>>49357

> >Ой-вей, измученная круглосуточным стоянием на ногах (потому что интеллигенту некогда заниматься такой мелочью, как организация профсоюзов) продавщица нахамила пархатому режиссеру и помешала ему снять новую серию так нужной народу ленинианы. Ой-вей, живущий с семьей в крошечной съемной халупе рабочий (потому что чужие жилищные условия живущего в трехкомнатных московских хоромах интеллигента не волнуют) посмел послать на хуй преподающего на кафедре диалектики жидяру. Плохой народ, очень плохой, хорошо бы отдать его детей на воспитание мокрецам, сгноить в гулаге все население планеты старше десяти лет или другим образом сделать этим вонючим и нищим джи атата.

Мало что на свете так же смешно, как мазохизм и самоуничижение антисемитов. Вот ты написал дрочный фанфик про то, как физически и интеллектуально ничтожные гои копошатся в грязи, а пейсатые сверхлюди свысока смотрят на их страдания и топчут их ногами. Аналогично, у тебя весь тред про то, как не имевшие никаких правительственных постов Стругацкие правили Россией, потому что только евреи в твоих глазах имеют субъектность, а русские и другие гои - зомби и NPC.

> но в большинстве своем трудовой народ, простой заводчанин - ненавидел Стругачей

В твоих галлюцинациях?
>>49359

> Интересная история, но: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%B5%D0%BC%D0%B5%D1%86%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%BF%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%BE%D0%BC_%D0%B2_%D0%9C%D0%BE%D1%81%D0%BA%D0%B2%D0%B5

Как это противоречит моим словам?

> Очевидно он к власти пришел в обществе, которое уже ощущало себя, как КНДР, окруженным внешними и раздираемым внутренними врагами.

Во-первых, не очевидно. Во-вторых, как это противоречит моим словам?

> посыпал голову пеплом и каким-то непонятным образом стал ведущей страной Европы, при этом даже не имея необходимого запаса высокоинтеллектуальных изгоев.

Германия стала из страны, безоговорочно доминировавшей в мире в области науки и искусства, какой она была до 1933, просто одной из стран Первого мира, которой в плане кино и за тысячу лет не догнать Францию, потому что всех хороших режиссёров Гитлер заставил сбежать в Америку.

> В СССР, так же, был ли этот класс "гениев", который страну пропихивал в гонке вооружений? Я помню там выпускников царских институтов, но не очень много помню вот этого расового интеллигентского рафинада, который традиционно, сделаем вид, что ты этого не знаешь, оседает в гуманитарных сферах, мелком ремесленичестве, торговле, посрредничестве и среди деятелей культурки, чью клановость ты прямо сейчас можешь наблюдать.

То есть, ты просто слишком тупой, чтобы посмотреть на списки типа этого:
https://en.wikipedia.org/wiki/List_of_recipients_of_the_Stalin_Prize
>>49385

> Вот удивительно: как только заходит разговор о педофилах, в голове нормального человека сразу же возникает образ еврея - и vice versa.

Откуда ты этого "нормального человека" высосал?

>>49462

> это в основном Грин

Другого и не стоило ожидать, а я, дурак, разбежался. Вот, последний кусок закину и выхожу из темы. Ты наверняка тут же найдёшь образец, с которого цельнотянуто, а в конце всё упрётся в "мне не нравится". Просто немедленно, потому что лёгкость в мыслях необыкновенная. Чо тянуть-то, верно? Долго ли умеючи?
Стиль, то есть единство выразительных средств есть? Есть. Слог, то есть красота и выразительность есть? Есть. Не приходится ли продираться сквозь нагромождения придаточных, союзов и служебных слов? Не приходится. Не надо ли возвращаться на полстраницы назад, вдруг обнаружив, что авторская мысль уже прозвучала, но утонула в словесном хламе, а ты и не заметил? Не надо. Звучат ли слова "на одной ноте", монотонно? Не звучат. Образ, то есть картинка, возникает ли? Возникает.
Ну и всё.

