"Спасительный мост перед Дебальцево, отсюда начиналась атака."

В первый день идти в бой на Дебальцево казаки отказались, так как ждали
команду Козицына. Тогда я очень надеялся на их помощь. За сутки до
начала наступления собрал всех полевых командиров в штабе у «Магадана»,
разговор был тяжелым, но в тот момент убедить я их не смог. Они тупо
ждали приказа Козицына на наступление. В сердцах и эмоциях я назвал это
предательством, так как в атаку по всему фронту пошло все ополчение.
Единственные кто меня поддержал – это «Рим», «Фотон» и «Леший», ну
и казаки Паши Дремова, которые были сформированы в отдельный казачий
полк. После кровопролитных боев и когда мы уже взяли половину Чернухино,
зацепились за крайние дома Дебальцево, Козицын созрел идти в атаку. 14
февраля они стали съезжаться на моей базе в Комиссаровке. Все войско
прибыло на легковых автомобилях и порядком составляло около 600 человек.
Это была реальная сила, которая могла нам реально помочь. Укропы
огрызались ожесточенно и нашим командованием в бой практически были
введены все резервы, появление войска Козицына было очень
своевременным. Построив всех командиров у стены, на которой куском угля я
схематично нарисовал передний край противника, места расположения наших
войск и ту задачу, которую предстояло им выполнить. Загрузив первые
шесть КАМАЗов, я повел колонну в Чернухино, выгрузившись у пролома в
стене, разбил на группы и, дав проводников, отправил их к мосту и поехал
обратно за остальными. Козицын был на своем «Хамере» и мне
пришлось убедить его оставить его на «птичнике», так как в Чернухино он
был бы очень желаемой мишенью. Пыхтя и кряхтя этот мощный казак кое-как
втиснулся в мою «Ниву». Подъехав к Чернухино, был поражен тем, что
основная масса казаков разбрелась по ближайшим домам и в атаку на
Дебальцево идти не очень торопилась. Появление Козицына у многих вызвало
удивление и оторопь. Выбравшись из «Нивы», Козицын стал покрывать на
чем свет стоит своих нерадивых командиров, которые при виде его резко
начинали суетиться, собирать своих бойцов в группы и уводить
между железнодорожными вагонами к мосту. К Козицыну по его команде
принесли установку «Партизан» (установка «Партизан» - одноствольная
направляющая для стрельбы реактивными снарядами «Катюши»). Установив ее
на окраине улицы, он указал направление стрельбы и стал корректировать
ее огонь. Каждый выстрел сопровождался огромным шумом и я понимал, что
через минут 10-15 укропы накроют нас своей артиллерией. Подойдя к
Козицыну, я чуть ли не приказным тоном просил его прекратить стрельбу,
но он не хотел слушать.

И тогда, собрав в своем голосе весь «металл», я объяснил ему, что сейчас
прилетит «ответка» и от этой «ответки» нам мало не покажется и за все
ее последствия будет отвечать он. Только после этого он дал команду
прекратить стрельбу. По радио мне сообщили, что казаки Козицына,
пройдя вагоны залегли в лесу и продвигаться к мосту отказываются. Тогда я
опять подошел к Козицыну, доложил сложившуюся обстановку и он принял
решение идти лично на мост. Я был категорически против, так как он
все-таки был одиозной личностью и не дай Бог случись что, я не знал
какую ответственность при этом буду нести я. Надо отдать ему должное за
смелость и храбрость, не слушая никого, он решил идти. Собрав оставшихся
казаков, мы стали выдвигаться к мосту. В отличие от него я был налегке,
а ему в своей полной боевой экипировке да и к тому же в его возрасте
конечно же было идти тяжеловато. Примерно через час мы вышли к лесной
посадке, где залегли казаки. Отдышавшись и перекурив, Козицын стал
пытаться подозвать к себе командиров. К моему удивлению никто на его
крики не реагировал. Я видел как в нем закипает бешенство, как все его
крики и призывы к добровольцам результатов не дают, подошел к нему, взял
его под руку и сказал: «Николай Иванович, я доброволец. Пошли.» И мы
пошли с ним вперед по вытоптанной тропе, которая вела к мосту через лес,
переступая через лежавших на тропе и возле нее перепуганных казаков. Я
шел и стыдил всех лежавших бойцов, призывая их подняться, так как в бой
идет сам Батя Козицын и видел, что чертыхаясь и матерясь, они
поднимались и шли за нами. Подойдя к мосту, у крайнего дерева увидел
«Лесника», гниловатого мужичка, с которым мне уже пришлось пару
раз конфликтовать из-за проявленной трусости. Подойдя к нему, задал ему
вопрос: «Что, казак, опять трусим?». На что он мне начал высказывать,
что я стараюсь загнать их в пекло, при этом оберегая своих людей. Я
показал рукой на Дебальцево и сказал, что мои люди уже почти неделю
бьются там и ждут когда к ним на помощь придут они. Мы с Козицыным
обошли «Лесника», несмотря на то, что он пытался что-то там объяснять,
утверждая, что впереди снайперы и вперед идти нельзя. Выйдя под мост
вдвоем, я обнаружил свою группу прикрытия, которые держали под прицелом
пулемета крайние дома в Дебальцево, откуда велась стрельба. Первым
возмущенным вопросом старшего группы было непонимание почему казаки
залегли в лесу и не идут дальше. Я показал ему на Козицына и сказал
подойти к нему и задать вопрос лично. Козицын выслушав моего старшего, в
течении трех минут разобрался в обстановке, подошел к крайней опоре
моста и с хладнокровным спокойствием стал из подствольника посылать
гранаты в сторону укропов. Я не знаю как назвать это – бравада,
мужество, храбрость или личный пример? Но когда я крикнул в
толпу лежащих казаков: «Смотрите, Батя воюет, а прикрыть некому», в тот
же момент все казаки дружно поднялись и перебежками стали собираться под
мостом. Многие из них, подбегая к Козицыну, вели огонь в сторону
укропов. Начался бой. Козицын подзывал к себе командиров, ставил задачи и
они группами под прикрытием нашего огня стали заходить в Дебальцево. Я
прилег у одной из опор моста, с облегчением вздохнул и понял, что назад
они уже не побегут и будут двигаться только вперед, в дальнейшем мои
мысли подтвердились. Казаки дрались отчаянно и с уверенностью могу
сказать, что во взятии Дебальцева они сыграли немаловажную роль.

"Это содержание рюкзака Украинского подполковника брошенного в бегстве."