Предыдущий тонет здесь https://2ch.hc/sf/res/240949.html
Q.: Что такое Самосбор?
A.: Стихийно возникшая на просторах АИб вселенная, включающий написание бугуртов и паст, рисование и даже попытки запилить инди-игры, не говоря уже о нескольких фан-сайтах.
Q.: В чем его фишка, почему он стал популярен?
A.: Самосбор отразил страсть анона к постсоветскому апокалипсису и выражает все его потаённые чаяния относительно мрачного, но героического выживания в четырёх стенах.
Основные элементы вселенной:
— гигахрущ - это бесконечное самонастраивающаяся строение, за пределами которого мир скорей всего не существует. Местами напоминает хрущёвки;
— собственно самосбор — катастрофическое явление неизвестной природы, аномалия, сопровождающаяся фиолетовым туманом и запахом сырого мяса, которая либо убивает, либо делает с человеком что-нибудь похуже смерти;
— ликвидаторы, которые приходят после самосбора и зачищают сектора гигахруща от его последствий (слизь, агрессивные мутанты и всяческая НЁХ).
Остальное по вкусу.
Q: Что, будем делать в треде?
A: Творить, анон! Рисуй, пиши и сочиняй - в наших силах сделать самосбор великой вселенной и прославить двач с благой стороны.
Q.: Что такое Самосбор?
A.: Стихийно возникшая на просторах АИб вселенная, включающий написание бугуртов и паст, рисование и даже попытки запилить инди-игры, не говоря уже о нескольких фан-сайтах.
Q.: В чем его фишка, почему он стал популярен?
A.: Самосбор отразил страсть анона к постсоветскому апокалипсису и выражает все его потаённые чаяния относительно мрачного, но героического выживания в четырёх стенах.
Основные элементы вселенной:
— гигахрущ - это бесконечное самонастраивающаяся строение, за пределами которого мир скорей всего не существует. Местами напоминает хрущёвки;
— собственно самосбор — катастрофическое явление неизвестной природы, аномалия, сопровождающаяся фиолетовым туманом и запахом сырого мяса, которая либо убивает, либо делает с человеком что-нибудь похуже смерти;
— ликвидаторы, которые приходят после самосбора и зачищают сектора гигахруща от его последствий (слизь, агрессивные мутанты и всяческая НЁХ).
Остальное по вкусу.
Q: Что, будем делать в треде?
A: Творить, анон! Рисуй, пиши и сочиняй - в наших силах сделать самосбор великой вселенной и прославить двач с благой стороны.
Гигахрущ переработал всю Землю, дорос до Луны, переработал ее тоже и полетел соединять остальные планеты...
Внутри гигахруща тысячилетний синтетический анон с крутой пушкой ищет затерянный пульт управления гигахрущем...
Внутри гигахруща тысячилетний синтетический анон с крутой пушкой ищет затерянный пульт управления гигахрущем...
>>091
Нет, это сюжет самосбора, а самосбор - сюжет блейма.
Нет, это сюжет самосбора, а самосбор - сюжет блейма.
Давайте лучше устроим чос за фауну и флору самосбора. Что там напридумывали за пять лет? Знаю: плесень, акул, тараканов, крыс, желемых, борщевик. Блохи со вшами тоже есть. Видел про собак, но это какой то нех вроде а не собаки настоящие.
>>119
«Цикл пятнадцатый, пост №666»
Лифт снова зажевал где-то между 89-м и 90-м сектором. Вадик плюнул в решетку вентиляции — капли повисли на ржавой сетке, как проклятия на языке. «Самосбор, мать его, опять лифты глючат». Но ему было плевать. Сегодня он решил: хватит крутить вентили бетонных колодцев, будто он винтик в этой гигахрущевской мясорубке. Пятнадцать циклов — пора бунтовать. Или сдохнуть. Или и то, и другое.
На Гнильчанах писали: «Если гермодверь не открывается — это не дверь, а зеркало. Разбей его, и увидишь, кто ты». Вадик стучал клавишами терминала, сливая в сеть поток сознания: «Сижу на раздаче пасты, сестра за стенкой моется. Через щель в панели видно всё. Круглая, как шаровая опора у бронеходов Ликвидаторов. Может, это Чернобог меня испытывает?». Ответ пришел мгновенно: «Сдохни, извращенец. И щель замажь бетоном».
Работа бетоноворотчика была проста: ты идешь туда, куда показывают на схеме, засовываешь руку в трещину в стене и мешаешь жидкий раствор, пока он не застынет. Инструктор-алкаш когда-то пояснил: «Если руку засосёт — не дергайся. Отрежем, выплатим жетоны. Не ты первый». Вадик мешал бетон и мечтал. О сестре. О том, как однажды Ликвидаторы ворвутся к ним, как вчера к соседям, и он прижмется к ней в углу, прикроет своим телом...
Но сегодня всё пошло наперекосяк. В секторе 45-Г, куда его послали затирать швы, он нашел дыру. Не трещину — дыру. За ней — коридор, которого не было на карте. Стены облезлые, свет мигал, как предупреждение системы о самосборе. Вадик шагнул внутрь.
«Идиоты на Гнильчанах», — подумал он, спотыкаясь о провода. «Говорят, за гермодверями только тупики. А тут...». Коридор вел вниз. Или вверх. Вадик уже не понимал. На стене пятно плесени складывалось в знакомый силуэт. «Сестра?». Он потянулся, но плесень зашевелилась, зашипела.
— Ты кто? — спросил голос сзади.
Он обернулся. Человек в робе, как у него. Лицо — его собственное.
— Нелюдь! — Вадик рванул наверх, к дыре. Существо не преследовало. Только смеялось.
Вечером, вернувшись в ячейку, он застал сестру за поеданием пасты.
— Ты бледный, — сказала она.
— Самосбор близко, — солгал он, глотая комки серой массы.
— Мне сегодня снилось, что ты умер, — добавила она, облизывая ложку. — А я радовалась.
Ночью Вадик лежал, слушая, как скрипят трубы. Где-то далеко гудела сирена. «Может, это Ликвидаторы? Или тот двойник?». Он полез на Гнильчаны: «Если нелюдь знает, где ты живешь — ты уже труп. Но можно договориться».
Ответ пришел от анонима: «Они не договариваются. Они становятся тобой. И тогда ты сам не поймешь, кто ты».
Утром Вадик проснулся от стука в гермодверь.
— Открой! — кричал его голос снаружи. — Я это ты!
Сестра спала. Вадик прижался к щели в стене. Круглая попка мелькнула в луче фонаря.
«Чертов Чернобог», — подумал он, хватая молоток бетоноворотчика.
Дверь трещала под ударами.
«Может, это и есть бунт?».
Он засмеялся.
На Гнильчанах потом писали: «В секторе 45-Г нашли дыру. Внутри — два трупа. Одинаковых. И следы бетона».
«Цикл пятнадцатый, пост №666»
Лифт снова зажевал где-то между 89-м и 90-м сектором. Вадик плюнул в решетку вентиляции — капли повисли на ржавой сетке, как проклятия на языке. «Самосбор, мать его, опять лифты глючат». Но ему было плевать. Сегодня он решил: хватит крутить вентили бетонных колодцев, будто он винтик в этой гигахрущевской мясорубке. Пятнадцать циклов — пора бунтовать. Или сдохнуть. Или и то, и другое.
На Гнильчанах писали: «Если гермодверь не открывается — это не дверь, а зеркало. Разбей его, и увидишь, кто ты». Вадик стучал клавишами терминала, сливая в сеть поток сознания: «Сижу на раздаче пасты, сестра за стенкой моется. Через щель в панели видно всё. Круглая, как шаровая опора у бронеходов Ликвидаторов. Может, это Чернобог меня испытывает?». Ответ пришел мгновенно: «Сдохни, извращенец. И щель замажь бетоном».
Работа бетоноворотчика была проста: ты идешь туда, куда показывают на схеме, засовываешь руку в трещину в стене и мешаешь жидкий раствор, пока он не застынет. Инструктор-алкаш когда-то пояснил: «Если руку засосёт — не дергайся. Отрежем, выплатим жетоны. Не ты первый». Вадик мешал бетон и мечтал. О сестре. О том, как однажды Ликвидаторы ворвутся к ним, как вчера к соседям, и он прижмется к ней в углу, прикроет своим телом...
Но сегодня всё пошло наперекосяк. В секторе 45-Г, куда его послали затирать швы, он нашел дыру. Не трещину — дыру. За ней — коридор, которого не было на карте. Стены облезлые, свет мигал, как предупреждение системы о самосборе. Вадик шагнул внутрь.
«Идиоты на Гнильчанах», — подумал он, спотыкаясь о провода. «Говорят, за гермодверями только тупики. А тут...». Коридор вел вниз. Или вверх. Вадик уже не понимал. На стене пятно плесени складывалось в знакомый силуэт. «Сестра?». Он потянулся, но плесень зашевелилась, зашипела.
— Ты кто? — спросил голос сзади.
Он обернулся. Человек в робе, как у него. Лицо — его собственное.
— Нелюдь! — Вадик рванул наверх, к дыре. Существо не преследовало. Только смеялось.
Вечером, вернувшись в ячейку, он застал сестру за поеданием пасты.
— Ты бледный, — сказала она.
— Самосбор близко, — солгал он, глотая комки серой массы.
— Мне сегодня снилось, что ты умер, — добавила она, облизывая ложку. — А я радовалась.
Ночью Вадик лежал, слушая, как скрипят трубы. Где-то далеко гудела сирена. «Может, это Ликвидаторы? Или тот двойник?». Он полез на Гнильчаны: «Если нелюдь знает, где ты живешь — ты уже труп. Но можно договориться».
Ответ пришел от анонима: «Они не договариваются. Они становятся тобой. И тогда ты сам не поймешь, кто ты».
Утром Вадик проснулся от стука в гермодверь.
— Открой! — кричал его голос снаружи. — Я это ты!
Сестра спала. Вадик прижался к щели в стене. Круглая попка мелькнула в луче фонаря.
«Чертов Чернобог», — подумал он, хватая молоток бетоноворотчика.
Дверь трещала под ударами.
«Может, это и есть бунт?».
Он засмеялся.
На Гнильчанах потом писали: «В секторе 45-Г нашли дыру. Внутри — два трупа. Одинаковых. И следы бетона».
>>119
«Цикл пятнадцатый, пост №666»
Лифт снова зажевал где-то между 89-м и 90-м сектором. Вадик плюнул в решетку вентиляции — капли повисли на ржавой сетке, как проклятия на языке. «Самосбор, мать его, опять лифты глючат». Но ему было плевать. Сегодня он решил: хватит крутить вентили бетонных колодцев, будто он винтик в этой гигахрущевской мясорубке. Пятнадцать циклов — пора бунтовать. Или сдохнуть. Или и то, и другое.
На Гнильчанах писали: «Если гермодверь не открывается — это не дверь, а зеркало. Разбей его, и увидишь, кто ты». Вадик стучал клавишами терминала, сливая в сеть поток сознания: «Сижу на раздаче пасты, сестра за стенкой моется. Через щель в панели видно всё. Круглая, как шаровая опора у бронеходов Ликвидаторов. Может, это Чернобог меня испытывает?». Ответ пришел мгновенно: «Сдохни, извращенец. И щель замажь бетоном».
Работа бетоноворотчика была проста: ты идешь туда, куда показывают на схеме, засовываешь руку в трещину в стене и мешаешь жидкий раствор, пока он не застынет. Инструктор-алкаш когда-то пояснил: «Если руку засосёт — не дергайся. Отрежем, выплатим жетоны. Не ты первый». Вадик мешал бетон и мечтал. О сестре. О том, как однажды Ликвидаторы ворвутся к ним, как вчера к соседям, и он прижмется к ней в углу, прикроет своим телом...
Но сегодня всё пошло наперекосяк. В секторе 45-Г, куда его послали затирать швы, он нашел дыру. Не трещину — дыру. За ней — коридор, которого не было на карте. Стены облезлые, свет мигал, как предупреждение системы о самосборе. Вадик шагнул внутрь.
«Идиоты на Гнильчанах», — подумал он, спотыкаясь о провода. «Говорят, за гермодверями только тупики. А тут...». Коридор вел вниз. Или вверх. Вадик уже не понимал. На стене пятно плесени складывалось в знакомый силуэт. «Сестра?». Он потянулся, но плесень зашевелилась, зашипела.
— Ты кто? — спросил голос сзади.
Он обернулся. Человек в робе, как у него. Лицо — его собственное.
— Нелюдь! — Вадик рванул наверх, к дыре. Существо не преследовало. Только смеялось.
Вечером, вернувшись в ячейку, он застал сестру за поеданием пасты.
— Ты бледный, — сказала она.
— Самосбор близко, — солгал он, глотая комки серой массы.
— Мне сегодня снилось, что ты умер, — добавила она, облизывая ложку. — А я радовалась.
Ночью Вадик лежал, слушая, как скрипят трубы. Где-то далеко гудела сирена. «Может, это Ликвидаторы? Или тот двойник?». Он полез на Гнильчаны: «Если нелюдь знает, где ты живешь — ты уже труп. Но можно договориться».
Ответ пришел от анонима: «Они не договариваются. Они становятся тобой. И тогда ты сам не поймешь, кто ты».
Утром Вадик проснулся от стука в гермодверь.
— Открой! — кричал его голос снаружи. — Я это ты!
Сестра спала. Вадик прижался к щели в стене. Круглая попка мелькнула в луче фонаря.
«Чертов Чернобог», — подумал он, хватая молоток бетоноворотчика.
Дверь трещала под ударами.
«Может, это и есть бунт?».
Он засмеялся.
На Гнильчанах потом писали: «В секторе 45-Г нашли дыру. Внутри — два трупа. Одинаковых. И следы бетона».
«Цикл пятнадцатый, пост №666»
Лифт снова зажевал где-то между 89-м и 90-м сектором. Вадик плюнул в решетку вентиляции — капли повисли на ржавой сетке, как проклятия на языке. «Самосбор, мать его, опять лифты глючат». Но ему было плевать. Сегодня он решил: хватит крутить вентили бетонных колодцев, будто он винтик в этой гигахрущевской мясорубке. Пятнадцать циклов — пора бунтовать. Или сдохнуть. Или и то, и другое.
На Гнильчанах писали: «Если гермодверь не открывается — это не дверь, а зеркало. Разбей его, и увидишь, кто ты». Вадик стучал клавишами терминала, сливая в сеть поток сознания: «Сижу на раздаче пасты, сестра за стенкой моется. Через щель в панели видно всё. Круглая, как шаровая опора у бронеходов Ликвидаторов. Может, это Чернобог меня испытывает?». Ответ пришел мгновенно: «Сдохни, извращенец. И щель замажь бетоном».
Работа бетоноворотчика была проста: ты идешь туда, куда показывают на схеме, засовываешь руку в трещину в стене и мешаешь жидкий раствор, пока он не застынет. Инструктор-алкаш когда-то пояснил: «Если руку засосёт — не дергайся. Отрежем, выплатим жетоны. Не ты первый». Вадик мешал бетон и мечтал. О сестре. О том, как однажды Ликвидаторы ворвутся к ним, как вчера к соседям, и он прижмется к ней в углу, прикроет своим телом...
Но сегодня всё пошло наперекосяк. В секторе 45-Г, куда его послали затирать швы, он нашел дыру. Не трещину — дыру. За ней — коридор, которого не было на карте. Стены облезлые, свет мигал, как предупреждение системы о самосборе. Вадик шагнул внутрь.
«Идиоты на Гнильчанах», — подумал он, спотыкаясь о провода. «Говорят, за гермодверями только тупики. А тут...». Коридор вел вниз. Или вверх. Вадик уже не понимал. На стене пятно плесени складывалось в знакомый силуэт. «Сестра?». Он потянулся, но плесень зашевелилась, зашипела.
— Ты кто? — спросил голос сзади.
Он обернулся. Человек в робе, как у него. Лицо — его собственное.
— Нелюдь! — Вадик рванул наверх, к дыре. Существо не преследовало. Только смеялось.
Вечером, вернувшись в ячейку, он застал сестру за поеданием пасты.
— Ты бледный, — сказала она.
— Самосбор близко, — солгал он, глотая комки серой массы.
— Мне сегодня снилось, что ты умер, — добавила она, облизывая ложку. — А я радовалась.
Ночью Вадик лежал, слушая, как скрипят трубы. Где-то далеко гудела сирена. «Может, это Ликвидаторы? Или тот двойник?». Он полез на Гнильчаны: «Если нелюдь знает, где ты живешь — ты уже труп. Но можно договориться».
Ответ пришел от анонима: «Они не договариваются. Они становятся тобой. И тогда ты сам не поймешь, кто ты».
Утром Вадик проснулся от стука в гермодверь.
— Открой! — кричал его голос снаружи. — Я это ты!
Сестра спала. Вадик прижался к щели в стене. Круглая попка мелькнула в луче фонаря.
«Чертов Чернобог», — подумал он, хватая молоток бетоноворотчика.
Дверь трещала под ударами.
«Может, это и есть бунт?».
Он засмеялся.
На Гнильчанах потом писали: «В секторе 45-Г нашли дыру. Внутри — два трупа. Одинаковых. И следы бетона».
ПИШЕШЬ В МЕСТНУЮ ИМИДЖБОРДУ, КОГДА НАДЗИРАТЕЛИ НЕ ВИДЯТ
@
ТВОЙ АККАУНТ — "СОСИ_ПАТРИОТАМ", ТВОЙ КОНТЕНТ — ФОТКИ СЕСТРЫНЫХ ТРУСИКОВ С ПОДПИСЯМИ "ЭТО НЕ ЕБАТЬ РОДИНУ, ЭТО ЕБАТЬ РОДНЮ"
@
СЕСТРА СПИТ ЗА ХЛИПКОЙ СТЕНОЙ ИЗ ПРИБИТЫХ К РУЧКАМ ГРАБЕЛЬ КНИГ, ТЫ СЛЫШИШЬ ЕЁ ДЫХАНИЕ ЧЕРЕЗ ТРУБУ ВЕНТИЛЯЦИИ
@
УТРОМ — СМЕНА В БЕТОННОЙ ШАХТЕ. ВРАЩАЕШЬ ВЕНТИЛИ, КОТОРЫЕ НИЧЕГО НЕ РЕГУЛИРУЮТ. ВИЗГ МЕТАЛЛА ЗАМЕНЯЕТ ТЕБЕ УТРЕННИЙ НАМАЗ
@
КОЛЛЕГИ-ЗАКРЫТНИКИ ШЕПЧУТСЯ О ТОМ, ЧТО САМОСБОР ВЫЕЛ ИМ МОЗГИ ЧЕРЕЗ ГЛАЗНИЦЫ. ТЫ ВЕРИШЬ, НО ПРОДОЛЖАЕШЬ ДРОЧИТЬ НА МЕМЫ ПРО ЛИКВИДАТОРОВ В ЛАЙКРАХ
@
В ОБЕД — СКОПЛЕНИЕ У РАСПРЕДЕЛИТЕЛЯ. ПАСТА ПАХНЕТ КИСЛЫМ ПОТОМ И НАПОМИНАЕТ ТЕПЛО ТЕЛА. ТЫ ПРЯЧЕШЬ ПОРЦИЮ ЗА ПАЗУХУ, ЧТОБЫ СКОРМИТЬ СЕСТРЕ. ОНА НЕ СПРАШИВАЕТ, ПОЧЕМУ ТЫ ТАК ЧАСТО ТРЯСЁШЬСЯ
@
ВЕЧЕРОМ — НАСТРОЙКА РЕТРАНСЛЯТОРОВ. ЛОВИШЬ СИГНАЛЫ УЧЁНЫХ С 666-ГО ЭТАЖА: КТО-ТО ВЕЩАЕТ О ТОМ, ЧТО "ГИГАХРУЩЁВКА — ЭТО ЖИВОЙ ОРГАНИЗМ, А МЫ — ЕГО СПЕРМАТОЗОИДЫ". ТЫ ДЕЛИШЬСЯ ЗАПИСЬЮ В БОРДУ С ХЭШТЕГОМ #СМЕРТЬ_В_ОРГАЗМЕ
@
НОЧЬЮ — СЕСТРА СТОНЕТ ВО СНЕ. ТЫ ПРИЖИМАЕШЬ ЛАДОНЬ К СТЕНЕ, ПРЕДСТАВЛЯЯ, КАК ЕЁ ПАЛЬЦЫ ПРОСАЧИВАЮТСЬ ЧЕРЕЗ БЕТОН, КАК ПЛЕСЕНЬ. ТВОЙ КОМПЬЮТЕР ШЁПОТОМ ЧИТАЕТ ТЕКСТЫ ЛИКВИДАТОРСКИХ ПРОТОКОЛОВ: "ОСОБЬ 15-Ц-Р ДЕМОНСТРИРУЕТ АНОМАЛЬНУЮ ПРИВЯЗАННОСТЬ К РОДСТВЕННЫМ ОБРАЗЦАМ"
@
УТРОМ — ЛИФТ НЕ РАБОТАЕТ. ЛЕСТНИЦЫ ЗАВАЛЕНЫ ТЕЛАМИ С ПЕРЕКОШЕННЫМИ ЧЕЛЮСТЯМИ. ТЫ ПРЫГАЕШЬ ЧЕРЕЗ ТРУПЫ, ЧУВСТВУЯ, КАК ЕЁ ТРУСИКИ В КАРМАНЕ ЖГУТ БЁДРА. МАСТЕР ЦЕХА КРИЧИТ, ЧТО ТВОЙ БЕТОН СЛИШКОМ "ВЛАЖНЫЙ". ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ, О ЧЁМ ОН, НО СМЕЁШЬСЯ ВНУТРИ
@
ПЕРЕД СМЕНОЙ — НА БОРДЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ПОСТ: "ИЩУ ТОГО, КТО ЗНАЕТ, КАК ВЫКЛЮЧИТЬ СЕРДЦЕ ГИГАХРУЩА". ТЫ ОТВЕЧАЕШЬ МЕМОМ С СЕСТРОЙНЫМ ФОТО И ПОДПИСЬЮ "СЕРДЦЕ УЖЕ В МОИХ ТРУСАХ". БАНЯТ НА СУТКИ
@
ВОЗВРАЩАЕШЬСЯ В ЯЧЕЙКУ — СЕСТРА ГОЛОСИТ, ЧТО СЛЫШАЛА ГОЛОСА ЗА ДВЕРЬЮ. ТЫ ПРИКРЫВАЕШЬ ЕЙ РТО СВОИМ РТОМ, ЧУВСТВУЯ ВКУС БЕЛКОВОЙ ПАСТЫ НА ЕЁ ГУБАХ. ГОВОРИШЬ, ЧТО ЭТО НЕ НЕЛЮДИ. ЭТО ТЫ СТУЧАЛ, КОГДА ОНА СПАЛА. ЛЖЁШЬ. ОНА ВЕРИТ
@
СОН НЕ ПРИХОДИТ. ТЫ СЛУШАЕШЬ, КАК ЛИКВИДАТОРЫ ВЗРЫВАЮТ ЧТО-ТО НАД ЭТАЖОМ. ДУМАЕШЬ О ТОМ, ЧТО ГИГАХРУЩЁВКА — ЭТО ПРОСТО ТРУБА ДЛЯ СЛИВА НЕНУЖНЫХ ЛЮДЕЙ. НО ТЫ ЕЩЁ НУЖЕН. ТЫ ЕЩЁ МОЖЕШЬ ПРИТВОРЯТЬСЯ ЧЕЛОВЕКОМ.
@
ТВОЙ АККАУНТ — "СОСИ_ПАТРИОТАМ", ТВОЙ КОНТЕНТ — ФОТКИ СЕСТРЫНЫХ ТРУСИКОВ С ПОДПИСЯМИ "ЭТО НЕ ЕБАТЬ РОДИНУ, ЭТО ЕБАТЬ РОДНЮ"
@
СЕСТРА СПИТ ЗА ХЛИПКОЙ СТЕНОЙ ИЗ ПРИБИТЫХ К РУЧКАМ ГРАБЕЛЬ КНИГ, ТЫ СЛЫШИШЬ ЕЁ ДЫХАНИЕ ЧЕРЕЗ ТРУБУ ВЕНТИЛЯЦИИ
@
УТРОМ — СМЕНА В БЕТОННОЙ ШАХТЕ. ВРАЩАЕШЬ ВЕНТИЛИ, КОТОРЫЕ НИЧЕГО НЕ РЕГУЛИРУЮТ. ВИЗГ МЕТАЛЛА ЗАМЕНЯЕТ ТЕБЕ УТРЕННИЙ НАМАЗ
@
КОЛЛЕГИ-ЗАКРЫТНИКИ ШЕПЧУТСЯ О ТОМ, ЧТО САМОСБОР ВЫЕЛ ИМ МОЗГИ ЧЕРЕЗ ГЛАЗНИЦЫ. ТЫ ВЕРИШЬ, НО ПРОДОЛЖАЕШЬ ДРОЧИТЬ НА МЕМЫ ПРО ЛИКВИДАТОРОВ В ЛАЙКРАХ
@
В ОБЕД — СКОПЛЕНИЕ У РАСПРЕДЕЛИТЕЛЯ. ПАСТА ПАХНЕТ КИСЛЫМ ПОТОМ И НАПОМИНАЕТ ТЕПЛО ТЕЛА. ТЫ ПРЯЧЕШЬ ПОРЦИЮ ЗА ПАЗУХУ, ЧТОБЫ СКОРМИТЬ СЕСТРЕ. ОНА НЕ СПРАШИВАЕТ, ПОЧЕМУ ТЫ ТАК ЧАСТО ТРЯСЁШЬСЯ
@
ВЕЧЕРОМ — НАСТРОЙКА РЕТРАНСЛЯТОРОВ. ЛОВИШЬ СИГНАЛЫ УЧЁНЫХ С 666-ГО ЭТАЖА: КТО-ТО ВЕЩАЕТ О ТОМ, ЧТО "ГИГАХРУЩЁВКА — ЭТО ЖИВОЙ ОРГАНИЗМ, А МЫ — ЕГО СПЕРМАТОЗОИДЫ". ТЫ ДЕЛИШЬСЯ ЗАПИСЬЮ В БОРДУ С ХЭШТЕГОМ #СМЕРТЬ_В_ОРГАЗМЕ
@
НОЧЬЮ — СЕСТРА СТОНЕТ ВО СНЕ. ТЫ ПРИЖИМАЕШЬ ЛАДОНЬ К СТЕНЕ, ПРЕДСТАВЛЯЯ, КАК ЕЁ ПАЛЬЦЫ ПРОСАЧИВАЮТСЬ ЧЕРЕЗ БЕТОН, КАК ПЛЕСЕНЬ. ТВОЙ КОМПЬЮТЕР ШЁПОТОМ ЧИТАЕТ ТЕКСТЫ ЛИКВИДАТОРСКИХ ПРОТОКОЛОВ: "ОСОБЬ 15-Ц-Р ДЕМОНСТРИРУЕТ АНОМАЛЬНУЮ ПРИВЯЗАННОСТЬ К РОДСТВЕННЫМ ОБРАЗЦАМ"
@
УТРОМ — ЛИФТ НЕ РАБОТАЕТ. ЛЕСТНИЦЫ ЗАВАЛЕНЫ ТЕЛАМИ С ПЕРЕКОШЕННЫМИ ЧЕЛЮСТЯМИ. ТЫ ПРЫГАЕШЬ ЧЕРЕЗ ТРУПЫ, ЧУВСТВУЯ, КАК ЕЁ ТРУСИКИ В КАРМАНЕ ЖГУТ БЁДРА. МАСТЕР ЦЕХА КРИЧИТ, ЧТО ТВОЙ БЕТОН СЛИШКОМ "ВЛАЖНЫЙ". ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ, О ЧЁМ ОН, НО СМЕЁШЬСЯ ВНУТРИ
@
ПЕРЕД СМЕНОЙ — НА БОРДЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ПОСТ: "ИЩУ ТОГО, КТО ЗНАЕТ, КАК ВЫКЛЮЧИТЬ СЕРДЦЕ ГИГАХРУЩА". ТЫ ОТВЕЧАЕШЬ МЕМОМ С СЕСТРОЙНЫМ ФОТО И ПОДПИСЬЮ "СЕРДЦЕ УЖЕ В МОИХ ТРУСАХ". БАНЯТ НА СУТКИ
@
ВОЗВРАЩАЕШЬСЯ В ЯЧЕЙКУ — СЕСТРА ГОЛОСИТ, ЧТО СЛЫШАЛА ГОЛОСА ЗА ДВЕРЬЮ. ТЫ ПРИКРЫВАЕШЬ ЕЙ РТО СВОИМ РТОМ, ЧУВСТВУЯ ВКУС БЕЛКОВОЙ ПАСТЫ НА ЕЁ ГУБАХ. ГОВОРИШЬ, ЧТО ЭТО НЕ НЕЛЮДИ. ЭТО ТЫ СТУЧАЛ, КОГДА ОНА СПАЛА. ЛЖЁШЬ. ОНА ВЕРИТ
@
СОН НЕ ПРИХОДИТ. ТЫ СЛУШАЕШЬ, КАК ЛИКВИДАТОРЫ ВЗРЫВАЮТ ЧТО-ТО НАД ЭТАЖОМ. ДУМАЕШЬ О ТОМ, ЧТО ГИГАХРУЩЁВКА — ЭТО ПРОСТО ТРУБА ДЛЯ СЛИВА НЕНУЖНЫХ ЛЮДЕЙ. НО ТЫ ЕЩЁ НУЖЕН. ТЫ ЕЩЁ МОЖЕШЬ ПРИТВОРЯТЬСЯ ЧЕЛОВЕКОМ.
ПИШЕШЬ В МЕСТНУЮ ИМИДЖБОРДУ, КОГДА НАДЗИРАТЕЛИ НЕ ВИДЯТ
@
ТВОЙ АККАУНТ — "СОСИ_ПАТРИОТАМ", ТВОЙ КОНТЕНТ — ФОТКИ СЕСТРЫНЫХ ТРУСИКОВ С ПОДПИСЯМИ "ЭТО НЕ ЕБАТЬ РОДИНУ, ЭТО ЕБАТЬ РОДНЮ"
@
СЕСТРА СПИТ ЗА ХЛИПКОЙ СТЕНОЙ ИЗ ПРИБИТЫХ К РУЧКАМ ГРАБЕЛЬ КНИГ, ТЫ СЛЫШИШЬ ЕЁ ДЫХАНИЕ ЧЕРЕЗ ТРУБУ ВЕНТИЛЯЦИИ
@
УТРОМ — СМЕНА В БЕТОННОЙ ШАХТЕ. ВРАЩАЕШЬ ВЕНТИЛИ, КОТОРЫЕ НИЧЕГО НЕ РЕГУЛИРУЮТ. ВИЗГ МЕТАЛЛА ЗАМЕНЯЕТ ТЕБЕ УТРЕННИЙ НАМАЗ
@
КОЛЛЕГИ-ЗАКРЫТНИКИ ШЕПЧУТСЯ О ТОМ, ЧТО САМОСБОР ВЫЕЛ ИМ МОЗГИ ЧЕРЕЗ ГЛАЗНИЦЫ. ТЫ ВЕРИШЬ, НО ПРОДОЛЖАЕШЬ ДРОЧИТЬ НА МЕМЫ ПРО ЛИКВИДАТОРОВ В ЛАЙКРАХ
@
В ОБЕД — СКОПЛЕНИЕ У РАСПРЕДЕЛИТЕЛЯ. ПАСТА ПАХНЕТ КИСЛЫМ ПОТОМ И НАПОМИНАЕТ ТЕПЛО ТЕЛА. ТЫ ПРЯЧЕШЬ ПОРЦИЮ ЗА ПАЗУХУ, ЧТОБЫ СКОРМИТЬ СЕСТРЕ. ОНА НЕ СПРАШИВАЕТ, ПОЧЕМУ ТЫ ТАК ЧАСТО ТРЯСЁШЬСЯ
@
ВЕЧЕРОМ — НАСТРОЙКА РЕТРАНСЛЯТОРОВ. ЛОВИШЬ СИГНАЛЫ УЧЁНЫХ С 666-ГО ЭТАЖА: КТО-ТО ВЕЩАЕТ О ТОМ, ЧТО "ГИГАХРУЩЁВКА — ЭТО ЖИВОЙ ОРГАНИЗМ, А МЫ — ЕГО СПЕРМАТОЗОИДЫ". ТЫ ДЕЛИШЬСЯ ЗАПИСЬЮ В БОРДУ С ХЭШТЕГОМ #СМЕРТЬ_В_ОРГАЗМЕ
@
НОЧЬЮ — СЕСТРА СТОНЕТ ВО СНЕ. ТЫ ПРИЖИМАЕШЬ ЛАДОНЬ К СТЕНЕ, ПРЕДСТАВЛЯЯ, КАК ЕЁ ПАЛЬЦЫ ПРОСАЧИВАЮТСЬ ЧЕРЕЗ БЕТОН, КАК ПЛЕСЕНЬ. ТВОЙ КОМПЬЮТЕР ШЁПОТОМ ЧИТАЕТ ТЕКСТЫ ЛИКВИДАТОРСКИХ ПРОТОКОЛОВ: "ОСОБЬ 15-Ц-Р ДЕМОНСТРИРУЕТ АНОМАЛЬНУЮ ПРИВЯЗАННОСТЬ К РОДСТВЕННЫМ ОБРАЗЦАМ"
@
УТРОМ — ЛИФТ НЕ РАБОТАЕТ. ЛЕСТНИЦЫ ЗАВАЛЕНЫ ТЕЛАМИ С ПЕРЕКОШЕННЫМИ ЧЕЛЮСТЯМИ. ТЫ ПРЫГАЕШЬ ЧЕРЕЗ ТРУПЫ, ЧУВСТВУЯ, КАК ЕЁ ТРУСИКИ В КАРМАНЕ ЖГУТ БЁДРА. МАСТЕР ЦЕХА КРИЧИТ, ЧТО ТВОЙ БЕТОН СЛИШКОМ "ВЛАЖНЫЙ". ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ, О ЧЁМ ОН, НО СМЕЁШЬСЯ ВНУТРИ
@
ПЕРЕД СМЕНОЙ — НА БОРДЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ПОСТ: "ИЩУ ТОГО, КТО ЗНАЕТ, КАК ВЫКЛЮЧИТЬ СЕРДЦЕ ГИГАХРУЩА". ТЫ ОТВЕЧАЕШЬ МЕМОМ С СЕСТРОЙНЫМ ФОТО И ПОДПИСЬЮ "СЕРДЦЕ УЖЕ В МОИХ ТРУСАХ". БАНЯТ НА СУТКИ
@
ВОЗВРАЩАЕШЬСЯ В ЯЧЕЙКУ — СЕСТРА ГОЛОСИТ, ЧТО СЛЫШАЛА ГОЛОСА ЗА ДВЕРЬЮ. ТЫ ПРИКРЫВАЕШЬ ЕЙ РТО СВОИМ РТОМ, ЧУВСТВУЯ ВКУС БЕЛКОВОЙ ПАСТЫ НА ЕЁ ГУБАХ. ГОВОРИШЬ, ЧТО ЭТО НЕ НЕЛЮДИ. ЭТО ТЫ СТУЧАЛ, КОГДА ОНА СПАЛА. ЛЖЁШЬ. ОНА ВЕРИТ
@
СОН НЕ ПРИХОДИТ. ТЫ СЛУШАЕШЬ, КАК ЛИКВИДАТОРЫ ВЗРЫВАЮТ ЧТО-ТО НАД ЭТАЖОМ. ДУМАЕШЬ О ТОМ, ЧТО ГИГАХРУЩЁВКА — ЭТО ПРОСТО ТРУБА ДЛЯ СЛИВА НЕНУЖНЫХ ЛЮДЕЙ. НО ТЫ ЕЩЁ НУЖЕН. ТЫ ЕЩЁ МОЖЕШЬ ПРИТВОРЯТЬСЯ ЧЕЛОВЕКОМ.
@
ТВОЙ АККАУНТ — "СОСИ_ПАТРИОТАМ", ТВОЙ КОНТЕНТ — ФОТКИ СЕСТРЫНЫХ ТРУСИКОВ С ПОДПИСЯМИ "ЭТО НЕ ЕБАТЬ РОДИНУ, ЭТО ЕБАТЬ РОДНЮ"
@
СЕСТРА СПИТ ЗА ХЛИПКОЙ СТЕНОЙ ИЗ ПРИБИТЫХ К РУЧКАМ ГРАБЕЛЬ КНИГ, ТЫ СЛЫШИШЬ ЕЁ ДЫХАНИЕ ЧЕРЕЗ ТРУБУ ВЕНТИЛЯЦИИ
@
УТРОМ — СМЕНА В БЕТОННОЙ ШАХТЕ. ВРАЩАЕШЬ ВЕНТИЛИ, КОТОРЫЕ НИЧЕГО НЕ РЕГУЛИРУЮТ. ВИЗГ МЕТАЛЛА ЗАМЕНЯЕТ ТЕБЕ УТРЕННИЙ НАМАЗ
@
КОЛЛЕГИ-ЗАКРЫТНИКИ ШЕПЧУТСЯ О ТОМ, ЧТО САМОСБОР ВЫЕЛ ИМ МОЗГИ ЧЕРЕЗ ГЛАЗНИЦЫ. ТЫ ВЕРИШЬ, НО ПРОДОЛЖАЕШЬ ДРОЧИТЬ НА МЕМЫ ПРО ЛИКВИДАТОРОВ В ЛАЙКРАХ
@
В ОБЕД — СКОПЛЕНИЕ У РАСПРЕДЕЛИТЕЛЯ. ПАСТА ПАХНЕТ КИСЛЫМ ПОТОМ И НАПОМИНАЕТ ТЕПЛО ТЕЛА. ТЫ ПРЯЧЕШЬ ПОРЦИЮ ЗА ПАЗУХУ, ЧТОБЫ СКОРМИТЬ СЕСТРЕ. ОНА НЕ СПРАШИВАЕТ, ПОЧЕМУ ТЫ ТАК ЧАСТО ТРЯСЁШЬСЯ
@
ВЕЧЕРОМ — НАСТРОЙКА РЕТРАНСЛЯТОРОВ. ЛОВИШЬ СИГНАЛЫ УЧЁНЫХ С 666-ГО ЭТАЖА: КТО-ТО ВЕЩАЕТ О ТОМ, ЧТО "ГИГАХРУЩЁВКА — ЭТО ЖИВОЙ ОРГАНИЗМ, А МЫ — ЕГО СПЕРМАТОЗОИДЫ". ТЫ ДЕЛИШЬСЯ ЗАПИСЬЮ В БОРДУ С ХЭШТЕГОМ #СМЕРТЬ_В_ОРГАЗМЕ
@
НОЧЬЮ — СЕСТРА СТОНЕТ ВО СНЕ. ТЫ ПРИЖИМАЕШЬ ЛАДОНЬ К СТЕНЕ, ПРЕДСТАВЛЯЯ, КАК ЕЁ ПАЛЬЦЫ ПРОСАЧИВАЮТСЬ ЧЕРЕЗ БЕТОН, КАК ПЛЕСЕНЬ. ТВОЙ КОМПЬЮТЕР ШЁПОТОМ ЧИТАЕТ ТЕКСТЫ ЛИКВИДАТОРСКИХ ПРОТОКОЛОВ: "ОСОБЬ 15-Ц-Р ДЕМОНСТРИРУЕТ АНОМАЛЬНУЮ ПРИВЯЗАННОСТЬ К РОДСТВЕННЫМ ОБРАЗЦАМ"
@
УТРОМ — ЛИФТ НЕ РАБОТАЕТ. ЛЕСТНИЦЫ ЗАВАЛЕНЫ ТЕЛАМИ С ПЕРЕКОШЕННЫМИ ЧЕЛЮСТЯМИ. ТЫ ПРЫГАЕШЬ ЧЕРЕЗ ТРУПЫ, ЧУВСТВУЯ, КАК ЕЁ ТРУСИКИ В КАРМАНЕ ЖГУТ БЁДРА. МАСТЕР ЦЕХА КРИЧИТ, ЧТО ТВОЙ БЕТОН СЛИШКОМ "ВЛАЖНЫЙ". ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ, О ЧЁМ ОН, НО СМЕЁШЬСЯ ВНУТРИ
@
ПЕРЕД СМЕНОЙ — НА БОРДЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ПОСТ: "ИЩУ ТОГО, КТО ЗНАЕТ, КАК ВЫКЛЮЧИТЬ СЕРДЦЕ ГИГАХРУЩА". ТЫ ОТВЕЧАЕШЬ МЕМОМ С СЕСТРОЙНЫМ ФОТО И ПОДПИСЬЮ "СЕРДЦЕ УЖЕ В МОИХ ТРУСАХ". БАНЯТ НА СУТКИ
@
ВОЗВРАЩАЕШЬСЯ В ЯЧЕЙКУ — СЕСТРА ГОЛОСИТ, ЧТО СЛЫШАЛА ГОЛОСА ЗА ДВЕРЬЮ. ТЫ ПРИКРЫВАЕШЬ ЕЙ РТО СВОИМ РТОМ, ЧУВСТВУЯ ВКУС БЕЛКОВОЙ ПАСТЫ НА ЕЁ ГУБАХ. ГОВОРИШЬ, ЧТО ЭТО НЕ НЕЛЮДИ. ЭТО ТЫ СТУЧАЛ, КОГДА ОНА СПАЛА. ЛЖЁШЬ. ОНА ВЕРИТ
@
СОН НЕ ПРИХОДИТ. ТЫ СЛУШАЕШЬ, КАК ЛИКВИДАТОРЫ ВЗРЫВАЮТ ЧТО-ТО НАД ЭТАЖОМ. ДУМАЕШЬ О ТОМ, ЧТО ГИГАХРУЩЁВКА — ЭТО ПРОСТО ТРУБА ДЛЯ СЛИВА НЕНУЖНЫХ ЛЮДЕЙ. НО ТЫ ЕЩЁ НУЖЕН. ТЫ ЕЩЁ МОЖЕШЬ ПРИТВОРЯТЬСЯ ЧЕЛОВЕКОМ.
ТЫ БЕТОНОВОРОТЧИК С ПЯТНАДЦАТЬЮ ЦИКЛАМИ ЗА ПЛЕЧАМИ
@
СИДИШЬ В ЯЧЕЙКЕ-КОНУРЕ С ТРЕСНУВШИМ МОНИТОРОМ ГНИЛЬЧАН.ИМБ
@
НА ЭКРАНЕ МЕЛЬКАЮТ АНОНИМНЫЕ ТРЕДЫ: «ЛИКВИДАТОРЫ СРУТ В ЛИФТАХ», «В 345-М СЕКТОРЕ ВЫЛЕЗАЕТ ЧЁРНЫЙ НЯНЬКА», «КАК ОТКЛЮЧИТЬ СИРЕНУ САМОСБОРА НА ХУЙ»
@
ПРАВОЙ РУКОЙ ЛИСТАЕШЬ ПОСТЫ ПРО УТОПЛЕННИКОВ В БЕТОНЕ, ЛЕВОЙ ЗАСОВАЛ ПАЛЬЦЫ ПОД РЕЗИНКУ ЗАПАЧКАННЫХ ТРУСИКОВ С МЕТКОЙ «СИСЯ 7Г-89»
@
ЗА СТЕНОЙ СКРЕБУТСЯ. НЕ ТО КРЫСЫ, НЕ ТО СТАРШАЯ СЕСТРА ИЩЕТ ПРОПАЖУ. ЛУЧШЕ НЕ ВЫХОДИТЬ ПРОВЕРЯТЬ
СМЕНА НА ЗАВОДЕ ЖБИ-666. ЛЕНТА КОНВЕЙЕРА ТЯНЕТ ГРОХОЧУЩИЕ ФОРМЫ
@
ТЫ ШВЫРЯЕШЬ В ЦЕМЕНТНЫЙ КАЗАН ОБРЫВКИ ПРОВОЛОКИ, ОСКОЛКИ СТЕКОЛ, РЖАВЫЕ ИГЛЫ ОТ СИРЕНЫ САМОСБОРА
@
МАСТЕР ЦЕХА БРЮХОМ НА СТОЛЕ ХРАПИТ, ИЗО РТА ТЕЧЕТ ЗЕЛЁНАЯ СЛЮНА БЕЛКОВОГО КОНЦЕНТРАТА
@
ТЫ ПРИСТРАИВАЕШЬСЯ К ЕГО ТЕРМОСУ С НАДПИСЬЮ «ЛИКВИДАТОРАМ ОТ БУХГАЛТЕРИИ» – ВНУТРИ ПАХНЕТ НАСТОЯЩИМ КОФЕ ИЗ СТАРЫХ ЗАПАСОВ
@
ВДРУГ ВЗРЫВАЕТСЯ СИРЕНА. СТЕНА ЗА ЛЕНТОЙ КОНВЕЙЕРА НАЧИНАЕТ ПУЛЬСИРОВАТЬ, ВЫПЛЕВЫВАЯ КЛОЧЬЯ ИЗОЛЯЦИОННОЙ ПЕНЫ
@
МАСТЕР ПРОСЫПАЕТСЯ И ОРАТЬ НАЧИНАЕТ: «ЭТО НЕ САМОСБОР, ЭТО ГОВНО ЗАСРАНЦЕВ С 78-ГО ЭТАЖА!»