Предвижу дальнейшее, поэтому примеры из Лукина, Логинова, Дяченок, Лукьяненко (sic!), Харитонова, Жарковского приводить не буду. Антипримеры из Белянина, Круза и многочисленных сталкерят - тоже.

Поднимались долго и утомительно, зато, когда поднялись — о, это стоило трудов! Воздух пах снегом — это при полуденном солнце, при жаре, яростной, но легкой, свежей; дорога вилась по холмам, нетронуто-зеленым, между рощами низкорослых неизвестных деревьев, между заросшими бурьяном виноградниками; попадались ручьи и речки, через которые переезжали вброд, попадались озера, до неправдоподобия синие и холодные даже на взгляд. А потом все переменилось. С земли будто содрали кожу. Здесь поработали и бульдозеры, и прочая гусеничная техника, дорога, теперь бетонная, шла по широченной глиняно-красной полосе, где все было перерыто и перемешано, где то справа, то слева возникали непонятные строения, явно брошенные, поодиночке и группами стояли ржавые тягачи и трактора, полуразобранные грузовики, громоздилось всякое железо, бетон, валялись бревна, доски — все ненужное, неприкаянное, негодное, устрашающе многочисленное. Так примерно выглядит зона прорыва, когда армия уходит вперед, а тылам еще недосуг заняться разборкой лома. Потом дорога расширилась и стала прямой, как стрела, как посадочная полоса — да это и есть посадочная полоса, понял Петер, резервная полоса для тяжелых бомбардировщиков. Хотел бы я знать, на что в такой глуши резервные полосы? Спросить, что ли? Он посмотрел на господина Мархеля. Господин Мархель сидел прямо, придерживаясь за поручень, и всматривался в даль. Профиль его был острый как бритва, глаза прищурены, а губы медленно шевелились — медленно и торжественно, будто он читал… нет, не молитву… заклинание?.. именно заклинание. Петеру показалось вдруг, что в лицо брызнуло холодом, а самый свет солнца стал разреженным и призрачным. Тьфу, чертовщина! Ладно, они там, наверху, все на этом деле сдвинутые, но я-то! Я — нормальный, сравнительно разумный человек, вчера вогнавший этого проклятого колдуна в холодный пот,— сегодня просто так, без причины, боюсь задать ему вопрос. Именно боюсь. Ну и дела…
Но вскоре все стало ясно и без вопросов. По сторонам дороги вдали стали угадываться заводские корпуса, от них шли многочисленные и разнообразные «притоки» к шоссе, по притокам шли машины, и скоро на шоссе стало тесно до безобразия. Навстречу попадались главным образом тягачи с платформами на прицепе; по ходу обогнали несколько таких же, но груженных чем-то тяжелым и громоздким, но чем именно, непонятно — брезент. И вот так, в машинной толчее, в газойлевом чаду ехали километров сто, попадались регулировочные посты, палаточные городки, много чего попадалось, но Петер утратил способность воспринимать что-либо — на него запах газойля действовал крайне угнетающе. Он не вполне очнулся даже, когда машина затормозила наконец перед свежим, желтеньким еще щитовым домом, окруженным штабными машинами, сторожевыми вышками и колючей проволокой в два кола; проволока вдруг привлекла его внимание, он не сразу понял чем — потом только дошло, что она блестела этаким синеватым блеском. Никелированная колючка! Оригинально, черт возьми…

## Венгерская тайна

_Запах._ Он появился внезапно, просочившись сквозь щели сознания, как эфирная куриная косточка сквозь решетку реальности. Запах _варёной_ курицы.

Борис Натанович нервно поправил очки.

┌─┐
│Б│<-- Запах
└─┘

"Не может быть", - подумал он, - "Сегодня же вторник!"

Аркадий Натанович, всегда более импульсивный, уже принюхивался, как сеттер, учуявший дичь.

킁
/\_/\
( o.o )
> ^ <

"Ты чувствуешь?" - прошептал он, - "Вроде венгерской пахнет..."

Они переглянулись. Венгерская курица по вторникам в спец.распределителе №2 - это было неслыханно, невероятно, фантастично!

Словно крадучись, боясь спугнуть удачу, братья двинулись на запах.

