко могут находить в них вкус, - я сделал из моей воли к здоровью, к жизни, мою философию… Потому что – и это надо отметить – я перестал быть пессимистом в годы моей наименьшей витальности: инстинкт самовосстановления воспретил мне философию нищеты и уныния… А в чем проявляется в сущности удачность! В том, что удачный человек приятен нашим внешним чувствам, что он вырезан из дерева твердого, нежного и вместе с тем благоухающего. Ему нравится только то, что ему полезно; его удовольствие, его желание прекращается, когда переступается мера полезного, он угадывает целебные средства против повреждений, он обращает в свою пользу вредные случайности; что его не губит, делает его сильнее. Он инстинктивно собирает из всего, что видит, слышит, переживает, свою сумму: он сам есть принцип отбора, он многое пропускает мимо. Он всегда в своем обществе, окружен ли он книгами, людьми или ландшафтами; он удостаивает чести, выбирая, допуская, доверяя. Он реагирует на всякого рода раздражения медленно, с тою медленностью, которую выработали в нем долгая осторожность и намеренная гордость, - он испытывает раздражение, которое приходит к нему, но он далек от того, чтобы идти ему навстречу, Он не верит ни в “несчастье”, ни в “вину”: он справляется с собою, с другими, он умеет забывать, - он достаточно силен, чтобы все обращать себе на благо. Ну что ж, я есмь противоположность decadent: ибо я только что описал себя.
"Я перестал быть пессимистом в годы моей наименьшей витальности" - это он о произведении "Странник и его тень". Как можешь видеть - "здоровье" недостаточно "иметь", - нужно ещё доказать, что summa summarum человек - не декадент (Вагнер, успешный Вагнер, травивший Ницше, на поверку оказался - decadent). Из чего следует, что первое условие здоровья и доказательство - умение "инстинктивно выбирать верные средства против болезненных состояний" (а не то, что ты подумал).
>>704
Потому что здоровый может быть в прошлом - больным (как Ницше). (И наоборот.)
Здоровье души.
Излюбленную медицинскую формулу морали (восходящую к Аристону Хиосскому): “Добродетель – здоровье души” – пришлось бы, в целях годности, переиначить, по крайней мере, следующим образом: “Твоя добродетель – здоровье твоей души”, Ибо здоровья в себе не существует, и все попытки определить такого рода предмет кончаются плачевной неудачей. Чтобы установить, что собственно означает здоровье для твоего тела, надо свести вопрос к твоей цели, твоему кругозору, твоим силам, твоим склонностям, твоим заблуждениям и в особенности к идеалам и химерам твоей души. Посему существуют неисчислимые здоровья тела, и чем более снова позволяют единичному и уникальному поднимать голову, чем больше отучиваются от догмы о “равенстве людей”, тем скорее должно исчезнуть у наших медиков понятие нормального здоровья, вместе с нормальной диетой и нормальным протеканием заболевания. Тогда лишь было бы своевременным поразмыслить о здоровье и болезни души и перевести в ее здоровье своеобразную добродетель каждого человека: конечно, здоровье одного могло бы выглядеть здесь так, как противоположность здоровья у другого. Наконец, открытым остается еще и большой вопрос, в состоянии ли мы обойтись без заболевания, даже в том, что касается развития нашей добродетели, и не нуждается ли больная душа, ничуть не менее здоровой, в нашей жажде познания и самопознания: короче, не есть ли исключительная воля к здоровью предрассудок, трусость и, пожалуй, некое подобие утонченнейшего варварства и отсталости.
Ницше.
Если исключить, что я decadent, я еще и его противоположность. Мое доказательство, между прочим, состоит в том, что я всегда инстинктивно выбирал верные средства против болезненных состояний: тогда как decadent всегда выбирает вредные для себя средства. Как summa summarum, я был здоров; как частность, как специальный случай, я был decadent. Энергия к абсолютному одиночеству, отказ от привычных условий жизни, усилие над собою, чтобы больше не заботиться о себе, не служить себе и не позволять себе лечиться – все это обнаруживает безусловный инстинкт-уверенность в понимании, что было тогда прежде всего необходимо. Я сам взял себя в руки, я сам сделал себя наново здоровым: условие для этого – всякий физиолог согласится с этим – быть в основе здоровым. Существо типически болезненное не может стать здоровым, и еще меньше может сделать себя здоровым: для типически здорового, напротив, болезнь может даже быть энергичным стимулом к жизни, к продлению жизни. Так фактически представляется мне теперь этот долгий период болезни: я как бы вновь открыл жизнь, включил себя в нее, я находил вкус во всех хороших и даже незначительных вещах, тогда как другие не легко могут находить в них вкус, - я сделал из моей воли к здоровью, к жизни, мою философию… Потому что – и это надо отметить – я перестал быть пессимистом в годы моей наименьшей витальности: инстинкт самовосстановления воспретил мне философию нищеты и уныния… А в чем проявляется в сущности удачность! В том, что удачный человек приятен нашим внешним чувствам, что он вырезан из дерева твердого, нежного и вместе с тем благоухающего. Ему нравится только то, что ему полезно; его удовольствие, его желание прекращается, когда переступается мера полезного, он угадывает целебные средства против повреждений, он обращает в свою пользу вредные случайности; что его не губит, делает его сильнее. Он инстинктивно собирает из всего, что видит, слышит, переживает, свою сумму: он сам есть принцип отбора, он многое пропускает мимо. Он всегда в своем обществе, окружен ли он книгами, людьми или ландшафтами; он удостаивает чести, выбирая, допуская, доверяя. Он реагирует на всякого рода раздражения медленно, с тою медленностью, которую выработали в нем долгая осторожность и намеренная гордость, - он испытывает раздражение, которое приходит к нему, но он далек от того, чтобы идти ему навстречу, Он не верит ни в “несчастье”, ни в “вину”: он справляется с собою, с другими, он умеет забывать, - он достаточно силен, чтобы все обращать себе на благо. Ну что ж, я есмь противоположность decadent: ибо я только что описал себя.
"Я перестал быть пессимистом в годы моей наименьшей витальности" - это он о произведении "Странник и его тень". Как можешь видеть - "здоровье" недостаточно "иметь", - нужно ещё доказать, что summa summarum человек - не декадент (Вагнер, успешный Вагнер, травивший Ницше, на поверку оказался - decadent). Из чего следует, что первое условие здоровья и доказательство - умение "инстинктивно выбирать верные средства против болезненных состояний" (а не то, что ты подумал).
>почему больной должен слушать здорового
Потому что здоровый может быть в прошлом - больным (как Ницше). (И наоборот.)
Здоровье души.
Излюбленную медицинскую формулу морали (восходящую к Аристону Хиосскому): “Добродетель – здоровье души” – пришлось бы, в целях годности, переиначить, по крайней мере, следующим образом: “Твоя добродетель – здоровье твоей души”, Ибо здоровья в себе не существует, и все попытки определить такого рода предмет кончаются плачевной неудачей. Чтобы установить, что собственно означает здоровье для твоего тела, надо свести вопрос к твоей цели, твоему кругозору, твоим силам, твоим склонностям, твоим заблуждениям и в особенности к идеалам и химерам твоей души. Посему существуют неисчислимые здоровья тела, и чем более снова позволяют единичному и уникальному поднимать голову, чем больше отучиваются от догмы о “равенстве людей”, тем скорее должно исчезнуть у наших медиков понятие нормального здоровья, вместе с нормальной диетой и нормальным протеканием заболевания. Тогда лишь было бы своевременным поразмыслить о здоровье и болезни души и перевести в ее здоровье своеобразную добродетель каждого человека: конечно, здоровье одного могло бы выглядеть здесь так, как противоположность здоровья у другого. Наконец, открытым остается еще и большой вопрос, в состоянии ли мы обойтись без заболевания, даже в том, что касается развития нашей добродетели, и не нуждается ли больная душа, ничуть не менее здоровой, в нашей жажде познания и самопознания: короче, не есть ли исключительная воля к здоровью предрассудок, трусость и, пожалуй, некое подобие утонченнейшего варварства и отсталости.
Ницше.
Если исключить, что я decadent, я еще и его противоположность. Мое доказательство, между прочим, состоит в том, что я всегда инстинктивно выбирал верные средства против болезненных состояний: тогда как decadent всегда выбирает вредные для себя средства. Как summa summarum, я был здоров; как частность, как специальный случай, я был decadent. Энергия к абсолютному одиночеству, отказ от привычных условий жизни, усилие над собою, чтобы больше не заботиться о себе, не служить себе и не позволять себе лечиться – все это обнаруживает безусловный инстинкт-уверенность в понимании, что было тогда прежде всего необходимо. Я сам взял себя в руки, я сам сделал себя наново здоровым: условие для этого – всякий физиолог согласится с этим – быть в основе здоровым. Существо типически болезненное не может стать здоровым, и еще меньше может сделать себя здоровым: для типически здорового, напротив, болезнь может даже быть энергичным стимулом к жизни, к продлению жизни. Так фактически представляется мне теперь этот долгий период болезни: я как бы вновь открыл жизнь, включил себя в нее, я находил вкус во всех хороших и даже незначительных вещах, тогда как другие не легко могут находить в них вкус, - я сделал из моей воли к здоровью, к жизни, мою философию… Потому что – и это надо отметить – я перестал быть пессимистом в годы моей наименьшей витальности: инстинкт самовосстановления воспретил мне философию нищеты и уныния… А в чем проявляется в сущности удачность! В том, что удачный человек приятен нашим внешним чувствам, что он вырезан из дерева твердого, нежного и вместе с тем благоухающего. Ему нравится только то, что ему полезно; его удовольствие, его желание прекращается, когда переступается мера полезного, он угадывает целебные средства против повреждений, он обращает в свою пользу вредные случайности; что его не губит, делает его сильнее. Он инстинктивно собирает из всего, что видит, слышит, переживает, свою сумму: он сам есть принцип отбора, он многое пропускает мимо. Он всегда в своем обществе, окружен ли он книгами, людьми или ландшафтами; он удостаивает чести, выбирая, допуская, доверяя. Он реагирует на всякого рода раздражения медленно, с тою медленностью, которую выработали в нем долгая осторожность и намеренная гордость, - он испытывает раздражение, которое приходит к нему, но он далек от того, чтобы идти ему навстречу, Он не верит ни в “несчастье”, ни в “вину”: он справляется с собою, с другими, он умеет забывать, - он достаточно силен, чтобы все обращать себе на благо. Ну что ж, я есмь противоположность decadent: ибо я только что описал себя.
"Я перестал быть пессимистом в годы моей наименьшей витальности" - это он о произведении "Странник и его тень". Как можешь видеть - "здоровье" недостаточно "иметь", - нужно ещё доказать, что summa summarum человек - не декадент (Вагнер, успешный Вагнер, травивший Ницше, на поверку оказался - decadent). Из чего следует, что первое условие здоровья и доказательство - умение "инстинктивно выбирать верные средства против болезненных состояний" (а не то, что ты подумал).
>>703
Только если человек это может выдержать. Иначе это бессмысленное пьянство, слабость.
Что хорошо? - Всё, что повышает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть.
Что дурно? - Всё, что происходит из слабости.
Я сомневаюсь что это вообще истина, скорее иллюзия.
Брось эту глупость. Ницше - не эзотерик (не в этом смысле, по крайней мере, его интересует только и только "смысл земли", - ничто другое "Заратустре" не интересно).
Мистические объяснения. Мистические объяснения считаются глубокими; истина в том, что они даже и не поверхностны.
"Глубинная" теория истины. Женщину считают глубокой. Почему? Потому что у неё никогда не дойдешь до дна. Женщина даже и не мелка.
Речь была о интеллектуальном экскурсе, прежде всего.
Да, теория Ницше о "хаотичном бытии" ("Ur-ground", "земле") очень схожа с "вещью-в-себе" Канта (т.е. Ницше критикует не эту часть Канта, а другую, которую он "понял") - но не идентична ей.
Нет, это вообще мимо цели. "Вопреки" это как в среде эпохи Возрождения (и опасность, и удачные типы людей).
Новука из МКБ-10? Когда во всём мире уже давным давно за МКБ-11? Знаем эту российскую новуку, слышали...
>Разве он наоборот не был сторонником аффектов как чего-то активного (в противовес реактивному) и естественного?
Только если человек это может выдержать. Иначе это бессмысленное пьянство, слабость.
Что хорошо? - Всё, что повышает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть.
Что дурно? - Всё, что происходит из слабости.
>Человек приходит к тому, что он слабый, по своей природе и статусу "раб". Он читает Ницше и тот на него брызжет слюной. Это и есть та самая способность пережить смертносную истину?
Я сомневаюсь что это вообще истина, скорее иллюзия.
>мистический
Брось эту глупость. Ницше - не эзотерик (не в этом смысле, по крайней мере, его интересует только и только "смысл земли", - ничто другое "Заратустре" не интересно).
Мистические объяснения. Мистические объяснения считаются глубокими; истина в том, что они даже и не поверхностны.
"Глубинная" теория истины. Женщину считают глубокой. Почему? Потому что у неё никогда не дойдешь до дна. Женщина даже и не мелка.
>Это если и человек, и среда удачные. Если нет - то получается Делёз который прыгает из окна
Речь была о интеллектуальном экскурсе, прежде всего.
>Наприер, сизигия ноуменов и феноменов Канта
Да, теория Ницше о "хаотичном бытии" ("Ur-ground", "земле") очень схожа с "вещью-в-себе" Канта (т.е. Ницше критикует не эту часть Канта, а другую, которую он "понял") - но не идентична ей.
>Не думаю. "Вопреки" это просто наперекор условиям - то есть когда среда растит сплошь ограниченных дегенератов, а тут появился уникум/гений. Это и называют не иначе как "вопреки".
Нет, это вообще мимо цели. "Вопреки" это как в среде эпохи Возрождения (и опасность, и удачные типы людей).
>Ага, щас, новука не может вылечить даже гастрит или кариес.
Новука из МКБ-10? Когда во всём мире уже давным давно за МКБ-11? Знаем эту российскую новуку, слышали...
Совершенные ницшешизы занимаются философией так же, как совершают маленький грех: мимоходом, оглядываясь, замечает ли это кто-нибудь, и чтобы это кто-нибудь заметил…
Ницшешизы даже и не мелки. Они полые
Поверхность – душа ницшешизов.
Ницшешизы даже и не мелки. Они полые
Поверхность – душа ницшешизов.
>>709
А вот ходил бы в качалочку был бы ты христианином, все бы встало на свои места.
Тыж вот был бит и оплеван, как Христос. Так ведь нет, Христа не хочу, хочу все в том же бьющем и плюющем социуме быть, но хоть на ступенечку повыше.
Ибо, если угодно воле Божией, лучше пострадать за добрые дела, нежели за злые;
А вот ходил бы в качалочку был бы ты христианином, все бы встало на свои места.
Тыж вот был бит и оплеван, как Христос. Так ведь нет, Христа не хочу, хочу все в том же бьющем и плюющем социуме быть, но хоть на ступенечку повыше.
Ибо, если угодно воле Божией, лучше пострадать за добрые дела, нежели за злые;
>>724
ницшешиз, спок
ницшешиз, спок
>>726
Если бы он был христианином, то это бы только добавило лишних вопросов ко всему происходящему (например, "за что?"). Опять ницшешиз христианином прикидывается.
Если бы он был христианином, то это бы только добавило лишних вопросов ко всему происходящему (например, "за что?"). Опять ницшешиз христианином прикидывается.
Почему неправ Мишурин: он толкует (упрощает) явление Заратустры до фигуры подобной Эмпедоклу.
Но это примитивная логика суждения. Это давным-давно устаревший до-механицистский детерминизм (позиция в физике, прежде всего).
Так "вечное возвращение" как доктрину оценивают животные Заратустры (так его оценивал и Хайдеггер).
Когда сам Заратустра "выучил" и интернализировал именно ту версию, которая описывается автором-"Дионисом" (который берёт ведущее слово в "Семь печатей" (эта глава также, в записках, называлась "Дионис")) как "Другая плясовая песнь".
Именно эта метафора танца с Жизнью и есть раскрытие смысла процесса вечного возвращения, и именно описываемый танец с Жизнью намного больше подходит под положения Ницше и в том числе под вероятностную математику квантмеха (а не просто ОТО, релятивизма), квантовой запутанности и прочих явлений. Здесь логика становится сложной и непредсказуемой, хоть и как-то вычислимой (что объясняет "взвешивание мира" в главе, где Заратустра говорит о "случае" (о каком ещё "случае" может идти речь в мире без телеологии? вот о таком, "квантовом")). Физика явлений резко меняется на намного более продвинутую. Дополнительно описывается восприятие Жизни - Заратустрой, - во всей полноте (восприятия событий, действий над ними и т.п.).
Другими словами: Мишурина, с его устаревшей, примитивной, сугубо детерминистско-механицисткой (или даже до-галилеевской, сугубо аристотельянской) диалектикой и физикой, опровергает сам Ницше. "Так говорил Заратустра" - это произведение из четырёх книг, Заратустра не умирает в конце третьей книги, и доктрина вечного возвращения (и ответ на "загадку" из начала третьей книги и афоризм ВН-341) - содержательно (а не поверхностно, как это делают "звери") - описывается в "Другой плясовой песни".
Но это примитивная логика суждения. Это давным-давно устаревший до-механицистский детерминизм (позиция в физике, прежде всего).
Так "вечное возвращение" как доктрину оценивают животные Заратустры (так его оценивал и Хайдеггер).
Когда сам Заратустра "выучил" и интернализировал именно ту версию, которая описывается автором-"Дионисом" (который берёт ведущее слово в "Семь печатей" (эта глава также, в записках, называлась "Дионис")) как "Другая плясовая песнь".
Именно эта метафора танца с Жизнью и есть раскрытие смысла процесса вечного возвращения, и именно описываемый танец с Жизнью намного больше подходит под положения Ницше и в том числе под вероятностную математику квантмеха (а не просто ОТО, релятивизма), квантовой запутанности и прочих явлений. Здесь логика становится сложной и непредсказуемой, хоть и как-то вычислимой (что объясняет "взвешивание мира" в главе, где Заратустра говорит о "случае" (о каком ещё "случае" может идти речь в мире без телеологии? вот о таком, "квантовом")). Физика явлений резко меняется на намного более продвинутую. Дополнительно описывается восприятие Жизни - Заратустрой, - во всей полноте (восприятия событий, действий над ними и т.п.).
Другими словами: Мишурина, с его устаревшей, примитивной, сугубо детерминистско-механицисткой (или даже до-галилеевской, сугубо аристотельянской) диалектикой и физикой, опровергает сам Ницше. "Так говорил Заратустра" - это произведение из четырёх книг, Заратустра не умирает в конце третьей книги, и доктрина вечного возвращения (и ответ на "загадку" из начала третьей книги и афоризм ВН-341) - содержательно (а не поверхностно, как это делают "звери") - описывается в "Другой плясовой песни".
>>735
Добавлю: якобы Заратустра "сказал" речь о Сверхчеловеке и "пожертвовал" собой, чтобы "закрепить" миф-доктрину о "вечном возвращении". Но это не так - нет в ТГЗ ничего подобного, даже близко (и этот взгляд проблематичен тем, что такой поступок выглядит слишком уж сострадательным, т.е. "жертвенным" - что противоречит словам Заратустры, сказанным ранее, о недопустимости самопожертвования ради учения).
>Почему неправ Мишурин: он толкует (упрощает) явление Заратустры до фигуры подобной Эмпедоклу.
Добавлю: якобы Заратустра "сказал" речь о Сверхчеловеке и "пожертвовал" собой, чтобы "закрепить" миф-доктрину о "вечном возвращении". Но это не так - нет в ТГЗ ничего подобного, даже близко (и этот взгляд проблематичен тем, что такой поступок выглядит слишком уж сострадательным, т.е. "жертвенным" - что противоречит словам Заратустры, сказанным ранее, о недопустимости самопожертвования ради учения).
>недопустимости самопожертвования ради учения
Вариация - что "из огня" родилось учение Заратустры (и что он умер на горе, в пещере). Проблемы этого толкования:
1) Четвёртая книга (её нельзя исключать).
2) Нигде ничто не говорит именно о смерти Заратустры на горе.
3) Что такое "гибель"? Является ли пример самого Ницше - "гибелью"? Если да - то эта "смерть" не имеет отношения к сугубо физической смерти - это полная смерть субъекта, живущего. Но "субъект" - это сугубо языковое явление.
При этом, "Жизнь" - это явно понятие философское (хоть и изображённое в виде "женщины"), - его нельзя грубо реифицировать в контексте этого произведения. Например, - конец произведения есть "гибель" Заратустры - "Заратустра" "живёт" только внутри произведения, и никак иначе.
4) Исходя из (3) - "Дионис" живёт, "Заратустра" (в третьей книге) - исчезает. Спрашивается, - кто поёт заключительную песнь?
5) Снова, исходя из (3) - в силу "вечного возвращения", Заратустра, как персонаж книги, ставшей "почти человеком", - не может умереть. "Умирание" - это стандартно-линейная модель жизни и времени. Заратустра, на самом деле, - никогда не был и никогда не жил. С каждым новым прочтением "Заратустра" проживает себя снова и снова.
Другими словами, сама концепция книги и учения о вечном возвращении противится этой мысли о "вознесении Христа-Заратустры в райскую общину под названием Вечность". Она (учение о вечном возвращении) и была разработана как контрдоктрина для этого библейского учения. И толковать ТГЗ в таком ключе - значит, противоречить самому учению, изложенному в книге.
Книга, ставшая почти человеком.
Каждого писателя постоянно вновь изумляет, как его книга, раз отрешившись от него, начинает жить самостоятельной жизнью; он чувствует себя так, как если бы на его глазах часть насекомого оторвалась от целого и пошла своим путем. Быть может, он ее почти совсем забыл, быть может, он возвысился над изложенными в ней мнениями, быть может, он даже не понимает ее более и потерял те крылья, на которых он летал, когда обдумывал эту книгу; тогда как она ищет себе читателей, зажигает жизнь, приносит счастье, устрашает, создает новые произведения, становится душой замыслов и поступков – словом, она живет, как существо, озаренное разумом и душой, и все же не есть человек. – Счастливейшая доля выпадает автору. Который в старости может сказать, что все бывшие у него творческие, укрепляющие, возвышающие и просвещающие мысли и чувства продолжают еще жить в его произведениях и что он сам есть лишь серый пепел, тогда как пламя укрылось во все стороны и сохраняется по-прежнему. – Если принять еще во внимание, что не только книга, но и каждое действие человека каким-то образом становится поводом к другим действиям, решениям, мыслям, что все совершающееся неразрывно сплетается с тем, что должно совершиться, то можно познать подлинное, реально существующее бессмертие – бессмертие движения: что некогда приводило в движение, то включено и увековечено в общем союзе всего сущего, как насекомое в янтаре.
>недопустимости самопожертвования ради учения
Вариация - что "из огня" родилось учение Заратустры (и что он умер на горе, в пещере). Проблемы этого толкования:
1) Четвёртая книга (её нельзя исключать).
2) Нигде ничто не говорит именно о смерти Заратустры на горе.
3) Что такое "гибель"? Является ли пример самого Ницше - "гибелью"? Если да - то эта "смерть" не имеет отношения к сугубо физической смерти - это полная смерть субъекта, живущего. Но "субъект" - это сугубо языковое явление.
При этом, "Жизнь" - это явно понятие философское (хоть и изображённое в виде "женщины"), - его нельзя грубо реифицировать в контексте этого произведения. Например, - конец произведения есть "гибель" Заратустры - "Заратустра" "живёт" только внутри произведения, и никак иначе.
4) Исходя из (3) - "Дионис" живёт, "Заратустра" (в третьей книге) - исчезает. Спрашивается, - кто поёт заключительную песнь?
5) Снова, исходя из (3) - в силу "вечного возвращения", Заратустра, как персонаж книги, ставшей "почти человеком", - не может умереть. "Умирание" - это стандартно-линейная модель жизни и времени. Заратустра, на самом деле, - никогда не был и никогда не жил. С каждым новым прочтением "Заратустра" проживает себя снова и снова.
Другими словами, сама концепция книги и учения о вечном возвращении противится этой мысли о "вознесении Христа-Заратустры в райскую общину под названием Вечность". Она (учение о вечном возвращении) и была разработана как контрдоктрина для этого библейского учения. И толковать ТГЗ в таком ключе - значит, противоречить самому учению, изложенному в книге.
Книга, ставшая почти человеком.
Каждого писателя постоянно вновь изумляет, как его книга, раз отрешившись от него, начинает жить самостоятельной жизнью; он чувствует себя так, как если бы на его глазах часть насекомого оторвалась от целого и пошла своим путем. Быть может, он ее почти совсем забыл, быть может, он возвысился над изложенными в ней мнениями, быть может, он даже не понимает ее более и потерял те крылья, на которых он летал, когда обдумывал эту книгу; тогда как она ищет себе читателей, зажигает жизнь, приносит счастье, устрашает, создает новые произведения, становится душой замыслов и поступков – словом, она живет, как существо, озаренное разумом и душой, и все же не есть человек. – Счастливейшая доля выпадает автору. Который в старости может сказать, что все бывшие у него творческие, укрепляющие, возвышающие и просвещающие мысли и чувства продолжают еще жить в его произведениях и что он сам есть лишь серый пепел, тогда как пламя укрылось во все стороны и сохраняется по-прежнему. – Если принять еще во внимание, что не только книга, но и каждое действие человека каким-то образом становится поводом к другим действиям, решениям, мыслям, что все совершающееся неразрывно сплетается с тем, что должно совершиться, то можно познать подлинное, реально существующее бессмертие – бессмертие движения: что некогда приводило в движение, то включено и увековечено в общем союзе всего сущего, как насекомое в янтаре.
>история о вознесении Христа-Заратустры в райскую общину под названием Вечность
Наконец, самое главное. Весь смысл книги с таким толкованием просто теряется, и труд превращается в приятный миф-иносказание.
Тем самым чуть ли не сразу - теряет всё своё влияние. Вместе с тем теряется и смысл как-то рассматривать это произведение, и даже его философский статус, "вечный смысл", подобно трудам Фукидида, Платона, Аристотеля и прочих - их книги, с завершением, никак не "умирают" - они живут вечно, и влияют вечно ("вечно возвращаются") - соответственно философский эффект и смысл этого "вечно возвращающегося" влияния тоже должен быть деконструирован - но в случае ТГЗ это должно делаться ещё и в рамках учения/книги, т.е. деконструкция тоже подлежит деконструкции...
Другими словами, давать такое толкование тетралогии "Так говорил Заратустра", - подобное чтению "Властелина Колец" - это грубейшая ошибка. И в этом состоит весь промах.
И повторю ещё раз: стандартное линейное чтение Заратустры с его "смертью и вознесением в Вечность в виде Христа Спасителя Диониса" - просто противоречит сказанному в самом начале третьего тома:
"Стой, карлик! – сказал я. – Или я! Или ты! Но из нас двоих я сильнее: ты не знаешь еще бездонных мыслей моих! Их бремя тебе не по силам!"
И тут почувствовал я облегчение: назойливый карлик спрыгнул с плеч моих! Он вскочил на ближайший камень; мы остановились как раз у ворот, через которые проходила дорога.
"Взгляни на эти ворота, карлик! – продолжал я. – У них два лика. Два пути сходятся здесь: никто еще не проходил по ним до конца.
Эта длинная дорога назад – она длится вечность. А эта длинная дорога вперед – другая вечность.
Они противоречат друг другу, эти пути; в негодовании сталкиваются они, и здесь, у этих ворот, то место, где они сходятся. Название же этих ворот начертано вверху, над ними: "Мгновение".
Но если кто-нибудь пойдет по одному из путей дальше – все дальше и дальше, – думаешь ли ты, карлик, что они вечно будут противоречить друг другу?"
"Все прямое лжет, – презрительно ответил карлик. – Вся истина представляет собой кривую, самоё время есть круг".
"Ты, Дух Тяжести! – сказал я в гневе, – не слишком ли легко решаешь ты этот вопрос? Смотри, а то я оставлю тебя, хромоногого, сидеть, где сидишь, а ведь я нес тебя вверх!
Взгляни, – продолжал я, – взгляни на это Мгновение! От врат Мгновения уходит долгий, вечный путь назад: позади нас – вечность.
Не должно ли быть так: все, что может произойти, уже проходило некогда этим путем? Не должно ли быть так: все, что может случиться, уже случилось некогда, свершилось и миновало?
И если все уже было: что думаешь ты об этом Мгновении, карлик? Не должно ли быть так: эти ворота – тоже уже были?
И не связаны ли все вещи между собой так прочно, что Мгновение это влечет за собой все последующее? А значит, еще раз – само себя?
Ибо все, что может произойти и на этом долгом пути вперед – должно произойти еще раз!
И этот медлительный паук, ползущий в лунном свете, и сам этот лунный свет, и мы с тобой, шепчущиеся у этих ворот о вечных материях, – разве все это не было уже когда-то?
И не должны ли мы возвращаться и проходить по тому пути, что лежит перед нами, дальше, вперед по этому длинному страшному пути: не должны ли мы все вечно возвращаться?"
а так как такое чтение является чтением "карлика", "презрительно" относящегося к учению вечного возвращения, то и принятым в качестве стандартного оно быть не может.
QED.
"Стой, карлик! – сказал я. – Или я! Или ты! Но из нас двоих я сильнее: ты не знаешь еще бездонных мыслей моих! Их бремя тебе не по силам!"
И тут почувствовал я облегчение: назойливый карлик спрыгнул с плеч моих! Он вскочил на ближайший камень; мы остановились как раз у ворот, через которые проходила дорога.
"Взгляни на эти ворота, карлик! – продолжал я. – У них два лика. Два пути сходятся здесь: никто еще не проходил по ним до конца.
Эта длинная дорога назад – она длится вечность. А эта длинная дорога вперед – другая вечность.
Они противоречат друг другу, эти пути; в негодовании сталкиваются они, и здесь, у этих ворот, то место, где они сходятся. Название же этих ворот начертано вверху, над ними: "Мгновение".
Но если кто-нибудь пойдет по одному из путей дальше – все дальше и дальше, – думаешь ли ты, карлик, что они вечно будут противоречить друг другу?"
"Все прямое лжет, – презрительно ответил карлик. – Вся истина представляет собой кривую, самоё время есть круг".
"Ты, Дух Тяжести! – сказал я в гневе, – не слишком ли легко решаешь ты этот вопрос? Смотри, а то я оставлю тебя, хромоногого, сидеть, где сидишь, а ведь я нес тебя вверх!
Взгляни, – продолжал я, – взгляни на это Мгновение! От врат Мгновения уходит долгий, вечный путь назад: позади нас – вечность.
Не должно ли быть так: все, что может произойти, уже проходило некогда этим путем? Не должно ли быть так: все, что может случиться, уже случилось некогда, свершилось и миновало?
И если все уже было: что думаешь ты об этом Мгновении, карлик? Не должно ли быть так: эти ворота – тоже уже были?
И не связаны ли все вещи между собой так прочно, что Мгновение это влечет за собой все последующее? А значит, еще раз – само себя?
Ибо все, что может произойти и на этом долгом пути вперед – должно произойти еще раз!
И этот медлительный паук, ползущий в лунном свете, и сам этот лунный свет, и мы с тобой, шепчущиеся у этих ворот о вечных материях, – разве все это не было уже когда-то?
И не должны ли мы возвращаться и проходить по тому пути, что лежит перед нами, дальше, вперед по этому длинному страшному пути: не должны ли мы все вечно возвращаться?"
а так как такое чтение является чтением "карлика", "презрительно" относящегося к учению вечного возвращения, то и принятым в качестве стандартного оно быть не может.
QED.
И повторю ещё раз: стандартное линейное чтение Заратустры с его "смертью и вознесением в Вечность в виде Христа Спасителя Диониса" - просто противоречит сказанному в самом начале третьего тома:
"Стой, карлик! – сказал я. – Или я! Или ты! Но из нас двоих я сильнее: ты не знаешь еще бездонных мыслей моих! Их бремя тебе не по силам!"
И тут почувствовал я облегчение: назойливый карлик спрыгнул с плеч моих! Он вскочил на ближайший камень; мы остановились как раз у ворот, через которые проходила дорога.
"Взгляни на эти ворота, карлик! – продолжал я. – У них два лика. Два пути сходятся здесь: никто еще не проходил по ним до конца.
Эта длинная дорога назад – она длится вечность. А эта длинная дорога вперед – другая вечность.
Они противоречат друг другу, эти пути; в негодовании сталкиваются они, и здесь, у этих ворот, то место, где они сходятся. Название же этих ворот начертано вверху, над ними: "Мгновение".
Но если кто-нибудь пойдет по одному из путей дальше – все дальше и дальше, – думаешь ли ты, карлик, что они вечно будут противоречить друг другу?"
"Все прямое лжет, – презрительно ответил карлик. – Вся истина представляет собой кривую, самоё время есть круг".
"Ты, Дух Тяжести! – сказал я в гневе, – не слишком ли легко решаешь ты этот вопрос? Смотри, а то я оставлю тебя, хромоногого, сидеть, где сидишь, а ведь я нес тебя вверх!
Взгляни, – продолжал я, – взгляни на это Мгновение! От врат Мгновения уходит долгий, вечный путь назад: позади нас – вечность.
Не должно ли быть так: все, что может произойти, уже проходило некогда этим путем? Не должно ли быть так: все, что может случиться, уже случилось некогда, свершилось и миновало?
И если все уже было: что думаешь ты об этом Мгновении, карлик? Не должно ли быть так: эти ворота – тоже уже были?
И не связаны ли все вещи между собой так прочно, что Мгновение это влечет за собой все последующее? А значит, еще раз – само себя?
Ибо все, что может произойти и на этом долгом пути вперед – должно произойти еще раз!
И этот медлительный паук, ползущий в лунном свете, и сам этот лунный свет, и мы с тобой, шепчущиеся у этих ворот о вечных материях, – разве все это не было уже когда-то?
И не должны ли мы возвращаться и проходить по тому пути, что лежит перед нами, дальше, вперед по этому длинному страшному пути: не должны ли мы все вечно возвращаться?"
а так как такое чтение является чтением "карлика", "презрительно" относящегося к учению вечного возвращения, то и принятым в качестве стандартного оно быть не может.
QED.
"Стой, карлик! – сказал я. – Или я! Или ты! Но из нас двоих я сильнее: ты не знаешь еще бездонных мыслей моих! Их бремя тебе не по силам!"
И тут почувствовал я облегчение: назойливый карлик спрыгнул с плеч моих! Он вскочил на ближайший камень; мы остановились как раз у ворот, через которые проходила дорога.
"Взгляни на эти ворота, карлик! – продолжал я. – У них два лика. Два пути сходятся здесь: никто еще не проходил по ним до конца.
Эта длинная дорога назад – она длится вечность. А эта длинная дорога вперед – другая вечность.
Они противоречат друг другу, эти пути; в негодовании сталкиваются они, и здесь, у этих ворот, то место, где они сходятся. Название же этих ворот начертано вверху, над ними: "Мгновение".
Но если кто-нибудь пойдет по одному из путей дальше – все дальше и дальше, – думаешь ли ты, карлик, что они вечно будут противоречить друг другу?"
"Все прямое лжет, – презрительно ответил карлик. – Вся истина представляет собой кривую, самоё время есть круг".
"Ты, Дух Тяжести! – сказал я в гневе, – не слишком ли легко решаешь ты этот вопрос? Смотри, а то я оставлю тебя, хромоногого, сидеть, где сидишь, а ведь я нес тебя вверх!
Взгляни, – продолжал я, – взгляни на это Мгновение! От врат Мгновения уходит долгий, вечный путь назад: позади нас – вечность.
Не должно ли быть так: все, что может произойти, уже проходило некогда этим путем? Не должно ли быть так: все, что может случиться, уже случилось некогда, свершилось и миновало?
И если все уже было: что думаешь ты об этом Мгновении, карлик? Не должно ли быть так: эти ворота – тоже уже были?
И не связаны ли все вещи между собой так прочно, что Мгновение это влечет за собой все последующее? А значит, еще раз – само себя?
Ибо все, что может произойти и на этом долгом пути вперед – должно произойти еще раз!
И этот медлительный паук, ползущий в лунном свете, и сам этот лунный свет, и мы с тобой, шепчущиеся у этих ворот о вечных материях, – разве все это не было уже когда-то?
И не должны ли мы возвращаться и проходить по тому пути, что лежит перед нами, дальше, вперед по этому длинному страшному пути: не должны ли мы все вечно возвращаться?"
а так как такое чтение является чтением "карлика", "презрительно" относящегося к учению вечного возвращения, то и принятым в качестве стандартного оно быть не может.
QED.
>>740
(вероятный ответ к загадке Заратустры (см. афоризм "Логика сна" в ЧСЧ))
(вероятный ответ к загадке Заратустры (см. афоризм "Логика сна" в ЧСЧ))
>>740
(пример из мифологии: происшествия с Эдипом на перекрёстке)
>И не связаны ли все вещи между собой так прочно, что Мгновение это влечет за собой все последующее? А значит, еще раз – само себя?
>Ибо все, что может произойти и на этом долгом пути вперед – должно произойти еще раз!
(пример из мифологии: происшествия с Эдипом на перекрёстке)
>>662
Не я писал про то, что если нет Навального или Фургала, то нет политики. И прочее суесловие пополам с пустословием. Это сделал ты сам.
Я никого ни в чём не убеждал. А вот ты убеждал в своём безупречном видении. В котором ты сам же и сомневаешься ("...служащая - жизни?"). У тебя какое-то своё особое понимание этой самой жизни, которое ты пытаешься предъявить как должное для остальных. Иначе они идиоты.
>>665
Ну так ты сам себе противоречишь. Отрицая наличие неких надежд и искусственно ранжируя иллюзии "не зря".
Моя позиция далека от абсурдизма. Безмерно.
Элитки везде одинаковы. И если исходить из тотального несовершенства человеческой природы и её порочности, то нет пути. Собсна, афоризм на этот счёт я уже приводил.
>Снова поток ни к чему не ведущего пустословия.
Не я писал про то, что если нет Навального или Фургала, то нет политики. И прочее суесловие пополам с пустословием. Это сделал ты сам.
>Ты похож на идиота который пытается убедить люлей
Я никого ни в чём не убеждал. А вот ты убеждал в своём безупречном видении. В котором ты сам же и сомневаешься ("...служащая - жизни?"). У тебя какое-то своё особое понимание этой самой жизни, которое ты пытаешься предъявить как должное для остальных. Иначе они идиоты.
>>665
Ну так ты сам себе противоречишь. Отрицая наличие неких надежд и искусственно ранжируя иллюзии "не зря".
>твоя позиция
Моя позиция далека от абсурдизма. Безмерно.
>элитка говорит
Элитки везде одинаковы. И если исходить из тотального несовершенства человеческой природы и её порочности, то нет пути. Собсна, афоризм на этот счёт я уже приводил.
>>743
Пафосный кретин, тебе уже было черным по белому написано: "я открываю книгу по политологии и не вижу ничего подобного в России". Что тебе ещё нужно?
Удар кулаком по ебалу? Кстати это отличная политика, для такого гнилого этатиста, как ты. Вкуси собственного лекарства, так сказать, раз уж такой мудрый тут сидишь и ни о чем рассусоливаешь, не давая ни конкретики, ни выводов.
Короче, вот моя политика для тебя: пошёл нахуй.
Пафосный кретин, тебе уже было черным по белому написано: "я открываю книгу по политологии и не вижу ничего подобного в России". Что тебе ещё нужно?
Удар кулаком по ебалу? Кстати это отличная политика, для такого гнилого этатиста, как ты. Вкуси собственного лекарства, так сказать, раз уж такой мудрый тут сидишь и ни о чем рассусоливаешь, не давая ни конкретики, ни выводов.
Короче, вот моя политика для тебя: пошёл нахуй.
Политика - проста и элементарна.
Государство, правители - есть орган народа/тела. И если орган становится заражён раковыми опухолями - то его следует устранить, - либо, в случае невозможности этого, - устранить государство в принципе - и начать всё заново.
Пока не будет достигнуто симбиотическое это:
Коррупция, как выражение того, что внутреннему миру инстинктов грозит анархия и что потрясен основной строй аффектов, называемый «жизнью», - коррупция, в зависимости от склада жизни, при котором она проявляется, представляет собою нечто в корне различное. Если, например, аристократия, как это было во Франции в начале революции, с каким-то возвышенным отвращением отрекается от своих привилегий и приносит сама себя в жертву распущенности своего морального чувства, то это коррупция: это был собственно лишь заключительный акт той длившейся века коррупции, в силу которой она шаг за шагом уступала свои права на господство и принизилась до функции королевской власти (а в конце концов даже до ее наряда и украшения). Но в хорошей и здоровой аристократии существенно то, что она чувствует себя не функцией (всё равно, королевской власти или общества), а смыслом и высшим оправданием существующего строя - что она поэтому со спокойной совестью принимает жертвы огромного количества людей, которые должны быть подавлены и принижены ради неё до степени людей неполных, до степени рабов и орудий. Её основная вера должна заключаться именно в том, что общество имеет право на существование не для общества, а лишь как фундамент и помост, могущий служить подножием некоему виду избранных существ для выполнения их высшей задачи и вообще для высшего бытия: ее можно сравнить с теми стремящимися к солнцу вьющимися растениями на Яве, - их называют Sipo Matador, которые охватывают своими ветвями ствол дуба до тех пор, пока не вознесутся высоко над ним, и тогда, опираясь на него, вволю распускают свою крону и выставляют напоказ свое счастье.
Разделять правительство и народ так, как будто в их лице борются и приходят к соглашению две отдельные сферы сил, более сильная и высокая и более слабая и низкая, есть остаток унаследованного политического сознания, которое еще теперь точно соответствует исторически установившемуся соотношению сил в большинстве государств. Если, например, Бисмарк называет конституционную форму правления компромиссом между правительством и народом, то он руководится принципом, разумность которого обусловлена исторически (и тем же, впрочем, обусловлен и придаток неразумия, без которого ничто человеческое не может существовать). В противоположность этому теперь следует научиться – согласно принципу, который возник только из головы и уже должен делать историю, - что правительство есть не что иное, как орган народа, а не какой-либо опекающий и почитаемый “верх” в отношении к воспитанному в скромности “низу”. Прежде чем принять это доселе неисторическое и произвольное, хотя и более логическое, понятие правительства, следует учесть его последствия: ибо отношение между народом и правительством есть самый могущественный прототип, по образцу которого непроизвольно строится отношение между учителем и школьником, хозяином дома и слугами, отцом и семьей, военачальником и солдатом, мастером и учеником. Все эти отношения, под влиянием господствующей конституционной формы правления, теперь немного перестраиваются: они становятся компромиссами. Но как они должны преобразиться и переместиться, изменить название и сущность, если головами всюду овладеет указанное самоновейшее понятие! – на это, впрочем, понадобится. Быть может, еще целое столетие. Притом более всего желательны осторожность и медленное развитие.
Интерес опекающего правительства и интерес религии идут рука об руку, так что, когда начинает отмирать последняя, потрясается и основа государства. Вера в божественный порядок политических дел, в таинство, которым овеяно существование государства, имеет религиозное происхождение; если религия исчезнет, то государство неизбежно потеряет свое покрывало Изиды и не будет возбуждать благоговения. Суверенность народа, рассматриваемая вблизи, содействует тому, чтобы рассеять даже последнее очарование и суеверие в области этих чувств; современная демократия есть историческая форма падения государства. – Горизонты, которые открываются в результате этого несомненного падения, однако, не во всех отношениях могут быть названы печальными: рассудительность и себялюбие людей развиты в них лучше всех прочих их свойств; если государство уже не удовлетворяет запросам этих сил, то менее всего наступит хаос, а скорее еще более целесообразное учреждение, чем государство, одержит победу над государством. Человечество уже пережило смерть некоторых организованных сил – как, например, родовой общины, которая в течение тысячелетий была более могущественна, чем семья, и даже властвовала и управляла задолго до возникновения последней. Мы сами видим, как столь значительная правовая и социальная идея семьи, которая некогда господствовала всюду в пределах римской культуры, становится все слабее и бессильнее. Так и позднейшее поколение будет видеть, как государство в отдельных местах земли все более теряет свое значение – представление, которое многие современные люди едва могут помыслить без страха и отвращения. Активно содействовать распространению и осуществлению этого представления есть, правда, дело иное: нужно иметь весьма самоуверенное мнение о своем уже и очень плохо понимать историю, чтобы уже теперь приложить руку к плугу, - тогда как еще никто не может указать семян, которые были посеяны на взрытой почве. Итак, доверимся “рассудительности и себялюбию людей” и будем надеяться, что государство теперь еще устоит добрый промежуток времени и что разрушительные попытки слишком ревностных и поспешных полуневежд будут отвергнуты!
Государство, правители - есть орган народа/тела. И если орган становится заражён раковыми опухолями - то его следует устранить, - либо, в случае невозможности этого, - устранить государство в принципе - и начать всё заново.
Пока не будет достигнуто симбиотическое это:
Коррупция, как выражение того, что внутреннему миру инстинктов грозит анархия и что потрясен основной строй аффектов, называемый «жизнью», - коррупция, в зависимости от склада жизни, при котором она проявляется, представляет собою нечто в корне различное. Если, например, аристократия, как это было во Франции в начале революции, с каким-то возвышенным отвращением отрекается от своих привилегий и приносит сама себя в жертву распущенности своего морального чувства, то это коррупция: это был собственно лишь заключительный акт той длившейся века коррупции, в силу которой она шаг за шагом уступала свои права на господство и принизилась до функции королевской власти (а в конце концов даже до ее наряда и украшения). Но в хорошей и здоровой аристократии существенно то, что она чувствует себя не функцией (всё равно, королевской власти или общества), а смыслом и высшим оправданием существующего строя - что она поэтому со спокойной совестью принимает жертвы огромного количества людей, которые должны быть подавлены и принижены ради неё до степени людей неполных, до степени рабов и орудий. Её основная вера должна заключаться именно в том, что общество имеет право на существование не для общества, а лишь как фундамент и помост, могущий служить подножием некоему виду избранных существ для выполнения их высшей задачи и вообще для высшего бытия: ее можно сравнить с теми стремящимися к солнцу вьющимися растениями на Яве, - их называют Sipo Matador, которые охватывают своими ветвями ствол дуба до тех пор, пока не вознесутся высоко над ним, и тогда, опираясь на него, вволю распускают свою крону и выставляют напоказ свое счастье.
Разделять правительство и народ так, как будто в их лице борются и приходят к соглашению две отдельные сферы сил, более сильная и высокая и более слабая и низкая, есть остаток унаследованного политического сознания, которое еще теперь точно соответствует исторически установившемуся соотношению сил в большинстве государств. Если, например, Бисмарк называет конституционную форму правления компромиссом между правительством и народом, то он руководится принципом, разумность которого обусловлена исторически (и тем же, впрочем, обусловлен и придаток неразумия, без которого ничто человеческое не может существовать). В противоположность этому теперь следует научиться – согласно принципу, который возник только из головы и уже должен делать историю, - что правительство есть не что иное, как орган народа, а не какой-либо опекающий и почитаемый “верх” в отношении к воспитанному в скромности “низу”. Прежде чем принять это доселе неисторическое и произвольное, хотя и более логическое, понятие правительства, следует учесть его последствия: ибо отношение между народом и правительством есть самый могущественный прототип, по образцу которого непроизвольно строится отношение между учителем и школьником, хозяином дома и слугами, отцом и семьей, военачальником и солдатом, мастером и учеником. Все эти отношения, под влиянием господствующей конституционной формы правления, теперь немного перестраиваются: они становятся компромиссами. Но как они должны преобразиться и переместиться, изменить название и сущность, если головами всюду овладеет указанное самоновейшее понятие! – на это, впрочем, понадобится. Быть может, еще целое столетие. Притом более всего желательны осторожность и медленное развитие.
Интерес опекающего правительства и интерес религии идут рука об руку, так что, когда начинает отмирать последняя, потрясается и основа государства. Вера в божественный порядок политических дел, в таинство, которым овеяно существование государства, имеет религиозное происхождение; если религия исчезнет, то государство неизбежно потеряет свое покрывало Изиды и не будет возбуждать благоговения. Суверенность народа, рассматриваемая вблизи, содействует тому, чтобы рассеять даже последнее очарование и суеверие в области этих чувств; современная демократия есть историческая форма падения государства. – Горизонты, которые открываются в результате этого несомненного падения, однако, не во всех отношениях могут быть названы печальными: рассудительность и себялюбие людей развиты в них лучше всех прочих их свойств; если государство уже не удовлетворяет запросам этих сил, то менее всего наступит хаос, а скорее еще более целесообразное учреждение, чем государство, одержит победу над государством. Человечество уже пережило смерть некоторых организованных сил – как, например, родовой общины, которая в течение тысячелетий была более могущественна, чем семья, и даже властвовала и управляла задолго до возникновения последней. Мы сами видим, как столь значительная правовая и социальная идея семьи, которая некогда господствовала всюду в пределах римской культуры, становится все слабее и бессильнее. Так и позднейшее поколение будет видеть, как государство в отдельных местах земли все более теряет свое значение – представление, которое многие современные люди едва могут помыслить без страха и отвращения. Активно содействовать распространению и осуществлению этого представления есть, правда, дело иное: нужно иметь весьма самоуверенное мнение о своем уже и очень плохо понимать историю, чтобы уже теперь приложить руку к плугу, - тогда как еще никто не может указать семян, которые были посеяны на взрытой почве. Итак, доверимся “рассудительности и себялюбию людей” и будем надеяться, что государство теперь еще устоит добрый промежуток времени и что разрушительные попытки слишком ревностных и поспешных полуневежд будут отвергнуты!
Политика - проста и элементарна.
Государство, правители - есть орган народа/тела. И если орган становится заражён раковыми опухолями - то его следует устранить, - либо, в случае невозможности этого, - устранить государство в принципе - и начать всё заново.
Пока не будет достигнуто симбиотическое это:
Коррупция, как выражение того, что внутреннему миру инстинктов грозит анархия и что потрясен основной строй аффектов, называемый «жизнью», - коррупция, в зависимости от склада жизни, при котором она проявляется, представляет собою нечто в корне различное. Если, например, аристократия, как это было во Франции в начале революции, с каким-то возвышенным отвращением отрекается от своих привилегий и приносит сама себя в жертву распущенности своего морального чувства, то это коррупция: это был собственно лишь заключительный акт той длившейся века коррупции, в силу которой она шаг за шагом уступала свои права на господство и принизилась до функции королевской власти (а в конце концов даже до ее наряда и украшения). Но в хорошей и здоровой аристократии существенно то, что она чувствует себя не функцией (всё равно, королевской власти или общества), а смыслом и высшим оправданием существующего строя - что она поэтому со спокойной совестью принимает жертвы огромного количества людей, которые должны быть подавлены и принижены ради неё до степени людей неполных, до степени рабов и орудий. Её основная вера должна заключаться именно в том, что общество имеет право на существование не для общества, а лишь как фундамент и помост, могущий служить подножием некоему виду избранных существ для выполнения их высшей задачи и вообще для высшего бытия: ее можно сравнить с теми стремящимися к солнцу вьющимися растениями на Яве, - их называют Sipo Matador, которые охватывают своими ветвями ствол дуба до тех пор, пока не вознесутся высоко над ним, и тогда, опираясь на него, вволю распускают свою крону и выставляют напоказ свое счастье.
Разделять правительство и народ так, как будто в их лице борются и приходят к соглашению две отдельные сферы сил, более сильная и высокая и более слабая и низкая, есть остаток унаследованного политического сознания, которое еще теперь точно соответствует исторически установившемуся соотношению сил в большинстве государств. Если, например, Бисмарк называет конституционную форму правления компромиссом между правительством и народом, то он руководится принципом, разумность которого обусловлена исторически (и тем же, впрочем, обусловлен и придаток неразумия, без которого ничто человеческое не может существовать). В противоположность этому теперь следует научиться – согласно принципу, который возник только из головы и уже должен делать историю, - что правительство есть не что иное, как орган народа, а не какой-либо опекающий и почитаемый “верх” в отношении к воспитанному в скромности “низу”. Прежде чем принять это доселе неисторическое и произвольное, хотя и более логическое, понятие правительства, следует учесть его последствия: ибо отношение между народом и правительством есть самый могущественный прототип, по образцу которого непроизвольно строится отношение между учителем и школьником, хозяином дома и слугами, отцом и семьей, военачальником и солдатом, мастером и учеником. Все эти отношения, под влиянием господствующей конституционной формы правления, теперь немного перестраиваются: они становятся компромиссами. Но как они должны преобразиться и переместиться, изменить название и сущность, если головами всюду овладеет указанное самоновейшее понятие! – на это, впрочем, понадобится. Быть может, еще целое столетие. Притом более всего желательны осторожность и медленное развитие.
Интерес опекающего правительства и интерес религии идут рука об руку, так что, когда начинает отмирать последняя, потрясается и основа государства. Вера в божественный порядок политических дел, в таинство, которым овеяно существование государства, имеет религиозное происхождение; если религия исчезнет, то государство неизбежно потеряет свое покрывало Изиды и не будет возбуждать благоговения. Суверенность народа, рассматриваемая вблизи, содействует тому, чтобы рассеять даже последнее очарование и суеверие в области этих чувств; современная демократия есть историческая форма падения государства. – Горизонты, которые открываются в результате этого несомненного падения, однако, не во всех отношениях могут быть названы печальными: рассудительность и себялюбие людей развиты в них лучше всех прочих их свойств; если государство уже не удовлетворяет запросам этих сил, то менее всего наступит хаос, а скорее еще более целесообразное учреждение, чем государство, одержит победу над государством. Человечество уже пережило смерть некоторых организованных сил – как, например, родовой общины, которая в течение тысячелетий была более могущественна, чем семья, и даже властвовала и управляла задолго до возникновения последней. Мы сами видим, как столь значительная правовая и социальная идея семьи, которая некогда господствовала всюду в пределах римской культуры, становится все слабее и бессильнее. Так и позднейшее поколение будет видеть, как государство в отдельных местах земли все более теряет свое значение – представление, которое многие современные люди едва могут помыслить без страха и отвращения. Активно содействовать распространению и осуществлению этого представления есть, правда, дело иное: нужно иметь весьма самоуверенное мнение о своем уже и очень плохо понимать историю, чтобы уже теперь приложить руку к плугу, - тогда как еще никто не может указать семян, которые были посеяны на взрытой почве. Итак, доверимся “рассудительности и себялюбию людей” и будем надеяться, что государство теперь еще устоит добрый промежуток времени и что разрушительные попытки слишком ревностных и поспешных полуневежд будут отвергнуты!
Государство, правители - есть орган народа/тела. И если орган становится заражён раковыми опухолями - то его следует устранить, - либо, в случае невозможности этого, - устранить государство в принципе - и начать всё заново.
Пока не будет достигнуто симбиотическое это:
Коррупция, как выражение того, что внутреннему миру инстинктов грозит анархия и что потрясен основной строй аффектов, называемый «жизнью», - коррупция, в зависимости от склада жизни, при котором она проявляется, представляет собою нечто в корне различное. Если, например, аристократия, как это было во Франции в начале революции, с каким-то возвышенным отвращением отрекается от своих привилегий и приносит сама себя в жертву распущенности своего морального чувства, то это коррупция: это был собственно лишь заключительный акт той длившейся века коррупции, в силу которой она шаг за шагом уступала свои права на господство и принизилась до функции королевской власти (а в конце концов даже до ее наряда и украшения). Но в хорошей и здоровой аристократии существенно то, что она чувствует себя не функцией (всё равно, королевской власти или общества), а смыслом и высшим оправданием существующего строя - что она поэтому со спокойной совестью принимает жертвы огромного количества людей, которые должны быть подавлены и принижены ради неё до степени людей неполных, до степени рабов и орудий. Её основная вера должна заключаться именно в том, что общество имеет право на существование не для общества, а лишь как фундамент и помост, могущий служить подножием некоему виду избранных существ для выполнения их высшей задачи и вообще для высшего бытия: ее можно сравнить с теми стремящимися к солнцу вьющимися растениями на Яве, - их называют Sipo Matador, которые охватывают своими ветвями ствол дуба до тех пор, пока не вознесутся высоко над ним, и тогда, опираясь на него, вволю распускают свою крону и выставляют напоказ свое счастье.
Разделять правительство и народ так, как будто в их лице борются и приходят к соглашению две отдельные сферы сил, более сильная и высокая и более слабая и низкая, есть остаток унаследованного политического сознания, которое еще теперь точно соответствует исторически установившемуся соотношению сил в большинстве государств. Если, например, Бисмарк называет конституционную форму правления компромиссом между правительством и народом, то он руководится принципом, разумность которого обусловлена исторически (и тем же, впрочем, обусловлен и придаток неразумия, без которого ничто человеческое не может существовать). В противоположность этому теперь следует научиться – согласно принципу, который возник только из головы и уже должен делать историю, - что правительство есть не что иное, как орган народа, а не какой-либо опекающий и почитаемый “верх” в отношении к воспитанному в скромности “низу”. Прежде чем принять это доселе неисторическое и произвольное, хотя и более логическое, понятие правительства, следует учесть его последствия: ибо отношение между народом и правительством есть самый могущественный прототип, по образцу которого непроизвольно строится отношение между учителем и школьником, хозяином дома и слугами, отцом и семьей, военачальником и солдатом, мастером и учеником. Все эти отношения, под влиянием господствующей конституционной формы правления, теперь немного перестраиваются: они становятся компромиссами. Но как они должны преобразиться и переместиться, изменить название и сущность, если головами всюду овладеет указанное самоновейшее понятие! – на это, впрочем, понадобится. Быть может, еще целое столетие. Притом более всего желательны осторожность и медленное развитие.
Интерес опекающего правительства и интерес религии идут рука об руку, так что, когда начинает отмирать последняя, потрясается и основа государства. Вера в божественный порядок политических дел, в таинство, которым овеяно существование государства, имеет религиозное происхождение; если религия исчезнет, то государство неизбежно потеряет свое покрывало Изиды и не будет возбуждать благоговения. Суверенность народа, рассматриваемая вблизи, содействует тому, чтобы рассеять даже последнее очарование и суеверие в области этих чувств; современная демократия есть историческая форма падения государства. – Горизонты, которые открываются в результате этого несомненного падения, однако, не во всех отношениях могут быть названы печальными: рассудительность и себялюбие людей развиты в них лучше всех прочих их свойств; если государство уже не удовлетворяет запросам этих сил, то менее всего наступит хаос, а скорее еще более целесообразное учреждение, чем государство, одержит победу над государством. Человечество уже пережило смерть некоторых организованных сил – как, например, родовой общины, которая в течение тысячелетий была более могущественна, чем семья, и даже властвовала и управляла задолго до возникновения последней. Мы сами видим, как столь значительная правовая и социальная идея семьи, которая некогда господствовала всюду в пределах римской культуры, становится все слабее и бессильнее. Так и позднейшее поколение будет видеть, как государство в отдельных местах земли все более теряет свое значение – представление, которое многие современные люди едва могут помыслить без страха и отвращения. Активно содействовать распространению и осуществлению этого представления есть, правда, дело иное: нужно иметь весьма самоуверенное мнение о своем уже и очень плохо понимать историю, чтобы уже теперь приложить руку к плугу, - тогда как еще никто не может указать семян, которые были посеяны на взрытой почве. Итак, доверимся “рассудительности и себялюбию людей” и будем надеяться, что государство теперь еще устоит добрый промежуток времени и что разрушительные попытки слишком ревностных и поспешных полуневежд будут отвергнуты!
>>748
И чтобы здесь не было очередных сведений к морализаторству... пояснение по поводу, что это за "себялюбие".
То, как Спиноза выражает принцип самосохранения, отстаивающий свою независимость от внешнего сохранения, очевидно через сравнение с его учителем Декартом. В своем доказательстве существования Бога в Третьей медитации Декарт еще полностью придерживается учения о непрерывном творении (creatio continua), согласно которому физическое существование и временная продолжительность человека в каждый момент времени не необходимым образом вытекают из предыдущего существования, а требуют причины, которая заново создает его в каждый момент времени и таким образом сохраняет его в бытии. Декарт строит это доказательство с аргументом, что хотя человек существует как существо, он не обладает силой самосохранения. Если бы он был наделен такой силой, он бы мог дать себе все недостающие совершенства, так как «совершенства» — это только атрибуты субстанции, а Я — это субстанция. Однако это свойство явно отсутствует у человека. «Ergo ab alio conservor».
Позже Ницше ответит на аналогичную проблему, с которой сталкивается Декарт, о том, что из уже достигнутого состояния или имеющегося изменения нельзя безоговорочно заключить, что будет следовать постоянное изменение. Ницше решит этот вопрос через свою теорию внутренних сил, которые действуют как воля к власти. В учении Декарта conservatio и creatio не различаются как внешние определения. Бог, рассматриваемый как causa ultima, отличается тем, что он имеет свое происхождение и существование в себе (a se), а не от чего-то другого (ab alia). Бог характеризуется силой самопорождения (vis per se existendi), и в этом уже предполагается сила сохранения его божественности из самого себя.
Когда Спиноза переносит принцип «conatus sese conservandi» от мирского Бога на все сущее, рассматривая Бога как Единую Субстанцию, возникают два аспекта, которые имеют значение для Ницше. Во-первых, Спиноза отделяет идею самосохранения от идеи божественного самопорождения, что придает конечному существу внутреннюю достоинственность — способность сохраняться в себе без внешней причины. Однако для Ницше это достоинство представляется все же слишком ограниченным. Самосохранение как гарантия того, что нечто уже существующее останется в том виде, как оно есть, или как замена утраченного на протяжении времени, Ницше рассматривает как форму упадка жизни. Во-вторых, через спинозистский монизм открывается возможность концептуализировать процесс мира как чисто имманентное самообразование всех его форм, что особенно важно для Ницше, когда он трактует историю как мастерскую экспериментов.
Спиноза обсуждает анти-телеологический аспект этих взаимосвязей в приложении к первому тому «Этики». Важно для позднейшей дискуссии, связанной с Ницше, что Спиноза заранее отвергает широко распространенное представление о том, что все вещи природы действуют, как и люди, с какой-то целью. Все прочие предрассудки, такие как понятия «добра» и «зла», также происходят от этого. Причина этого в том, что люди рождаются в незнании причин вещей и стремятся обеспечить себе полезное. Они считают себя свободными и делают все «ради полезного». Таким образом, они относят все в природе к своему собственному полезному интересу и в конце концов верят, что вся природа предназначена как средство для их человеческой пользы. Люди стремятся распознать и объяснить конечные причины (causae finales). Спиноза, в отличие от этого, решительно утверждает: «naturam finem nullum sibi praefixum habere, et omnes causas finales nihil, nisi humana esse figmenta». И не только конечные причины являются человеческими выдумками, но такая теория финальности вообще переворачивает представление о природе, потому что она рассматривает истинную причину как следствие, и наоборот. Человеческие предрассудки указывают на то, что все термины, используемые для объяснения природы, являются только модусами человеческого воображения. Человечество, по мнению Спинозы, вряд ли бы когда-либо освободилось от этих предрассудков, если бы на его пути не встала математика, которая занимается не целями, а сущностями (essentiae) и свойствами (proprietatae) форм (figurae), и таким образом предлагает другую истину.
>себялюбию
>глава "Троякое зло"
И чтобы здесь не было очередных сведений к морализаторству... пояснение по поводу, что это за "себялюбие".
То, как Спиноза выражает принцип самосохранения, отстаивающий свою независимость от внешнего сохранения, очевидно через сравнение с его учителем Декартом. В своем доказательстве существования Бога в Третьей медитации Декарт еще полностью придерживается учения о непрерывном творении (creatio continua), согласно которому физическое существование и временная продолжительность человека в каждый момент времени не необходимым образом вытекают из предыдущего существования, а требуют причины, которая заново создает его в каждый момент времени и таким образом сохраняет его в бытии. Декарт строит это доказательство с аргументом, что хотя человек существует как существо, он не обладает силой самосохранения. Если бы он был наделен такой силой, он бы мог дать себе все недостающие совершенства, так как «совершенства» — это только атрибуты субстанции, а Я — это субстанция. Однако это свойство явно отсутствует у человека. «Ergo ab alio conservor».
Позже Ницше ответит на аналогичную проблему, с которой сталкивается Декарт, о том, что из уже достигнутого состояния или имеющегося изменения нельзя безоговорочно заключить, что будет следовать постоянное изменение. Ницше решит этот вопрос через свою теорию внутренних сил, которые действуют как воля к власти. В учении Декарта conservatio и creatio не различаются как внешние определения. Бог, рассматриваемый как causa ultima, отличается тем, что он имеет свое происхождение и существование в себе (a se), а не от чего-то другого (ab alia). Бог характеризуется силой самопорождения (vis per se existendi), и в этом уже предполагается сила сохранения его божественности из самого себя.
Когда Спиноза переносит принцип «conatus sese conservandi» от мирского Бога на все сущее, рассматривая Бога как Единую Субстанцию, возникают два аспекта, которые имеют значение для Ницше. Во-первых, Спиноза отделяет идею самосохранения от идеи божественного самопорождения, что придает конечному существу внутреннюю достоинственность — способность сохраняться в себе без внешней причины. Однако для Ницше это достоинство представляется все же слишком ограниченным. Самосохранение как гарантия того, что нечто уже существующее останется в том виде, как оно есть, или как замена утраченного на протяжении времени, Ницше рассматривает как форму упадка жизни. Во-вторых, через спинозистский монизм открывается возможность концептуализировать процесс мира как чисто имманентное самообразование всех его форм, что особенно важно для Ницше, когда он трактует историю как мастерскую экспериментов.
Спиноза обсуждает анти-телеологический аспект этих взаимосвязей в приложении к первому тому «Этики». Важно для позднейшей дискуссии, связанной с Ницше, что Спиноза заранее отвергает широко распространенное представление о том, что все вещи природы действуют, как и люди, с какой-то целью. Все прочие предрассудки, такие как понятия «добра» и «зла», также происходят от этого. Причина этого в том, что люди рождаются в незнании причин вещей и стремятся обеспечить себе полезное. Они считают себя свободными и делают все «ради полезного». Таким образом, они относят все в природе к своему собственному полезному интересу и в конце концов верят, что вся природа предназначена как средство для их человеческой пользы. Люди стремятся распознать и объяснить конечные причины (causae finales). Спиноза, в отличие от этого, решительно утверждает: «naturam finem nullum sibi praefixum habere, et omnes causas finales nihil, nisi humana esse figmenta». И не только конечные причины являются человеческими выдумками, но такая теория финальности вообще переворачивает представление о природе, потому что она рассматривает истинную причину как следствие, и наоборот. Человеческие предрассудки указывают на то, что все термины, используемые для объяснения природы, являются только модусами человеческого воображения. Человечество, по мнению Спинозы, вряд ли бы когда-либо освободилось от этих предрассудков, если бы на его пути не встала математика, которая занимается не целями, а сущностями (essentiae) и свойствами (proprietatae) форм (figurae), и таким образом предлагает другую истину.
>>748
И чтобы здесь не было очередных сведений к морализаторству... пояснение по поводу, что это за "себялюбие".
То, как Спиноза выражает принцип самосохранения, отстаивающий свою независимость от внешнего сохранения, очевидно через сравнение с его учителем Декартом. В своем доказательстве существования Бога в Третьей медитации Декарт еще полностью придерживается учения о непрерывном творении (creatio continua), согласно которому физическое существование и временная продолжительность человека в каждый момент времени не необходимым образом вытекают из предыдущего существования, а требуют причины, которая заново создает его в каждый момент времени и таким образом сохраняет его в бытии. Декарт строит это доказательство с аргументом, что хотя человек существует как существо, он не обладает силой самосохранения. Если бы он был наделен такой силой, он бы мог дать себе все недостающие совершенства, так как «совершенства» — это только атрибуты субстанции, а Я — это субстанция. Однако это свойство явно отсутствует у человека. «Ergo ab alio conservor».
Позже Ницше ответит на аналогичную проблему, с которой сталкивается Декарт, о том, что из уже достигнутого состояния или имеющегося изменения нельзя безоговорочно заключить, что будет следовать постоянное изменение. Ницше решит этот вопрос через свою теорию внутренних сил, которые действуют как воля к власти. В учении Декарта conservatio и creatio не различаются как внешние определения. Бог, рассматриваемый как causa ultima, отличается тем, что он имеет свое происхождение и существование в себе (a se), а не от чего-то другого (ab alia). Бог характеризуется силой самопорождения (vis per se existendi), и в этом уже предполагается сила сохранения его божественности из самого себя.
Когда Спиноза переносит принцип «conatus sese conservandi» от мирского Бога на все сущее, рассматривая Бога как Единую Субстанцию, возникают два аспекта, которые имеют значение для Ницше. Во-первых, Спиноза отделяет идею самосохранения от идеи божественного самопорождения, что придает конечному существу внутреннюю достоинственность — способность сохраняться в себе без внешней причины. Однако для Ницше это достоинство представляется все же слишком ограниченным. Самосохранение как гарантия того, что нечто уже существующее останется в том виде, как оно есть, или как замена утраченного на протяжении времени, Ницше рассматривает как форму упадка жизни. Во-вторых, через спинозистский монизм открывается возможность концептуализировать процесс мира как чисто имманентное самообразование всех его форм, что особенно важно для Ницше, когда он трактует историю как мастерскую экспериментов.
Спиноза обсуждает анти-телеологический аспект этих взаимосвязей в приложении к первому тому «Этики». Важно для позднейшей дискуссии, связанной с Ницше, что Спиноза заранее отвергает широко распространенное представление о том, что все вещи природы действуют, как и люди, с какой-то целью. Все прочие предрассудки, такие как понятия «добра» и «зла», также происходят от этого. Причина этого в том, что люди рождаются в незнании причин вещей и стремятся обеспечить себе полезное. Они считают себя свободными и делают все «ради полезного». Таким образом, они относят все в природе к своему собственному полезному интересу и в конце концов верят, что вся природа предназначена как средство для их человеческой пользы. Люди стремятся распознать и объяснить конечные причины (causae finales). Спиноза, в отличие от этого, решительно утверждает: «naturam finem nullum sibi praefixum habere, et omnes causas finales nihil, nisi humana esse figmenta». И не только конечные причины являются человеческими выдумками, но такая теория финальности вообще переворачивает представление о природе, потому что она рассматривает истинную причину как следствие, и наоборот. Человеческие предрассудки указывают на то, что все термины, используемые для объяснения природы, являются только модусами человеческого воображения. Человечество, по мнению Спинозы, вряд ли бы когда-либо освободилось от этих предрассудков, если бы на его пути не встала математика, которая занимается не целями, а сущностями (essentiae) и свойствами (proprietatae) форм (figurae), и таким образом предлагает другую истину.
>себялюбию
>глава "Троякое зло"
И чтобы здесь не было очередных сведений к морализаторству... пояснение по поводу, что это за "себялюбие".
То, как Спиноза выражает принцип самосохранения, отстаивающий свою независимость от внешнего сохранения, очевидно через сравнение с его учителем Декартом. В своем доказательстве существования Бога в Третьей медитации Декарт еще полностью придерживается учения о непрерывном творении (creatio continua), согласно которому физическое существование и временная продолжительность человека в каждый момент времени не необходимым образом вытекают из предыдущего существования, а требуют причины, которая заново создает его в каждый момент времени и таким образом сохраняет его в бытии. Декарт строит это доказательство с аргументом, что хотя человек существует как существо, он не обладает силой самосохранения. Если бы он был наделен такой силой, он бы мог дать себе все недостающие совершенства, так как «совершенства» — это только атрибуты субстанции, а Я — это субстанция. Однако это свойство явно отсутствует у человека. «Ergo ab alio conservor».
Позже Ницше ответит на аналогичную проблему, с которой сталкивается Декарт, о том, что из уже достигнутого состояния или имеющегося изменения нельзя безоговорочно заключить, что будет следовать постоянное изменение. Ницше решит этот вопрос через свою теорию внутренних сил, которые действуют как воля к власти. В учении Декарта conservatio и creatio не различаются как внешние определения. Бог, рассматриваемый как causa ultima, отличается тем, что он имеет свое происхождение и существование в себе (a se), а не от чего-то другого (ab alia). Бог характеризуется силой самопорождения (vis per se existendi), и в этом уже предполагается сила сохранения его божественности из самого себя.
Когда Спиноза переносит принцип «conatus sese conservandi» от мирского Бога на все сущее, рассматривая Бога как Единую Субстанцию, возникают два аспекта, которые имеют значение для Ницше. Во-первых, Спиноза отделяет идею самосохранения от идеи божественного самопорождения, что придает конечному существу внутреннюю достоинственность — способность сохраняться в себе без внешней причины. Однако для Ницше это достоинство представляется все же слишком ограниченным. Самосохранение как гарантия того, что нечто уже существующее останется в том виде, как оно есть, или как замена утраченного на протяжении времени, Ницше рассматривает как форму упадка жизни. Во-вторых, через спинозистский монизм открывается возможность концептуализировать процесс мира как чисто имманентное самообразование всех его форм, что особенно важно для Ницше, когда он трактует историю как мастерскую экспериментов.
Спиноза обсуждает анти-телеологический аспект этих взаимосвязей в приложении к первому тому «Этики». Важно для позднейшей дискуссии, связанной с Ницше, что Спиноза заранее отвергает широко распространенное представление о том, что все вещи природы действуют, как и люди, с какой-то целью. Все прочие предрассудки, такие как понятия «добра» и «зла», также происходят от этого. Причина этого в том, что люди рождаются в незнании причин вещей и стремятся обеспечить себе полезное. Они считают себя свободными и делают все «ради полезного». Таким образом, они относят все в природе к своему собственному полезному интересу и в конце концов верят, что вся природа предназначена как средство для их человеческой пользы. Люди стремятся распознать и объяснить конечные причины (causae finales). Спиноза, в отличие от этого, решительно утверждает: «naturam finem nullum sibi praefixum habere, et omnes causas finales nihil, nisi humana esse figmenta». И не только конечные причины являются человеческими выдумками, но такая теория финальности вообще переворачивает представление о природе, потому что она рассматривает истинную причину как следствие, и наоборот. Человеческие предрассудки указывают на то, что все термины, используемые для объяснения природы, являются только модусами человеческого воображения. Человечество, по мнению Спинозы, вряд ли бы когда-либо освободилось от этих предрассудков, если бы на его пути не встала математика, которая занимается не целями, а сущностями (essentiae) и свойствами (proprietatae) форм (figurae), и таким образом предлагает другую истину.
405 Кб, 800x1200>"Себялюбие", последнее из "троякого зла"
Шеллинг, который изначально развивает динамическую концепцию в контексте идеализма и в рамках его понятия общей и формальной свободы, выражает эту мысль в полемичной и яркой форме, противопоставляя её фихтевскому выражению, говоря: «не только Я есть все, но и наоборот, все есть Я». Это радикализация и преодоление формального идеализма в контексте философии природы. Однако отсюда необходимо сделать ещё два важнейших шага, чтобы прийти к философии Ницше.
На первом этапе динамические силы необходимо определить как волю. Уже Шеллинг видит, как в его стремлении к «взаимопроникновению» реализма спинозистского происхождения с идеализмом свободы «вся природа объясняется как ощущение, как интеллект, наконец, как воля». В «последней и высшей инстанции» нет «никакого другого бытия, кроме воли». Не только с этой точки зрения Шеллинг может быть связан с вольной метафизикой Шопенгауэра, ставшей важной для Ницше. Шопенгауэр особо подчеркивает важность изменения соотношения «воли» и «силы». Ранее понятие воли подчинялось понятию силы, однако теперь, по его мнению, важно наоборот — привести понятие силы к понятию воли. Каждое действие силы — это по сути действие воли. Только так можно достичь глубочайшей сущности вещей, потому что понятие воли является единственным из всех возможных понятий, которое «не имеет своего происхождения в явлении, не в простой чувственной Vorstellung», а «исходит изнутри».
При этом Шопенгауэр представляет метафизическую волю, понимавшуюся как кантовское «вещь в себе», как единство без многозначности и неизменное равенство, как одно и то же. Шеллинг идет дальше, рассматривая эту волю не как монотелетическую, а (в соответствии с центральным различием для его собственной аргументации между «существующим бытием» и «бытием как только основанием существования») как двоякую. Однако, даже у Шеллинга, это не означает растворения Единой Воли в смысле метафизического основания, поскольку обе они находятся в Боге как едином мировом основании. Шеллинг здесь близок к спинозистской Единой Субстанции, за пределами которой нет бытия, но не следует из традиции Лейбница, для которого метафизика индивидуальностей, сущностная множественность сил, которая также составляет основу в понимании Ницше, является характерной.
Динамические силы, следовательно, в первый шаг следует определять как волю во множественном числе, а не просто как модусы или индивидуализации Единой Воли.
Второй шаг вытекает из вопроса, о чём же на самом деле идут эти динамичные волевые действия сил. Ответ Ницше: о власти, и не просто о её сохранении, а о её накоплении, усилении и высвобождении. Динамические силы следует понимать как силы воли к власти. Таким образом, внутри современной философской традиции обозначена систематическая и историческая линия, в которой следует рассматривать философию Ницше. Она простирается от преодоления механистического через динамическое к высвобождению и имманентному преодолению динамических сил в реляционный процесс действия квантов воли к власти. Эта линия развития, которая выходит за пределы понимания идеи сохранения как принципа и в конце концов приходит к восприятию процессов как взрывных событий, может быть одновременно реконструирована на основе самого понятия «сохранение». Можно выделить шесть исторических и системных ступеней, которые следует понимать как переход от внешнего к полностью внутреннему определению. Сохранение и естественная склонность к сохранению были сначала (a) восприняты как внешнее creado, затем (b) как privatio — как нечто пассивное, как недостаток, лишение и ограничение активного; затем (c) как нечто уже активное и позитивное в смысле conservatio sui; наконец (d) как транситивный процесс утверждения, далее (e) как процесс, уже включающий в себя потенциал и, в конечном итоге, (f) как последствия и результат более первоначального стремления к расширению и высвобождению силы. Эта последняя ступень, меняющая само основание всей проблемы, была достигнута лишь в философии Ницше.
Все эти формы бытия, составляющие мир, согласно Ницше, являются специфическими проявлениями и организационными структурами динамических сил воли к власти. Однако, в отличие от Шопенгауэра, речь не идет о единой слепо действующей, неосознающей и неудержимо стремящейся воли, которая проявляется как воля к самосохранению и размножению. Напротив, речь идет о реляционных процессах, которые включают в себя множество, организованных и организующихся сил, соединяющихся в функциональные единицы относительной продолжительности и стабильности, которые, в зависимости от обстоятельств и внутренней организационной силы, могут расти или уменьшаться в своей мощи, а в конечном итоге могут также диссоциировать, создавая центры воли к власти. Для этих процессов, которые составляют то, что называется миром и реальностью, характерны не принципы сохранения, а принципы усиления и высвобождения.
405 Кб, 800x1200>"Себялюбие", последнее из "троякого зла"
Шеллинг, который изначально развивает динамическую концепцию в контексте идеализма и в рамках его понятия общей и формальной свободы, выражает эту мысль в полемичной и яркой форме, противопоставляя её фихтевскому выражению, говоря: «не только Я есть все, но и наоборот, все есть Я». Это радикализация и преодоление формального идеализма в контексте философии природы. Однако отсюда необходимо сделать ещё два важнейших шага, чтобы прийти к философии Ницше.
На первом этапе динамические силы необходимо определить как волю. Уже Шеллинг видит, как в его стремлении к «взаимопроникновению» реализма спинозистского происхождения с идеализмом свободы «вся природа объясняется как ощущение, как интеллект, наконец, как воля». В «последней и высшей инстанции» нет «никакого другого бытия, кроме воли». Не только с этой точки зрения Шеллинг может быть связан с вольной метафизикой Шопенгауэра, ставшей важной для Ницше. Шопенгауэр особо подчеркивает важность изменения соотношения «воли» и «силы». Ранее понятие воли подчинялось понятию силы, однако теперь, по его мнению, важно наоборот — привести понятие силы к понятию воли. Каждое действие силы — это по сути действие воли. Только так можно достичь глубочайшей сущности вещей, потому что понятие воли является единственным из всех возможных понятий, которое «не имеет своего происхождения в явлении, не в простой чувственной Vorstellung», а «исходит изнутри».
При этом Шопенгауэр представляет метафизическую волю, понимавшуюся как кантовское «вещь в себе», как единство без многозначности и неизменное равенство, как одно и то же. Шеллинг идет дальше, рассматривая эту волю не как монотелетическую, а (в соответствии с центральным различием для его собственной аргументации между «существующим бытием» и «бытием как только основанием существования») как двоякую. Однако, даже у Шеллинга, это не означает растворения Единой Воли в смысле метафизического основания, поскольку обе они находятся в Боге как едином мировом основании. Шеллинг здесь близок к спинозистской Единой Субстанции, за пределами которой нет бытия, но не следует из традиции Лейбница, для которого метафизика индивидуальностей, сущностная множественность сил, которая также составляет основу в понимании Ницше, является характерной.
Динамические силы, следовательно, в первый шаг следует определять как волю во множественном числе, а не просто как модусы или индивидуализации Единой Воли.
Второй шаг вытекает из вопроса, о чём же на самом деле идут эти динамичные волевые действия сил. Ответ Ницше: о власти, и не просто о её сохранении, а о её накоплении, усилении и высвобождении. Динамические силы следует понимать как силы воли к власти. Таким образом, внутри современной философской традиции обозначена систематическая и историческая линия, в которой следует рассматривать философию Ницше. Она простирается от преодоления механистического через динамическое к высвобождению и имманентному преодолению динамических сил в реляционный процесс действия квантов воли к власти. Эта линия развития, которая выходит за пределы понимания идеи сохранения как принципа и в конце концов приходит к восприятию процессов как взрывных событий, может быть одновременно реконструирована на основе самого понятия «сохранение». Можно выделить шесть исторических и системных ступеней, которые следует понимать как переход от внешнего к полностью внутреннему определению. Сохранение и естественная склонность к сохранению были сначала (a) восприняты как внешнее creado, затем (b) как privatio — как нечто пассивное, как недостаток, лишение и ограничение активного; затем (c) как нечто уже активное и позитивное в смысле conservatio sui; наконец (d) как транситивный процесс утверждения, далее (e) как процесс, уже включающий в себя потенциал и, в конечном итоге, (f) как последствия и результат более первоначального стремления к расширению и высвобождению силы. Эта последняя ступень, меняющая само основание всей проблемы, была достигнута лишь в философии Ницше.
Все эти формы бытия, составляющие мир, согласно Ницше, являются специфическими проявлениями и организационными структурами динамических сил воли к власти. Однако, в отличие от Шопенгауэра, речь не идет о единой слепо действующей, неосознающей и неудержимо стремящейся воли, которая проявляется как воля к самосохранению и размножению. Напротив, речь идет о реляционных процессах, которые включают в себя множество, организованных и организующихся сил, соединяющихся в функциональные единицы относительной продолжительности и стабильности, которые, в зависимости от обстоятельств и внутренней организационной силы, могут расти или уменьшаться в своей мощи, а в конечном итоге могут также диссоциировать, создавая центры воли к власти. Для этих процессов, которые составляют то, что называется миром и реальностью, характерны не принципы сохранения, а принципы усиления и высвобождения.
>>703
Особенный характер этого стремления указывает на еще один аргумент против дарвинизма. Дарвин переоценил влияние внешних условий на развитие «до абсурда». Напротив, важнейшим в жизненном процессе является именно «огромная творческая, формирующая изнутри сила, которая использует, эксплуатирует „внешние условия“». Следовательно, существует принципиальный приоритет внутреннего перед внешним. В другом месте Ницше выступает против теории окружающей среды и подчеркивает, что внутренняя сила «бесконечно превосходит». «Многое, что выглядит как влияние извне, на самом деле является лишь ее (внутренней) адаптацией». С этой установкой Ницше находится в некоторой близости к теории Ламарка. У Ламарка приспособление к внешним условиям, которое можно понять как инстинкт самосохранения, основано на виталистическом жизненном стремлении, т.е. на действии субъекта. Напротив, у Дарвина окружающая среда как бы становится субъектом.
Однако это внутреннее, по мнению Ницше, само по себе является борьбой. Индивид следует понимать как «борьбу частей (за пищу, пространство и т.д.)». Борьба за существование Дарвина, борьба с другими, таким образом, представляет собой позднюю стадию, которая возникает только тогда, когда внутренние отношения власти создают относительно устойчивую и единичную структуру. Более того, Ницше, кажется, полагает, что «уже само ощущение большего, чувство становления сильнее, помимо пользы от борьбы, есть настоящий прогресс; из этого чувства и возникает воля к борьбе». Предвосхищая проблему телеологии, стоит уже здесь подчеркнуть, что «новые формы, сформированные изнутри, не созданы с целью», хотя и возникают полезные отношения, которые кажутся целесообразными. Однако важно в первую очередь и в принципе то, что Ницше считает, что перемены, движение и изменения, т.е. процессы событий, не могут быть сведены к принципу сохранения существования или замещения утраченного на протяжении времени и не могут быть определены как нечто экзогенно вызванное, а лежат в основе принципа усиления силы и являются чем-то эндогенно порожденным, внутренней функцией.
>Не думаю. "Вопреки" это просто наперекор условиям - то есть когда среда растит сплошь ограниченных дегенератов, а тут появился уникум/гений. Это и называют не иначе как "вопреки".
Особенный характер этого стремления указывает на еще один аргумент против дарвинизма. Дарвин переоценил влияние внешних условий на развитие «до абсурда». Напротив, важнейшим в жизненном процессе является именно «огромная творческая, формирующая изнутри сила, которая использует, эксплуатирует „внешние условия“». Следовательно, существует принципиальный приоритет внутреннего перед внешним. В другом месте Ницше выступает против теории окружающей среды и подчеркивает, что внутренняя сила «бесконечно превосходит». «Многое, что выглядит как влияние извне, на самом деле является лишь ее (внутренней) адаптацией». С этой установкой Ницше находится в некоторой близости к теории Ламарка. У Ламарка приспособление к внешним условиям, которое можно понять как инстинкт самосохранения, основано на виталистическом жизненном стремлении, т.е. на действии субъекта. Напротив, у Дарвина окружающая среда как бы становится субъектом.
