«Я уже обручен». Снаружи грохотал гром, Эймонд сидел на стуле, одним глазом глядя на огонь перед собой. Пальцы напряжены от смешанных эмоций; гнев, раздражение, волнение, даже возбуждение. Он не переставал думать о Люцерисе. Он не мог решить, был ли приход сюда самым смелым или самым глупым поступком, который он когда-либо совершал. Однако он знал, что оставаться здесь было самым опасным из того, что он мог сделать. С тех пор как его племянник исчез в своей комнате, Эймонд несколько минут, даже часов обдумывал, что ему делать.

Глаз за глаз. Он мог войти с кинжалом в руке, пока мальчик спал, и оторвать ему один глаз. Смотрите, как он просыпается, купаясь в собственной крови, в ужасе от вида дяди, портящего его драгоценное, наивное личико. Но Эймонду это показалось совершенно скучным. Больше всего он хотел почувствовать отчаяние, страх и боль Люцериса.

Зал показался Эймонду бесконечным. Масло в руке, нескончаемые стены, только дождь снаружи сопровождал шум его шагов по тяжелому холодному полу. Наконец добравшись до двери мальчика, он медленно толкнул ее. Он выглядел спящим, от него исходило тихое похрапывание. Закрыв дверь, Эймонд тихо подошел к кровати. Мальчик не шевелился с тех пор, как вошел. Одноглазый хотел убедиться, что мальчик не проснется, пока нет. Наклонившись, он увидел лицо мальчика. Мягкий, невинный, не подозревающий об опасности, окружающей его. Эймонд улыбнулся, он был идеален.

Осторожно присев на кровать сразу за Люцерисом,его рука потянулась к простыням, оттолкнув их от тела мальчика. Удивительно, но он пошел спать почти в полной одежде. Только в самых диких и грязных снах Люцерис спал обнаженным, чтобы доставить удовольствие своему дяде и облегчить его работу. Не чувствуешь себя в такой безопасности, а? Эймонд облизнул губы, пальцы медленно расстегивали рубашку мальчика. Обнажая свою белую, мягкую кожу, его руки тихо коснулись груди племянника, не сводя глаз с его лица, чтобы убедиться, что он все еще спит.

Было что-то невероятно захватывающее. Опасность, чувство, что ты делаешь что-то очень, очень неправильное. Наклоняясь к Люку, осторожно обхватив его грудь, одной рукой нежно пощипывая сосок, другой на члене мальчика, нежно поглаживая его.

Несколькими тихими и быстрыми движениями он снял с себя одежду. Если бы он действительно прислушался к себе, то засунул бы свой член глубоко внутрь мальчика за считанные секунды. Но он знал, что это, вероятно, приведет к тому, что он даже не сможет войти и, вероятно, разбудит мальчика, прежде чем он закончит. Он хотел, чтобы Люцерис проснулась самым непристойным образом, чтобы его дядя погрузился глубоко в него, кричал, плакал и ему было стыдно даже отбиваться от него.

Эймонд потянулся к маслу, которое оставил на тумбочке, и нетерпеливо полил его на два пальца.. Снова наклонившись, Эймонд нежно прикусил нижнюю губу Люка, в то время как один из его пальцев вошел в мальчика. Он почувствовал, как тело его племянника слегка вздрогнуло.

Убрав пальцы, Эймонд выровнялся со входом мальчика. Эймонд прикусил губу, сдерживая себя от того, чтобы войти в его член одним быстрым толчком. Дюйм за дюймом он проникал внутрь нежно. Полностью войдя, одноглазый издал громкий стон, больше не заботясь об издаваемом им шуме. В томительном темпе он двигался внутри мальчика, впиваясь ногтями в жемчужно-белую кожу на шее племянника.

«Какой славный мальчик, — прошептал он, — прекрасное тело, созданное для этого».

Под ним он почувствовал, как мальчик дрожит. Тяжелое дыхание, глаза Люцери распахнулись. Его руки лихорадочно шарили вокруг.