_тихо_ _тихо_
┌─┐ ┌─┐
│Б│-->│А│-->
└─┘ └─┘

Спец.распределитель №2 был неприступен, как крепость:

^^^^^^^^^^
| |
| 00002 |
|_________|
| |
| |

Но запах... запах манил, как Сирена, обещая неслыханное гастрономическое удовольствие.

"Надо действовать хитростью", - решил Борис Натанович, достав из портфеля потрепанную рукопись.

"Отвлекающий маневр?" - с готовностью отозвался Аркадий Натанович.

План созрел мгновенно. Пока Борис Натанович, с видом оскорбленного в лучших чувствах литератора, будет требовать у заведующей объяснений по поводу невыплаты гонорара за "Понедельник...", Аркадий Натанович, пользуясь суматохой, проникнет в святая святых - секцию "Птица" - и добудет заветную курицу.

Операция "Венгерская тайна" началась...

Напряжение достигло апогея. В нос бил не только аромат вареной курицы, но и запах грозы, предчувствия неизбежного.

┌─┐ ┌─┐
│Б│-->│А│ ?
└─┘ └─┘

Аркадий Натанович уже почти достиг заветной двери с табличкой "Птица", как вдруг...

БАМ!

Дверь распахнулась с грохотом, словно в разгар космической битвы. На пороге, сжимая в руках двустволку и грозно нахмурив брови, стоял ОН. Ефремов.

/\___/\
( •̀ ω •́ )
/ --- \
| / \ |
\ ----- /
\ /
-------
"Ефремов?!" - прошелестел Аркадий Натанович, чувствуя, как венгерская курица ускользает из рук вместе с удачей.

"А вы, голубчики, чего желаете?" - пророкотал Ефремов, передергивая курки с таким звуком, будто где-то в глубине спецраспределителя рушилась стена.

"Мы... Мы тут просто..." - начал было Борис Натанович, но Ефремов остановил его взглядом, от которого у бывалых космонавтов холодела кровь.

"Знаю я вас, литераторы", - усмехнулся он, - "Тоже, видать, на запах курицы явились?"

Братья Стругацкие переглянулись. Казалось, все пропало...

В глазах Аркадия Натановича блеснуло. Неужели это конец? Неужели коварный рок судьбы обрушит на них свою неотвратимую силу в лице Ефремова и оставит без вожделенной курицы?

/\_/\
( > . < )

> ^ <

"Постойте!" - воскликнул Аркадий Натанович, и голос его, обычно звучавший тихо, обрел металлические нотки.

Он стремительно, словно заправский фокусник, извлек из портфеля увесистую папку. На потертом корешке красовалось название, от которого даже у видавшего виды Ефремова по спине пробежал холодок: "Гадкие лебеди". Черновик.

/\___/\
( o_O )
/ --- \
| / \ |
\ ----- /
\ /
-------

"Вы же понимаете, Иван Антонович", - продолжил Аркадий Натанович, умело надавливая на слабые точки оппонента, - "Это же... Это же бомба! Социальная сатира! Гротеск! А вы тут с двустволкой..."

Ефремов замялся. С одной стороны - долг, принципы, не допустить нарушения социальной справедливости в стенах спецраспределителя. С другой - "Гадкие лебеди"... Такое пропустить - себе дороже.

"Ладно, черт с вами", - пробурчал Ефремов, нехотя опустив двустволку. - "Но чтобы это было в последний раз!"

Путь был свободен. Аркадий Натанович гордо прошествовал к секции "Птица", оставляя позади запах пороха и недоумения.

Торжество было недолгим.

Достав из-под прилавка, куда ее заботливо спрятала от посторонних глаз предусмотрительная продавщица, заветную курицу, Аркадий Натанович почувствовал неладное.

/\_/\
( o_O )
> ^ <
/\
(;;;)
||

Вместо ожидаемой упитанной грудки, куриная тушка в руках брата напоминала скорее скелет неизвестной науке птицы.

"Что за..." - начал было Аркадий Натанович, но тут же понял. Это была не просто куриная хитрость. Это была _месть_.

