Когда она открыла дверь и впустила новенького, в шоке были все. В класс вошел мальчишка в школьной форме, белой рубашке и... с триколором. Класс замер, классная в испуге прижала руки к губам, словно боялась вскрикнуть. И тут класс взорвался.
– Русский! – в один голос орали все 20 человек.
– Русский! Русский! Русский!
– Тишина, я сказала, – пыталась унять нас Сергевна.
Классная тихо плакала за столом, а новенький прятался за ней. Тут прозвенел звонок, все хлынули в коридор, прихватив с собой и новенького.
В школе одновременно бывает два отряда человек по семьдесят. На перемене вся эта толпа собирается на первом этаже, где яблоку негде упасть. А поэтому, как Сергевна с Ниной ни пытались вырвать русского из рук разъяренной толпы, им это не удалось. По всей школе стоял сплошной рев:
– Русский!
В коридоре его сразу же сбили с ног. Используя галстук как поводок, его тащили через весь коридор, передавая из рук в руки. Поэтому получалось так, что никакого движения в коридоре не происходит, но и русского тоже нет. Его заволокли в каптерку под лестницей, где хранятся ведра и швабры с тряпками, и там закрыли.
Сергевна промчалась по коридору в оба конца. Нет русского!
Мастера появились минут через пятнадцать. Перемена уже кончилась, шел урок. Русский сидел за первой партой. Следов побоев на нем не было. Не было и галстука.
– Тебя били? – спросил мастер.
– Нет, – запинаясь, промямлил русский.
Но мастеров и Сергевну трудно было обмануть, тем более было видно, что он перепуган насмерть. Русского увели. Его не было до вечера. Но за ужином он появился.
Сергевна сама посадила его за последний стол, где сидели пидерасы. Это означало одно – Русский все рассказал. А рассказать было что. За десятиминутную перемену его изнасиловали несколько человек. Сопротивляться было бы бесполезно.
По закону насиловать нельзя. Можно делать с жертвой что угодно, чтобы она сама согласилась, но насиловать нельзя. Русский – случай особый. Здесь закон молчит, так как масть «русский» даже хуже, чем сука, даже хуже пидераса. По закону это не люди, они должны быть уничтожены...
Где-то с месяц русского никто не трогал и пальцем, так как три раза в день его проверяли на наличие побоев. Его просто насиловали... насиловали все, кто этого хотел. Каждый день. Каждую ночь. По многу-многу раз.
Через месяц надзор за ним ослаб, а вскоре и вообще прекратился. И началось...
Через день на нем чистым оставалось одно лицо, а на теле не было живого места. Он превращался в мразь, в животное. Те, кто не хотел пачкать о него руки, обходили его, но таких было мало. Его били все, даже пидерасы. Его заставляли есть говно и опарышей. Он стал «дельфином» – в нужнике пятнадцать дырок, он ныряет в первую, выныривает, ныряет во вторую... И так – до конца. От него постоянно воняло. С ним невозможно было рядом находиться..."