После десяти минут напряженного поиска кабинет Мусы все больше переворачивался вверх дном. Кастелланос раз за разом яростно ворошил бумаги, предметы мебели, в поисках ответа - где же тайное убежище Гелаева.
В это время Уильям нашел туалет и теперь по очереди разрывал банковскую упаковку пачек и высыпал купюры в унитаз. Вот же, они оказывается совсем не смываются. Ох уж эти нанотехнологии. То ли дело толчок в его родном доме - дырка в полу и выгребная яма снизу. Туда бы все улетело в одну секунду. Привлеченный звуком смываемой канализации, по лестнице вверх поднялся толстый тюремщик. В коридоре он не заметил подвоха, подошел к туалету. Из-за двери в очередной раз раздался звук смываемого унитаза. Тюремщик потянул ручку двери и лицом к лицу столкнулся с очень злым Элдертоном
- Ты кто? - только и успел сказать тюремщик
Вместо ответа Уильям одним ударом клинка проткнул гнилое сердце толстяка. Веером рассыпались брошенные купюры, жалобно булькала вода, растекаясь из забитого унитаза. Тюремщик захрипел и грузно осел в лужу воды. Элдертон уперся сапогом в грудь, вытащил меч и прислушался. Снизу по лестнице раздавались ещё шаги - несколько человек из числа бандитов спешно шло на подмогу погибшему соплеменнику

В это время Ада сделала ещё одну попытку расшевелить Мусу. Короткий звонок оказался ещё короче, чем раньше. Она с раздражением хлопнула по столу, и голографические экраны ноутбуков послушно свернулись в точку, прекращая сеанс связи. Может быть попробовать проверить его список звонков, или пробить положение по мобильнику?
В квартиру кто-то стал звонить. Кого там ещё нелёгкая принесла, в такой ответственный момент. Ада прошла в коридор, открыла дверь. Там стоял незнакомый мужчина с рюкзаком за спиной.
- Младший агент Джек Шепард, представился он. Я к вам на усиление
- О, на усиление. Ничего не скажешь, хорошо усиление. Ну заходи, что на пороге стоять то
Пока Джек распаковывал свои вещи, Давыдов весело доложил
- Есть! Он у меня на крючке! Пишите адрес - это загородная база отдыха. Наверняка решил пересидеть там горячее время.

Ухбля, классные тексты
У нас остался непокрытым момент ареста Мусы и эвакуация агентов. Если никто не пожелает отписаться, то я на днях что-нибудь придумаю сам

Статистика миссии:

Уильям:
нарушено греховных планов -1
принято исповедей -1
побито людей - 1
дружеских попоек - 1
сломано персональной электроники - 1
запугано -5
зарезано ножом - 7
расстреляно из автомата - 1
отговорился словами - 1

Кастелланос:
сказано гадостей коллегам - 7
заведено осведомителей - 2
проваленных легенд - 2
побегов - 2
протрезвел - 1 раз
пропущено ударов - 3
покусано врагов - 1
умер чтобы воскреснуть- 1 раз
допросов с пристрастием - 2
взрывов - 2
обысков - 1

Давыдов:
разжалоблено бабушек - 1
актерских выступлений - 3
собрано СВУ - 2
взломано телефонных сетей - 4
успокоено скандалов - 1

Штуцер:
соблазнено - 2
найдено улик - 3
найдено подозреваемых - 1
вывернулась из скользских ситуаций -2
воспитательных бесед - 1
воздействий именем закона - 4
телефонных розыгрышей - 3
заболтано представителей власти - 2

Мэнсон:
распугано вооруженных банд - 1

Шепард:
публичная демонстрация отсутствия мозга в бандитской голове - 1

"...и, таким образом, можно сделать вывод о том, что все поставленные цели и задачи были выполнены с минимально возможным хроновозмущением. Отдельно стоит отметить самоотверженность младшего агента Кастелланоса..." - Ада хмыкнула. Да уж, эти "подвиги" Вечность не забудет. Даже жаль немного, что она лично не присутствовала при исполнении этих цирковых номеров. Хорошо хоть он нормально сработал потом, в команде с "семисотником".
Младший агент Штуцер бегло просмотрела ещё раз свой рапорт. Девяносто восемь страниц, мама родная. И это только содержательная часть. Девяносто восемь страниц вдохновенного вранья про "точность и профессионализм" действий коллег. Ладно, не топить же саму себя! Комиссия с этой задачей прекрасно справится без помощи младшего агента Штуцер. Да и прямой лжи в рапорте нет - только сомнительные оценочные суждения. Ада сохранилась, отправила файл и легла спать. До разбора на Совете оставалось ещё почти три часа.
Другой файл, на сто сорок семь страниц, доверять внутренней сети Вечности было нельзя.
---
- ...А пока - можете разойтись. По уставу вам полагается 4 дня отпуска, вот и займитесь тем, чтобы привести себя в порядок, - наконец отпустил их Максвелл. Ада вышла из комнаты, открыла коммуникатор и начала изображать повышенный интерес к метаисторической сводке интранета Вечности. Контакт должен был подойти с минуты на минуту.
Чья-то крепкая рука схватила младшего агента за ягодицу. Ада медленно обернулась.
- А вас, Штуцер, я попрошу остаться, - произнёс кодовую фразу не кто иной, как сам председатель комиссии.
Чрезвычайно интересно. Они послали за информатором агента такого калибра, как Максвелл. Что бы это могло значить? Наверняка ничего хорошего. Ада давно чувствовала, что её запас удачи медленно, но верно подходит к концу. Она собралась и произнесла отзыв как можно более масляным голосом:
- Вы отдаёте себе отчёт?
Максвелл не убирал руку чуть дольше, чем надо было бы для игры на камеру СБ, и это не ускользнуло от внимания Ады.
- Предлагаю отдать отчёты... в приватной обстановке.
О Искусственный Разум, единый во многом, какой же невероятный мудак придумывает эти легенды, отзывы и пароли.
---
Когда они оказались в подземном коридоре, в котором не удосужились поставить камеры, специальный агент стёр с лица похотливую улыбочку и помотал головой. Ада сочувственно кивнула и достала из сумочки таблетки.
- Возьмите. Повышение давления - распространённый побочный эффект феромонов. Это должно помочь.
Максвелл, морщась от боли, проглотил три таблетки сразу.
- Как с тобой вообще люди работают? - спросил он. - Половина тебя изнасиловать хочет, у половины голова раскалывается. Впрочем, не отвечай. Отчёт я видел, работают плохо.
Они подошли к неприметной двери без надписей. Младший агент и специальный агент синхронно поднесли к замку ключ-карты, и дверь не дематериализовалась, а с шипением уехала в потолок. Те, кто отвечал за эту тёмную комнату с единственным стулом внутри, не доверяли программируемой материи.
Ада зашла внутрь, и вспыхнули лампы.

