Университет. Охрович и Краснокаменный

ТРУПЫ ТРУПЫ ТРУПЫ РУКИ НОГИ ОТОРВАННЫЕ ГОЛОВЫ ДРУГИЕ ЧАСТИ ТЕЛА

ДА

ДА

ДААА

Охрович и Краснокаменный вскочили в такси сразу, как только дотуда доплёлся Гуанако (слабый, ничтожный, с вымученной улыбкой — фу). Они там с Социем мило поворковали.

Голубки.

Пташки.

У Гуанако всю жизнь ДЕПРИВАЦИЯ НАСИЛИЯ, ему только дай тряхнуть старым добрым армейским.

Быть профессором — стыыыыыыыдно.

Охрович и Краснокаменный никогда не будут профессором (-ами? КАКАЯ РАЗНИЦА ВСЁ РАВНО НЕ БУДУТ).

Прозябать в доцентах — удел лучших людей Бедрограда. (*это эротическое высказывание?)

Гуанако плюхнулся на переднее сиденье. Охрович и Краснокаменный (—?) на заднее. Отвесили сиденью Мули Педали пинков, тот сразу газанул, умненький. Врубил в открытые окна свою вечную Кармину Бурану.

Мимо бледной Бедро-гадской гэбни с песнями и танцами!

залихватски

— Каждая секунда в этой рубашке влетает вам в грифончика, — сообщили Охрович и Краснокаменный Гуанако.

— Мы создали ваш образ с нуля.

— Вы должны нам.

— Оплата натурой приветствуется.

— Только не в образе, а то никогда не расплатитесь.

— Впрочем, разве кто-то может желать иного будущего?

Стыренная у Мули Педали самокрутка с гуанаковской рукой на буксире упрямо взметнулась (из любви упрямо метаться):

— Не округляйте, не с нуля!

ПоПрАл! (сущ.)

Этот попрал циклится на мелочах. Неважных деталях. Охрович и Краснокаменный и сами бы предложили что-нибудь в таком духе.

А всё потому, что он теперь водит дружбу с большими шишками (пятый уровень доступа — это вам не шестой, прозябать вас в доцентах!). Голова Медицинской гэбни приехал в Бедроград мучить и истязать Диму, а тот на пару с Гуанако задурил ему голову. Капитально развёл на бабки. В основном Гуанако разводил, конечно. Разводила (сущ.). Он же умный.

КАК ЭТО БЫЛО

(радиопьеса)

А потом Гуанако такой говорит: итак, уважаемый, я вас развёл, я же умный. Больше у меня нет времени тут лясы точить, вон он (указывает на Диму) должен сейчас кое с кем встречаться. Так что я пошёл.

Голова Медицинской гэбни такой: Куда пошёл? Может, ещё немного меня поразводите? У меня богатый репертуар.

Гуанако такой: Встречаться и беседовать. Кое с кем.

Голова Медицинской гэбни такой: По-моему, вы что-то путаете.

Гуанако такой: Да похуй, всё равно меня убьют, это мой бывший армейский командир, я пред ним робею.

Голова Медицинской гэбни такой: Дак давайте я вам дам!

Дима такой: Я ревнив и протестую.

Гуанако такой: Охрович и Краснокаменный в другом месте.

Охрович и Краснокаменный (в другом месте) такие: Мы в другом месте!

Голова Медицинской гэбни такой: Я ограничен и не понимаю интеллектуального юмора, но имел в виду экспериментальные психотропные пилюли, вызывающие временное помутнение рассудка и рассеивание внимания.

Охрович и Краснокаменный (в другом месте) такие: Пихтотропные.

Голова Медицинской гэбни такой: Давите капсулу у реципиента перед лицом, и всё, полчаса он сам не свой. Если вас страшит беседа — самое оно. Один недостаток, воняют латиноамериканскими лианами, потому их в массовое производство пока и не пустили. Собственно, потому они мне и самому не сдались. Берите, я вам даже приплачу, и так весь карман провонял.

Гуанако такой: На что эти ваши латиноамериканские лианы похожи хоть?

Голова Медицинской гэбни такой: На толстых довольных удавов с цветочками.

Гуанако такой: Я имел в виду по вони.

