>>3563

>Хотите поговорить о Б-ге?

Говорю:
— Да уж, рай. Вечное блаженство, да? Ну, в каком-то смысле, так оно и есть... вот только смотря для кого. Как по-вашему, что душа делает в раю?

— Ну, я не знаю, — пожал плечами я. — Все эти описания, идущие со средних веков... типа там гуляют по саду и играют на арфах... всегда казались мне слишком наивными и примитивными. По-моему, от такого «блаженства» взвоешь со скуки уже через неделю, что уж говорить про вечность... Современные теологи, насколько я знаю, выражаются более туманно, типа рай — это место, где душа воссоединяется со своим Создателем... В любом случае, я не специалист по этому вопросу. Я сам, вообще-то, агностик.

— Агностик, — покивал Джексон. — Очень правильное слово. Оно означает — тот, кто не знает. И тем, кого вы называете «специалистами», следовало бы называться точно так же. Хотя они воображают, будто что-то знают, наивные идиоты...

— А вы? — спросил я напрямую. — Вы — знаете?

— Знаю. Я там был.

— В раю? Ах, ну да, клиническая смерть... Ну это, в общем-то, не вы один...

— Да, конечно. Даже книги об этом написаны. Полёт по туннелю и всё такое... Но я был там одиннадцать минут, не забывайте. Я прошёл дальше других. Тех, которые смогли вернуться, конечно. И я видел, что — там.

— И что же? — заинтересовался я.

Я увидел, как лицо Джексона, остававшееся, если верить прессе, бесстрастным, когда он рассказывал полиции о совершённых им зверских убийствах и выслушивал собственный смертный приговор — вдруг исказилось и побледнело, даже посерело, за какой-то миг. Мне доводилось читать о таком в книгах, и я всегда считал это литературным штампом, но теперь увидел, как это происходит в действительности. И это был не просто ужас, который невозможно симулировать, который может быть рожден лишь воспоминанием о подлинных событиях (и каковы же должны быть сами события, если одно лишь воспоминание о них превращает лицо в жуткую маску мертвеца?!) — нет, в этой гримасе читалось ещё и подкатившее комом к горлу непреодолимое отвращение.

— Там — Он, — глухо произнес Джексон.

— Кто? Бог? — не понял я. Впрочем, выражение лица моего визави скорее наводило на обратную мысль: — Дьявол?

— Называйте его, как хотите, — к Джексону вернулся его прежний брюзгливый тон. — Он внушил вам мысль, что их двое, все дуалистические религии держатся на этом, заманивая всё новых и новых несчастных идиотов... но на самом деле Он один. Творец. Создатель. Он, или, скорее, оно... Душа должна вернуться к своему создателю, так? Но с чего вы все взяли, что это делается для вашего блаженства?! — теперь Джексон почти кричал. — Что Его вообще интересует чьё-то блаженство, кроме Его собственного? И ведь, главное, всё лежит на поверхности! Порой его служители проговариваются открытым текстом — впрочем, даже и они слепы и не понимают, ЧЕМУ служат... не понимают, что никакой награды и исключения для них не будет... Паства, да. Любимый христианский образ, куда уж яснее. И хоть бы кто задумался — а для ЧЕГО овцы пастуху, а точнее — хозяину стада? КАКУЮ роль он им готовит?

— То есть, вы хотите сказать...

— Мы — Его пища. Для этого Оно нас создало, и в этом единственный смысл нашего существования. А грешники, праведники, верующие, неверующие — это всё не имеет никакого значения. Это пустые ярлыки, которыми мы тешим себя в нашем стойле. На самом деле кого волнуют убеждения корма?

— Ну, это, конечно, любопытная гипотеза... — протянул я.

— Это не гипотеза, идиот! — рявкнул Джексон, и его цепи звякнули. — Я видел это своими глазами! Или тем, что было у меня вместо глаз... там. Туннель действительно существует, и я пролетел его почти до конца. Только знаешь, что это такое на самом деле?

— Что?

— Это... это глотка.

Некоторое время он сидел молча, глядя на гладкую поверхность стола перед собой. Затем вновь заговорил:

— На самом деле наша участь ещё ужаснее, чем у овец. Ибо Он пожирает заживо не наши тела, а наши души. Точнее, даже не так. Душа бессмертна, в этом нам тоже не наврали. И Он — Оно — питается не самой душой как таковой, а её страданием. Тем ужасом и отчаянием, которые она производит в процессе переваривания... вечного переваривания, — Джексон вновь сделал паузу. — Я видел это. Там, куда ведёт глотка... в утробе. Там... как бы скрученное коричневое пространство, всё состоящее из какой-то рваной, грязной, лохматой паутины. И в ней висят люди... миллионы, миллиарды людей. Вы представляете себе старые, высосанные трупики мух — жертв обычного паука? Издали похоже, а вблизи выглядит гораздо хуже. Они висят там... полупереваренные, высохшие, лохмотья плоти свисают с костей, у многих уже нет конечностей или торчат какие-то обглоданные культи и обрубки... конечно, это не настоящие, телесные кости и плоть, просто наше сознание воспринимает изувеченную душу таким образом — но, в конце концов, если мы так это ощущаем, то какая нам разница, какова истинная природа? И они кричат. Они все вечно кричат...

— Так всё-таки — «полупереваренные» или «вечно»? Если «полу-», то должен наступать и момент, когда совсем...

— Вовсе не обязательно. Вы знаете, что такое асимптота?

— Кажется, что-то из математики...

— Ну да. Состояние, к которому можно бесконечно приближаться, но никогда не достигнуть. Так и тут. Некая сердцевина души всё равно остаётся. Та сердцевина, что способна испытывать ужас и боль...