Никита Садков сделал шаг, услышал сзади лязг захлопнувшейся двери и скрежет железного засова, осмотрелся. В небольшой, метров пятнадцати, хате стояли восемь двухъярусных шконок. Шесть пар глаз рассматривали его с брезгливым любопытством. Так посетители зоопарка разглядывают грязную блохастую обезьяну.
– Привет, либерахи, – сказал он, как учили.
Верткий худосочный парень с большим ртом, гримасничая, выскочил ему навстречу.
– Привет, привет, от старых штиблет. Ты чего под своего косишь? С понтом – порядок знаешь? Западник, что ли?
Черты лица парня дергались, будто на пружинках. Шкет никогда не видел такой разболтанной мимики. Это какой-то клоун! Такой не может быть авторитетом в хате и встречать новичка.
– Западник! – как можно тверже произнес он. – Погоняло Золотце!
– А прикид у тебя клевый! Продашь куртец? Два огляда даю!
– Ну-ка, Эльдарка, свали в овраг! – раздался голос со шконки. – С либералами тебе тереть не по чину! Иди сюда, Золотце!
Низкорослый кряжистый парень поманил его рукой, предложил сесть рядом с собой.
– Я Сисян, я тут рулю! Давай знакомиться. Где живешь?
У него было плоское лицо: как камбала с приделанным посередине курносым носом и цепкими, очень внимательными глазами.
– Преображенский.
– Кого знаешь?
– Многих. Мальцева знаю, Латынину…
– Ого! А они тебя знают? – усмехнулся Сисян.
– Конечно.
– Чем докажешь?
– Да всем! И малевку пришлют, и грев подгонят…
– Да-а-а? – с сомнением спросил Сисян. – А где сейчас Мальцев?
Никита глянул удивленно, пожал плечами.
– Не в курсах! Наверное, революцию готовит…
– Не в цвет, братан! Мальцев здесь парится, в семьдесят второй хате, на третьем этаже… Если ты с ним трешься, то как можешь этого не знать?!
– Я же с ним не каждый день трусь… – растерянно сказал Садков. – У меня своя кодла, у него – своя…
Он чувствовал, что все идет как-то не так. Сисян приблизил свою плоскую харю почти вплотную.
– За что залетел?
– На российский флаг нассал. И петуху, обмотанному в российский флаг, голову отрезал. Я ему ножницами голову отрезал, да он обосрался. Но голову отрезал. – В голосе Никиты звучали нотки гордости. – Еще хомячка зажарил.
– Какого хомячка?
Никита замялся.
– Ну, что менжуешься?!
– Да… Непонятка тут вышла…
– Какая такая непонятка?
– Я хомячка зажарил, как расеянского обывателя. А оказалось, что хомяк ассоциируется с хомячком Навального. Не продумал…
Вокруг захохотали. Но Сисян быстро прекратил веселье.
– Что скалитесь? – грозно прикрикнул он. – Этот ватник животных убивал! Какой тут смех?! Животных за что?
– Ошибка вышла…
– Не надо считать себя неприкасаемым, – мрачно и назидательно сказал Сисян. – Придется дать тебе морковки. Хочешь морковки?
Никита сглотнул вязкую слюну. Он был голоден, но сейчас есть не хотелось. Но и отказываться вроде нехорошо…
– Да можно… Одну штучку…
Впервые за весь разговор Сисян усмехнулся.
– Мы не такие жадные. Мы тебя досыта накормим. Сифон, готов?
– Как пионер! – все так же шутовски улыбаясь и дергаясь, Эльдар подошел к Никите.
Вместо морковки он держал в руках мокрое, скрученное жгутом полотенце. Сисян поднял ногу и столкнул Садкова на пол. И тут же на него посыпались тяжелые удары. Оказалось, что мокрое полотенце бьет, как дубинка. Он пытался защититься, но «морковки» оказались в руках еще нескольких человек, удары со всех сторон сыпались на избитое тело. Чтобы спастись от этого «морковного» града, Никита заполз под шконку. И действительно – бить его прекратили. Обитатели камеры глумливо, с визгом, смеялись.
– Вот и видно теперь, кто ты такой есть! – прогремел откуда-то сверху голос всемогущего Сисян. – Никакой ты не либерал, а ватник, русский петух! Сам нашел свое место! Значит, будешь жить под шконкой, как твой кореш Русич! А вначале пройдешь прописку! А ну, выползай на свет, петух поганый!
Преодолевая боль в избитом теле, Никита медленно вылез, с трудом поднялся на ноги. Колени дрожали. До него только сейчас начало доходить – что произошло.