Месть мелкобуржуазной курицы, которую обделили на птицефабрике, не дали развернуться в полную силу куриного потенциала.

"Вот тебе и венгерская тайна", - с горечью подумал Борис Натанович, разглядывая добычу брата. - "Сплошная аллегория на нашу советскую действительность".

Но делать было нечего. Дефицит есть дефицит. И братья Стругацкие, прихватив с собой тощий куриный скелет, покинули поле боя, размышляя о том, что даже в самых фантастических сюжетах реальность умудряется подкинуть свои, порой абсурдные и горькие, коррективы.

Выйдя из сумрачного, пропахшего колбасой, спецраспределителя №2, братья Стругацкие ощутили себя космонавтами, вернувшимися из опасной экспедиции.

Ефремов, прищурившись, наблюдал за ними из-под козырька кепки, поблескивая стволами двустволки, словно прощаясь.

/\___/\
( -__- )
/ --- \
| / \ |
\ ----- /
\ /
-------

И тут Борис Натанович заметил ЕГО.

Прямо у выхода, брошенный кем-то на асфальт, лежал ОН - импортный полиэтиленовый пакет. Не тот, серый и непрозрачный, к которому привыкли советские люди, а настоящий, западный, яркий и блестящий, словно скафандр инопланетного гостя.

\ /
(_) <-- пакет
/ \

"Аркадий! Смотри!" - прошептал Борис Натанович, и в голосе его послышался трепет. - "Это же..."

"Не может быть..." - отозвался Аркадий Натанович, и даже полупрозрачная куриная тушка в его руках потеряла всякую привлекательность.

Находка сулила новые возможности, открывала невиданные горизонты. Ведь импортный полиэтиленовый пакет в советской действительности был не просто вещью - он был символом непознанного, окном в мир загадочного и притягательного Запада.

И братья Стругацкие, словно хранители древнего артефакта, бережно подобрали импортный пакет и унесли с собой, прочь от серого мира спецраспределителей и дефицита.

Долгие годы пакет хранился в их доме, словно символ недостижимой мечты о прекрасном далёко. О мире, где полиэтиленовые пакеты не являются предметом культа, а просто удобным и доступным средством для переноски продуктов.

Когда же наступила новая эпоха и прилавки магазинов завалились разноцветными импортными пакетами всех мастей, братья Стругацкие испытали не радость, а горькое разочарование.

Словно песок сквозь пальцы, ускользала от них вера в то, что когда-нибудь советская действительность сможет хотя бы приблизиться к тому самому "западному раю", который они так долго идеализировали.

Мир менялся, но вместе с ним менялись и их идеалы, подвергаясь жестокой проверке реальностью. И даже импортный полиэтиленовый пакет, некогда символ недостижимой мечты, превратился в банальный предмет быта, утратив свой сакральный смысл.

Наступил XXI век. Век, о котором братья Стругацкие писали свои пророческие и вместе с тем печальные книги. Век, который принес с собой новые технологии, новые возможности, но не принес главного - ответа на вопрос, как сделать человека по-настоящему счастливым.

В 2012 году не стало Бориса Натановича. Аркадий Натанович пережил брата на десять лет, словно бы не желая оставаться в этом мире в одиночестве.

И вот, когда пришло время прощаться с последним из великих фантастов, в доме Стругацких нашли тот самый, бережно хранимый импортный полиэтиленовый пакет.

Он пожелтел от времени, покрылся мелкими трещинками, но не утратил своей символической силы. Словно последний привет из прошлого, он напоминал о том, как много значили для братьев их идеалы, их мечты, их вера в светлое будущее.

И тогда было решено похоронить Бориса Натановича, завернув его тело в этот пакет. Не из кощунства, нет. А из желания отправить его в последний путь с тем, что символизировало для него целую эпоху. Эпоху мечтателей и романтиков, веривших в силу человеческого разума и в то, что когда-нибудь на Земле наступит настоящее счастье.

