…Когда на экране появился Президент, Вера Ивановна и гости, кроме четырнадцатилетнего Владика, встали и взяли наполненные шампанским бокалы. Президента в семье Кузьминых чтили и уважали.

- Владька, встань! Президент же! – Вера Ивановна потеребила подростка за футболку, и тот нехотя поднялся.

Президент молчал.

“Волнуется, наверное”, - подумал Александр Павлович, муж Веры Ивановны, отец семейства и человек труда.

Шурин Александра Павловича Михаил нетерпеливо посматривал на запотевшую бутылку водочки. Владька со скучающим видом смотрел в экран сотового телефона, его старшая сестра Нинка пыталась справиться с чрезвычайно сильной и громкой икотой, из-за неудачных попыток надолго задержать дыхание она стала красной и запыхавшейся.

Президент молчал и, не мигая, смотрел на празднующих с экрана телевизора.

Александр Павлович нервно кашлянул. Михаил почесал небритую щеку. Нинка как-то особенно громко икнула.

Президент молчал. Александр Павлович не выдержал президентского взгляда и отвел глаза.

“Неужели в отставку подаст?” – Испуганно подумала Вера Ивановна. - “Как Ельцин тогда…”. Она даже захотела перекреститься, но в руке был бокал с советским шампанским, и это ее почему-то остановило.

- Ну, чего он тянет-то? – Недовольно промямлил Михаил. Ему хотелось водочки, и молчание Президента его начинало раздражать. – Так ничего не успеем…

- Да заткнись ты! - Нервно прервал шурина Александр Павлович, - Может война началась!

От такого своего неожиданного предположения отцу семейства стало совсем жутко. Он поставил бокал на стол - аккурат между сельдью под шубой и оливье – принялся нервно стряхивать с себя несуществующую пыль, стараясь не смотреть Президенту в глаза.

- Косяк какой-то, - хихикнул Владик. – Запись не ту поставили. Надо же так облажаться. Кому-то будет звездец!

Александр Павлович отвесил сыну подзатыльник.

- Звездец – это не мат! – Возмутился Владик.

Александр Павлович не ответил.

- А где это он? - Спросила Нинка кивнув на экран. Только сейчас все заметили, что Президент стоит не на фоне вечернего Кремля, а в каком-то мрачном помещении.

“В бункере снимали?” – Лихорадочно подумал Александр Павлович. – “Точна война будет. Вот ведь жопа.” Воевать Александр Павлович категорически не хотел, а, кроме того, боялся за сына.

Президент все так же молчал и, казалось, что ничего говорить он уже не намерен, но неожиданно изображение дернулось, потом на секунду исчезло и появилось вновь. Президент заговорил.

- Дорогие россияне! Дорогие соотечественники! Заканчивается 20… год. Этот год был непростым для вас. Непростое экономическое положение, повышение цен и тарифов, неожиданные финансовые трудности и проблемы, связанные с банковской сферой – все это коснулось почти каждого из вас. Я бы мог сказать, что наступающий 20… год будет лучше, что он принесет нам экономическое улучшение и потерянную стабильность. Но я не буду обманывать ни вас, ни себя…

- Вот, сука! – Неожиданно возмутился Михаил.

- Дорогие россияне! - Продолжал Президент. - На миру и смерть красна! Это русская народная поговорка ярко и точно характеризует все то, что предстоит вам в ближайшие дни. Я буду краток: 20… года не будет. После моего обращения на всей территории Российской Федерации, включая Крым, начнется Кормление личинок Непредставимого Пхы. Я не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что бежать бесполезно. И я прошу вас принять смерть достойно, подобно тому, как это делали наши предки: Святые благоверные князья-страстотерпцы Борис и Глеб, Иван Сусанин, семья последнего Императора Николая Второго, Александр Матросов и многие другие…

- Чего это он гонит такое? – Владик посмотрел на отца. Александр Павлович, бледный как смерть, механически теребил себя за запястье. Сына он не слышал.

Президент, тем временем, уже заканчивал свою новогоднюю речь. Как и обещал, он был краток.

- Потратьте эти последние часы и дни на общение с родными и близкими, на изучение нашей родной истории, на занятие зимними видами спорта и на посещение Храмов. И помните: вы отдаете вашу жизнь ради великой Цели, что есть подлинное счастье. С праздником.

После последней фразы Президента, празднующие по некой внутренней многолетней инерции подняли бокалы, но чокаться все же не стали. Ясности не было. Зато был отчетливый страх.

Президент исчез с экрана. Вместо него на черном фоне начали мелькать какие-то непонятные белые знаки.

“Двенадцать”, - отметила Вера Ивановна, глянув на настенные часы. Но вместо ожидаемого боя курантов из телевизора раздался тревожный набатный звон, а за окном раздались первые душераздирающие крики...

>>15148883
Про некрофон тоже паста хорошая:

… Журналисты, пришедшие на традиционную пресс-конференцию, удивлённо взирали на спящего премьер-министра, развалившегося в кресле, на его охрану, на угрюмого человека в белом халате, на уставшего и помятого и.о. главы пресс-службы правительства.

— Извините, а почему господин премьер спит? — спросил представитель телеканала “Дождь”. Остальные с неудовольствием посмотрели на выскочку — теперь притворяться, что все как обычно, стало еще труднее.

— Это не совсем сон, — меланхолично отозвался глава пресс-службы, — это режим осознанных сновидений в режиме Контакта. Благодаря расширенному сознанию и выходу в глубинные пласты подсознания ответы господина премьера будут более объемистыми и красочными.

