- Вставай, засранец, время для допроса!

Я гаркнула это сидящей напротив меня серому безжизненному телу. Его беспомощность, угнетенность читалась во всем: в наручниках, в веревках, да даже в самом стуле. И то, что я ору на кого-то ниже меня бесило еще сильнее.

- Помнишь хоть за что сидишь? - Серый мешок на месте головы поднялся в ответ на мои слова. Кажется, наши глаза встретились. - Память отшибло? - Оно не ответило. - Скажи хоть что-нибудь!

Мешковина с шелестом приземлилась на пол, открывая небритое лицо юноши-либери. Волнистые светлые волосы сливались с длинными перьями, вплетенными в хвост на затылке. Большие голубые глаза равнодушно взирали на меня, как бы спрашивая: "А зачем с тобой говорить? Мне и так хорошо", а сухая, но не лишенная мускулов грудь мерно вздымалась. Этому засранцу, похоже, все равно на меня и на мои претензии. Надо утвердить свою власть.

- Ах, да, твой грязный ротик же заткнут. Что ж, есть за что. - Я придвинула к нему свой стул и уселась напротив. наши взгляды встретились. - Похоже, тебя недостаточно разработали, так что это не допрос. Так, подготовка. Прелюдия.

В камере было прохладно. Вроде бы. Это слово мало для меня значило ввиду происхождения. О холоде я знала лишь, что он мерзкий, липкий, и его можно использовать как оружие. Поэтому моя одежда была почти неизменной: сапожки, короткая черная юбка и строгая белая рубашка с галстуком с символом моей работы.

- На тебе, вроде бы, обычные методы не сработали. Ты, вроде бы, - Я намеренно акцентировалась на этом. - кремень. Но я работаю не за барыш, а за совесть. И поэтому в моих руках ты точно заговоришь!

Прямо посередине фразы я начала расстёгивать пуговицы на рубашке, решительно раздвигая ее полы дабы обнажить свою полную грудь. К ее концу арестант видел меня полуголой, и это наконец произвело на него впечатление. Когда я сдергивала с него тонкие серые штаны, засранец вовсю на меня пялился.

Мерзкое зрелище: его член уже встал, предвкушая пытку. Пытку? Да, пытку. Иной раз удовольствие в моих руках страшнее пули и штыка. Сточить его стойкость своими ласками, подсадить на пустое удовольствие, а затем грязно поиметь его, выбив все, что мне нужно, и бросить гнить за решетку. План амбициозный, но кто я такая, чтобы не справиться с каким-то там мальчишкой?

Моя утроба – это слишком для него. Руки у меня довольно жесткие, а в рот брать ЭТО я не собираюсь. Остается лишь один вариант. Боевой клич срывается с моих уст, когда моя грудь насаживается на его член.

- Получ-а-ах! – Клич перетекает в сладкий стон: чувство чего-то твердого, проникшего мне внутрь, слишком приятно. Я аж замираю на мгновение, давая слабину.

Внезапно странный факт всплывает передо мной: я отчетливо чувствую рельеф арестантского члена. Он там, у меня в груди, будто стержень, на котором лепят глиной для горшков, только вместо глины – мои сиськи, слишком чувствительные для такой работы.

«Тихо, Фьям, у тебя все получится. Просто держи себя в руках… Хах, а я что делаю? Мои ладони же на груди. Ладно, начинаем». Тонкие пальцы вминаются в сиськи без сопротивления, приводя их в медленное движение. Наверное, мне просто нужно немного поиграть с мальчишкой, и он сломается в мгновение ока. Но…

Ох, почему это так приятно? Почему мои движения замедляются? Я же делала все быстро и резко, швыряла его член как мне заблагорассудится. Почему я вместо этого медленно вдавливаю свою грудь внутрь, пытаясь упиться давлением на его твердый стержень? Неужели он сильнее, чем я думала?

