Свора останавливается, а к ней уже со всех ног спешат суровые псари принца. Молодой рыцарь нетерпеливо помахивает в сторону острием эстока, и арбалетчики с явным облегчением опускают оружие. Воспользовавшись заминкой, обе стороны могут рассмотреть друг друга вдоволь.
Вот, разорвав дугу из двух десятков кнехтов, выезжает вперед отрок, назвавшийся Адоном. Эсток уже убран в висящие у седла ножны с крупными серебряными бляхами, а острые, "птичьи", черты Каима сменились лицом болезненного и уставшего мальчика с тусклыми серыми глазами и пышными алыми губами, сейчас плотно поджатыми для придания еще большей серьезности тону:
— Я не могу принять п-приглашения от того, чьего им-мени не знаю. Мы своих не с-с-скрываем. Адон и Гвидон из рода Цюрхайн и наш спутник, герр Коломан, п-перед вашими глазами... — начинает он твердо. Но речь прерывается репликой, словно доносящейся из гулкого нутра пустой печи:
— Имя, имя! — в нетерпении второй всадник выезжает вперед на могучем белом жеребце. Крепкий малый, ростом могущий сравниться с Рудольфом, а шириной плеч превосходящий его вдвое. Полированные миланские латы играют огнями в свете факелов и фонарей, позволяя принцу и псарям рассмотреть искусную чеканку, изображающую непрекращающийся агон, сплетение тел связанных смертельной борьбой юношей. Каждый мускул на атлетических телах нашел свое отображение в мертвом металле; стоит остановить задержать взгляд, и ощущение того, что борьба вот-вот возобновится, появляется само-собой. Сколь прекрасны доспехи, столь же ужасно и лицо под решетчатым забралом армэ. При столь неверном свете Рудольф не мог рассмотреть многого, но виденного хватило, чтобы предположить, что обладатель его пережил не меньше десятка ужасающих ран.
Рудольф успевает отметить, что Гвидон безоружен, лишь тяжелые рукавицы покрывают его кисти — даже отсюда можно видеть, что правая куда массивнее левой и напрочь лишена большого пальца.
За правым плечом каждого из братьев безмолвными тенями движутся на своих стройных скакунах смуглолицые турки, держащие руки на саблях, но во всем своем виде не выказывающих ни знака тревоги.

А третий спутник...

...

Да, можно было сказать, что старика пощадили годы, но в остальном судьба обошлась с ним немилосердно. Бурая грязь и паразиты наводнили то, что осталось от его длинных черных волос и густой бороды; благородное лицо было изуродовано язвами и свежими, едва зарубцевавшимися ранами — без сомнения, от чьих-то зубов — а более всего острое, осунувшееся лицо портила пробитая болтом кровавая яма на правой брови, переходящая в полную алого студня глазницу.
Тело, по-стариковски сухощавое, казалось необычайно здоровым, а крепкие еще мышцы, несмотря на почтенный возраст покойника, могли посрамить своим видом многих молодых рыцарей. Однако, и его внушительный вид был испорчен свежими шрамами. Похожие на косяки раздутых розовых червей, они кочевали по рукам и через правый бок шли до самой стопы. Там, где они заседали особенно плотно, иногда можно было различить отдельные литеры и даже слова.

Плат асианского шелка и янтарные четки давали все основания судить, что при жизни старик не бедствовал, но лицо его не было знакомо ни Августину, ни ученым мужам.
— Оборотень! Их племя множится, рожденное в неправедном союзе. Или проклятием коварных чародеев, или... недобрым умыслом и в беспокойстве пребывающим умом, — прошелестел сухой голос справа и тонкий, тронутый артритом палец погрозил. То ли себе, то ли собеседникам, то ли всякому христианину под солнцем.
— Нет, нет. Игра теней и, может быть, безумство боя. Да, шкура хороша, но выделана тонко, и, скажем прямо, коротка. В такую я не завернусь, не то, то добрый рыцарь, — певуче разнеслось слева и смуглые пальцы продолжили изучать шрамы старика.
— Эрман. Быть может, имя? А вот и дверь с рекой, за другом друг. Об устье той реки хотел сказать? Или о двери на ее брегах. Куда? Зачем? И кто? Поверить трудно, что старец сам с собой такое учинил, или позволил сделать то по доброй воле, — гнусаво донеслось из дальнего конца шатра.