«Привет, красавчик», — промурлыкал Эймонд, — «Приятный сон?»

Люцерису понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, действительно ли он проснулся и что происходит.

— Ч-что?

Его ноги двигались в ответ, пытаясь пнуть что-нибудь в пределах его досягаемости, потея, чувствуя себя горячим и пушистым, вскоре осознав, в какой позе был его дядя и что он делал с ним.

«П-подожди! Нет!!"

Эймонд был слишком быстр для него, одна рука все еще была на его шее, другая схватила одно из запястий мальчика, скручивая его до боли.

— Не надо, красавчик. Ты же не хочешь, чтобы было больнее, чем следовало бы, верно?

— Т-ты урод, — всхлипнул Люцерис, — Ч-что, почему…

«Почему?», засмеялся Эймонд, «Почему нет, племянник?»

Мужчина сильнее сжал пальцами горло мальчика, вырывая из него тихий приглушенный крик.

"Почему бы мне не забрать кого-нибудь у тебя? Так же, как это сделал ты?», Эймонд улыбнулся, кусая нижнюю губу, блуждая глазами по телу Люцерис, «Зачем мне смотреть, это не доставляет мне удовольствия. Зачем мне это делать, если я могу взять что-то гораздо более ценное».

Лицо Люцериса было прочитано от стыда, от слез, от возбуждения, которое он не мог скрыть.

— Рыдает, скрывая, как сильно ты этого хочешь, мальчик.

«Урод, чудовище!», — закричал он, — «Слезь с меня!»

«Ах! Так храбр. И для чего? - прорычал Эймонд. - Чтобы быть нагнутым и трахнутым?

Люцерис положил руки на плечи Эймонда, пытаясь оттолкнуть его, но тщетно. Эймонд перевернул мальчика, как будто он ничего не весил, и у него перехватило дыхание. Руками он обхватил запястья мальчика, зажав их за спиной.

— П-пожалуйста, — всхлипнул Люцерис, глядя на Эймонда глазами, полными слез.

«Плачь сколько хочешь, я еще не закончил. Скоро я заставлю тебя просить еще».

На этот раз без предупреждения и терпения Эймонд снова погрузил свой член в своего племянника.

"Такой узкий, приятный мальчик-шлюха" — прошипел Эймонд, снова кладя руку на шею Люцериса, снова наклоняясь, чтобы получить лучший угол, безжалостно колотя внутри мальчика.

"Ты отвратителен -"

Эймонд рассмеялся, его голова потянулась к ушам Люцериса, кусая мочки.

— Расскажи мне еще, сопляк, скажи, как сильно ты меня ненавидишь .

Люк закусил губу, не в силах сформулировать более связные предложения, поскольку он чувствовал, как его дядя бьется глубоко внутри него. Это было и больно, и волнующе, быть беззащитным и покорным.

— Да, — пробормотал Люцерис, — я тебя ненавижу.

— Хороший мальчик, — проворчал Эймонд, — послушный. Как хорошая собака. Как хорошая шлюха. Люцерис неодобрительно покачал головой. «Нет? Тебе не нравится мысль, что я ходил в твою комнату, смотрел, как ты спишь, и думал о самом грязном, что я мог бы сделать с твоим маленьким безобидным телом…

— Хочешь знать, что я сделал с тобой до того, как ты проснулся? Как я использовал твое маленькое тело? Как я этим воспользовался? Хм?

Пока он говорил, Люцерис превратился в стонущее месиво. Небольшое «пожалуйста» сорвалось с его губ, не зная, было ли это для того, чтобы заставить его остановиться, или для большего. !

«К чему это «пожалуйста»? Ты умоляешь, грязный мальчик?

— С-скажи мне…, — доверчиво говорил Эймонд, ударяя в точку глубоко внутри мальчика, заставляя его видеть звезды, преследуя собственное освобождение, — Скажи мне, какой я хороший, п-пожалуйста, дядя.

