Наша следующая РБ проходила на свалке Кэмп-Эванса, расположенной в естественной низине прямо за линией укреплений. Мы стали ответом на донесения, что деревенские жители лазят по помойке и нескольких из них покусали крысы, когда они рылись в мусоре. Для нищих жителей деревни свалка была золотой жилой, но для армии это ничего не значило. Нашей задачей было вышибить их вон и больше не допускать.

Это было моё первое официальное взаимодействие с деревенскими, и оно окончилось фиаско. Их там было человек пятнадцать, в основном старух, пара молодых матерей и остальные - дети. Когда мы туда прибыли, несложно было окружить их, видимо, потому, что мы имели при себе оружие. Но когда мы сказали им уходить, то, казалось, единственными словами, что они знали по-английски, были "пошёл нахуй, джи-ай".

Поговорить с ними не получалось, так что мы согнали деревенских в кучу и погнали их прочь. Через несколько минут они появились на дальнем конце свалки. Мы пошли за ними, но они скрылись за небольшим пригорком. К тому времени, как мы обошли свалку, они снова вернулись ко входу, указывая на нас пальцами и хохоча. Эти деревенские очевидно были прожжёнными паразитами, и не собирались уходить, не закончив своё собирательство. Когда мы бросились на них в третий раз, они снова принялись дразнить нас криками "пошёл нахуй" и показывали непристойные жесты. Тут мы решили, что с нас хватит и единственным оставшимся средством будет выстрелить по ним слезоточивым газом. Мы выпустили из М-79 три газовых заряда, которые оказались на удивление эффективны. Женщины завыли, словно банши, и разбежались. Наш поступок явно не добыл нам новых друзей, но всё равно было весело посмотреть.

Некоторое время мы болтались без дела, надеясь, что деревенские получили достаточно и убрались домой. Но они перегруппировались и показались в нескольких сотнях футов позади нас, снова с воплями, так что мы снова выстрелили по ним газом. Только на этот раз они не убежали. Газовое облако на минуту зависло перед ними, а затем поплыло в нашу сторону. Мы стояли под ветром и залили газом сами себя! Деревенские нас провели, и мы попались на их удочку. К счастью, когда газ дошёл на нас, он уже достаточно рассеялся, чтобы вызвать лишь лёгкое раздражение, но всё равно это было ужасно глупо. Мы, наконец, решили позволить им забрать то, что им надо, но обыскали каждого, когда они подошли. Надо было быть уверенными, что они не нашли боевых патронов или чего-то такого, что их друзья ВК могли бы применить против нас.

Когда мы осматривали их улов, я заметил, что у одной женщины как будто бы что-то спрятано под блузкой на груди. Мы задали ей вопрос, но она не понимала, пока один из моих солдат на потянул рубашку через голову, обозначая, чего мы от неё хотим. До неё наконец дошло.

Женщина начала что-то болтать, а затем подняла блузку, открыв свои груди. Мы чуть не обосрались. Одна грудь у неё была нормальной и маленькой, зато другая распухла до размеров грейпфрута. У нас отвисли челюсти и мы стояли, остолбенев, опасаясь, что это заболевание может оказаться заразным. Не желая этого уточнять, мы махнули ей быстро собирать своё барахло и уходить.

Женщина заметила наше отвращение и засмеялась. Затем она взяла распухшую грудь обеими руками, направив её не нас, словно оружие. Затем она отклонилась назад, сильно сдавила её и выпустила струйку гноя. Я отдёрнулся от струи, так что она нацелилась на Говарда Сайнера, поразив его в руку. Мы бросились бежать, словно компания детей, а она гналась за нами, пытаясь обрызгать кого-нибудь, до кого достанет. Даже деревенские смеялись над нами. Когда у женщины кончились боеприпасы, она спокойно собрала свой улов и помахала нам на прощание. Мы не видели повода обыскивать кого-нибудь ещё. Как мы могли это сделать? Американский патруль только что залил газом сам себя и был обращён в бегство заражённой сиськой. После этого случая армия стала каждый день отправлять на свалку бульдозер, давить и закапывать мусор.

Наш оперативный район простирался всего на две или три мили от края деревни. Хоть это было и недалеко, но я отметил какую-то странную тишину в районе. Там не было певчих птиц. Как будто бы они знали о войне, и единственное безопасное место для них было ближе к деревне. Их отсутствие создавало унылую среду, усиливая моё ощущение оторванности от внешнего мира. Вьетнам расположен далеко от Америки, а мы были ещё дальше. Пехотинцы были так отделены от всего, что казалось, что мы находимся на другой планете в далёком космосе, и все забыли, где мы. Нас связывало то, что все мы сносили одни и те же суровые, удручающие условия, которые одолевали нас. В пехотной службе мы видели больше, чем просто опыт, это была культура, где каждый полагался на остальных ради душевного здоровья и выживания.

