Эймонд всегда ненавидел Королевскую Гавань — грязные, многолюдные улицы, смрад немытых тел и экскрементов. В его развратности не было ничего привлекательного, никакого магнетизма к грязной плоти шлюх, притаившихся на углах улиц, или запаха выпивки, доносившегося из таверн. По крайней мере, для него. К сожалению, он не мог сказать того же о своем брате.

Эймонд уже давно потерял счет тому, сколько раз он спускался сюда, в гнилое подбрюшье города, только для того, чтобы вытащить пьяного Эйгона из того или иного борделя. В то время как Эймонд проводил часы на тренировочной площадке и в библиотеке, Эйгон проводил здесь. Тратить впустую. Уничтожая себя любым способом, как телом, так и душой.
Были ли решены все их проблемы, он на мгновение задумался, если бы Эймонд просто родился первым?

Не потребовалось много времени, чтобы найти его, спрятанного в темном углу безымянного заведения. Он выглядел… ну, он выглядел так, как обычно, когда исчезал в городе. Ледяные голубые глаза, остекленевшие, с красной каймой, в которых всегда блестели непролитые слезы. Светлые волосы взлохмачены и сальны, непослушные пряди падают на лицо. Эймонд предпочел не обращать внимания на состояние его одежды или затяжной запах пота и застоявшегося спиртного, исходящий от его тела.

Эймонд ожидал, что будет дальше. Он ожидал панически расширившихся глаз Эйгона и немедленного броска к выходу. Эймонд плавно парировал, двигаясь легкими, как перышко, ногами, точными движениями, отточенными бесчисленными часами тренировок. Часы, которых у Эйгона не было.

"Отпусти меня!" Эйгон истерически закричал, когда Эймонд потащил его в тихую заднюю комнату темного логова дегенератов, в котором зарылся Эйгон. Он кричал снова и снова, корчась в железной хватке своего младшего брата. На самом деле настолько сильно, что уши Эймонда звенели от слов еще долго.

— Ты закончил? Эймонд вздохнул, сжав хватку ровно настолько, чтобы показать Эйгону, что он может оставаться здесь часами, если потребуется, заставляя его подчиниться.

— Наш отец действительно мертв? — тихо спросил Эйгон. Его голос охрип от крика. Или, может быть, от выпивки.

— Да, — ответил Эймонд. — И они собираются сделать тебя королем. Если бы перспектива Эйгона восседать на Железном Троне не заставляла Эймонда гореть от зависти, он бы наслаждался ужасом, проступающим на тонких чертах лица Эйгона, и страданием, бурлящим глубоко в голубизне его глаз.

Язык Эйгона высунулся, чтобы облизать губы. Его взгляд метнулся к двери, и Эймонд был готов к попытке вырваться из его рук. Эйгон закипел, когда Эймонд снова потащил его назад. Оскалившись, он прошипел: «Не хочу». Признание повисло в воздухе, задержавшись там, пока что-то в Эйгоне не разрушилось.

Эйгон прильнул к нему, умоляющие слова сорвались с его губ с настойчивостью умирающего. — Никто больше не знает, что я здесь, — сказал он. «Просто отпусти меня, и я найду корабль и уплыву, чтобы меня никогда не нашли». Он вцепился в тунику Эймонда, немигающий взгляд встретился с его глазами, ища в них малейшие намеки на его мысли, его намерения.

Эймонд не мог отрицать, что эта мысль была заманчивой. Эйгону будет позволено самоуничтожиться на своих условиях, распутничая и напиваясь до смерти, где захочет, в то время как Эймонд… ну, Эймонд получит то, чего он всегда хотел, то, для чего он всегда казался созданным …

— Но ты этого хочешь, не так ли? Эйгон прочитал его мысли. — Подумай об этом, брат. Было бы... было бы выгодно нам обоим, если бы вы просто...

— Неужели ты настолько не в состоянии выполнить свой долг?

Бледные брови Эйгона слегка нахмурились. Он не мог смотреть Эймонду в глаза.

— Я не подхожу для этого.

— Ты не найдешь контраргументов от меня.

В конце концов, это не было секретом. На самом деле любому, кто знал Эйгона, было до боли очевидно, насколько неумелым правителем он будет.

Эймонд потащил стул по грязному каменному полу и с коротким вздохом опустился на него.

-- Но предположим, что я все- таки согласился отпустить тебя...