Максвелл заходить в комнату не стал. Вместо этого он забрал с собой коммуникатор Ады и ушёл с ним в неизвестность. Та прошла в центр комнаты и услышала, как закрывается гермодверь.
- Садитесь, - раздался откуда-то сверху безэмоциональный голос. Говорили по-русски, при этом со странным, неживым акцентом, так что получилось что-то вроде "садитьэсь". Пожалуй, этот акцент был Аде знаком.
- Повторяю: садитесь. - И опять то же самое, с теми же интонациями. Да, это точно не человек. Это синтезатор речи.
- Начинаем разбор действий и рапорта информатора 7-64-205, жетон номер 34.
- И начнём мы, пожалуй, с начала. Насколько помню, сразу же был потерян контроль над ситуацией, а заодно и Кастелланос. Включите запись, пожалуйста.
---
Противно гудели доисторические ртутные лампы. Безликий голос, пропущенный через распознаватель и синтезатор речи, уже который час безжалостно громил действия Ады. В строго хронологическом порядке
- А теперь перейдём к разбору действий агента 34 за четвёртый день операции в период с 1200 по 1400. Пожалуйста, запись с коммуникатора.
"Наконец-то", подумала Ада. "Хоть что-то удачное".
[Звук открывающейся бутылки шампанского, шипение]
- Пэрсик мой дорогой, свэт очей моих! Главное, что я тебя встрэтил! А мы с Заурбэком там ловили одного лоха пэдального со списком вэрняков...
Голос заявил:
- Это, пожалуй, можно пропустить. Переходим к разбору так называемого "пранка".
"Tvoyu zh mat'!" -
[характерное шипение телефона]
ЗЛАТ (З): Муса, дорогой! Как жизнь, как семья?
МУСА (М): Ты кто такой, мудло? Тебя ещё не закопали? Я тебя закопаю!
З: Попробуй, чёртила нерусская! Давида знаешь?
М: Давид? Ты думаешь, про кого говоришь? Давай деньги собирай на гроб!
З: А тебе гроб не нужен будет, в спичечный коробок поместишься, неомон херов.
[щелчок]
Машинный голос продолжил:
- Пожалуй, достаточно. Младший агент 34, известно ли вам, в каком году в литературный русский язык вошло слово "неомон"? Вам напомнить о связи этого ругательства с политикой Неомонархии? Вы сможете показать Неомонархию на карте мира 1993 года?
Ада нервно сглотнула.
- Признаю, был использован анахронизм. Но всё-таки, если вы прослушаете запись дальше, вы увидите, что влияния на временной поток это не оказало. Муса в дальнейшем...
Голос перебил её:
- Информатор. Мы не на разборе в Комиссии. Нас не интересуют ваши раздавленные бабочки и убитые гитлеры в хронопотоке. ОВБ интересует Вечность. И нас не интересуют информаторы, которые допускают в своей речи фрейдианские оговорки.
("Ага, русский у него не родной" - автоматически отметила Ада. "По-русски это - оговорка по Фрейду, тут калька с другого языка".)
- О чём вы ещё могли проговориться, информатор 7-64-205? Вы зря заинтересовали нас этим. Очень зря.
Пауза.
- Переходим дальше. Нас также очень заинтересовали записи с дрона. Вы отдали свой дрон Давыдову, так?
- Да, это так. - "К чему это они клонят?" - Изначально планировалось выдать его Кастелланосу, но...
- Но выдали вы его Давыдову. Кстати. Ваша характеристика на Давыдова была положительной. Цитирую: "несмотря на некоторые проблемы с самоконтролем, в целом предан делу. Обладает отменными техническими навыками и наблюдательностью, рекомендуется к вербовке". Это так?
- Да, это так.
- В таком случае вам, информатор, должно быть известно, что, по мнению других агентов, Давыдов в одном шаге от того, чтобы стать вторым Кузнецовым. Или ещё хуже. Мы, впрочем, доверились вашему мнению. Друзей в Вечности у него немного, а что касается ОВБ - то, как говорил один великий человек (тут голос изменился и произнёс с жутким акцентом): "We are high and above of your petty squabbles".
Цитата была смутно знакома Аде. Это было что-то далёкое, старое, и этот акцент... Он не принадлежал машине. Или запись, или...
- Итак, что же произошло, когда наш агент приблизился к Давыдову? Он бросился с кулаками на агента, который в полтора раза выше него, и при этом кричал, что стукачом не будет. Меньшую лояльность можно продемонстрировать разве что угоном хронолёта. По счастью, в результате инцидента Давыдов ударился головой и не смог вспомнить этот инцидент впоследствии. Вы понимаете, что своей неверной оценкой ситуации едва не подставили агента - заметьте, не информатора, а полноценного агента - под раскрытие?
- Продолжим говорить о миссии. Вы выдали дрон Давыдову. Вы должны были знать, что доверять ему нельзя. Вы знали, что он может легко вскрыть его защиту и раскрыть не только вас как информатора, но и вашего связного. На самом деле, он мог это уже сделать, и мы могли ничего не заметить. На своём коммуникаторе младший агент 635 сильно отредактировал логи непосредственно перед сдачей отчётов. Всё это отвратительно непрофессионально, информатор.
Ада огрызнулась:
- Повторю, изначально планировалось дать дрона Кастелланосу. В его лояльности сомнений нет.
- Есть. И нас не интересуют ваши несбывшиеся планы.
- Перейдём к дальнейшему разбору. Пропустим то, как вы получили вторую машину. Задержание. Информатор, мы знаем про ваши "шалости" с Оппием и подделкой результатов стрельб. Но вы действительно не знаете, как правильно снимать оружие с предохранителя?
Вместо ответа Ада одним движением достала из сумочки пистолет и выстрелила в одну из ламп на потолке.
- Знаю. В лояльности Кастелланоса действительно сложно сомневаться, но адекватного видения реальности от него не добиться. Всё, что он видит вокруг - свои собственные стереотипы.
Голос помолчал.
- Воздержитесь в дальнейшем от стрельбы в данном помещении. И всё-таки, как вы объясните то, что в последующей перестрелке вы не произвели ни единого выстрела?
- Я не могла допустить попадания по агентам "Хроноса".
- Это не оправдание. Впоследствии вы не смогли предотвратить уничтожение ключевой улики Кастелланосом. И вы всё ещё говорите о его лояльности.
- Да, и буду говорить, потому что...
- Нас это не интересует. Информатор, вы понимаете, почему мы вообще ведём этот разговор?
Штуцер хмыкнула.
- Потому что выйти из ОВБ можно только вперёд ногами. Вы стёрли из реальности слишком многих, и теперь у вас недостаток глаз и ушей. Поэтому сейчас вам проще обучить меня, указывая на ошибки, чем уничтожать и вербовать нового агента. - Тут она перешла на японский: - Прямо как в моём додзё, когда Киберхалифат превратил их генетические библиотеки в кашу.
Пауза. Тот, кто говорил с другой стороны стены, видимо, сверялся, что значит "вперёд ногами".
- Вы неверно оцениваете ситуацию, но сойдёт и так. Обучающие инструкции будут загружены в ваш личный симулятор. А пока что вам нужно встретиться с Элдертоном. Бога ради, - машина не могла передать интонации, но Аде почему-то показалось, что ОВБшник волнуется, - уделяйте ему хоть немного внимания. В ваших отчётах его как будто не существует. Дебрифинг окончен.
Гермодверь открылась. За ней уже ждал Максвелл.

Встреча с Элдертоном была короткой и на удивление приятной. Увидев Аду под ручку с Максвеллом, "семисотник" покачал головой, буркнул под нос что-то - наверняка цитату из Библии - и просто всунул ей распечатки Кастелланоса по протоколу Б-62. Штуцер едва удержалась от того, чтобы подпрыгнуть. После двойного разгрома на дебрифинге она ожидала чего угодно, но не этого. Разумеется, она побежала заполнять бумаги на вылет в 2073 год, едва только избавилась от "дорогого Энтони". Её маленьким увлечением было наблюдение краха Неомонархии с разных точек земного шара и из разных периодов. Каждый раз стремительная гибель империи захватывала дух, как впервые.
На этот раз местом она выбрала бывший Шимов, а временем - декабрь, самый конец развала, когда аристократия бежала в лояльные колонии и за пояс Койпера. Провинциального российского городка давно уже не было, на его месте возвышался типичный колониальный гигаполис, с потрохами продавшийся радиконам ещё в те времена, когда они не ходили в цилиндрах и фраках. По прибытию её несколько встревожил вид гигаполиса: дроны показывали мирные картины колониальной жизни вместо обычных в то время беспорядков. На улицах носились сверкающие медью кэбы, гуляли чопорные дамы из метрополии с лицами, прикрытыми вуалями наноботов, стояли констебли с идиотскими касками, и никто из них не боялся получить "коктейль Дайсона" под ноги. Всё это явно не соответствовало тому времени, что она помнила из своих многочисленных визитов.
Пробравшись в трущобы нижних уровней, она сняла за копейки грязную капсулу с доступом в нейронет. Как только она подключилась к ленте новостей, её сразу же встретило знакомое лицо. Обрюзгшее, некрасивое лицо человека, привыкшего к невесомости и роскоши.
В ленте новостей висело выступление лорда Бивербрука в столице Неомонархии - Квебеке.
Ада промотала его на середину. Бивербрук говорил о позиции Палаты Лордов по конфликту Киберхалифата и Сияющего Пути. С диким акцентом "койпериста" тот говорил: "...As we said before, we are high and above of your petty squabbles..."
То самое выступление, которое настроило против неомонов весь мир. С него началось падение их консервативной утопии. После него Аду послали убивать Бивербрука. Всё то же самое.
Вот только оно должно было состояться шесть лет назад.
Ада отключилась от нейронета, вылезла из неудобной капсулы и пошла пробираться на верхние уровни, где можно было безопасно вызвать хронолёт. В этом времени, безнадёжно испорченном её собственными действиями, делать больше было нечего.
Вернувшись в Вечность, она запросила метаисторические архивы. Как Ада и предполагала, шимовская эпопея отсрочила падение Неомонархии на добрые десять лет. А это означало, что теперь для того, чтобы посмотреть "величайшее шоу на Земле", нужны совсем другие запросы, выше по важности на несколько рангов. Теперь для неё протокол Б-62 был просто набором бумажек, которыми даже подтереться нельзя.
Tvoyu zh mat', иначе и не скажешь.

1.
>>603005
— С детства? Что ж, пусть будет и так.
Уильяму всегда было неприятно считать себя и своих добрых товарищей бунтовщиками-фанатиками, коими нарекли их роялисты и история. И вдвойне неприятно, если кто-то другой считает. Пусть Себастьян тогда уж не знает всей истины — все будут крепче спать и не сделают ошибочных заключений.

Несмотря на присущую истинному англичанину нелюбовь к континенту и, в особенности, к французам, якобинцев Уильям сдержанно уважал. Было в их идеях знакомое и понятное зерно. Но спорить с Себастьяном он не стал, лишь нахмурился ненадолго. Не друзей же его обидели, в самом-то деле. Плюс ко всему, честно говорить о непринятии чего-либо — это тоже в своём роде храбрость.

Знал ли он, как потерять всё, за что боролся двадцать лет, из-за людей, с которыми боролся бок о бок? О, без сомнения, знал. Возможно, даже получше многих.

Уильям медленно выдохнул дым, решая, какому из двух наитий дать волю. С одной стороны, он резонно считал, что Реставрация, стёршая достижения тысяч людей под корень, не идёт ни в какое сравнение с личной драмой любой величины. За личную драму не платят сотнями жизней хороших людей, не ломают себя ради выполнения предназначенного. Да и что за драма у миллениала? Собачка умерла? Коллеги подставили? Хандру подхватил?

С другой — удумай он так сказать, показался бы себе настоящей тварью. Своё горе — оно всегда как-то ближе, и, если Себ решил им поделиться, пусть и вот так, намёками-недомолвками, задача Уильяма, как доброго христианина — выслушать и дать совет в утешение.

Дым закончился. Элдертон посмотрел прямо на собеседника, и решил не давать выхода ни одному, ни другому.

…
Уильям продолжал молчать, мысленно взвешивая догадки Себастьяна на весах логики, часть — отбрасывая за ненадобностью, часть — откладывая. Лишь один раз, на реплику о "фанатках" он недовольно буркнул: "Я честный человек, и никому никогда подобных поводов не давал".

Самое очевидное — сходить в осиное гнездо к канцелярским, покопаться в отчётах и отыскать ту самую женщину среди десятка других на смене — он отложил, как план Z. соваться в канцелярию хотелось меньше всего. А вот с агентом, определённо, поговорить стоило. И не с одним. Должен же быть выход из этой ситуации, не включающий в себя отчёты?

Перед самым уходом, пожав на прощание руку Себастьяну, Уильям заметил:

— Могу и ошибаться, но, кажется, ты хотел рассказать совсем о другом. Прими извинения, если так, в намёках я становлюсь туг на ухо и слеп на оба глаза. Впрочем, если тебе нужен будет слушатель — я готов выслушать.

2-2.
На этот раз нырнуть в свой коридор так просто ему не дали. Вахтёр-ИИ, выведя на экран картинку с поклоном (большего от матовой панели ожидать было бы глупо), сообщил, что на имя Элдертона пришло сообщение.
Вся служебная рассылка приходила "на агентский номер", поэтому вдвойне неудивительно, что письмо "на имя" могло быть только от сеньориты Фрио. Кроме неё "на имя" ему никто не никогда не писал. Неопиджин, словно созданный для стенографии каким-то бюрократом-сухарём, начисто лишенным всех человеческих эмоций, "сегодня буду дома с 17-20 до 18-10/забери ангелиту/аа".