Однако это внутреннее, по мнению Ницше, само по себе является борьбой. Индивид следует понимать как «борьбу частей (за пищу, пространство и т.д.)». Борьба за существование Дарвина, борьба с другими, таким образом, представляет собой позднюю стадию, которая возникает только тогда, когда внутренние отношения власти создают относительно устойчивую и единичную структуру. Более того, Ницше, кажется, полагает, что «уже само ощущение большего, чувство становления сильнее, помимо пользы от борьбы, есть настоящий прогресс; из этого чувства и возникает воля к борьбе». Предвосхищая проблему телеологии, стоит уже здесь подчеркнуть, что «новые формы, сформированные изнутри, не созданы с целью», хотя и возникают полезные отношения, которые кажутся целесообразными. Однако важно в первую очередь и в принципе то, что Ницше считает, что перемены, движение и изменения, т.е. процессы событий, не могут быть сведены к принципу сохранения существования или замещения утраченного на протяжении времени и не могут быть определены как нечто экзогенно вызванное, а лежат в основе принципа усиления силы и являются чем-то эндогенно порожденным, внутренней функцией.
>>703
Особенный характер этого стремления указывает на еще один аргумент против дарвинизма. Дарвин переоценил влияние внешних условий на развитие «до абсурда». Напротив, важнейшим в жизненном процессе является именно «огромная творческая, формирующая изнутри сила, которая использует, эксплуатирует „внешние условия“». Следовательно, существует принципиальный приоритет внутреннего перед внешним. В другом месте Ницше выступает против теории окружающей среды и подчеркивает, что внутренняя сила «бесконечно превосходит». «Многое, что выглядит как влияние извне, на самом деле является лишь ее (внутренней) адаптацией». С этой установкой Ницше находится в некоторой близости к теории Ламарка. У Ламарка приспособление к внешним условиям, которое можно понять как инстинкт самосохранения, основано на виталистическом жизненном стремлении, т.е. на действии субъекта. Напротив, у Дарвина окружающая среда как бы становится субъектом.
Однако это внутреннее, по мнению Ницше, само по себе является борьбой. Индивид следует понимать как «борьбу частей (за пищу, пространство и т.д.)». Борьба за существование Дарвина, борьба с другими, таким образом, представляет собой позднюю стадию, которая возникает только тогда, когда внутренние отношения власти создают относительно устойчивую и единичную структуру. Более того, Ницше, кажется, полагает, что «уже само ощущение большего, чувство становления сильнее, помимо пользы от борьбы, есть настоящий прогресс; из этого чувства и возникает воля к борьбе». Предвосхищая проблему телеологии, стоит уже здесь подчеркнуть, что «новые формы, сформированные изнутри, не созданы с целью», хотя и возникают полезные отношения, которые кажутся целесообразными. Однако важно в первую очередь и в принципе то, что Ницше считает, что перемены, движение и изменения, т.е. процессы событий, не могут быть сведены к принципу сохранения существования или замещения утраченного на протяжении времени и не могут быть определены как нечто экзогенно вызванное, а лежат в основе принципа усиления силы и являются чем-то эндогенно порожденным, внутренней функцией.
>Не думаю. "Вопреки" это просто наперекор условиям - то есть когда среда растит сплошь ограниченных дегенератов, а тут появился уникум/гений. Это и называют не иначе как "вопреки".
Особенный характер этого стремления указывает на еще один аргумент против дарвинизма. Дарвин переоценил влияние внешних условий на развитие «до абсурда». Напротив, важнейшим в жизненном процессе является именно «огромная творческая, формирующая изнутри сила, которая использует, эксплуатирует „внешние условия“». Следовательно, существует принципиальный приоритет внутреннего перед внешним. В другом месте Ницше выступает против теории окружающей среды и подчеркивает, что внутренняя сила «бесконечно превосходит». «Многое, что выглядит как влияние извне, на самом деле является лишь ее (внутренней) адаптацией». С этой установкой Ницше находится в некоторой близости к теории Ламарка. У Ламарка приспособление к внешним условиям, которое можно понять как инстинкт самосохранения, основано на виталистическом жизненном стремлении, т.е. на действии субъекта. Напротив, у Дарвина окружающая среда как бы становится субъектом.
Однако это внутреннее, по мнению Ницше, само по себе является борьбой. Индивид следует понимать как «борьбу частей (за пищу, пространство и т.д.)». Борьба за существование Дарвина, борьба с другими, таким образом, представляет собой позднюю стадию, которая возникает только тогда, когда внутренние отношения власти создают относительно устойчивую и единичную структуру. Более того, Ницше, кажется, полагает, что «уже само ощущение большего, чувство становления сильнее, помимо пользы от борьбы, есть настоящий прогресс; из этого чувства и возникает воля к борьбе». Предвосхищая проблему телеологии, стоит уже здесь подчеркнуть, что «новые формы, сформированные изнутри, не созданы с целью», хотя и возникают полезные отношения, которые кажутся целесообразными. Однако важно в первую очередь и в принципе то, что Ницше считает, что перемены, движение и изменения, т.е. процессы событий, не могут быть сведены к принципу сохранения существования или замещения утраченного на протяжении времени и не могут быть определены как нечто экзогенно вызванное, а лежат в основе принципа усиления силы и являются чем-то эндогенно порожденным, внутренней функцией.
Все эти формы бытия, составляющие мир, согласно Ницше, являются специфическими проявлениями и организационными структурами динамических сил воли к власти. Однако, в отличие от Шопенгауэра, речь не идет о единой слепо действующей, неосознающей и неудержимо стремящейся воли, которая проявляется как воля к самосохранению и размножению. Напротив, речь идет о реляционных процессах, которые включают в себя множество, организованных и организующихся сил, соединяющихся в функциональные единицы относительной продолжительности и стабильности, которые, в зависимости от обстоятельств и внутренней организационной силы, могут расти или уменьшаться в своей мощи, а в конечном итоге могут также диссоциировать, создавая центры воли к власти. Для этих процессов, которые составляют то, что называется миром и реальностью, характерны не принципы сохранения, а принципы усиления и высвобождения.
(выделенный кусок практически отменяет интерпретацию мира от Лиготти (т.е. Лиготти - просто дурной, необразованный философ, подобно Мейясу))
(выделенный кусок практически отменяет интерпретацию мира от Лиготти (т.е. Лиготти - просто дурной, необразованный философ, подобно Мейясу))
>>743
Ну как бы да. Либо ты понимаешь вещи как они есть, либо ты дурень и зависшая на конкретном этапе развития/эволюции - формулировка самой жизни.
Эти твои высказывания - религия и мораль - есть суть эволюционные хуитки - и это уже всем очевидно даже без бедного Ницше...
Для Ницше акцент на инстинктивной стороне сопряжен с отклонением от поверхностного деления жизненной реальности на натуралистическую и, противоположно, автономную субъективную область разума. Ницше неоднократно подчеркивает зависимость сознания от структуры более обширной организации тела. Сознание является частью телесной организации, которая называется «большим разумом». По отношению к нему, человеческое сознание, которое появляется генетически гораздо позже, представляется как «малый» разум.
Упоминание Гоббса важно по еще одной причине. Определение Ницше жизненных процессов не как сохранения, а как постоянного стремления к увеличению власти имеет в Томасе Гоббсе точку опоры в Раннем Новом времени, которая предшествует Спинозе. В Левиафане Гоббс подчеркивает, что для желаний и поступков людей нет последней цели или высшего блага в смысле традиционной моральной философии. «Счастье — это постоянное движение желания от одного объекта к другому; достижение первого — лишь путь к следующему». Это стремление к власти, «желание власти», должно всегда преследовать собственное расширение и увеличение. «Итак, прежде всего я утверждаю, что основным влечением всего человечества является постоянное и беспокойное желание власти, которое прекращается только со смертью». У Гоббса этот естественный, натуралистический порядок человека и его почти натурально-телологическая первичная линия, которая должна завершиться только смертью, искусственно прерывается и перенаправляется в создание всесильного государства как разума.
Напротив, Ницше исходит из того, что организационные структуры (как в области неорганического, в самых маленьких организмах, в человеческом теле, так и в государствах, народах и обществах) могут возникать только в ходе процессов продолжительной оценки сил между элементами, их отношению к управляющей власти, к «целому», и затем наружу как организация по отношению к другим властным организациям. При этом каждый комплекс власти вносит свое доступное количество сил в процессы установления властных отношений и их изменения. Это не следует понимать так, как будто Ницше призывает к гражданской войне, которую Гоббс с помощью концепта самосохранения как разума хотел бы предотвратить. Напротив, по Ницше, постоянное взаимодействие комплексов воли к власти, включая гоббсовое самосохранение как разум, является универсальной, единственной реальностью. Более того, в представлении Ницше речь идет о процессе и структуре организации, а не о какой-либо форме порядка, как в современном, новом государстве. Именно с позиции мысли об организации Ницше подвергает критике современное представление о государстве.
Учение Ницше о властных организациях, таким образом, не следует путать с гоббсовым Левиафаном. Это также важно, поскольку в концепции Гоббса всесильное государство как «смертный Бог» предполагает, что человеческому естественному состоянию свойственно ощущение необходимости спасения, что Ницше решительно отвергает, включая мысль, что там, где нет борьбы, нет и жизни. У Гоббса же эта идея спасения не только существует, но и исполняется через Левиафан, который является политическим секуляризованным проявлением всесильного и благодатного христианского Бога. Для Ницше, напротив, современное государство и форма организации, основанная на его парадигме, представляют собой «нового идола». Заратустра называет государство «самым холодным из всех холодных чудовищ».
>У тебя какое-то своё особое понимание этой самой жизни, которое ты пытаешься предъявить как должное для остальных. Иначе они идиоты.
Ну как бы да. Либо ты понимаешь вещи как они есть, либо ты дурень и зависшая на конкретном этапе развития/эволюции - формулировка самой жизни.
>люди порочны
>элитки одинаковы
Эти твои высказывания - религия и мораль - есть суть эволюционные хуитки - и это уже всем очевидно даже без бедного Ницше...
Для Ницше акцент на инстинктивной стороне сопряжен с отклонением от поверхностного деления жизненной реальности на натуралистическую и, противоположно, автономную субъективную область разума. Ницше неоднократно подчеркивает зависимость сознания от структуры более обширной организации тела. Сознание является частью телесной организации, которая называется «большим разумом». По отношению к нему, человеческое сознание, которое появляется генетически гораздо позже, представляется как «малый» разум.
Упоминание Гоббса важно по еще одной причине. Определение Ницше жизненных процессов не как сохранения, а как постоянного стремления к увеличению власти имеет в Томасе Гоббсе точку опоры в Раннем Новом времени, которая предшествует Спинозе. В Левиафане Гоббс подчеркивает, что для желаний и поступков людей нет последней цели или высшего блага в смысле традиционной моральной философии. «Счастье — это постоянное движение желания от одного объекта к другому; достижение первого — лишь путь к следующему». Это стремление к власти, «желание власти», должно всегда преследовать собственное расширение и увеличение. «Итак, прежде всего я утверждаю, что основным влечением всего человечества является постоянное и беспокойное желание власти, которое прекращается только со смертью». У Гоббса этот естественный, натуралистический порядок человека и его почти натурально-телологическая первичная линия, которая должна завершиться только смертью, искусственно прерывается и перенаправляется в создание всесильного государства как разума.
Напротив, Ницше исходит из того, что организационные структуры (как в области неорганического, в самых маленьких организмах, в человеческом теле, так и в государствах, народах и обществах) могут возникать только в ходе процессов продолжительной оценки сил между элементами, их отношению к управляющей власти, к «целому», и затем наружу как организация по отношению к другим властным организациям. При этом каждый комплекс власти вносит свое доступное количество сил в процессы установления властных отношений и их изменения. Это не следует понимать так, как будто Ницше призывает к гражданской войне, которую Гоббс с помощью концепта самосохранения как разума хотел бы предотвратить. Напротив, по Ницше, постоянное взаимодействие комплексов воли к власти, включая гоббсовое самосохранение как разум, является универсальной, единственной реальностью. Более того, в представлении Ницше речь идет о процессе и структуре организации, а не о какой-либо форме порядка, как в современном, новом государстве. Именно с позиции мысли об организации Ницше подвергает критике современное представление о государстве.
Учение Ницше о властных организациях, таким образом, не следует путать с гоббсовым Левиафаном. Это также важно, поскольку в концепции Гоббса всесильное государство как «смертный Бог» предполагает, что человеческому естественному состоянию свойственно ощущение необходимости спасения, что Ницше решительно отвергает, включая мысль, что там, где нет борьбы, нет и жизни. У Гоббса же эта идея спасения не только существует, но и исполняется через Левиафан, который является политическим секуляризованным проявлением всесильного и благодатного христианского Бога. Для Ницше, напротив, современное государство и форма организации, основанная на его парадигме, представляют собой «нового идола». Заратустра называет государство «самым холодным из всех холодных чудовищ».
>>743
Ну как бы да. Либо ты понимаешь вещи как они есть, либо ты дурень и зависшая на конкретном этапе развития/эволюции - формулировка самой жизни.
Эти твои высказывания - религия и мораль - есть суть эволюционные хуитки - и это уже всем очевидно даже без бедного Ницше...
Для Ницше акцент на инстинктивной стороне сопряжен с отклонением от поверхностного деления жизненной реальности на натуралистическую и, противоположно, автономную субъективную область разума. Ницше неоднократно подчеркивает зависимость сознания от структуры более обширной организации тела. Сознание является частью телесной организации, которая называется «большим разумом». По отношению к нему, человеческое сознание, которое появляется генетически гораздо позже, представляется как «малый» разум.
Упоминание Гоббса важно по еще одной причине. Определение Ницше жизненных процессов не как сохранения, а как постоянного стремления к увеличению власти имеет в Томасе Гоббсе точку опоры в Раннем Новом времени, которая предшествует Спинозе. В Левиафане Гоббс подчеркивает, что для желаний и поступков людей нет последней цели или высшего блага в смысле традиционной моральной философии. «Счастье — это постоянное движение желания от одного объекта к другому; достижение первого — лишь путь к следующему». Это стремление к власти, «желание власти», должно всегда преследовать собственное расширение и увеличение. «Итак, прежде всего я утверждаю, что основным влечением всего человечества является постоянное и беспокойное желание власти, которое прекращается только со смертью». У Гоббса этот естественный, натуралистический порядок человека и его почти натурально-телологическая первичная линия, которая должна завершиться только смертью, искусственно прерывается и перенаправляется в создание всесильного государства как разума.
Напротив, Ницше исходит из того, что организационные структуры (как в области неорганического, в самых маленьких организмах, в человеческом теле, так и в государствах, народах и обществах) могут возникать только в ходе процессов продолжительной оценки сил между элементами, их отношению к управляющей власти, к «целому», и затем наружу как организация по отношению к другим властным организациям. При этом каждый комплекс власти вносит свое доступное количество сил в процессы установления властных отношений и их изменения. Это не следует понимать так, как будто Ницше призывает к гражданской войне, которую Гоббс с помощью концепта самосохранения как разума хотел бы предотвратить. Напротив, по Ницше, постоянное взаимодействие комплексов воли к власти, включая гоббсовое самосохранение как разум, является универсальной, единственной реальностью. Более того, в представлении Ницше речь идет о процессе и структуре организации, а не о какой-либо форме порядка, как в современном, новом государстве. Именно с позиции мысли об организации Ницше подвергает критике современное представление о государстве.
Учение Ницше о властных организациях, таким образом, не следует путать с гоббсовым Левиафаном. Это также важно, поскольку в концепции Гоббса всесильное государство как «смертный Бог» предполагает, что человеческому естественному состоянию свойственно ощущение необходимости спасения, что Ницше решительно отвергает, включая мысль, что там, где нет борьбы, нет и жизни. У Гоббса же эта идея спасения не только существует, но и исполняется через Левиафан, который является политическим секуляризованным проявлением всесильного и благодатного христианского Бога. Для Ницше, напротив, современное государство и форма организации, основанная на его парадигме, представляют собой «нового идола». Заратустра называет государство «самым холодным из всех холодных чудовищ».
>У тебя какое-то своё особое понимание этой самой жизни, которое ты пытаешься предъявить как должное для остальных. Иначе они идиоты.
Ну как бы да. Либо ты понимаешь вещи как они есть, либо ты дурень и зависшая на конкретном этапе развития/эволюции - формулировка самой жизни.
>люди порочны
>элитки одинаковы
Эти твои высказывания - религия и мораль - есть суть эволюционные хуитки - и это уже всем очевидно даже без бедного Ницше...
Для Ницше акцент на инстинктивной стороне сопряжен с отклонением от поверхностного деления жизненной реальности на натуралистическую и, противоположно, автономную субъективную область разума. Ницше неоднократно подчеркивает зависимость сознания от структуры более обширной организации тела. Сознание является частью телесной организации, которая называется «большим разумом». По отношению к нему, человеческое сознание, которое появляется генетически гораздо позже, представляется как «малый» разум.
Упоминание Гоббса важно по еще одной причине. Определение Ницше жизненных процессов не как сохранения, а как постоянного стремления к увеличению власти имеет в Томасе Гоббсе точку опоры в Раннем Новом времени, которая предшествует Спинозе. В Левиафане Гоббс подчеркивает, что для желаний и поступков людей нет последней цели или высшего блага в смысле традиционной моральной философии. «Счастье — это постоянное движение желания от одного объекта к другому; достижение первого — лишь путь к следующему». Это стремление к власти, «желание власти», должно всегда преследовать собственное расширение и увеличение. «Итак, прежде всего я утверждаю, что основным влечением всего человечества является постоянное и беспокойное желание власти, которое прекращается только со смертью». У Гоббса этот естественный, натуралистический порядок человека и его почти натурально-телологическая первичная линия, которая должна завершиться только смертью, искусственно прерывается и перенаправляется в создание всесильного государства как разума.
Напротив, Ницше исходит из того, что организационные структуры (как в области неорганического, в самых маленьких организмах, в человеческом теле, так и в государствах, народах и обществах) могут возникать только в ходе процессов продолжительной оценки сил между элементами, их отношению к управляющей власти, к «целому», и затем наружу как организация по отношению к другим властным организациям. При этом каждый комплекс власти вносит свое доступное количество сил в процессы установления властных отношений и их изменения. Это не следует понимать так, как будто Ницше призывает к гражданской войне, которую Гоббс с помощью концепта самосохранения как разума хотел бы предотвратить. Напротив, по Ницше, постоянное взаимодействие комплексов воли к власти, включая гоббсовое самосохранение как разум, является универсальной, единственной реальностью. Более того, в представлении Ницше речь идет о процессе и структуре организации, а не о какой-либо форме порядка, как в современном, новом государстве. Именно с позиции мысли об организации Ницше подвергает критике современное представление о государстве.
Учение Ницше о властных организациях, таким образом, не следует путать с гоббсовым Левиафаном. Это также важно, поскольку в концепции Гоббса всесильное государство как «смертный Бог» предполагает, что человеческому естественному состоянию свойственно ощущение необходимости спасения, что Ницше решительно отвергает, включая мысль, что там, где нет борьбы, нет и жизни. У Гоббса же эта идея спасения не только существует, но и исполняется через Левиафан, который является политическим секуляризованным проявлением всесильного и благодатного христианского Бога. Для Ницше, напротив, современное государство и форма организации, основанная на его парадигме, представляют собой «нового идола». Заратустра называет государство «самым холодным из всех холодных чудовищ».
>>703
Если мировому процессу, хотя ему нельзя приписать заранее определенный смысл или телеологию, тем не менее, следует воспринимать его как абсолютно оправданный в целом и в каждом из его моментов, то это возможно только в том случае, если в процессе, как в его каждом моменте, присутствует и достигается нечто неизменное. Эту условие выполняет, при полной имманентности мирового процесса, лишь мысль о вечном круговороте одинакового. Эта идея делает существование в целом и каждый отдельный момент несравненно ценным, как по отношению к вымышленным внешним инстанциям, так и в отношениях между собой. В этом контексте можно уточнить, что значит оставить позади преодоленный нигилизм.
Индивид, которому удалось бы это, прежде всего отличался бы тем, что в его понимании мира и себя три основные условия выполняются или три фундаментальные перспективы являются ведущими. Во-первых, (a) он должен быть в состоянии безоговорочно и с радостью принять основной характер всего существования, а именно волю к власти и характер интерпретации, и рассматривать себя как чрезвычайно ценного и незаменимого, осознавая, что как это индивидуум, он сам является не только всей предшествующей и его обуславливающей цепочкой событий мира, но и всей будущностью этой цепочки, сам ее носитель. В таком явном принятии неизбежности событий, которое каждый отдельный индивид сам собой является, заключается внутренний триумф над самой этой характеристикой мира. Это — форма, которую принял традиционный вопрос о соотношении необходимости и свободы.
Во-вторых, (b) этот индивид должен был бы отличаться тем, что в каждом действии, мышлении и переживании он осознавал бы достоинство вечного возвращения этих своих действий, мыслей и переживаний, знал бы, что они освящены вечностью. Наконец, (c) он должен был бы, поскольку его собственное возвращение зависит от всех других в той же мере, как и их возвращение от его, стремиться к вечному возвращению всего и каждого. Достигнув такого безусловного утверждения, индивид воспринимает идею вечного возвращения не как ужас, а как выражение высшей усиленной и окончательной подтвержденной ценности своей жизненной и мировоззренческой позиции. Такой индивид обладает мировоззрением, которое преодолело нигилизм. Мысль о вечном возвращении одинакового — это вершина пост-нихилистической интерпретации существования.
Четвертое (4) касается возражения, что сама идея возвращения — это лишь интерпретация, и следует обратить внимание на предпосылки и импликации такого утверждения «лишь интерпретации». Такая квалификация имеет смысл только если предполагается либо научный объективизм, либо метафизическое «истинное», «хорошее» и «красивое», либо реальность, лежащая вне внутренних функций схемы интерпретации. Однако такая гипотеза не может быть поддержана, если учитывать предшествующие размышления о круге интерпретаций в мировых процессах. Говорить о реальности и смысле вне интерпретативных процессов невозможно. Таким образом, реальность является внутренней функцией схемы понимания мира и себя, и все, что существует, является интерпретацией. И так как существует не одна, а множество интерпретаций мира, не существует одного способа бытия мира, а существуют способы интерпретации мира.
С точки зрения конститутивной роли интерпретации, которая не может быть преодолена и не может быть оперативно создана, мы не можем более говорить о «лишь интерпретации» в смысле снижения ценности интерпретации. Такое утверждение либо является бездумным, либо скрытым возвратом к метафизическому мышлению старой онтологии и объективной истины, которое завершенное размышление об интерпретации уже лишило основания. Настоящее сознание, которое упрямо продолжает утверждать, что это «лишь интерпретация», должно быть снова отправлено в сам процесс интерпретации. Его упорство является актом последней отчаянной попытки, но уже само по себе бесполезным, потому что оно не может указать, что же это за реальность вне интерпретационного круга, которую следует захватить. Более того, такая позиция не замечает, что с помощью формулировки «лишь интерпретация» она сама себя ставит в положение, где она обязана подвергнуть вопросу сам процесс интерпретации. Кто говорит «лишь интерпретация» без добавления «лишь», тот на самом деле является метафизиком или объективистом. Однако кто признает перспективно- интерпретативный характер всякого понимания мира и себя, тот имплицитно принимает на себя обязательство относиться к интерпретации как таковой.
Если мировому процессу, хотя ему нельзя приписать заранее определенный смысл или телеологию, тем не менее, следует воспринимать его как абсолютно оправданный в целом и в каждом из его моментов, то это возможно только в том случае, если в процессе, как в его каждом моменте, присутствует и достигается нечто неизменное. Эту условие выполняет, при полной имманентности мирового процесса, лишь мысль о вечном круговороте одинакового. Эта идея делает существование в целом и каждый отдельный момент несравненно ценным, как по отношению к вымышленным внешним инстанциям, так и в отношениях между собой. В этом контексте можно уточнить, что значит оставить позади преодоленный нигилизм.
Индивид, которому удалось бы это, прежде всего отличался бы тем, что в его понимании мира и себя три основные условия выполняются или три фундаментальные перспективы являются ведущими. Во-первых, (a) он должен быть в состоянии безоговорочно и с радостью принять основной характер всего существования, а именно волю к власти и характер интерпретации, и рассматривать себя как чрезвычайно ценного и незаменимого, осознавая, что как это индивидуум, он сам является не только всей предшествующей и его обуславливающей цепочкой событий мира, но и всей будущностью этой цепочки, сам ее носитель. В таком явном принятии неизбежности событий, которое каждый отдельный индивид сам собой является, заключается внутренний триумф над самой этой характеристикой мира. Это — форма, которую принял традиционный вопрос о соотношении необходимости и свободы.
Во-вторых, (b) этот индивид должен был бы отличаться тем, что в каждом действии, мышлении и переживании он осознавал бы достоинство вечного возвращения этих своих действий, мыслей и переживаний, знал бы, что они освящены вечностью. Наконец, (c) он должен был бы, поскольку его собственное возвращение зависит от всех других в той же мере, как и их возвращение от его, стремиться к вечному возвращению всего и каждого. Достигнув такого безусловного утверждения, индивид воспринимает идею вечного возвращения не как ужас, а как выражение высшей усиленной и окончательной подтвержденной ценности своей жизненной и мировоззренческой позиции. Такой индивид обладает мировоззрением, которое преодолело нигилизм. Мысль о вечном возвращении одинакового — это вершина пост-нихилистической интерпретации существования.
Четвертое (4) касается возражения, что сама идея возвращения — это лишь интерпретация, и следует обратить внимание на предпосылки и импликации такого утверждения «лишь интерпретации». Такая квалификация имеет смысл только если предполагается либо научный объективизм, либо метафизическое «истинное», «хорошее» и «красивое», либо реальность, лежащая вне внутренних функций схемы интерпретации. Однако такая гипотеза не может быть поддержана, если учитывать предшествующие размышления о круге интерпретаций в мировых процессах. Говорить о реальности и смысле вне интерпретативных процессов невозможно. Таким образом, реальность является внутренней функцией схемы понимания мира и себя, и все, что существует, является интерпретацией. И так как существует не одна, а множество интерпретаций мира, не существует одного способа бытия мира, а существуют способы интерпретации мира.
С точки зрения конститутивной роли интерпретации, которая не может быть преодолена и не может быть оперативно создана, мы не можем более говорить о «лишь интерпретации» в смысле снижения ценности интерпретации. Такое утверждение либо является бездумным, либо скрытым возвратом к метафизическому мышлению старой онтологии и объективной истины, которое завершенное размышление об интерпретации уже лишило основания. Настоящее сознание, которое упрямо продолжает утверждать, что это «лишь интерпретация», должно быть снова отправлено в сам процесс интерпретации. Его упорство является актом последней отчаянной попытки, но уже само по себе бесполезным, потому что оно не может указать, что же это за реальность вне интерпретационного круга, которую следует захватить. Более того, такая позиция не замечает, что с помощью формулировки «лишь интерпретация» она сама себя ставит в положение, где она обязана подвергнуть вопросу сам процесс интерпретации. Кто говорит «лишь интерпретация» без добавления «лишь», тот на самом деле является метафизиком или объективистом. Однако кто признает перспективно- интерпретативный характер всякого понимания мира и себя, тот имплицитно принимает на себя обязательство относиться к интерпретации как таковой.
>>703
Если мировому процессу, хотя ему нельзя приписать заранее определенный смысл или телеологию, тем не менее, следует воспринимать его как абсолютно оправданный в целом и в каждом из его моментов, то это возможно только в том случае, если в процессе, как в его каждом моменте, присутствует и достигается нечто неизменное. Эту условие выполняет, при полной имманентности мирового процесса, лишь мысль о вечном круговороте одинакового. Эта идея делает существование в целом и каждый отдельный момент несравненно ценным, как по отношению к вымышленным внешним инстанциям, так и в отношениях между собой. В этом контексте можно уточнить, что значит оставить позади преодоленный нигилизм.
Индивид, которому удалось бы это, прежде всего отличался бы тем, что в его понимании мира и себя три основные условия выполняются или три фундаментальные перспективы являются ведущими. Во-первых, (a) он должен быть в состоянии безоговорочно и с радостью принять основной характер всего существования, а именно волю к власти и характер интерпретации, и рассматривать себя как чрезвычайно ценного и незаменимого, осознавая, что как это индивидуум, он сам является не только всей предшествующей и его обуславливающей цепочкой событий мира, но и всей будущностью этой цепочки, сам ее носитель. В таком явном принятии неизбежности событий, которое каждый отдельный индивид сам собой является, заключается внутренний триумф над самой этой характеристикой мира. Это — форма, которую принял традиционный вопрос о соотношении необходимости и свободы.
Во-вторых, (b) этот индивид должен был бы отличаться тем, что в каждом действии, мышлении и переживании он осознавал бы достоинство вечного возвращения этих своих действий, мыслей и переживаний, знал бы, что они освящены вечностью. Наконец, (c) он должен был бы, поскольку его собственное возвращение зависит от всех других в той же мере, как и их возвращение от его, стремиться к вечному возвращению всего и каждого. Достигнув такого безусловного утверждения, индивид воспринимает идею вечного возвращения не как ужас, а как выражение высшей усиленной и окончательной подтвержденной ценности своей жизненной и мировоззренческой позиции. Такой индивид обладает мировоззрением, которое преодолело нигилизм. Мысль о вечном возвращении одинакового — это вершина пост-нихилистической интерпретации существования.
Четвертое (4) касается возражения, что сама идея возвращения — это лишь интерпретация, и следует обратить внимание на предпосылки и импликации такого утверждения «лишь интерпретации». Такая квалификация имеет смысл только если предполагается либо научный объективизм, либо метафизическое «истинное», «хорошее» и «красивое», либо реальность, лежащая вне внутренних функций схемы интерпретации. Однако такая гипотеза не может быть поддержана, если учитывать предшествующие размышления о круге интерпретаций в мировых процессах. Говорить о реальности и смысле вне интерпретативных процессов невозможно. Таким образом, реальность является внутренней функцией схемы понимания мира и себя, и все, что существует, является интерпретацией. И так как существует не одна, а множество интерпретаций мира, не существует одного способа бытия мира, а существуют способы интерпретации мира.
С точки зрения конститутивной роли интерпретации, которая не может быть преодолена и не может быть оперативно создана, мы не можем более говорить о «лишь интерпретации» в смысле снижения ценности интерпретации. Такое утверждение либо является бездумным, либо скрытым возвратом к метафизическому мышлению старой онтологии и объективной истины, которое завершенное размышление об интерпретации уже лишило основания. Настоящее сознание, которое упрямо продолжает утверждать, что это «лишь интерпретация», должно быть снова отправлено в сам процесс интерпретации. Его упорство является актом последней отчаянной попытки, но уже само по себе бесполезным, потому что оно не может указать, что же это за реальность вне интерпретационного круга, которую следует захватить. Более того, такая позиция не замечает, что с помощью формулировки «лишь интерпретация» она сама себя ставит в положение, где она обязана подвергнуть вопросу сам процесс интерпретации. Кто говорит «лишь интерпретация» без добавления «лишь», тот на самом деле является метафизиком или объективистом. Однако кто признает перспективно- интерпретативный характер всякого понимания мира и себя, тот имплицитно принимает на себя обязательство относиться к интерпретации как таковой.
Если мировому процессу, хотя ему нельзя приписать заранее определенный смысл или телеологию, тем не менее, следует воспринимать его как абсолютно оправданный в целом и в каждом из его моментов, то это возможно только в том случае, если в процессе, как в его каждом моменте, присутствует и достигается нечто неизменное. Эту условие выполняет, при полной имманентности мирового процесса, лишь мысль о вечном круговороте одинакового. Эта идея делает существование в целом и каждый отдельный момент несравненно ценным, как по отношению к вымышленным внешним инстанциям, так и в отношениях между собой. В этом контексте можно уточнить, что значит оставить позади преодоленный нигилизм.
Индивид, которому удалось бы это, прежде всего отличался бы тем, что в его понимании мира и себя три основные условия выполняются или три фундаментальные перспективы являются ведущими. Во-первых, (a) он должен быть в состоянии безоговорочно и с радостью принять основной характер всего существования, а именно волю к власти и характер интерпретации, и рассматривать себя как чрезвычайно ценного и незаменимого, осознавая, что как это индивидуум, он сам является не только всей предшествующей и его обуславливающей цепочкой событий мира, но и всей будущностью этой цепочки, сам ее носитель. В таком явном принятии неизбежности событий, которое каждый отдельный индивид сам собой является, заключается внутренний триумф над самой этой характеристикой мира. Это — форма, которую принял традиционный вопрос о соотношении необходимости и свободы.
Во-вторых, (b) этот индивид должен был бы отличаться тем, что в каждом действии, мышлении и переживании он осознавал бы достоинство вечного возвращения этих своих действий, мыслей и переживаний, знал бы, что они освящены вечностью. Наконец, (c) он должен был бы, поскольку его собственное возвращение зависит от всех других в той же мере, как и их возвращение от его, стремиться к вечному возвращению всего и каждого. Достигнув такого безусловного утверждения, индивид воспринимает идею вечного возвращения не как ужас, а как выражение высшей усиленной и окончательной подтвержденной ценности своей жизненной и мировоззренческой позиции. Такой индивид обладает мировоззрением, которое преодолело нигилизм. Мысль о вечном возвращении одинакового — это вершина пост-нихилистической интерпретации существования.
Четвертое (4) касается возражения, что сама идея возвращения — это лишь интерпретация, и следует обратить внимание на предпосылки и импликации такого утверждения «лишь интерпретации». Такая квалификация имеет смысл только если предполагается либо научный объективизм, либо метафизическое «истинное», «хорошее» и «красивое», либо реальность, лежащая вне внутренних функций схемы интерпретации. Однако такая гипотеза не может быть поддержана, если учитывать предшествующие размышления о круге интерпретаций в мировых процессах. Говорить о реальности и смысле вне интерпретативных процессов невозможно. Таким образом, реальность является внутренней функцией схемы понимания мира и себя, и все, что существует, является интерпретацией. И так как существует не одна, а множество интерпретаций мира, не существует одного способа бытия мира, а существуют способы интерпретации мира.
С точки зрения конститутивной роли интерпретации, которая не может быть преодолена и не может быть оперативно создана, мы не можем более говорить о «лишь интерпретации» в смысле снижения ценности интерпретации. Такое утверждение либо является бездумным, либо скрытым возвратом к метафизическому мышлению старой онтологии и объективной истины, которое завершенное размышление об интерпретации уже лишило основания. Настоящее сознание, которое упрямо продолжает утверждать, что это «лишь интерпретация», должно быть снова отправлено в сам процесс интерпретации. Его упорство является актом последней отчаянной попытки, но уже само по себе бесполезным, потому что оно не может указать, что же это за реальность вне интерпретационного круга, которую следует захватить. Более того, такая позиция не замечает, что с помощью формулировки «лишь интерпретация» она сама себя ставит в положение, где она обязана подвергнуть вопросу сам процесс интерпретации. Кто говорит «лишь интерпретация» без добавления «лишь», тот на самом деле является метафизиком или объективистом. Однако кто признает перспективно- интерпретативный характер всякого понимания мира и себя, тот имплицитно принимает на себя обязательство относиться к интерпретации как таковой.
>>712
Нет, он был тем, кто делает мир уродливее и достойным отречения, - что не есть доблесть, virtu, добродетельность в полном смысле этого слова ("земная добродетель"). То есть - эгоистом и нигилистом (ну или просто - ребёнком, достаточно глупым, причём - вовсе не мудрым).
>Тот, кто меня бил - он был самым добрым и гуманном, а его мудрости стоило бы поучиться ...
Нет, он был тем, кто делает мир уродливее и достойным отречения, - что не есть доблесть, virtu, добродетельность в полном смысле этого слова ("земная добродетель"). То есть - эгоистом и нигилистом (ну или просто - ребёнком, достаточно глупым, причём - вовсе не мудрым).
>>73617 (OP)
что за философская позиция где "я" общее у всех?
что за философская позиция где "я" общее у всех?
Начитался всякого, теперь у меня в голове максимально максималистская позиция по всем социальным ситуациям, побежденный и проигравший, проигрывающее женское и выигрывающее мужское
Кароче я все принимаю близко к сердцу, если я побежденный почти всегда то мне плохо
Как коупить
Кароче я все принимаю близко к сердцу, если я побежденный почти всегда то мне плохо
Как коупить
>>765
все иерархии относительны (как события в ОТО; не относительны только у "ницшеанцев", которые имеют какой-то особый щуп которым они замеряют степень РАНГА™)
следовательно - пройграть значит выйграть (и наоборот)
>если я побежденный
все иерархии относительны (как события в ОТО; не относительны только у "ницшеанцев", которые имеют какой-то особый щуп которым они замеряют степень РАНГА™)
следовательно - пройграть значит выйграть (и наоборот)
>>765
Во-первых идеал заключается в том, чтобы не коупить, а переносить все на мужика, имея высокий порог страдания. Во-вторых зависит от того чем ты занимаешься. В третьих
>Как коупить
Во-первых идеал заключается в том, чтобы не коупить, а переносить все на мужика, имея высокий порог страдания. Во-вторых зависит от того чем ты занимаешься. В третьих
>>767
1) ты предлагаешь затерпеть невыгодное положение
2) чтобы иметь высокий порог страдания общее качество жизни должно быть в плюсе. как марк аврелий - охуенно быть стоиком когда ты ебучий импетратор блядь
>не коупить, а переносить все на мужика, имея высокий порог страдания.
1) ты предлагаешь затерпеть невыгодное положение
2) чтобы иметь высокий порог страдания общее качество жизни должно быть в плюсе. как марк аврелий - охуенно быть стоиком когда ты ебучий импетратор блядь
17 Кб, 220x194зачем толкать падающее, если оно и так - падает?
и зачем помогать гибнуть слабым, если вместо с гибелью слабых гибнут и сильные? (а как сильный будет без слабого? никак, без слабого - он уже не сильный, а слабый)
это как дженга - один брусок вытащишь - падёт всё, разом...
и зачем помогать гибнуть слабым, если вместо с гибелью слабых гибнут и сильные? (а как сильный будет без слабого? никак, без слабого - он уже не сильный, а слабый)
это как дженга - один брусок вытащишь - падёт всё, разом...
>>769
По-хорошему в контексте там речь идет не о людях, а об идеях или эпохе как таковой (выстроенной на каких-то идеях «Чтобы опровергнуть новую мораль, достаточно посмотреть, какие лица у ее постаревших адептов»)
«О братья мои, разве я жесток? Но я говорю: что падает, то нужно ещё толкнуть!
Всё, что от сегодня, — падает и распадается: кто захотел бы удержать его! Но я — я хочу ещё толкнуть его!
Знакомо ли вам наслаждение скатывать камни в отвесную глубину? — Эти нынешние люди: смотрите же на них, как они скатываются в мои глубины!»
(третье предложение как будто еще сильнее, совсем меняет смысл, толкаемые камни падают куда-то в "его", заратустровы, глубины)
В Заратустре сквозная тема "отребье" и его вечное возвращение, "необходимость отребья", зачем оно необходимо, зачем оно есть
«Нагими видел я некогда обоих, самого большого и самого маленького человека: слишком похожи они друг на друга, — слишком ещё человек даже самый большой человек!
Слишком мал самый большой! — Это было отвращение моё к человеку! А вечное возвращение даже самого маленького человека! — Это было неприязнью моей ко всякому существованию!
Ах, отвращение! отвращение! отвращение! — Так говорил Заратустра, вздыхая и дрожа, ибо он вспоминал о своей болезни. Но тут звери его не дали ему продолжать.
«Перестань говорить, о выздоравливающий! — так отвечали ему звери его. — Уходи отсюда и иди туда, где мир ожидает тебя, подобный саду.
Иди к розам, к пчёлам и стаям голубей! В особенности же к певчим птицам, чтобы научиться у них петь!»
Читай всю книгу
> зачем толкать падающее, если оно и так - падает?
По-хорошему в контексте там речь идет не о людях, а об идеях или эпохе как таковой (выстроенной на каких-то идеях «Чтобы опровергнуть новую мораль, достаточно посмотреть, какие лица у ее постаревших адептов»)
«О братья мои, разве я жесток? Но я говорю: что падает, то нужно ещё толкнуть!
Всё, что от сегодня, — падает и распадается: кто захотел бы удержать его! Но я — я хочу ещё толкнуть его!
Знакомо ли вам наслаждение скатывать камни в отвесную глубину? — Эти нынешние люди: смотрите же на них, как они скатываются в мои глубины!»
(третье предложение как будто еще сильнее, совсем меняет смысл, толкаемые камни падают куда-то в "его", заратустровы, глубины)
>если вместо с гибелью слабых гибнут и сильные
В Заратустре сквозная тема "отребье" и его вечное возвращение, "необходимость отребья", зачем оно необходимо, зачем оно есть
«Нагими видел я некогда обоих, самого большого и самого маленького человека: слишком похожи они друг на друга, — слишком ещё человек даже самый большой человек!
Слишком мал самый большой! — Это было отвращение моё к человеку! А вечное возвращение даже самого маленького человека! — Это было неприязнью моей ко всякому существованию!
Ах, отвращение! отвращение! отвращение! — Так говорил Заратустра, вздыхая и дрожа, ибо он вспоминал о своей болезни. Но тут звери его не дали ему продолжать.
«Перестань говорить, о выздоравливающий! — так отвечали ему звери его. — Уходи отсюда и иди туда, где мир ожидает тебя, подобный саду.
Иди к розам, к пчёлам и стаям голубей! В особенности же к певчим птицам, чтобы научиться у них петь!»
Читай всю книгу
>>768
Что значит невыгодное. Если у тебя хуевое положение и ты не можешь его изменить и тебе хуево и тебе требуется совершать бессмысленные действия чтобы заглушить боль, я предлагаю научиться терпеть боль, не совершая бессмысленные суетливые действия. Если же ты можешь что-то изменить и это не невыгодно, то это не невыгодно
Это неправда, посмотри как обыкновенные люди живут. Учись быть флегматиком. Но это зависит от твоей деятельности, если ты не философ а игрок ПФК ЦСКА наверное у тебя реальные победы и поражения и тебе надо флегматично к этому относиться. Надо относиться если это реально маловажаня хуйня. Если ты заявил как проблему, что ты воспринимаешь валоважную хуйню как победы и поражения, то я предполагаю что ты воспринимаешь маловажную хуйню как победы и поражения
В третьих
>ты предлагаешь затерпеть невыгодное положение
Что значит невыгодное. Если у тебя хуевое положение и ты не можешь его изменить и тебе хуево и тебе требуется совершать бессмысленные действия чтобы заглушить боль, я предлагаю научиться терпеть боль, не совершая бессмысленные суетливые действия. Если же ты можешь что-то изменить и это не невыгодно, то это не невыгодно
>чтобы иметь высокий порог страдания общее качество жизни должно быть в плюсе
Это неправда, посмотри как обыкновенные люди живут. Учись быть флегматиком. Но это зависит от твоей деятельности, если ты не философ а игрок ПФК ЦСКА наверное у тебя реальные победы и поражения и тебе надо флегматично к этому относиться. Надо относиться если это реально маловажаня хуйня. Если ты заявил как проблему, что ты воспринимаешь валоважную хуйню как победы и поражения, то я предполагаю что ты воспринимаешь маловажную хуйню как победы и поражения
В третьих
>>774
Ницше против добрых, но не против хорошего и плохого (так написано в конце первого рассмотрения в ГМ)
ещё в СИ в главе про мораль со словами "Я формулирую принцип..." он описывает пример правильной морали
в общем, он не против моралей, он не пытается упразднить мораль вообще (например, государство и здравый смысл), но борется с возведением её в метафизический статус, с верой в неё как в Бога (расширяя тем самым область научной мысли и вообще философии)
Ницше против добрых, но не против хорошего и плохого (так написано в конце первого рассмотрения в ГМ)
ещё в СИ в главе про мораль со словами "Я формулирую принцип..." он описывает пример правильной морали
в общем, он не против моралей, он не пытается упразднить мораль вообще (например, государство и здравый смысл), но борется с возведением её в метафизический статус, с верой в неё как в Бога (расширяя тем самым область научной мысли и вообще философии)
Ницше - это о селекции, развитие спинозизма.
В селекции христианства - нет (точно так же как его нет в этике Спинозы).
Вот и весь сказ.
В селекции христианства - нет (точно так же как его нет в этике Спинозы).
Вот и весь сказ.
Вообще, христианство даёт ложную веру относительно законов селекции, эволюции и отбора. И ложное поведение/взаимоотношение между полами.
Как пример: нынешний "демографический кризис" (кризис ценностей, "воли к власти", нежелания преодолевать трудности и страдание ради естественного высвобождения силы и следующего из этого самосохранения (побочный эффект), накопления власти (побочный эффект)).
Как пример: нынешний "демографический кризис" (кризис ценностей, "воли к власти", нежелания преодолевать трудности и страдание ради естественного высвобождения силы и следующего из этого самосохранения (побочный эффект), накопления власти (побочный эффект)).
>>781
(т.е. высвобождение силы должно служить накоплению власти, иначе это не естественный процесс и события ("пунктации власти"), а нигилизм (стояние на месте и стабильность (без роста власти) - это тоже нигилизм))
(т.е. высвобождение силы должно служить накоплению власти, иначе это не естественный процесс и события ("пунктации власти"), а нигилизм (стояние на месте и стабильность (без роста власти) - это тоже нигилизм))
>>781
А ничего, что эти законы были открыты Менделем, носят его имя и восполняют то, чего критически не хватало теории Дарвина?
Грегор Иоганн Мендель — чешско-австрийский биолог-генетик, монах-августинец, аббат. Основоположник учения о наследственности.
Вдохновившись изучением изменений признаков растений, с 1856 по 1863 год проводил опыты на горохе в монастырском саду и сформулировал законы, объясняющие механизм наследования.
Открытие им закономерностей наследования моногенных признаков (эти закономерности известны теперь как законы Менделя) стало первым шагом на пути к современной генетике.
>христианство даёт ложную веру относительно законов селекции, эволюции и отбора
А ничего, что эти законы были открыты Менделем, носят его имя и восполняют то, чего критически не хватало теории Дарвина?
Грегор Иоганн Мендель — чешско-австрийский биолог-генетик, монах-августинец, аббат. Основоположник учения о наследственности.
Вдохновившись изучением изменений признаков растений, с 1856 по 1863 год проводил опыты на горохе в монастырском саду и сформулировал законы, объясняющие механизм наследования.
Открытие им закономерностей наследования моногенных признаков (эти закономерности известны теперь как законы Менделя) стало первым шагом на пути к современной генетике.
>>784
Где и как это доказывает обратное? Данные знания не имеют никакого отношения к христианству, в принципе.
Что некий учёный был христианином, и что он проводил опыты в христианском монастыре - это тоже не аргументация.
Где и как это доказывает обратное? Данные знания не имеют никакого отношения к христианству, в принципе.
Что некий учёный был христианином, и что он проводил опыты в христианском монастыре - это тоже не аргументация.
>>784
Я тебе так скажу, чтобы ты мог утверждать противное тому, что утверждаю я, не должно было случиться / не должно было быть в истории человечества следующих событий (относящихся к Просвещению):
1) Преследования Джордано Бруно;
2) Преследования Спинозы;
3) Преследование Галилея;
4) Преследование Валлы;
5) Преследование Кьеркегора;
6) Преследование де Шардена;
и это лишь самые громкие примеры лицемерия церкви.
Так и твои слова - это просто то же самое - лицемерие и whataboutism.
И ничего кроме лицемерия по вопросам науки от людей верующих и религиозных ожидать нельзя - точно так же как буддисты - им всем интересна не наука, а выгода, которую они могут извлечь из наука в пользу религии, - и ни граммом больше.
Я тебе так скажу, чтобы ты мог утверждать противное тому, что утверждаю я, не должно было случиться / не должно было быть в истории человечества следующих событий (относящихся к Просвещению):
1) Преследования Джордано Бруно;
2) Преследования Спинозы;
3) Преследование Галилея;
4) Преследование Валлы;
5) Преследование Кьеркегора;
6) Преследование де Шардена;
и это лишь самые громкие примеры лицемерия церкви.
Так и твои слова - это просто то же самое - лицемерие и whataboutism.
И ничего кроме лицемерия по вопросам науки от людей верующих и религиозных ожидать нельзя - точно так же как буддисты - им всем интересна не наука, а выгода, которую они могут извлечь из наука в пользу религии, - и ни граммом больше.
19 Кб, 220x294Экзотерика - эзотерика
1 - все есть воля против воли
2 - воли нет вообще
1 Каузализм
2 Нет ничего лучше причины-следствия.
1.
Вся причинность психологически восходит к вере в намерения:
Сам эффект намерения недоказуем.
(Causa efficiens - тавтология с finalis) Психологический взгляд ---
Проблема уравнивания причины и следствия.
Это кажется мне одним из наиболее существенных моих шагов и продвижений: я научился отличать причину поступка от причины, вынуждающей поступать так-то и так-то, в этом направлении, с этой целью. Первого рода причина есть некий квантум скопившейся силы, ждущей случая как-нибудь выйти; второй род, напротив, сравнительно с этой силой есть нечто незначительное, большей частью мелкий случай, сообразно с которым тот квантум “разрешается” теперь по типу отношения спички к пороховой бочке. К этим мелким случаям и спичкам я причисляю все так называемые “цели”, равным образом как и еще более так называемые “жизненные призвания”: в сравнении с чудовищным квантумом силы, стремящейся, как было сказано, уйти во что-то, они представляют собою нечто относительно случайное, произвольное, почти безразличное. По обыкновению видят это иначе: именно в цели (надобности, призвании и т.д.) привыкли видеть движущую силу, соответственно древнейшему заблуждению, - но она есть только управляющая сила: при этом смешивают кормчего с паром. И не всегда только кормчего, управляющую силу… Разве “цель”, “надобность” не оказывается достаточно часто лишь благовидным предлогом, добавочным самоослеплением тщеславия, не желающего признаться, что корабль следует течению, в которое он случайно попал? Что он “хочет” туда, поскольку он туда – должен? Что, разумеется, он имеет направление, но уж никак – не кормчего? – Критика понятия “цель” все еще остается необходимостью.
Логика сна.
... Умозаключенное таким образом прошлое становится для него благодаря возбужденной фантазии настоящим. Так, всякий по личному опыту знает, как быстро спящий вплетает в свой сон доходящий до него сильный звук, например звон колоколов или пушечный выстрел, т.е. объясняет его задним числом, так что ему кажется, что он сперва пережил обусловливающие обстоятельства, а затем уже данный звук. – Но почему же дух спящего всегда ошибается, тогда как дух бодрствующий обыкновенно столь трезв, осторожен и скептичен в отношении гипотез? – Почему он удовлетворяется первой попавшейся гипотезой для объяснения чувства и тотчас же верит в ее истинность? (Ибо во сне мы верим в сон, как будто он есть реальность, т.е. мы считаем нашу гипотезу вполне доказанной.) – Я полагаю: как еще теперь человек умозаключает во сне, так человечество умозаключало и наяву много тысячелетий подряд: первая causa, которая приходила в голову, чтобы объяснить что-либо нуждавшееся в объяснении, была достаточна и принималась за истину. (Так, согласно рассказам путешественников, поступают дикари еще и теперь,) Во сне это первобытное свойство человечества возрождается в нас, ибо это есть основа, на которой развился и еще развивается в каждом человеке высший разум: сон переносит нас назад, к отдаленным эпохам человеческой культуры, и дает нам средство лучше понять их. Сонное мышление удается нам теперь так легко, потому что в течение очень долгих периодов развития человечества мы были так хорошо приучены именно к этой фантастической и дешевой форме объяснения всего любой выдумкой. В этом смысле сон есть отдых для мозга, ибо днем последний должен удовлетворять более строгим требованиям, которые ставит мышлению более высокая культура. – Сходное состояние, образующее прямо-таки преддверие и ворота ко сну, мы можем испытать и при бодрствующем сознании. Когда мы закрываем глаза, то мозг создает множество световых впечатлений и цветов, вероятно, как своего рода отголосок и эхо всех тех световых ощущений, которые проникают к нему днем. Но рассудок (в союзе с фантазией) тотчас же перерабатывает эту, самое по себе бесформенную, игру цветов в определенные фигуры, образы, пейзажи, оживленные группы. Подлинный процесс при этом есть опять-таки известного рода умозаключение от действия к причине; задаваясь вопросом: “откуда эти световые впечатления и цвета?” – дух подставляет в качестве причин указанные фигуры и образы; они кажутся ему источниками этих цветов и световых впечатлений, потому что он привык днем и при открытых глазах находить действующую причину каждого цвета, каждого светового ощущения. Здесь, следовательно, фантазия постоянно снабжает его образами, опираясь в своей деятельности на зрительные впечатления дня, и совершенно то же делает фантазия во сне – т.е. мнимая причина выводится из действия и представляется после действия, и все это с необычайной быстротой, так что здесь, как когда смотришь на фокусника, может возникнуть неправильное суждение, и то, что следует одно за другим во времени, может показаться одновременным и даже в обратной последовательности. Из этих процессов мы можем усмотреть, как поздно развилось более острое логическое мышление, строгое отношение к причине и действию, если еще теперь наш разум и рассудок непроизвольно возвращаются в своих функциях к этим примитивным формам умозаключения, и мы приблизительно половину нашей жизни пребываем в этом состоянии. – Точно так же поэт, художник измышляет для своих настроений и душевных состояний причины, которые отнюдь не суть истинные; он в этом смысле напоминает нам прежнее человечество и может содействовать пониманию последнего.
Стой, карлик! – сказал я. – Или я! Или ты! Но из нас двоих я сильнее: ты не знаешь еще бездонных мыслей моих! Их бремя тебе не по силам!"
И тут почувствовал я облегчение: назойливый карлик спрыгнул с плеч моих! Он вскочил на ближайший камень; мы остановились как раз у ворот, через которые проходила дорога.
"Взгляни на эти ворота, карлик! – продолжал я. – У них два лика. Два пути сходятся здесь: никто еще не проходил по ним до конца.
Эта длинная дорога назад – она длится вечность. А эта длинная дорога вперед – другая вечность.
Они противоречат друг другу, эти пути; в негодовании сталкиваются они, и здесь, у этих ворот, то место, где они сходятся. Название же этих ворот начертано вверху, над ними: "Мгновение".
Но если кто-нибудь пойдет по одному из путей дальше – все дальше и дальше, – думаешь ли ты, карлик, что они вечно будут противоречить друг другу?"
"Все прямое лжет, – презрительно ответил карлик. – Вся истина представляет собой кривую, самоё время есть круг".
"Ты, Дух Тяжести! – сказал я в гневе, – не слишком ли легко решаешь ты этот вопрос? Смотри, а то я оставлю тебя, хромоногого, сидеть, где сидишь, а ведь я нес тебя вверх!
Взгляни, – продолжал я, – взгляни на это Мгновение! От врат Мгновения уходит долгий, вечный путь назад: позади нас – вечность.
Не должно ли быть так: все, что может произойти, уже проходило некогда этим путем? Не должно ли быть так: все, что может случиться, уже случилось некогда, свершилось и миновало?
И если все уже было: что думаешь ты об этом Мгновении, карлик? Не должно ли быть так: эти ворота – тоже уже были?
И не связаны ли все вещи между собой так прочно, что Мгновение это влечет за собой все последующее? А значит, еще раз – само себя?
Ибо все, что может произойти и на этом долгом пути вперед – должно произойти еще раз!
И этот медлительный паук, ползущий в лунном свете, и сам этот лунный свет, и мы с тобой, шепчущиеся у этих ворот о вечных материях, – разве все это не было уже когда-то?
И не должны ли мы возвращаться и проходить по тому пути, что лежит перед нами, дальше, вперед по этому длинному страшному пути: не должны ли мы все вечно возвращаться?
1 - все есть воля против воли
2 - воли нет вообще
1 Каузализм
2 Нет ничего лучше причины-следствия.
1.
Вся причинность психологически восходит к вере в намерения:
Сам эффект намерения недоказуем.
(Causa efficiens - тавтология с finalis) Психологический взгляд ---
Проблема уравнивания причины и следствия.
Это кажется мне одним из наиболее существенных моих шагов и продвижений: я научился отличать причину поступка от причины, вынуждающей поступать так-то и так-то, в этом направлении, с этой целью. Первого рода причина есть некий квантум скопившейся силы, ждущей случая как-нибудь выйти; второй род, напротив, сравнительно с этой силой есть нечто незначительное, большей частью мелкий случай, сообразно с которым тот квантум “разрешается” теперь по типу отношения спички к пороховой бочке. К этим мелким случаям и спичкам я причисляю все так называемые “цели”, равным образом как и еще более так называемые “жизненные призвания”: в сравнении с чудовищным квантумом силы, стремящейся, как было сказано, уйти во что-то, они представляют собою нечто относительно случайное, произвольное, почти безразличное. По обыкновению видят это иначе: именно в цели (надобности, призвании и т.д.) привыкли видеть движущую силу, соответственно древнейшему заблуждению, - но она есть только управляющая сила: при этом смешивают кормчего с паром. И не всегда только кормчего, управляющую силу… Разве “цель”, “надобность” не оказывается достаточно часто лишь благовидным предлогом, добавочным самоослеплением тщеславия, не желающего признаться, что корабль следует течению, в которое он случайно попал? Что он “хочет” туда, поскольку он туда – должен? Что, разумеется, он имеет направление, но уж никак – не кормчего? – Критика понятия “цель” все еще остается необходимостью.
Логика сна.
... Умозаключенное таким образом прошлое становится для него благодаря возбужденной фантазии настоящим. Так, всякий по личному опыту знает, как быстро спящий вплетает в свой сон доходящий до него сильный звук, например звон колоколов или пушечный выстрел, т.е. объясняет его задним числом, так что ему кажется, что он сперва пережил обусловливающие обстоятельства, а затем уже данный звук. – Но почему же дух спящего всегда ошибается, тогда как дух бодрствующий обыкновенно столь трезв, осторожен и скептичен в отношении гипотез? – Почему он удовлетворяется первой попавшейся гипотезой для объяснения чувства и тотчас же верит в ее истинность? (Ибо во сне мы верим в сон, как будто он есть реальность, т.е. мы считаем нашу гипотезу вполне доказанной.) – Я полагаю: как еще теперь человек умозаключает во сне, так человечество умозаключало и наяву много тысячелетий подряд: первая causa, которая приходила в голову, чтобы объяснить что-либо нуждавшееся в объяснении, была достаточна и принималась за истину. (Так, согласно рассказам путешественников, поступают дикари еще и теперь,) Во сне это первобытное свойство человечества возрождается в нас, ибо это есть основа, на которой развился и еще развивается в каждом человеке высший разум: сон переносит нас назад, к отдаленным эпохам человеческой культуры, и дает нам средство лучше понять их. Сонное мышление удается нам теперь так легко, потому что в течение очень долгих периодов развития человечества мы были так хорошо приучены именно к этой фантастической и дешевой форме объяснения всего любой выдумкой. В этом смысле сон есть отдых для мозга, ибо днем последний должен удовлетворять более строгим требованиям, которые ставит мышлению более высокая культура. – Сходное состояние, образующее прямо-таки преддверие и ворота ко сну, мы можем испытать и при бодрствующем сознании. Когда мы закрываем глаза, то мозг создает множество световых впечатлений и цветов, вероятно, как своего рода отголосок и эхо всех тех световых ощущений, которые проникают к нему днем. Но рассудок (в союзе с фантазией) тотчас же перерабатывает эту, самое по себе бесформенную, игру цветов в определенные фигуры, образы, пейзажи, оживленные группы. Подлинный процесс при этом есть опять-таки известного рода умозаключение от действия к причине; задаваясь вопросом: “откуда эти световые впечатления и цвета?” – дух подставляет в качестве причин указанные фигуры и образы; они кажутся ему источниками этих цветов и световых впечатлений, потому что он привык днем и при открытых глазах находить действующую причину каждого цвета, каждого светового ощущения. Здесь, следовательно, фантазия постоянно снабжает его образами, опираясь в своей деятельности на зрительные впечатления дня, и совершенно то же делает фантазия во сне – т.е. мнимая причина выводится из действия и представляется после действия, и все это с необычайной быстротой, так что здесь, как когда смотришь на фокусника, может возникнуть неправильное суждение, и то, что следует одно за другим во времени, может показаться одновременным и даже в обратной последовательности. Из этих процессов мы можем усмотреть, как поздно развилось более острое логическое мышление, строгое отношение к причине и действию, если еще теперь наш разум и рассудок непроизвольно возвращаются в своих функциях к этим примитивным формам умозаключения, и мы приблизительно половину нашей жизни пребываем в этом состоянии. – Точно так же поэт, художник измышляет для своих настроений и душевных состояний причины, которые отнюдь не суть истинные; он в этом смысле напоминает нам прежнее человечество и может содействовать пониманию последнего.
Стой, карлик! – сказал я. – Или я! Или ты! Но из нас двоих я сильнее: ты не знаешь еще бездонных мыслей моих! Их бремя тебе не по силам!"
И тут почувствовал я облегчение: назойливый карлик спрыгнул с плеч моих! Он вскочил на ближайший камень; мы остановились как раз у ворот, через которые проходила дорога.
"Взгляни на эти ворота, карлик! – продолжал я. – У них два лика. Два пути сходятся здесь: никто еще не проходил по ним до конца.
Эта длинная дорога назад – она длится вечность. А эта длинная дорога вперед – другая вечность.
Они противоречат друг другу, эти пути; в негодовании сталкиваются они, и здесь, у этих ворот, то место, где они сходятся. Название же этих ворот начертано вверху, над ними: "Мгновение".
Но если кто-нибудь пойдет по одному из путей дальше – все дальше и дальше, – думаешь ли ты, карлик, что они вечно будут противоречить друг другу?"
"Все прямое лжет, – презрительно ответил карлик. – Вся истина представляет собой кривую, самоё время есть круг".
"Ты, Дух Тяжести! – сказал я в гневе, – не слишком ли легко решаешь ты этот вопрос? Смотри, а то я оставлю тебя, хромоногого, сидеть, где сидишь, а ведь я нес тебя вверх!
Взгляни, – продолжал я, – взгляни на это Мгновение! От врат Мгновения уходит долгий, вечный путь назад: позади нас – вечность.
Не должно ли быть так: все, что может произойти, уже проходило некогда этим путем? Не должно ли быть так: все, что может случиться, уже случилось некогда, свершилось и миновало?
И если все уже было: что думаешь ты об этом Мгновении, карлик? Не должно ли быть так: эти ворота – тоже уже были?
И не связаны ли все вещи между собой так прочно, что Мгновение это влечет за собой все последующее? А значит, еще раз – само себя?
Ибо все, что может произойти и на этом долгом пути вперед – должно произойти еще раз!
И этот медлительный паук, ползущий в лунном свете, и сам этот лунный свет, и мы с тобой, шепчущиеся у этих ворот о вечных материях, – разве все это не было уже когда-то?
И не должны ли мы возвращаться и проходить по тому пути, что лежит перед нами, дальше, вперед по этому длинному страшному пути: не должны ли мы все вечно возвращаться?
19 Кб, 220x294Экзотерика - эзотерика
1 - все есть воля против воли
2 - воли нет вообще
1 Каузализм
2 Нет ничего лучше причины-следствия.
1.
Вся причинность психологически восходит к вере в намерения:
Сам эффект намерения недоказуем.
(Causa efficiens - тавтология с finalis) Психологический взгляд ---
Проблема уравнивания причины и следствия.
Это кажется мне одним из наиболее существенных моих шагов и продвижений: я научился отличать причину поступка от причины, вынуждающей поступать так-то и так-то, в этом направлении, с этой целью. Первого рода причина есть некий квантум скопившейся силы, ждущей случая как-нибудь выйти; второй род, напротив, сравнительно с этой силой есть нечто незначительное, большей частью мелкий случай, сообразно с которым тот квантум “разрешается” теперь по типу отношения спички к пороховой бочке. К этим мелким случаям и спичкам я причисляю все так называемые “цели”, равным образом как и еще более так называемые “жизненные призвания”: в сравнении с чудовищным квантумом силы, стремящейся, как было сказано, уйти во что-то, они представляют собою нечто относительно случайное, произвольное, почти безразличное. По обыкновению видят это иначе: именно в цели (надобности, призвании и т.д.) привыкли видеть движущую силу, соответственно древнейшему заблуждению, - но она есть только управляющая сила: при этом смешивают кормчего с паром. И не всегда только кормчего, управляющую силу… Разве “цель”, “надобность” не оказывается достаточно часто лишь благовидным предлогом, добавочным самоослеплением тщеславия, не желающего признаться, что корабль следует течению, в которое он случайно попал? Что он “хочет” туда, поскольку он туда – должен? Что, разумеется, он имеет направление, но уж никак – не кормчего? – Критика понятия “цель” все еще остается необходимостью.
Логика сна.
... Умозаключенное таким образом прошлое становится для него благодаря возбужденной фантазии настоящим. Так, всякий по личному опыту знает, как быстро спящий вплетает в свой сон доходящий до него сильный звук, например звон колоколов или пушечный выстрел, т.е. объясняет его задним числом, так что ему кажется, что он сперва пережил обусловливающие обстоятельства, а затем уже данный звук. – Но почему же дух спящего всегда ошибается, тогда как дух бодрствующий обыкновенно столь трезв, осторожен и скептичен в отношении гипотез? – Почему он удовлетворяется первой попавшейся гипотезой для объяснения чувства и тотчас же верит в ее истинность? (Ибо во сне мы верим в сон, как будто он есть реальность, т.е. мы считаем нашу гипотезу вполне доказанной.) – Я полагаю: как еще теперь человек умозаключает во сне, так человечество умозаключало и наяву много тысячелетий подряд: первая causa, которая приходила в голову, чтобы объяснить что-либо нуждавшееся в объяснении, была достаточна и принималась за истину. (Так, согласно рассказам путешественников, поступают дикари еще и теперь,) Во сне это первобытное свойство человечества возрождается в нас, ибо это есть основа, на которой развился и еще развивается в каждом человеке высший разум: сон переносит нас назад, к отдаленным эпохам человеческой культуры, и дает нам средство лучше понять их. Сонное мышление удается нам теперь так легко, потому что в течение очень долгих периодов развития человечества мы были так хорошо приучены именно к этой фантастической и дешевой форме объяснения всего любой выдумкой. В этом смысле сон есть отдых для мозга, ибо днем последний должен удовлетворять более строгим требованиям, которые ставит мышлению более высокая культура. – Сходное состояние, образующее прямо-таки преддверие и ворота ко сну, мы можем испытать и при бодрствующем сознании. Когда мы закрываем глаза, то мозг создает множество световых впечатлений и цветов, вероятно, как своего рода отголосок и эхо всех тех световых ощущений, которые проникают к нему днем. Но рассудок (в союзе с фантазией) тотчас же перерабатывает эту, самое по себе бесформенную, игру цветов в определенные фигуры, образы, пейзажи, оживленные группы. Подлинный процесс при этом есть опять-таки известного рода умозаключение от действия к причине; задаваясь вопросом: “откуда эти световые впечатления и цвета?” – дух подставляет в качестве причин указанные фигуры и образы; они кажутся ему источниками этих цветов и световых впечатлений, потому что он привык днем и при открытых глазах находить действующую причину каждого цвета, каждого светового ощущения. Здесь, следовательно, фантазия постоянно снабжает его образами, опираясь в своей деятельности на зрительные впечатления дня, и совершенно то же делает фантазия во сне – т.е. мнимая причина выводится из действия и представляется после действия, и все это с необычайной быстротой, так что здесь, как когда смотришь на фокусника, может возникнуть неправильное суждение, и то, что следует одно за другим во времени, может показаться одновременным и даже в обратной последовательности. Из этих процессов мы можем усмотреть, как поздно развилось более острое логическое мышление, строгое отношение к причине и действию, если еще теперь наш разум и рассудок непроизвольно возвращаются в своих функциях к этим примитивным формам умозаключения, и мы приблизительно половину нашей жизни пребываем в этом состоянии. – Точно так же поэт, художник измышляет для своих настроений и душевных состояний причины, которые отнюдь не суть истинные; он в этом смысле напоминает нам прежнее человечество и может содействовать пониманию последнего.
Стой, карлик! – сказал я. – Или я! Или ты! Но из нас двоих я сильнее: ты не знаешь еще бездонных мыслей моих! Их бремя тебе не по силам!"
И тут почувствовал я облегчение: назойливый карлик спрыгнул с плеч моих! Он вскочил на ближайший камень; мы остановились как раз у ворот, через которые проходила дорога.
"Взгляни на эти ворота, карлик! – продолжал я. – У них два лика. Два пути сходятся здесь: никто еще не проходил по ним до конца.
Эта длинная дорога назад – она длится вечность. А эта длинная дорога вперед – другая вечность.
Они противоречат друг другу, эти пути; в негодовании сталкиваются они, и здесь, у этих ворот, то место, где они сходятся. Название же этих ворот начертано вверху, над ними: "Мгновение".
Но если кто-нибудь пойдет по одному из путей дальше – все дальше и дальше, – думаешь ли ты, карлик, что они вечно будут противоречить друг другу?"
"Все прямое лжет, – презрительно ответил карлик. – Вся истина представляет собой кривую, самоё время есть круг".
"Ты, Дух Тяжести! – сказал я в гневе, – не слишком ли легко решаешь ты этот вопрос? Смотри, а то я оставлю тебя, хромоногого, сидеть, где сидишь, а ведь я нес тебя вверх!
Взгляни, – продолжал я, – взгляни на это Мгновение! От врат Мгновения уходит долгий, вечный путь назад: позади нас – вечность.
Не должно ли быть так: все, что может произойти, уже проходило некогда этим путем? Не должно ли быть так: все, что может случиться, уже случилось некогда, свершилось и миновало?
И если все уже было: что думаешь ты об этом Мгновении, карлик? Не должно ли быть так: эти ворота – тоже уже были?
И не связаны ли все вещи между собой так прочно, что Мгновение это влечет за собой все последующее? А значит, еще раз – само себя?
Ибо все, что может произойти и на этом долгом пути вперед – должно произойти еще раз!
И этот медлительный паук, ползущий в лунном свете, и сам этот лунный свет, и мы с тобой, шепчущиеся у этих ворот о вечных материях, – разве все это не было уже когда-то?
И не должны ли мы возвращаться и проходить по тому пути, что лежит перед нами, дальше, вперед по этому длинному страшному пути: не должны ли мы все вечно возвращаться?
1 - все есть воля против воли
2 - воли нет вообще
1 Каузализм
2 Нет ничего лучше причины-следствия.
1.
Вся причинность психологически восходит к вере в намерения:
Сам эффект намерения недоказуем.
(Causa efficiens - тавтология с finalis) Психологический взгляд ---
Проблема уравнивания причины и следствия.
Это кажется мне одним из наиболее существенных моих шагов и продвижений: я научился отличать причину поступка от причины, вынуждающей поступать так-то и так-то, в этом направлении, с этой целью. Первого рода причина есть некий квантум скопившейся силы, ждущей случая как-нибудь выйти; второй род, напротив, сравнительно с этой силой есть нечто незначительное, большей частью мелкий случай, сообразно с которым тот квантум “разрешается” теперь по типу отношения спички к пороховой бочке. К этим мелким случаям и спичкам я причисляю все так называемые “цели”, равным образом как и еще более так называемые “жизненные призвания”: в сравнении с чудовищным квантумом силы, стремящейся, как было сказано, уйти во что-то, они представляют собою нечто относительно случайное, произвольное, почти безразличное. По обыкновению видят это иначе: именно в цели (надобности, призвании и т.д.) привыкли видеть движущую силу, соответственно древнейшему заблуждению, - но она есть только управляющая сила: при этом смешивают кормчего с паром. И не всегда только кормчего, управляющую силу… Разве “цель”, “надобность” не оказывается достаточно часто лишь благовидным предлогом, добавочным самоослеплением тщеславия, не желающего признаться, что корабль следует течению, в которое он случайно попал? Что он “хочет” туда, поскольку он туда – должен? Что, разумеется, он имеет направление, но уж никак – не кормчего? – Критика понятия “цель” все еще остается необходимостью.
Логика сна.
... Умозаключенное таким образом прошлое становится для него благодаря возбужденной фантазии настоящим. Так, всякий по личному опыту знает, как быстро спящий вплетает в свой сон доходящий до него сильный звук, например звон колоколов или пушечный выстрел, т.е. объясняет его задним числом, так что ему кажется, что он сперва пережил обусловливающие обстоятельства, а затем уже данный звук. – Но почему же дух спящего всегда ошибается, тогда как дух бодрствующий обыкновенно столь трезв, осторожен и скептичен в отношении гипотез? – Почему он удовлетворяется первой попавшейся гипотезой для объяснения чувства и тотчас же верит в ее истинность? (Ибо во сне мы верим в сон, как будто он есть реальность, т.е. мы считаем нашу гипотезу вполне доказанной.) – Я полагаю: как еще теперь человек умозаключает во сне, так человечество умозаключало и наяву много тысячелетий подряд: первая causa, которая приходила в голову, чтобы объяснить что-либо нуждавшееся в объяснении, была достаточна и принималась за истину. (Так, согласно рассказам путешественников, поступают дикари еще и теперь,) Во сне это первобытное свойство человечества возрождается в нас, ибо это есть основа, на которой развился и еще развивается в каждом человеке высший разум: сон переносит нас назад, к отдаленным эпохам человеческой культуры, и дает нам средство лучше понять их. Сонное мышление удается нам теперь так легко, потому что в течение очень долгих периодов развития человечества мы были так хорошо приучены именно к этой фантастической и дешевой форме объяснения всего любой выдумкой. В этом смысле сон есть отдых для мозга, ибо днем последний должен удовлетворять более строгим требованиям, которые ставит мышлению более высокая культура. – Сходное состояние, образующее прямо-таки преддверие и ворота ко сну, мы можем испытать и при бодрствующем сознании. Когда мы закрываем глаза, то мозг создает множество световых впечатлений и цветов, вероятно, как своего рода отголосок и эхо всех тех световых ощущений, которые проникают к нему днем. Но рассудок (в союзе с фантазией) тотчас же перерабатывает эту, самое по себе бесформенную, игру цветов в определенные фигуры, образы, пейзажи, оживленные группы. Подлинный процесс при этом есть опять-таки известного рода умозаключение от действия к причине; задаваясь вопросом: “откуда эти световые впечатления и цвета?” – дух подставляет в качестве причин указанные фигуры и образы; они кажутся ему источниками этих цветов и световых впечатлений, потому что он привык днем и при открытых глазах находить действующую причину каждого цвета, каждого светового ощущения. Здесь, следовательно, фантазия постоянно снабжает его образами, опираясь в своей деятельности на зрительные впечатления дня, и совершенно то же делает фантазия во сне – т.е. мнимая причина выводится из действия и представляется после действия, и все это с необычайной быстротой, так что здесь, как когда смотришь на фокусника, может возникнуть неправильное суждение, и то, что следует одно за другим во времени, может показаться одновременным и даже в обратной последовательности. Из этих процессов мы можем усмотреть, как поздно развилось более острое логическое мышление, строгое отношение к причине и действию, если еще теперь наш разум и рассудок непроизвольно возвращаются в своих функциях к этим примитивным формам умозаключения, и мы приблизительно половину нашей жизни пребываем в этом состоянии. – Точно так же поэт, художник измышляет для своих настроений и душевных состояний причины, которые отнюдь не суть истинные; он в этом смысле напоминает нам прежнее человечество и может содействовать пониманию последнего.
Стой, карлик! – сказал я. – Или я! Или ты! Но из нас двоих я сильнее: ты не знаешь еще бездонных мыслей моих! Их бремя тебе не по силам!"
И тут почувствовал я облегчение: назойливый карлик спрыгнул с плеч моих! Он вскочил на ближайший камень; мы остановились как раз у ворот, через которые проходила дорога.
"Взгляни на эти ворота, карлик! – продолжал я. – У них два лика. Два пути сходятся здесь: никто еще не проходил по ним до конца.
Эта длинная дорога назад – она длится вечность. А эта длинная дорога вперед – другая вечность.
Они противоречат друг другу, эти пути; в негодовании сталкиваются они, и здесь, у этих ворот, то место, где они сходятся. Название же этих ворот начертано вверху, над ними: "Мгновение".
Но если кто-нибудь пойдет по одному из путей дальше – все дальше и дальше, – думаешь ли ты, карлик, что они вечно будут противоречить друг другу?"
"Все прямое лжет, – презрительно ответил карлик. – Вся истина представляет собой кривую, самоё время есть круг".
"Ты, Дух Тяжести! – сказал я в гневе, – не слишком ли легко решаешь ты этот вопрос? Смотри, а то я оставлю тебя, хромоногого, сидеть, где сидишь, а ведь я нес тебя вверх!
Взгляни, – продолжал я, – взгляни на это Мгновение! От врат Мгновения уходит долгий, вечный путь назад: позади нас – вечность.
Не должно ли быть так: все, что может произойти, уже проходило некогда этим путем? Не должно ли быть так: все, что может случиться, уже случилось некогда, свершилось и миновало?
И если все уже было: что думаешь ты об этом Мгновении, карлик? Не должно ли быть так: эти ворота – тоже уже были?
И не связаны ли все вещи между собой так прочно, что Мгновение это влечет за собой все последующее? А значит, еще раз – само себя?
Ибо все, что может произойти и на этом долгом пути вперед – должно произойти еще раз!
И этот медлительный паук, ползущий в лунном свете, и сам этот лунный свет, и мы с тобой, шепчущиеся у этих ворот о вечных материях, – разве все это не было уже когда-то?
И не должны ли мы возвращаться и проходить по тому пути, что лежит перед нами, дальше, вперед по этому длинному страшному пути: не должны ли мы все вечно возвращаться?
>>785
Это ты полез в залупу, тебе и доказывать.
Имеют, и самое при том прямое.
Наука в современном смысле слова суть плоть от плоти христианства. Христианство, точнее вполне конкретные люди, личности-христиане, в прямой связи с христианским учением, мотивируясь им, взрастили на протяжении веков науку. Не просто где-то там рядом стояли у неких истоков, а долго и планомерно взращивали ее.
Более того, на протяжении большей части истории христианству в этом не было никаких серьезных конкурентов и альтернатив.
>>786
Именно, что "так". Обосрался так же, как и в >>781
Хотя даже не, с этим списком ты еще фееричнее обосрался.
>Где и как это доказывает обратное?
Это ты полез в залупу, тебе и доказывать.
>Данные знания не имеют никакого отношения к христианству, в принципе.
Имеют, и самое при том прямое.
Наука в современном смысле слова суть плоть от плоти христианства. Христианство, точнее вполне конкретные люди, личности-христиане, в прямой связи с христианским учением, мотивируясь им, взрастили на протяжении веков науку. Не просто где-то там рядом стояли у неких истоков, а долго и планомерно взращивали ее.
Более того, на протяжении большей части истории христианству в этом не было никаких серьезных конкурентов и альтернатив.
>>786
>Я тебе так скажу
Именно, что "так". Обосрался так же, как и в >>781
>христианство даёт ложную веру относительно законов селекции, эволюции и отбора.
Хотя даже не, с этим списком ты еще фееричнее обосрался.
>>790
Ты дурак? Религия ради своего выживания, как симулякр, имеет необходимостью уничтожение всего, что угрожает жизни этого симулякра.
Это включает в себя и истину, в том числе.
(Делать вид будто бы наука обязана христианству это самое большое в мире лицемерие, как будто бы истина может быть вообще кому-то чем-то обязана.)
Ты дурак? Религия ради своего выживания, как симулякр, имеет необходимостью уничтожение всего, что угрожает жизни этого симулякра.
Это включает в себя и истину, в том числе.
(Делать вид будто бы наука обязана христианству это самое большое в мире лицемерие, как будто бы истина может быть вообще кому-то чем-то обязана.)
>>791
Это история науки.
А вот делать вид, что за счет дифирамбов в адрес науки, в которой сам нихуяшеньки не ориентируешься и никогда не грыз ее гранит, чем-то там преисполняешься, это с твоей стороны самое натуральное магическое мышление.
>Делать вид будто бы наука обязана христианству это самое большое
Это история науки.
А вот делать вид, что за счет дифирамбов в адрес науки, в которой сам нихуяшеньки не ориентируешься и никогда не грыз ее гранит, чем-то там преисполняешься, это с твоей стороны самое натуральное магическое мышление.
>>792
>>793
Снова ты отвечаешь только на часть, а не на всё в целом.
Ты хоть умом своим понимаешь, что в этой дискуссии ты заведомо не можешь занять любую другую позицию, отличную от той, что ты сейчас занимаешь, просто в силу того, что они все уничтожают и опровергают твою же? Я тебе, недалёкому, ещё раз повторяю: религия - это
1) эволюционная хуитка
2) ловушка джокира
Ты не можешь защищать истину и религию одновременно. Либо одно - либо другое.
И если ты утверждаешь обратное - то ты автоматически отрекаешься от первого (от истины, в целом, во всём происходящем, а не только в том, что тебе удобно, как защищающему монополию религии на истину лицемеру).
Что до той ерунды что ты приводишь, у меня на это один ответ - это ничего не доказывает, потому что наш спор - не об этом.
>>793
Снова ты отвечаешь только на часть, а не на всё в целом.
Ты хоть умом своим понимаешь, что в этой дискуссии ты заведомо не можешь занять любую другую позицию, отличную от той, что ты сейчас занимаешь, просто в силу того, что они все уничтожают и опровергают твою же? Я тебе, недалёкому, ещё раз повторяю: религия - это
1) эволюционная хуитка
2) ловушка джокира
Ты не можешь защищать истину и религию одновременно. Либо одно - либо другое.
И если ты утверждаешь обратное - то ты автоматически отрекаешься от первого (от истины, в целом, во всём происходящем, а не только в том, что тебе удобно, как защищающему монополию религии на истину лицемеру).
Что до той ерунды что ты приводишь, у меня на это один ответ - это ничего не доказывает, потому что наш спор - не об этом.
>>794
Ты мне вообще не всрался спорить с тобой.
Ты нахуевертил фактических ошибок, я поправил. Истины ради и в интересах неопределенно круга потенциальных читателей.
Это вообще никакого интереса для серьезного исследователя не представляет.
Все эти твои "может/не может, должон/не должон" - это не наука и даже-не-философия науки.
Это проистекает из того и только их того, на какое место ты возводишь науку в своей картине мира. Причем, очевидно, в картине дырявой и расплывчатой.
Короче, сугубо твои персональные заёбы. Никто тебе ничего не должен на таких основаниях.
>наш спор - не об этом.
Ты мне вообще не всрался спорить с тобой.
Ты нахуевертил фактических ошибок, я поправил. Истины ради и в интересах неопределенно круга потенциальных читателей.
>ты заведомо не можешь
>утверждаю я, не должно было случиться / не должно было быть в истории человечества
Это вообще никакого интереса для серьезного исследователя не представляет.
Все эти твои "может/не может, должон/не должон" - это не наука и даже-не-философия науки.
Это проистекает из того и только их того, на какое место ты возводишь науку в своей картине мира. Причем, очевидно, в картине дырявой и расплывчатой.
Короче, сугубо твои персональные заёбы. Никто тебе ничего не должен на таких основаниях.
>>799
Ты снова с каким-то фантазмом разговариваешь. Либо соломенным чучелом. (Либо, что вероятнее - с самим собой.)
Тебе прямо было сказано, что обсуждение не касается истории науки. Обсуждение касается природы истины. И христианская религия не имеет право на монополию относительно происхождения истины. Так же как она не может занять позицию в дискурсе, отличную от религиозной, в ситуации когда стоит выбор между (научной и не только научной) истиной и религией..
Речь идёт о логике. Логика тебе недоступна. Как результат всё, на что ты оказываешься способен - это отрицания и какие-то невнятные апелляции к долженствованию. Конечно, никто мне ничего не должен. Я этого не утверждал. Зачем ты поднял этот ad hominem? Затем, что ты знаешь, что лжёшь, и сказать тебе в "защиту" своей позиции - нечего.
Что до истины - она и мне не обязана ничем. И науке. Вообще ничему. Никакой идее или симулякру. И никому, в том числе. Истина есть сущность самодостаточная и к религии не сводимая. Конец аргументации.
Ты снова с каким-то фантазмом разговариваешь. Либо соломенным чучелом. (Либо, что вероятнее - с самим собой.)
Тебе прямо было сказано, что обсуждение не касается истории науки. Обсуждение касается природы истины. И христианская религия не имеет право на монополию относительно происхождения истины. Так же как она не может занять позицию в дискурсе, отличную от религиозной, в ситуации когда стоит выбор между (научной и не только научной) истиной и религией..
Речь идёт о логике. Логика тебе недоступна. Как результат всё, на что ты оказываешься способен - это отрицания и какие-то невнятные апелляции к долженствованию. Конечно, никто мне ничего не должен. Я этого не утверждал. Зачем ты поднял этот ad hominem? Затем, что ты знаешь, что лжёшь, и сказать тебе в "защиту" своей позиции - нечего.
Что до истины - она и мне не обязана ничем. И науке. Вообще ничему. Никакой идее или симулякру. И никому, в том числе. Истина есть сущность самодостаточная и к религии не сводимая. Конец аргументации.
44 Кб, 683x683>>802
Настолько похуй что не ответить - не можешь, лгунишка.
Настолько похуй что не ответить - не можешь, лгунишка.
>>802
а эта попытка выдать себя за Стэтхема вообще целый сигнал. о твоём уровне умственного развития, да и о том, насколько тебе... "не похуй" (настолько, что страшно показаться идиотом, дебилом или неправым, лживым... разве такой (интеллектуально нечестный, "нечестивый", нечистоплотный) человек может иметь хоть какое-то отношение к истине? конечно, нет!)
а эта попытка выдать себя за Стэтхема вообще целый сигнал. о твоём уровне умственного развития, да и о том, насколько тебе... "не похуй" (настолько, что страшно показаться идиотом, дебилом или неправым, лживым... разве такой (интеллектуально нечестный, "нечестивый", нечистоплотный) человек может иметь хоть какое-то отношение к истине? конечно, нет!)
328 Кб, 1223x918Нужно превзойти человечество силой, высотой души - превзойти его презрением...
