РОЖДЕНИЕ КРЫМОДЕБИЛАНОВОРОССА

Владимир Сисян рожал. Он лежал на земле, широко расставив согнутые в коленях черные от кровищи и грязи ноги, и тужился, дико кряхтел, мелко дрожа опавшим вдруг животом. Серые, обычно тихо-усмешливые его глаза закатились и теперь страшно белели на черном, искаженном мукой лице. Алекс Пыня сидел рядом, гладил товарища по плечам и плевал иногда в ладони, пытаясь влажными ими освежить Сисянову грудь, лицо. Ночь мерцала над ними одною своей звездой. Была теплынь, парило, и тучи бежали по небу, то и дело закрывая колючую эту звезду. Владимир Сисян вдруг отчаянно вскрикнул, заскрежетал зубами, и тотчас вослед этому дикому вскрику раздался долгий, но тихий плач. Младенец выпростал головенку из развороченной задницы бедолаги и шел теперь споро, бойко. Алекс Пыня сначала опешил и не сразу его подхватил. Младенец был мокрый, темный, весь в сгустках крови и кале. Сморщенный, с зажмуренными точно от страха глазами, он все время тихо пищал. Алекс Пыня сдул-смахнул с него грязь и ловко перегрыз пуповину. - Во, Владимир Сисян! Ты молоток! - сказал он, поднеся новорожденного к сразу опавшему, съежившемуся лицу Сисяна. Тот слабенько усмехнулся, глянул на младенца и тут же закрыл глаза. Вдали, у самого горизонта, стали мелькать зарницы. Точно громадный кто-то моргал там, урча сердито. Алекс Пыня прижал мокрый комочек локтем к себе, схватил другой рукой Сисянову ногу и поволок его по глубоко вспаханной, мягкой земле к недальним кустам. Рванул теплый, но сильный ветер, и первые крупные капли, неожиданно тяжелые, ледяные, ударили Алекса Пыню по голове и потным плечам. Ливень внезапно встал сплошной чернотой вокруг, так что Алекс Пыня уже не помнил, где здесь кусты. Молнии сиренево грызли небо и, обдав все поле судорожным дрожащим светом, гасли, вспугнутые грохотом и пальбой. - Во дает! Во дае-от! - приговаривал Алекс Пыня, пряча младенца поглубже под мышку себе. Мокрый белый Владимир Сисян красиво точно взлетал в свете молний в огромной и темной луже. Алекс Пыня вдруг подумал, что молния может ударить рядом в кусты, но тотчас же отогнал этот страх. Что-то будто шепнуло ему: не ударит, не посмеет, - они ж с младенцем... Гроза кончилась внезапно, как началась. Зарницы уже метались в другом конце поля, но гром раскатывался порою еще внезапно ярко над самою головой. Однако уже не лило: редкие капли падали с веток оказавшейся рядом большой рябины. - «Точно ведь - садануть могла!» - подумал Алекс Пыня с непонятным себе восхищеньем. Он сел на взгорок, уйдя всей задницей в мокрые, теплые комья земли, и облизал наконец малютку. Она была горька, солона, но пахло от нее такою свежестью народившейся новой жизни, что Алекс Пыня, обычно смешливый, беспечный, подумал серьезно вдруг, что перед ним человек ведь целый... - Эх ты, баклажка, - сказал он ласково, стараясь не расцарапать крошечное нежное тельце обычной щетиной своей. - Эх ты, бля...