Зеленые тронолорды, из центров принятия решений (Олдтауна и Высокой Башни) поступили новые оперативные сводки:

Ни сам Эйгон-сын Алисенты, ни его братья не являются клятвопреступниками: они не приносили никаких клятв Рыне и их никто этого делать не заставлял. Лорды, выступающие на стороне Зеленых, тоже не являются клятвопреступниками: они присягали Рейнире как наследнице тогда, когда у Визериса больше не было других детей и на тот случай, если Визерис скоро помрет, а Димон раскатает губу на трон. В тексте присяги не было ни слова о том, что Рейнира будет оставаться наследницей в любом случае, даже при появлении сыновей у короля. Присяга/клятва больше не приносилась повторно даже с учетом изменившихся обстоятельств.

Зеленые не узурпаторы, твердо и четко. В Мартиновском «Пламя и Кровь» в части про сыновей Эйгона Завоевателя упоминается, что Эйгон утвердил законы, среди которых было и то, что сын наследует отцу даже если у него есть старшая сестра. Джейхейрис Миротворец включил решения деда в свои сборники законов + в его царствование было аж два прецедента отстранения женщины-наследницы в пользу наследника-мужчины. Бтв, Визерис никогда и эти законы не отменял, и не оформлял свои хотелки про Рейниру-наследницу в качестве закона, хотя возможность была, и даже не додумался указы со своим решением разослать по всем мухосранскам.

Когда Визерис помирает и начинает разлагаться на плесень и липовый мед, неизбежно возникает правовой конфликт. Появляются вопросы, волю какого короля исполнять, и кто же все-таки наследник? Следует ли исполнять законы Эйгона Завоевателя, волю Джейхериса, или же волю Визериса? Следует ли отдавать предпочтение писанным кодифицированным законам предыдущих монархов или устной воле недавно умершего? Обычно такие вопросы решает король, но если короля еще нет (ну или он несовершеннолетний), то разрешение этой запутанной ситуации выпадает на долю Малого совета и Десницы как относительно легитимных органов власти. Причем у малого совета Визериса появляется уникальная возможность выбирать, какой источник права считать более законным и актуальным. Ну а так как Рыня и ее второй муж имеют отрицательный политический IQ, практически все члены Малого совета на тот момент были их врагами.
Поэтому, по решению Малого совета в 129 ЗЭ более законным наследником был определен Эйгон, старший сын Визериса. Так как он взошел на трон в соответствии с законами, то не является узурпатором. Ну а те, кто поддерживают законного короля, по определению не могут быть изменниками.

Деймон Таргариен с презрением скидывает руку стражника со своего плеча и следует за впереди идущим сам, в окружении почётного караула из четверки королевских гвардейцев, подчиняющихся только королю.

Тёмную Сестру и ещё парочку острых кинжалов у него забрали, оставив без оружия; его губа кровоточит, разбитая единственным ударом, которым одарил его разъярённый брат;
и всё же Деймона сопровождают не вниз, в темницу, а наверх, в королевские покои Визериса.

Он подчиняется, когда его силком усаживают на неудобный стул.

Подчиняется, когда его руки, не церемонясь, грубо сводят вместе за спинкой стула и связывают жёсткой колючей веревкой, больно впивающейся в нежную кожу запястий.

Брат не заставляет себя долго ждать.
Визерис, придя в свои покои, отсылает стражу, оставаясь наедине со связанным младшим братом.
Деймон сидит в неудобной позе, опустив голову, завесившись белыми волосами.

Его брат в тяжёлом молчании расхаживает по своим покоям, наливает себе вина, опустошает кубок, снова меряет комнату шагами, явно размышляя.
Наконец останавливается напротив связанного брата.

- Вот и что мне с тобой делать? - устало спрашивает. - Я твой король, я отдал тебе приказ.

Деймон поднимает голову, одаривает брата улыбкой-оскалом, прежде чем дерзко ответить:
- А я не подчинился, братец.

И получает по лицу.

Пощёчина не столь сильная, как первый удар некоторое время назад, обжигает щёку принца, оставляя чувство жара и краснеющий отпечаток на молочно-белой коже. Деймон жадно впитывает это ощущение.

Всю свою жизнь Деймон Таргариен послушно подчинялся воле старшего брата, пытаясь заслужить его любовь; у него ничего не вышло.
Теперь же, проявив непозволительную дерзость, ему удалось хотя бы добиться внимания.

Всё внимание Визериса наконец-то впервые сосредоточёно на нём!
Восхитительно!

Даже будучи в таком незавидном положении, - связанным, избиваемым, в полной власти обычно мягкотелого, но сейчас разозлённого старшего брата, Деймон ощущает себя победителем.