Наше сострадание более высокое и более дальновидное: мы видим, как человек умаляется, как вы умаляете его! – и бывают минуты, когда мы с неописуемой тревогой взираем именно на ваше сострадание, когда мы защищаемся от этого сострадания, – когда мы находим вашу серьезность опаснее всякого легкомыслия. Вы хотите, по возможности, – и нет более безумного «по возможности» – устранить страдание; а мы? – похоже, мы хотим, чтобы оно стало еще выше и еще тяжелее, чем когда-либо! Благоденствие, как вы его понимаете, – ведь это не цель, нам-то кажется, что это конец! Состояние, делающее человека тотчас же смешным и презренным, – заставляющее желать его гибели! Воспитание страдания, великого страдания, – разве вы не знаете, что только это воспитание возвышало до сих пор человека? То напряжение души в несчастьи, которое прививает ей крепость, её содрогание при виде великой гибели, её изобретательность и храбрость в перенесении, претерпевании, истолковании, использовании несчастья, и всё, что даровало ей глубину, тайну, личину, ум, хитрость, величие, – разве все это не было даровано ей под оболочкой страдания и воспитания великого страдания? В человеке тварь и творец соединены воедино: в человеке есть материал, обломок, избыток, глина, грязь, бессмыслица, хаос; но в человеке есть также и творец, ваятель, твёрдость молота, божественный зритель и седьмой день – понимаете ли вы это противоречие? И понимаете ли вы, что ваше сострадание относится к «твари в человеке», к тому, что должно быть сформовано, сломано, выковано, разорвано, обожжено, закалено, очищено, – к тому, что неизбежно страдает и должно страдать? А наше сострадание – разве вы не понимаете, к кому относится наше сопротивляющееся сострадание, когда оно защищается от вашего сострадания как от самой худшей изнеженности и слабости? – Итак, сострадание против сострадания! – Но, скажем еще раз, есть более высокие проблемы по сравнению со всеми проблемами наслаждения, страдания и сострадания; и каждая философия, которая занимается только этим, – наивность.
Христианство называют религией сострадания... Сострадание противоположно аффектам тонуса, повышающим энергию жизненного чувства,- оно воздействует угнетающе. Сострадая, слабеешь. Сострадание во много крат увеличивает потери в силе, страдания и без того дорого обходятся. Сострадание разносит заразу страдания - при известных обстоятельствах состраданием может достигаться такая совокупная потеря жизни, жизненной энергии, что она становится абсурдно диспропорциональной кванту причины (пример: смерть назарянина). Вот одно соображение, а есть и другое, более важное. Если предположить, что сострадание измеряется ценностью вызываемых им реакций, то жизнеопасный характер его выступает с еще большей ясностью. В целом сострадание парализует закон развития - закон селекции. Оно поддерживает жизнь в том, что созрело для гибели, оно борется с жизнью в пользу обездоленных и осужденных ею, а множество всевозможных уродств, в каких длит оно жизнь, придает мрачную двусмысленность самой жизни. Люди отважились назвать сострадание добродетелью (для любой благородной морали сострадание - слабость), однако пошли и дальше, превратив сострадание в главную добродетель, в почву и источник всех иных,- правда, нельзя забывать, что так это выглядит с позиции нигилистической философии, начертавшей на своем щите отрицание жизни. Шопенгауэр был по-своему прав: сострадание отрицает жизнь, делает ее достойной отрицания, сострадание это практический нигилизм. Скажу еще раз: этот депрессивный, заразный инстинкт парализует инстинкты, направленные на сохранение жизни, на повышение ее ценности,- он бережет и множит всяческое убожество, а потому выступает как главное орудие, ускоряющее decadence. Сострадание - это проповедь Ничто!.. Но только не говорят - "Ничто", а вместо этого говорят "мир иной", "бог", "подлинная жизнь", или нирвана, искупление, блаженство... Эта невинная риторика из сферы религиозно-моральной идиосинкразии выглядит далеко не столь невинной, когда начинаешь понимать, какая тенденция маскируется возвышенными словами - враждебность жизни. Шопенгауэр был врагом жизни, а потому сострадание сдела- лось для него добродетелью... Аристотель, как известно, видел в сострадании болезненное, опасное состояние, когда время от времени полезно прибегать к слабительному: трагедию он понимал как такое слабительное. Ради инстинкта жизни следовало бы на деле искать средство нанести удар по такому опасному, болезнетворному скоплению сострадания, как в случае Шопенгауэра (и, к сожалению, всего нашего литературно-художественного decadence'а от Санкт-Петербурга до Парижа, от Толстого до Вагнера),-нанести удар, чтоб оно лопнуло... Нет ничего менее здорового во всей нашей нездоровой современности, чем христианское сострадание. Тут-то послужить врачом, неуступчивым, со скальпелем в руках,- наша обязанность, наш способ любить людей, благодаря этому мы, гиперборейцы, становимся философами!..
Необходимо сказать, кого мы считаем своей противоположностью, богословов и всех, в ком течет богословская кровь,- всю нашу философию... Надо вблизи увидеть эту фатальность, а лучше пережить ее самому и разве что не погибнуть от нее, чтобы уж вовсе не понимать тут шуток (вольнодумство господ естествоиспытателей и физиологов в моих глазах только шутка, им в этих материях недостает страсти, им недостает страдания). Зараза распространилась дальше, чем думают: богословский инстинкт "высокомерия" я обнаруживал везде, где люди в наши дни ощущают себя "идеалистами" и в силу высшего своего происхождения присваивают себе право глядеть на действительность неприязненно и свысока. Идеалист что жрец, все высокие понятия у него на руках (да и не только на руках!), он с благожелательным презрением кроет ими и "рассудок", и "чувства", и "почести", и "благополучие", и "науку": все это ниже его, все это вред и соблазн, над которыми в неприступном для-себя-бытии парит "дух"... Как если бы смирение, целомудренность, бедность, одним словом, святость не причинили жизни вреда куда большего, чем самые ужасные извращения и пороки... Чистый дух - чистая ложь... Пока признается существом высшего порядка жрец, этот клеветник, отрицатель и отравитель жизни по долгу службы, не будет ответа на вопрос: что есть истина? Если истину защищает адвокат отрицания и небытия, она уже вывернута наизнанку...
Я объявляю войну инстинкту теолога: след его обнаруживаю повсюду. У кого в жилах течет богословская кровь, тот ни на что не способен смотреть прямо и честно. На такой почве развивается пафос, именуемый верой: раз и навсегда зажмурил глаза, не видишь себя и уже не смущаешься своей неизлечимой лживостью. Из дефектов зрения выводят мораль, добродетель, святость; чистую совесть ставят в зависимость от ложного видения, требуют, чтобы никакой иной способ видения не признавался,- свой же собственный назвали "искуплением", "вечностью", "богом" и объявили священным. Но я везде докапывался до богословского инстинкта - до этой самой распространенной, по-настоящему "подпольной" формы лживости, какая только есть на свете. Если для богослова что-то истинно, значит, это ложь - вот вам, пожалуйста, критерий истины. Самый глубокий инстинкт самосохранения воспрещает богослову чтить или хотя бы учитывать реальность - и в самом малом. Куда только простирается его влияние, всюду извращены ценностные суждения, а понятия "истинного" и "ложного" непременно вывернуты наизнанку: самое вредное для жизни называется "истинным", то же, что приподнимает, возвышает, утверждает, оправдывает жизнь, что ведет к ее торжеству, считается "ложным"... Если, случается, богословы протягивают руку к власти, воздействуя на "совесть" государей (или народов), мы можем не сомневаться в том, что, собственно, происходит: рвется к власти воля к концу, нигилизм воли...
Христианское, и любое, бездумное, отрицающее истину, закрывающее глаза на неё, - сострадание: стремится к одному, а производит на свет - совершенно противоположное от заявленного...
Наше сострадание более высокое и более дальновидное: мы видим, как человек умаляется, как вы умаляете его! – и бывают минуты, когда мы с неописуемой тревогой взираем именно на ваше сострадание, когда мы защищаемся от этого сострадания, – когда мы находим вашу серьезность опаснее всякого легкомыслия. Вы хотите, по возможности, – и нет более безумного «по возможности» – устранить страдание; а мы? – похоже, мы хотим, чтобы оно стало еще выше и еще тяжелее, чем когда-либо! Благоденствие, как вы его понимаете, – ведь это не цель, нам-то кажется, что это конец! Состояние, делающее человека тотчас же смешным и презренным, – заставляющее желать его гибели! Воспитание страдания, великого страдания, – разве вы не знаете, что только это воспитание возвышало до сих пор человека? То напряжение души в несчастьи, которое прививает ей крепость, её содрогание при виде великой гибели, её изобретательность и храбрость в перенесении, претерпевании, истолковании, использовании несчастья, и всё, что даровало ей глубину, тайну, личину, ум, хитрость, величие, – разве все это не было даровано ей под оболочкой страдания и воспитания великого страдания? В человеке тварь и творец соединены воедино: в человеке есть материал, обломок, избыток, глина, грязь, бессмыслица, хаос; но в человеке есть также и творец, ваятель, твёрдость молота, божественный зритель и седьмой день – понимаете ли вы это противоречие? И понимаете ли вы, что ваше сострадание относится к «твари в человеке», к тому, что должно быть сформовано, сломано, выковано, разорвано, обожжено, закалено, очищено, – к тому, что неизбежно страдает и должно страдать? А наше сострадание – разве вы не понимаете, к кому относится наше сопротивляющееся сострадание, когда оно защищается от вашего сострадания как от самой худшей изнеженности и слабости? – Итак, сострадание против сострадания! – Но, скажем еще раз, есть более высокие проблемы по сравнению со всеми проблемами наслаждения, страдания и сострадания; и каждая философия, которая занимается только этим, – наивность.
Христианство называют религией сострадания... Сострадание противоположно аффектам тонуса, повышающим энергию жизненного чувства,- оно воздействует угнетающе. Сострадая, слабеешь. Сострадание во много крат увеличивает потери в силе, страдания и без того дорого обходятся. Сострадание разносит заразу страдания - при известных обстоятельствах состраданием может достигаться такая совокупная потеря жизни, жизненной энергии, что она становится абсурдно диспропорциональной кванту причины (пример: смерть назарянина). Вот одно соображение, а есть и другое, более важное. Если предположить, что сострадание измеряется ценностью вызываемых им реакций, то жизнеопасный характер его выступает с еще большей ясностью. В целом сострадание парализует закон развития - закон селекции. Оно поддерживает жизнь в том, что созрело для гибели, оно борется с жизнью в пользу обездоленных и осужденных ею, а множество всевозможных уродств, в каких длит оно жизнь, придает мрачную двусмысленность самой жизни. Люди отважились назвать сострадание добродетелью (для любой благородной морали сострадание - слабость), однако пошли и дальше, превратив сострадание в главную добродетель, в почву и источник всех иных,- правда, нельзя забывать, что так это выглядит с позиции нигилистической философии, начертавшей на своем щите отрицание жизни. Шопенгауэр был по-своему прав: сострадание отрицает жизнь, делает ее достойной отрицания, сострадание это практический нигилизм. Скажу еще раз: этот депрессивный, заразный инстинкт парализует инстинкты, направленные на сохранение жизни, на повышение ее ценности,- он бережет и множит всяческое убожество, а потому выступает как главное орудие, ускоряющее decadence. Сострадание - это проповедь Ничто!.. Но только не говорят - "Ничто", а вместо этого говорят "мир иной", "бог", "подлинная жизнь", или нирвана, искупление, блаженство... Эта невинная риторика из сферы религиозно-моральной идиосинкразии выглядит далеко не столь невинной, когда начинаешь понимать, какая тенденция маскируется возвышенными словами - враждебность жизни. Шопенгауэр был врагом жизни, а потому сострадание сдела- лось для него добродетелью... Аристотель, как известно, видел в сострадании болезненное, опасное состояние, когда время от времени полезно прибегать к слабительному: трагедию он понимал как такое слабительное. Ради инстинкта жизни следовало бы на деле искать средство нанести удар по такому опасному, болезнетворному скоплению сострадания, как в случае Шопенгауэра (и, к сожалению, всего нашего литературно-художественного decadence'а от Санкт-Петербурга до Парижа, от Толстого до Вагнера),-нанести удар, чтоб оно лопнуло... Нет ничего менее здорового во всей нашей нездоровой современности, чем христианское сострадание. Тут-то послужить врачом, неуступчивым, со скальпелем в руках,- наша обязанность, наш способ любить людей, благодаря этому мы, гиперборейцы, становимся философами!..
Необходимо сказать, кого мы считаем своей противоположностью, богословов и всех, в ком течет богословская кровь,- всю нашу философию... Надо вблизи увидеть эту фатальность, а лучше пережить ее самому и разве что не погибнуть от нее, чтобы уж вовсе не понимать тут шуток (вольнодумство господ естествоиспытателей и физиологов в моих глазах только шутка, им в этих материях недостает страсти, им недостает страдания). Зараза распространилась дальше, чем думают: богословский инстинкт "высокомерия" я обнаруживал везде, где люди в наши дни ощущают себя "идеалистами" и в силу высшего своего происхождения присваивают себе право глядеть на действительность неприязненно и свысока. Идеалист что жрец, все высокие понятия у него на руках (да и не только на руках!), он с благожелательным презрением кроет ими и "рассудок", и "чувства", и "почести", и "благополучие", и "науку": все это ниже его, все это вред и соблазн, над которыми в неприступном для-себя-бытии парит "дух"... Как если бы смирение, целомудренность, бедность, одним словом, святость не причинили жизни вреда куда большего, чем самые ужасные извращения и пороки... Чистый дух - чистая ложь... Пока признается существом высшего порядка жрец, этот клеветник, отрицатель и отравитель жизни по долгу службы, не будет ответа на вопрос: что есть истина? Если истину защищает адвокат отрицания и небытия, она уже вывернута наизнанку...
Я объявляю войну инстинкту теолога: след его обнаруживаю повсюду. У кого в жилах течет богословская кровь, тот ни на что не способен смотреть прямо и честно. На такой почве развивается пафос, именуемый верой: раз и навсегда зажмурил глаза, не видишь себя и уже не смущаешься своей неизлечимой лживостью. Из дефектов зрения выводят мораль, добродетель, святость; чистую совесть ставят в зависимость от ложного видения, требуют, чтобы никакой иной способ видения не признавался,- свой же собственный назвали "искуплением", "вечностью", "богом" и объявили священным. Но я везде докапывался до богословского инстинкта - до этой самой распространенной, по-настоящему "подпольной" формы лживости, какая только есть на свете. Если для богослова что-то истинно, значит, это ложь - вот вам, пожалуйста, критерий истины. Самый глубокий инстинкт самосохранения воспрещает богослову чтить или хотя бы учитывать реальность - и в самом малом. Куда только простирается его влияние, всюду извращены ценностные суждения, а понятия "истинного" и "ложного" непременно вывернуты наизнанку: самое вредное для жизни называется "истинным", то же, что приподнимает, возвышает, утверждает, оправдывает жизнь, что ведет к ее торжеству, считается "ложным"... Если, случается, богословы протягивают руку к власти, воздействуя на "совесть" государей (или народов), мы можем не сомневаться в том, что, собственно, происходит: рвется к власти воля к концу, нигилизм воли...
Христианское, и любое, бездумное, отрицающее истину, закрывающее глаза на неё, - сострадание: стремится к одному, а производит на свет - совершенно противоположное от заявленного...
328 Кб, 1223x918Нужно превзойти человечество силой, высотой души - превзойти его презрением...
Наше сострадание более высокое и более дальновидное: мы видим, как человек умаляется, как вы умаляете его! – и бывают минуты, когда мы с неописуемой тревогой взираем именно на ваше сострадание, когда мы защищаемся от этого сострадания, – когда мы находим вашу серьезность опаснее всякого легкомыслия. Вы хотите, по возможности, – и нет более безумного «по возможности» – устранить страдание; а мы? – похоже, мы хотим, чтобы оно стало еще выше и еще тяжелее, чем когда-либо! Благоденствие, как вы его понимаете, – ведь это не цель, нам-то кажется, что это конец! Состояние, делающее человека тотчас же смешным и презренным, – заставляющее желать его гибели! Воспитание страдания, великого страдания, – разве вы не знаете, что только это воспитание возвышало до сих пор человека? То напряжение души в несчастьи, которое прививает ей крепость, её содрогание при виде великой гибели, её изобретательность и храбрость в перенесении, претерпевании, истолковании, использовании несчастья, и всё, что даровало ей глубину, тайну, личину, ум, хитрость, величие, – разве все это не было даровано ей под оболочкой страдания и воспитания великого страдания? В человеке тварь и творец соединены воедино: в человеке есть материал, обломок, избыток, глина, грязь, бессмыслица, хаос; но в человеке есть также и творец, ваятель, твёрдость молота, божественный зритель и седьмой день – понимаете ли вы это противоречие? И понимаете ли вы, что ваше сострадание относится к «твари в человеке», к тому, что должно быть сформовано, сломано, выковано, разорвано, обожжено, закалено, очищено, – к тому, что неизбежно страдает и должно страдать? А наше сострадание – разве вы не понимаете, к кому относится наше сопротивляющееся сострадание, когда оно защищается от вашего сострадания как от самой худшей изнеженности и слабости? – Итак, сострадание против сострадания! – Но, скажем еще раз, есть более высокие проблемы по сравнению со всеми проблемами наслаждения, страдания и сострадания; и каждая философия, которая занимается только этим, – наивность.
Христианство называют религией сострадания... Сострадание противоположно аффектам тонуса, повышающим энергию жизненного чувства,- оно воздействует угнетающе. Сострадая, слабеешь. Сострадание во много крат увеличивает потери в силе, страдания и без того дорого обходятся. Сострадание разносит заразу страдания - при известных обстоятельствах состраданием может достигаться такая совокупная потеря жизни, жизненной энергии, что она становится абсурдно диспропорциональной кванту причины (пример: смерть назарянина). Вот одно соображение, а есть и другое, более важное. Если предположить, что сострадание измеряется ценностью вызываемых им реакций, то жизнеопасный характер его выступает с еще большей ясностью. В целом сострадание парализует закон развития - закон селекции. Оно поддерживает жизнь в том, что созрело для гибели, оно борется с жизнью в пользу обездоленных и осужденных ею, а множество всевозможных уродств, в каких длит оно жизнь, придает мрачную двусмысленность самой жизни. Люди отважились назвать сострадание добродетелью (для любой благородной морали сострадание - слабость), однако пошли и дальше, превратив сострадание в главную добродетель, в почву и источник всех иных,- правда, нельзя забывать, что так это выглядит с позиции нигилистической философии, начертавшей на своем щите отрицание жизни. Шопенгауэр был по-своему прав: сострадание отрицает жизнь, делает ее достойной отрицания, сострадание это практический нигилизм. Скажу еще раз: этот депрессивный, заразный инстинкт парализует инстинкты, направленные на сохранение жизни, на повышение ее ценности,- он бережет и множит всяческое убожество, а потому выступает как главное орудие, ускоряющее decadence. Сострадание - это проповедь Ничто!.. Но только не говорят - "Ничто", а вместо этого говорят "мир иной", "бог", "подлинная жизнь", или нирвана, искупление, блаженство... Эта невинная риторика из сферы религиозно-моральной идиосинкразии выглядит далеко не столь невинной, когда начинаешь понимать, какая тенденция маскируется возвышенными словами - враждебность жизни. Шопенгауэр был врагом жизни, а потому сострадание сдела- лось для него добродетелью... Аристотель, как известно, видел в сострадании болезненное, опасное состояние, когда время от времени полезно прибегать к слабительному: трагедию он понимал как такое слабительное. Ради инстинкта жизни следовало бы на деле искать средство нанести удар по такому опасному, болезнетворному скоплению сострадания, как в случае Шопенгауэра (и, к сожалению, всего нашего литературно-художественного decadence'а от Санкт-Петербурга до Парижа, от Толстого до Вагнера),-нанести удар, чтоб оно лопнуло... Нет ничего менее здорового во всей нашей нездоровой современности, чем христианское сострадание. Тут-то послужить врачом, неуступчивым, со скальпелем в руках,- наша обязанность, наш способ любить людей, благодаря этому мы, гиперборейцы, становимся философами!..
Необходимо сказать, кого мы считаем своей противоположностью, богословов и всех, в ком течет богословская кровь,- всю нашу философию... Надо вблизи увидеть эту фатальность, а лучше пережить ее самому и разве что не погибнуть от нее, чтобы уж вовсе не понимать тут шуток (вольнодумство господ естествоиспытателей и физиологов в моих глазах только шутка, им в этих материях недостает страсти, им недостает страдания). Зараза распространилась дальше, чем думают: богословский инстинкт "высокомерия" я обнаруживал везде, где люди в наши дни ощущают себя "идеалистами" и в силу высшего своего происхождения присваивают себе право глядеть на действительность неприязненно и свысока. Идеалист что жрец, все высокие понятия у него на руках (да и не только на руках!), он с благожелательным презрением кроет ими и "рассудок", и "чувства", и "почести", и "благополучие", и "науку": все это ниже его, все это вред и соблазн, над которыми в неприступном для-себя-бытии парит "дух"... Как если бы смирение, целомудренность, бедность, одним словом, святость не причинили жизни вреда куда большего, чем самые ужасные извращения и пороки... Чистый дух - чистая ложь... Пока признается существом высшего порядка жрец, этот клеветник, отрицатель и отравитель жизни по долгу службы, не будет ответа на вопрос: что есть истина? Если истину защищает адвокат отрицания и небытия, она уже вывернута наизнанку...
Я объявляю войну инстинкту теолога: след его обнаруживаю повсюду. У кого в жилах течет богословская кровь, тот ни на что не способен смотреть прямо и честно. На такой почве развивается пафос, именуемый верой: раз и навсегда зажмурил глаза, не видишь себя и уже не смущаешься своей неизлечимой лживостью. Из дефектов зрения выводят мораль, добродетель, святость; чистую совесть ставят в зависимость от ложного видения, требуют, чтобы никакой иной способ видения не признавался,- свой же собственный назвали "искуплением", "вечностью", "богом" и объявили священным. Но я везде докапывался до богословского инстинкта - до этой самой распространенной, по-настоящему "подпольной" формы лживости, какая только есть на свете. Если для богослова что-то истинно, значит, это ложь - вот вам, пожалуйста, критерий истины. Самый глубокий инстинкт самосохранения воспрещает богослову чтить или хотя бы учитывать реальность - и в самом малом. Куда только простирается его влияние, всюду извращены ценностные суждения, а понятия "истинного" и "ложного" непременно вывернуты наизнанку: самое вредное для жизни называется "истинным", то же, что приподнимает, возвышает, утверждает, оправдывает жизнь, что ведет к ее торжеству, считается "ложным"... Если, случается, богословы протягивают руку к власти, воздействуя на "совесть" государей (или народов), мы можем не сомневаться в том, что, собственно, происходит: рвется к власти воля к концу, нигилизм воли...
Христианское, и любое, бездумное, отрицающее истину, закрывающее глаза на неё, - сострадание: стремится к одному, а производит на свет - совершенно противоположное от заявленного...
Наше сострадание более высокое и более дальновидное: мы видим, как человек умаляется, как вы умаляете его! – и бывают минуты, когда мы с неописуемой тревогой взираем именно на ваше сострадание, когда мы защищаемся от этого сострадания, – когда мы находим вашу серьезность опаснее всякого легкомыслия. Вы хотите, по возможности, – и нет более безумного «по возможности» – устранить страдание; а мы? – похоже, мы хотим, чтобы оно стало еще выше и еще тяжелее, чем когда-либо! Благоденствие, как вы его понимаете, – ведь это не цель, нам-то кажется, что это конец! Состояние, делающее человека тотчас же смешным и презренным, – заставляющее желать его гибели! Воспитание страдания, великого страдания, – разве вы не знаете, что только это воспитание возвышало до сих пор человека? То напряжение души в несчастьи, которое прививает ей крепость, её содрогание при виде великой гибели, её изобретательность и храбрость в перенесении, претерпевании, истолковании, использовании несчастья, и всё, что даровало ей глубину, тайну, личину, ум, хитрость, величие, – разве все это не было даровано ей под оболочкой страдания и воспитания великого страдания? В человеке тварь и творец соединены воедино: в человеке есть материал, обломок, избыток, глина, грязь, бессмыслица, хаос; но в человеке есть также и творец, ваятель, твёрдость молота, божественный зритель и седьмой день – понимаете ли вы это противоречие? И понимаете ли вы, что ваше сострадание относится к «твари в человеке», к тому, что должно быть сформовано, сломано, выковано, разорвано, обожжено, закалено, очищено, – к тому, что неизбежно страдает и должно страдать? А наше сострадание – разве вы не понимаете, к кому относится наше сопротивляющееся сострадание, когда оно защищается от вашего сострадания как от самой худшей изнеженности и слабости? – Итак, сострадание против сострадания! – Но, скажем еще раз, есть более высокие проблемы по сравнению со всеми проблемами наслаждения, страдания и сострадания; и каждая философия, которая занимается только этим, – наивность.
Христианство называют религией сострадания... Сострадание противоположно аффектам тонуса, повышающим энергию жизненного чувства,- оно воздействует угнетающе. Сострадая, слабеешь. Сострадание во много крат увеличивает потери в силе, страдания и без того дорого обходятся. Сострадание разносит заразу страдания - при известных обстоятельствах состраданием может достигаться такая совокупная потеря жизни, жизненной энергии, что она становится абсурдно диспропорциональной кванту причины (пример: смерть назарянина). Вот одно соображение, а есть и другое, более важное. Если предположить, что сострадание измеряется ценностью вызываемых им реакций, то жизнеопасный характер его выступает с еще большей ясностью. В целом сострадание парализует закон развития - закон селекции. Оно поддерживает жизнь в том, что созрело для гибели, оно борется с жизнью в пользу обездоленных и осужденных ею, а множество всевозможных уродств, в каких длит оно жизнь, придает мрачную двусмысленность самой жизни. Люди отважились назвать сострадание добродетелью (для любой благородной морали сострадание - слабость), однако пошли и дальше, превратив сострадание в главную добродетель, в почву и источник всех иных,- правда, нельзя забывать, что так это выглядит с позиции нигилистической философии, начертавшей на своем щите отрицание жизни. Шопенгауэр был по-своему прав: сострадание отрицает жизнь, делает ее достойной отрицания, сострадание это практический нигилизм. Скажу еще раз: этот депрессивный, заразный инстинкт парализует инстинкты, направленные на сохранение жизни, на повышение ее ценности,- он бережет и множит всяческое убожество, а потому выступает как главное орудие, ускоряющее decadence. Сострадание - это проповедь Ничто!.. Но только не говорят - "Ничто", а вместо этого говорят "мир иной", "бог", "подлинная жизнь", или нирвана, искупление, блаженство... Эта невинная риторика из сферы религиозно-моральной идиосинкразии выглядит далеко не столь невинной, когда начинаешь понимать, какая тенденция маскируется возвышенными словами - враждебность жизни. Шопенгауэр был врагом жизни, а потому сострадание сдела- лось для него добродетелью... Аристотель, как известно, видел в сострадании болезненное, опасное состояние, когда время от времени полезно прибегать к слабительному: трагедию он понимал как такое слабительное. Ради инстинкта жизни следовало бы на деле искать средство нанести удар по такому опасному, болезнетворному скоплению сострадания, как в случае Шопенгауэра (и, к сожалению, всего нашего литературно-художественного decadence'а от Санкт-Петербурга до Парижа, от Толстого до Вагнера),-нанести удар, чтоб оно лопнуло... Нет ничего менее здорового во всей нашей нездоровой современности, чем христианское сострадание. Тут-то послужить врачом, неуступчивым, со скальпелем в руках,- наша обязанность, наш способ любить людей, благодаря этому мы, гиперборейцы, становимся философами!..
Необходимо сказать, кого мы считаем своей противоположностью, богословов и всех, в ком течет богословская кровь,- всю нашу философию... Надо вблизи увидеть эту фатальность, а лучше пережить ее самому и разве что не погибнуть от нее, чтобы уж вовсе не понимать тут шуток (вольнодумство господ естествоиспытателей и физиологов в моих глазах только шутка, им в этих материях недостает страсти, им недостает страдания). Зараза распространилась дальше, чем думают: богословский инстинкт "высокомерия" я обнаруживал везде, где люди в наши дни ощущают себя "идеалистами" и в силу высшего своего происхождения присваивают себе право глядеть на действительность неприязненно и свысока. Идеалист что жрец, все высокие понятия у него на руках (да и не только на руках!), он с благожелательным презрением кроет ими и "рассудок", и "чувства", и "почести", и "благополучие", и "науку": все это ниже его, все это вред и соблазн, над которыми в неприступном для-себя-бытии парит "дух"... Как если бы смирение, целомудренность, бедность, одним словом, святость не причинили жизни вреда куда большего, чем самые ужасные извращения и пороки... Чистый дух - чистая ложь... Пока признается существом высшего порядка жрец, этот клеветник, отрицатель и отравитель жизни по долгу службы, не будет ответа на вопрос: что есть истина? Если истину защищает адвокат отрицания и небытия, она уже вывернута наизнанку...
Я объявляю войну инстинкту теолога: след его обнаруживаю повсюду. У кого в жилах течет богословская кровь, тот ни на что не способен смотреть прямо и честно. На такой почве развивается пафос, именуемый верой: раз и навсегда зажмурил глаза, не видишь себя и уже не смущаешься своей неизлечимой лживостью. Из дефектов зрения выводят мораль, добродетель, святость; чистую совесть ставят в зависимость от ложного видения, требуют, чтобы никакой иной способ видения не признавался,- свой же собственный назвали "искуплением", "вечностью", "богом" и объявили священным. Но я везде докапывался до богословского инстинкта - до этой самой распространенной, по-настоящему "подпольной" формы лживости, какая только есть на свете. Если для богослова что-то истинно, значит, это ложь - вот вам, пожалуйста, критерий истины. Самый глубокий инстинкт самосохранения воспрещает богослову чтить или хотя бы учитывать реальность - и в самом малом. Куда только простирается его влияние, всюду извращены ценностные суждения, а понятия "истинного" и "ложного" непременно вывернуты наизнанку: самое вредное для жизни называется "истинным", то же, что приподнимает, возвышает, утверждает, оправдывает жизнь, что ведет к ее торжеству, считается "ложным"... Если, случается, богословы протягивают руку к власти, воздействуя на "совесть" государей (или народов), мы можем не сомневаться в том, что, собственно, происходит: рвется к власти воля к концу, нигилизм воли...
Христианское, и любое, бездумное, отрицающее истину, закрывающее глаза на неё, - сострадание: стремится к одному, а производит на свет - совершенно противоположное от заявленного...
Человек, который говорит: «это нравится мне, я возьму это себе и буду беречь и защищать от каждого»; человек, который может вести какое-нибудь дело, выполнить какое-нибудь решение, оставаться верным какой-нибудь мысли, привязать к себе женщину, наказать и сокрушить дерзкого; человек, у которого есть свой гнев и свой меч и достоянием которого охотно делаются слабые, страждущие и угнетенные, а также животные, принадлежа ему по природе, словом, человек, представляющий собою прирожденного господина, - если такой человек обладает состраданием, ну, тогда это сострадание имеет цену! Но какой прок в сострадании тех, которые страдают! Или тех, которые даже проповедуют сострадание! Теперь почти всюду в Европе можно встретить болезненную чувствительность и восприимчивость к страданиям, а равным образом отвратительную невоздержанность в жалобах, изнеженность, пытающуюся вырядиться в нечто высшее при помощи религии и разной философской дребедени, - теперь существует форменный культ страдания. Немужественность того, что в кругах таких экзальтированных людей окрещивается именем «сострадания», по-моему, постоянно и прежде всего бросается в глаза. - Нужно воздвигнуть жесточайшее гонение против этого новейшего рода дурного вкуса; и я желал бы в конце концов, чтобы люди носили как средство против него и в сердце, и на шее прекрасный амулет «gai saber» - или, говоря яснее для моих соотечественников, «веселую науку».
Часто видел я, как робкие, пристыженные, неловкие, словно тигр, которому не удался прыжок, прокрадывались вы стороной, о высшие люди! Ибо неудачно вы бросили игральные кости.
Не стоит огорчаться из-за этого! Вы не научились еще играть и смеяться над риском так, как должно! Не сидим ли мы всегда, так или иначе, за большим игральным столом, за которым так много смеются?
И если не удалось вам великое, значит ли это. что вы сами не удались? А если вы сами не удались, значит ли это, что не удался Человек? Но если не удался Человек: что ж! Вперед!
Чем благороднее, тем редкостнее. Вы, собравшиеся здесь высшие люди, разве не все вы не удались?
Пусть так – ну и что ж? Не падайте духом! Сколь многое еще возможно! Научитесь смеяться над собой, смеяться, как следует!
Нет ничего удивительного в том. что вы не удались или удались лишь наполовину, вы, полуразбитые! Разве не бьется, не мечется в вас человеческое будущее?
Вся глубина и даль, вся звездная высь и чудовищная сила человека: не поднимается ли все это пеной в котле вашем?
Нет ничего удивительного в том, что многие котлы разбиваются! Учитесь смеяться над собой, смеяться, как следует! Сколь многое еще возможно, о высшие люди!
И поистине, много того, что уже удалось! Как богата земля совершенством небольших, но прекрасных вещей, что, поистине, так хорошо удались!
Окружайте же себя этим совершенством, высшие люди! Его золотая зрелость исцеляет сердце. Все совершенное учит надеяться.
Какой из грехов, совершенных здесь, на земле, до сих пор остается самым тяжким? Не слова ли того, кто сказал: "Горе смеющимся!".
Неужели он не нашел на земле причин для смеха? Значит, он плохо искал. Их находит даже ребенок.
Мало любви было в нем, иначе он возлюбил бы и смеющихся! Но он ненавидел и поносил нас, предвещая нам плач и скрежет зубовный.
Следует ли тотчас проклинать, если не любишь? Для меня это – дурной вкус. Но именно так поступал он, этот нетерпимый. Он вышел из черни.
Мало в нем было любви – иначе бы он не гневался, что не любят его самого. Всякая великая любовь желает не любви, она жаждет большего.
Сторонитесь таких нетерпимых! Это порода больных и несчастных, это – чернь; кисло взирают они на жизнь, дурным глазом смотрят на землю.
Сторонитесь таких нетерпимых! У них тяжелые ноги и подавленные сердца: не умеют они плясать. Как же быть земле легкой для них!
Кривыми путями следуют все хорошие вещи к цели своей. Они выгибаются, словно кошки, мурлыкая от близости счастья своего: все хорошие вещи смеются.
Идет ли уже человек по своему пути, нет ли, – это выдает походка его: взгляните, как иду я! Ну, а тот, кто приближается к цели своей, тот танцует!
И поистине я не стал еще памятником и не сделался неподвижным, тупым, окаменевшим, как столб: я люблю быстро бегать.
Хотя есть на земле и трясины, и вязкая печаль, все равно тот, у кого легкие ноги, пробегает даже по илу и танцует на нем, как на расчищенном льду.
Братья мои, поднимайте сердца ваши все выше! Но не забывайте и про ноги! Выше, как лихие танцоры, вздымайте ноги свои, а еще лучше – стойте на голове!
Этот венец смеющегося, венец из роз, сам возложил я на себя и сам освятил смех свой. Больше никого не нашел я достаточно сильным для этого.
Заратустра – танцор, Заратустра – легок, он взмахивает крыльями и готов к полету, он зовет за собой всех птиц, проворный и блаженно легкий.
Заратустра пророк, Заратустра, вещающий истины смехом своим, терпеливый, терпимый, влюбленный в прыжки и авантюры, сам я возложил на себя этот венец!
Братья мои, поднимайте сердца ваши все выше! Не забывайте же и про ноги! Вы – лихие танцоры, так выше поднимайте ваши ноги, а еще лучше – встаньте на голову!
Бывают звери, тяжеловесные даже в счастье своем; есть неуклюжие от рождения. Так же забавно смотреть на их потуги и усилия, как на слона, что пытается стоять на голове.
Но лучше обезуметь от счастья, чем от неудач, лучше неуклюже танцевать, чем ходить прихрамывая. Учитесь же мудрости моей: даже у худшей вещи есть пара хороших обратных сторон,
– даже у худшей вещи достаточно крепкие ноги для пляски: научитесь же, высшие люди, стоять на собственных ногах!
Забудьте напевы скорби, забудьте уныние черни! О, какими унылыми ныне видятся мне все эти паяцы, веселящие толпу! Но все нынешнее принадлежит толпе.
Будьте подобны ветру, вырывающемуся из ущелий: под свист своей дудки готов он плясать, моря дрожат и мечутся под стопами его.
Хвала тому бравому, неукротимому духу, дающему крылья ослам, доящему львиц, духу, что ураганом приходит ко всему нынешнему и ко всякой черни,
– духу, который враждебен мудрствующему чертополоху, всем увядшим листьям и плевелам: хвала этому дикому, бодрому, свободному духу бури, который танцует по трясинам и унынию, словно по лугам!
Который ненавидит жалких дворняг простонародья и всякое отродье, неудавшееся и мрачное; хвала этому духу свободных умов, этой смеющейся буре, что засыпает пылью глаза тем, кто покрыт язвами и видит все в черном цвете!
О высшие люди, вот ваше худшее: вы не учились танцевать так, как должно, – так, чтобы в танце выйти за пределы свои! Что с того, если вы – не удались!
Сколь многое еще возможно! Так научитесь же в смехе выходить за пределы свои! Вы, лихие танцоры, выше и выше вздымайте сердца ваши! И не забывайте как следует посмеяться!
Этот венок смеющегося, этот венок из роз: вам я бросаю его, братья мои. Смех объявил я священным: о высшие люди, учитесь смеяться!
Часто видел я, как робкие, пристыженные, неловкие, словно тигр, которому не удался прыжок, прокрадывались вы стороной, о высшие люди! Ибо неудачно вы бросили игральные кости.
Не стоит огорчаться из-за этого! Вы не научились еще играть и смеяться над риском так, как должно! Не сидим ли мы всегда, так или иначе, за большим игральным столом, за которым так много смеются?
И если не удалось вам великое, значит ли это. что вы сами не удались? А если вы сами не удались, значит ли это, что не удался Человек? Но если не удался Человек: что ж! Вперед!
Чем благороднее, тем редкостнее. Вы, собравшиеся здесь высшие люди, разве не все вы не удались?
Пусть так – ну и что ж? Не падайте духом! Сколь многое еще возможно! Научитесь смеяться над собой, смеяться, как следует!
Нет ничего удивительного в том. что вы не удались или удались лишь наполовину, вы, полуразбитые! Разве не бьется, не мечется в вас человеческое будущее?
Вся глубина и даль, вся звездная высь и чудовищная сила человека: не поднимается ли все это пеной в котле вашем?
Нет ничего удивительного в том, что многие котлы разбиваются! Учитесь смеяться над собой, смеяться, как следует! Сколь многое еще возможно, о высшие люди!
И поистине, много того, что уже удалось! Как богата земля совершенством небольших, но прекрасных вещей, что, поистине, так хорошо удались!
Окружайте же себя этим совершенством, высшие люди! Его золотая зрелость исцеляет сердце. Все совершенное учит надеяться.
Какой из грехов, совершенных здесь, на земле, до сих пор остается самым тяжким? Не слова ли того, кто сказал: "Горе смеющимся!".
Неужели он не нашел на земле причин для смеха? Значит, он плохо искал. Их находит даже ребенок.
Мало любви было в нем, иначе он возлюбил бы и смеющихся! Но он ненавидел и поносил нас, предвещая нам плач и скрежет зубовный.
Следует ли тотчас проклинать, если не любишь? Для меня это – дурной вкус. Но именно так поступал он, этот нетерпимый. Он вышел из черни.
Мало в нем было любви – иначе бы он не гневался, что не любят его самого. Всякая великая любовь желает не любви, она жаждет большего.
Сторонитесь таких нетерпимых! Это порода больных и несчастных, это – чернь; кисло взирают они на жизнь, дурным глазом смотрят на землю.
Сторонитесь таких нетерпимых! У них тяжелые ноги и подавленные сердца: не умеют они плясать. Как же быть земле легкой для них!
Кривыми путями следуют все хорошие вещи к цели своей. Они выгибаются, словно кошки, мурлыкая от близости счастья своего: все хорошие вещи смеются.
Идет ли уже человек по своему пути, нет ли, – это выдает походка его: взгляните, как иду я! Ну, а тот, кто приближается к цели своей, тот танцует!
И поистине я не стал еще памятником и не сделался неподвижным, тупым, окаменевшим, как столб: я люблю быстро бегать.
Хотя есть на земле и трясины, и вязкая печаль, все равно тот, у кого легкие ноги, пробегает даже по илу и танцует на нем, как на расчищенном льду.
Братья мои, поднимайте сердца ваши все выше! Но не забывайте и про ноги! Выше, как лихие танцоры, вздымайте ноги свои, а еще лучше – стойте на голове!
Этот венец смеющегося, венец из роз, сам возложил я на себя и сам освятил смех свой. Больше никого не нашел я достаточно сильным для этого.
Заратустра – танцор, Заратустра – легок, он взмахивает крыльями и готов к полету, он зовет за собой всех птиц, проворный и блаженно легкий.
Заратустра пророк, Заратустра, вещающий истины смехом своим, терпеливый, терпимый, влюбленный в прыжки и авантюры, сам я возложил на себя этот венец!
Братья мои, поднимайте сердца ваши все выше! Не забывайте же и про ноги! Вы – лихие танцоры, так выше поднимайте ваши ноги, а еще лучше – встаньте на голову!
Бывают звери, тяжеловесные даже в счастье своем; есть неуклюжие от рождения. Так же забавно смотреть на их потуги и усилия, как на слона, что пытается стоять на голове.
Но лучше обезуметь от счастья, чем от неудач, лучше неуклюже танцевать, чем ходить прихрамывая. Учитесь же мудрости моей: даже у худшей вещи есть пара хороших обратных сторон,
– даже у худшей вещи достаточно крепкие ноги для пляски: научитесь же, высшие люди, стоять на собственных ногах!
Забудьте напевы скорби, забудьте уныние черни! О, какими унылыми ныне видятся мне все эти паяцы, веселящие толпу! Но все нынешнее принадлежит толпе.
Будьте подобны ветру, вырывающемуся из ущелий: под свист своей дудки готов он плясать, моря дрожат и мечутся под стопами его.
Хвала тому бравому, неукротимому духу, дающему крылья ослам, доящему львиц, духу, что ураганом приходит ко всему нынешнему и ко всякой черни,
– духу, который враждебен мудрствующему чертополоху, всем увядшим листьям и плевелам: хвала этому дикому, бодрому, свободному духу бури, который танцует по трясинам и унынию, словно по лугам!
Который ненавидит жалких дворняг простонародья и всякое отродье, неудавшееся и мрачное; хвала этому духу свободных умов, этой смеющейся буре, что засыпает пылью глаза тем, кто покрыт язвами и видит все в черном цвете!
О высшие люди, вот ваше худшее: вы не учились танцевать так, как должно, – так, чтобы в танце выйти за пределы свои! Что с того, если вы – не удались!
Сколь многое еще возможно! Так научитесь же в смехе выходить за пределы свои! Вы, лихие танцоры, выше и выше вздымайте сердца ваши! И не забывайте как следует посмеяться!
Этот венок смеющегося, этот венок из роз: вам я бросаю его, братья мои. Смех объявил я священным: о высшие люди, учитесь смеяться!
Человек, который говорит: «это нравится мне, я возьму это себе и буду беречь и защищать от каждого»; человек, который может вести какое-нибудь дело, выполнить какое-нибудь решение, оставаться верным какой-нибудь мысли, привязать к себе женщину, наказать и сокрушить дерзкого; человек, у которого есть свой гнев и свой меч и достоянием которого охотно делаются слабые, страждущие и угнетенные, а также животные, принадлежа ему по природе, словом, человек, представляющий собою прирожденного господина, - если такой человек обладает состраданием, ну, тогда это сострадание имеет цену! Но какой прок в сострадании тех, которые страдают! Или тех, которые даже проповедуют сострадание! Теперь почти всюду в Европе можно встретить болезненную чувствительность и восприимчивость к страданиям, а равным образом отвратительную невоздержанность в жалобах, изнеженность, пытающуюся вырядиться в нечто высшее при помощи религии и разной философской дребедени, - теперь существует форменный культ страдания. Немужественность того, что в кругах таких экзальтированных людей окрещивается именем «сострадания», по-моему, постоянно и прежде всего бросается в глаза. - Нужно воздвигнуть жесточайшее гонение против этого новейшего рода дурного вкуса; и я желал бы в конце концов, чтобы люди носили как средство против него и в сердце, и на шее прекрасный амулет «gai saber» - или, говоря яснее для моих соотечественников, «веселую науку».
Часто видел я, как робкие, пристыженные, неловкие, словно тигр, которому не удался прыжок, прокрадывались вы стороной, о высшие люди! Ибо неудачно вы бросили игральные кости.
Не стоит огорчаться из-за этого! Вы не научились еще играть и смеяться над риском так, как должно! Не сидим ли мы всегда, так или иначе, за большим игральным столом, за которым так много смеются?
И если не удалось вам великое, значит ли это. что вы сами не удались? А если вы сами не удались, значит ли это, что не удался Человек? Но если не удался Человек: что ж! Вперед!
Чем благороднее, тем редкостнее. Вы, собравшиеся здесь высшие люди, разве не все вы не удались?
Пусть так – ну и что ж? Не падайте духом! Сколь многое еще возможно! Научитесь смеяться над собой, смеяться, как следует!
Нет ничего удивительного в том. что вы не удались или удались лишь наполовину, вы, полуразбитые! Разве не бьется, не мечется в вас человеческое будущее?
Вся глубина и даль, вся звездная высь и чудовищная сила человека: не поднимается ли все это пеной в котле вашем?
Нет ничего удивительного в том, что многие котлы разбиваются! Учитесь смеяться над собой, смеяться, как следует! Сколь многое еще возможно, о высшие люди!
И поистине, много того, что уже удалось! Как богата земля совершенством небольших, но прекрасных вещей, что, поистине, так хорошо удались!
Окружайте же себя этим совершенством, высшие люди! Его золотая зрелость исцеляет сердце. Все совершенное учит надеяться.
Какой из грехов, совершенных здесь, на земле, до сих пор остается самым тяжким? Не слова ли того, кто сказал: "Горе смеющимся!".
Неужели он не нашел на земле причин для смеха? Значит, он плохо искал. Их находит даже ребенок.
Мало любви было в нем, иначе он возлюбил бы и смеющихся! Но он ненавидел и поносил нас, предвещая нам плач и скрежет зубовный.
Следует ли тотчас проклинать, если не любишь? Для меня это – дурной вкус. Но именно так поступал он, этот нетерпимый. Он вышел из черни.
Мало в нем было любви – иначе бы он не гневался, что не любят его самого. Всякая великая любовь желает не любви, она жаждет большего.
Сторонитесь таких нетерпимых! Это порода больных и несчастных, это – чернь; кисло взирают они на жизнь, дурным глазом смотрят на землю.
Сторонитесь таких нетерпимых! У них тяжелые ноги и подавленные сердца: не умеют они плясать. Как же быть земле легкой для них!
Кривыми путями следуют все хорошие вещи к цели своей. Они выгибаются, словно кошки, мурлыкая от близости счастья своего: все хорошие вещи смеются.
Идет ли уже человек по своему пути, нет ли, – это выдает походка его: взгляните, как иду я! Ну, а тот, кто приближается к цели своей, тот танцует!
И поистине я не стал еще памятником и не сделался неподвижным, тупым, окаменевшим, как столб: я люблю быстро бегать.
Хотя есть на земле и трясины, и вязкая печаль, все равно тот, у кого легкие ноги, пробегает даже по илу и танцует на нем, как на расчищенном льду.
Братья мои, поднимайте сердца ваши все выше! Но не забывайте и про ноги! Выше, как лихие танцоры, вздымайте ноги свои, а еще лучше – стойте на голове!
Этот венец смеющегося, венец из роз, сам возложил я на себя и сам освятил смех свой. Больше никого не нашел я достаточно сильным для этого.
Заратустра – танцор, Заратустра – легок, он взмахивает крыльями и готов к полету, он зовет за собой всех птиц, проворный и блаженно легкий.
Заратустра пророк, Заратустра, вещающий истины смехом своим, терпеливый, терпимый, влюбленный в прыжки и авантюры, сам я возложил на себя этот венец!
Братья мои, поднимайте сердца ваши все выше! Не забывайте же и про ноги! Вы – лихие танцоры, так выше поднимайте ваши ноги, а еще лучше – встаньте на голову!
Бывают звери, тяжеловесные даже в счастье своем; есть неуклюжие от рождения. Так же забавно смотреть на их потуги и усилия, как на слона, что пытается стоять на голове.
Но лучше обезуметь от счастья, чем от неудач, лучше неуклюже танцевать, чем ходить прихрамывая. Учитесь же мудрости моей: даже у худшей вещи есть пара хороших обратных сторон,
– даже у худшей вещи достаточно крепкие ноги для пляски: научитесь же, высшие люди, стоять на собственных ногах!
Забудьте напевы скорби, забудьте уныние черни! О, какими унылыми ныне видятся мне все эти паяцы, веселящие толпу! Но все нынешнее принадлежит толпе.
Будьте подобны ветру, вырывающемуся из ущелий: под свист своей дудки готов он плясать, моря дрожат и мечутся под стопами его.
Хвала тому бравому, неукротимому духу, дающему крылья ослам, доящему львиц, духу, что ураганом приходит ко всему нынешнему и ко всякой черни,
– духу, который враждебен мудрствующему чертополоху, всем увядшим листьям и плевелам: хвала этому дикому, бодрому, свободному духу бури, который танцует по трясинам и унынию, словно по лугам!
Который ненавидит жалких дворняг простонародья и всякое отродье, неудавшееся и мрачное; хвала этому духу свободных умов, этой смеющейся буре, что засыпает пылью глаза тем, кто покрыт язвами и видит все в черном цвете!
О высшие люди, вот ваше худшее: вы не учились танцевать так, как должно, – так, чтобы в танце выйти за пределы свои! Что с того, если вы – не удались!
Сколь многое еще возможно! Так научитесь же в смехе выходить за пределы свои! Вы, лихие танцоры, выше и выше вздымайте сердца ваши! И не забывайте как следует посмеяться!
Этот венок смеющегося, этот венок из роз: вам я бросаю его, братья мои. Смех объявил я священным: о высшие люди, учитесь смеяться!
Часто видел я, как робкие, пристыженные, неловкие, словно тигр, которому не удался прыжок, прокрадывались вы стороной, о высшие люди! Ибо неудачно вы бросили игральные кости.
Не стоит огорчаться из-за этого! Вы не научились еще играть и смеяться над риском так, как должно! Не сидим ли мы всегда, так или иначе, за большим игральным столом, за которым так много смеются?
И если не удалось вам великое, значит ли это. что вы сами не удались? А если вы сами не удались, значит ли это, что не удался Человек? Но если не удался Человек: что ж! Вперед!
Чем благороднее, тем редкостнее. Вы, собравшиеся здесь высшие люди, разве не все вы не удались?
Пусть так – ну и что ж? Не падайте духом! Сколь многое еще возможно! Научитесь смеяться над собой, смеяться, как следует!
Нет ничего удивительного в том. что вы не удались или удались лишь наполовину, вы, полуразбитые! Разве не бьется, не мечется в вас человеческое будущее?
Вся глубина и даль, вся звездная высь и чудовищная сила человека: не поднимается ли все это пеной в котле вашем?
Нет ничего удивительного в том, что многие котлы разбиваются! Учитесь смеяться над собой, смеяться, как следует! Сколь многое еще возможно, о высшие люди!
И поистине, много того, что уже удалось! Как богата земля совершенством небольших, но прекрасных вещей, что, поистине, так хорошо удались!
Окружайте же себя этим совершенством, высшие люди! Его золотая зрелость исцеляет сердце. Все совершенное учит надеяться.
Какой из грехов, совершенных здесь, на земле, до сих пор остается самым тяжким? Не слова ли того, кто сказал: "Горе смеющимся!".
Неужели он не нашел на земле причин для смеха? Значит, он плохо искал. Их находит даже ребенок.
Мало любви было в нем, иначе он возлюбил бы и смеющихся! Но он ненавидел и поносил нас, предвещая нам плач и скрежет зубовный.
Следует ли тотчас проклинать, если не любишь? Для меня это – дурной вкус. Но именно так поступал он, этот нетерпимый. Он вышел из черни.
Мало в нем было любви – иначе бы он не гневался, что не любят его самого. Всякая великая любовь желает не любви, она жаждет большего.
Сторонитесь таких нетерпимых! Это порода больных и несчастных, это – чернь; кисло взирают они на жизнь, дурным глазом смотрят на землю.
Сторонитесь таких нетерпимых! У них тяжелые ноги и подавленные сердца: не умеют они плясать. Как же быть земле легкой для них!
Кривыми путями следуют все хорошие вещи к цели своей. Они выгибаются, словно кошки, мурлыкая от близости счастья своего: все хорошие вещи смеются.
Идет ли уже человек по своему пути, нет ли, – это выдает походка его: взгляните, как иду я! Ну, а тот, кто приближается к цели своей, тот танцует!
И поистине я не стал еще памятником и не сделался неподвижным, тупым, окаменевшим, как столб: я люблю быстро бегать.
Хотя есть на земле и трясины, и вязкая печаль, все равно тот, у кого легкие ноги, пробегает даже по илу и танцует на нем, как на расчищенном льду.
Братья мои, поднимайте сердца ваши все выше! Но не забывайте и про ноги! Выше, как лихие танцоры, вздымайте ноги свои, а еще лучше – стойте на голове!
Этот венец смеющегося, венец из роз, сам возложил я на себя и сам освятил смех свой. Больше никого не нашел я достаточно сильным для этого.
Заратустра – танцор, Заратустра – легок, он взмахивает крыльями и готов к полету, он зовет за собой всех птиц, проворный и блаженно легкий.
Заратустра пророк, Заратустра, вещающий истины смехом своим, терпеливый, терпимый, влюбленный в прыжки и авантюры, сам я возложил на себя этот венец!
Братья мои, поднимайте сердца ваши все выше! Не забывайте же и про ноги! Вы – лихие танцоры, так выше поднимайте ваши ноги, а еще лучше – встаньте на голову!
Бывают звери, тяжеловесные даже в счастье своем; есть неуклюжие от рождения. Так же забавно смотреть на их потуги и усилия, как на слона, что пытается стоять на голове.
Но лучше обезуметь от счастья, чем от неудач, лучше неуклюже танцевать, чем ходить прихрамывая. Учитесь же мудрости моей: даже у худшей вещи есть пара хороших обратных сторон,
– даже у худшей вещи достаточно крепкие ноги для пляски: научитесь же, высшие люди, стоять на собственных ногах!
Забудьте напевы скорби, забудьте уныние черни! О, какими унылыми ныне видятся мне все эти паяцы, веселящие толпу! Но все нынешнее принадлежит толпе.
Будьте подобны ветру, вырывающемуся из ущелий: под свист своей дудки готов он плясать, моря дрожат и мечутся под стопами его.
Хвала тому бравому, неукротимому духу, дающему крылья ослам, доящему львиц, духу, что ураганом приходит ко всему нынешнему и ко всякой черни,
– духу, который враждебен мудрствующему чертополоху, всем увядшим листьям и плевелам: хвала этому дикому, бодрому, свободному духу бури, который танцует по трясинам и унынию, словно по лугам!
Который ненавидит жалких дворняг простонародья и всякое отродье, неудавшееся и мрачное; хвала этому духу свободных умов, этой смеющейся буре, что засыпает пылью глаза тем, кто покрыт язвами и видит все в черном цвете!
О высшие люди, вот ваше худшее: вы не учились танцевать так, как должно, – так, чтобы в танце выйти за пределы свои! Что с того, если вы – не удались!
Сколь многое еще возможно! Так научитесь же в смехе выходить за пределы свои! Вы, лихие танцоры, выше и выше вздымайте сердца ваши! И не забывайте как следует посмеяться!
Этот венок смеющегося, этот венок из роз: вам я бросаю его, братья мои. Смех объявил я священным: о высшие люди, учитесь смеяться!
>>745
>>746
>>748
Ты снова о себе?
А какое мне дело до чьих-то "непафосных" заявлений, которые предполагают некий "пиетет" к ним? Тебе они нужны и близки, ты и благоговей пред ними.
Ну да, ну да. Забавно только, что ты при этом выделяешь "этодругое".
Никогда не сомневался, что увлечение либерастией либеральной демократией склонно к тоталитарности.
Бредишь уже.
Вот она, квинтэссенция твоей магистральной Мысли и Лейтмотив "воли к власти". Хотя ты, скорее всего, придуриваешься (ницшеанцем ведь ты себя не считаешь или считаешь только в чём-то).
>>749
>>750
Во всё этом релятивизме нету ничего кроме движения. "Броуновского" движения, которое может оформится в метастабильное "агрегатное" состояние "материала".
>>755
хы-хы))
А щито это?
Всем очевидно, что из болота нигилизма нет выхода. Но всегда можно попробовать экзистенцыально сурьёзно-абсурдистски погрузиться в сизифотруд, бугога)) Я что, против штоль? Я в этом отношении более чем "либерален", - да ради всего "святоположного"(при соблюдении некоторых условий).
Считал ли себя Ницше организмом? Или организм считал, что он Ницше?
Ницше считал, что эволюция организмов началась в первобытном бульоне, а теперь наш вид гордо стоит на вершине пирамиды жизни. Тем не менее и но, благодаря воле к власти, высшие индивиды обладают, как потенциальной возможностью управлять своей жизнью (преодолевая нигилизм и пессимизм), так и интеллектом, чтобы актуализировать творческую деятельность. Поэтому, понимая ход развития как прогресс (особенно применительно к людям), Ницше отдавал предпочтение творческим индивидам перед посредственными массами.
Фридрих Ницше ясно сознавал, что наша вселенная совершенно безразлична к человеческому существованию. Но при этом его мировоззрение предлагает оптимистический прорыв для тех творческих личностей, которые хотят следовать горящим факелам его героических идей.
>>758
И неизменным будет что?
И говорит это о чём? Радикальной плюралистичности многого?
>>712
https://www.u-mama.ru/news/novosti/38747-v-moskovskoy-shkole-pomirili-shkolnika-s-ego-obidchikami-kotoryh-on-grozil-rasstrelyat.html
Ну, такое...
https://ngs.ru/text/gorod/2018/05/14/54422811/
«Зашёл с ружьём, накинулся на парней, закричал: "Вы надо мной смеялись, теперь я посмеюсь, ублюдки"», — рассказал один из учащихся колледжа. "Вы надо мной смеялись, теперь я посмеюсь, ублюдки", — рассказал один из учащихся колледжа.
По словам студентов, все испугались и стали выбегать из класса, трое человек выпрыгнули из окна. Один из них упал на траву и отделался лёгкими синяками и испугом. Двое других получили переломы.»
О́дин из альтернативных сценариев развития событий.
>>746
>>748
>Пафосный кретин
Ты снова о себе?
>тебе уже было черным по белому написано
А какое мне дело до чьих-то "непафосных" заявлений, которые предполагают некий "пиетет" к ним? Тебе они нужны и близки, ты и благоговей пред ними.
>для такого гнилого этатиста, как ты
>я ненавижу государство
Ну да, ну да. Забавно только, что ты при этом выделяешь "этодругое".
>вот моя политика для тебя: пошёл нахуй
Никогда не сомневался, что увлечение либерастией либеральной демократией склонно к тоталитарности.
>ты ещё и лицемер чистой воды
Бредишь уже.
>Её основная вера должна заключаться именно в том, что общество имеет право на существование не для общества, а лишь как фундамент и помост, могущий служить подножием некоему виду избранных существ для выполнения их высшей задачи и вообще для высшего бытия
Вот она, квинтэссенция твоей магистральной Мысли и Лейтмотив "воли к власти". Хотя ты, скорее всего, придуриваешься (ницшеанцем ведь ты себя не считаешь или считаешь только в чём-то).
>>749
>>750
>процесс
>динамические силы
Во всё этом релятивизме нету ничего кроме движения. "Броуновского" движения, которое может оформится в метастабильное "агрегатное" состояние "материала".
>>755
>Ну как бы да. Либо ты понимаешь вещи как они есть, либо ты дурень и зависшая на конкретном этапе развития/эволюции - формулировка самой жизни.
>вещи
>реляционное, релятивное, динамическое, анти-сущностное etc.
хы-хы))
>жисть
А щито это?
>Эти твои высказывания - религия и мораль - есть суть эволюционные хуитки - и это уже всем очевидно
Всем очевидно, что из болота нигилизма нет выхода. Но всегда можно попробовать экзистенцыально сурьёзно-абсурдистски погрузиться в сизифотруд, бугога)) Я что, против штоль? Я в этом отношении более чем "либерален", - да ради всего "святоположного"(при соблюдении некоторых условий).
>Ницше неоднократно подчеркивает зависимость сознания от структуры более обширной организации тела.
Считал ли себя Ницше организмом? Или организм считал, что он Ницше?
Ницше считал, что эволюция организмов началась в первобытном бульоне, а теперь наш вид гордо стоит на вершине пирамиды жизни. Тем не менее и но, благодаря воле к власти, высшие индивиды обладают, как потенциальной возможностью управлять своей жизнью (преодолевая нигилизм и пессимизм), так и интеллектом, чтобы актуализировать творческую деятельность. Поэтому, понимая ход развития как прогресс (особенно применительно к людям), Ницше отдавал предпочтение творческим индивидам перед посредственными массами.
Фридрих Ницше ясно сознавал, что наша вселенная совершенно безразлична к человеческому существованию. Но при этом его мировоззрение предлагает оптимистический прорыв для тех творческих личностей, которые хотят следовать горящим факелам его героических идей.
>>758
>Если мировому процессу, хотя ему нельзя приписать заранее определенный смысл или телеологию, тем не менее, следует воспринимать его как абсолютно оправданный в целом и в каждом из его моментов, то это возможно только в том случае, если в процессе, как в его каждом моменте, присутствует и достигается нечто неизменное.
И неизменным будет что?
>И так как существует не одна, а множество интерпретаций мира, не существует одного способа бытия мира, а существуют способы интерпретации мира.
И говорит это о чём? Радикальной плюралистичности многого?
>>712
>Тот, кто меня бил - он был самым добрым и гуманном, а его мудрости стоило бы поучиться ...
https://www.u-mama.ru/news/novosti/38747-v-moskovskoy-shkole-pomirili-shkolnika-s-ego-obidchikami-kotoryh-on-grozil-rasstrelyat.html
Ну, такое...
https://ngs.ru/text/gorod/2018/05/14/54422811/
«Зашёл с ружьём, накинулся на парней, закричал: "Вы надо мной смеялись, теперь я посмеюсь, ублюдки"», — рассказал один из учащихся колледжа. "Вы надо мной смеялись, теперь я посмеюсь, ублюдки", — рассказал один из учащихся колледжа.
По словам студентов, все испугались и стали выбегать из класса, трое человек выпрыгнули из окна. Один из них упал на траву и отделался лёгкими синяками и испугом. Двое других получили переломы.»
О́дин из альтернативных сценариев развития событий.
>>745
>>746
>>748
Ты снова о себе?
А какое мне дело до чьих-то "непафосных" заявлений, которые предполагают некий "пиетет" к ним? Тебе они нужны и близки, ты и благоговей пред ними.
Ну да, ну да. Забавно только, что ты при этом выделяешь "этодругое".
Никогда не сомневался, что увлечение либерастией либеральной демократией склонно к тоталитарности.
Бредишь уже.
Вот она, квинтэссенция твоей магистральной Мысли и Лейтмотив "воли к власти". Хотя ты, скорее всего, придуриваешься (ницшеанцем ведь ты себя не считаешь или считаешь только в чём-то).
>>749
>>750
Во всё этом релятивизме нету ничего кроме движения. "Броуновского" движения, которое может оформится в метастабильное "агрегатное" состояние "материала".
>>755
хы-хы))
А щито это?
Всем очевидно, что из болота нигилизма нет выхода. Но всегда можно попробовать экзистенцыально сурьёзно-абсурдистски погрузиться в сизифотруд, бугога)) Я что, против штоль? Я в этом отношении более чем "либерален", - да ради всего "святоположного"(при соблюдении некоторых условий).
Считал ли себя Ницше организмом? Или организм считал, что он Ницше?
Ницше считал, что эволюция организмов началась в первобытном бульоне, а теперь наш вид гордо стоит на вершине пирамиды жизни. Тем не менее и но, благодаря воле к власти, высшие индивиды обладают, как потенциальной возможностью управлять своей жизнью (преодолевая нигилизм и пессимизм), так и интеллектом, чтобы актуализировать творческую деятельность. Поэтому, понимая ход развития как прогресс (особенно применительно к людям), Ницше отдавал предпочтение творческим индивидам перед посредственными массами.
Фридрих Ницше ясно сознавал, что наша вселенная совершенно безразлична к человеческому существованию. Но при этом его мировоззрение предлагает оптимистический прорыв для тех творческих личностей, которые хотят следовать горящим факелам его героических идей.
>>758
И неизменным будет что?
И говорит это о чём? Радикальной плюралистичности многого?
>>712
https://www.u-mama.ru/news/novosti/38747-v-moskovskoy-shkole-pomirili-shkolnika-s-ego-obidchikami-kotoryh-on-grozil-rasstrelyat.html
Ну, такое...
https://ngs.ru/text/gorod/2018/05/14/54422811/
«Зашёл с ружьём, накинулся на парней, закричал: "Вы надо мной смеялись, теперь я посмеюсь, ублюдки"», — рассказал один из учащихся колледжа. "Вы надо мной смеялись, теперь я посмеюсь, ублюдки", — рассказал один из учащихся колледжа.
По словам студентов, все испугались и стали выбегать из класса, трое человек выпрыгнули из окна. Один из них упал на траву и отделался лёгкими синяками и испугом. Двое других получили переломы.»
О́дин из альтернативных сценариев развития событий.
>>746
>>748
>Пафосный кретин
Ты снова о себе?
>тебе уже было черным по белому написано
А какое мне дело до чьих-то "непафосных" заявлений, которые предполагают некий "пиетет" к ним? Тебе они нужны и близки, ты и благоговей пред ними.
>для такого гнилого этатиста, как ты
>я ненавижу государство
Ну да, ну да. Забавно только, что ты при этом выделяешь "этодругое".
>вот моя политика для тебя: пошёл нахуй
Никогда не сомневался, что увлечение либерастией либеральной демократией склонно к тоталитарности.
>ты ещё и лицемер чистой воды
Бредишь уже.
>Её основная вера должна заключаться именно в том, что общество имеет право на существование не для общества, а лишь как фундамент и помост, могущий служить подножием некоему виду избранных существ для выполнения их высшей задачи и вообще для высшего бытия
Вот она, квинтэссенция твоей магистральной Мысли и Лейтмотив "воли к власти". Хотя ты, скорее всего, придуриваешься (ницшеанцем ведь ты себя не считаешь или считаешь только в чём-то).
>>749
>>750
>процесс
>динамические силы
Во всё этом релятивизме нету ничего кроме движения. "Броуновского" движения, которое может оформится в метастабильное "агрегатное" состояние "материала".
>>755
>Ну как бы да. Либо ты понимаешь вещи как они есть, либо ты дурень и зависшая на конкретном этапе развития/эволюции - формулировка самой жизни.
>вещи
>реляционное, релятивное, динамическое, анти-сущностное etc.
хы-хы))
>жисть
А щито это?
>Эти твои высказывания - религия и мораль - есть суть эволюционные хуитки - и это уже всем очевидно
Всем очевидно, что из болота нигилизма нет выхода. Но всегда можно попробовать экзистенцыально сурьёзно-абсурдистски погрузиться в сизифотруд, бугога)) Я что, против штоль? Я в этом отношении более чем "либерален", - да ради всего "святоположного"(при соблюдении некоторых условий).
>Ницше неоднократно подчеркивает зависимость сознания от структуры более обширной организации тела.
Считал ли себя Ницше организмом? Или организм считал, что он Ницше?
Ницше считал, что эволюция организмов началась в первобытном бульоне, а теперь наш вид гордо стоит на вершине пирамиды жизни. Тем не менее и но, благодаря воле к власти, высшие индивиды обладают, как потенциальной возможностью управлять своей жизнью (преодолевая нигилизм и пессимизм), так и интеллектом, чтобы актуализировать творческую деятельность. Поэтому, понимая ход развития как прогресс (особенно применительно к людям), Ницше отдавал предпочтение творческим индивидам перед посредственными массами.
Фридрих Ницше ясно сознавал, что наша вселенная совершенно безразлична к человеческому существованию. Но при этом его мировоззрение предлагает оптимистический прорыв для тех творческих личностей, которые хотят следовать горящим факелам его героических идей.
>>758
>Если мировому процессу, хотя ему нельзя приписать заранее определенный смысл или телеологию, тем не менее, следует воспринимать его как абсолютно оправданный в целом и в каждом из его моментов, то это возможно только в том случае, если в процессе, как в его каждом моменте, присутствует и достигается нечто неизменное.
И неизменным будет что?
>И так как существует не одна, а множество интерпретаций мира, не существует одного способа бытия мира, а существуют способы интерпретации мира.
И говорит это о чём? Радикальной плюралистичности многого?
>>712
>Тот, кто меня бил - он был самым добрым и гуманном, а его мудрости стоило бы поучиться ...
https://www.u-mama.ru/news/novosti/38747-v-moskovskoy-shkole-pomirili-shkolnika-s-ego-obidchikami-kotoryh-on-grozil-rasstrelyat.html
Ну, такое...
https://ngs.ru/text/gorod/2018/05/14/54422811/
«Зашёл с ружьём, накинулся на парней, закричал: "Вы надо мной смеялись, теперь я посмеюсь, ублюдки"», — рассказал один из учащихся колледжа. "Вы надо мной смеялись, теперь я посмеюсь, ублюдки", — рассказал один из учащихся колледжа.
По словам студентов, все испугались и стали выбегать из класса, трое человек выпрыгнули из окна. Один из них упал на траву и отделался лёгкими синяками и испугом. Двое других получили переломы.»
О́дин из альтернативных сценариев развития событий.
>>807
Ты сначала с широтой душевной всем подряд раздаешь партбилеты некоей "либеральной партии", ни с кем даже не советуясь, а потом сам же негодуешь с того, что перед тобой какие-то неправильные либералы.
Вся проблема, на самом деле, исключительно в твоей квадратно-гнездовой категоризации.
Иными словами, ты долбоеб, унылый троль и просто мелочный злопидор.
>Никогда не сомневался, что увлечение либерастией либеральной демократией склонно к тоталитарности.
Ты сначала с широтой душевной всем подряд раздаешь партбилеты некоей "либеральной партии", ни с кем даже не советуясь, а потом сам же негодуешь с того, что перед тобой какие-то неправильные либералы.
Вся проблема, на самом деле, исключительно в твоей квадратно-гнездовой категоризации.
Иными словами, ты долбоеб, унылый троль и просто мелочный злопидор.
>>808
А мы бы пришли к консенсусу, да? ))
Нет, я об этом ничего не писал, ты снова видишь фигу. Мне нет до них дела ровно настолько, насколько они меня не касаются.
Исключительно в тебе. Волюнтариствуй дальше, никто тебе не мешает. Просто не забывай, что тебе никто ничего не должен и особенно ввиду того, что так для тебя сверхценно и кажется должным не только для себя.
>ни с кем даже не советуясь
А мы бы пришли к консенсусу, да? ))
>потом сам же негодуешь с того, что перед тобой какие-то неправильные либералы
Нет, я об этом ничего не писал, ты снова видишь фигу. Мне нет до них дела ровно настолько, насколько они меня не касаются.
>Вся проблема, на самом деле
Исключительно в тебе. Волюнтариствуй дальше, никто тебе не мешает. Просто не забывай, что тебе никто ничего не должен и особенно ввиду того, что так для тебя сверхценно и кажется должным не только для себя.
>>807
С кем ты споришь, придурок? С G. Abel, с выдуманным соломенным "Ницше", с невидимой партией "либералов" (это кто? который в 19 веке негров в рабство уводили? эти, что ли? кстати, либералом назвать предполагаемого "ницшеанца" это тот ещё нонсенс), и ещё "бог" весть знает какими фантазиями.
Вообще, первый раз вижу такое светопреставление в одном посте. Ты прямо-таки иллюстрация недоумка, который не подозревает о своей лёгкой дебильности (и не понимает, что он не понимает материал, - даже несмотря на то, что были написаны конкретные, буквальные отсылки к современным темам).
Учитывая твою отсылку к "броуновскому движению", делаю вывод что ты либо в школе, либо на первых курсах колледжа. И тогда, в принципе, - это всё - обьясняет...
С кем ты споришь, придурок? С G. Abel, с выдуманным соломенным "Ницше", с невидимой партией "либералов" (это кто? который в 19 веке негров в рабство уводили? эти, что ли? кстати, либералом назвать предполагаемого "ницшеанца" это тот ещё нонсенс), и ещё "бог" весть знает какими фантазиями.
Вообще, первый раз вижу такое светопреставление в одном посте. Ты прямо-таки иллюстрация недоумка, который не подозревает о своей лёгкой дебильности (и не понимает, что он не понимает материал, - даже несмотря на то, что были написаны конкретные, буквальные отсылки к современным темам).
Учитывая твою отсылку к "броуновскому движению", делаю вывод что ты либо в школе, либо на первых курсах колледжа. И тогда, в принципе, - это всё - обьясняет...
45 Кб, 1622x128>>807
Упадочный ты коленопреклонник... мне не нужно быть ницшеанцем, как это так нужно - тебе. Мне вообще не нужно себя ни к кому причислять, перед кем-то обязательно рабствовать, на кого-то возводить иконы и тем более обязательным образом себя отмечать какой-то (чужой) идентичностью. Если дело дойдёт до некого выбора - я его сделаю. И руки простирать к изображению Ницше мне для этого не требуется.
Сам Ницше во всём этом - третье лицо. Чужестранец. Посторонний. Отдельный от всех - Логос. Ни я, ни кто иной не может служить его абсолютным знатоком и заместителем - речь Ницше принадлежит только самому Ницше (а не, как ты по-обывательски, глупо, думаешь, - "ницшеанцам" (не существует никаких ницшеанцев, как, по мнению Ницше, не было никаких и христиан - кроме того, что умер на кресте)).
>ницшеанцем ведь ты себя не считаешь или считаешь только в чём-то
Упадочный ты коленопреклонник... мне не нужно быть ницшеанцем, как это так нужно - тебе. Мне вообще не нужно себя ни к кому причислять, перед кем-то обязательно рабствовать, на кого-то возводить иконы и тем более обязательным образом себя отмечать какой-то (чужой) идентичностью. Если дело дойдёт до некого выбора - я его сделаю. И руки простирать к изображению Ницше мне для этого не требуется.
Сам Ницше во всём этом - третье лицо. Чужестранец. Посторонний. Отдельный от всех - Логос. Ни я, ни кто иной не может служить его абсолютным знатоком и заместителем - речь Ницше принадлежит только самому Ницше (а не, как ты по-обывательски, глупо, думаешь, - "ницшеанцам" (не существует никаких ницшеанцев, как, по мнению Ницше, не было никаких и христиан - кроме того, что умер на кресте)).
>речь Ницше принадлежит только самому Ницше
Из чего следует, что хоть автор вряд ли способен к "самопознанию" (особенно, если соглашаться с тезисом Ницше, а не только с https://www.mdpi.com/1099-4300/26/3/194 ), не так уж методологически-эвристически бесполезно читать мнение автора о самом себе. В случае Ницше - это пять предисловий к ненаписанным книгам, и предисловия к уже написанным им, книгам (включая описание их в "Ecce Homo").
Ну и любые упоминания о его книгах или проделанных исследованиях - в его же собственных трудах.
Греки именно во времена своего разложения и слабости становились все оптимистичнее, поверхностнее, все более заражались актерством, а также все пламеннее стремились к логике и логизированию мира, то есть были в одно и то же время и «веселее» и «научнее»... Что если вопреки всем «современным идеям» и предрассудкам демократического вкуса победа оптимизма, возобладавшая разумность, практический и теоретический утилитаризм, подобно самой демократии, современной ему, представляют собою, может быть, только симптом никнущей силы, приближающейся старости, физиологического утомления? А как раз не пессимизм?
Старая теологическая проблема «веры» и «знания» - или, точнее, инстинкта и разума, - стало быть, вопрос, заслуживает ли инстинкт при оценке вещей большего авторитета, нежели разум, ставящий вопрос «почему?», требующий оснований, стало быть, целесообразности и полезности, - это все та же старая моральная проблема, которая явилась впервые в лице Сократа и еще задолго до христианства произвела умственный раскол. Правда, сам Сократ сообразно вкусу своего таланта, таланта превосходного диалектика, встал сперва на сторону разума; и в самом деле, что же он делал в течение всей своей жизни, как не смеялся над неуклюжей неспособностью современных ему знатных афинян, которые, подобно всем знатным людям, были людьми инстинкта и никогда не могли дать удовлетворительных сведений о причинах своих поступков? Напоследок же, втихомолку и втайне, он смеялся и над самим собою: при самодознании и перед лицом своей более чуткой совести он нашел у себя то же затруднение и ту же неспособность. Но к чему, сказал он себе, освобождаться из-за этого от инстинктов! Нужно дать права им, а также и разуму, - нужно следовать инстинктам, но убедить разум, чтобы он при этом оказывал им помощь вескими доводами. В этом-то собственно и заключалась фальшь великого таинственного насмешника; он довел свою совесть до того, что она удовлетворялась своего рода самообманом; в сущности, он прозрел иррациональное в моральном суждении. - Платон, будучи более невинным в таких вещах и не обладая лукавством плебея, употреблял все силы - величайшие силы, какие только проявлялись до сих пор философами! - чтобы доказать себе, что разум и инстинкт сами по себе идут к одной цели, к добру, к «Богу»; и со времен Платона все теологи и философы стоят на том же пути - т. е. в вопросах морали до сих пор побеждал инстинкт, или, как это называют христиане, «вера», или, как я называю это, «стадо». Следовало бы исключить отсюда Декарта, отца рационализма (а значит, деда революции), который признавал авторитет за одним разумом, - но разум есть только орудие, а Декарт был поверхностен.
Коль скоро из разума понадобилось делать тирана, как это сделал Сократ, то должна была существовать немалая угроза того, что таким тираном сделается нечто иное. В разумности тогда угадали спасительницу; ни Сократ, ни его «больные» не были вольны быть разумными – это было de rigueur, это было их последнее средство. Фанатизм, с которым все греческие помыслы набрасываются на разумность, выдает бедственное положение: находились в опасности, был только один выбор: или погибнуть, или – быть абсурдно-разумными… Морализм греческих философов, начиная с Платона, обусловлен патологически, равно как и их оценка диалектики. Разум = добродетель = счастье – это просто означает: надо подражать Сократу и возжечь против темных вожделений раз и навсегда дневной свет – дневной свет разума. Надо быть благоразумным, ясным, светлым во что бы то ни стало: каждая уступка инстинктам, бессознательному ведет вниз…
Я дал понять, чем очаровывал Сократ: казалось, что он врач, спаситель. Нужно ли указывать еще на заблуждение, заложенное в его вере в «разумность любой ценой»? – Это самообман со стороны философов и моралистов, будто они уже тем выходят из décadence, что объявляют ему войну. Выйти из него – выше их сил: то, что они выбирают как средство, как спасение, само опять-таки является выражением décadence – они меняют его выражение, они не устраняют его самого. Сократ был недоразумением; вся исправительная мораль, также и христианская, была недоразумением… Самый яркий дневной свет, разумность во что бы то ни стало, ясная, холодная, осторожная, сознательная, без инстинкта, сопротивляющаяся инстинктам жизнь сама была лишь болезнью, иной болезнью – а вовсе не возвращением к «добродетели», к «здоровью», к счастью... Быть вынужденным побеждать инстинкты – вот формула для décadence; но пока жизнь восходит, счастье равно инстинкту.
Cама наука, наша наука – что означает вообще всякая наука, рассматриваемая как симптом жизни? Зачем нужна, хуже того, откуда берется всякая наука? Так что же? Не есть ли научность только страх и отговорка от пессимизма? Тонкая самооборона против – истины! И, говоря на моральный лад, нечто вроде трусости и лживости? А говоря на лад неморальный, хитрость? О Сократ, Сократ, не в этом ли, может быть, и была твоя тайна? О таинственный ироник, может быть, в этом и была твоя – ирония?
Научный оптимизм в конце концов терпит поражение от собственной динамики, которую он сам же и развязал. Сублимация теоретического мышления подрывает надежду создать научное мировоззрение, в котором можно было бы показать единство разума, добродетели и счастья. В этой самоотмене Ницше показывает, почему он рассматривает науку не только как теоретико-логическое, но и как морально-культурное предприятие. Осознание амбивалентности науки — это продукт её собственного развития; диалектика Просвещения, свойственная науке, выявляет её пределы и необходимость отмены. На границе, где научная логика «сворачивается сама с собой и в конце концов кусает себя за хвост», так думал Ницше в 1872 году, «прорывается новая форма познания, трагическое познание» (РТ 15, КСА 1, 101). С мыслью о трагическом познании мы имеем дело с соединением дионисийского и сократического, которое выражается осмысленно в фигуре «музыканта Сократа» (РТ 17, КСА 1, 111) и позднее также в образе «философа Диониса» (ГД Старики 5). Мысль о трагическом познании выражает соединение искусства и науки, к которому Ницше остаётся верен на протяжении всей своей жизни, даже если позже он дистанцируется от «произвольной» художественной метафизики (РТ Попытка 5). В этих образах речь идёт в конечном итоге не о деле Вагнера, не о романтическом воскрешении раннегреческого Диониса и уж тем более не о абсурдном усилении сократизма, а о преодолении антиномии науки и искусства в гегельянском смысле. Идея трагического познания не исходит из ретроградного романтического идеала (РТ Попытка 6, 7), она нова и может «выроснуть только из проблематизации научного познания и радикального переосмысления западной метафизической традиции» (Вентурелли 2003, 47). Если Ницше в «Попытке самокритики» утверждает, что проблему науки «нельзя понять на основе науки», а скорее должен понять «художник с аналитическими и ретроспективными способностями» (РТ Попытка 2), это не означает «критику разума, которая ставит себя вне горизонта разума» (Хабермас 1985, 119), а указывает на внутреннюю логику добросовестного использования разума. Одновременно становится очевидным, что фундаментальная проблематизация науки была для самого Ницше возможна лишь через искусство.
Старая теологическая проблема «веры» и «знания» - или, точнее, инстинкта и разума, - стало быть, вопрос, заслуживает ли инстинкт при оценке вещей большего авторитета, нежели разум, ставящий вопрос «почему?», требующий оснований, стало быть, целесообразности и полезности, - это все та же старая моральная проблема, которая явилась впервые в лице Сократа и еще задолго до христианства произвела умственный раскол. Правда, сам Сократ сообразно вкусу своего таланта, таланта превосходного диалектика, встал сперва на сторону разума; и в самом деле, что же он делал в течение всей своей жизни, как не смеялся над неуклюжей неспособностью современных ему знатных афинян, которые, подобно всем знатным людям, были людьми инстинкта и никогда не могли дать удовлетворительных сведений о причинах своих поступков? Напоследок же, втихомолку и втайне, он смеялся и над самим собою: при самодознании и перед лицом своей более чуткой совести он нашел у себя то же затруднение и ту же неспособность. Но к чему, сказал он себе, освобождаться из-за этого от инстинктов! Нужно дать права им, а также и разуму, - нужно следовать инстинктам, но убедить разум, чтобы он при этом оказывал им помощь вескими доводами. В этом-то собственно и заключалась фальшь великого таинственного насмешника; он довел свою совесть до того, что она удовлетворялась своего рода самообманом; в сущности, он прозрел иррациональное в моральном суждении. - Платон, будучи более невинным в таких вещах и не обладая лукавством плебея, употреблял все силы - величайшие силы, какие только проявлялись до сих пор философами! - чтобы доказать себе, что разум и инстинкт сами по себе идут к одной цели, к добру, к «Богу»; и со времен Платона все теологи и философы стоят на том же пути - т. е. в вопросах морали до сих пор побеждал инстинкт, или, как это называют христиане, «вера», или, как я называю это, «стадо». Следовало бы исключить отсюда Декарта, отца рационализма (а значит, деда революции), который признавал авторитет за одним разумом, - но разум есть только орудие, а Декарт был поверхностен.
Коль скоро из разума понадобилось делать тирана, как это сделал Сократ, то должна была существовать немалая угроза того, что таким тираном сделается нечто иное. В разумности тогда угадали спасительницу; ни Сократ, ни его «больные» не были вольны быть разумными – это было de rigueur, это было их последнее средство. Фанатизм, с которым все греческие помыслы набрасываются на разумность, выдает бедственное положение: находились в опасности, был только один выбор: или погибнуть, или – быть абсурдно-разумными… Морализм греческих философов, начиная с Платона, обусловлен патологически, равно как и их оценка диалектики. Разум = добродетель = счастье – это просто означает: надо подражать Сократу и возжечь против темных вожделений раз и навсегда дневной свет – дневной свет разума. Надо быть благоразумным, ясным, светлым во что бы то ни стало: каждая уступка инстинктам, бессознательному ведет вниз…
Я дал понять, чем очаровывал Сократ: казалось, что он врач, спаситель. Нужно ли указывать еще на заблуждение, заложенное в его вере в «разумность любой ценой»? – Это самообман со стороны философов и моралистов, будто они уже тем выходят из décadence, что объявляют ему войну. Выйти из него – выше их сил: то, что они выбирают как средство, как спасение, само опять-таки является выражением décadence – они меняют его выражение, они не устраняют его самого. Сократ был недоразумением; вся исправительная мораль, также и христианская, была недоразумением… Самый яркий дневной свет, разумность во что бы то ни стало, ясная, холодная, осторожная, сознательная, без инстинкта, сопротивляющаяся инстинктам жизнь сама была лишь болезнью, иной болезнью – а вовсе не возвращением к «добродетели», к «здоровью», к счастью... Быть вынужденным побеждать инстинкты – вот формула для décadence; но пока жизнь восходит, счастье равно инстинкту.
Cама наука, наша наука – что означает вообще всякая наука, рассматриваемая как симптом жизни? Зачем нужна, хуже того, откуда берется всякая наука? Так что же? Не есть ли научность только страх и отговорка от пессимизма? Тонкая самооборона против – истины! И, говоря на моральный лад, нечто вроде трусости и лживости? А говоря на лад неморальный, хитрость? О Сократ, Сократ, не в этом ли, может быть, и была твоя тайна? О таинственный ироник, может быть, в этом и была твоя – ирония?