Если Афи отдаёт Ангелиту, значит, засада с работой достигла своего пика. Ещё и придётся снова заходить в чудовищный дом.

Уильям поднял глаза на часы. Полчетвёртого, времени ещё полно. Потом — на входную дверь, то и дело пропускавшую сквозь себя курсантов с практики. Судя по перемотанным запястьям и стройному потоку, свернувшему в медпункт, сегодня прошел их первый практикум по фехтованию.
— Желате-ответить? — поинтересовался вахтёр с дружелюбием, на которое только был способен синтезатор речи.
— Запрос на присутствие в сети, номер 32-1-34? — наудачу спросил Уильям. Честно говоря, как раз на удачу он и не рассчитывал, но форма жгла руки.
— Подождите-минуту-пожалуйста.
…
— Запрашиваемый-номер-снова-в-сети. Желаете-начать-разговор?
Уильям, ожидавший стандартного "номер не найден", удивленно взглянул на экран.
— Не желаю. Нет. Где она?
— Определение-местоположения-разрешено-владельцем-учётной-записи.

Как оказалось, Ада ещё или уже находилась в штабе управления. Пожалуй, достойно уважения — даже в отпуск работает. Впрочем, зная продуктивность Ады и то, насколько она к месту в своей роли, ничего удивительного. Почему бы и не работать, если получается прекрасно?
— Что же, если потороплюсь, то опережу ливень, — заметил Элдертон в пустоту и направился к дверям, которые ему никогда не нравились. Вот чего руководству стоило поставить в общежитии обыкновенные двери? Может, и студенты поскорее бы к такому привыкли.

Вахтёр внёс сказанное в форму ответа, подождал немного, чтобы глупый мясной мешок дал команду "отправить", понял своей вычислительной мощностью, что ответа не будет, всё стёр и вернулся к рутинным обязанностям. Если б то позволяли алгоритмы, он бы давно уже разочаровался в людях.

3-1.
—...My, my time flies! One step and we’re on the moon, next step into the stars...
В туктуке было пустовато. Кажется, это из-за выходного дня; с этими прилётами-отлётами немудрено сбиться с распорядка. Обычно к пяти вечера учащиеся стягивались на полигон, кто — на пересдачу практики, кто — выпустить пар и подраться, а кто — расковырять раритетные или, наоборот, слишком передовые штуковины, и эта ветка забивалась ими до отказа.
—…My, my time flies! Maybe we could be there soon, a one way ticket to Mars ...
Теперь же на весь вагончик набралось четыре человека: сам Уильям, двое техников, увлечённо обсуждавших непонятные вещи непонятным языком, и девочка лет четырнадцати на вид, уснувшая в угловом кресле в ожидании отправки. Беспроводной контакт на её смартфоне дал сбой, и теперь на весь вагончик разносилось:
—…My, my time flies! A man underneath a tree, an apple falls on his head...
Окончание строчки потонуло в гуле. Хвала провидению, один из техников вбил остановку, от которой до нужного проулка минут пятнадцать ходьбы, и Уильям был избавлен от риска набирать её самому. Конечно, набери он сам, идти бы пришлось минуту, от силы, но жаловаться не приходилось. Монорельс тянул крошечный вагончик по прямой, девочка продолжала мирно посапывать в углу, а безмозглый девайс всё напевал, размеренно и мелодично:
—...A new day is on its way, so let’s let yesterday go...
— ...let yesterday go...
— ...let yesterday go...

Из здания Управления Уильям вышел уже в шестом часу. Так бывает — стоит только заглянуть на работу, и обнаруживаешь, что день прошел. После того, как его в прямом смысле завернули на подходе к медблоку — карта внезапно оказалась недостаточно высокого уровня допуска, и он, грешным делом, решил, что вся электроника Вечности объявила ему войну, — Элдертон ожидал насколько угодно плохих новостей, но только не Аду под ручку с Максвеллом.

Вот, значит, как они работают.

Уильям сухо и официально поприветствовал обоих, отдал Аде её форму на вылет, спросил разрешения идти, коротко кивнул в ответ на разрешение, и удалился как можно быстрее. Не то, чтобы он их прям уж порицал — в конце концов, ничего предосудительного, ещё и по меркам местного времени, не произошло, да и лицемерить ему не хотелось, — всего лишь остаточная злость, когда тревога оказывается не стоящей и выеденного яйца.

Вот только до выхода на улицу он добрался лишь через час. Там нужно ведомость подписать, там — квиток получить, там — квиток о том, что получил квиток. Бумага и экраны плясали у него перед глазами даже когда он вышел под дождь. Улицы полиса стали ручьями с пружинистым дном. Если бы не сапоги с дождевиком, к тому моменту, как он запрыгнул на знакомое крыльцо, его можно было бы выжимать.

Ладно. Вдох-выдох. Он здесь, чтобы забрать Ангелиту и вернуться в своё уютное жилище к своим книгам. Настроение портилось с ужасающей быстротой, но на сей раз хоть дождь размыл очертания дома, и можно было схитрить: наклонить зонт так, чтобы был виден только тротуар и ворота.

Давно, ещё во время обучения, им демонстрировали несовершенные прототипы роботов, которые пытались имитировать мимику и движения. Тогда они впервые познакомились со Зловещей долиной. Это и впрямь выглядело жутко, и оттого жутче, что источник тревожных сигналов было не определить. Неправильным казалось всё, словно им показывают поделку существа, видевшего живых людей лишь на записях и в учебниках.

То был просто робот. А что, если полностью неправильным становится собственный дом? Точнее, собственный дом остался там, где ему и положено, а этот монстр пытался им быть, но сшит оказался так же криво, как первые роботы с жутковатыми перекошенными улыбками.

Двойная деревянная дверь открывалась ключ-картой. Казалось бы, мелочь, но ведь у неё есть замочная скважина! Глаз тут же прицепился к сигнализации, камерам наблюдения, проводам, слотам и прочему, чего здесь быть не должно, но что шло вдоль обшивки, испещряло её, как парша на спелом яблоке. Резные стропила схвачены титановыми обручами. Зачем им там быть вообще? Что здесь забыли программируемые двери? Вот пол — и кажется, что деревянный, а ногой встанешь — нет, лишь имитация. На месте камина — его электронная версия. Здорово, должно быть, пялиться в экран с зацикленным изображением и слушать записанные звуки! Свечи. Господи, кто догадался так издеваться над свечами, и проводить к ним долбаное электричество? К свечам!

А вот стол как-то выделялся. Массивный, как и положено быть настоящему столу из настоящего дуба, а главное — со следами времени. Уильям, не слишком веря всему, что его окружает, осторожно подобрался к нему и попробовал прикоснуться. Надо же, дерево. Настоящее. И резьба такая, как должна быть. Даже царапины на ножке имелись — это Ангелита пыталась поточить свои коготки.
— Здорово, правда?
Афи стояла в проходе в парлор, скрестив серебристые руки, и наблюдала за реакцией Уильяма с неподдельным интересом. Сколько она так стояла, пока не подала голос, он даже и сказать не мог, настолько был озадачен находкой.
— Не назвал бы это всё "здоровым", — Элдертон неопределённо махнул рукой на остальную часть комнаты, — но кто делал этот стол? Он же почти как настоящий.

Уильям легко сказал бы "он же настоящий", но делать поспешные выводы было рано. Он давно уяснил: тут всё не то, чем кажется.
Афиба отреагировала довольно неожиданно. Поначалу, вроде как, не поняла вопроса и глянула на Элдертона поверх очков с каким-то замешательством — так обычно думают, что ответить на бессмысленный вопрос, — а потом рассмеялась:
— Я его спёрла.

Теперь настала очередь Уильяма думать над фразой, но разум выдал только удивлённое:
— Что, прости?
— Ты серьёзно думал, будто я буду заморачиваться с порезами и царапинами? Это ты у нас дотошнее некуда. Перед тобой настоящий стол, мторо. Не смотри так, я его спёрла из Мансфилда ещё с полгода назад.
— Ты стащила стол из Мансфилда, и ничего не сказала? И поставила его сюда? И... — неожиданно он запнулся и спросил, уже с долей здорового сарказма, — погоди, ты его на себе волокла, что ли? Он же весит не меньше полутораста фунтов.

Уильям даже хохотнул. Картина маслом: худенькая Афиба волочит 150-фунтовый обеденный стол через Шервудский лес, цепляясь подолом платья за коряги и отстреливаясь из бластера от хорьков.
Та лишь пожала плечами:
— У меня могут быть свои секреты. Да, поставила здесь. Потому что он всегда будет стоять в холле дома, в Мансфилде ли, в Вечности ли, или на Тау Кита.
— Похвальное стремление для человека, что сделал из моего дома кадавр.

Серебристые ладони сжались, оставив на столешнице восемь тонких, но глубоких царапин. Впрочем, Уильяма такими фокусами уже давно было не напугать; он и без того слишком долго ждал ответа.
— Напомню тебе, Элдертон, — голос Афи подрагивал от ярости. — Это и мой дом. Я тут с шестьсот сорок шестого могу хоть на полу уснуть, и не бояться, что меня живьём освежуют. Я не собираюсь отказываться от дома. Но и в говнище я жить не собираюсь, мне хватило. Если тебе так дорога память о каждом клопе в подушках — можешь поехать в настоящий Мансфилд, обнять стены и поплакать. А у меня будет нейросеть, электричество — оно даже в Мванзе было! — чистая вода и тёплый сортир. И пол тёплый будет. А знаешь, чего точно не будет? ЧУМЫ!

Афиба плюхнулась на искусственный стул. Что ж, пешку на е-4.
— В таком случае, я могу считать себя свободным от обещания и идти заполнять бумаги на вылет? Я понял, что обратно ты не поедешь, там же клопы, отсутствие электричества и ночные горшки. Ох, прости, запамятовал: ещё и чума.