Ученый совет зашел в тупик. Но то в одном конце лагеря, а в другом разговор, разогретый пряным вином, шел вовсю.

Черный великан был столь же внимателен к приказам господина, сколь молчаливая служанка принца — к его гостям. Адон изредка бросал взгляд в черные омуты ее глаз, где богатое воображение юности могло усмотреть плеск предмировых волн и колыхание хтонических чудовищ на дне и отводил его. Не смущенный, но озадаченный. Старший брат поумерил пыл и сейчас, отстранясь от разговора, наполнял свое брюхо винами и снедью. Правая рука так и осталась в латной перчатке и изредка пускалась в ход, чтобы раздробить кости, слишком крепкие для зубов Гвидона Цюрхайна.
Братья, как то было известно Колману, а теперь открылось и д'Фортунадо, уже который год бродили по всему свету, ища богатства для рода и славы для себя. Старший, Гвидон, успел побывать в Латинии, разменяв чудесные латы и пять телег военной добычи на правую руку и красоту, некогда сводившую с ума самых принцесс! Младший не так давно принял судьбу авантюриста, но уже завоевал себе имя в родном краю как победитель саарского чародея — могучего чернокнижника, наводившего ужас на добрых людей Империи.
Но то в прошлом, а в настоящем рыцари двигались вглубь литважских земель и, вероятнее всего, должны были расстаться со своим спутником завтрашним же утром, полагаясь на благосклонность стольких достойных рыцарей и предывая, без сомнения, в спешке.

Душно.
Жара стояла и жуткая духотень. И хоть небо и было заполнено черными как смоль облаками, сквозь которые едва пробивалось Солнце, дождя не было. И ветра тоже не было.
Пока.
Новобранцы нервно переступали с ноги на ногу. Кожевники, свинопасы, лесорубы. Сегодня они были ополчением его высочества герцога Штаймайна, владельца половины северного леса, четверти южного, дельты реки и всех земель между ними.
А Колман был их сотником. Знаменосец стоял по его левую руку, герольд с горном - по правую. А позади них была армия из двух-трех тысяч человек, рыцарей в которой было едва сотня. Большинство из них было в конном сопровождении герцога позади войска у ставки командования.
А впереди было еще одно войско. Колман не знал, что там герцог не поделил с этим вельможей, но его приказ был ясным - идти на войну. Была обещана щедрая плата, возможность помародерствовать в ближайшей вражьей деревне и небольшом городке при ней. А также достойное погребение и содержание его жене.
Задул ветер.
"- Это в последний раз,"- говорил себе Кол, придерживая руку у сердца.
Там, под рубахой был вшит потайной карман с небольшим портретом женщины, которая носила его ребенка.
Задул главный горн. Подул ветер. Пошли в дело барабаны. Герольды при сотнях и тысячах также дули в рога.
- Знамя и горн назад! Защищать знамя!- скомандовал рыцарь-сотник.
Воины расступились.
- Сомкнуть ряды и стоять как один. Конных у врагов поболее наших, они пойдут нас давать первыми. Сломим их и пойдем в наступление.
Рыцарь обнажил меч и уперся об него.
- А те, кто побежит, закончат свои дни на суку как мразь, а не настоящие мужчины.
Он увидел его сразу. Совсем молодой. Видно не повезло быть единственным сыном. Таких не призывали, если сами не шли. Он трясся как тряпка в бурю.
- Если обгадишься - в этом нет ничего зазорного,- прошептал сотник,- Глаза не закрывай и тыч мечом вперед. Если что, держись немного позади меня и прикрывай тыл.
Парень закивал, не в силах что-либо рассказать через дрожь зубов.
- Помолитесь кому вы там молитесь. Больше времени не будет.
...
Прохлада.
Холод стоял и лил жуткий дождь. Он промывал зияющие раны на месте конечностей людей и коней, тек к земле, пропитывая её грязью и кровью.
Парню снесли голову при наступлении, когда они сломили конных. Колман, прихрамывающий от стрелы в ноге, нашел парня в груде тел, и, не дожидаясь попов, взвалил его тело на плечи.
Вокруг знамена. Ликующие голоса, ветер и дождь. А в душе пустота.
Герцог и не сдвинулся с места в тот день. Восседал на коне в попоне, с шикарным плюмажем, величественный, как всегда. Завидев Колмана он похвалил его и что-то сказал про парня. Был ли он его другом.
- Был под моим командованием, ваше высочество.
На этом разговор закончился.
...
Колман задремал. Небольшой беспокойный сон, не приносящий успокоения.
Рыцарь вышел из шатра. Его никто не окликнул.
Мастер, может двинешь немного сюжет? Ну там разговор заведи.