Научный оптимизм в конце концов терпит поражение от собственной динамики, которую он сам же и развязал. Сублимация теоретического мышления подрывает надежду создать научное мировоззрение, в котором можно было бы показать единство разума, добродетели и счастья. В этой самоотмене Ницше показывает, почему он рассматривает науку не только как теоретико-логическое, но и как морально-культурное предприятие. Осознание амбивалентности науки — это продукт её собственного развития; диалектика Просвещения, свойственная науке, выявляет её пределы и необходимость отмены. На границе, где научная логика «сворачивается сама с собой и в конце концов кусает себя за хвост», так думал Ницше в 1872 году, «прорывается новая форма познания, трагическое познание» (РТ 15, КСА 1, 101). С мыслью о трагическом познании мы имеем дело с соединением дионисийского и сократического, которое выражается осмысленно в фигуре «музыканта Сократа» (РТ 17, КСА 1, 111) и позднее также в образе «философа Диониса» (ГД Старики 5). Мысль о трагическом познании выражает соединение искусства и науки, к которому Ницше остаётся верен на протяжении всей своей жизни, даже если позже он дистанцируется от «произвольной» художественной метафизики (РТ Попытка 5). В этих образах речь идёт в конечном итоге не о деле Вагнера, не о романтическом воскрешении раннегреческого Диониса и уж тем более не о абсурдном усилении сократизма, а о преодолении антиномии науки и искусства в гегельянском смысле. Идея трагического познания не исходит из ретроградного романтического идеала (РТ Попытка 6, 7), она нова и может «выроснуть только из проблематизации научного познания и радикального переосмысления западной метафизической традиции» (Вентурелли 2003, 47). Если Ницше в «Попытке самокритики» утверждает, что проблему науки «нельзя понять на основе науки», а скорее должен понять «художник с аналитическими и ретроспективными способностями» (РТ Попытка 2), это не означает «критику разума, которая ставит себя вне горизонта разума» (Хабермас 1985, 119), а указывает на внутреннюю логику добросовестного использования разума. Одновременно становится очевидным, что фундаментальная проблематизация науки была для самого Ницше возможна лишь через искусство.
Греки именно во времена своего разложения и слабости становились все оптимистичнее, поверхностнее, все более заражались актерством, а также все пламеннее стремились к логике и логизированию мира, то есть были в одно и то же время и «веселее» и «научнее»... Что если вопреки всем «современным идеям» и предрассудкам демократического вкуса победа оптимизма, возобладавшая разумность, практический и теоретический утилитаризм, подобно самой демократии, современной ему, представляют собою, может быть, только симптом никнущей силы, приближающейся старости, физиологического утомления? А как раз не пессимизм?
Старая теологическая проблема «веры» и «знания» - или, точнее, инстинкта и разума, - стало быть, вопрос, заслуживает ли инстинкт при оценке вещей большего авторитета, нежели разум, ставящий вопрос «почему?», требующий оснований, стало быть, целесообразности и полезности, - это все та же старая моральная проблема, которая явилась впервые в лице Сократа и еще задолго до христианства произвела умственный раскол. Правда, сам Сократ сообразно вкусу своего таланта, таланта превосходного диалектика, встал сперва на сторону разума; и в самом деле, что же он делал в течение всей своей жизни, как не смеялся над неуклюжей неспособностью современных ему знатных афинян, которые, подобно всем знатным людям, были людьми инстинкта и никогда не могли дать удовлетворительных сведений о причинах своих поступков? Напоследок же, втихомолку и втайне, он смеялся и над самим собою: при самодознании и перед лицом своей более чуткой совести он нашел у себя то же затруднение и ту же неспособность. Но к чему, сказал он себе, освобождаться из-за этого от инстинктов! Нужно дать права им, а также и разуму, - нужно следовать инстинктам, но убедить разум, чтобы он при этом оказывал им помощь вескими доводами. В этом-то собственно и заключалась фальшь великого таинственного насмешника; он довел свою совесть до того, что она удовлетворялась своего рода самообманом; в сущности, он прозрел иррациональное в моральном суждении. - Платон, будучи более невинным в таких вещах и не обладая лукавством плебея, употреблял все силы - величайшие силы, какие только проявлялись до сих пор философами! - чтобы доказать себе, что разум и инстинкт сами по себе идут к одной цели, к добру, к «Богу»; и со времен Платона все теологи и философы стоят на том же пути - т. е. в вопросах морали до сих пор побеждал инстинкт, или, как это называют христиане, «вера», или, как я называю это, «стадо». Следовало бы исключить отсюда Декарта, отца рационализма (а значит, деда революции), который признавал авторитет за одним разумом, - но разум есть только орудие, а Декарт был поверхностен.
Коль скоро из разума понадобилось делать тирана, как это сделал Сократ, то должна была существовать немалая угроза того, что таким тираном сделается нечто иное. В разумности тогда угадали спасительницу; ни Сократ, ни его «больные» не были вольны быть разумными – это было de rigueur, это было их последнее средство. Фанатизм, с которым все греческие помыслы набрасываются на разумность, выдает бедственное положение: находились в опасности, был только один выбор: или погибнуть, или – быть абсурдно-разумными… Морализм греческих философов, начиная с Платона, обусловлен патологически, равно как и их оценка диалектики. Разум = добродетель = счастье – это просто означает: надо подражать Сократу и возжечь против темных вожделений раз и навсегда дневной свет – дневной свет разума. Надо быть благоразумным, ясным, светлым во что бы то ни стало: каждая уступка инстинктам, бессознательному ведет вниз…
Я дал понять, чем очаровывал Сократ: казалось, что он врач, спаситель. Нужно ли указывать еще на заблуждение, заложенное в его вере в «разумность любой ценой»? – Это самообман со стороны философов и моралистов, будто они уже тем выходят из décadence, что объявляют ему войну. Выйти из него – выше их сил: то, что они выбирают как средство, как спасение, само опять-таки является выражением décadence – они меняют его выражение, они не устраняют его самого. Сократ был недоразумением; вся исправительная мораль, также и христианская, была недоразумением… Самый яркий дневной свет, разумность во что бы то ни стало, ясная, холодная, осторожная, сознательная, без инстинкта, сопротивляющаяся инстинктам жизнь сама была лишь болезнью, иной болезнью – а вовсе не возвращением к «добродетели», к «здоровью», к счастью... Быть вынужденным побеждать инстинкты – вот формула для décadence; но пока жизнь восходит, счастье равно инстинкту.
Cама наука, наша наука – что означает вообще всякая наука, рассматриваемая как симптом жизни? Зачем нужна, хуже того, откуда берется всякая наука? Так что же? Не есть ли научность только страх и отговорка от пессимизма? Тонкая самооборона против – истины! И, говоря на моральный лад, нечто вроде трусости и лживости? А говоря на лад неморальный, хитрость? О Сократ, Сократ, не в этом ли, может быть, и была твоя тайна? О таинственный ироник, может быть, в этом и была твоя – ирония?
Научный оптимизм в конце концов терпит поражение от собственной динамики, которую он сам же и развязал. Сублимация теоретического мышления подрывает надежду создать научное мировоззрение, в котором можно было бы показать единство разума, добродетели и счастья. В этой самоотмене Ницше показывает, почему он рассматривает науку не только как теоретико-логическое, но и как морально-культурное предприятие. Осознание амбивалентности науки — это продукт её собственного развития; диалектика Просвещения, свойственная науке, выявляет её пределы и необходимость отмены. На границе, где научная логика «сворачивается сама с собой и в конце концов кусает себя за хвост», так думал Ницше в 1872 году, «прорывается новая форма познания, трагическое познание» (РТ 15, КСА 1, 101). С мыслью о трагическом познании мы имеем дело с соединением дионисийского и сократического, которое выражается осмысленно в фигуре «музыканта Сократа» (РТ 17, КСА 1, 111) и позднее также в образе «философа Диониса» (ГД Старики 5). Мысль о трагическом познании выражает соединение искусства и науки, к которому Ницше остаётся верен на протяжении всей своей жизни, даже если позже он дистанцируется от «произвольной» художественной метафизики (РТ Попытка 5). В этих образах речь идёт в конечном итоге не о деле Вагнера, не о романтическом воскрешении раннегреческого Диониса и уж тем более не о абсурдном усилении сократизма, а о преодолении антиномии науки и искусства в гегельянском смысле. Идея трагического познания не исходит из ретроградного романтического идеала (РТ Попытка 6, 7), она нова и может «выроснуть только из проблематизации научного познания и радикального переосмысления западной метафизической традиции» (Вентурелли 2003, 47). Если Ницше в «Попытке самокритики» утверждает, что проблему науки «нельзя понять на основе науки», а скорее должен понять «художник с аналитическими и ретроспективными способностями» (РТ Попытка 2), это не означает «критику разума, которая ставит себя вне горизонта разума» (Хабермас 1985, 119), а указывает на внутреннюю логику добросовестного использования разума. Одновременно становится очевидным, что фундаментальная проблематизация науки была для самого Ницше возможна лишь через искусство.
Старая теологическая проблема «веры» и «знания» - или, точнее, инстинкта и разума, - стало быть, вопрос, заслуживает ли инстинкт при оценке вещей большего авторитета, нежели разум, ставящий вопрос «почему?», требующий оснований, стало быть, целесообразности и полезности, - это все та же старая моральная проблема, которая явилась впервые в лице Сократа и еще задолго до христианства произвела умственный раскол. Правда, сам Сократ сообразно вкусу своего таланта, таланта превосходного диалектика, встал сперва на сторону разума; и в самом деле, что же он делал в течение всей своей жизни, как не смеялся над неуклюжей неспособностью современных ему знатных афинян, которые, подобно всем знатным людям, были людьми инстинкта и никогда не могли дать удовлетворительных сведений о причинах своих поступков? Напоследок же, втихомолку и втайне, он смеялся и над самим собою: при самодознании и перед лицом своей более чуткой совести он нашел у себя то же затруднение и ту же неспособность. Но к чему, сказал он себе, освобождаться из-за этого от инстинктов! Нужно дать права им, а также и разуму, - нужно следовать инстинктам, но убедить разум, чтобы он при этом оказывал им помощь вескими доводами. В этом-то собственно и заключалась фальшь великого таинственного насмешника; он довел свою совесть до того, что она удовлетворялась своего рода самообманом; в сущности, он прозрел иррациональное в моральном суждении. - Платон, будучи более невинным в таких вещах и не обладая лукавством плебея, употреблял все силы - величайшие силы, какие только проявлялись до сих пор философами! - чтобы доказать себе, что разум и инстинкт сами по себе идут к одной цели, к добру, к «Богу»; и со времен Платона все теологи и философы стоят на том же пути - т. е. в вопросах морали до сих пор побеждал инстинкт, или, как это называют христиане, «вера», или, как я называю это, «стадо». Следовало бы исключить отсюда Декарта, отца рационализма (а значит, деда революции), который признавал авторитет за одним разумом, - но разум есть только орудие, а Декарт был поверхностен.
Коль скоро из разума понадобилось делать тирана, как это сделал Сократ, то должна была существовать немалая угроза того, что таким тираном сделается нечто иное. В разумности тогда угадали спасительницу; ни Сократ, ни его «больные» не были вольны быть разумными – это было de rigueur, это было их последнее средство. Фанатизм, с которым все греческие помыслы набрасываются на разумность, выдает бедственное положение: находились в опасности, был только один выбор: или погибнуть, или – быть абсурдно-разумными… Морализм греческих философов, начиная с Платона, обусловлен патологически, равно как и их оценка диалектики. Разум = добродетель = счастье – это просто означает: надо подражать Сократу и возжечь против темных вожделений раз и навсегда дневной свет – дневной свет разума. Надо быть благоразумным, ясным, светлым во что бы то ни стало: каждая уступка инстинктам, бессознательному ведет вниз…
Я дал понять, чем очаровывал Сократ: казалось, что он врач, спаситель. Нужно ли указывать еще на заблуждение, заложенное в его вере в «разумность любой ценой»? – Это самообман со стороны философов и моралистов, будто они уже тем выходят из décadence, что объявляют ему войну. Выйти из него – выше их сил: то, что они выбирают как средство, как спасение, само опять-таки является выражением décadence – они меняют его выражение, они не устраняют его самого. Сократ был недоразумением; вся исправительная мораль, также и христианская, была недоразумением… Самый яркий дневной свет, разумность во что бы то ни стало, ясная, холодная, осторожная, сознательная, без инстинкта, сопротивляющаяся инстинктам жизнь сама была лишь болезнью, иной болезнью – а вовсе не возвращением к «добродетели», к «здоровью», к счастью... Быть вынужденным побеждать инстинкты – вот формула для décadence; но пока жизнь восходит, счастье равно инстинкту.
Cама наука, наша наука – что означает вообще всякая наука, рассматриваемая как симптом жизни? Зачем нужна, хуже того, откуда берется всякая наука? Так что же? Не есть ли научность только страх и отговорка от пессимизма? Тонкая самооборона против – истины! И, говоря на моральный лад, нечто вроде трусости и лживости? А говоря на лад неморальный, хитрость? О Сократ, Сократ, не в этом ли, может быть, и была твоя тайна? О таинственный ироник, может быть, в этом и была твоя – ирония?
Научный оптимизм в конце концов терпит поражение от собственной динамики, которую он сам же и развязал. Сублимация теоретического мышления подрывает надежду создать научное мировоззрение, в котором можно было бы показать единство разума, добродетели и счастья. В этой самоотмене Ницше показывает, почему он рассматривает науку не только как теоретико-логическое, но и как морально-культурное предприятие. Осознание амбивалентности науки — это продукт её собственного развития; диалектика Просвещения, свойственная науке, выявляет её пределы и необходимость отмены. На границе, где научная логика «сворачивается сама с собой и в конце концов кусает себя за хвост», так думал Ницше в 1872 году, «прорывается новая форма познания, трагическое познание» (РТ 15, КСА 1, 101). С мыслью о трагическом познании мы имеем дело с соединением дионисийского и сократического, которое выражается осмысленно в фигуре «музыканта Сократа» (РТ 17, КСА 1, 111) и позднее также в образе «философа Диониса» (ГД Старики 5). Мысль о трагическом познании выражает соединение искусства и науки, к которому Ницше остаётся верен на протяжении всей своей жизни, даже если позже он дистанцируется от «произвольной» художественной метафизики (РТ Попытка 5). В этих образах речь идёт в конечном итоге не о деле Вагнера, не о романтическом воскрешении раннегреческого Диониса и уж тем более не о абсурдном усилении сократизма, а о преодолении антиномии науки и искусства в гегельянском смысле. Идея трагического познания не исходит из ретроградного романтического идеала (РТ Попытка 6, 7), она нова и может «выроснуть только из проблематизации научного познания и радикального переосмысления западной метафизической традиции» (Вентурелли 2003, 47). Если Ницше в «Попытке самокритики» утверждает, что проблему науки «нельзя понять на основе науки», а скорее должен понять «художник с аналитическими и ретроспективными способностями» (РТ Попытка 2), это не означает «критику разума, которая ставит себя вне горизонта разума» (Хабермас 1985, 119), а указывает на внутреннюю логику добросовестного использования разума. Одновременно становится очевидным, что фундаментальная проблематизация науки была для самого Ницше возможна лишь через искусство.
Короче, что такое "Дионис"? Это:
... нечто страшное и опасное, – проблема рогатая, не то чтобы непременно бык, но во всяком случае новая проблема; теперь я сказал бы, что это была проблема самой науки – наука, впервые понятая как проблема, как нечто спорное.
Если мы разные философы, мы, гиперборейцы, то, конечно, кажется, что мы не такие, какими были раньше, философы. Мы отнюдь не моралисты... Мы не верим своим ушам, когда слышим, что они говорят, все эти бывшие философы. «Вот путь к счастью» - каждый из них выскакивает на нас с рецептом в руке и помазанием во рту. «Но какое нам дело до счастья?» - изумленно спрашиваем мы. «Вот путь к счастью, - продолжают они, эти святые дьяволы: и это добродетель, новый путь к счастью!»... Но мы просим вас, судари! Какое нам дело до вашей добродетели! Почему мы сбиваемся с пути, становимся философами, носорогами, пещерными медведями, призраками? Не для того ли, чтобы избавиться от добродетели и счастья? - Мы слишком счастливы от природы, слишком добродетельны, чтобы не найти маленького соблазна стать философами, то есть имморалистами и авантюристами... Нам любопытен лабиринт, мы стремимся познакомиться с господином Минотавром, о котором говорят опасные вещи: что нам до вашего пути наверх, до вашей веревки, которая ведет наружу? ведет к счастью и добродетели? ведет к вам, я боюсь этого... Вы хотите спасти нас своей веревкой? - А мы, мы умоляем вас, - повеситься на ней!...
... нечто страшное и опасное, – проблема рогатая, не то чтобы непременно бык, но во всяком случае новая проблема; теперь я сказал бы, что это была проблема самой науки – наука, впервые понятая как проблема, как нечто спорное.
Если мы разные философы, мы, гиперборейцы, то, конечно, кажется, что мы не такие, какими были раньше, философы. Мы отнюдь не моралисты... Мы не верим своим ушам, когда слышим, что они говорят, все эти бывшие философы. «Вот путь к счастью» - каждый из них выскакивает на нас с рецептом в руке и помазанием во рту. «Но какое нам дело до счастья?» - изумленно спрашиваем мы. «Вот путь к счастью, - продолжают они, эти святые дьяволы: и это добродетель, новый путь к счастью!»... Но мы просим вас, судари! Какое нам дело до вашей добродетели! Почему мы сбиваемся с пути, становимся философами, носорогами, пещерными медведями, призраками? Не для того ли, чтобы избавиться от добродетели и счастья? - Мы слишком счастливы от природы, слишком добродетельны, чтобы не найти маленького соблазна стать философами, то есть имморалистами и авантюристами... Нам любопытен лабиринт, мы стремимся познакомиться с господином Минотавром, о котором говорят опасные вещи: что нам до вашего пути наверх, до вашей веревки, которая ведет наружу? ведет к счастью и добродетели? ведет к вам, я боюсь этого... Вы хотите спасти нас своей веревкой? - А мы, мы умоляем вас, - повеситься на ней!...
>>770
Я люблю того, кто оправдывает грядущее поколение, а прошедшее – избавляет, ибо жаждет он гибели от ныне живущих.
Тут становится ясно, что за "гибель": такая же, как с предыдущими эпохами - просто переход к следующим культурам, а не застревание на одной-единственной (и так вплоть до Сверхчеловека, очевидно).
"Мы открыли счастье", – говорят последние люди и бессмысленно моргают".
... "Дай же нам этого последнего человека, – восклицала толпа, – сделай нас последними людьми, о Заратустра! Не нужен нам твой Сверхчеловек!" ...
Вот смотрят они на меня и смеются, а смеясь, еще и ненавидят меня. Лед в смехе их.
...
Уходи из этого города, о Заратустра, – говорил он, – слишком многие возненавидели тебя здесь. Тебя ненавидят и добрые, и праведные и называют врагом своим и ненавистником; ненавидят верующие и говорят, что опасен ты для толпы. Счастье твое, что над тобой посмеялись: и воистину, говорил ты, словно паяц. Счастье твое, что связался ты с этой падалью: унизившись так, сегодня спас ты себя. Но уходи прочь из этого города, не то завтра я перепрыгну через тебя – живой через мертвого.
"Отребье" это последние люди, стремящиеся застопорить дело Заратустры. Это те, кто не хотят перехода и гибели, кто всячески тормозят естественное развитие природы (человека, homo natura). Это тоже - очевидно - из предисловия (снова - предисловия в книгах Ницше не менее важны, чем сами книги, а то и бывают целыми отдельными - произведениями).
Ужасно и все еще лишено смысла бытие человеческое: уделом человека может стать судьба паяца.
Я хочу учить людей смыслу их бытия: этот смысл есть Сверхчеловек, молния из темной тучи человечества.
К своей цели стремлюсь я, своим путем следую; я перепрыгну через медлящих и нерадивых. Да будет путь мой их гибелью!
Опасность стала призванием твоим, а за это нельзя презирать. Теперь же призвание твое привело тебя к гибели. За это я сам похороню тебя.
>«О братья мои, разве я жесток? Но я говорю: что падает, то нужно ещё толкнуть!
>Всё, что от сегодня, — падает и распадается: кто захотел бы удержать его! Но я — я хочу ещё толкнуть его!
>Знакомо ли вам наслаждение скатывать камни в отвесную глубину? — Эти нынешние люди: смотрите же на них, как они скатываются в мои глубины!»
Я люблю того, кто оправдывает грядущее поколение, а прошедшее – избавляет, ибо жаждет он гибели от ныне живущих.
Тут становится ясно, что за "гибель": такая же, как с предыдущими эпохами - просто переход к следующим культурам, а не застревание на одной-единственной (и так вплоть до Сверхчеловека, очевидно).
>В Заратустре сквозная тема "отребье" и его вечное возвращение, "необходимость отребья", зачем оно необходимо, зачем оно есть
"Мы открыли счастье", – говорят последние люди и бессмысленно моргают".
... "Дай же нам этого последнего человека, – восклицала толпа, – сделай нас последними людьми, о Заратустра! Не нужен нам твой Сверхчеловек!" ...
Вот смотрят они на меня и смеются, а смеясь, еще и ненавидят меня. Лед в смехе их.
...
Уходи из этого города, о Заратустра, – говорил он, – слишком многие возненавидели тебя здесь. Тебя ненавидят и добрые, и праведные и называют врагом своим и ненавистником; ненавидят верующие и говорят, что опасен ты для толпы. Счастье твое, что над тобой посмеялись: и воистину, говорил ты, словно паяц. Счастье твое, что связался ты с этой падалью: унизившись так, сегодня спас ты себя. Но уходи прочь из этого города, не то завтра я перепрыгну через тебя – живой через мертвого.
"Отребье" это последние люди, стремящиеся застопорить дело Заратустры. Это те, кто не хотят перехода и гибели, кто всячески тормозят естественное развитие природы (человека, homo natura). Это тоже - очевидно - из предисловия (снова - предисловия в книгах Ницше не менее важны, чем сами книги, а то и бывают целыми отдельными - произведениями).
Ужасно и все еще лишено смысла бытие человеческое: уделом человека может стать судьба паяца.
Я хочу учить людей смыслу их бытия: этот смысл есть Сверхчеловек, молния из темной тучи человечества.
К своей цели стремлюсь я, своим путем следую; я перепрыгну через медлящих и нерадивых. Да будет путь мой их гибелью!
Опасность стала призванием твоим, а за это нельзя презирать. Теперь же призвание твое привело тебя к гибели. За это я сам похороню тебя.
>>770
Я люблю того, кто оправдывает грядущее поколение, а прошедшее – избавляет, ибо жаждет он гибели от ныне живущих.
Тут становится ясно, что за "гибель": такая же, как с предыдущими эпохами - просто переход к следующим культурам, а не застревание на одной-единственной (и так вплоть до Сверхчеловека, очевидно).
"Мы открыли счастье", – говорят последние люди и бессмысленно моргают".
... "Дай же нам этого последнего человека, – восклицала толпа, – сделай нас последними людьми, о Заратустра! Не нужен нам твой Сверхчеловек!" ...
Вот смотрят они на меня и смеются, а смеясь, еще и ненавидят меня. Лед в смехе их.
...
Уходи из этого города, о Заратустра, – говорил он, – слишком многие возненавидели тебя здесь. Тебя ненавидят и добрые, и праведные и называют врагом своим и ненавистником; ненавидят верующие и говорят, что опасен ты для толпы. Счастье твое, что над тобой посмеялись: и воистину, говорил ты, словно паяц. Счастье твое, что связался ты с этой падалью: унизившись так, сегодня спас ты себя. Но уходи прочь из этого города, не то завтра я перепрыгну через тебя – живой через мертвого.
"Отребье" это последние люди, стремящиеся застопорить дело Заратустры. Это те, кто не хотят перехода и гибели, кто всячески тормозят естественное развитие природы (человека, homo natura). Это тоже - очевидно - из предисловия (снова - предисловия в книгах Ницше не менее важны, чем сами книги, а то и бывают целыми отдельными - произведениями).
Ужасно и все еще лишено смысла бытие человеческое: уделом человека может стать судьба паяца.
Я хочу учить людей смыслу их бытия: этот смысл есть Сверхчеловек, молния из темной тучи человечества.
К своей цели стремлюсь я, своим путем следую; я перепрыгну через медлящих и нерадивых. Да будет путь мой их гибелью!
Опасность стала призванием твоим, а за это нельзя презирать. Теперь же призвание твое привело тебя к гибели. За это я сам похороню тебя.
>«О братья мои, разве я жесток? Но я говорю: что падает, то нужно ещё толкнуть!
>Всё, что от сегодня, — падает и распадается: кто захотел бы удержать его! Но я — я хочу ещё толкнуть его!
>Знакомо ли вам наслаждение скатывать камни в отвесную глубину? — Эти нынешние люди: смотрите же на них, как они скатываются в мои глубины!»
Я люблю того, кто оправдывает грядущее поколение, а прошедшее – избавляет, ибо жаждет он гибели от ныне живущих.
Тут становится ясно, что за "гибель": такая же, как с предыдущими эпохами - просто переход к следующим культурам, а не застревание на одной-единственной (и так вплоть до Сверхчеловека, очевидно).
>В Заратустре сквозная тема "отребье" и его вечное возвращение, "необходимость отребья", зачем оно необходимо, зачем оно есть
"Мы открыли счастье", – говорят последние люди и бессмысленно моргают".
... "Дай же нам этого последнего человека, – восклицала толпа, – сделай нас последними людьми, о Заратустра! Не нужен нам твой Сверхчеловек!" ...
Вот смотрят они на меня и смеются, а смеясь, еще и ненавидят меня. Лед в смехе их.
...
Уходи из этого города, о Заратустра, – говорил он, – слишком многие возненавидели тебя здесь. Тебя ненавидят и добрые, и праведные и называют врагом своим и ненавистником; ненавидят верующие и говорят, что опасен ты для толпы. Счастье твое, что над тобой посмеялись: и воистину, говорил ты, словно паяц. Счастье твое, что связался ты с этой падалью: унизившись так, сегодня спас ты себя. Но уходи прочь из этого города, не то завтра я перепрыгну через тебя – живой через мертвого.
"Отребье" это последние люди, стремящиеся застопорить дело Заратустры. Это те, кто не хотят перехода и гибели, кто всячески тормозят естественное развитие природы (человека, homo natura). Это тоже - очевидно - из предисловия (снова - предисловия в книгах Ницше не менее важны, чем сами книги, а то и бывают целыми отдельными - произведениями).
Ужасно и все еще лишено смысла бытие человеческое: уделом человека может стать судьба паяца.
Я хочу учить людей смыслу их бытия: этот смысл есть Сверхчеловек, молния из темной тучи человечества.
К своей цели стремлюсь я, своим путем следую; я перепрыгну через медлящих и нерадивых. Да будет путь мой их гибелью!
Опасность стала призванием твоим, а за это нельзя презирать. Теперь же призвание твое привело тебя к гибели. За это я сам похороню тебя.
3 Кб, 200x200"Взгляни на эти ворота, карлик! – продолжал я. – У них два лика. Два пути сходятся здесь: никто еще не проходил по ним до конца.
Эта длинная дорога назад – она длится вечность. А эта длинная дорога вперед – другая вечность.
Они противоречат друг другу, эти пути; в негодовании сталкиваются они, и здесь, у этих ворот, то место, где они сходятся. Название же этих ворот начертано вверху, над ними: "Мгновение".
Но если кто-нибудь пойдет по одному из путей дальше – все дальше и дальше, – думаешь ли ты, карлик, что они вечно будут противоречить друг другу?"
"Все прямое лжет, – презрительно ответил карлик. – Вся истина представляет собой кривую, самоё время есть круг".
"Ты, Дух Тяжести! – сказал я в гневе, – не слишком ли легко решаешь ты этот вопрос? Смотри, а то я оставлю тебя, хромоногого, сидеть, где сидишь, а ведь я нес тебя вверх!
Взгляни, – продолжал я, – взгляни на это Мгновение! От врат Мгновения уходит долгий, вечный путь назад: позади нас – вечность.
Не должно ли быть так: все, что может произойти, уже проходило некогда этим путем? Не должно ли быть так: все, что может случиться, уже случилось некогда, свершилось и миновало?
И если все уже было: что думаешь ты об этом Мгновении, карлик? Не должно ли быть так: эти ворота – тоже уже были?
И не связаны ли все вещи между собой так прочно, что Мгновение это влечет за собой все последующее? А значит, еще раз – само себя?
Ибо все, что может произойти и на этом долгом пути вперед – должно произойти еще раз!
И этот медлительный паук, ползущий в лунном свете, и сам этот лунный свет, и мы с тобой, шепчущиеся у этих ворот о вечных материях, – разве все это не было уже когда-то?
И не должны ли мы возвращаться и проходить по тому пути, что лежит перед нами, дальше, вперед по этому длинному страшному пути: не должны ли мы все вечно возвращаться?
Вечное возвращение.
Ключевая особенность вечного возвращения заключается в том, что время циклично и повторяется бесконечно. Нет линейного движения от прошлого к будущему; вместо этого каждый момент — прошлое, настоящее и будущее — повторяется в бесконечном цикле.
Символ "бесконечности" или "восьмерки" представляет собой это бесконечное возвращение, где настоящее не является единичной точкой во времени, а повторяющимся узлом в вечном цикле. Представьте фигуру "∞", где настоящее — это центр цикла, соединяющий прошлое (левую сторону) с будущим (правой стороной).
В линейной модели времени (наше обычное восприятие) причинность и следствие очевидны:
Причина → Следствие → Последствия: A ведет к B, которое ведет к C и так далее.
В вечном возвращении цепочка причин и следствий работает по-другому. Давайте разберемся.
1. Прошлое и будущее переплетены:
Причина в прошлом = следствие в будущем. В цикличной модели события не просто движутся вперед по прямой. Будущее — это продолжение прошлого, а прошлое — это зеркало будущего. Так что, если вы совершаете какое-либо действие в настоящем, оно отзывается назад в прошлое и вперед в будущее. Каждое ваше действие сейчас — это повторение того, что уже происходило, и оно будет повторяться бесконечно в обоих направлениях.
Другими словами, настоящее — это причинный узел, который соединяет причины прошлого с последствиями будущего, и этот цикл бесконечно повторяется. Ваше действие сейчас уже было "вызвано" вашими предыдущими действиями в прошлых итерациях и приведет к тем же самым событиям в будущем цикле.
2. Причинность от момента к моменту:
Каждый момент самодостаточен и взаимозависим, то есть каждое событие одновременно является и причиной того, что произойдет в следующей итерации, и следствием того, что произошло в последней итерации.
Например: Если вы действуете определенным образом прямо сейчас, это действие не только приведет к последствиям в вашей текущей жизни, но и создаст цепочку, которая снова проявится, когда этот момент будет воспроизведен в будущем. Когда цикл снова вернется, та же причина приведет к тому же следствию — бесконечная цепочка причин и следствий будет непрерывно повторяться.
3. Настоящий момент: точка пересечения
Настоящее — это точка, где встречаются прошлое и будущее. Это точка, где причинность из предыдущих циклов пересекается с последствиями, которые будут распространяться в будущие циклы.
В цикличном восприятии времени настоящее не является ни концом, ни началом — это пересечение всех моментов, которые произошли до него, и всех моментов, которые произойдут после него.
Поскольку время — это цикл, эффект настоящего момента не ограничен только будущим результатом, он также отзывается назад, в повторение прошлого, заставляя его разворачиваться заново. Таким образом, каждое действие в настоящем несет в себе груз бесконечного количества предыдущих действий и бремя всех будущих повторений.
4. Причинность и следствие в контексте вечного возвращения:
Повторение означает повторение всего — не только хороших или легких моментов жизни, но каждого отдельного элемента, включая страдания и боль.
Причинность и следствие в вечном возвращении становятся циклическим бременем, где все, что вы делаете сейчас (хорошее или плохое), неизбежно повторится бесконечно в том же самом виде. Вопрос уже не в том, какой эффект ваши действия окажут в этой линейной жизни, а в том, какой эффект они окажут вечно.
Ницше предлагает нам представить, что мы должны жить свою жизнь снова и снова — точно такую же жизнь, с теми же самыми выборами и последствиями — и вопрос заключается в следующем: будете ли вы принимать эту судьбу? Будете ли вы утверждать каждое свое действие, даже самые болезненные, зная, что они будут повторяться вечно?
5. Вызов Ницше: Принять вечное возвращение
Ницше использует концепцию вечного возвращения не только как теорию времени, но и как моральный вызов. Он спрашивает: если бы вам пришлось жить свою жизнь снова и снова, без изменений, приняли бы вы это с радостью, как охотно участвующий в вечном цикле?
Такое восприятие времени побуждает нас жить полноценно и делать наш выбор осознанно, понимая, что каждое действие является как причиной, так и следствием, которое будет повторяться вечно. Это радикальный способ сказать, что каждый момент важен, потому что вы будете переживать его снова и снова. Таким образом, каждое ваше действие — это и причина, и следствие в бесконечном цикле времени.
6. Укушение змеей: причина, следствие и вечное возвращение
Образ укуса змеи, который мы обсуждали ранее, напрямую связан с идеей причины и следствия в вечном возвращении:
Причина укуса — болезненное событие в настоящем — судьба пастуха и его превращение во что-то иное.
Однако в вечном возвращении это следствие (страдание пастуха) повторяется бесконечно. Реакция пастуха, его смех, представляет собой принятие неизбежного повторения этих страданий — его собственное превращение является прямым следствием бесконечного возвращения боли и удовольствия.
Укус змеи служит метафорой того, как даже самые болезненные переживания неотделимы от цикла причины и следствия в вечном возвращении. Каждое событие, независимо от того, насколько оно болезненно, снова настраивает условия для его повторения — бесконечный цикл, где причина ведет к следствию, а затем снова возвращается к причине.
Заключение. Причина и следствие в цикле вечного возвращения.
В модели вечного возвращения причинность и следствие — не линейные, а циклические:
Каждый момент является одновременно и причиной, и следствием. Настоящее — это момент, где прошлое и будущее встречаются, и каждое ваше действие в настоящем будет откликаться назад и вперед в вечности.
Цикл или бесконечность (символ "восьмерки") представляют собой бесконечный цикл, в котором каждое действие вызывает реакцию, которая в конце концов возвращает этот цикл в исходную точку — ни один момент не теряется, и каждый момент повторяется бесконечно.
Вызов, который Ницше ставит перед нами, заключается в том, готовы ли вы утвердить этот цикл, принять, что каждый момент, каждый выбор и каждое следствие будут повторяться вечно, и можете ли вы принять это как часть целого бытия, включая как страдания, так и радости.
Эта длинная дорога назад – она длится вечность. А эта длинная дорога вперед – другая вечность.
Они противоречат друг другу, эти пути; в негодовании сталкиваются они, и здесь, у этих ворот, то место, где они сходятся. Название же этих ворот начертано вверху, над ними: "Мгновение".
Но если кто-нибудь пойдет по одному из путей дальше – все дальше и дальше, – думаешь ли ты, карлик, что они вечно будут противоречить друг другу?"
"Все прямое лжет, – презрительно ответил карлик. – Вся истина представляет собой кривую, самоё время есть круг".
"Ты, Дух Тяжести! – сказал я в гневе, – не слишком ли легко решаешь ты этот вопрос? Смотри, а то я оставлю тебя, хромоногого, сидеть, где сидишь, а ведь я нес тебя вверх!
Взгляни, – продолжал я, – взгляни на это Мгновение! От врат Мгновения уходит долгий, вечный путь назад: позади нас – вечность.
Не должно ли быть так: все, что может произойти, уже проходило некогда этим путем? Не должно ли быть так: все, что может случиться, уже случилось некогда, свершилось и миновало?
И если все уже было: что думаешь ты об этом Мгновении, карлик? Не должно ли быть так: эти ворота – тоже уже были?
И не связаны ли все вещи между собой так прочно, что Мгновение это влечет за собой все последующее? А значит, еще раз – само себя?
Ибо все, что может произойти и на этом долгом пути вперед – должно произойти еще раз!
И этот медлительный паук, ползущий в лунном свете, и сам этот лунный свет, и мы с тобой, шепчущиеся у этих ворот о вечных материях, – разве все это не было уже когда-то?
И не должны ли мы возвращаться и проходить по тому пути, что лежит перед нами, дальше, вперед по этому длинному страшному пути: не должны ли мы все вечно возвращаться?
Вечное возвращение.
Ключевая особенность вечного возвращения заключается в том, что время циклично и повторяется бесконечно. Нет линейного движения от прошлого к будущему; вместо этого каждый момент — прошлое, настоящее и будущее — повторяется в бесконечном цикле.
Символ "бесконечности" или "восьмерки" представляет собой это бесконечное возвращение, где настоящее не является единичной точкой во времени, а повторяющимся узлом в вечном цикле. Представьте фигуру "∞", где настоящее — это центр цикла, соединяющий прошлое (левую сторону) с будущим (правой стороной).
В линейной модели времени (наше обычное восприятие) причинность и следствие очевидны:
Причина → Следствие → Последствия: A ведет к B, которое ведет к C и так далее.
В вечном возвращении цепочка причин и следствий работает по-другому. Давайте разберемся.
1. Прошлое и будущее переплетены:
Причина в прошлом = следствие в будущем. В цикличной модели события не просто движутся вперед по прямой. Будущее — это продолжение прошлого, а прошлое — это зеркало будущего. Так что, если вы совершаете какое-либо действие в настоящем, оно отзывается назад в прошлое и вперед в будущее. Каждое ваше действие сейчас — это повторение того, что уже происходило, и оно будет повторяться бесконечно в обоих направлениях.
Другими словами, настоящее — это причинный узел, который соединяет причины прошлого с последствиями будущего, и этот цикл бесконечно повторяется. Ваше действие сейчас уже было "вызвано" вашими предыдущими действиями в прошлых итерациях и приведет к тем же самым событиям в будущем цикле.
2. Причинность от момента к моменту:
Каждый момент самодостаточен и взаимозависим, то есть каждое событие одновременно является и причиной того, что произойдет в следующей итерации, и следствием того, что произошло в последней итерации.
Например: Если вы действуете определенным образом прямо сейчас, это действие не только приведет к последствиям в вашей текущей жизни, но и создаст цепочку, которая снова проявится, когда этот момент будет воспроизведен в будущем. Когда цикл снова вернется, та же причина приведет к тому же следствию — бесконечная цепочка причин и следствий будет непрерывно повторяться.
3. Настоящий момент: точка пересечения
Настоящее — это точка, где встречаются прошлое и будущее. Это точка, где причинность из предыдущих циклов пересекается с последствиями, которые будут распространяться в будущие циклы.
В цикличном восприятии времени настоящее не является ни концом, ни началом — это пересечение всех моментов, которые произошли до него, и всех моментов, которые произойдут после него.
Поскольку время — это цикл, эффект настоящего момента не ограничен только будущим результатом, он также отзывается назад, в повторение прошлого, заставляя его разворачиваться заново. Таким образом, каждое действие в настоящем несет в себе груз бесконечного количества предыдущих действий и бремя всех будущих повторений.
4. Причинность и следствие в контексте вечного возвращения:
Повторение означает повторение всего — не только хороших или легких моментов жизни, но каждого отдельного элемента, включая страдания и боль.
Причинность и следствие в вечном возвращении становятся циклическим бременем, где все, что вы делаете сейчас (хорошее или плохое), неизбежно повторится бесконечно в том же самом виде. Вопрос уже не в том, какой эффект ваши действия окажут в этой линейной жизни, а в том, какой эффект они окажут вечно.
Ницше предлагает нам представить, что мы должны жить свою жизнь снова и снова — точно такую же жизнь, с теми же самыми выборами и последствиями — и вопрос заключается в следующем: будете ли вы принимать эту судьбу? Будете ли вы утверждать каждое свое действие, даже самые болезненные, зная, что они будут повторяться вечно?
5. Вызов Ницше: Принять вечное возвращение
Ницше использует концепцию вечного возвращения не только как теорию времени, но и как моральный вызов. Он спрашивает: если бы вам пришлось жить свою жизнь снова и снова, без изменений, приняли бы вы это с радостью, как охотно участвующий в вечном цикле?
Такое восприятие времени побуждает нас жить полноценно и делать наш выбор осознанно, понимая, что каждое действие является как причиной, так и следствием, которое будет повторяться вечно. Это радикальный способ сказать, что каждый момент важен, потому что вы будете переживать его снова и снова. Таким образом, каждое ваше действие — это и причина, и следствие в бесконечном цикле времени.
6. Укушение змеей: причина, следствие и вечное возвращение
Образ укуса змеи, который мы обсуждали ранее, напрямую связан с идеей причины и следствия в вечном возвращении:
Причина укуса — болезненное событие в настоящем — судьба пастуха и его превращение во что-то иное.
Однако в вечном возвращении это следствие (страдание пастуха) повторяется бесконечно. Реакция пастуха, его смех, представляет собой принятие неизбежного повторения этих страданий — его собственное превращение является прямым следствием бесконечного возвращения боли и удовольствия.
Укус змеи служит метафорой того, как даже самые болезненные переживания неотделимы от цикла причины и следствия в вечном возвращении. Каждое событие, независимо от того, насколько оно болезненно, снова настраивает условия для его повторения — бесконечный цикл, где причина ведет к следствию, а затем снова возвращается к причине.
Заключение. Причина и следствие в цикле вечного возвращения.
В модели вечного возвращения причинность и следствие — не линейные, а циклические:
Каждый момент является одновременно и причиной, и следствием. Настоящее — это момент, где прошлое и будущее встречаются, и каждое ваше действие в настоящем будет откликаться назад и вперед в вечности.
Цикл или бесконечность (символ "восьмерки") представляют собой бесконечный цикл, в котором каждое действие вызывает реакцию, которая в конце концов возвращает этот цикл в исходную точку — ни один момент не теряется, и каждый момент повторяется бесконечно.
Вызов, который Ницше ставит перед нами, заключается в том, готовы ли вы утвердить этот цикл, принять, что каждый момент, каждый выбор и каждое следствие будут повторяться вечно, и можете ли вы принять это как часть целого бытия, включая как страдания, так и радости.
3 Кб, 200x200"Взгляни на эти ворота, карлик! – продолжал я. – У них два лика. Два пути сходятся здесь: никто еще не проходил по ним до конца.
Эта длинная дорога назад – она длится вечность. А эта длинная дорога вперед – другая вечность.
Они противоречат друг другу, эти пути; в негодовании сталкиваются они, и здесь, у этих ворот, то место, где они сходятся. Название же этих ворот начертано вверху, над ними: "Мгновение".
Но если кто-нибудь пойдет по одному из путей дальше – все дальше и дальше, – думаешь ли ты, карлик, что они вечно будут противоречить друг другу?"
"Все прямое лжет, – презрительно ответил карлик. – Вся истина представляет собой кривую, самоё время есть круг".
"Ты, Дух Тяжести! – сказал я в гневе, – не слишком ли легко решаешь ты этот вопрос? Смотри, а то я оставлю тебя, хромоногого, сидеть, где сидишь, а ведь я нес тебя вверх!
Взгляни, – продолжал я, – взгляни на это Мгновение! От врат Мгновения уходит долгий, вечный путь назад: позади нас – вечность.
Не должно ли быть так: все, что может произойти, уже проходило некогда этим путем? Не должно ли быть так: все, что может случиться, уже случилось некогда, свершилось и миновало?
И если все уже было: что думаешь ты об этом Мгновении, карлик? Не должно ли быть так: эти ворота – тоже уже были?
И не связаны ли все вещи между собой так прочно, что Мгновение это влечет за собой все последующее? А значит, еще раз – само себя?
Ибо все, что может произойти и на этом долгом пути вперед – должно произойти еще раз!
И этот медлительный паук, ползущий в лунном свете, и сам этот лунный свет, и мы с тобой, шепчущиеся у этих ворот о вечных материях, – разве все это не было уже когда-то?
И не должны ли мы возвращаться и проходить по тому пути, что лежит перед нами, дальше, вперед по этому длинному страшному пути: не должны ли мы все вечно возвращаться?
Вечное возвращение.
Ключевая особенность вечного возвращения заключается в том, что время циклично и повторяется бесконечно. Нет линейного движения от прошлого к будущему; вместо этого каждый момент — прошлое, настоящее и будущее — повторяется в бесконечном цикле.
Символ "бесконечности" или "восьмерки" представляет собой это бесконечное возвращение, где настоящее не является единичной точкой во времени, а повторяющимся узлом в вечном цикле. Представьте фигуру "∞", где настоящее — это центр цикла, соединяющий прошлое (левую сторону) с будущим (правой стороной).
В линейной модели времени (наше обычное восприятие) причинность и следствие очевидны:
Причина → Следствие → Последствия: A ведет к B, которое ведет к C и так далее.
В вечном возвращении цепочка причин и следствий работает по-другому. Давайте разберемся.
1. Прошлое и будущее переплетены:
Причина в прошлом = следствие в будущем. В цикличной модели события не просто движутся вперед по прямой. Будущее — это продолжение прошлого, а прошлое — это зеркало будущего. Так что, если вы совершаете какое-либо действие в настоящем, оно отзывается назад в прошлое и вперед в будущее. Каждое ваше действие сейчас — это повторение того, что уже происходило, и оно будет повторяться бесконечно в обоих направлениях.
Другими словами, настоящее — это причинный узел, который соединяет причины прошлого с последствиями будущего, и этот цикл бесконечно повторяется. Ваше действие сейчас уже было "вызвано" вашими предыдущими действиями в прошлых итерациях и приведет к тем же самым событиям в будущем цикле.
2. Причинность от момента к моменту:
Каждый момент самодостаточен и взаимозависим, то есть каждое событие одновременно является и причиной того, что произойдет в следующей итерации, и следствием того, что произошло в последней итерации.
Например: Если вы действуете определенным образом прямо сейчас, это действие не только приведет к последствиям в вашей текущей жизни, но и создаст цепочку, которая снова проявится, когда этот момент будет воспроизведен в будущем. Когда цикл снова вернется, та же причина приведет к тому же следствию — бесконечная цепочка причин и следствий будет непрерывно повторяться.
3. Настоящий момент: точка пересечения
Настоящее — это точка, где встречаются прошлое и будущее. Это точка, где причинность из предыдущих циклов пересекается с последствиями, которые будут распространяться в будущие циклы.
В цикличном восприятии времени настоящее не является ни концом, ни началом — это пересечение всех моментов, которые произошли до него, и всех моментов, которые произойдут после него.
Поскольку время — это цикл, эффект настоящего момента не ограничен только будущим результатом, он также отзывается назад, в повторение прошлого, заставляя его разворачиваться заново. Таким образом, каждое действие в настоящем несет в себе груз бесконечного количества предыдущих действий и бремя всех будущих повторений.
4. Причинность и следствие в контексте вечного возвращения:
Повторение означает повторение всего — не только хороших или легких моментов жизни, но каждого отдельного элемента, включая страдания и боль.
Причинность и следствие в вечном возвращении становятся циклическим бременем, где все, что вы делаете сейчас (хорошее или плохое), неизбежно повторится бесконечно в том же самом виде. Вопрос уже не в том, какой эффект ваши действия окажут в этой линейной жизни, а в том, какой эффект они окажут вечно.
Ницше предлагает нам представить, что мы должны жить свою жизнь снова и снова — точно такую же жизнь, с теми же самыми выборами и последствиями — и вопрос заключается в следующем: будете ли вы принимать эту судьбу? Будете ли вы утверждать каждое свое действие, даже самые болезненные, зная, что они будут повторяться вечно?
5. Вызов Ницше: Принять вечное возвращение
Ницше использует концепцию вечного возвращения не только как теорию времени, но и как моральный вызов. Он спрашивает: если бы вам пришлось жить свою жизнь снова и снова, без изменений, приняли бы вы это с радостью, как охотно участвующий в вечном цикле?
Такое восприятие времени побуждает нас жить полноценно и делать наш выбор осознанно, понимая, что каждое действие является как причиной, так и следствием, которое будет повторяться вечно. Это радикальный способ сказать, что каждый момент важен, потому что вы будете переживать его снова и снова. Таким образом, каждое ваше действие — это и причина, и следствие в бесконечном цикле времени.
6. Укушение змеей: причина, следствие и вечное возвращение
Образ укуса змеи, который мы обсуждали ранее, напрямую связан с идеей причины и следствия в вечном возвращении:
Причина укуса — болезненное событие в настоящем — судьба пастуха и его превращение во что-то иное.
Однако в вечном возвращении это следствие (страдание пастуха) повторяется бесконечно. Реакция пастуха, его смех, представляет собой принятие неизбежного повторения этих страданий — его собственное превращение является прямым следствием бесконечного возвращения боли и удовольствия.
Укус змеи служит метафорой того, как даже самые болезненные переживания неотделимы от цикла причины и следствия в вечном возвращении. Каждое событие, независимо от того, насколько оно болезненно, снова настраивает условия для его повторения — бесконечный цикл, где причина ведет к следствию, а затем снова возвращается к причине.
Заключение. Причина и следствие в цикле вечного возвращения.
В модели вечного возвращения причинность и следствие — не линейные, а циклические:
Каждый момент является одновременно и причиной, и следствием. Настоящее — это момент, где прошлое и будущее встречаются, и каждое ваше действие в настоящем будет откликаться назад и вперед в вечности.
Цикл или бесконечность (символ "восьмерки") представляют собой бесконечный цикл, в котором каждое действие вызывает реакцию, которая в конце концов возвращает этот цикл в исходную точку — ни один момент не теряется, и каждый момент повторяется бесконечно.
Вызов, который Ницше ставит перед нами, заключается в том, готовы ли вы утвердить этот цикл, принять, что каждый момент, каждый выбор и каждое следствие будут повторяться вечно, и можете ли вы принять это как часть целого бытия, включая как страдания, так и радости.
Эта длинная дорога назад – она длится вечность. А эта длинная дорога вперед – другая вечность.
Они противоречат друг другу, эти пути; в негодовании сталкиваются они, и здесь, у этих ворот, то место, где они сходятся. Название же этих ворот начертано вверху, над ними: "Мгновение".
Но если кто-нибудь пойдет по одному из путей дальше – все дальше и дальше, – думаешь ли ты, карлик, что они вечно будут противоречить друг другу?"
"Все прямое лжет, – презрительно ответил карлик. – Вся истина представляет собой кривую, самоё время есть круг".
"Ты, Дух Тяжести! – сказал я в гневе, – не слишком ли легко решаешь ты этот вопрос? Смотри, а то я оставлю тебя, хромоногого, сидеть, где сидишь, а ведь я нес тебя вверх!
Взгляни, – продолжал я, – взгляни на это Мгновение! От врат Мгновения уходит долгий, вечный путь назад: позади нас – вечность.
Не должно ли быть так: все, что может произойти, уже проходило некогда этим путем? Не должно ли быть так: все, что может случиться, уже случилось некогда, свершилось и миновало?
И если все уже было: что думаешь ты об этом Мгновении, карлик? Не должно ли быть так: эти ворота – тоже уже были?
И не связаны ли все вещи между собой так прочно, что Мгновение это влечет за собой все последующее? А значит, еще раз – само себя?
Ибо все, что может произойти и на этом долгом пути вперед – должно произойти еще раз!
И этот медлительный паук, ползущий в лунном свете, и сам этот лунный свет, и мы с тобой, шепчущиеся у этих ворот о вечных материях, – разве все это не было уже когда-то?
И не должны ли мы возвращаться и проходить по тому пути, что лежит перед нами, дальше, вперед по этому длинному страшному пути: не должны ли мы все вечно возвращаться?
Вечное возвращение.
Ключевая особенность вечного возвращения заключается в том, что время циклично и повторяется бесконечно. Нет линейного движения от прошлого к будущему; вместо этого каждый момент — прошлое, настоящее и будущее — повторяется в бесконечном цикле.
Символ "бесконечности" или "восьмерки" представляет собой это бесконечное возвращение, где настоящее не является единичной точкой во времени, а повторяющимся узлом в вечном цикле. Представьте фигуру "∞", где настоящее — это центр цикла, соединяющий прошлое (левую сторону) с будущим (правой стороной).
В линейной модели времени (наше обычное восприятие) причинность и следствие очевидны:
Причина → Следствие → Последствия: A ведет к B, которое ведет к C и так далее.
В вечном возвращении цепочка причин и следствий работает по-другому. Давайте разберемся.
1. Прошлое и будущее переплетены:
Причина в прошлом = следствие в будущем. В цикличной модели события не просто движутся вперед по прямой. Будущее — это продолжение прошлого, а прошлое — это зеркало будущего. Так что, если вы совершаете какое-либо действие в настоящем, оно отзывается назад в прошлое и вперед в будущее. Каждое ваше действие сейчас — это повторение того, что уже происходило, и оно будет повторяться бесконечно в обоих направлениях.
Другими словами, настоящее — это причинный узел, который соединяет причины прошлого с последствиями будущего, и этот цикл бесконечно повторяется. Ваше действие сейчас уже было "вызвано" вашими предыдущими действиями в прошлых итерациях и приведет к тем же самым событиям в будущем цикле.
2. Причинность от момента к моменту:
Каждый момент самодостаточен и взаимозависим, то есть каждое событие одновременно является и причиной того, что произойдет в следующей итерации, и следствием того, что произошло в последней итерации.
Например: Если вы действуете определенным образом прямо сейчас, это действие не только приведет к последствиям в вашей текущей жизни, но и создаст цепочку, которая снова проявится, когда этот момент будет воспроизведен в будущем. Когда цикл снова вернется, та же причина приведет к тому же следствию — бесконечная цепочка причин и следствий будет непрерывно повторяться.
3. Настоящий момент: точка пересечения
Настоящее — это точка, где встречаются прошлое и будущее. Это точка, где причинность из предыдущих циклов пересекается с последствиями, которые будут распространяться в будущие циклы.
В цикличном восприятии времени настоящее не является ни концом, ни началом — это пересечение всех моментов, которые произошли до него, и всех моментов, которые произойдут после него.
Поскольку время — это цикл, эффект настоящего момента не ограничен только будущим результатом, он также отзывается назад, в повторение прошлого, заставляя его разворачиваться заново. Таким образом, каждое действие в настоящем несет в себе груз бесконечного количества предыдущих действий и бремя всех будущих повторений.
4. Причинность и следствие в контексте вечного возвращения:
Повторение означает повторение всего — не только хороших или легких моментов жизни, но каждого отдельного элемента, включая страдания и боль.
Причинность и следствие в вечном возвращении становятся циклическим бременем, где все, что вы делаете сейчас (хорошее или плохое), неизбежно повторится бесконечно в том же самом виде. Вопрос уже не в том, какой эффект ваши действия окажут в этой линейной жизни, а в том, какой эффект они окажут вечно.
Ницше предлагает нам представить, что мы должны жить свою жизнь снова и снова — точно такую же жизнь, с теми же самыми выборами и последствиями — и вопрос заключается в следующем: будете ли вы принимать эту судьбу? Будете ли вы утверждать каждое свое действие, даже самые болезненные, зная, что они будут повторяться вечно?
5. Вызов Ницше: Принять вечное возвращение
Ницше использует концепцию вечного возвращения не только как теорию времени, но и как моральный вызов. Он спрашивает: если бы вам пришлось жить свою жизнь снова и снова, без изменений, приняли бы вы это с радостью, как охотно участвующий в вечном цикле?
Такое восприятие времени побуждает нас жить полноценно и делать наш выбор осознанно, понимая, что каждое действие является как причиной, так и следствием, которое будет повторяться вечно. Это радикальный способ сказать, что каждый момент важен, потому что вы будете переживать его снова и снова. Таким образом, каждое ваше действие — это и причина, и следствие в бесконечном цикле времени.
6. Укушение змеей: причина, следствие и вечное возвращение
Образ укуса змеи, который мы обсуждали ранее, напрямую связан с идеей причины и следствия в вечном возвращении:
Причина укуса — болезненное событие в настоящем — судьба пастуха и его превращение во что-то иное.
Однако в вечном возвращении это следствие (страдание пастуха) повторяется бесконечно. Реакция пастуха, его смех, представляет собой принятие неизбежного повторения этих страданий — его собственное превращение является прямым следствием бесконечного возвращения боли и удовольствия.
Укус змеи служит метафорой того, как даже самые болезненные переживания неотделимы от цикла причины и следствия в вечном возвращении. Каждое событие, независимо от того, насколько оно болезненно, снова настраивает условия для его повторения — бесконечный цикл, где причина ведет к следствию, а затем снова возвращается к причине.
Заключение. Причина и следствие в цикле вечного возвращения.
В модели вечного возвращения причинность и следствие — не линейные, а циклические:
Каждый момент является одновременно и причиной, и следствием. Настоящее — это момент, где прошлое и будущее встречаются, и каждое ваше действие в настоящем будет откликаться назад и вперед в вечности.
Цикл или бесконечность (символ "восьмерки") представляют собой бесконечный цикл, в котором каждое действие вызывает реакцию, которая в конце концов возвращает этот цикл в исходную точку — ни один момент не теряется, и каждый момент повторяется бесконечно.
Вызов, который Ницше ставит перед нами, заключается в том, готовы ли вы утвердить этот цикл, принять, что каждый момент, каждый выбор и каждое следствие будут повторяться вечно, и можете ли вы принять это как часть целого бытия, включая как страдания, так и радости.
>отребье
Еще, помимо >>828 - в заключительной главе формулируется более ясно, что это (кроме формулировки "последний человек"):
...враждебный душным низменностям и всему усталому, что не может ни жить, ни умереть...
очевидно это напрямую связано с тем, что он называет "Ничто".
Ещё он в Заратустре пишет
... Но уходи прочь из этого города, не то завтра я перепрыгну через тебя – живой через мертвого.
и в "Ecce Homo" пишет
Я живу на свой собственный кредит, и, быть может, то, что я живу, - один предрассудок?.. Мне достаточно только поговорить с каким-нибудь “культурным” человеком, проведшим лето в Верхнем Энгадине, чтобы убедиться, что я не живу…
то есть понятие "отребья", судя по всему, напрямую связано с этим
Пока еще изобильна и щедра земля его: но придет время, и станет она скудной и бессильной, и ни одно высокое дерево уже не вырастет на ней.
Горе! Приближается время, когда человек уже не сможет пустить стрелу желания своего выше себя, и тетива лука его разучится дрожать.
Я говорю вам: надо иметь в себе хаос, чтобы родить танцующую звезду. Я говорю вам: в вас пока еще есть хаос.
Горе! Приближается время, когда человек не сможет более родить ни одной звезды. Горе! Приближается время презреннейшего человека, который не в силах уже презирать самого себя.
и понятием "жизни" (особенно фраза из "Ecce Homo" наводит на размышления - что Ницше имеет в виду под "я не живу", и что такое "жить").
Если взять эту цитату (которая тоже раскрывает смысл "вечного возвращения", как и речь животных в главе "Выздоравливающий")
Книга, ставшая почти человеком. Каждого писателя постоянно вновь изумляет, как его книга, раз отрешившись от него, начинает жить самостоятельной жизнью; он чувствует себя так, как если бы на его глазах часть насекомого оторвалась от целого и пошла своим путем. Быть может, он ее почти совсем забыл, быть может, он возвысился над изложенными в ней мнениями, быть может, он даже не понимает ее более и потерял те крылья, на которых он летал, когда обдумывал эту книгу; тогда как она ищет себе читателей, зажигает жизнь, приносит счастье, устрашает, создает новые произведения, становится душой замыслов и поступков – словом, она живет, как существо, озаренное разумом и душой, и все же не есть человек. – Счастливейшая доля выпадает автору. Который в старости может сказать, что все бывшие у него творческие, укрепляющие, возвышающие и просвещающие мысли и чувства продолжают еще жить в его произведениях и что он сам есть лишь серый пепел, тогда как пламя укрылось во все стороны и сохраняется по-прежнему. – Если принять еще во внимание, что не только книга, но и каждое действие человека каким-то образом становится поводом к другим действиям, решениям, мыслям, что все совершающееся неразрывно сплетается с тем, что должно совершиться, то можно познать подлинное, реально существующее бессмертие – бессмертие движения: что некогда приводило в движение, то включено и увековечено в общем союзе всего сущего, как насекомое в янтаре.
то получается, что скорее всего под "жизнью" имеется в виду "бессмертие движения" - что если действия Ницше не окажут вообще никакого воздействия, - то он умрёт и погибнет, - бессмысленным образом, из чего выйдет, что его жизнь - "один предрассудок", а "отребье" закрепятся навсегда в цикле и больше никогда не уйдут ("Горе! Приближается время, когда человек не сможет более родить ни одной звезды").
Учитывая, что формула Ницше звучит "воля к жизни - это воля к власти" (критика Спинозы и его идеи о "инстинкте самосохранения" у Бытия (современный спинозист - это Фристон, например)) и является более строгим размышлением о сущности происходящего (ателеологическим), то, вероятно, "отребье" - это те, из которых уже ничего не получится, это те, которые "не могут ни жить, ни умереть" (ни производить "танцующую звезду", например, "гениев", ни умереть вовремя, ни распорядиться собственной смертью вообще и т.д.).
Земля стала маленькой, и на ней копошится последний человек, который все делает таким же ничтожным, как он сам. Его род неистребим, как земляные блохи: последний человек живет дольше всех.
В общем, "отребье" - это конец. "Отребье" это когда человек больше не становится, замыкается в "монотонотеизме" ("Бытии", "конец философии и истории" Гегеля и (нео)прагматистов), и больше никак не изменяется.
Почему это "плохо"?
Потому что вышеприведённое - это практически формула - для животного. (Животное - это конец. Оно никак не изменяется (намеренно, через "собственную волю").)
И достижение этого состояния - это верх ничтожности вида "человек" (на Земле).
А дальше следует вечное возвращение этого вида, и больше он никуда не уйдёт. Буквально - конец истории, в принципе (дальше - только деградация и исчезновение, разве что, - а если развиваться больше нечему, то и исторической ценности такие события, особо-то - не имеют, - так же, как постороннему человеку не очень-то интересны люди, которые во время существования Римской Империи были ниже уровнем развития римлян).
>отребье
Еще, помимо >>828 - в заключительной главе формулируется более ясно, что это (кроме формулировки "последний человек"):
...враждебный душным низменностям и всему усталому, что не может ни жить, ни умереть...
очевидно это напрямую связано с тем, что он называет "Ничто".
Ещё он в Заратустре пишет
... Но уходи прочь из этого города, не то завтра я перепрыгну через тебя – живой через мертвого.
и в "Ecce Homo" пишет
Я живу на свой собственный кредит, и, быть может, то, что я живу, - один предрассудок?.. Мне достаточно только поговорить с каким-нибудь “культурным” человеком, проведшим лето в Верхнем Энгадине, чтобы убедиться, что я не живу…
то есть понятие "отребья", судя по всему, напрямую связано с этим
Пока еще изобильна и щедра земля его: но придет время, и станет она скудной и бессильной, и ни одно высокое дерево уже не вырастет на ней.
Горе! Приближается время, когда человек уже не сможет пустить стрелу желания своего выше себя, и тетива лука его разучится дрожать.
Я говорю вам: надо иметь в себе хаос, чтобы родить танцующую звезду. Я говорю вам: в вас пока еще есть хаос.
Горе! Приближается время, когда человек не сможет более родить ни одной звезды. Горе! Приближается время презреннейшего человека, который не в силах уже презирать самого себя.
и понятием "жизни" (особенно фраза из "Ecce Homo" наводит на размышления - что Ницше имеет в виду под "я не живу", и что такое "жить").
Если взять эту цитату (которая тоже раскрывает смысл "вечного возвращения", как и речь животных в главе "Выздоравливающий")
Книга, ставшая почти человеком. Каждого писателя постоянно вновь изумляет, как его книга, раз отрешившись от него, начинает жить самостоятельной жизнью; он чувствует себя так, как если бы на его глазах часть насекомого оторвалась от целого и пошла своим путем. Быть может, он ее почти совсем забыл, быть может, он возвысился над изложенными в ней мнениями, быть может, он даже не понимает ее более и потерял те крылья, на которых он летал, когда обдумывал эту книгу; тогда как она ищет себе читателей, зажигает жизнь, приносит счастье, устрашает, создает новые произведения, становится душой замыслов и поступков – словом, она живет, как существо, озаренное разумом и душой, и все же не есть человек. – Счастливейшая доля выпадает автору. Который в старости может сказать, что все бывшие у него творческие, укрепляющие, возвышающие и просвещающие мысли и чувства продолжают еще жить в его произведениях и что он сам есть лишь серый пепел, тогда как пламя укрылось во все стороны и сохраняется по-прежнему. – Если принять еще во внимание, что не только книга, но и каждое действие человека каким-то образом становится поводом к другим действиям, решениям, мыслям, что все совершающееся неразрывно сплетается с тем, что должно совершиться, то можно познать подлинное, реально существующее бессмертие – бессмертие движения: что некогда приводило в движение, то включено и увековечено в общем союзе всего сущего, как насекомое в янтаре.
то получается, что скорее всего под "жизнью" имеется в виду "бессмертие движения" - что если действия Ницше не окажут вообще никакого воздействия, - то он умрёт и погибнет, - бессмысленным образом, из чего выйдет, что его жизнь - "один предрассудок", а "отребье" закрепятся навсегда в цикле и больше никогда не уйдут ("Горе! Приближается время, когда человек не сможет более родить ни одной звезды").
Учитывая, что формула Ницше звучит "воля к жизни - это воля к власти" (критика Спинозы и его идеи о "инстинкте самосохранения" у Бытия (современный спинозист - это Фристон, например)) и является более строгим размышлением о сущности происходящего (ателеологическим), то, вероятно, "отребье" - это те, из которых уже ничего не получится, это те, которые "не могут ни жить, ни умереть" (ни производить "танцующую звезду", например, "гениев", ни умереть вовремя, ни распорядиться собственной смертью вообще и т.д.).
Земля стала маленькой, и на ней копошится последний человек, который все делает таким же ничтожным, как он сам. Его род неистребим, как земляные блохи: последний человек живет дольше всех.
В общем, "отребье" - это конец. "Отребье" это когда человек больше не становится, замыкается в "монотонотеизме" ("Бытии", "конец философии и истории" Гегеля и (нео)прагматистов), и больше никак не изменяется.
Почему это "плохо"?
Потому что вышеприведённое - это практически формула - для животного. (Животное - это конец. Оно никак не изменяется (намеренно, через "собственную волю").)
И достижение этого состояния - это верх ничтожности вида "человек" (на Земле).
А дальше следует вечное возвращение этого вида, и больше он никуда не уйдёт. Буквально - конец истории, в принципе (дальше - только деградация и исчезновение, разве что, - а если развиваться больше нечему, то и исторической ценности такие события, особо-то - не имеют, - так же, как постороннему человеку не очень-то интересны люди, которые во время существования Римской Империи были ниже уровнем развития римлян).
>а если развиваться больше нечему, то и исторической ценности такие события, особо-то - не имеют, - так же, как постороннему человеку не очень-то интересны люди, которые во время существования Римской Империи были ниже уровнем развития римлян
Даже не так.
Никому, по сути, не интересна история, скажем, тараканов. Несмотря на их невообразимую живучесть (и "способность" "вечно возвращаться" даже под радиационным облучением, "волю к власти" в худшем смысле этого словосочетания (пожелайте "воли к власти", - и злобный джинн вас ею одарит - превратив вас в таракана/"таракана"/"отребье")).
И смысла вот точно такие же формы человеческой жизни - не имеют, и иметь, не могут.
Следовательно, это - "отребье".
>>828
Нет, честное слово, я презираю поколение, идущее вслед за нами. Оно внушает мне отвращение и ужас. Максим Горький песен о них не споет, нечего и думать. Я не говорю, что мы в их годы волокли с собою целый груз святынь. Боже упаси!- святынь у нас было совсем чуть-чуть, но зато сколько вещей, на которые нам было не наплевать, а вот им- на все наплевать.
Почему бы им не заняться вот чем: я в их годы пил с большими антрактами- попью-попью перестану, попью-попью- опять перестану. Я не вправе судить потому, одушевленнее ли утренняя депрессия, если делается ежедневной привычкой, то есть если в шестнадцать лет пить по четыреста пятьдесят грамм в семь часов пополудни. Конечно, если бы мне вернуть мои годы и начать жизнь сначала, я, конечно, попробовал бы,- но ведь они-то! Они!…
Да только ли это! А сколько неизвестности таят в себе другие сферы человеческой жизни! Вот представьте себе, к примеру: один день с утра до вечера вы пьете исключительно белую водку, и ничего больше; а на другой день- исключительно красные вина. В первый день вы к полуночи становитесь как одержимый. Вы к полуночи такой пламенный, что через вас девушки могут прыгать в ночь на Ивана Купала. И, ясное дело, они все-таки допрыгаются, если вы с утра до ночи пили исключительно белую водку.
А если вы с утра до ночи пили только крепленные красные вина? Да девушки через вас и прыгать не станут в ночь на Ивана Купала. Даже наоборот сядет девушка в ночь на Ивана Купала, а вы через нее и перепрыгнуть не сумеете, не то что другое чего. Конечно, при условии, что вы с утра до вечера пили только красное!…
>Я люблю того, кто оправдывает грядущее поколение, а прошедшее – избавляет, ибо жаждет он гибели от ныне живущих.
Нет, честное слово, я презираю поколение, идущее вслед за нами. Оно внушает мне отвращение и ужас. Максим Горький песен о них не споет, нечего и думать. Я не говорю, что мы в их годы волокли с собою целый груз святынь. Боже упаси!- святынь у нас было совсем чуть-чуть, но зато сколько вещей, на которые нам было не наплевать, а вот им- на все наплевать.
Почему бы им не заняться вот чем: я в их годы пил с большими антрактами- попью-попью перестану, попью-попью- опять перестану. Я не вправе судить потому, одушевленнее ли утренняя депрессия, если делается ежедневной привычкой, то есть если в шестнадцать лет пить по четыреста пятьдесят грамм в семь часов пополудни. Конечно, если бы мне вернуть мои годы и начать жизнь сначала, я, конечно, попробовал бы,- но ведь они-то! Они!…
Да только ли это! А сколько неизвестности таят в себе другие сферы человеческой жизни! Вот представьте себе, к примеру: один день с утра до вечера вы пьете исключительно белую водку, и ничего больше; а на другой день- исключительно красные вина. В первый день вы к полуночи становитесь как одержимый. Вы к полуночи такой пламенный, что через вас девушки могут прыгать в ночь на Ивана Купала. И, ясное дело, они все-таки допрыгаются, если вы с утра до ночи пили исключительно белую водку.
А если вы с утра до ночи пили только крепленные красные вина? Да девушки через вас и прыгать не станут в ночь на Ивана Купала. Даже наоборот сядет девушка в ночь на Ивана Купала, а вы через нее и перепрыгнуть не сумеете, не то что другое чего. Конечно, при условии, что вы с утра до вечера пили только красное!…
>>833
Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.
Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.
>169833
Мысль о причине и следствии создаёт привычку выбирать только те точки (моменты) событийности, которые получается вообразить. А которые вообразить человек не в силах - те отметаются. Как результат - упадок и ложь (сократизм).
>>664
Нет я презираю тело потому что больной + урод
Но на практике я вкладываюсь в физическое тело и занимаюсь здоровьем
Пессимизм как ожидание худшего, бытовой пессимизм. Когда в жизни, к чему бы ни готовился, - всегда случается худшее, любая случайность негативна. Это и порождает страдание, которое способствует в том или ином направлении углублению человека, - тому, чего нельзя достичь иным путём. Люди удачливые, красивые, им вообще нет смысла "творить сверх себя", и 99% из них поверхностны
- Так обстоит дело в современном мире
Так сейчас - во всяком случае, в молодёжной среде, все и следуют это теме, не имея сострадания, уничтожая и изолируя слабых, больных и страшных, изолируя пессимистов и детерминистов с их опасными идеями, говоря более бастрактно - их метафизическая опора - это не слабые, не моральные идеалы и учение, а поверхность, непосредственность и имманентность. Между этим и тем, что царило тогда - Ницше выбрал бы, бороду ставлю, это - современность.
То есть ты не впадаешь, будучи неудавшимся, в эфилизм, мыслишь более честно и пытаешься разграничить свой опыт и опыт других. Как первые говорят - "лучше бы никому и не жить" - а на это отвечает вышеприведённая цитата, типа, - не говори что мир ничего не стоит - ничего не стоишь ты.
Как говорил Делёз, "Поэтому болезнь определённо стóит использовать в каких-либо целях, как и всё остальное. Я говорю об этом не только в отношении чувствительности к жизни, которую она придаёт. Для меня болезнь – это не враг, не нечто, что приносит предчувствие смерти, но скорее то, что обостряет чув- ство жизни, но совсем не в смысле: «О, я так хочу жить, и когда излечусь, то наконец-то заживу». Я не могу придумать никого более жалкого, чем того, кого называют «весельчак» (bon vivant) – это просто жалко. Наоборот, великие жизнелю- бы (grands vivants) обычно имели слабое здоровье. Я вернусь к своему во- просу: болезнь обостряет особое вúдение и чувство жизни. Когда я говорю «вúдение», «вúдение жизни» и «жизнь», это подобно тому, как я говорю «видеть жизнь», но это и пересекается [жизнью]. Болезнь обостряет это, даёт видение жизни – жизни во всей её силе и красоте. Я совершенно в этом уверен."
> оттого вы и стали презирать тело!
Нет я презираю тело потому что больной + урод
Но на практике я вкладываюсь в физическое тело и занимаюсь здоровьем
> происходит своего рода "естественная мутация" в "пессимиста".
Пессимизм как ожидание худшего, бытовой пессимизм. Когда в жизни, к чему бы ни готовился, - всегда случается худшее, любая случайность негативна. Это и порождает страдание, которое способствует в том или ином направлении углублению человека, - тому, чего нельзя достичь иным путём. Люди удачливые, красивые, им вообще нет смысла "творить сверх себя", и 99% из них поверхностны
- Так обстоит дело в современном мире
> а о изменении структурных "метафизических опор" общества, ситуации в целом.
Так сейчас - во всяком случае, в молодёжной среде, все и следуют это теме, не имея сострадания, уничтожая и изолируя слабых, больных и страшных, изолируя пессимистов и детерминистов с их опасными идеями, говоря более бастрактно - их метафизическая опора - это не слабые, не моральные идеалы и учение, а поверхность, непосредственность и имманентность. Между этим и тем, что царило тогда - Ницше выбрал бы, бороду ставлю, это - современность.
> Это выход суждения на иной уровень, - безоценочный и пытающийся понять "что хочет сказать Бытие/земля/природа".
То есть ты не впадаешь, будучи неудавшимся, в эфилизм, мыслишь более честно и пытаешься разграничить свой опыт и опыт других. Как первые говорят - "лучше бы никому и не жить" - а на это отвечает вышеприведённая цитата, типа, - не говори что мир ничего не стоит - ничего не стоишь ты.
Как говорил Делёз, "Поэтому болезнь определённо стóит использовать в каких-либо целях, как и всё остальное. Я говорю об этом не только в отношении чувствительности к жизни, которую она придаёт. Для меня болезнь – это не враг, не нечто, что приносит предчувствие смерти, но скорее то, что обостряет чув- ство жизни, но совсем не в смысле: «О, я так хочу жить, и когда излечусь, то наконец-то заживу». Я не могу придумать никого более жалкого, чем того, кого называют «весельчак» (bon vivant) – это просто жалко. Наоборот, великие жизнелю- бы (grands vivants) обычно имели слабое здоровье. Я вернусь к своему во- просу: болезнь обостряет особое вúдение и чувство жизни. Когда я говорю «вúдение», «вúдение жизни» и «жизнь», это подобно тому, как я говорю «видеть жизнь», но это и пересекается [жизнью]. Болезнь обостряет это, даёт видение жизни – жизни во всей её силе и красоте. Я совершенно в этом уверен."
>>664
Нет я презираю тело потому что больной + урод
Но на практике я вкладываюсь в физическое тело и занимаюсь здоровьем
Пессимизм как ожидание худшего, бытовой пессимизм. Когда в жизни, к чему бы ни готовился, - всегда случается худшее, любая случайность негативна. Это и порождает страдание, которое способствует в том или ином направлении углублению человека, - тому, чего нельзя достичь иным путём. Люди удачливые, красивые, им вообще нет смысла "творить сверх себя", и 99% из них поверхностны
- Так обстоит дело в современном мире
Так сейчас - во всяком случае, в молодёжной среде, все и следуют это теме, не имея сострадания, уничтожая и изолируя слабых, больных и страшных, изолируя пессимистов и детерминистов с их опасными идеями, говоря более бастрактно - их метафизическая опора - это не слабые, не моральные идеалы и учение, а поверхность, непосредственность и имманентность. Между этим и тем, что царило тогда - Ницше выбрал бы, бороду ставлю, это - современность.
То есть ты не впадаешь, будучи неудавшимся, в эфилизм, мыслишь более честно и пытаешься разграничить свой опыт и опыт других. Как первые говорят - "лучше бы никому и не жить" - а на это отвечает вышеприведённая цитата, типа, - не говори что мир ничего не стоит - ничего не стоишь ты.
Как говорил Делёз, "Поэтому болезнь определённо стóит использовать в каких-либо целях, как и всё остальное. Я говорю об этом не только в отношении чувствительности к жизни, которую она придаёт. Для меня болезнь – это не враг, не нечто, что приносит предчувствие смерти, но скорее то, что обостряет чув- ство жизни, но совсем не в смысле: «О, я так хочу жить, и когда излечусь, то наконец-то заживу». Я не могу придумать никого более жалкого, чем того, кого называют «весельчак» (bon vivant) – это просто жалко. Наоборот, великие жизнелю- бы (grands vivants) обычно имели слабое здоровье. Я вернусь к своему во- просу: болезнь обостряет особое вúдение и чувство жизни. Когда я говорю «вúдение», «вúдение жизни» и «жизнь», это подобно тому, как я говорю «видеть жизнь», но это и пересекается [жизнью]. Болезнь обостряет это, даёт видение жизни – жизни во всей её силе и красоте. Я совершенно в этом уверен."
> оттого вы и стали презирать тело!
Нет я презираю тело потому что больной + урод
Но на практике я вкладываюсь в физическое тело и занимаюсь здоровьем
> происходит своего рода "естественная мутация" в "пессимиста".
Пессимизм как ожидание худшего, бытовой пессимизм. Когда в жизни, к чему бы ни готовился, - всегда случается худшее, любая случайность негативна. Это и порождает страдание, которое способствует в том или ином направлении углублению человека, - тому, чего нельзя достичь иным путём. Люди удачливые, красивые, им вообще нет смысла "творить сверх себя", и 99% из них поверхностны
- Так обстоит дело в современном мире
> а о изменении структурных "метафизических опор" общества, ситуации в целом.
Так сейчас - во всяком случае, в молодёжной среде, все и следуют это теме, не имея сострадания, уничтожая и изолируя слабых, больных и страшных, изолируя пессимистов и детерминистов с их опасными идеями, говоря более бастрактно - их метафизическая опора - это не слабые, не моральные идеалы и учение, а поверхность, непосредственность и имманентность. Между этим и тем, что царило тогда - Ницше выбрал бы, бороду ставлю, это - современность.
> Это выход суждения на иной уровень, - безоценочный и пытающийся понять "что хочет сказать Бытие/земля/природа".
То есть ты не впадаешь, будучи неудавшимся, в эфилизм, мыслишь более честно и пытаешься разграничить свой опыт и опыт других. Как первые говорят - "лучше бы никому и не жить" - а на это отвечает вышеприведённая цитата, типа, - не говори что мир ничего не стоит - ничего не стоишь ты.
Как говорил Делёз, "Поэтому болезнь определённо стóит использовать в каких-либо целях, как и всё остальное. Я говорю об этом не только в отношении чувствительности к жизни, которую она придаёт. Для меня болезнь – это не враг, не нечто, что приносит предчувствие смерти, но скорее то, что обостряет чув- ство жизни, но совсем не в смысле: «О, я так хочу жить, и когда излечусь, то наконец-то заживу». Я не могу придумать никого более жалкого, чем того, кого называют «весельчак» (bon vivant) – это просто жалко. Наоборот, великие жизнелю- бы (grands vivants) обычно имели слабое здоровье. Я вернусь к своему во- просу: болезнь обостряет особое вúдение и чувство жизни. Когда я говорю «вúдение», «вúдение жизни» и «жизнь», это подобно тому, как я говорю «видеть жизнь», но это и пересекается [жизнью]. Болезнь обостряет это, даёт видение жизни – жизни во всей её силе и красоте. Я совершенно в этом уверен."
>>839
Не торопись с выводами. Ницше скорее всего назвал бы всех паяцами и был бы прав, а как можно назвать ещё человека который верует в Харари?
>Между этим и тем, что царило тогда - Ницше выбрал бы, бороду ставлю, это - современность.
Не торопись с выводами. Ницше скорее всего назвал бы всех паяцами и был бы прав, а как можно назвать ещё человека который верует в Харари?
>>839
Если люди не ставят себе цель - Сверхчеловек - то все страдания, о которых пишет Ницше, - НЕ НУЖНЫ. Потому что нет иначе в этом смысла - если отвергается всё учение, то его составляющие тем более становятся бессмысленными.
Следовательно, те паяцы, о которых ты пишешь... кто? правильно, пидоры. Их следует па-христианске - долбить.
Если люди не ставят себе цель - Сверхчеловек - то все страдания, о которых пишет Ницше, - НЕ НУЖНЫ. Потому что нет иначе в этом смысла - если отвергается всё учение, то его составляющие тем более становятся бессмысленными.
Следовательно, те паяцы, о которых ты пишешь... кто? правильно, пидоры. Их следует па-христианске - долбить.
>>839
Круговорот человечества.
Быть может, все человечество есть лишь одна ограниченная во времени фаза в развитии определенного животного вида -–так что человек возник из обезьяны и снова станет обезьяной, причем нет никого, кто бы был заинтересован в странном исходе этой комедии. Как с падением римской культуры и под влиянием его важнейшей причины – распространения христианства – наступило всеобщее обезображение человека в пределах римской культуры, так с каким-либо позднейшим упадком всей земной культуры может наступить еще большее обезображение и, наконец, озверение человека, вплоть до уровня обезьяны. Именно потому, что мы можем представить себе эту перспективу, мы, быть может, в состоянии предупредить такой конец истории.
Так, перепрочёл. Ну я только повторюсь - смысл Ницше не в унижении слабых.
Смысл Ницше в опровержении Спинозы и выводе имманентной метафизики на принцип вечного возвращения и этого:
Для этих процессов, которые составляют то, что называется миром и реальностью, характерны не принципы сохранения, а принципы усиления, накопления силы и высвобождения их.
Ты просто совокупную критику метафизики его не понимаешь и сводишь его к частностям. Так нельзя, у тебя в итоге получается не Ницше, а симулякр. Смысла в этом симулякре нету - проще называть вещи своими словами, чем цитировать Ницше и попадать мимо цели (каждый раз).
И так как никакой такой цели о Сверхчеловеке у этих насильников нет, то согласно учению Ницше ничего в этом насилии оправданным быть не может. (Не говоря о том, что это бессмысленное насилие - звериное даже.)
Ну и насчёт угнетения слабых - ты снова прочёл Ницше неправильно - слабых этих как раз-то угнетать, просто так, - не надо. Ведь это ведёт только к застою системы. Застой системы становится эквивалентен формированию "последнего человека".
Золотой лозунг. Много цепей было наложено на человека, чтобы отучить его вести себя как животное: и, действительно, он стал мягче, умнее, радостнее и рассудительнее животных. Но он и до сих пор еще страдает от того, что так долго носил цепи и был лишен чистого воздуха и свободы движений: - цепи же эти, по моему убеждению, которое я уже не раз высказывал, - это тяжелые, замысловатые, ложные, нравственные и метафизические представления. Только, когда будет разорвана последняя цепь болезни, достигнем мы нашей великой цели: полного отделения человека от животного. Теперь мы находимся в разгаре снимания цепей, но должны соблюдать при этом величайшую осторожность. Только облагороженному человеку можно дать свободу духа; он один способен воспринять облегчение жизни, которое исцелит его раны, он один имеет право сказать, что живет только для радости, не имя никакой другой цели, в других устах его изречение: “во мне мир и благоволение к окружающему”, было бы опасным. При этом изречении, на которое имеют право не многие, вспоминает он древние веления, трогательные слова, относящиеся ко всем и засиявшие перед всем человечеством, как лозунг, как знамение, которое будет однако гибельно для всякого, кто преждевременно, не имея на это права, украсит им свое знамя. Еще до сих пор не настало время, чтобы над всеми людьми, как над теми пастухами открылись небеса и они услыхали слова: “На земле мир и в человеке благоволение” . Пока еще это могут вместить только немногие.
В общем, если цели Сверхчеловек - нет, если учения о Вечном Возвращении - нет, то Ницше приплетать нет никакого смысла (это методологически не корректный ход).
И без Ницше ясно - что всё это насилие - это просто - кретинизм.
Вот и весь сказ.
Круговорот человечества.
Быть может, все человечество есть лишь одна ограниченная во времени фаза в развитии определенного животного вида -–так что человек возник из обезьяны и снова станет обезьяной, причем нет никого, кто бы был заинтересован в странном исходе этой комедии. Как с падением римской культуры и под влиянием его важнейшей причины – распространения христианства – наступило всеобщее обезображение человека в пределах римской культуры, так с каким-либо позднейшим упадком всей земной культуры может наступить еще большее обезображение и, наконец, озверение человека, вплоть до уровня обезьяны. Именно потому, что мы можем представить себе эту перспективу, мы, быть может, в состоянии предупредить такой конец истории.
Так, перепрочёл. Ну я только повторюсь - смысл Ницше не в унижении слабых.
Смысл Ницше в опровержении Спинозы и выводе имманентной метафизики на принцип вечного возвращения и этого:
Для этих процессов, которые составляют то, что называется миром и реальностью, характерны не принципы сохранения, а принципы усиления, накопления силы и высвобождения их.
Ты просто совокупную критику метафизики его не понимаешь и сводишь его к частностям. Так нельзя, у тебя в итоге получается не Ницше, а симулякр. Смысла в этом симулякре нету - проще называть вещи своими словами, чем цитировать Ницше и попадать мимо цели (каждый раз).
И так как никакой такой цели о Сверхчеловеке у этих насильников нет, то согласно учению Ницше ничего в этом насилии оправданным быть не может. (Не говоря о том, что это бессмысленное насилие - звериное даже.)
Ну и насчёт угнетения слабых - ты снова прочёл Ницше неправильно - слабых этих как раз-то угнетать, просто так, - не надо. Ведь это ведёт только к застою системы. Застой системы становится эквивалентен формированию "последнего человека".
Золотой лозунг. Много цепей было наложено на человека, чтобы отучить его вести себя как животное: и, действительно, он стал мягче, умнее, радостнее и рассудительнее животных. Но он и до сих пор еще страдает от того, что так долго носил цепи и был лишен чистого воздуха и свободы движений: - цепи же эти, по моему убеждению, которое я уже не раз высказывал, - это тяжелые, замысловатые, ложные, нравственные и метафизические представления. Только, когда будет разорвана последняя цепь болезни, достигнем мы нашей великой цели: полного отделения человека от животного. Теперь мы находимся в разгаре снимания цепей, но должны соблюдать при этом величайшую осторожность. Только облагороженному человеку можно дать свободу духа; он один способен воспринять облегчение жизни, которое исцелит его раны, он один имеет право сказать, что живет только для радости, не имя никакой другой цели, в других устах его изречение: “во мне мир и благоволение к окружающему”, было бы опасным. При этом изречении, на которое имеют право не многие, вспоминает он древние веления, трогательные слова, относящиеся ко всем и засиявшие перед всем человечеством, как лозунг, как знамение, которое будет однако гибельно для всякого, кто преждевременно, не имея на это права, украсит им свое знамя. Еще до сих пор не настало время, чтобы над всеми людьми, как над теми пастухами открылись небеса и они услыхали слова: “На земле мир и в человеке благоволение” . Пока еще это могут вместить только немногие.
