Клавдия Семеновна жила одна в деревянном домике, недалеко от станции Востряково. Домик достался еще от маменьки и папеньки, которых она помнила совсем плохо. Муж Клавдии Семеновны канул в безвестность в войну, второй муж был железнодорожником и спился еще в семидесятые, третий убег через два года после свадьбы в Каунас, стыбрив все накопления.

Единственного сына Клавдия Семеновна воспитывала одна, вырос Димуля бестолковым, вялым и нервным лентяем, умом не блистал и работал в пожарной части водителем, женился, развелся, умер от сердечной недостаточности в сорок.
Внуков растила Клавдия Семеновна сама, прижималась во всем, старалась, как могла. Пока пожилую тетку терпели в родной поликлинике, работала в регистратуре на две ставки, потом опять работала там же, уже будучи на пенсии, пока могла ходить нормально.

Старший Сашенька даже вуз закончил. Борзый, ленивый и капризный внук навещал ее раз в пол-года, всегда со скандалом. Он снимал квартиру на Матвеевке еще с тремя друзьями в складчину, зарабатывал пиаром в интернете, был сильно пьющим либертарианцем, но за деньги срал на двачике, вк и жж за любые убеждения, лишь бы платили, работал под разными никами за разные стороны интернет-побоищ, и дожидался когда ж бабка помрет наконец.

Младший Илья из вуза вылетел, он был хипстером и к 33 годам нажил велик, зеркалку, планшет и макбук-аир. Илья нигде не работал, но создавал арт-объекты и перформансы, питался на презентациях и артхаусных вечеринках бесплатно, ходил в бриджах и шляпе, носил с собой Коэлью в бумаге, рассуждал о фильмах Тинто Браста и паразитировал на никому не известной но подающей надежды контркультурной поэтессой. Бабу Клаву не навещал вовсе, так как его душа не выдерживала этого грубого деревенского быта, ее совковой дремучей ограниченности и вонючего холодного деревянного сортира.

Баба Клава жила скучно и скромно. Семь тысяч пенсии уходили на лекарства и кошачью еду, а кормилась она в основном огородом. Единственным развлечением был телевизор, да базары с другими бабками на завалинке. Там ее тоже преследовало чувство неполноценности, так как другие бабки хвалились достижениями детей и внуков, а ей-то и сказать было нечего.

Внезапно все изменилось весной, когда с подачи соседей к ней зашли ихние соседские родственники - компьютерный инженер Инокентий Рудольфович с женой Анжелой и сыном Эдиком. Они предложили снять у нее две комнаты из трех. Баба Клава колебалась, а потом согласилась. Инокентий Рудольфович был невысокий худой очкарик с добродушным бледным лицом и жиденькой кучерявой косичкой, Анжела Аароновна - миниатюрная брюнетка программистской профессии с манерами свецкой барышни из советских интеллигентов, а Эдик - ласковый и вежливый кучерявый зануда и отличник.

Жизнь стала совершенно другой. Инокентий Рудольфович уезжал на работу рано утром на своем значительном американском лимузине и возвращался часам к пяти, каждый раз с какими-то новыми приблудами. То забор починит, то крыльцо покрасит, то лампочку повесит. У дома появились десятки кустиков цветов, водоемчик со светодиодной подсветкой, мангал, газон скамейки, биотуалет и душ. Анжела работала на дому, варила кофе, лепила котлетки, делала пирожки и непрерывно беседовала с бабой Клавой, подхватывая любую произвольную тему, она могла одинаково хорошо ориентироваться во всем от войны, соловьева, ингиборги дапкунайте, медицины и сталина до домашнего творожка и прикорма котят, часто рассказывая о своих многочисленных родственниках.

Рассказы были столь увлекательны, что через несколько месяцев баба Клава заметила, что знает о суровом фронтовике Леониде Давидовиче, отце доцентши Розы Моисеевны, матери Анжелы Аароновны гораздо больше, чем о обо всей своей родне. Кучерявый усатый фронтовик со значками нквд СССР, на серой фотографии казался теперь гораздо более родственным человеком, чем все три прежних мужа, а нюансы его отношений с четырьмя братьями, пятью детьми и восемью внуками были более понятны, чем место работы и жительства Саши с Илюшей.

Более того, баба Клава стала себя ловить на том, что в разговорах с соседскими бабками вещает об своих квартиросъемщиках как о родне, начиная со слов "а вот у моих..." или "а наши вот..."

Бабу Клаву всегда приглашали за стол, кормили (это даже не обсуждалось), Эдичка просто называл ее Бабой, он бегал с лейкой по двору, теперь уже саду и кричал: "Баба я твои гагтензии полил! Баба я Мугку покогмил! "

Баба Клава первый раз в жизни папала в театр и впервые за 40 лет в кино, она узнала что такое кальян, суши-рол, 3D-очки и как читать новости в айпаде, когда ее везли на линкольне по подсвеченной новогодними огнями москве она плакала, понимая, что никогда не уже не ожидала в жизни ничего подобного.

В феврале у бабы Клавы случилась аритмия, Анжела скакала по улице встречая скорую, а Инокетний бегал в круглосуточную аптеку и мерил ей давление. Ни Саша ни Илюша приехать не смогли – один вел ночную баталию в политаче, не имел денег на электричку, да и просто не хотел в мороз куда-то идти под утро, второй ломая руки терзался душой на чужой кухне, так как не любил все эти дурацкие семейные узы и междусобойчики, не хотел ухаживать за больной ограниченной старухой и вообще, он же не врач, чем он там ей поможет?

Когда баба Клава встала через две недели на ноги, она узнала еще одну новость – Анжела была явно беременна. Бабе Клаве как то вдруг все стало ясно, она достала старый замасленный телефонный справочник и позвонила местному нотариусу, чтобы записаться на прием…

Историю эту я знаю от самой упомянутой Анжелы, и отсюда мораль – некоторые народности имеют больше других, не потому что хитрее, а потому что заслуживают :)