Голова Медицинской гэбни такой: А. Ну. Из росского? Пожалуй, на черёмуху.

Гуанако такой: ЧЕРЁМУХУ ГОВОРИТЕ

Хрупкую и нежную, как Димина самооценка, веточку черёмухи мигом притащил из Порта Муля Педаль. Веточку цветущей (и пахнущей) черёмухи. В сентябре!

Глубоко же он смотрит Гуанако в рот, по самые гланды.

Как и все. (Кто это сказал? Изгнать коллаборациониста! Охрович и Краснокаменный — самостоятельные и независимые личности, они никому никуда не смотрят! А если смотрят — то только профессиональным глазом. Он у них один, по чётным дням месяца принадлежит Охровичу, по нечётным — Краснокаменному.)

Вонючую пихтотропную капсулу в волосах (тонкой полоской пластыря к уху) замаскировали хрупкой цветочной веточкой. А то если б посреди разговора от Гуанако черёмухой заблагоухало, даже тупая армейская башка заподозрил бы его в худшем. Надо сразу маскировать хрупкую цветочную веточку. Чтобы в худшем не заподозрили заранее. То есть чтобы заподозрили и потом уже не дёргались.

И за этим Гуанако молитвенно приполз на коленях к Охровичу и Краснокаменному, и такой говорит: нет, ребята, это недостаточный материал для отдельной пьесы. Давайте кратенько.

Натуральный попрал (вид тучного горного козла), только хилый.

В общем, Гуанако попросил сделать с ним что-нибудь, чтоб никто не удивился веточке черёмухи в руках.

И они сделали.

Они создали.

Он сперва ныл, что вот так как раз не умеет. Даже косу отказывался заплетать (пришлось повелеть Муле Педали лично попросить его об этом). А теперь вон явно втянулся, не спешит из рубашки-то выскакивать.

Даже усталую сонность всем телом изобразил, чтоб подольше из неё не вылезать.

Депривация агрессии принимает странные формы, да, да, да, постыдный профессор?

— И как вам единение братьев по оружию? — вопросили Охрович и Краснокаменный.

— Мы же видим, что вы откинулись и закурили.

— Встреча прошла удовлетворительно?

— Расскажите нам все грязные подробности.

— Более чем удовлетворительно, — Гуанако выдохнул дым в крышу машины, самодовольный. — Брат по оружию желает повторить, но уже не со мной, а с реальной университетской властью. Без бюрократии, зато с пушками. Завтра ночью, в том же месте.

— Это сложно, — нахмурились Охрович и Краснокаменный.

— Мы не уверены в своей готовности соорудить в том же месте горы за сутки.

— Да и запас кассахов у нас ограничен.

— Теперь — совсем ограничен, братскими же стараниями.

— Одну только форму ИВА шить — полночи уйдёт.

— Он хорошо подумал?

Гуанако потеребил косу (сознался бы уже в своих страстях!!).

— Забейте на форму, он же не один пойдёт. Всю Бедроградскую гэбню кассахами не купишь.

Ах, так он не о войне в Северной Шотландии? А то Охрович и Краснокаменный на секунду подумали, что это он о войне в Северной Шотландии!

Разборки с реальной властью — это хорошо. Одна формулировочка заставляет предвкушать.

Охрович и Краснокаменный знают, кто есть реальная власть Университета.

Охрович и Краснокаменный утомились отбиваться от сыплющихся на голову младших служащих.

Одни шлют бездарей, а другие уже не знают, куда тела девать.

Но это сейчас неважно. ПРИОРИТЕТЫ — вот чем должна уметь оперировать реальная власть.

— Вы ничего не понимаете в грязных подробностях, — указали Охрович и Краснокаменный.

— Расскажите нам на самом деле грязное.

— Расскажите нам, как на самом деле прошла встреча.

— Чем вы занимались.

— Почему вы такой довольный.

— Первое «вы» — это вы двое, а второе «вы» — это вы один.

— Мы обращаемся к вам во множественном числе только из уважения к вашим множественным смертям, чтоб вы знали.

— Что вспомнит профессор Гуанако об этой встрече в своей следующей загробной жизни?

— Чем она примечательна?

— Расскажите нам правду!

