НАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУНАСЫЛАЕМ ПОРЧУ

>>88761 (OP)
Степану казалось, что он бежит, но это была иллюзия, которой тешил себя изможденный организм. На самом деле Степан медленно шел, пошатываясь и спотыкаясь.

Заснеженная, но хорошо протоптанная среди леса тропинка уже почти вывела Степана на вокзал. Был это, правда, никакой не вокзал, а небольшй полустанок с ветхим одноэтажным зданием, где продавали билеты на электричку до Города, так в Глухове называли областной центр.

К облегчению Степана, на вокзале горел свет. Это было хорошим знаком. Потому что когда в Глухове началось ЭТО, во всём городке пропало электричество…



… С новогодней гулянки Степан ушел рано, не было еще и часа — пару месяцев назад он плотно “закодировался”, а пьяные друзья являли собой живое алкогольное искушение. К тому же, странное новогоднее обращение Президента и особенно намеки про какого-то Пхы произвели на Степана, в отличие от поддатых друзей, гнетущее впечатление.

“Ну его нахер, домой потопаю, — думал Степан, — Спать лягу. А утром в гараж, машину ремонтировать надо…”.

Но все пошло совсем не так.

Около двух часов ночи погас свет и прекратились взрывы петард. А пьяные крики смолкли, чтобы через несколько мгновений превратиться в вопли ужаса смешанные с совсем не новогодним матом.

— Саня, блядь! Саня! — доносилось с улицы, – Не трогай эту хуйню! Саня, беги сюда, блядь!

Степан с удивлением подошел к окну. В хрущёвке напротив свет тоже не горел, и на ночной улице вроде бы никого не было. В полутьме — уличные фонари через раз — рассмотреть что-либо было трудно. Лишь какая-то гигантская тень исчезла за одним из дальних домов, но это, как решил Степан, ему показалось. “Перебрали пацаны с бухлом, — с неосознаваемой завистью подумал он, — Но со светом-то что за хуйня?”

Степан собрался было выйти покурить в подъезд, и даже нащупал на столе пачку сигарет, но тут с улицы опять раздался жуткий крик, а сразу за ним странный громкий звук, напоминающий одновременно уханье совы и собачий скулёж. Степан бросился к окну, но ничего особенного не увидел. Только темнота и странная для новогодней ночи тишина.

Степану стало тревожно. Он снова попытался нащупать сигареты, но поиски прервал стук во входную дверь. Стук был сильным, словно били ногой со всей дури.
“Нахуя так долбиться?” — раздраженно подумал Степан, направляясь в прихожую.

— Кто? – спросил он, одновременно посмотрев в глазок. В подъезде свет был, если так можно было назвать одинокую тусклую лампочку между этажами. За дверью маячил трудно различимый в полумраке силуэт очень высокого человека.

— Электрики, — донеслось в ответ.

Степан автоматически потянулся открывать, но, наткнувшись на холодный металл засова, замер.

Что-то не так...

— Кто там? – спросил ещё раз, напряженно вглядываясь в глазок. Силуэт был абсолютно неподвижен.

— Электрики, — безучастно повторил голос из-за двери.

“Голос!” — догадался Степан. Голос был высокий, похож на женский, но какой-то скрипучий. И совершенно без эмоций, и оттого пугающий.

“Иди-ка ты на хуй, электрик ёбаный”, — испугано и вместе с тем злобно подумал Степан. Смотреть в глазок было страшно, и Степан, затаив дыхание, прислушался, приставив ухо к одной из замочных скважин. Никаких звуков с лестничной площадки не доносилось.

“Ушел”, — подумал Степан, и в это же мгновение в дверь опять трижды ударили. Ударили что есть силы. Степан отпрянул. В голове стало пусто, ощущение нереальности происходящего погрузило Степана в какой-то гипнотический ступор, и около минуты он тупо смотрел в стену.

“Надо открыть, — неожиданно равнодушно подумал Степан, — Живем-то один раз”.

Но дверь он не открыл, потому что вдруг отчётливо понял — он этого не думал. Кто-то посторонний произнес в голове эту фразу его же голосом в попытке выдать ее за собственную Степанову мысль. И понял он это только потому, что за окном раздался очередной, полный ужаса вопль, который и вывел его из странного транса.

“У меня крыша едет?” — Степан схватился за голову, будто надеясь удержать уезжающую "крышу".

