Сплетаемся в объятьях братских. Крепкие руки крепкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Банщики между нами суетятся с горшками глиняными, мазью майровской полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные банщики аки тени, ибо не светится у них ничего.

— Эшфелд! — восклицает Варден.

— Эшфелд-Эшфелд! — восклицаем мы.

Встает Варден первым. Приближает к себе Ловбрингира. Вставляет Ловбрингер в Вардена верзоху уд свой. Кряхтит Варден от удовольствия, скалит в темноте зубы белые. Обнимает Ловбрингера Конкерор, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Ловбрингер утробно. Конкерору брат Стоун заправляет, Стоуну — Ричард, Ричарду — Фридрих, Фридриху — Томас, Томасу — Петер, а уж Петеру липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата-легионера левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у Петера. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Петер даже не крякает: привык, рыцарь бывалый. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу забралом. А уж ко мне Карл пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Карл, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Петера. Карл кряхтит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — все мы рыцари истинные, в Эшфелде рождённые. Есть чем и друг друга усладить, и врагов Эшфелда наказать. Собирается, сопрягается гусеница рыцарская. Ухают и кряхтят позади меня. По закону легиона старшие с младшими чередуются, а уж потом новички пристраиваются. Так в Эшфелде заведено. И слава Господу…

По вскрикам и бормотанию чую — самураев черед пришел. Недавно к нам приехали, не привыкли ещё. Подбадривает Варден их:

— Не робей, зелень!

Стараются самураи, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им банщики темные, направляют, поддерживают. Вот предпоследний самурай вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.

— Эшфелд! — кричит Варден.

— Эшфелд-Эшфелд! — гремим в ответ.

Шагнул Варден. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Варден нас в купель. Просторна она, вместительна. Теплою водою наполняется, заместо ледяной.

— Эшфелд! Эшфелд! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.

Идем за Варденом. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.

— Эшфелд! Эшфелд!

Входим в купель. Вскипает вода пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Варден, Варден, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница рыцарская в купель. И встает.

Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри молодецкие, закряхтели рыцари и самураи. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется вода вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:

— ЭШФЕ-Е-Е-Е-Е-ЕЛД!!!

Дрожит потолок сводчатый. А в купели — шторм девятибалльный.

— ЭШФЕ-Е-Е-Е-Е-ЕЛД!!!

Реву в ухо Петера, а Карл в мое вопит:

— ЭШФЕ-Е-Е-Е-Е-ЕЛД!!!

Господи, помоги нам не умереть…

Неописуемо. Потому как божественно.

Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лонгшезах-лежаках после рыцарского совокупления. Свечи горят, вино в ведерках на полу, крики пытаемых рыбаков-северян. Варден после совокупления любит крики пленников послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.