В такой ситуации только медленная стабилизация реактора и такая же медленная его остановка могли предотвратить катастрофу, но Дятлов принял решение продолжать испытания. Охлаждающие насосы, подключенные к реактору, заработали и стали подавать в ядро охлаждающую воду. Этим они еще больше нарушили реактивность, и вода очень быстро превращалась в пар.

Само испытание с отключением электроэнергии и дизельными генераторами прошло благополучно. Но между тем все больше воды превращалось в пар, все сильнее нарушалось равновесие в ядре. В 1:23 испытание закончилось. Пора было выключить реактор и вернуть стержни на место. Сначала, когда стержни вошли в верхнюю часть реактора, общая реактивность упала, как и было задумано. Но потом графитовые наконечники стержней стали вытеснять воду в нижней части ядра и генерировать еще больше пара, соответственно повышая реактивность. Вместо того чтобы заглохнуть, реактор начал разгоняться. Регистрирующие системы успели записать несколько сигналов о стремительно растущей мощности, а затем вышли из строя. Вскоре произошло два мощных взрыва, и реактор был полностью разрушен.

Взрыв был эквивалентным 60 тоннам тротила, он разорвал сотни труб пароводяного контура и подбросил многотонную «Елену» в воздух, как монетку.

Крыша разлетелась на куски, а в атмосферу была выброшена газовая смесь с радиоактивными частицами йода 131, нептуния 239, цезия 137, стронция 90 и плутония 239, смертельно опасными для человека. В небо уходил красивый голубоватый светящийся столб, земля была усеяна графитовыми блоками. На крыше третьего энергоблока (покрытого битумом с ведома начальства, а не огнеупорными материалами) начался пожар, прямо над реактором, и если бы героическими усилиями пожарных его не удалось бы ликвидировать, вся АЭС могла бы взлететь на воздух, сделав необитаемой половину Европы. На месте реактора кипел радиоактивный вулкан из уранового топлива и графита.

Формально к катастрофе привели неправильные действия операторов, но она стала возможной и приобрела такие масштабы в результате комплекса причин. Неудачная конструкция реактора, страх перед начальством и личные амбиции, непродуманная система безопасности — все это сыграло свою роль.

DW поговорила с Еленой Козловой-Пэйтс, которая была одним из консультантов сценариста и главного продюсера фильма Крейга Мэзина.

В начале первой серии есть сцена, в которой ученый Валерий Легасов, перед тем как покончить с собой, выставляет тарелочки с едой для своего кота. Изначально в сценарии было написано, что это "кошачья еда". Но в СССР этого не было, котам давали еду со стола, и Крейг на тот момент не знал таких культурных тонкостей. Он заменил это в сценарии. В целом меня удивило, что человек, который никогда не был в этой части мира и долго ее не изучал, за несколько лет смог так близко подойти к ее истории и понять культуру. Больше всего меня впечатлило, что Крейг просто влюбиМы с ним работали в основном над диалогами, несколько слов было изменено. Например, в сценарии было несколько раз использовано слово "окей". Понятно, что в СССР 1986 года такого не было, особенно среди работников партийных организаций или шахтеров. Еще одни момент: в первом эпизоде пожарный Василий Игнатенко просыпается, и они с женой бегут к окну смотреть, что произошло. Он по сценарию был одет в футболку. Насколько я помню, тогда футболок было мало, были майки.лся в своих героев.
- Еще один из эпизодов, которые вызвали критику, это когда ученая Ульяна Хомюк, один из немногих фиктивных персонажей сериала, приходит в Минске к большому партийному начальнику, а тот в кабинете у нее на глазах пьет водку. Вам не показалось, что это – перебор?

- Я в этой сцене перебора не заметила. Я рада, что критики обращают внимание на каждое слово, фразу - надеюсь, это даст им возможность начать рыться в интернете, звонить своим родным и друзьям, расспрашивать их о том, что произошло, и искать правду. С одной стороны, думаю, у нас очень короткая память. Прошло всего лишь 33 года, а мы уже сомневаемся, обращались ли аппаратчики друг другу используя слово "товарищ" или злоупотребляли ли партийные бюрократы на рабочем месте. Хотя, с другой стороны, может, это и хорошо - потихонечку истощается наше советское мышление, и мы начинаем мыслить и действовать по иному.

- Когда вы посмотрели готовый фильм - какое он оставил впечатление?

- Первые две серии я увидела на премьере в Нью-Йорке. Для меня было важно, что трагедия была поставлена в контекст других советских преступлений против человечества, против граждан своей страны. И самое важное, что главные действующие лица были показаны как герои, как они вели себя в борьбе с этим невидимыми врагом, о котором сначала не знали, а потом знали и делали все, чтобы спасти жизнь людей в регионе и во всей Европе. Сценарист хотел сделать сериал в память о тех, кто страдал и жертвовал собой.

- Что вас впечатлило как выходца из Украины?

- То, как сценарист связал украинскую историю с аварией, эпизод в начале четвертой серии (монолог 80-летней украинки в деревне, которая доит корову и не хочет уезжать из зоны отчуждения, рассказывая пришедшему ее вывозить солдату о большевиках, голодоморе, немецкой оккупации. – Ред.). Думаю, это чуть ли не первый раз, когда в сериале такого уровня в США произносится слово "голодомор". Это очень интересное историческое влияние, и я надеюсь, что люди обратили на это внимание. Это было в оригинальном сценарии, и я была приятно удивлена, насколько Крейг знаком с историей Украины. Насколько я знаю, еще с университетских времен у него было несколько украинских друзей, которые ему постоянно рассказывали об Украине.