Они продолжили сверлить друг друга взглядом, пока Афи не выдохнула и не буркнула примиряюще:
— Только ради Пегги и стоит заскочить в гости. Я бы, если б смогла, по кусочечкам дом сюда перетащила, но, сам посуди, кто мне даст сделать нормальный камин? У нас же купол над городом! А строить новый дом бессмысленно — он не защитит. Да и забрать при аннуляции лишь стол и кошку — это верх благородства с моей стороны. Тебе-то, вон, все книги достались.
— Ты её уже собрала?
— Кого? — снова этот растерянный взгляд.
— Кошку, Афи. Кошку.
Она устало потёрла глаза:
— Опять ты игнорируешь все мои доводы, Элдертон. А кошка на кухне. Загони её в переноску, будь другом.

3-2.
Ангелита, светло-серого цвета кошка, настолько же пушистая, насколько толстая, не сразу осознала, что с ней собираются сделать. Она очень скучала по маме, там, в Мансфилде, а когда мама вернулась и отвезла её на новое место, кроха подумала, видимо, что попала в кошачий рай. Ешь лучшую еду, валяйся, где хочешь, бегай по садику и по дому, лови огромных стрекоз или жуков с человеческую ладонь размером, точи коготки о гигантские хвощи, убегай от археоптериксов, а если ничего из этого не хочется — просто грей пушистое пузо на тропическом солнышке. А главное — не придёт папа и не даст по заднице за то, что сгрызла корешок у книги, раскидала кремешки и уснула посреди обеденного стола прямиком в супнице. За это время она отожралась и заматерела так, что Уильям в шутку предлагал переименовать её в Жириту или Бульдозериту.

Теперь бедняжка округлила прекрасные голубые глаза и, не реагируя на ласковое мамино "кыс-кыс-кыс, девочка моя, кто это пришел, папа пришел", изогнула спину и хвост в две выразительные дуги и начала пятиться. Кошачий разум скоро составил список проступков, за которые ей прилетало раньше, и не прилетает теперь, взвесил все шансы и дал команду лапам.
Уильям рванул вперёд на опережение, но ухватил лишь пустоту. Комок шерсти и жира с диким мявом бросился через комнату, сметая всё на своём пути, и врезался в дверь. Единственным спасением был островок, вокруг которого Ангелита и принялась нарезать круги под заливистый хохот Афибы, утробно воя и каким-то шестым чувством предугадывая любое действие Элдертона. Тот, наконец, выругался, оперся кулаками о столешницу и перевёл взгляд на Афи.
— Помогать ты мне не собираешься, — зло выплюнул он. Каждая секунда в этом неправильном месте выводила его из себя всё больше и больше. Правда, кухня оказалась перестроена с нуля, а потому особого дискомфорта не вызывала. Если не смотреть в холл, то можно представить, что это и не его дом вовсе.
— Загонять буйвола — мужская работа, — Афиба деланно развела руками.
— Это не воспитание, Афи. Это всё твоё отношение к обязанностям, и на службе, и в жизни. Ты её хотя бы пыталась дрессировать?
— Она ж тебе не собака, чтобы выполнять команды. Я пыталась справиться с ней сама, но получила лапой по лицу. На тебя вся надежда.

Уильям подпер голову ладонью. Ситуация казалась ему максимально фарсовой: взрослый человек, ветеран Гражданской войны, агент — и вынужден гонять кошку по кухне. Стыд и срам.
— Еда у неё осталась? — нашелся он. — Мясо, лошадиные головы, провинившиеся хроноагенты — чем ты её там кормишь, что она уже стала шарообразной.

Заслышав хруст упаковки, Ангелита дрогнула и перевела круглые глаза с Уильяма на еду. Она ещё сомневалась. Она была неглупой кошкой, и понимала: её людишки готовят заговор. Но стоило только первым сухарям упасть в миску, как она устремилась к ней, позабыв обо всём на свете.
И там на неё вероломно упала переноска.
Ангелита орала, как в последний раз, и вырывалась с такой яростью, словно в неё вселились все демоны преисподней. Уильяму с трудом удалось перевернуть переноску, чтобы кошка не вырвалась на свободу, а Афи извернулась и защёлкнула дверцу.

Оба какое-то время молчали, глядя на результат своих трудов и переводя дух. Притихшая Ангелита смерила обоих ненавидящим взглядом, в котором читалось желание дождаться момента и обоссать все их любимые вещи.

— Я тут подумала, — наконец выдала Афиба. — Хорошо, что мы детей не завели. Воспитатели из нас с тобой мегахреновые.

3.-3
— Побежишь до монорельса? — как бы между делом поинтересовалась Афи, блокируя за собой входную дверь. Тяжелые капли разбивались о мелкие ромбовидные листы плауновой изгороди, и, казалось, конца и края не будет видно этой серой пелене. Конечно же, скакать до монорельса в такую погоду хотелось меньше всего, но что поделаешь? Полис строился для кого угодно — для машин, для авиации, для дронов — но только не для пешеходов.
— Побегу.
— Мне всё равно в учебку. Могу тебя подбросить практически до квартиры.
— Чай, не растаю.
— Да я не о тебе. Мне кошку жалко. Слышишь, Ангелита, папка тебя утопить решил! — она наклонилась к решетке, из-за которой на мир смотрели полные ненависти голубые глаза. — Но мама тебя любит, мама тебя на машине довезёт.

Серебристые пальчики кадрилью проскакали по дисплею, задавая нужную программу автопилоту. Ангелита окончательно успокоилась, выбралась из переноски с дозволения своих людей и устроилась на заднем сидении, раскидав по нему шерсть. На коленях сидеть она демонстративно отказывалась.
— Так зачем тебе в учебную часть? — как бы невзначай поинтересовался Элдертон. — Насколько мне известно, у тебя и без того полно дел.
— Кисуахили, — кисло ответила Афи.
— Кисуахили что?
— Кисуахили всё! — она хлопнула серебристыми ладонями по рулю. — Эти ебанаты не могут выучить сраный кисуахили с помощью сраного гипнообучения. Им в Уганду лететь. В Уганду!
Афиба картинно развела руками, ожидая, видимо, хоть какой-нибудь реакции от Уильяма. Тот, не имея ни малейшего понятия, что не так с кисуахили, какой-то Угандой (дьявол его разберёт, где это вообще) и "этими ебанатами", не реагировал вообще.
— Им дали направление на единственный нетоновый язык! Проходят плановые слушания с комиссией: техники, я, как натив, Эванджелина и девчонки из канцелярии — ну, ты помнишь, эти тестовые вопросы на минимальное умение складывать слова, ебать их, в предложения...
— Прекрати сквернословить.
— Ох, я ещё и не начинала! Я всегда считала, что это тестирование для программы, а не для людей, но тут просто какой-то цирк. Нужно элементарно проговорить, прослушать и прочесть, чтобы закрепить, и подождать сутки, верно? Так эти ниггеры, видимо, все сутки жрали куриные крылышки из KFC и долбились в сра...
— Афи!
— У них дипмиссия на носу! В 1972-м! Там, мать твою, война! Граница! Там тебе лицо размозжат и не спросят! Я им: "Каковы планы командования?" — а они: "Канга десять в двадцатой степени ходил быть"! Нормально?!
Серебристые пальчики нервно выстукивали по приборной панели, грозя заостриться и пробить стеклопластик нахрен. Уильям аккуратно перехватил её руку за запястье и убрал от панели, от беды подальше. Непонятный сплав, из которого были сделаны эти жутковатые руки, пропускал через себя слабые мехнические импульсы: внутри трубки-запястья двигались металлические мышцы и провода-нервы, делая их ещё более жуткими. Афи дёрнулась — её всегда бесило, когда хватают за руки, — но запал уже оказался растрачен на крики и злобу.
— Усмири кровожадные порывы и сотвори молитву о терпении. Не ты едешь в Уганду.
— Этих дебилов перестреляют из-за незнания языка, Энтони прижгут жопу, он переведёт стрелки на Шэмрока, Шэмрок во имя высшей справедливости поднимет заключение о допуске — этот танк любую закорючку отыщет, если будет нужно, поверь! — а там моя подпись под лингвистическим зачётом. И всё, едут уже не они, а я. И не в Уганду, а в истконсульт, вместе со всей комиссией. Или ещё хуже — домой, жариться на сраном солнце. За профнепригодность. А всё из-за тупых гринго, которые считают, что раз чёрный — так уже две трети дела сделаны, а на Мака и его ребят можно остальное скинуть.

Прозвучало это с такой плохо скрываемой обидой, что даже глухой бы всё понял. Уильям чуть подался вперёд и повнимательнее вгляделся в лицо Афи, будто не веря своей очень простой догадке.
— Ты что ж, решила сыграть в вахтёра?
Афи саркастично улыбнулась в ответ:
— Мои требования кажутся тебе придирками, или как?
Раньше он, может, и поверил бы в этот напускной сарказм. Но сейчас Уильям уже научился различать знакомое жужжание. Ярко-синие глазные импланты сдерживали нистагм на нервной почве.
И как ей не надоест разыгрывать один и тот же спектакль "Я важная шишка, а вы нет, все считайтесь со мной срочно"? Эта её сторона не нравилась Уильяму больше, чем серебристые руки, и оттого неприятнее было замечать её случайно, меж делом, и всё никак не поймать да не выдернуть с корнем. Гадко и глупо. Пытался разрубить Гордиев узел, ударил кочергой вместо меча, застрял и сидит теперь, как дурак.
Но на этот раз Уильяму выпала доля побыть честным и благоразумным, и он не мог ей пренебречь.
— Не кажутся. Был бы я твоим начальством, я бы тебя похвалил за такое рвение. Но, сдаётся мне, не в служебном рвении тут дело.
Афи попыталась сложить руки на груди и занять свою обычную насмешливо-нейтральную позицию, но Элдертон лишь покрепче перехватил металлическое запястье.
— Отпусти руку, — в её голосе уже читалась угроза.
— Отпущу, если скажешь, что ты такого услышала, что так взбеленилась. "Мы пойдём своим путём, нам учёба не нужна"? Или что-то серьёзнее? Что такого эти дети могли тебе сказать на официальном техническом тесте, Афи?
Она насупилась и выдала:
— У них на рожах всё написано.
Приплыли.
— Так они ничего обидного и не могли сказать, выходит?
— Ты что, совсем меня держишь за идиота?! — неожиданно взорвалась Афиба на смеси среднеанглийского и эвегбе. — И руку, мать твою, отпусти!
Ага, конечно. Только посильнее сжал.
— Что. Ты. Там. Углядела.
— То, чего тебе и в кошмарах не привидится.
— Хорошо же ты знаешь, что мне видится в кошмарах! — не удержался от выпада Уильям.
— Как и ты.
Сколько они смотрели друг другу в глаза, знает только износ имплантов. Афи первая отвела взгляд и прикрыла глаза рукой — той, которую Уильям держал за запястье. Афиба сейчас и правда напоминала призрак. Призрак какого-нибудь замученного пленника, не меньше.
— Не они отняли твои руки, Афи. Не обвиняй их попусту.
Жужжание оборвалось. Афиба отняла ладонь от глаз. Ещё с мгновение она порывалась что-то сказать, но справиться с дрожащими губами оказалось тяжело. Наконец, собравшись с духом, она разомкнула их, но неожиданно громко выругалась:
— Бля, это чт... Ладонь вверх держи, ну! — она махнула своей рукой и полезла в бардачок, раскидывая его содержимое по всему салону. — Ты вообще ничего не заметил?
Уильям перевёл взгляд на свою руку. Оказалось, что она вся в крови. Он тут же поднял её повыше, чтобы разглядеть четыре глубоких ранки.
— На этот раз ты в вену попала, — безучастно заметил он, отчасти потому, что ему и вправду больно не было.
— Никто не просил тебя хвататься, — парировала Афи. — Да где же эта сраная аптечка?!