БЕЖИШЬ ПО КОРИДОРАМ С ЦЕХОВЫМ ФОНАРИКОМ. ВОЗДУХ ПАХНЕТ ГНИЛОЙ РЫБОЙ И СВАРОЧНОЙ ГОРЕЛКОЙ
@
ЛИФТЫ МЕРТВЫ, НА ЛЕСТНИЦЕ ВСТРЕЧАЕШЬ ДВУХ ЛИКВИДАТОРОВ В РАЗРУБЛЕННЫХ ПРОТИВОГАЗАХ
@
ОДИН ТАЩИТ НА СПИНЕ ЧТО-ТО В РЕЗИНОВОМ МЕШКЕ, ДРУГОЙ ЛИЖЕТ ЛЕЗВИЕ ТОПОРА С НАДПИСЬЮ «СЧАСТЛИВОГО САМОСБОРА»
@
УВИДЕВ ТЕБЯ, ЗАКРЫВАЮТ ШЛЕМЫ И УСКОРЯЮТСЯ. ИЗ МЕШКА КАПАЕТ НА СТУПЕНИ КРОВЬ С МЕТАЛЛИЧЕСКИМ ОТБЛЕСКОМ
В ЯЧЕЙКЕ ВКЛЮЧАЕШЬ СКРЫТУЮ КАМЕРУ. НА ГНИЛЬЧАН.ИМБ ЗАЛИВАЕШЬ ВИДЕО С ЦЕХА: МАСТЕР ХРАПИТ, А ИЗ СТЕНЫ ЛЕЗЕТ ЧЁРНАЯ СЛИЗЬ С ГЛАЗАМИ
@
ПОД ПОСТОМ ВЫЛАЗЯТ КОММЕНТЫ: «ЭТО ЖЕ САМОСБОР НАЧИНАЕТСЯ, УЁБКИ СКРЫВАЮТ!», «НАДО ВЗОРВАТЬ ЦЕХ ДО СИРЕНЫ»
@
ВДРУГ ЭКРАН МИГАЕТ. В ТРЕДЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ НОВЫЙ АНОН С АВАТАРКОЙ ТВОЕЙ СЕСТРЫ: «МНЕ НРАВИТСЯ, КАК ТЫ НЮХАЕШЬ МОИ ВЕЩИ»
@
ТЫ РВЁШЬ ШНУР ОТ МОНИТОРА, НО КАМЕРА В УГЛУ ПРОДОЛЖАЕТ СВЕТИТЬСЯ КРАСНЫМ. ЗА ДВЕРЬЮ СКРЕБЕТСЯ ТОТ ЖЕ ЗВУК, ЧТО И В ЦЕХЕ
УТРОМ НА ЗАВОДЕ ЦЕХ ЗАВАЛЕН БЕТОННЫМИ ГРИБАМИ. ЛИКВИДАТОРЫ РУБЯТ ИХ ТЕСЛАКАМИ, ИЗ ТРЕЩИН БЬЮТ ФОНТАНЫ РЫЖЕЙ ЖИЖИ
@
МАСТЕР СТОИТ С ЧИСТЫМ ТЕРМОСОМ И ГОВОРИТ, ЧТО ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ УТЕЧКА ИЗ КАНАЛИЗАЦИИ
@
ТЫ ПРЯЧЕШЬ В РУКАВ ОТКОЛОТЫЙ КУСОК БЕТОНА С ВМОРОЖЕННЫМ ВНУТРЬ ПАЛЬЦЕМ. НОГТЬ ПОКРЫТ ЛАКОМ ЦВЕТА «СИСЯ 7Г-89»
В ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ ИДЁШЬ К РАСПРЕДЕЛИТЕЛЮ НА 45-Й. ОЧЕРЕДЬ ТОЛКАЕТСЯ У АППАРАТА С ВЫЦВЕТШЕЙ НАКЛЕЙКОЙ «ХРУЩЕРУЗА – ЭТО ЛОЗУНГ БУДУЩЕГО!»
@
СТАРУХА ВПЕРЕДИ ТЫЧЕТ ПАЛЬЦЕМ В ТВОЮ ГРУДЬ: «ЭТО ОН ВИДЕО СНИМАЛ! ИЗ-ЗА НЕГО ПАЙКИ УРЕЗАЮТ!»
@
ТОЛПА РЫЧИТ. КТО-ТО БРОСАЕТ БАНКУ С ЗАСТЫВШИМ БЕТОНОМ. ТЫ ПРЫГАЕШЬ В ШАХТУ МУСОРОПРОВОДА, СКРЕБЯ ЛОКТЯМИ ПО РЖАВОЙ СТЕНКЕ
ПРИПОЛЗАЕШЬ В СВОЙ СЕКТОР ПО ВЕНТИЛЯЦИИ. ИЗ ДЫРЫ В ПОТОЛКЕ КАПАЕТ ЧТО-ТО ТЁПЛОЕ НА КЛАВИАТУРУ
@
НА ГНИЛЬЧАН.ИМБ ГОРИТ ТВОЙ ТРЕД. ПОСЛЕДНИЙ КОММЕНТ ОТ АНОНА С АВАТАРКОЙ СЕСТРЫ: «МЫ НАЙДЁМ ТВОЙ ЗАПАХ МЕЖДУ СТРОК»
@
ТЫ СРЫВАЕШЬ С ПОСТЕЛИ ПРОСТЫНЮ, ЗАВЯЗЫВАЕШЬ ЕЁ УЗЕЛ НА ТРУБЕ ОТОПЛЕНИЯ. НА ПОЛ ПАДАЮТ ТРУСИКИ С ВЫЦВЕТШЕЙ МЕТКОЙ
ЗА ОКНОМ ГЕРМОДВЕРИ СКРЕБУТСЯ. ГОЛОС ПОВТОРЯЕТ: «ОТКРОЙ, Я ЖЕ ТВОЯ СИСЯ»
@
ТЫ ХВАТАЕШЬ СТУЛ И БЬЁШЬ ПО РУЧКЕ ЗАСОВА. МЕТАЛЛ ГНЁТСЯ, НО ВЫДЕРЖИВАЕТ
@
ИЗ ЩЕЛИ ПРОСАЧИВАЕТСЯ ЧЁРНЫЙ ДЫМ С ЗАПАХОМ ЖЖЁНОГО НЕЙЛОНА. ТЕЛЕФОН-ТРУБКА НА СТЕНЕ ОРЁТ СИРЕНОЙ САМОСБОРА
ТЫ ПРЫГАЕШЬ В ПРОВИСАЮЩУЮ ПРОСТЫНЮ. ВНИЗУ РАЗДАЁТСЯ ХРУСТ И СМЕХ, ПОХОЖИЙ НА ВИБРАЦИЮ БЕТОНОМЕШАЛКИ
@
ПО ЛЕСТНИЧНОЙ ШАХТЕ НЕСЁТСЯ ОРДА ЛИКВИДАТОРОВ. ОДИН ТАНЦУЕТ С БЕНЗОПИЛОЙ, ВЫРЕЗАЯ УЗОРЫ НА СТЕНАХ
@
ТЫ ПРОЛАЗИШЬ В ВЕНТИЛЯЦИОННУЮ РЕШЁТКУ ЦЕХА. НА МЕСТЕ ТВОЕГО КОНВЕЙЕРА ЗИЯЕТ ДЫРА В ПОЛУ, ОТКУДА ЛЕЗЕТ МЯСО С ЩУПАЛЬЦАМИ
МАСТЕР СТОИТ НА КРАЮ ПРОПАСТИ И КРИЧИТ
@
ТЫ ПОДБИРАЕШЬ БРОШЕННЫЙ ТЕРМОС, ВЫЛИВАЕШЬ ГОРЯЧИЙ КОФЕ НА ЕГО КОМБИНЕЗОН. ОН ВЗРЫВАЕТСЯ СИНЕЙ ВСПЫШКОЙ, ПАДАЯ В ДЫРУ С КРИКОМ «СЛАВА ГИГАХРУЩЕВКЕ!»
СИРЕНА САМОСБОРА ЗАТИХАЕТ. ЛИКВИДАТОРЫ УХОДЯТ, ТЯНУЯ ЗА СОБОЙ МЕШКИ С ДВИГАЮЩИМИСЯ КОНТУРАМИ
@
ТЫ ВОЗВРАЩАЕШЬСЯ В ЯЧЕЙКУ. НА ПОЛУ ЛЕЖАТ ТРУСИКИ С НОВОЙ МЕТКОЙ «СИСЯ 15Г-89»
@
ВКЛЮЧАЕШЬ МОНИТОР. НА ГНИЛЬЧАН.ИМБ ПОЯВИЛСЯ НОВЫЙ ТРЕД: «КАК УБИТЬ БЕТОНОВОРОТЧИКА ЗА 7 ЦИКЛОВ»
@
ТЫ ЗАКРЫВАЕШЬ ГЛАЗА И ПРИКЛАДЫВАЕШЬСЯ ГУБАМИ К РЕЗИНКЕ. ЗА СТЕНОЙ СКРЕБУТСЯ. НЕ ТО КРЫСЫ, НЕ ТО СТАРШАЯ СЕСТРА ОПЯТЬ ЧТО-ТО ИЩЕТ
@
СИДИШЬ В ЯЧЕЙКЕ-КОНУРЕ С ТРЕСНУВШИМ МОНИТОРОМ ГНИЛЬЧАН.ИМБ
@
НА ЭКРАНЕ МЕЛЬКАЮТ АНОНИМНЫЕ ТРЕДЫ: «ЛИКВИДАТОРЫ СРУТ В ЛИФТАХ», «В 345-М СЕКТОРЕ ВЫЛЕЗАЕТ ЧЁРНЫЙ НЯНЬКА», «КАК ОТКЛЮЧИТЬ СИРЕНУ САМОСБОРА НА ХУЙ»
@
ПРАВОЙ РУКОЙ ЛИСТАЕШЬ ПОСТЫ ПРО УТОПЛЕННИКОВ В БЕТОНЕ, ЛЕВОЙ ЗАСОВАЛ ПАЛЬЦЫ ПОД РЕЗИНКУ ЗАПАЧКАННЫХ ТРУСИКОВ С МЕТКОЙ «СИСЯ 7Г-89»
@
ЗА СТЕНОЙ СКРЕБУТСЯ. НЕ ТО КРЫСЫ, НЕ ТО СТАРШАЯ СЕСТРА ИЩЕТ ПРОПАЖУ. ЛУЧШЕ НЕ ВЫХОДИТЬ ПРОВЕРЯТЬ
СМЕНА НА ЗАВОДЕ ЖБИ-666. ЛЕНТА КОНВЕЙЕРА ТЯНЕТ ГРОХОЧУЩИЕ ФОРМЫ
@
ТЫ ШВЫРЯЕШЬ В ЦЕМЕНТНЫЙ КАЗАН ОБРЫВКИ ПРОВОЛОКИ, ОСКОЛКИ СТЕКОЛ, РЖАВЫЕ ИГЛЫ ОТ СИРЕНЫ САМОСБОРА
@
МАСТЕР ЦЕХА БРЮХОМ НА СТОЛЕ ХРАПИТ, ИЗО РТА ТЕЧЕТ ЗЕЛЁНАЯ СЛЮНА БЕЛКОВОГО КОНЦЕНТРАТА
@
ТЫ ПРИСТРАИВАЕШЬСЯ К ЕГО ТЕРМОСУ С НАДПИСЬЮ «ЛИКВИДАТОРАМ ОТ БУХГАЛТЕРИИ» – ВНУТРИ ПАХНЕТ НАСТОЯЩИМ КОФЕ ИЗ СТАРЫХ ЗАПАСОВ
@
ВДРУГ ВЗРЫВАЕТСЯ СИРЕНА. СТЕНА ЗА ЛЕНТОЙ КОНВЕЙЕРА НАЧИНАЕТ ПУЛЬСИРОВАТЬ, ВЫПЛЕВЫВАЯ КЛОЧЬЯ ИЗОЛЯЦИОННОЙ ПЕНЫ
@
МАСТЕР ПРОСЫПАЕТСЯ И ОРАТЬ НАЧИНАЕТ: «ЭТО НЕ САМОСБОР, ЭТО ГОВНО ЗАСРАНЦЕВ С 78-ГО ЭТАЖА!»
БЕЖИШЬ ПО КОРИДОРАМ С ЦЕХОВЫМ ФОНАРИКОМ. ВОЗДУХ ПАХНЕТ ГНИЛОЙ РЫБОЙ И СВАРОЧНОЙ ГОРЕЛКОЙ
@
ЛИФТЫ МЕРТВЫ, НА ЛЕСТНИЦЕ ВСТРЕЧАЕШЬ ДВУХ ЛИКВИДАТОРОВ В РАЗРУБЛЕННЫХ ПРОТИВОГАЗАХ
@
ОДИН ТАЩИТ НА СПИНЕ ЧТО-ТО В РЕЗИНОВОМ МЕШКЕ, ДРУГОЙ ЛИЖЕТ ЛЕЗВИЕ ТОПОРА С НАДПИСЬЮ «СЧАСТЛИВОГО САМОСБОРА»
@
УВИДЕВ ТЕБЯ, ЗАКРЫВАЮТ ШЛЕМЫ И УСКОРЯЮТСЯ. ИЗ МЕШКА КАПАЕТ НА СТУПЕНИ КРОВЬ С МЕТАЛЛИЧЕСКИМ ОТБЛЕСКОМ
В ЯЧЕЙКЕ ВКЛЮЧАЕШЬ СКРЫТУЮ КАМЕРУ. НА ГНИЛЬЧАН.ИМБ ЗАЛИВАЕШЬ ВИДЕО С ЦЕХА: МАСТЕР ХРАПИТ, А ИЗ СТЕНЫ ЛЕЗЕТ ЧЁРНАЯ СЛИЗЬ С ГЛАЗАМИ
@
ПОД ПОСТОМ ВЫЛАЗЯТ КОММЕНТЫ: «ЭТО ЖЕ САМОСБОР НАЧИНАЕТСЯ, УЁБКИ СКРЫВАЮТ!», «НАДО ВЗОРВАТЬ ЦЕХ ДО СИРЕНЫ»
@
ВДРУГ ЭКРАН МИГАЕТ. В ТРЕДЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ НОВЫЙ АНОН С АВАТАРКОЙ ТВОЕЙ СЕСТРЫ: «МНЕ НРАВИТСЯ, КАК ТЫ НЮХАЕШЬ МОИ ВЕЩИ»
@
ТЫ РВЁШЬ ШНУР ОТ МОНИТОРА, НО КАМЕРА В УГЛУ ПРОДОЛЖАЕТ СВЕТИТЬСЯ КРАСНЫМ. ЗА ДВЕРЬЮ СКРЕБЕТСЯ ТОТ ЖЕ ЗВУК, ЧТО И В ЦЕХЕ
УТРОМ НА ЗАВОДЕ ЦЕХ ЗАВАЛЕН БЕТОННЫМИ ГРИБАМИ. ЛИКВИДАТОРЫ РУБЯТ ИХ ТЕСЛАКАМИ, ИЗ ТРЕЩИН БЬЮТ ФОНТАНЫ РЫЖЕЙ ЖИЖИ
@
МАСТЕР СТОИТ С ЧИСТЫМ ТЕРМОСОМ И ГОВОРИТ, ЧТО ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ УТЕЧКА ИЗ КАНАЛИЗАЦИИ
@
ТЫ ПРЯЧЕШЬ В РУКАВ ОТКОЛОТЫЙ КУСОК БЕТОНА С ВМОРОЖЕННЫМ ВНУТРЬ ПАЛЬЦЕМ. НОГТЬ ПОКРЫТ ЛАКОМ ЦВЕТА «СИСЯ 7Г-89»
В ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ ИДЁШЬ К РАСПРЕДЕЛИТЕЛЮ НА 45-Й. ОЧЕРЕДЬ ТОЛКАЕТСЯ У АППАРАТА С ВЫЦВЕТШЕЙ НАКЛЕЙКОЙ «ХРУЩЕРУЗА – ЭТО ЛОЗУНГ БУДУЩЕГО!»
@
СТАРУХА ВПЕРЕДИ ТЫЧЕТ ПАЛЬЦЕМ В ТВОЮ ГРУДЬ: «ЭТО ОН ВИДЕО СНИМАЛ! ИЗ-ЗА НЕГО ПАЙКИ УРЕЗАЮТ!»
@
ТОЛПА РЫЧИТ. КТО-ТО БРОСАЕТ БАНКУ С ЗАСТЫВШИМ БЕТОНОМ. ТЫ ПРЫГАЕШЬ В ШАХТУ МУСОРОПРОВОДА, СКРЕБЯ ЛОКТЯМИ ПО РЖАВОЙ СТЕНКЕ
ПРИПОЛЗАЕШЬ В СВОЙ СЕКТОР ПО ВЕНТИЛЯЦИИ. ИЗ ДЫРЫ В ПОТОЛКЕ КАПАЕТ ЧТО-ТО ТЁПЛОЕ НА КЛАВИАТУРУ
@
НА ГНИЛЬЧАН.ИМБ ГОРИТ ТВОЙ ТРЕД. ПОСЛЕДНИЙ КОММЕНТ ОТ АНОНА С АВАТАРКОЙ СЕСТРЫ: «МЫ НАЙДЁМ ТВОЙ ЗАПАХ МЕЖДУ СТРОК»
@
ТЫ СРЫВАЕШЬ С ПОСТЕЛИ ПРОСТЫНЮ, ЗАВЯЗЫВАЕШЬ ЕЁ УЗЕЛ НА ТРУБЕ ОТОПЛЕНИЯ. НА ПОЛ ПАДАЮТ ТРУСИКИ С ВЫЦВЕТШЕЙ МЕТКОЙ
ЗА ОКНОМ ГЕРМОДВЕРИ СКРЕБУТСЯ. ГОЛОС ПОВТОРЯЕТ: «ОТКРОЙ, Я ЖЕ ТВОЯ СИСЯ»
@
ТЫ ХВАТАЕШЬ СТУЛ И БЬЁШЬ ПО РУЧКЕ ЗАСОВА. МЕТАЛЛ ГНЁТСЯ, НО ВЫДЕРЖИВАЕТ
@
ИЗ ЩЕЛИ ПРОСАЧИВАЕТСЯ ЧЁРНЫЙ ДЫМ С ЗАПАХОМ ЖЖЁНОГО НЕЙЛОНА. ТЕЛЕФОН-ТРУБКА НА СТЕНЕ ОРЁТ СИРЕНОЙ САМОСБОРА
ТЫ ПРЫГАЕШЬ В ПРОВИСАЮЩУЮ ПРОСТЫНЮ. ВНИЗУ РАЗДАЁТСЯ ХРУСТ И СМЕХ, ПОХОЖИЙ НА ВИБРАЦИЮ БЕТОНОМЕШАЛКИ
@
ПО ЛЕСТНИЧНОЙ ШАХТЕ НЕСЁТСЯ ОРДА ЛИКВИДАТОРОВ. ОДИН ТАНЦУЕТ С БЕНЗОПИЛОЙ, ВЫРЕЗАЯ УЗОРЫ НА СТЕНАХ
@
ТЫ ПРОЛАЗИШЬ В ВЕНТИЛЯЦИОННУЮ РЕШЁТКУ ЦЕХА. НА МЕСТЕ ТВОЕГО КОНВЕЙЕРА ЗИЯЕТ ДЫРА В ПОЛУ, ОТКУДА ЛЕЗЕТ МЯСО С ЩУПАЛЬЦАМИ
МАСТЕР СТОИТ НА КРАЮ ПРОПАСТИ И КРИЧИТ
@
ТЫ ПОДБИРАЕШЬ БРОШЕННЫЙ ТЕРМОС, ВЫЛИВАЕШЬ ГОРЯЧИЙ КОФЕ НА ЕГО КОМБИНЕЗОН. ОН ВЗРЫВАЕТСЯ СИНЕЙ ВСПЫШКОЙ, ПАДАЯ В ДЫРУ С КРИКОМ «СЛАВА ГИГАХРУЩЕВКЕ!»
СИРЕНА САМОСБОРА ЗАТИХАЕТ. ЛИКВИДАТОРЫ УХОДЯТ, ТЯНУЯ ЗА СОБОЙ МЕШКИ С ДВИГАЮЩИМИСЯ КОНТУРАМИ
@
ТЫ ВОЗВРАЩАЕШЬСЯ В ЯЧЕЙКУ. НА ПОЛУ ЛЕЖАТ ТРУСИКИ С НОВОЙ МЕТКОЙ «СИСЯ 15Г-89»
@
ВКЛЮЧАЕШЬ МОНИТОР. НА ГНИЛЬЧАН.ИМБ ПОЯВИЛСЯ НОВЫЙ ТРЕД: «КАК УБИТЬ БЕТОНОВОРОТЧИКА ЗА 7 ЦИКЛОВ»
@
ТЫ ЗАКРЫВАЕШЬ ГЛАЗА И ПРИКЛАДЫВАЕШЬСЯ ГУБАМИ К РЕЗИНКЕ. ЗА СТЕНОЙ СКРЕБУТСЯ. НЕ ТО КРЫСЫ, НЕ ТО СТАРШАЯ СЕСТРА ОПЯТЬ ЧТО-ТО ИЩЕТ
ТЫ БЕТОНОВОРОТЧИК С ПЯТНАДЦАТЬЮ ЦИКЛАМИ ЗА ПЛЕЧАМИ
@
СИДИШЬ В ЯЧЕЙКЕ-КОНУРЕ С ТРЕСНУВШИМ МОНИТОРОМ ГНИЛЬЧАН.ИМБ
@
НА ЭКРАНЕ МЕЛЬКАЮТ АНОНИМНЫЕ ТРЕДЫ: «ЛИКВИДАТОРЫ СРУТ В ЛИФТАХ», «В 345-М СЕКТОРЕ ВЫЛЕЗАЕТ ЧЁРНЫЙ НЯНЬКА», «КАК ОТКЛЮЧИТЬ СИРЕНУ САМОСБОРА НА ХУЙ»
@
ПРАВОЙ РУКОЙ ЛИСТАЕШЬ ПОСТЫ ПРО УТОПЛЕННИКОВ В БЕТОНЕ, ЛЕВОЙ ЗАСОВАЛ ПАЛЬЦЫ ПОД РЕЗИНКУ ЗАПАЧКАННЫХ ТРУСИКОВ С МЕТКОЙ «СИСЯ 7Г-89»
@
ЗА СТЕНОЙ СКРЕБУТСЯ. НЕ ТО КРЫСЫ, НЕ ТО СТАРШАЯ СЕСТРА ИЩЕТ ПРОПАЖУ. ЛУЧШЕ НЕ ВЫХОДИТЬ ПРОВЕРЯТЬ
СМЕНА НА ЗАВОДЕ ЖБИ-666. ЛЕНТА КОНВЕЙЕРА ТЯНЕТ ГРОХОЧУЩИЕ ФОРМЫ
@
ТЫ ШВЫРЯЕШЬ В ЦЕМЕНТНЫЙ КАЗАН ОБРЫВКИ ПРОВОЛОКИ, ОСКОЛКИ СТЕКОЛ, РЖАВЫЕ ИГЛЫ ОТ СИРЕНЫ САМОСБОРА
@
МАСТЕР ЦЕХА БРЮХОМ НА СТОЛЕ ХРАПИТ, ИЗО РТА ТЕЧЕТ ЗЕЛЁНАЯ СЛЮНА БЕЛКОВОГО КОНЦЕНТРАТА
@
ТЫ ПРИСТРАИВАЕШЬСЯ К ЕГО ТЕРМОСУ С НАДПИСЬЮ «ЛИКВИДАТОРАМ ОТ БУХГАЛТЕРИИ» – ВНУТРИ ПАХНЕТ НАСТОЯЩИМ КОФЕ ИЗ СТАРЫХ ЗАПАСОВ
@
ВДРУГ ВЗРЫВАЕТСЯ СИРЕНА. СТЕНА ЗА ЛЕНТОЙ КОНВЕЙЕРА НАЧИНАЕТ ПУЛЬСИРОВАТЬ, ВЫПЛЕВЫВАЯ КЛОЧЬЯ ИЗОЛЯЦИОННОЙ ПЕНЫ
@
МАСТЕР ПРОСЫПАЕТСЯ И ОРАТЬ НАЧИНАЕТ: «ЭТО НЕ САМОСБОР, ЭТО ГОВНО ЗАСРАНЦЕВ С 78-ГО ЭТАЖА!»
БЕЖИШЬ ПО КОРИДОРАМ С ЦЕХОВЫМ ФОНАРИКОМ. ВОЗДУХ ПАХНЕТ ГНИЛОЙ РЫБОЙ И СВАРОЧНОЙ ГОРЕЛКОЙ
@
ЛИФТЫ МЕРТВЫ, НА ЛЕСТНИЦЕ ВСТРЕЧАЕШЬ ДВУХ ЛИКВИДАТОРОВ В РАЗРУБЛЕННЫХ ПРОТИВОГАЗАХ
@
ОДИН ТАЩИТ НА СПИНЕ ЧТО-ТО В РЕЗИНОВОМ МЕШКЕ, ДРУГОЙ ЛИЖЕТ ЛЕЗВИЕ ТОПОРА С НАДПИСЬЮ «СЧАСТЛИВОГО САМОСБОРА»
@
УВИДЕВ ТЕБЯ, ЗАКРЫВАЮТ ШЛЕМЫ И УСКОРЯЮТСЯ. ИЗ МЕШКА КАПАЕТ НА СТУПЕНИ КРОВЬ С МЕТАЛЛИЧЕСКИМ ОТБЛЕСКОМ
В ЯЧЕЙКЕ ВКЛЮЧАЕШЬ СКРЫТУЮ КАМЕРУ. НА ГНИЛЬЧАН.ИМБ ЗАЛИВАЕШЬ ВИДЕО С ЦЕХА: МАСТЕР ХРАПИТ, А ИЗ СТЕНЫ ЛЕЗЕТ ЧЁРНАЯ СЛИЗЬ С ГЛАЗАМИ
@
ПОД ПОСТОМ ВЫЛАЗЯТ КОММЕНТЫ: «ЭТО ЖЕ САМОСБОР НАЧИНАЕТСЯ, УЁБКИ СКРЫВАЮТ!», «НАДО ВЗОРВАТЬ ЦЕХ ДО СИРЕНЫ»
@
ВДРУГ ЭКРАН МИГАЕТ. В ТРЕДЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ НОВЫЙ АНОН С АВАТАРКОЙ ТВОЕЙ СЕСТРЫ: «МНЕ НРАВИТСЯ, КАК ТЫ НЮХАЕШЬ МОИ ВЕЩИ»
@
ТЫ РВЁШЬ ШНУР ОТ МОНИТОРА, НО КАМЕРА В УГЛУ ПРОДОЛЖАЕТ СВЕТИТЬСЯ КРАСНЫМ. ЗА ДВЕРЬЮ СКРЕБЕТСЯ ТОТ ЖЕ ЗВУК, ЧТО И В ЦЕХЕ
УТРОМ НА ЗАВОДЕ ЦЕХ ЗАВАЛЕН БЕТОННЫМИ ГРИБАМИ. ЛИКВИДАТОРЫ РУБЯТ ИХ ТЕСЛАКАМИ, ИЗ ТРЕЩИН БЬЮТ ФОНТАНЫ РЫЖЕЙ ЖИЖИ
@
МАСТЕР СТОИТ С ЧИСТЫМ ТЕРМОСОМ И ГОВОРИТ, ЧТО ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ УТЕЧКА ИЗ КАНАЛИЗАЦИИ
@
ТЫ ПРЯЧЕШЬ В РУКАВ ОТКОЛОТЫЙ КУСОК БЕТОНА С ВМОРОЖЕННЫМ ВНУТРЬ ПАЛЬЦЕМ. НОГТЬ ПОКРЫТ ЛАКОМ ЦВЕТА «СИСЯ 7Г-89»
В ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ ИДЁШЬ К РАСПРЕДЕЛИТЕЛЮ НА 45-Й. ОЧЕРЕДЬ ТОЛКАЕТСЯ У АППАРАТА С ВЫЦВЕТШЕЙ НАКЛЕЙКОЙ «ХРУЩЕРУЗА – ЭТО ЛОЗУНГ БУДУЩЕГО!»
@
СТАРУХА ВПЕРЕДИ ТЫЧЕТ ПАЛЬЦЕМ В ТВОЮ ГРУДЬ: «ЭТО ОН ВИДЕО СНИМАЛ! ИЗ-ЗА НЕГО ПАЙКИ УРЕЗАЮТ!»
@
ТОЛПА РЫЧИТ. КТО-ТО БРОСАЕТ БАНКУ С ЗАСТЫВШИМ БЕТОНОМ. ТЫ ПРЫГАЕШЬ В ШАХТУ МУСОРОПРОВОДА, СКРЕБЯ ЛОКТЯМИ ПО РЖАВОЙ СТЕНКЕ
ПРИПОЛЗАЕШЬ В СВОЙ СЕКТОР ПО ВЕНТИЛЯЦИИ. ИЗ ДЫРЫ В ПОТОЛКЕ КАПАЕТ ЧТО-ТО ТЁПЛОЕ НА КЛАВИАТУРУ
@
НА ГНИЛЬЧАН.ИМБ ГОРИТ ТВОЙ ТРЕД. ПОСЛЕДНИЙ КОММЕНТ ОТ АНОНА С АВАТАРКОЙ СЕСТРЫ: «МЫ НАЙДЁМ ТВОЙ ЗАПАХ МЕЖДУ СТРОК»
@
ТЫ СРЫВАЕШЬ С ПОСТЕЛИ ПРОСТЫНЮ, ЗАВЯЗЫВАЕШЬ ЕЁ УЗЕЛ НА ТРУБЕ ОТОПЛЕНИЯ. НА ПОЛ ПАДАЮТ ТРУСИКИ С ВЫЦВЕТШЕЙ МЕТКОЙ
ЗА ОКНОМ ГЕРМОДВЕРИ СКРЕБУТСЯ. ГОЛОС ПОВТОРЯЕТ: «ОТКРОЙ, Я ЖЕ ТВОЯ СИСЯ»
@
ТЫ ХВАТАЕШЬ СТУЛ И БЬЁШЬ ПО РУЧКЕ ЗАСОВА. МЕТАЛЛ ГНЁТСЯ, НО ВЫДЕРЖИВАЕТ
@
ИЗ ЩЕЛИ ПРОСАЧИВАЕТСЯ ЧЁРНЫЙ ДЫМ С ЗАПАХОМ ЖЖЁНОГО НЕЙЛОНА. ТЕЛЕФОН-ТРУБКА НА СТЕНЕ ОРЁТ СИРЕНОЙ САМОСБОРА
ТЫ ПРЫГАЕШЬ В ПРОВИСАЮЩУЮ ПРОСТЫНЮ. ВНИЗУ РАЗДАЁТСЯ ХРУСТ И СМЕХ, ПОХОЖИЙ НА ВИБРАЦИЮ БЕТОНОМЕШАЛКИ
@
ПО ЛЕСТНИЧНОЙ ШАХТЕ НЕСЁТСЯ ОРДА ЛИКВИДАТОРОВ. ОДИН ТАНЦУЕТ С БЕНЗОПИЛОЙ, ВЫРЕЗАЯ УЗОРЫ НА СТЕНАХ
@
ТЫ ПРОЛАЗИШЬ В ВЕНТИЛЯЦИОННУЮ РЕШЁТКУ ЦЕХА. НА МЕСТЕ ТВОЕГО КОНВЕЙЕРА ЗИЯЕТ ДЫРА В ПОЛУ, ОТКУДА ЛЕЗЕТ МЯСО С ЩУПАЛЬЦАМИ
МАСТЕР СТОИТ НА КРАЮ ПРОПАСТИ И КРИЧИТ
@
ТЫ ПОДБИРАЕШЬ БРОШЕННЫЙ ТЕРМОС, ВЫЛИВАЕШЬ ГОРЯЧИЙ КОФЕ НА ЕГО КОМБИНЕЗОН. ОН ВЗРЫВАЕТСЯ СИНЕЙ ВСПЫШКОЙ, ПАДАЯ В ДЫРУ С КРИКОМ «СЛАВА ГИГАХРУЩЕВКЕ!»
СИРЕНА САМОСБОРА ЗАТИХАЕТ. ЛИКВИДАТОРЫ УХОДЯТ, ТЯНУЯ ЗА СОБОЙ МЕШКИ С ДВИГАЮЩИМИСЯ КОНТУРАМИ
@
ТЫ ВОЗВРАЩАЕШЬСЯ В ЯЧЕЙКУ. НА ПОЛУ ЛЕЖАТ ТРУСИКИ С НОВОЙ МЕТКОЙ «СИСЯ 15Г-89»
@
ВКЛЮЧАЕШЬ МОНИТОР. НА ГНИЛЬЧАН.ИМБ ПОЯВИЛСЯ НОВЫЙ ТРЕД: «КАК УБИТЬ БЕТОНОВОРОТЧИКА ЗА 7 ЦИКЛОВ»
@
ТЫ ЗАКРЫВАЕШЬ ГЛАЗА И ПРИКЛАДЫВАЕШЬСЯ ГУБАМИ К РЕЗИНКЕ. ЗА СТЕНОЙ СКРЕБУТСЯ. НЕ ТО КРЫСЫ, НЕ ТО СТАРШАЯ СЕСТРА ОПЯТЬ ЧТО-ТО ИЩЕТ
@
СИДИШЬ В ЯЧЕЙКЕ-КОНУРЕ С ТРЕСНУВШИМ МОНИТОРОМ ГНИЛЬЧАН.ИМБ
@
НА ЭКРАНЕ МЕЛЬКАЮТ АНОНИМНЫЕ ТРЕДЫ: «ЛИКВИДАТОРЫ СРУТ В ЛИФТАХ», «В 345-М СЕКТОРЕ ВЫЛЕЗАЕТ ЧЁРНЫЙ НЯНЬКА», «КАК ОТКЛЮЧИТЬ СИРЕНУ САМОСБОРА НА ХУЙ»
@
ПРАВОЙ РУКОЙ ЛИСТАЕШЬ ПОСТЫ ПРО УТОПЛЕННИКОВ В БЕТОНЕ, ЛЕВОЙ ЗАСОВАЛ ПАЛЬЦЫ ПОД РЕЗИНКУ ЗАПАЧКАННЫХ ТРУСИКОВ С МЕТКОЙ «СИСЯ 7Г-89»
@
ЗА СТЕНОЙ СКРЕБУТСЯ. НЕ ТО КРЫСЫ, НЕ ТО СТАРШАЯ СЕСТРА ИЩЕТ ПРОПАЖУ. ЛУЧШЕ НЕ ВЫХОДИТЬ ПРОВЕРЯТЬ
СМЕНА НА ЗАВОДЕ ЖБИ-666. ЛЕНТА КОНВЕЙЕРА ТЯНЕТ ГРОХОЧУЩИЕ ФОРМЫ
@
ТЫ ШВЫРЯЕШЬ В ЦЕМЕНТНЫЙ КАЗАН ОБРЫВКИ ПРОВОЛОКИ, ОСКОЛКИ СТЕКОЛ, РЖАВЫЕ ИГЛЫ ОТ СИРЕНЫ САМОСБОРА
@
МАСТЕР ЦЕХА БРЮХОМ НА СТОЛЕ ХРАПИТ, ИЗО РТА ТЕЧЕТ ЗЕЛЁНАЯ СЛЮНА БЕЛКОВОГО КОНЦЕНТРАТА
@
ТЫ ПРИСТРАИВАЕШЬСЯ К ЕГО ТЕРМОСУ С НАДПИСЬЮ «ЛИКВИДАТОРАМ ОТ БУХГАЛТЕРИИ» – ВНУТРИ ПАХНЕТ НАСТОЯЩИМ КОФЕ ИЗ СТАРЫХ ЗАПАСОВ
@
ВДРУГ ВЗРЫВАЕТСЯ СИРЕНА. СТЕНА ЗА ЛЕНТОЙ КОНВЕЙЕРА НАЧИНАЕТ ПУЛЬСИРОВАТЬ, ВЫПЛЕВЫВАЯ КЛОЧЬЯ ИЗОЛЯЦИОННОЙ ПЕНЫ
@
МАСТЕР ПРОСЫПАЕТСЯ И ОРАТЬ НАЧИНАЕТ: «ЭТО НЕ САМОСБОР, ЭТО ГОВНО ЗАСРАНЦЕВ С 78-ГО ЭТАЖА!»
БЕЖИШЬ ПО КОРИДОРАМ С ЦЕХОВЫМ ФОНАРИКОМ. ВОЗДУХ ПАХНЕТ ГНИЛОЙ РЫБОЙ И СВАРОЧНОЙ ГОРЕЛКОЙ
@
ЛИФТЫ МЕРТВЫ, НА ЛЕСТНИЦЕ ВСТРЕЧАЕШЬ ДВУХ ЛИКВИДАТОРОВ В РАЗРУБЛЕННЫХ ПРОТИВОГАЗАХ
@
ОДИН ТАЩИТ НА СПИНЕ ЧТО-ТО В РЕЗИНОВОМ МЕШКЕ, ДРУГОЙ ЛИЖЕТ ЛЕЗВИЕ ТОПОРА С НАДПИСЬЮ «СЧАСТЛИВОГО САМОСБОРА»
@
УВИДЕВ ТЕБЯ, ЗАКРЫВАЮТ ШЛЕМЫ И УСКОРЯЮТСЯ. ИЗ МЕШКА КАПАЕТ НА СТУПЕНИ КРОВЬ С МЕТАЛЛИЧЕСКИМ ОТБЛЕСКОМ
В ЯЧЕЙКЕ ВКЛЮЧАЕШЬ СКРЫТУЮ КАМЕРУ. НА ГНИЛЬЧАН.ИМБ ЗАЛИВАЕШЬ ВИДЕО С ЦЕХА: МАСТЕР ХРАПИТ, А ИЗ СТЕНЫ ЛЕЗЕТ ЧЁРНАЯ СЛИЗЬ С ГЛАЗАМИ
@
ПОД ПОСТОМ ВЫЛАЗЯТ КОММЕНТЫ: «ЭТО ЖЕ САМОСБОР НАЧИНАЕТСЯ, УЁБКИ СКРЫВАЮТ!», «НАДО ВЗОРВАТЬ ЦЕХ ДО СИРЕНЫ»
@
ВДРУГ ЭКРАН МИГАЕТ. В ТРЕДЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ НОВЫЙ АНОН С АВАТАРКОЙ ТВОЕЙ СЕСТРЫ: «МНЕ НРАВИТСЯ, КАК ТЫ НЮХАЕШЬ МОИ ВЕЩИ»
@
ТЫ РВЁШЬ ШНУР ОТ МОНИТОРА, НО КАМЕРА В УГЛУ ПРОДОЛЖАЕТ СВЕТИТЬСЯ КРАСНЫМ. ЗА ДВЕРЬЮ СКРЕБЕТСЯ ТОТ ЖЕ ЗВУК, ЧТО И В ЦЕХЕ
УТРОМ НА ЗАВОДЕ ЦЕХ ЗАВАЛЕН БЕТОННЫМИ ГРИБАМИ. ЛИКВИДАТОРЫ РУБЯТ ИХ ТЕСЛАКАМИ, ИЗ ТРЕЩИН БЬЮТ ФОНТАНЫ РЫЖЕЙ ЖИЖИ
@
МАСТЕР СТОИТ С ЧИСТЫМ ТЕРМОСОМ И ГОВОРИТ, ЧТО ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ УТЕЧКА ИЗ КАНАЛИЗАЦИИ
@
ТЫ ПРЯЧЕШЬ В РУКАВ ОТКОЛОТЫЙ КУСОК БЕТОНА С ВМОРОЖЕННЫМ ВНУТРЬ ПАЛЬЦЕМ. НОГТЬ ПОКРЫТ ЛАКОМ ЦВЕТА «СИСЯ 7Г-89»
В ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ ИДЁШЬ К РАСПРЕДЕЛИТЕЛЮ НА 45-Й. ОЧЕРЕДЬ ТОЛКАЕТСЯ У АППАРАТА С ВЫЦВЕТШЕЙ НАКЛЕЙКОЙ «ХРУЩЕРУЗА – ЭТО ЛОЗУНГ БУДУЩЕГО!»
@
СТАРУХА ВПЕРЕДИ ТЫЧЕТ ПАЛЬЦЕМ В ТВОЮ ГРУДЬ: «ЭТО ОН ВИДЕО СНИМАЛ! ИЗ-ЗА НЕГО ПАЙКИ УРЕЗАЮТ!»
@
ТОЛПА РЫЧИТ. КТО-ТО БРОСАЕТ БАНКУ С ЗАСТЫВШИМ БЕТОНОМ. ТЫ ПРЫГАЕШЬ В ШАХТУ МУСОРОПРОВОДА, СКРЕБЯ ЛОКТЯМИ ПО РЖАВОЙ СТЕНКЕ
ПРИПОЛЗАЕШЬ В СВОЙ СЕКТОР ПО ВЕНТИЛЯЦИИ. ИЗ ДЫРЫ В ПОТОЛКЕ КАПАЕТ ЧТО-ТО ТЁПЛОЕ НА КЛАВИАТУРУ
@
НА ГНИЛЬЧАН.ИМБ ГОРИТ ТВОЙ ТРЕД. ПОСЛЕДНИЙ КОММЕНТ ОТ АНОНА С АВАТАРКОЙ СЕСТРЫ: «МЫ НАЙДЁМ ТВОЙ ЗАПАХ МЕЖДУ СТРОК»
@
ТЫ СРЫВАЕШЬ С ПОСТЕЛИ ПРОСТЫНЮ, ЗАВЯЗЫВАЕШЬ ЕЁ УЗЕЛ НА ТРУБЕ ОТОПЛЕНИЯ. НА ПОЛ ПАДАЮТ ТРУСИКИ С ВЫЦВЕТШЕЙ МЕТКОЙ
ЗА ОКНОМ ГЕРМОДВЕРИ СКРЕБУТСЯ. ГОЛОС ПОВТОРЯЕТ: «ОТКРОЙ, Я ЖЕ ТВОЯ СИСЯ»
@
ТЫ ХВАТАЕШЬ СТУЛ И БЬЁШЬ ПО РУЧКЕ ЗАСОВА. МЕТАЛЛ ГНЁТСЯ, НО ВЫДЕРЖИВАЕТ
@
ИЗ ЩЕЛИ ПРОСАЧИВАЕТСЯ ЧЁРНЫЙ ДЫМ С ЗАПАХОМ ЖЖЁНОГО НЕЙЛОНА. ТЕЛЕФОН-ТРУБКА НА СТЕНЕ ОРЁТ СИРЕНОЙ САМОСБОРА
ТЫ ПРЫГАЕШЬ В ПРОВИСАЮЩУЮ ПРОСТЫНЮ. ВНИЗУ РАЗДАЁТСЯ ХРУСТ И СМЕХ, ПОХОЖИЙ НА ВИБРАЦИЮ БЕТОНОМЕШАЛКИ
@
ПО ЛЕСТНИЧНОЙ ШАХТЕ НЕСЁТСЯ ОРДА ЛИКВИДАТОРОВ. ОДИН ТАНЦУЕТ С БЕНЗОПИЛОЙ, ВЫРЕЗАЯ УЗОРЫ НА СТЕНАХ
@
ТЫ ПРОЛАЗИШЬ В ВЕНТИЛЯЦИОННУЮ РЕШЁТКУ ЦЕХА. НА МЕСТЕ ТВОЕГО КОНВЕЙЕРА ЗИЯЕТ ДЫРА В ПОЛУ, ОТКУДА ЛЕЗЕТ МЯСО С ЩУПАЛЬЦАМИ
МАСТЕР СТОИТ НА КРАЮ ПРОПАСТИ И КРИЧИТ
@
ТЫ ПОДБИРАЕШЬ БРОШЕННЫЙ ТЕРМОС, ВЫЛИВАЕШЬ ГОРЯЧИЙ КОФЕ НА ЕГО КОМБИНЕЗОН. ОН ВЗРЫВАЕТСЯ СИНЕЙ ВСПЫШКОЙ, ПАДАЯ В ДЫРУ С КРИКОМ «СЛАВА ГИГАХРУЩЕВКЕ!»