В общем, если цели Сверхчеловек - нет, если учения о Вечном Возвращении - нет, то Ницше приплетать нет никакого смысла (это методологически не корректный ход).
И без Ницше ясно - что всё это насилие - это просто - кретинизм.
Вот и весь сказ.
>>839
Круговорот человечества.
Быть может, все человечество есть лишь одна ограниченная во времени фаза в развитии определенного животного вида -–так что человек возник из обезьяны и снова станет обезьяной, причем нет никого, кто бы был заинтересован в странном исходе этой комедии. Как с падением римской культуры и под влиянием его важнейшей причины – распространения христианства – наступило всеобщее обезображение человека в пределах римской культуры, так с каким-либо позднейшим упадком всей земной культуры может наступить еще большее обезображение и, наконец, озверение человека, вплоть до уровня обезьяны. Именно потому, что мы можем представить себе эту перспективу, мы, быть может, в состоянии предупредить такой конец истории.
Так, перепрочёл. Ну я только повторюсь - смысл Ницше не в унижении слабых.
Смысл Ницше в опровержении Спинозы и выводе имманентной метафизики на принцип вечного возвращения и этого:
Для этих процессов, которые составляют то, что называется миром и реальностью, характерны не принципы сохранения, а принципы усиления, накопления силы и высвобождения их.
Ты просто совокупную критику метафизики его не понимаешь и сводишь его к частностям. Так нельзя, у тебя в итоге получается не Ницше, а симулякр. Смысла в этом симулякре нету - проще называть вещи своими словами, чем цитировать Ницше и попадать мимо цели (каждый раз).
И так как никакой такой цели о Сверхчеловеке у этих насильников нет, то согласно учению Ницше ничего в этом насилии оправданным быть не может. (Не говоря о том, что это бессмысленное насилие - звериное даже.)
Ну и насчёт угнетения слабых - ты снова прочёл Ницше неправильно - слабых этих как раз-то угнетать, просто так, - не надо. Ведь это ведёт только к застою системы. Застой системы становится эквивалентен формированию "последнего человека".
Золотой лозунг. Много цепей было наложено на человека, чтобы отучить его вести себя как животное: и, действительно, он стал мягче, умнее, радостнее и рассудительнее животных. Но он и до сих пор еще страдает от того, что так долго носил цепи и был лишен чистого воздуха и свободы движений: - цепи же эти, по моему убеждению, которое я уже не раз высказывал, - это тяжелые, замысловатые, ложные, нравственные и метафизические представления. Только, когда будет разорвана последняя цепь болезни, достигнем мы нашей великой цели: полного отделения человека от животного. Теперь мы находимся в разгаре снимания цепей, но должны соблюдать при этом величайшую осторожность. Только облагороженному человеку можно дать свободу духа; он один способен воспринять облегчение жизни, которое исцелит его раны, он один имеет право сказать, что живет только для радости, не имя никакой другой цели, в других устах его изречение: “во мне мир и благоволение к окружающему”, было бы опасным. При этом изречении, на которое имеют право не многие, вспоминает он древние веления, трогательные слова, относящиеся ко всем и засиявшие перед всем человечеством, как лозунг, как знамение, которое будет однако гибельно для всякого, кто преждевременно, не имея на это права, украсит им свое знамя. Еще до сих пор не настало время, чтобы над всеми людьми, как над теми пастухами открылись небеса и они услыхали слова: “На земле мир и в человеке благоволение” . Пока еще это могут вместить только немногие.
В общем, если цели Сверхчеловек - нет, если учения о Вечном Возвращении - нет, то Ницше приплетать нет никакого смысла (это методологически не корректный ход).
И без Ницше ясно - что всё это насилие - это просто - кретинизм.
Вот и весь сказ.
Круговорот человечества.
Быть может, все человечество есть лишь одна ограниченная во времени фаза в развитии определенного животного вида -–так что человек возник из обезьяны и снова станет обезьяной, причем нет никого, кто бы был заинтересован в странном исходе этой комедии. Как с падением римской культуры и под влиянием его важнейшей причины – распространения христианства – наступило всеобщее обезображение человека в пределах римской культуры, так с каким-либо позднейшим упадком всей земной культуры может наступить еще большее обезображение и, наконец, озверение человека, вплоть до уровня обезьяны. Именно потому, что мы можем представить себе эту перспективу, мы, быть может, в состоянии предупредить такой конец истории.
Так, перепрочёл. Ну я только повторюсь - смысл Ницше не в унижении слабых.
Смысл Ницше в опровержении Спинозы и выводе имманентной метафизики на принцип вечного возвращения и этого:
Для этих процессов, которые составляют то, что называется миром и реальностью, характерны не принципы сохранения, а принципы усиления, накопления силы и высвобождения их.
Ты просто совокупную критику метафизики его не понимаешь и сводишь его к частностям. Так нельзя, у тебя в итоге получается не Ницше, а симулякр. Смысла в этом симулякре нету - проще называть вещи своими словами, чем цитировать Ницше и попадать мимо цели (каждый раз).
И так как никакой такой цели о Сверхчеловеке у этих насильников нет, то согласно учению Ницше ничего в этом насилии оправданным быть не может. (Не говоря о том, что это бессмысленное насилие - звериное даже.)
Ну и насчёт угнетения слабых - ты снова прочёл Ницше неправильно - слабых этих как раз-то угнетать, просто так, - не надо. Ведь это ведёт только к застою системы. Застой системы становится эквивалентен формированию "последнего человека".
Золотой лозунг. Много цепей было наложено на человека, чтобы отучить его вести себя как животное: и, действительно, он стал мягче, умнее, радостнее и рассудительнее животных. Но он и до сих пор еще страдает от того, что так долго носил цепи и был лишен чистого воздуха и свободы движений: - цепи же эти, по моему убеждению, которое я уже не раз высказывал, - это тяжелые, замысловатые, ложные, нравственные и метафизические представления. Только, когда будет разорвана последняя цепь болезни, достигнем мы нашей великой цели: полного отделения человека от животного. Теперь мы находимся в разгаре снимания цепей, но должны соблюдать при этом величайшую осторожность. Только облагороженному человеку можно дать свободу духа; он один способен воспринять облегчение жизни, которое исцелит его раны, он один имеет право сказать, что живет только для радости, не имя никакой другой цели, в других устах его изречение: “во мне мир и благоволение к окружающему”, было бы опасным. При этом изречении, на которое имеют право не многие, вспоминает он древние веления, трогательные слова, относящиеся ко всем и засиявшие перед всем человечеством, как лозунг, как знамение, которое будет однако гибельно для всякого, кто преждевременно, не имея на это права, украсит им свое знамя. Еще до сих пор не настало время, чтобы над всеми людьми, как над теми пастухами открылись небеса и они услыхали слова: “На земле мир и в человеке благоволение” . Пока еще это могут вместить только немногие.
В общем, если цели Сверхчеловек - нет, если учения о Вечном Возвращении - нет, то Ницше приплетать нет никакого смысла (это методологически не корректный ход).
И без Ницше ясно - что всё это насилие - это просто - кретинизм.
Вот и весь сказ.
>>839
Где начинается добро.
Там, где слабое зрение не способно уже разглядеть злое влечение, как таковое, из-за его рафинированности, человек полагает царство добра, и ощущение того, что отныне он пребывает в царстве добра, приводит все его влечения, до этого спугиваемые и ограничиваемые злым влечением, в возбуждение, которое переживается как чувство уверенности, удовольствия, благосклонности. Итак: чем тупее глаз, тем шире простирается добро! Отсюда вечная веселость народа и детей! Отсюда угрюмость и родственная нечистой совести тоска великих мыслителей!
У Ницше поверхностность относится к дионисически-сновидческому (дионисически-аполлоническому или даже дионисически-сократическому) сновидению (наяву), это не то, что ты думаешь. Это не лёгкая дебильность и неспособность проверить своё мнение и разобраться в теме.
Это откусывание головы змее вечного возвращения.
Теперь для нас это дело приличия – не все видеть обнаженным, не при всем присутствовать, не все хотеть пони мать и “знать”. “Правда ли, что боженька находится везде? – спросила маленькая девочка свою мать. – Но я нахожу это неприличным” – намек философам! Следовало бы больше уважать стыд, с которым природа спряталась за загадками и пестрыми неизвестностями. Быть может, истина – женщина, имеющая основания не позволять подсматривать своих оснований? Быть может, ее имя, говоря по-гречески, Баубо?.. О, эти греки! Они умели-таки жить; для этого нужно храбро оставаться у поверхности, у складки, у кожи, поклоняться иллюзии, верить в формы, звуки, слова, в весь Олимп иллюзии! Эти греки были поверхностными – из глубины! И не возвращаемся ли мы именно к этому, мы, сорвиголовы духа, взобравшиеся на самую высокую и самую опасную вершину современной мысли и осмотревшие себя оттуда, посмотревшие оттуда вниз? Не являемся ли мы именно в этом – греками? Поклонниками форм, звуков, слов? Именно поэтому – художниками?
То есть это философская поверхностьность, не обыденная (такая, которая является противоядием от "и если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя").
То есть... ну вот она, вот её формулировка:
Сознание видимости. Как чудесно и неискушенно и в то же время как ужасно и иронично чувствую я себя со своим познанием по отношению ко всей полноте бытия! Я открыл для себя, что прежний человеческий и животный мир, да и вообще глубочайшая древность и прошлое всего ощутимого бытия продолжает во мне творить, любить, ненавидеть, завершать, - я внезапно пробудился среди этого сна, но пробудился лишь к сознанию. Что я именно сновижу и должен впредь сновидеть, дабы не сгинуть, подобно тому как должен пребывать во сне лунатик, дабы не сорваться. Чем же является для меня теперь “видимость”! Поистине не противоположностью какой-то сущности – разве же могу я высказать о какой-либо сущности нечно иное, кроме самих предикатов ее видимости! Поистине не мертвой маской, которую можно было бы напялить на какой-то неизвестный икс, но и вполне содрать с него! Видимость для меня – это самое действующее и живущее, которое заходит столь далеко в своем самоосмеянии, что дает мне почувствовать, что здесь все есть видимость и обманчивый свет и танец призраков и ничего больше, - что между всеми этими сновидцами и я, “познающий”, танцую свой танец; что познающий – это только средство продлить земной танец и лишь постольку принадлежит к церемониймейстерам бытия и что возвышенная последовательность и взаимосвязь всяческого познания есть и будет, пожалуй, высочайшим средством обеспечить общность грез и взаимопонимания всех этих сновидцев и тем самым длительность сновидения.
jВ основном и в первую очередь эта критика относится к т.н. "сознательному мышлению", т.е. это первое "сновидение", которое происходит наяву (и под которое надо подкапываться, чтобы "взломать" мораль - как это Ницше продемонстрировал в "Утренней заре").
Где начинается добро.
Там, где слабое зрение не способно уже разглядеть злое влечение, как таковое, из-за его рафинированности, человек полагает царство добра, и ощущение того, что отныне он пребывает в царстве добра, приводит все его влечения, до этого спугиваемые и ограничиваемые злым влечением, в возбуждение, которое переживается как чувство уверенности, удовольствия, благосклонности. Итак: чем тупее глаз, тем шире простирается добро! Отсюда вечная веселость народа и детей! Отсюда угрюмость и родственная нечистой совести тоска великих мыслителей!
>поверхностность
У Ницше поверхностность относится к дионисически-сновидческому (дионисически-аполлоническому или даже дионисически-сократическому) сновидению (наяву), это не то, что ты думаешь. Это не лёгкая дебильность и неспособность проверить своё мнение и разобраться в теме.
Это откусывание головы змее вечного возвращения.
Теперь для нас это дело приличия – не все видеть обнаженным, не при всем присутствовать, не все хотеть пони мать и “знать”. “Правда ли, что боженька находится везде? – спросила маленькая девочка свою мать. – Но я нахожу это неприличным” – намек философам! Следовало бы больше уважать стыд, с которым природа спряталась за загадками и пестрыми неизвестностями. Быть может, истина – женщина, имеющая основания не позволять подсматривать своих оснований? Быть может, ее имя, говоря по-гречески, Баубо?.. О, эти греки! Они умели-таки жить; для этого нужно храбро оставаться у поверхности, у складки, у кожи, поклоняться иллюзии, верить в формы, звуки, слова, в весь Олимп иллюзии! Эти греки были поверхностными – из глубины! И не возвращаемся ли мы именно к этому, мы, сорвиголовы духа, взобравшиеся на самую высокую и самую опасную вершину современной мысли и осмотревшие себя оттуда, посмотревшие оттуда вниз? Не являемся ли мы именно в этом – греками? Поклонниками форм, звуков, слов? Именно поэтому – художниками?
То есть это философская поверхностьность, не обыденная (такая, которая является противоядием от "и если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя").
То есть... ну вот она, вот её формулировка:
Сознание видимости. Как чудесно и неискушенно и в то же время как ужасно и иронично чувствую я себя со своим познанием по отношению ко всей полноте бытия! Я открыл для себя, что прежний человеческий и животный мир, да и вообще глубочайшая древность и прошлое всего ощутимого бытия продолжает во мне творить, любить, ненавидеть, завершать, - я внезапно пробудился среди этого сна, но пробудился лишь к сознанию. Что я именно сновижу и должен впредь сновидеть, дабы не сгинуть, подобно тому как должен пребывать во сне лунатик, дабы не сорваться. Чем же является для меня теперь “видимость”! Поистине не противоположностью какой-то сущности – разве же могу я высказать о какой-либо сущности нечно иное, кроме самих предикатов ее видимости! Поистине не мертвой маской, которую можно было бы напялить на какой-то неизвестный икс, но и вполне содрать с него! Видимость для меня – это самое действующее и живущее, которое заходит столь далеко в своем самоосмеянии, что дает мне почувствовать, что здесь все есть видимость и обманчивый свет и танец призраков и ничего больше, - что между всеми этими сновидцами и я, “познающий”, танцую свой танец; что познающий – это только средство продлить земной танец и лишь постольку принадлежит к церемониймейстерам бытия и что возвышенная последовательность и взаимосвязь всяческого познания есть и будет, пожалуй, высочайшим средством обеспечить общность грез и взаимопонимания всех этих сновидцев и тем самым длительность сновидения.
jВ основном и в первую очередь эта критика относится к т.н. "сознательному мышлению", т.е. это первое "сновидение", которое происходит наяву (и под которое надо подкапываться, чтобы "взломать" мораль - как это Ницше продемонстрировал в "Утренней заре").
>>839
Где начинается добро.
Там, где слабое зрение не способно уже разглядеть злое влечение, как таковое, из-за его рафинированности, человек полагает царство добра, и ощущение того, что отныне он пребывает в царстве добра, приводит все его влечения, до этого спугиваемые и ограничиваемые злым влечением, в возбуждение, которое переживается как чувство уверенности, удовольствия, благосклонности. Итак: чем тупее глаз, тем шире простирается добро! Отсюда вечная веселость народа и детей! Отсюда угрюмость и родственная нечистой совести тоска великих мыслителей!
У Ницше поверхностность относится к дионисически-сновидческому (дионисически-аполлоническому или даже дионисически-сократическому) сновидению (наяву), это не то, что ты думаешь. Это не лёгкая дебильность и неспособность проверить своё мнение и разобраться в теме.
Это откусывание головы змее вечного возвращения.
Теперь для нас это дело приличия – не все видеть обнаженным, не при всем присутствовать, не все хотеть пони мать и “знать”. “Правда ли, что боженька находится везде? – спросила маленькая девочка свою мать. – Но я нахожу это неприличным” – намек философам! Следовало бы больше уважать стыд, с которым природа спряталась за загадками и пестрыми неизвестностями. Быть может, истина – женщина, имеющая основания не позволять подсматривать своих оснований? Быть может, ее имя, говоря по-гречески, Баубо?.. О, эти греки! Они умели-таки жить; для этого нужно храбро оставаться у поверхности, у складки, у кожи, поклоняться иллюзии, верить в формы, звуки, слова, в весь Олимп иллюзии! Эти греки были поверхностными – из глубины! И не возвращаемся ли мы именно к этому, мы, сорвиголовы духа, взобравшиеся на самую высокую и самую опасную вершину современной мысли и осмотревшие себя оттуда, посмотревшие оттуда вниз? Не являемся ли мы именно в этом – греками? Поклонниками форм, звуков, слов? Именно поэтому – художниками?
То есть это философская поверхностьность, не обыденная (такая, которая является противоядием от "и если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя").
То есть... ну вот она, вот её формулировка:
Сознание видимости. Как чудесно и неискушенно и в то же время как ужасно и иронично чувствую я себя со своим познанием по отношению ко всей полноте бытия! Я открыл для себя, что прежний человеческий и животный мир, да и вообще глубочайшая древность и прошлое всего ощутимого бытия продолжает во мне творить, любить, ненавидеть, завершать, - я внезапно пробудился среди этого сна, но пробудился лишь к сознанию. Что я именно сновижу и должен впредь сновидеть, дабы не сгинуть, подобно тому как должен пребывать во сне лунатик, дабы не сорваться. Чем же является для меня теперь “видимость”! Поистине не противоположностью какой-то сущности – разве же могу я высказать о какой-либо сущности нечно иное, кроме самих предикатов ее видимости! Поистине не мертвой маской, которую можно было бы напялить на какой-то неизвестный икс, но и вполне содрать с него! Видимость для меня – это самое действующее и живущее, которое заходит столь далеко в своем самоосмеянии, что дает мне почувствовать, что здесь все есть видимость и обманчивый свет и танец призраков и ничего больше, - что между всеми этими сновидцами и я, “познающий”, танцую свой танец; что познающий – это только средство продлить земной танец и лишь постольку принадлежит к церемониймейстерам бытия и что возвышенная последовательность и взаимосвязь всяческого познания есть и будет, пожалуй, высочайшим средством обеспечить общность грез и взаимопонимания всех этих сновидцев и тем самым длительность сновидения.
jВ основном и в первую очередь эта критика относится к т.н. "сознательному мышлению", т.е. это первое "сновидение", которое происходит наяву (и под которое надо подкапываться, чтобы "взломать" мораль - как это Ницше продемонстрировал в "Утренней заре").
Где начинается добро.
Там, где слабое зрение не способно уже разглядеть злое влечение, как таковое, из-за его рафинированности, человек полагает царство добра, и ощущение того, что отныне он пребывает в царстве добра, приводит все его влечения, до этого спугиваемые и ограничиваемые злым влечением, в возбуждение, которое переживается как чувство уверенности, удовольствия, благосклонности. Итак: чем тупее глаз, тем шире простирается добро! Отсюда вечная веселость народа и детей! Отсюда угрюмость и родственная нечистой совести тоска великих мыслителей!
>поверхностность
У Ницше поверхностность относится к дионисически-сновидческому (дионисически-аполлоническому или даже дионисически-сократическому) сновидению (наяву), это не то, что ты думаешь. Это не лёгкая дебильность и неспособность проверить своё мнение и разобраться в теме.
Это откусывание головы змее вечного возвращения.
Теперь для нас это дело приличия – не все видеть обнаженным, не при всем присутствовать, не все хотеть пони мать и “знать”. “Правда ли, что боженька находится везде? – спросила маленькая девочка свою мать. – Но я нахожу это неприличным” – намек философам! Следовало бы больше уважать стыд, с которым природа спряталась за загадками и пестрыми неизвестностями. Быть может, истина – женщина, имеющая основания не позволять подсматривать своих оснований? Быть может, ее имя, говоря по-гречески, Баубо?.. О, эти греки! Они умели-таки жить; для этого нужно храбро оставаться у поверхности, у складки, у кожи, поклоняться иллюзии, верить в формы, звуки, слова, в весь Олимп иллюзии! Эти греки были поверхностными – из глубины! И не возвращаемся ли мы именно к этому, мы, сорвиголовы духа, взобравшиеся на самую высокую и самую опасную вершину современной мысли и осмотревшие себя оттуда, посмотревшие оттуда вниз? Не являемся ли мы именно в этом – греками? Поклонниками форм, звуков, слов? Именно поэтому – художниками?
То есть это философская поверхностьность, не обыденная (такая, которая является противоядием от "и если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя").
То есть... ну вот она, вот её формулировка:
Сознание видимости. Как чудесно и неискушенно и в то же время как ужасно и иронично чувствую я себя со своим познанием по отношению ко всей полноте бытия! Я открыл для себя, что прежний человеческий и животный мир, да и вообще глубочайшая древность и прошлое всего ощутимого бытия продолжает во мне творить, любить, ненавидеть, завершать, - я внезапно пробудился среди этого сна, но пробудился лишь к сознанию. Что я именно сновижу и должен впредь сновидеть, дабы не сгинуть, подобно тому как должен пребывать во сне лунатик, дабы не сорваться. Чем же является для меня теперь “видимость”! Поистине не противоположностью какой-то сущности – разве же могу я высказать о какой-либо сущности нечно иное, кроме самих предикатов ее видимости! Поистине не мертвой маской, которую можно было бы напялить на какой-то неизвестный икс, но и вполне содрать с него! Видимость для меня – это самое действующее и живущее, которое заходит столь далеко в своем самоосмеянии, что дает мне почувствовать, что здесь все есть видимость и обманчивый свет и танец призраков и ничего больше, - что между всеми этими сновидцами и я, “познающий”, танцую свой танец; что познающий – это только средство продлить земной танец и лишь постольку принадлежит к церемониймейстерам бытия и что возвышенная последовательность и взаимосвязь всяческого познания есть и будет, пожалуй, высочайшим средством обеспечить общность грез и взаимопонимания всех этих сновидцев и тем самым длительность сновидения.
jВ основном и в первую очередь эта критика относится к т.н. "сознательному мышлению", т.е. это первое "сновидение", которое происходит наяву (и под которое надо подкапываться, чтобы "взломать" мораль - как это Ницше продемонстрировал в "Утренней заре").
>>839
>>664
Вот что: о пессимизме как отца - я тут БУКВАЛЬНО имел в виду, что унаследовал. Ещё Лиготти (как и в том видео ALI) подмечалось, что характер и оптимизм/пессимизм детерминированы.
Я встречал намного боеле больных и бедных людей, которые, однако же, были оптимистами.
Внезапно всплыла картина: год 2015, мы с отцом стоим на перекрёсте перед магазином. И он мне говорит: "анон, вот я фаталист..."
>>664
Вот что: о пессимизме как отца - я тут БУКВАЛЬНО имел в виду, что унаследовал. Ещё Лиготти (как и в том видео ALI) подмечалось, что характер и оптимизм/пессимизм детерминированы.
Я встречал намного боеле больных и бедных людей, которые, однако же, были оптимистами.
Внезапно всплыла картина: год 2015, мы с отцом стоим на перекрёсте перед магазином. И он мне говорит: "анон, вот я фаталист..."
>>813
нет ты
>>814
А кем ты себя считаешь? Придурком? Это многое объясняет. Ты же споришь ради спора и некой сверхценной идеи.
Твои политико-идеологические взгляды остались нераскрытыми, ты не слишком их афишировал. При этом как бы "впрягался" за некий условный "либерально-демократический" подход.
Мне нет дела до "надписей на заборах" и жонглирования ими. А вот тебя почему-то волнует отсутствие "пиетета".
>>835
Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем.
Так нужно всего лишь уничтожить чудовище. Чудовищные методы тем лучше для этого, но необязательны. Это же чудовище, к нему неприменим условный гуманизм.
>>821
Свежо предание. Когда то не нужно, к тому и не стремятся. А ты стремишься и почитаешь себя "аристократом духа" (и подразумеваешь, что где-то "не в России" они якобы и вроде бы есть. Но это уже частность, впрочем).
Если спросить тебя, в чём это выражается и почему другие должны к этому прислушиваться-прийти, ты так ничего и не скажешь. Ведь это всего лишь иллюзия, за которую ты цепляешься.
И человеков не существует. И прочих вещей. Есть лишь "срез" "эволюционного древа" каких-то кажимостей-иллюзий, которые перетекают из пустого в порожнее. Но носить воду в решете для кого-то занятие увлекательное. Он видит в этом "преодоление", "творческую реализацию", "предназначение". Ну успехов, "путник"))
нет ты
>>814
>С кем ты споришь, придурок?
А кем ты себя считаешь? Придурком? Это многое объясняет. Ты же споришь ради спора и некой сверхценной идеи.
>кстати, либералом назвать предполагаемого "ницшеанца" это тот ещё нонсенс
Твои политико-идеологические взгляды остались нераскрытыми, ты не слишком их афишировал. При этом как бы "впрягался" за некий условный "либерально-демократический" подход.
>были написаны конкретные, буквальные отсылки к современным темам
Мне нет дела до "надписей на заборах" и жонглирования ими. А вот тебя почему-то волнует отсутствие "пиетета".
>>835
Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем.
Так нужно всего лишь уничтожить чудовище. Чудовищные методы тем лучше для этого, но необязательны. Это же чудовище, к нему неприменим условный гуманизм.
>>821
>Упадочный ты коленопреклонник... мне не нужно
Свежо предание. Когда то не нужно, к тому и не стремятся. А ты стремишься и почитаешь себя "аристократом духа" (и подразумеваешь, что где-то "не в России" они якобы и вроде бы есть. Но это уже частность, впрочем).
Если спросить тебя, в чём это выражается и почему другие должны к этому прислушиваться-прийти, ты так ничего и не скажешь. Ведь это всего лишь иллюзия, за которую ты цепляешься.
>не существует никаких ницшеанцев
И человеков не существует. И прочих вещей. Есть лишь "срез" "эволюционного древа" каких-то кажимостей-иллюзий, которые перетекают из пустого в порожнее. Но носить воду в решете для кого-то занятие увлекательное. Он видит в этом "преодоление", "творческую реализацию", "предназначение". Ну успехов, "путник"))
>>684
Ага, и тут проглядывает вырождение в современной редукции слова (некоторые платонисты называют это Decline of logos), ибо слово - самая непосредственно выраженная мысль, мысль, "завёрнутая" в конверт, как выражался один психиатр
Это он так окольными путями и эвфемизмами воздаёт должное идее Горация, которую унаследовали какой-нибудь Шекспир и Пушкин, о Памятнике нерукотворном?
По-моему он сам эту идею отрицал как идеал и как ложный идеал, как поиск бессмертия (во мне самом некогда до нигилизма бушевала эта идея)
> Сущность "человек" - как совокупность "письма" на "поверхностях" (интернет, книги, письма, сознание, мысли, психика, образы, тело, "жизнь", - и т.п.; "везде человек оставляет свой след").
Ага, и тут проглядывает вырождение в современной редукции слова (некоторые платонисты называют это Decline of logos), ибо слово - самая непосредственно выраженная мысль, мысль, "завёрнутая" в конверт, как выражался один психиатр
> можно познать подлинное, реально существующее бессмертие – бессмертие движения: что некогда приводило в движение, то включено и увековечено в общем союзе всего сущего, как насекомое в янтаре.
Это он так окольными путями и эвфемизмами воздаёт должное идее Горация, которую унаследовали какой-нибудь Шекспир и Пушкин, о Памятнике нерукотворном?
По-моему он сам эту идею отрицал как идеал и как ложный идеал, как поиск бессмертия (во мне самом некогда до нигилизма бушевала эта идея)
>>699
Об этом писал Ланд в главе "Искусство как мятеж": ..."Женщины ужасно неплатоничны, вызывающе витальны и реальны, крайне избыточны по сравнению с холодным и бесплодным совершенством идей. С безошибочной инстинктивной силой они распространяют опасное заблуждение, что в жизни есть нечто, чего мы хотим. Пессимизм должен быть мизогинией, потому что женщина отказывается отталкивать."
>>700
Выше было утверждение, что "вся философия Ницше изложена в Заратустре". Так какой от этого толк? Какой от этого толк вообще читателю? Что ему вообще говорят слова, и что они передвают, описывают и наставляют? "Да, дядь Ницеш трепетал перед таким-то и предсказывал его появление, ого, ничего себе!"
> Да, это философское размышление. Типически Жизнь ведёт себя как женщина, соответственно отношение к ней у Заратустры (Мудрость тоже женщина).
Об этом писал Ланд в главе "Искусство как мятеж": ..."Женщины ужасно неплатоничны, вызывающе витальны и реальны, крайне избыточны по сравнению с холодным и бесплодным совершенством идей. С безошибочной инстинктивной силой они распространяют опасное заблуждение, что в жизни есть нечто, чего мы хотим. Пессимизм должен быть мизогинией, потому что женщина отказывается отталкивать."
>>700
> Это стихи адресованные Заратустре. Ты - не Заратустра, и я тоже не Заратустра. (Но если вдруг появится Заратустра - то ему следует к ним прислушаться.)
Выше было утверждение, что "вся философия Ницше изложена в Заратустре". Так какой от этого толк? Какой от этого толк вообще читателю? Что ему вообще говорят слова, и что они передвают, описывают и наставляют? "Да, дядь Ницеш трепетал перед таким-то и предсказывал его появление, ого, ничего себе!"
124 Кб, 805x970>>713
Знаешь, все жертвы травли становятся "добрыми", самыми большими "гуманистами" и "хорошими людьми". Я не знаю случаев, когда этот "случай" сделал бы кого-то сильнее. Да - умственно, и в плане памяти (генеалогия морали), как рабов. Это как девочка, которая после насилия начинает ненавидеть все половые отношения а также целый ряд категорий, выстраивает страты, по которым стратифицирует мир.
Ага я так ему и поверю после прочтения "Генеалогии морали" и монографию Делёза
В современном мире я не сталкивался с реальыми людьми, которые бы орудовали этими категориями, тем более в повседневности - только редкие читатели антички - с молодыми уж точно, а слово "добродетель" я впервые встретил у Ницше в возврасте 17 лет.
Ага, помню похожее, только более простыми словами в предложении, где он описывал "мышление портного": платье делает человека.
Я это понял сразу когда слушал лекции по его философии, и даже писал о чём-то схожем выше
Я говорю об этом в утилитарном плане. Наоборот, травля прельщает и на твое йстороне сразу же оказывается добрая часть проповедников, гуманистов и т.д.
> Случай сделаться умнее и утонченнее: злоба развивает умственно.
Знаешь, все жертвы травли становятся "добрыми", самыми большими "гуманистами" и "хорошими людьми". Я не знаю случаев, когда этот "случай" сделал бы кого-то сильнее. Да - умственно, и в плане памяти (генеалогия морали), как рабов. Это как девочка, которая после насилия начинает ненавидеть все половые отношения а также целый ряд категорий, выстраивает страты, по которым стратифицирует мир.
> ... Блаженны забывчивые, ибо они «покончат» и со своими глупостями.
Ага я так ему и поверю после прочтения "Генеалогии морали" и монографию Делёза
> “долг”, “добродетель”, “чувство солидарности”, “порядочность”, “самоотверженность”?
В современном мире я не сталкивался с реальыми людьми, которые бы орудовали этими категориями, тем более в повседневности - только редкие читатели антички - с молодыми уж точно, а слово "добродетель" я впервые встретил у Ницше в возврасте 17 лет.
> Насколько еще можно обойтись без морали.
Ага, помню похожее, только более простыми словами в предложении, где он описывал "мышление портного": платье делает человека.
> ничего положительного в твоём опыте <...> нет
Я это понял сразу когда слушал лекции по его философии, и даже писал о чём-то схожем выше
> тот факт, что тебя травили, вообще ничего не доказывает
Я говорю об этом в утилитарном плане. Наоборот, травля прельщает и на твое йстороне сразу же оказывается добрая часть проповедников, гуманистов и т.д.
>>716
Стоп, и Ницше, и Делёз пишут именно про возвращение к телу и физический disadvantage как причина появления рабов - буквально уродливость и вырождение физическое фигурируют в Генеалогии морали
БИОЛОГИЧНО.
Аристократическое уравнение ценности (хороший = знатный = могучий = прекрасный = счастливый = боговозлюбленный) - и вцепились в это зубами бездонной ненависти (ненависти бессилия), именно: "только одни отверженные являются хорошими; только бедные, бессильные, незнатные - одни хорошие; только страждущие, терпящие лишения, больные, уродливые суть единственно благочестивые, им только и принадлежит блаженство, - вы же, знатные и могущественные, вы, на веки вечные злые, жестокие, похотливые, ненасытные, безбожные, и вы навеки будете несчастными, проклятыми и отверженными!"
(Вот к чему приходят больные и жертвы травли :) )
Нет, оно БИОЛОГИЧНО. Вот. Забыл это слово, пока нацарапывал предыдущий абзац. Как раз нынче стадный инстинкт ценит не здоровье, а финансовую состоятельность, статус (любым путём) и красоту (поверхностную - как капитал и благодать, - в смысле Бодрийяра)
Да, но при этом он сам декларирует свои ценности и судит исходя из них
> У тебя нет органа познания для того чтобы сказать, кто "больной" в абсолютном смысле этого слова.
Стоп, и Ницше, и Делёз пишут именно про возвращение к телу и физический disadvantage как причина появления рабов - буквально уродливость и вырождение физическое фигурируют в Генеалогии морали
> Твоя "слабость" это суждение "стадного инстинкта", групповой агрессии. А "стадный инстинкт", по Ницше, - это просто... глупость.
БИОЛОГИЧНО.
Аристократическое уравнение ценности (хороший = знатный = могучий = прекрасный = счастливый = боговозлюбленный) - и вцепились в это зубами бездонной ненависти (ненависти бессилия), именно: "только одни отверженные являются хорошими; только бедные, бессильные, незнатные - одни хорошие; только страждущие, терпящие лишения, больные, уродливые суть единственно благочестивые, им только и принадлежит блаженство, - вы же, знатные и могущественные, вы, на веки вечные злые, жестокие, похотливые, ненасытные, безбожные, и вы навеки будете несчастными, проклятыми и отверженными!"
(Вот к чему приходят больные и жертвы травли :) )
> Твоя "слабость" это суждение "стадного инстинкта", групповой агрессии.
Нет, оно БИОЛОГИЧНО. Вот. Забыл это слово, пока нацарапывал предыдущий абзац. Как раз нынче стадный инстинкт ценит не здоровье, а финансовую состоятельность, статус (любым путём) и красоту (поверхностную - как капитал и благодать, - в смысле Бодрийяра)
> Оценки, суждения о ценности жизни, за или против, в конечном счете никогда не бывают истинными
Да, но при этом он сам декларирует свои ценности и судит исходя из них
>>717
Да, о чём-то таком говорит Делёз и пишет Ясперс в монографии:
Подобная взаимозаменяемость слов «здоровый» и «больной» влечёт за собой кажущееся противоречие в суждениях Ницше, который одинаково решительно высказываются как против удовлетворённости собственным здоровьем в пользу ценности болезни, так и против всего болезненного в пользу ценности здоровья. Вновь и вновь он с презрением выступает против тупости тех, кто, ощущая в себе здоровье, отворачивается от всего им чуждого: «бедные, они и не подозревают, какая мертвецкая бледность почиет на этом их “здоровье”, как призрачно оно выглядит» (Рождение трагедии с. 62); он даёт характеристику методам филистеров от образования, которые «изобретают для своих привычек, взглядов, симпатий и антипатий действительную во всех случаях формулу “здоровье” и устраняют всякого неудобного нарушителя спокойствия, подозревая его в болезненности и эксцентричности». В связи с этим Ницше констатирует: «это роковой факт, что “дух” с особенной охотой нисходит обыкновенно на “больных и бесплодных”» (НР, 16; перевод данного фрагмента исправлен — пер.). Эти формулировки не должны вводить в заблуждение относительно того, что вся философия Ницше, как он её мыслит, направлена именно против болезни, за здоровье, и что он сам стремится к преодолению всего болезненного. Возможным это противоречие становится опять-таки благодаря тому, что в слово «здоровье» вкладывается различный смысл.
Смысл этот, как признаёт Ницше, многозначен не случайно. «Здоровья в себе не существует … Чтобы установить, что собственно означает здоровье для твоего тела, надо свести вопрос к твоей цели … должно исчезнуть … понятие нормального здоровья … Конечно, здоровье одного могло бы выглядеть здесь так, как противоположность здоровья у другого» (ВН, 590). «Не стоит даже и думать, что, скажем, здоровье есть некая твёрдая цель …» (11, 221). «Здоровье и болезнь не представляют собой чего-то существенно друг от друга отличающегося … Не нужно делать из них различных принципов или сущностей … Фактически между этими двумя родами бытия существует только разница в степени» (15, 173).
«Только болезнь привела меня к разуму» (ЭХ, 712) … «Болезнь — это всегда ответ, который приходит, когда мы хотим усомнится в своём праве на свою задачу, когда мы так или иначе пытаемся облегчить её для себя … Именно за наше попустительство себе нам приходится платить самым суровым образом!» (8, 202). Но болезнь, призвав Ницше обратно к его задаче, не исчезла. Однако, будучи верен своему толкованию, Ницше до последнего ждал, что победит её: «у меня есть задача… Эта задача сделала меня больным, она же опять сделает меня здоровым …» (Овербеку, 12.11.87).
Что-то похожее есть у Бодрийяра в Обществе потребления. Но разве назовёшь трусостью ситуацию, когда человек ходит к стоматологу на осмотр раз в полгода или не ест сахарок чтобы не иметь проблемы с предметом работы того врача и поджелудочной?
Аскетизм и рессентимент, ага, он пишет об этом в Ecce homo и GoM
Ну сейчас это ограничивается деньгами в 99% случаев
Да, в Аюрведе есть несколько "типов" людей - они связывают тело и психику, и у каждого типа своё питание. В то же время наши гастроэнтерологи невероятно тупые - сколько я ни ходил к ним - "вам это помогает, но у нас в методичке написано, что оно вредно, поэтому отказываемся от этого и пьём таблеточки". Я обошёл 4-5 врачей, и каждый раз слышал одно и то же
> Потому что здоровый может быть в прошлом - больным (как Ницше). (И наоборот.)
Да, о чём-то таком говорит Делёз и пишет Ясперс в монографии:
Подобная взаимозаменяемость слов «здоровый» и «больной» влечёт за собой кажущееся противоречие в суждениях Ницше, который одинаково решительно высказываются как против удовлетворённости собственным здоровьем в пользу ценности болезни, так и против всего болезненного в пользу ценности здоровья. Вновь и вновь он с презрением выступает против тупости тех, кто, ощущая в себе здоровье, отворачивается от всего им чуждого: «бедные, они и не подозревают, какая мертвецкая бледность почиет на этом их “здоровье”, как призрачно оно выглядит» (Рождение трагедии с. 62); он даёт характеристику методам филистеров от образования, которые «изобретают для своих привычек, взглядов, симпатий и антипатий действительную во всех случаях формулу “здоровье” и устраняют всякого неудобного нарушителя спокойствия, подозревая его в болезненности и эксцентричности». В связи с этим Ницше констатирует: «это роковой факт, что “дух” с особенной охотой нисходит обыкновенно на “больных и бесплодных”» (НР, 16; перевод данного фрагмента исправлен — пер.). Эти формулировки не должны вводить в заблуждение относительно того, что вся философия Ницше, как он её мыслит, направлена именно против болезни, за здоровье, и что он сам стремится к преодолению всего болезненного. Возможным это противоречие становится опять-таки благодаря тому, что в слово «здоровье» вкладывается различный смысл.
Смысл этот, как признаёт Ницше, многозначен не случайно. «Здоровья в себе не существует … Чтобы установить, что собственно означает здоровье для твоего тела, надо свести вопрос к твоей цели … должно исчезнуть … понятие нормального здоровья … Конечно, здоровье одного могло бы выглядеть здесь так, как противоположность здоровья у другого» (ВН, 590). «Не стоит даже и думать, что, скажем, здоровье есть некая твёрдая цель …» (11, 221). «Здоровье и болезнь не представляют собой чего-то существенно друг от друга отличающегося … Не нужно делать из них различных принципов или сущностей … Фактически между этими двумя родами бытия существует только разница в степени» (15, 173).
«Только болезнь привела меня к разуму» (ЭХ, 712) … «Болезнь — это всегда ответ, который приходит, когда мы хотим усомнится в своём праве на свою задачу, когда мы так или иначе пытаемся облегчить её для себя … Именно за наше попустительство себе нам приходится платить самым суровым образом!» (8, 202). Но болезнь, призвав Ницше обратно к его задаче, не исчезла. Однако, будучи верен своему толкованию, Ницше до последнего ждал, что победит её: «у меня есть задача… Эта задача сделала меня больным, она же опять сделает меня здоровым …» (Овербеку, 12.11.87).
> не есть ли исключительная воля к здоровью предрассудок, трусость
Что-то похожее есть у Бодрийяра в Обществе потребления. Но разве назовёшь трусостью ситуацию, когда человек ходит к стоматологу на осмотр раз в полгода или не ест сахарок чтобы не иметь проблемы с предметом работы того врача и поджелудочной?
> тогда как decadent всегда выбирает вредные для себя средства.
Аскетизм и рессентимент, ага, он пишет об этом в Ecce homo и GoM
> "инстинктивно выбирать верные средства против болезненных состояний" (а не то, что ты подумал).
Ну сейчас это ограничивается деньгами в 99% случаев
> вместе с нормальной диетой
Да, в Аюрведе есть несколько "типов" людей - они связывают тело и психику, и у каждого типа своё питание. В то же время наши гастроэнтерологи невероятно тупые - сколько я ни ходил к ним - "вам это помогает, но у нас в методичке написано, что оно вредно, поэтому отказываемся от этого и пьём таблеточки". Я обошёл 4-5 врачей, и каждый раз слышал одно и то же
>>717
Да, о чём-то таком говорит Делёз и пишет Ясперс в монографии:
Подобная взаимозаменяемость слов «здоровый» и «больной» влечёт за собой кажущееся противоречие в суждениях Ницше, который одинаково решительно высказываются как против удовлетворённости собственным здоровьем в пользу ценности болезни, так и против всего болезненного в пользу ценности здоровья. Вновь и вновь он с презрением выступает против тупости тех, кто, ощущая в себе здоровье, отворачивается от всего им чуждого: «бедные, они и не подозревают, какая мертвецкая бледность почиет на этом их “здоровье”, как призрачно оно выглядит» (Рождение трагедии с. 62); он даёт характеристику методам филистеров от образования, которые «изобретают для своих привычек, взглядов, симпатий и антипатий действительную во всех случаях формулу “здоровье” и устраняют всякого неудобного нарушителя спокойствия, подозревая его в болезненности и эксцентричности». В связи с этим Ницше констатирует: «это роковой факт, что “дух” с особенной охотой нисходит обыкновенно на “больных и бесплодных”» (НР, 16; перевод данного фрагмента исправлен — пер.). Эти формулировки не должны вводить в заблуждение относительно того, что вся философия Ницше, как он её мыслит, направлена именно против болезни, за здоровье, и что он сам стремится к преодолению всего болезненного. Возможным это противоречие становится опять-таки благодаря тому, что в слово «здоровье» вкладывается различный смысл.
Смысл этот, как признаёт Ницше, многозначен не случайно. «Здоровья в себе не существует … Чтобы установить, что собственно означает здоровье для твоего тела, надо свести вопрос к твоей цели … должно исчезнуть … понятие нормального здоровья … Конечно, здоровье одного могло бы выглядеть здесь так, как противоположность здоровья у другого» (ВН, 590). «Не стоит даже и думать, что, скажем, здоровье есть некая твёрдая цель …» (11, 221). «Здоровье и болезнь не представляют собой чего-то существенно друг от друга отличающегося … Не нужно делать из них различных принципов или сущностей … Фактически между этими двумя родами бытия существует только разница в степени» (15, 173).
«Только болезнь привела меня к разуму» (ЭХ, 712) … «Болезнь — это всегда ответ, который приходит, когда мы хотим усомнится в своём праве на свою задачу, когда мы так или иначе пытаемся облегчить её для себя … Именно за наше попустительство себе нам приходится платить самым суровым образом!» (8, 202). Но болезнь, призвав Ницше обратно к его задаче, не исчезла. Однако, будучи верен своему толкованию, Ницше до последнего ждал, что победит её: «у меня есть задача… Эта задача сделала меня больным, она же опять сделает меня здоровым …» (Овербеку, 12.11.87).
Что-то похожее есть у Бодрийяра в Обществе потребления. Но разве назовёшь трусостью ситуацию, когда человек ходит к стоматологу на осмотр раз в полгода или не ест сахарок чтобы не иметь проблемы с предметом работы того врача и поджелудочной?
Аскетизм и рессентимент, ага, он пишет об этом в Ecce homo и GoM
Ну сейчас это ограничивается деньгами в 99% случаев
Да, в Аюрведе есть несколько "типов" людей - они связывают тело и психику, и у каждого типа своё питание. В то же время наши гастроэнтерологи невероятно тупые - сколько я ни ходил к ним - "вам это помогает, но у нас в методичке написано, что оно вредно, поэтому отказываемся от этого и пьём таблеточки". Я обошёл 4-5 врачей, и каждый раз слышал одно и то же
> Потому что здоровый может быть в прошлом - больным (как Ницше). (И наоборот.)
Да, о чём-то таком говорит Делёз и пишет Ясперс в монографии:
Подобная взаимозаменяемость слов «здоровый» и «больной» влечёт за собой кажущееся противоречие в суждениях Ницше, который одинаково решительно высказываются как против удовлетворённости собственным здоровьем в пользу ценности болезни, так и против всего болезненного в пользу ценности здоровья. Вновь и вновь он с презрением выступает против тупости тех, кто, ощущая в себе здоровье, отворачивается от всего им чуждого: «бедные, они и не подозревают, какая мертвецкая бледность почиет на этом их “здоровье”, как призрачно оно выглядит» (Рождение трагедии с. 62); он даёт характеристику методам филистеров от образования, которые «изобретают для своих привычек, взглядов, симпатий и антипатий действительную во всех случаях формулу “здоровье” и устраняют всякого неудобного нарушителя спокойствия, подозревая его в болезненности и эксцентричности». В связи с этим Ницше констатирует: «это роковой факт, что “дух” с особенной охотой нисходит обыкновенно на “больных и бесплодных”» (НР, 16; перевод данного фрагмента исправлен — пер.). Эти формулировки не должны вводить в заблуждение относительно того, что вся философия Ницше, как он её мыслит, направлена именно против болезни, за здоровье, и что он сам стремится к преодолению всего болезненного. Возможным это противоречие становится опять-таки благодаря тому, что в слово «здоровье» вкладывается различный смысл.
Смысл этот, как признаёт Ницше, многозначен не случайно. «Здоровья в себе не существует … Чтобы установить, что собственно означает здоровье для твоего тела, надо свести вопрос к твоей цели … должно исчезнуть … понятие нормального здоровья … Конечно, здоровье одного могло бы выглядеть здесь так, как противоположность здоровья у другого» (ВН, 590). «Не стоит даже и думать, что, скажем, здоровье есть некая твёрдая цель …» (11, 221). «Здоровье и болезнь не представляют собой чего-то существенно друг от друга отличающегося … Не нужно делать из них различных принципов или сущностей … Фактически между этими двумя родами бытия существует только разница в степени» (15, 173).
«Только болезнь привела меня к разуму» (ЭХ, 712) … «Болезнь — это всегда ответ, который приходит, когда мы хотим усомнится в своём праве на свою задачу, когда мы так или иначе пытаемся облегчить её для себя … Именно за наше попустительство себе нам приходится платить самым суровым образом!» (8, 202). Но болезнь, призвав Ницше обратно к его задаче, не исчезла. Однако, будучи верен своему толкованию, Ницше до последнего ждал, что победит её: «у меня есть задача… Эта задача сделала меня больным, она же опять сделает меня здоровым …» (Овербеку, 12.11.87).
> не есть ли исключительная воля к здоровью предрассудок, трусость
Что-то похожее есть у Бодрийяра в Обществе потребления. Но разве назовёшь трусостью ситуацию, когда человек ходит к стоматологу на осмотр раз в полгода или не ест сахарок чтобы не иметь проблемы с предметом работы того врача и поджелудочной?
> тогда как decadent всегда выбирает вредные для себя средства.
Аскетизм и рессентимент, ага, он пишет об этом в Ecce homo и GoM
> "инстинктивно выбирать верные средства против болезненных состояний" (а не то, что ты подумал).
Ну сейчас это ограничивается деньгами в 99% случаев
> вместе с нормальной диетой
Да, в Аюрведе есть несколько "типов" людей - они связывают тело и психику, и у каждого типа своё питание. В то же время наши гастроэнтерологи невероятно тупые - сколько я ни ходил к ним - "вам это помогает, но у нас в методичке написано, что оно вредно, поэтому отказываемся от этого и пьём таблеточки". Я обошёл 4-5 врачей, и каждый раз слышал одно и то же
>>718
Ага, понял. Когда я общаюсь с человека, который у меня вызывает эмоции, это пробуждает навязчивые мысли (обсессии), самокопание, самолинчевание и нежелание "быть собой" - одним словом, глубокие связи, эмоции и страсть меня разрушают - даже без внешнего воздействия. Тогда я решил просто избавляться от таких людей в одностороннем порядке - с этой позиции, я так полагаю, я поступаю верно.
Да, я знаю, он имманентист и т.д; я уважаю пост-ницшеанцев, которые обращаются к этой теме, это захватыет - этот эмпиризм высшей степени. И если у Батая и Эволы это - трансгрессия и "предельный опыт" являются трансцендентными, то у Делёза детерриторизация и ТбО имманенты
Так и "в мире" лечить не может - сабреддиты вроде "antipsychiatry" и прочее по симптомам и заболеваниям тому подтвержение. МКБ-11 не привносит новых способов "лечения" - я говорю о принципиальной невозможности современной медицины что-либо "вылечить" (может и есть частные случаи или чем-то владеют врачи, которые лечат миллионеров), но общее понимание - в реальности, в реальной практике у них очень узкое. - аллопатическая "медицина"
https://x.com/bensmithlive/status/1857117497910305138
> Только если человек это может выдержать. Иначе это бессмысленное пьянство, слабость.
Ага, понял. Когда я общаюсь с человека, который у меня вызывает эмоции, это пробуждает навязчивые мысли (обсессии), самокопание, самолинчевание и нежелание "быть собой" - одним словом, глубокие связи, эмоции и страсть меня разрушают - даже без внешнего воздействия. Тогда я решил просто избавляться от таких людей в одностороннем порядке - с этой позиции, я так полагаю, я поступаю верно.
> Брось эту глупость. Ницше - не эзотерик (не в этом смысле, по крайней мере, его интересует только и только "смысл земли", - ничто другое "Заратустре" не интересно).
Да, я знаю, он имманентист и т.д; я уважаю пост-ницшеанцев, которые обращаются к этой теме, это захватыет - этот эмпиризм высшей степени. И если у Батая и Эволы это - трансгрессия и "предельный опыт" являются трансцендентными, то у Делёза детерриторизация и ТбО имманенты
> Новука из МКБ-10? Когда во всём мире уже давным давно за МКБ-11? Знаем эту российскую новуку, слышали...
Так и "в мире" лечить не может - сабреддиты вроде "antipsychiatry" и прочее по симптомам и заболеваниям тому подтвержение. МКБ-11 не привносит новых способов "лечения" - я говорю о принципиальной невозможности современной медицины что-либо "вылечить" (может и есть частные случаи или чем-то владеют врачи, которые лечат миллионеров), но общее понимание - в реальности, в реальной практике у них очень узкое. - аллопатическая "медицина"
https://x.com/bensmithlive/status/1857117497910305138
1,2 Мб, 960x713>>726
Ты охуеешь, но я ходил на бокс и потом в качалку. И всё равно не мог ударить и даже дать сдачи - даже при том, что травитель был физически слабее и ниже.
Я помню что начал приводить его цитаты где он пишет про ненависть к нему, потом это услышал христианин и жёстко приложил меня, что фразы вырваны из контекста и имеют отношение только к христианству, когда оно было в меньшинстве.
Кто сказал что "хочу" в нём быть? Сейчас - все годы после школы - я максимально асоциален, а мой статус ниже дворняги.
Сейчас я как раз пишу эссе на примерно эту тему, и вот, например, что писал Эвола (не обязательно быть христианином): Человек особого типа не может чувствовать себя частью современного общества, поскольку оно лишено какой бы то ни было формы, поскольку оно не просто опустилось до уровня чисто материальных экономических и физических ценностей, но даже не желает замечать существование иных уровней.
Вот что писал Ницше:
Сейчас взяли на вооружение словечки «эксцентричный», «патологический», «психиатрический». Нет недостатка и в злобных и клеветнических намеках в мой адрес; в журналах, и научных и ненаучных, царит ничем не сдерживаемый враждебный тон — но как же это вышло, что ни одна собака не возражает против этого? Что ни один не чувствует себя задетым, когда меня поливают грязью? И уже годами — никакого утешения, ни капли человечности, ни дуновения любви.
А вот что писал Ланд:
Желать — значит окончательно покидать социальное, чтобы исследовать либидинизированный разлом между распадающимся эгоизмом личности и потопом постчеловеческой шизофрении. ... Медицинский аппарат и аппарат безопасности знают, что шизики не станут покорно забираться обратно в эдипальные рамки. Психоанализ тут умывает руки. Их нервные системы — зоны неограниченного огня в эмерджентной неоевгенической культурной системе безопасности ... Детерриторизация оказывается под сомнением, инакомыслие начинает служить делу возрождения моральной цензуры, занимая позицию обвинения.
> А вот ходил бы в качалочку
Ты охуеешь, но я ходил на бокс и потом в качалку. И всё равно не мог ударить и даже дать сдачи - даже при том, что травитель был физически слабее и ниже.
> Тыж вот был бит и оплеван, как Христос.
Я помню что начал приводить его цитаты где он пишет про ненависть к нему, потом это услышал христианин и жёстко приложил меня, что фразы вырваны из контекста и имеют отношение только к христианству, когда оно было в меньшинстве.
> Так ведь нет, Христа не хочу, хочу все в том же бьющем и плюющем социуме быть, но хоть на ступенечку повыше.
Кто сказал что "хочу" в нём быть? Сейчас - все годы после школы - я максимально асоциален, а мой статус ниже дворняги.
Сейчас я как раз пишу эссе на примерно эту тему, и вот, например, что писал Эвола (не обязательно быть христианином): Человек особого типа не может чувствовать себя частью современного общества, поскольку оно лишено какой бы то ни было формы, поскольку оно не просто опустилось до уровня чисто материальных экономических и физических ценностей, но даже не желает замечать существование иных уровней.
Вот что писал Ницше:
Сейчас взяли на вооружение словечки «эксцентричный», «патологический», «психиатрический». Нет недостатка и в злобных и клеветнических намеках в мой адрес; в журналах, и научных и ненаучных, царит ничем не сдерживаемый враждебный тон — но как же это вышло, что ни одна собака не возражает против этого? Что ни один не чувствует себя задетым, когда меня поливают грязью? И уже годами — никакого утешения, ни капли человечности, ни дуновения любви.
А вот что писал Ланд:
Желать — значит окончательно покидать социальное, чтобы исследовать либидинизированный разлом между распадающимся эгоизмом личности и потопом постчеловеческой шизофрении. ... Медицинский аппарат и аппарат безопасности знают, что шизики не станут покорно забираться обратно в эдипальные рамки. Психоанализ тут умывает руки. Их нервные системы — зоны неограниченного огня в эмерджентной неоевгенической культурной системе безопасности ... Детерриторизация оказывается под сомнением, инакомыслие начинает служить делу возрождения моральной цензуры, занимая позицию обвинения.
1,2 Мб, 960x713>>726
Ты охуеешь, но я ходил на бокс и потом в качалку. И всё равно не мог ударить и даже дать сдачи - даже при том, что травитель был физически слабее и ниже.
Я помню что начал приводить его цитаты где он пишет про ненависть к нему, потом это услышал христианин и жёстко приложил меня, что фразы вырваны из контекста и имеют отношение только к христианству, когда оно было в меньшинстве.
Кто сказал что "хочу" в нём быть? Сейчас - все годы после школы - я максимально асоциален, а мой статус ниже дворняги.
Сейчас я как раз пишу эссе на примерно эту тему, и вот, например, что писал Эвола (не обязательно быть христианином): Человек особого типа не может чувствовать себя частью современного общества, поскольку оно лишено какой бы то ни было формы, поскольку оно не просто опустилось до уровня чисто материальных экономических и физических ценностей, но даже не желает замечать существование иных уровней.
Вот что писал Ницше:
Сейчас взяли на вооружение словечки «эксцентричный», «патологический», «психиатрический». Нет недостатка и в злобных и клеветнических намеках в мой адрес; в журналах, и научных и ненаучных, царит ничем не сдерживаемый враждебный тон — но как же это вышло, что ни одна собака не возражает против этого? Что ни один не чувствует себя задетым, когда меня поливают грязью? И уже годами — никакого утешения, ни капли человечности, ни дуновения любви.
А вот что писал Ланд:
Желать — значит окончательно покидать социальное, чтобы исследовать либидинизированный разлом между распадающимся эгоизмом личности и потопом постчеловеческой шизофрении. ... Медицинский аппарат и аппарат безопасности знают, что шизики не станут покорно забираться обратно в эдипальные рамки. Психоанализ тут умывает руки. Их нервные системы — зоны неограниченного огня в эмерджентной неоевгенической культурной системе безопасности ... Детерриторизация оказывается под сомнением, инакомыслие начинает служить делу возрождения моральной цензуры, занимая позицию обвинения.
> А вот ходил бы в качалочку
Ты охуеешь, но я ходил на бокс и потом в качалку. И всё равно не мог ударить и даже дать сдачи - даже при том, что травитель был физически слабее и ниже.
> Тыж вот был бит и оплеван, как Христос.
Я помню что начал приводить его цитаты где он пишет про ненависть к нему, потом это услышал христианин и жёстко приложил меня, что фразы вырваны из контекста и имеют отношение только к христианству, когда оно было в меньшинстве.
> Так ведь нет, Христа не хочу, хочу все в том же бьющем и плюющем социуме быть, но хоть на ступенечку повыше.
Кто сказал что "хочу" в нём быть? Сейчас - все годы после школы - я максимально асоциален, а мой статус ниже дворняги.
Сейчас я как раз пишу эссе на примерно эту тему, и вот, например, что писал Эвола (не обязательно быть христианином): Человек особого типа не может чувствовать себя частью современного общества, поскольку оно лишено какой бы то ни было формы, поскольку оно не просто опустилось до уровня чисто материальных экономических и физических ценностей, но даже не желает замечать существование иных уровней.
Вот что писал Ницше:
Сейчас взяли на вооружение словечки «эксцентричный», «патологический», «психиатрический». Нет недостатка и в злобных и клеветнических намеках в мой адрес; в журналах, и научных и ненаучных, царит ничем не сдерживаемый враждебный тон — но как же это вышло, что ни одна собака не возражает против этого? Что ни один не чувствует себя задетым, когда меня поливают грязью? И уже годами — никакого утешения, ни капли человечности, ни дуновения любви.
А вот что писал Ланд:
Желать — значит окончательно покидать социальное, чтобы исследовать либидинизированный разлом между распадающимся эгоизмом личности и потопом постчеловеческой шизофрении. ... Медицинский аппарат и аппарат безопасности знают, что шизики не станут покорно забираться обратно в эдипальные рамки. Психоанализ тут умывает руки. Их нервные системы — зоны неограниченного огня в эмерджентной неоевгенической культурной системе безопасности ... Детерриторизация оказывается под сомнением, инакомыслие начинает служить делу возрождения моральной цензуры, занимая позицию обвинения.
>>846
У тебя очень, очень, очень странная манера отвечать. Ну то есть ты как бы даешь ответы, но сказанное тебе не усваиваешь, отчего становится вообще непонятно с кем ты разговариваешь, и самое главное - что ты от собеседника хочешь.
Такое ощущение, что ты либо умственно тронутый, либо просто клинический шизофреник. Потому что только шизофреник может вести диалог без действительного учёта и понимания собеседника.
В итоге на твою хуйню можно отвечать вообще что угодно. Смысла в этом, конечно, нет никакого...
У тебя очень, очень, очень странная манера отвечать. Ну то есть ты как бы даешь ответы, но сказанное тебе не усваиваешь, отчего становится вообще непонятно с кем ты разговариваешь, и самое главное - что ты от собеседника хочешь.
Такое ощущение, что ты либо умственно тронутый, либо просто клинический шизофреник. Потому что только шизофреник может вести диалог без действительного учёта и понимания собеседника.
В итоге на твою хуйню можно отвечать вообще что угодно. Смысла в этом, конечно, нет никакого...
28 Кб, 720x368Существует ли концепция абсолютного философского безмолвия?
Согласно которой любая концепция, любое слово, любая мысль, любая категория мышления(логика, причина и следствие, существует/не существует, истина, ложь...), любое понятие, любая мыслительная конструкция - хуйня, выдумка. То есть, эту "концепцию" можно описать в рамках наших категорий, можно описать языком, но только для того, чтобы приблизительно "ощутить" это состояние, само это состояние не перегружено всеми этими описаниями, то есть, это не как в Буддизме...это не практика, в этом состоянии нет ничего и нет понятия ничего, нету слова "нету", это не способ достичь душевного покоя, это просто какая-то случайная вспышка...тишина, пустота, где все прочее забывается, забывается, что-то забылось, забывается, что человек вообще может забывать, что есть человек, что вообще есть "есть" и появляется человек, который глух, слеп, нем, он может что-то ощущать, но не говорит, что "вот я ощутил".. чистейший наблюдатель, но, который не мыслит себя наблюдателем, вообще не мыслит, он видит, например, дверь, но он не говорит, что это дело, он вообще не делает различий, не выполняет никаких мыслительных операций, он может идти, увидеть стену, но продолжать идти через стену, ему не будет казаться, что что-то не так, ему похуй...он не есть, не пьет, в конце концов, он умрет очень быстро, может за один день, а то и час. Я бы сказал, что это философия умственной отсталости, но в совершено крайней форме, ибо даже умственно отсталый что-то понимает, умственно отсталый будет гораздо умнее "молчуна". Вероятно, никому не под силу достигнуть этого состояния, оно невозможно.
Согласно которой любая концепция, любое слово, любая мысль, любая категория мышления(логика, причина и следствие, существует/не существует, истина, ложь...), любое понятие, любая мыслительная конструкция - хуйня, выдумка. То есть, эту "концепцию" можно описать в рамках наших категорий, можно описать языком, но только для того, чтобы приблизительно "ощутить" это состояние, само это состояние не перегружено всеми этими описаниями, то есть, это не как в Буддизме...это не практика, в этом состоянии нет ничего и нет понятия ничего, нету слова "нету", это не способ достичь душевного покоя, это просто какая-то случайная вспышка...тишина, пустота, где все прочее забывается, забывается, что-то забылось, забывается, что человек вообще может забывать, что есть человек, что вообще есть "есть" и появляется человек, который глух, слеп, нем, он может что-то ощущать, но не говорит, что "вот я ощутил".. чистейший наблюдатель, но, который не мыслит себя наблюдателем, вообще не мыслит, он видит, например, дверь, но он не говорит, что это дело, он вообще не делает различий, не выполняет никаких мыслительных операций, он может идти, увидеть стену, но продолжать идти через стену, ему не будет казаться, что что-то не так, ему похуй...он не есть, не пьет, в конце концов, он умрет очень быстро, может за один день, а то и час. Я бы сказал, что это философия умственной отсталости, но в совершено крайней форме, ибо даже умственно отсталый что-то понимает, умственно отсталый будет гораздо умнее "молчуна". Вероятно, никому не под силу достигнуть этого состояния, оно невозможно.
>>857
Сильс-Мария
Здесь я засел и ждал, в беспроком сне.
По ту черту добра и зла, и мне
Сквозь свет и тень мерещились с утра
Слепящий полдень, море и игра.
И вдруг, подруга! я двоиться стал –
И Заратустра мне на миг предстал…
Есть ли у меня еще уши? Превратился ли я в слух и ни во что больше? Здесь стою я среди пожара морского прибоя, чье белое пламя лижет мои ноги, - со всех сторон доносятся до меня вой, угрозы, крики, пронзительные звуки, а тем временем в глубине глубин старый потрясатель земли тупо, словно ревущий бык, поет свою арию; он при этом отбивает ногами такой землетрясильный такт, что даже у этих обветренных скалистых чудищ трепещет сердце в груди. И тут, внезапно, словно из ничего, перед самими воротами этого адского лабиринта, всего в нескольких саженях от них, появляется – большое парусное судно, скользящее мимо, молча, как привидение. О, эта призрачная красота! Какими чарами охватывает она меня! Как? Неужели судно это загружено всем покоем и безмолвием мира? Неужели и само мое счастье занимает здесь свое тихое место, мое блаженное Я, моя вторая усопшая самость? Еще не мертвая, но и уже не живущая? Словно призрачное, тихое, созерцательное, скользящее, парящее полусущество? Подобное судну, порхающему своими белыми парусами по темному морю, как огромная бабочка! Да! Порхать по бытию! Вот что это! Вот чем было бы это! – Кажется, этот шум сделал меня мечтателем? Всякий большой шум заставляет нас полагать счастьем тишину и даль. Когда мужчина стоит среди своего шума, среди прибоя своих бросков и набросков, тогда-то и видит он, как скользят мимо него тихие очаровательные существа, счастье и замкнутость которых исполняют его тоски, - это женщины. Он готов уже думать, что там, в женщинах, и живет лучший он сам, что в этих уголках смолкает и самый шумный прибой и жизнь сама становится сном о жизни. Однако! Однако! Мой благородный мечтатель, даже на прекраснейшем паруснике бывает так много шума и галдежа, и, к сожалению, так много мелочного и жалкого галдежа! Волшебство и могущественнейшее воздействие женщин есть, говоря языком философов, действие на расстоянии, actio in distans: но сюда принадлежит сперва и прежде всего – дистанция!
Тишина.
"Что случилось со мной, друзья мои? Вы видите, я – расстроен, гоним, повинуюсь, вопреки воле своей, и готов уйти – о, уйти от вас!
Да, опять должен вернуться Заратустра в уединение свое: но на этот раз неохотно возвращается медведь в берлогу!
Что случилось со мной? Кто принуждает меня к этому? – О, этого требует моя гневная повелительница, это она говорила со мной; называл ли я уже вам имя ее?
Вчера вечером говорила со мной Тишина моя: вот имя ужасной госпожи моей.
Было это так – ибо я должен рассказать вам это, чтобы не ожесточилось сердце ваше против меня, уходящего так внезапно!
Знаком ли вам испуг засыпающего?
До самых кончиков пальцев овладевает им испуг, ибо земля уходит у него из-под ног, и начинается сон.
Такую притчу поведаю я вам. Вчера, в самый безмолвный час, в час великой Тишины, земля ускользнула у меня из-под ног, и начался сон.
Стрелка передвинулась, часы моей жизни перевели дыхание – никогда еще не слышал я такой тишины вокруг себя; сердце мое сжалось.
Тогда беззвучно заговорила со мной Тишина: "Ты знаешь это, Заратустра?".
И в ужасе я вскрикнул от этого немого шепота, и кровь отхлынула от лица моего: но я молчал.
И тогда во второй раз сказала она мне безгласно: "Ты знаешь это, Заратустра, но не говоришь!".
И я, наконец, ответил, словно упрямец: "Да, я знаю, но не хочу говорить!".
И снова безгласно заговорила она со мной: "Ты не хочешь, Заратустра? Не правда ли? Не прячься в упрямстве своем!".
И я, плача и дрожа, как ребенок, говорил: "Ах, я хотел, правда, но я не могу! Избавь меня от этого! Это свыше моих сил!".
И опять сказала она: "При чем тут ты, Заратустра! Скажи слово свое и погибни!".
Я отвечал ей: "Ах, разве мое это слово? Кто я такой? Я жду более достойного: я не стою даже того, чтобы погибнуть ради него".
Тогда она вновь сказала безгласно: "При чем тут ты? Покорности еще мало в тебе. У покорности самая жесткая шкура".
И я отвечал: "Чего только не выносила уже шкура покорности моей! У подножия высоты своей живу я: как высоки вершины мои? Никто еще не сказал мне этого. Но мои долины мне хорошо известны".
И опять безмолвно заговорила тишина: "О Заратустра, тот, кто должен двигать горами, тот приведет в движение и долины, и низменности".
Я ответил: "Еще ни одной горы не сдвинуло слово мое, и то, что говорил я, не доходило до людей. Да, я отправился к людям, но пока еще не дошел до них".
И сказала мне молча Тишина: "Что можешь знать ты об этом! Роса выпадает на траву в самое безмолвное время ночи".
И я отвечал: "Они насмехались надо мной, когда нашел я путь свой и пошел по нему; поистине, дрожали тогда ноги мои.
А они злорадствовали: "Ты забыл дорогу, а теперь еще и разучился ходить!".
И снова безгласно сказала Тишина: "Что тебе до насмешек! Ты тот, кто разучился повиноваться: теперь ты должен повелевать!
Разве не знаешь ты, кто людям нужнее всего? Тот, кто приказывает великое.
Трудно осуществить великое: но еще труднее приказать его.
Вот что тебе непростительно: ты имеешь власть и не хочешь господствовать".
И я отвечал: "Мне недостает голоса льва, чтобы повелевать".
И тогда снова, подобно беззвучному шепоту, промолвила она:
"Слова, что приносят бурю, – самые тихие. Мысли, приходящие кротко, как голубь, правят миром.
О Заратустра, ты должен быть тенью того, что грядет: так будешь ты повелевать и, повелевая, пойдешь впереди".
И я отвечал: "Мне стыдно".
И снова безгласно проговорила она: "Ты еще должен стать ребенком и не стыдиться.
Гордость юности еще есть в тебе, поздно стал ты юношей: но кто хочет стать ребенком, должен преодолеть и юность свою".
И я долго колебался и дрожал и, наконец, сказал то же, что и в самом начале: "Я не хочу".
Тогда раздался вокруг меня смех. Горе мне! Как смех этот разрывал мне внутренности и терзал сердце!
И в последний раз прозвучал безмолвный голос: "О Заратустра, созрели плоды твои, но сам ты еще не созрел для них!
И потому тебе снова необходимо уединение: ибо должен ты еще дозреть".
И снова послышался смех, теперь уже удалявшийся от меня: потом стало тихо вокруг меня, наступила как бы двойная тишина. А я лежал на земле, и пот градом лился с меня.
Теперь вы все слышали: почему должен я вернуться в уединение свое. Ничего не утаил я от вас, друзья мои.
И все это вы услышали от меня, самого скрытного из людей, – таким хочу остаться я и впредь!
О, друзья мои! И еще нечто мог бы сказать я вам; и еще что-то мог бы я дать! Почему же не даю? Разве я скуп?"
Но когда Заратустра произнес слова эти, им овладела глубокая скорбь, ибо близка была разлука с друзьями, и он зарыдал; и никто не мог утешить его. Ночью же ушел он и покинул друзей своих.
Сильс-Мария
Здесь я засел и ждал, в беспроком сне.
По ту черту добра и зла, и мне
Сквозь свет и тень мерещились с утра
Слепящий полдень, море и игра.
И вдруг, подруга! я двоиться стал –
И Заратустра мне на миг предстал…
Есть ли у меня еще уши? Превратился ли я в слух и ни во что больше? Здесь стою я среди пожара морского прибоя, чье белое пламя лижет мои ноги, - со всех сторон доносятся до меня вой, угрозы, крики, пронзительные звуки, а тем временем в глубине глубин старый потрясатель земли тупо, словно ревущий бык, поет свою арию; он при этом отбивает ногами такой землетрясильный такт, что даже у этих обветренных скалистых чудищ трепещет сердце в груди. И тут, внезапно, словно из ничего, перед самими воротами этого адского лабиринта, всего в нескольких саженях от них, появляется – большое парусное судно, скользящее мимо, молча, как привидение. О, эта призрачная красота! Какими чарами охватывает она меня! Как? Неужели судно это загружено всем покоем и безмолвием мира? Неужели и само мое счастье занимает здесь свое тихое место, мое блаженное Я, моя вторая усопшая самость? Еще не мертвая, но и уже не живущая? Словно призрачное, тихое, созерцательное, скользящее, парящее полусущество? Подобное судну, порхающему своими белыми парусами по темному морю, как огромная бабочка! Да! Порхать по бытию! Вот что это! Вот чем было бы это! – Кажется, этот шум сделал меня мечтателем? Всякий большой шум заставляет нас полагать счастьем тишину и даль. Когда мужчина стоит среди своего шума, среди прибоя своих бросков и набросков, тогда-то и видит он, как скользят мимо него тихие очаровательные существа, счастье и замкнутость которых исполняют его тоски, - это женщины. Он готов уже думать, что там, в женщинах, и живет лучший он сам, что в этих уголках смолкает и самый шумный прибой и жизнь сама становится сном о жизни. Однако! Однако! Мой благородный мечтатель, даже на прекраснейшем паруснике бывает так много шума и галдежа, и, к сожалению, так много мелочного и жалкого галдежа! Волшебство и могущественнейшее воздействие женщин есть, говоря языком философов, действие на расстоянии, actio in distans: но сюда принадлежит сперва и прежде всего – дистанция!
Тишина.
"Что случилось со мной, друзья мои? Вы видите, я – расстроен, гоним, повинуюсь, вопреки воле своей, и готов уйти – о, уйти от вас!
Да, опять должен вернуться Заратустра в уединение свое: но на этот раз неохотно возвращается медведь в берлогу!
Что случилось со мной? Кто принуждает меня к этому? – О, этого требует моя гневная повелительница, это она говорила со мной; называл ли я уже вам имя ее?
Вчера вечером говорила со мной Тишина моя: вот имя ужасной госпожи моей.
Было это так – ибо я должен рассказать вам это, чтобы не ожесточилось сердце ваше против меня, уходящего так внезапно!
Знаком ли вам испуг засыпающего?
До самых кончиков пальцев овладевает им испуг, ибо земля уходит у него из-под ног, и начинается сон.
Такую притчу поведаю я вам. Вчера, в самый безмолвный час, в час великой Тишины, земля ускользнула у меня из-под ног, и начался сон.
Стрелка передвинулась, часы моей жизни перевели дыхание – никогда еще не слышал я такой тишины вокруг себя; сердце мое сжалось.
Тогда беззвучно заговорила со мной Тишина: "Ты знаешь это, Заратустра?".
И в ужасе я вскрикнул от этого немого шепота, и кровь отхлынула от лица моего: но я молчал.
И тогда во второй раз сказала она мне безгласно: "Ты знаешь это, Заратустра, но не говоришь!".
И я, наконец, ответил, словно упрямец: "Да, я знаю, но не хочу говорить!".
И снова безгласно заговорила она со мной: "Ты не хочешь, Заратустра? Не правда ли? Не прячься в упрямстве своем!".
И я, плача и дрожа, как ребенок, говорил: "Ах, я хотел, правда, но я не могу! Избавь меня от этого! Это свыше моих сил!".
И опять сказала она: "При чем тут ты, Заратустра! Скажи слово свое и погибни!".
Я отвечал ей: "Ах, разве мое это слово? Кто я такой? Я жду более достойного: я не стою даже того, чтобы погибнуть ради него".
Тогда она вновь сказала безгласно: "При чем тут ты? Покорности еще мало в тебе. У покорности самая жесткая шкура".
И я отвечал: "Чего только не выносила уже шкура покорности моей! У подножия высоты своей живу я: как высоки вершины мои? Никто еще не сказал мне этого. Но мои долины мне хорошо известны".
И опять безмолвно заговорила тишина: "О Заратустра, тот, кто должен двигать горами, тот приведет в движение и долины, и низменности".
Я ответил: "Еще ни одной горы не сдвинуло слово мое, и то, что говорил я, не доходило до людей. Да, я отправился к людям, но пока еще не дошел до них".
И сказала мне молча Тишина: "Что можешь знать ты об этом! Роса выпадает на траву в самое безмолвное время ночи".
И я отвечал: "Они насмехались надо мной, когда нашел я путь свой и пошел по нему; поистине, дрожали тогда ноги мои.
А они злорадствовали: "Ты забыл дорогу, а теперь еще и разучился ходить!".
И снова безгласно сказала Тишина: "Что тебе до насмешек! Ты тот, кто разучился повиноваться: теперь ты должен повелевать!
Разве не знаешь ты, кто людям нужнее всего? Тот, кто приказывает великое.
Трудно осуществить великое: но еще труднее приказать его.
Вот что тебе непростительно: ты имеешь власть и не хочешь господствовать".
И я отвечал: "Мне недостает голоса льва, чтобы повелевать".
И тогда снова, подобно беззвучному шепоту, промолвила она:
"Слова, что приносят бурю, – самые тихие. Мысли, приходящие кротко, как голубь, правят миром.
О Заратустра, ты должен быть тенью того, что грядет: так будешь ты повелевать и, повелевая, пойдешь впереди".
И я отвечал: "Мне стыдно".
И снова безгласно проговорила она: "Ты еще должен стать ребенком и не стыдиться.
Гордость юности еще есть в тебе, поздно стал ты юношей: но кто хочет стать ребенком, должен преодолеть и юность свою".
И я долго колебался и дрожал и, наконец, сказал то же, что и в самом начале: "Я не хочу".
Тогда раздался вокруг меня смех. Горе мне! Как смех этот разрывал мне внутренности и терзал сердце!
И в последний раз прозвучал безмолвный голос: "О Заратустра, созрели плоды твои, но сам ты еще не созрел для них!
И потому тебе снова необходимо уединение: ибо должен ты еще дозреть".
И снова послышался смех, теперь уже удалявшийся от меня: потом стало тихо вокруг меня, наступила как бы двойная тишина. А я лежал на земле, и пот градом лился с меня.
Теперь вы все слышали: почему должен я вернуться в уединение свое. Ничего не утаил я от вас, друзья мои.
И все это вы услышали от меня, самого скрытного из людей, – таким хочу остаться я и впредь!
О, друзья мои! И еще нечто мог бы сказать я вам; и еще что-то мог бы я дать! Почему же не даю? Разве я скуп?"
Но когда Заратустра произнес слова эти, им овладела глубокая скорбь, ибо близка была разлука с друзьями, и он зарыдал; и никто не мог утешить его. Ночью же ушел он и покинул друзей своих.
>>857
Сильс-Мария
Здесь я засел и ждал, в беспроком сне.
По ту черту добра и зла, и мне
Сквозь свет и тень мерещились с утра
Слепящий полдень, море и игра.
И вдруг, подруга! я двоиться стал –
И Заратустра мне на миг предстал…
Есть ли у меня еще уши? Превратился ли я в слух и ни во что больше? Здесь стою я среди пожара морского прибоя, чье белое пламя лижет мои ноги, - со всех сторон доносятся до меня вой, угрозы, крики, пронзительные звуки, а тем временем в глубине глубин старый потрясатель земли тупо, словно ревущий бык, поет свою арию; он при этом отбивает ногами такой землетрясильный такт, что даже у этих обветренных скалистых чудищ трепещет сердце в груди. И тут, внезапно, словно из ничего, перед самими воротами этого адского лабиринта, всего в нескольких саженях от них, появляется – большое парусное судно, скользящее мимо, молча, как привидение. О, эта призрачная красота! Какими чарами охватывает она меня! Как? Неужели судно это загружено всем покоем и безмолвием мира? Неужели и само мое счастье занимает здесь свое тихое место, мое блаженное Я, моя вторая усопшая самость? Еще не мертвая, но и уже не живущая? Словно призрачное, тихое, созерцательное, скользящее, парящее полусущество? Подобное судну, порхающему своими белыми парусами по темному морю, как огромная бабочка! Да! Порхать по бытию! Вот что это! Вот чем было бы это! – Кажется, этот шум сделал меня мечтателем? Всякий большой шум заставляет нас полагать счастьем тишину и даль. Когда мужчина стоит среди своего шума, среди прибоя своих бросков и набросков, тогда-то и видит он, как скользят мимо него тихие очаровательные существа, счастье и замкнутость которых исполняют его тоски, - это женщины. Он готов уже думать, что там, в женщинах, и живет лучший он сам, что в этих уголках смолкает и самый шумный прибой и жизнь сама становится сном о жизни. Однако! Однако! Мой благородный мечтатель, даже на прекраснейшем паруснике бывает так много шума и галдежа, и, к сожалению, так много мелочного и жалкого галдежа! Волшебство и могущественнейшее воздействие женщин есть, говоря языком философов, действие на расстоянии, actio in distans: но сюда принадлежит сперва и прежде всего – дистанция!
Тишина.
"Что случилось со мной, друзья мои? Вы видите, я – расстроен, гоним, повинуюсь, вопреки воле своей, и готов уйти – о, уйти от вас!
Да, опять должен вернуться Заратустра в уединение свое: но на этот раз неохотно возвращается медведь в берлогу!
Что случилось со мной? Кто принуждает меня к этому? – О, этого требует моя гневная повелительница, это она говорила со мной; называл ли я уже вам имя ее?
Вчера вечером говорила со мной Тишина моя: вот имя ужасной госпожи моей.
Было это так – ибо я должен рассказать вам это, чтобы не ожесточилось сердце ваше против меня, уходящего так внезапно!
Знаком ли вам испуг засыпающего?
До самых кончиков пальцев овладевает им испуг, ибо земля уходит у него из-под ног, и начинается сон.
Такую притчу поведаю я вам. Вчера, в самый безмолвный час, в час великой Тишины, земля ускользнула у меня из-под ног, и начался сон.
Стрелка передвинулась, часы моей жизни перевели дыхание – никогда еще не слышал я такой тишины вокруг себя; сердце мое сжалось.
Тогда беззвучно заговорила со мной Тишина: "Ты знаешь это, Заратустра?".
И в ужасе я вскрикнул от этого немого шепота, и кровь отхлынула от лица моего: но я молчал.
И тогда во второй раз сказала она мне безгласно: "Ты знаешь это, Заратустра, но не говоришь!".
И я, наконец, ответил, словно упрямец: "Да, я знаю, но не хочу говорить!".
И снова безгласно заговорила она со мной: "Ты не хочешь, Заратустра? Не правда ли? Не прячься в упрямстве своем!".
И я, плача и дрожа, как ребенок, говорил: "Ах, я хотел, правда, но я не могу! Избавь меня от этого! Это свыше моих сил!".
И опять сказала она: "При чем тут ты, Заратустра! Скажи слово свое и погибни!".
Я отвечал ей: "Ах, разве мое это слово? Кто я такой? Я жду более достойного: я не стою даже того, чтобы погибнуть ради него".
Тогда она вновь сказала безгласно: "При чем тут ты? Покорности еще мало в тебе. У покорности самая жесткая шкура".
И я отвечал: "Чего только не выносила уже шкура покорности моей! У подножия высоты своей живу я: как высоки вершины мои? Никто еще не сказал мне этого. Но мои долины мне хорошо известны".
И опять безмолвно заговорила тишина: "О Заратустра, тот, кто должен двигать горами, тот приведет в движение и долины, и низменности".
Я ответил: "Еще ни одной горы не сдвинуло слово мое, и то, что говорил я, не доходило до людей. Да, я отправился к людям, но пока еще не дошел до них".
И сказала мне молча Тишина: "Что можешь знать ты об этом! Роса выпадает на траву в самое безмолвное время ночи".
И я отвечал: "Они насмехались надо мной, когда нашел я путь свой и пошел по нему; поистине, дрожали тогда ноги мои.
А они злорадствовали: "Ты забыл дорогу, а теперь еще и разучился ходить!".
И снова безгласно сказала Тишина: "Что тебе до насмешек! Ты тот, кто разучился повиноваться: теперь ты должен повелевать!
Разве не знаешь ты, кто людям нужнее всего? Тот, кто приказывает великое.
Трудно осуществить великое: но еще труднее приказать его.
Вот что тебе непростительно: ты имеешь власть и не хочешь господствовать".
И я отвечал: "Мне недостает голоса льва, чтобы повелевать".
И тогда снова, подобно беззвучному шепоту, промолвила она:
"Слова, что приносят бурю, – самые тихие. Мысли, приходящие кротко, как голубь, правят миром.
О Заратустра, ты должен быть тенью того, что грядет: так будешь ты повелевать и, повелевая, пойдешь впереди".
И я отвечал: "Мне стыдно".
И снова безгласно проговорила она: "Ты еще должен стать ребенком и не стыдиться.
Гордость юности еще есть в тебе, поздно стал ты юношей: но кто хочет стать ребенком, должен преодолеть и юность свою".
И я долго колебался и дрожал и, наконец, сказал то же, что и в самом начале: "Я не хочу".
Тогда раздался вокруг меня смех. Горе мне! Как смех этот разрывал мне внутренности и терзал сердце!
И в последний раз прозвучал безмолвный голос: "О Заратустра, созрели плоды твои, но сам ты еще не созрел для них!
И потому тебе снова необходимо уединение: ибо должен ты еще дозреть".
И снова послышался смех, теперь уже удалявшийся от меня: потом стало тихо вокруг меня, наступила как бы двойная тишина. А я лежал на земле, и пот градом лился с меня.
Теперь вы все слышали: почему должен я вернуться в уединение свое. Ничего не утаил я от вас, друзья мои.
И все это вы услышали от меня, самого скрытного из людей, – таким хочу остаться я и впредь!
О, друзья мои! И еще нечто мог бы сказать я вам; и еще что-то мог бы я дать! Почему же не даю? Разве я скуп?"
Но когда Заратустра произнес слова эти, им овладела глубокая скорбь, ибо близка была разлука с друзьями, и он зарыдал; и никто не мог утешить его. Ночью же ушел он и покинул друзей своих.
Сильс-Мария
Здесь я засел и ждал, в беспроком сне.
По ту черту добра и зла, и мне
Сквозь свет и тень мерещились с утра
Слепящий полдень, море и игра.