Нет. Тут виноват не он. Корень всех зол – это она. Бесстыдная, вредная Мостима! Она лапала меня при каждом удобном случае. Просто, блин, хваталась за мои сиськи, и начинала их массировать. Спереди, со спины, вверх тормашками – шаловливые пальчики синевласки проникали мне под рубашку, а то и ловко отщелкивали ее пуговицы, и сметали мое самообладание валом тупого, бессмысленного удовольствия. Черт, ее похотливая улыбка до сих пор преследует меня… Погодите, мне кажется, или мальчишка имеет такую же?

Я с трудом отняла руки от груди и задрала голову. Ему было приятно. Он улыбался с кляпом во рту, но это было не то… Или то? Нет. А может… Нет, быть того не может. Но ведь… Он и вправду чувствовал себя отлично. Его прищуренные голубые глаза игриво взирали на меня, а рот расплылся в этой проклятой ухмылке. Эй, мальчик, але, ты на допросе вообще-то!

- Что, желаешь продолжения? Н-несмотря на т-то, что оно станет твоей г-гибелью? П-получи же! – Заплетающимся языком вскрикнула я, и начала натиск.

Мои шары заскакали вверх и вниз по стержню, пытаясь раздавить его, похоронить внутри теплой, мягкой, податливой массы… Ах, почему он не плющится… Почему я разделяю движения, давая каждой груди прочувствовать его жар и твердость… Я будто леплю на нем чудной горшок, нет, он, недвижный и влажный, подчиняет себе мою плоть. Да, вот и смазка для глины: это еле чувствуется, но моя ложбинка теперь вся мокрая… И еще более податливая…

Н-нет! Все под контролем! Ломается он, а не я! Да, он стонет сквозь кляп, но его стоны такие тихие… Я вслушиваюсь, и слышу свой голос, что громче его поет сладострастную песнь. Это не я допрашиваю его. Это он играет со мной, не шевеля ни единым своим мускулом. Это слишком приятно: я не могу противиться его сладкому плену, не могу вырвать пальцы из груди, не могу сосредоточиться ни на чем, кроме как на его члене внутри меня. Ах, почему? Ах…

- А-а-х! – Протяжный, тонкий и потрясающе пошлый стон сотрясает воздух в камере. Я растворяюсь в теплом удовольствии, вмиг иссушающем меня. Это продолжается несколько секунд, и каждая секунда плавит меня, мою душу как воск. Сладкое забытье…

Очнулась я только минуту спустя, в оцепенении и с дрожью по всему телу. Моя полная грудь окрасилась несколькими мутными струйками. Кожа у меня очень светлая, и семя на ней отлично видно. Но вот внизу случилось страшное: мои трусики намокли в районе влагалища. Даже не так: мое нижнее белье из удобной и незаметной одежды превратилось в мокрую половую тряпку.

- Дура. Надо было снять. – Шепчу я сама себе. Затем я поднимаю взор. И мой помутненный рассудок дает течь с вытекающей оттуда обидой.

Арестант кончил вместе со мной, но… Его лицо было спокойным. Голубые глаза, в которые вернулась жизнь, спокойно наблюдали за мной, за моим оргазмом. Даже какая-то ехидность была в них, будто их обладатель смеялся над глупенькой и слабенькой мной. Ха-ха, латеранский экзекутор переоценила свои силы. Ха-ха, феникс кончил от того, что ему помяли сиськи. Смешно?

- Да пошел ты. – Последнее слово непроизвольно вырвалось, унижая меня еще сильнее, и вынудив меня влепить мальчишке хлесткую пощечину, так, обороняя свою гордости. – И никуда ты от меня не денешься.

Прозорливо припасенным полотенцем я утираю все срамные места, после чего застегиваю рубашку. Черт, и туда немного попало… Галстук смещается левее, дабы прикрыть темное пятнышко на месте соска. Я одета. Я в порядке. На удовольствие подсаживается он, а не я.

- Допрос продолжим завтра. Тем же способом.