СИРЕНА САМОСБОРА ЗАТИХАЕТ. ЛИКВИДАТОРЫ УХОДЯТ, ТЯНУЯ ЗА СОБОЙ МЕШКИ С ДВИГАЮЩИМИСЯ КОНТУРАМИ
@
ТЫ ВОЗВРАЩАЕШЬСЯ В ЯЧЕЙКУ. НА ПОЛУ ЛЕЖАТ ТРУСИКИ С НОВОЙ МЕТКОЙ «СИСЯ 15Г-89»
@
ВКЛЮЧАЕШЬ МОНИТОР. НА ГНИЛЬЧАН.ИМБ ПОЯВИЛСЯ НОВЫЙ ТРЕД: «КАК УБИТЬ БЕТОНОВОРОТЧИКА ЗА 7 ЦИКЛОВ»
@
ТЫ ЗАКРЫВАЕШЬ ГЛАЗА И ПРИКЛАДЫВАЕШЬСЯ ГУБАМИ К РЕЗИНКЕ. ЗА СТЕНОЙ СКРЕБУТСЯ. НЕ ТО КРЫСЫ, НЕ ТО СТАРШАЯ СЕСТРА ОПЯТЬ ЧТО-ТО ИЩЕТ
Он шагал по коридору 89-го сектора, подошвы липнули к полу, пропитанному химической росой. Пальцы в застиранных перчатках скользили по бетону, оставляя жирные полосы на стенах. Воздух вибрировал от гула вентиляционных шахт — где-то над головой Ликвидаторы проводили зачистку после утреннего самосбора. Запах горелой плоти смешивался с ароматом синтетической лаванды из разбитого распылителя.
Нога наткнулась на мягкое. Фонарь на каске выхватил из темноты обрывок розовой ткани — знакомый лоскут из прошлого праздничного пайка на Обнуление. Нет, не прошлого, это былотри цикла назад. Дальше: кеды 31-го размера с оторванной подошвой. Рука автоматически потянулась к газовому баллончику на поясе, когда луч света уперся в бедро. Бледная кожа, синяк в форме отпечатка большого пальца ниже линии трусиков. Шрам от ожога на внутренней стороне — тот самый, что остался после инцидента с перегревшимся пастораспределителем.
Он упал на колени, перчатки шуршали по облупленному линолеуму. Пальцы обхватили холодную плоть, перевернули. Родинка под левой ягодицей, всё как три цикла назад, когда они прятались от ливня ржавой воды в лифтовой шахте, он был тогда снизу, рыжая вода поднялась ему до верхней губы, кеды переминались на сведенных судорогой плечах, но он завороженно терпел. Его дыхание оставило запотевший кружок на синеватом теле. Из соседнего вентиляционного люка послышалось шуршание хитиновых крыльев таракана.
Растегнул пояс, вытащил баллон с растворителем. Жидкость вылил на ладонь, едкий запах перебил трупный дух. Широкая ладонь легла на мертвую плоть, начал массировать круговыми движениями. Кожа под пальцами подалась, как прокисший желатин. В углу рта появилась солоноватая капля — не заметил, когда прокусил губу.
Из кармана выпал талон с сегодняшней смены. Зацепился мятыми зубцами линии открыва за складку юбки, оставил бумажную царапину на бедре. Его рука дернулась к рации на груди, остановилась в сантиметре от кнопки экстренного вызова. Вместо этого схватил клочок розовой ткани, сунул в рот, чтобы заглушить стон.
Где-то этажом выше грохнула гермодверь. Шаги в противогазах — патруль. Свет фонарей засветил трещину в стене. Прижал находку к животу, пополз вдоль мокрого кабельного канала. Капли конденсата падали на шею, смешивались с потом. За углом, в нише аварийного щитка, снял ремень. Металлическая пряжка звякнула о трубу, эхо покатилось по вентиляционной шахте.
Тело прикрыл промасленной курткой. Пальцы скользнули под резиновую окантовку защитного комбинезона. Из соседнего ответвления туннеля донесся хлюпающий звук — что-то большое перетекало через порог дренажного люка. Он ускорил движения, жестяная коробка с болтами загремела под локтем.
Внезапный луч света ударил по глазам. Рука инстинктивно закрыла лицо, вторая продолжала методично двигаться под курткой. Голос из противогаза рявкнул что-то о нарушении карантина. Звук взводимого затвора. Он прижался губами к холодному плечу, зубы впились в окоченевшую кожу. Выстрел сорвал кусок штукатурки над головой.
Бросился бежать, не застегивая комбинезон. Мокрая ткань хлопала по бедрам, липкая пакля неживых волос - по спине. За спиной завыла сирена — предупреждение о самосборе. В ушах пульсировал смешанный ритм: стук сапог преследователей и собственное прерывистое дыхание. На повороте в коридор 7 споткнулся о раздувшийся труп нелюдя — тело взорвалось облаком спор, когда он провалился сквозь гнилую плоть.
Вынырнул в вентиляционном тоннеле, забитом клубками проводов. Пальцы нащупали в темноте знакомую вмятину — здесь они хранили украденные пайки три цикла назад. Прижал добычу к груди, языком вылизывал соленую кровь с губ. Где-то внизу, сквозь решетку, доносились крики Ликвидаторов, добивающих раненого троглодита.
Он расстелил куртку на жестяном полу. Аккуратно уложил находку, поправил съехавшую набок розовую ленту в волосах. Из кармана достал тюбик смазки для подшипников. Пальцы, испачканные в черной машинной жидкости, провели линию от копчика до середины лопаток. Зубы оставили полумесяцы на бедре, когда сирена внезапно смолкла — сигнал отбоя тревоги.
Шаги за стеной. Голос сестры — нет, не сестры — звал по имени с той интонацией, которую она использовала, когда просила поделиться ужином. Он впился ногтями в холодные ягодицы, оставив синие полосы на бледной коже. Куртка зашевелилась под порывом сквозняка, пахнущего горелой изоляцией.
Когда фонари патруля осветили тупик вентиляционной шахты, там осталась только розовая лента, привязанная к вентилю. Ниже по стояку капала мутная жидкость, смешиваясь с масляными пятнами на бетоне. Где-то в глубине коммуникаций эхом отозвался сдавленный смешок, похожий на звук рвущейся ткани.
Нога наткнулась на мягкое. Фонарь на каске выхватил из темноты обрывок розовой ткани — знакомый лоскут из прошлого праздничного пайка на Обнуление. Нет, не прошлого, это былотри цикла назад. Дальше: кеды 31-го размера с оторванной подошвой. Рука автоматически потянулась к газовому баллончику на поясе, когда луч света уперся в бедро. Бледная кожа, синяк в форме отпечатка большого пальца ниже линии трусиков. Шрам от ожога на внутренней стороне — тот самый, что остался после инцидента с перегревшимся пастораспределителем.
Он упал на колени, перчатки шуршали по облупленному линолеуму. Пальцы обхватили холодную плоть, перевернули. Родинка под левой ягодицей, всё как три цикла назад, когда они прятались от ливня ржавой воды в лифтовой шахте, он был тогда снизу, рыжая вода поднялась ему до верхней губы, кеды переминались на сведенных судорогой плечах, но он завороженно терпел. Его дыхание оставило запотевший кружок на синеватом теле. Из соседнего вентиляционного люка послышалось шуршание хитиновых крыльев таракана.
Растегнул пояс, вытащил баллон с растворителем. Жидкость вылил на ладонь, едкий запах перебил трупный дух. Широкая ладонь легла на мертвую плоть, начал массировать круговыми движениями. Кожа под пальцами подалась, как прокисший желатин. В углу рта появилась солоноватая капля — не заметил, когда прокусил губу.
Из кармана выпал талон с сегодняшней смены. Зацепился мятыми зубцами линии открыва за складку юбки, оставил бумажную царапину на бедре. Его рука дернулась к рации на груди, остановилась в сантиметре от кнопки экстренного вызова. Вместо этого схватил клочок розовой ткани, сунул в рот, чтобы заглушить стон.
Где-то этажом выше грохнула гермодверь. Шаги в противогазах — патруль. Свет фонарей засветил трещину в стене. Прижал находку к животу, пополз вдоль мокрого кабельного канала. Капли конденсата падали на шею, смешивались с потом. За углом, в нише аварийного щитка, снял ремень. Металлическая пряжка звякнула о трубу, эхо покатилось по вентиляционной шахте.
Тело прикрыл промасленной курткой. Пальцы скользнули под резиновую окантовку защитного комбинезона. Из соседнего ответвления туннеля донесся хлюпающий звук — что-то большое перетекало через порог дренажного люка. Он ускорил движения, жестяная коробка с болтами загремела под локтем.
Внезапный луч света ударил по глазам. Рука инстинктивно закрыла лицо, вторая продолжала методично двигаться под курткой. Голос из противогаза рявкнул что-то о нарушении карантина. Звук взводимого затвора. Он прижался губами к холодному плечу, зубы впились в окоченевшую кожу. Выстрел сорвал кусок штукатурки над головой.
Бросился бежать, не застегивая комбинезон. Мокрая ткань хлопала по бедрам, липкая пакля неживых волос - по спине. За спиной завыла сирена — предупреждение о самосборе. В ушах пульсировал смешанный ритм: стук сапог преследователей и собственное прерывистое дыхание. На повороте в коридор 7 споткнулся о раздувшийся труп нелюдя — тело взорвалось облаком спор, когда он провалился сквозь гнилую плоть.
Вынырнул в вентиляционном тоннеле, забитом клубками проводов. Пальцы нащупали в темноте знакомую вмятину — здесь они хранили украденные пайки три цикла назад. Прижал добычу к груди, языком вылизывал соленую кровь с губ. Где-то внизу, сквозь решетку, доносились крики Ликвидаторов, добивающих раненого троглодита.
Он расстелил куртку на жестяном полу. Аккуратно уложил находку, поправил съехавшую набок розовую ленту в волосах. Из кармана достал тюбик смазки для подшипников. Пальцы, испачканные в черной машинной жидкости, провели линию от копчика до середины лопаток. Зубы оставили полумесяцы на бедре, когда сирена внезапно смолкла — сигнал отбоя тревоги.
Шаги за стеной. Голос сестры — нет, не сестры — звал по имени с той интонацией, которую она использовала, когда просила поделиться ужином. Он впился ногтями в холодные ягодицы, оставив синие полосы на бледной коже. Куртка зашевелилась под порывом сквозняка, пахнущего горелой изоляцией.
Когда фонари патруля осветили тупик вентиляционной шахты, там осталась только розовая лента, привязанная к вентилю. Ниже по стояку капала мутная жидкость, смешиваясь с масляными пятнами на бетоне. Где-то в глубине коммуникаций эхом отозвался сдавленный смешок, похожий на звук рвущейся ткани.
Он шагал по коридору 89-го сектора, подошвы липнули к полу, пропитанному химической росой. Пальцы в застиранных перчатках скользили по бетону, оставляя жирные полосы на стенах. Воздух вибрировал от гула вентиляционных шахт — где-то над головой Ликвидаторы проводили зачистку после утреннего самосбора. Запах горелой плоти смешивался с ароматом синтетической лаванды из разбитого распылителя.
Нога наткнулась на мягкое. Фонарь на каске выхватил из темноты обрывок розовой ткани — знакомый лоскут из прошлого праздничного пайка на Обнуление. Нет, не прошлого, это былотри цикла назад. Дальше: кеды 31-го размера с оторванной подошвой. Рука автоматически потянулась к газовому баллончику на поясе, когда луч света уперся в бедро. Бледная кожа, синяк в форме отпечатка большого пальца ниже линии трусиков. Шрам от ожога на внутренней стороне — тот самый, что остался после инцидента с перегревшимся пастораспределителем.
Он упал на колени, перчатки шуршали по облупленному линолеуму. Пальцы обхватили холодную плоть, перевернули. Родинка под левой ягодицей, всё как три цикла назад, когда они прятались от ливня ржавой воды в лифтовой шахте, он был тогда снизу, рыжая вода поднялась ему до верхней губы, кеды переминались на сведенных судорогой плечах, но он завороженно терпел. Его дыхание оставило запотевший кружок на синеватом теле. Из соседнего вентиляционного люка послышалось шуршание хитиновых крыльев таракана.
Растегнул пояс, вытащил баллон с растворителем. Жидкость вылил на ладонь, едкий запах перебил трупный дух. Широкая ладонь легла на мертвую плоть, начал массировать круговыми движениями. Кожа под пальцами подалась, как прокисший желатин. В углу рта появилась солоноватая капля — не заметил, когда прокусил губу.
Из кармана выпал талон с сегодняшней смены. Зацепился мятыми зубцами линии открыва за складку юбки, оставил бумажную царапину на бедре. Его рука дернулась к рации на груди, остановилась в сантиметре от кнопки экстренного вызова. Вместо этого схватил клочок розовой ткани, сунул в рот, чтобы заглушить стон.
Где-то этажом выше грохнула гермодверь. Шаги в противогазах — патруль. Свет фонарей засветил трещину в стене. Прижал находку к животу, пополз вдоль мокрого кабельного канала. Капли конденсата падали на шею, смешивались с потом. За углом, в нише аварийного щитка, снял ремень. Металлическая пряжка звякнула о трубу, эхо покатилось по вентиляционной шахте.
Тело прикрыл промасленной курткой. Пальцы скользнули под резиновую окантовку защитного комбинезона. Из соседнего ответвления туннеля донесся хлюпающий звук — что-то большое перетекало через порог дренажного люка. Он ускорил движения, жестяная коробка с болтами загремела под локтем.
Внезапный луч света ударил по глазам. Рука инстинктивно закрыла лицо, вторая продолжала методично двигаться под курткой. Голос из противогаза рявкнул что-то о нарушении карантина. Звук взводимого затвора. Он прижался губами к холодному плечу, зубы впились в окоченевшую кожу. Выстрел сорвал кусок штукатурки над головой.
Бросился бежать, не застегивая комбинезон. Мокрая ткань хлопала по бедрам, липкая пакля неживых волос - по спине. За спиной завыла сирена — предупреждение о самосборе. В ушах пульсировал смешанный ритм: стук сапог преследователей и собственное прерывистое дыхание. На повороте в коридор 7 споткнулся о раздувшийся труп нелюдя — тело взорвалось облаком спор, когда он провалился сквозь гнилую плоть.
Вынырнул в вентиляционном тоннеле, забитом клубками проводов. Пальцы нащупали в темноте знакомую вмятину — здесь они хранили украденные пайки три цикла назад. Прижал добычу к груди, языком вылизывал соленую кровь с губ. Где-то внизу, сквозь решетку, доносились крики Ликвидаторов, добивающих раненого троглодита.
Он расстелил куртку на жестяном полу. Аккуратно уложил находку, поправил съехавшую набок розовую ленту в волосах. Из кармана достал тюбик смазки для подшипников. Пальцы, испачканные в черной машинной жидкости, провели линию от копчика до середины лопаток. Зубы оставили полумесяцы на бедре, когда сирена внезапно смолкла — сигнал отбоя тревоги.
Шаги за стеной. Голос сестры — нет, не сестры — звал по имени с той интонацией, которую она использовала, когда просила поделиться ужином. Он впился ногтями в холодные ягодицы, оставив синие полосы на бледной коже. Куртка зашевелилась под порывом сквозняка, пахнущего горелой изоляцией.
Когда фонари патруля осветили тупик вентиляционной шахты, там осталась только розовая лента, привязанная к вентилю. Ниже по стояку капала мутная жидкость, смешиваясь с масляными пятнами на бетоне. Где-то в глубине коммуникаций эхом отозвался сдавленный смешок, похожий на звук рвущейся ткани.
Нога наткнулась на мягкое. Фонарь на каске выхватил из темноты обрывок розовой ткани — знакомый лоскут из прошлого праздничного пайка на Обнуление. Нет, не прошлого, это былотри цикла назад. Дальше: кеды 31-го размера с оторванной подошвой. Рука автоматически потянулась к газовому баллончику на поясе, когда луч света уперся в бедро. Бледная кожа, синяк в форме отпечатка большого пальца ниже линии трусиков. Шрам от ожога на внутренней стороне — тот самый, что остался после инцидента с перегревшимся пастораспределителем.
Он упал на колени, перчатки шуршали по облупленному линолеуму. Пальцы обхватили холодную плоть, перевернули. Родинка под левой ягодицей, всё как три цикла назад, когда они прятались от ливня ржавой воды в лифтовой шахте, он был тогда снизу, рыжая вода поднялась ему до верхней губы, кеды переминались на сведенных судорогой плечах, но он завороженно терпел. Его дыхание оставило запотевший кружок на синеватом теле. Из соседнего вентиляционного люка послышалось шуршание хитиновых крыльев таракана.
Растегнул пояс, вытащил баллон с растворителем. Жидкость вылил на ладонь, едкий запах перебил трупный дух. Широкая ладонь легла на мертвую плоть, начал массировать круговыми движениями. Кожа под пальцами подалась, как прокисший желатин. В углу рта появилась солоноватая капля — не заметил, когда прокусил губу.
Из кармана выпал талон с сегодняшней смены. Зацепился мятыми зубцами линии открыва за складку юбки, оставил бумажную царапину на бедре. Его рука дернулась к рации на груди, остановилась в сантиметре от кнопки экстренного вызова. Вместо этого схватил клочок розовой ткани, сунул в рот, чтобы заглушить стон.
Где-то этажом выше грохнула гермодверь. Шаги в противогазах — патруль. Свет фонарей засветил трещину в стене. Прижал находку к животу, пополз вдоль мокрого кабельного канала. Капли конденсата падали на шею, смешивались с потом. За углом, в нише аварийного щитка, снял ремень. Металлическая пряжка звякнула о трубу, эхо покатилось по вентиляционной шахте.
Тело прикрыл промасленной курткой. Пальцы скользнули под резиновую окантовку защитного комбинезона. Из соседнего ответвления туннеля донесся хлюпающий звук — что-то большое перетекало через порог дренажного люка. Он ускорил движения, жестяная коробка с болтами загремела под локтем.
Внезапный луч света ударил по глазам. Рука инстинктивно закрыла лицо, вторая продолжала методично двигаться под курткой. Голос из противогаза рявкнул что-то о нарушении карантина. Звук взводимого затвора. Он прижался губами к холодному плечу, зубы впились в окоченевшую кожу. Выстрел сорвал кусок штукатурки над головой.
Бросился бежать, не застегивая комбинезон. Мокрая ткань хлопала по бедрам, липкая пакля неживых волос - по спине. За спиной завыла сирена — предупреждение о самосборе. В ушах пульсировал смешанный ритм: стук сапог преследователей и собственное прерывистое дыхание. На повороте в коридор 7 споткнулся о раздувшийся труп нелюдя — тело взорвалось облаком спор, когда он провалился сквозь гнилую плоть.
Вынырнул в вентиляционном тоннеле, забитом клубками проводов. Пальцы нащупали в темноте знакомую вмятину — здесь они хранили украденные пайки три цикла назад. Прижал добычу к груди, языком вылизывал соленую кровь с губ. Где-то внизу, сквозь решетку, доносились крики Ликвидаторов, добивающих раненого троглодита.
Он расстелил куртку на жестяном полу. Аккуратно уложил находку, поправил съехавшую набок розовую ленту в волосах. Из кармана достал тюбик смазки для подшипников. Пальцы, испачканные в черной машинной жидкости, провели линию от копчика до середины лопаток. Зубы оставили полумесяцы на бедре, когда сирена внезапно смолкла — сигнал отбоя тревоги.
Шаги за стеной. Голос сестры — нет, не сестры — звал по имени с той интонацией, которую она использовала, когда просила поделиться ужином. Он впился ногтями в холодные ягодицы, оставив синие полосы на бледной коже. Куртка зашевелилась под порывом сквозняка, пахнущего горелой изоляцией.
Когда фонари патруля осветили тупик вентиляционной шахты, там осталась только розовая лента, привязанная к вентилю. Ниже по стояку капала мутная жидкость, смешиваясь с масляными пятнами на бетоне. Где-то в глубине коммуникаций эхом отозвался сдавленный смешок, похожий на звук рвущейся ткани.
Бугурт № Б-3876-4/Ц-12
Дата записи: 23-й цикл сезона трещин.
Коридоры блока Б-3876-4 пахли йодом и ржавчиной. Воздух вибрировал от гула вентиляции, прогоняющей пыль через фильтры с дырами размером с кулак. На полу, между трещинами в плитке, застыли лужицы слизи, подсвеченные мигающими лампами аварийных фонарей. Трое дружинников, завернутых в промасленные комбинезоны, ковыряли швабрами в углу, где стена пульсировала, словно живая. Их перчатки слипались от желтой пены, сочившейся из-под плинтуса.
В медблоке на третьем этаже Григорий Михайлович, врач с лицом, напоминавшим смятую карту шрамов, протирал скальпель тряпкой, испачканной в черной крови. На койках метались двое: Якушев Б.Ю., его кожа покрылась пузырями, похожими на гниющие грибы, а Петрушин А.А. стонал, выдыхая пар с запахом пережженной пластмассы. Третий, Заварзин Д.В., лежал неподвижно. Из его ушей стекали густые нити слизи, черные, как смола. Григорий Михайлович кивнул на трубку в углу: «Ликвидаторы забрали его мозг на анализ. Говорят, искали следы квантового гнома. Нашли только плесень».
Лестница на двенадцатый этаж была завалена обломками бетонных панелей. Жильцы, пряча лица за тряпками, копошились в груде щебня, выковыривая куски арматуры. Женщина в платке, завязанном до глаз, жевала что-то серое, крошащееся. Ее пальцы были покрыты язвами. «Целебная пыль», — прошипела она, протягивая горсть. За ее спиной, в дверном проеме, маячила тень — слишком длинная, слишком изломанная, чтобы принадлежать человеку.
На четырнадцатом этаже гражданка Никифорова, сгорбленная, как корень, сидела на табуретке посреди коридора. Ее пальцы барабанили по жестяной банке, наполненной бетонной крошкой. «Они шепчут, — засмеялась она, обнажив десны, — из стен. Говорят, скоро все станут крепкими, как стены. Как они». За ее спиной, в темноте за гермодверью, что-то скреблось, повторяя ритм ее стука.
В лифте, застрявшем между девятым и десятым этажами, пахло мочой и озоновыми разрядами. Голос из репродуктора, искаженный до нечеловеческого визга, бубнил о технических неполадках. На стене кто-то выцарапал: «Не смотри в зеркало». Зеркало было разбито. В осколках, среди трещин, мелькали отражения — не совпадающие с теми, кто стоял внутри.
Ночью, когда сирена самосбора взрезала тишину, по этажам проползла вибрация. Стены задышали, выпуская из щелей щупальца плесени, блестящие, как мокрое стекло. Ликвидаторы в ржавых костюмах, с автоматами, обмотанными изолентой, бежали к лестничным пролетам. Их противогазы шипели, фильтруя воздух, пропитанный сладковатым туманом. Один из них, споткнувшись о труп с лицом, расплавленным в улыбку, выругался: «Опять эти сукины твари. Надо бы стену паяльником прожечь».
В квартире 14-32, за звукоизолированной гермодверью, ребенок плакал, умоляя открыть окно. «Но окон нет, — шептала мать, прижимая его к груди, — их никогда не было». За дверью чей-то голос, точь-в-точь как у отца, звал его имя. Мать накрыла ребенка одеялом, пропитанным запахом белизны, и включила радио. Сквозь треск доносилась песня о поездах, везущих мертвых на переплавку.
Утром на семнадцатом этаже нашли дружинника. Его тело было приклеено к стене субстанцией, напоминающей паутину из жил. Глаза, широко открытые, следили за каждым движением. Во рту — горсть бетона. Ликвидаторы, отрезая его ножом, спорили, считать ли это нарушением протокола или «естественным отбором».
Григорий Михайлович, разглядывая под микроскопом образцы слизи Заварзина, хрипел: «Это не ДНК. Это... буквы. Слова. Они пишут что-то на его клетках». За его спиной, в темном углу лаборатории, зазвонил телефон. Голос на другом конце, без интонаций, приказал сжечь образцы. В трубке послышался смех — точная копия смеха Григория.
На лестнице между пятым и шестым этажами, где свет никогда не горел, воздух дрожал от шепота. Тени обнимались, сливаясь в формы, которые хотелось назвать людьми — пока они не поворачивали голову. Девушка в рваном платье, ее кожа мерцала, как экран старого телевизора, протянула руку: «Помоги». Ее пальцы растворились в дымке, прежде чем успели коснуться перил.
К вечеру сирены завыли снова.
Дата записи: 23-й цикл сезона трещин.
Коридоры блока Б-3876-4 пахли йодом и ржавчиной. Воздух вибрировал от гула вентиляции, прогоняющей пыль через фильтры с дырами размером с кулак. На полу, между трещинами в плитке, застыли лужицы слизи, подсвеченные мигающими лампами аварийных фонарей. Трое дружинников, завернутых в промасленные комбинезоны, ковыряли швабрами в углу, где стена пульсировала, словно живая. Их перчатки слипались от желтой пены, сочившейся из-под плинтуса.
В медблоке на третьем этаже Григорий Михайлович, врач с лицом, напоминавшим смятую карту шрамов, протирал скальпель тряпкой, испачканной в черной крови. На койках метались двое: Якушев Б.Ю., его кожа покрылась пузырями, похожими на гниющие грибы, а Петрушин А.А. стонал, выдыхая пар с запахом пережженной пластмассы. Третий, Заварзин Д.В., лежал неподвижно. Из его ушей стекали густые нити слизи, черные, как смола. Григорий Михайлович кивнул на трубку в углу: «Ликвидаторы забрали его мозг на анализ. Говорят, искали следы квантового гнома. Нашли только плесень».
Лестница на двенадцатый этаж была завалена обломками бетонных панелей. Жильцы, пряча лица за тряпками, копошились в груде щебня, выковыривая куски арматуры. Женщина в платке, завязанном до глаз, жевала что-то серое, крошащееся. Ее пальцы были покрыты язвами. «Целебная пыль», — прошипела она, протягивая горсть. За ее спиной, в дверном проеме, маячила тень — слишком длинная, слишком изломанная, чтобы принадлежать человеку.
На четырнадцатом этаже гражданка Никифорова, сгорбленная, как корень, сидела на табуретке посреди коридора. Ее пальцы барабанили по жестяной банке, наполненной бетонной крошкой. «Они шепчут, — засмеялась она, обнажив десны, — из стен. Говорят, скоро все станут крепкими, как стены. Как они». За ее спиной, в темноте за гермодверью, что-то скреблось, повторяя ритм ее стука.
В лифте, застрявшем между девятым и десятым этажами, пахло мочой и озоновыми разрядами. Голос из репродуктора, искаженный до нечеловеческого визга, бубнил о технических неполадках. На стене кто-то выцарапал: «Не смотри в зеркало». Зеркало было разбито. В осколках, среди трещин, мелькали отражения — не совпадающие с теми, кто стоял внутри.
Ночью, когда сирена самосбора взрезала тишину, по этажам проползла вибрация. Стены задышали, выпуская из щелей щупальца плесени, блестящие, как мокрое стекло. Ликвидаторы в ржавых костюмах, с автоматами, обмотанными изолентой, бежали к лестничным пролетам. Их противогазы шипели, фильтруя воздух, пропитанный сладковатым туманом. Один из них, споткнувшись о труп с лицом, расплавленным в улыбку, выругался: «Опять эти сукины твари. Надо бы стену паяльником прожечь».
В квартире 14-32, за звукоизолированной гермодверью, ребенок плакал, умоляя открыть окно. «Но окон нет, — шептала мать, прижимая его к груди, — их никогда не было». За дверью чей-то голос, точь-в-точь как у отца, звал его имя. Мать накрыла ребенка одеялом, пропитанным запахом белизны, и включила радио. Сквозь треск доносилась песня о поездах, везущих мертвых на переплавку.
Утром на семнадцатом этаже нашли дружинника. Его тело было приклеено к стене субстанцией, напоминающей паутину из жил. Глаза, широко открытые, следили за каждым движением. Во рту — горсть бетона. Ликвидаторы, отрезая его ножом, спорили, считать ли это нарушением протокола или «естественным отбором».
Григорий Михайлович, разглядывая под микроскопом образцы слизи Заварзина, хрипел: «Это не ДНК. Это... буквы. Слова. Они пишут что-то на его клетках». За его спиной, в темном углу лаборатории, зазвонил телефон. Голос на другом конце, без интонаций, приказал сжечь образцы. В трубке послышался смех — точная копия смеха Григория.
На лестнице между пятым и шестым этажами, где свет никогда не горел, воздух дрожал от шепота. Тени обнимались, сливаясь в формы, которые хотелось назвать людьми — пока они не поворачивали голову. Девушка в рваном платье, ее кожа мерцала, как экран старого телевизора, протянула руку: «Помоги». Ее пальцы растворились в дымке, прежде чем успели коснуться перил.
К вечеру сирены завыли снова.
Бугурт № Б-3876-4/Ц-12
Дата записи: 23-й цикл сезона трещин.
Коридоры блока Б-3876-4 пахли йодом и ржавчиной. Воздух вибрировал от гула вентиляции, прогоняющей пыль через фильтры с дырами размером с кулак. На полу, между трещинами в плитке, застыли лужицы слизи, подсвеченные мигающими лампами аварийных фонарей. Трое дружинников, завернутых в промасленные комбинезоны, ковыряли швабрами в углу, где стена пульсировала, словно живая. Их перчатки слипались от желтой пены, сочившейся из-под плинтуса.
В медблоке на третьем этаже Григорий Михайлович, врач с лицом, напоминавшим смятую карту шрамов, протирал скальпель тряпкой, испачканной в черной крови. На койках метались двое: Якушев Б.Ю., его кожа покрылась пузырями, похожими на гниющие грибы, а Петрушин А.А. стонал, выдыхая пар с запахом пережженной пластмассы. Третий, Заварзин Д.В., лежал неподвижно. Из его ушей стекали густые нити слизи, черные, как смола. Григорий Михайлович кивнул на трубку в углу: «Ликвидаторы забрали его мозг на анализ. Говорят, искали следы квантового гнома. Нашли только плесень».
Лестница на двенадцатый этаж была завалена обломками бетонных панелей. Жильцы, пряча лица за тряпками, копошились в груде щебня, выковыривая куски арматуры. Женщина в платке, завязанном до глаз, жевала что-то серое, крошащееся. Ее пальцы были покрыты язвами. «Целебная пыль», — прошипела она, протягивая горсть. За ее спиной, в дверном проеме, маячила тень — слишком длинная, слишком изломанная, чтобы принадлежать человеку.
На четырнадцатом этаже гражданка Никифорова, сгорбленная, как корень, сидела на табуретке посреди коридора. Ее пальцы барабанили по жестяной банке, наполненной бетонной крошкой. «Они шепчут, — засмеялась она, обнажив десны, — из стен. Говорят, скоро все станут крепкими, как стены. Как они». За ее спиной, в темноте за гермодверью, что-то скреблось, повторяя ритм ее стука.
В лифте, застрявшем между девятым и десятым этажами, пахло мочой и озоновыми разрядами. Голос из репродуктора, искаженный до нечеловеческого визга, бубнил о технических неполадках. На стене кто-то выцарапал: «Не смотри в зеркало». Зеркало было разбито. В осколках, среди трещин, мелькали отражения — не совпадающие с теми, кто стоял внутри.
Ночью, когда сирена самосбора взрезала тишину, по этажам проползла вибрация. Стены задышали, выпуская из щелей щупальца плесени, блестящие, как мокрое стекло. Ликвидаторы в ржавых костюмах, с автоматами, обмотанными изолентой, бежали к лестничным пролетам. Их противогазы шипели, фильтруя воздух, пропитанный сладковатым туманом. Один из них, споткнувшись о труп с лицом, расплавленным в улыбку, выругался: «Опять эти сукины твари. Надо бы стену паяльником прожечь».
В квартире 14-32, за звукоизолированной гермодверью, ребенок плакал, умоляя открыть окно. «Но окон нет, — шептала мать, прижимая его к груди, — их никогда не было». За дверью чей-то голос, точь-в-точь как у отца, звал его имя. Мать накрыла ребенка одеялом, пропитанным запахом белизны, и включила радио. Сквозь треск доносилась песня о поездах, везущих мертвых на переплавку.
Утром на семнадцатом этаже нашли дружинника. Его тело было приклеено к стене субстанцией, напоминающей паутину из жил. Глаза, широко открытые, следили за каждым движением. Во рту — горсть бетона. Ликвидаторы, отрезая его ножом, спорили, считать ли это нарушением протокола или «естественным отбором».
Григорий Михайлович, разглядывая под микроскопом образцы слизи Заварзина, хрипел: «Это не ДНК. Это... буквы. Слова. Они пишут что-то на его клетках». За его спиной, в темном углу лаборатории, зазвонил телефон. Голос на другом конце, без интонаций, приказал сжечь образцы. В трубке послышался смех — точная копия смеха Григория.
На лестнице между пятым и шестым этажами, где свет никогда не горел, воздух дрожал от шепота. Тени обнимались, сливаясь в формы, которые хотелось назвать людьми — пока они не поворачивали голову. Девушка в рваном платье, ее кожа мерцала, как экран старого телевизора, протянула руку: «Помоги». Ее пальцы растворились в дымке, прежде чем успели коснуться перил.
К вечеру сирены завыли снова.
Дата записи: 23-й цикл сезона трещин.
Коридоры блока Б-3876-4 пахли йодом и ржавчиной. Воздух вибрировал от гула вентиляции, прогоняющей пыль через фильтры с дырами размером с кулак. На полу, между трещинами в плитке, застыли лужицы слизи, подсвеченные мигающими лампами аварийных фонарей. Трое дружинников, завернутых в промасленные комбинезоны, ковыряли швабрами в углу, где стена пульсировала, словно живая. Их перчатки слипались от желтой пены, сочившейся из-под плинтуса.
В медблоке на третьем этаже Григорий Михайлович, врач с лицом, напоминавшим смятую карту шрамов, протирал скальпель тряпкой, испачканной в черной крови. На койках метались двое: Якушев Б.Ю., его кожа покрылась пузырями, похожими на гниющие грибы, а Петрушин А.А. стонал, выдыхая пар с запахом пережженной пластмассы. Третий, Заварзин Д.В., лежал неподвижно. Из его ушей стекали густые нити слизи, черные, как смола. Григорий Михайлович кивнул на трубку в углу: «Ликвидаторы забрали его мозг на анализ. Говорят, искали следы квантового гнома. Нашли только плесень».
Лестница на двенадцатый этаж была завалена обломками бетонных панелей. Жильцы, пряча лица за тряпками, копошились в груде щебня, выковыривая куски арматуры. Женщина в платке, завязанном до глаз, жевала что-то серое, крошащееся. Ее пальцы были покрыты язвами. «Целебная пыль», — прошипела она, протягивая горсть. За ее спиной, в дверном проеме, маячила тень — слишком длинная, слишком изломанная, чтобы принадлежать человеку.
На четырнадцатом этаже гражданка Никифорова, сгорбленная, как корень, сидела на табуретке посреди коридора. Ее пальцы барабанили по жестяной банке, наполненной бетонной крошкой. «Они шепчут, — засмеялась она, обнажив десны, — из стен. Говорят, скоро все станут крепкими, как стены. Как они». За ее спиной, в темноте за гермодверью, что-то скреблось, повторяя ритм ее стука.
В лифте, застрявшем между девятым и десятым этажами, пахло мочой и озоновыми разрядами. Голос из репродуктора, искаженный до нечеловеческого визга, бубнил о технических неполадках. На стене кто-то выцарапал: «Не смотри в зеркало». Зеркало было разбито. В осколках, среди трещин, мелькали отражения — не совпадающие с теми, кто стоял внутри.
Ночью, когда сирена самосбора взрезала тишину, по этажам проползла вибрация. Стены задышали, выпуская из щелей щупальца плесени, блестящие, как мокрое стекло. Ликвидаторы в ржавых костюмах, с автоматами, обмотанными изолентой, бежали к лестничным пролетам. Их противогазы шипели, фильтруя воздух, пропитанный сладковатым туманом. Один из них, споткнувшись о труп с лицом, расплавленным в улыбку, выругался: «Опять эти сукины твари. Надо бы стену паяльником прожечь».
В квартире 14-32, за звукоизолированной гермодверью, ребенок плакал, умоляя открыть окно. «Но окон нет, — шептала мать, прижимая его к груди, — их никогда не было». За дверью чей-то голос, точь-в-точь как у отца, звал его имя. Мать накрыла ребенка одеялом, пропитанным запахом белизны, и включила радио. Сквозь треск доносилась песня о поездах, везущих мертвых на переплавку.
Утром на семнадцатом этаже нашли дружинника. Его тело было приклеено к стене субстанцией, напоминающей паутину из жил. Глаза, широко открытые, следили за каждым движением. Во рту — горсть бетона. Ликвидаторы, отрезая его ножом, спорили, считать ли это нарушением протокола или «естественным отбором».
Григорий Михайлович, разглядывая под микроскопом образцы слизи Заварзина, хрипел: «Это не ДНК. Это... буквы. Слова. Они пишут что-то на его клетках». За его спиной, в темном углу лаборатории, зазвонил телефон. Голос на другом конце, без интонаций, приказал сжечь образцы. В трубке послышался смех — точная копия смеха Григория.
На лестнице между пятым и шестым этажами, где свет никогда не горел, воздух дрожал от шепота. Тени обнимались, сливаясь в формы, которые хотелось назвать людьми — пока они не поворачивали голову. Девушка в рваном платье, ее кожа мерцала, как экран старого телевизора, протянула руку: «Помоги». Ее пальцы растворились в дымке, прежде чем успели коснуться перил.
К вечеру сирены завыли снова.
Бугурт № Б-3876-4/Ц-13
Дата записи: 24-й цикл сезона трещин.
На семнадцатом этаже, где воздух пропитан запахом гниющего мяса и смазки для шестеренок лифтов, началась акуляция. Стена в коридоре 17-9 вздулась, как кожа над нарывом, и лопнула, выплеснув на пол лужицу черной жидкости. Из трещины, шипя, выползло существо — гибрид акулы и промышленного вентилятора. Его жабры хлопали, выстреливая облака ржавой стружки, а плавники, острые как лезвия циркулярной пилы, впивались в бетон, оставляя борозды. Два дружинника, пытавшиеся заварить дыру паяльной лампой, отпрыгнули. Один из них, с лицом, обмотанным проволокой вместо маски, закричал: «Это ж третья за цикл! Кто там в стенах их плодит?!»
Ликвидаторы прибыли через десять минут, таща за собой огнемет, перемотанный изолентой. Их костюмы, пропитанные кислотными пятнами, дымились в такт работе противогазов. «Акуляция — следствие рестоврации, — пробурчал один, наводя ствол на тварь. — Кто-то на верхних этажах пытается чинить вентиляцию. Самосбору это не нравится». Пламя вырвалось, опалив хвост акуле, но та, вместо того чтобы сгореть, разорвалась на сотню мелких существ, похожих на стальные пиявки с зубами. Они рассыпались по полу, вгрызаясь в щели.
Тем временем на девятом этаже группа антиколпачкистов, обмотанных тряпками с символами перечеркнутых гермодверей, взламывала стену гвоздодером. «Капремонт — ложь! — выкрикивал их лидер, женщина с обожженными руками. — Они хотят замуровать нас в этих коробках!» За ней, в дыре, зияло пространство, напоминавшее кишки здания: переплетение труб, проводов и чего-то биоподобного, пульсирующего в такт гудкам поездов. Антиколпачкисты залили в пролом канистру самодельной кислоты, выгрызая путь к «сердцу гигахрущевки». Стена завыла, как раненый зверь, и из щелей поползли нити слизи, обвивая их ноги.
В медблоке Григорий Михайлович препарировал одну из пиявок, выловленную ликвидаторами. Под лупой ее тело оказалось сплетено из шестеренок, ржавых игл и полосок человеческой кожи. «Интересно, — проворчал он, — они размножаются через ржавчину». Внезапно пиявка ожила, вырвалась из пинцета и впилась ему в запястье. Кровь, смешавшись с маслом, потекла по столу, рисуя узоры, напоминавшие чертежи вентиляционных шахт.
На двенадцатом этаже, где антиколпачкисты успели снести три гермодвери, начался самосбор. Воздух загустел, превратившись в желе из радиоволн и статического электричества. Жильцы, не успевшие запереться, метались по коридору, их кожа пузырилась, отслаиваясь, как старые обои. Одна девушка, прижав к груди фото ребенка (на снимке — только пустая рамка), билась кулаками в дверь квартиры 12-45. «Открой! Это же я!» — голос за дверью повторял ее слова с точностью магнитофона.
Ликвидаторы, вызванные соседями, ворвались с табельным оружием — дрелями с насадками из закаленного стекла. «Антиколпачкизм — ересь, — рявкнул командир, стреляя в стену, из которой сочились щупальца. — Рестоврация только ускоряет распад!» Его слова утонули в грохоте обрушившегося потолка. Из дыры, как из чрева, выпало тело в форме акулы, но с человеческим лицом. Оно закричало голосом Григория Михайловича: «Вы все — части системы! Вы — ее смазка!»
К полуночи акуляция расползлась по вентиляции. В квартирах, где не глушили решетки, из труб выпадали клубки проволоки с клыками, обрубая пальцы тем, кто пытался их вытолкнуть. На этаже 14-7, где антиколпачкисты праздновали «победу», взорвался распределитель пасты. Липкая масса, похожая на сперму бетона, залила коридор, склеивая бунтовщиков в единый комок мяса и металла. Их крики слились в один звук — гудок поезда, вечно движущегося в никуда.
Утром на стене в холле блока Б-3876-4 появилась надпись, выжженная кислотой: «Акуляция — язык здания. Учитесь слушать». Ликвидаторы, счищая ее шпателями, нашли под слоем краски зубы — настоящие, человеческие, встроенные в бетон, как мозаика.
Дата записи: 24-й цикл сезона трещин.
На семнадцатом этаже, где воздух пропитан запахом гниющего мяса и смазки для шестеренок лифтов, началась акуляция. Стена в коридоре 17-9 вздулась, как кожа над нарывом, и лопнула, выплеснув на пол лужицу черной жидкости. Из трещины, шипя, выползло существо — гибрид акулы и промышленного вентилятора. Его жабры хлопали, выстреливая облака ржавой стружки, а плавники, острые как лезвия циркулярной пилы, впивались в бетон, оставляя борозды. Два дружинника, пытавшиеся заварить дыру паяльной лампой, отпрыгнули. Один из них, с лицом, обмотанным проволокой вместо маски, закричал: «Это ж третья за цикл! Кто там в стенах их плодит?!»
Ликвидаторы прибыли через десять минут, таща за собой огнемет, перемотанный изолентой. Их костюмы, пропитанные кислотными пятнами, дымились в такт работе противогазов. «Акуляция — следствие рестоврации, — пробурчал один, наводя ствол на тварь. — Кто-то на верхних этажах пытается чинить вентиляцию. Самосбору это не нравится». Пламя вырвалось, опалив хвост акуле, но та, вместо того чтобы сгореть, разорвалась на сотню мелких существ, похожих на стальные пиявки с зубами. Они рассыпались по полу, вгрызаясь в щели.