И вдруг, подруга! я двоиться стал –
И Заратустра мне на миг предстал…
Есть ли у меня еще уши? Превратился ли я в слух и ни во что больше? Здесь стою я среди пожара морского прибоя, чье белое пламя лижет мои ноги, - со всех сторон доносятся до меня вой, угрозы, крики, пронзительные звуки, а тем временем в глубине глубин старый потрясатель земли тупо, словно ревущий бык, поет свою арию; он при этом отбивает ногами такой землетрясильный такт, что даже у этих обветренных скалистых чудищ трепещет сердце в груди. И тут, внезапно, словно из ничего, перед самими воротами этого адского лабиринта, всего в нескольких саженях от них, появляется – большое парусное судно, скользящее мимо, молча, как привидение. О, эта призрачная красота! Какими чарами охватывает она меня! Как? Неужели судно это загружено всем покоем и безмолвием мира? Неужели и само мое счастье занимает здесь свое тихое место, мое блаженное Я, моя вторая усопшая самость? Еще не мертвая, но и уже не живущая? Словно призрачное, тихое, созерцательное, скользящее, парящее полусущество? Подобное судну, порхающему своими белыми парусами по темному морю, как огромная бабочка! Да! Порхать по бытию! Вот что это! Вот чем было бы это! – Кажется, этот шум сделал меня мечтателем? Всякий большой шум заставляет нас полагать счастьем тишину и даль. Когда мужчина стоит среди своего шума, среди прибоя своих бросков и набросков, тогда-то и видит он, как скользят мимо него тихие очаровательные существа, счастье и замкнутость которых исполняют его тоски, - это женщины. Он готов уже думать, что там, в женщинах, и живет лучший он сам, что в этих уголках смолкает и самый шумный прибой и жизнь сама становится сном о жизни. Однако! Однако! Мой благородный мечтатель, даже на прекраснейшем паруснике бывает так много шума и галдежа, и, к сожалению, так много мелочного и жалкого галдежа! Волшебство и могущественнейшее воздействие женщин есть, говоря языком философов, действие на расстоянии, actio in distans: но сюда принадлежит сперва и прежде всего – дистанция!
Тишина.
"Что случилось со мной, друзья мои? Вы видите, я – расстроен, гоним, повинуюсь, вопреки воле своей, и готов уйти – о, уйти от вас!
Да, опять должен вернуться Заратустра в уединение свое: но на этот раз неохотно возвращается медведь в берлогу!
Что случилось со мной? Кто принуждает меня к этому? – О, этого требует моя гневная повелительница, это она говорила со мной; называл ли я уже вам имя ее?
Вчера вечером говорила со мной Тишина моя: вот имя ужасной госпожи моей.
Было это так – ибо я должен рассказать вам это, чтобы не ожесточилось сердце ваше против меня, уходящего так внезапно!
Знаком ли вам испуг засыпающего?
До самых кончиков пальцев овладевает им испуг, ибо земля уходит у него из-под ног, и начинается сон.
Такую притчу поведаю я вам. Вчера, в самый безмолвный час, в час великой Тишины, земля ускользнула у меня из-под ног, и начался сон.
Стрелка передвинулась, часы моей жизни перевели дыхание – никогда еще не слышал я такой тишины вокруг себя; сердце мое сжалось.
Тогда беззвучно заговорила со мной Тишина: "Ты знаешь это, Заратустра?".
И в ужасе я вскрикнул от этого немого шепота, и кровь отхлынула от лица моего: но я молчал.
И тогда во второй раз сказала она мне безгласно: "Ты знаешь это, Заратустра, но не говоришь!".
И я, наконец, ответил, словно упрямец: "Да, я знаю, но не хочу говорить!".
И снова безгласно заговорила она со мной: "Ты не хочешь, Заратустра? Не правда ли? Не прячься в упрямстве своем!".
И я, плача и дрожа, как ребенок, говорил: "Ах, я хотел, правда, но я не могу! Избавь меня от этого! Это свыше моих сил!".
И опять сказала она: "При чем тут ты, Заратустра! Скажи слово свое и погибни!".
Я отвечал ей: "Ах, разве мое это слово? Кто я такой? Я жду более достойного: я не стою даже того, чтобы погибнуть ради него".
Тогда она вновь сказала безгласно: "При чем тут ты? Покорности еще мало в тебе. У покорности самая жесткая шкура".
И я отвечал: "Чего только не выносила уже шкура покорности моей! У подножия высоты своей живу я: как высоки вершины мои? Никто еще не сказал мне этого. Но мои долины мне хорошо известны".
И опять безмолвно заговорила тишина: "О Заратустра, тот, кто должен двигать горами, тот приведет в движение и долины, и низменности".
Я ответил: "Еще ни одной горы не сдвинуло слово мое, и то, что говорил я, не доходило до людей. Да, я отправился к людям, но пока еще не дошел до них".
И сказала мне молча Тишина: "Что можешь знать ты об этом! Роса выпадает на траву в самое безмолвное время ночи".
И я отвечал: "Они насмехались надо мной, когда нашел я путь свой и пошел по нему; поистине, дрожали тогда ноги мои.
А они злорадствовали: "Ты забыл дорогу, а теперь еще и разучился ходить!".
И снова безгласно сказала Тишина: "Что тебе до насмешек! Ты тот, кто разучился повиноваться: теперь ты должен повелевать!
Разве не знаешь ты, кто людям нужнее всего? Тот, кто приказывает великое.
Трудно осуществить великое: но еще труднее приказать его.
Вот что тебе непростительно: ты имеешь власть и не хочешь господствовать".
И я отвечал: "Мне недостает голоса льва, чтобы повелевать".
И тогда снова, подобно беззвучному шепоту, промолвила она:
"Слова, что приносят бурю, – самые тихие. Мысли, приходящие кротко, как голубь, правят миром.
О Заратустра, ты должен быть тенью того, что грядет: так будешь ты повелевать и, повелевая, пойдешь впереди".
И я отвечал: "Мне стыдно".
И снова безгласно проговорила она: "Ты еще должен стать ребенком и не стыдиться.
Гордость юности еще есть в тебе, поздно стал ты юношей: но кто хочет стать ребенком, должен преодолеть и юность свою".
И я долго колебался и дрожал и, наконец, сказал то же, что и в самом начале: "Я не хочу".
Тогда раздался вокруг меня смех. Горе мне! Как смех этот разрывал мне внутренности и терзал сердце!
И в последний раз прозвучал безмолвный голос: "О Заратустра, созрели плоды твои, но сам ты еще не созрел для них!
И потому тебе снова необходимо уединение: ибо должен ты еще дозреть".
И снова послышался смех, теперь уже удалявшийся от меня: потом стало тихо вокруг меня, наступила как бы двойная тишина. А я лежал на земле, и пот градом лился с меня.
Теперь вы все слышали: почему должен я вернуться в уединение свое. Ничего не утаил я от вас, друзья мои.
И все это вы услышали от меня, самого скрытного из людей, – таким хочу остаться я и впредь!
О, друзья мои! И еще нечто мог бы сказать я вам; и еще что-то мог бы я дать! Почему же не даю? Разве я скуп?"
Но когда Заратустра произнес слова эти, им овладела глубокая скорбь, ибо близка была разлука с друзьями, и он зарыдал; и никто не мог утешить его. Ночью же ушел он и покинул друзей своих.
>>857
>>859
Не чудо ли, что мгновение, которое столь же быстролетно появляется, как и исчезает, которое возникает из ничего и превращается в ничто, – что это мгновение тем не менее возвращается снова, как призрак, и нарушает покой другого позднейшего мгновения. Непрерывно от свитка времени отделяются отдельные листы, выпадают и улетают прочь, чтобы внезапно снова упасть в самого человека. Тогда человек говорит: «Я вспоминаю» – и завидует животному, которое сейчас же забывает и для которого каждое мгновение действительно умирает, погружаясь в туман и ночь и угасая навсегда. Столь неисторически живет животное: оно растворяется в настоящем, как целое число, не оставляя по себе никаких странных дробей, оно не умеет притворяться, ничего не скрывает и в каждый данный момент является вполне тем, что оно есть, и потому не может не быть честным. Человек же, напротив, должен всячески упираться против громадной, все увеличивающейся тяжести прошлого; последняя или пригибает его вниз, или отклоняет его в сторону, она затрудняет его движение, как невидимая и темная ноша, от которой он для виду готов иногда отречься, как это он слишком охотно и делает в обществе равных себе, чтобы возбудить в них зависть. Поэтому-то его волнует, как воспоминание об утраченном рае, зрелище пасущегося стада или более знакомое зрелище ребенка, которому еще нет надобности отрекаться от какого-либо прошлого и который в блаженном неведении играет между гранями прошедшего и будущего. И все же играм ребенка также наступает конец: слишком рано отнимается у него способность забвения. Тогда научается он понимать значение слова «было», того рокового слова, которое, знаменуя для человека борьбу, страдание и пресыщение, напоминает ему, что его существование, в корне, есть никогда не завершающееся Imperfectum. Когда же смерть приносит наконец желанное забвение, то она похищает одновременно и настоящее вместе с жизнью человека и этим прикладывает свою печать к той истине, что наше существование есть непрерывный уход в прошлое, т.е. вещь, которая живет постоянным самоотрицанием, самопожиранием и самопротиворечием.
Таким образом, жить почти без воспоминаний, и даже счастливо жить без них, вполне возможно, как показывает пример животного; но совершенно и безусловно немыслимо жить без возможности забвения вообще. Или, чтобы еще проще выразить мою мысль: существует такая степень бессонницы, постоянного пережевывания жвачки, такая степень развития исторического чувства, которая влечет за собой громадный ущерб для всего живого и в конце концов приводит его к гибели, будь то отдельный человек, или народ, или культура.
Мы видели животное, которое, будучи совершенно лишено исторического чувства и заключено внутри горизонта, сводящегося чуть ли не к одной точке, наслаждается тем не менее неким счастьем или по крайней мере живет, не зная пресыщения и притворства; поэтому мы должны считать способность чувствовать в известной степени неисторически более важной и более первоначальной, поскольку она является фундаментом, на котором только вообще и может быть построено нечто правильное, здоровое и великое, нечто подлинно человеческое. Неисторическое подобно окутывающей атмосфере, в которой только и возникает жизнь с тем, чтобы вновь исчезнуть с уничтожением этой атмосферы.
Так далеко еще никогда не заносилось историческое созерцание, даже и тогда, когда оно видело сны; ибо теперь история человечества есть только продолжение истории животного и растительного царства; даже на дне морском исторический универсалист ухитряется находить свои следы в виде живой слизи. Если мы удивляемся громадности пути, пройденного уже человеком, как некоему чуду, то взор наш останавливается с головокружительным изумлением, как на еще более поразительном чуде, на современном человеке, который достиг того, что может мысленно проследить весь этот путь; он гордо стоит на вершине пирамиды мирового процесса; закладывая последний, замковый камень своего познания, он как бы хочет крикнуть прислушивающейся к его словам природе: «Мы у цели, мы – сама цель, мы – венец природы!»..
... Там же подобрал я на пути слово "Сверхчеловек" и утверждение, что человек есть нечто, что должно преодолеть, – что он есть мост, а не цель; что прославляет он полдень и вечер свой, как путь к новым утренним зорям:
– слово Заратустры о Великом Полудне, что вознес я некогда над людьми, подобно второй вечерней заре.
Поистине я дал им увидеть новые звезды и новые ночи; и над тучами пестрым шатром днем и ночью раскидывал я смех свой.
Я учил их всем своим помыслам и стремлениям: собрать воедино и сплавить все, что есть в человеке отрывочного, загадочного и пугающе случайного, – как поэт, отгадчик и избавитель от случайного я учил их быть созидателями будущего и спасать, созидая, то, что было.
Спасти в человеке прошлое его и так преобразовать всякое "Было", чтобы воля сказала: "Но я так хотела! Я так буду хотеть!" – вот что назвал я избавлением, вот что учил я называть избавлением.
Ныне я жду своего избавления, чтобы идти к ним в последний раз.
В последний раз иду я к людям: среди них хочу я свершить закат свой и, умирая, дать им свой самый богатый дар!
Этому я научился у солнца, когда заходит оно, богатейшее из светил: золото сыплет оно в море из неистощимых сокровищниц своих, – тогда и беднейший рыбак гребет золотым веслом! Ибо видел я это однажды, и слезы от зрелища этого не утолили душу мою.
Подобно солнцу, идет Заратустра к закату: и вот, он сидит, ожидая, а вокруг него старые разбитые скрижали, а также новые, наполовину исписанные.
Взгляните, вот новая скрижаль: но где же братья мои, чтобы со мною вместе отнести ее в долину, в сердца человеческие?
Так повелевает великая любовь моя к дальнему: не щади ближнего своего! Человек есть нечто, что должно преодолеть.
Есть много путей и способов преодоления: твое дело – добраться до них! Но только паяц думает: "Через человека можно перепрыгнуть".
Преодолей себя самого даже в ближнем своем: и право, которое можешь взять силой, не позволяй дать себе!
То, что делаешь ты, никто и никогда не сделает тебе. Знайте, воздаяния не существует.
Кто не может повелевать, должен повиноваться. Есть многие, умеющие повелевать себе, однако многого еще недостает им, чтобы повиноваться себе самому!
Таково свойство душ благородных: они ничего не хотят даром, тем более – жизнь.
Кто из черни – тот хочет жить даром; мы же, другие, кому жизнь – дана, мы постоянно размышляем: что лучшее дать нам взамен!
И поистине, благородна та речь, что гласит: "То, что нам обещает жизнь, мы хотим сохранить для жизни!"
Не должно желать наслаждения, когда не дано наслаждаться. И еще – не должно желать наслаждаться!
Наслаждение и невинность – самые стыдливые вещи: они не хотят, чтобы их искали. Их надо иметь – искать же следует скорее вину и страдание!..
>>859
Не чудо ли, что мгновение, которое столь же быстролетно появляется, как и исчезает, которое возникает из ничего и превращается в ничто, – что это мгновение тем не менее возвращается снова, как призрак, и нарушает покой другого позднейшего мгновения. Непрерывно от свитка времени отделяются отдельные листы, выпадают и улетают прочь, чтобы внезапно снова упасть в самого человека. Тогда человек говорит: «Я вспоминаю» – и завидует животному, которое сейчас же забывает и для которого каждое мгновение действительно умирает, погружаясь в туман и ночь и угасая навсегда. Столь неисторически живет животное: оно растворяется в настоящем, как целое число, не оставляя по себе никаких странных дробей, оно не умеет притворяться, ничего не скрывает и в каждый данный момент является вполне тем, что оно есть, и потому не может не быть честным. Человек же, напротив, должен всячески упираться против громадной, все увеличивающейся тяжести прошлого; последняя или пригибает его вниз, или отклоняет его в сторону, она затрудняет его движение, как невидимая и темная ноша, от которой он для виду готов иногда отречься, как это он слишком охотно и делает в обществе равных себе, чтобы возбудить в них зависть. Поэтому-то его волнует, как воспоминание об утраченном рае, зрелище пасущегося стада или более знакомое зрелище ребенка, которому еще нет надобности отрекаться от какого-либо прошлого и который в блаженном неведении играет между гранями прошедшего и будущего. И все же играм ребенка также наступает конец: слишком рано отнимается у него способность забвения. Тогда научается он понимать значение слова «было», того рокового слова, которое, знаменуя для человека борьбу, страдание и пресыщение, напоминает ему, что его существование, в корне, есть никогда не завершающееся Imperfectum. Когда же смерть приносит наконец желанное забвение, то она похищает одновременно и настоящее вместе с жизнью человека и этим прикладывает свою печать к той истине, что наше существование есть непрерывный уход в прошлое, т.е. вещь, которая живет постоянным самоотрицанием, самопожиранием и самопротиворечием.
Таким образом, жить почти без воспоминаний, и даже счастливо жить без них, вполне возможно, как показывает пример животного; но совершенно и безусловно немыслимо жить без возможности забвения вообще. Или, чтобы еще проще выразить мою мысль: существует такая степень бессонницы, постоянного пережевывания жвачки, такая степень развития исторического чувства, которая влечет за собой громадный ущерб для всего живого и в конце концов приводит его к гибели, будь то отдельный человек, или народ, или культура.
Мы видели животное, которое, будучи совершенно лишено исторического чувства и заключено внутри горизонта, сводящегося чуть ли не к одной точке, наслаждается тем не менее неким счастьем или по крайней мере живет, не зная пресыщения и притворства; поэтому мы должны считать способность чувствовать в известной степени неисторически более важной и более первоначальной, поскольку она является фундаментом, на котором только вообще и может быть построено нечто правильное, здоровое и великое, нечто подлинно человеческое. Неисторическое подобно окутывающей атмосфере, в которой только и возникает жизнь с тем, чтобы вновь исчезнуть с уничтожением этой атмосферы.
Так далеко еще никогда не заносилось историческое созерцание, даже и тогда, когда оно видело сны; ибо теперь история человечества есть только продолжение истории животного и растительного царства; даже на дне морском исторический универсалист ухитряется находить свои следы в виде живой слизи. Если мы удивляемся громадности пути, пройденного уже человеком, как некоему чуду, то взор наш останавливается с головокружительным изумлением, как на еще более поразительном чуде, на современном человеке, который достиг того, что может мысленно проследить весь этот путь; он гордо стоит на вершине пирамиды мирового процесса; закладывая последний, замковый камень своего познания, он как бы хочет крикнуть прислушивающейся к его словам природе: «Мы у цели, мы – сама цель, мы – венец природы!»..
... Там же подобрал я на пути слово "Сверхчеловек" и утверждение, что человек есть нечто, что должно преодолеть, – что он есть мост, а не цель; что прославляет он полдень и вечер свой, как путь к новым утренним зорям:
– слово Заратустры о Великом Полудне, что вознес я некогда над людьми, подобно второй вечерней заре.
Поистине я дал им увидеть новые звезды и новые ночи; и над тучами пестрым шатром днем и ночью раскидывал я смех свой.
Я учил их всем своим помыслам и стремлениям: собрать воедино и сплавить все, что есть в человеке отрывочного, загадочного и пугающе случайного, – как поэт, отгадчик и избавитель от случайного я учил их быть созидателями будущего и спасать, созидая, то, что было.
Спасти в человеке прошлое его и так преобразовать всякое "Было", чтобы воля сказала: "Но я так хотела! Я так буду хотеть!" – вот что назвал я избавлением, вот что учил я называть избавлением.
Ныне я жду своего избавления, чтобы идти к ним в последний раз.
В последний раз иду я к людям: среди них хочу я свершить закат свой и, умирая, дать им свой самый богатый дар!
Этому я научился у солнца, когда заходит оно, богатейшее из светил: золото сыплет оно в море из неистощимых сокровищниц своих, – тогда и беднейший рыбак гребет золотым веслом! Ибо видел я это однажды, и слезы от зрелища этого не утолили душу мою.
Подобно солнцу, идет Заратустра к закату: и вот, он сидит, ожидая, а вокруг него старые разбитые скрижали, а также новые, наполовину исписанные.
Взгляните, вот новая скрижаль: но где же братья мои, чтобы со мною вместе отнести ее в долину, в сердца человеческие?
Так повелевает великая любовь моя к дальнему: не щади ближнего своего! Человек есть нечто, что должно преодолеть.
Есть много путей и способов преодоления: твое дело – добраться до них! Но только паяц думает: "Через человека можно перепрыгнуть".
Преодолей себя самого даже в ближнем своем: и право, которое можешь взять силой, не позволяй дать себе!
То, что делаешь ты, никто и никогда не сделает тебе. Знайте, воздаяния не существует.
Кто не может повелевать, должен повиноваться. Есть многие, умеющие повелевать себе, однако многого еще недостает им, чтобы повиноваться себе самому!
Таково свойство душ благородных: они ничего не хотят даром, тем более – жизнь.
Кто из черни – тот хочет жить даром; мы же, другие, кому жизнь – дана, мы постоянно размышляем: что лучшее дать нам взамен!
И поистине, благородна та речь, что гласит: "То, что нам обещает жизнь, мы хотим сохранить для жизни!"
Не должно желать наслаждения, когда не дано наслаждаться. И еще – не должно желать наслаждаться!
Наслаждение и невинность – самые стыдливые вещи: они не хотят, чтобы их искали. Их надо иметь – искать же следует скорее вину и страдание!..
>>857
>>859
Не чудо ли, что мгновение, которое столь же быстролетно появляется, как и исчезает, которое возникает из ничего и превращается в ничто, – что это мгновение тем не менее возвращается снова, как призрак, и нарушает покой другого позднейшего мгновения. Непрерывно от свитка времени отделяются отдельные листы, выпадают и улетают прочь, чтобы внезапно снова упасть в самого человека. Тогда человек говорит: «Я вспоминаю» – и завидует животному, которое сейчас же забывает и для которого каждое мгновение действительно умирает, погружаясь в туман и ночь и угасая навсегда. Столь неисторически живет животное: оно растворяется в настоящем, как целое число, не оставляя по себе никаких странных дробей, оно не умеет притворяться, ничего не скрывает и в каждый данный момент является вполне тем, что оно есть, и потому не может не быть честным. Человек же, напротив, должен всячески упираться против громадной, все увеличивающейся тяжести прошлого; последняя или пригибает его вниз, или отклоняет его в сторону, она затрудняет его движение, как невидимая и темная ноша, от которой он для виду готов иногда отречься, как это он слишком охотно и делает в обществе равных себе, чтобы возбудить в них зависть. Поэтому-то его волнует, как воспоминание об утраченном рае, зрелище пасущегося стада или более знакомое зрелище ребенка, которому еще нет надобности отрекаться от какого-либо прошлого и который в блаженном неведении играет между гранями прошедшего и будущего. И все же играм ребенка также наступает конец: слишком рано отнимается у него способность забвения. Тогда научается он понимать значение слова «было», того рокового слова, которое, знаменуя для человека борьбу, страдание и пресыщение, напоминает ему, что его существование, в корне, есть никогда не завершающееся Imperfectum. Когда же смерть приносит наконец желанное забвение, то она похищает одновременно и настоящее вместе с жизнью человека и этим прикладывает свою печать к той истине, что наше существование есть непрерывный уход в прошлое, т.е. вещь, которая живет постоянным самоотрицанием, самопожиранием и самопротиворечием.
Таким образом, жить почти без воспоминаний, и даже счастливо жить без них, вполне возможно, как показывает пример животного; но совершенно и безусловно немыслимо жить без возможности забвения вообще. Или, чтобы еще проще выразить мою мысль: существует такая степень бессонницы, постоянного пережевывания жвачки, такая степень развития исторического чувства, которая влечет за собой громадный ущерб для всего живого и в конце концов приводит его к гибели, будь то отдельный человек, или народ, или культура.
Мы видели животное, которое, будучи совершенно лишено исторического чувства и заключено внутри горизонта, сводящегося чуть ли не к одной точке, наслаждается тем не менее неким счастьем или по крайней мере живет, не зная пресыщения и притворства; поэтому мы должны считать способность чувствовать в известной степени неисторически более важной и более первоначальной, поскольку она является фундаментом, на котором только вообще и может быть построено нечто правильное, здоровое и великое, нечто подлинно человеческое. Неисторическое подобно окутывающей атмосфере, в которой только и возникает жизнь с тем, чтобы вновь исчезнуть с уничтожением этой атмосферы.
Так далеко еще никогда не заносилось историческое созерцание, даже и тогда, когда оно видело сны; ибо теперь история человечества есть только продолжение истории животного и растительного царства; даже на дне морском исторический универсалист ухитряется находить свои следы в виде живой слизи. Если мы удивляемся громадности пути, пройденного уже человеком, как некоему чуду, то взор наш останавливается с головокружительным изумлением, как на еще более поразительном чуде, на современном человеке, который достиг того, что может мысленно проследить весь этот путь; он гордо стоит на вершине пирамиды мирового процесса; закладывая последний, замковый камень своего познания, он как бы хочет крикнуть прислушивающейся к его словам природе: «Мы у цели, мы – сама цель, мы – венец природы!»..
... Там же подобрал я на пути слово "Сверхчеловек" и утверждение, что человек есть нечто, что должно преодолеть, – что он есть мост, а не цель; что прославляет он полдень и вечер свой, как путь к новым утренним зорям:
– слово Заратустры о Великом Полудне, что вознес я некогда над людьми, подобно второй вечерней заре.
Поистине я дал им увидеть новые звезды и новые ночи; и над тучами пестрым шатром днем и ночью раскидывал я смех свой.
Я учил их всем своим помыслам и стремлениям: собрать воедино и сплавить все, что есть в человеке отрывочного, загадочного и пугающе случайного, – как поэт, отгадчик и избавитель от случайного я учил их быть созидателями будущего и спасать, созидая, то, что было.
Спасти в человеке прошлое его и так преобразовать всякое "Было", чтобы воля сказала: "Но я так хотела! Я так буду хотеть!" – вот что назвал я избавлением, вот что учил я называть избавлением.
Ныне я жду своего избавления, чтобы идти к ним в последний раз.
В последний раз иду я к людям: среди них хочу я свершить закат свой и, умирая, дать им свой самый богатый дар!
Этому я научился у солнца, когда заходит оно, богатейшее из светил: золото сыплет оно в море из неистощимых сокровищниц своих, – тогда и беднейший рыбак гребет золотым веслом! Ибо видел я это однажды, и слезы от зрелища этого не утолили душу мою.
Подобно солнцу, идет Заратустра к закату: и вот, он сидит, ожидая, а вокруг него старые разбитые скрижали, а также новые, наполовину исписанные.
Взгляните, вот новая скрижаль: но где же братья мои, чтобы со мною вместе отнести ее в долину, в сердца человеческие?
Так повелевает великая любовь моя к дальнему: не щади ближнего своего! Человек есть нечто, что должно преодолеть.
Есть много путей и способов преодоления: твое дело – добраться до них! Но только паяц думает: "Через человека можно перепрыгнуть".
Преодолей себя самого даже в ближнем своем: и право, которое можешь взять силой, не позволяй дать себе!
То, что делаешь ты, никто и никогда не сделает тебе. Знайте, воздаяния не существует.
Кто не может повелевать, должен повиноваться. Есть многие, умеющие повелевать себе, однако многого еще недостает им, чтобы повиноваться себе самому!
Таково свойство душ благородных: они ничего не хотят даром, тем более – жизнь.
Кто из черни – тот хочет жить даром; мы же, другие, кому жизнь – дана, мы постоянно размышляем: что лучшее дать нам взамен!
И поистине, благородна та речь, что гласит: "То, что нам обещает жизнь, мы хотим сохранить для жизни!"
Не должно желать наслаждения, когда не дано наслаждаться. И еще – не должно желать наслаждаться!
Наслаждение и невинность – самые стыдливые вещи: они не хотят, чтобы их искали. Их надо иметь – искать же следует скорее вину и страдание!..
>>859
Не чудо ли, что мгновение, которое столь же быстролетно появляется, как и исчезает, которое возникает из ничего и превращается в ничто, – что это мгновение тем не менее возвращается снова, как призрак, и нарушает покой другого позднейшего мгновения. Непрерывно от свитка времени отделяются отдельные листы, выпадают и улетают прочь, чтобы внезапно снова упасть в самого человека. Тогда человек говорит: «Я вспоминаю» – и завидует животному, которое сейчас же забывает и для которого каждое мгновение действительно умирает, погружаясь в туман и ночь и угасая навсегда. Столь неисторически живет животное: оно растворяется в настоящем, как целое число, не оставляя по себе никаких странных дробей, оно не умеет притворяться, ничего не скрывает и в каждый данный момент является вполне тем, что оно есть, и потому не может не быть честным. Человек же, напротив, должен всячески упираться против громадной, все увеличивающейся тяжести прошлого; последняя или пригибает его вниз, или отклоняет его в сторону, она затрудняет его движение, как невидимая и темная ноша, от которой он для виду готов иногда отречься, как это он слишком охотно и делает в обществе равных себе, чтобы возбудить в них зависть. Поэтому-то его волнует, как воспоминание об утраченном рае, зрелище пасущегося стада или более знакомое зрелище ребенка, которому еще нет надобности отрекаться от какого-либо прошлого и который в блаженном неведении играет между гранями прошедшего и будущего. И все же играм ребенка также наступает конец: слишком рано отнимается у него способность забвения. Тогда научается он понимать значение слова «было», того рокового слова, которое, знаменуя для человека борьбу, страдание и пресыщение, напоминает ему, что его существование, в корне, есть никогда не завершающееся Imperfectum. Когда же смерть приносит наконец желанное забвение, то она похищает одновременно и настоящее вместе с жизнью человека и этим прикладывает свою печать к той истине, что наше существование есть непрерывный уход в прошлое, т.е. вещь, которая живет постоянным самоотрицанием, самопожиранием и самопротиворечием.
Таким образом, жить почти без воспоминаний, и даже счастливо жить без них, вполне возможно, как показывает пример животного; но совершенно и безусловно немыслимо жить без возможности забвения вообще. Или, чтобы еще проще выразить мою мысль: существует такая степень бессонницы, постоянного пережевывания жвачки, такая степень развития исторического чувства, которая влечет за собой громадный ущерб для всего живого и в конце концов приводит его к гибели, будь то отдельный человек, или народ, или культура.
Мы видели животное, которое, будучи совершенно лишено исторического чувства и заключено внутри горизонта, сводящегося чуть ли не к одной точке, наслаждается тем не менее неким счастьем или по крайней мере живет, не зная пресыщения и притворства; поэтому мы должны считать способность чувствовать в известной степени неисторически более важной и более первоначальной, поскольку она является фундаментом, на котором только вообще и может быть построено нечто правильное, здоровое и великое, нечто подлинно человеческое. Неисторическое подобно окутывающей атмосфере, в которой только и возникает жизнь с тем, чтобы вновь исчезнуть с уничтожением этой атмосферы.
Так далеко еще никогда не заносилось историческое созерцание, даже и тогда, когда оно видело сны; ибо теперь история человечества есть только продолжение истории животного и растительного царства; даже на дне морском исторический универсалист ухитряется находить свои следы в виде живой слизи. Если мы удивляемся громадности пути, пройденного уже человеком, как некоему чуду, то взор наш останавливается с головокружительным изумлением, как на еще более поразительном чуде, на современном человеке, который достиг того, что может мысленно проследить весь этот путь; он гордо стоит на вершине пирамиды мирового процесса; закладывая последний, замковый камень своего познания, он как бы хочет крикнуть прислушивающейся к его словам природе: «Мы у цели, мы – сама цель, мы – венец природы!»..
... Там же подобрал я на пути слово "Сверхчеловек" и утверждение, что человек есть нечто, что должно преодолеть, – что он есть мост, а не цель; что прославляет он полдень и вечер свой, как путь к новым утренним зорям:
– слово Заратустры о Великом Полудне, что вознес я некогда над людьми, подобно второй вечерней заре.
Поистине я дал им увидеть новые звезды и новые ночи; и над тучами пестрым шатром днем и ночью раскидывал я смех свой.
Я учил их всем своим помыслам и стремлениям: собрать воедино и сплавить все, что есть в человеке отрывочного, загадочного и пугающе случайного, – как поэт, отгадчик и избавитель от случайного я учил их быть созидателями будущего и спасать, созидая, то, что было.
Спасти в человеке прошлое его и так преобразовать всякое "Было", чтобы воля сказала: "Но я так хотела! Я так буду хотеть!" – вот что назвал я избавлением, вот что учил я называть избавлением.
Ныне я жду своего избавления, чтобы идти к ним в последний раз.
В последний раз иду я к людям: среди них хочу я свершить закат свой и, умирая, дать им свой самый богатый дар!
Этому я научился у солнца, когда заходит оно, богатейшее из светил: золото сыплет оно в море из неистощимых сокровищниц своих, – тогда и беднейший рыбак гребет золотым веслом! Ибо видел я это однажды, и слезы от зрелища этого не утолили душу мою.
Подобно солнцу, идет Заратустра к закату: и вот, он сидит, ожидая, а вокруг него старые разбитые скрижали, а также новые, наполовину исписанные.
Взгляните, вот новая скрижаль: но где же братья мои, чтобы со мною вместе отнести ее в долину, в сердца человеческие?
Так повелевает великая любовь моя к дальнему: не щади ближнего своего! Человек есть нечто, что должно преодолеть.
Есть много путей и способов преодоления: твое дело – добраться до них! Но только паяц думает: "Через человека можно перепрыгнуть".
Преодолей себя самого даже в ближнем своем: и право, которое можешь взять силой, не позволяй дать себе!
То, что делаешь ты, никто и никогда не сделает тебе. Знайте, воздаяния не существует.
Кто не может повелевать, должен повиноваться. Есть многие, умеющие повелевать себе, однако многого еще недостает им, чтобы повиноваться себе самому!
Таково свойство душ благородных: они ничего не хотят даром, тем более – жизнь.
Кто из черни – тот хочет жить даром; мы же, другие, кому жизнь – дана, мы постоянно размышляем: что лучшее дать нам взамен!
И поистине, благородна та речь, что гласит: "То, что нам обещает жизнь, мы хотим сохранить для жизни!"
Не должно желать наслаждения, когда не дано наслаждаться. И еще – не должно желать наслаждаться!
Наслаждение и невинность – самые стыдливые вещи: они не хотят, чтобы их искали. Их надо иметь – искать же следует скорее вину и страдание!..
521 Кб, 1159x631>>847
Это антифилософия, чел.
И я подозреваю, что тот психиатр даже не понимает откуда это (а я знаю откуда - это про objet petit a из лекций Лакана, а Лакан, между прочим - антифилософ (но к неософистике подходит, весьма).
И согласно этому "откуда" - "завёрнутое в конверт" это не то, что этот психиатр думает. "Завёрнутое в конверт" это то что детерминирует поведение субъекта (по Лакану).
Меньше слушай всяких... неосведомлённых, в общем. В случае Лакана, согласно Darian Leader, именно то, что обнаруживается внутри конверта, - письмо, - воспринимается как "ультимативная" (искомая) "мысль" - хотя для этого нет ровным счётом никакой причины. Однако динамика желания приковывает субъекта к такой вот "истине".
А дальше Делёз в том числе развивает эту идею, как идею "складки". Добавляя тезис о writing Лакана, получаем искомое (что я описал, т.е. writing случается не просто руками, а в том числе в речи, - но и в действии).
Нет. Слово никогда не достигает цели.
Если мы рассказываем о себе, значит мы не достаточно ценим себя. Наши подлинные переживания совершенно не болтливы. Они не могли бы рассказать о себе, если бы захотели. Это оттого, что они лишены слова. Для чего у нас есть слова, с тем мы уже и покончили. Во всяком говорении есть гран презрения. Речь, по-видимому, изобретена для среднего, посредственного, сообщаемого. Ею говорящий сразу вульгаризируется. (Из морали для глухонемых и других философов).
Ты не совсем внимательно прочёл весь афоризм. Вроде ты же читал про "тело без органов" у Делёза? Делёз как раз писал и о книгах как "телах без органов". Тут смысл тот же - и в целом, с добавлением идеи "writing" - он становится более широким (определяет смысл идеи вечного возвращения, который эксплицируется в "Видении и загадке", "Выздоравливающий" и следующих двух главах).
В афоризме прямо пишется что выживаешь не ты, а что-то другое, сама книга, "почти человек".
Учитывая, что Ницше написал "сына"-Заратустру - я никакого отрицания этой идеи, в принципе-то, и не вижу.
>>848
Чепуха какая-то у него, если честно. Ну, в смысле, прочти "Плясовую песнь" и "Другую плясовую песнь". Там явно видно, что отталкивать женщина не отказывается - она ускользает, даже.
Если у женщины мужские добродетели, то от нее впору бежать; если же у нее нет мужских добродетелей, то она убежит сама.
"Толк" - Заратустре (типу Заратустры). Философия Ницше действительно изложена в Заратустре. В "Так говорил Заратустра" Заратустра обращается к читателям ("Так говорил Заратустра"). ("Предсказывать" - вряд ли, предвосхищал, скорее.)
Остальные вопросы немного странные - почему Ницше должен заботиться о всех читателях? И какого ответа ты ждёшь от меня? Я же не Заратустра, как я тебе отвечу?
("Толк" - философский. Что было заявлено - то и было предъявлено. Остальные составляющие и произведения - это как бы обрамления главного труда, так же, как и у Платона. Ну и, я подозреваю, Ницше тоже исповедовал заповедь "повторение - мать учения", в его случае эта заповедь даже не наставление, а некий фундаментальный принцип всей его философии и всего его - мышления.)
>>849
Ну и ладно.
>мысль, "завёрнутая" в конверт, как выражался один психиатр
Это антифилософия, чел.
И я подозреваю, что тот психиатр даже не понимает откуда это (а я знаю откуда - это про objet petit a из лекций Лакана, а Лакан, между прочим - антифилософ (но к неософистике подходит, весьма).
И согласно этому "откуда" - "завёрнутое в конверт" это не то, что этот психиатр думает. "Завёрнутое в конверт" это то что детерминирует поведение субъекта (по Лакану).
Меньше слушай всяких... неосведомлённых, в общем. В случае Лакана, согласно Darian Leader, именно то, что обнаруживается внутри конверта, - письмо, - воспринимается как "ультимативная" (искомая) "мысль" - хотя для этого нет ровным счётом никакой причины. Однако динамика желания приковывает субъекта к такой вот "истине".
А дальше Делёз в том числе развивает эту идею, как идею "складки". Добавляя тезис о writing Лакана, получаем искомое (что я описал, т.е. writing случается не просто руками, а в том числе в речи, - но и в действии).
>слово - самая непосредственно выраженная мысль
Нет. Слово никогда не достигает цели.
Если мы рассказываем о себе, значит мы не достаточно ценим себя. Наши подлинные переживания совершенно не болтливы. Они не могли бы рассказать о себе, если бы захотели. Это оттого, что они лишены слова. Для чего у нас есть слова, с тем мы уже и покончили. Во всяком говорении есть гран презрения. Речь, по-видимому, изобретена для среднего, посредственного, сообщаемого. Ею говорящий сразу вульгаризируется. (Из морали для глухонемых и других философов).
>По-моему он сам эту идею отрицал как идеал и как ложный идеал, как поиск бессмертия (во мне самом некогда до нигилизма бушевала эта идея)
Ты не совсем внимательно прочёл весь афоризм. Вроде ты же читал про "тело без органов" у Делёза? Делёз как раз писал и о книгах как "телах без органов". Тут смысл тот же - и в целом, с добавлением идеи "writing" - он становится более широким (определяет смысл идеи вечного возвращения, который эксплицируется в "Видении и загадке", "Выздоравливающий" и следующих двух главах).
>как поиск бессмертия
В афоризме прямо пишется что выживаешь не ты, а что-то другое, сама книга, "почти человек".
Учитывая, что Ницше написал "сына"-Заратустру - я никакого отрицания этой идеи, в принципе-то, и не вижу.
>>848
>потому что женщина отказывается отталкивать
Чепуха какая-то у него, если честно. Ну, в смысле, прочти "Плясовую песнь" и "Другую плясовую песнь". Там явно видно, что отталкивать женщина не отказывается - она ускользает, даже.
Если у женщины мужские добродетели, то от нее впору бежать; если же у нее нет мужских добродетелей, то она убежит сама.
>Выше было утверждение, что "вся философия Ницше изложена в Заратустре". Так какой от этого толк? Какой от этого толк вообще читателю? Что ему вообще говорят слова, и что они передвают, описывают и наставляют? "Да, дядь Ницеш трепетал перед таким-то и предсказывал его появление, ого, ничего себе!"
"Толк" - Заратустре (типу Заратустры). Философия Ницше действительно изложена в Заратустре. В "Так говорил Заратустра" Заратустра обращается к читателям ("Так говорил Заратустра"). ("Предсказывать" - вряд ли, предвосхищал, скорее.)
Остальные вопросы немного странные - почему Ницше должен заботиться о всех читателях? И какого ответа ты ждёшь от меня? Я же не Заратустра, как я тебе отвечу?
("Толк" - философский. Что было заявлено - то и было предъявлено. Остальные составляющие и произведения - это как бы обрамления главного труда, так же, как и у Платона. Ну и, я подозреваю, Ницше тоже исповедовал заповедь "повторение - мать учения", в его случае эта заповедь даже не наставление, а некий фундаментальный принцип всей его философии и всего его - мышления.)
>>849
Ну и ладно.
521 Кб, 1159x631>>847
Это антифилософия, чел.
И я подозреваю, что тот психиатр даже не понимает откуда это (а я знаю откуда - это про objet petit a из лекций Лакана, а Лакан, между прочим - антифилософ (но к неософистике подходит, весьма).
И согласно этому "откуда" - "завёрнутое в конверт" это не то, что этот психиатр думает. "Завёрнутое в конверт" это то что детерминирует поведение субъекта (по Лакану).
Меньше слушай всяких... неосведомлённых, в общем. В случае Лакана, согласно Darian Leader, именно то, что обнаруживается внутри конверта, - письмо, - воспринимается как "ультимативная" (искомая) "мысль" - хотя для этого нет ровным счётом никакой причины. Однако динамика желания приковывает субъекта к такой вот "истине".
А дальше Делёз в том числе развивает эту идею, как идею "складки". Добавляя тезис о writing Лакана, получаем искомое (что я описал, т.е. writing случается не просто руками, а в том числе в речи, - но и в действии).
Нет. Слово никогда не достигает цели.
Если мы рассказываем о себе, значит мы не достаточно ценим себя. Наши подлинные переживания совершенно не болтливы. Они не могли бы рассказать о себе, если бы захотели. Это оттого, что они лишены слова. Для чего у нас есть слова, с тем мы уже и покончили. Во всяком говорении есть гран презрения. Речь, по-видимому, изобретена для среднего, посредственного, сообщаемого. Ею говорящий сразу вульгаризируется. (Из морали для глухонемых и других философов).
Ты не совсем внимательно прочёл весь афоризм. Вроде ты же читал про "тело без органов" у Делёза? Делёз как раз писал и о книгах как "телах без органов". Тут смысл тот же - и в целом, с добавлением идеи "writing" - он становится более широким (определяет смысл идеи вечного возвращения, который эксплицируется в "Видении и загадке", "Выздоравливающий" и следующих двух главах).
В афоризме прямо пишется что выживаешь не ты, а что-то другое, сама книга, "почти человек".
Учитывая, что Ницше написал "сына"-Заратустру - я никакого отрицания этой идеи, в принципе-то, и не вижу.
>>848
Чепуха какая-то у него, если честно. Ну, в смысле, прочти "Плясовую песнь" и "Другую плясовую песнь". Там явно видно, что отталкивать женщина не отказывается - она ускользает, даже.
Если у женщины мужские добродетели, то от нее впору бежать; если же у нее нет мужских добродетелей, то она убежит сама.
"Толк" - Заратустре (типу Заратустры). Философия Ницше действительно изложена в Заратустре. В "Так говорил Заратустра" Заратустра обращается к читателям ("Так говорил Заратустра"). ("Предсказывать" - вряд ли, предвосхищал, скорее.)
Остальные вопросы немного странные - почему Ницше должен заботиться о всех читателях? И какого ответа ты ждёшь от меня? Я же не Заратустра, как я тебе отвечу?
("Толк" - философский. Что было заявлено - то и было предъявлено. Остальные составляющие и произведения - это как бы обрамления главного труда, так же, как и у Платона. Ну и, я подозреваю, Ницше тоже исповедовал заповедь "повторение - мать учения", в его случае эта заповедь даже не наставление, а некий фундаментальный принцип всей его философии и всего его - мышления.)
>>849
Ну и ладно.
>мысль, "завёрнутая" в конверт, как выражался один психиатр
Это антифилософия, чел.
И я подозреваю, что тот психиатр даже не понимает откуда это (а я знаю откуда - это про objet petit a из лекций Лакана, а Лакан, между прочим - антифилософ (но к неософистике подходит, весьма).
И согласно этому "откуда" - "завёрнутое в конверт" это не то, что этот психиатр думает. "Завёрнутое в конверт" это то что детерминирует поведение субъекта (по Лакану).
Меньше слушай всяких... неосведомлённых, в общем. В случае Лакана, согласно Darian Leader, именно то, что обнаруживается внутри конверта, - письмо, - воспринимается как "ультимативная" (искомая) "мысль" - хотя для этого нет ровным счётом никакой причины. Однако динамика желания приковывает субъекта к такой вот "истине".
А дальше Делёз в том числе развивает эту идею, как идею "складки". Добавляя тезис о writing Лакана, получаем искомое (что я описал, т.е. writing случается не просто руками, а в том числе в речи, - но и в действии).
>слово - самая непосредственно выраженная мысль
Нет. Слово никогда не достигает цели.
Если мы рассказываем о себе, значит мы не достаточно ценим себя. Наши подлинные переживания совершенно не болтливы. Они не могли бы рассказать о себе, если бы захотели. Это оттого, что они лишены слова. Для чего у нас есть слова, с тем мы уже и покончили. Во всяком говорении есть гран презрения. Речь, по-видимому, изобретена для среднего, посредственного, сообщаемого. Ею говорящий сразу вульгаризируется. (Из морали для глухонемых и других философов).
>По-моему он сам эту идею отрицал как идеал и как ложный идеал, как поиск бессмертия (во мне самом некогда до нигилизма бушевала эта идея)
Ты не совсем внимательно прочёл весь афоризм. Вроде ты же читал про "тело без органов" у Делёза? Делёз как раз писал и о книгах как "телах без органов". Тут смысл тот же - и в целом, с добавлением идеи "writing" - он становится более широким (определяет смысл идеи вечного возвращения, который эксплицируется в "Видении и загадке", "Выздоравливающий" и следующих двух главах).
>как поиск бессмертия
В афоризме прямо пишется что выживаешь не ты, а что-то другое, сама книга, "почти человек".
Учитывая, что Ницше написал "сына"-Заратустру - я никакого отрицания этой идеи, в принципе-то, и не вижу.
>>848
>потому что женщина отказывается отталкивать
Чепуха какая-то у него, если честно. Ну, в смысле, прочти "Плясовую песнь" и "Другую плясовую песнь". Там явно видно, что отталкивать женщина не отказывается - она ускользает, даже.
Если у женщины мужские добродетели, то от нее впору бежать; если же у нее нет мужских добродетелей, то она убежит сама.
>Выше было утверждение, что "вся философия Ницше изложена в Заратустре". Так какой от этого толк? Какой от этого толк вообще читателю? Что ему вообще говорят слова, и что они передвают, описывают и наставляют? "Да, дядь Ницеш трепетал перед таким-то и предсказывал его появление, ого, ничего себе!"
"Толк" - Заратустре (типу Заратустры). Философия Ницше действительно изложена в Заратустре. В "Так говорил Заратустра" Заратустра обращается к читателям ("Так говорил Заратустра"). ("Предсказывать" - вряд ли, предвосхищал, скорее.)
Остальные вопросы немного странные - почему Ницше должен заботиться о всех читателях? И какого ответа ты ждёшь от меня? Я же не Заратустра, как я тебе отвечу?
("Толк" - философский. Что было заявлено - то и было предъявлено. Остальные составляющие и произведения - это как бы обрамления главного труда, так же, как и у Платона. Ну и, я подозреваю, Ницше тоже исповедовал заповедь "повторение - мать учения", в его случае эта заповедь даже не наставление, а некий фундаментальный принцип всей его философии и всего его - мышления.)
>>849
Ну и ладно.
Поясните за симулякры и гиперреальность да так, чтобы даже, конченый дебил, вроде меня, смог понять что к чему.
381 Кб, 1101x527>>850
>>851
Твой посыл понятен. С одним исправлением,
буквально тексты Ницше читать не получится.
Я понимаю что - хочется. И мне тоже было бы проще так делать. Однако не получается. Если читать его буквально - то ничего не стыкуется. И это не моё мнение - это мнение опытных, "собаку сьевших" на этом деле - ницшеведов (я уже приводил в пример P. Bornedal который ко всей картине неожиданно добавляет столь значимые замечания, что они переворачивают всё толкование напрочь, а ведь у него есть ещё KGW IX который тоже необходимо толковать правильно).
Словами Заратустры:
Но как раз к ним и приходили умнейшие и недоверчивые, мастера щелкать всякие орехи: именно они и вылавливали у них самую потаенную рыбу!
Но светлые умы, смелые и прозрачные, – самые мудрые из молчаливых: так глубока основа их, что даже самая прозрачная вода не выдает дна их.
Principle of charity требует читать так, чтобы стыковалось и согласовывалось всё. Как я писал выше - либо всё учение должно быть принято, - либо это просто cherry-picking и в целом-то - может быть, какие-то "соображения" Ницше, но не сам Ницше, не его учение.
В остальном - можно спорить о многом. Например, что "биологично" (нет, ты это слово используешь как-то ретроспективно и без дальнейшего анализа, т.е. ты как нейрошиз скатываешься в науковерие, - когда надо не останавливаться и в рассуждении делать шаг вперёд (снова и снова)). Или что "уродство" (Ницше писал что того же Гёте немцы несколько "изуродовали").
Действительный человек есть нечто всецело необходимое (даже в так называемых своих противоречиях), но мы не всегда познаем эту необходимость. Сочиненный человек, продукт фантазии, хочет означать нечто необходимое, но лишь для таких людей, которые понимают и реального человека лишь в грубом, неестественном упрощении, так что несколько резких, часто повторяющихся черт, ярко освещенных и окруженных массой теней и полутеней, вполне удовлетворяют их притязаниям. Они, следовательно, легко готовы принимать продукт фантазии за настоящего, необходимого человека, потому что они привыкли при наблюдении подлинного человека принимать продукты фантазии, силуэт, произвольное сокращение за целое. -–А что живописец или скульптор выражает “идею” человека, - это нелепая выдумка и обман чувств: когда так говорят, то поддаются тирании глаза, который из человеческого тела видит только поверхность, кожу; но внутреннее тело в такой же мере принадлежит к идее. Пластическое искусство хочет выразить характеры во внешней оболочке; поэзия употребляет для той же цели слово, она изображает характер в звуке. Искусство исходит из естественного неведения человека о его внутреннем содержании (в теле и характере); оно существует не для физиков и философов.
Соответственно "уродство" это такой же спорный признак, как и "слабость". Тех же преступников, которые, по сути, подвергаются групповому насилию (на законодательном уровне) можно тоже определить в "слабых" и "уродов" (я знаю таких людей, кто так делает). Тем не менее - согласно тому же Ницше - эти люди (преступники, каторжники) - вовсе не слабые.
Хотя и это вполне могло быть его заблуждением.
Другими словами, ты этот вопрос решаешь на устаревших онтологических принципах. Ты не берёшь в расчёт теори(и/ю) сознания. Ты не мыслишь бессознательное в том числе как "вместилище силы и красоты". Ты не учитываешь состояние "тишины" ("по ту сторону добра и зла") и то как оно влияет на интерпретацию Целого. И, наконец, - ты спешишь с выводами.
Не советую этого делать - это герменевтическая ошибка.
А в чем проявляется в сущности удачность! В том, что удачный человек приятен нашим внешним чувствам, что он вырезан из дерева твердого, нежного и вместе с тем благоухающего. Ему нравится только то, что ему полезно; его удовольствие, его желание прекращается, когда переступается мера полезного, он угадывает целебные средства против повреждений, он обращает в свою пользу вредные случайности; что его не губит, делает его сильнее. Он инстинктивно собирает из всего, что видит, слышит, переживает, свою сумму: он сам есть принцип отбора, он многое пропускает мимо. Он всегда в своем обществе, окружен ли он книгами, людьми или ландшафтами; он удостаивает чести, выбирая, допуская, доверяя. Он реагирует на всякого рода раздражения медленно, с тою медленностью, которую выработали в нем долгая осторожность и намеренная гордость, - он испытывает раздражение, которое приходит к нему, но он далек от того, чтобы идти ему навстречу. Он не верит ни в “несчастье”, ни в “вину”: он справляется с собою, с другими, он умеет забывать, - он достаточно силен, чтобы все обращать себе на благо.
Тип "слабых", о котором ты толкуешь, я отрицать не собираюсь. Это, конечно, глупо. И я понимаю твоё мировоззрение. Но, во-первых, и оно ((о)сознание этого) - подвержимо изменению. И Ницше не принадлежит самое последнее-распоследнее слово о том, что делать с этим. Для него Сверхчеловек как цель - важнее. И если сохранение слабых нужно для этой цели - то нет никакой причины слепо веровать в Ницше или Заратустру.
Ты забываешь самые главные слова, сказанные им(и):
... Тем не менее не соблазнитель ли Заратустра?.. Но что же говорит он сам, когда в первый раз опять возвращается к своему одиночеству? Прямо противоположное тому, что сказал бы в этом случае какой-нибудь “мудрец”, “святой”, “спаситель мира” или какой-нибудь decadent… Он не только говорит иначе, он и сам иной…
Ученики мои, теперь ухожу я один! Уходите теперь и вы, и тоже одни! Так хочу я.
Уходите от меня и защищайтесь от Заратустры! А еще лучше: стыдитесь его! Быть может, он обманул вас.
Человек познания должен не только любить своих врагов, но уметь ненавидеть даже своих друзей.
Плохо оплачивает тот учителю, кто навсегда остается только учеником. И почему не хотите вы ощипать, венок мой?
Вы уважаете меня; но что будет, если когда-нибудь падет уважение ваше? Берегитесь, чтобы статуя не убила вас!
Вы говорите, что верите в Заратустру? Но что толку в Заратустре? Вы – верующие в меня; но что толку во всех верующих!
Вы еще не искали себя, когда нашли меня. Так поступают все верующие; потому-то вера так мало значит.
Теперь я велю вам потерять меня и найти себя; и только когда вы все отречетесь от меня, я вернусь к вам…
>>851
Твой посыл понятен. С одним исправлением,
>буквально
буквально тексты Ницше читать не получится.
Я понимаю что - хочется. И мне тоже было бы проще так делать. Однако не получается. Если читать его буквально - то ничего не стыкуется. И это не моё мнение - это мнение опытных, "собаку сьевших" на этом деле - ницшеведов (я уже приводил в пример P. Bornedal который ко всей картине неожиданно добавляет столь значимые замечания, что они переворачивают всё толкование напрочь, а ведь у него есть ещё KGW IX который тоже необходимо толковать правильно).
Словами Заратустры:
Но как раз к ним и приходили умнейшие и недоверчивые, мастера щелкать всякие орехи: именно они и вылавливали у них самую потаенную рыбу!
Но светлые умы, смелые и прозрачные, – самые мудрые из молчаливых: так глубока основа их, что даже самая прозрачная вода не выдает дна их.
Principle of charity требует читать так, чтобы стыковалось и согласовывалось всё. Как я писал выше - либо всё учение должно быть принято, - либо это просто cherry-picking и в целом-то - может быть, какие-то "соображения" Ницше, но не сам Ницше, не его учение.
В остальном - можно спорить о многом. Например, что "биологично" (нет, ты это слово используешь как-то ретроспективно и без дальнейшего анализа, т.е. ты как нейрошиз скатываешься в науковерие, - когда надо не останавливаться и в рассуждении делать шаг вперёд (снова и снова)). Или что "уродство" (Ницше писал что того же Гёте немцы несколько "изуродовали").
Действительный человек есть нечто всецело необходимое (даже в так называемых своих противоречиях), но мы не всегда познаем эту необходимость. Сочиненный человек, продукт фантазии, хочет означать нечто необходимое, но лишь для таких людей, которые понимают и реального человека лишь в грубом, неестественном упрощении, так что несколько резких, часто повторяющихся черт, ярко освещенных и окруженных массой теней и полутеней, вполне удовлетворяют их притязаниям. Они, следовательно, легко готовы принимать продукт фантазии за настоящего, необходимого человека, потому что они привыкли при наблюдении подлинного человека принимать продукты фантазии, силуэт, произвольное сокращение за целое. -–А что живописец или скульптор выражает “идею” человека, - это нелепая выдумка и обман чувств: когда так говорят, то поддаются тирании глаза, который из человеческого тела видит только поверхность, кожу; но внутреннее тело в такой же мере принадлежит к идее. Пластическое искусство хочет выразить характеры во внешней оболочке; поэзия употребляет для той же цели слово, она изображает характер в звуке. Искусство исходит из естественного неведения человека о его внутреннем содержании (в теле и характере); оно существует не для физиков и философов.
Соответственно "уродство" это такой же спорный признак, как и "слабость". Тех же преступников, которые, по сути, подвергаются групповому насилию (на законодательном уровне) можно тоже определить в "слабых" и "уродов" (я знаю таких людей, кто так делает). Тем не менее - согласно тому же Ницше - эти люди (преступники, каторжники) - вовсе не слабые.
Хотя и это вполне могло быть его заблуждением.
Другими словами, ты этот вопрос решаешь на устаревших онтологических принципах. Ты не берёшь в расчёт теори(и/ю) сознания. Ты не мыслишь бессознательное в том числе как "вместилище силы и красоты". Ты не учитываешь состояние "тишины" ("по ту сторону добра и зла") и то как оно влияет на интерпретацию Целого. И, наконец, - ты спешишь с выводами.
Не советую этого делать - это герменевтическая ошибка.
А в чем проявляется в сущности удачность! В том, что удачный человек приятен нашим внешним чувствам, что он вырезан из дерева твердого, нежного и вместе с тем благоухающего. Ему нравится только то, что ему полезно; его удовольствие, его желание прекращается, когда переступается мера полезного, он угадывает целебные средства против повреждений, он обращает в свою пользу вредные случайности; что его не губит, делает его сильнее. Он инстинктивно собирает из всего, что видит, слышит, переживает, свою сумму: он сам есть принцип отбора, он многое пропускает мимо. Он всегда в своем обществе, окружен ли он книгами, людьми или ландшафтами; он удостаивает чести, выбирая, допуская, доверяя. Он реагирует на всякого рода раздражения медленно, с тою медленностью, которую выработали в нем долгая осторожность и намеренная гордость, - он испытывает раздражение, которое приходит к нему, но он далек от того, чтобы идти ему навстречу. Он не верит ни в “несчастье”, ни в “вину”: он справляется с собою, с другими, он умеет забывать, - он достаточно силен, чтобы все обращать себе на благо.
Тип "слабых", о котором ты толкуешь, я отрицать не собираюсь. Это, конечно, глупо. И я понимаю твоё мировоззрение. Но, во-первых, и оно ((о)сознание этого) - подвержимо изменению. И Ницше не принадлежит самое последнее-распоследнее слово о том, что делать с этим. Для него Сверхчеловек как цель - важнее. И если сохранение слабых нужно для этой цели - то нет никакой причины слепо веровать в Ницше или Заратустру.
Ты забываешь самые главные слова, сказанные им(и):
... Тем не менее не соблазнитель ли Заратустра?.. Но что же говорит он сам, когда в первый раз опять возвращается к своему одиночеству? Прямо противоположное тому, что сказал бы в этом случае какой-нибудь “мудрец”, “святой”, “спаситель мира” или какой-нибудь decadent… Он не только говорит иначе, он и сам иной…
Ученики мои, теперь ухожу я один! Уходите теперь и вы, и тоже одни! Так хочу я.
Уходите от меня и защищайтесь от Заратустры! А еще лучше: стыдитесь его! Быть может, он обманул вас.
Человек познания должен не только любить своих врагов, но уметь ненавидеть даже своих друзей.
Плохо оплачивает тот учителю, кто навсегда остается только учеником. И почему не хотите вы ощипать, венок мой?
Вы уважаете меня; но что будет, если когда-нибудь падет уважение ваше? Берегитесь, чтобы статуя не убила вас!
Вы говорите, что верите в Заратустру? Но что толку в Заратустре? Вы – верующие в меня; но что толку во всех верующих!
Вы еще не искали себя, когда нашли меня. Так поступают все верующие; потому-то вера так мало значит.
Теперь я велю вам потерять меня и найти себя; и только когда вы все отречетесь от меня, я вернусь к вам…
381 Кб, 1101x527>>850
>>851
Твой посыл понятен. С одним исправлением,
буквально тексты Ницше читать не получится.
Я понимаю что - хочется. И мне тоже было бы проще так делать. Однако не получается. Если читать его буквально - то ничего не стыкуется. И это не моё мнение - это мнение опытных, "собаку сьевших" на этом деле - ницшеведов (я уже приводил в пример P. Bornedal который ко всей картине неожиданно добавляет столь значимые замечания, что они переворачивают всё толкование напрочь, а ведь у него есть ещё KGW IX который тоже необходимо толковать правильно).
Словами Заратустры:
Но как раз к ним и приходили умнейшие и недоверчивые, мастера щелкать всякие орехи: именно они и вылавливали у них самую потаенную рыбу!
Но светлые умы, смелые и прозрачные, – самые мудрые из молчаливых: так глубока основа их, что даже самая прозрачная вода не выдает дна их.
Principle of charity требует читать так, чтобы стыковалось и согласовывалось всё. Как я писал выше - либо всё учение должно быть принято, - либо это просто cherry-picking и в целом-то - может быть, какие-то "соображения" Ницше, но не сам Ницше, не его учение.
В остальном - можно спорить о многом. Например, что "биологично" (нет, ты это слово используешь как-то ретроспективно и без дальнейшего анализа, т.е. ты как нейрошиз скатываешься в науковерие, - когда надо не останавливаться и в рассуждении делать шаг вперёд (снова и снова)). Или что "уродство" (Ницше писал что того же Гёте немцы несколько "изуродовали").
Действительный человек есть нечто всецело необходимое (даже в так называемых своих противоречиях), но мы не всегда познаем эту необходимость. Сочиненный человек, продукт фантазии, хочет означать нечто необходимое, но лишь для таких людей, которые понимают и реального человека лишь в грубом, неестественном упрощении, так что несколько резких, часто повторяющихся черт, ярко освещенных и окруженных массой теней и полутеней, вполне удовлетворяют их притязаниям. Они, следовательно, легко готовы принимать продукт фантазии за настоящего, необходимого человека, потому что они привыкли при наблюдении подлинного человека принимать продукты фантазии, силуэт, произвольное сокращение за целое. -–А что живописец или скульптор выражает “идею” человека, - это нелепая выдумка и обман чувств: когда так говорят, то поддаются тирании глаза, который из человеческого тела видит только поверхность, кожу; но внутреннее тело в такой же мере принадлежит к идее. Пластическое искусство хочет выразить характеры во внешней оболочке; поэзия употребляет для той же цели слово, она изображает характер в звуке. Искусство исходит из естественного неведения человека о его внутреннем содержании (в теле и характере); оно существует не для физиков и философов.
Соответственно "уродство" это такой же спорный признак, как и "слабость". Тех же преступников, которые, по сути, подвергаются групповому насилию (на законодательном уровне) можно тоже определить в "слабых" и "уродов" (я знаю таких людей, кто так делает). Тем не менее - согласно тому же Ницше - эти люди (преступники, каторжники) - вовсе не слабые.
Хотя и это вполне могло быть его заблуждением.
Другими словами, ты этот вопрос решаешь на устаревших онтологических принципах. Ты не берёшь в расчёт теори(и/ю) сознания. Ты не мыслишь бессознательное в том числе как "вместилище силы и красоты". Ты не учитываешь состояние "тишины" ("по ту сторону добра и зла") и то как оно влияет на интерпретацию Целого. И, наконец, - ты спешишь с выводами.
Не советую этого делать - это герменевтическая ошибка.
А в чем проявляется в сущности удачность! В том, что удачный человек приятен нашим внешним чувствам, что он вырезан из дерева твердого, нежного и вместе с тем благоухающего. Ему нравится только то, что ему полезно; его удовольствие, его желание прекращается, когда переступается мера полезного, он угадывает целебные средства против повреждений, он обращает в свою пользу вредные случайности; что его не губит, делает его сильнее. Он инстинктивно собирает из всего, что видит, слышит, переживает, свою сумму: он сам есть принцип отбора, он многое пропускает мимо. Он всегда в своем обществе, окружен ли он книгами, людьми или ландшафтами; он удостаивает чести, выбирая, допуская, доверяя. Он реагирует на всякого рода раздражения медленно, с тою медленностью, которую выработали в нем долгая осторожность и намеренная гордость, - он испытывает раздражение, которое приходит к нему, но он далек от того, чтобы идти ему навстречу. Он не верит ни в “несчастье”, ни в “вину”: он справляется с собою, с другими, он умеет забывать, - он достаточно силен, чтобы все обращать себе на благо.
Тип "слабых", о котором ты толкуешь, я отрицать не собираюсь. Это, конечно, глупо. И я понимаю твоё мировоззрение. Но, во-первых, и оно ((о)сознание этого) - подвержимо изменению. И Ницше не принадлежит самое последнее-распоследнее слово о том, что делать с этим. Для него Сверхчеловек как цель - важнее. И если сохранение слабых нужно для этой цели - то нет никакой причины слепо веровать в Ницше или Заратустру.
Ты забываешь самые главные слова, сказанные им(и):
... Тем не менее не соблазнитель ли Заратустра?.. Но что же говорит он сам, когда в первый раз опять возвращается к своему одиночеству? Прямо противоположное тому, что сказал бы в этом случае какой-нибудь “мудрец”, “святой”, “спаситель мира” или какой-нибудь decadent… Он не только говорит иначе, он и сам иной…
Ученики мои, теперь ухожу я один! Уходите теперь и вы, и тоже одни! Так хочу я.
Уходите от меня и защищайтесь от Заратустры! А еще лучше: стыдитесь его! Быть может, он обманул вас.
Человек познания должен не только любить своих врагов, но уметь ненавидеть даже своих друзей.
Плохо оплачивает тот учителю, кто навсегда остается только учеником. И почему не хотите вы ощипать, венок мой?
Вы уважаете меня; но что будет, если когда-нибудь падет уважение ваше? Берегитесь, чтобы статуя не убила вас!
Вы говорите, что верите в Заратустру? Но что толку в Заратустре? Вы – верующие в меня; но что толку во всех верующих!
Вы еще не искали себя, когда нашли меня. Так поступают все верующие; потому-то вера так мало значит.
Теперь я велю вам потерять меня и найти себя; и только когда вы все отречетесь от меня, я вернусь к вам…
>>851
Твой посыл понятен. С одним исправлением,
>буквально
буквально тексты Ницше читать не получится.
Я понимаю что - хочется. И мне тоже было бы проще так делать. Однако не получается. Если читать его буквально - то ничего не стыкуется. И это не моё мнение - это мнение опытных, "собаку сьевших" на этом деле - ницшеведов (я уже приводил в пример P. Bornedal который ко всей картине неожиданно добавляет столь значимые замечания, что они переворачивают всё толкование напрочь, а ведь у него есть ещё KGW IX который тоже необходимо толковать правильно).
Словами Заратустры:
Но как раз к ним и приходили умнейшие и недоверчивые, мастера щелкать всякие орехи: именно они и вылавливали у них самую потаенную рыбу!
Но светлые умы, смелые и прозрачные, – самые мудрые из молчаливых: так глубока основа их, что даже самая прозрачная вода не выдает дна их.
Principle of charity требует читать так, чтобы стыковалось и согласовывалось всё. Как я писал выше - либо всё учение должно быть принято, - либо это просто cherry-picking и в целом-то - может быть, какие-то "соображения" Ницше, но не сам Ницше, не его учение.
В остальном - можно спорить о многом. Например, что "биологично" (нет, ты это слово используешь как-то ретроспективно и без дальнейшего анализа, т.е. ты как нейрошиз скатываешься в науковерие, - когда надо не останавливаться и в рассуждении делать шаг вперёд (снова и снова)). Или что "уродство" (Ницше писал что того же Гёте немцы несколько "изуродовали").
Действительный человек есть нечто всецело необходимое (даже в так называемых своих противоречиях), но мы не всегда познаем эту необходимость. Сочиненный человек, продукт фантазии, хочет означать нечто необходимое, но лишь для таких людей, которые понимают и реального человека лишь в грубом, неестественном упрощении, так что несколько резких, часто повторяющихся черт, ярко освещенных и окруженных массой теней и полутеней, вполне удовлетворяют их притязаниям. Они, следовательно, легко готовы принимать продукт фантазии за настоящего, необходимого человека, потому что они привыкли при наблюдении подлинного человека принимать продукты фантазии, силуэт, произвольное сокращение за целое. -–А что живописец или скульптор выражает “идею” человека, - это нелепая выдумка и обман чувств: когда так говорят, то поддаются тирании глаза, который из человеческого тела видит только поверхность, кожу; но внутреннее тело в такой же мере принадлежит к идее. Пластическое искусство хочет выразить характеры во внешней оболочке; поэзия употребляет для той же цели слово, она изображает характер в звуке. Искусство исходит из естественного неведения человека о его внутреннем содержании (в теле и характере); оно существует не для физиков и философов.
Соответственно "уродство" это такой же спорный признак, как и "слабость". Тех же преступников, которые, по сути, подвергаются групповому насилию (на законодательном уровне) можно тоже определить в "слабых" и "уродов" (я знаю таких людей, кто так делает). Тем не менее - согласно тому же Ницше - эти люди (преступники, каторжники) - вовсе не слабые.
Хотя и это вполне могло быть его заблуждением.
Другими словами, ты этот вопрос решаешь на устаревших онтологических принципах. Ты не берёшь в расчёт теори(и/ю) сознания. Ты не мыслишь бессознательное в том числе как "вместилище силы и красоты". Ты не учитываешь состояние "тишины" ("по ту сторону добра и зла") и то как оно влияет на интерпретацию Целого. И, наконец, - ты спешишь с выводами.
Не советую этого делать - это герменевтическая ошибка.
А в чем проявляется в сущности удачность! В том, что удачный человек приятен нашим внешним чувствам, что он вырезан из дерева твердого, нежного и вместе с тем благоухающего. Ему нравится только то, что ему полезно; его удовольствие, его желание прекращается, когда переступается мера полезного, он угадывает целебные средства против повреждений, он обращает в свою пользу вредные случайности; что его не губит, делает его сильнее. Он инстинктивно собирает из всего, что видит, слышит, переживает, свою сумму: он сам есть принцип отбора, он многое пропускает мимо. Он всегда в своем обществе, окружен ли он книгами, людьми или ландшафтами; он удостаивает чести, выбирая, допуская, доверяя. Он реагирует на всякого рода раздражения медленно, с тою медленностью, которую выработали в нем долгая осторожность и намеренная гордость, - он испытывает раздражение, которое приходит к нему, но он далек от того, чтобы идти ему навстречу. Он не верит ни в “несчастье”, ни в “вину”: он справляется с собою, с другими, он умеет забывать, - он достаточно силен, чтобы все обращать себе на благо.
Тип "слабых", о котором ты толкуешь, я отрицать не собираюсь. Это, конечно, глупо. И я понимаю твоё мировоззрение. Но, во-первых, и оно ((о)сознание этого) - подвержимо изменению. И Ницше не принадлежит самое последнее-распоследнее слово о том, что делать с этим. Для него Сверхчеловек как цель - важнее. И если сохранение слабых нужно для этой цели - то нет никакой причины слепо веровать в Ницше или Заратустру.
Ты забываешь самые главные слова, сказанные им(и):
... Тем не менее не соблазнитель ли Заратустра?.. Но что же говорит он сам, когда в первый раз опять возвращается к своему одиночеству? Прямо противоположное тому, что сказал бы в этом случае какой-нибудь “мудрец”, “святой”, “спаситель мира” или какой-нибудь decadent… Он не только говорит иначе, он и сам иной…
Ученики мои, теперь ухожу я один! Уходите теперь и вы, и тоже одни! Так хочу я.
Уходите от меня и защищайтесь от Заратустры! А еще лучше: стыдитесь его! Быть может, он обманул вас.
Человек познания должен не только любить своих врагов, но уметь ненавидеть даже своих друзей.
Плохо оплачивает тот учителю, кто навсегда остается только учеником. И почему не хотите вы ощипать, венок мой?
Вы уважаете меня; но что будет, если когда-нибудь падет уважение ваше? Берегитесь, чтобы статуя не убила вас!
Вы говорите, что верите в Заратустру? Но что толку в Заратустре? Вы – верующие в меня; но что толку во всех верующих!
Вы еще не искали себя, когда нашли меня. Так поступают все верующие; потому-то вера так мало значит.
Теперь я велю вам потерять меня и найти себя; и только когда вы все отречетесь от меня, я вернусь к вам…
2,8 Мб, 2256x4000>>862
Как я сам понимаю...симулякр - это знак, который имеет смысл, но не имеет денотанта.
Проблема в том, что я не понимаю, что для Бодрийяра "реальность". Какая нахуй реальность?Где это реальность?
"то, чего нету в реальности"...а как мы понимаем, что есть в реальности, а чего нет?
Бодрийяр решил проблему истину?
Что блять?Как он обосновывает, что реальность нам доступна, что мы его воспоминанием именно так, какой он есть?Он наивный реалист или что?
Как он определяет реальность?Как мы познаем реальность?Как устанавливаем, что 1 - элемент гиперреальности, а 2 - элемент именно, что реальности?
Как я сам понимаю...симулякр - это знак, который имеет смысл, но не имеет денотанта.
Проблема в том, что я не понимаю, что для Бодрийяра "реальность". Какая нахуй реальность?Где это реальность?
"то, чего нету в реальности"...а как мы понимаем, что есть в реальности, а чего нет?
Бодрийяр решил проблему истину?
Что блять?Как он обосновывает, что реальность нам доступна, что мы его воспоминанием именно так, какой он есть?Он наивный реалист или что?
Как он определяет реальность?Как мы познаем реальность?Как устанавливаем, что 1 - элемент гиперреальности, а 2 - элемент именно, что реальности?
>>862
c'est impossible!
у Делёза в разных редактурах одного и того же произведения даются разные определения слова "симулякр"
кроме Бодрийяра это слово (до него) использовал Клоссовски, затем Делёз, после или параллельно - Жижек (возможно ещё Башляр это делал)
термин гиперреальность используют вообще кому только не лень, но определяют его по-разному, в целом (например когда хотят сказать "вся реальность без фильтрации органами и чувствами, включая электромагнитные волны и прочее")
поэтому, чтобы пояснить за эти два термина - нужно сужать область поиска
c'est impossible!
у Делёза в разных редактурах одного и того же произведения даются разные определения слова "симулякр"
кроме Бодрийяра это слово (до него) использовал Клоссовски, затем Делёз, после или параллельно - Жижек (возможно ещё Башляр это делал)
термин гиперреальность используют вообще кому только не лень, но определяют его по-разному, в целом (например когда хотят сказать "вся реальность без фильтрации органами и чувствами, включая электромагнитные волны и прочее")
поэтому, чтобы пояснить за эти два термина - нужно сужать область поиска
>>862
>>864
>>865
воспользуемся нашим любимым примером, что Жиль Делёз о симулякре только в «Платоне и симулякре» писал, а что у него развернутое обсуждение фантазма и симулякра в Различии и повторении, а тем более в Анти-Эдипе с Феликсом Гваттари было — это Эмилю Наполи побоку, то ли пушто у него лапки, то ли пушто в гугле забанили, то ли пушто в глаза долбится. ну и сопоставления значения симулякра у Делёза — точнее, значений, т.к. даже в пределах не просто текстов, а разных редакций одного текста одного автора все бывает непросто, и лично у меня это вторая ссылка в гугле по запросу Deleuze simulacrum (во вкладке «все [результаты]», а не только «новости») — с его значениями у Бодрийяра ждать, конечно, не приходится, как и разборок их общего, но различающегося наследования Батаю с Клоссовским и грекам-хуекам. а зачем? слово-то одно!))
>>864
>>865
воспользуемся нашим любимым примером, что Жиль Делёз о симулякре только в «Платоне и симулякре» писал, а что у него развернутое обсуждение фантазма и симулякра в Различии и повторении, а тем более в Анти-Эдипе с Феликсом Гваттари было — это Эмилю Наполи побоку, то ли пушто у него лапки, то ли пушто в гугле забанили, то ли пушто в глаза долбится. ну и сопоставления значения симулякра у Делёза — точнее, значений, т.к. даже в пределах не просто текстов, а разных редакций одного текста одного автора все бывает непросто, и лично у меня это вторая ссылка в гугле по запросу Deleuze simulacrum (во вкладке «все [результаты]», а не только «новости») — с его значениями у Бодрийяра ждать, конечно, не приходится, как и разборок их общего, но различающегося наследования Батаю с Клоссовским и грекам-хуекам. а зачем? слово-то одно!))
>>854
Так, стой. Погоди.
Делёз под "шизиком" не имел в виду медицинского шизофреника. А капиталистического. Srsly.
"Остальное следует из этого..."
>>853
Возможно. Лишь бы это не было таким же решением из слабости, которое подрывает твою волю к власти. (Например, не совсем обрывать общение, а общаться дозированно - что тоже оспариваемо.)
Я имел в виду вот это:
Запинаясь же, говори так: "Это мое достояние, и я люблю его; оно нравится мне таким, какое есть, и я один желаю быть хозяином его.
Ни потребности естества моего, ни божественного закона, ни человеческого установления не хочу я видеть в добродетели моей; не хочу и того, чтобы стала она для меня путеводителем на небо, в рай.
Предмет любви моей – земная добродетель: в ней мало мудрости и совсем мало смысла, понятного всем.
Но эта птица свила у меня гнездо свое: потому я люблю и ласкаю ее, и теперь золотые яйца высиживает она у меня".
То есть он отвергает даже то, к чему ты апеллируешь - "БИОЛОГИЮ" ("потребности естества").
И требует разбора, герменевтического, - что такое "земная добродетель"?
"Может" и "на всех не хватает специалистов" - это немного разные вещи.
Я говорю о пределах, о лучших. В плане посредственных, конечно, не занимать негатива (может быть было бы лучше если бы и не было этого "лечения" - что есть суть тоже - оспариваемое утверждение). В любом случае, их уровень выше, чем в СНГ.
Плюс ты говоришь только о психиатрии. В контексте обсуждаемого это некорректно, психиатрия это своего рода тюрьма по Фуко, "Новый кумир".
Государством зовется самое холодное из всех чудовищ. Холодно лжет оно; и вот какая ложь выползает из уст его: "Я, государство, я – это народ".
...
Государством зовется сей новый кумир; там все – хорошие и дурные – опьяняются ядом; там все теряют самих себя; там медленное самоубийство всех называется жизнью.
...
Только там, где кончается государство, начинается человек – не лишний, но необходимый: там звучит песнь того, кто нужен, – единственная и неповторимая.
Психоанализ (грамотный, умелый, а не просто терапия по книжке) - не ограничивает человеческое (и "сверхчеловеческое"). Он не ограничивает Самость, "земную добродетель". Следовательно, он не вписывается в твою картину.
Так, стой. Погоди.
Делёз под "шизиком" не имел в виду медицинского шизофреника. А капиталистического. Srsly.
"Остальное следует из этого..."
>>853
>Тогда я решил просто избавляться от таких людей в одностороннем порядке - с этой позиции, я так полагаю, я поступаю верно.
Возможно. Лишь бы это не было таким же решением из слабости, которое подрывает твою волю к власти. (Например, не совсем обрывать общение, а общаться дозированно - что тоже оспариваемо.)
>Да, я знаю, он имманентист и т.д; я уважаю пост-ницшеанцев, которые обращаются к этой теме, это захватыет - этот эмпиризм высшей степени. И если у Батая и Эволы это - трансгрессия и "предельный опыт" являются трансцендентными, то у Делёза детерриторизация и ТбО имманенты
Я имел в виду вот это:
Запинаясь же, говори так: "Это мое достояние, и я люблю его; оно нравится мне таким, какое есть, и я один желаю быть хозяином его.
Ни потребности естества моего, ни божественного закона, ни человеческого установления не хочу я видеть в добродетели моей; не хочу и того, чтобы стала она для меня путеводителем на небо, в рай.
Предмет любви моей – земная добродетель: в ней мало мудрости и совсем мало смысла, понятного всем.
Но эта птица свила у меня гнездо свое: потому я люблю и ласкаю ее, и теперь золотые яйца высиживает она у меня".
То есть он отвергает даже то, к чему ты апеллируешь - "БИОЛОГИЮ" ("потребности естества").
И требует разбора, герменевтического, - что такое "земная добродетель"?
>Так и "в мире" лечить не может - сабреддиты вроде "antipsychiatry" и прочее по симптомам и заболеваниям тому подтвержение.
"Может" и "на всех не хватает специалистов" - это немного разные вещи.
Я говорю о пределах, о лучших. В плане посредственных, конечно, не занимать негатива (может быть было бы лучше если бы и не было этого "лечения" - что есть суть тоже - оспариваемое утверждение). В любом случае, их уровень выше, чем в СНГ.
Плюс ты говоришь только о психиатрии. В контексте обсуждаемого это некорректно, психиатрия это своего рода тюрьма по Фуко, "Новый кумир".
Государством зовется самое холодное из всех чудовищ. Холодно лжет оно; и вот какая ложь выползает из уст его: "Я, государство, я – это народ".
...
Государством зовется сей новый кумир; там все – хорошие и дурные – опьяняются ядом; там все теряют самих себя; там медленное самоубийство всех называется жизнью.
...
Только там, где кончается государство, начинается человек – не лишний, но необходимый: там звучит песнь того, кто нужен, – единственная и неповторимая.
Психоанализ (грамотный, умелый, а не просто терапия по книжке) - не ограничивает человеческое (и "сверхчеловеческое"). Он не ограничивает Самость, "земную добродетель". Следовательно, он не вписывается в твою картину.
>>854
Так, стой. Погоди.
Делёз под "шизиком" не имел в виду медицинского шизофреника. А капиталистического. Srsly.
"Остальное следует из этого..."
>>853
Возможно. Лишь бы это не было таким же решением из слабости, которое подрывает твою волю к власти. (Например, не совсем обрывать общение, а общаться дозированно - что тоже оспариваемо.)
Я имел в виду вот это:
Запинаясь же, говори так: "Это мое достояние, и я люблю его; оно нравится мне таким, какое есть, и я один желаю быть хозяином его.
Ни потребности естества моего, ни божественного закона, ни человеческого установления не хочу я видеть в добродетели моей; не хочу и того, чтобы стала она для меня путеводителем на небо, в рай.
Предмет любви моей – земная добродетель: в ней мало мудрости и совсем мало смысла, понятного всем.
Но эта птица свила у меня гнездо свое: потому я люблю и ласкаю ее, и теперь золотые яйца высиживает она у меня".
То есть он отвергает даже то, к чему ты апеллируешь - "БИОЛОГИЮ" ("потребности естества").
И требует разбора, герменевтического, - что такое "земная добродетель"?
"Может" и "на всех не хватает специалистов" - это немного разные вещи.
Я говорю о пределах, о лучших. В плане посредственных, конечно, не занимать негатива (может быть было бы лучше если бы и не было этого "лечения" - что есть суть тоже - оспариваемое утверждение). В любом случае, их уровень выше, чем в СНГ.
Плюс ты говоришь только о психиатрии. В контексте обсуждаемого это некорректно, психиатрия это своего рода тюрьма по Фуко, "Новый кумир".
Государством зовется самое холодное из всех чудовищ. Холодно лжет оно; и вот какая ложь выползает из уст его: "Я, государство, я – это народ".
...
Государством зовется сей новый кумир; там все – хорошие и дурные – опьяняются ядом; там все теряют самих себя; там медленное самоубийство всех называется жизнью.
...
Только там, где кончается государство, начинается человек – не лишний, но необходимый: там звучит песнь того, кто нужен, – единственная и неповторимая.
Психоанализ (грамотный, умелый, а не просто терапия по книжке) - не ограничивает человеческое (и "сверхчеловеческое"). Он не ограничивает Самость, "земную добродетель". Следовательно, он не вписывается в твою картину.
Так, стой. Погоди.
Делёз под "шизиком" не имел в виду медицинского шизофреника. А капиталистического. Srsly.
"Остальное следует из этого..."
>>853
>Тогда я решил просто избавляться от таких людей в одностороннем порядке - с этой позиции, я так полагаю, я поступаю верно.
Возможно. Лишь бы это не было таким же решением из слабости, которое подрывает твою волю к власти. (Например, не совсем обрывать общение, а общаться дозированно - что тоже оспариваемо.)
>Да, я знаю, он имманентист и т.д; я уважаю пост-ницшеанцев, которые обращаются к этой теме, это захватыет - этот эмпиризм высшей степени. И если у Батая и Эволы это - трансгрессия и "предельный опыт" являются трансцендентными, то у Делёза детерриторизация и ТбО имманенты
Я имел в виду вот это:
Запинаясь же, говори так: "Это мое достояние, и я люблю его; оно нравится мне таким, какое есть, и я один желаю быть хозяином его.
Ни потребности естества моего, ни божественного закона, ни человеческого установления не хочу я видеть в добродетели моей; не хочу и того, чтобы стала она для меня путеводителем на небо, в рай.
Предмет любви моей – земная добродетель: в ней мало мудрости и совсем мало смысла, понятного всем.
Но эта птица свила у меня гнездо свое: потому я люблю и ласкаю ее, и теперь золотые яйца высиживает она у меня".
То есть он отвергает даже то, к чему ты апеллируешь - "БИОЛОГИЮ" ("потребности естества").
И требует разбора, герменевтического, - что такое "земная добродетель"?
>Так и "в мире" лечить не может - сабреддиты вроде "antipsychiatry" и прочее по симптомам и заболеваниям тому подтвержение.
"Может" и "на всех не хватает специалистов" - это немного разные вещи.
Я говорю о пределах, о лучших. В плане посредственных, конечно, не занимать негатива (может быть было бы лучше если бы и не было этого "лечения" - что есть суть тоже - оспариваемое утверждение). В любом случае, их уровень выше, чем в СНГ.
Плюс ты говоришь только о психиатрии. В контексте обсуждаемого это некорректно, психиатрия это своего рода тюрьма по Фуко, "Новый кумир".
Государством зовется самое холодное из всех чудовищ. Холодно лжет оно; и вот какая ложь выползает из уст его: "Я, государство, я – это народ".
...
Государством зовется сей новый кумир; там все – хорошие и дурные – опьяняются ядом; там все теряют самих себя; там медленное самоубийство всех называется жизнью.
...
Только там, где кончается государство, начинается человек – не лишний, но необходимый: там звучит песнь того, кто нужен, – единственная и неповторимая.
Психоанализ (грамотный, умелый, а не просто терапия по книжке) - не ограничивает человеческое (и "сверхчеловеческое"). Он не ограничивает Самость, "земную добродетель". Следовательно, он не вписывается в твою картину.
>>845
см. >>754
>>847
>>848
>>849
>>850
>>851
>>852
>>853
>>854
Чего требует философ от себя прежде всего и в конце концов? Победить в себе своё время, стать «вневременным». С чем, стало быть, приходится ему вести самую упорную борьбу? С тем, в чём именно он является сыном своего времени. Ладно! Я так же, как и Вагнер, сын этого времени, хочу сказать decadent: только я понял это, только я защищался от этого. Философ во мне защищался от этого.
Я забыл самое главное: Заратустра > Ницше. Согласно словам самого Ницше.
- Но что я говорю тут? Довольно! Довольно! На этом месте мне приличествует лишь одно - молчать: я посягнул бы иначе на то, что дозволено только более юному, более "будущему", более сильному, чем я, - что дозволено только Заратустре, Заратустре-безбожнику...
Ницше - это партикулярное, которые преодолевает конкретное - модерн (и "постмодерн" - в придачу). Заратустра - это aere perennius, "навсегда", - это безвременное, вневременное, которое можно и нужно вновь и вновь применять к Целому.