— То есть он нас слышит? — не унимался оппозиционный журналист.

— Да, только перед каждым обращением нужно произнести кодовое слово. Это как бы включит канал связи.

Всем очень хотелось узнать кодовое слово, но все ждали, что вопрос задаст представитель телеканала “Дождь”. Тот почему-то молчал.

— Это слово “пироженка”.

Нога Дмитрия Анатольевича слегка дернулась.

— А почему именно… — начал было представитель РБК, но угрюмый человек в белом халате грубо перебил.

— Потому что это военная тайна.

Журналисты поёжились.

*

— Господин премьер, допускаете ли вы… а да, извините… пироженка. Господин премьер, допускаете ли вы падение нефти до цены в тридцать долларов? Что думает о такой перспективе экономический блок правительства?

— Это вероятно, но скорее как краткосрочная реакция рынков. Наши экономисты считают, что нефть уже как бы пережата в ценовом смысле и неизбежен отскок.

Премьер говорил спокойно, уверенно. Казалось, он не спит, а просто говорит с закрытыми глазами.

— Пироженка. Господин премьер, беспокоит судьба нашего резервного фонда. Министр финансов, господин Силуанов, делает довольно пессимистические заявления

— Задача министра финансов нагнетать страх, — немного изменившимся голосом, высоким и скрипучим, сказал Дмитрий Анатольевич. — Даже не страх, а первобытный ужас. Чтобы человек пропитался им, этим ужасом, и буквально излучал его. Так его легче найти.

— Кого? — моргнул журналист. — Пироженка. Кого так легче найти, Дмитрий Анатольевич?

— Человека. Любого человека… Например, тебя… но не сейчас. Потом. Когда придёт время…

— Пироженка. Дмитрий Анатольевич, есть ли у вас какой-либо план по пенсиям? По пенсионной реформе? — спросил представитель телеканала “Дождь”.

Премьер кивнул и издал странный звук. Что-то вроде “бурлюмгум”. Все напряженно ждали продолжения. И оно не заставил себя ждать.

— Что есть пенсия? — Голос премьера опять изменился, стал низким и зловещим. — Это необходимые денежные средства, — ударение на последний слог, — для обеспечения жизнедеятельности несвежего, довольно усохшего тела. Но не лучше ли пройти ритуал Кормления в молодом возрасте, когда ты ещё полон энергии и жизненных соков? И бюджет тогда сэкономит денежные средства, — опять ударение на последний слог. — Это Мое мнение.

— Пироженка. А что вы думаете по поводу проблемы дальнобойщиков?

— Если ты колесишь бесконечными русскими дорогами, — загадочно начал Дмитрий Анатольевич, — мимо болот и бескрайних пустошей, через тёмные леса и заброшенные, покинутые православными людьми городишки, то будь готов ответить за дерзость и встретить слуг Его и мысли Его. Тёмные, густые, пульсирующие в предвкушении мысли Его…

Премьер вдруг начал тоненько и омерзительно хихикать. Его пальцы при этом еле заметно дрожали. Продолжалось это всего несколько минут, после чего, ко всеобщему облегчению, Дмитрий Анатольевич опять стал неподвижен и нем.

Бледная представительница “Первого канала” судорожно сглотнула слюну и неожиданно громко, будто бы возмущенно, спросила:

— Пироженка! Дмитрий Анатольевич, а как вы оцениваете ситуацию с отсутствием электричества в Крыму? Это же форменное безобразие! И нарушение законодательства, как мне кажется.

Глухой голос Дмитрия Анатольевича в этот раз звучал совсем тихо. Приходилось прилагать усилия, чтобы расслышать его слова.

— В Крыму действует Российское Правовое Поле Экспериментов. И градиент этого Поля Мне хорошо известен. С другой стороны, Я согласен с тем, что произошедшее в Крыму со светом, точнее, без света, является Настоящим Геноцидом. Причем, Геноцид этот был произведен качественно и в установленные сроки. Мне ежедневно докладывали, как и где проходят очередные этапы Кормления. Хотя само слово “геноцид” Мне не нравится. Оно носит какой-то отрицательный лексический оттенок. Я предпочитаю термин “дехьюманизация территории” — и без эмоций, и по существу.

Не успел следующий журналист задать вопрос, как с премьером начало происходить нечто странное и явно не предусмотренное регламентом — тело его мелко затряслось, выгнулось сначала дугой, а потом вжалось в кресло.

— Парни! Кажется, я нашел Канал! — закричал Дмитрий Анатольевич молодым энергичным, но каким-то испуганным голосом. — За руки его держи! Главное, чтоб не подох раньше времени…

Присутствующие словно оцепенели. Даже человек в белом халате, кинувшийся было к Дмитрию Анатольевичу, остановился в шаге и теперь только внимательно смотрел на премьера.

— Меня кто-нибудь слышит?! — продолжал тем временем кричать Дмитрий Анатольевич. — Кто там с другой стороны?! Мы тут в Горловке и мы живы! Мы в старом бункере на глубине и Они нас не могут найти. Пока не могут, но найдут! Помогите! Пожалуйста, помогите! Мы офицеры, у нас семьи, дети!.. Связи нет, мы говорим по некрофону! Мы сделали его из прапорщика Ершова, героя Новороссии. Он мертв, но как бы и жив ещё! Ему так больно! Так больно…

Дмитрий Анатольевич перестал кричать. Его тело расслабилось. Раздался легкий храп…