Тем временем на девятом этаже группа антиколпачкистов, обмотанных тряпками с символами перечеркнутых гермодверей, взламывала стену гвоздодером. «Капремонт — ложь! — выкрикивал их лидер, женщина с обожженными руками. — Они хотят замуровать нас в этих коробках!» За ней, в дыре, зияло пространство, напоминавшее кишки здания: переплетение труб, проводов и чего-то биоподобного, пульсирующего в такт гудкам поездов. Антиколпачкисты залили в пролом канистру самодельной кислоты, выгрызая путь к «сердцу гигахрущевки». Стена завыла, как раненый зверь, и из щелей поползли нити слизи, обвивая их ноги.
В медблоке Григорий Михайлович препарировал одну из пиявок, выловленную ликвидаторами. Под лупой ее тело оказалось сплетено из шестеренок, ржавых игл и полосок человеческой кожи. «Интересно, — проворчал он, — они размножаются через ржавчину». Внезапно пиявка ожила, вырвалась из пинцета и впилась ему в запястье. Кровь, смешавшись с маслом, потекла по столу, рисуя узоры, напоминавшие чертежи вентиляционных шахт.
На двенадцатом этаже, где антиколпачкисты успели снести три гермодвери, начался самосбор. Воздух загустел, превратившись в желе из радиоволн и статического электричества. Жильцы, не успевшие запереться, метались по коридору, их кожа пузырилась, отслаиваясь, как старые обои. Одна девушка, прижав к груди фото ребенка (на снимке — только пустая рамка), билась кулаками в дверь квартиры 12-45. «Открой! Это же я!» — голос за дверью повторял ее слова с точностью магнитофона.
Ликвидаторы, вызванные соседями, ворвались с табельным оружием — дрелями с насадками из закаленного стекла. «Антиколпачкизм — ересь, — рявкнул командир, стреляя в стену, из которой сочились щупальца. — Рестоврация только ускоряет распад!» Его слова утонули в грохоте обрушившегося потолка. Из дыры, как из чрева, выпало тело в форме акулы, но с человеческим лицом. Оно закричало голосом Григория Михайловича: «Вы все — части системы! Вы — ее смазка!»
К полуночи акуляция расползлась по вентиляции. В квартирах, где не глушили решетки, из труб выпадали клубки проволоки с клыками, обрубая пальцы тем, кто пытался их вытолкнуть. На этаже 14-7, где антиколпачкисты праздновали «победу», взорвался распределитель пасты. Липкая масса, похожая на сперму бетона, залила коридор, склеивая бунтовщиков в единый комок мяса и металла. Их крики слились в один звук — гудок поезда, вечно движущегося в никуда.
Утром на стене в холле блока Б-3876-4 появилась надпись, выжженная кислотой: «Акуляция — язык здания. Учитесь слушать». Ликвидаторы, счищая ее шпателями, нашли под слоем краски зубы — настоящие, человеческие, встроенные в бетон, как мозаика.
Бугурт № Б-3876-4/Ц-13
Дата записи: 24-й цикл сезона трещин.
На семнадцатом этаже, где воздух пропитан запахом гниющего мяса и смазки для шестеренок лифтов, началась акуляция. Стена в коридоре 17-9 вздулась, как кожа над нарывом, и лопнула, выплеснув на пол лужицу черной жидкости. Из трещины, шипя, выползло существо — гибрид акулы и промышленного вентилятора. Его жабры хлопали, выстреливая облака ржавой стружки, а плавники, острые как лезвия циркулярной пилы, впивались в бетон, оставляя борозды. Два дружинника, пытавшиеся заварить дыру паяльной лампой, отпрыгнули. Один из них, с лицом, обмотанным проволокой вместо маски, закричал: «Это ж третья за цикл! Кто там в стенах их плодит?!»
Ликвидаторы прибыли через десять минут, таща за собой огнемет, перемотанный изолентой. Их костюмы, пропитанные кислотными пятнами, дымились в такт работе противогазов. «Акуляция — следствие рестоврации, — пробурчал один, наводя ствол на тварь. — Кто-то на верхних этажах пытается чинить вентиляцию. Самосбору это не нравится». Пламя вырвалось, опалив хвост акуле, но та, вместо того чтобы сгореть, разорвалась на сотню мелких существ, похожих на стальные пиявки с зубами. Они рассыпались по полу, вгрызаясь в щели.
Тем временем на девятом этаже группа антиколпачкистов, обмотанных тряпками с символами перечеркнутых гермодверей, взламывала стену гвоздодером. «Капремонт — ложь! — выкрикивал их лидер, женщина с обожженными руками. — Они хотят замуровать нас в этих коробках!» За ней, в дыре, зияло пространство, напоминавшее кишки здания: переплетение труб, проводов и чего-то биоподобного, пульсирующего в такт гудкам поездов. Антиколпачкисты залили в пролом канистру самодельной кислоты, выгрызая путь к «сердцу гигахрущевки». Стена завыла, как раненый зверь, и из щелей поползли нити слизи, обвивая их ноги.
В медблоке Григорий Михайлович препарировал одну из пиявок, выловленную ликвидаторами. Под лупой ее тело оказалось сплетено из шестеренок, ржавых игл и полосок человеческой кожи. «Интересно, — проворчал он, — они размножаются через ржавчину». Внезапно пиявка ожила, вырвалась из пинцета и впилась ему в запястье. Кровь, смешавшись с маслом, потекла по столу, рисуя узоры, напоминавшие чертежи вентиляционных шахт.
На двенадцатом этаже, где антиколпачкисты успели снести три гермодвери, начался самосбор. Воздух загустел, превратившись в желе из радиоволн и статического электричества. Жильцы, не успевшие запереться, метались по коридору, их кожа пузырилась, отслаиваясь, как старые обои. Одна девушка, прижав к груди фото ребенка (на снимке — только пустая рамка), билась кулаками в дверь квартиры 12-45. «Открой! Это же я!» — голос за дверью повторял ее слова с точностью магнитофона.
Ликвидаторы, вызванные соседями, ворвались с табельным оружием — дрелями с насадками из закаленного стекла. «Антиколпачкизм — ересь, — рявкнул командир, стреляя в стену, из которой сочились щупальца. — Рестоврация только ускоряет распад!» Его слова утонули в грохоте обрушившегося потолка. Из дыры, как из чрева, выпало тело в форме акулы, но с человеческим лицом. Оно закричало голосом Григория Михайловича: «Вы все — части системы! Вы — ее смазка!»
К полуночи акуляция расползлась по вентиляции. В квартирах, где не глушили решетки, из труб выпадали клубки проволоки с клыками, обрубая пальцы тем, кто пытался их вытолкнуть. На этаже 14-7, где антиколпачкисты праздновали «победу», взорвался распределитель пасты. Липкая масса, похожая на сперму бетона, залила коридор, склеивая бунтовщиков в единый комок мяса и металла. Их крики слились в один звук — гудок поезда, вечно движущегося в никуда.
Утром на стене в холле блока Б-3876-4 появилась надпись, выжженная кислотой: «Акуляция — язык здания. Учитесь слушать». Ликвидаторы, счищая ее шпателями, нашли под слоем краски зубы — настоящие, человеческие, встроенные в бетон, как мозаика.
Дата записи: 24-й цикл сезона трещин.
На семнадцатом этаже, где воздух пропитан запахом гниющего мяса и смазки для шестеренок лифтов, началась акуляция. Стена в коридоре 17-9 вздулась, как кожа над нарывом, и лопнула, выплеснув на пол лужицу черной жидкости. Из трещины, шипя, выползло существо — гибрид акулы и промышленного вентилятора. Его жабры хлопали, выстреливая облака ржавой стружки, а плавники, острые как лезвия циркулярной пилы, впивались в бетон, оставляя борозды. Два дружинника, пытавшиеся заварить дыру паяльной лампой, отпрыгнули. Один из них, с лицом, обмотанным проволокой вместо маски, закричал: «Это ж третья за цикл! Кто там в стенах их плодит?!»
Ликвидаторы прибыли через десять минут, таща за собой огнемет, перемотанный изолентой. Их костюмы, пропитанные кислотными пятнами, дымились в такт работе противогазов. «Акуляция — следствие рестоврации, — пробурчал один, наводя ствол на тварь. — Кто-то на верхних этажах пытается чинить вентиляцию. Самосбору это не нравится». Пламя вырвалось, опалив хвост акуле, но та, вместо того чтобы сгореть, разорвалась на сотню мелких существ, похожих на стальные пиявки с зубами. Они рассыпались по полу, вгрызаясь в щели.
Тем временем на девятом этаже группа антиколпачкистов, обмотанных тряпками с символами перечеркнутых гермодверей, взламывала стену гвоздодером. «Капремонт — ложь! — выкрикивал их лидер, женщина с обожженными руками. — Они хотят замуровать нас в этих коробках!» За ней, в дыре, зияло пространство, напоминавшее кишки здания: переплетение труб, проводов и чего-то биоподобного, пульсирующего в такт гудкам поездов. Антиколпачкисты залили в пролом канистру самодельной кислоты, выгрызая путь к «сердцу гигахрущевки». Стена завыла, как раненый зверь, и из щелей поползли нити слизи, обвивая их ноги.
В медблоке Григорий Михайлович препарировал одну из пиявок, выловленную ликвидаторами. Под лупой ее тело оказалось сплетено из шестеренок, ржавых игл и полосок человеческой кожи. «Интересно, — проворчал он, — они размножаются через ржавчину». Внезапно пиявка ожила, вырвалась из пинцета и впилась ему в запястье. Кровь, смешавшись с маслом, потекла по столу, рисуя узоры, напоминавшие чертежи вентиляционных шахт.
На двенадцатом этаже, где антиколпачкисты успели снести три гермодвери, начался самосбор. Воздух загустел, превратившись в желе из радиоволн и статического электричества. Жильцы, не успевшие запереться, метались по коридору, их кожа пузырилась, отслаиваясь, как старые обои. Одна девушка, прижав к груди фото ребенка (на снимке — только пустая рамка), билась кулаками в дверь квартиры 12-45. «Открой! Это же я!» — голос за дверью повторял ее слова с точностью магнитофона.
Ликвидаторы, вызванные соседями, ворвались с табельным оружием — дрелями с насадками из закаленного стекла. «Антиколпачкизм — ересь, — рявкнул командир, стреляя в стену, из которой сочились щупальца. — Рестоврация только ускоряет распад!» Его слова утонули в грохоте обрушившегося потолка. Из дыры, как из чрева, выпало тело в форме акулы, но с человеческим лицом. Оно закричало голосом Григория Михайловича: «Вы все — части системы! Вы — ее смазка!»
К полуночи акуляция расползлась по вентиляции. В квартирах, где не глушили решетки, из труб выпадали клубки проволоки с клыками, обрубая пальцы тем, кто пытался их вытолкнуть. На этаже 14-7, где антиколпачкисты праздновали «победу», взорвался распределитель пасты. Липкая масса, похожая на сперму бетона, залила коридор, склеивая бунтовщиков в единый комок мяса и металла. Их крики слились в один звук — гудок поезда, вечно движущегося в никуда.
Утром на стене в холле блока Б-3876-4 появилась надпись, выжженная кислотой: «Акуляция — язык здания. Учитесь слушать». Ликвидаторы, счищая ее шпателями, нашли под слоем краски зубы — настоящие, человеческие, встроенные в бетон, как мозаика.
Бугурт № Б-3876-4/Ц-14
Дата записи: 25-й цикл сезона трещин.
Григорий Михайлович умер в лаборатории на третьем этаже. Его тело нашли прижатым к микроскопу, глаза вросли в окуляры, словно стекло срослось с веками. Пальцы, закостеневшие щипцами, сжимали шприц, наполненный серой жидкостью — смесью антикоагулянтов и толченого бетона из стены коридора 17-9. На столе перед ним лежали образцы: куски его собственной кожи, превратившейся в шершавую плитку, и кирпич мяса, вырезанный из бедра. Внутри мышечных волокон виднелись прожилки, похожие на арматуру.
За неделю до смерти он начал эксперименты. Вскрывал крыс, накачивая их растворами, добытыми из трещин после самосбора. Когда крысы каменели, лопаясь, как перезревшие плоды, он перешел на себя. Вены на его руках стали синими, плотными, как водопроводные трубы. Кожа трескалась, обнажая подкожный слой, напоминавший мокрый цемент. Дружинники, приносившие ему образцы слизи с этажей, перестали заходить в лабораторию — воздух внутри пропитался запахом известки и разлагающейся плоти.
В последнюю ночь ликвидаторы, патрулирующие блок, слышали, как он кричал в микрофон аварийной связи. «Она дышит! — хрипел он, — Бетонка — не болезнь. Это симбиоз. Надо... замедлить кристаллизацию...» В ответ из динамиков лился шум, похожий на скрежет жерновов.
Когда сирена самосбора заглушила его голос, Григорий Михайлович взломал шкаф с конфискованными амулетами. Нашел банку с личинками, изъятыми у антиколпачкистов — те утверждали, что это «семена новой жизни». Ввел их в свою бедренную артерию. Камеры наблюдения (те, что еще работали) зафиксировали, как его нога вздулась, кожа лопнула, выпустив наружу щупальца из бетона и проволоки. Он упал, полз к микроскопу, оставляя за собой след из крошки и крови.
Утром ликвидаторы ворвались в лабораторию, разбив гермодверь кувалдой. Тело Григория уже наполовину слилось с полом. Грудь и живот превратились в плиту, ребра торчали, как балки разрушенного моста. В руке, кроме шприца, зажата была записка, написанная на обрывке бинта: «Лечение — в обратном процессе. Надо стать стеной. Стать ими».
Через час после эвакуации трупа в лаборатории началась акуляция. Из пробирок, где хранились его образцы, выросли сталактиты бетона, пронзившие потолок. Вентиляция завыла, выплевывая в коридор облака пыли с вкраплениями зубов. Ликвидаторы, вызванные на зачистку, нашли в углу ростки — нечто среднее между грибами и миниатюрными моделями гигахрущевки. Когда один из них попытался сорвать один, стебель впился ему в ладонь, впрыснув субстанцию, от которой кожа на пальцах загрубела, как штукатурка.
На следующий день в блоке Б-3876-4 объявили карантин. Гермодвери этажей 3-5 заварили наглухо, но через вентиляционные решетки продолжал сочиться серый туман. Те, кто осмеливался приложить ухо к стенам, слышали хрип — точную копию голоса Григория Михайловича. Он повторял два слова: «Цемент. Жить.»
В медблоке, где теперь лежали заболевшие бетонкой, пациенты начинали каждое утро с ритуала: скребли ногтями по коже, проверяя, не появилась ли шероховатость. На пятой день карантина у Якушева Б.Ю., первого выжившего после лихорадки, отпали пальцы. На их месте остались гладкие, как полированный камень, культи. Он смеялся, тыча ими в лицо дежурному: «Видишь? Я крепчаю! Склееееенкааа...»
К ночи 25-го цикла стены третьего этажа начали пульсировать. Там, где раньше была лаборатория, выросла барельефная фигура — угадывались плечи, голова, очертания микроскопа. Ликвидаторы, посланные Сверхом, получили приказ: не приближаться, не вступать в контакт, наблюдать за «развитием объекта». Объект назвали «Григ-Стена».
А внизу, на первом этаже, ребенок, игравший у лифтовой шахты, нашел шприц. Тот самый, серый, с остатками жидкости. Ввел себе в вену, подражая доктору, о котором шептались взрослые. Через час его кожа покрылась мраморными прожилками. Через два — он перестал дышать, но не умер. Просто встал, улыбнулся бетонной улыбкой и пошел царапать стену, выводя те же слова, что и Григорий:
«Стать стеной. Стать ими.»
Дата записи: 25-й цикл сезона трещин.
Григорий Михайлович умер в лаборатории на третьем этаже. Его тело нашли прижатым к микроскопу, глаза вросли в окуляры, словно стекло срослось с веками. Пальцы, закостеневшие щипцами, сжимали шприц, наполненный серой жидкостью — смесью антикоагулянтов и толченого бетона из стены коридора 17-9. На столе перед ним лежали образцы: куски его собственной кожи, превратившейся в шершавую плитку, и кирпич мяса, вырезанный из бедра. Внутри мышечных волокон виднелись прожилки, похожие на арматуру.
За неделю до смерти он начал эксперименты. Вскрывал крыс, накачивая их растворами, добытыми из трещин после самосбора. Когда крысы каменели, лопаясь, как перезревшие плоды, он перешел на себя. Вены на его руках стали синими, плотными, как водопроводные трубы. Кожа трескалась, обнажая подкожный слой, напоминавший мокрый цемент. Дружинники, приносившие ему образцы слизи с этажей, перестали заходить в лабораторию — воздух внутри пропитался запахом известки и разлагающейся плоти.
В последнюю ночь ликвидаторы, патрулирующие блок, слышали, как он кричал в микрофон аварийной связи. «Она дышит! — хрипел он, — Бетонка — не болезнь. Это симбиоз. Надо... замедлить кристаллизацию...» В ответ из динамиков лился шум, похожий на скрежет жерновов.
Когда сирена самосбора заглушила его голос, Григорий Михайлович взломал шкаф с конфискованными амулетами. Нашел банку с личинками, изъятыми у антиколпачкистов — те утверждали, что это «семена новой жизни». Ввел их в свою бедренную артерию. Камеры наблюдения (те, что еще работали) зафиксировали, как его нога вздулась, кожа лопнула, выпустив наружу щупальца из бетона и проволоки. Он упал, полз к микроскопу, оставляя за собой след из крошки и крови.
Утром ликвидаторы ворвались в лабораторию, разбив гермодверь кувалдой. Тело Григория уже наполовину слилось с полом. Грудь и живот превратились в плиту, ребра торчали, как балки разрушенного моста. В руке, кроме шприца, зажата была записка, написанная на обрывке бинта: «Лечение — в обратном процессе. Надо стать стеной. Стать ими».
Через час после эвакуации трупа в лаборатории началась акуляция. Из пробирок, где хранились его образцы, выросли сталактиты бетона, пронзившие потолок. Вентиляция завыла, выплевывая в коридор облака пыли с вкраплениями зубов. Ликвидаторы, вызванные на зачистку, нашли в углу ростки — нечто среднее между грибами и миниатюрными моделями гигахрущевки. Когда один из них попытался сорвать один, стебель впился ему в ладонь, впрыснув субстанцию, от которой кожа на пальцах загрубела, как штукатурка.
На следующий день в блоке Б-3876-4 объявили карантин. Гермодвери этажей 3-5 заварили наглухо, но через вентиляционные решетки продолжал сочиться серый туман. Те, кто осмеливался приложить ухо к стенам, слышали хрип — точную копию голоса Григория Михайловича. Он повторял два слова: «Цемент. Жить.»
В медблоке, где теперь лежали заболевшие бетонкой, пациенты начинали каждое утро с ритуала: скребли ногтями по коже, проверяя, не появилась ли шероховатость. На пятой день карантина у Якушева Б.Ю., первого выжившего после лихорадки, отпали пальцы. На их месте остались гладкие, как полированный камень, культи. Он смеялся, тыча ими в лицо дежурному: «Видишь? Я крепчаю! Склееееенкааа...»
К ночи 25-го цикла стены третьего этажа начали пульсировать. Там, где раньше была лаборатория, выросла барельефная фигура — угадывались плечи, голова, очертания микроскопа. Ликвидаторы, посланные Сверхом, получили приказ: не приближаться, не вступать в контакт, наблюдать за «развитием объекта». Объект назвали «Григ-Стена».
А внизу, на первом этаже, ребенок, игравший у лифтовой шахты, нашел шприц. Тот самый, серый, с остатками жидкости. Ввел себе в вену, подражая доктору, о котором шептались взрослые. Через час его кожа покрылась мраморными прожилками. Через два — он перестал дышать, но не умер. Просто встал, улыбнулся бетонной улыбкой и пошел царапать стену, выводя те же слова, что и Григорий:
«Стать стеной. Стать ими.»
Бугурт № Б-3876-4/Ц-14
Дата записи: 25-й цикл сезона трещин.
Григорий Михайлович умер в лаборатории на третьем этаже. Его тело нашли прижатым к микроскопу, глаза вросли в окуляры, словно стекло срослось с веками. Пальцы, закостеневшие щипцами, сжимали шприц, наполненный серой жидкостью — смесью антикоагулянтов и толченого бетона из стены коридора 17-9. На столе перед ним лежали образцы: куски его собственной кожи, превратившейся в шершавую плитку, и кирпич мяса, вырезанный из бедра. Внутри мышечных волокон виднелись прожилки, похожие на арматуру.
За неделю до смерти он начал эксперименты. Вскрывал крыс, накачивая их растворами, добытыми из трещин после самосбора. Когда крысы каменели, лопаясь, как перезревшие плоды, он перешел на себя. Вены на его руках стали синими, плотными, как водопроводные трубы. Кожа трескалась, обнажая подкожный слой, напоминавший мокрый цемент. Дружинники, приносившие ему образцы слизи с этажей, перестали заходить в лабораторию — воздух внутри пропитался запахом известки и разлагающейся плоти.
В последнюю ночь ликвидаторы, патрулирующие блок, слышали, как он кричал в микрофон аварийной связи. «Она дышит! — хрипел он, — Бетонка — не болезнь. Это симбиоз. Надо... замедлить кристаллизацию...» В ответ из динамиков лился шум, похожий на скрежет жерновов.
Когда сирена самосбора заглушила его голос, Григорий Михайлович взломал шкаф с конфискованными амулетами. Нашел банку с личинками, изъятыми у антиколпачкистов — те утверждали, что это «семена новой жизни». Ввел их в свою бедренную артерию. Камеры наблюдения (те, что еще работали) зафиксировали, как его нога вздулась, кожа лопнула, выпустив наружу щупальца из бетона и проволоки. Он упал, полз к микроскопу, оставляя за собой след из крошки и крови.
Утром ликвидаторы ворвались в лабораторию, разбив гермодверь кувалдой. Тело Григория уже наполовину слилось с полом. Грудь и живот превратились в плиту, ребра торчали, как балки разрушенного моста. В руке, кроме шприца, зажата была записка, написанная на обрывке бинта: «Лечение — в обратном процессе. Надо стать стеной. Стать ими».
Через час после эвакуации трупа в лаборатории началась акуляция. Из пробирок, где хранились его образцы, выросли сталактиты бетона, пронзившие потолок. Вентиляция завыла, выплевывая в коридор облака пыли с вкраплениями зубов. Ликвидаторы, вызванные на зачистку, нашли в углу ростки — нечто среднее между грибами и миниатюрными моделями гигахрущевки. Когда один из них попытался сорвать один, стебель впился ему в ладонь, впрыснув субстанцию, от которой кожа на пальцах загрубела, как штукатурка.
На следующий день в блоке Б-3876-4 объявили карантин. Гермодвери этажей 3-5 заварили наглухо, но через вентиляционные решетки продолжал сочиться серый туман. Те, кто осмеливался приложить ухо к стенам, слышали хрип — точную копию голоса Григория Михайловича. Он повторял два слова: «Цемент. Жить.»
В медблоке, где теперь лежали заболевшие бетонкой, пациенты начинали каждое утро с ритуала: скребли ногтями по коже, проверяя, не появилась ли шероховатость. На пятой день карантина у Якушева Б.Ю., первого выжившего после лихорадки, отпали пальцы. На их месте остались гладкие, как полированный камень, культи. Он смеялся, тыча ими в лицо дежурному: «Видишь? Я крепчаю! Склееееенкааа...»
К ночи 25-го цикла стены третьего этажа начали пульсировать. Там, где раньше была лаборатория, выросла барельефная фигура — угадывались плечи, голова, очертания микроскопа. Ликвидаторы, посланные Сверхом, получили приказ: не приближаться, не вступать в контакт, наблюдать за «развитием объекта». Объект назвали «Григ-Стена».
А внизу, на первом этаже, ребенок, игравший у лифтовой шахты, нашел шприц. Тот самый, серый, с остатками жидкости. Ввел себе в вену, подражая доктору, о котором шептались взрослые. Через час его кожа покрылась мраморными прожилками. Через два — он перестал дышать, но не умер. Просто встал, улыбнулся бетонной улыбкой и пошел царапать стену, выводя те же слова, что и Григорий:
«Стать стеной. Стать ими.»
Дата записи: 25-й цикл сезона трещин.
Григорий Михайлович умер в лаборатории на третьем этаже. Его тело нашли прижатым к микроскопу, глаза вросли в окуляры, словно стекло срослось с веками. Пальцы, закостеневшие щипцами, сжимали шприц, наполненный серой жидкостью — смесью антикоагулянтов и толченого бетона из стены коридора 17-9. На столе перед ним лежали образцы: куски его собственной кожи, превратившейся в шершавую плитку, и кирпич мяса, вырезанный из бедра. Внутри мышечных волокон виднелись прожилки, похожие на арматуру.
За неделю до смерти он начал эксперименты. Вскрывал крыс, накачивая их растворами, добытыми из трещин после самосбора. Когда крысы каменели, лопаясь, как перезревшие плоды, он перешел на себя. Вены на его руках стали синими, плотными, как водопроводные трубы. Кожа трескалась, обнажая подкожный слой, напоминавший мокрый цемент. Дружинники, приносившие ему образцы слизи с этажей, перестали заходить в лабораторию — воздух внутри пропитался запахом известки и разлагающейся плоти.
В последнюю ночь ликвидаторы, патрулирующие блок, слышали, как он кричал в микрофон аварийной связи. «Она дышит! — хрипел он, — Бетонка — не болезнь. Это симбиоз. Надо... замедлить кристаллизацию...» В ответ из динамиков лился шум, похожий на скрежет жерновов.
Когда сирена самосбора заглушила его голос, Григорий Михайлович взломал шкаф с конфискованными амулетами. Нашел банку с личинками, изъятыми у антиколпачкистов — те утверждали, что это «семена новой жизни». Ввел их в свою бедренную артерию. Камеры наблюдения (те, что еще работали) зафиксировали, как его нога вздулась, кожа лопнула, выпустив наружу щупальца из бетона и проволоки. Он упал, полз к микроскопу, оставляя за собой след из крошки и крови.
Утром ликвидаторы ворвались в лабораторию, разбив гермодверь кувалдой. Тело Григория уже наполовину слилось с полом. Грудь и живот превратились в плиту, ребра торчали, как балки разрушенного моста. В руке, кроме шприца, зажата была записка, написанная на обрывке бинта: «Лечение — в обратном процессе. Надо стать стеной. Стать ими».
Через час после эвакуации трупа в лаборатории началась акуляция. Из пробирок, где хранились его образцы, выросли сталактиты бетона, пронзившие потолок. Вентиляция завыла, выплевывая в коридор облака пыли с вкраплениями зубов. Ликвидаторы, вызванные на зачистку, нашли в углу ростки — нечто среднее между грибами и миниатюрными моделями гигахрущевки. Когда один из них попытался сорвать один, стебель впился ему в ладонь, впрыснув субстанцию, от которой кожа на пальцах загрубела, как штукатурка.
На следующий день в блоке Б-3876-4 объявили карантин. Гермодвери этажей 3-5 заварили наглухо, но через вентиляционные решетки продолжал сочиться серый туман. Те, кто осмеливался приложить ухо к стенам, слышали хрип — точную копию голоса Григория Михайловича. Он повторял два слова: «Цемент. Жить.»
В медблоке, где теперь лежали заболевшие бетонкой, пациенты начинали каждое утро с ритуала: скребли ногтями по коже, проверяя, не появилась ли шероховатость. На пятой день карантина у Якушева Б.Ю., первого выжившего после лихорадки, отпали пальцы. На их месте остались гладкие, как полированный камень, культи. Он смеялся, тыча ими в лицо дежурному: «Видишь? Я крепчаю! Склееееенкааа...»
К ночи 25-го цикла стены третьего этажа начали пульсировать. Там, где раньше была лаборатория, выросла барельефная фигура — угадывались плечи, голова, очертания микроскопа. Ликвидаторы, посланные Сверхом, получили приказ: не приближаться, не вступать в контакт, наблюдать за «развитием объекта». Объект назвали «Григ-Стена».
А внизу, на первом этаже, ребенок, игравший у лифтовой шахты, нашел шприц. Тот самый, серый, с остатками жидкости. Ввел себе в вену, подражая доктору, о котором шептались взрослые. Через час его кожа покрылась мраморными прожилками. Через два — он перестал дышать, но не умер. Просто встал, улыбнулся бетонной улыбкой и пошел царапать стену, выводя те же слова, что и Григорий:
«Стать стеной. Стать ими.»
>>145
Анон, ты долбоёб? Ты ж сам из 2025-го, как ты не понял? Это ж классика ранних тредов 2019, когда у нас ещё движок форума глючил, и больше 20 этажей в сюжете не вывозил! Автору просто поебать — он же не архитектор, он гений ебучего сеттинга. Объясняю на пальцах, как ликвидатору-добровольцу:
Этажей мало (типа 14-17), потому что:
– В 2019-м все сидели на допотопных компах, и считать этажи было как считать fps в Crysis на калькуляторе — нихуя не выходит.
– Это метафора, долбоёб! Гигахрущевка бесконечна, но автору лень было писать про этаж 69420, где живут аниме тянки в противогазах.
– Самосбор сжирает этажи как горячие пирожки.
Эти бугурты — квинтэссенция эпохи, когда интернет был говном, но СВЯТЫМ говном. Этажей мало, потому что мы все живём в 3 комнатах: работа, дом, могила. Анахронизмы для нас — потому что будущее уже наступило, но оно сосёт. Верните мне мой 2019 год и первые треды про Самосбор!
Как-то так, анон. И на всякий случай: иди на хуй.
Анон, ты долбоёб? Ты ж сам из 2025-го, как ты не понял? Это ж классика ранних тредов 2019, когда у нас ещё движок форума глючил, и больше 20 этажей в сюжете не вывозил! Автору просто поебать — он же не архитектор, он гений ебучего сеттинга. Объясняю на пальцах, как ликвидатору-добровольцу:
Этажей мало (типа 14-17), потому что:
– В 2019-м все сидели на допотопных компах, и считать этажи было как считать fps в Crysis на калькуляторе — нихуя не выходит.
– Это метафора, долбоёб! Гигахрущевка бесконечна, но автору лень было писать про этаж 69420, где живут аниме тянки в противогазах.
– Самосбор сжирает этажи как горячие пирожки.
Эти бугурты — квинтэссенция эпохи, когда интернет был говном, но СВЯТЫМ говном. Этажей мало, потому что мы все живём в 3 комнатах: работа, дом, могила. Анахронизмы для нас — потому что будущее уже наступило, но оно сосёт. Верните мне мой 2019 год и первые треды про Самосбор!
Как-то так, анон. И на всякий случай: иди на хуй.
Лаборатория профессора Ватрушникова пахла антисептиком и перегоревшими конденсаторами. Свет мерцал, выхватывая из полумрака стальные столы, опутанные проводами, застывшие в гелевых капсулах конечности неизвестного назначения. На операционном столе, покрытом пятнами ржавчины и темными подтеками, лежал Пулеметчик Гаус. Его тело, переплетенное шрамами от предыдущих модификаций, блестело от пота. Между мускулистых бедер торчал пулемет Гаусса, встроенный в тазобедренный сустав, ствол слегка дымился после последней чистки.
Ватрушников, в пропитанном желтоватыми пятнами халате, щелкнул пинцетом у самого лица ликвидатора. Его пальцы, обтянутые резиной с надорванными кончиками, проворно отсоединили панель на боковой части импланта. Изнутри вырвался пар, смешанный с запахом перегретого металла.
— Три смены — и уже износ 37%, — пробормотал профессор, тыча зонд в разъем. — На этот раз добавим керамические вкладыши. И смазку... особую.
Гаус не шевелился, лишь мышцы на челюсти напряглись, когда ассистентка вставила ему в рот резиновый загубник. Ее пальцы, холодные и влажные, скользнули по его груди, фиксируя ремни. В углу зашипел автоген — готовили новый модуль.
Реактивное анальное сопло напоминало гибрид турбины и хирургического зонда. Спиралевидные лопасти, обмазанные биополимерной смазкой, медленно вращались в прозрачном кожухе. Ватрушников щелкнул выключателем, и устройство завизжало, разбрасывая капли жидкости по столу.
— Эрогенная зона будет затронута, — предупредил профессор, не глядя на пациента. — Рекомендую сдержать... реакции.
Гаус хрипло засмеялся сквозь загубник. Ассистентка опустила его ноги на подставки, обнажив промежность. Лезвие скальпеля блеснуло, разрезая кожу у основания копчика. Кровь сочилась густо, смешиваясь с маслом, капающим с сопла. Ватрушников вкрутил первый болт, прижимая стальную пластину к крестцу. Гаус дернулся, пулемет между ног жужжал, ствол непроизвольно повернулся к потолку.
— Стабилизируй его! — рявкнул профессор.
Ассистентка прижала бедра ликвидатора, ее грудь уперлась в его голую спину. Пальцы в перчатках скользнули глубже, вставляя фиксаторы. Сопло входило медленно, лопасти вгрызались в плоть, раздвигая ткани с мокрым хлюпаньем. Гаус застонал, зубы прокусили резину. Индикаторы на панели замигали красным — давление в камере сгорания росло.
— Тест-запуск, — Ватрушников повернул вентиль.
Сопло взревело. Струя раскаленного воздуха вырвалась из ануса, ударив в стену, оставив черный след на облупившейся плитке. Гаус выгнулся, пулемет выстрелил в потолок, срикошетившая пуля пробила трубу с паром. Профессор, не моргнув, шлепнул ладонью по ягодице пациента.
— Тяга неравномерная. Увеличим подачу геля.
Ассистентка ввела шприц в основание сопла. Жидкость вспенилась, вытекая розоватыми пузырями. Гаус задышал чаще, пальцы впились в края стола. Внезапно завыла сирена — прерывистый, режущий звук системы оповещения.
— Самосбор на этажах 345-348, — прокричал динамик. — Ликвидаторам прибыть в зону...
Ватрушников вытер руки о халат.
— Заканчиваем позже. Сейчас приварим предохранитель.
Гаус сорвался со стола, сопло шипело за его спиной, как разъяренная змея. Он схватил бронежилет, все еще подключенный кабелями к телу. Ассистентка бросила ему штаны с усиленными швами — штанина распалась по мере того, как пулемет автоматически занял боевое положение.
Коридор за лабораторией уже заполнялся зеленоватым туманом. Стены пульсировали, бетон вздувался пузырями, лопаясь с хлюпающим звуком. Из щелей выползали твари — комки слизи с костяными шипами, клубки щупалец, склеенные из обрывков плоти.
Гаус побежал, реактивное сопло оставляло за ним дымный след. Первый выхлоп отбросил его вперед, врезавшись спиной в стену. Второй — выстрелил в стаю тварей, разорвав их на липкие лоскуты. Пулемет между ног завизжал, выпуская очередь. Горячие гильзы падали на пол, подпрыгивая у его ступней.
На лестничной клетке ликвидаторы уже устанавливали огнеметы. Один из них, в шлеме с треснувшим стеклом, оглянулся на Гауса.
— Ты... жопа у тебя горит!
Гаус не ответил. Сопло ревело, разгоняя его вверх по ступеням. Пламя вырывалось сзади, поджаривая цепляющихся за перила тварей. В животе булькало — гель смешивался с кислотой, выплёвываясь ракетными выхлопами.
На этаже 347 гермодвери были расплавлены. Сквозь дыру в стене лезла масса — нечто вроде гигантского языка, покрытого глазами. Гаус присел, ощущая, как сопло копит давление. Выстрел.
Его протащило по полу, пулемет строчил без остановки. Реактивная струя врезалась в тварь, разрывая мышечные волокна. Язык вздулся, лопнул, залив все этажом едкой слизью. Гаус встал, вытирая лицо. Сопло дымилось, пулемет остывал.
В динамике хрипел голос: «Самосбор прекращен. Ликвидаторам отступить для дезактивации».
Он посмотрел вниз. Штаны висели клочьями. Сопло подрагивало, выпуская последние клубы пара. Ватрушников будет доволен.
— Тяга... приемлемая, — пробормотал он, сплевывая кровь.
Где-то вдали завыли новые сирены.
Ватрушников, в пропитанном желтоватыми пятнами халате, щелкнул пинцетом у самого лица ликвидатора. Его пальцы, обтянутые резиной с надорванными кончиками, проворно отсоединили панель на боковой части импланта. Изнутри вырвался пар, смешанный с запахом перегретого металла.
— Три смены — и уже износ 37%, — пробормотал профессор, тыча зонд в разъем. — На этот раз добавим керамические вкладыши. И смазку... особую.
Гаус не шевелился, лишь мышцы на челюсти напряглись, когда ассистентка вставила ему в рот резиновый загубник. Ее пальцы, холодные и влажные, скользнули по его груди, фиксируя ремни. В углу зашипел автоген — готовили новый модуль.
Реактивное анальное сопло напоминало гибрид турбины и хирургического зонда. Спиралевидные лопасти, обмазанные биополимерной смазкой, медленно вращались в прозрачном кожухе. Ватрушников щелкнул выключателем, и устройство завизжало, разбрасывая капли жидкости по столу.
— Эрогенная зона будет затронута, — предупредил профессор, не глядя на пациента. — Рекомендую сдержать... реакции.
Гаус хрипло засмеялся сквозь загубник. Ассистентка опустила его ноги на подставки, обнажив промежность. Лезвие скальпеля блеснуло, разрезая кожу у основания копчика. Кровь сочилась густо, смешиваясь с маслом, капающим с сопла. Ватрушников вкрутил первый болт, прижимая стальную пластину к крестцу. Гаус дернулся, пулемет между ног жужжал, ствол непроизвольно повернулся к потолку.
— Стабилизируй его! — рявкнул профессор.
Ассистентка прижала бедра ликвидатора, ее грудь уперлась в его голую спину. Пальцы в перчатках скользнули глубже, вставляя фиксаторы. Сопло входило медленно, лопасти вгрызались в плоть, раздвигая ткани с мокрым хлюпаньем. Гаус застонал, зубы прокусили резину. Индикаторы на панели замигали красным — давление в камере сгорания росло.
— Тест-запуск, — Ватрушников повернул вентиль.
Сопло взревело. Струя раскаленного воздуха вырвалась из ануса, ударив в стену, оставив черный след на облупившейся плитке. Гаус выгнулся, пулемет выстрелил в потолок, срикошетившая пуля пробила трубу с паром. Профессор, не моргнув, шлепнул ладонью по ягодице пациента.
— Тяга неравномерная. Увеличим подачу геля.
Ассистентка ввела шприц в основание сопла. Жидкость вспенилась, вытекая розоватыми пузырями. Гаус задышал чаще, пальцы впились в края стола. Внезапно завыла сирена — прерывистый, режущий звук системы оповещения.
— Самосбор на этажах 345-348, — прокричал динамик. — Ликвидаторам прибыть в зону...
Ватрушников вытер руки о халат.
— Заканчиваем позже. Сейчас приварим предохранитель.
Гаус сорвался со стола, сопло шипело за его спиной, как разъяренная змея. Он схватил бронежилет, все еще подключенный кабелями к телу. Ассистентка бросила ему штаны с усиленными швами — штанина распалась по мере того, как пулемет автоматически занял боевое положение.
Коридор за лабораторией уже заполнялся зеленоватым туманом. Стены пульсировали, бетон вздувался пузырями, лопаясь с хлюпающим звуком. Из щелей выползали твари — комки слизи с костяными шипами, клубки щупалец, склеенные из обрывков плоти.
Гаус побежал, реактивное сопло оставляло за ним дымный след. Первый выхлоп отбросил его вперед, врезавшись спиной в стену. Второй — выстрелил в стаю тварей, разорвав их на липкие лоскуты. Пулемет между ног завизжал, выпуская очередь. Горячие гильзы падали на пол, подпрыгивая у его ступней.
На лестничной клетке ликвидаторы уже устанавливали огнеметы. Один из них, в шлеме с треснувшим стеклом, оглянулся на Гауса.
— Ты... жопа у тебя горит!
Гаус не ответил. Сопло ревело, разгоняя его вверх по ступеням. Пламя вырывалось сзади, поджаривая цепляющихся за перила тварей. В животе булькало — гель смешивался с кислотой, выплёвываясь ракетными выхлопами.
На этаже 347 гермодвери были расплавлены. Сквозь дыру в стене лезла масса — нечто вроде гигантского языка, покрытого глазами. Гаус присел, ощущая, как сопло копит давление. Выстрел.
Его протащило по полу, пулемет строчил без остановки. Реактивная струя врезалась в тварь, разрывая мышечные волокна. Язык вздулся, лопнул, залив все этажом едкой слизью. Гаус встал, вытирая лицо. Сопло дымилось, пулемет остывал.
В динамике хрипел голос: «Самосбор прекращен. Ликвидаторам отступить для дезактивации».
Он посмотрел вниз. Штаны висели клочьями. Сопло подрагивало, выпуская последние клубы пара. Ватрушников будет доволен.
— Тяга... приемлемая, — пробормотал он, сплевывая кровь.
Где-то вдали завыли новые сирены.
Лаборатория профессора Ватрушникова пахла антисептиком и перегоревшими конденсаторами. Свет мерцал, выхватывая из полумрака стальные столы, опутанные проводами, застывшие в гелевых капсулах конечности неизвестного назначения. На операционном столе, покрытом пятнами ржавчины и темными подтеками, лежал Пулеметчик Гаус. Его тело, переплетенное шрамами от предыдущих модификаций, блестело от пота. Между мускулистых бедер торчал пулемет Гаусса, встроенный в тазобедренный сустав, ствол слегка дымился после последней чистки.
Ватрушников, в пропитанном желтоватыми пятнами халате, щелкнул пинцетом у самого лица ликвидатора. Его пальцы, обтянутые резиной с надорванными кончиками, проворно отсоединили панель на боковой части импланта. Изнутри вырвался пар, смешанный с запахом перегретого металла.
— Три смены — и уже износ 37%, — пробормотал профессор, тыча зонд в разъем. — На этот раз добавим керамические вкладыши. И смазку... особую.
Гаус не шевелился, лишь мышцы на челюсти напряглись, когда ассистентка вставила ему в рот резиновый загубник. Ее пальцы, холодные и влажные, скользнули по его груди, фиксируя ремни. В углу зашипел автоген — готовили новый модуль.
Реактивное анальное сопло напоминало гибрид турбины и хирургического зонда. Спиралевидные лопасти, обмазанные биополимерной смазкой, медленно вращались в прозрачном кожухе. Ватрушников щелкнул выключателем, и устройство завизжало, разбрасывая капли жидкости по столу.
— Эрогенная зона будет затронута, — предупредил профессор, не глядя на пациента. — Рекомендую сдержать... реакции.
Гаус хрипло засмеялся сквозь загубник. Ассистентка опустила его ноги на подставки, обнажив промежность. Лезвие скальпеля блеснуло, разрезая кожу у основания копчика. Кровь сочилась густо, смешиваясь с маслом, капающим с сопла. Ватрушников вкрутил первый болт, прижимая стальную пластину к крестцу. Гаус дернулся, пулемет между ног жужжал, ствол непроизвольно повернулся к потолку.
— Стабилизируй его! — рявкнул профессор.
Ассистентка прижала бедра ликвидатора, ее грудь уперлась в его голую спину. Пальцы в перчатках скользнули глубже, вставляя фиксаторы. Сопло входило медленно, лопасти вгрызались в плоть, раздвигая ткани с мокрым хлюпаньем. Гаус застонал, зубы прокусили резину. Индикаторы на панели замигали красным — давление в камере сгорания росло.
— Тест-запуск, — Ватрушников повернул вентиль.
Сопло взревело. Струя раскаленного воздуха вырвалась из ануса, ударив в стену, оставив черный след на облупившейся плитке. Гаус выгнулся, пулемет выстрелил в потолок, срикошетившая пуля пробила трубу с паром. Профессор, не моргнув, шлепнул ладонью по ягодице пациента.
