>>435863
Сплетаемся в объятьях братских.

Крепкие руки десантные крепкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Сервиторы между нами суетятся с горшками адамантиевыми, мазью некромундской полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные сервиторы аки тени, ибо не светится у них ничего.

— Сангвиний! — восклицает Данте.

— Кровь Сангвиния! — восклицаем мы.

Встает Данте первым. Приближает к себе Мефистона. Вставляет Мефистон в Мастера верзоху уд свой. Кряхтит Данте от удовольствия, скалит в темноте зубы белые. Обнимает Мефистона Корбуло, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Мефистон утробно. Корбуле Астарот Мрачный заправляет, Астароту — Тихо, а уж Тихо липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата левокрылого левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у брата Тихо. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Тихо даже не крякает: привык, кровавый ангел коренной. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу черным карапасом. А уж ко мне Лемартес пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Лемартес, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Тихо. Лемартес кряхтит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем техжрецы уды обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друг друга усладить, и врагов Императора наказать. Собирается, сопрягается гусеница космодесантная. Ухают и кряхтят позади меня. По закону ордена левокрылые с правокрылыми чередуются, а уж потом скауты пристраивается. Так у Данте заведено. И слава Императору…

По вскрикам и бормотанию чую — скаутов черед пришел. Подбадривает Данте их:

— Не робей, зелень!

Стараются молодые, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им сервиторы темные, направляют, поддерживают. Вот предпоследний молодой вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.

— Сангвиний! — кричит Данте.

— Кровь Сангвиния! — гремим в ответ.

Шагнул Данте. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Данте нас в купель. Просторна она, вместительна. Теплою кровью наполняется, заместо ледяной.

— Сангвиний! Сангвиний! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.

Идем за Данте. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.

— Сангвиний! Сангвиний!

Входим в купель. Вскипает кровь пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Данте, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница космодесантная в купель. И встает.

Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри молодецкие, закряхтели десантники. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется кровь вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:

— Сангвиниииий!!!

Дрожит потолок сводчатый. А в купели — шторм девятибалльный.

— Сангвиниииий!!!

Реву в ухо Тихо, а Лемартес в мое вопит:

— Сангвиниииий!!

Император, помоги нам не умереть

Неописуемо. Потому как божественно.

Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лонгшезах-лежаках после кроваво-ангельского совокупления. Свет включен, шампанское в ведерках на полу, еловый воздух, Второй концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром. Данте наш после совокупления любит музыку с древней Тeрры послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.

Сплетаемся в объятьях братских. Стальные руки некронские крепкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-некронски, без живых нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Скарабы между нами суетятся с горшками адамантиевыми, мазью из живого металла полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе гауссы. Снуют бессловесные скарабы аки тени, ибо не светится у них ничего.
— Некронтир! — восклицает Имотекх.
— Уничтожим Древних! — восклицаем мы.
Встает Имотекх первым. Приближает к себе Зандрекха. Вставляет Зандрекх в Штормлорда верзоху гаусс свой. Гудит Имотекх от удовольствия, скалит в темноте зубы стальные. Обнимает Зандрекха Обирон, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Зандрекх утробно. Обирону Тразин Бесконечный заправляет, Тразину — Сзерас, а уж Сзерасу стальную сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата неживого левою рукою, а правой направляю гаусс свой ему в верзоху. Широка верзоха у брата Сзераса. Вгоняю гаусс ему по самые аккумуляторы багровые. Сзерас даже не скрипнет: привык, некронтир коренной. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу железным панцирем. А уж ко мне Орикан пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Орикан, вгоняет в меня толстоголовый гаусс свой. До самых проводов достает махина его, щелчок нутряной из меня выжимая. Скрежещу в ухо Сзерасу. Орикан скрипит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по скрежету разумею — гаусс достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем криптеки гауссы обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друг друга усладить, и врагов Династии наказать. Собирается, сопрягается фаланга некронская. Ухают и скрипят позади меня. По закону Династии криптеки с некрон лордами чередуются, а уж потом имморталы пристраивается.
Так у Имотекха заведено. И слава Некронтир…
По хрусту и скрежету чую — варриоров черед пришел. Подбадривает Имотекх их:
— Не робей, ржавчина!
Стараются варриоры, рвутся друг другу в верзохи ржавые. Помогают им скарабы темные, направляют, поддерживают. Вот предпоследний варриор скрипнул, последний хрустнул — и готова фаланга. Сложилась. Замираем.
— Некронтир! — кричит Имотекх.
— Уничтожим Древних! — гремим в ответ.
Шагнул Имотекх. И за ним, за головою фаланги двигаемся все мы. Ведет Имотекх нас в стазис-камеру. Просторна она, вместительна. Живым металлом наполняется, заместо мертвого.
— Некронтир! Некронтир! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.
Идем за Имотекхом. Идем. Идем. Идем фаланговым шагом. Светятся аккумуляторы наши, вздрагивают гауссы в верзохах.
— Некронтир! Некронтир!
Входим в стазис-камеру. Вскипает живой металл пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Имотекх, по пояс, по грудь. Входит вся фаланга некронская в купель. И встает.
Теперь — помолчать время. Напряглись руки стальные, засопели сервоприводы молодецкие, заскрипели некроны. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется жидкий металл вокруг нас, волнами ходит, из камеры выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей фаланге прокатывается. И:
— Некронтииииир!!!
Дрожит потолок сводчатый. А в купели — шторм девятибалльный.
— Некронтииииир!!!
Реву в ухо Сзерасу, а Орикан в мое вопит:
— Некронтииииир!!
К'таны, помогите нам не умереть…
Неописуемо. Потому как божественно.
Райскому блаженству подобно возлежание в мягких стазис-лежаках после некронского совокупления. Свет включен, электролит в ведерках на полу, озонированный воздух, Второй альбом Kraftwerk для синтезатора с оркестром. Имотекх наш после совокупления любит электронную музыку с древней Терры послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в аккумуляторах.

