>>2648497 →
Гаджи поднялся из кресла, достал смартфон из кармана джинс, открыл инстаграмм, внимательно проглядел и хихикнул… раз… другой.

– Ну, – требовательным тоном сказал Толян.

– Этот дурак ответил нам, Анатолий Юрьевич!

– Ну когда же и кто из Алеевых упускал возможность принять красивую позу? – спросил Толян. – И что же он пишет?

– Такой невежа, Анатолий Юрьевич… Обращается к вам просто «Пряник»

– Это хорошая интеграция, – буркнул Толян, тон его выдавал нетерпение. – Что же пишет наш добрый Даня?

– Он пишет: «Ваше предложение о бое по эмэмэй я отвергаю. Слишком часто приходилось мне натыкаться на ваши ловушки, об этом знают все».

– И что дальше? – спросил Тулий.

– А еще он пишет: «Искусство кулачки еще находит поклонников в РФ». Подписано: «Даня Регбист Алеев». – Автомат заржал. – Регбист. Кулачка. Умные люди, взрослые люди понимают всё.

– Помолчи, Гаджи, – сказал пряник, и смех словно выключили. – «Кулачка» он пишет? – Значит, месть. Доброе словцо подобрал, богатое, такое, чтобы я не ошибся в его намерениях.

– На аудиторию он один, а в жизни другой, – сказал Гаджи. – И Шульский дно.

– Для комментатора, Гаджи, ты слишком разговорчив, – сказал Толян и подумал: «От него скоро придется избавиться. Он уже сделался практически бесполезным». Туля искоса поглядел на своего московского дага.

Ухмылка судорогой искривила лицо Автомата, превратив его в театральную маску с прорезанными щелями для глаз.

– Но, Анатолий Юрьевич, кто слышал о мести, более прекрасной, чем ваша? Роскошен уже сам план этой ловушки: заставить Даню перенести турнир из-за пожароопасного сена… и он не смеет отказаться – ведь это приказ Роспотребнадзора. Изысканнейшая мысль!

Холодным тоном Толян выговорил:

– Гаджи, у тебя недержание речи.

– Но я так счастлив, мой Толенька! А вы… вы ревнуете.

– Гаджи!

– Ах-ах, Толянчик! Разве не достойно восхищения, что эта изысканная идея не принадлежит вам, а мне?

– Гаджи, я вот-вот прикажу затаскать тебя по судам.

– Не сомневаюсь. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, ребенок богатых родителей…

– Гаджи, ты под лирикой или солями?

– Правда и смелость удивляют Анатолия, – ответил Автомат, лицо которого вновь застыло маской, на этот раз изображающей печаль. -Но видите ли, Анатолий, как заряженный московский даг я буду заранее знать, когда вы пошлете ко мне юристов. А вы не сделаете этого, пока я еще могу быть чем-то полезным. Торопиться-то с судами будет накладно, ведь кое-какой прок от меня пока есть. Уж я-то знаю, чему вас научили ваши наебизнесы, – не транжирить. Верно?

Пряник не отводил взгляда от Автомата.

Эдик Германский шевельнулся в своем кресле. «Тщеславные глупцы, – подумал он, – зачем они препираются? Неужели оба считают, что у меня нет иного дела, кроме как слушать эти вздорные перебранки?»

– Эд, – произнес дядя Толя, – я велел тебе слушать нас на уважении и учиться, для чего и пригласил сюда. Ты учишься?

– Да, дядя, – в голосе слышалась осторожная услужливость.

– Иногда я не понимаю Гаджи, – сказал Толян. – Я причиняю боль по необходимости… он же… Клянусь, Гаджи просто наслаждается чужой болью. Мне лично жаль бедного Даню. Скоро на сцену выступит Сивый, и Алеевым придет конец. И, вне сомнения, Даня поймет, чья рука направляла сговорчивого перворазрядника, и в этом будет весь ужас его положения.

– Почему же тогда вы не велели этому гопнику тихо и спокойно вогнать нож в псину? – спросил Гаджи. – Вы говорите о милосердии, но…

– Регбист должен знать, что его гибель – дело моих рук. Пусть задумаются и прочие Промоушены. Это их остановит. Я получу передышку. Сейчас она необходима, и мне не нравится это.

– Передышку, – фыркнул Гаджи. – Вы в трендах ютуба. Вы действуете слишком хайпово, Анатолий. Однажды Кое-кто пришлет сюда, на хардкорарену, пару сотен нохчей… Тут и настанет конец медиамагнату Анатолию Хардконнену.

Все персонажи и события вымышлены, любые совпадения случайны.