— Тяга неравномерная. Увеличим подачу геля.
Ассистентка ввела шприц в основание сопла. Жидкость вспенилась, вытекая розоватыми пузырями. Гаус задышал чаще, пальцы впились в края стола. Внезапно завыла сирена — прерывистый, режущий звук системы оповещения.
— Самосбор на этажах 345-348, — прокричал динамик. — Ликвидаторам прибыть в зону...
Ватрушников вытер руки о халат.
— Заканчиваем позже. Сейчас приварим предохранитель.
Гаус сорвался со стола, сопло шипело за его спиной, как разъяренная змея. Он схватил бронежилет, все еще подключенный кабелями к телу. Ассистентка бросила ему штаны с усиленными швами — штанина распалась по мере того, как пулемет автоматически занял боевое положение.
Коридор за лабораторией уже заполнялся зеленоватым туманом. Стены пульсировали, бетон вздувался пузырями, лопаясь с хлюпающим звуком. Из щелей выползали твари — комки слизи с костяными шипами, клубки щупалец, склеенные из обрывков плоти.
Гаус побежал, реактивное сопло оставляло за ним дымный след. Первый выхлоп отбросил его вперед, врезавшись спиной в стену. Второй — выстрелил в стаю тварей, разорвав их на липкие лоскуты. Пулемет между ног завизжал, выпуская очередь. Горячие гильзы падали на пол, подпрыгивая у его ступней.
На лестничной клетке ликвидаторы уже устанавливали огнеметы. Один из них, в шлеме с треснувшим стеклом, оглянулся на Гауса.
— Ты... жопа у тебя горит!
Гаус не ответил. Сопло ревело, разгоняя его вверх по ступеням. Пламя вырывалось сзади, поджаривая цепляющихся за перила тварей. В животе булькало — гель смешивался с кислотой, выплёвываясь ракетными выхлопами.
На этаже 347 гермодвери были расплавлены. Сквозь дыру в стене лезла масса — нечто вроде гигантского языка, покрытого глазами. Гаус присел, ощущая, как сопло копит давление. Выстрел.
Его протащило по полу, пулемет строчил без остановки. Реактивная струя врезалась в тварь, разрывая мышечные волокна. Язык вздулся, лопнул, залив все этажом едкой слизью. Гаус встал, вытирая лицо. Сопло дымилось, пулемет остывал.
В динамике хрипел голос: «Самосбор прекращен. Ликвидаторам отступить для дезактивации».
Он посмотрел вниз. Штаны висели клочьями. Сопло подрагивало, выпуская последние клубы пара. Ватрушников будет доволен.
— Тяга... приемлемая, — пробормотал он, сплевывая кровь.
Где-то вдали завыли новые сирены.
Ватрушников, в пропитанном желтоватыми пятнами халате, щелкнул пинцетом у самого лица ликвидатора. Его пальцы, обтянутые резиной с надорванными кончиками, проворно отсоединили панель на боковой части импланта. Изнутри вырвался пар, смешанный с запахом перегретого металла.
— Три смены — и уже износ 37%, — пробормотал профессор, тыча зонд в разъем. — На этот раз добавим керамические вкладыши. И смазку... особую.
Гаус не шевелился, лишь мышцы на челюсти напряглись, когда ассистентка вставила ему в рот резиновый загубник. Ее пальцы, холодные и влажные, скользнули по его груди, фиксируя ремни. В углу зашипел автоген — готовили новый модуль.
Реактивное анальное сопло напоминало гибрид турбины и хирургического зонда. Спиралевидные лопасти, обмазанные биополимерной смазкой, медленно вращались в прозрачном кожухе. Ватрушников щелкнул выключателем, и устройство завизжало, разбрасывая капли жидкости по столу.
— Эрогенная зона будет затронута, — предупредил профессор, не глядя на пациента. — Рекомендую сдержать... реакции.
Гаус хрипло засмеялся сквозь загубник. Ассистентка опустила его ноги на подставки, обнажив промежность. Лезвие скальпеля блеснуло, разрезая кожу у основания копчика. Кровь сочилась густо, смешиваясь с маслом, капающим с сопла. Ватрушников вкрутил первый болт, прижимая стальную пластину к крестцу. Гаус дернулся, пулемет между ног жужжал, ствол непроизвольно повернулся к потолку.
— Стабилизируй его! — рявкнул профессор.
Ассистентка прижала бедра ликвидатора, ее грудь уперлась в его голую спину. Пальцы в перчатках скользнули глубже, вставляя фиксаторы. Сопло входило медленно, лопасти вгрызались в плоть, раздвигая ткани с мокрым хлюпаньем. Гаус застонал, зубы прокусили резину. Индикаторы на панели замигали красным — давление в камере сгорания росло.
— Тест-запуск, — Ватрушников повернул вентиль.
Сопло взревело. Струя раскаленного воздуха вырвалась из ануса, ударив в стену, оставив черный след на облупившейся плитке. Гаус выгнулся, пулемет выстрелил в потолок, срикошетившая пуля пробила трубу с паром. Профессор, не моргнув, шлепнул ладонью по ягодице пациента.
— Тяга неравномерная. Увеличим подачу геля.
Ассистентка ввела шприц в основание сопла. Жидкость вспенилась, вытекая розоватыми пузырями. Гаус задышал чаще, пальцы впились в края стола. Внезапно завыла сирена — прерывистый, режущий звук системы оповещения.
— Самосбор на этажах 345-348, — прокричал динамик. — Ликвидаторам прибыть в зону...
Ватрушников вытер руки о халат.
— Заканчиваем позже. Сейчас приварим предохранитель.
Гаус сорвался со стола, сопло шипело за его спиной, как разъяренная змея. Он схватил бронежилет, все еще подключенный кабелями к телу. Ассистентка бросила ему штаны с усиленными швами — штанина распалась по мере того, как пулемет автоматически занял боевое положение.
Коридор за лабораторией уже заполнялся зеленоватым туманом. Стены пульсировали, бетон вздувался пузырями, лопаясь с хлюпающим звуком. Из щелей выползали твари — комки слизи с костяными шипами, клубки щупалец, склеенные из обрывков плоти.
Гаус побежал, реактивное сопло оставляло за ним дымный след. Первый выхлоп отбросил его вперед, врезавшись спиной в стену. Второй — выстрелил в стаю тварей, разорвав их на липкие лоскуты. Пулемет между ног завизжал, выпуская очередь. Горячие гильзы падали на пол, подпрыгивая у его ступней.
На лестничной клетке ликвидаторы уже устанавливали огнеметы. Один из них, в шлеме с треснувшим стеклом, оглянулся на Гауса.
— Ты... жопа у тебя горит!
Гаус не ответил. Сопло ревело, разгоняя его вверх по ступеням. Пламя вырывалось сзади, поджаривая цепляющихся за перила тварей. В животе булькало — гель смешивался с кислотой, выплёвываясь ракетными выхлопами.
На этаже 347 гермодвери были расплавлены. Сквозь дыру в стене лезла масса — нечто вроде гигантского языка, покрытого глазами. Гаус присел, ощущая, как сопло копит давление. Выстрел.
Его протащило по полу, пулемет строчил без остановки. Реактивная струя врезалась в тварь, разрывая мышечные волокна. Язык вздулся, лопнул, залив все этажом едкой слизью. Гаус встал, вытирая лицо. Сопло дымилось, пулемет остывал.
В динамике хрипел голос: «Самосбор прекращен. Ликвидаторам отступить для дезактивации».
Он посмотрел вниз. Штаны висели клочьями. Сопло подрагивало, выпуская последние клубы пара. Ватрушников будет доволен.
— Тяга... приемлемая, — пробормотал он, сплевывая кровь.
Где-то вдали завыли новые сирены.
Гаус стоял перед ржавым унитазом в уборной ликвидаторского блока. Стены, покрытые слоями грибка и неизвестных минеральных отложений, вибрировали от гула вентиляции. Он расстегнул ремень — обрывки ткани упали на пол, обнажив пулемет, все еще теплый от недавнего боя, и реактивное сопло, застывшее в полуоткрытом положении.
Попытка присесть закончилась металлическим лязгом — стальные пластины в тазу уперлись в край унитаза. Мышцы живота напряглись инстинктивно, но вместо ожидаемого облегчения из сопла вырвался шипящий пар. Гаус стиснул зубы, упершись ладонями в стену. Повторная попытка — сопло завибрировало, выбросив струю едкого геля прямо в чашу. Унитаз затрещал, эмаль растворилась, обнажив ржавые трубы.
— Черт... — хрипло выругался он, разглядывая дымящуюся воронку.
Дверь уборной распахнулась. В проеме стоял новобранец в неописуемом комбинезоне, зажав нос тряпкой.
— Эй, старик, ты там... — он замолчал, уставившись на Гауса. Глаза расширились, заметив пулемет. — О, это ты... Пулеметчик. Слышал, тебе Ватрушников новую дырку про...
Гаус развернулся, сопло жужжало, набирая давление. Струя раскаленного воздуха ударила новобранца в грудь, швырнув его в противоположную стену. Тот закашлялся, отползая по полу, испачканному черной слизью.
— Выйди, — прошипел Гаус.
Новобранец исчез, хлопнув дверью. Гаус потрогал промежность — кожу вокруг имплантов покрывали красные волдыри. Пулемет жужжал, ствол непроизвольно поворачивался к зеркалу, разбитому пулей еще в прошлой смене.
Он вышел в коридор, игнорируя взгляды дежурных. На столе в медпункте валялись шприцы с обезболивающим. Гаус схватил один, вогнал иглу в бедро рядом с пулеметным креплением. Жидкость жгла, но спазм в кишечнике не утихал.
— Проблемы с пищеварением? — голос профессора Ватрушникова прозвучал за спиной.
Гаус обернулся. Ученый держал в руках планшет с мерцающими графиками, его халат пах формалином и горелой изоляцией.
— Сопло... не... — Гаус мотнул головой, сдерживая рычание.
— А, функция дефекации, — Ватрушников щелкнул перчаткой по реактивному модулю. — Перепутал клапаны. Ты пытался выпустить газ, а оно запустило форсаж.
Он достал из кармана отвертку, вкрутил ее в технический разъем у основания сопла. Лопасти внутри зажужжали, вращаясь в обратную сторону. Гаус почувствовал, как внутренности сжались, выталкивая что-то вверх. Изо рта вырвалась пена, пахнущая синтетическим топливом.
— Вот и клапан, — профессор вытащил из сопла сморщенный баллон, заполненный черной массой. — Отходы теперь конвертируются в горючее. Эффективность 68%. Остальное... выходит через рвотный рефлекс.
Гаус ухватился за стол, выплюнув остатки пены. На полу зашипела плитка.
— Привыкнешь, — Ватрушников сунул баллон в сумку. — Завтра установим фильтр для жидких отходов. Через мочевой канал.
Сирена самосбора взрезала воздух. Гаус потянулся за бронежилетом, но профессор остановил его руку.
— Сопло требует перезарядки. Или хочешь, чтобы тебя разорвало от давления при первом же прыжке?
Ватрушников указал на операционный стол. Гаус лег, ощущая, как ассистентка пристегивает его ремнями. Ее пальцы скользнули вдоль пулемета, проверяя нагрев.
— Модернизация займет два часа, — пробормотал профессор, включая автоген. — А пока... потерпи.
Гаус смотрел в потолок, где ржавые трубы переплетались с проводкой. Где-то вдали взорвался огнетушитель. Он сглотнул, чувствуя, как сопло сжимается вхолостую, а пулемет между ног тихо жужжит, готовый к следующему выстрелу.
Попытка присесть закончилась металлическим лязгом — стальные пластины в тазу уперлись в край унитаза. Мышцы живота напряглись инстинктивно, но вместо ожидаемого облегчения из сопла вырвался шипящий пар. Гаус стиснул зубы, упершись ладонями в стену. Повторная попытка — сопло завибрировало, выбросив струю едкого геля прямо в чашу. Унитаз затрещал, эмаль растворилась, обнажив ржавые трубы.
— Черт... — хрипло выругался он, разглядывая дымящуюся воронку.
Дверь уборной распахнулась. В проеме стоял новобранец в неописуемом комбинезоне, зажав нос тряпкой.
— Эй, старик, ты там... — он замолчал, уставившись на Гауса. Глаза расширились, заметив пулемет. — О, это ты... Пулеметчик. Слышал, тебе Ватрушников новую дырку про...
Гаус развернулся, сопло жужжало, набирая давление. Струя раскаленного воздуха ударила новобранца в грудь, швырнув его в противоположную стену. Тот закашлялся, отползая по полу, испачканному черной слизью.
— Выйди, — прошипел Гаус.
Новобранец исчез, хлопнув дверью. Гаус потрогал промежность — кожу вокруг имплантов покрывали красные волдыри. Пулемет жужжал, ствол непроизвольно поворачивался к зеркалу, разбитому пулей еще в прошлой смене.
Он вышел в коридор, игнорируя взгляды дежурных. На столе в медпункте валялись шприцы с обезболивающим. Гаус схватил один, вогнал иглу в бедро рядом с пулеметным креплением. Жидкость жгла, но спазм в кишечнике не утихал.
— Проблемы с пищеварением? — голос профессора Ватрушникова прозвучал за спиной.
Гаус обернулся. Ученый держал в руках планшет с мерцающими графиками, его халат пах формалином и горелой изоляцией.
— Сопло... не... — Гаус мотнул головой, сдерживая рычание.
— А, функция дефекации, — Ватрушников щелкнул перчаткой по реактивному модулю. — Перепутал клапаны. Ты пытался выпустить газ, а оно запустило форсаж.
Он достал из кармана отвертку, вкрутил ее в технический разъем у основания сопла. Лопасти внутри зажужжали, вращаясь в обратную сторону. Гаус почувствовал, как внутренности сжались, выталкивая что-то вверх. Изо рта вырвалась пена, пахнущая синтетическим топливом.
— Вот и клапан, — профессор вытащил из сопла сморщенный баллон, заполненный черной массой. — Отходы теперь конвертируются в горючее. Эффективность 68%. Остальное... выходит через рвотный рефлекс.
Гаус ухватился за стол, выплюнув остатки пены. На полу зашипела плитка.
— Привыкнешь, — Ватрушников сунул баллон в сумку. — Завтра установим фильтр для жидких отходов. Через мочевой канал.
Сирена самосбора взрезала воздух. Гаус потянулся за бронежилетом, но профессор остановил его руку.
— Сопло требует перезарядки. Или хочешь, чтобы тебя разорвало от давления при первом же прыжке?
Ватрушников указал на операционный стол. Гаус лег, ощущая, как ассистентка пристегивает его ремнями. Ее пальцы скользнули вдоль пулемета, проверяя нагрев.
— Модернизация займет два часа, — пробормотал профессор, включая автоген. — А пока... потерпи.
Гаус смотрел в потолок, где ржавые трубы переплетались с проводкой. Где-то вдали взорвался огнетушитель. Он сглотнул, чувствуя, как сопло сжимается вхолостую, а пулемет между ног тихо жужжит, готовый к следующему выстрелу.
Гаус стоял перед ржавым унитазом в уборной ликвидаторского блока. Стены, покрытые слоями грибка и неизвестных минеральных отложений, вибрировали от гула вентиляции. Он расстегнул ремень — обрывки ткани упали на пол, обнажив пулемет, все еще теплый от недавнего боя, и реактивное сопло, застывшее в полуоткрытом положении.
Попытка присесть закончилась металлическим лязгом — стальные пластины в тазу уперлись в край унитаза. Мышцы живота напряглись инстинктивно, но вместо ожидаемого облегчения из сопла вырвался шипящий пар. Гаус стиснул зубы, упершись ладонями в стену. Повторная попытка — сопло завибрировало, выбросив струю едкого геля прямо в чашу. Унитаз затрещал, эмаль растворилась, обнажив ржавые трубы.
— Черт... — хрипло выругался он, разглядывая дымящуюся воронку.
Дверь уборной распахнулась. В проеме стоял новобранец в неописуемом комбинезоне, зажав нос тряпкой.
— Эй, старик, ты там... — он замолчал, уставившись на Гауса. Глаза расширились, заметив пулемет. — О, это ты... Пулеметчик. Слышал, тебе Ватрушников новую дырку про...
Гаус развернулся, сопло жужжало, набирая давление. Струя раскаленного воздуха ударила новобранца в грудь, швырнув его в противоположную стену. Тот закашлялся, отползая по полу, испачканному черной слизью.
— Выйди, — прошипел Гаус.
Новобранец исчез, хлопнув дверью. Гаус потрогал промежность — кожу вокруг имплантов покрывали красные волдыри. Пулемет жужжал, ствол непроизвольно поворачивался к зеркалу, разбитому пулей еще в прошлой смене.
Он вышел в коридор, игнорируя взгляды дежурных. На столе в медпункте валялись шприцы с обезболивающим. Гаус схватил один, вогнал иглу в бедро рядом с пулеметным креплением. Жидкость жгла, но спазм в кишечнике не утихал.
— Проблемы с пищеварением? — голос профессора Ватрушникова прозвучал за спиной.
Гаус обернулся. Ученый держал в руках планшет с мерцающими графиками, его халат пах формалином и горелой изоляцией.
— Сопло... не... — Гаус мотнул головой, сдерживая рычание.
— А, функция дефекации, — Ватрушников щелкнул перчаткой по реактивному модулю. — Перепутал клапаны. Ты пытался выпустить газ, а оно запустило форсаж.
Он достал из кармана отвертку, вкрутил ее в технический разъем у основания сопла. Лопасти внутри зажужжали, вращаясь в обратную сторону. Гаус почувствовал, как внутренности сжались, выталкивая что-то вверх. Изо рта вырвалась пена, пахнущая синтетическим топливом.
— Вот и клапан, — профессор вытащил из сопла сморщенный баллон, заполненный черной массой. — Отходы теперь конвертируются в горючее. Эффективность 68%. Остальное... выходит через рвотный рефлекс.
Гаус ухватился за стол, выплюнув остатки пены. На полу зашипела плитка.
— Привыкнешь, — Ватрушников сунул баллон в сумку. — Завтра установим фильтр для жидких отходов. Через мочевой канал.
Сирена самосбора взрезала воздух. Гаус потянулся за бронежилетом, но профессор остановил его руку.
— Сопло требует перезарядки. Или хочешь, чтобы тебя разорвало от давления при первом же прыжке?
Ватрушников указал на операционный стол. Гаус лег, ощущая, как ассистентка пристегивает его ремнями. Ее пальцы скользнули вдоль пулемета, проверяя нагрев.
— Модернизация займет два часа, — пробормотал профессор, включая автоген. — А пока... потерпи.
Гаус смотрел в потолок, где ржавые трубы переплетались с проводкой. Где-то вдали взорвался огнетушитель. Он сглотнул, чувствуя, как сопло сжимается вхолостую, а пулемет между ног тихо жужжит, готовый к следующему выстрелу.
Попытка присесть закончилась металлическим лязгом — стальные пластины в тазу уперлись в край унитаза. Мышцы живота напряглись инстинктивно, но вместо ожидаемого облегчения из сопла вырвался шипящий пар. Гаус стиснул зубы, упершись ладонями в стену. Повторная попытка — сопло завибрировало, выбросив струю едкого геля прямо в чашу. Унитаз затрещал, эмаль растворилась, обнажив ржавые трубы.
— Черт... — хрипло выругался он, разглядывая дымящуюся воронку.
Дверь уборной распахнулась. В проеме стоял новобранец в неописуемом комбинезоне, зажав нос тряпкой.
— Эй, старик, ты там... — он замолчал, уставившись на Гауса. Глаза расширились, заметив пулемет. — О, это ты... Пулеметчик. Слышал, тебе Ватрушников новую дырку про...
Гаус развернулся, сопло жужжало, набирая давление. Струя раскаленного воздуха ударила новобранца в грудь, швырнув его в противоположную стену. Тот закашлялся, отползая по полу, испачканному черной слизью.
— Выйди, — прошипел Гаус.
Новобранец исчез, хлопнув дверью. Гаус потрогал промежность — кожу вокруг имплантов покрывали красные волдыри. Пулемет жужжал, ствол непроизвольно поворачивался к зеркалу, разбитому пулей еще в прошлой смене.
Он вышел в коридор, игнорируя взгляды дежурных. На столе в медпункте валялись шприцы с обезболивающим. Гаус схватил один, вогнал иглу в бедро рядом с пулеметным креплением. Жидкость жгла, но спазм в кишечнике не утихал.
— Проблемы с пищеварением? — голос профессора Ватрушникова прозвучал за спиной.
Гаус обернулся. Ученый держал в руках планшет с мерцающими графиками, его халат пах формалином и горелой изоляцией.
— Сопло... не... — Гаус мотнул головой, сдерживая рычание.
— А, функция дефекации, — Ватрушников щелкнул перчаткой по реактивному модулю. — Перепутал клапаны. Ты пытался выпустить газ, а оно запустило форсаж.
Он достал из кармана отвертку, вкрутил ее в технический разъем у основания сопла. Лопасти внутри зажужжали, вращаясь в обратную сторону. Гаус почувствовал, как внутренности сжались, выталкивая что-то вверх. Изо рта вырвалась пена, пахнущая синтетическим топливом.
— Вот и клапан, — профессор вытащил из сопла сморщенный баллон, заполненный черной массой. — Отходы теперь конвертируются в горючее. Эффективность 68%. Остальное... выходит через рвотный рефлекс.
Гаус ухватился за стол, выплюнув остатки пены. На полу зашипела плитка.
— Привыкнешь, — Ватрушников сунул баллон в сумку. — Завтра установим фильтр для жидких отходов. Через мочевой канал.
Сирена самосбора взрезала воздух. Гаус потянулся за бронежилетом, но профессор остановил его руку.
— Сопло требует перезарядки. Или хочешь, чтобы тебя разорвало от давления при первом же прыжке?
Ватрушников указал на операционный стол. Гаус лег, ощущая, как ассистентка пристегивает его ремнями. Ее пальцы скользнули вдоль пулемета, проверяя нагрев.
— Модернизация займет два часа, — пробормотал профессор, включая автоген. — А пока... потерпи.
Гаус смотрел в потолок, где ржавые трубы переплетались с проводкой. Где-то вдали взорвался огнетушитель. Он сглотнул, чувствуя, как сопло сжимается вхолостую, а пулемет между ног тихо жужжит, готовый к следующему выстрелу.
Ассистентка наклонилась над пулеметом, ее тенистые ресницы отбрасывали паутинные узоры на стальную кожух. Пальцы в латексных перчатках скользнули вдоль ребер охлаждения, будто ощупывая хребет спящего зверя. Смазочные поры на стволе выделили капли масла, когда ее ноготь провел по технологическому шву. Запах перегретого металла смешался с ароматом синтетических духов, струящихся из-под воротника ее комбинезона.
— Температура сердечника — двести семьдесят градусов, — проговорила она, хотя измеритель на стене показывал триста девяносто. Ее голос напоминал шорох смазочной бумаги. Ладонь легла на вентиляционные решетки в паху Гауса, где пулемет врастал в лобковую кость. Хромовый кожух вибрировал, передавая дрожь мышцам живота.
Профессор Ватрушников, не отрываясь от пайки нервных кабелей, бросил через плечо: — Проверь клапан обратной подачи. В прошлый раз заклинило на фазе отката.
Ассистентка кивнула, пальцы скользнули под защитную пластину. Гидравлическая жидкость сочилась из стыков, оставляя масляные дорожки на ее запястьях. Она нажала на аварийный фиксатор — пулемет вздрогнул, стволы провернулись на сорок пять градусов, обнажая раскаленную камеру заряжания. Жар волной поднялся к ее лицу, расплавляя косметику на висках.
— Засор в топливопроводе, — прошептала она, доставая зонд из кармана фартука. Инструмент вошел в технологическое отверстие с мягким хлюпанием. Гаус дернулся, стальные ремни врезались в плечи. Его горло издало звук, похожий на перегрузку турбины.
Ассистентка повернула зонд, наблюдая, как сухожилия на шее мужчины натянулись как тросы подъемного крана. Капля пота скатилась с его подбородка, испарившись с шипением на дуле пулемета. Она достала зонд, покрытый черной слизью с перламутровыми прожилками, и поднесла к губам. Язык скользнул по поверхности, собирая образцы.
— Углеводородная основа с примесью костного коллагена, — заключила она, выплевывая в жестяную плевательницу. — Нужна промывка керосином.
Ватрушников хмыкнул, выжигая автогеном наплыв на реактивном сопле. Искры падали на бедра Гауса, оставляя кратеры на синтетической коже. Ассистентка достала шланг с резиновой насадкой, присоединила его к насосу. Другая рука опустилась между стволами пулемета, нащупывая клапан охлаждения.
— Глубокий вдох, — сказала она, вкручивая насадку в порт подвздошной вены. Гаус закинул голову, когда ледяной керосин хлынул по артериям. Его грудная клетка вздымалась, обнажая шрамы от шрапнели, залитые биополимером. Пулемет затрещал, выплевывая сгустки нагара в желоб под столом.
Ассистентка придвинулась ближе, бедро касаясь раскаленного кожуха. Ее комбинезон расстегнулся на уровне груди, обнажая кожу, покрытую схемами имплантов. Она наклонилась к уху Гауса, губы коснулись раковины, пропитанной запахом пороха.
— Ты чувствуешь, как твоя печень перерабатывает отходы в нитроглицерин? — шепотом спросила она, проводя языком по наружному слуховому проходу. Ее рука скользнула под защитную панель на его животе, пальцы нащупали пульсирующий топливный насос. — Каждая капля твоей крови — воспламеняющаяся жидкость.
Гаус зарычал, дергая ремнями. Реактивное сопло на копчике выпустило струю пара, расплавившую пластиковое покрытие стола. Ассистентка рассмеялась, звук напоминал лязг шестеренок. Она нажала на аортный клапан, замедляя поток керосина до густой капели. Ее колени сжали стволы пулемета, когда она забралась на стол, обходя лужи расплавленного пластика.
Ватрушников стучал молотком по деформированному соплу, напевая марш космодесанта. Автоген выжег дыру в бетонной стене, но он продолжал пайку, будто не замечая происходящего. Ассистентка прижалась грудью к дульному тормозу, ее сосок скользнул по насечкам, оставляя кровавые полосы. Пулемет взвыл, система автоматической подачи ленты начала захватывать прядь ее волос.
— Не сейчас, милый, — прошептала она, выдергивая волосы из шестеренок. Пальцы сжали стволы, вгоняя их глубже в паховый разъем. Гаус выгнулся, его позвоночник хрустнул, ударившись о титановую пластину операционного стола.
Шланг для керосина вырвался из порта, хлестая жидкостью по стенам. Струя попала в автоген — синее пламя взметнулось к потолку, опалив паутину из проводов. Ватрушников отпрыгнул, швырнув в огонь банку с пеной для тушения.
Ассистентка, не обращая внимания на пожар, прикусила губу, когда предохранитель пулемета впился ей в бедро. Кровь смешалась с гидравлической жидкостью, образуя розоватую эмульсию. Она провела ладонью по перфорированному стволу, собирая капли смеси, затем облизала пальцы, не сводя глаз с лица Гауса.
— Твои лейкоциты атакуют смазочные материалы, — сказала она, наблюдая, как красные волдыри на его бедрах лопаются, выпуская струйки дыма. — Тебе нужна замена фильтров... и, возможно, новая система смазки.
Гаус захрипел, когда ее зубы впились в соединение пулемета с подвздошной костью. Металл скрипел, смешиваясь со звуком разрыва плоти. Она откинула голову, выплюнув осколок титанового крепления, и провела языком по окровавленным губам.
Сирена самосбора взревела с новой силой, заставляя мигать аварийные огни. Где-то рухнула балка, засыпав вход в медпункт бетонной крошкой. Ассистентка слезла со стола, ее комбинезон теперь висел клочьями, обнажая сеть шрамов от хирургических лазеров. Она потянула рычаг разблокировки ремней — они отстегнулись с пневматическим шипением.
— Перезарядка завершена на восемьдесят три процента, — объявил Ватрушников, швыряя в угол обугленный планшет. — Остальное долей в бою через мочевой канал.
Гаус сполз со стола, его ступни провалились в расплавленный пол. Пулемет между ног дымился, стволы медленно остывая до тусклого свечения. Ассистентка поправила ассиметричную прическу, вытирая ладонью подтеки масла на шее.
— Возвращайся после смены, — сказала она, застегивая на груди прожженный комбинезон. — Проведем... калибровку прицела.
Она шлепнула его по реактивному соплу, оставив кровавый отпечаток на сопловом аппарате. Гаус шагнул через горящие обломки, направляясь к выходу. Его тень, искаженная пламенем, танцевала на стенах, сливаясь с силуэтами ржавых труб и оборванных проводов. Где-то вдали рванула серия взрывов, но пулемет между его ног уже тихо жужжал, цикруя патроны в подготовительной камере.
— Температура сердечника — двести семьдесят градусов, — проговорила она, хотя измеритель на стене показывал триста девяносто. Ее голос напоминал шорох смазочной бумаги. Ладонь легла на вентиляционные решетки в паху Гауса, где пулемет врастал в лобковую кость. Хромовый кожух вибрировал, передавая дрожь мышцам живота.
Профессор Ватрушников, не отрываясь от пайки нервных кабелей, бросил через плечо: — Проверь клапан обратной подачи. В прошлый раз заклинило на фазе отката.
Ассистентка кивнула, пальцы скользнули под защитную пластину. Гидравлическая жидкость сочилась из стыков, оставляя масляные дорожки на ее запястьях. Она нажала на аварийный фиксатор — пулемет вздрогнул, стволы провернулись на сорок пять градусов, обнажая раскаленную камеру заряжания. Жар волной поднялся к ее лицу, расплавляя косметику на висках.
— Засор в топливопроводе, — прошептала она, доставая зонд из кармана фартука. Инструмент вошел в технологическое отверстие с мягким хлюпанием. Гаус дернулся, стальные ремни врезались в плечи. Его горло издало звук, похожий на перегрузку турбины.
Ассистентка повернула зонд, наблюдая, как сухожилия на шее мужчины натянулись как тросы подъемного крана. Капля пота скатилась с его подбородка, испарившись с шипением на дуле пулемета. Она достала зонд, покрытый черной слизью с перламутровыми прожилками, и поднесла к губам. Язык скользнул по поверхности, собирая образцы.
— Углеводородная основа с примесью костного коллагена, — заключила она, выплевывая в жестяную плевательницу. — Нужна промывка керосином.
Ватрушников хмыкнул, выжигая автогеном наплыв на реактивном сопле. Искры падали на бедра Гауса, оставляя кратеры на синтетической коже. Ассистентка достала шланг с резиновой насадкой, присоединила его к насосу. Другая рука опустилась между стволами пулемета, нащупывая клапан охлаждения.
— Глубокий вдох, — сказала она, вкручивая насадку в порт подвздошной вены. Гаус закинул голову, когда ледяной керосин хлынул по артериям. Его грудная клетка вздымалась, обнажая шрамы от шрапнели, залитые биополимером. Пулемет затрещал, выплевывая сгустки нагара в желоб под столом.
Ассистентка придвинулась ближе, бедро касаясь раскаленного кожуха. Ее комбинезон расстегнулся на уровне груди, обнажая кожу, покрытую схемами имплантов. Она наклонилась к уху Гауса, губы коснулись раковины, пропитанной запахом пороха.
— Ты чувствуешь, как твоя печень перерабатывает отходы в нитроглицерин? — шепотом спросила она, проводя языком по наружному слуховому проходу. Ее рука скользнула под защитную панель на его животе, пальцы нащупали пульсирующий топливный насос. — Каждая капля твоей крови — воспламеняющаяся жидкость.
Гаус зарычал, дергая ремнями. Реактивное сопло на копчике выпустило струю пара, расплавившую пластиковое покрытие стола. Ассистентка рассмеялась, звук напоминал лязг шестеренок. Она нажала на аортный клапан, замедляя поток керосина до густой капели. Ее колени сжали стволы пулемета, когда она забралась на стол, обходя лужи расплавленного пластика.
Ватрушников стучал молотком по деформированному соплу, напевая марш космодесанта. Автоген выжег дыру в бетонной стене, но он продолжал пайку, будто не замечая происходящего. Ассистентка прижалась грудью к дульному тормозу, ее сосок скользнул по насечкам, оставляя кровавые полосы. Пулемет взвыл, система автоматической подачи ленты начала захватывать прядь ее волос.
— Не сейчас, милый, — прошептала она, выдергивая волосы из шестеренок. Пальцы сжали стволы, вгоняя их глубже в паховый разъем. Гаус выгнулся, его позвоночник хрустнул, ударившись о титановую пластину операционного стола.
Шланг для керосина вырвался из порта, хлестая жидкостью по стенам. Струя попала в автоген — синее пламя взметнулось к потолку, опалив паутину из проводов. Ватрушников отпрыгнул, швырнув в огонь банку с пеной для тушения.
Ассистентка, не обращая внимания на пожар, прикусила губу, когда предохранитель пулемета впился ей в бедро. Кровь смешалась с гидравлической жидкостью, образуя розоватую эмульсию. Она провела ладонью по перфорированному стволу, собирая капли смеси, затем облизала пальцы, не сводя глаз с лица Гауса.
— Твои лейкоциты атакуют смазочные материалы, — сказала она, наблюдая, как красные волдыри на его бедрах лопаются, выпуская струйки дыма. — Тебе нужна замена фильтров... и, возможно, новая система смазки.
Гаус захрипел, когда ее зубы впились в соединение пулемета с подвздошной костью. Металл скрипел, смешиваясь со звуком разрыва плоти. Она откинула голову, выплюнув осколок титанового крепления, и провела языком по окровавленным губам.
Сирена самосбора взревела с новой силой, заставляя мигать аварийные огни. Где-то рухнула балка, засыпав вход в медпункт бетонной крошкой. Ассистентка слезла со стола, ее комбинезон теперь висел клочьями, обнажая сеть шрамов от хирургических лазеров. Она потянула рычаг разблокировки ремней — они отстегнулись с пневматическим шипением.
— Перезарядка завершена на восемьдесят три процента, — объявил Ватрушников, швыряя в угол обугленный планшет. — Остальное долей в бою через мочевой канал.
Гаус сполз со стола, его ступни провалились в расплавленный пол. Пулемет между ног дымился, стволы медленно остывая до тусклого свечения. Ассистентка поправила ассиметричную прическу, вытирая ладонью подтеки масла на шее.
— Возвращайся после смены, — сказала она, застегивая на груди прожженный комбинезон. — Проведем... калибровку прицела.
Она шлепнула его по реактивному соплу, оставив кровавый отпечаток на сопловом аппарате. Гаус шагнул через горящие обломки, направляясь к выходу. Его тень, искаженная пламенем, танцевала на стенах, сливаясь с силуэтами ржавых труб и оборванных проводов. Где-то вдали рванула серия взрывов, но пулемет между его ног уже тихо жужжал, цикруя патроны в подготовительной камере.
Ассистентка наклонилась над пулеметом, ее тенистые ресницы отбрасывали паутинные узоры на стальную кожух. Пальцы в латексных перчатках скользнули вдоль ребер охлаждения, будто ощупывая хребет спящего зверя. Смазочные поры на стволе выделили капли масла, когда ее ноготь провел по технологическому шву. Запах перегретого металла смешался с ароматом синтетических духов, струящихся из-под воротника ее комбинезона.
— Температура сердечника — двести семьдесят градусов, — проговорила она, хотя измеритель на стене показывал триста девяносто. Ее голос напоминал шорох смазочной бумаги. Ладонь легла на вентиляционные решетки в паху Гауса, где пулемет врастал в лобковую кость. Хромовый кожух вибрировал, передавая дрожь мышцам живота.
Профессор Ватрушников, не отрываясь от пайки нервных кабелей, бросил через плечо: — Проверь клапан обратной подачи. В прошлый раз заклинило на фазе отката.
Ассистентка кивнула, пальцы скользнули под защитную пластину. Гидравлическая жидкость сочилась из стыков, оставляя масляные дорожки на ее запястьях. Она нажала на аварийный фиксатор — пулемет вздрогнул, стволы провернулись на сорок пять градусов, обнажая раскаленную камеру заряжания. Жар волной поднялся к ее лицу, расплавляя косметику на висках.
— Засор в топливопроводе, — прошептала она, доставая зонд из кармана фартука. Инструмент вошел в технологическое отверстие с мягким хлюпанием. Гаус дернулся, стальные ремни врезались в плечи. Его горло издало звук, похожий на перегрузку турбины.
Ассистентка повернула зонд, наблюдая, как сухожилия на шее мужчины натянулись как тросы подъемного крана. Капля пота скатилась с его подбородка, испарившись с шипением на дуле пулемета. Она достала зонд, покрытый черной слизью с перламутровыми прожилками, и поднесла к губам. Язык скользнул по поверхности, собирая образцы.
— Углеводородная основа с примесью костного коллагена, — заключила она, выплевывая в жестяную плевательницу. — Нужна промывка керосином.
Ватрушников хмыкнул, выжигая автогеном наплыв на реактивном сопле. Искры падали на бедра Гауса, оставляя кратеры на синтетической коже. Ассистентка достала шланг с резиновой насадкой, присоединила его к насосу. Другая рука опустилась между стволами пулемета, нащупывая клапан охлаждения.
— Глубокий вдох, — сказала она, вкручивая насадку в порт подвздошной вены. Гаус закинул голову, когда ледяной керосин хлынул по артериям. Его грудная клетка вздымалась, обнажая шрамы от шрапнели, залитые биополимером. Пулемет затрещал, выплевывая сгустки нагара в желоб под столом.
Ассистентка придвинулась ближе, бедро касаясь раскаленного кожуха. Ее комбинезон расстегнулся на уровне груди, обнажая кожу, покрытую схемами имплантов. Она наклонилась к уху Гауса, губы коснулись раковины, пропитанной запахом пороха.
— Ты чувствуешь, как твоя печень перерабатывает отходы в нитроглицерин? — шепотом спросила она, проводя языком по наружному слуховому проходу. Ее рука скользнула под защитную панель на его животе, пальцы нащупали пульсирующий топливный насос. — Каждая капля твоей крови — воспламеняющаяся жидкость.
Гаус зарычал, дергая ремнями. Реактивное сопло на копчике выпустило струю пара, расплавившую пластиковое покрытие стола. Ассистентка рассмеялась, звук напоминал лязг шестеренок. Она нажала на аортный клапан, замедляя поток керосина до густой капели. Ее колени сжали стволы пулемета, когда она забралась на стол, обходя лужи расплавленного пластика.
Ватрушников стучал молотком по деформированному соплу, напевая марш космодесанта. Автоген выжег дыру в бетонной стене, но он продолжал пайку, будто не замечая происходящего. Ассистентка прижалась грудью к дульному тормозу, ее сосок скользнул по насечкам, оставляя кровавые полосы. Пулемет взвыл, система автоматической подачи ленты начала захватывать прядь ее волос.
— Не сейчас, милый, — прошептала она, выдергивая волосы из шестеренок. Пальцы сжали стволы, вгоняя их глубже в паховый разъем. Гаус выгнулся, его позвоночник хрустнул, ударившись о титановую пластину операционного стола.
Шланг для керосина вырвался из порта, хлестая жидкостью по стенам. Струя попала в автоген — синее пламя взметнулось к потолку, опалив паутину из проводов. Ватрушников отпрыгнул, швырнув в огонь банку с пеной для тушения.
Ассистентка, не обращая внимания на пожар, прикусила губу, когда предохранитель пулемета впился ей в бедро. Кровь смешалась с гидравлической жидкостью, образуя розоватую эмульсию. Она провела ладонью по перфорированному стволу, собирая капли смеси, затем облизала пальцы, не сводя глаз с лица Гауса.
— Твои лейкоциты атакуют смазочные материалы, — сказала она, наблюдая, как красные волдыри на его бедрах лопаются, выпуская струйки дыма. — Тебе нужна замена фильтров... и, возможно, новая система смазки.
Гаус захрипел, когда ее зубы впились в соединение пулемета с подвздошной костью. Металл скрипел, смешиваясь со звуком разрыва плоти. Она откинула голову, выплюнув осколок титанового крепления, и провела языком по окровавленным губам.
Сирена самосбора взревела с новой силой, заставляя мигать аварийные огни. Где-то рухнула балка, засыпав вход в медпункт бетонной крошкой. Ассистентка слезла со стола, ее комбинезон теперь висел клочьями, обнажая сеть шрамов от хирургических лазеров. Она потянула рычаг разблокировки ремней — они отстегнулись с пневматическим шипением.
— Перезарядка завершена на восемьдесят три процента, — объявил Ватрушников, швыряя в угол обугленный планшет. — Остальное долей в бою через мочевой канал.
Гаус сполз со стола, его ступни провалились в расплавленный пол. Пулемет между ног дымился, стволы медленно остывая до тусклого свечения. Ассистентка поправила ассиметричную прическу, вытирая ладонью подтеки масла на шее.
— Возвращайся после смены, — сказала она, застегивая на груди прожженный комбинезон. — Проведем... калибровку прицела.
Она шлепнула его по реактивному соплу, оставив кровавый отпечаток на сопловом аппарате. Гаус шагнул через горящие обломки, направляясь к выходу. Его тень, искаженная пламенем, танцевала на стенах, сливаясь с силуэтами ржавых труб и оборванных проводов. Где-то вдали рванула серия взрывов, но пулемет между его ног уже тихо жужжал, цикруя патроны в подготовительной камере.
— Температура сердечника — двести семьдесят градусов, — проговорила она, хотя измеритель на стене показывал триста девяносто. Ее голос напоминал шорох смазочной бумаги. Ладонь легла на вентиляционные решетки в паху Гауса, где пулемет врастал в лобковую кость. Хромовый кожух вибрировал, передавая дрожь мышцам живота.
Профессор Ватрушников, не отрываясь от пайки нервных кабелей, бросил через плечо: — Проверь клапан обратной подачи. В прошлый раз заклинило на фазе отката.
Ассистентка кивнула, пальцы скользнули под защитную пластину. Гидравлическая жидкость сочилась из стыков, оставляя масляные дорожки на ее запястьях. Она нажала на аварийный фиксатор — пулемет вздрогнул, стволы провернулись на сорок пять градусов, обнажая раскаленную камеру заряжания. Жар волной поднялся к ее лицу, расплавляя косметику на висках.
— Засор в топливопроводе, — прошептала она, доставая зонд из кармана фартука. Инструмент вошел в технологическое отверстие с мягким хлюпанием. Гаус дернулся, стальные ремни врезались в плечи. Его горло издало звук, похожий на перегрузку турбины.
Ассистентка повернула зонд, наблюдая, как сухожилия на шее мужчины натянулись как тросы подъемного крана. Капля пота скатилась с его подбородка, испарившись с шипением на дуле пулемета. Она достала зонд, покрытый черной слизью с перламутровыми прожилками, и поднесла к губам. Язык скользнул по поверхности, собирая образцы.
— Углеводородная основа с примесью костного коллагена, — заключила она, выплевывая в жестяную плевательницу. — Нужна промывка керосином.
Ватрушников хмыкнул, выжигая автогеном наплыв на реактивном сопле. Искры падали на бедра Гауса, оставляя кратеры на синтетической коже. Ассистентка достала шланг с резиновой насадкой, присоединила его к насосу. Другая рука опустилась между стволами пулемета, нащупывая клапан охлаждения.
— Глубокий вдох, — сказала она, вкручивая насадку в порт подвздошной вены. Гаус закинул голову, когда ледяной керосин хлынул по артериям. Его грудная клетка вздымалась, обнажая шрамы от шрапнели, залитые биополимером. Пулемет затрещал, выплевывая сгустки нагара в желоб под столом.
Ассистентка придвинулась ближе, бедро касаясь раскаленного кожуха. Ее комбинезон расстегнулся на уровне груди, обнажая кожу, покрытую схемами имплантов. Она наклонилась к уху Гауса, губы коснулись раковины, пропитанной запахом пороха.
— Ты чувствуешь, как твоя печень перерабатывает отходы в нитроглицерин? — шепотом спросила она, проводя языком по наружному слуховому проходу. Ее рука скользнула под защитную панель на его животе, пальцы нащупали пульсирующий топливный насос. — Каждая капля твоей крови — воспламеняющаяся жидкость.