Эймонд рассмеялся. Так легко трахнуть, так легко сломать.

— Хочешь, я скажу тебе, какая ты хорошая шлюха? Могу я также сказать тебе, как я хотел, чтобы ваша семья была здесь? Видеть, как над их драгоценным маленьким принцем издеваются? Как сильно я хочу доверять тебе, как сильно я хочу, чтобы ты был в синяках, черт возьми, не в состоянии ходить, ползая у моих ног, прося большего…

"Да!!"

Мужчина укусил мальчика за шею сильнее, чем раньше.

— Хороший мальчик , — жадно промурлыкал Эймонд, подходя все ближе и ближе к краю, его дыхание щекотало уши племянника, — я бы хотел, чтобы ты был у меня каждую ночь. Хотел бы я прижать тебя к стене, к полу, — он схватил член мальчика, грубо поглаживая его, — чтобы ты седлал мой член, и каждую ночь, закрывая глаза, проживал этот момент снова, помнил, что я был глубоко внутри тебя, оскверняя твое тело».

— Ты не покинешь этот замок, красавчик. Каждую ночь ты будешь рядом со мной, каждую ночь я буду использовать это тело, как захочу. Ты будешь моей личной шлюхой, что бы ни говорила твоя мать, что бы кто ни говорил на самом деле. Ты мой, только мой».

— Скажи это, — скомандовал Эймонд.

Люцерис опустил глаза, побежденный.

«Я твой».

Люк уже стоял на коленях на плюшевом ковре, покрывавшем каждый дюйм комнаты, всхлипывая и переполненный бесконечным плачем, с красными глазами и сжатыми кулаками на коленях. Он посмотрел на Эймонда сквозь мокрые слипшиеся ресницы с таким презрением, что убил бы человека, и все же его тело содрогалось от частых икотных рыданий.

Не обращая внимания на плач, Эймонд присел и разорвал его тунику пополам, предоставив мальчику попытаться собрать её вместе, чтобы не обнажать грудь.
«В тебе нет ничего такого, чего я не видел бы уже миллион раз».

Все, что Люк делал, это продолжал смотреть.

Эймонд опустился на колени перед своим мальчиком и сжал его лицо одной рукой, сжимая его щеки и открывая рот без его согласия. Люк поджал губы, чтобы снова закрыть рот.

— Открой рот, — вздохнул Одноглазый Принц, и в ответ получил лишь этот огненный, наглый взгляд. Он положил свободную руку на щеку Люка, и мальчик тут же вздрогнул. «Ты знаешь, что произойдет, Люцерис. Открой».

Тишина.

А затем раскатистый звук пощечины, когда рука Эймонда отдернулась и коснулась уже распухшей щеки Люка, заставила другого принца издать плаксивый всхлип. Не теряя ни секунды, Эйемонд просунул большой палец между влажными розовыми губами и рванулся вперед, просовывая туда свой язык. Люцерис скулил и извивался, пытаясь повернуть голову и поджать губы, в то время как Эймонд целовал его, сосал губы и облизывал его розовый язычок. Люк шевельнулся, наконец освободив рот, но Эймонда это не остановило, он поцеловал его влажную соленую щеку, прежде чем облизать челюсть младшего и резко укусить.

В тот момент, когда он смог, Люк оттолкнул Эймонда взглядом, уголки губ скривились, его волосы были мокрыми от пота, прилипшего ко лбу. Блондин потянулся, чтобы убрать волосы со лба, но отодвинулся, скривившись в гримасе чистой ненависти.
— Малыш, — проворковал он, и было очевидно, как Люк хотел ответить, выплюнуть яд, но сдержался, чтобы не открыть рот. «Умный малыш. Ты чертовски умен, не так ли?