>>16008780
Вот немного:

Константин все объяснял, и все показывал на местности: "Видите, вот здесь, в первом домике была хозяйственная часть, а здесь располагалась расстрельная команда, дальше - столовая, еще выше - бордель, за ним - госпиталь, а тут был целый городок из деревянных домиков - здесь содержались заключенные". "Сколько, - спрашиваю, - людей расстреливали ежедневно?" "Сто, двести, а то и триста человек". "Где?" "Вот оттуда их приводили, а расстреливали здесь, под горой, в этих специально оборудованных сооружениях". По его словам, эти сооружения напоминали колодцы. Открывалась широкая металлическая дверь, и туда запускались люди. Сто человек, а то и больше. Потом сверху открывались люки, и людей стреляли из автоматов. Долго это длилось. Потому что не с одной же очереди убивалось такое огромное количество людей. И потом уже, когда было видно, что никто не шевелится, снизу опускалось дно, и оттуда падали трупы. Потом их осматривали, не остался ли кто-нибудь в живых. Недобитых либо достреливали, либо, когда человек протестовал, кричал, матерился, а были и такие случаи, его тащили в большой колодец, где была сооружена гильотина, и отрубали голову.

Я спрашивал Константина: "А кто расстреливал? Здесь была расстрельная команда?"

"Да нет, - говорил он, - все участвовали в порядке очереди, но я в расстрелах не участвовал".

"Вы видели, как сжигают трупы?"

Читайте также

Фото: Юровский/ РИА Новости ria.ru
Аполлон Давидсон: "Словам Сталина о потерях и сроках окончания войны - не верили"
"Видел. Рубили лес, делали бревна, ими перекладывали трупы, получалась гора, ее поливали бензином и поджигали, горело больше двух часов, потом рассыпалось в прах, этот прах загружали в машины и увозили".

Я детально его обо всем расспрашивал.

"Что это за помещение?"

"Здесь был бордель, утеха для персонала".

"А девушек привозили откуда-то?"

"Нет, - говорит Константин, - их отбирали из числа заключенных. Все они, как правило, были худенькие, истощенные, где-то около месяца они находились в госпитале, их кормили, потом их проверяли врачи, их переодевали, укладывали им прическу, все это делала бордель-дама, которую привезли из Берлина, и когда уже считали, что девушки "в форме", им давали нагрузку".

"А какой была нагрузка?"

"Десять-пятнадцать человек в день".

Предоставляем слово члену тогдашней номенклатуры, видевшему всю эту кухню изнутри. Обычно эти люди не распространяются о подробностях той системы даже сейчас, так что читайте внимательно и попробуйте ПРЕДСТАВИТЬ это, нарисовать в голове картину. А для особо четкого эффекта параллельно с этим представляйте быт обычного среднестатического совка с зарплатой 120-180 рублей.

Итак, Галина Вишневская в своих мемуарах:
"Я и вообразить себе не могла численность господствующего класса в Советском Союзе. Часто, стоя в Георгиевском зале Кремлевского дворца у банкетного стола, заваленного метровыми осетрами, лоснящимися окороками, зернистой икрой, и поднимая со всеми вместе хрустальный бокал за счастливую жизнь советского народа, я с любопытством рассматривала оплывшие, обрюзгшие физиономии самоизбранных руководителей государства, усердно жующих, истово уничтожающих все эти великолепные натюрморты. Я вспоминала свои недавние скитания по огромной стране, с ее чудовищным бытом, непролазной грязью и невообразимо низким, буквально нищенским уровнем жизни народа, и невольно думала, что эти опьяненные властью, самодовольные, отупевшие от еды и питья люди, в сущности, живут в другом государстве, построенном ими для себя, для многотысячной орды, внутри завоеванной России, эксплуатируя на свою потребу ее нищий обозленный народ.

У них свои закрытые продовольственные и промтоварные магазины, портняжные и сапожные мастерские, со здоровенными вышибалами-охранниками в дверях, где всё самого высокого качества и по ценам намного ниже официальных цен для народа. Они живут в великолепных бесплатных квартирах и дачах с целым штатом прислуги, у всех машины с шофером, и не только для них, но и для членов семей. К их услугам бывшие царские дворцы в Крыму и на Кавказе, превращенные специально для них в санатории, свои больницы, дома отдыха… В собственном «внутреннем государстве» есть всё. Искренне уверовав в свою божественную исключительность, они надменно, брезгливо не смешиваются с жизнью советских смердов, надежно отгородившись от них высокими непроницаемыми заборами государственных дач. В театрах для них отдельные ложи со специальным выходом на улицу, и даже в антрактах они не выходят в фойе, чтоб не унизиться до общения с рабами".