Гаус зарычал, дергая ремнями. Реактивное сопло на копчике выпустило струю пара, расплавившую пластиковое покрытие стола. Ассистентка рассмеялась, звук напоминал лязг шестеренок. Она нажала на аортный клапан, замедляя поток керосина до густой капели. Ее колени сжали стволы пулемета, когда она забралась на стол, обходя лужи расплавленного пластика.
Ватрушников стучал молотком по деформированному соплу, напевая марш космодесанта. Автоген выжег дыру в бетонной стене, но он продолжал пайку, будто не замечая происходящего. Ассистентка прижалась грудью к дульному тормозу, ее сосок скользнул по насечкам, оставляя кровавые полосы. Пулемет взвыл, система автоматической подачи ленты начала захватывать прядь ее волос.
— Не сейчас, милый, — прошептала она, выдергивая волосы из шестеренок. Пальцы сжали стволы, вгоняя их глубже в паховый разъем. Гаус выгнулся, его позвоночник хрустнул, ударившись о титановую пластину операционного стола.
Шланг для керосина вырвался из порта, хлестая жидкостью по стенам. Струя попала в автоген — синее пламя взметнулось к потолку, опалив паутину из проводов. Ватрушников отпрыгнул, швырнув в огонь банку с пеной для тушения.
Ассистентка, не обращая внимания на пожар, прикусила губу, когда предохранитель пулемета впился ей в бедро. Кровь смешалась с гидравлической жидкостью, образуя розоватую эмульсию. Она провела ладонью по перфорированному стволу, собирая капли смеси, затем облизала пальцы, не сводя глаз с лица Гауса.
— Твои лейкоциты атакуют смазочные материалы, — сказала она, наблюдая, как красные волдыри на его бедрах лопаются, выпуская струйки дыма. — Тебе нужна замена фильтров... и, возможно, новая система смазки.
Гаус захрипел, когда ее зубы впились в соединение пулемета с подвздошной костью. Металл скрипел, смешиваясь со звуком разрыва плоти. Она откинула голову, выплюнув осколок титанового крепления, и провела языком по окровавленным губам.
Сирена самосбора взревела с новой силой, заставляя мигать аварийные огни. Где-то рухнула балка, засыпав вход в медпункт бетонной крошкой. Ассистентка слезла со стола, ее комбинезон теперь висел клочьями, обнажая сеть шрамов от хирургических лазеров. Она потянула рычаг разблокировки ремней — они отстегнулись с пневматическим шипением.
— Перезарядка завершена на восемьдесят три процента, — объявил Ватрушников, швыряя в угол обугленный планшет. — Остальное долей в бою через мочевой канал.
Гаус сполз со стола, его ступни провалились в расплавленный пол. Пулемет между ног дымился, стволы медленно остывая до тусклого свечения. Ассистентка поправила ассиметричную прическу, вытирая ладонью подтеки масла на шее.
— Возвращайся после смены, — сказала она, застегивая на груди прожженный комбинезон. — Проведем... калибровку прицела.
Она шлепнула его по реактивному соплу, оставив кровавый отпечаток на сопловом аппарате. Гаус шагнул через горящие обломки, направляясь к выходу. Его тень, искаженная пламенем, танцевала на стенах, сливаясь с силуэтами ржавых труб и оборванных проводов. Где-то вдали рванула серия взрывов, но пулемет между его ног уже тихо жужжал, цикруя патроны в подготовительной камере.
...
Лабораторная подсобка пахла перегоревшими конденсаторами и озоном от свежей плазмы. Гаус втиснулся в узкий проход между стеллажами с биомеханическими протезами, его реактивное сопло оставляло царапины на ржавых ящиках с маркировкой "Био-топливо III категории". Ассистентка стояла у стерилизатора, ее пальцы барабанили по клавишам терминала, выводя на экран графики с пульсацией красных кривых. Сетка из титановых нитей под кожей шеи мерцала синью при каждом движении головы.
Она обернулась, когда его пулемет зацепил кабель с датчиками ЭЭГ. Ее зрачки сузились, адаптируясь к красной аварийной подсветке. Комбинезон висел на одном плече, обнажая линию ключицы, где кожу прошивали болты с шестигранными шляпками.
Гаус навалился грудью на стойку с пробирками, стеклянные колбы зазвенели, как хрустальные подвески. Его рука с гидравлическим усилителем схватила ее за бедро, пальцы вдавились в кожу, оставляя отпечатки вокруг портов для внутривенных инъекций. Ассистентка выдохнула смесь этилового спирта и моторного масла — следы утренней дезинфекции инструментов.
Ее зубы впились в шов, соединяющий пулемет с его левой подвздошной артерией. Провода под кожей вздулись, передавая импульсы от сенсоров боли к спусковому механизму оружия. Пулемет завизжал, выплевывая ленту с холостыми патронами под ноги.
Она пригнулась, избегая рикошета, ее спина прогнулась над столом с хирургическими инструментами. Лезвия скальпелей зазвенели, когда Гаус прижал ее тазом к краю столешницы. Реактивное сопло на его копчике выпустило струю перегретого пара, расплавившую нейлоновый ремень ее комбинезона. Обгоревшая ткань спала с бедер, обнажая шрамы от лазерной абляции на внутренней поверхности бедер.
Его пальцы с сервоприводами впились в порты для зарядки на ее пояснице. Искры от разрядов статики прыгали между их имплантами, когда он ввел ее в себя. Ее анус сжался вокруг титанового стержня с вибрирующей насечкой, спроектированного для чистки стволов. Смазочные железы в основании стержня выделили маслянистую жидкость, смешивающуюся с кровью из микроразрывов.
Ассистентка закинула голову, ударившись затылком о монитор жизненных показателей. Экран треснул, выбросив фонтан искр на ее волосы. Запах горелого кремния заполнил помещение. Ее рука с бионическими сухожилиями ухватилась за охлаждающий радиатор пулемета, пальцы скользнули в вентиляционные щели. Лопасти вентилятора измельчили ноготь на мизинце, выплевывая обломки кости через дульный тормоз.
Гаус рычал, его голос напоминал перегрузку плазменного ускорителя. Он перевернул ее, прижав лицом к перфорированной панели воздуховода. Горячий воздух из вентиляции вздыбил ее волосы, когда он вошел в вагинальный порт, модифицированный для подключения диагностических зондов. Гидравлические мышцы на его бедрах напряглись, продавливая стальной половой член сквозь серию вибрирующих колец из карбида вольфрама.
Она кричала в решетку воздуховода, ее голос сливался с воем турбин где-то в глубине комплекса. Ее кисть с ретракционными когтями вцепилась в трубу с хладагентом, пробила обшивку. Жидкий азот хлынул на пол, поднимая облако инея. Кристаллы льда оседали на их спинах, тая от тепла работающих имплантов.
Гаус укусил ее за шейный имплант, предназначенный для нейроинтерфейса. Зубы пробили защитную мембрану, высвободив струйку электролита. Жидкость брызнула на распределительный щиток, вызвав замыкание. Лампы дневного света взорвались, осыпая их осколками фосфоресцирующего стекла.
Ее ноги с пневматическими усилителями обвили его талию, пятки вдавились в порты для экстренной перезарядки. Датчики давления в его брюшной полости замигали красным, предупреждая о перегрузке. Пулемет начал самопроизвольную циркуляцию стволов, штыревые соединения царапали ее бедра до мяса.
Когда он вошел в ее горло, модифицированная гортань с титановыми голосовыми связками сжалась вокруг него. Сенсоры на члене передавали вибрацию мышечных сокращений прямо в спинномозговой имплант. Ее пищеводные клапаны открылись, пропуская струю синтетической смазки в желудок.
Она задрожала, бионическая матка вытолкнула диагностический зонд, который прочертил царапину вдоль его лобковой кости. Гаус рванул головой назад, вырывая клок кожи с имплантом-трансдьюсером. Провода повисли гирляндами, искря на открытой проводке стеллажей.
Финишный толчок совпал с выбросом перегретого пара из реактивного сопла. Струя ударила в стену, пробив дыру в свинцовой изоляции. Ассистентка упала на колени, ее кисть судорожно сжала пробирку. Стекло треснуло, выпуская рой механических пауков, которые тут же начали латать повреждения на ее коже.
Гаус шагнул назад, его член со свистом отсоединился от порта, оставив кольцо рваной плоти. Смазочные трубки в основании стержня продолжали пульсировать, выплевывая масло на горячие лампы. Дым от горелой органики смешивался с запахом семени и перегретого металла.
Ассистентка поднялась, держась за прожженный край стола. Ее вагинальный порт дымился, автоматический затвор пытался закрыться, заедая на поврежденной петле. Она сплюнула сгусток крови с осколком зуба, который отскочил от кожуха пулемета.
— Следующий раз... — ее голос хрипел из-за поврежденного голосового модуля, — ...починим сенсоры давления... перед подключением...
Гаус схватил брошенный на стуле бандаж для паха, обмотал им дымящееся реактивное сопло. Его пулемет тихо потрескивал, стволы медленно возвращались в нейтральное положение. Где-то за стеной прогремел взрыв, заставив с потолка посыпаться хлопья засохшей смазки.
Она уже печатала что-то на треснувшем планшете, игнорируя струйку спермы, стекающую по икрам с гидравлическими поршнями. Ее неповрежденная рука на ощупь нашла шприц с коагулянтом, вогнала иглу в разорванный участок бедра. Мышцы дернулись, затягивая рану как молнию на бронежилете.
Гаус вышел, спотыкаясь о ленту холостых гильз. Его тень на коридорной стене пульсировала в такт работе охлаждающего насоса. Где-то в глубине Гигахруща самосборная сирена выла о новом выбросе аббераций, но пулемет между его ног уже тихо жужжал, перезаряжая сверхскоростные патроны с свинцовыми сердечниками.
Лабораторная подсобка пахла перегоревшими конденсаторами и озоном от свежей плазмы. Гаус втиснулся в узкий проход между стеллажами с биомеханическими протезами, его реактивное сопло оставляло царапины на ржавых ящиках с маркировкой "Био-топливо III категории". Ассистентка стояла у стерилизатора, ее пальцы барабанили по клавишам терминала, выводя на экран графики с пульсацией красных кривых. Сетка из титановых нитей под кожей шеи мерцала синью при каждом движении головы.
Она обернулась, когда его пулемет зацепил кабель с датчиками ЭЭГ. Ее зрачки сузились, адаптируясь к красной аварийной подсветке. Комбинезон висел на одном плече, обнажая линию ключицы, где кожу прошивали болты с шестигранными шляпками.
Гаус навалился грудью на стойку с пробирками, стеклянные колбы зазвенели, как хрустальные подвески. Его рука с гидравлическим усилителем схватила ее за бедро, пальцы вдавились в кожу, оставляя отпечатки вокруг портов для внутривенных инъекций. Ассистентка выдохнула смесь этилового спирта и моторного масла — следы утренней дезинфекции инструментов.
Ее зубы впились в шов, соединяющий пулемет с его левой подвздошной артерией. Провода под кожей вздулись, передавая импульсы от сенсоров боли к спусковому механизму оружия. Пулемет завизжал, выплевывая ленту с холостыми патронами под ноги.
Она пригнулась, избегая рикошета, ее спина прогнулась над столом с хирургическими инструментами. Лезвия скальпелей зазвенели, когда Гаус прижал ее тазом к краю столешницы. Реактивное сопло на его копчике выпустило струю перегретого пара, расплавившую нейлоновый ремень ее комбинезона. Обгоревшая ткань спала с бедер, обнажая шрамы от лазерной абляции на внутренней поверхности бедер.
Его пальцы с сервоприводами впились в порты для зарядки на ее пояснице. Искры от разрядов статики прыгали между их имплантами, когда он ввел ее в себя. Ее анус сжался вокруг титанового стержня с вибрирующей насечкой, спроектированного для чистки стволов. Смазочные железы в основании стержня выделили маслянистую жидкость, смешивающуюся с кровью из микроразрывов.
Ассистентка закинула голову, ударившись затылком о монитор жизненных показателей. Экран треснул, выбросив фонтан искр на ее волосы. Запах горелого кремния заполнил помещение. Ее рука с бионическими сухожилиями ухватилась за охлаждающий радиатор пулемета, пальцы скользнули в вентиляционные щели. Лопасти вентилятора измельчили ноготь на мизинце, выплевывая обломки кости через дульный тормоз.
Гаус рычал, его голос напоминал перегрузку плазменного ускорителя. Он перевернул ее, прижав лицом к перфорированной панели воздуховода. Горячий воздух из вентиляции вздыбил ее волосы, когда он вошел в вагинальный порт, модифицированный для подключения диагностических зондов. Гидравлические мышцы на его бедрах напряглись, продавливая стальной половой член сквозь серию вибрирующих колец из карбида вольфрама.
Она кричала в решетку воздуховода, ее голос сливался с воем турбин где-то в глубине комплекса. Ее кисть с ретракционными когтями вцепилась в трубу с хладагентом, пробила обшивку. Жидкий азот хлынул на пол, поднимая облако инея. Кристаллы льда оседали на их спинах, тая от тепла работающих имплантов.
Гаус укусил ее за шейный имплант, предназначенный для нейроинтерфейса. Зубы пробили защитную мембрану, высвободив струйку электролита. Жидкость брызнула на распределительный щиток, вызвав замыкание. Лампы дневного света взорвались, осыпая их осколками фосфоресцирующего стекла.
Ее ноги с пневматическими усилителями обвили его талию, пятки вдавились в порты для экстренной перезарядки. Датчики давления в его брюшной полости замигали красным, предупреждая о перегрузке. Пулемет начал самопроизвольную циркуляцию стволов, штыревые соединения царапали ее бедра до мяса.
Когда он вошел в ее горло, модифицированная гортань с титановыми голосовыми связками сжалась вокруг него. Сенсоры на члене передавали вибрацию мышечных сокращений прямо в спинномозговой имплант. Ее пищеводные клапаны открылись, пропуская струю синтетической смазки в желудок.
Она задрожала, бионическая матка вытолкнула диагностический зонд, который прочертил царапину вдоль его лобковой кости. Гаус рванул головой назад, вырывая клок кожи с имплантом-трансдьюсером. Провода повисли гирляндами, искря на открытой проводке стеллажей.
Финишный толчок совпал с выбросом перегретого пара из реактивного сопла. Струя ударила в стену, пробив дыру в свинцовой изоляции. Ассистентка упала на колени, ее кисть судорожно сжала пробирку. Стекло треснуло, выпуская рой механических пауков, которые тут же начали латать повреждения на ее коже.
Гаус шагнул назад, его член со свистом отсоединился от порта, оставив кольцо рваной плоти. Смазочные трубки в основании стержня продолжали пульсировать, выплевывая масло на горячие лампы. Дым от горелой органики смешивался с запахом семени и перегретого металла.
Ассистентка поднялась, держась за прожженный край стола. Ее вагинальный порт дымился, автоматический затвор пытался закрыться, заедая на поврежденной петле. Она сплюнула сгусток крови с осколком зуба, который отскочил от кожуха пулемета.
— Следующий раз... — ее голос хрипел из-за поврежденного голосового модуля, — ...починим сенсоры давления... перед подключением...
Гаус схватил брошенный на стуле бандаж для паха, обмотал им дымящееся реактивное сопло. Его пулемет тихо потрескивал, стволы медленно возвращались в нейтральное положение. Где-то за стеной прогремел взрыв, заставив с потолка посыпаться хлопья засохшей смазки.
Она уже печатала что-то на треснувшем планшете, игнорируя струйку спермы, стекающую по икрам с гидравлическими поршнями. Ее неповрежденная рука на ощупь нашла шприц с коагулянтом, вогнала иглу в разорванный участок бедра. Мышцы дернулись, затягивая рану как молнию на бронежилете.
Гаус вышел, спотыкаясь о ленту холостых гильз. Его тень на коридорной стене пульсировала в такт работе охлаждающего насоса. Где-то в глубине Гигахруща самосборная сирена выла о новом выбросе аббераций, но пулемет между его ног уже тихо жужжал, перезаряжая сверхскоростные патроны с свинцовыми сердечниками.
...
Лабораторная подсобка пахла перегоревшими конденсаторами и озоном от свежей плазмы. Гаус втиснулся в узкий проход между стеллажами с биомеханическими протезами, его реактивное сопло оставляло царапины на ржавых ящиках с маркировкой "Био-топливо III категории". Ассистентка стояла у стерилизатора, ее пальцы барабанили по клавишам терминала, выводя на экран графики с пульсацией красных кривых. Сетка из титановых нитей под кожей шеи мерцала синью при каждом движении головы.
Она обернулась, когда его пулемет зацепил кабель с датчиками ЭЭГ. Ее зрачки сузились, адаптируясь к красной аварийной подсветке. Комбинезон висел на одном плече, обнажая линию ключицы, где кожу прошивали болты с шестигранными шляпками.
Гаус навалился грудью на стойку с пробирками, стеклянные колбы зазвенели, как хрустальные подвески. Его рука с гидравлическим усилителем схватила ее за бедро, пальцы вдавились в кожу, оставляя отпечатки вокруг портов для внутривенных инъекций. Ассистентка выдохнула смесь этилового спирта и моторного масла — следы утренней дезинфекции инструментов.
Ее зубы впились в шов, соединяющий пулемет с его левой подвздошной артерией. Провода под кожей вздулись, передавая импульсы от сенсоров боли к спусковому механизму оружия. Пулемет завизжал, выплевывая ленту с холостыми патронами под ноги.
Она пригнулась, избегая рикошета, ее спина прогнулась над столом с хирургическими инструментами. Лезвия скальпелей зазвенели, когда Гаус прижал ее тазом к краю столешницы. Реактивное сопло на его копчике выпустило струю перегретого пара, расплавившую нейлоновый ремень ее комбинезона. Обгоревшая ткань спала с бедер, обнажая шрамы от лазерной абляции на внутренней поверхности бедер.
Его пальцы с сервоприводами впились в порты для зарядки на ее пояснице. Искры от разрядов статики прыгали между их имплантами, когда он ввел ее в себя. Ее анус сжался вокруг титанового стержня с вибрирующей насечкой, спроектированного для чистки стволов. Смазочные железы в основании стержня выделили маслянистую жидкость, смешивающуюся с кровью из микроразрывов.
Ассистентка закинула голову, ударившись затылком о монитор жизненных показателей. Экран треснул, выбросив фонтан искр на ее волосы. Запах горелого кремния заполнил помещение. Ее рука с бионическими сухожилиями ухватилась за охлаждающий радиатор пулемета, пальцы скользнули в вентиляционные щели. Лопасти вентилятора измельчили ноготь на мизинце, выплевывая обломки кости через дульный тормоз.
Гаус рычал, его голос напоминал перегрузку плазменного ускорителя. Он перевернул ее, прижав лицом к перфорированной панели воздуховода. Горячий воздух из вентиляции вздыбил ее волосы, когда он вошел в вагинальный порт, модифицированный для подключения диагностических зондов. Гидравлические мышцы на его бедрах напряглись, продавливая стальной половой член сквозь серию вибрирующих колец из карбида вольфрама.
Она кричала в решетку воздуховода, ее голос сливался с воем турбин где-то в глубине комплекса. Ее кисть с ретракционными когтями вцепилась в трубу с хладагентом, пробила обшивку. Жидкий азот хлынул на пол, поднимая облако инея. Кристаллы льда оседали на их спинах, тая от тепла работающих имплантов.
Гаус укусил ее за шейный имплант, предназначенный для нейроинтерфейса. Зубы пробили защитную мембрану, высвободив струйку электролита. Жидкость брызнула на распределительный щиток, вызвав замыкание. Лампы дневного света взорвались, осыпая их осколками фосфоресцирующего стекла.
Ее ноги с пневматическими усилителями обвили его талию, пятки вдавились в порты для экстренной перезарядки. Датчики давления в его брюшной полости замигали красным, предупреждая о перегрузке. Пулемет начал самопроизвольную циркуляцию стволов, штыревые соединения царапали ее бедра до мяса.
Когда он вошел в ее горло, модифицированная гортань с титановыми голосовыми связками сжалась вокруг него. Сенсоры на члене передавали вибрацию мышечных сокращений прямо в спинномозговой имплант. Ее пищеводные клапаны открылись, пропуская струю синтетической смазки в желудок.
Она задрожала, бионическая матка вытолкнула диагностический зонд, который прочертил царапину вдоль его лобковой кости. Гаус рванул головой назад, вырывая клок кожи с имплантом-трансдьюсером. Провода повисли гирляндами, искря на открытой проводке стеллажей.
Финишный толчок совпал с выбросом перегретого пара из реактивного сопла. Струя ударила в стену, пробив дыру в свинцовой изоляции. Ассистентка упала на колени, ее кисть судорожно сжала пробирку. Стекло треснуло, выпуская рой механических пауков, которые тут же начали латать повреждения на ее коже.
Гаус шагнул назад, его член со свистом отсоединился от порта, оставив кольцо рваной плоти. Смазочные трубки в основании стержня продолжали пульсировать, выплевывая масло на горячие лампы. Дым от горелой органики смешивался с запахом семени и перегретого металла.
Ассистентка поднялась, держась за прожженный край стола. Ее вагинальный порт дымился, автоматический затвор пытался закрыться, заедая на поврежденной петле. Она сплюнула сгусток крови с осколком зуба, который отскочил от кожуха пулемета.
— Следующий раз... — ее голос хрипел из-за поврежденного голосового модуля, — ...починим сенсоры давления... перед подключением...
Гаус схватил брошенный на стуле бандаж для паха, обмотал им дымящееся реактивное сопло. Его пулемет тихо потрескивал, стволы медленно возвращались в нейтральное положение. Где-то за стеной прогремел взрыв, заставив с потолка посыпаться хлопья засохшей смазки.
Она уже печатала что-то на треснувшем планшете, игнорируя струйку спермы, стекающую по икрам с гидравлическими поршнями. Ее неповрежденная рука на ощупь нашла шприц с коагулянтом, вогнала иглу в разорванный участок бедра. Мышцы дернулись, затягивая рану как молнию на бронежилете.
Гаус вышел, спотыкаясь о ленту холостых гильз. Его тень на коридорной стене пульсировала в такт работе охлаждающего насоса. Где-то в глубине Гигахруща самосборная сирена выла о новом выбросе аббераций, но пулемет между его ног уже тихо жужжал, перезаряжая сверхскоростные патроны с свинцовыми сердечниками.
Лабораторная подсобка пахла перегоревшими конденсаторами и озоном от свежей плазмы. Гаус втиснулся в узкий проход между стеллажами с биомеханическими протезами, его реактивное сопло оставляло царапины на ржавых ящиках с маркировкой "Био-топливо III категории". Ассистентка стояла у стерилизатора, ее пальцы барабанили по клавишам терминала, выводя на экран графики с пульсацией красных кривых. Сетка из титановых нитей под кожей шеи мерцала синью при каждом движении головы.
Она обернулась, когда его пулемет зацепил кабель с датчиками ЭЭГ. Ее зрачки сузились, адаптируясь к красной аварийной подсветке. Комбинезон висел на одном плече, обнажая линию ключицы, где кожу прошивали болты с шестигранными шляпками.
Гаус навалился грудью на стойку с пробирками, стеклянные колбы зазвенели, как хрустальные подвески. Его рука с гидравлическим усилителем схватила ее за бедро, пальцы вдавились в кожу, оставляя отпечатки вокруг портов для внутривенных инъекций. Ассистентка выдохнула смесь этилового спирта и моторного масла — следы утренней дезинфекции инструментов.
Ее зубы впились в шов, соединяющий пулемет с его левой подвздошной артерией. Провода под кожей вздулись, передавая импульсы от сенсоров боли к спусковому механизму оружия. Пулемет завизжал, выплевывая ленту с холостыми патронами под ноги.
Она пригнулась, избегая рикошета, ее спина прогнулась над столом с хирургическими инструментами. Лезвия скальпелей зазвенели, когда Гаус прижал ее тазом к краю столешницы. Реактивное сопло на его копчике выпустило струю перегретого пара, расплавившую нейлоновый ремень ее комбинезона. Обгоревшая ткань спала с бедер, обнажая шрамы от лазерной абляции на внутренней поверхности бедер.
Его пальцы с сервоприводами впились в порты для зарядки на ее пояснице. Искры от разрядов статики прыгали между их имплантами, когда он ввел ее в себя. Ее анус сжался вокруг титанового стержня с вибрирующей насечкой, спроектированного для чистки стволов. Смазочные железы в основании стержня выделили маслянистую жидкость, смешивающуюся с кровью из микроразрывов.
Ассистентка закинула голову, ударившись затылком о монитор жизненных показателей. Экран треснул, выбросив фонтан искр на ее волосы. Запах горелого кремния заполнил помещение. Ее рука с бионическими сухожилиями ухватилась за охлаждающий радиатор пулемета, пальцы скользнули в вентиляционные щели. Лопасти вентилятора измельчили ноготь на мизинце, выплевывая обломки кости через дульный тормоз.
Гаус рычал, его голос напоминал перегрузку плазменного ускорителя. Он перевернул ее, прижав лицом к перфорированной панели воздуховода. Горячий воздух из вентиляции вздыбил ее волосы, когда он вошел в вагинальный порт, модифицированный для подключения диагностических зондов. Гидравлические мышцы на его бедрах напряглись, продавливая стальной половой член сквозь серию вибрирующих колец из карбида вольфрама.
Она кричала в решетку воздуховода, ее голос сливался с воем турбин где-то в глубине комплекса. Ее кисть с ретракционными когтями вцепилась в трубу с хладагентом, пробила обшивку. Жидкий азот хлынул на пол, поднимая облако инея. Кристаллы льда оседали на их спинах, тая от тепла работающих имплантов.
Гаус укусил ее за шейный имплант, предназначенный для нейроинтерфейса. Зубы пробили защитную мембрану, высвободив струйку электролита. Жидкость брызнула на распределительный щиток, вызвав замыкание. Лампы дневного света взорвались, осыпая их осколками фосфоресцирующего стекла.
Ее ноги с пневматическими усилителями обвили его талию, пятки вдавились в порты для экстренной перезарядки. Датчики давления в его брюшной полости замигали красным, предупреждая о перегрузке. Пулемет начал самопроизвольную циркуляцию стволов, штыревые соединения царапали ее бедра до мяса.
Когда он вошел в ее горло, модифицированная гортань с титановыми голосовыми связками сжалась вокруг него. Сенсоры на члене передавали вибрацию мышечных сокращений прямо в спинномозговой имплант. Ее пищеводные клапаны открылись, пропуская струю синтетической смазки в желудок.
Она задрожала, бионическая матка вытолкнула диагностический зонд, который прочертил царапину вдоль его лобковой кости. Гаус рванул головой назад, вырывая клок кожи с имплантом-трансдьюсером. Провода повисли гирляндами, искря на открытой проводке стеллажей.
Финишный толчок совпал с выбросом перегретого пара из реактивного сопла. Струя ударила в стену, пробив дыру в свинцовой изоляции. Ассистентка упала на колени, ее кисть судорожно сжала пробирку. Стекло треснуло, выпуская рой механических пауков, которые тут же начали латать повреждения на ее коже.
Гаус шагнул назад, его член со свистом отсоединился от порта, оставив кольцо рваной плоти. Смазочные трубки в основании стержня продолжали пульсировать, выплевывая масло на горячие лампы. Дым от горелой органики смешивался с запахом семени и перегретого металла.
Ассистентка поднялась, держась за прожженный край стола. Ее вагинальный порт дымился, автоматический затвор пытался закрыться, заедая на поврежденной петле. Она сплюнула сгусток крови с осколком зуба, который отскочил от кожуха пулемета.
— Следующий раз... — ее голос хрипел из-за поврежденного голосового модуля, — ...починим сенсоры давления... перед подключением...
Гаус схватил брошенный на стуле бандаж для паха, обмотал им дымящееся реактивное сопло. Его пулемет тихо потрескивал, стволы медленно возвращались в нейтральное положение. Где-то за стеной прогремел взрыв, заставив с потолка посыпаться хлопья засохшей смазки.
Она уже печатала что-то на треснувшем планшете, игнорируя струйку спермы, стекающую по икрам с гидравлическими поршнями. Ее неповрежденная рука на ощупь нашла шприц с коагулянтом, вогнала иглу в разорванный участок бедра. Мышцы дернулись, затягивая рану как молнию на бронежилете.
Гаус вышел, спотыкаясь о ленту холостых гильз. Его тень на коридорной стене пульсировала в такт работе охлаждающего насоса. Где-то в глубине Гигахруща самосборная сирена выла о новом выбросе аббераций, но пулемет между его ног уже тихо жужжал, перезаряжая сверхскоростные патроны с свинцовыми сердечниками.
Cruelty Squad какой-то.
ЖИВЕШЬ НА 556 ЭТАЖЕ СТРОЕНИЯ П-46
@
ОПЯТЬ ПРОСПАЛ СИРЕНУ САМОСБОРА
@
ПРОСЫПАЕШЬСЯ ОТ ИСТОШНЫХ ВОПЛЕЙ ЗА ГЕРМОДВЕРЬЮ
@
ЭТО ДАШКА С СОСЕДНЕГО ЭТАЖА ОРЕТ, ЧТОБЫ ЕЕ ВПУСТИЛИ
@
НИХУЯ, ДАШКА, ИЩИ ДРУГОГО ЛОХА
@
ЗА ДВЕРЬЮ БУРЛИТ И ЧАВКАЕТ, ДАШКА ЗАХЛЕБЫВАЕТСЯ ВОЕМ
@
ВИЛКА В ДРОЖАЩЕЙ РУКЕ, ГОТОВИШЬСЯ ОТБИВАТЬСЯ
@
ТИШИНА. ЛИКВИДАТОРЫ ВОРВАЛИСЬ, РАССТРЕЛЯЛИ ДАШКУ И УШЛИ ДАЛЬШЕ
@
ОТКРЫВАЕШЬ ДВЕРЬ, ВИДИШЬ ОШМЕТКИ ДАШКИ И ЛУЖИ КРОВИ
@
СУКА, МОЗГИ НА МОЕЙ ДВЕРИ! ВИЛКОЙ СЧИЩАЕШЬ ИХ ОБРАТНО В КОРИДОР
@
НАДО ВАЛИТЬ ОТСЮДА, ПОКА ТРУПНЫЙ ДУХ НЕ ПРОВОНЯЛ ВСЮ КВАРТИРУ
@
ХВАТАЕШЬ ПАЕК БЕЛКОВОГО КОНЦЕНТРАТА И ПИЗДУЕШЬ НА ЛЕСТНИЦУ
@
СЕГОДНЯ ТЫ ВЫЖИЛ, НО ЗАВТРА САМОСБОР МОЖЕТ ПОСТУЧАТЬСЯ И К ТЕБЕ
@
ОПЯТЬ ПРОСПАЛ СИРЕНУ САМОСБОРА
@
ПРОСЫПАЕШЬСЯ ОТ ИСТОШНЫХ ВОПЛЕЙ ЗА ГЕРМОДВЕРЬЮ
@
ЭТО ДАШКА С СОСЕДНЕГО ЭТАЖА ОРЕТ, ЧТОБЫ ЕЕ ВПУСТИЛИ
@
НИХУЯ, ДАШКА, ИЩИ ДРУГОГО ЛОХА
@
ЗА ДВЕРЬЮ БУРЛИТ И ЧАВКАЕТ, ДАШКА ЗАХЛЕБЫВАЕТСЯ ВОЕМ
@
ВИЛКА В ДРОЖАЩЕЙ РУКЕ, ГОТОВИШЬСЯ ОТБИВАТЬСЯ
@
ТИШИНА. ЛИКВИДАТОРЫ ВОРВАЛИСЬ, РАССТРЕЛЯЛИ ДАШКУ И УШЛИ ДАЛЬШЕ
@
ОТКРЫВАЕШЬ ДВЕРЬ, ВИДИШЬ ОШМЕТКИ ДАШКИ И ЛУЖИ КРОВИ
@
СУКА, МОЗГИ НА МОЕЙ ДВЕРИ! ВИЛКОЙ СЧИЩАЕШЬ ИХ ОБРАТНО В КОРИДОР
@
НАДО ВАЛИТЬ ОТСЮДА, ПОКА ТРУПНЫЙ ДУХ НЕ ПРОВОНЯЛ ВСЮ КВАРТИРУ
@
ХВАТАЕШЬ ПАЕК БЕЛКОВОГО КОНЦЕНТРАТА И ПИЗДУЕШЬ НА ЛЕСТНИЦУ
@
СЕГОДНЯ ТЫ ВЫЖИЛ, НО ЗАВТРА САМОСБОР МОЖЕТ ПОСТУЧАТЬСЯ И К ТЕБЕ
Шумели лифты. Скрежетали, стонали, словно гигантский зверь, которого тянут на верёвке через мясорубку. Кабина, ободранная до голого металла, рывками пролетела мимо тридцатого этажа, будто пыталась сбежать, — и врезалась куда-то в глубины Гигахрущевки. Внутри был кто-то, кто долго бился в стенки, прежде чем стало тихо. Тело застряло в шахте.
Но это был обычный день для Падальщиков шестерёнок.
Они жили там, где не жили другие. Внутри тёмных кишок Гигахрущевки: между шахтами лифтов, в вентиляционных туннелях, в ржавых лабиринтах технических этажей. Их лица — маски, сваренные из обломков металла и чьих-то костей. Их руки — обмотанные стальными тросами обрубки, в которых по пальцам текли черви проводов. Они не знали, что такое белковый концентрат, потому что сами были частью этого концентрата.
Люди боялись их. Боялись больше, чем Самосбора. Потому что, если ты попадёшь в лапы Самосбора, ты просто исчезнешь. Может быть, переродишься в плесень. Может быть, в акулу. Но с Падальщиками всё иначе. Они оставляют тебя в живых. Чтобы ты видел, как они режут тебя, как вынимают твои кишки, чтобы намотать их на шестерёнки, как вытаскивают твои глаза, чтобы сделать из них линзы для своей чёртовой оптики.
Они — паразиты Гигахрущевки. И в то же время — её дети.
Когда-то они были людьми. Жильцами, как и все остальные. Но потом пришёл Самосбор. Лифты пошли вразнос, двери вырывались из петель, лестницы сворачивались, как языки змей. На каком-то этаже, где не было гермодверей, они оказались заперты. Шахты лифтов открылись, как пасти, и выблевали на пол кипящий металл, рваный бетон и что-то живое, шевелящееся в клубах чёрного дыма.
Те, кто выжил, сползли вниз, в темноту. Никто не думал, что они выживут. Но они остались. И теперь лифты для них — храм. Механический бог, который убивает и оживляет.
Падальщики охотятся. Они знают, когда лифт выйдет из строя. Они слышат, как он стонет, как пружины натягиваются, как металл сжимается и плавится. Когда это происходит, они караулят возле шахт, прячутся в стенах.
Когда кабина летит вниз, они ждут. Они не боятся шума. Не боятся искр. Они ждут, пока всё утихнет, и начинают разделку.
Они вырезают всё. Кровь, которая пропитала металл, — собирается в канистры. Шестерёнки, которые ещё теплые, наматывают на свои плечи. Кости пассажиров — идут на крепления. Кожа — на обшивку. Кабель — на жилы.
Но самое ценное — это мозги.
Если повезёт, то кто-то из пассажиров ещё дышит. Ещё трепыхается. Тогда Падальщики аккуратно вскрывают череп, вытаскивают мозг, обмазывают его своим топливом (не спрашивайте, из чего оно сделано), и подключают к своему чёртову механизму. Мозг становится частью системы, частью их хорового сознания. Они не просто убивают, они поглощают.
Каждый Падальщик знает, что он — это не он. Он — это десятки других. Те, чьи куски плоти он носит. Те, чьи голоса шепчут в его голове.
Говорят, что Падальщики — не просто охотники. Они служат чему-то большему.
Существует легенда о Великом Лифте, который находится где-то в центре Гигахрущевки. Этот лифт не едет вверх или вниз. Он едет сквозь время. Сквозь Самосбор. Сквозь стены реальности. И когда он приходит за тобой, ты больше не человек. Ты — часть машины.
Падальщики ищут этот лифт. Они верят, что, если они соберут достаточно деталей, достаточно крови, достаточно мозгов, — они смогут оживить его.
Когда ты слышишь, как лифт застревает на твоём этаже, не иди туда.
Когда ты слышишь, как в шахте кто-то шуршит, как металлические пальцы скребут по стенам, — не подходи.
Но если ты всё-таки оказался рядом, не кричи. Они не видят, но они слышат. Они слушают. Они жадные до криков.
Если они поймают тебя, ты не умрёшь сразу. Они запрут тебя в кабине. Они заставят тебя слушать, как они разбирают твои ноги, как перетирают их в пасту, как меняют твои кости на ржавые детали.
И когда всё закончится, ты откроешь глаза. И увидишь, что теперь ты — это они.
Падальщики шестерёнок.
Но это был обычный день для Падальщиков шестерёнок.
Они жили там, где не жили другие. Внутри тёмных кишок Гигахрущевки: между шахтами лифтов, в вентиляционных туннелях, в ржавых лабиринтах технических этажей. Их лица — маски, сваренные из обломков металла и чьих-то костей. Их руки — обмотанные стальными тросами обрубки, в которых по пальцам текли черви проводов. Они не знали, что такое белковый концентрат, потому что сами были частью этого концентрата.
Люди боялись их. Боялись больше, чем Самосбора. Потому что, если ты попадёшь в лапы Самосбора, ты просто исчезнешь. Может быть, переродишься в плесень. Может быть, в акулу. Но с Падальщиками всё иначе. Они оставляют тебя в живых. Чтобы ты видел, как они режут тебя, как вынимают твои кишки, чтобы намотать их на шестерёнки, как вытаскивают твои глаза, чтобы сделать из них линзы для своей чёртовой оптики.
Они — паразиты Гигахрущевки. И в то же время — её дети.
Когда-то они были людьми. Жильцами, как и все остальные. Но потом пришёл Самосбор. Лифты пошли вразнос, двери вырывались из петель, лестницы сворачивались, как языки змей. На каком-то этаже, где не было гермодверей, они оказались заперты. Шахты лифтов открылись, как пасти, и выблевали на пол кипящий металл, рваный бетон и что-то живое, шевелящееся в клубах чёрного дыма.
Те, кто выжил, сползли вниз, в темноту. Никто не думал, что они выживут. Но они остались. И теперь лифты для них — храм. Механический бог, который убивает и оживляет.
Падальщики охотятся. Они знают, когда лифт выйдет из строя. Они слышат, как он стонет, как пружины натягиваются, как металл сжимается и плавится. Когда это происходит, они караулят возле шахт, прячутся в стенах.
Когда кабина летит вниз, они ждут. Они не боятся шума. Не боятся искр. Они ждут, пока всё утихнет, и начинают разделку.
Они вырезают всё. Кровь, которая пропитала металл, — собирается в канистры. Шестерёнки, которые ещё теплые, наматывают на свои плечи. Кости пассажиров — идут на крепления. Кожа — на обшивку. Кабель — на жилы.
Но самое ценное — это мозги.
Если повезёт, то кто-то из пассажиров ещё дышит. Ещё трепыхается. Тогда Падальщики аккуратно вскрывают череп, вытаскивают мозг, обмазывают его своим топливом (не спрашивайте, из чего оно сделано), и подключают к своему чёртову механизму. Мозг становится частью системы, частью их хорового сознания. Они не просто убивают, они поглощают.
Каждый Падальщик знает, что он — это не он. Он — это десятки других. Те, чьи куски плоти он носит. Те, чьи голоса шепчут в его голове.
Говорят, что Падальщики — не просто охотники. Они служат чему-то большему.
Существует легенда о Великом Лифте, который находится где-то в центре Гигахрущевки. Этот лифт не едет вверх или вниз. Он едет сквозь время. Сквозь Самосбор. Сквозь стены реальности. И когда он приходит за тобой, ты больше не человек. Ты — часть машины.
Падальщики ищут этот лифт. Они верят, что, если они соберут достаточно деталей, достаточно крови, достаточно мозгов, — они смогут оживить его.
Когда ты слышишь, как лифт застревает на твоём этаже, не иди туда.
Когда ты слышишь, как в шахте кто-то шуршит, как металлические пальцы скребут по стенам, — не подходи.
Но если ты всё-таки оказался рядом, не кричи. Они не видят, но они слышат. Они слушают. Они жадные до криков.
Если они поймают тебя, ты не умрёшь сразу. Они запрут тебя в кабине. Они заставят тебя слушать, как они разбирают твои ноги, как перетирают их в пасту, как меняют твои кости на ржавые детали.
И когда всё закончится, ты откроешь глаза. И увидишь, что теперь ты — это они.
Падальщики шестерёнок.
Шумели лифты. Скрежетали, стонали, словно гигантский зверь, которого тянут на верёвке через мясорубку. Кабина, ободранная до голого металла, рывками пролетела мимо тридцатого этажа, будто пыталась сбежать, — и врезалась куда-то в глубины Гигахрущевки. Внутри был кто-то, кто долго бился в стенки, прежде чем стало тихо. Тело застряло в шахте.
Но это был обычный день для Падальщиков шестерёнок.
Они жили там, где не жили другие. Внутри тёмных кишок Гигахрущевки: между шахтами лифтов, в вентиляционных туннелях, в ржавых лабиринтах технических этажей. Их лица — маски, сваренные из обломков металла и чьих-то костей. Их руки — обмотанные стальными тросами обрубки, в которых по пальцам текли черви проводов. Они не знали, что такое белковый концентрат, потому что сами были частью этого концентрата.
Люди боялись их. Боялись больше, чем Самосбора. Потому что, если ты попадёшь в лапы Самосбора, ты просто исчезнешь. Может быть, переродишься в плесень. Может быть, в акулу. Но с Падальщиками всё иначе. Они оставляют тебя в живых. Чтобы ты видел, как они режут тебя, как вынимают твои кишки, чтобы намотать их на шестерёнки, как вытаскивают твои глаза, чтобы сделать из них линзы для своей чёртовой оптики.
Они — паразиты Гигахрущевки. И в то же время — её дети.
Когда-то они были людьми. Жильцами, как и все остальные. Но потом пришёл Самосбор. Лифты пошли вразнос, двери вырывались из петель, лестницы сворачивались, как языки змей. На каком-то этаже, где не было гермодверей, они оказались заперты. Шахты лифтов открылись, как пасти, и выблевали на пол кипящий металл, рваный бетон и что-то живое, шевелящееся в клубах чёрного дыма.
Те, кто выжил, сползли вниз, в темноту. Никто не думал, что они выживут. Но они остались. И теперь лифты для них — храм. Механический бог, который убивает и оживляет.
Падальщики охотятся. Они знают, когда лифт выйдет из строя. Они слышат, как он стонет, как пружины натягиваются, как металл сжимается и плавится. Когда это происходит, они караулят возле шахт, прячутся в стенах.
Когда кабина летит вниз, они ждут. Они не боятся шума. Не боятся искр. Они ждут, пока всё утихнет, и начинают разделку.
Они вырезают всё. Кровь, которая пропитала металл, — собирается в канистры. Шестерёнки, которые ещё теплые, наматывают на свои плечи. Кости пассажиров — идут на крепления. Кожа — на обшивку. Кабель — на жилы.
Но самое ценное — это мозги.
Если повезёт, то кто-то из пассажиров ещё дышит. Ещё трепыхается. Тогда Падальщики аккуратно вскрывают череп, вытаскивают мозг, обмазывают его своим топливом (не спрашивайте, из чего оно сделано), и подключают к своему чёртову механизму. Мозг становится частью системы, частью их хорового сознания. Они не просто убивают, они поглощают.
Каждый Падальщик знает, что он — это не он. Он — это десятки других. Те, чьи куски плоти он носит. Те, чьи голоса шепчут в его голове.
Говорят, что Падальщики — не просто охотники. Они служат чему-то большему.
Существует легенда о Великом Лифте, который находится где-то в центре Гигахрущевки. Этот лифт не едет вверх или вниз. Он едет сквозь время. Сквозь Самосбор. Сквозь стены реальности. И когда он приходит за тобой, ты больше не человек. Ты — часть машины.