- Проси прощения, умоляй своего короля о милосердии. - предлагает ему брат, повелительно сжимая пальцами его подбородок.

Ещё чего!
Просить прощения ради того чтобы снова оказаться на обочине жизни?
Оказаться в ссылке в никчёмном захолустье в неприятной компании навязанной уродины-жены и трясущихся перед ним и его драконом подчинённых? Ну уж нет!
Никогда больше!

Всю жизнь Деймон только и делал, что уступал воле брата; куда это его в итоге привело?

Деймон одаривает брата ещё одной злой улыбкой, резко выворачивается из хватки и с силой впивается зубами в протянутую к нему руку короля.

Новый по его лицу такой силы, что в ушах Деймона звенит и немного темнеет в глазах, но второе ощущение быстро проходит.

Деймон неотрывно смотрит, жадно впитывая образ разъярённого брата.

Король хватает его за волосы, вынуждая максимально запрокинуть голову; нависает над ним. Это причиняет новую боль, которой Деймон только рад.

- Ты подчинишься. - почти рычит ему в лицо Визерис.

Для того, чтобы ответить, Деймону требуется вся дерзость и отвага, какие у него есть.
Холодное чувство страха и пламя возбуждения разливаются внизу живота, в ушах слышится стук собственного сердца.
Удерживаемые братом в кулаке волосы максимально натянуты, это причиняет боль в районе их корней, болит избитое лицо, чувствительно саднит вновь кровоточащая ранка на нижней губе; тем не менее принц не намерен идти на попятную перед старшим братом, определённо не сегодня.

Он находит в себе силы вложить весь вызов и всё несогласие с политикой наивного слабого короля в ещё одну дикую улыбку и ответ:
- Что если нет, братец?

Его тянут вверх, заставляя подняться. От этого немного кружится голова; головокружение длится недолго, потому что в следующее мгновение брат грубо впечатывает Деймона лицом в стол, удерживая от попыток подняться за волосы.

Деймон и не пытается подняться, он расслабляется, полностью отдаваясь на волю своего короля.
Едва ли брат, несмотря на все угрозы и несколько сильных ударов, способен его покалечить.

Грубые прикосновения брата на его теле ощущаются так правильно, что Деймон боится его спугнуть.

Визерис трогает его тело яростно и больно, выплёскивая гнев, думая, что наказывает.
Так хорошо принцу ещё не было ни с одной шлюхой. Не мог же он в борделе признать, что ему нужна вовсе не девственница и не элитная беловолосая сучка, а другой мужчина-Таргариен, его собственныый родной брат!

Сжимая зубы, принц сдерживает стоны одобрения.

Лишь когда брат спускает его штаны и пронзает его пальцами, Деймон позволяет себе шумные вздохи, звуки достаточно неопределённые, чтобы понять, что это звуки желания, а вовсе не мучений.

Брат берёт его, как свою женщину; овладевает им, заполняя собой, твёрдый и горячий.
Желанный столь сильно и давно, что желание значительно перевешивает боль.

Визерис распаляется, в горячке соития яростно и часто отвладевает его телом, при этом стонет сам; только тогда Деймон позволяет себе ослабить контроль.

>>2220

«Сир Кристон защищает принцессу от врагов, но кто защитит принцессу от него самого?..»

Всегда чутко улавливавшая настроение своего рыцаря, принцесса долго допытывалась до того, пытаясь разузнать что же именно так его волновало. Услышав слова мачехи в пересказе Коля, она впала в такую ярость, готовая рвать и метать всё на пути к Алисенте, что ему пришлось больше часа удерживать её в покоях. Наконец, когда Рейнира немного успокоилась, засыпая в объятиях мужчины, она сказала совсем тихо, пронзительно глядя ему в глаза:

— Мне не нужна защита от тебя. Я знаю: ты никогда мне не навредишь. Вижу это в твоих глазах.

— Видите что, ваше высочество? — спросил он, позволив маленькой руке погладить скулу и зарыться себе в волосы.

— Что ты любишь меня…

Рыцарь сам поцеловал принцессу, в тот самый миг поняв, что на самом деле для него значит белый плащ и клятвы, что он принес пред ликами Новых и Старых Богов. Будучи защитником наследницы престола, её верным рыцарем, Коль должен был стать ей первым и единственным любовником так же, как являлся другом, советником и союзником принцессы. Когда же Рейнира займет престол, принадлежащий ей по праву, он станет её верной десницей. Королеве от крови дракона не пристанет связывать себя узами брака с кем-то из жалких прихлебателей, подобных Порочному Принцу. Любовь её и рука навеки будут принадлежать лишь ему одному.