Для меня было большой честью внести самую маленькую лепту через мои консультации и помочь такому феноменальному сценаристу рассказать правдивую историю о трагедии и героизме Чернобыля. Я рада, что сериал дал нам возможность помнить те ужасные страницы истории, помнить героев и помогать тем, кто еще среди нас. На премьере сериала выступала представительница фонда "Дети Чернобыля" из Ирландии, и она призвала выдвинуть героев Чернобыля на Нобелевскую премию.

Нашумевший сериал "Чернобыль" производства HBO мы - немцы, смотрим с 72-летним Владимиром Бардалим (на вид ему можно дать лет 60), сидя на кухне в прохладной берлинской квартире с высокими потолками. Герой очередной серии, только что призванный из резерва юноша, идет в гражданской коричневой куртке по развернутому возле АЭС военному городку.

"Палатки похожи, - говорит Владимир, которому события тех дней знакомы не понаслышке. - Но никто, конечно, в лагерь в гражданской одежде не приезжал. После военкоматов везли в части и переодевали в форму. Тут герой вышел с автобуса и прямо пошел в палатку - ну как это? Есть же штаб, там распределяли - бардака не было".
Владимир Бардалим в 1986 году был майором инженерно-саперных войск и служил в литовском Каунасе. Первого мая того года, через несколько дней после аварии на АЭС, его батальон отправили в Чернобыль. Он понял, что дело серьезное, когда увидел, как для этой командировки расконсервировали хранящуюся на складе в качестве "неприкосновенного запаса" военную технику. Практически вся эта техника после применения навсегда осталась в Чернобыле - ее использовали для того чтобы повалить "рыжий лес" вокруг АЭС, хвоя которого первой приняла на себя радиацию.
Продолжаем смотреть сериал. На экране снова военный городок, несколько человек проходят в плащах химзащиты. "В химзащите у нас никто не ходил. В то время стояла такая жарюха, ОЗК (общевойсковый защитный костюм - Ред.) все поснимали. В Чернобыле личный состав сразу переодели в специальную форму, как будто пропитанную чем-то, вроде клеенки. Но жара, май месяц, еще и клеенка на голое тело... Мошкара, все чешется. Через неделю все побросали спецформу, надели свою, привычную", - вспоминает Владимир.

Тем временем на экране ящиками разгружают и пьют водку. "Такого не припомню. Сначала, когда мы только заехали, давали красное вино. Потом и его изъяли, заменили минералкой и пепси-колой", - рассказывает Владимир Бардалим. По его словам, вокруг был "сухой закон", и в деревенских магазинах запрещено было продавать алкоголь военнослужащим. "Солдаты искали и находили самогон в выселенных селах, например, под крыльцом или под собачьей будкой. Многие сами были из деревень и знали, где прячут. Я не возражал, просил только, чтоб пили вечером без шума", - добавляет он.
Владимир Бардалим признает достоверность формы военнослужащих, палаток и техники. Но сердце бывшего майора создателям сериала завоевать не удалось - по его мнению, военный городок в нем показан как "цыганский табор" или "лагерь для военнопленных".

Минский врач Елена Давыдова, обследовавшая в чернобыльской зоне местное население через несколько месяцев после аварии, сериал хвалит. "По своему накалу, по страстности - он совсем неплохой. Конечно, там есть и глупости вроде обращения "товарищ" по каждому поводу, но много правды", - отмечает она. Елена бывала и в показанной в сериале знаменитой шестой клинической больнице в Москве, где держали больных с острой формой лучевой болезни. Изображение этой больницы на экране она считает адекватным. Не вызывает у нее протеста и вызвавшая много споров сцена, когда одну из героинь за взятку пускают в палату к смертельно больному мужу.

Отвечая на вопрос, не страшно ли ей было ехать в зону отчуждения, 66-летняя Елена решительно парирует: "Вы так интересно рассуждаете. Наверное, было неприятно. Но я из того поколения, у которого родители войну прошли. Это совсем другие люди - что я, что мои родители. Надо - значит ты это делаешь, я так считаю".

Одна из самых эмоциональных сцен сериала была показана в четвертой серии - снятые без монтажа полторы минуты, которые спасатели проводили на крыше АЭС, сбрасывая с нее графит. За эти полторы минуты ликвидаторы получали едва ли не критическую дозу облучения. Был на крыше, по собственному признанию, и Владимир Бардалим. По его словам, там неразберихи тоже было меньше, чем было показано в сериале: прямо на территории АЭС для тренировки был установлен макет крыши в натуральную величину, так что ликвидаторы были готовы к спринту. "Люди знали, к какому куску графита бежали", - подчеркивает он.
По словам Владимира, внизу ликвидаторов встречали с "мешком денег". Там, вспоминает он, разворачивалась такая сцена: "Кто по званию?" - "Сержант!" - "На - сто рублей". Деньги давали без расписки. Были и люди, которые просили: "А можно еще раз?" Особист (сотрудник отдела госбезопасности. - Ред.) кивал, и их тут же снова отправляли наверх, еще на полторы минуты, за следующей дозой". Безрассудному поведению способствовала невидимость опасности. "Ведь радиации не было видно. В сериале был показан уходящий в небо столб радиации от реактора. На деле его не было видно. Даже те, кто сбрасывал графит с крыши и получал 25 рентген - сначала они ничего не чувствовали. А после кружится голова, рвота и потом уже все", - объясняет он.
Третью серию "Чернобыля", где речь идет о лучевой болезни, Елена смогла посмотреть только с третьей попытки. Для некоторых ликвидаторов аварии даже это пока - слишком тяжелое испытание. Один из призванных в зону резервистов, связаться с которым удалось корреспонденту DW, прекратил разговор спустя полторы минуты. "Извините, я пять лет потратил на то, чтобы это все забыть", - сказал он.