Падальщики ищут этот лифт. Они верят, что, если они соберут достаточно деталей, достаточно крови, достаточно мозгов, — они смогут оживить его.
Когда ты слышишь, как лифт застревает на твоём этаже, не иди туда.
Когда ты слышишь, как в шахте кто-то шуршит, как металлические пальцы скребут по стенам, — не подходи.
Но если ты всё-таки оказался рядом, не кричи. Они не видят, но они слышат. Они слушают. Они жадные до криков.
Если они поймают тебя, ты не умрёшь сразу. Они запрут тебя в кабине. Они заставят тебя слушать, как они разбирают твои ноги, как перетирают их в пасту, как меняют твои кости на ржавые детали.
И когда всё закончится, ты откроешь глаза. И увидишь, что теперь ты — это они.
Падальщики шестерёнок.
Но это был обычный день для Падальщиков шестерёнок.
Они жили там, где не жили другие. Внутри тёмных кишок Гигахрущевки: между шахтами лифтов, в вентиляционных туннелях, в ржавых лабиринтах технических этажей. Их лица — маски, сваренные из обломков металла и чьих-то костей. Их руки — обмотанные стальными тросами обрубки, в которых по пальцам текли черви проводов. Они не знали, что такое белковый концентрат, потому что сами были частью этого концентрата.
Люди боялись их. Боялись больше, чем Самосбора. Потому что, если ты попадёшь в лапы Самосбора, ты просто исчезнешь. Может быть, переродишься в плесень. Может быть, в акулу. Но с Падальщиками всё иначе. Они оставляют тебя в живых. Чтобы ты видел, как они режут тебя, как вынимают твои кишки, чтобы намотать их на шестерёнки, как вытаскивают твои глаза, чтобы сделать из них линзы для своей чёртовой оптики.
Они — паразиты Гигахрущевки. И в то же время — её дети.
Когда-то они были людьми. Жильцами, как и все остальные. Но потом пришёл Самосбор. Лифты пошли вразнос, двери вырывались из петель, лестницы сворачивались, как языки змей. На каком-то этаже, где не было гермодверей, они оказались заперты. Шахты лифтов открылись, как пасти, и выблевали на пол кипящий металл, рваный бетон и что-то живое, шевелящееся в клубах чёрного дыма.
Те, кто выжил, сползли вниз, в темноту. Никто не думал, что они выживут. Но они остались. И теперь лифты для них — храм. Механический бог, который убивает и оживляет.
Падальщики охотятся. Они знают, когда лифт выйдет из строя. Они слышат, как он стонет, как пружины натягиваются, как металл сжимается и плавится. Когда это происходит, они караулят возле шахт, прячутся в стенах.
Когда кабина летит вниз, они ждут. Они не боятся шума. Не боятся искр. Они ждут, пока всё утихнет, и начинают разделку.
Они вырезают всё. Кровь, которая пропитала металл, — собирается в канистры. Шестерёнки, которые ещё теплые, наматывают на свои плечи. Кости пассажиров — идут на крепления. Кожа — на обшивку. Кабель — на жилы.
Но самое ценное — это мозги.
Если повезёт, то кто-то из пассажиров ещё дышит. Ещё трепыхается. Тогда Падальщики аккуратно вскрывают череп, вытаскивают мозг, обмазывают его своим топливом (не спрашивайте, из чего оно сделано), и подключают к своему чёртову механизму. Мозг становится частью системы, частью их хорового сознания. Они не просто убивают, они поглощают.
Каждый Падальщик знает, что он — это не он. Он — это десятки других. Те, чьи куски плоти он носит. Те, чьи голоса шепчут в его голове.
Говорят, что Падальщики — не просто охотники. Они служат чему-то большему.
Существует легенда о Великом Лифте, который находится где-то в центре Гигахрущевки. Этот лифт не едет вверх или вниз. Он едет сквозь время. Сквозь Самосбор. Сквозь стены реальности. И когда он приходит за тобой, ты больше не человек. Ты — часть машины.
Падальщики ищут этот лифт. Они верят, что, если они соберут достаточно деталей, достаточно крови, достаточно мозгов, — они смогут оживить его.
Когда ты слышишь, как лифт застревает на твоём этаже, не иди туда.
Когда ты слышишь, как в шахте кто-то шуршит, как металлические пальцы скребут по стенам, — не подходи.
Но если ты всё-таки оказался рядом, не кричи. Они не видят, но они слышат. Они слушают. Они жадные до криков.
Если они поймают тебя, ты не умрёшь сразу. Они запрут тебя в кабине. Они заставят тебя слушать, как они разбирают твои ноги, как перетирают их в пасту, как меняют твои кости на ржавые детали.
И когда всё закончится, ты откроешь глаза. И увидишь, что теперь ты — это они.
Падальщики шестерёнок.
1,4 Мб, 1024x1024Раздатчик белкового концентрата. Жильцы слушают через дверь, когда заскрепит заветная тележка, сжимая в потных руках талоны, на которые можно купить паёк.
302 Кб, 572x383>>164
Уже нафасованные пайки со стахановской нормой?
Уже нафасованные пайки со стахановской нормой?
291 Кб, 1024x1024Ликвидатор по кличке "Пулемётчик Гаус"
Воздух коридора 3254263-го этажа дрожал от гула, который исходил не столько от стен, сколько от чего-то глубже — будто сама Гигахрущевка скрипела зубами. Гаус шёл первым, его экспериментальный пулемёт, обвешанный катушками индуктивности и трещащими конденсаторами, мерцал синевой статики. За ним ковыляли двое новобранцев в костюмах третьей категории "Г": пластик на локтях уже треснул, фильтры противогазов свистели, как перебитые лёгкие. Они несли ящики с патронами, но больше напоминали носильщиков времён древних гробниц эпохи Мегаленина — сгорбленные, молчаливые, глаза за стёклами масок бегали по стенам, где плесень пульсировала розоватыми прожилками.
— Держите дистанцию, — бросил Гаус, не оборачиваясь. Голос сквозь респиратор звучал механически, будто его пропустили через измельчитель. — Если тварь выскочит, стреляйте в суставы. В голову — бесполезно.
Новобранец слева кивнул так резко, что противогаз съехал набок. Его партнёр, более крупный, сжимал одной свободной рукой автомат так, будто это был спасательный круг. Они оба знали: после вчерашнего самосбора этаж ещё не очищен. В воздухе плавали споры чего-то — не плесени, не пыли, а скорее осколки реальности, вывернутой наизнанку, так называемые "мета-частицы". На полу, в лужах слизи, отражались огни фонарей — жёлтые, как глаза голодного зверя.
Пулемётчик остановился у развилки. Слева — обрушенный потолок, справа — дверь в технический отсек, из-под которой сочилась чёрная жижа. Гаус прицелился в дверь, пальцы легли на спусковой крючок. Катушки завыли, ствол завертелся, набирая обороты. Новобранцы замерли.
— Щас… — прошипел Гаус.
Выстрел.
Но не грохот, а глухой хлопок, будто лопнул воздушный шар. Пулемёт дёрнулся в его руках, ствол резко дёрнулся вниз. Гаус вскрикнул — звук, смесь ярости и боли, — и упал на колени. Новобранцы застыли, не понимая.
Из промежности ликвидатора хлестала кровь. Тёмная, почти чёрная, она растекалась по полу, смешиваясь со слизью. Обрывки защитного комбинезона дымились, расплавленные энергетическим выбросом рванувшего суперконденсатора. Между ног, там, где должен был находиться член, зияла дыра размером с кулак. Края плоти обуглились, будто их прожгли гигантским паяльником. Гаус схватился за рану, судорожно дыша, из-под маски капала слюна.
— Щас… щас… — он застонал, пытаясь встать.
Новобранец слева уронил ящик с патронами. Гильзы покатились по полу, звеня, как монеты в пустоте. Второй ликвидатор, крупный, медленно опустился на корточки, уставившись на лужу крови. Его рука дрожала, когда он потянулся к рации на поясе.
— Медблок… — выдавил он. — Двенадцатый сектор, Блок ГРХ-19…
Гаус внезапно рванулся вперёд, схватив упавший пулемёт. Катушки снова загудели, ствол вращался, разбрызгивая капли крови.
— Не надо… — прошептал новобранец, отползая.
Но Гаус уже целился в дверь технического отсека. Его ноги дрожали, комбинезон ниже пояса был пропитан кровью, но пальцы сжали спусковой крючок.
— Сука… — выдохнул он.
Вторая очередь.
На этот раз пулемёт сработал как надо. Синеватая молния сверхскоростных пуль прошила дверь, превратив её в дождь из раскалённой стружки. Что-то внутри отсека завизжало — высоко, как личинка, которую режут ножом. Гаус продолжал стрелять, смеясь сквозь слюну и кровь. Новобранцы прижались к стене, закрывая головы руками. Воздух наполнился запахом горелой плоти и озона.
Когда стрельба стихла, из отсека выползло "оно".
Тварь напоминала медузу, вывернутую наизнанку: слизистая оболочка пульсировала, обнажая мышечные волокна, а вместо щупалец свисали человеческие кишки, ещё дёргающиеся от спазмов перестальтики. В центре массы зиял рот — точнее, дыра, усеянная зубами, как у пилы.
— В суставы… — прохрипел Гаус, падая на бок.
Крупный новобранец выстрелил. Пули пробили слизистый покров, вырвав куски плоти, но тварь лишь закачалась, как желе. Кишки-щупальца метнулись к ликвидаторам. Одно обвило ногу новобранца, другое впилось в его плечо, пробив пластик брони. Он закричал, упав на спину, и начал биться в конвульсиях, изо рта повалила пена - мильярды невидимых жгутиков впрыснули свой нейропаралитический яд.
Второй новобранец, худой, рванул в противоположную сторону, спотыкаясь о гильзы. Гаус, истекая кровью, пополз за ним, волоча за собой подответственный эксперементальный пулемёт.
— Вернись… сука… — хрипел он.
Но новобранец уже исчез за поворотом. В коридоре остались только тварь, пожирающая первого ликвидатора, и Гаус, который нащупал рацию на поясе. Его пальцы скользнули по кнопке, оставляя кровавые отпечатки.
— Двенадцатый… сектор… — он выдохнул, лёжа на спине. — Ликвидация не завершена… требуется подкрепление…
Из динамика рации послышался хрип.
— Повторите… статус…
Гаус закрыл глаза. Где-то рядом чавкала тварь, разрывая плоть. Он представил, как кровь стекает по этажам, впитываясь в бетон, как она доберётся до нижних уровней, где старухи шепчутся о Чернобоге, и те, облизнув свои беззубые рты, начнут хохотать, брызжа вонючей слюной и крошками серого концентрата.
— Статус… — он усмехнулся, и пузырь крови лопнул на его губах. — Хуёво…
Рация замолчала. Гаус отпустил её, рука упала на пол. Пулемёт лежал рядом, катушки дымились. Он потянулся к нему, но пальцы лишь скользнули по горячему металлу.
Тварь оторвалась от трупа и поползла к нему. Кишки шлёпали по лужам, зубы клацали в такт. Гаус попытался приподняться, но тело не слушалось.
— Ну давай… — прошептал он.
Щупальце обвило его шею, холодное, как трупный пот. Зубы приблизились к лицу. Гаус уставился в бездну рта и засмеялся.
Затем наступила тьма.
...
Темнота разорвалась белым светом. Гаус застонал, пытаясь прикрыть глаза, но руки не слушались — они были прикованы к операционному столу кожаными ремнями, проросшими в металл словно корни. Над ним склонилось лицо в очках с треснутыми линзами. Седая борода, испачканная чем-то жёлтым, дрожала в такт хихиканью, изо рта воняло ссаками.
— Живой! — профессор Ватрушников хлопнул в ладоши, и где-то в углу лаборатории зашипел реактор, напоминающий скрученные кишки. — Я же говорил! Время есть, лишь бы мозг не вытек!
Гаус попытался подняться, но боль ударила в пах, острая, как нож. Он взглянул вниз.
Между его бёдер, вместо отсутствующей плоти, торчал ствол. Не метафорический — настоящий, стальной, встроенный в обугленное лоно. Провода оплетали бёдра, соединяясь с блоками питания на полу. Катушки индуктивности, припаянные к коже, пульсировали синим светом. Пулемёт. Его пулемёт. Но теперь он был частью тела.
— Что… — Гаус захрипел.
— Тише, тише! — Ватрушников сунул ему в рот резиновую трубку, из которой капала коричневая жидкость. — Гидратация! Регенерация! А главное — симбиоз! Ты теперь не человек, не машина… а прогресс!
Лаборатория представляла собой склеп из ржавых панелей и пультов, собранных по всей Хрущевке, заваленный частями тел и механизмов. На столе рядом лежала рука с привинченной к кости бензопилой. На потолке висели контейнеры с мозгами в мутной жидкости, подключённые к проводам. Из динамиков лился хриплый вальс, прерываемый помехами.
Гаус дёрнул ремни. Ствол между ног завращался, издавая вой.
— Ага! — профессор подпрыгнул, как ребёнок. — Видишь? Нервные окончания срослись с системой наведения! Теперь ты стреляешь… мышцами!
Дверь лаборатории распахнулась. В проёме стояли двое ликвидаторов в прожжённых комбинезонах. Один из них — тот самый худой новобранец, что сбежал тогда. Его глаза расширились.
— Он… живой?
— Лучше, чем живой! — Ватрушников схватил со стола пульт и нажал кнопку. Ремни расстегнулись. — Вставай, солдат! Покажи им новую эру!
Гаус сполз со стола. Ноги дрожали, но ствол между бёдер гудел, готовый к выстрелу. Провода волочились по полу, цепляясь за осколки стекла. Худой новобранец отступил, наткнувшись на банку с глазами, плавающими в формалине.
— Вам приказ, — сказал второй ликвидатор, чьё лицо скрывал шрам от ожога. — Очистить сектор пятнадцать. Самосбор ударил снова.
Гаус шагнул вперёд. Ствол дёрнулся вниз, продырявив пол. Заряд прошил этаж насквозь, и снизу донёсся крик.
— Контроль… — пробормотал он, сжимая бёдра. Катушки вспыхнули.
...
Воздух коридора 3254263-го этажа дрожал от гула, который исходил не столько от стен, сколько от чего-то глубже — будто сама Гигахрущевка скрипела зубами. Гаус шёл первым, его экспериментальный пулемёт, обвешанный катушками индуктивности и трещащими конденсаторами, мерцал синевой статики. За ним ковыляли двое новобранцев в костюмах третьей категории "Г": пластик на локтях уже треснул, фильтры противогазов свистели, как перебитые лёгкие. Они несли ящики с патронами, но больше напоминали носильщиков времён древних гробниц эпохи Мегаленина — сгорбленные, молчаливые, глаза за стёклами масок бегали по стенам, где плесень пульсировала розоватыми прожилками.
— Держите дистанцию, — бросил Гаус, не оборачиваясь. Голос сквозь респиратор звучал механически, будто его пропустили через измельчитель. — Если тварь выскочит, стреляйте в суставы. В голову — бесполезно.
Новобранец слева кивнул так резко, что противогаз съехал набок. Его партнёр, более крупный, сжимал одной свободной рукой автомат так, будто это был спасательный круг. Они оба знали: после вчерашнего самосбора этаж ещё не очищен. В воздухе плавали споры чего-то — не плесени, не пыли, а скорее осколки реальности, вывернутой наизнанку, так называемые "мета-частицы". На полу, в лужах слизи, отражались огни фонарей — жёлтые, как глаза голодного зверя.
Пулемётчик остановился у развилки. Слева — обрушенный потолок, справа — дверь в технический отсек, из-под которой сочилась чёрная жижа. Гаус прицелился в дверь, пальцы легли на спусковой крючок. Катушки завыли, ствол завертелся, набирая обороты. Новобранцы замерли.
— Щас… — прошипел Гаус.
Выстрел.
Но не грохот, а глухой хлопок, будто лопнул воздушный шар. Пулемёт дёрнулся в его руках, ствол резко дёрнулся вниз. Гаус вскрикнул — звук, смесь ярости и боли, — и упал на колени. Новобранцы застыли, не понимая.
Из промежности ликвидатора хлестала кровь. Тёмная, почти чёрная, она растекалась по полу, смешиваясь со слизью. Обрывки защитного комбинезона дымились, расплавленные энергетическим выбросом рванувшего суперконденсатора. Между ног, там, где должен был находиться член, зияла дыра размером с кулак. Края плоти обуглились, будто их прожгли гигантским паяльником. Гаус схватился за рану, судорожно дыша, из-под маски капала слюна.
— Щас… щас… — он застонал, пытаясь встать.
Новобранец слева уронил ящик с патронами. Гильзы покатились по полу, звеня, как монеты в пустоте. Второй ликвидатор, крупный, медленно опустился на корточки, уставившись на лужу крови. Его рука дрожала, когда он потянулся к рации на поясе.
— Медблок… — выдавил он. — Двенадцатый сектор, Блок ГРХ-19…
Гаус внезапно рванулся вперёд, схватив упавший пулемёт. Катушки снова загудели, ствол вращался, разбрызгивая капли крови.
— Не надо… — прошептал новобранец, отползая.
Но Гаус уже целился в дверь технического отсека. Его ноги дрожали, комбинезон ниже пояса был пропитан кровью, но пальцы сжали спусковой крючок.
— Сука… — выдохнул он.
Вторая очередь.
На этот раз пулемёт сработал как надо. Синеватая молния сверхскоростных пуль прошила дверь, превратив её в дождь из раскалённой стружки. Что-то внутри отсека завизжало — высоко, как личинка, которую режут ножом. Гаус продолжал стрелять, смеясь сквозь слюну и кровь. Новобранцы прижались к стене, закрывая головы руками. Воздух наполнился запахом горелой плоти и озона.
Когда стрельба стихла, из отсека выползло "оно".
Тварь напоминала медузу, вывернутую наизнанку: слизистая оболочка пульсировала, обнажая мышечные волокна, а вместо щупалец свисали человеческие кишки, ещё дёргающиеся от спазмов перестальтики. В центре массы зиял рот — точнее, дыра, усеянная зубами, как у пилы.
— В суставы… — прохрипел Гаус, падая на бок.
Крупный новобранец выстрелил. Пули пробили слизистый покров, вырвав куски плоти, но тварь лишь закачалась, как желе. Кишки-щупальца метнулись к ликвидаторам. Одно обвило ногу новобранца, другое впилось в его плечо, пробив пластик брони. Он закричал, упав на спину, и начал биться в конвульсиях, изо рта повалила пена - мильярды невидимых жгутиков впрыснули свой нейропаралитический яд.
Второй новобранец, худой, рванул в противоположную сторону, спотыкаясь о гильзы. Гаус, истекая кровью, пополз за ним, волоча за собой подответственный эксперементальный пулемёт.
— Вернись… сука… — хрипел он.
Но новобранец уже исчез за поворотом. В коридоре остались только тварь, пожирающая первого ликвидатора, и Гаус, который нащупал рацию на поясе. Его пальцы скользнули по кнопке, оставляя кровавые отпечатки.
— Двенадцатый… сектор… — он выдохнул, лёжа на спине. — Ликвидация не завершена… требуется подкрепление…
Из динамика рации послышался хрип.
— Повторите… статус…
Гаус закрыл глаза. Где-то рядом чавкала тварь, разрывая плоть. Он представил, как кровь стекает по этажам, впитываясь в бетон, как она доберётся до нижних уровней, где старухи шепчутся о Чернобоге, и те, облизнув свои беззубые рты, начнут хохотать, брызжа вонючей слюной и крошками серого концентрата.
— Статус… — он усмехнулся, и пузырь крови лопнул на его губах. — Хуёво…
Рация замолчала. Гаус отпустил её, рука упала на пол. Пулемёт лежал рядом, катушки дымились. Он потянулся к нему, но пальцы лишь скользнули по горячему металлу.
Тварь оторвалась от трупа и поползла к нему. Кишки шлёпали по лужам, зубы клацали в такт. Гаус попытался приподняться, но тело не слушалось.
— Ну давай… — прошептал он.
Щупальце обвило его шею, холодное, как трупный пот. Зубы приблизились к лицу. Гаус уставился в бездну рта и засмеялся.
Затем наступила тьма.
...
Темнота разорвалась белым светом. Гаус застонал, пытаясь прикрыть глаза, но руки не слушались — они были прикованы к операционному столу кожаными ремнями, проросшими в металл словно корни. Над ним склонилось лицо в очках с треснутыми линзами. Седая борода, испачканная чем-то жёлтым, дрожала в такт хихиканью, изо рта воняло ссаками.
— Живой! — профессор Ватрушников хлопнул в ладоши, и где-то в углу лаборатории зашипел реактор, напоминающий скрученные кишки. — Я же говорил! Время есть, лишь бы мозг не вытек!
Гаус попытался подняться, но боль ударила в пах, острая, как нож. Он взглянул вниз.
Между его бёдер, вместо отсутствующей плоти, торчал ствол. Не метафорический — настоящий, стальной, встроенный в обугленное лоно. Провода оплетали бёдра, соединяясь с блоками питания на полу. Катушки индуктивности, припаянные к коже, пульсировали синим светом. Пулемёт. Его пулемёт. Но теперь он был частью тела.
— Что… — Гаус захрипел.
— Тише, тише! — Ватрушников сунул ему в рот резиновую трубку, из которой капала коричневая жидкость. — Гидратация! Регенерация! А главное — симбиоз! Ты теперь не человек, не машина… а прогресс!
Лаборатория представляла собой склеп из ржавых панелей и пультов, собранных по всей Хрущевке, заваленный частями тел и механизмов. На столе рядом лежала рука с привинченной к кости бензопилой. На потолке висели контейнеры с мозгами в мутной жидкости, подключённые к проводам. Из динамиков лился хриплый вальс, прерываемый помехами.
Гаус дёрнул ремни. Ствол между ног завращался, издавая вой.
— Ага! — профессор подпрыгнул, как ребёнок. — Видишь? Нервные окончания срослись с системой наведения! Теперь ты стреляешь… мышцами!
Дверь лаборатории распахнулась. В проёме стояли двое ликвидаторов в прожжённых комбинезонах. Один из них — тот самый худой новобранец, что сбежал тогда. Его глаза расширились.
— Он… живой?
— Лучше, чем живой! — Ватрушников схватил со стола пульт и нажал кнопку. Ремни расстегнулись. — Вставай, солдат! Покажи им новую эру!
Гаус сполз со стола. Ноги дрожали, но ствол между бёдер гудел, готовый к выстрелу. Провода волочились по полу, цепляясь за осколки стекла. Худой новобранец отступил, наткнувшись на банку с глазами, плавающими в формалине.
— Вам приказ, — сказал второй ликвидатор, чьё лицо скрывал шрам от ожога. — Очистить сектор пятнадцать. Самосбор ударил снова.
Гаус шагнул вперёд. Ствол дёрнулся вниз, продырявив пол. Заряд прошил этаж насквозь, и снизу донёсся крик.
— Контроль… — пробормотал он, сжимая бёдра. Катушки вспыхнули.
...
291 Кб, 1024x1024Ликвидатор по кличке "Пулемётчик Гаус"
Воздух коридора 3254263-го этажа дрожал от гула, который исходил не столько от стен, сколько от чего-то глубже — будто сама Гигахрущевка скрипела зубами. Гаус шёл первым, его экспериментальный пулемёт, обвешанный катушками индуктивности и трещащими конденсаторами, мерцал синевой статики. За ним ковыляли двое новобранцев в костюмах третьей категории "Г": пластик на локтях уже треснул, фильтры противогазов свистели, как перебитые лёгкие. Они несли ящики с патронами, но больше напоминали носильщиков времён древних гробниц эпохи Мегаленина — сгорбленные, молчаливые, глаза за стёклами масок бегали по стенам, где плесень пульсировала розоватыми прожилками.
— Держите дистанцию, — бросил Гаус, не оборачиваясь. Голос сквозь респиратор звучал механически, будто его пропустили через измельчитель. — Если тварь выскочит, стреляйте в суставы. В голову — бесполезно.
Новобранец слева кивнул так резко, что противогаз съехал набок. Его партнёр, более крупный, сжимал одной свободной рукой автомат так, будто это был спасательный круг. Они оба знали: после вчерашнего самосбора этаж ещё не очищен. В воздухе плавали споры чего-то — не плесени, не пыли, а скорее осколки реальности, вывернутой наизнанку, так называемые "мета-частицы". На полу, в лужах слизи, отражались огни фонарей — жёлтые, как глаза голодного зверя.
Пулемётчик остановился у развилки. Слева — обрушенный потолок, справа — дверь в технический отсек, из-под которой сочилась чёрная жижа. Гаус прицелился в дверь, пальцы легли на спусковой крючок. Катушки завыли, ствол завертелся, набирая обороты. Новобранцы замерли.
— Щас… — прошипел Гаус.
Выстрел.
Но не грохот, а глухой хлопок, будто лопнул воздушный шар. Пулемёт дёрнулся в его руках, ствол резко дёрнулся вниз. Гаус вскрикнул — звук, смесь ярости и боли, — и упал на колени. Новобранцы застыли, не понимая.
Из промежности ликвидатора хлестала кровь. Тёмная, почти чёрная, она растекалась по полу, смешиваясь со слизью. Обрывки защитного комбинезона дымились, расплавленные энергетическим выбросом рванувшего суперконденсатора. Между ног, там, где должен был находиться член, зияла дыра размером с кулак. Края плоти обуглились, будто их прожгли гигантским паяльником. Гаус схватился за рану, судорожно дыша, из-под маски капала слюна.
— Щас… щас… — он застонал, пытаясь встать.
Новобранец слева уронил ящик с патронами. Гильзы покатились по полу, звеня, как монеты в пустоте. Второй ликвидатор, крупный, медленно опустился на корточки, уставившись на лужу крови. Его рука дрожала, когда он потянулся к рации на поясе.
— Медблок… — выдавил он. — Двенадцатый сектор, Блок ГРХ-19…
Гаус внезапно рванулся вперёд, схватив упавший пулемёт. Катушки снова загудели, ствол вращался, разбрызгивая капли крови.
— Не надо… — прошептал новобранец, отползая.
Но Гаус уже целился в дверь технического отсека. Его ноги дрожали, комбинезон ниже пояса был пропитан кровью, но пальцы сжали спусковой крючок.
— Сука… — выдохнул он.
Вторая очередь.
На этот раз пулемёт сработал как надо. Синеватая молния сверхскоростных пуль прошила дверь, превратив её в дождь из раскалённой стружки. Что-то внутри отсека завизжало — высоко, как личинка, которую режут ножом. Гаус продолжал стрелять, смеясь сквозь слюну и кровь. Новобранцы прижались к стене, закрывая головы руками. Воздух наполнился запахом горелой плоти и озона.
Когда стрельба стихла, из отсека выползло "оно".
Тварь напоминала медузу, вывернутую наизнанку: слизистая оболочка пульсировала, обнажая мышечные волокна, а вместо щупалец свисали человеческие кишки, ещё дёргающиеся от спазмов перестальтики. В центре массы зиял рот — точнее, дыра, усеянная зубами, как у пилы.
— В суставы… — прохрипел Гаус, падая на бок.
Крупный новобранец выстрелил. Пули пробили слизистый покров, вырвав куски плоти, но тварь лишь закачалась, как желе. Кишки-щупальца метнулись к ликвидаторам. Одно обвило ногу новобранца, другое впилось в его плечо, пробив пластик брони. Он закричал, упав на спину, и начал биться в конвульсиях, изо рта повалила пена - мильярды невидимых жгутиков впрыснули свой нейропаралитический яд.
Второй новобранец, худой, рванул в противоположную сторону, спотыкаясь о гильзы. Гаус, истекая кровью, пополз за ним, волоча за собой подответственный эксперементальный пулемёт.
— Вернись… сука… — хрипел он.
Но новобранец уже исчез за поворотом. В коридоре остались только тварь, пожирающая первого ликвидатора, и Гаус, который нащупал рацию на поясе. Его пальцы скользнули по кнопке, оставляя кровавые отпечатки.
— Двенадцатый… сектор… — он выдохнул, лёжа на спине. — Ликвидация не завершена… требуется подкрепление…
Из динамика рации послышался хрип.
— Повторите… статус…
Гаус закрыл глаза. Где-то рядом чавкала тварь, разрывая плоть. Он представил, как кровь стекает по этажам, впитываясь в бетон, как она доберётся до нижних уровней, где старухи шепчутся о Чернобоге, и те, облизнув свои беззубые рты, начнут хохотать, брызжа вонючей слюной и крошками серого концентрата.
— Статус… — он усмехнулся, и пузырь крови лопнул на его губах. — Хуёво…
Рация замолчала. Гаус отпустил её, рука упала на пол. Пулемёт лежал рядом, катушки дымились. Он потянулся к нему, но пальцы лишь скользнули по горячему металлу.
Тварь оторвалась от трупа и поползла к нему. Кишки шлёпали по лужам, зубы клацали в такт. Гаус попытался приподняться, но тело не слушалось.
— Ну давай… — прошептал он.
Щупальце обвило его шею, холодное, как трупный пот. Зубы приблизились к лицу. Гаус уставился в бездну рта и засмеялся.
Затем наступила тьма.
...
Темнота разорвалась белым светом. Гаус застонал, пытаясь прикрыть глаза, но руки не слушались — они были прикованы к операционному столу кожаными ремнями, проросшими в металл словно корни. Над ним склонилось лицо в очках с треснутыми линзами. Седая борода, испачканная чем-то жёлтым, дрожала в такт хихиканью, изо рта воняло ссаками.
— Живой! — профессор Ватрушников хлопнул в ладоши, и где-то в углу лаборатории зашипел реактор, напоминающий скрученные кишки. — Я же говорил! Время есть, лишь бы мозг не вытек!
Гаус попытался подняться, но боль ударила в пах, острая, как нож. Он взглянул вниз.
Между его бёдер, вместо отсутствующей плоти, торчал ствол. Не метафорический — настоящий, стальной, встроенный в обугленное лоно. Провода оплетали бёдра, соединяясь с блоками питания на полу. Катушки индуктивности, припаянные к коже, пульсировали синим светом. Пулемёт. Его пулемёт. Но теперь он был частью тела.
— Что… — Гаус захрипел.
— Тише, тише! — Ватрушников сунул ему в рот резиновую трубку, из которой капала коричневая жидкость. — Гидратация! Регенерация! А главное — симбиоз! Ты теперь не человек, не машина… а прогресс!
Лаборатория представляла собой склеп из ржавых панелей и пультов, собранных по всей Хрущевке, заваленный частями тел и механизмов. На столе рядом лежала рука с привинченной к кости бензопилой. На потолке висели контейнеры с мозгами в мутной жидкости, подключённые к проводам. Из динамиков лился хриплый вальс, прерываемый помехами.
Гаус дёрнул ремни. Ствол между ног завращался, издавая вой.
— Ага! — профессор подпрыгнул, как ребёнок. — Видишь? Нервные окончания срослись с системой наведения! Теперь ты стреляешь… мышцами!
Дверь лаборатории распахнулась. В проёме стояли двое ликвидаторов в прожжённых комбинезонах. Один из них — тот самый худой новобранец, что сбежал тогда. Его глаза расширились.
— Он… живой?
— Лучше, чем живой! — Ватрушников схватил со стола пульт и нажал кнопку. Ремни расстегнулись. — Вставай, солдат! Покажи им новую эру!
Гаус сполз со стола. Ноги дрожали, но ствол между бёдер гудел, готовый к выстрелу. Провода волочились по полу, цепляясь за осколки стекла. Худой новобранец отступил, наткнувшись на банку с глазами, плавающими в формалине.
— Вам приказ, — сказал второй ликвидатор, чьё лицо скрывал шрам от ожога. — Очистить сектор пятнадцать. Самосбор ударил снова.
Гаус шагнул вперёд. Ствол дёрнулся вниз, продырявив пол. Заряд прошил этаж насквозь, и снизу донёсся крик.
— Контроль… — пробормотал он, сжимая бёдра. Катушки вспыхнули.
...
Воздух коридора 3254263-го этажа дрожал от гула, который исходил не столько от стен, сколько от чего-то глубже — будто сама Гигахрущевка скрипела зубами. Гаус шёл первым, его экспериментальный пулемёт, обвешанный катушками индуктивности и трещащими конденсаторами, мерцал синевой статики. За ним ковыляли двое новобранцев в костюмах третьей категории "Г": пластик на локтях уже треснул, фильтры противогазов свистели, как перебитые лёгкие. Они несли ящики с патронами, но больше напоминали носильщиков времён древних гробниц эпохи Мегаленина — сгорбленные, молчаливые, глаза за стёклами масок бегали по стенам, где плесень пульсировала розоватыми прожилками.
— Держите дистанцию, — бросил Гаус, не оборачиваясь. Голос сквозь респиратор звучал механически, будто его пропустили через измельчитель. — Если тварь выскочит, стреляйте в суставы. В голову — бесполезно.
Новобранец слева кивнул так резко, что противогаз съехал набок. Его партнёр, более крупный, сжимал одной свободной рукой автомат так, будто это был спасательный круг. Они оба знали: после вчерашнего самосбора этаж ещё не очищен. В воздухе плавали споры чего-то — не плесени, не пыли, а скорее осколки реальности, вывернутой наизнанку, так называемые "мета-частицы". На полу, в лужах слизи, отражались огни фонарей — жёлтые, как глаза голодного зверя.
Пулемётчик остановился у развилки. Слева — обрушенный потолок, справа — дверь в технический отсек, из-под которой сочилась чёрная жижа. Гаус прицелился в дверь, пальцы легли на спусковой крючок. Катушки завыли, ствол завертелся, набирая обороты. Новобранцы замерли.
— Щас… — прошипел Гаус.
Выстрел.
Но не грохот, а глухой хлопок, будто лопнул воздушный шар. Пулемёт дёрнулся в его руках, ствол резко дёрнулся вниз. Гаус вскрикнул — звук, смесь ярости и боли, — и упал на колени. Новобранцы застыли, не понимая.
Из промежности ликвидатора хлестала кровь. Тёмная, почти чёрная, она растекалась по полу, смешиваясь со слизью. Обрывки защитного комбинезона дымились, расплавленные энергетическим выбросом рванувшего суперконденсатора. Между ног, там, где должен был находиться член, зияла дыра размером с кулак. Края плоти обуглились, будто их прожгли гигантским паяльником. Гаус схватился за рану, судорожно дыша, из-под маски капала слюна.
— Щас… щас… — он застонал, пытаясь встать.
Новобранец слева уронил ящик с патронами. Гильзы покатились по полу, звеня, как монеты в пустоте. Второй ликвидатор, крупный, медленно опустился на корточки, уставившись на лужу крови. Его рука дрожала, когда он потянулся к рации на поясе.
— Медблок… — выдавил он. — Двенадцатый сектор, Блок ГРХ-19…
Гаус внезапно рванулся вперёд, схватив упавший пулемёт. Катушки снова загудели, ствол вращался, разбрызгивая капли крови.
— Не надо… — прошептал новобранец, отползая.
Но Гаус уже целился в дверь технического отсека. Его ноги дрожали, комбинезон ниже пояса был пропитан кровью, но пальцы сжали спусковой крючок.
— Сука… — выдохнул он.
Вторая очередь.
На этот раз пулемёт сработал как надо. Синеватая молния сверхскоростных пуль прошила дверь, превратив её в дождь из раскалённой стружки. Что-то внутри отсека завизжало — высоко, как личинка, которую режут ножом. Гаус продолжал стрелять, смеясь сквозь слюну и кровь. Новобранцы прижались к стене, закрывая головы руками. Воздух наполнился запахом горелой плоти и озона.
Когда стрельба стихла, из отсека выползло "оно".
Тварь напоминала медузу, вывернутую наизнанку: слизистая оболочка пульсировала, обнажая мышечные волокна, а вместо щупалец свисали человеческие кишки, ещё дёргающиеся от спазмов перестальтики. В центре массы зиял рот — точнее, дыра, усеянная зубами, как у пилы.
— В суставы… — прохрипел Гаус, падая на бок.
Крупный новобранец выстрелил. Пули пробили слизистый покров, вырвав куски плоти, но тварь лишь закачалась, как желе. Кишки-щупальца метнулись к ликвидаторам. Одно обвило ногу новобранца, другое впилось в его плечо, пробив пластик брони. Он закричал, упав на спину, и начал биться в конвульсиях, изо рта повалила пена - мильярды невидимых жгутиков впрыснули свой нейропаралитический яд.
Второй новобранец, худой, рванул в противоположную сторону, спотыкаясь о гильзы. Гаус, истекая кровью, пополз за ним, волоча за собой подответственный эксперементальный пулемёт.
— Вернись… сука… — хрипел он.
Но новобранец уже исчез за поворотом. В коридоре остались только тварь, пожирающая первого ликвидатора, и Гаус, который нащупал рацию на поясе. Его пальцы скользнули по кнопке, оставляя кровавые отпечатки.
— Двенадцатый… сектор… — он выдохнул, лёжа на спине. — Ликвидация не завершена… требуется подкрепление…
Из динамика рации послышался хрип.
— Повторите… статус…
Гаус закрыл глаза. Где-то рядом чавкала тварь, разрывая плоть. Он представил, как кровь стекает по этажам, впитываясь в бетон, как она доберётся до нижних уровней, где старухи шепчутся о Чернобоге, и те, облизнув свои беззубые рты, начнут хохотать, брызжа вонючей слюной и крошками серого концентрата.
— Статус… — он усмехнулся, и пузырь крови лопнул на его губах. — Хуёво…
Рация замолчала. Гаус отпустил её, рука упала на пол. Пулемёт лежал рядом, катушки дымились. Он потянулся к нему, но пальцы лишь скользнули по горячему металлу.
Тварь оторвалась от трупа и поползла к нему. Кишки шлёпали по лужам, зубы клацали в такт. Гаус попытался приподняться, но тело не слушалось.
— Ну давай… — прошептал он.
Щупальце обвило его шею, холодное, как трупный пот. Зубы приблизились к лицу. Гаус уставился в бездну рта и засмеялся.
Затем наступила тьма.
...
Темнота разорвалась белым светом. Гаус застонал, пытаясь прикрыть глаза, но руки не слушались — они были прикованы к операционному столу кожаными ремнями, проросшими в металл словно корни. Над ним склонилось лицо в очках с треснутыми линзами. Седая борода, испачканная чем-то жёлтым, дрожала в такт хихиканью, изо рта воняло ссаками.
— Живой! — профессор Ватрушников хлопнул в ладоши, и где-то в углу лаборатории зашипел реактор, напоминающий скрученные кишки. — Я же говорил! Время есть, лишь бы мозг не вытек!
Гаус попытался подняться, но боль ударила в пах, острая, как нож. Он взглянул вниз.
Между его бёдер, вместо отсутствующей плоти, торчал ствол. Не метафорический — настоящий, стальной, встроенный в обугленное лоно. Провода оплетали бёдра, соединяясь с блоками питания на полу. Катушки индуктивности, припаянные к коже, пульсировали синим светом. Пулемёт. Его пулемёт. Но теперь он был частью тела.
— Что… — Гаус захрипел.
— Тише, тише! — Ватрушников сунул ему в рот резиновую трубку, из которой капала коричневая жидкость. — Гидратация! Регенерация! А главное — симбиоз! Ты теперь не человек, не машина… а прогресс!
Лаборатория представляла собой склеп из ржавых панелей и пультов, собранных по всей Хрущевке, заваленный частями тел и механизмов. На столе рядом лежала рука с привинченной к кости бензопилой. На потолке висели контейнеры с мозгами в мутной жидкости, подключённые к проводам. Из динамиков лился хриплый вальс, прерываемый помехами.
Гаус дёрнул ремни. Ствол между ног завращался, издавая вой.
— Ага! — профессор подпрыгнул, как ребёнок. — Видишь? Нервные окончания срослись с системой наведения! Теперь ты стреляешь… мышцами!
Дверь лаборатории распахнулась. В проёме стояли двое ликвидаторов в прожжённых комбинезонах. Один из них — тот самый худой новобранец, что сбежал тогда. Его глаза расширились.
— Он… живой?
— Лучше, чем живой! — Ватрушников схватил со стола пульт и нажал кнопку. Ремни расстегнулись. — Вставай, солдат! Покажи им новую эру!
Гаус сполз со стола. Ноги дрожали, но ствол между бёдер гудел, готовый к выстрелу. Провода волочились по полу, цепляясь за осколки стекла. Худой новобранец отступил, наткнувшись на банку с глазами, плавающими в формалине.
— Вам приказ, — сказал второй ликвидатор, чьё лицо скрывал шрам от ожога. — Очистить сектор пятнадцать. Самосбор ударил снова.
Гаус шагнул вперёд. Ствол дёрнулся вниз, продырявив пол. Заряд прошил этаж насквозь, и снизу донёсся крик.
— Контроль… — пробормотал он, сжимая бёдра. Катушки вспыхнули.
...
>>166
Сектор пятнадцать был поглощён самосбором. Стены плавились, превращаясь в биомеханическую пасту. Воздух звенел от статики, а из щелей выползали твари — на этот раз похожие на гигантских сороконожек с человеческими лицами на каждом сегменте. Гаус шёл впереди, придерживая локтём кабель, подключённый к реактору на спине. Новобранец и обожженый ликвидатор держались на расстоянии, но их взгляды прилипли к стволу между его ног.
— Эй, Гаус… — начал новобранец.
Тварь выскочила из стены. Её передний сегмент разинул рот с молочными зубами.
Гаус сомкнул бёдра.
Пулемёт выл. Заряды, вспыхивая синим, разорвали тварь на куски. Лицо-сегмент упало к его ногам, всё ещё шевеля губами: «Папа?»
— Не останавливаться, — прохрипел Гаус, двигаясь дальше.
Они достигли эпицентра. Комната, когда-то бывшая столовой, теперь напоминала чрево. На потолке пульсировала органная масса, испещрённая венами с токсичной зеленью. В центре, на месте раздаточного аппарата, росла спираль из костей, обвитых проводами.
— Заряжаю, — сказал ожоговый ликвидатор, доставая гранату.
Но Гаус уже действовал. Он расставил ноги шире, ствол нацелился в спираль. Мышцы бёдер напряглись, провода натянулись, как струны.
Выстрел.
Энергетический заряд ударил в спираль. Кости взорвались, осыпая комнату осколками. Органическая масса на потолке завопила, из ран хлынула кислота.
— Отходить! — закричал ообожженый ликвидатор.
Но Гаус не двигался. Он стрелял снова и снова, смеясь сквозь стиснутые зубы. Ствол раскалился докрасна, плавя его плоть, но он не останавливался. Провода вспыхивали, реактор на спине дымился.
— Он сойдёт с ума! — новобранец потянул его за кабель, но получил удар током.
Выброс аббераций сжался, как раненая змея. Стены схлопывались, поглощая тварей. Гаус упал на колени, ствол всё ещё стрелял в пустоту, пока от него не осталась лишь дымящаяся культя.
...
Когда ликвидаторы выволокли его из сектора, Ватрушников уже ждал в коридоре. Он прыгал от восторга, размахивая паяльником.
— Видал? Видал?! — он тыкал инструментом в обгоревший ствол. — Симбиоз! Теперь надо приварить что-то посерьёзнее… Может, ракетную установку?
Гаус не ответил. Он смотрел в потолок, где мерцали аварийные лампы. Где-то далеко кричали твари, но ему было всё равно.
Новобранец отвернулся, его рвало в угол. Ообожженый ликвидатор молча протянул Гаусу флягу.
— Держись, браток.
Гаус взял флягу, но вместо того, чтобы пить, вылил жидкость на тлеющий ствол. Пар шипел, смешиваясь с его хриплым смехом.
Ватрушников записал что-то в блокнот.
— Завтра начнём апгрейд, — пообещал он.
Гигахрущевка содрогнулась, будто в ответ.
Сектор пятнадцать был поглощён самосбором. Стены плавились, превращаясь в биомеханическую пасту. Воздух звенел от статики, а из щелей выползали твари — на этот раз похожие на гигантских сороконожек с человеческими лицами на каждом сегменте. Гаус шёл впереди, придерживая локтём кабель, подключённый к реактору на спине. Новобранец и обожженый ликвидатор держались на расстоянии, но их взгляды прилипли к стволу между его ног.