>>436545
Хорус таки был псайкером, классику читать нужно.
На, просвещайся:

Главнокомандующий стоит, попирая переломанное тело ангела. Позади него истерзанная Земля заполняет иллюминатор - игрушка для Хоруса, чтобы схватить ее одной когтистой рукой. Повсюду лежат тела перебитых космодесантников.
Лицо Хоруса мерцает кровавым внутренним светом, он говорит:
- Бедный Сангвиний. Я предложил ему власть при новом порядке. Он мог бы сесть по правую руку от бога. Увы, он выбрал проигравшую сторону.
Император стоит, пригвожденный к месту, пытаясь выдавить примерзшие к языку слова. В конце концов, он может только прошептать:
- Почему?
Звонко раздается безумный хохот.
- Почему? Ты спрашиваешь меня, почему? Неужели все эти тысячелетия не научили тебя ничему? Слабый дурак, твоя робость не дала тебе обуздать силы Хаоса. Ты избегал величайшей власти. Я сковал ее своей волей и поведу человечество в новую эпоху. Я, Хорус, Повелитель Хаоса!
Император смотрит на бывшего друга и качает головой. Он видит западню, в которую попал Хорус.
- Ни один человек не может повелевать Хаосом, - говорит он тихо. - Ты обманываешься. Ты слуга, а не повелитель.
Яростный взгляд преображает Главнокомандующего. Он вытягивает руку, и пучок силы вырывается вперед. Император кричит, пока агония корежит тело.
- Ощути истинную природу моей мощи, и скажи, что я обманываюсь, - рычит Хорус голосом разгневанного бога.
Капли пота выступают на лбу Императора, он укрепляет себя против боли. - Ты обманываешься, - молвит он.
Хорус повторяет жест, и струи чистого яда стремятся по венам Императора.
- Я позволил прийти тебе сюда, старый друг, чтобы ты мог узреть мой триумф. Преклони колени предо мной, и я пощажу тебя. Признай нового повелителя человечества.
Отчаянно, Император призывает свою силу и делает выпад. Молния проскакивает между бойцами. Запах озона наполняет воздух. Император прыгает вперед с воздетым мечом. Под скрежет скрещивающегося оружия в битву вступает каждый уровень: физический, духовный и психический.
Потоки силы мелькают, когда в битве сходятся смертные боги, и судьба галактики балансирует от каждого удара. Рунический меч и когтистая перчатка звенят друг о друга, звук этот походит на гром. Высвобождаются силы, способные сровнять целые планеты.
Хорус ударом тыльной стороной перчатки отправляет Императора сквозь каменную переборку. Контрвыпад вырывает поддерживающую колонну из потолка, но Хорус пригибается.
Император слышит, как в варпе воют силы Хаоса, насыщая свою пешку еще большей силой. Повелитель Человечества стоит один против их общей мощи и знает, что проигрывает. Каким-то образом он не может ударить в полную силу по Главнокомандующему. Хорус не выказывает такого ограничения.
Когти перчатки прорезают доспехи Императора, как если бы это была рубашка, проходят сквозь плоть и кость. Император отвечает психическим ударом, предназначенным разрушить нервную систему Хоруса. Хорус смеется, отклоняя удар.
Его перчатка хватает Императора за горло, отворяя яремную вену и дыхательное горло. Другой удар рассекает сухожилия запястья, вынуждая меч выпасть из бесчувственных пальцев.