Кто не знает плодовитых сочинителей фантастических повестей и романов, вездесущих, всюдупроникающих и до бесконечности печатающихся братьев Стругацких, которые, правда, как и их многочисленные коллеги по придворной литературе времен застоя, ныне гордо и непререкаемо объявили себя жертвами и страдальцами минувшей эпохи. И ладно бы! И сочиняли бы себе утопии с невероятными приключениями на манер американских вестернов. Тешили бы юную поросль байками о похождениях сыщиков-«прогрессоров». Так нет ведь. Мало этого! Надо братьям-сочинителем подлить маслица в костер, прямо не терпится! И появляется в двух номерах «Юности», а затем и отдельной книгой нечто бесформенное и многозначительное под заголовком «Отягощенные злом, или Сорок лет спустя».

Авторы показывают нам неких «хиппарей» будущего, потомков нынешних, но не утруждают себя созданием хотя бы некоторой правдивости, с таким же успехом можно было бы «пересадить» обитателей коммун 60-х годов прошлого века в нынешнюю дискотеку. Тут же игры в демиургов-воландов, со всей вытекающей из них чертовщиной, слабенькая, но отчаянная попытка приблизиться к М. А. Булгакову. Короче, скучный роман – серый и вялый. Язык же для Стругацких обычный, их язык. И если ныне вполне обоснованно принято говорить о литературе русской и литературе русскоязычной, то творения братьев-сочинителей, пожалуй. ни к той, ни к другой не отнесешь. Скорее это некая калька с английского, приправленная техницизмами, полублатным модным жаргоном, мерзкими словечками, рассыпанными тут и там, типа «дристун», «дрисливый» и прочее. И все бы это, вместе взятое, не заслуживало бы того внимания, которое мы оказали ему, если бы не два момента, на которых стоит остановиться, ибо это уже не шутки и фантазии, да и не просто пошлость и серость, а кое-что позначительнее.

Первое. В романе Стругацких действует персонаж, именуемый Иоанном Богословом, причем ему отведено довольно-таки много места, выписан он с особым тщанием. Другое дело – как выписан. Для христиан всего мира имя Иоанна Богослова – святыня, а сам он недостижимый образец для подражания, подвижник, символ целомудрия, чистоты, честности, праведности. Среди апостолов наряду с Петром он занимает ведущее место. Он любимейший ученик Иисуса Христа, во время тайной вечери «возлежавший на его груди», то есть пользовавшийся абсолютным доверием. Среди апостолов Иоанн Богослов единственный (!!!), кто сохранил твердость духа после ареста Иисуса Христа. Лишь он стоял на Голгофе у креста с распятым Иисусом. Именно ему, Иоанну, завещал Христос быть приемным сыном Богородице, деве Марии, охранять ее, беречь от невзгод житейских. Он автор Евангелия от Иоанна и Апокалипсиса, называемого также Откровением Иоанна Богослова. Для христианской церкви он аскет-провидец, духоносец, одна из центральных фигур самого христианства. То, что выделывают с христианским святым, апостолом братья-сочинители, трудно объяснить. По Стругацким, Иоанн и его брат Иаков – «хулиганы и шкодники», «гопники», «сущие сукины сыны, бичи божьи и кобеля-разбойники». А вот их мораль: «Они вообще не хотели работать. С какой стати? Они хотели жить весело, рисково, отпето – играть ножами, портить девок, плясать с блудницами и распивать спиртные напитки». Все это от слова до слова противоречит библейским текстам. Зачем, во имя чего унижать, опошлять, очернять то, что свято для многих сотен миллионов христиан нашей планеты? Но далее, Иоанн с братом «прогуливали хабар (!) в компании шлюх и подельщиков в одном из притонов». Далее, «дельце было пустяковое, они зарезали поддатого горожанина». Язык Стругацких соответствует поставленной задаче – читатель ни на секунду не должен сомневаться, что речь идет о подонках, о самом дне преступного мира, а ради этого можно и современную «феню» внедрить в первый век нашей эры. Иоанна ссылают на остров Патмос. Описание святого таково: «полуголый, вываренный в кипящем масле, облезлый профессиональный бандит (!)». На острове он ведет себя соответственным образом – «изувечено четверо рабов… Бандит лишил их гениталий». Были, правда, у персонажа Стругацких и иные интересы. «Иоанн напивался. Свободных женщин на острове не было. Он обходился козами»! При всем при том «никаких иных желаний у него не возникало», и вообще он «был счастливейшим человеком». Общался он с пастухами. Пили и обсуждали «все тонкости приятного занятия», то есть как «выбирать животное», «подготовить его к употреблению», «чтобы в удовольствии ничего не было потеряно». Этакие симпозиумы скотоложцев! По всей видимости, сочинителям мало того, что в печати смакуются подробности практически всех извращений, им непременно надо втянуть в таковые и библейских персонажей, для остроты. И прочего. Чтобы не дай Бог читатель не подумал, что христианство основывалось людьми достойными. Далее, вел себя Иоанн так: «Он заикался, как паралитик. Он заплевывал себе всю бороду». Можно долго еще приводить примеры. Но слишком уж противно. Скажем лишь, что Откровение Иоанна Богослова, часть Священного писания, братья-сочинители называют «кешер». И поясняют – «словечко из арамейской фени, означающее примерно то же самое, что нынешний „роман“,– байка, рассказываемая на нарах в целях утоления сенсорного голодания воров в законе»!