Соответственно слова Заратустры > слова Ницше (в том числе > тех слов, которые ты трактуешь слишком уж буквально). (Что не отменяет герменевтического требования - правильно понять всего Заратустру, а не какие-то отдельные его мысли и принципы.)
>Лиготти
см. >>754
>>847
>>848
>>849
>>850
>>851
>>852
>>853
>>854
Чего требует философ от себя прежде всего и в конце концов? Победить в себе своё время, стать «вневременным». С чем, стало быть, приходится ему вести самую упорную борьбу? С тем, в чём именно он является сыном своего времени. Ладно! Я так же, как и Вагнер, сын этого времени, хочу сказать decadent: только я понял это, только я защищался от этого. Философ во мне защищался от этого.
Я забыл самое главное: Заратустра > Ницше. Согласно словам самого Ницше.
- Но что я говорю тут? Довольно! Довольно! На этом месте мне приличествует лишь одно - молчать: я посягнул бы иначе на то, что дозволено только более юному, более "будущему", более сильному, чем я, - что дозволено только Заратустре, Заратустре-безбожнику...
Ницше - это партикулярное, которые преодолевает конкретное - модерн (и "постмодерн" - в придачу). Заратустра - это aere perennius, "навсегда", - это безвременное, вневременное, которое можно и нужно вновь и вновь применять к Целому.
Соответственно слова Заратустры > слова Ницше (в том числе > тех слов, которые ты трактуешь слишком уж буквально). (Что не отменяет герменевтического требования - правильно понять всего Заратустру, а не какие-то отдельные его мысли и принципы.)
>>851
Вот что пишет знаток философии науки Ницше G. Abel по этому поводу...
Следует подчеркнуть, что философскую схему Ницше о воле к власти не следует понимать как физический натурализм, как социоэкономизм или просто как биологизм, как это до сих пор широко распространено. Ницше называет «волей к власти» динамичные и внутренне многоорганизованные центры силы, чьей реляционной активности каждая реальная и живая вещь обязана своим «что», «как» и непрерывным и в принципе неизбывным потоком становления и исчезновения. Нельзя отрицать, что физиолого-химический образ мышления Ницше имеет явную связь с биологией и естественными науками его времени, причем не только в своей лексике, но и во многих фактических вопросах. Но речь идет не о биологизме в смысле переноса представлений биологических или физико-химических наук о растительном и животном мире на другие области.
Скорее, дело в том, что реальность как жизнь и каждое живое существо в свою очередь как структура одновременно физической и разумной, а также многообразной реляционности с самого начала понимается не в смысле простого натурализма, не в смысле субстанциализма постоянных, твердых сущностей или идеи метафизического конечного основания. Именно с точки зрения этой одновременно ненатуралистической и неэссенциалистской интерпретации мира Ницше получает стандарты для своей критики науки, особенно современной физиологии, биологии и физики. Именно перспективизм реализации сил полностью освобождает почву от подозрений в натурализме. Поэтому решающим является выход на этот более фундаментальный уровень понимания интерпретации основного характера того, что и как есть, как в отношении современного принципа самосохранения, так и в отношении философии Ницше.
>БИОЛОГИЧНО
Вот что пишет знаток философии науки Ницше G. Abel по этому поводу...
Следует подчеркнуть, что философскую схему Ницше о воле к власти не следует понимать как физический натурализм, как социоэкономизм или просто как биологизм, как это до сих пор широко распространено. Ницше называет «волей к власти» динамичные и внутренне многоорганизованные центры силы, чьей реляционной активности каждая реальная и живая вещь обязана своим «что», «как» и непрерывным и в принципе неизбывным потоком становления и исчезновения. Нельзя отрицать, что физиолого-химический образ мышления Ницше имеет явную связь с биологией и естественными науками его времени, причем не только в своей лексике, но и во многих фактических вопросах. Но речь идет не о биологизме в смысле переноса представлений биологических или физико-химических наук о растительном и животном мире на другие области.
Скорее, дело в том, что реальность как жизнь и каждое живое существо в свою очередь как структура одновременно физической и разумной, а также многообразной реляционности с самого начала понимается не в смысле простого натурализма, не в смысле субстанциализма постоянных, твердых сущностей или идеи метафизического конечного основания. Именно с точки зрения этой одновременно ненатуралистической и неэссенциалистской интерпретации мира Ницше получает стандарты для своей критики науки, особенно современной физиологии, биологии и физики. Именно перспективизм реализации сил полностью освобождает почву от подозрений в натурализме. Поэтому решающим является выход на этот более фундаментальный уровень понимания интерпретации основного характера того, что и как есть, как в отношении современного принципа самосохранения, так и в отношении философии Ницше.
>>770
В немаленькой главе "Об отступниках" Заратустра также "дует на падающие листки".
Когда в главе "О видении и загадке" Заратустра спотыкается и крушит "камни" ("камни мудрости").
В то же время человек как материал тоже описывается как "камень". И Шекспир тоже описывался как поэт кидающий "камни в материал" (в отличие от Софокла, который использует только "золото"), при этом речь об этом:
Действительный человек есть нечто всецело необходимое (даже в так называемых своих противоречиях), но мы не всегда познаем эту необходимость. Сочиненный человек, продукт фантазии, хочет означать нечто необходимое, но лишь для таких людей, которые понимают и реального человека лишь в грубом, неестественном упрощении, так что несколько резких, часто повторяющихся черт, ярко освещенных и окруженных массой теней и полутеней, вполне удовлетворяют их притязаниям. Они, следовательно, легко готовы принимать продукт фантазии за настоящего, необходимого человека, потому что они привыкли при наблюдении подлинного человека принимать продукты фантазии, силуэт, произвольное сокращение за целое. -–А что живописец или скульптор выражает “идею” человека, - это нелепая выдумка и обман чувств: когда так говорят, то поддаются тирании глаза, который из человеческого тела видит только поверхность, кожу; но внутреннее тело в такой же мере принадлежит к идее. Пластическое искусство хочет выразить характеры во внешней оболочке; поэзия употребляет для той же цели слово, она изображает характер в звуке. Искусство исходит из естественного неведения человека о его внутреннем содержании (в теле и характере); оно существует не для физиков и философов.
И опять, в четвёртой книге персонажи тоже - отступники и молятся на Осла (которых всех разгоняет Лев, превращая Заратустру в как бы "солнце", - а солнце это "солнце воли моей", т.е. Заратустра обретает собственную волю в полноте, а не просто является кем-то, кого эта воля гонит по "собственному пути"). При этом в начале "мёд" - это "мёд надежды". (Отступники это те кто "мы опять стали набожны", ещё о "набожности" в Весёлой Науке есть афоризм, в пятой книге.)
«О Заратустра, — насмешливо отчеканил он, — ты камень мудрости! Как высоко вознёсся ты, но каждый брошенный камень должен — упасть!
О Заратустра, ты камень мудрости, ты камень, пущенный пращою, ты сокрушитель звёзд! Как высоко вознёсся ты, — но каждый брошенный камень должен — упасть!
Приговорённый к самому себе и к побиению себя камнями: о Заратустра, как далеко бросил ты камень, — но на тебя упадёт он!»
Получается, скатывать надо не только камни, но и листки тоже надо от себя "отдувать" подальше тем, кто подобен Заратустре (чтобы "листки" тоже падали).
И глубины, возможно, не только как пропасти (пропасть это не всегда пропасть: "Вершина и пропасть ныне слились в одно!"), - это ещё и глубины родников:
Всё у них говорит, никто не умеет уже понимать. Всё падает в воду, ничто уже не падает в глубокие родники.
ещё это про пропасти:
Мужество побеждает даже головокружение на краю пропасти; а где же человек не стоял бы на краю пропасти! Разве смотреть в себя самого — не значит смотреть в пропасть!
Мужество — лучшее смертоносное оружие: мужество убивает даже сострадание. Сострадание же есть наиболее глубокая пропасть: ибо, насколько глубоко человек заглядывает в жизнь, настолько глубоко заглядывает он и в страдание.
получается, самопознание - это пропасть и глубина, в том числе, и при этом эта глубина может сливаться с вершиной в одно.
Чтобы одинокая вершина уединялась не навеки и не довольствовалась сама собой; чтобы гора спустилась к долине и ветры вершины к низинам:
О, кто бы нашёл настоящее имя, чтобы окрестить и возвести в добродетель такую тоску! «Дарящая добродетель» — так назвал однажды Заратустра то, чему нет имени.
При этом Заратустра ещё отметает "бесконечные миры":
Не внушила ли ему это тайно моя мудрость, смеющаяся, бодрствующая мудрость дня, которая насмехается над всеми «бесконечными мирами»? Ибо она говорит: «Где есть сила, там становится хозяином и число: ибо у него больше силы».
то есть множественность интерпертаций возможна, но конечна (устраняется "неправильный" перспективизм).
И "тяжёлым" многое описывается в главе о "Духе тяжести", например:
Почти с колыбели дают уже нам в наследство тяжёлые слова и тяжёлые ценности: «добро» и «зло» — так называется это приданое. И ради них прощают нам то, что живём мы.
Однако я не помню, чтобы Заратустра таскал камни на плечах. Зато он таскал карлика (не горбуна).
И может быть "скатывать" надо не только "слабое", а ещё то, что создал "дух тяжести":
Где снова нашёл я своего старого демона и заклятого врага, духа тяжести, и всё, что создал он: насилие, устав, необходимость, следствие, цель, волю, добро и зло.
Ещё проблема в том, что "падающее - подтолкни" говорится в контексте "самому себе я рассказываю":
А пока говорю я сам с собою, как тот, у кого есть время. Никто не рассказывает мне ничего нового, — поэтому я рассказываю себе о самом себе.
то есть вопрос - кому это говорится "подтолкнуть падающее". Неким братьям. Получается - не ученикам. А тем, кто подобен Заратустре. Поэтому - "самому себе" - "братья" это и есть он сам, Заратустра (такое же Само, как у него).
Я только прелюдия для лучших игроков, о братья мои! Пример! Делайте по моему примеру!
Что до "отребья" - оно "устраняется" в том числе за счёт этого (не "специально", это не призыв):
Сладострастие: для отребья медленный огонь, на котором сгорает оно; для всякого червивого дерева, для всех зловонных лохмотьев готовая пылающая и клокочущая печь.
...
Сладострастие: только для увядшего сладкий яд, но для тех, у кого воля льва, великое сердечное подкрепление и вино из вин, благоговейно сбережённое.
В общем, словами самого Заратустры, - по поводу самой главной темы (там в переводе именно "зло", а не "плохое"/Schlecht):
Но тот открыл себя самого, кто говорит: это моё добро и моё зло; этим заставил он замолчать крота и карлика, который говорит: «Добро для всех, зло для всех».
Из чего получается что Ницше Заратустра даже "добро" и "зло" в целом-то не отрицает - он отрицает универсумы. Вот такая неожиданная оказия.
О братья мои, о звёздах и о будущем до сих пор только мечтали, но не знали их; и потому о добре и зле до сих пор только мечтали, но не знали их!
>падающее подтолкни
>(третье предложение как будто еще сильнее, совсем меняет смысл, толкаемые камни падают куда-то в "его", заратустровы, глубины)
В немаленькой главе "Об отступниках" Заратустра также "дует на падающие листки".
Когда в главе "О видении и загадке" Заратустра спотыкается и крушит "камни" ("камни мудрости").
В то же время человек как материал тоже описывается как "камень". И Шекспир тоже описывался как поэт кидающий "камни в материал" (в отличие от Софокла, который использует только "золото"), при этом речь об этом:
Действительный человек есть нечто всецело необходимое (даже в так называемых своих противоречиях), но мы не всегда познаем эту необходимость. Сочиненный человек, продукт фантазии, хочет означать нечто необходимое, но лишь для таких людей, которые понимают и реального человека лишь в грубом, неестественном упрощении, так что несколько резких, часто повторяющихся черт, ярко освещенных и окруженных массой теней и полутеней, вполне удовлетворяют их притязаниям. Они, следовательно, легко готовы принимать продукт фантазии за настоящего, необходимого человека, потому что они привыкли при наблюдении подлинного человека принимать продукты фантазии, силуэт, произвольное сокращение за целое. -–А что живописец или скульптор выражает “идею” человека, - это нелепая выдумка и обман чувств: когда так говорят, то поддаются тирании глаза, который из человеческого тела видит только поверхность, кожу; но внутреннее тело в такой же мере принадлежит к идее. Пластическое искусство хочет выразить характеры во внешней оболочке; поэзия употребляет для той же цели слово, она изображает характер в звуке. Искусство исходит из естественного неведения человека о его внутреннем содержании (в теле и характере); оно существует не для физиков и философов.
И опять, в четвёртой книге персонажи тоже - отступники и молятся на Осла (которых всех разгоняет Лев, превращая Заратустру в как бы "солнце", - а солнце это "солнце воли моей", т.е. Заратустра обретает собственную волю в полноте, а не просто является кем-то, кого эта воля гонит по "собственному пути"). При этом в начале "мёд" - это "мёд надежды". (Отступники это те кто "мы опять стали набожны", ещё о "набожности" в Весёлой Науке есть афоризм, в пятой книге.)
«О Заратустра, — насмешливо отчеканил он, — ты камень мудрости! Как высоко вознёсся ты, но каждый брошенный камень должен — упасть!
О Заратустра, ты камень мудрости, ты камень, пущенный пращою, ты сокрушитель звёзд! Как высоко вознёсся ты, — но каждый брошенный камень должен — упасть!
Приговорённый к самому себе и к побиению себя камнями: о Заратустра, как далеко бросил ты камень, — но на тебя упадёт он!»
Получается, скатывать надо не только камни, но и листки тоже надо от себя "отдувать" подальше тем, кто подобен Заратустре (чтобы "листки" тоже падали).
И глубины, возможно, не только как пропасти (пропасть это не всегда пропасть: "Вершина и пропасть ныне слились в одно!"), - это ещё и глубины родников:
Всё у них говорит, никто не умеет уже понимать. Всё падает в воду, ничто уже не падает в глубокие родники.
ещё это про пропасти:
Мужество побеждает даже головокружение на краю пропасти; а где же человек не стоял бы на краю пропасти! Разве смотреть в себя самого — не значит смотреть в пропасть!
Мужество — лучшее смертоносное оружие: мужество убивает даже сострадание. Сострадание же есть наиболее глубокая пропасть: ибо, насколько глубоко человек заглядывает в жизнь, настолько глубоко заглядывает он и в страдание.
получается, самопознание - это пропасть и глубина, в том числе, и при этом эта глубина может сливаться с вершиной в одно.
Чтобы одинокая вершина уединялась не навеки и не довольствовалась сама собой; чтобы гора спустилась к долине и ветры вершины к низинам:
О, кто бы нашёл настоящее имя, чтобы окрестить и возвести в добродетель такую тоску! «Дарящая добродетель» — так назвал однажды Заратустра то, чему нет имени.
При этом Заратустра ещё отметает "бесконечные миры":
Не внушила ли ему это тайно моя мудрость, смеющаяся, бодрствующая мудрость дня, которая насмехается над всеми «бесконечными мирами»? Ибо она говорит: «Где есть сила, там становится хозяином и число: ибо у него больше силы».
то есть множественность интерпертаций возможна, но конечна (устраняется "неправильный" перспективизм).
И "тяжёлым" многое описывается в главе о "Духе тяжести", например:
Почти с колыбели дают уже нам в наследство тяжёлые слова и тяжёлые ценности: «добро» и «зло» — так называется это приданое. И ради них прощают нам то, что живём мы.
Однако я не помню, чтобы Заратустра таскал камни на плечах. Зато он таскал карлика (не горбуна).
И может быть "скатывать" надо не только "слабое", а ещё то, что создал "дух тяжести":
Где снова нашёл я своего старого демона и заклятого врага, духа тяжести, и всё, что создал он: насилие, устав, необходимость, следствие, цель, волю, добро и зло.
Ещё проблема в том, что "падающее - подтолкни" говорится в контексте "самому себе я рассказываю":
А пока говорю я сам с собою, как тот, у кого есть время. Никто не рассказывает мне ничего нового, — поэтому я рассказываю себе о самом себе.
то есть вопрос - кому это говорится "подтолкнуть падающее". Неким братьям. Получается - не ученикам. А тем, кто подобен Заратустре. Поэтому - "самому себе" - "братья" это и есть он сам, Заратустра (такое же Само, как у него).
Я только прелюдия для лучших игроков, о братья мои! Пример! Делайте по моему примеру!
Что до "отребья" - оно "устраняется" в том числе за счёт этого (не "специально", это не призыв):
Сладострастие: для отребья медленный огонь, на котором сгорает оно; для всякого червивого дерева, для всех зловонных лохмотьев готовая пылающая и клокочущая печь.
...
Сладострастие: только для увядшего сладкий яд, но для тех, у кого воля льва, великое сердечное подкрепление и вино из вин, благоговейно сбережённое.
В общем, словами самого Заратустры, - по поводу самой главной темы (там в переводе именно "зло", а не "плохое"/Schlecht):
Но тот открыл себя самого, кто говорит: это моё добро и моё зло; этим заставил он замолчать крота и карлика, который говорит: «Добро для всех, зло для всех».
Из чего получается что Ницше Заратустра даже "добро" и "зло" в целом-то не отрицает - он отрицает универсумы. Вот такая неожиданная оказия.
О братья мои, о звёздах и о будущем до сих пор только мечтали, но не знали их; и потому о добре и зле до сих пор только мечтали, но не знали их!
>>770
В немаленькой главе "Об отступниках" Заратустра также "дует на падающие листки".
Когда в главе "О видении и загадке" Заратустра спотыкается и крушит "камни" ("камни мудрости").
В то же время человек как материал тоже описывается как "камень". И Шекспир тоже описывался как поэт кидающий "камни в материал" (в отличие от Софокла, который использует только "золото"), при этом речь об этом:
Действительный человек есть нечто всецело необходимое (даже в так называемых своих противоречиях), но мы не всегда познаем эту необходимость. Сочиненный человек, продукт фантазии, хочет означать нечто необходимое, но лишь для таких людей, которые понимают и реального человека лишь в грубом, неестественном упрощении, так что несколько резких, часто повторяющихся черт, ярко освещенных и окруженных массой теней и полутеней, вполне удовлетворяют их притязаниям. Они, следовательно, легко готовы принимать продукт фантазии за настоящего, необходимого человека, потому что они привыкли при наблюдении подлинного человека принимать продукты фантазии, силуэт, произвольное сокращение за целое. -–А что живописец или скульптор выражает “идею” человека, - это нелепая выдумка и обман чувств: когда так говорят, то поддаются тирании глаза, который из человеческого тела видит только поверхность, кожу; но внутреннее тело в такой же мере принадлежит к идее. Пластическое искусство хочет выразить характеры во внешней оболочке; поэзия употребляет для той же цели слово, она изображает характер в звуке. Искусство исходит из естественного неведения человека о его внутреннем содержании (в теле и характере); оно существует не для физиков и философов.
И опять, в четвёртой книге персонажи тоже - отступники и молятся на Осла (которых всех разгоняет Лев, превращая Заратустру в как бы "солнце", - а солнце это "солнце воли моей", т.е. Заратустра обретает собственную волю в полноте, а не просто является кем-то, кого эта воля гонит по "собственному пути"). При этом в начале "мёд" - это "мёд надежды". (Отступники это те кто "мы опять стали набожны", ещё о "набожности" в Весёлой Науке есть афоризм, в пятой книге.)
«О Заратустра, — насмешливо отчеканил он, — ты камень мудрости! Как высоко вознёсся ты, но каждый брошенный камень должен — упасть!
О Заратустра, ты камень мудрости, ты камень, пущенный пращою, ты сокрушитель звёзд! Как высоко вознёсся ты, — но каждый брошенный камень должен — упасть!
Приговорённый к самому себе и к побиению себя камнями: о Заратустра, как далеко бросил ты камень, — но на тебя упадёт он!»
Получается, скатывать надо не только камни, но и листки тоже надо от себя "отдувать" подальше тем, кто подобен Заратустре (чтобы "листки" тоже падали).
И глубины, возможно, не только как пропасти (пропасть это не всегда пропасть: "Вершина и пропасть ныне слились в одно!"), - это ещё и глубины родников:
Всё у них говорит, никто не умеет уже понимать. Всё падает в воду, ничто уже не падает в глубокие родники.
ещё это про пропасти:
Мужество побеждает даже головокружение на краю пропасти; а где же человек не стоял бы на краю пропасти! Разве смотреть в себя самого — не значит смотреть в пропасть!
Мужество — лучшее смертоносное оружие: мужество убивает даже сострадание. Сострадание же есть наиболее глубокая пропасть: ибо, насколько глубоко человек заглядывает в жизнь, настолько глубоко заглядывает он и в страдание.
получается, самопознание - это пропасть и глубина, в том числе, и при этом эта глубина может сливаться с вершиной в одно.
Чтобы одинокая вершина уединялась не навеки и не довольствовалась сама собой; чтобы гора спустилась к долине и ветры вершины к низинам:
О, кто бы нашёл настоящее имя, чтобы окрестить и возвести в добродетель такую тоску! «Дарящая добродетель» — так назвал однажды Заратустра то, чему нет имени.
При этом Заратустра ещё отметает "бесконечные миры":
Не внушила ли ему это тайно моя мудрость, смеющаяся, бодрствующая мудрость дня, которая насмехается над всеми «бесконечными мирами»? Ибо она говорит: «Где есть сила, там становится хозяином и число: ибо у него больше силы».
то есть множественность интерпертаций возможна, но конечна (устраняется "неправильный" перспективизм).
И "тяжёлым" многое описывается в главе о "Духе тяжести", например:
Почти с колыбели дают уже нам в наследство тяжёлые слова и тяжёлые ценности: «добро» и «зло» — так называется это приданое. И ради них прощают нам то, что живём мы.
Однако я не помню, чтобы Заратустра таскал камни на плечах. Зато он таскал карлика (не горбуна).
И может быть "скатывать" надо не только "слабое", а ещё то, что создал "дух тяжести":
Где снова нашёл я своего старого демона и заклятого врага, духа тяжести, и всё, что создал он: насилие, устав, необходимость, следствие, цель, волю, добро и зло.
Ещё проблема в том, что "падающее - подтолкни" говорится в контексте "самому себе я рассказываю":
А пока говорю я сам с собою, как тот, у кого есть время. Никто не рассказывает мне ничего нового, — поэтому я рассказываю себе о самом себе.
то есть вопрос - кому это говорится "подтолкнуть падающее". Неким братьям. Получается - не ученикам. А тем, кто подобен Заратустре. Поэтому - "самому себе" - "братья" это и есть он сам, Заратустра (такое же Само, как у него).
Я только прелюдия для лучших игроков, о братья мои! Пример! Делайте по моему примеру!
Что до "отребья" - оно "устраняется" в том числе за счёт этого (не "специально", это не призыв):
Сладострастие: для отребья медленный огонь, на котором сгорает оно; для всякого червивого дерева, для всех зловонных лохмотьев готовая пылающая и клокочущая печь.
...
Сладострастие: только для увядшего сладкий яд, но для тех, у кого воля льва, великое сердечное подкрепление и вино из вин, благоговейно сбережённое.
В общем, словами самого Заратустры, - по поводу самой главной темы (там в переводе именно "зло", а не "плохое"/Schlecht):
Но тот открыл себя самого, кто говорит: это моё добро и моё зло; этим заставил он замолчать крота и карлика, который говорит: «Добро для всех, зло для всех».
Из чего получается что Ницше Заратустра даже "добро" и "зло" в целом-то не отрицает - он отрицает универсумы. Вот такая неожиданная оказия.
О братья мои, о звёздах и о будущем до сих пор только мечтали, но не знали их; и потому о добре и зле до сих пор только мечтали, но не знали их!
>падающее подтолкни
>(третье предложение как будто еще сильнее, совсем меняет смысл, толкаемые камни падают куда-то в "его", заратустровы, глубины)
В немаленькой главе "Об отступниках" Заратустра также "дует на падающие листки".
Когда в главе "О видении и загадке" Заратустра спотыкается и крушит "камни" ("камни мудрости").
В то же время человек как материал тоже описывается как "камень". И Шекспир тоже описывался как поэт кидающий "камни в материал" (в отличие от Софокла, который использует только "золото"), при этом речь об этом:
Действительный человек есть нечто всецело необходимое (даже в так называемых своих противоречиях), но мы не всегда познаем эту необходимость. Сочиненный человек, продукт фантазии, хочет означать нечто необходимое, но лишь для таких людей, которые понимают и реального человека лишь в грубом, неестественном упрощении, так что несколько резких, часто повторяющихся черт, ярко освещенных и окруженных массой теней и полутеней, вполне удовлетворяют их притязаниям. Они, следовательно, легко готовы принимать продукт фантазии за настоящего, необходимого человека, потому что они привыкли при наблюдении подлинного человека принимать продукты фантазии, силуэт, произвольное сокращение за целое. -–А что живописец или скульптор выражает “идею” человека, - это нелепая выдумка и обман чувств: когда так говорят, то поддаются тирании глаза, который из человеческого тела видит только поверхность, кожу; но внутреннее тело в такой же мере принадлежит к идее. Пластическое искусство хочет выразить характеры во внешней оболочке; поэзия употребляет для той же цели слово, она изображает характер в звуке. Искусство исходит из естественного неведения человека о его внутреннем содержании (в теле и характере); оно существует не для физиков и философов.
И опять, в четвёртой книге персонажи тоже - отступники и молятся на Осла (которых всех разгоняет Лев, превращая Заратустру в как бы "солнце", - а солнце это "солнце воли моей", т.е. Заратустра обретает собственную волю в полноте, а не просто является кем-то, кого эта воля гонит по "собственному пути"). При этом в начале "мёд" - это "мёд надежды". (Отступники это те кто "мы опять стали набожны", ещё о "набожности" в Весёлой Науке есть афоризм, в пятой книге.)
«О Заратустра, — насмешливо отчеканил он, — ты камень мудрости! Как высоко вознёсся ты, но каждый брошенный камень должен — упасть!
О Заратустра, ты камень мудрости, ты камень, пущенный пращою, ты сокрушитель звёзд! Как высоко вознёсся ты, — но каждый брошенный камень должен — упасть!
Приговорённый к самому себе и к побиению себя камнями: о Заратустра, как далеко бросил ты камень, — но на тебя упадёт он!»
Получается, скатывать надо не только камни, но и листки тоже надо от себя "отдувать" подальше тем, кто подобен Заратустре (чтобы "листки" тоже падали).
И глубины, возможно, не только как пропасти (пропасть это не всегда пропасть: "Вершина и пропасть ныне слились в одно!"), - это ещё и глубины родников:
Всё у них говорит, никто не умеет уже понимать. Всё падает в воду, ничто уже не падает в глубокие родники.
ещё это про пропасти:
Мужество побеждает даже головокружение на краю пропасти; а где же человек не стоял бы на краю пропасти! Разве смотреть в себя самого — не значит смотреть в пропасть!
Мужество — лучшее смертоносное оружие: мужество убивает даже сострадание. Сострадание же есть наиболее глубокая пропасть: ибо, насколько глубоко человек заглядывает в жизнь, настолько глубоко заглядывает он и в страдание.
получается, самопознание - это пропасть и глубина, в том числе, и при этом эта глубина может сливаться с вершиной в одно.
Чтобы одинокая вершина уединялась не навеки и не довольствовалась сама собой; чтобы гора спустилась к долине и ветры вершины к низинам:
О, кто бы нашёл настоящее имя, чтобы окрестить и возвести в добродетель такую тоску! «Дарящая добродетель» — так назвал однажды Заратустра то, чему нет имени.
При этом Заратустра ещё отметает "бесконечные миры":
Не внушила ли ему это тайно моя мудрость, смеющаяся, бодрствующая мудрость дня, которая насмехается над всеми «бесконечными мирами»? Ибо она говорит: «Где есть сила, там становится хозяином и число: ибо у него больше силы».
то есть множественность интерпертаций возможна, но конечна (устраняется "неправильный" перспективизм).
И "тяжёлым" многое описывается в главе о "Духе тяжести", например:
Почти с колыбели дают уже нам в наследство тяжёлые слова и тяжёлые ценности: «добро» и «зло» — так называется это приданое. И ради них прощают нам то, что живём мы.
Однако я не помню, чтобы Заратустра таскал камни на плечах. Зато он таскал карлика (не горбуна).
И может быть "скатывать" надо не только "слабое", а ещё то, что создал "дух тяжести":
Где снова нашёл я своего старого демона и заклятого врага, духа тяжести, и всё, что создал он: насилие, устав, необходимость, следствие, цель, волю, добро и зло.
Ещё проблема в том, что "падающее - подтолкни" говорится в контексте "самому себе я рассказываю":
А пока говорю я сам с собою, как тот, у кого есть время. Никто не рассказывает мне ничего нового, — поэтому я рассказываю себе о самом себе.
то есть вопрос - кому это говорится "подтолкнуть падающее". Неким братьям. Получается - не ученикам. А тем, кто подобен Заратустре. Поэтому - "самому себе" - "братья" это и есть он сам, Заратустра (такое же Само, как у него).
Я только прелюдия для лучших игроков, о братья мои! Пример! Делайте по моему примеру!
Что до "отребья" - оно "устраняется" в том числе за счёт этого (не "специально", это не призыв):
Сладострастие: для отребья медленный огонь, на котором сгорает оно; для всякого червивого дерева, для всех зловонных лохмотьев готовая пылающая и клокочущая печь.
...
Сладострастие: только для увядшего сладкий яд, но для тех, у кого воля льва, великое сердечное подкрепление и вино из вин, благоговейно сбережённое.
В общем, словами самого Заратустры, - по поводу самой главной темы (там в переводе именно "зло", а не "плохое"/Schlecht):
Но тот открыл себя самого, кто говорит: это моё добро и моё зло; этим заставил он замолчать крота и карлика, который говорит: «Добро для всех, зло для всех».
Из чего получается что Ницше Заратустра даже "добро" и "зло" в целом-то не отрицает - он отрицает универсумы. Вот такая неожиданная оказия.
О братья мои, о звёздах и о будущем до сих пор только мечтали, но не знали их; и потому о добре и зле до сих пор только мечтали, но не знали их!
>>874
А каких взглядов ты придерживаешься в политике и идеологии , почему "сказать-то не захотел"?)
И в чём причина пристрастия к нигилизму? Тут же уже сказали как-то ранее, что "всё хуйня", "нахуй всё". Твоих возражений я не видел. Если только это не ты сам писал))
А каких взглядов ты придерживаешься в политике и идеологии , почему "сказать-то не захотел"?)
>все, кто не хочят предолевать нигилизм - поехавшие
И в чём причина пристрастия к нигилизму? Тут же уже сказали как-то ранее, что "всё хуйня", "нахуй всё". Твоих возражений я не видел. Если только это не ты сам писал))
>>875
Опять эта шарманка. Надоело.
Я же тебе сказал - дай определение. Но как ты можешь его дать, если ты требование Сократа дать определение приравниваешь к политике и начинаешь ебать мозги аки девачька? О чём и смысл с тобой говорить? Его - нет! По новой старое прогонять я не буду - любишь дрочить (одно и то же) - делай это самостоятельно.
>А каких взглядов ты придерживаешься в политике и идеологии , почему "сказать-то не захотел"?)
Опять эта шарманка. Надоело.
Я же тебе сказал - дай определение. Но как ты можешь его дать, если ты требование Сократа дать определение приравниваешь к политике и начинаешь ебать мозги аки девачька? О чём и смысл с тобой говорить? Его - нет! По новой старое прогонять я не буду - любишь дрочить (одно и то же) - делай это самостоятельно.
87 Кб, 536x689>>875
а бля
всё понял
ты хочешь чтоб я к тебе проявил внимание к писанине этой твоей
разгадал твои зогадки ёбаные
всё, ясно
ты пидор
>начинаешь ебать мозги аки девачька
а бля
всё понял
ты хочешь чтоб я к тебе проявил внимание к писанине этой твоей
разгадал твои зогадки ёбаные
всё, ясно
ты пидор
>>857
Гугли например Исаака Сирина https://www.youtube.com/watch?v=oCZ6yeGQPEE
Могу накидать цитат наиболее подходящих, но это эзотерика, извини сам ищи https://azbyka.ru/otechnik/Isaak_Sirin/slova-podvizhnicheskie-2019/
Гугли например Исаака Сирина https://www.youtube.com/watch?v=oCZ6yeGQPEE
Могу накидать цитат наиболее подходящих, но это эзотерика, извини сам ищи https://azbyka.ru/otechnik/Isaak_Sirin/slova-podvizhnicheskie-2019/
>>862
Хуяришь стимуляторы и у тебя происходит гиперреальность. Пока она не прошла, строчишь тонны бреда для эджи кидов, которые тебя по диагонали читают и в твиттере вайбят
Хуяришь стимуляторы и у тебя происходит гиперреальность. Пока она не прошла, строчишь тонны бреда для эджи кидов, которые тебя по диагонали читают и в твиттере вайбят
>>879
автор сих строк ушёл в максимально возможное безмолвие при жизни (внешне разговаривая не говоря ничего на деле)
это всего лишь руководство к действию (от автора (может быть он последовал ему при жизни, ну это уже мнение самого Bornedal, не знаю, зачем он вписал его в свою книгу, слишком уж оно крамольное))
автор сих строк ушёл в максимально возможное безмолвие при жизни (внешне разговаривая не говоря ничего на деле)
это всего лишь руководство к действию (от автора (может быть он последовал ему при жизни, ну это уже мнение самого Bornedal, не знаю, зачем он вписал его в свою книгу, слишком уж оно крамольное))
>>876
>>877
Ясно-понятно)
Нет, не хочу. Странно хотеть такого... Ты снова думаешь о себе как эгоцентре мира.
У тебя самого их нет. Но ты говоришь так, как будто они есть или как будто они не нужны, потому что ты "так говорил скозал".
Давай я задам вопросы напрямую, чтобы ты "не мучился". Ты за либеральную демократию и вообще демократию или нет? (Я, в целом, нет.)
Зачем ты преодолеваешь нигилизм? В чём причина пристрастия к нему? (Если "всё хуйня" и "нахуй всё", то "сансару" буддоражить разнохуетой явно не стоит, не говоря уже о том, что это сизифотруд))
>>877
>Опять эта шарманка. Надоело.
>у меня срывает тормоза
Ясно-понятно)
>ты хочешь
Нет, не хочу. Странно хотеть такого... Ты снова думаешь о себе как эгоцентре мира.
>Я же тебе сказал - дай определение.
У тебя самого их нет. Но ты говоришь так, как будто они есть или как будто они не нужны, потому что ты "так говорил скозал".
Давай я задам вопросы напрямую, чтобы ты "не мучился". Ты за либеральную демократию и вообще демократию или нет? (Я, в целом, нет.)
Зачем ты преодолеваешь нигилизм? В чём причина пристрастия к нему? (Если "всё хуйня" и "нахуй всё", то "сансару" буддоражить разнохуетой явно не стоит, не говоря уже о том, что это сизифотруд))
74 Кб, 604x453>>119
"Метафизика. Современное введение". Книга, по форме напоминающая учебное пособие, но всё равно весьма значимая, потому что в России ничего особо крупного по аналитической метафизике не выходило. Содержание такое, что знать историю философии не то, чтобы обязательно, проблемы ставятся плюс-минус современно, хотя не могу сказать, что ссылок на Новое Время нет.
"Метафизика. Современное введение". Книга, по форме напоминающая учебное пособие, но всё равно весьма значимая, потому что в России ничего особо крупного по аналитической метафизике не выходило. Содержание такое, что знать историю философии не то, чтобы обязательно, проблемы ставятся плюс-минус современно, хотя не могу сказать, что ссылок на Новое Время нет.
>>735
Ну он явно на over 80 уровней выше меня, ибо я даже не понял, о чём идёт речь, и даже его толкования - это открытие.
Аллегория: ты берёшь ученика который не знает что такое квинта и говоришь ему "твой учитель по скрипке плох потому что вон - посмотри на Хейфеца. А твой не может как он сыграть Брамса/Баха/Блоха". В том и суть, чтобы выбрать кого-то по зубам, чтобы приступиться к чему-то сложному.
>>736
Лол я до этого вообще не дошёл.
---------------------
Вот почему я придерживаюсь иной позиции и стараюсь не лезть в места, приступиться к которым не позволяют фундаментальные ограничения. Пусть лучше человек играет хорошо, хоть и на укулеле, чем плохо, но зато на скрипке или альте. Мой разум конкретно ограничен (о чём я уже писал в треде), и мне более по зубам пессимизм или те же прочтения Ницше каким-нибудь Мишуриным. Пусть я лучше правильно понимаю пессимистов и разбираюсь в этом пространстве, чем неправильно понимаю Ницше и Аристотеля. Но лучше, честнее вообще что-то не трогать и молчать об этом, чем заниматься нечестной герменевтикой: это как тот факт, что на православие.ру очень любят цитировать Ницше и писать о нём статьи, какой он был на самом деле христианин.
> Почему неправ Мишурин
Ну он явно на over 80 уровней выше меня, ибо я даже не понял, о чём идёт речь, и даже его толкования - это открытие.
Аллегория: ты берёшь ученика который не знает что такое квинта и говоришь ему "твой учитель по скрипке плох потому что вон - посмотри на Хейфеца. А твой не может как он сыграть Брамса/Баха/Блоха". В том и суть, чтобы выбрать кого-то по зубам, чтобы приступиться к чему-то сложному.
>>736
Лол я до этого вообще не дошёл.
---------------------
Вот почему я придерживаюсь иной позиции и стараюсь не лезть в места, приступиться к которым не позволяют фундаментальные ограничения. Пусть лучше человек играет хорошо, хоть и на укулеле, чем плохо, но зато на скрипке или альте. Мой разум конкретно ограничен (о чём я уже писал в треде), и мне более по зубам пессимизм или те же прочтения Ницше каким-нибудь Мишуриным. Пусть я лучше правильно понимаю пессимистов и разбираюсь в этом пространстве, чем неправильно понимаю Ницше и Аристотеля. Но лучше, честнее вообще что-то не трогать и молчать об этом, чем заниматься нечестной герменевтикой: это как тот факт, что на православие.ру очень любят цитировать Ницше и писать о нём статьи, какой он был на самом деле христианин.
>>886
ТУПАЯ ТЫ СКОТИНА, С ПРОЕКЦИЯМИ! КАК Я МОГУ ОТВЕТИТЬ НА ТВОЙ ВОПРОС ЕСЛИ ОПРЕДЕЛЕНИЙ, СОГЛАСНО ТЕБЕ, НЕ СУЩЕСТВУЕТ?! ИДИ НАХУЙ, СУКА, ПРОСТО ИДИ НАХУЙ, БЛЯДЬ!
покормил
ТУПАЯ ТЫ СКОТИНА, С ПРОЕКЦИЯМИ! КАК Я МОГУ ОТВЕТИТЬ НА ТВОЙ ВОПРОС ЕСЛИ ОПРЕДЕЛЕНИЙ, СОГЛАСНО ТЕБЕ, НЕ СУЩЕСТВУЕТ?! ИДИ НАХУЙ, СУКА, ПРОСТО ИДИ НАХУЙ, БЛЯДЬ!
покормил
7 Кб, 225x225>>888
Хорошо.
Просто как сказать... с современными технологиями тратить время на кого-то, кто не является лучшим - это уже моветон. Те же нейросети позволяют за считанные секунды переводить тексты. А так как работы по Ницше не являются столь сложными для перевода, как французские работы мэтров по философии, то к ним можно спокойно подходить так - и получать самую актуальную, лучшую информацию, - вместо того, чтобы учиться некорректному, ошибочному (в случае чего, быть может, лучше вообще ничего не знать, чем знать что-то ошибочное).
И по Ницше, относительный курс получается не такой уж и сложный, и даже по времени может занять немногим больше работ Мишурина:
1) Сначала простая и короткая книжка от одного из лучших ницшеведов - W. Stegmaier - вводная по всей философии Ницше ("An Orientation to the Philosophy of Friedrich Nietzsche"): https://files.catbox.moe/ksan1y.pdf
2) Затем "база" от разбирающегося в метафизике Ницше - G. Abel ("Die Dynamik der Willen zur Macht und die ewige Wiederkehr" и "Nietzsches Wissenschaftsphilosophie"): https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110858334/html + https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110259384/html
3) После этого можно перейти к повторному, детальному разбору основных положений философии Ницше - "Nietzsche an der Arbeit" и "Orientierung im Nihilismus – Luhmann meets Nietzsche": https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110986679/html + https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110481198/html
4) Научившись основам, можно перейти к вещам более глубоким, раскрывающим концептологию Ницше - "The Surface and the Abyss" и "Nietzsche: His Philosophy of Contradictions and the Contradictions of His Philosophy": https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110223422/html + https://muse.jhu.edu/pub/2/article/45345/pdf
5) После этого повторно, перед самостоятельным чтением "Так говорил Заратустра", пройти по примеру интерпертации и толкования одной из самых детальных работ Ницше ("Nietzsches Befreiung der Philosophie") - пятой книги "Весёлой науки": https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110269765/html и песен Заратустры - "Der letzte Jünger des Philosophen Dionysos": https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110210224/html
6) И, наконец, перейти к чтению самой основной книги - "Так говорил Заратустра", сверяясь как с оригиналом (осторожнее насчёт переводов слов "зло", "добро" - лучше перепроверять их в немецком варианте): https://nietzsche.ru/works/main-works/zaratustra/runkovich/ и https://apoliteia.ru/zarathustra - периодически сверяясь с комментариями к книгам из https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110293319/html и https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110293333/html
7) Всё, вы замечательны! Основной корпус мысли Ницше вам уже доступен, можно заниматься чем угодно из его трудов, после этого, - по своему желанию. Можно почитать те же https://www.degruyter.com/serial/nl-b/html - можно (и может даже немного нужно) почитать работы Свасьяна о Ницше (они коротенькие), можно почитать необыкновенный ad hominem "Nietzsche: God torn to Pieces", можно полистать и разобрать "противоход" от бывшего поклонника Ницше и марксиста D. Losurdo "Nietzsche, the Aristocratic Rebel", можно обратиться к другим работам Ницше, сверяясь попутно с Nietzsche-Kommentar по соответствующей работе (и с источниками выше), можно посмотреть другие работы по Nietzsche-Studien каталогу De Gruyter.
Или можно заняться чем-то другим. Например, для сравнения, - Платоном (снова, опять, да).
И последнее... даже если книга на немецком - не представляет особой сложности не только перевести её через нейросеть, но и затребовать филологическое и этимологическое объяснение тех или иных слов и/или пассажей.
Как-то так. И я не вижу причины, при наличии этого, тратить время на лекции Мишурина.
> В том и суть, чтобы выбрать кого-то по зубам, чтобы приступиться к чему-то сложному.
Хорошо.
Просто как сказать... с современными технологиями тратить время на кого-то, кто не является лучшим - это уже моветон. Те же нейросети позволяют за считанные секунды переводить тексты. А так как работы по Ницше не являются столь сложными для перевода, как французские работы мэтров по философии, то к ним можно спокойно подходить так - и получать самую актуальную, лучшую информацию, - вместо того, чтобы учиться некорректному, ошибочному (в случае чего, быть может, лучше вообще ничего не знать, чем знать что-то ошибочное).
И по Ницше, относительный курс получается не такой уж и сложный, и даже по времени может занять немногим больше работ Мишурина:
1) Сначала простая и короткая книжка от одного из лучших ницшеведов - W. Stegmaier - вводная по всей философии Ницше ("An Orientation to the Philosophy of Friedrich Nietzsche"): https://files.catbox.moe/ksan1y.pdf
2) Затем "база" от разбирающегося в метафизике Ницше - G. Abel ("Die Dynamik der Willen zur Macht und die ewige Wiederkehr" и "Nietzsches Wissenschaftsphilosophie"): https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110858334/html + https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110259384/html
3) После этого можно перейти к повторному, детальному разбору основных положений философии Ницше - "Nietzsche an der Arbeit" и "Orientierung im Nihilismus – Luhmann meets Nietzsche": https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110986679/html + https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110481198/html
4) Научившись основам, можно перейти к вещам более глубоким, раскрывающим концептологию Ницше - "The Surface and the Abyss" и "Nietzsche: His Philosophy of Contradictions and the Contradictions of His Philosophy": https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110223422/html + https://muse.jhu.edu/pub/2/article/45345/pdf
5) После этого повторно, перед самостоятельным чтением "Так говорил Заратустра", пройти по примеру интерпертации и толкования одной из самых детальных работ Ницше ("Nietzsches Befreiung der Philosophie") - пятой книги "Весёлой науки": https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110269765/html и песен Заратустры - "Der letzte Jünger des Philosophen Dionysos": https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110210224/html
6) И, наконец, перейти к чтению самой основной книги - "Так говорил Заратустра", сверяясь как с оригиналом (осторожнее насчёт переводов слов "зло", "добро" - лучше перепроверять их в немецком варианте): https://nietzsche.ru/works/main-works/zaratustra/runkovich/ и https://apoliteia.ru/zarathustra - периодически сверяясь с комментариями к книгам из https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110293319/html и https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110293333/html
7) Всё, вы замечательны! Основной корпус мысли Ницше вам уже доступен, можно заниматься чем угодно из его трудов, после этого, - по своему желанию. Можно почитать те же https://www.degruyter.com/serial/nl-b/html - можно (и может даже немного нужно) почитать работы Свасьяна о Ницше (они коротенькие), можно почитать необыкновенный ad hominem "Nietzsche: God torn to Pieces", можно полистать и разобрать "противоход" от бывшего поклонника Ницше и марксиста D. Losurdo "Nietzsche, the Aristocratic Rebel", можно обратиться к другим работам Ницше, сверяясь попутно с Nietzsche-Kommentar по соответствующей работе (и с источниками выше), можно посмотреть другие работы по Nietzsche-Studien каталогу De Gruyter.
Или можно заняться чем-то другим. Например, для сравнения, - Платоном (снова, опять, да).
И последнее... даже если книга на немецком - не представляет особой сложности не только перевести её через нейросеть, но и затребовать филологическое и этимологическое объяснение тех или иных слов и/или пассажей.
Как-то так. И я не вижу причины, при наличии этого, тратить время на лекции Мишурина.
7 Кб, 225x225>>888
Хорошо.
Просто как сказать... с современными технологиями тратить время на кого-то, кто не является лучшим - это уже моветон. Те же нейросети позволяют за считанные секунды переводить тексты. А так как работы по Ницше не являются столь сложными для перевода, как французские работы мэтров по философии, то к ним можно спокойно подходить так - и получать самую актуальную, лучшую информацию, - вместо того, чтобы учиться некорректному, ошибочному (в случае чего, быть может, лучше вообще ничего не знать, чем знать что-то ошибочное).
И по Ницше, относительный курс получается не такой уж и сложный, и даже по времени может занять немногим больше работ Мишурина:
1) Сначала простая и короткая книжка от одного из лучших ницшеведов - W. Stegmaier - вводная по всей философии Ницше ("An Orientation to the Philosophy of Friedrich Nietzsche"): https://files.catbox.moe/ksan1y.pdf
2) Затем "база" от разбирающегося в метафизике Ницше - G. Abel ("Die Dynamik der Willen zur Macht und die ewige Wiederkehr" и "Nietzsches Wissenschaftsphilosophie"): https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110858334/html + https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110259384/html
3) После этого можно перейти к повторному, детальному разбору основных положений философии Ницше - "Nietzsche an der Arbeit" и "Orientierung im Nihilismus – Luhmann meets Nietzsche": https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110986679/html + https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110481198/html
4) Научившись основам, можно перейти к вещам более глубоким, раскрывающим концептологию Ницше - "The Surface and the Abyss" и "Nietzsche: His Philosophy of Contradictions and the Contradictions of His Philosophy": https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110223422/html + https://muse.jhu.edu/pub/2/article/45345/pdf
5) После этого повторно, перед самостоятельным чтением "Так говорил Заратустра", пройти по примеру интерпертации и толкования одной из самых детальных работ Ницше ("Nietzsches Befreiung der Philosophie") - пятой книги "Весёлой науки": https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110269765/html и песен Заратустры - "Der letzte Jünger des Philosophen Dionysos": https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110210224/html
6) И, наконец, перейти к чтению самой основной книги - "Так говорил Заратустра", сверяясь как с оригиналом (осторожнее насчёт переводов слов "зло", "добро" - лучше перепроверять их в немецком варианте): https://nietzsche.ru/works/main-works/zaratustra/runkovich/ и https://apoliteia.ru/zarathustra - периодически сверяясь с комментариями к книгам из https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110293319/html и https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110293333/html
7) Всё, вы замечательны! Основной корпус мысли Ницше вам уже доступен, можно заниматься чем угодно из его трудов, после этого, - по своему желанию. Можно почитать те же https://www.degruyter.com/serial/nl-b/html - можно (и может даже немного нужно) почитать работы Свасьяна о Ницше (они коротенькие), можно почитать необыкновенный ad hominem "Nietzsche: God torn to Pieces", можно полистать и разобрать "противоход" от бывшего поклонника Ницше и марксиста D. Losurdo "Nietzsche, the Aristocratic Rebel", можно обратиться к другим работам Ницше, сверяясь попутно с Nietzsche-Kommentar по соответствующей работе (и с источниками выше), можно посмотреть другие работы по Nietzsche-Studien каталогу De Gruyter.
Или можно заняться чем-то другим. Например, для сравнения, - Платоном (снова, опять, да).
И последнее... даже если книга на немецком - не представляет особой сложности не только перевести её через нейросеть, но и затребовать филологическое и этимологическое объяснение тех или иных слов и/или пассажей.
Как-то так. И я не вижу причины, при наличии этого, тратить время на лекции Мишурина.
> В том и суть, чтобы выбрать кого-то по зубам, чтобы приступиться к чему-то сложному.
Хорошо.
Просто как сказать... с современными технологиями тратить время на кого-то, кто не является лучшим - это уже моветон. Те же нейросети позволяют за считанные секунды переводить тексты. А так как работы по Ницше не являются столь сложными для перевода, как французские работы мэтров по философии, то к ним можно спокойно подходить так - и получать самую актуальную, лучшую информацию, - вместо того, чтобы учиться некорректному, ошибочному (в случае чего, быть может, лучше вообще ничего не знать, чем знать что-то ошибочное).
И по Ницше, относительный курс получается не такой уж и сложный, и даже по времени может занять немногим больше работ Мишурина:
1) Сначала простая и короткая книжка от одного из лучших ницшеведов - W. Stegmaier - вводная по всей философии Ницше ("An Orientation to the Philosophy of Friedrich Nietzsche"): https://files.catbox.moe/ksan1y.pdf
2) Затем "база" от разбирающегося в метафизике Ницше - G. Abel ("Die Dynamik der Willen zur Macht und die ewige Wiederkehr" и "Nietzsches Wissenschaftsphilosophie"): https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110858334/html + https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110259384/html
3) После этого можно перейти к повторному, детальному разбору основных положений философии Ницше - "Nietzsche an der Arbeit" и "Orientierung im Nihilismus – Luhmann meets Nietzsche": https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110986679/html + https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110481198/html
4) Научившись основам, можно перейти к вещам более глубоким, раскрывающим концептологию Ницше - "The Surface and the Abyss" и "Nietzsche: His Philosophy of Contradictions and the Contradictions of His Philosophy": https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110223422/html + https://muse.jhu.edu/pub/2/article/45345/pdf
5) После этого повторно, перед самостоятельным чтением "Так говорил Заратустра", пройти по примеру интерпертации и толкования одной из самых детальных работ Ницше ("Nietzsches Befreiung der Philosophie") - пятой книги "Весёлой науки": https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110269765/html и песен Заратустры - "Der letzte Jünger des Philosophen Dionysos": https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110210224/html
6) И, наконец, перейти к чтению самой основной книги - "Так говорил Заратустра", сверяясь как с оригиналом (осторожнее насчёт переводов слов "зло", "добро" - лучше перепроверять их в немецком варианте): https://nietzsche.ru/works/main-works/zaratustra/runkovich/ и https://apoliteia.ru/zarathustra - периодически сверяясь с комментариями к книгам из https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110293319/html и https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9783110293333/html
7) Всё, вы замечательны! Основной корпус мысли Ницше вам уже доступен, можно заниматься чем угодно из его трудов, после этого, - по своему желанию. Можно почитать те же https://www.degruyter.com/serial/nl-b/html - можно (и может даже немного нужно) почитать работы Свасьяна о Ницше (они коротенькие), можно почитать необыкновенный ad hominem "Nietzsche: God torn to Pieces", можно полистать и разобрать "противоход" от бывшего поклонника Ницше и марксиста D. Losurdo "Nietzsche, the Aristocratic Rebel", можно обратиться к другим работам Ницше, сверяясь попутно с Nietzsche-Kommentar по соответствующей работе (и с источниками выше), можно посмотреть другие работы по Nietzsche-Studien каталогу De Gruyter.
Или можно заняться чем-то другим. Например, для сравнения, - Платоном (снова, опять, да).
И последнее... даже если книга на немецком - не представляет особой сложности не только перевести её через нейросеть, но и затребовать филологическое и этимологическое объяснение тех или иных слов и/или пассажей.
Как-то так. И я не вижу причины, при наличии этого, тратить время на лекции Мишурина.
>>889
Ты снова ебанулся и съехал с тормозов, заебал в общем. Иди-ка ты сам нахуй со своей этой хуиткой о "правельном панимании жизни".
Не раскорми только себя, это ведёт к ожирнению.
Ты снова ебанулся и съехал с тормозов, заебал в общем. Иди-ка ты сам нахуй со своей этой хуиткой о "правельном панимании жизни".
>покормил
Не раскорми только себя, это ведёт к ожирнению.
>>888
>>890
Но светлые умы, смелые и прозрачные, – самые мудрые из молчаливых: так глубока основа их, что даже самая прозрачная вода не выдает дна их.
И при всём этом, - это сугубо академическое чтение. Если уметь ещё и в чтение символов, психологию, иметь опыт психоанализа (вроде элементарного, что описано в работах Israely "Lacanian Treatment" и "Paradoxes in Lacanian Psychoanalysis", или более сложных трудах вроде "The Law of the Mother" от G. Morel (к вопросу о... женщинах) или "Freud and the Desire of the Psychoanalyst" от S. Cottet), - то труды Ницше открываются с дополнительной стороны чтения (бессознательной). И тогда эффект всех его работ (а не просто "понимание" - я говорю о изменениях, действительных) усиляется, в принципе, - но этот эффект нельзя передать словами. Это умение догадываться о чужих мотивах (который Ницше демонстрирует в своих прозаических работах) - это совершенно отдельный навык, никак не включенный в стандартную, академическую филологию. Чтобы его приобрести - нужны деньги и усилия, отдельные от всего списка, что я привёл, - но и смысл это всё раскрывает совершенно дополнительный, зачастую уникальный и индивидуальный (что, собственно, и соответствует идее Ницше о "развитии Само", "земной добродетели"), вроде того, что описывается в вещах типа https://terebess.hu/zen/Chao-chouHoffman.pdf
В общем, мой конечный тезис: книги Ницше - это книги - для "врачей" и психологов. А не для "горбунов"-филологов и крючкотворцев-постмодернистов, гоняющихся за словарями и букварями. Какой-то пример начальной добротной интерпретации этого, как я уже упоминал, показал хотя бы феноменологист P. Bornedal (в своём труде о "поверхности" и "бездне"). (У Мишурина и Бугая, опять же, ничего подобного нету. Эти темы толком не затрагиваются - максимум у Мишурина даётся "дикий психоанализ" в виде чтения штрауссианского, - но на фоне психоанализа действительного (например, Биона) - это просто нонсенс, дилетантство.)
Можно даже сказать, что это центральный смысл работ Ницше, который все философы и все филологи пропускают "мимо ушей" - а всё потому что эти вещи - не для них, а для адресатов, к которым таким ловким и уклончивым способом апеллирует сам Ницше/Заратустра...
Зачем читать Ницше как христианина? С философской точки зрения - он не христианин. Буду считать, что подобное - это попытка его ассимиляции в нечто, что ему совершенно чуждо (у Ницше сохранилась разве что "манера" проповедования, убеждения, аргументирования, - быть может, - тогда да, он - "христианин", может даже иезуит).
>>890
Но светлые умы, смелые и прозрачные, – самые мудрые из молчаливых: так глубока основа их, что даже самая прозрачная вода не выдает дна их.
И при всём этом, - это сугубо академическое чтение. Если уметь ещё и в чтение символов, психологию, иметь опыт психоанализа (вроде элементарного, что описано в работах Israely "Lacanian Treatment" и "Paradoxes in Lacanian Psychoanalysis", или более сложных трудах вроде "The Law of the Mother" от G. Morel (к вопросу о... женщинах) или "Freud and the Desire of the Psychoanalyst" от S. Cottet), - то труды Ницше открываются с дополнительной стороны чтения (бессознательной). И тогда эффект всех его работ (а не просто "понимание" - я говорю о изменениях, действительных) усиляется, в принципе, - но этот эффект нельзя передать словами. Это умение догадываться о чужих мотивах (который Ницше демонстрирует в своих прозаических работах) - это совершенно отдельный навык, никак не включенный в стандартную, академическую филологию. Чтобы его приобрести - нужны деньги и усилия, отдельные от всего списка, что я привёл, - но и смысл это всё раскрывает совершенно дополнительный, зачастую уникальный и индивидуальный (что, собственно, и соответствует идее Ницше о "развитии Само", "земной добродетели"), вроде того, что описывается в вещах типа https://terebess.hu/zen/Chao-chouHoffman.pdf
В общем, мой конечный тезис: книги Ницше - это книги - для "врачей" и психологов. А не для "горбунов"-филологов и крючкотворцев-постмодернистов, гоняющихся за словарями и букварями. Какой-то пример начальной добротной интерпретации этого, как я уже упоминал, показал хотя бы феноменологист P. Bornedal (в своём труде о "поверхности" и "бездне"). (У Мишурина и Бугая, опять же, ничего подобного нету. Эти темы толком не затрагиваются - максимум у Мишурина даётся "дикий психоанализ" в виде чтения штрауссианского, - но на фоне психоанализа действительного (например, Биона) - это просто нонсенс, дилетантство.)
Можно даже сказать, что это центральный смысл работ Ницше, который все философы и все филологи пропускают "мимо ушей" - а всё потому что эти вещи - не для них, а для адресатов, к которым таким ловким и уклончивым способом апеллирует сам Ницше/Заратустра...
Зачем читать Ницше как христианина? С философской точки зрения - он не христианин. Буду считать, что подобное - это попытка его ассимиляции в нечто, что ему совершенно чуждо (у Ницше сохранилась разве что "манера" проповедования, убеждения, аргументирования, - быть может, - тогда да, он - "христианин", может даже иезуит).
>>888
>>890
Но светлые умы, смелые и прозрачные, – самые мудрые из молчаливых: так глубока основа их, что даже самая прозрачная вода не выдает дна их.
И при всём этом, - это сугубо академическое чтение. Если уметь ещё и в чтение символов, психологию, иметь опыт психоанализа (вроде элементарного, что описано в работах Israely "Lacanian Treatment" и "Paradoxes in Lacanian Psychoanalysis", или более сложных трудах вроде "The Law of the Mother" от G. Morel (к вопросу о... женщинах) или "Freud and the Desire of the Psychoanalyst" от S. Cottet), - то труды Ницше открываются с дополнительной стороны чтения (бессознательной). И тогда эффект всех его работ (а не просто "понимание" - я говорю о изменениях, действительных) усиляется, в принципе, - но этот эффект нельзя передать словами. Это умение догадываться о чужих мотивах (который Ницше демонстрирует в своих прозаических работах) - это совершенно отдельный навык, никак не включенный в стандартную, академическую филологию. Чтобы его приобрести - нужны деньги и усилия, отдельные от всего списка, что я привёл, - но и смысл это всё раскрывает совершенно дополнительный, зачастую уникальный и индивидуальный (что, собственно, и соответствует идее Ницше о "развитии Само", "земной добродетели"), вроде того, что описывается в вещах типа https://terebess.hu/zen/Chao-chouHoffman.pdf
В общем, мой конечный тезис: книги Ницше - это книги - для "врачей" и психологов. А не для "горбунов"-филологов и крючкотворцев-постмодернистов, гоняющихся за словарями и букварями. Какой-то пример начальной добротной интерпретации этого, как я уже упоминал, показал хотя бы феноменологист P. Bornedal (в своём труде о "поверхности" и "бездне"). (У Мишурина и Бугая, опять же, ничего подобного нету. Эти темы толком не затрагиваются - максимум у Мишурина даётся "дикий психоанализ" в виде чтения штрауссианского, - но на фоне психоанализа действительного (например, Биона) - это просто нонсенс, дилетантство.)
Можно даже сказать, что это центральный смысл работ Ницше, который все философы и все филологи пропускают "мимо ушей" - а всё потому что эти вещи - не для них, а для адресатов, к которым таким ловким и уклончивым способом апеллирует сам Ницше/Заратустра...
Зачем читать Ницше как христианина? С философской точки зрения - он не христианин. Буду считать, что подобное - это попытка его ассимиляции в нечто, что ему совершенно чуждо (у Ницше сохранилась разве что "манера" проповедования, убеждения, аргументирования, - быть может, - тогда да, он - "христианин", может даже иезуит).
>>890
Но светлые умы, смелые и прозрачные, – самые мудрые из молчаливых: так глубока основа их, что даже самая прозрачная вода не выдает дна их.
И при всём этом, - это сугубо академическое чтение. Если уметь ещё и в чтение символов, психологию, иметь опыт психоанализа (вроде элементарного, что описано в работах Israely "Lacanian Treatment" и "Paradoxes in Lacanian Psychoanalysis", или более сложных трудах вроде "The Law of the Mother" от G. Morel (к вопросу о... женщинах) или "Freud and the Desire of the Psychoanalyst" от S. Cottet), - то труды Ницше открываются с дополнительной стороны чтения (бессознательной). И тогда эффект всех его работ (а не просто "понимание" - я говорю о изменениях, действительных) усиляется, в принципе, - но этот эффект нельзя передать словами. Это умение догадываться о чужих мотивах (который Ницше демонстрирует в своих прозаических работах) - это совершенно отдельный навык, никак не включенный в стандартную, академическую филологию. Чтобы его приобрести - нужны деньги и усилия, отдельные от всего списка, что я привёл, - но и смысл это всё раскрывает совершенно дополнительный, зачастую уникальный и индивидуальный (что, собственно, и соответствует идее Ницше о "развитии Само", "земной добродетели"), вроде того, что описывается в вещах типа https://terebess.hu/zen/Chao-chouHoffman.pdf
В общем, мой конечный тезис: книги Ницше - это книги - для "врачей" и психологов. А не для "горбунов"-филологов и крючкотворцев-постмодернистов, гоняющихся за словарями и букварями. Какой-то пример начальной добротной интерпретации этого, как я уже упоминал, показал хотя бы феноменологист P. Bornedal (в своём труде о "поверхности" и "бездне"). (У Мишурина и Бугая, опять же, ничего подобного нету. Эти темы толком не затрагиваются - максимум у Мишурина даётся "дикий психоанализ" в виде чтения штрауссианского, - но на фоне психоанализа действительного (например, Биона) - это просто нонсенс, дилетантство.)
Можно даже сказать, что это центральный смысл работ Ницше, который все философы и все филологи пропускают "мимо ушей" - а всё потому что эти вещи - не для них, а для адресатов, к которым таким ловким и уклончивым способом апеллирует сам Ницше/Заратустра...
Зачем читать Ницше как христианина? С философской точки зрения - он не христианин. Буду считать, что подобное - это попытка его ассимиляции в нечто, что ему совершенно чуждо (у Ницше сохранилась разве что "манера" проповедования, убеждения, аргументирования, - быть может, - тогда да, он - "христианин", может даже иезуит).
>>891
Ты ебанутый. Это не лечится. И да, хуйня твои проекции. Перестань меня зеркалировать, додик. Это ты первый начал высказываться, что дескать Сократ "занимается политикой".
Ты ебанутый. Это не лечится. И да, хуйня твои проекции. Перестань меня зеркалировать, додик. Это ты первый начал высказываться, что дескать Сократ "занимается политикой".
>>891
Да ты же лицемерная мразь. Это ты мне лечишь своё ебучее правильное понимание, а не я тебе. Я тебе выше писал - анон сказал - УЧЕБНИК ОТКРЫВАЕМ И НИЧЕГО ПОДОБНОГО В РОССИИ НЕ ВИДИМ.
Где здесь "правильное" понимание? Это всё - и оспариваемое, и консенсуальное. А ты мне хуйню порешь, пидарас ты ебнутый. Достал уже.
покормил
>правельном панимании жизни
Да ты же лицемерная мразь. Это ты мне лечишь своё ебучее правильное понимание, а не я тебе. Я тебе выше писал - анон сказал - УЧЕБНИК ОТКРЫВАЕМ И НИЧЕГО ПОДОБНОГО В РОССИИ НЕ ВИДИМ.
Где здесь "правильное" понимание? Это всё - и оспариваемое, и консенсуальное. А ты мне хуйню порешь, пидарас ты ебнутый. Достал уже.
покормил
>>891
И да, вот так вот вывернуть тезис что "ни у кого нет монополии на истину, и быть не может, - у меня - в том числе" - это надо постараться, блять.
Уж будь добр, не отвечай мне. Не демонстрируй снова, что ты умственно отсталый человек.
>хуиткой о "правельном панимании жизни"
И да, вот так вот вывернуть тезис что "ни у кого нет монополии на истину, и быть не может, - у меня - в том числе" - это надо постараться, блять.
Уж будь добр, не отвечай мне. Не демонстрируй снова, что ты умственно отсталый человек.
>>893
>>894
Ну, ващет ты брякнул "философии нет в..". Далее ты разошёлся и снова обратился к любимому нигилизму и ещё более любимому его преодолению. Так что нет ты
Нихуя, это всё доктринальное. Не видим то, что уже подразумеваем неким благом где-то там. Ну и далее прочая индоктринированность.
Странно слышать это от того, кто отрицает "хуитки", с этим связанные. Не говоря уже о том, что ничего подобного у меня не найти...
Ты мне ещё про страдания расскажи чего-нить...
>>894
>перевод стрелок
Ну, ващет ты брякнул "философии нет в..". Далее ты разошёлся и снова обратился к любимому нигилизму и ещё более любимому его преодолению. Так что нет ты
>Где здесь "правильное" понимание? Это всё - и оспариваемое, и консенсуальное.
Нихуя, это всё доктринальное. Не видим то, что уже подразумеваем неким благом где-то там. Ну и далее прочая индоктринированность.
>лицемерная мразь
Странно слышать это от того, кто отрицает "хуитки", с этим связанные. Не говоря уже о том, что ничего подобного у меня не найти...
Ты мне ещё про страдания расскажи чего-нить...
>>896
Ты сам себе противоречишь. Разве не ты писал про "видеть то что есть"? Хорошо хоть про "свои имена" не сказал)
Ты сам себе противоречишь. Разве не ты писал про "видеть то что есть"? Хорошо хоть про "свои имена" не сказал)
10 Кб, 276x183>>899
>>901
Ты, блять, ебанутый. Я хуй пойми что ты ищешь, что ты хочешь и что ты доказываешь (нихуя ты и не доказываешь). Короче, повторю ещё раз - пошёл нахуй.
>>901
Ничего я не противоречу, дебил. Ты даже элементарное высказывание осилить не способен (речь идёт о монополии на истину, вообще о попытках что-то указывать истине, указывать другим какая она должна быть, и самой истине тоже пытаться навязывать свои перспективы). Куда ты нахуй лезешь? Пошёл нахуй!
>>901
>это всё доктринальное
>всего лишь учебник по базовому, элементарному, для тех кто в будущем будет делать сложное, возможно переворачивая базовое вверх тормашками или ещё как
Ты, блять, ебанутый. Я хуй пойми что ты ищешь, что ты хочешь и что ты доказываешь (нихуя ты и не доказываешь). Короче, повторю ещё раз - пошёл нахуй.
>>901
Ничего я не противоречу, дебил. Ты даже элементарное высказывание осилить не способен (речь идёт о монополии на истину, вообще о попытках что-то указывать истине, указывать другим какая она должна быть, и самой истине тоже пытаться навязывать свои перспективы). Куда ты нахуй лезешь? Пошёл нахуй!
>>899
Блять, это настолько пиздец (в плане смысла), что у меня даже эпитетов нет для этого.
Ты ещё теорию чисел назови индоктринированностью (при математическом-то плюрализме), и самую не-индоктринированность индоктринированностью назвать не забудь, кретин ты ёбанный. ("Доктрины" он в регулярных закономерностях, существующих ещё со времен Фукидида, Геродота и Платона, выискивает, ну пиздец нахуй.)
>Нихуя, это всё доктринальное. Не видим то, что уже подразумеваем неким благом где-то там. Ну и далее прочая индоктринированность.
Блять, это настолько пиздец (в плане смысла), что у меня даже эпитетов нет для этого.
Ты ещё теорию чисел назови индоктринированностью (при математическом-то плюрализме), и самую не-индоктринированность индоктринированностью назвать не забудь, кретин ты ёбанный. ("Доктрины" он в регулярных закономерностях, существующих ещё со времен Фукидида, Геродота и Платона, выискивает, ну пиздец нахуй.)
Объясните в чем культовость Гегеля? Очень много раз слышал, что это чуть ли не величайший философ всех времен, который повлиял на всю философию больше даже Канта.
Когда я читаю Канта я вижу какую-то логическую попытку обоснования либо постановки вопроса. Но когда я читаю Гегеля я вижу только словоблудие, но это ладно еще. Если попытаться анализировать его систему, то это же буквально какая-то невидимая метафизическая хуйня в виде духов движет человечество. Причем на моменте "Философии природы" он был попущен обычными учеными, а там где невозможно как-либо верифицировать его утверждения по типу "объективный дух переходит в субъективный" все философы восхитились?
Единственное, что у него нормальное это диалектика. За это ли только у него такой высокий статус? Либо на его духов нужно смотреть не как на шизу, а как-то по другому?
Когда я читаю Канта я вижу какую-то логическую попытку обоснования либо постановки вопроса. Но когда я читаю Гегеля я вижу только словоблудие, но это ладно еще. Если попытаться анализировать его систему, то это же буквально какая-то невидимая метафизическая хуйня в виде духов движет человечество. Причем на моменте "Философии природы" он был попущен обычными учеными, а там где невозможно как-либо верифицировать его утверждения по типу "объективный дух переходит в субъективный" все философы восхитились?
Единственное, что у него нормальное это диалектика. За это ли только у него такой высокий статус? Либо на его духов нужно смотреть не как на шизу, а как-то по другому?
>>908
Гегель предвосхитил интуиционизм: https://files.catbox.moe/th9k6e.pdf
В плане космологии он (согласно Реддингу) придерживается диалога Платона "Тимей".
В плане философии и науки Гегель как бы довершает работу Дидро, и строит одну из первых попыток комплексной междисциплинарной энциклопедии философии и науки.
В плане истории философии Гегель раскрывает историю теоретического разума (а не историю аргументации, как это делают аналитические философы, т.е. философы логики).
В плане духа эпохи Гегель - это новое переосмысление Спинозы, решение проблемы недоступности Бога в философии Канта (Бог становится вместилищем возможного, например), и попытка разрешения противоречий как таковых ("Жан Валь: Несчастное сознание").
Итого: Гегель - это гений синтетического суждения par excellence.
Гегель предвосхитил интуиционизм: https://files.catbox.moe/th9k6e.pdf
В плане космологии он (согласно Реддингу) придерживается диалога Платона "Тимей".
В плане философии и науки Гегель как бы довершает работу Дидро, и строит одну из первых попыток комплексной междисциплинарной энциклопедии философии и науки.
В плане истории философии Гегель раскрывает историю теоретического разума (а не историю аргументации, как это делают аналитические философы, т.е. философы логики).
В плане духа эпохи Гегель - это новое переосмысление Спинозы, решение проблемы недоступности Бога в философии Канта (Бог становится вместилищем возможного, например), и попытка разрешения противоречий как таковых ("Жан Валь: Несчастное сознание").
Итого: Гегель - это гений синтетического суждения par excellence.
>>908
>>909
"Идея есть истинное само по себе, абсолютное единство понятия и объективности. [...] Определение абсолютного, что оно есть идея, теперь само является абсолютным. Все предыдущие определения восходят к нему. - Идея есть действительность; ибо истина состоит в том, что объективность соответствует понятию, - а не в том, что внешние вещи соответствуют моим идеям" (Гегель 1870, 189).
Если историю развития гегелевского (Гегель это такой осовремененный Прокл, якобы; ещё Гегель гипостазирует "Государство" Платона, т.е. толкует его, как и Спинозу, не правильно) Духа описывать по шагам, то получится так:
1.[...] Философия исходила не из самой идеи, а из объективного как данного и превращала его в идею; - бытие.
2. абстрактная мысль, ноумен, стала называться общим бытием, мыслимым не как субъективная мысль; - платоновское общее.
3. У Аристотеля появляется понятие, свободная, беспристрастная, постигающая мысль, проходящая через все формы мироздания, одухотворяющая.
4. Понятие как субъект, его становление для-себя, бытие-в-себе, абстрактное разделение - стоики, эпикурейцы, скептицизм: не свободная конкретная форма, а абстрактная, сама по себе формальная всеобщность.
5. Идея тотальности, умопостигаемого мира, мира как мира мысли, - это конкретная идея, как мы видели ее у неоплатоников. Этот принцип есть идеальность во всей действительности, идея как тотальность, но не идея, знающая себя, - до тех пор, пока в нее не ворвался принцип субъективности, индивидуальности, пока Бог как дух не стал реальным в самосознании.
6. Но работа современности заключается в том, чтобы постичь эту идею как дух, как идею, познающую саму себя. Для того чтобы перейти от познания идеи к самопознанию идеи, необходим бесконечный контраст, чтобы идея пришла к осознанию своего абсолютного неединства. Философия, таким образом, завершила интеллектуализацию мира духом, мыслящим объективное бытие, и произвела этот духовный мир как объект, существующий вне настоящего и действительности, как природу - первое творение духа. Теперь работа духа заключалась в том, чтобы привести этот запредельный мир обратно к реальности и самосознанию. Это достигается тем, что самосознание мыслит себя и познает абсолютное бытие как самосознание, которое мыслит себя. - Чистое мышление у Картезиуса открывается через это разделение. Во-первых, самосознание мыслит себя как сознание; вся объективная реальность содержится в нем и в позитивном, созерцательном отношении его реальности к другому. Мышление и бытие у Спинозы противоположны и тождественны; он придерживается субстанциального взгляда, познание является внешним. Это принцип примирения, начиная с мышления как такового, и отмены субъективности мышления: так в имагинативной монаде Лейбница.
7. Во-вторых, самосознание думает, что оно есть самосознание, в котором оно есть для себя, но все же для себя в негативном отношении к другим. Это фихтеанская субъективность, α) как критика мышления, β) как стремление к конкретному. Выражается абсолютно чистая бесконечная форма; - самосознание, эго.
8. Эта молния поражает духовную субстанцию, и таким образом абсолютное содержание и абсолютная форма тождественны, - субстанция тождественна сама по себе с познанием. В-третьих, самосознание признает свое положительное отношение своим отрицательным, а свое отрицательное - своим положительным, или эти противоположные действия - одним и тем же, то есть чистое мышление или бытие как само-единство, а последнее - как раздвоение. Это интеллектуальное созерцание, но для того, чтобы оно было интеллектуальным по истине, необходимо, чтобы оно не было тем созерцанием вечного и божественного, о котором говорят, что оно непосредственное, но абсолютно познаваемое. Это не самопознающее созерцание есть начало, которое предполагается как абсолютная предпосылка; само оно, таким образом, есть только созерцание, как непосредственное признание, а не самопознание; или же оно ничего не признает, и его созерцание не есть признание, - но, если оно приходит к нему, прекрасные мысли, но не знание.
На 5-м этапе Гегель приходит к христианству, на 8-м - к философии Шеллинга, которая возвращается к религии, к которой он относится насмешливо, если не сказать очернительно, чтобы затем полностью продолжить в стиле своей собственной диалектики и еще раз развить ее для своих молодых слушателей в конце "Истории философии". С его собственной "точкой зрения", которую он объявляет "точкой зрения настоящего времени", "серия интеллектуальных формаций [...], таким образом, на сегодня закрыта". В отличие от Ницше, он избегает сжатой формы изложения в виде пронумерованных этапов ради изложения своей собственной истины, которая для него является окончательно достигнутой истиной истины. Конечно, обоих объединяет высокий пафос. Это, как "предвидел" Гегель, в мире наступила новая эпоха. Кажется, что теперь мир-дух сумел отбросить все чуждые объективные сущности и, наконец, постигнуть себя как абсолютный дух, произвести из себя то, что становится объективным для него, и, спокойно противостоя ему, держать его в своей власти. Борьба конечного самосознания с абсолютным самосознанием, возникшим для него помимо него самого, прекращается.
Ницше в качестве финальной точки ставит "дионисийское" понятие, которое для него, как для Гегеля понятие духа, само по себе отменяет все противоположности , а до этого, в JGB № 295, он провозглашает Диониса "богом" своего философствования. Термин "дионисийский" в GD уже характеризует то, что должно произойти, то, что приходит ("INCIPIT") с "ZARATHUSTRA", не нуждаясь в дальнейшей аргументации.
- “Правда ли, что боженька находится везде? – спросила маленькая девочка свою мать. – Но я нахожу это неприличным” – намек философам! -
Гегель во введении к своей "Науке логики" претендует не только на познание непроявленной истины, но и на "представление Бога [...] как он есть в своем вечном бытии до создания природы и конечного духа" (Гегель 1832-1845, 3, 36). Таким образом, Гегель претендует не "только" на то, чтобы иметь перед собой обнаженную истину и полностью проникнуть в нее, но и даже на то, чтобы увидеть самого безмирного, абсолютно прозрачного Бога - что в логике умной девочки из было бы, пожалуй, тем более "неприлично".
>>909
"Идея есть истинное само по себе, абсолютное единство понятия и объективности. [...] Определение абсолютного, что оно есть идея, теперь само является абсолютным. Все предыдущие определения восходят к нему. - Идея есть действительность; ибо истина состоит в том, что объективность соответствует понятию, - а не в том, что внешние вещи соответствуют моим идеям" (Гегель 1870, 189).
Если историю развития гегелевского (Гегель это такой осовремененный Прокл, якобы; ещё Гегель гипостазирует "Государство" Платона, т.е. толкует его, как и Спинозу, не правильно) Духа описывать по шагам, то получится так:
1.[...] Философия исходила не из самой идеи, а из объективного как данного и превращала его в идею; - бытие.
2. абстрактная мысль, ноумен, стала называться общим бытием, мыслимым не как субъективная мысль; - платоновское общее.
3. У Аристотеля появляется понятие, свободная, беспристрастная, постигающая мысль, проходящая через все формы мироздания, одухотворяющая.
4. Понятие как субъект, его становление для-себя, бытие-в-себе, абстрактное разделение - стоики, эпикурейцы, скептицизм: не свободная конкретная форма, а абстрактная, сама по себе формальная всеобщность.
5. Идея тотальности, умопостигаемого мира, мира как мира мысли, - это конкретная идея, как мы видели ее у неоплатоников. Этот принцип есть идеальность во всей действительности, идея как тотальность, но не идея, знающая себя, - до тех пор, пока в нее не ворвался принцип субъективности, индивидуальности, пока Бог как дух не стал реальным в самосознании.
6. Но работа современности заключается в том, чтобы постичь эту идею как дух, как идею, познающую саму себя. Для того чтобы перейти от познания идеи к самопознанию идеи, необходим бесконечный контраст, чтобы идея пришла к осознанию своего абсолютного неединства. Философия, таким образом, завершила интеллектуализацию мира духом, мыслящим объективное бытие, и произвела этот духовный мир как объект, существующий вне настоящего и действительности, как природу - первое творение духа. Теперь работа духа заключалась в том, чтобы привести этот запредельный мир обратно к реальности и самосознанию. Это достигается тем, что самосознание мыслит себя и познает абсолютное бытие как самосознание, которое мыслит себя. - Чистое мышление у Картезиуса открывается через это разделение. Во-первых, самосознание мыслит себя как сознание; вся объективная реальность содержится в нем и в позитивном, созерцательном отношении его реальности к другому. Мышление и бытие у Спинозы противоположны и тождественны; он придерживается субстанциального взгляда, познание является внешним. Это принцип примирения, начиная с мышления как такового, и отмены субъективности мышления: так в имагинативной монаде Лейбница.
7. Во-вторых, самосознание думает, что оно есть самосознание, в котором оно есть для себя, но все же для себя в негативном отношении к другим. Это фихтеанская субъективность, α) как критика мышления, β) как стремление к конкретному. Выражается абсолютно чистая бесконечная форма; - самосознание, эго.
8. Эта молния поражает духовную субстанцию, и таким образом абсолютное содержание и абсолютная форма тождественны, - субстанция тождественна сама по себе с познанием. В-третьих, самосознание признает свое положительное отношение своим отрицательным, а свое отрицательное - своим положительным, или эти противоположные действия - одним и тем же, то есть чистое мышление или бытие как само-единство, а последнее - как раздвоение. Это интеллектуальное созерцание, но для того, чтобы оно было интеллектуальным по истине, необходимо, чтобы оно не было тем созерцанием вечного и божественного, о котором говорят, что оно непосредственное, но абсолютно познаваемое. Это не самопознающее созерцание есть начало, которое предполагается как абсолютная предпосылка; само оно, таким образом, есть только созерцание, как непосредственное признание, а не самопознание; или же оно ничего не признает, и его созерцание не есть признание, - но, если оно приходит к нему, прекрасные мысли, но не знание.
На 5-м этапе Гегель приходит к христианству, на 8-м - к философии Шеллинга, которая возвращается к религии, к которой он относится насмешливо, если не сказать очернительно, чтобы затем полностью продолжить в стиле своей собственной диалектики и еще раз развить ее для своих молодых слушателей в конце "Истории философии". С его собственной "точкой зрения", которую он объявляет "точкой зрения настоящего времени", "серия интеллектуальных формаций [...], таким образом, на сегодня закрыта". В отличие от Ницше, он избегает сжатой формы изложения в виде пронумерованных этапов ради изложения своей собственной истины, которая для него является окончательно достигнутой истиной истины. Конечно, обоих объединяет высокий пафос. Это, как "предвидел" Гегель, в мире наступила новая эпоха. Кажется, что теперь мир-дух сумел отбросить все чуждые объективные сущности и, наконец, постигнуть себя как абсолютный дух, произвести из себя то, что становится объективным для него, и, спокойно противостоя ему, держать его в своей власти. Борьба конечного самосознания с абсолютным самосознанием, возникшим для него помимо него самого, прекращается.
Ницше в качестве финальной точки ставит "дионисийское" понятие, которое для него, как для Гегеля понятие духа, само по себе отменяет все противоположности , а до этого, в JGB № 295, он провозглашает Диониса "богом" своего философствования. Термин "дионисийский" в GD уже характеризует то, что должно произойти, то, что приходит ("INCIPIT") с "ZARATHUSTRA", не нуждаясь в дальнейшей аргументации.
- “Правда ли, что боженька находится везде? – спросила маленькая девочка свою мать. – Но я нахожу это неприличным” – намек философам! -
Гегель во введении к своей "Науке логики" претендует не только на познание непроявленной истины, но и на "представление Бога [...] как он есть в своем вечном бытии до создания природы и конечного духа" (Гегель 1832-1845, 3, 36). Таким образом, Гегель претендует не "только" на то, чтобы иметь перед собой обнаженную истину и полностью проникнуть в нее, но и даже на то, чтобы увидеть самого безмирного, абсолютно прозрачного Бога - что в логике умной девочки из было бы, пожалуй, тем более "неприлично".
>>908
>>909
"Идея есть истинное само по себе, абсолютное единство понятия и объективности. [...] Определение абсолютного, что оно есть идея, теперь само является абсолютным. Все предыдущие определения восходят к нему. - Идея есть действительность; ибо истина состоит в том, что объективность соответствует понятию, - а не в том, что внешние вещи соответствуют моим идеям" (Гегель 1870, 189).
Если историю развития гегелевского (Гегель это такой осовремененный Прокл, якобы; ещё Гегель гипостазирует "Государство" Платона, т.е. толкует его, как и Спинозу, не правильно) Духа описывать по шагам, то получится так:
1.[...] Философия исходила не из самой идеи, а из объективного как данного и превращала его в идею; - бытие.
2. абстрактная мысль, ноумен, стала называться общим бытием, мыслимым не как субъективная мысль; - платоновское общее.
3. У Аристотеля появляется понятие, свободная, беспристрастная, постигающая мысль, проходящая через все формы мироздания, одухотворяющая.
4. Понятие как субъект, его становление для-себя, бытие-в-себе, абстрактное разделение - стоики, эпикурейцы, скептицизм: не свободная конкретная форма, а абстрактная, сама по себе формальная всеобщность.
5. Идея тотальности, умопостигаемого мира, мира как мира мысли, - это конкретная идея, как мы видели ее у неоплатоников. Этот принцип есть идеальность во всей действительности, идея как тотальность, но не идея, знающая себя, - до тех пор, пока в нее не ворвался принцип субъективности, индивидуальности, пока Бог как дух не стал реальным в самосознании.
6. Но работа современности заключается в том, чтобы постичь эту идею как дух, как идею, познающую саму себя. Для того чтобы перейти от познания идеи к самопознанию идеи, необходим бесконечный контраст, чтобы идея пришла к осознанию своего абсолютного неединства. Философия, таким образом, завершила интеллектуализацию мира духом, мыслящим объективное бытие, и произвела этот духовный мир как объект, существующий вне настоящего и действительности, как природу - первое творение духа. Теперь работа духа заключалась в том, чтобы привести этот запредельный мир обратно к реальности и самосознанию. Это достигается тем, что самосознание мыслит себя и познает абсолютное бытие как самосознание, которое мыслит себя. - Чистое мышление у Картезиуса открывается через это разделение. Во-первых, самосознание мыслит себя как сознание; вся объективная реальность содержится в нем и в позитивном, созерцательном отношении его реальности к другому. Мышление и бытие у Спинозы противоположны и тождественны; он придерживается субстанциального взгляда, познание является внешним. Это принцип примирения, начиная с мышления как такового, и отмены субъективности мышления: так в имагинативной монаде Лейбница.
7. Во-вторых, самосознание думает, что оно есть самосознание, в котором оно есть для себя, но все же для себя в негативном отношении к другим. Это фихтеанская субъективность, α) как критика мышления, β) как стремление к конкретному. Выражается абсолютно чистая бесконечная форма; - самосознание, эго.
