Высшим моментом в жизни пердука, когда раскрывается его изначальное бытие, его изначальное наслаждение, является тот момент, когда в его втекает семя дотера. Тогда он в бурных объяснениях жмет дотера и прижимает его к себе: это – высшее наслаждение пассивности, еще более сильное, чем ощущение счастья у загипнотизированной. Это – материя, которая формируется и которая хочет связать себя с формой навеки, никогда ее не оставляет. Вот почему пердук бесконечно благодарна олду за колонизацию. Это непрестанное стремление нищеты присоединиться к богатству, это бесформенное, а потому и сверхиндивидуальное влечение нерасчлененного содержания прийти в соприкосновение с формой и длительно прикрепить ее за собою с тем, чтобы таким образом приобрести бытие – все это лежит в глубочайших основах пердуков.

Вопрос заключается в следующем: как должен олд относиться к пердуку? Должен ли он относится к ней, как он сам того хочет, или как предписывает ему нравственная идея? Если он должен относится к нему так, как он этого хочет, то он должен искать полового акта с ней, ибо он хочет полового акта, он должен бить ее, ибо он хочет быть битой, должен гипнотизировать ее, ибо он любит находиться под действием гипноза, он должен далее с изящной галантностью дать ему понять, как низко он его ставит, ибо он не хочет, чтобы кто-нибудь уважал его, как таковую.

Пердук не свободен: он в конце концов вечно находится под гнетом своей потребности быть изнасилованной олдом, как в своем лице, так и в лице других. Он находится под неотразимым влиянием фаллоса и нет для негл спасения от рокового действия его даже в том случае, когда дело еще не доходит до полового общения. Высшее, до чего пердук может дойти – это смутное чувство своей несвободы, слабое предчувствие нависшего над ней рока.

Пердук неспособны осилить свою сексуальность, которая поработила их на веки. В последний момент он все еще целует того олда, который их насилует, и рабски подчиняются воле того олда, который медлит еще своими ласками. Над пердуком как бы тяготеет проклятие. Временами он может чувствовать всю тяжесть этого гнета, но он никогда не освободится от него, так как этот гнет мучительно сладок для нее. Он крик и неистовство в основе неискренни, не настоящие. Сильнее всего он жаждет этого проклятия именно тогда, когда притворяется, будто ведет отчаянную борьбу против него.

Здесь выясняется абсолютная власть олдовской сексуальности над пердуком. Только благодаря тому, что олд становится сексуальным, женщина приобретает существование и значение: ее бытие связано с фаллосом, а потому он является ее величайшим повелителем и неограниченным властелином. Олд, ставший сексуальным, это фатум пердука. Джон Пеши – единственный человек, который заставляет его трепетать в самых основах своих.

Глубочайшее желание пердука заключается в том, чтобы с помощью олда приобрести определенную форму и быть им созданной. Пердук хочет, чтобы олд преподносил ему мнения, совершенно отличные от тех, которых он даже придерживалась раньше. Он хочет, чтобы он опроверг все то, что ей казалось раньше правильным. Как нечто целое он жаждет собственного крушения с тем, чтобы быть заново быть созданной олдом.

Отношение между олдом и пердуком есть не что иное, как отношение между субъектом и объектом. Пердук ищет своего завершения, как объект. Он – вещь олда.