3.-4

Антисептический клей щипался, будто чёрный перец, но в целом, ранки скорее выглядели устрашающе, чем опасно.
— Зажило бы и без этого, — проворчал Уильям, разглядывая достижение бытовой медицины.
Афи только страдальчески закатила глаза.
— Я думала написать бабушке, — неожиданно сказала она. — Она ведь считает, что родители меня продали. Хотела передать ей весточку, что я жива-здорова. Вроде как, теперь можно.
— А раньше запрещали?
— «Раньше» я въёбывала на базе «Виктория-21» внештатником-толмачом два года. Без отрыва от линии времени. Для Вечности — вообще не секрет, а вот для 2009-го это была информация, за которую режут голову. В прямом смысле. Там спустя начиналось веселье с додзё, и мы готовили плацдарм для наблюдателей Вечности. Помню, я такую кипу бумаг подписала, что хватило бы сделать из них блоки и построить дом. Хотя, канцелярия могла и не стараться. Захоти я сбежать обратно к родителям, они за те деньги, которые им дядя Паскуаль не глядя швырнул, меня бы обратно привезли. Знали бы они, что эти деньги в Вечности делают, как туалетную бумагу…
— Ты говорила, что он тебя спас. А выходит, просто купил.
Афи устало рассмеялась:
— Англичанин возмущается, что чёрные друг друга продают. Кому расскажешь — не поверят. Одно другому не мешает, идеалист ты левеллерский.

Уильям хмыкнул. Какая-то его часть до сих пор считала африканское происхождение Афибы очень забавной мистификацией, забавной оттого, что она абсурдна и никого не обманет. А на самом деле Афи откуда-нибудь из Антверпена. Или из Кале. В крайнем случае — из Испании. Типичная европейка же, только курносая да волосы светлее, чем обычно бывает. Таких в северных городах по три штуки на улицу, даже в родном Шеффилде можно припомнить кого похожего.

— К тому же, это ж полковник. Если нельзя решить всё одним выстрелом или одним ударом по роже, он решит это одним броском денег. Вспомнить, чего я там творила в первые два часа, так до сих пор стыдно. Соплями и слезами можно было второе озеро рядышком залить, не меньше. Я же и вправду думала, что меня нахрен расчленять будут. Или от СПИДа лечиться… народными средствами. Благо, это было время Старой Вечности, там все истерики лечили похуизмом. Так вот подпишешь сто бумажек, и уже истерить неохота. После ста подписей вообще ничего не охота, скажу я тебе. А после двух сотен охота уже делать что угодно, только бы не подписывать ничего.

Авто выполнило идеальную параллельную парковку по контуру и пиликнуло.
— И далеко твоя бабушка?
— На Укереве. Рядом с Мванзой.
Звучало как «на другом конце Млечного пути, рядом с туманностью Конская Голова».
— Возможно, я смогла бы передать письмо внештатникам «Виктории» по старой памяти. А вы, леди, пожалуйте в переноску.
Ангелита мякнула и завалилась на бок. Афи улыбнулась и почесала ей пушистое пузо.
— Не устраивай нам тут ещё один забег.

Перед самым уходом Уильям спохватился.
— Кстати, это случайно не ты анонимными записками раскидываешься?
— Какими?
На записку Афи взглянула лишь мельком — время поджимало.
— Что за язык?
— Латынь, книга Екклесиаста.
— Это точно не ко мне. Выдержки из книг — для идиотов без фантазии, — отмахнулась она. — Если бы я слала анонимки, я сочинила бы джину.
— Мкипен дана мабо хууа сауа?
Афиба удивленно вздёрнула бровь.
— Вроде того. Хе, беру свои слова назад, всё познаётся в сравнении, ребята отлично знают кисуахили. А вообще… Ты не думал... ну, знаешь, всё же завести себе...
— Мы это уже обсуждали, — жестко отрезал Уильям. — Мне нет смысла заводить себе личный КПК вдобавок к служебному.
— Дослушал бы сначала. Друзей. Завести себе друзей. И тогда проблема с КПК решится сама собой.
Она по-будничному чмокнула Уильяма в щёку, сунула переноску в руки, пробормотала: «Не ругай её сильно, а то все книги тебе зассыт,» — и скрылась в программируемых дверях учебки, только белая коса напоследок мелькнула. Впрочем, Элдертон был рад, что Афи вновь улыбалась и шутила. Такое, пожалуй, стоило одной пробитой вены.

Вечерняя корреспонденция, которую ему выдал ИИ-консьерж, содержала короткое «оказалось, неполадки в программе перепрошивки памяти, всё починили» и такое же короткое «запрос на посещение больного Давыдова Э.А. отклонён». Элдертон вздохнул и подал очередной запрос.

Под закат, когда Уильям запалил керосиновую лампу, Ангелита, наконец, выбралась из-под кровати и попросилась на руки. На плитке его ждала полная турка настоящего крепкого кофе, на столе под лампой — «Critica Sacra» Капеллы и тишендорфовское издание Септуагинты с закладкой на Екклесиасте. Кошка мурлыкала и стригла ушами, со стороны Пятнистого берега слышался клёкот — неведомые твари затеяли драку за еду.
Уильям раскурил трубку, прислушиваясь к шумам за окном: с крыши общежития кто-то опять затянул под расстроенную гитару:
— «So let's let yesterday go!
Could be we step out again,
Could be tomorrow but then
Could be two thousand ten»

4.-1

Сказать, что Эрнест производил хреновое впечатление —это ничего не сказать. Его будто пыльным мешком по голове стукнули, а потом заставили в этом мешке сидеть лет пять. На вид прежний Эрнест Давыдов непонимающе взглянул на Элдертона, потом на протянутую для рукопожатия ладонь, потом снова на Элдертона, и только тогда в его глазах мелькнула слабая тень узнавания. Он с некоторой опаской ответил на рукопожатие, будто ожидал от Уильяма удара в лицо.
— Здравствуй…те? Такое дело, — Эрнест замялся. — Не напомнишь, мы на «ты» или на «вы»?
— Эрни, твою ж за ногу, что с тобой? Ты память потерял? Что стряслось?
Давыдов машинально приложил ладонь к затылку, но тут же, осознав, что голова у него цела, спешно её отдёрнул.
— Если бы я знал, — начал он неуверенно. — Вот, правда, «шел-упал-проснулся-гипс», или как там было, в «Бриллиантовой руке»? А, ну да, ты ж не знаешь.
Эрнест выглядел настолько потерянным и несчастным, что Уильяму стало его жаль. Он махнул Давыдову рукой:
— Давай-ка пройдёмся. Голову проветришь и, заодно, расскажешь всё по порядку.
Прозвучало как приказ, но Эрнесту было не до духа бунтарства и протестов, а потому он поплёлся следом. С минуту они шли в молчании.
— Так у тебя что-то с памятью? — спросил Уильям наконец, не выдержав угнетающей тишины.
— Нет. Ну, то есть, да, но не совсем. В смысле… Кое-что перепуталось. Даже комиссия приходила хер знает откуда, пытались выяснить, я — это я или я из параллельной реальности. Ты же слышал, группа Ли Цзеня…
— Вернулась с задания дважды, да. Ты рассказывал.
— Правда? Вот! Вот об этом я и говорю! Нихера не помню, что и кому рассказывал. Помню, что разговаривал, а о чём…
С каждым словом, сказанным вслух, Давыдов всё больше оживал и, вместе с тем, меньше осторожничал. Видимо, эти два дня, которые он варился в своих мыслях, были настолько для него невыносимы, что Эрнест плюнул на то, правильно ли помнит Уильяма. Элдертону оставалось лишь идти рядом, переступать через дроидов и внимательно слушать.
— В общем, поставили мне непереносимость хронопутешествий и перевели в техотдел. Пока временно. Конечно, буду оспаривать! Нас же проверяли, всех! Ничего у меня не было, и ничего у меня нет. В сети нашел, что такая хуйня случается, если с травмой головы летаешь. Вроде как, мозг самовольно создаёт ложные воспоминания. Хер знает, врачи сказали, что никаких травм не было, а я думаю, что меня могли в той потасовке с чеченцами приложить.
— Погоди. О какой потасовке ты говоришь?
— Когда Кузнецов угнал такси. Ну, ты чего? — Эрнест неверяще смотрел на Элдертона. — Когда Себатьян погиб!
— Эрни, — осторожно проговорил Уильям. — Кузнецов был без сознания, он не мог ничего угнать. Ты в драке не участвовал, ты приехал позже. И, хвала Господу, Себастьян живее всех живых. Вот, документы от него. Проверь.
Эрнест схватился за Б-62 и долго смотрел на подпись, не веря своим глазам.
— Разве можно забыть, как вы переругивались, пока мы гнались за Мусой? Это же такой театр!
— Я не помню. Я не помню ни слова из разговоров.
— Как же?! Концерт Рахманинова на клавиатуре? Бичпакеты? Реклама росремсторя?
— Нет.
—Красная Звезда на базе… этой, как её..? — мозг Уильяма лихорадочно перебирал варианты, ища хоть что-то, за что могла бы зацепиться повреждённая память Давыдова. — Экзамены у Мёрфи? Дожди под Лангемарком?
Тот поднял на Уильяма глаза, полные чистого ужаса:
— Я и об этом тебе рассказывал? Про Бельгию?
— Отбрось опасения, не всё, — поспешил заверить его Элдертон. — В общих чертах.
— Выпить хочешь?
— Что, прости?
— Я говорю, выпить хочешь? У меня сейчас лютое желание нажраться до свинячьего ебла, но пить в одиночку — это алкоголизм.
Уильям укоризненно взглянул на коллегу.
— Нет, желания выпить нет. Только лишь желание разобраться в происходящем. И имей в виду, я «свинячье ебло» устрою тебе бесплатно и не сходя с места, ежели ты не будешь хотя бы закусывать.