— Эй, Гаус… — начал новобранец.
Тварь выскочила из стены. Её передний сегмент разинул рот с молочными зубами.
Гаус сомкнул бёдра.
Пулемёт выл. Заряды, вспыхивая синим, разорвали тварь на куски. Лицо-сегмент упало к его ногам, всё ещё шевеля губами: «Папа?»
— Не останавливаться, — прохрипел Гаус, двигаясь дальше.
Они достигли эпицентра. Комната, когда-то бывшая столовой, теперь напоминала чрево. На потолке пульсировала органная масса, испещрённая венами с токсичной зеленью. В центре, на месте раздаточного аппарата, росла спираль из костей, обвитых проводами.
— Заряжаю, — сказал ожоговый ликвидатор, доставая гранату.
Но Гаус уже действовал. Он расставил ноги шире, ствол нацелился в спираль. Мышцы бёдер напряглись, провода натянулись, как струны.
Выстрел.
Энергетический заряд ударил в спираль. Кости взорвались, осыпая комнату осколками. Органическая масса на потолке завопила, из ран хлынула кислота.
— Отходить! — закричал ообожженый ликвидатор.
Но Гаус не двигался. Он стрелял снова и снова, смеясь сквозь стиснутые зубы. Ствол раскалился докрасна, плавя его плоть, но он не останавливался. Провода вспыхивали, реактор на спине дымился.
— Он сойдёт с ума! — новобранец потянул его за кабель, но получил удар током.
Выброс аббераций сжался, как раненая змея. Стены схлопывались, поглощая тварей. Гаус упал на колени, ствол всё ещё стрелял в пустоту, пока от него не осталась лишь дымящаяся культя.
...
Когда ликвидаторы выволокли его из сектора, Ватрушников уже ждал в коридоре. Он прыгал от восторга, размахивая паяльником.
— Видал? Видал?! — он тыкал инструментом в обгоревший ствол. — Симбиоз! Теперь надо приварить что-то посерьёзнее… Может, ракетную установку?
Гаус не ответил. Он смотрел в потолок, где мерцали аварийные лампы. Где-то далеко кричали твари, но ему было всё равно.
Новобранец отвернулся, его рвало в угол. Ообожженый ликвидатор молча протянул Гаусу флягу.
— Держись, браток.
Гаус взял флягу, но вместо того, чтобы пить, вылил жидкость на тлеющий ствол. Пар шипел, смешиваясь с его хриплым смехом.
Ватрушников записал что-то в блокнот.
— Завтра начнём апгрейд, — пообещал он.
Гигахрущевка содрогнулась, будто в ответ.
>>166
Сектор пятнадцать был поглощён самосбором. Стены плавились, превращаясь в биомеханическую пасту. Воздух звенел от статики, а из щелей выползали твари — на этот раз похожие на гигантских сороконожек с человеческими лицами на каждом сегменте. Гаус шёл впереди, придерживая локтём кабель, подключённый к реактору на спине. Новобранец и обожженый ликвидатор держались на расстоянии, но их взгляды прилипли к стволу между его ног.
— Эй, Гаус… — начал новобранец.
Тварь выскочила из стены. Её передний сегмент разинул рот с молочными зубами.
Гаус сомкнул бёдра.
Пулемёт выл. Заряды, вспыхивая синим, разорвали тварь на куски. Лицо-сегмент упало к его ногам, всё ещё шевеля губами: «Папа?»
— Не останавливаться, — прохрипел Гаус, двигаясь дальше.
Они достигли эпицентра. Комната, когда-то бывшая столовой, теперь напоминала чрево. На потолке пульсировала органная масса, испещрённая венами с токсичной зеленью. В центре, на месте раздаточного аппарата, росла спираль из костей, обвитых проводами.
— Заряжаю, — сказал ожоговый ликвидатор, доставая гранату.
Но Гаус уже действовал. Он расставил ноги шире, ствол нацелился в спираль. Мышцы бёдер напряглись, провода натянулись, как струны.
Выстрел.
Энергетический заряд ударил в спираль. Кости взорвались, осыпая комнату осколками. Органическая масса на потолке завопила, из ран хлынула кислота.
— Отходить! — закричал ообожженый ликвидатор.
Но Гаус не двигался. Он стрелял снова и снова, смеясь сквозь стиснутые зубы. Ствол раскалился докрасна, плавя его плоть, но он не останавливался. Провода вспыхивали, реактор на спине дымился.
— Он сойдёт с ума! — новобранец потянул его за кабель, но получил удар током.
Выброс аббераций сжался, как раненая змея. Стены схлопывались, поглощая тварей. Гаус упал на колени, ствол всё ещё стрелял в пустоту, пока от него не осталась лишь дымящаяся культя.
...
Когда ликвидаторы выволокли его из сектора, Ватрушников уже ждал в коридоре. Он прыгал от восторга, размахивая паяльником.
— Видал? Видал?! — он тыкал инструментом в обгоревший ствол. — Симбиоз! Теперь надо приварить что-то посерьёзнее… Может, ракетную установку?
Гаус не ответил. Он смотрел в потолок, где мерцали аварийные лампы. Где-то далеко кричали твари, но ему было всё равно.
Новобранец отвернулся, его рвало в угол. Ообожженый ликвидатор молча протянул Гаусу флягу.
— Держись, браток.
Гаус взял флягу, но вместо того, чтобы пить, вылил жидкость на тлеющий ствол. Пар шипел, смешиваясь с его хриплым смехом.
Ватрушников записал что-то в блокнот.
— Завтра начнём апгрейд, — пообещал он.
Гигахрущевка содрогнулась, будто в ответ.
Сектор пятнадцать был поглощён самосбором. Стены плавились, превращаясь в биомеханическую пасту. Воздух звенел от статики, а из щелей выползали твари — на этот раз похожие на гигантских сороконожек с человеческими лицами на каждом сегменте. Гаус шёл впереди, придерживая локтём кабель, подключённый к реактору на спине. Новобранец и обожженый ликвидатор держались на расстоянии, но их взгляды прилипли к стволу между его ног.
— Эй, Гаус… — начал новобранец.
Тварь выскочила из стены. Её передний сегмент разинул рот с молочными зубами.
Гаус сомкнул бёдра.
Пулемёт выл. Заряды, вспыхивая синим, разорвали тварь на куски. Лицо-сегмент упало к его ногам, всё ещё шевеля губами: «Папа?»
— Не останавливаться, — прохрипел Гаус, двигаясь дальше.
Они достигли эпицентра. Комната, когда-то бывшая столовой, теперь напоминала чрево. На потолке пульсировала органная масса, испещрённая венами с токсичной зеленью. В центре, на месте раздаточного аппарата, росла спираль из костей, обвитых проводами.
— Заряжаю, — сказал ожоговый ликвидатор, доставая гранату.
Но Гаус уже действовал. Он расставил ноги шире, ствол нацелился в спираль. Мышцы бёдер напряглись, провода натянулись, как струны.
Выстрел.
Энергетический заряд ударил в спираль. Кости взорвались, осыпая комнату осколками. Органическая масса на потолке завопила, из ран хлынула кислота.
— Отходить! — закричал ообожженый ликвидатор.
Но Гаус не двигался. Он стрелял снова и снова, смеясь сквозь стиснутые зубы. Ствол раскалился докрасна, плавя его плоть, но он не останавливался. Провода вспыхивали, реактор на спине дымился.
— Он сойдёт с ума! — новобранец потянул его за кабель, но получил удар током.
Выброс аббераций сжался, как раненая змея. Стены схлопывались, поглощая тварей. Гаус упал на колени, ствол всё ещё стрелял в пустоту, пока от него не осталась лишь дымящаяся культя.
...
Когда ликвидаторы выволокли его из сектора, Ватрушников уже ждал в коридоре. Он прыгал от восторга, размахивая паяльником.
— Видал? Видал?! — он тыкал инструментом в обгоревший ствол. — Симбиоз! Теперь надо приварить что-то посерьёзнее… Может, ракетную установку?
Гаус не ответил. Он смотрел в потолок, где мерцали аварийные лампы. Где-то далеко кричали твари, но ему было всё равно.
Новобранец отвернулся, его рвало в угол. Ообожженый ликвидатор молча протянул Гаусу флягу.
— Держись, браток.
Гаус взял флягу, но вместо того, чтобы пить, вылил жидкость на тлеющий ствол. Пар шипел, смешиваясь с его хриплым смехом.
Ватрушников записал что-то в блокнот.
— Завтра начнём апгрейд, — пообещал он.
Гигахрущевка содрогнулась, будто в ответ.
ТЫ СИДИШЬ НА ГНИЛЬЧАНЕ, ПОСТИШЬ МЕМЫ ПРО САМОСБОР И ТРОЛЛИШЬ ЛИКВИДАТОРОВ
@
БАТЯ ГОВОРИТ ЧТО ПОРА БЫ НАЙТИ РАБОТУ
@
УСТРАИВАЕШЬСЯ В БРИГАДУ БЕТОНОВОРОТЧИКОВ
@
ПЕРВЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ, ТЕБЕ ВЫДАЮТ ЛОПАТУ И ВЕДРО
@
"МЕШАЙ БЕТОН, ПАЦАН, ДА СМОТРИ НЕ УРОНИ В ШАХТУ"
@
ВЕСЬ ДЕНЬ МЕСИШЬ РАСТВОР, РУКИ ОТВАЛИВАЮТСЯ
@
ВДРУГ СИРЕНА САМОСБОРА
@
ВСЕ БРИГАДНИКИ БЕГУТ К ГЕРМОДВЕРЯМ
@
ТЫ В ПАНИКЕ РОНЯЕШЬ ВЕДРО С РАСТВОРОМ В ШАХТУ
@
СЛЫШИШЬ СНИЗУ ЖУТКИЙ ВОПЛЬ И ЧАВКАНЬЕ
@
ОКАЗЫВАЕТСЯ ТАМ ВНИЗУ БЫЛА ЛАБОРАТОРИЯ УЧЁНЫХ
@
БЕТОН ЗАЛИЛ КАКОЙ-ТО ИХ ЭКСПЕРИМЕНТ
@
ИЗ ШАХТЫ НАЧИНАЮТ ДОНОСИТЬСЯ СТРАННЫЕ ЗВУКИ
@
БРИГАДИР ОРЁТ "БЕГИ, ДЕБИЛ!"
@
ПРИБЕГАЮТ ЛИКВИДАТОРЫ, ЭВАКУИРУЮТ ВЕСЬ ЭТАЖ
@
ТЕПЕРЬ В ЭТОЙ ШАХТЕ ЖИВЁТ БЕТОННЫЙ МОНСТР
@
ВОЗВРАЩАЕШЬСЯ НА ГНИЛЬЧАН ПОСТИТЬ ТРЕД "КАК Я СЛУЧАЙНО СОЗДАЛ НОВОГО БОССА"
@
МОДЕРАТОР БАНИТ ЗА ПРАНК
@
БАТЯ ГОВОРИТ ЧТО ПОРА БЫ НАЙТИ РАБОТУ
@
УСТРАИВАЕШЬСЯ В БРИГАДУ БЕТОНОВОРОТЧИКОВ
@
ПЕРВЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ, ТЕБЕ ВЫДАЮТ ЛОПАТУ И ВЕДРО
@
"МЕШАЙ БЕТОН, ПАЦАН, ДА СМОТРИ НЕ УРОНИ В ШАХТУ"
@
ВЕСЬ ДЕНЬ МЕСИШЬ РАСТВОР, РУКИ ОТВАЛИВАЮТСЯ
@
ВДРУГ СИРЕНА САМОСБОРА
@
ВСЕ БРИГАДНИКИ БЕГУТ К ГЕРМОДВЕРЯМ
@
ТЫ В ПАНИКЕ РОНЯЕШЬ ВЕДРО С РАСТВОРОМ В ШАХТУ
@
СЛЫШИШЬ СНИЗУ ЖУТКИЙ ВОПЛЬ И ЧАВКАНЬЕ
@
ОКАЗЫВАЕТСЯ ТАМ ВНИЗУ БЫЛА ЛАБОРАТОРИЯ УЧЁНЫХ
@
БЕТОН ЗАЛИЛ КАКОЙ-ТО ИХ ЭКСПЕРИМЕНТ
@
ИЗ ШАХТЫ НАЧИНАЮТ ДОНОСИТЬСЯ СТРАННЫЕ ЗВУКИ
@
БРИГАДИР ОРЁТ "БЕГИ, ДЕБИЛ!"
@
ПРИБЕГАЮТ ЛИКВИДАТОРЫ, ЭВАКУИРУЮТ ВЕСЬ ЭТАЖ
@
ТЕПЕРЬ В ЭТОЙ ШАХТЕ ЖИВЁТ БЕТОННЫЙ МОНСТР
@
ВОЗВРАЩАЕШЬСЯ НА ГНИЛЬЧАН ПОСТИТЬ ТРЕД "КАК Я СЛУЧАЙНО СОЗДАЛ НОВОГО БОССА"
@
МОДЕРАТОР БАНИТ ЗА ПРАНК
ТЫ СИДИШЬ НА ГНИЛЬЧАНЕ, ПОСТИШЬ МЕМЫ ПРО САМОСБОР И ТРОЛЛИШЬ ЛИКВИДАТОРОВ
@
БАТЯ ГОВОРИТ ЧТО ПОРА БЫ НАЙТИ РАБОТУ
@
УСТРАИВАЕШЬСЯ В БРИГАДУ БЕТОНОВОРОТЧИКОВ
@
ПЕРВЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ, ТЕБЕ ВЫДАЮТ ЛОПАТУ И ВЕДРО
@
"МЕШАЙ БЕТОН, ПАЦАН, ДА СМОТРИ НЕ УРОНИ В ШАХТУ"
@
ВЕСЬ ДЕНЬ МЕСИШЬ РАСТВОР, РУКИ ОТВАЛИВАЮТСЯ
@
ВДРУГ СИРЕНА САМОСБОРА
@
ВСЕ БРИГАДНИКИ БЕГУТ К ГЕРМОДВЕРЯМ
@
ТЫ В ПАНИКЕ РОНЯЕШЬ ВЕДРО С РАСТВОРОМ В ШАХТУ
@
СЛЫШИШЬ СНИЗУ ЖУТКИЙ ВОПЛЬ И ЧАВКАНЬЕ
@
ОКАЗЫВАЕТСЯ ТАМ ВНИЗУ БЫЛА ЛАБОРАТОРИЯ УЧЁНЫХ
@
БЕТОН ЗАЛИЛ КАКОЙ-ТО ИХ ЭКСПЕРИМЕНТ
@
ИЗ ШАХТЫ НАЧИНАЮТ ДОНОСИТЬСЯ СТРАННЫЕ ЗВУКИ
@
БРИГАДИР ОРЁТ "БЕГИ, ДЕБИЛ!"
@
ПРИБЕГАЮТ ЛИКВИДАТОРЫ, ЭВАКУИРУЮТ ВЕСЬ ЭТАЖ
@
ТЕПЕРЬ В ЭТОЙ ШАХТЕ ЖИВЁТ БЕТОННЫЙ МОНСТР
@
ВОЗВРАЩАЕШЬСЯ НА ГНИЛЬЧАН ПОСТИТЬ ТРЕД "КАК Я СЛУЧАЙНО СОЗДАЛ НОВОГО БОССА"
@
МОДЕРАТОР БАНИТ ЗА ПРАНК
@
БАТЯ ГОВОРИТ ЧТО ПОРА БЫ НАЙТИ РАБОТУ
@
УСТРАИВАЕШЬСЯ В БРИГАДУ БЕТОНОВОРОТЧИКОВ
@
ПЕРВЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ, ТЕБЕ ВЫДАЮТ ЛОПАТУ И ВЕДРО
@
"МЕШАЙ БЕТОН, ПАЦАН, ДА СМОТРИ НЕ УРОНИ В ШАХТУ"
@
ВЕСЬ ДЕНЬ МЕСИШЬ РАСТВОР, РУКИ ОТВАЛИВАЮТСЯ
@
ВДРУГ СИРЕНА САМОСБОРА
@
ВСЕ БРИГАДНИКИ БЕГУТ К ГЕРМОДВЕРЯМ
@
ТЫ В ПАНИКЕ РОНЯЕШЬ ВЕДРО С РАСТВОРОМ В ШАХТУ
@
СЛЫШИШЬ СНИЗУ ЖУТКИЙ ВОПЛЬ И ЧАВКАНЬЕ
@
ОКАЗЫВАЕТСЯ ТАМ ВНИЗУ БЫЛА ЛАБОРАТОРИЯ УЧЁНЫХ
@
БЕТОН ЗАЛИЛ КАКОЙ-ТО ИХ ЭКСПЕРИМЕНТ
@
ИЗ ШАХТЫ НАЧИНАЮТ ДОНОСИТЬСЯ СТРАННЫЕ ЗВУКИ
@
БРИГАДИР ОРЁТ "БЕГИ, ДЕБИЛ!"
@
ПРИБЕГАЮТ ЛИКВИДАТОРЫ, ЭВАКУИРУЮТ ВЕСЬ ЭТАЖ
@
ТЕПЕРЬ В ЭТОЙ ШАХТЕ ЖИВЁТ БЕТОННЫЙ МОНСТР
@
ВОЗВРАЩАЕШЬСЯ НА ГНИЛЬЧАН ПОСТИТЬ ТРЕД "КАК Я СЛУЧАЙНО СОЗДАЛ НОВОГО БОССА"
@
МОДЕРАТОР БАНИТ ЗА ПРАНК
А вот и нейросбор подъехал. Сравните с нейронками двухлетней давности. Скоро нейросеть будет снимать полнометражное кино по нашим пастам.
708 Кб, 1024x1024В сердце Гигахрущевки, где воздух густел от запаха ржавых труб и безысходности, Аня пробиралась сквозь лабиринт этажей, зажав в ладони ключ-перфокарту. Ее пальцы дрожали, но не от холода — от предвкушения. Терминал АТАС, спрятанный за панелью в туалете 1768755-го этажа, ждал. Зеленый экран, мигающий, как фосфорный глаз, был ее единственным окном в мир, где страх растворялся в статике шестидесятых герц.
Она назвала это гниением.
Гнильчанеры. Сообщество, сотканное из пиксельных признаний и кривых строк кода. Здесь делились тем, что запрещалось шептать даже за гермодверью: сканами «дедовских» журналов с полустертыми лицами, стихами о солнце, которого никто не видел, мемами про Чернобога, смешными только тем, кто знал вкус белковой пасты на завтрак, обед и ужин. Аня вводила пароль — KHRUSCH666 — и погружалась в мерцание.
Сегодня на доске висел новый пост от Черноокий.
«Они говорят, что Самосбор — это боль. Неправда. Это поцелуй. Он входит в тебя через стены, раздвигает атомы, как губы. И ты становишься больше, чем человек. Ты — щель в двери, которую не смогли закрыть».
Аня ощутила, как по спине пробежала дрожь. В соседнем коридоре завыла сирена. Самосбор. Она прижала ладони к ушам, но голос Черноокого продолжал звучать в голове, сливаясь с воем системы оповещения. Где-то на этаже хлопнула гермодверь. Кто-то не успел.
Она печатала ответ, игнорируя судороги в животе от голода:
«Ты видел его? Настоящий лифт? Тот, что работает?»
Черноокий отвечал мгновенно, будто ждал:
«Лифты — это миф. Мы все застряли между этажами. Но я найду тебя. Через трещины».
Его слова пахли безумием и медью. Аня представила его: юноша с глазами, как провалы в бетоне, пальцы в шрамах от клавиатуры. Или нелюдь? Она слышала, как по коридору прошаркали ликвидаторы — их бронекостюмы скребли по стенам, как ножи по тарелке.
«Гниение — единственная свобода», — гласил манифест на главной. Аня верила. Когда терминал глох, оставляя ее в кромешной тишине, она шла в свою жил.ячейку и рисовала в блокноте чудовищ из постов: акул с человечьими зубами, плесень, пожирающую панели Гигахрущёвки. Иногда ей казалось, что стены шепчут те же слова, что и гнильчанеры.
Однажды Черноокий прислал картинку — строки кода, превращающиеся в женщину с крыльями из проводов.
«Это ты», — написал он.
Аня не спала три ночи.
Ликвидаторы ворвались на её этаж в конце пересменка. Аня услышала их за миг до того, как кулак в броне пробил гермодверь. Она успела схватить со стола забытую там ключ-перфокарту, спрятать ее под язык — вкус металла и страха.
«Артефакты есть?» — голос из-под противогаза был похож на скрежет шестеренок.
Они перевернули комнату, разбили учебный терминал. Аня бы могла притвориться спящей, но знала: они видят ее сны. Видят Черноокого, его слова, как руки, обвивающие горло. И пробивают любые двери. Даже герметические.
«Гнильчанеры — это вирус», — дежурно сказал ликвидатор, тыча стволом в грудь. Приказ СВЕРХУ говорить это всем подросткам. Он говорил. Не думая о смысле.
Когда они ушли, Аня выплюнула карту. На ней остался след крови. Порезала уздечку языка.
Шли смены. Теперь она искала трещины. Те, о которых писал он. В туалете, где терминал тоже был мертв, полуоткрученная вентиляционная решетка вела в шахту. Аня пролезла внутрь, царапая колени о ржавчину.
Он ждал внизу.
Черноокий оказался девочкой. Ее лицо было как у Ани, только бледнее, глаза — два уголька.
«Самосбор — это не смерть», — прошептала она. «Это переход. Стать тварью. Стать голосом в стене».
Аня потянулась к ней, но пальцы встретили пустоту. Где-то завыла сирена.
На следующую смену терминал всё еще молчал. Гнильчанеры исчезли, как и Черноокий. Аня сидела у гермодвери, слушая, как ликвидаторы вывозят чей-то труп. В кармане — ключ-перфокарта, стертая до дыр.
Она улыбнулась. Скоро Самосбор. Скоро трещины станут дверьми.
А пока — гнить. Свободно.
Она назвала это гниением.
Гнильчанеры. Сообщество, сотканное из пиксельных признаний и кривых строк кода. Здесь делились тем, что запрещалось шептать даже за гермодверью: сканами «дедовских» журналов с полустертыми лицами, стихами о солнце, которого никто не видел, мемами про Чернобога, смешными только тем, кто знал вкус белковой пасты на завтрак, обед и ужин. Аня вводила пароль — KHRUSCH666 — и погружалась в мерцание.
Сегодня на доске висел новый пост от Черноокий.
«Они говорят, что Самосбор — это боль. Неправда. Это поцелуй. Он входит в тебя через стены, раздвигает атомы, как губы. И ты становишься больше, чем человек. Ты — щель в двери, которую не смогли закрыть».
Аня ощутила, как по спине пробежала дрожь. В соседнем коридоре завыла сирена. Самосбор. Она прижала ладони к ушам, но голос Черноокого продолжал звучать в голове, сливаясь с воем системы оповещения. Где-то на этаже хлопнула гермодверь. Кто-то не успел.
Она печатала ответ, игнорируя судороги в животе от голода:
«Ты видел его? Настоящий лифт? Тот, что работает?»
Черноокий отвечал мгновенно, будто ждал:
«Лифты — это миф. Мы все застряли между этажами. Но я найду тебя. Через трещины».
Его слова пахли безумием и медью. Аня представила его: юноша с глазами, как провалы в бетоне, пальцы в шрамах от клавиатуры. Или нелюдь? Она слышала, как по коридору прошаркали ликвидаторы — их бронекостюмы скребли по стенам, как ножи по тарелке.
«Гниение — единственная свобода», — гласил манифест на главной. Аня верила. Когда терминал глох, оставляя ее в кромешной тишине, она шла в свою жил.ячейку и рисовала в блокноте чудовищ из постов: акул с человечьими зубами, плесень, пожирающую панели Гигахрущёвки. Иногда ей казалось, что стены шепчут те же слова, что и гнильчанеры.
Однажды Черноокий прислал картинку — строки кода, превращающиеся в женщину с крыльями из проводов.
«Это ты», — написал он.
Аня не спала три ночи.
Ликвидаторы ворвались на её этаж в конце пересменка. Аня услышала их за миг до того, как кулак в броне пробил гермодверь. Она успела схватить со стола забытую там ключ-перфокарту, спрятать ее под язык — вкус металла и страха.
«Артефакты есть?» — голос из-под противогаза был похож на скрежет шестеренок.
Они перевернули комнату, разбили учебный терминал. Аня бы могла притвориться спящей, но знала: они видят ее сны. Видят Черноокого, его слова, как руки, обвивающие горло. И пробивают любые двери. Даже герметические.
«Гнильчанеры — это вирус», — дежурно сказал ликвидатор, тыча стволом в грудь. Приказ СВЕРХУ говорить это всем подросткам. Он говорил. Не думая о смысле.
Когда они ушли, Аня выплюнула карту. На ней остался след крови. Порезала уздечку языка.
Шли смены. Теперь она искала трещины. Те, о которых писал он. В туалете, где терминал тоже был мертв, полуоткрученная вентиляционная решетка вела в шахту. Аня пролезла внутрь, царапая колени о ржавчину.
Он ждал внизу.
Черноокий оказался девочкой. Ее лицо было как у Ани, только бледнее, глаза — два уголька.
«Самосбор — это не смерть», — прошептала она. «Это переход. Стать тварью. Стать голосом в стене».
Аня потянулась к ней, но пальцы встретили пустоту. Где-то завыла сирена.
На следующую смену терминал всё еще молчал. Гнильчанеры исчезли, как и Черноокий. Аня сидела у гермодвери, слушая, как ликвидаторы вывозят чей-то труп. В кармане — ключ-перфокарта, стертая до дыр.
Она улыбнулась. Скоро Самосбор. Скоро трещины станут дверьми.
А пока — гнить. Свободно.
708 Кб, 1024x1024В сердце Гигахрущевки, где воздух густел от запаха ржавых труб и безысходности, Аня пробиралась сквозь лабиринт этажей, зажав в ладони ключ-перфокарту. Ее пальцы дрожали, но не от холода — от предвкушения. Терминал АТАС, спрятанный за панелью в туалете 1768755-го этажа, ждал. Зеленый экран, мигающий, как фосфорный глаз, был ее единственным окном в мир, где страх растворялся в статике шестидесятых герц.
Она назвала это гниением.
Гнильчанеры. Сообщество, сотканное из пиксельных признаний и кривых строк кода. Здесь делились тем, что запрещалось шептать даже за гермодверью: сканами «дедовских» журналов с полустертыми лицами, стихами о солнце, которого никто не видел, мемами про Чернобога, смешными только тем, кто знал вкус белковой пасты на завтрак, обед и ужин. Аня вводила пароль — KHRUSCH666 — и погружалась в мерцание.
Сегодня на доске висел новый пост от Черноокий.
«Они говорят, что Самосбор — это боль. Неправда. Это поцелуй. Он входит в тебя через стены, раздвигает атомы, как губы. И ты становишься больше, чем человек. Ты — щель в двери, которую не смогли закрыть».
Аня ощутила, как по спине пробежала дрожь. В соседнем коридоре завыла сирена. Самосбор. Она прижала ладони к ушам, но голос Черноокого продолжал звучать в голове, сливаясь с воем системы оповещения. Где-то на этаже хлопнула гермодверь. Кто-то не успел.
Она печатала ответ, игнорируя судороги в животе от голода:
«Ты видел его? Настоящий лифт? Тот, что работает?»
Черноокий отвечал мгновенно, будто ждал:
«Лифты — это миф. Мы все застряли между этажами. Но я найду тебя. Через трещины».
Его слова пахли безумием и медью. Аня представила его: юноша с глазами, как провалы в бетоне, пальцы в шрамах от клавиатуры. Или нелюдь? Она слышала, как по коридору прошаркали ликвидаторы — их бронекостюмы скребли по стенам, как ножи по тарелке.
«Гниение — единственная свобода», — гласил манифест на главной. Аня верила. Когда терминал глох, оставляя ее в кромешной тишине, она шла в свою жил.ячейку и рисовала в блокноте чудовищ из постов: акул с человечьими зубами, плесень, пожирающую панели Гигахрущёвки. Иногда ей казалось, что стены шепчут те же слова, что и гнильчанеры.
Однажды Черноокий прислал картинку — строки кода, превращающиеся в женщину с крыльями из проводов.
«Это ты», — написал он.
Аня не спала три ночи.
Ликвидаторы ворвались на её этаж в конце пересменка. Аня услышала их за миг до того, как кулак в броне пробил гермодверь. Она успела схватить со стола забытую там ключ-перфокарту, спрятать ее под язык — вкус металла и страха.
«Артефакты есть?» — голос из-под противогаза был похож на скрежет шестеренок.
Они перевернули комнату, разбили учебный терминал. Аня бы могла притвориться спящей, но знала: они видят ее сны. Видят Черноокого, его слова, как руки, обвивающие горло. И пробивают любые двери. Даже герметические.
«Гнильчанеры — это вирус», — дежурно сказал ликвидатор, тыча стволом в грудь. Приказ СВЕРХУ говорить это всем подросткам. Он говорил. Не думая о смысле.
Когда они ушли, Аня выплюнула карту. На ней остался след крови. Порезала уздечку языка.
Шли смены. Теперь она искала трещины. Те, о которых писал он. В туалете, где терминал тоже был мертв, полуоткрученная вентиляционная решетка вела в шахту. Аня пролезла внутрь, царапая колени о ржавчину.
Он ждал внизу.
Черноокий оказался девочкой. Ее лицо было как у Ани, только бледнее, глаза — два уголька.
«Самосбор — это не смерть», — прошептала она. «Это переход. Стать тварью. Стать голосом в стене».
Аня потянулась к ней, но пальцы встретили пустоту. Где-то завыла сирена.
На следующую смену терминал всё еще молчал. Гнильчанеры исчезли, как и Черноокий. Аня сидела у гермодвери, слушая, как ликвидаторы вывозят чей-то труп. В кармане — ключ-перфокарта, стертая до дыр.
Она улыбнулась. Скоро Самосбор. Скоро трещины станут дверьми.
А пока — гнить. Свободно.
Она назвала это гниением.
Гнильчанеры. Сообщество, сотканное из пиксельных признаний и кривых строк кода. Здесь делились тем, что запрещалось шептать даже за гермодверью: сканами «дедовских» журналов с полустертыми лицами, стихами о солнце, которого никто не видел, мемами про Чернобога, смешными только тем, кто знал вкус белковой пасты на завтрак, обед и ужин. Аня вводила пароль — KHRUSCH666 — и погружалась в мерцание.
Сегодня на доске висел новый пост от Черноокий.
«Они говорят, что Самосбор — это боль. Неправда. Это поцелуй. Он входит в тебя через стены, раздвигает атомы, как губы. И ты становишься больше, чем человек. Ты — щель в двери, которую не смогли закрыть».
Аня ощутила, как по спине пробежала дрожь. В соседнем коридоре завыла сирена. Самосбор. Она прижала ладони к ушам, но голос Черноокого продолжал звучать в голове, сливаясь с воем системы оповещения. Где-то на этаже хлопнула гермодверь. Кто-то не успел.
Она печатала ответ, игнорируя судороги в животе от голода:
«Ты видел его? Настоящий лифт? Тот, что работает?»
Черноокий отвечал мгновенно, будто ждал:
«Лифты — это миф. Мы все застряли между этажами. Но я найду тебя. Через трещины».
Его слова пахли безумием и медью. Аня представила его: юноша с глазами, как провалы в бетоне, пальцы в шрамах от клавиатуры. Или нелюдь? Она слышала, как по коридору прошаркали ликвидаторы — их бронекостюмы скребли по стенам, как ножи по тарелке.
«Гниение — единственная свобода», — гласил манифест на главной. Аня верила. Когда терминал глох, оставляя ее в кромешной тишине, она шла в свою жил.ячейку и рисовала в блокноте чудовищ из постов: акул с человечьими зубами, плесень, пожирающую панели Гигахрущёвки. Иногда ей казалось, что стены шепчут те же слова, что и гнильчанеры.
Однажды Черноокий прислал картинку — строки кода, превращающиеся в женщину с крыльями из проводов.
«Это ты», — написал он.
Аня не спала три ночи.
Ликвидаторы ворвались на её этаж в конце пересменка. Аня услышала их за миг до того, как кулак в броне пробил гермодверь. Она успела схватить со стола забытую там ключ-перфокарту, спрятать ее под язык — вкус металла и страха.
«Артефакты есть?» — голос из-под противогаза был похож на скрежет шестеренок.
Они перевернули комнату, разбили учебный терминал. Аня бы могла притвориться спящей, но знала: они видят ее сны. Видят Черноокого, его слова, как руки, обвивающие горло. И пробивают любые двери. Даже герметические.
«Гнильчанеры — это вирус», — дежурно сказал ликвидатор, тыча стволом в грудь. Приказ СВЕРХУ говорить это всем подросткам. Он говорил. Не думая о смысле.
Когда они ушли, Аня выплюнула карту. На ней остался след крови. Порезала уздечку языка.
Шли смены. Теперь она искала трещины. Те, о которых писал он. В туалете, где терминал тоже был мертв, полуоткрученная вентиляционная решетка вела в шахту. Аня пролезла внутрь, царапая колени о ржавчину.
Он ждал внизу.
Черноокий оказался девочкой. Ее лицо было как у Ани, только бледнее, глаза — два уголька.
«Самосбор — это не смерть», — прошептала она. «Это переход. Стать тварью. Стать голосом в стене».
Аня потянулась к ней, но пальцы встретили пустоту. Где-то завыла сирена.
На следующую смену терминал всё еще молчал. Гнильчанеры исчезли, как и Черноокий. Аня сидела у гермодвери, слушая, как ликвидаторы вывозят чей-то труп. В кармане — ключ-перфокарта, стертая до дыр.
Она улыбнулась. Скоро Самосбор. Скоро трещины станут дверьми.
А пока — гнить. Свободно.
В группе ВК выложили Лору для Стейбл диффьюжен со стилем Мертва, вроде даже с его разрешения. Он перестал рисовать что ли?
>>186
Надо на Ванде тренировать. И не на флюксе, а на пони.
Надо на Ванде тренировать. И не на флюксе, а на пони.
>>187
Не пизди, он по контракту ушёл, всё у него нормально, вернётся и будет рисовать снова.
Не пизди, он по контракту ушёл, всё у него нормально, вернётся и будет рисовать снова.
>>222
Клетка неканон, они лор руинят.
Клетка неканон, они лор руинят.
Аноны, подскажите, в сети пару раз натыкался на слухи про НРИ (настольную ролевую, что-то в стиле днд итд) по Сабжу. Это миф или такая правда есть? И если таки да - где можно ознакомиться? Буду крайне признателен если поделитесь инфой
>>252
Есть несколько простых систем, игры вели онлайн независимо друг от друга, одну из них тут уже в треда в сф/ какой-то школьник скидывал. Ничего необычного дХ со спас-бросками, все Гмастера просто знают вселенную нормально и всё, в остальных случаях - шеовики, школовики и прочие вики+архивы тредов. Рулбук и корбук никто никогда не делал. Один из первых сеансов есть на дваче на борде про настолки.
Есть несколько простых систем, игры вели онлайн независимо друг от друга, одну из них тут уже в треда в сф/ какой-то школьник скидывал. Ничего необычного дХ со спас-бросками, все Гмастера просто знают вселенную нормально и всё, в остальных случаях - шеовики, школовики и прочие вики+архивы тредов. Рулбук и корбук никто никогда не делал. Один из первых сеансов есть на дваче на борде про настолки.
136 Кб, 184x274>>301
Фильм с Кейджем. Кейдж можно перевести как "клетка", так его теперь школьники называют. В фильме там буквально самосбор начинается.
Фильм с Кейджем. Кейдж можно перевести как "клетка", так его теперь школьники называют. В фильме там буквально самосбор начинается.
Подваливает как-то один мужик к ликвидатору. И говорит:
— Эй, друг! А достань ка мне… личинку бетоноеда!
Ликвидатор ему:
— Ты сдурел что ли?! Жить надоело? Он же тебя в секунду порвет!
— Да ты не понял, — говорит мужик, — я ж не себе. Я тёще... на подарок!
Объявился как-то в блоке чёрный ликвидатор. Приоткрывает ночью дверь в жил ячейку, просовывает руку и жалобно так просит: "кипяточку мне, дайте кипяточку". А если не дашь или наружу полезешь — зашибёт.
Решил в общем мужик соседей попугать. Надел чёрную перчатку, полез в первую попавшуюся гермодверь и давай кипяток клянчить:
— Кипятоочкуу мнее, кипятоочкуу...
А тут из-за двери навстречу ему высовывается рука и за горло его — хвать! И сиплый голосок такой отзывается тихонько:
— А тебе мой кипяточек ЗАЧЕМ нужен?!
Встречаются два ликвидатора, и один спрашивает:
— Слышь, а где Васька? Что-то не видно его сегодня.
Второй отвечает:
— А он за плесенью пошел.
— И далеко пошел?
— А хрен его знает! Это смотря куда его… плесень выведет.
Поймали как-то чернокнижники ликвидатора, и давай его пытать. Суют, значит, вниз головой в шахту с слизью и спрашивают:
— Концентраты, талоны есть?!
Тот такой:
— Нет!
Они его опять окунули, и опять спрашивают:
— Концентраты, талоны есть?!
Тот опять:
— Нет!
Они его в третий раз окунули, опять спрашивают:
— Концентраты, талоны есть?! Говори, сука!
Тот и не выдержал:
— Ну вы или окунайте глубже, или держите дольше — дно мутное, ни хрена не видно!
Идёт учение ликвидаторов по зачистке территории от последствий самосбора. Грузовой лифт остановился на заражённом этаже и ликвидаторы по очереди выбегают в покрытый слизью и кровью тоннель. И вдруг к инструктору подбегает испуганный новобранец:
— Товарищ инструктор! Там рядовой Гнилов выбежал без химзащиты и бетономёта!
Инструктор:
— Как?! Опять?!!
— Эй, друг! А достань ка мне… личинку бетоноеда!
Ликвидатор ему:
— Ты сдурел что ли?! Жить надоело? Он же тебя в секунду порвет!
— Да ты не понял, — говорит мужик, — я ж не себе. Я тёще... на подарок!
Объявился как-то в блоке чёрный ликвидатор. Приоткрывает ночью дверь в жил ячейку, просовывает руку и жалобно так просит: "кипяточку мне, дайте кипяточку". А если не дашь или наружу полезешь — зашибёт.
Решил в общем мужик соседей попугать. Надел чёрную перчатку, полез в первую попавшуюся гермодверь и давай кипяток клянчить:
— Кипятоочкуу мнее, кипятоочкуу...
А тут из-за двери навстречу ему высовывается рука и за горло его — хвать! И сиплый голосок такой отзывается тихонько:
— А тебе мой кипяточек ЗАЧЕМ нужен?!
Встречаются два ликвидатора, и один спрашивает:
— Слышь, а где Васька? Что-то не видно его сегодня.
Второй отвечает:
— А он за плесенью пошел.
— И далеко пошел?
— А хрен его знает! Это смотря куда его… плесень выведет.
Поймали как-то чернокнижники ликвидатора, и давай его пытать. Суют, значит, вниз головой в шахту с слизью и спрашивают:
— Концентраты, талоны есть?!
Тот такой:
— Нет!
Они его опять окунули, и опять спрашивают:
— Концентраты, талоны есть?!
Тот опять:
— Нет!
Они его в третий раз окунули, опять спрашивают:
— Концентраты, талоны есть?! Говори, сука!
Тот и не выдержал:
— Ну вы или окунайте глубже, или держите дольше — дно мутное, ни хрена не видно!
Идёт учение ликвидаторов по зачистке территории от последствий самосбора. Грузовой лифт остановился на заражённом этаже и ликвидаторы по очереди выбегают в покрытый слизью и кровью тоннель. И вдруг к инструктору подбегает испуганный новобранец:
— Товарищ инструктор! Там рядовой Гнилов выбежал без химзащиты и бетономёта!
Инструктор:
— Как?! Опять?!!
Подваливает как-то один мужик к ликвидатору. И говорит:
— Эй, друг! А достань ка мне… личинку бетоноеда!
Ликвидатор ему:
— Ты сдурел что ли?! Жить надоело? Он же тебя в секунду порвет!
— Да ты не понял, — говорит мужик, — я ж не себе. Я тёще... на подарок!
Объявился как-то в блоке чёрный ликвидатор. Приоткрывает ночью дверь в жил ячейку, просовывает руку и жалобно так просит: "кипяточку мне, дайте кипяточку". А если не дашь или наружу полезешь — зашибёт.
Решил в общем мужик соседей попугать. Надел чёрную перчатку, полез в первую попавшуюся гермодверь и давай кипяток клянчить:
— Кипятоочкуу мнее, кипятоочкуу...
А тут из-за двери навстречу ему высовывается рука и за горло его — хвать! И сиплый голосок такой отзывается тихонько:
— А тебе мой кипяточек ЗАЧЕМ нужен?!
Встречаются два ликвидатора, и один спрашивает:
— Слышь, а где Васька? Что-то не видно его сегодня.
Второй отвечает:
— А он за плесенью пошел.
— И далеко пошел?
— А хрен его знает! Это смотря куда его… плесень выведет.
Поймали как-то чернокнижники ликвидатора, и давай его пытать. Суют, значит, вниз головой в шахту с слизью и спрашивают:
— Концентраты, талоны есть?!
Тот такой:
— Нет!
Они его опять окунули, и опять спрашивают:
— Концентраты, талоны есть?!
Тот опять:
— Нет!
Они его в третий раз окунули, опять спрашивают:
— Концентраты, талоны есть?! Говори, сука!
Тот и не выдержал:
— Ну вы или окунайте глубже, или держите дольше — дно мутное, ни хрена не видно!
Идёт учение ликвидаторов по зачистке территории от последствий самосбора. Грузовой лифт остановился на заражённом этаже и ликвидаторы по очереди выбегают в покрытый слизью и кровью тоннель. И вдруг к инструктору подбегает испуганный новобранец:
— Товарищ инструктор! Там рядовой Гнилов выбежал без химзащиты и бетономёта!
Инструктор:
— Как?! Опять?!!
— Эй, друг! А достань ка мне… личинку бетоноеда!
Ликвидатор ему:
— Ты сдурел что ли?! Жить надоело? Он же тебя в секунду порвет!
— Да ты не понял, — говорит мужик, — я ж не себе. Я тёще... на подарок!
Объявился как-то в блоке чёрный ликвидатор. Приоткрывает ночью дверь в жил ячейку, просовывает руку и жалобно так просит: "кипяточку мне, дайте кипяточку". А если не дашь или наружу полезешь — зашибёт.
Решил в общем мужик соседей попугать. Надел чёрную перчатку, полез в первую попавшуюся гермодверь и давай кипяток клянчить:
— Кипятоочкуу мнее, кипятоочкуу...
А тут из-за двери навстречу ему высовывается рука и за горло его — хвать! И сиплый голосок такой отзывается тихонько:
— А тебе мой кипяточек ЗАЧЕМ нужен?!
Встречаются два ликвидатора, и один спрашивает:
— Слышь, а где Васька? Что-то не видно его сегодня.
Второй отвечает:
— А он за плесенью пошел.
— И далеко пошел?
— А хрен его знает! Это смотря куда его… плесень выведет.
Поймали как-то чернокнижники ликвидатора, и давай его пытать. Суют, значит, вниз головой в шахту с слизью и спрашивают:
— Концентраты, талоны есть?!
Тот такой:
— Нет!
Они его опять окунули, и опять спрашивают:
— Концентраты, талоны есть?!
Тот опять:
— Нет!
Они его в третий раз окунули, опять спрашивают:
— Концентраты, талоны есть?! Говори, сука!
Тот и не выдержал:
— Ну вы или окунайте глубже, или держите дольше — дно мутное, ни хрена не видно!
Идёт учение ликвидаторов по зачистке территории от последствий самосбора. Грузовой лифт остановился на заражённом этаже и ликвидаторы по очереди выбегают в покрытый слизью и кровью тоннель. И вдруг к инструктору подбегает испуганный новобранец:
— Товарищ инструктор! Там рядовой Гнилов выбежал без химзащиты и бетономёта!
Инструктор:
— Как?! Опять?!!