8. Эта молния поражает духовную субстанцию, и таким образом абсолютное содержание и абсолютная форма тождественны, - субстанция тождественна сама по себе с познанием. В-третьих, самосознание признает свое положительное отношение своим отрицательным, а свое отрицательное - своим положительным, или эти противоположные действия - одним и тем же, то есть чистое мышление или бытие как само-единство, а последнее - как раздвоение. Это интеллектуальное созерцание, но для того, чтобы оно было интеллектуальным по истине, необходимо, чтобы оно не было тем созерцанием вечного и божественного, о котором говорят, что оно непосредственное, но абсолютно познаваемое. Это не самопознающее созерцание есть начало, которое предполагается как абсолютная предпосылка; само оно, таким образом, есть только созерцание, как непосредственное признание, а не самопознание; или же оно ничего не признает, и его созерцание не есть признание, - но, если оно приходит к нему, прекрасные мысли, но не знание.
На 5-м этапе Гегель приходит к христианству, на 8-м - к философии Шеллинга, которая возвращается к религии, к которой он относится насмешливо, если не сказать очернительно, чтобы затем полностью продолжить в стиле своей собственной диалектики и еще раз развить ее для своих молодых слушателей в конце "Истории философии". С его собственной "точкой зрения", которую он объявляет "точкой зрения настоящего времени", "серия интеллектуальных формаций [...], таким образом, на сегодня закрыта". В отличие от Ницше, он избегает сжатой формы изложения в виде пронумерованных этапов ради изложения своей собственной истины, которая для него является окончательно достигнутой истиной истины. Конечно, обоих объединяет высокий пафос. Это, как "предвидел" Гегель, в мире наступила новая эпоха. Кажется, что теперь мир-дух сумел отбросить все чуждые объективные сущности и, наконец, постигнуть себя как абсолютный дух, произвести из себя то, что становится объективным для него, и, спокойно противостоя ему, держать его в своей власти. Борьба конечного самосознания с абсолютным самосознанием, возникшим для него помимо него самого, прекращается.
Ницше в качестве финальной точки ставит "дионисийское" понятие, которое для него, как для Гегеля понятие духа, само по себе отменяет все противоположности , а до этого, в JGB № 295, он провозглашает Диониса "богом" своего философствования. Термин "дионисийский" в GD уже характеризует то, что должно произойти, то, что приходит ("INCIPIT") с "ZARATHUSTRA", не нуждаясь в дальнейшей аргументации.
- “Правда ли, что боженька находится везде? – спросила маленькая девочка свою мать. – Но я нахожу это неприличным” – намек философам! -
Гегель во введении к своей "Науке логики" претендует не только на познание непроявленной истины, но и на "представление Бога [...] как он есть в своем вечном бытии до создания природы и конечного духа" (Гегель 1832-1845, 3, 36). Таким образом, Гегель претендует не "только" на то, чтобы иметь перед собой обнаженную истину и полностью проникнуть в нее, но и даже на то, чтобы увидеть самого безмирного, абсолютно прозрачного Бога - что в логике умной девочки из было бы, пожалуй, тем более "неприлично".
>>909
"Идея есть истинное само по себе, абсолютное единство понятия и объективности. [...] Определение абсолютного, что оно есть идея, теперь само является абсолютным. Все предыдущие определения восходят к нему. - Идея есть действительность; ибо истина состоит в том, что объективность соответствует понятию, - а не в том, что внешние вещи соответствуют моим идеям" (Гегель 1870, 189).
Если историю развития гегелевского (Гегель это такой осовремененный Прокл, якобы; ещё Гегель гипостазирует "Государство" Платона, т.е. толкует его, как и Спинозу, не правильно) Духа описывать по шагам, то получится так:
1.[...] Философия исходила не из самой идеи, а из объективного как данного и превращала его в идею; - бытие.
2. абстрактная мысль, ноумен, стала называться общим бытием, мыслимым не как субъективная мысль; - платоновское общее.
3. У Аристотеля появляется понятие, свободная, беспристрастная, постигающая мысль, проходящая через все формы мироздания, одухотворяющая.
4. Понятие как субъект, его становление для-себя, бытие-в-себе, абстрактное разделение - стоики, эпикурейцы, скептицизм: не свободная конкретная форма, а абстрактная, сама по себе формальная всеобщность.
5. Идея тотальности, умопостигаемого мира, мира как мира мысли, - это конкретная идея, как мы видели ее у неоплатоников. Этот принцип есть идеальность во всей действительности, идея как тотальность, но не идея, знающая себя, - до тех пор, пока в нее не ворвался принцип субъективности, индивидуальности, пока Бог как дух не стал реальным в самосознании.
6. Но работа современности заключается в том, чтобы постичь эту идею как дух, как идею, познающую саму себя. Для того чтобы перейти от познания идеи к самопознанию идеи, необходим бесконечный контраст, чтобы идея пришла к осознанию своего абсолютного неединства. Философия, таким образом, завершила интеллектуализацию мира духом, мыслящим объективное бытие, и произвела этот духовный мир как объект, существующий вне настоящего и действительности, как природу - первое творение духа. Теперь работа духа заключалась в том, чтобы привести этот запредельный мир обратно к реальности и самосознанию. Это достигается тем, что самосознание мыслит себя и познает абсолютное бытие как самосознание, которое мыслит себя. - Чистое мышление у Картезиуса открывается через это разделение. Во-первых, самосознание мыслит себя как сознание; вся объективная реальность содержится в нем и в позитивном, созерцательном отношении его реальности к другому. Мышление и бытие у Спинозы противоположны и тождественны; он придерживается субстанциального взгляда, познание является внешним. Это принцип примирения, начиная с мышления как такового, и отмены субъективности мышления: так в имагинативной монаде Лейбница.
7. Во-вторых, самосознание думает, что оно есть самосознание, в котором оно есть для себя, но все же для себя в негативном отношении к другим. Это фихтеанская субъективность, α) как критика мышления, β) как стремление к конкретному. Выражается абсолютно чистая бесконечная форма; - самосознание, эго.
8. Эта молния поражает духовную субстанцию, и таким образом абсолютное содержание и абсолютная форма тождественны, - субстанция тождественна сама по себе с познанием. В-третьих, самосознание признает свое положительное отношение своим отрицательным, а свое отрицательное - своим положительным, или эти противоположные действия - одним и тем же, то есть чистое мышление или бытие как само-единство, а последнее - как раздвоение. Это интеллектуальное созерцание, но для того, чтобы оно было интеллектуальным по истине, необходимо, чтобы оно не было тем созерцанием вечного и божественного, о котором говорят, что оно непосредственное, но абсолютно познаваемое. Это не самопознающее созерцание есть начало, которое предполагается как абсолютная предпосылка; само оно, таким образом, есть только созерцание, как непосредственное признание, а не самопознание; или же оно ничего не признает, и его созерцание не есть признание, - но, если оно приходит к нему, прекрасные мысли, но не знание.
На 5-м этапе Гегель приходит к христианству, на 8-м - к философии Шеллинга, которая возвращается к религии, к которой он относится насмешливо, если не сказать очернительно, чтобы затем полностью продолжить в стиле своей собственной диалектики и еще раз развить ее для своих молодых слушателей в конце "Истории философии". С его собственной "точкой зрения", которую он объявляет "точкой зрения настоящего времени", "серия интеллектуальных формаций [...], таким образом, на сегодня закрыта". В отличие от Ницше, он избегает сжатой формы изложения в виде пронумерованных этапов ради изложения своей собственной истины, которая для него является окончательно достигнутой истиной истины. Конечно, обоих объединяет высокий пафос. Это, как "предвидел" Гегель, в мире наступила новая эпоха. Кажется, что теперь мир-дух сумел отбросить все чуждые объективные сущности и, наконец, постигнуть себя как абсолютный дух, произвести из себя то, что становится объективным для него, и, спокойно противостоя ему, держать его в своей власти. Борьба конечного самосознания с абсолютным самосознанием, возникшим для него помимо него самого, прекращается.
Ницше в качестве финальной точки ставит "дионисийское" понятие, которое для него, как для Гегеля понятие духа, само по себе отменяет все противоположности , а до этого, в JGB № 295, он провозглашает Диониса "богом" своего философствования. Термин "дионисийский" в GD уже характеризует то, что должно произойти, то, что приходит ("INCIPIT") с "ZARATHUSTRA", не нуждаясь в дальнейшей аргументации.
- “Правда ли, что боженька находится везде? – спросила маленькая девочка свою мать. – Но я нахожу это неприличным” – намек философам! -
Гегель во введении к своей "Науке логики" претендует не только на познание непроявленной истины, но и на "представление Бога [...] как он есть в своем вечном бытии до создания природы и конечного духа" (Гегель 1832-1845, 3, 36). Таким образом, Гегель претендует не "только" на то, чтобы иметь перед собой обнаженную истину и полностью проникнуть в нее, но и даже на то, чтобы увидеть самого безмирного, абсолютно прозрачного Бога - что в логике умной девочки из было бы, пожалуй, тем более "неприлично".
>>902
>>903
Про "видеть жизнь и вещи какие они есть" писал ты. Тебе от этого не скрыться. Никуда.
Я уже задавал тебе вопросы, и ты благополучно сливнул с них. Выяснять далее мне уже как-то без разницы, всё равно ты ничего не скажешь либо снова съедешь с катушек.
Ага, я в тебе и не сумневалсе )) Только почему-то уделяешь внимание мелочам вроде "в одной стране нет философии" и "кого-то там в корзину" ))
Ладно, последний вопрос: что ты считаешь ближе всего к истине согласно себе? Жизнь - это болезнь или бессмыслица? Или что-то ещё? ))
>>903
>о монополии на истину
Про "видеть жизнь и вещи какие они есть" писал ты. Тебе от этого не скрыться. Никуда.
>Я хуй пойми что ты ищешь, что ты хочешь и что ты доказываешь
Я уже задавал тебе вопросы, и ты благополучно сливнул с них. Выяснять далее мне уже как-то без разницы, всё равно ты ничего не скажешь либо снова съедешь с катушек.
>закономерности на моей стороне, я ближе к истине, у меня правильная постановка вопросов и ответов о правильном понимании жизни и вот этих всех вещей
Ага, я в тебе и не сумневалсе )) Только почему-то уделяешь внимание мелочам вроде "в одной стране нет философии" и "кого-то там в корзину" ))
Ладно, последний вопрос: что ты считаешь ближе всего к истине согласно себе? Жизнь - это болезнь или бессмыслица? Или что-то ещё? ))
>>916
Ты пидарас и долбаёб. Соси хуй. Иди нахуй.
>речь о учебниках
>цитаты Ницше
>позиция Ларюэля
>"основной вопрос философии" (соотношение бытия к мышлению)
>всё махом приписывает мне как будто я собственник всех этих интеллектуальных собственностей
Ты пидарас и долбаёб. Соси хуй. Иди нахуй.
>>916
Ты мне ещё указываешь как себя вести. Совсем охуел, скотина? Иди в стойло и не мычи, больное ты животное.
И сюда впредь не заходи. А то разучишься хозяина слушаться, - он тебе плетью-то и всыплет, за анти-этатизм и нежелание лгать.
>снова съедешь с катушек
Ты мне ещё указываешь как себя вести. Совсем охуел, скотина? Иди в стойло и не мычи, больное ты животное.
И сюда впредь не заходи. А то разучишься хозяина слушаться, - он тебе плетью-то и всыплет, за анти-этатизм и нежелание лгать.
>>916
Что такое ирония Сократа? Выражение протеста? Ресентимент черни? Не наслаждается ли он, как угнетенный, своей собственной свирепостью, вонзая, как нож, свои силлогизмы? Мстит ли он знатным, которых очаровывает? – Если ты диалектик, то у тебя в руках беспощадное орудие, им можно тиранить; побеждая, ты еще и компрометируешь. Диалектик вынуждает своего противника доказывать, что тот не идиот: он приводит в бешенство и вместе с тем делает беспомощным. Диалектик [якобы] депотенцирует интеллект своего противника. – Как? разве диалектика у Сократа является только формой мести?
... и если говорить более спокойным ("спокойный" не значит "нормальный") тоном - моя позиция тебе недоступна, в принципе. Твоя неспособность понять это положение - это и есть вся причина твоего "замешательства".
Я в итоге вижу твои мотивы - ты хочешь подлизаться аки паразит и найти способ опрокинуть мою позицию. Ведь ничего не доставляет таким как ты большего удовольствия, чем видеть другого человека поверженным и униженным. Но проблема в том, что это просто не возможно. И ты можешь извиваться сколько тебе захочеться - подкопаться под меня ты не сможешь никогда.
Что такое ирония Сократа? Выражение протеста? Ресентимент черни? Не наслаждается ли он, как угнетенный, своей собственной свирепостью, вонзая, как нож, свои силлогизмы? Мстит ли он знатным, которых очаровывает? – Если ты диалектик, то у тебя в руках беспощадное орудие, им можно тиранить; побеждая, ты еще и компрометируешь. Диалектик вынуждает своего противника доказывать, что тот не идиот: он приводит в бешенство и вместе с тем делает беспомощным. Диалектик [якобы] депотенцирует интеллект своего противника. – Как? разве диалектика у Сократа является только формой мести?
... и если говорить более спокойным ("спокойный" не значит "нормальный") тоном - моя позиция тебе недоступна, в принципе. Твоя неспособность понять это положение - это и есть вся причина твоего "замешательства".
Я в итоге вижу твои мотивы - ты хочешь подлизаться аки паразит и найти способ опрокинуть мою позицию. Ведь ничего не доставляет таким как ты большего удовольствия, чем видеть другого человека поверженным и униженным. Но проблема в том, что это просто не возможно. И ты можешь извиваться сколько тебе захочеться - подкопаться под меня ты не сможешь никогда.
Нет ничего более демократичного, чем логика: она не знает уважения к личности и принимает как должное даже кривые носы.
Что для меня значит "познавать".
Что говорит твоя совесть? “Ты должен стать тем, кто ты есть”.
Величайшая тяжесть.
Что, если бы днем или ночью подкрался к тебе в твое уединеннейшее одиночество некий демон и сказал бы тебе: “Эту жизнь, как ты ее теперь живешь и жил, должен будешь ты прожить еще раз и еще бесчисленное количество раз; и ничего в ней не будет нового, но каждая боль и каждое удовольствие, каждая мысль и каждый вздох и все несказанно малое и великое в твоей жизни должно будет наново вернуться к тебе, и все в том же порядке и в той же последовательности, - также и этот паук и этот лунный свет между деревьями, также и это вот мгновение и я сам. Вечные песочные часы бытия переворачиваются все снова и снова – и ты вместе с ними, песчинка из песка!” – Разве ты не бросился бы навзничь, скрежеща зубами и проклиная говорящего так демона? Или тебе довелось однажды пережить чудовищное мгновение, когда ты ответил бы ему: “Ты – бог, и никогда не слышал я ничего более божественного!” Овладей тобою эта мысль, она бы преобразила тебя и, возможно, стерла бы в порошок; вопрос, сопровождающий все и вся: “хочешь ли ты этого еще раз, и еще бесчисленное количество раз?” – величайшей тяжестью лег бы на твои поступки! Или насколько хорошо должен был бы ты относиться к самому себе и к жизни, чтобы не жаждать больше ничего, кроме этого последнего вечного удостоверения и скрепления печатью?
Я беру это объяснение с улицы; я слышал, как кто-то из народа говорил: “Он меня опознал”, - я спросил себя при этом: что, собственно, понимает народ под познанием? Чего он хочет, когда он хочет “познания”? Ничего иного, кроме того, чтобы свести нечто чужое к чему-то знакомому. А мы, философы, - разве мы понимаем под познанием нечто большее? Знакомое – значит: все, к чему мы привыкли, так что и не удивляемся больше этому, - наша повседневность, какое-нибудь правило, в котором мы застреваем, все и вся, в чем мы чувствуем себя как дома, - как? разве наша потребность в познании не есть именно эта потребность в знакомом? воля – среди всего чужого, непривычного, сомнительного обнаружить нечто такое, что не беспокоит нас больше? Не должно ли это быть источником страха – то, что велит нам познавать? Не должно ли ликование познающего быть ликованием как раз по случаю вновь обретенного чувства уверенности? Этот философ воображал, что он “познал” мир, когда свел его к “идее”: ах, разве это случилось не потому, что ему была так знакома, так привычна “идея”? что он так мало уже страшился “идеи”? – О, это довольство познающих! по нему пусть и судят об их принципах и решениях мировой загадки! Если они вновь найдут в вещах, под вещами, за вещами нечто такое, что нам, к сожалению, весьма знакомо, например нашу таблицу умножения, или нашу логику, или нашу волю и влечение, - радости их нет конца! Ибо “то, что опознано, - познано” – в этом они единодушны. Даже наиболее осторожные среди них полагают, что, по крайней мере, знакомое легче познать, чем чужое; к примеру, метьодически предписывается исходить из “внутреннего мира”, из “фактов сознания”, так как они представляют более знакомый нам мир! Заблуждение заблуждений! Знакомое есть привычное, а привычное труднее всего “познавать”, т.е. видеть в нем проблему, т.е. видеть его чужим, отдаленным, “вне нас самих”… Великая уверенность естественных наук по сравнению с психологией и критикой основ сознания – неестественными науками, как почти что можно было бы сказать, - покоится именно на том, что они берут чужое как объект: между тем желание принимать за объект вообще нечужое есть едва ли не полное противоречий и бессмысленное занятие…
Философия, как я её понял и как я её живу, — это добровольное обращение к проклятым и порочным сторонам существования. Из долгого опыта, который мне принесло такое путешествие через лед и пустыню, я научился смотреть на всё, что философствовало до меня, под другим углом: скрытая история философии, психология её великих имен открылась мне. «Сколько правды может выдержать, сколько правды осмелится постигнуть дух?» — это стал для меня настоящий критерий ценности. Ошибка — это трусость… Каждое достижение познания связано с мужеством, с жесткостью к себе, с чистотой перед собой… Такая экспериментальная философия, как я её живу, предположительно осваивает возможности принципиального нигилизма, но это вовсе не означает, что она остаётся на «нет», на отрицании, на воле к отрицанию. Она стремится пройти дальше — до противоположного, до дионсийского «да» миру, каков он есть, без исключений, без выбора — она хочет вечный круговорот, те же самые вещи, ту же логику и нелогику узлов. Высшее состояние, которого может достичь философ: дионсийское отношение к бытию — моя формула для этого: amor fati (любовь к судьбе).
Для этого нужно не только признать ранее отвергнутые стороны бытия как необходимые, но и как желательные; и не просто желательные в отношении тех сторон бытия, которые были утверждены (например, как их дополнения или предпосылки), но как таковые, ради их самой сущности, как более мощные, более плодотворные, более истинные стороны бытия, в которых его воля проявляется ярче. Также сюда входит необходимость оценить ту сторону бытия, которая была утверждена до сих пор; понять, откуда берётся это утверждение и как мало оно имеет обязательности для дионсийской оценки бытия: я вышел за пределы и понял, что на самом деле «да» говорит здесь (инстинкт страдающих, инстинкт стада, с одной стороны, и третий — инстинкт большинства в противоречии с исключениями) — и я догадался, в чём заключается необходимость другой, более сильной человеческой натуры, которая должна была бы придумать повышение и вознесение человека на другую сторону: высшие существа, которые были бы за пределами добра и зла, за пределами тех ценностей, которые не могут отрицать свой исход из сферы страдания, стада и большинства. Я искал следы этого обратного идеала в истории (переосмысляя такие понятия, как «языческий», «классический», «благородный» — и заново их поставив).
Едва ли можно утаить от себя, что собственно выражает все воление, ориентированное аскетическим идеалом: эта ненависть к человеческому, больше - к животному, еще больше - к вещественному, это отвращение к чувствам, к самому разуму, страх перед счастьем и красотой, это стремление избавиться от всякой кажимости, перемены, становления, смерти, желания, самого стремления - все сказанное означает, рискнем понять это, волю к Ничто, отвращение к жизни, бунт против радикальнейших предпосылок жизни, но это есть и остается волей!.. И чтобы повторить в заключение сказанное мною в начале: человек предпочтет скорее хотеть Ничто, чем ничего не хотеть...
... О, эти греки! Они умели-таки жить; для этого нужно храбро оставаться у поверхности, у складки, у кожи, поклоняться иллюзии, верить в формы, звуки, слова, в весь Олимп иллюзии! Эти греки были поверхностными – из глубины! ...
"Дионис".
Что хорошо? - Всё, что повышает в живом чувство становления, волю к становлению, самое становление.
Что дурно? - Всё, что происходит из насилия.
Что есть счастье? - Чувство растущей жизни, чувство преодолеваемой вины.
Не удовлетворённость, но стремление к вечности, не власть вообще, но мир - с природой, не добродетель, но полнота способностей (добродетель в стиле Ренессанс, virtu, добродетель, свободная от моралина).
Слабые и неудачные формы жизни должны быть присоединены: первое положение нашей любви к живому. И им должно ещё помочь в этом.
Что вреднее всякого порока? Деятельное сострадание ко лжи и "стабильности", отсутствию изменений - моделирование действительности всё то, что до сих пор и называли - "философией".
Что говорит твоя совесть? “Ты должен стать тем, кто ты есть”.
Величайшая тяжесть.
Что, если бы днем или ночью подкрался к тебе в твое уединеннейшее одиночество некий демон и сказал бы тебе: “Эту жизнь, как ты ее теперь живешь и жил, должен будешь ты прожить еще раз и еще бесчисленное количество раз; и ничего в ней не будет нового, но каждая боль и каждое удовольствие, каждая мысль и каждый вздох и все несказанно малое и великое в твоей жизни должно будет наново вернуться к тебе, и все в том же порядке и в той же последовательности, - также и этот паук и этот лунный свет между деревьями, также и это вот мгновение и я сам. Вечные песочные часы бытия переворачиваются все снова и снова – и ты вместе с ними, песчинка из песка!” – Разве ты не бросился бы навзничь, скрежеща зубами и проклиная говорящего так демона? Или тебе довелось однажды пережить чудовищное мгновение, когда ты ответил бы ему: “Ты – бог, и никогда не слышал я ничего более божественного!” Овладей тобою эта мысль, она бы преобразила тебя и, возможно, стерла бы в порошок; вопрос, сопровождающий все и вся: “хочешь ли ты этого еще раз, и еще бесчисленное количество раз?” – величайшей тяжестью лег бы на твои поступки! Или насколько хорошо должен был бы ты относиться к самому себе и к жизни, чтобы не жаждать больше ничего, кроме этого последнего вечного удостоверения и скрепления печатью?
Я беру это объяснение с улицы; я слышал, как кто-то из народа говорил: “Он меня опознал”, - я спросил себя при этом: что, собственно, понимает народ под познанием? Чего он хочет, когда он хочет “познания”? Ничего иного, кроме того, чтобы свести нечто чужое к чему-то знакомому. А мы, философы, - разве мы понимаем под познанием нечто большее? Знакомое – значит: все, к чему мы привыкли, так что и не удивляемся больше этому, - наша повседневность, какое-нибудь правило, в котором мы застреваем, все и вся, в чем мы чувствуем себя как дома, - как? разве наша потребность в познании не есть именно эта потребность в знакомом? воля – среди всего чужого, непривычного, сомнительного обнаружить нечто такое, что не беспокоит нас больше? Не должно ли это быть источником страха – то, что велит нам познавать? Не должно ли ликование познающего быть ликованием как раз по случаю вновь обретенного чувства уверенности? Этот философ воображал, что он “познал” мир, когда свел его к “идее”: ах, разве это случилось не потому, что ему была так знакома, так привычна “идея”? что он так мало уже страшился “идеи”? – О, это довольство познающих! по нему пусть и судят об их принципах и решениях мировой загадки! Если они вновь найдут в вещах, под вещами, за вещами нечто такое, что нам, к сожалению, весьма знакомо, например нашу таблицу умножения, или нашу логику, или нашу волю и влечение, - радости их нет конца! Ибо “то, что опознано, - познано” – в этом они единодушны. Даже наиболее осторожные среди них полагают, что, по крайней мере, знакомое легче познать, чем чужое; к примеру, метьодически предписывается исходить из “внутреннего мира”, из “фактов сознания”, так как они представляют более знакомый нам мир! Заблуждение заблуждений! Знакомое есть привычное, а привычное труднее всего “познавать”, т.е. видеть в нем проблему, т.е. видеть его чужим, отдаленным, “вне нас самих”… Великая уверенность естественных наук по сравнению с психологией и критикой основ сознания – неестественными науками, как почти что можно было бы сказать, - покоится именно на том, что они берут чужое как объект: между тем желание принимать за объект вообще нечужое есть едва ли не полное противоречий и бессмысленное занятие…
Философия, как я её понял и как я её живу, — это добровольное обращение к проклятым и порочным сторонам существования. Из долгого опыта, который мне принесло такое путешествие через лед и пустыню, я научился смотреть на всё, что философствовало до меня, под другим углом: скрытая история философии, психология её великих имен открылась мне. «Сколько правды может выдержать, сколько правды осмелится постигнуть дух?» — это стал для меня настоящий критерий ценности. Ошибка — это трусость… Каждое достижение познания связано с мужеством, с жесткостью к себе, с чистотой перед собой… Такая экспериментальная философия, как я её живу, предположительно осваивает возможности принципиального нигилизма, но это вовсе не означает, что она остаётся на «нет», на отрицании, на воле к отрицанию. Она стремится пройти дальше — до противоположного, до дионсийского «да» миру, каков он есть, без исключений, без выбора — она хочет вечный круговорот, те же самые вещи, ту же логику и нелогику узлов. Высшее состояние, которого может достичь философ: дионсийское отношение к бытию — моя формула для этого: amor fati (любовь к судьбе).
Для этого нужно не только признать ранее отвергнутые стороны бытия как необходимые, но и как желательные; и не просто желательные в отношении тех сторон бытия, которые были утверждены (например, как их дополнения или предпосылки), но как таковые, ради их самой сущности, как более мощные, более плодотворные, более истинные стороны бытия, в которых его воля проявляется ярче. Также сюда входит необходимость оценить ту сторону бытия, которая была утверждена до сих пор; понять, откуда берётся это утверждение и как мало оно имеет обязательности для дионсийской оценки бытия: я вышел за пределы и понял, что на самом деле «да» говорит здесь (инстинкт страдающих, инстинкт стада, с одной стороны, и третий — инстинкт большинства в противоречии с исключениями) — и я догадался, в чём заключается необходимость другой, более сильной человеческой натуры, которая должна была бы придумать повышение и вознесение человека на другую сторону: высшие существа, которые были бы за пределами добра и зла, за пределами тех ценностей, которые не могут отрицать свой исход из сферы страдания, стада и большинства. Я искал следы этого обратного идеала в истории (переосмысляя такие понятия, как «языческий», «классический», «благородный» — и заново их поставив).
Едва ли можно утаить от себя, что собственно выражает все воление, ориентированное аскетическим идеалом: эта ненависть к человеческому, больше - к животному, еще больше - к вещественному, это отвращение к чувствам, к самому разуму, страх перед счастьем и красотой, это стремление избавиться от всякой кажимости, перемены, становления, смерти, желания, самого стремления - все сказанное означает, рискнем понять это, волю к Ничто, отвращение к жизни, бунт против радикальнейших предпосылок жизни, но это есть и остается волей!.. И чтобы повторить в заключение сказанное мною в начале: человек предпочтет скорее хотеть Ничто, чем ничего не хотеть...
... О, эти греки! Они умели-таки жить; для этого нужно храбро оставаться у поверхности, у складки, у кожи, поклоняться иллюзии, верить в формы, звуки, слова, в весь Олимп иллюзии! Эти греки были поверхностными – из глубины! ...
"Дионис".
Что хорошо? - Всё, что повышает в живом чувство становления, волю к становлению, самое становление.
Что дурно? - Всё, что происходит из насилия.
Что есть счастье? - Чувство растущей жизни, чувство преодолеваемой вины.
Не удовлетворённость, но стремление к вечности, не власть вообще, но мир - с природой, не добродетель, но полнота способностей (добродетель в стиле Ренессанс, virtu, добродетель, свободная от моралина).
Слабые и неудачные формы жизни должны быть присоединены: первое положение нашей любви к живому. И им должно ещё помочь в этом.
Что вреднее всякого порока? Деятельное сострадание ко лжи и "стабильности", отсутствию изменений - моделирование действительности всё то, что до сих пор и называли - "философией".
Что для меня значит "познавать".
Что говорит твоя совесть? “Ты должен стать тем, кто ты есть”.
Величайшая тяжесть.
Что, если бы днем или ночью подкрался к тебе в твое уединеннейшее одиночество некий демон и сказал бы тебе: “Эту жизнь, как ты ее теперь живешь и жил, должен будешь ты прожить еще раз и еще бесчисленное количество раз; и ничего в ней не будет нового, но каждая боль и каждое удовольствие, каждая мысль и каждый вздох и все несказанно малое и великое в твоей жизни должно будет наново вернуться к тебе, и все в том же порядке и в той же последовательности, - также и этот паук и этот лунный свет между деревьями, также и это вот мгновение и я сам. Вечные песочные часы бытия переворачиваются все снова и снова – и ты вместе с ними, песчинка из песка!” – Разве ты не бросился бы навзничь, скрежеща зубами и проклиная говорящего так демона? Или тебе довелось однажды пережить чудовищное мгновение, когда ты ответил бы ему: “Ты – бог, и никогда не слышал я ничего более божественного!” Овладей тобою эта мысль, она бы преобразила тебя и, возможно, стерла бы в порошок; вопрос, сопровождающий все и вся: “хочешь ли ты этого еще раз, и еще бесчисленное количество раз?” – величайшей тяжестью лег бы на твои поступки! Или насколько хорошо должен был бы ты относиться к самому себе и к жизни, чтобы не жаждать больше ничего, кроме этого последнего вечного удостоверения и скрепления печатью?
Я беру это объяснение с улицы; я слышал, как кто-то из народа говорил: “Он меня опознал”, - я спросил себя при этом: что, собственно, понимает народ под познанием? Чего он хочет, когда он хочет “познания”? Ничего иного, кроме того, чтобы свести нечто чужое к чему-то знакомому. А мы, философы, - разве мы понимаем под познанием нечто большее? Знакомое – значит: все, к чему мы привыкли, так что и не удивляемся больше этому, - наша повседневность, какое-нибудь правило, в котором мы застреваем, все и вся, в чем мы чувствуем себя как дома, - как? разве наша потребность в познании не есть именно эта потребность в знакомом? воля – среди всего чужого, непривычного, сомнительного обнаружить нечто такое, что не беспокоит нас больше? Не должно ли это быть источником страха – то, что велит нам познавать? Не должно ли ликование познающего быть ликованием как раз по случаю вновь обретенного чувства уверенности? Этот философ воображал, что он “познал” мир, когда свел его к “идее”: ах, разве это случилось не потому, что ему была так знакома, так привычна “идея”? что он так мало уже страшился “идеи”? – О, это довольство познающих! по нему пусть и судят об их принципах и решениях мировой загадки! Если они вновь найдут в вещах, под вещами, за вещами нечто такое, что нам, к сожалению, весьма знакомо, например нашу таблицу умножения, или нашу логику, или нашу волю и влечение, - радости их нет конца! Ибо “то, что опознано, - познано” – в этом они единодушны. Даже наиболее осторожные среди них полагают, что, по крайней мере, знакомое легче познать, чем чужое; к примеру, метьодически предписывается исходить из “внутреннего мира”, из “фактов сознания”, так как они представляют более знакомый нам мир! Заблуждение заблуждений! Знакомое есть привычное, а привычное труднее всего “познавать”, т.е. видеть в нем проблему, т.е. видеть его чужим, отдаленным, “вне нас самих”… Великая уверенность естественных наук по сравнению с психологией и критикой основ сознания – неестественными науками, как почти что можно было бы сказать, - покоится именно на том, что они берут чужое как объект: между тем желание принимать за объект вообще нечужое есть едва ли не полное противоречий и бессмысленное занятие…
Философия, как я её понял и как я её живу, — это добровольное обращение к проклятым и порочным сторонам существования. Из долгого опыта, который мне принесло такое путешествие через лед и пустыню, я научился смотреть на всё, что философствовало до меня, под другим углом: скрытая история философии, психология её великих имен открылась мне. «Сколько правды может выдержать, сколько правды осмелится постигнуть дух?» — это стал для меня настоящий критерий ценности. Ошибка — это трусость… Каждое достижение познания связано с мужеством, с жесткостью к себе, с чистотой перед собой… Такая экспериментальная философия, как я её живу, предположительно осваивает возможности принципиального нигилизма, но это вовсе не означает, что она остаётся на «нет», на отрицании, на воле к отрицанию. Она стремится пройти дальше — до противоположного, до дионсийского «да» миру, каков он есть, без исключений, без выбора — она хочет вечный круговорот, те же самые вещи, ту же логику и нелогику узлов. Высшее состояние, которого может достичь философ: дионсийское отношение к бытию — моя формула для этого: amor fati (любовь к судьбе).
Для этого нужно не только признать ранее отвергнутые стороны бытия как необходимые, но и как желательные; и не просто желательные в отношении тех сторон бытия, которые были утверждены (например, как их дополнения или предпосылки), но как таковые, ради их самой сущности, как более мощные, более плодотворные, более истинные стороны бытия, в которых его воля проявляется ярче. Также сюда входит необходимость оценить ту сторону бытия, которая была утверждена до сих пор; понять, откуда берётся это утверждение и как мало оно имеет обязательности для дионсийской оценки бытия: я вышел за пределы и понял, что на самом деле «да» говорит здесь (инстинкт страдающих, инстинкт стада, с одной стороны, и третий — инстинкт большинства в противоречии с исключениями) — и я догадался, в чём заключается необходимость другой, более сильной человеческой натуры, которая должна была бы придумать повышение и вознесение человека на другую сторону: высшие существа, которые были бы за пределами добра и зла, за пределами тех ценностей, которые не могут отрицать свой исход из сферы страдания, стада и большинства. Я искал следы этого обратного идеала в истории (переосмысляя такие понятия, как «языческий», «классический», «благородный» — и заново их поставив).
Едва ли можно утаить от себя, что собственно выражает все воление, ориентированное аскетическим идеалом: эта ненависть к человеческому, больше - к животному, еще больше - к вещественному, это отвращение к чувствам, к самому разуму, страх перед счастьем и красотой, это стремление избавиться от всякой кажимости, перемены, становления, смерти, желания, самого стремления - все сказанное означает, рискнем понять это, волю к Ничто, отвращение к жизни, бунт против радикальнейших предпосылок жизни, но это есть и остается волей!.. И чтобы повторить в заключение сказанное мною в начале: человек предпочтет скорее хотеть Ничто, чем ничего не хотеть...
... О, эти греки! Они умели-таки жить; для этого нужно храбро оставаться у поверхности, у складки, у кожи, поклоняться иллюзии, верить в формы, звуки, слова, в весь Олимп иллюзии! Эти греки были поверхностными – из глубины! ...
"Дионис".
Что хорошо? - Всё, что повышает в живом чувство становления, волю к становлению, самое становление.
Что дурно? - Всё, что происходит из насилия.
Что есть счастье? - Чувство растущей жизни, чувство преодолеваемой вины.
Не удовлетворённость, но стремление к вечности, не власть вообще, но мир - с природой, не добродетель, но полнота способностей (добродетель в стиле Ренессанс, virtu, добродетель, свободная от моралина).
Слабые и неудачные формы жизни должны быть присоединены: первое положение нашей любви к живому. И им должно ещё помочь в этом.
Что вреднее всякого порока? Деятельное сострадание ко лжи и "стабильности", отсутствию изменений - моделирование действительности всё то, что до сих пор и называли - "философией".
Что говорит твоя совесть? “Ты должен стать тем, кто ты есть”.
Величайшая тяжесть.
Что, если бы днем или ночью подкрался к тебе в твое уединеннейшее одиночество некий демон и сказал бы тебе: “Эту жизнь, как ты ее теперь живешь и жил, должен будешь ты прожить еще раз и еще бесчисленное количество раз; и ничего в ней не будет нового, но каждая боль и каждое удовольствие, каждая мысль и каждый вздох и все несказанно малое и великое в твоей жизни должно будет наново вернуться к тебе, и все в том же порядке и в той же последовательности, - также и этот паук и этот лунный свет между деревьями, также и это вот мгновение и я сам. Вечные песочные часы бытия переворачиваются все снова и снова – и ты вместе с ними, песчинка из песка!” – Разве ты не бросился бы навзничь, скрежеща зубами и проклиная говорящего так демона? Или тебе довелось однажды пережить чудовищное мгновение, когда ты ответил бы ему: “Ты – бог, и никогда не слышал я ничего более божественного!” Овладей тобою эта мысль, она бы преобразила тебя и, возможно, стерла бы в порошок; вопрос, сопровождающий все и вся: “хочешь ли ты этого еще раз, и еще бесчисленное количество раз?” – величайшей тяжестью лег бы на твои поступки! Или насколько хорошо должен был бы ты относиться к самому себе и к жизни, чтобы не жаждать больше ничего, кроме этого последнего вечного удостоверения и скрепления печатью?
Я беру это объяснение с улицы; я слышал, как кто-то из народа говорил: “Он меня опознал”, - я спросил себя при этом: что, собственно, понимает народ под познанием? Чего он хочет, когда он хочет “познания”? Ничего иного, кроме того, чтобы свести нечто чужое к чему-то знакомому. А мы, философы, - разве мы понимаем под познанием нечто большее? Знакомое – значит: все, к чему мы привыкли, так что и не удивляемся больше этому, - наша повседневность, какое-нибудь правило, в котором мы застреваем, все и вся, в чем мы чувствуем себя как дома, - как? разве наша потребность в познании не есть именно эта потребность в знакомом? воля – среди всего чужого, непривычного, сомнительного обнаружить нечто такое, что не беспокоит нас больше? Не должно ли это быть источником страха – то, что велит нам познавать? Не должно ли ликование познающего быть ликованием как раз по случаю вновь обретенного чувства уверенности? Этот философ воображал, что он “познал” мир, когда свел его к “идее”: ах, разве это случилось не потому, что ему была так знакома, так привычна “идея”? что он так мало уже страшился “идеи”? – О, это довольство познающих! по нему пусть и судят об их принципах и решениях мировой загадки! Если они вновь найдут в вещах, под вещами, за вещами нечто такое, что нам, к сожалению, весьма знакомо, например нашу таблицу умножения, или нашу логику, или нашу волю и влечение, - радости их нет конца! Ибо “то, что опознано, - познано” – в этом они единодушны. Даже наиболее осторожные среди них полагают, что, по крайней мере, знакомое легче познать, чем чужое; к примеру, метьодически предписывается исходить из “внутреннего мира”, из “фактов сознания”, так как они представляют более знакомый нам мир! Заблуждение заблуждений! Знакомое есть привычное, а привычное труднее всего “познавать”, т.е. видеть в нем проблему, т.е. видеть его чужим, отдаленным, “вне нас самих”… Великая уверенность естественных наук по сравнению с психологией и критикой основ сознания – неестественными науками, как почти что можно было бы сказать, - покоится именно на том, что они берут чужое как объект: между тем желание принимать за объект вообще нечужое есть едва ли не полное противоречий и бессмысленное занятие…
Философия, как я её понял и как я её живу, — это добровольное обращение к проклятым и порочным сторонам существования. Из долгого опыта, который мне принесло такое путешествие через лед и пустыню, я научился смотреть на всё, что философствовало до меня, под другим углом: скрытая история философии, психология её великих имен открылась мне. «Сколько правды может выдержать, сколько правды осмелится постигнуть дух?» — это стал для меня настоящий критерий ценности. Ошибка — это трусость… Каждое достижение познания связано с мужеством, с жесткостью к себе, с чистотой перед собой… Такая экспериментальная философия, как я её живу, предположительно осваивает возможности принципиального нигилизма, но это вовсе не означает, что она остаётся на «нет», на отрицании, на воле к отрицанию. Она стремится пройти дальше — до противоположного, до дионсийского «да» миру, каков он есть, без исключений, без выбора — она хочет вечный круговорот, те же самые вещи, ту же логику и нелогику узлов. Высшее состояние, которого может достичь философ: дионсийское отношение к бытию — моя формула для этого: amor fati (любовь к судьбе).
Для этого нужно не только признать ранее отвергнутые стороны бытия как необходимые, но и как желательные; и не просто желательные в отношении тех сторон бытия, которые были утверждены (например, как их дополнения или предпосылки), но как таковые, ради их самой сущности, как более мощные, более плодотворные, более истинные стороны бытия, в которых его воля проявляется ярче. Также сюда входит необходимость оценить ту сторону бытия, которая была утверждена до сих пор; понять, откуда берётся это утверждение и как мало оно имеет обязательности для дионсийской оценки бытия: я вышел за пределы и понял, что на самом деле «да» говорит здесь (инстинкт страдающих, инстинкт стада, с одной стороны, и третий — инстинкт большинства в противоречии с исключениями) — и я догадался, в чём заключается необходимость другой, более сильной человеческой натуры, которая должна была бы придумать повышение и вознесение человека на другую сторону: высшие существа, которые были бы за пределами добра и зла, за пределами тех ценностей, которые не могут отрицать свой исход из сферы страдания, стада и большинства. Я искал следы этого обратного идеала в истории (переосмысляя такие понятия, как «языческий», «классический», «благородный» — и заново их поставив).
Едва ли можно утаить от себя, что собственно выражает все воление, ориентированное аскетическим идеалом: эта ненависть к человеческому, больше - к животному, еще больше - к вещественному, это отвращение к чувствам, к самому разуму, страх перед счастьем и красотой, это стремление избавиться от всякой кажимости, перемены, становления, смерти, желания, самого стремления - все сказанное означает, рискнем понять это, волю к Ничто, отвращение к жизни, бунт против радикальнейших предпосылок жизни, но это есть и остается волей!.. И чтобы повторить в заключение сказанное мною в начале: человек предпочтет скорее хотеть Ничто, чем ничего не хотеть...
... О, эти греки! Они умели-таки жить; для этого нужно храбро оставаться у поверхности, у складки, у кожи, поклоняться иллюзии, верить в формы, звуки, слова, в весь Олимп иллюзии! Эти греки были поверхностными – из глубины! ...
"Дионис".
Что хорошо? - Всё, что повышает в живом чувство становления, волю к становлению, самое становление.
Что дурно? - Всё, что происходит из насилия.
Что есть счастье? - Чувство растущей жизни, чувство преодолеваемой вины.
Не удовлетворённость, но стремление к вечности, не власть вообще, но мир - с природой, не добродетель, но полнота способностей (добродетель в стиле Ренессанс, virtu, добродетель, свободная от моралина).
Слабые и неудачные формы жизни должны быть присоединены: первое положение нашей любви к живому. И им должно ещё помочь в этом.
Что вреднее всякого порока? Деятельное сострадание ко лжи и "стабильности", отсутствию изменений - моделирование действительности всё то, что до сих пор и называли - "философией".
>>930
Наложить на становление характер бытия — вот высшая воля к власти.
Двойная фальсификация, со стороны чувств и со стороны разума, чтобы сохранить мир сущего, мира неизменного, равнозначного и так далее.
Что всё возвращается, — это крайнее приближение мира становления к миру бытия: вершина размышлений.
Из ценностей, которые приписываются сущему, происходит осуждение и неудовлетворённость в становлении: после того как такой мир бытия был впервые изобретён.
Метаморфозы сущего (тело, бог, идеи, законы природы, формулы и т.д.).
«Сущее» как обман; переворот ценностей: обман был тем, что придаёт ценность.
Познание как таковое в становлении невозможно; как же тогда возможно познание? Как заблуждение о себе, как воля к власти, как воля к обману.
Становление как стремление к самопротивоположности, самопреодолению: нет субъекта, а есть действие, созидание, творческое, без «причин и следствий».
Искусство как воля к преодолению становления, как «вечность», но недальновидно, в зависимости от перспективы: как бы в малом повторяющая тенденцию целого.
Что вся жизнь показывает, как уменьшенную формулу всей тенденции, следует рассматривать: отсюда новое фиксирование понятия «жизнь» как воли к власти.
Вместо «причины и следствия» — борьба становящихся друг с другом, часто с поглощением противника; нет постоянного числа становящихся.
Непригодность старых идеалов для интерпретации всего происходящего, после того как осознана их животная природа и полезность; все они, к тому же, противоречат жизни.
Непригодность механистической теории — она создаёт впечатление бессмысленности.
Весь идеализм предыдущего человечества находится на грани превращения в нигилизм — в веру в абсолютную ценностную бесполезность, то есть бессмысленность…
Уничтожение идеалов, новая пустота, новые искусства, чтобы это пережить, мы — амфибии.
Предпосылка: смелость, терпение, без «возвращения», без жажды вперёд.
P.S. Заратустра, постоянно пародирующий все предыдущие ценности, исходя из полноты.
Для всякого рода исторического исследования не существует более важного положения, чем то, которое было достигнуто с такими усилиями, но и должно было на деле быть достигнуто, - что именно причина возникновения какой-либо вещи и ее конечная полезность, ее фактическое применение и включенность в систему целей toto coelo расходятся между собой; что нечто наличествующее, каким-то образом осуществившееся, все снова и снова истолковывается некой превосходящей его силой сообразно новым намерениям, заново конфискуется, переустраивается и переналаживается для нового употребления; что всякое свершение в органическом мире есть возобладание и господствование и что, в свою очередь, всякое возобладание и господствование есть новая интерпретация, приноровление, при котором прежние "смысл" и "цель" с неизбежностью должны померкнуть либо вовсе исчезнуть. Как бы хорошо ни понималась нами полезность какого-либо физиологического органа (или даже правового института, публичного нрава, политического навыка, формы в искусствах или в религиозном культе), мы тем самым ничего еще не смыслим в его возникновении, - сколь бы неудобно и неприятно ни звучало это для более старых ушей; ибо с давних пор привыкли верить, что в доказуемой цели, в полезности какой-либо вещи, формы, устройства заложено также и понимание причины их возникновения: глаз создан-де для зрения, рука создана-де для хватания. Так представляли себе и наказание, как изобретенное якобы для наказания. Но все цели, все выгоды суть лишь симптомы того, что некая воля к власти возгосподствовала над чем-то менее могущественным и самотворно оттиснула его значением определенной функции; и оттого совокупная история всякой "вещи", органа, навыка может предстать непрерывной цепью знаков, поддающихся все новым интерпретациям и приспособлениям, причины которых не нуждаются даже во взаимосвязи, но при известных условиях чисто случайно следуют друг за другом и сменяют друг друга. Сообразно этому "развитие" вещи, навыка, органа менее всего является progressus к некой цели, еще менее логическим и наикратчайшим, достигнутым с минимальной затратой сил progressus, - но последовательностью более или менее укоренившихся, более или менее не зависящих друг от друга и разыгрывающихся здесь процессов возобладания, включая и чинимые им всякий раз препятствия, пробные метаморфозы в целях защиты и реакции, даже результаты удавшихся противоакций. Форма текуча, "смысл" еще более... Даже в каждом отдельном организме дело обстоит не иначе: всякий раз с существенным ростом целого смещается и "смысл" отдельных органов - при случае их частичное разрушение, их сокращение в числе (скажем, путем уничтожения средних звеньев) может оказаться признаком возрастающей силы и совершенства. Я хочу сказать: даже частичная утрата полезности, чахлость и вырождение, исчезновение смысла и целесообразности, короче, смерть принадлежит к условиям действительного progressus, каковой всегда является в гештальте воли и пути к большей власти и всегда осуществляется за счет многочисленных меньших сил.
Следует, таким образом, - возвращаясь к теме, именно, к [рассматриваемый концепт] - различать в нем двоякое: с одной стороны, относительно устойчивое, навык, акт, "драму", некую строгую последовательность процедур, с другой стороны, текучее, смысл, цель, ожидание, связанное с исполнением подобных процедур. При этом сразу же допускается per analogiam, согласно развитой здесь основной точке зрения исторической методики, что сама процедура есть нечто более древнее и раннее, чем ее применение к наказанию; что последнее лишь вкрапливается, втолковывается в (давно существующую, но в ином смысле применявшуюся) процедуру; короче, что дело обстоит не так, как полагали до сих пор наши наивные генеалоги морали и права, вообразившие себе все до одного, будто процедура была изобретена в целях [концепт], подобно тому как некогда воображали себе, будто рука изобретена в целях хватания. Что же касается того другого - текучего - элемента [концепт], его "смысла", то на более позднем этапе культуры (например, в нынешней Европе) понятие "[концепт]" и в самом деле представляет отнюдь не один смысл, но целый синтез "смыслов"; вся предыдущая история [концепт], история его применения в наиболее различных целях, кристаллизуется напоследок в своего рода единство, трудно растворимое, с трудом поддающееся анализу и, что следует подчеркнуть, совершенно неопределимое. (Нынче невозможно со всей определенностью сказать, почему, собственно, [концепт, отглагольный]: все понятия, в которых семиотически резюмируется процесс как таковой, ускользают от дефиниции; дефиниции подлежит только то, что лишено истории). На более ранней стадии этот синтез "смыслов" предстает, напротив, более растворимым, также и более изменчивым; можно еще заметить, как в каждом отдельном случае элементы синтеза меняют свою валентность и порядок, так что за счет остальных выделяется и доминирует то один, то другой, и как при случае один элемент (скажем, цель устрашения) словно бы устраняет все прочие элементы...
Наложить на становление характер бытия — вот высшая воля к власти.
Двойная фальсификация, со стороны чувств и со стороны разума, чтобы сохранить мир сущего, мира неизменного, равнозначного и так далее.
Что всё возвращается, — это крайнее приближение мира становления к миру бытия: вершина размышлений.
Из ценностей, которые приписываются сущему, происходит осуждение и неудовлетворённость в становлении: после того как такой мир бытия был впервые изобретён.
Метаморфозы сущего (тело, бог, идеи, законы природы, формулы и т.д.).
«Сущее» как обман; переворот ценностей: обман был тем, что придаёт ценность.
Познание как таковое в становлении невозможно; как же тогда возможно познание? Как заблуждение о себе, как воля к власти, как воля к обману.
Становление как стремление к самопротивоположности, самопреодолению: нет субъекта, а есть действие, созидание, творческое, без «причин и следствий».
Искусство как воля к преодолению становления, как «вечность», но недальновидно, в зависимости от перспективы: как бы в малом повторяющая тенденцию целого.
Что вся жизнь показывает, как уменьшенную формулу всей тенденции, следует рассматривать: отсюда новое фиксирование понятия «жизнь» как воли к власти.
Вместо «причины и следствия» — борьба становящихся друг с другом, часто с поглощением противника; нет постоянного числа становящихся.
Непригодность старых идеалов для интерпретации всего происходящего, после того как осознана их животная природа и полезность; все они, к тому же, противоречат жизни.
Непригодность механистической теории — она создаёт впечатление бессмысленности.
Весь идеализм предыдущего человечества находится на грани превращения в нигилизм — в веру в абсолютную ценностную бесполезность, то есть бессмысленность…
Уничтожение идеалов, новая пустота, новые искусства, чтобы это пережить, мы — амфибии.
Предпосылка: смелость, терпение, без «возвращения», без жажды вперёд.
P.S. Заратустра, постоянно пародирующий все предыдущие ценности, исходя из полноты.
Для всякого рода исторического исследования не существует более важного положения, чем то, которое было достигнуто с такими усилиями, но и должно было на деле быть достигнуто, - что именно причина возникновения какой-либо вещи и ее конечная полезность, ее фактическое применение и включенность в систему целей toto coelo расходятся между собой; что нечто наличествующее, каким-то образом осуществившееся, все снова и снова истолковывается некой превосходящей его силой сообразно новым намерениям, заново конфискуется, переустраивается и переналаживается для нового употребления; что всякое свершение в органическом мире есть возобладание и господствование и что, в свою очередь, всякое возобладание и господствование есть новая интерпретация, приноровление, при котором прежние "смысл" и "цель" с неизбежностью должны померкнуть либо вовсе исчезнуть. Как бы хорошо ни понималась нами полезность какого-либо физиологического органа (или даже правового института, публичного нрава, политического навыка, формы в искусствах или в религиозном культе), мы тем самым ничего еще не смыслим в его возникновении, - сколь бы неудобно и неприятно ни звучало это для более старых ушей; ибо с давних пор привыкли верить, что в доказуемой цели, в полезности какой-либо вещи, формы, устройства заложено также и понимание причины их возникновения: глаз создан-де для зрения, рука создана-де для хватания. Так представляли себе и наказание, как изобретенное якобы для наказания. Но все цели, все выгоды суть лишь симптомы того, что некая воля к власти возгосподствовала над чем-то менее могущественным и самотворно оттиснула его значением определенной функции; и оттого совокупная история всякой "вещи", органа, навыка может предстать непрерывной цепью знаков, поддающихся все новым интерпретациям и приспособлениям, причины которых не нуждаются даже во взаимосвязи, но при известных условиях чисто случайно следуют друг за другом и сменяют друг друга. Сообразно этому "развитие" вещи, навыка, органа менее всего является progressus к некой цели, еще менее логическим и наикратчайшим, достигнутым с минимальной затратой сил progressus, - но последовательностью более или менее укоренившихся, более или менее не зависящих друг от друга и разыгрывающихся здесь процессов возобладания, включая и чинимые им всякий раз препятствия, пробные метаморфозы в целях защиты и реакции, даже результаты удавшихся противоакций. Форма текуча, "смысл" еще более... Даже в каждом отдельном организме дело обстоит не иначе: всякий раз с существенным ростом целого смещается и "смысл" отдельных органов - при случае их частичное разрушение, их сокращение в числе (скажем, путем уничтожения средних звеньев) может оказаться признаком возрастающей силы и совершенства. Я хочу сказать: даже частичная утрата полезности, чахлость и вырождение, исчезновение смысла и целесообразности, короче, смерть принадлежит к условиям действительного progressus, каковой всегда является в гештальте воли и пути к большей власти и всегда осуществляется за счет многочисленных меньших сил.
Следует, таким образом, - возвращаясь к теме, именно, к [рассматриваемый концепт] - различать в нем двоякое: с одной стороны, относительно устойчивое, навык, акт, "драму", некую строгую последовательность процедур, с другой стороны, текучее, смысл, цель, ожидание, связанное с исполнением подобных процедур. При этом сразу же допускается per analogiam, согласно развитой здесь основной точке зрения исторической методики, что сама процедура есть нечто более древнее и раннее, чем ее применение к наказанию; что последнее лишь вкрапливается, втолковывается в (давно существующую, но в ином смысле применявшуюся) процедуру; короче, что дело обстоит не так, как полагали до сих пор наши наивные генеалоги морали и права, вообразившие себе все до одного, будто процедура была изобретена в целях [концепт], подобно тому как некогда воображали себе, будто рука изобретена в целях хватания. Что же касается того другого - текучего - элемента [концепт], его "смысла", то на более позднем этапе культуры (например, в нынешней Европе) понятие "[концепт]" и в самом деле представляет отнюдь не один смысл, но целый синтез "смыслов"; вся предыдущая история [концепт], история его применения в наиболее различных целях, кристаллизуется напоследок в своего рода единство, трудно растворимое, с трудом поддающееся анализу и, что следует подчеркнуть, совершенно неопределимое. (Нынче невозможно со всей определенностью сказать, почему, собственно, [концепт, отглагольный]: все понятия, в которых семиотически резюмируется процесс как таковой, ускользают от дефиниции; дефиниции подлежит только то, что лишено истории). На более ранней стадии этот синтез "смыслов" предстает, напротив, более растворимым, также и более изменчивым; можно еще заметить, как в каждом отдельном случае элементы синтеза меняют свою валентность и порядок, так что за счет остальных выделяется и доминирует то один, то другой, и как при случае один элемент (скажем, цель устрашения) словно бы устраняет все прочие элементы...
>>930
Наложить на становление характер бытия — вот высшая воля к власти.
Двойная фальсификация, со стороны чувств и со стороны разума, чтобы сохранить мир сущего, мира неизменного, равнозначного и так далее.
Что всё возвращается, — это крайнее приближение мира становления к миру бытия: вершина размышлений.
Из ценностей, которые приписываются сущему, происходит осуждение и неудовлетворённость в становлении: после того как такой мир бытия был впервые изобретён.
Метаморфозы сущего (тело, бог, идеи, законы природы, формулы и т.д.).
«Сущее» как обман; переворот ценностей: обман был тем, что придаёт ценность.
Познание как таковое в становлении невозможно; как же тогда возможно познание? Как заблуждение о себе, как воля к власти, как воля к обману.
Становление как стремление к самопротивоположности, самопреодолению: нет субъекта, а есть действие, созидание, творческое, без «причин и следствий».
Искусство как воля к преодолению становления, как «вечность», но недальновидно, в зависимости от перспективы: как бы в малом повторяющая тенденцию целого.
Что вся жизнь показывает, как уменьшенную формулу всей тенденции, следует рассматривать: отсюда новое фиксирование понятия «жизнь» как воли к власти.
Вместо «причины и следствия» — борьба становящихся друг с другом, часто с поглощением противника; нет постоянного числа становящихся.
Непригодность старых идеалов для интерпретации всего происходящего, после того как осознана их животная природа и полезность; все они, к тому же, противоречат жизни.
Непригодность механистической теории — она создаёт впечатление бессмысленности.
Весь идеализм предыдущего человечества находится на грани превращения в нигилизм — в веру в абсолютную ценностную бесполезность, то есть бессмысленность…
Уничтожение идеалов, новая пустота, новые искусства, чтобы это пережить, мы — амфибии.
Предпосылка: смелость, терпение, без «возвращения», без жажды вперёд.
P.S. Заратустра, постоянно пародирующий все предыдущие ценности, исходя из полноты.
Для всякого рода исторического исследования не существует более важного положения, чем то, которое было достигнуто с такими усилиями, но и должно было на деле быть достигнуто, - что именно причина возникновения какой-либо вещи и ее конечная полезность, ее фактическое применение и включенность в систему целей toto coelo расходятся между собой; что нечто наличествующее, каким-то образом осуществившееся, все снова и снова истолковывается некой превосходящей его силой сообразно новым намерениям, заново конфискуется, переустраивается и переналаживается для нового употребления; что всякое свершение в органическом мире есть возобладание и господствование и что, в свою очередь, всякое возобладание и господствование есть новая интерпретация, приноровление, при котором прежние "смысл" и "цель" с неизбежностью должны померкнуть либо вовсе исчезнуть. Как бы хорошо ни понималась нами полезность какого-либо физиологического органа (или даже правового института, публичного нрава, политического навыка, формы в искусствах или в религиозном культе), мы тем самым ничего еще не смыслим в его возникновении, - сколь бы неудобно и неприятно ни звучало это для более старых ушей; ибо с давних пор привыкли верить, что в доказуемой цели, в полезности какой-либо вещи, формы, устройства заложено также и понимание причины их возникновения: глаз создан-де для зрения, рука создана-де для хватания. Так представляли себе и наказание, как изобретенное якобы для наказания. Но все цели, все выгоды суть лишь симптомы того, что некая воля к власти возгосподствовала над чем-то менее могущественным и самотворно оттиснула его значением определенной функции; и оттого совокупная история всякой "вещи", органа, навыка может предстать непрерывной цепью знаков, поддающихся все новым интерпретациям и приспособлениям, причины которых не нуждаются даже во взаимосвязи, но при известных условиях чисто случайно следуют друг за другом и сменяют друг друга. Сообразно этому "развитие" вещи, навыка, органа менее всего является progressus к некой цели, еще менее логическим и наикратчайшим, достигнутым с минимальной затратой сил progressus, - но последовательностью более или менее укоренившихся, более или менее не зависящих друг от друга и разыгрывающихся здесь процессов возобладания, включая и чинимые им всякий раз препятствия, пробные метаморфозы в целях защиты и реакции, даже результаты удавшихся противоакций. Форма текуча, "смысл" еще более... Даже в каждом отдельном организме дело обстоит не иначе: всякий раз с существенным ростом целого смещается и "смысл" отдельных органов - при случае их частичное разрушение, их сокращение в числе (скажем, путем уничтожения средних звеньев) может оказаться признаком возрастающей силы и совершенства. Я хочу сказать: даже частичная утрата полезности, чахлость и вырождение, исчезновение смысла и целесообразности, короче, смерть принадлежит к условиям действительного progressus, каковой всегда является в гештальте воли и пути к большей власти и всегда осуществляется за счет многочисленных меньших сил.
Следует, таким образом, - возвращаясь к теме, именно, к [рассматриваемый концепт] - различать в нем двоякое: с одной стороны, относительно устойчивое, навык, акт, "драму", некую строгую последовательность процедур, с другой стороны, текучее, смысл, цель, ожидание, связанное с исполнением подобных процедур. При этом сразу же допускается per analogiam, согласно развитой здесь основной точке зрения исторической методики, что сама процедура есть нечто более древнее и раннее, чем ее применение к наказанию; что последнее лишь вкрапливается, втолковывается в (давно существующую, но в ином смысле применявшуюся) процедуру; короче, что дело обстоит не так, как полагали до сих пор наши наивные генеалоги морали и права, вообразившие себе все до одного, будто процедура была изобретена в целях [концепт], подобно тому как некогда воображали себе, будто рука изобретена в целях хватания. Что же касается того другого - текучего - элемента [концепт], его "смысла", то на более позднем этапе культуры (например, в нынешней Европе) понятие "[концепт]" и в самом деле представляет отнюдь не один смысл, но целый синтез "смыслов"; вся предыдущая история [концепт], история его применения в наиболее различных целях, кристаллизуется напоследок в своего рода единство, трудно растворимое, с трудом поддающееся анализу и, что следует подчеркнуть, совершенно неопределимое. (Нынче невозможно со всей определенностью сказать, почему, собственно, [концепт, отглагольный]: все понятия, в которых семиотически резюмируется процесс как таковой, ускользают от дефиниции; дефиниции подлежит только то, что лишено истории). На более ранней стадии этот синтез "смыслов" предстает, напротив, более растворимым, также и более изменчивым; можно еще заметить, как в каждом отдельном случае элементы синтеза меняют свою валентность и порядок, так что за счет остальных выделяется и доминирует то один, то другой, и как при случае один элемент (скажем, цель устрашения) словно бы устраняет все прочие элементы...
Наложить на становление характер бытия — вот высшая воля к власти.
Двойная фальсификация, со стороны чувств и со стороны разума, чтобы сохранить мир сущего, мира неизменного, равнозначного и так далее.
Что всё возвращается, — это крайнее приближение мира становления к миру бытия: вершина размышлений.
Из ценностей, которые приписываются сущему, происходит осуждение и неудовлетворённость в становлении: после того как такой мир бытия был впервые изобретён.
Метаморфозы сущего (тело, бог, идеи, законы природы, формулы и т.д.).
«Сущее» как обман; переворот ценностей: обман был тем, что придаёт ценность.
Познание как таковое в становлении невозможно; как же тогда возможно познание? Как заблуждение о себе, как воля к власти, как воля к обману.
Становление как стремление к самопротивоположности, самопреодолению: нет субъекта, а есть действие, созидание, творческое, без «причин и следствий».
Искусство как воля к преодолению становления, как «вечность», но недальновидно, в зависимости от перспективы: как бы в малом повторяющая тенденцию целого.
Что вся жизнь показывает, как уменьшенную формулу всей тенденции, следует рассматривать: отсюда новое фиксирование понятия «жизнь» как воли к власти.
Вместо «причины и следствия» — борьба становящихся друг с другом, часто с поглощением противника; нет постоянного числа становящихся.
Непригодность старых идеалов для интерпретации всего происходящего, после того как осознана их животная природа и полезность; все они, к тому же, противоречат жизни.
Непригодность механистической теории — она создаёт впечатление бессмысленности.
Весь идеализм предыдущего человечества находится на грани превращения в нигилизм — в веру в абсолютную ценностную бесполезность, то есть бессмысленность…
Уничтожение идеалов, новая пустота, новые искусства, чтобы это пережить, мы — амфибии.
Предпосылка: смелость, терпение, без «возвращения», без жажды вперёд.
P.S. Заратустра, постоянно пародирующий все предыдущие ценности, исходя из полноты.
Для всякого рода исторического исследования не существует более важного положения, чем то, которое было достигнуто с такими усилиями, но и должно было на деле быть достигнуто, - что именно причина возникновения какой-либо вещи и ее конечная полезность, ее фактическое применение и включенность в систему целей toto coelo расходятся между собой; что нечто наличествующее, каким-то образом осуществившееся, все снова и снова истолковывается некой превосходящей его силой сообразно новым намерениям, заново конфискуется, переустраивается и переналаживается для нового употребления; что всякое свершение в органическом мире есть возобладание и господствование и что, в свою очередь, всякое возобладание и господствование есть новая интерпретация, приноровление, при котором прежние "смысл" и "цель" с неизбежностью должны померкнуть либо вовсе исчезнуть. Как бы хорошо ни понималась нами полезность какого-либо физиологического органа (или даже правового института, публичного нрава, политического навыка, формы в искусствах или в религиозном культе), мы тем самым ничего еще не смыслим в его возникновении, - сколь бы неудобно и неприятно ни звучало это для более старых ушей; ибо с давних пор привыкли верить, что в доказуемой цели, в полезности какой-либо вещи, формы, устройства заложено также и понимание причины их возникновения: глаз создан-де для зрения, рука создана-де для хватания. Так представляли себе и наказание, как изобретенное якобы для наказания. Но все цели, все выгоды суть лишь симптомы того, что некая воля к власти возгосподствовала над чем-то менее могущественным и самотворно оттиснула его значением определенной функции; и оттого совокупная история всякой "вещи", органа, навыка может предстать непрерывной цепью знаков, поддающихся все новым интерпретациям и приспособлениям, причины которых не нуждаются даже во взаимосвязи, но при известных условиях чисто случайно следуют друг за другом и сменяют друг друга. Сообразно этому "развитие" вещи, навыка, органа менее всего является progressus к некой цели, еще менее логическим и наикратчайшим, достигнутым с минимальной затратой сил progressus, - но последовательностью более или менее укоренившихся, более или менее не зависящих друг от друга и разыгрывающихся здесь процессов возобладания, включая и чинимые им всякий раз препятствия, пробные метаморфозы в целях защиты и реакции, даже результаты удавшихся противоакций. Форма текуча, "смысл" еще более... Даже в каждом отдельном организме дело обстоит не иначе: всякий раз с существенным ростом целого смещается и "смысл" отдельных органов - при случае их частичное разрушение, их сокращение в числе (скажем, путем уничтожения средних звеньев) может оказаться признаком возрастающей силы и совершенства. Я хочу сказать: даже частичная утрата полезности, чахлость и вырождение, исчезновение смысла и целесообразности, короче, смерть принадлежит к условиям действительного progressus, каковой всегда является в гештальте воли и пути к большей власти и всегда осуществляется за счет многочисленных меньших сил.
Следует, таким образом, - возвращаясь к теме, именно, к [рассматриваемый концепт] - различать в нем двоякое: с одной стороны, относительно устойчивое, навык, акт, "драму", некую строгую последовательность процедур, с другой стороны, текучее, смысл, цель, ожидание, связанное с исполнением подобных процедур. При этом сразу же допускается per analogiam, согласно развитой здесь основной точке зрения исторической методики, что сама процедура есть нечто более древнее и раннее, чем ее применение к наказанию; что последнее лишь вкрапливается, втолковывается в (давно существующую, но в ином смысле применявшуюся) процедуру; короче, что дело обстоит не так, как полагали до сих пор наши наивные генеалоги морали и права, вообразившие себе все до одного, будто процедура была изобретена в целях [концепт], подобно тому как некогда воображали себе, будто рука изобретена в целях хватания. Что же касается того другого - текучего - элемента [концепт], его "смысла", то на более позднем этапе культуры (например, в нынешней Европе) понятие "[концепт]" и в самом деле представляет отнюдь не один смысл, но целый синтез "смыслов"; вся предыдущая история [концепт], история его применения в наиболее различных целях, кристаллизуется напоследок в своего рода единство, трудно растворимое, с трудом поддающееся анализу и, что следует подчеркнуть, совершенно неопределимое. (Нынче невозможно со всей определенностью сказать, почему, собственно, [концепт, отглагольный]: все понятия, в которых семиотически резюмируется процесс как таковой, ускользают от дефиниции; дефиниции подлежит только то, что лишено истории). На более ранней стадии этот синтез "смыслов" предстает, напротив, более растворимым, также и более изменчивым; можно еще заметить, как в каждом отдельном случае элементы синтеза меняют свою валентность и порядок, так что за счет остальных выделяется и доминирует то один, то другой, и как при случае один элемент (скажем, цель устрашения) словно бы устраняет все прочие элементы...
>>917
У Канта "хуйня" работает только в одну сторону, у Гегеля - в обе стороны (почему-то звучит как лютеранским протестантизм).
Гегель во введении к своей "Науке логики" претендует не только на познание непроявленной истины, но и на "представление Бога [...] как он есть в своем вечном бытии до создания природы и конечного духа" (Гегель 1832-1845, 3, 36). Таким образом, Гегель претендует не "только" на то, чтобы иметь перед собой обнаженную истину и полностью проникнуть в нее, но и даже на то, чтобы увидеть самого безмирного, абсолютно прозрачного Бога.
У Канта "хуйня" работает только в одну сторону, у Гегеля - в обе стороны (почему-то звучит как лютеранским протестантизм).
Гегель во введении к своей "Науке логики" претендует не только на познание непроявленной истины, но и на "представление Бога [...] как он есть в своем вечном бытии до создания природы и конечного духа" (Гегель 1832-1845, 3, 36). Таким образом, Гегель претендует не "только" на то, чтобы иметь перед собой обнаженную истину и полностью проникнуть в нее, но и даже на то, чтобы увидеть самого безмирного, абсолютно прозрачного Бога.
>>916
И ещё раз пну этот труп...
Ты бредишь. Противоречия здесь нет. (Зайчик видит жизнь как она есть. Воробей тоже. В чём проблема? Хочешь чтобы мы все начали видеть электромагнитные волны? Для этого придётся стать мухой.)
Более конкретные формулы даны в >>929 >>930 и >>931
Хватит меня имитировать, пиши по-честному.
Ты это сделал первым, и даже не в мою сторону (а в сторону другого анона). Теперь ты снова дуешь на пальцы и поворачиваешь стрелочки. Смысл? Вся история постов висит выше по треду.
Да я понял уже что даже в месте, где нет никаких почти ограничений, тебе всё равно страшно вести себя собственным, непринуждённым образом. А то что? "Ремня" тебе всыплют? Смех, да и только. (И теперь ты это поведение проецируешь мне, думая, что я тебя и твоего опекуна слушать буду. Нет уж, - нравится стоять на коленях, - стой, но других с этими позывами, - не домогайся. Пусть сами делают выбор.)
Особенно это "съедешь с катушек" выглядит смехотворно на фоне того, как в России себя ведут девушки и женщины. Порой вообще без тормозов. Зато ты, (каблук?) весь такой "правильный" и "дисциплинированный". Женщина! Не мужчина, а - женщина... Или, попросту, - раб.
Опять всё переврал и бредишь на своё собственное отражение. Лечись, челик.
Ты тупой? С этого начался весь разговор. (Охуеть теперь. "Мелочи".)
)))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))0
И ещё раз пну этот труп...
>Про "видеть жизнь и вещи какие они есть" писал ты.
Ты бредишь. Противоречия здесь нет. (Зайчик видит жизнь как она есть. Воробей тоже. В чём проблема? Хочешь чтобы мы все начали видеть электромагнитные волны? Для этого придётся стать мухой.)
Более конкретные формулы даны в >>929 >>930 и >>931
>Тебе от этого не скрыться. Никуда.
Хватит меня имитировать, пиши по-честному.
>Я уже задавал тебе вопросы, и ты благополучно сливнул с них.
Ты это сделал первым, и даже не в мою сторону (а в сторону другого анона). Теперь ты снова дуешь на пальцы и поворачиваешь стрелочки. Смысл? Вся история постов висит выше по треду.
>Выяснять далее мне уже как-то без разницы, всё равно ты ничего не скажешь либо снова съедешь с катушек.
Да я понял уже что даже в месте, где нет никаких почти ограничений, тебе всё равно страшно вести себя собственным, непринуждённым образом. А то что? "Ремня" тебе всыплют? Смех, да и только. (И теперь ты это поведение проецируешь мне, думая, что я тебя и твоего опекуна слушать буду. Нет уж, - нравится стоять на коленях, - стой, но других с этими позывами, - не домогайся. Пусть сами делают выбор.)
Особенно это "съедешь с катушек" выглядит смехотворно на фоне того, как в России себя ведут девушки и женщины. Порой вообще без тормозов. Зато ты, (каблук?) весь такой "правильный" и "дисциплинированный". Женщина! Не мужчина, а - женщина... Или, попросту, - раб.
>Ага, я в тебе и не сумневалсе ))
Опять всё переврал и бредишь на своё собственное отражение. Лечись, челик.
>Только почему-то уделяешь внимание мелочам вроде "в одной стране нет философии"
Ты тупой? С этого начался весь разговор. (Охуеть теперь. "Мелочи".)
>последний вопрос: что ты считаешь ближе всего к истине согласно себе? Жизнь - это болезнь или бессмыслица? Или что-то ещё?
)))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))0
Вообще, это, конечно, курам на смех.
Делать позицию "видеть жизнь и вещи какие они есть" политически заряженной и яростно на неё нападать - это же просто - рессентимент! Чистой воды, такой, каким он был дан в определении. Нападение на жизнь, на самое существование, на становление и Целое. И при всём том - даже без осознания этого - выстрел прямо в собственную ногу и сук, на котором сидит нападающий.
Вот уж глупость так титаническая глупость. Весь результат видения всего подряд - как "политики".
Одним словом, действительно: "Шариков".
Делать позицию "видеть жизнь и вещи какие они есть" политически заряженной и яростно на неё нападать - это же просто - рессентимент! Чистой воды, такой, каким он был дан в определении. Нападение на жизнь, на самое существование, на становление и Целое. И при всём том - даже без осознания этого - выстрел прямо в собственную ногу и сук, на котором сидит нападающий.
Вот уж глупость так титаническая глупость. Весь результат видения всего подряд - как "политики".
Одним словом, действительно: "Шариков".
4 Кб, 261x193>>916
И снова я пинаю этот труп... а что поделать, оказывается, ретроспектива - это полезное упражнение.
На все твои вопросы "правильных" (и правильных) ответов - нет. Потому что единственно правильный ответ - этот только и только тот, который с тобой полностью согласуется.
"За мат - извени."
Ушёл плясать в ночи.
И снова я пинаю этот труп... а что поделать, оказывается, ретроспектива - это полезное упражнение.
На все твои вопросы "правильных" (и правильных) ответов - нет. Потому что единственно правильный ответ - этот только и только тот, который с тобой полностью согласуется.
"За мат - извени."
Ушёл плясать в ночи.
370 Кб, 416x640>>916
так что... пеши есчо... очень приятно видеть, на практике, сознание будущего фашиста (т.е. - тебя)
так что... пеши есчо... очень приятно видеть, на практике, сознание будущего фашиста (т.е. - тебя)
Он сказал, что это так, и продолжил, указав, что возможность вивисекции не ограничивается лишь физической метаморфозой. Свинью можно воспитать. Умственная структура гораздо менее определённа, чем телесная. В нашей развивающейся науке о гипнозе мы находим обещание возможности замещения старых, наследственных инстинктов новыми внушениями, которые можно внедрить или заменить на унаследованные фиксированные идеи. Очень многое из того, что мы называем моральным воспитанием, — это искусственная модификация и искажение инстинктов; агрессивность превращается в отважную самоотверженность, а подавленная сексуальность — в религиозные эмоции. А великая разница между человеком и обезьяной заключается в гортани, — в неспособности изготавливать тонкие звуковые символы, через которые мысль может быть поддержана. В этом я с ним не согласился, но с определённой невежливостью он отказался принять моё возражение. Он повторил, что так и есть, и продолжил рассказ о своей работе.
Я спросил его, почему он выбрал человеческую форму в качестве модели. Мне тогда и до сих пор кажется странным и злым этот выбор.
Он признался, что выбрал эту форму случайно. «Я мог бы так же работать над тем, чтобы превращать овец в лам, а лам в овец. Думаю, человеческая форма больше привлекает художественный ум, чем любая другая животная форма. Но я не ограничивался только превращением человека. Пару раз — » Он замолчал, на минуту, наверное. «Как быстро прошли эти годы! И вот, я потратил день на то, чтобы спасти вашу жизнь, и теперь уже теряю час, объясняясь!»
«Но,» сказал я, «я всё ещё не понимаю. Где ваше оправдание для того, чтобы причинять всю эту боль? Единственное, что могло бы оправдать для меня вивисекцию — это какое-то применение —»
«Именно,» сказал он. «Но вы видите, я устроен иначе. Мы на разных платформах. Вы — материалист.»
«Я не материалист,» горячо начал я.
«На мой взгляд — на мой взгляд. Потому что именно этот вопрос боли разделяет нас. Пока видимая или слышимая боль вызывает у вас тошноту; пока ваши собственные страдания управляют вами; пока боль лежит в основе ваших высказываний о грехе — так долго, говорю вам, вы животное, которое чуть менее мутно воспринимает то, что чувствует животное. Эта боль — »
Я нетерпеливо пожал плечами, услышав такую философию.
«О, но это такая мелочь! Истинно открытый разум, готовый воспринять то, что наука может нам открыть, должен увидеть, что это мелочь. Может быть, именно на этой маленькой планете, этом клочке космической пыли, незаметном ещё до того, как можно было бы достичь ближайшей звезды, — может быть, здесь, я говорю, нигде больше боли не существует. Но законы, к которым мы постепенно подходим — да что, даже на этой Земле, среди живых существ, что за боль?»
Я спросил его, почему он выбрал человеческую форму в качестве модели. Мне тогда и до сих пор кажется странным и злым этот выбор.
Он признался, что выбрал эту форму случайно. «Я мог бы так же работать над тем, чтобы превращать овец в лам, а лам в овец. Думаю, человеческая форма больше привлекает художественный ум, чем любая другая животная форма. Но я не ограничивался только превращением человека. Пару раз — » Он замолчал, на минуту, наверное. «Как быстро прошли эти годы! И вот, я потратил день на то, чтобы спасти вашу жизнь, и теперь уже теряю час, объясняясь!»
«Но,» сказал я, «я всё ещё не понимаю. Где ваше оправдание для того, чтобы причинять всю эту боль? Единственное, что могло бы оправдать для меня вивисекцию — это какое-то применение —»
«Именно,» сказал он. «Но вы видите, я устроен иначе. Мы на разных платформах. Вы — материалист.»
«Я не материалист,» горячо начал я.
«На мой взгляд — на мой взгляд. Потому что именно этот вопрос боли разделяет нас. Пока видимая или слышимая боль вызывает у вас тошноту; пока ваши собственные страдания управляют вами; пока боль лежит в основе ваших высказываний о грехе — так долго, говорю вам, вы животное, которое чуть менее мутно воспринимает то, что чувствует животное. Эта боль — »
Я нетерпеливо пожал плечами, услышав такую философию.
«О, но это такая мелочь! Истинно открытый разум, готовый воспринять то, что наука может нам открыть, должен увидеть, что это мелочь. Может быть, именно на этой маленькой планете, этом клочке космической пыли, незаметном ещё до того, как можно было бы достичь ближайшей звезды, — может быть, здесь, я говорю, нигде больше боли не существует. Но законы, к которым мы постепенно подходим — да что, даже на этой Земле, среди живых существ, что за боль?»
Он сказал, что это так, и продолжил, указав, что возможность вивисекции не ограничивается лишь физической метаморфозой. Свинью можно воспитать. Умственная структура гораздо менее определённа, чем телесная. В нашей развивающейся науке о гипнозе мы находим обещание возможности замещения старых, наследственных инстинктов новыми внушениями, которые можно внедрить или заменить на унаследованные фиксированные идеи. Очень многое из того, что мы называем моральным воспитанием, — это искусственная модификация и искажение инстинктов; агрессивность превращается в отважную самоотверженность, а подавленная сексуальность — в религиозные эмоции. А великая разница между человеком и обезьяной заключается в гортани, — в неспособности изготавливать тонкие звуковые символы, через которые мысль может быть поддержана. В этом я с ним не согласился, но с определённой невежливостью он отказался принять моё возражение. Он повторил, что так и есть, и продолжил рассказ о своей работе.
Я спросил его, почему он выбрал человеческую форму в качестве модели. Мне тогда и до сих пор кажется странным и злым этот выбор.
Он признался, что выбрал эту форму случайно. «Я мог бы так же работать над тем, чтобы превращать овец в лам, а лам в овец. Думаю, человеческая форма больше привлекает художественный ум, чем любая другая животная форма. Но я не ограничивался только превращением человека. Пару раз — » Он замолчал, на минуту, наверное. «Как быстро прошли эти годы! И вот, я потратил день на то, чтобы спасти вашу жизнь, и теперь уже теряю час, объясняясь!»
«Но,» сказал я, «я всё ещё не понимаю. Где ваше оправдание для того, чтобы причинять всю эту боль? Единственное, что могло бы оправдать для меня вивисекцию — это какое-то применение —»
«Именно,» сказал он. «Но вы видите, я устроен иначе. Мы на разных платформах. Вы — материалист.»
«Я не материалист,» горячо начал я.
«На мой взгляд — на мой взгляд. Потому что именно этот вопрос боли разделяет нас. Пока видимая или слышимая боль вызывает у вас тошноту; пока ваши собственные страдания управляют вами; пока боль лежит в основе ваших высказываний о грехе — так долго, говорю вам, вы животное, которое чуть менее мутно воспринимает то, что чувствует животное. Эта боль — »
Я нетерпеливо пожал плечами, услышав такую философию.
«О, но это такая мелочь! Истинно открытый разум, готовый воспринять то, что наука может нам открыть, должен увидеть, что это мелочь. Может быть, именно на этой маленькой планете, этом клочке космической пыли, незаметном ещё до того, как можно было бы достичь ближайшей звезды, — может быть, здесь, я говорю, нигде больше боли не существует. Но законы, к которым мы постепенно подходим — да что, даже на этой Земле, среди живых существ, что за боль?»
Я спросил его, почему он выбрал человеческую форму в качестве модели. Мне тогда и до сих пор кажется странным и злым этот выбор.
Он признался, что выбрал эту форму случайно. «Я мог бы так же работать над тем, чтобы превращать овец в лам, а лам в овец. Думаю, человеческая форма больше привлекает художественный ум, чем любая другая животная форма. Но я не ограничивался только превращением человека. Пару раз — » Он замолчал, на минуту, наверное. «Как быстро прошли эти годы! И вот, я потратил день на то, чтобы спасти вашу жизнь, и теперь уже теряю час, объясняясь!»
«Но,» сказал я, «я всё ещё не понимаю. Где ваше оправдание для того, чтобы причинять всю эту боль? Единственное, что могло бы оправдать для меня вивисекцию — это какое-то применение —»
«Именно,» сказал он. «Но вы видите, я устроен иначе. Мы на разных платформах. Вы — материалист.»
«Я не материалист,» горячо начал я.
«На мой взгляд — на мой взгляд. Потому что именно этот вопрос боли разделяет нас. Пока видимая или слышимая боль вызывает у вас тошноту; пока ваши собственные страдания управляют вами; пока боль лежит в основе ваших высказываний о грехе — так долго, говорю вам, вы животное, которое чуть менее мутно воспринимает то, что чувствует животное. Эта боль — »
Я нетерпеливо пожал плечами, услышав такую философию.
«О, но это такая мелочь! Истинно открытый разум, готовый воспринять то, что наука может нам открыть, должен увидеть, что это мелочь. Может быть, именно на этой маленькой планете, этом клочке космической пыли, незаметном ещё до того, как можно было бы достичь ближайшей звезды, — может быть, здесь, я говорю, нигде больше боли не существует. Но законы, к которым мы постепенно подходим — да что, даже на этой Земле, среди живых существ, что за боль?»
Ирония ситуации состоит в том, что те, кого Ницше обозначает людьми и "человеческим, слишком человеческим" - это всего лишь "сверхзвери", а те, кого он описывает как "сверхчеловек" или "своего рода сверхчеловек в пропорции к человечеству в целом" - это, в действительности, и есть, - homo sapiens, - люди.
>>949
Высшие люди, уж не думаете ли вы, что пришел я исправлять дурное, сделанное вами?
Или устроить вам, страждущим, удобный ночлег? Или вам, скитальцам, блуждающим и сбившимся с пути, указать легкие тропинки?
Нет! Нет! Трижды нет! Надо, чтобы больше погибало вас и чтобы гибли самые лучшие, ибо должно становиться вам все хуже и хуже. Только так,
– только так вырастает человек до той высоты, где молния поражает его, до высоты, достаточно высокой для молнии!
К немногому, к продолжительному, к далекому стремятся мысль и тоска моя: что мне до вашей маленькой, короткой, многообразной нищеты!
Вы мало страдаете! Ибо страдаете за себя; вы еще не страдали за человека. Вы солжете, если станете утверждать обратное! Никто из вас не страдал еще за то, за что страдал я.
Мне недостаточно того, чтобы молния больше не вредила: не отвращать хочу я ее: она должна научиться работать на меня.
Давно уже, подобно туче, сгущается мудрость моя и становится все темнее и тише. Так поступает всякая мудрость, которая должна некогда породить молнию.
Не хочу я быть светом для людей нынешнего, не хочу называться у них светом. Я жажду ослепить их! Молния мудрости моей, выжги им глаза!
Высшие люди, уж не думаете ли вы, что пришел я исправлять дурное, сделанное вами?
Или устроить вам, страждущим, удобный ночлег? Или вам, скитальцам, блуждающим и сбившимся с пути, указать легкие тропинки?
Нет! Нет! Трижды нет! Надо, чтобы больше погибало вас и чтобы гибли самые лучшие, ибо должно становиться вам все хуже и хуже. Только так,
– только так вырастает человек до той высоты, где молния поражает его, до высоты, достаточно высокой для молнии!
К немногому, к продолжительному, к далекому стремятся мысль и тоска моя: что мне до вашей маленькой, короткой, многообразной нищеты!
Вы мало страдаете! Ибо страдаете за себя; вы еще не страдали за человека. Вы солжете, если станете утверждать обратное! Никто из вас не страдал еще за то, за что страдал я.
Мне недостаточно того, чтобы молния больше не вредила: не отвращать хочу я ее: она должна научиться работать на меня.
Давно уже, подобно туче, сгущается мудрость моя и становится все темнее и тише. Так поступает всякая мудрость, которая должна некогда породить молнию.
Не хочу я быть светом для людей нынешнего, не хочу называться у них светом. Я жажду ослепить их! Молния мудрости моей, выжги им глаза!