Отходчив народ российский, незлопамятен и по-христиански всепрощающ. Приходят новые поколения, забываются плачи и стоны. И все повторяется!

Из номера в номер вся «прорабская» пресса, будто по взмахам палочки одного дирижера, пугает обывателя жупелом русского национализма. Мало статеек, и в ход идут романы, повести, рассказы и рассказики. Ведь газетная информация может и взволновать, и потрясти, и расстроить, но она быстро забывается. А если подается слишком часто, так и просто надоедает. Иное дело художественные образы, проникающие в глубины сознания и подсознания, закрепляющиеся там. Человек может забыть сюжет, героев, но страх и тревога внутри его остаются. Таково воздействие «образов», порциями впихиваемых в читателя Стругацкими. С завидным постоянством последние впрыскивают чередующимися наркотическими дозами в сознание одну-единственную мысль: мир поделен на гонимых и гонителей! И с каким бы старанием братья-сочинители ни пытались играть в «борьбу с национализмом», видно невооруженным взглядом, что «гонимые» – это, разумеется, евреи, а злобные и жестокие «гонители» – русские.

Политическая борьба последних трех лет высветила достаточно четко, кто заинтересован в раздувании «еврейского вопроса», откуда льется черным потоком грязь на русский народ, откуда несутся бесконечные сетования на судьбину «бедных евреев», затравленных до предела, ну, дальше некуда просто! Как бы ни хотелось нам остаться в стороне, не влезать во все эти дрязги, но кружащие над страной, над ее руинами-развалинами «ястребы-прорабы» сделать нам этого не позволят. За дело они взялись крепко! И на знамени их четко выведено одно слово – русофобия!

Подавляющему большинству еврейского народа претит бесконечное подчеркивание их национальной принадлежности. Да и кому может понравиться бесконечное напоминание – ты такой, ты сякой. Сочинители же беспрерывно и настойчиво бьют в одну точку, вдалбливая еврею одну и ту же мысль: «Это ты гонимый, не забывай об этом ни на минуту, это за тобой охотятся националисты-черносотенцы, боевики, твоей беды они желают, помни об этом всегда и детям накажи помнить!» Слова иные, манера иная, но в память закладывается именно это – страх! Какая же это борьба с проявлениями национализма?! Это не борьба, это сам национализм, страшный, полускрытый, и есть.

Еще Бен Гурион инструктировал сторонников своих идей в таком вот духе: там, где евреи забыли о том, что они «избранные», что они «гонимые», что «жизнь их на волоске», надо создавать специальные подразделения, которые бы тем или иным образом напоминали евреям, что они не такие, что опасность их подстерегает от гонителей на каждом шагу, и так далее, и тому подобное. Все это, дескать, помогает «избранному народу» ощущать свою избранность, не распыляться, не ассимилироваться. Некоторым из наших сочинителей стоило бы крепко задуматься, стоит ли вольно или невольно исполнять заповеди сионистских лидеров, запугивая евреев мифическими гонителями?