Безумный смех эхом кружит по комнате. Хорус играючи ломает несколько ребер. Шквал энергии обрушивается на лицо Императора, по пути расплавляя плоть, взрывает глазное яблоко, поджигает волосы. Император еле сдерживает стон, удивляясь, как он может проигрывать. Чернота грозит поглотить его.
Хорус хватает его запястье, дробя кости в щепки. Кровь толчками выплескивается из горла Императора. Хорус поднимает своего врага высоко над головой и обрушивает на колено, ломая спину.
На секунду Император ведает только тьму, затем вспышка агонии возвращает его в сознание; Хорус вырывает его руку из сустава. Главнокомандующий завывает с торжеством зверя.
Внезапно избиение останавливается. Своим здоровым глазом Император видит, как одинокий терминатор вошел в комнату. Космодесантник бросается в атаку на Главнокомандующего, его штормболтер пылает. Хорус глядит на него и смеется. На мгновение он замирает, торжествуя, позволяя космодесантнику увидеть, что он сделал с его Императором.
Император знает, что произойдет дальше, видит злорадство на лице Хоруса. Не осталось ни следа от его друга. Есть только демон, движимый безумной яростью разрушения.
Хорус обращает свой огненный взгляд на терминатора, и плоть космодесантника отслаивается, обнажая скелет, затем и он пропадает, превратившись в прах.
Император осознает ловушку, расставленную для него. Он сдерживал себя, пытаясь не навредить тому, кто был для него как сын. Теперь он видит, что и следа не осталось от верного товарища. Он знает, что должен остановить это подобие былого друга и воздать за павшего терминатора. Он ударит одним смертельным махом. У него не будет иного шанса.
Он собирает каждую частичку своей мощи, фокусирует ее в могучий пучок чистой силы, более когерентной, чем лазер, более разрушительной, чем взрывающееся солнце. Он целится в Хоруса копьем энергии, предназначенным сердцу безумца. Хорус чувствует прилив энергии и оборачивается к Императору, на лице взгляд, полный ужаса.
Император пускается в полет. Он поражает Главнокомандующего. Хорус вскрикивает, скручиваясь и извиваясь в колоссальной агонии, когда на него изливается разрушение. Он беспорядочно пытается противопоставить что-нибудь смертельному удару Императора, но его борьба становится все более жалкой, по мере того, как над ним разыгрываются силы смерти.
Движимый всей силой своей боли и ненависти Император завещает Хорусу смерть. Он чувствует, как силы Хаоса отступают, расставаясь со своей пешкой. Разум возвращается к Главнокомандующему. Император видит, как осознание содеянных зверств, мерцая, бежит по лицу Хоруса. Это блестят слезы.
Хорус освобожден, но Император знает, что умирает сам, и что силы Хаоса могут вновь овладеть Главнокомандующим, но его не будет, чтобы остановить их. Он не может принять такой риск. Хорус должен умереть. Но еще на секунду, вглядываясь в лицо старого друга, он колеблется, не в силах свершить деяние. Тогда он думает о том, что бойня, еще продолжающаяся снаружи, может длиться вечно. Внутри него крепнет решимость.
Он изгоняет все милосердие и сочувствие из своего разума, отрешается от всей памяти о дружбе, товариществе и любви. Его взгляд встречается с Хорусом, в глазах последнего читается понимание. Затем, с холодным полным осознанием того, что он делает, Император уничтожает Главнокомандующего.