И Эйгон, должно быть, полностью избавился от последнего стыда, потому что он упал на колени перед братом, переплетая мягкие, бледные руки с более крупными, мозолистыми руками Эймонда. Эймонд провел большим пальцем по нежной коже запястья Эйгона, прослеживая зеленую сеть вен. Мольба Эйгона осталась невысказанной, когда он посмотрел на Эймонда.

Пальцы Эймонда зарылись в мягкие светлые волосы брата, восхищаясь им. Восхищаясь тем, как поистине захватывающе он выглядит здесь, на коленях, расставшись с последними остатками своего достоинства. Он полагал, что может пойти дальше, проверить, как далеко он сможет толкнуть Эйгона, прежде чем тот сломается. Он позволил себе задуматься, продолжая накручивать пряди грязных белых волос между пальцами, именно так, как он знал, вызывая мурашки удовольствия по спине Эйгона.

— Я сделаю все, что угодно, — прошептал Эйгон.

По тому, как он сразу напряг плечи, было ясно, что он осознал свою ошибку, осознал, что показал Эймонду свою руку и у него не осталось карт для игры.

Секс никогда не значил для Эймонда многого. Он никогда не попадал в ловушку этого, как Эйгон. Для Эйгона секс был ничем иным, как силой.

И это было именно то ощущение, который Эймонд почувствовал, когда его ладонь стала тяжелее на затылке Эйгона, толкая его к промежности, к члену, который он освободил из своих штанов. Сила. Спешка усилилась, когда глаза Эйгона метнулись к нему и слегка сузились, когда он принял предложение таким, какое оно было. Кипящий гнев под кожей брата заставил член Эймонда наполниться кровью.

Первое прикосновение языка Эйгона к распухшей голове было нерешительным. Он слизнул первую каплю предэякулята и сжал губы, словно собираясь передумать. Медленный выдох сигнализировал о закалке решимости Эйгона, его теплый, бархатистый рот обхватил член Эймонда, протянув его длину только до того места, где он коснулся напряженных мышц задней части горла.

Эйгон тихонько закашлялся, когда Эймонд притянул его голову ближе, медленно вонзаясь ему в горло. Он отшатнулся, пытаясь вырваться.

— Расслабься, — скомандовал Эйемонд, снова притягивая Эйгона к себе. Мышцы задней части его горла снова напряглись, его тело содрогнулось, когда оно отвергло назойливое присутствие. «Эйгон». Рука Эймонда нежно провела по его волосам, вниз к шее, к острым выступам позвоночника. Веки Эйгона захлопнулись от нежного прикосновения.

Эймонд не мог не думать, что его брат выглядел лучше всего в таком виде, с распухшими красными губами, обхватившими его член, и слезящимися глазами, кричащими в поисках одобрения. Ради капельки любви, которой он так отчаянно жаждал. Эймонд провел тыльной стороной сустава пальца по скуле Эйгона, снова впиваясь в него.

О, красавчик, красавчик Эйгон.Его трагически красивый брат.

Не так ли себя чувствовал Эйгон, подумал Эймонд, с этими служанками? Вот как он наслаждался ими, стоя на коленях? Почему-то Эймонд в этом сомневался. Он знал Эйгона. Он предпочел бы быть любимым. Он никогда особо не заботился о власти. Но в отсутствие этих вещей… Что ж, он поступил так, как поступали все жалкие люди.

Возможно, это была мелкая ревность, а может быть, просто жестокость, но вид будущего короля, задыхающегося от его члена, в то время как блестящие слезы катились по раскрасневшимся щекам, вызвало волну удовольствия, охватившую тело Эймонда, жар, собирающийся в его паху, когда он стонал имя своего брата.

Эймонд сжал волосы Эйгона, когда кончил, прижимая его к себе, уткнувшись носом в мягкие, бледные волосы на лобке. Пока Эйгон покорно глотал и кашлял ему на колени, задыхаясь, Эймонд воспользовался моментом, чтобы запечатлеть воспоминания в глубинах своего подсознания, запомнив ненависть к себе, оставшуюся в чертах лица Эйгона, пустоту в этих несчастных глаза. Запоминая лицо жалкого мальчика, который предпочел бы быть здесь, на коленях перед своим братом, чем выполнять свой долг. В этом не было никаких сомнений, Эйгон не был достоин править. Он был слаб. Без малейшего честолюбия. Он бы с удовольствием провел свою жизнь в публичных домах и игорных домах, напиваясь в могилу, не имея мозгов понять, какой это позор .