>>294631
Молчаливый мавр на мгновенье смеживает веки и едва заметно кивает — К завтрашнему утру он или узнает о Цюрхайнах все, что сможет, или умрет. А сейчас мускулистое черное мускулистое тело — настоящая пантера о двух ногах! — исчезает в темноте меж соседних палаток.

А в шафрановом шатре принца Рудольфа разговор по его возвращении течет куда оживленнее. Князь Адон, заливаясь румянцем от курящихся благовоний и пряного вина, продолжает рассказ о саарском чародее, стараясь блюсти приличия и сохранять связность речи. Утираясь шелковым платом и неловко улыбаясь, мальчик со слабо скрываемой гордостью ведет свою речь — словно во второй раз перед ним открываются ворота замка Мартина фон Лиза — серебро и золото, эсмеральды и адаманты, всякого, какого есть оружья не счесть, и книги, древние гримуары мудрецов египетских и вавилонских, свитки Атлантиды и сама Черная Книга Содома. Но рассказ прерван грубым возгласом вояки-Гвидона. Кружева и тонкая вязь распадаются, воздушные замки рушатся, а тот в простой манере вояки растолковывает щедрому хозяину, что настоящее сокровище чародея-Дрозда — колдовской меч Мистельтейнн, который братья везут вглубь Литваги, чтобы тот искупил все четыре сотни приписываемых ему смертей в битве с врагами христианской веры... Однако, и Гвидон понимает, что сказал лишнего. Гулко выдохнув, он обтирает обе руки — и разоблаченную, и ту, что осталась закованной в сталь — о складки своих просторных штанов и предоставляет брату проститься с принцем и пожелать тому приятной ночи. Что тот и делает со всей вежливостью, которую способен выразить в нынешнем своем состоянии.

>>294804
Охрана удвоена по первому требованию господина Аверина — солдаты расположились у центрального костра и по периметру лагеря в ожидании любой опасности, которая могла бы прийти снаружи — из гибельных чащоб володимирской земли. Вне освещенного пространства темень стояла непроглядная, и только звуки достигали ушей стражи, а они не предвещали ничего хорошего на эту ночь.

+В лагерь прибыли знатные имперские рыцари со слугами и обозом, однако, цель их прибывания в Литваге и дальнейшие намерения остаются загадкой!

+Охотники видели огни на другом берегу речушки в часе пути. Вражеский лагерь? Скрытый в чащобе замок? Буйство лесных духов?

+Ученые мужи установили, что старый рыцарь, по всей вероятности есть никто иной, как нечестивый вильктак, человек в волчьем обличье. Остальные детали остаются загадкой даже для лучших умов Империи.

+Добрый солдат Клаус вернулся без трех пальцев на руке, с первобытным ужасом во взгляде и способный произнести только одно: ЭТИ ГЛАЗА. Лекари позаботятся о его ране, но кто спасет его душу?

+ В двух днях пути отсюда находится Володимир, где господа, вероятно, смогут преставиться князю Свидригайлу и оценить гостеприимство правоверных литважских князей.

>>294778
А между тем, Колман, покинувший шатер и общество своих недавних спутников, стоял на распутье. Судьба его с сего момента находилась в его собственных руках и выбирать дорогу и компанию предстояло ему одному.
На сей момент он свел знакомство с братьями Цюрхайн и принцем Рудольфом, лишь малой частью рыцарей, остановившихся на поляне.

Чем займутся благородные с новым рассветом?