— Правда предсказуема, — вздохнул Гуанако.

ОПАСАЙТЕСЬ ВЖИВАНИЯ В ОБРАЗ, постыдный профессор.

Вы уже закатываете глаза. Ещё день — и вы будете закатывать истерики.

В вашем организме происходят кошмарные и необратимые изменения.

— Вы загнали Социю пару скопцов? — из вежливости предположили Охрович и Краснокаменный.

— Развели его на бабки?

— Совратили?

— Убедили бросить гэбню и запереться с вами вдвоём на складе на неопределённый срок?

— Если последнее, то, вынуждены вас огорчить, план провалился.

— Вы в такси с нами, а не на складе с Социем.

Это должны были быть скопцы. Наверняка скопцы. Скопцов висит сегодня революционным чучелом на кафедре. Скопцов — это неожиданная власть, мастерство слова, личина благих намерений и смешение цинизма с высокими идеалами. И ещё скопцы (Виктору Дарьевичу — живые, Бедроградской гэбне только что — мастерски словесные)!!

Это должны были быть скопцы.

СкОпЦы!!

Бедроградская гэбня. Соций

— Сейчас, сука, — очень спокойно возразил Соций.

Злиться рано. Поговорить так поговорить. Хотя ой как хотелось расквасить наглую рожу.

— Сейчас, сука, — ещё спокойнее повторил Соций.

В ответ — томный выдох, полузакрытые глаза, запрокинутая голова.

Но рожа всё равно наглая, Соция не обманешь.

— У тебя, сука, язык отнялся? — вознегодовал Соций. — Всё в бордельные ужимки ушло?

Склад был почти пустой, всё повынесли. Взамен поставили стол, два стула, записывающие устройства по углам (хотя ведущие микрофоны всё равно вмонтированы в стол), да проигрывающую аппаратуру в стороне — могла пригодиться.

До стола Соций и его собеседник ещё не дошли. Как только закрылись ворота, Соций развернул того к себе за плечо и рявкнул: «Неужто это ты был что Дмитрием Борстеном, что Дмитрием Ройшем? Морду не вороти, отвечай давай!»

Собеседник вывернулся из-под руки, зябко вздрогнул, одними губами произнёс: «Позже».

Да какое позже. Сейчас, сука.

Ну приехали: пошатнулся, потерял равновесие, рухнул прямо Социю на грудь, вцепился. Мда. Посмотрел этак (этак!) снизу вверх и пролепетал:

— Извини.

Вот падла, в обморок вздумал хлопаться.

Видел бы его Соций впервые, может, и поверил бы. Шелка, кружева, обмороки — ага, карман держи пошире и не забывай заодно пихтские макаронины сам у себя на ушах поудобней развешивать.

— Отставить хуйню, сержант Гуанако, — на автомате выдал Соций.

— Командир, никакой хуйни. Чума в городе, силы на исходе.

И за шею обхватил.

Наглая, наглая рожа.

А обращение «командир», пропетое таким вот тоном, — это уже совсем.

— Отставить, я сказал, — Соций нахмурился. — Или тебе надо сначала личико попортить, чтоб ты вспомнил, что ты делаешь, когда с тобой командир говорит?

Исполняешь или подыхаешь. В ёбаной Северной Шотландии только так.

Гуанако (Гуанако это, Гуанако — дерьмовым бы Соций был командиром, если б своего сержанта не признал) выпрямился, обхватывание за шею прекратил и попробовал удержаться на своих ногах. Выглядел всё равно обморочным (прямо как этот их завкаф): потёр виски, запустил пальцы в волосы, снова пошатнулся.

На этот раз Соций поймал его сам. Прежде, чем успел подумать.

Это всё шелка и кружева.

— Ты, блядь, насквозь, что ли, пропитался своей ёбаной черёмухой? — искренне озадачился Соций, ясно уловив характерный запах.

Отняли же букет на входе. В букете чего хочешь спрятать можно.

Отняли, а Гуанако всё равно воняет так, будто он этой черёмухой срёт.

— Спасибо, командир, — слабо улыбнулся Гуанако.

Оторвал дрожащие пальцы от виска и, блядь, провёл ими по щеке Соция.