Колян шел по ночным коридорам Красного Замка привычным чеканным шагом. Время давно перевалило за час совы, и лишь редкие служанки встречали его на пути, странно улыбаясь и отводя взор. Причину этого рыцарь осознал только добравшись до своих скромных покоев гвардейца, обнаружив темный лобковый волос застрявший меж зубов. И как же угораздило... Отстегнутый белый плащ всколыхнулся, приземлившись на спинку кресла метким броском. Сир Кристон тяжело сел на кровать, потирая небритое лицо ладонями.

Слухи по замку уже поползли, но пока что авторитета и покровительства королевы хватало на то чтобы не бояться ответных мер. Алисента осознавала его шаткое положение, словно в насмешку требуя все больше и чаще. Каждый раз гвардеец слышал "Это не повторится", однако оно все продолжалось и продолжалось. Коляну было тяжело, ибо их первые спонтанные свидания на почве разочарования вкупе с обидой на Рейниру быстро переросли в нечто гораздо более худшее. Дочь Отто не воспринимала его как мужчину, скорее как меч, верного пса и в конце концов как безотказную бессловесную игрушку. "Я стал шлюхой..."

Рыцарь взял апельсин с прикроватного столика и начал машинально чистить его. Он был королевским гвардейцем, белым плащом, чьи обеты давно превратились в насмешку. Это уже не ранило так сильно как тогда, на корабле из Дрифтмарка, скорее вызывало скорбную меланхолию. Никто в Красном Замке не мог бы выслушать его, поддержать, дать совет. Единственный близкий человек, которому Кристон доверял в полной мере, скорее убил бы его если б узнал о том что наставник сношает его мать. Эймонд слишком привязан к королеве, даже излишне, и не потерпит подобных откровений.

Коляну хотелось бежать. Хотелось крушить все вокруг. Хотелось кричать, лишь бы только не терпеть подобного унижения. Его отказ от предложения Рейниры вернулся десятикратно, а тихая благочестивая Алисента оказалась не меньшей паучихой. Жизнь и честь мужчины были в ее руках, одно движение - и обе будут раздавлены. Спасения нет, выхода нет, это не прекратится.

Апельсин упал на пол. Спустя пару секунд его окропили слезы бессилия.