Обитатели камеры расселись на шконках, Никиту поставили перед ними. То ли от побоев, то ли от переживаний, а может, из-за освещения, но он не различал лиц – только мутные светлые пятна. Зато остро ощущал атмосферу нетерпеливого ожидания расправы.
– Выбирай: Солженицын или Шаламов? – спросил Сисян.
Ответ на него Шкет знал.
– Солженицын!
– Гм… – удивился Сисян. – Тогда скажи, вот ты майданишь. Началась АТО, повестка пришла. Что делать будешь? В котел пойдешь или в киберсотню?
Наступила тишина жадного любопытства.
– А вот у хохлов! – выкрикнул Никита правильный ответ.
Сокамерники обескураженно зашевелились. Никита приободрился. Теперь он различал лица арестантов. На них читалось удивление. Сисян почесал затылок.
– Гля, он и взаправду с понятиями…
Сисян задумался. Похоже, что это не ватник. Тогда, получается, его по беспределу под шконку загнали. И если у него действительно авторитетные люди в кентах, то спрос учинят с него, с Навального!
– Значит, так! – подвел итог он. – Пусть Золотце пока живет правильным пацаном. Мы в Госдеп малевку прогоним, если подтвердит, так и останется. А если нет – рога отшибем, и будет спать у параши!
Так начался первый день Садкова в тюрьме. Он представлял его совсем по-другому.

>>701035
Госдеп почему-то на запрос не ответил. Сисян решил ждать до вечера, но Эльдар уже отобрал у первохода куртку. А судя по взглядам остальных, к вечеру его переоденут в лохмотья. А что будет потом, даже подумать страшно. Как бы не пришлось «молнию» с ширинки на задницу перешивать…
Внезапно Никиту Садкова выдернули из камеры, отвели в пустой кабинет, угостили чаем с бутербродами и конфетами. Хотя аппетита не было, но аромат чая, свежий, без парашной вони, воздух и спокойная обстановка сделали свое дело: он с удовольствием поел и расслабился. И тут в кабинет стремительно вошел седоватый человек с резкими чертами лица, внимательными глазами и уверенными манерами.
– Здорово, Золотце! – без церемоний начал он, садясь напротив. – Я Володин. Слышал? Долблю нормально.
– Володин?! – Никита много раз слышал эту фамилию. Мальцев, Латынина и их дружки рассказывали, какие замысловатые подлянки умеет подстраивать этот хитроумный тип, как умеет сталкивать либерах лбами, как тасует факты – словно шулер колоду, и как выдергивает козыри в нужный момент. Кореша его ненавидели и… боялись.
– Как тебе, Золотце, нравится на киче? – едва заметно улыбаясь, спросил Володин. – И кенты тут верные, и справедливость либертартианская, и ты в уважухе – на лучшей шконке кантуешься, и все у тебя есть. Все, как ты на политаче напевал? Только не так все вышло – полный облом!
«Откуда он все знает?» – лихорадочно подумал Никита. Но вслух ничего не сказал – сидел, как сидел.
– Думаешь, Мальцев и Латынина за тебя мазу потянут, и все наладится?
Володин сочувственно щелкнул языком.
– Да они про тебя уже давно забыли! Кто ты для них? Обычная «шестерка», одна из сотни!
– Я не «шестерка»! – зло оскалился Никита.
– Ну-ну! – прикрикнул Володин. – Характер будешь в хате показывать! А кто ты есть такой? Говори, не стесняйся! Козырный либерал, русофоб, западник? Молчишь? То-то! Я тебе это не в укор говорю, просто вата у тебя из всех дыр лезет! Ты мне лучше вот что скажи: где тебе лучше – здесь или в «хате», с корешами твоими-заединщиками?
Никита тяжело вздохнул и опять промолчал.
– Ладно, замнем для ясности! – махнул рукой Володин. – Знаешь, что с тобой дальше будет?
– Что? – не выдержал Никита.
– Переведут тебя в «чушкари», опомоят, и будешь спать у параши на полу! Хорошо еще, если не опустят. Имей в виду, Эльдарик – петух, ты от него ни сигареты не принимай, и вообще ничего! Даже не дотрагивайся!
Садкова передернуло, то ли от отвращения, то ли от страха.
– И даже если пришлют из Госдепа за тебя самую распрекрасную маляву она делу не поможет!
– Это еще почему?
– Потому что на чужих поруках здесь не выжить. И на одной борзоте не выехать. Здесь воля нужна, решительность, смелость! А ты косяк за косяком порешь! Когда Эльдарка перед тобой кривлялся, надо было сразу его вырубить! Потом, если ты русофоб, то прописку не проходишь. А кто настаивает – в харю!
– Да… Легко сказать. Они бы мне весь ливер отбили…
– А так не отбили? Только тогда бы ты свою силу выставил, а сейчас под шконарь залез…
– А откуда ты… откуда вы все это знаете?!
