Сплетаемся в объятьях бластероблядских.
Худые руки тощие тела задротские обхватывают. Целуем друг-друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Астродроиды меж нами суетятся с горшками кортозисными, мазью густой полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные астродроиды аки тени, ибо не светится у них ничего.

— Воде'ан! — восклицает Виндикар.
— Воде'ан! — восклицаем мы.

Встает Виндикар первым, приближает к себе Сосагуна. Вставляет Сосагун в Мастера верзоху уд свой. Кряхтит Виндикар от удовольствия, скалит в темноте зубы белые. Обнимает Сосу Твин, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Сосаген утробно. Твину Буцефал заправляет, Буцефалу — Риточка, а уж ему липкую свою забить и мой черед настал. Обхватываю брата-бластеродебила левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у брата Риточки. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Риточка даже не крякает: привык, бластеродебил ебаный. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу своим бластером. А уж ко мне Микуфаг пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Микуфаг, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Риточке. Микуфаг кряхтит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем медицинские дроиды уды обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друг друга усладить, и врагов Республики наказать. Собирается, сопрягается гусеница бластероблядская. Ухают и кряхтят позади меня. По закону треда пабликодебилы с олдфагами чередуются, а уж потом ньюфаги пристраивается. Так у Виндикара заведено. И слава Республике...

По вскрикам и бормотанию чую — ньюфагов черед пришел. Подбадривает Виндикар их:

— Не робей, зелень!

Стараются молодые, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им астродроиды темные, направляют, поддерживают. Вот предпоследний молодой вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.

— Воде'ан! — кричит Виндикар.
— Воде'ан! — гремим в ответ.

Шагнул Виндикар. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Виндикар нас в купель. Просторна она, вместительна. Теплою бактой наполняется, заместо ледяной.

— Воде'ан! Воде'ан! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.

Идем за Виндикаром. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.

— Воде'ан! Воде'ан!

Входим в купель. Вскипает бакта пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Виндикар, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница космодесантная в купель. И встает.

Теперь — помолчать время. Напряглись ручонки кривенькие, засопели ноздри задротские, закряхтели бластеродебилы. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется бакта вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:

— Воде'ан!

Дрожит потолок сводчатый. А в купели — шторм девятибалльный.

— Воде'ан!

Реву в ухо Риточке, а Микуфаг в мое вопит:

— Воде'ан! Воде'ан!

Республика, помоги нам не умереть.
Неописуемо. Потому как божественно.
Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лонгшезах-лежаках после бластероблядского совокупления. Свет включен, шампанское в ведерках на полу, еловый воздух, Второй концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром. Виндикар наш после совокупления любит музыку с древнего корусканта послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.