Необъяснимо для постороннего глаза Люка расширились, и он отпрянул еще сильнее, если это было возможно. Он весь напрягся, тряс головой и отпуская свою разорванную тунику, позволяя ей упасть с плеч и до локтей, когда он положил обе руки на бедра Эймонда и слабо попытался оттолкнуть его. Пальцы Эймонда запутались в темных кудрях Люка, и он отдернул голову другого принца, не обращая внимания на его рыдания.
— Эймонд, — взмолился он, и все же тяжелая рука снова ударила его по лицу, достаточно сильно, чтобы он упал, если бы не рука в его волосах. — Дядя, не надо!

— Ты такой умный, детка, ты знаешь, что делать.
Люк снова покачал головой, дерзкие взгляды сменились умоляющими глазами лани, пока Эймонд снова не ударил его, и он сплюнул кровь на дорогой ковер.
— Ты такой ублюдок.
— Я? — спросил он с ухмылкой и снова ударил Люцериса.
— Фу-у-у, — прервал себя младший, чтобы снова сплюнуть кровавой слюной. «Чертов ублюдок, ты всегда был таким. Трус и гребаный неудачник. Что, нет другого способа заставить тебя сосать член, ты должен силой засунуть его кому-нибудь в глотку?
— А, — вздохнул Эймонд, изображая разочарование. — Ты просто хочешь, чтобы я избил тебя до потери сознания, верно?

«Лучше я буду оседлан диким вепрем, — прошипел он, — чем позволю тебе осквернить меня».
— Это можно устроить.
«Негодяй. Больная, извращенная, извращенная свинья!»
— О, я?
«Да, да, ты гребаная свинья. Хотел бы я, чтобы боги поразили меня прежде, чем твои руки добрались до меня.
— Конечно, любовь моя, — снова вздохнул Эймонд, — сейчас же открой рот.

Сразу же вся бравада Люка, казалось, испарилась, его глаза снова расширились, сияя непролитыми слезами, а нижняя губа задрожала. Эймонду пришлось дать ему пощечину только за то, что он, блядь, попробовал это сделать.

— Эймонд, пожалуйста, не делай этого! — непрестанно умолял он, прежде чем тот засунул два пальца между зубами Люцериса и начал двигать ими, держа рот открытым.

— Укуси, и я по-настоящему заберу твой глаз, — предупредил он, прежде чем взять себя в руки и толкнуть прямо в этот умоляющий рот.

Губы Люка были такими прекрасными и розовыми, его рот был таким влажным и теплым, что Эймонд застонал от этого ощущения, пока Люк кашлял вокруг него, а затем всхлипывал. Он толкал глубже и глубже, пока кончик его члена не коснулся горла Люка и заставил младшего замолчать, его глаза закатились, руки вцепились в спину Эймонда, ноги дрыгали в сопротивлении. Эймонд схватил кудри своего мужа и начал двигать голову Люцериса на своем члене.

Он уже был на грани того, как горячо выглядел его мальчик сегодня, и ему потребовалось менее двадцати минут, прежде чем он вытащил и положил руку на член, все еще был соединенный со ртом Люка ниткой слюны. Люк, любопытный маленький засранец, открыл свои заплаканные глаза, чтобы увидеть, почему он вдруг смог дышать, и тут же Эймонд кончил ему на лицо с протяжным стоном.

— О, черт, — взвизгнул Люк, и Эймонд тут же слез с него, одной рукой толкая младшего под спину, чтобы помочь ему сесть, другой пытаясь оторвать его руки от лица.
"Что случилось? Что болит?
"Мой глаз!" Люк заскулил. — Ты попал мне в глаза!

Эймонду пришлось поджать губы, чтобы не рассмеяться над мучениями Люка, когда он потянулся к кувшину с водой на столе и умыл им его лицо, но смешок все же вырвался.
"Ты надо мной смеешься?" Люцерис взвизгнул.
— Извини, дорогой, это просто немного иронично.
«Отвали!»
«Око за око, как говорится».
— Я вырву тебе другой глаз, если ты не поторопишься и наймешь мейстера!