4.-2

Зря они ввалились в Крипту. Вот совсем зря. Конечно, её никто не охранял, даже ИИ, а посетителей в такой поздний час там никогда не было, но всё же совестно. Как-никак место поминовения усопших, хоть там ни тел, ни праха — одни кенотафы. Все мёртвые либо стирались начисто, либо отправлялись в родное время, либо их тела достать было проблематично. Красочное напоминание об агентской судьбе любому новичку, дерзнувшему задуматься о будущем.

Где-то два часа назад, когда яркое молодое солнце растворялось в мареве у самого горизонта, Элдертон и Давыдов закончили сверять версии последних десяти дней, и пришли к неутешительному выводу. Канва событий в памяти Эрнеста оказалась перемолота в крем-суп. Кое-где вылезали артефакты, вроде смерти Кастелланоса, которой не было. Причём, Эрнест, как оказалось, помнил аж две смерти: одну по дороге, а другую — уже на руках врачей Вечности, а потому никак не мог поверить, что детектив жив-здоров.
— Пиздишь! — повторял он раз в пятый.
— Мне это надоело. КПК у тебя с собой?
— Нахера мне КПК, у меня смартфон!
Эрнест попытался вытащить слегка покоцанный аппарат из кармана брюк и едва не уронил его на пол.
— Бери и звони.
— В смысле?
— Звонишь Себастьяну. Он тебе отвечает. Всё просто.
— Не!
— Дай сюда, — отобрать смартфон у пьяного — плёвое дело. — Где тут кнопки? Херня, а не телефон.
— Куда тычешь, бля, сломать его хочешь?! — Эрнест, наконец, синхронизировал картинку с координацией и вернул трубку себе. — Это ж тебе не яблоко.
— Яблоко?
— Ну, эппл.
Уильям попробовал обидеться:
— Ты меня английскому, что ли, учить собрался? Я и без тебя знаю, что яблоко — это эппл.
— Чш-ш-ш! Звоню, — Эрнест тревожно вслушался в гудки. — А что мне сказать, если он ответит?
Уильям хотел придумать что-нибудь логичное, но на том конце провода отреагировали быстрее.
— Нихуя себе, и правда живой! — крикнул Давыдов в трубку и тут же сбросил.

Кто из них на исходе второго часа догадался дойти до Крипты, непонятно. Лично Уильям оправдал для себя этот поступок тем, что ему, как наиболее трезвому, нужно приглядывать за несознательным коллегой. Да и после шуток со стороны про "пуританскую инспекцию в нашей таверне" сидеть в людном месте расхотелось.
— Веришь-нет, никогда сюда не заглядывал, — Эрнест упал на каменную лавочку и запрокинул голову.
Крыши у Крипты не было. Отчасти она напоминала разрушенные временем храмы Луксора, если бы их желтые камни напрочь выжгло солнце. Стены отделов и колоннады уходили прямиком в непривычно высокое небо и подпирали звёзды.
— Радовался бы, — ответил Уильям. — Успеется. Вспомнил ещё что-нибудь?
— Не-а. Не память, а отчёт о практике, ха-ха.
Элдертон зажег спичку и заслонил её от солёного морского ветра ладонью. Пить он изначально не хотел, да и не пил почти — взял себе стопку мадеры, как у Давыдова, и сидел с ней весь вечер. Скорее, он одурел от шума и количества людей в баре, а сейчас вновь возвращался в трезвый рассудок. Когда он дошел до нужной ниши, ветер уже выдул остатки алкоголя из его головы.
Отчего-то Уильям думал, что будет хуже. Придётся сдувать вековую пыль, или что-то вроде того. Но нет, роботы-уборщики старательно счищали грязь с памятных табличек, и не забывали о своём долге, в отличие от людей. Разве только буквы поистёрлись немного.
«Синъити Абэ, главе базы «Эдо-17» от коллег». И ниже иероглифами: «Kore wa tokidoki okoru».

— Моё надгробие — эта земля, — говорил Абэ, посмеиваясь и закуривая очередную самокрутку.
— Ну, а всё же?
— Чиновники достаточно учёны для того, чтобы придумать эпитафию. Выбей, друг мой, то, что скажет тебе чиновник на моих похоронах.
— А если он скажет полную чушь?
— Мал ты ещё рассуждать, что чушь, а что нет. Ты и протоколирование чушью называл, но протоколы нам помогли с базой, а ты — не слишком. База — благословенное место, можно курить самокрутки вместо воробьиных трубок и носить очки, а потому поспешные выводы оставь при себе.
— Откуда Вы только европейский табак взяли? Это же не кизами, а листовой.
Абэ глядел на подопечного сквозь очки, заставшие Батаанский марш, и хитро улыбался:
— Узнаешь, когда подрастёшь. Что вы за люди такие, бака-гайдзины? Вроде, приказы выполняешь точно, а язык за зубами не держится. Вот увидишь, сказанное чиновником будет лучшей предсмертной речью мне и делу моей жизни.

На «похороны» послали молодую полненькую девочку из канцелярии. Она виновато посмотрела на Элдертона, и сказала: «Да, знаете, такое иногда случается».
«Kore wa tokidoki okoru».
«Такое иногда случается».
Уильям сложил ладони в гассе и коротко поклонился. Такое ли ты хотел себе посмертие, лейтенант?

— Эй, Вилли! — раздался откуда-то издалека голос Эрнеста. — Я, кажется, твоего родственника нашел!
Уильям раздраженно выдохнул и решил, что хватит на сегодня памяти. Уже поздно, а завтра с утра идти на перемолку к Максвеллу за новым заданием.
Эрнест светил на одну из пластинок фонариком смартфона и усиленно жестикулировал у стены памяти Третьего Коллапса.
— Что там такое?
— Погляди-ка! «Томасу Элдертону», — прочёл Давыдов. — «1826-1867/1-23 JdE, от дочерей и злейшего врага». Ничего себе, первый год!
Уильям сощурил глаза, вчитался в надпись и разочарованно сообщил:
— Нет, не мой родственник. Фамилия другая. Моя через «эй» пишется, а не через «и». «A-lderton», а не «E-lderton». Да и нет у меня в роду никакого Томаса. Пойдём уже. Пусть мёртвые покоятся с миром, им наши пьяные рожи ни к чему.

5.-2

Даже если вообразить себе невероятный вариант, что они могли бы встретиться в прошлом Джонатана, но в будущем Уильяма, то это всё равно походило на один шанс из миллиарда. Даже вздумай он в будущем отправиться в какой-нибудь 1975-й и разболтать Муру всё, в нарушение всех протоколов, он спровоцировал бы парадокс. Да Элдертона свои же устранили б раньше, чем он успел сказать «аминь»!
А что, ежели не устранили?
Что, если он всё это время в тупиковой ветке, порожденной им же самим, но из другой реальности?
«Сегодня всё закончится». Не это ли свидетельство?

