…Когда на экране появился Президент, Вера Ивановна и гости, кроме четырнадцатилетнего Владика, встали и взяли наполненные шампанским бокалы. Президента в семье Кузьминых чтили и уважали.

— Владька, встань! Президент же! — Вера Ивановна подёргала подростка за футболку и тот нехотя поднялся.

Президент молчал.

“Волнуется, наверное”, — подумал Александр Павлович, муж Веры Ивановны, отец семейства и человек труда.

Шурин Александра Павловича, Михаил, нетерпеливо поглядывал на запотевшую бутылку водочки. Владька со скучающим видом смотрел в экран сотового телефона, его старшая сестра Нинка, пытавшаяся справиться с чрезвычайно сильной и громкой икотой, из-за неудачных попыток надолго задержать дыхание стала красной и запыхалась.

Президент молчал и не мигая взирал на празднующих с экрана телевизора.

Александр Павлович нервно кашлянул. Михаил почесал небритую щеку. Нинка как-то особенно громко икнула.

Президент молчал. Александр Павлович не выдержал президентского взгляда и отвел глаза.

“Неужели в отставку подаст? — испуганно подумала Вера Ивановна. — Как Ельцин тогда…”. Она даже потянулась перекреститься, но в руке был бокал с советским шампанским и это ее почему-то остановило.

— Ну, чего он тянет-то? — недовольно промямлил Михаил. Ему хотелось водочки и молчание Президента начинало раздражать. — Так ничего не успеем…

— Да заткнись ты! — нервно прервал шурина Александр Павлович. — Может, война началась!

От такого своего неожиданного предположения отцу семейства стало совсем жутко. Он поставил бокал на стол — аккурат между сельдью под шубой и оливье — и принялся нервно стряхивать с себя несуществующую пылинку, стараясь не смотреть Президенту в глаза.

— Косяк какой-то, — хихикнул Владик, — запись не ту поставили. Надо же так облажаться. Кому-то будет звездец!

Александр Павлович отвесил сыну подзатыльник.

— Звездец это не мат! — возмутился Владик.

Александр Павлович не ответил.

— А где это он? — спросила Нинка. Только сейчас все заметили, что Президент стоит не на фоне вечернего Кремля, а в каком-то мрачном помещении.

“В бункере снимали.., — лихорадочно подумал Александр Павлович, — точно война будет. Вот ведь жопа”. Воевать Александр Павлович категорически не хотел, кроме того, боялся за сына.

Президент всё так же молчал, казалось, что ничего говорить он вообще не намерен, но неожиданно изображение дёрнулось, потом на секунду исчезло и появилось вновь. Президент заговорил.

— Дорогие россияне! Дорогие соотечественники! Заканчивается 20… год. Этот год был непростым для вас. Сложное экономическое положение, повышение цен и тарифов, неожиданные финансовые трудности и проблемы, связанные с банковской сферой, — все это коснулось почти каждого из вас. Я мог бы сказать, что наступающий 20… год будет лучше, что он принесет нам экономическое улучшение и былую стабильность. Но я не буду обманывать ни вас, ни себя…

— Вот сука! — неожиданно возмутился Михаил.

— Дорогие россияне! — продолжал Президент. — На миру и смерть красна! Это русская народная поговорка ярко и точно характеризует все то, что предстоит вам в ближайшие дни. Буду краток: 20… года не будет. После моего обращения на всей территории Российской Федерации, включая Крым, начнется Кормление личинок Непредставимого Пхы. Я не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что бежать бесполезно. И я прошу вас принять смерть достойно, подобно тому, как это делали наши предки: Святые благоверные князья-страстотерпцы Борис и Глеб, Иван Сусанин, семья последнего Императора Николая Второго, Александр Матросов и многие другие…

— Чего это он гонит такое? — Владик посмотрел на отца. Александр Павлович, бледный как смерть, механически теребил себя за запястье. Сына он не слышал.

Президент тем временем уже заканчивал свою новогоднюю речь. Как и обещал, он был краток.

— Потратьте эти последние часы и дни на общение с родными и близкими, на изучение нашей родной истории, на занятие зимними видами спорта и на посещение Храмов. И помните: вы отдаете вашу жизнь ради великой Цели, что есть подлинное счастье. С праздником.

Празднующие по некоей внутренней многолетней инерции подняли бокалы, но чокаться всё же не стали. Ясности не было. Зато был отчетливый страх.

Президент исчез с экрана. Вместо него на черном фоне начали мелькать какие-то непонятные белые знаки.

“Двенадцать”, — отметила Вера Ивановна, глянув на настенные часы. Но вместо ожидаемого боя курантов из телевизора раздался тревожный набатный звон, а за окном послышались первые душераздирающие крики…