— Сука, ружье-то в гараже, — прошептал он и удивился, что вспомнил про старое отцовское ружье. Но, как ни странно, мысль привела в чувство и добавила храбрости.

Степан посмотрел в глазок. На площадке никого…

… Минут пятнадцать Степан бесцельно бродил по темной квартире. За это время выяснил, что ни телефон, ни сотовый, ни интернет не работают.

— Что же делать? — вслух подумал Степан, сидя на кухне и докуривая вторую сигарету. В городе явно происходил какой-то катаклизм. Минут через пять после ухода “электрика” из подъезда донёсся крик, перешедший в истошный визг, и шум какой-то беготни. Степан выходить не стал. Он струхнул не на шутку, и ограничился тем, что посмотрел в глазок, но ничего, кроме пустого темного подъезда, не увидел.

Из-за окна уже в четвертый раз долетел странный ухающий звук, на этот раз откуда-то издалека, видимо, с другого конца города.

“Надо валить, — понял Степан, — надо ехать в Город”.
В областной центр обычно ездили на электричке, которая останавливалась на полустанке за посёлком километрах в десяти от Глухова. До полустанка добирались автобусом. Но сегодня, в новогоднюю ночь, никакие автобусы, конечно, не ходили. А машина была сломана и стояла в гараже на другом конце Глухова. А на улицах Глухова творилась чертовщина…

Размышления прервал звук разбившегося в дальней комнате, где Степан обычно спал, оконного стекла.

— Сука! — Степан вскочил, опрокинув табуретку, но вместо того, чтобы бежать и оценивать ущерб, медленно взял со стола нож, замер и прислушался. В дальней комнате ЧТО-ТО медленной возилось, раздавались какие-то скрипы, щелчки и чавканье. Потом оттуда послышался голос.

— Надо ехать в Город… нахуя так долбиться... утром в гараж… выпить бы… со светом-то что за хуйня...

Это был голос самого Степана. Но равнодушный и пустой. И не человеческий…



… Степан не заметил, как оказался на улице. Единственное, что он запомнил, это казавшиеся бесконечными ступеньки, по которым он бежал вниз, прочь из квартиры, прочь из дома.

Оказавшись на улице, Степан обнаружил на себе дубленку и не обнаружил шапку. Никак не оценив эти обстоятельства, он бросился бежать по направлению к загородной дороге, ведущей на полустанок. Бежал дворами, чтобы сэкономить время, или маленькими улочками, избегая больших пространств. Степан ожидал и боялся увидеть трупы, много трупов, но дворы и улицы были абсолютно пусты....

Стояла кромешная темень, но зрение вполне адаптировалось к ней, и основные контуры Степан различал безошибочно. Остановился он только один раз, когда, вбежав в очередной двор, столкнулся с ЧЕМ-ТО.

Остановившись как вкопанный, Степан несколько секунд наблюдал за тем, как на другом конце двора НЕЧТО огромное, напоминающее силуэт гигантской гусеницы на нескольких рядах ног, похожих на уродливые собачьи лапы, огибает пятиэтажку. В холке, если в данном случае можно было так выразиться, существо почти достигало второго этажа. И еще у существа не было морды. Вместо нее Степан разглядел лишь какую-то темную кляксу. Впрочем, тут, скорее всего, виновата была ночная темнота.

Степан завороженно глядел на НЕЧТО, а НЕЧТО, в свою очередь, заметило Степана и не спеша, трусцой и абсолютно бесшумно, направилось к нему. При всей неспешности, НЕЧТО передвигалось довольно проворно. Через несколько секунд ОНО было бы уже возле Степана, но неожиданно окно на четвертом этаже распахнулось, и в темном проеме появился похожий на старого десантника пьяный усач в тельняшке и с ружьем.

“А у него ружье дома было”, — тупо, но в глубине души одобрительно подумал Степан.

— Ну, падла, блядь! — заорал десантник и дважды выстрелил в сторону НЕЧТО. ОНО резко развернулось и безо всяких пауз направилось к дому десантника. Добежав до него, НЕЧТО также проворно полезло по стене вверх.

— Блядина! — крикнул десантник, запустил ружьем в НЕЧТО и захлопнул окно.

Что было дальше, Степан не видел, так как во всю прыть помчался прочь из Глухова…