Видимо, душевные метания отразились у Уильяма на лице, и Джо поспешил его заверить:
— Я знаю, о чём ты сейчас подумал. Нет, «ты из параллельной реальности» меня раньше не встречал.
— Тогда отчего же ты ведешь себя так, будто мы знакомы целую вечность, раз встретились только вчера?
— Так и есть, — Джо кивнул, и пистолет в его руках дрогнул. — В каком-то смысле мы впрямь знакомы вечность, и в каком-то смысле ты прилетел вчера. Потому что мы в ловушке, Уилл. Тут за восемнадцатым ноября следует семнадцатое. Потом опять восемнадцатое — и всё по новой. Раз за разом. Если я ничего не сделаю, ты завтра опять прилетишь, и ничерта, блядь, не будешь помнить!
Джо едва сдерживался, чтобы не сорваться в крик. Уильям выдохнул:
— Это невозможно. Время не может зациклиться. Ты лжешь.
— Уильям Элдертон, это ты выбросил ключ от маминой шкатулки в колодец, когда тебе было шесть. А теперь скажи, что не будешь мешать мне, а я прекращу тыкать в тебя пистолетом.
Элдертон сел там же, где и стоял. Абсолютно позорно сполз вниз, потому что, несмотря на очевидное спокойствие, ноги стали ватными. Джонатан Мур озвучил то, что он приберег после случая с Давыдовым. То, что не знал никто, и разведать другими путями не мог. Уильям решил, что так узнает человека, о котором забыл, но которому можно полностью доверять.
Цикличность, мать её. Их же уверяли, что её не существует! Их не учили, что делать в таких случаях, потому что таких случаев быть не могло. Это противоречит понятию естественного хода времени!
— Я не буду тебе мешать, — пробормотал Элдертон едва слышно. — Но ты всё расскажешь, от альфы до омеги. Хотя, если ты прав, это бессмысленно для меня. Но, всё же, возможно, я что-нибудь вспомню. Что-нибудь придумаю.
Джо криво улыбнулся и спрятал «вальтер» в кобуру.
— Спасибо, Уилл. Но мы уже пытались что-нибудь придумать. Много раз. Ты даже в шутку вспомнил этот фильм, как его… «День сурков»? Что нужно всё переосмыслить и сделать что-то из ряда вон. Не помогло. У меня есть последняя догадка, но мы опаздываем. Я буду готовиться и говорить, хорошо?
Он опустился на землю, достал из рюкзака бутылку с водой, покрутил в руках и отставил в сторону. Следом появилась рация. Две гайянские линии сменили друг друга, а потом в динамике отдалённым эхом прозвучало надрывное: «We all ready to go! If you tell us…»
— Знаешь, в первый раз я выжил случайно. Не должен был. Мне так ваши историки сказали, когда на меня вышли 19-го. Им нужна была кассета, без неё что-то там во времени не сходилось. Так мне сказали. А мне нужно было, чтобы Сьюзан и ребятишки пережили восемнадцатое ноября. Всё очень просто, правда? Разве я многого просил?
Джо замер, сгорбившись, и, чтобы чем-то успокоить нервы, опять принялся крутить в руках бутылку. Рация, валяющаяся на жухлой листве, продолжала транслировать далёкие бессвязные обрывки речи.
— Они пообещали, а я решил проверить их на вшивость. Настоящую кассету спрятал, а пустую подложил в условленное место. Помоги они нам, я бы тут же всё исправил. Я бы притащил им оригинал, как собака тапочки. Но они не помогли. Ночью я пробрался домой. Оказалось, можно было не прятаться. Они так рядком и лежали, как тогда.
Джо замолк.
— Я не хотел ни с кем воевать. Мне хватило в своё время. Я просто совершил ошибку, и желал, чтобы никто за неё не умер. Понимаешь?
Уильям кивнул, чтобы хоть как-то поддержать разговор. Помешанному с горя сейчас не нужны были его оправдания.
— А на следующий день я проснулся оттого, что моя Эдит меня позвала. Как я ликовал! Как я молча просил у вас прощения и был готов хоть сто раз отнести вам то, что нужно! А потом я узнал, что прибывает делегация Райана. Я сразу понял, что они мне так отомстили. Как раз сотню раз и вышло. Иронично, правда?
— Ты пытался их вывести сам?
Джо открыл, как оказалось, початую бутылку и отпил немного.
«Hurry, hurry, — уговаривала рация. — Hurry, my children! Hurry!»
— Это первое, что ты обычно спрашиваешь. Постоянно пытался, когда понял, что никакой помощи не будет. Один раз меня чуть не убили. Один раз я тайком вывел ребят рано утром, 18-го. Сьюзи всегда бывала против бегства. Никогда не соглашалась. Думала, что я предатель. Я вывел ребят, привел их к тайнику, но нас никто не встретил. А потом я опять проснулся 17-го. А что это значит, знаешь? Что ваши даже не попытались.
— Это означает…
— Да-да, парадоксы, коллапсы, временные фортели, это ты всё оставь для отчётов. Десятки человек спаслись, неужели невозможно сделать, чтобы ещё трое…
Казалось, что из Мура выкачали все силы. Он устало посмотрел на Элдертона, и от его взгляда веяло такой безнадёжностью, что Уильяму стало не по себе.
— Потом появился ты. Я сразу понял, зачем. В первый раз ты попытался отнять у меня кассету сразу же, и я тебя застрелил. И во второй, и в третий, пока я не понял, как тебя отвлечь. Потом дошло, что твоя пукалка неисправна. Надо было тебя и дальше убивать, но я, дурак, решил поговорить. Думал, может, ты повлияешь там. Заступишься перед начальством. С семьёй знакомил. Однажды ты даже сжалился и помог, но нас опять не встретили — и всё опять. Я устал. Спасибо, что разговаривал со мной, но я так больше не могу. Хватит.
Джонатан взболтал воду и осушил всю бутылку почти залпом. Его трясло, как при сильной лихорадке.
«No more pain now! — кричала рация. — No more.»
— Когда я один потрошу кассету, потому что вон там умирают мои ребятишки, а я никак не могу их вытащить без помощи Вечности — это легко. Но ты-то не виноват. У тебя жена, кошка дома ждёт. Дико звучит. Я со счёту сбился, сколько раз тебе это рассказывал, но всё равно дико… Похолодало, или мне кажется?

Уильям заметил, что Джонатан съёжился, хоть вечер по-прежнему оставался удушающе-тёплым. Видно было, с каким трудом он держит глаза открытыми.
— Что ты выпил? — неожиданно спросил Уильям.
— Цианид с валиумом. Он разведённый, поэтому не сразу. В прошлый раз решил тебе сказать, так ты, сволочь, у меня стакан из рук выбил. Я вымотался, знаешь. Мы с тобой как-то спорили о предопределении. Ты говорил, что всё уже записано где-то, и мы все должны умереть, как предопределено. — голос его становился всё тише; могло показаться, что он засыпает от усталости. — Видишь, я умру там, где должен был, но не думай, что ты меня убедил.
Остаток фразы расслышать было невозможно. Уильям продолжил сидеть, не шевелясь, тупо глядя на жухлые листья, набившиеся меж корнями тонких деревьев.
— Уилл. Скажи, может быть такая реальность, где мы живы?
Принцип однозначности. Время всегда тяготеет к одному сценарию, хоть и разнится в методах исполнения. Времени угодно, чтобы Муры погибли в Джонстауне в ноябре 1978-го, и ему плевать, что они сами об этом думают.
Но Уильям был не на экзамене по теории времени. Уильям провожал друга.
— Может быть, Джонатан. Может быть, и такая отыщется.

Элдертон долго так сидел, один из немногих выживших в этот день. Он мог сделать четыреста шагов, и стать первым свидетелем жуткой бойни, но вместо этого положил мертвого времянина на землю и закрыл ему глаза — меньшее, что следовало бы сделать для человека, отпустившего их общее время.
Часы на КПК пикнули, оповещая о новом, девятнадцатом дне ноября.
Завтра с борта спасательного самолёта гайянцы увидят девятьсот трупов, и это впишется в историю. Не кровью, но прозрачным цианидом. Уильям же забрал с собой кассету Роберта Брауна и направился к тому месту, где его должен был ждать обратный рейс. Для Вечности всё это уложилось в сутки, большую часть из которых занял перелёт туда и обратно.

5.-3

Агент зачистки, представившийся как Двадцать первый («Я слишком часто меняю имена, не обессудь»), взъерошил пятернёй короткие волосы и выжидающе посмотрел на своего соседа.
— Полагаю, Иван Иваныч, дело это можем закрывать?
Сосед его, смуглокожий мужчина с хищными ястребиными чертами лица, едва заметно кивнул.
— В общем, спасибо! — Двадцать первый широко улыбнулся. — Видишь, конец отчетного периода, и нам хвостов привалило. Те сигарету оставили в тринадцатом веке, те — разболтали чего не следует. В основном историки, мать их ети. И вот так каждый раз. Нет, чтобы сразу доложить, когда мы тут свободны и хернёй маемся, так нет же, нужно получить отчёт от исторической службы, увидеть, что всё держится на соплях и бежать к Маку, ага.
Двадцать первый почтительно кивнул в сторону крайнего слева стола. Там, так же, как и они сейчас, сидела группа людей. Вернее, по праву сидел один, а остальные, судя по их виду, пришли как минимум с челобитной, такие у них были сконфуженные лица. Единственного сидящего можно было бы назвать стариком, если седые волосы теперь являлись бы единственным признаком старости. Потому что энергичности, с которой Мак принимался за дело, позавидовали бы и люди в два раза младше.
— Держи, — Двадцать первый положил перед Уильямом два листка. — Знаю, что у тебя проблемы с электроникой, поэтому, чтобы не чинить… А за бластер снабженцам выговоришь.
«Подписка о неразглашении».
— Я могу задать вопрос?
— Подпишешь — и задавай.
Уильям выцарапал «А» и поднял взгляд на собеседников. Те, казалось, не выражали никакого беспокойства.
— Нас уверяли, что цикличности быть не может. Тогда что я наблюдал?
Двадцать первый как-то замялся, и его рука вновь потянулась к волосам.
— Видишь ли, Уильям… Это у нас называется «заглушкой». Техническая мера, применяется очень редко. Иногда так бывает, что время собирается не совсем правильно, и некоторые его участки… м, скажем так, попадают в суперпозицию. Мы зацикливаем определённый момент времени на кого-нибудь, готовим время «до», последствия «после» — чаще всего, конечно, искусственно. И участок — оп! — встаёт на место сам. А этот так и остался цикличным. Ответственные, видимо, проглядели. И тут наступает отчётный период, а у нас «заглушка» валяется. В общем, если бы кто узнал за пределами зачистки, нам бы таких пиздюлей вставили! Это как… ну, не знаю, выставить дом на продажу и не вымыть сортир.
— Так это не было наказанием за кассету?
Агенты удивлённо переглянулись.
— Наказанием? — Двадцать первый рассмеялся. — Дались нам эти времяне, ещё наказывать их. Этот… а кто там был вообще? На кого мы время замкнули-то, не напомнишь? — обратился он к коллегам с соседнего стола. — В Джонстауне, в 1978-м.
— Джонатан Мур, — севшим голосом пробормотал Уильям.
— Эм… нет, не помню такого. Да и фиг с ним. А тебе что сказали, когда отправляли?
— Кассету Брауна доставить. У историков не было оригинала.
— Вот так поворот! Историки? Обленились вконец. Мы им что, МакДоставка? Они же ещё и про заглушку, поди, не знали? Мда, тяжко тебе пришлось. Никто ж никогда не летает в период технических работ. В любом случае, моя благодарность, а то мы уже голову сломали, как заглушку снять, чтобы она начальству глаза не мозолила.
— То есть, — Уильям говорил спокойно, но чувствовал, что вот-вот взорвётся от злости, — то есть, вы заставляете людей застревать во времени, а потом ждёте, когда они покончат с собой?
Брови Двадцать первого поползли вверх от удивления, а потом он хлопнул себя по лбу:
— Так вот оно что! Он не сам по себе умирал, а должен был покончить с собой? Ха-ха, вот и ответ. А мы думали, что такое? Вроде, ограничения сняли, а цикл всё существует и существует. Кто-то видимо, решил, что естественная смерть и самоубийство тождественны. Так и что там? Как вы вообще выбрались?
— Он всё помнил, каждый раз. Это, мать вашу, бесчеловечно!
— Это, мать вашу, нужно показать Твету! — Двадцать первый словно и не слышал Элдертона. — Ха-ха, мы создали цикличность, подумать только!
Он тут же извинился и убежал делиться новостью с коллегами.