Победив всех чемпионов королевы одного за другим, он восславил имя принцессы, нарядившейся в черно-красное платье, которое той же ночью рыцарь бережно снял с неё, забрав её невинность в замковой богороще, под серебряным светом луны и мерцанием далёких звёзд. Шелест листвы поглощал их стоны, земля пропиталась девичьей кровью и его семенем, а чардрева служили единственными молчаливыми свидетелями их любви.

Возлюбив свою принцессу сильнее, чем Флориан-Дурак Джонквиль, Кристон холил и лелеял её при свете дня и после захода солнца, под покровом ночи соединялся с ней, с пылом и страстью, коей обладали лишь выходцы из Дорнийских Марок, доказывая Рейнире истинность чувств, что испытывал.

Увы, счастье их длилось недолго: сколь бы сильно он её ни любил, перед глазами Богов и людей, а что важнее, короля Визериса с его Малым Советом сир Кристон не мог претендовать на руку принцессы, когда раскрылась её связь с принцем Дэймоном. Коль не верил ни единому слову, вылетавшему из поганого рта Дэймона и ощутил слабое облегчение, когда король отказался от брака принцессы с ним, лишь для того, чтобы пасть в пучину отчаяния от решения, которое король вскоре озвучил. Они решили отдать её Лейнору Велариону — мальчишке без шпор, содомиту. Этого Кристон позволить никак не мог, особенно, видя отчаяние Рейниры, не желавшей этого брака.

Вечером он молил в септе, в богороще, пав ниц перед алтарём Семерых и безмолвным чардревом, моля лишь об одном:

— Не дайте этому случиться… не дайте этому случиться. Не отдавайте её лучше никому. Прошу…

Её желания были законом для Коля, он хотел лишь, чтобы она была счастлива и чтобы улыбка не сходила с её прекрасного лица, так что в темную ночь, когда луна скрылась за облаками, он пришел к ней, предлагая побег, попирающий все клятвы, что он когда-то принёс перед богами, но для Кристона значение имела лишь его принцесса.

Обнимая Рейниру, он целовал её щеки, лоб, губы и руки, шепча будто в бреду, пытаясь убедить её, но она слушала его молча и беспристрастно, словно слова Кристона вовсе не достигали её ушей, не трогали сердца.

— Нет. Я люблю тебя, Кристон, правда люблю, но стать королевой — моё предназначение. И если ради этого придется стать на словах женой Лейнору Велариону, то так тому и быть, — в словах принцессы сквозила непоколебимая уверенность, с которой та прежде никогда не говорила. — Слова — это ветер, любовь моя. Зачем сбегать опозоренными в изгнание, когда наши дети могут править Семью Королевствами, сидя на Железном Троне?..

Речи принцессы были как никогда раньше ядовито-сладки, но в горячее сердце рыцаря, что тот вырвал из грудной клетки и отдал на суд любимой, они вонзились тысячей кинжалов, разрушив его веру в её святость.

— Наши дети?.. — переспросил он, потемневшими глазами глядя на нее снизу-вверх, все еще находясь, словно раб, подле ее ног, на коленях. — С гербом и именем Лейнора Велариона?

Рейнира утвердительно кивнула так, словно он должен был обрадоваться, но глаза Кристона совсем почернели от горечи и он взметнулся с колен, бурей вылетев из покоев принцессы и больше никогда не появившись там. Он не откликнулся, когда она выбежала вслед за ним, зовя его, сжег все письма, что та писала, был с ней холоден и жесток, с тех пор сделавшись её главным врагом.

Да, Рейнира любила его. Её верный рыцарь стал первой любовью для венценосной девчонки, которой никогда ни в чём не смели отказать. И он тоже не сумел отказать ей в любви. Только вот, она куда больше любила себя, свой титул и положение. Кристон был готов отказаться ради неё от всего, она же считала его любовь и преданность чем-то само-собой разумеющимся.

Вычеркнув принцессу из сердца, он был непоколебим в черной ненависти к ней, лишь в редкие моменты чувствуя вину при виде её первенца Джэкэйриса, неуловимо походившего на него самого в детстве.

Рейнира никогда не говорила, а сир Кристон не смел спрашивать. Ему легче было считать мальчика Стронгом, ибо своему сыну он не позволил бы родиться бастардом, носящим родовое имя названного отца лишь по милости Морского Змея и угрозам вырывания языка от короля Визериса.

Принцесса была горделивой и целеустремлённой женщиной, ни за что не отступавшей в борьбе за отцовский трон. Но Коль был таким же.