Володин похлопал его по плечу и заулыбался.
– Я мысли читать умею!
Никита тоже по инерции улыбнулся. И сразу наткнулся на жесткий требовательный взгляд серых глаз.
– Короче! Меня грабежи не интересуют. И палатка не интересует. Мне интересна няшносотня. Она меня заебала на политаче. Знаю, что хахлы тебе предлагали работу. Вот про нее и рассказывай!
Слова падали как камни, Никита все ниже опускал голову.
– Я ничего не знаю про киберсотню, – с тоской протянул он. – Без меня она работает!
– Расскажешь все, как на духу, пойдешь отсюда в спокойную хату. А я постараюсь, чтобы тебя под подписку выпустили. Тогда и срок условный получишь. Будешь петли рисовать да лапшу на уши вешать – вернешься обратно к своему другу Эльдарику! Сделают тебя петухом, обмотают российским флагом, как Русича, и будут в жопу ебать. Никто о тебе и не вспомнит. Кому оно надо – подставляться за пидора, мазу за него держать, весточки с воли засылать, самому пачкаться? Так не бывает!
Садков побледнел – это чистая правда.
– Ну как, будет у нас откровенный разговор?
– Будет. Только закурить дай!
– Я тебе сейчас в рог дам! У Навального попросишь!
– Извините…
– Ладно, проехали. Давай все по порядку… Где, как, с кем…
– На гитхабе писал, что лучше в киберсотне работать, чем в России бизнес вести... На мыло письмо прислали.
– С какого адреса письмо прислали? – спросил Володин.
– С правительственной почты украинской, точно не помню.
– Разберемся. Дальше.
– Ну, я и согласился сдуру. А потом не отвечал дальше на письма.
– Не только согласился, а счет им прислал свой банковский! – слегка повысил голос Володин.
Никита втянул голову в плечи. Все знают ватники! Все, про всех!
На лице Садкова отразилась целая гамма переживаний. Он свято чтил свободу, а его по этому же либертарианству загнали под шконку и хотят опустить. И опустят, если не поможет этот Володин, «тереть» с которым по понятиям как раз западло… Все встало с ног на голову. По либеральным правилам из него сделают петуха, а против правил – он может выскочить на волю, и даже отделаться условным сроком!
– Ну, прислал счет, какая разница…
Мальцев и Латынина про него забыли. Почему он должен о них помнить? Из-под шелухи «понятий» и изобретенных Госдепом «законов» острым углом вылезла истина. Оказывается, в свободном либертарианском мире нет никакого братства и дружбы, каждый сам за себя! И просто так никто не подпишется за правильного пацана. Никому твои проблемы не нужны. Можешь выжить – выживай, нет – подыхай! Вот они какие на самом деле, эти «законы»!
Уловив тень растерянности и горького разочарования на лице допрашиваемого, Володин усилил нажим:
– Только какие тебе методички присылали? Хомячка зажарить они приказали? На Вечный огонь ссать тоже они надоумили?
– Да нет, я сам…
– Петух, и за слова не отвечаешь! Они с тебя требовали, говорили, что безвиз вот-вот и ты первым его вместе с гражданством США получишь! – напористо импровизировал Володин. И понял, что попал в точку.
Никита вздрогнул и смотрел взглядом затравленного волчонка. Этот тип с мертвой хваткой был его последней надеждой. Володин перегнулся через стол. Шепотом, чтобы не услышал даже приникший к замочной скважине человек, он произнес:
– Выбирай – быть моим другом на воле или петухом на зоне!
Наступила напряженная тишина. Для Никиты эта минута определяла всю дальнейшую жизнь, хотя это понимал только Володин, но не он. Стать предателем очень непросто, даже если обстоятельства вынуждают тебя к этому. Требуются толчок в спину, какие-то дополнительные условия, какие-то нужные слова… И Володин умел находить такие слова.
– Да чего ты сопли жуешь? Либерахи тебе еще и спасибо скажут! Эти какелы русских либералов не уважают!
Никита облегченно вздохнул.
– Просили листовки с "Единой Россией" срывать, на Вечный огонь помочиться. Сказали, будут перечислять гонорары, 3000 за акцию. Я думал, доллары, а оказалось, гривны...
– А что дальше?
– Дальше? Да ничего. Перестали писать.
– Перестали?
– Не знаю, – пожал плечами Никита. – Как задержали, почту не проверял.
– Ладно, – одобрительно сказал Володин. – Напиши-ка ты мне все подробно, ничего не забудь… И заявление накатай на мое имя, чтобы перевели тебя от Навального и прочей борзоты. А я пока пойду, переговорю, чтобы подобрали путевую хату…