Уильям неожиданно встретился взглядом со смуглым мужчиной. Глаза у того были, вопреки ожиданиям, очень светлые и очень холодные, как льдинки. Возможно, таким взглядом могла бы смотреть на людей сама история.
— Не разделяю общих восторгов. Хочу только напомнить, что вы поставили подпись. Надеюсь, вам понятно, что эта информация не должна покидать стен кабинета?
Уильям кивнул.
Думузи из Бад-Тибира подколол листы и аккуратно сложил их в папку. Он вышел из кабинета не торопясь, будто понимал, что всё мыслимое и немыслимое человеческое время у него ещё впереди.

_____________________________________________________

— Вот блядёныш! — донеслось до Уильяма.
В дверях показался один из сотрудников исторической службы.
— Я не вам, Элдертон, — тут же поспешил объясниться он. — Пройдите, взгляните. Думаю, вы заслужили это увидеть.

Уильям вошел в кабинет, который, казалось, вмещал в себя всю мыслимую аппаратуру всех эпох. На столе лежала та самая кассета, которую он вытащил из 1978-го, разобранная на части. Внутренности у неё отсутствовали.

6.

— Every night we sit alone and talk
And watch a hawk
Makin' lazy circles in the sky, — доносилось из открытого окна.

Уильям потянулся в кресле, чем немало удивил Ангелиту, дремавшую у него на коленях. Та недовольно фыркнула, но сбросить свои семь кило живого веса на пол не захотела.
Он деловито закурил трубку. Было всё же что-то приятное в том, чтобы просто так посидеть на веранде общего жилого корпуса в то время, когда тропический дождь поливает полис. Веранда на высоте третьего этажа, которую закрывали балконы учебных комнат, оказалась прекрасным местом для того, чтобы тайком покурить, пока тебя не видит руководство.
Конечно, если кто-нибудь донесёт, будет некрасиво. Но из тех, кто ходит в курилку, никто не донесёт.
За прошедшую неделю Ангелита, поняв, что папка кормить её в том же объёме, что и раньше, не собирается, успела завести себе приятелей из числа курсанток, которые готовы были подкормить «милую кису» в обмен на разрешение почесать живот. Потому возвращалась она домой либо ночью, чтобы отоспаться, либо вот так, повинуясь каким-то неведомым кошачьим приступам нежности. Хитрая морда недовольно щурилась на непогоду и иногда стрекотала на особо крупные капли.
А ещё хозчасть решила всё-таки ответить на его запрос и подлатать крышу. Впрочем, сейчас Уильяма больше волновала сохранность его книг, чем то, что он оставил свою комнату на чужого человека.

>Через полчаса ремонтник махнул рукой Уильяму:

>— Вот и всё! Если возникнут какие-то вопросы — набери меня, я буду ждать звонка, — он пальцем сделал жест, как будто нажимает клавиши на своей ладони.

Элдертон, только и успевший спрятать трубку, рассеянно кивнул.
Будет ждать звонка? В каком смысле? Хозчасть, наконец, сжалилась и даёт гарантии?
Лучше бы ключ от крыши дали, честное слово.

— Oklahoma, where the wind comes sweepin' down the plain
Oklahoma, where the wavin' wheat,
Can sure smell sweet
When the wind comes right behind the rain

Уильям зло цыкнул и выдохнул дым сквозь сжатые зубы. Иногда эти певуны начинали раздражать.

7.-1

— Элдертон, документы-то на вылет возьмите!
Уильям вернулся, схватил бумаги, о которых впопыхах позабыл, и рванул к выходу. Ноги сами несли его вперёд на топливе из радости и ностальгии. Никогда он не думал, что так обрадуется возможности снова побывать в Японии 1630-х. Его рутинно предупредили о строгом запрете на встречу с самим собой, да и всё. Не озаботились даже легендой. Впрочем, не-азиату, умудрившемуся, хоть и с поддержкой «Эдо» месяц продержаться в спешно изолирующейся Японии, не то, чтобы нужна была какая-то новая легенда, достаточно было старых знакомых и поручительства. До декабря было далеко, и Токугава-сын ещё не закрутил все гайки, до которых только могли добраться его руки.
Уильям выправил воротник белой домотканой рубахи — своей, настоящей, — расстегнул пару пуговиц у локтей и с широкой улыбкой запрыгнул в хронолёт.
_____________________________________________________

Уильям подал руку, но Каэдэ, кое-как успокоившаяся в пути, вновь разнервничалась, промахнулась ногой мимо стремени и едва не свалилась с лошади полубессознательным мешком. Немудрено — чудом избежать пыток, перепугаться оттого, что попала к иезуитам, впервые в жизни проехаться рысью, а теперь наткнуться на начальника экспедиции, который явно не утешить её подошел. Оота Каэдэ, студентка архитектурного университета, факультет исторической реставрации, что-то невнятно пискнула и тактически грамотно спряталась за Уильяма. Видимо, профессора Исий она боялась намного больше, чем иезуитскую миссию и вассалов симабарского даймё вместе взятых.
После обмена всеми приличествующими приветствиями и любезностями — Элдертон благодарил небеса за глобализацию, хорошо так урезавшую их путаную и неудобную традицию, — Уильям всё же попытался заступиться за девочку:
— Ей и без того сегодня досталось, профессор.
— «Досталось за дело», вы хотели сказать? — Исий смерил высунувшуюся из-за спины Каэдэ тяжелым взглядом. — Рубить голову я точно никому не буду, но выговор как ей, так и инструктору получить придётся. А вам, господин полицейский, моя благодарность за судьбу всей экспедиции. Свернуть её было бы… затруднительно.
— Я могу взглянуть на замок, Исий-сан?
Пару долгих секунд тот подозрительно вглядывался в Элдертона, а после усмехнулся:
— Как сказал бы наш покойный ректор, «ваше зрение зависит только от вас». А если нужно моё решение, то я не против. Только перед работающим теодолитом не ходите.

Элдертон помнил Хара другим: наспех укреплённые стены, деревянные кресты и чужие люди, связанные чужой религией, но такими знакомыми и родными чаяниями. До зимы ещё есть время, и мокрый снег ещё не размыл дороги на полуостров.
Пока же под маскировочным куполом раскинулась сеть дронов и суетящихся ребят. Намётанный глаз выхватил из черноволосой толпы несколько рыжих голов.
— А… Вы и правда из этого времени? — Каэдэ явно грызло любопытство, но она совсем не знала, как подступиться.
— Да, из этого.
Уильям чувствовал себя неведомой зверушкой, которую привезли к детям ради их забавы. Отвратительное чувство. Местные времяне — они как-то попроще, спокойно считают Элдертона варваром, он их тоже, что обеим сторонам сотрудничать нисколько не мешало, особенно, когда речь шла о поставках вооружения и информации. В этом плане японцы намного деловитее и рациональнее китайцев, с которыми в это время работать — сущий ад.
У тех же, кто избалован машиной времени, даже взгляд другой. Как у синтоистского божка, которому простые смертные не ровня.
— Не многовато ли у вас рыжих? — отшутился Уильям. — Больше, чем в Шотландии.
— Так одна всего, — Каэдэ пожала плечами.
Уильям с удивлением заметил, что, и впрямь, одна рыжая девушка приходится на одну группу, а одна группа — на один сектор. Потом разглядел у каждой их групп свои опознавательные знаки: у кого поголовно университетские кепки, у кого — футболки одного цвета, а кто-то повязал себе платок на ремень штанов. И, что уж совсем поражало, люди из разных групп упорно делали вид, что других нет, хоть иногда на них натыкались и даже бормотали извинения по привычке.
Рыжая девушка везде была одна и та же.
— Разные потоки времени? —не то спросил, не то выдохнул Элдертон.
— Ага, — Каэдэ заулыбалась. — А Вы никогда о таком не слышали?
— Слышал, но не видел вживую.
— Я гадала, по какому такому важному поручению меня отправят на пятый день. Всё специально подгадала, а оказалось, что поручения и не было. Теперь точно будут проблемы. Это было глупо с моей стороны. Извините, …
Уильям выдержал паузу, прекрасно понимая, что, даже так решительно вдохнув, его имя и фамилию она не произнесёт. Так и оказалось: Каэдэ споткнулась и покраснела.
— Не мне извинения принимать, — примиряюще заключил он. — Я увиделся со старыми знакомыми. Отрадно знать, что хотя бы теперь они живы.
— Бойня номер пять.
Уильям непонимающе посмотрел на девочку. Та неожиданно стушевалась:
— Ой. Извините, я подумала, что Вы читали. Просто она поближе к вашему времени… Извините.
— Кто автор?
— Воннегут.
«Узнать, какого года. Раздобыть первую публикацию на языке оригинала. Узнать, в каких условиях вышла в печать, насколько подвергалась цензуре, какие исторические события предшествовали…»
— … человек бессмертен, пока властен над своим временем.
— Что, простите?
Уильям несколько выпал из реальности, соображая, какие усилия ему придётся приложить для того, чтобы раздобыть Тот Самый Оригинал Книги, и не сразу понял, как они пришли к разговору о бессмертии.
— Книга. Она о том, что человек вечен в прожитом времени. Он однажды умрёт, но каждый прожитый момент — он вечен. Человек — это то время, которое он создал. И, возможно, рай — это навсегда попасть в свой лучший день.

Какое-то время они молча стояли и смотрели на руины замка, думая каждый о своём. О чём думала Каэдэ, Уильям не знал, — наверное о том, насколько сильно ей влетит дома за самовольную отлучку, — но ему стало немного полегче. Будто петля, что сжимала его шею долгие два года, немного ослабла.
— Слишком пафосно прозвучало, — девочка виновато улыбнулась.
— В самый раз. И, уж если речь о времени, зачем нужно было ломиться в лагерь Джерома?
— Я поспорила.
Всё веселее и веселее.
— Не в смысле «поспорила, что смогу». Накануне я поспорила с однокурсницей. Она уверяла, что прямых доказательств существования Амакусы Сиро нет. Ну, есть у нас такая очень популярная концепция, что это символ. Массовая фантазия. Тульпа, порождённая фанатичной верой.
Уильям, лично знакомый с «тульпой», лишь выразительно промолчал.
— Семья моей матери была из «скрытых христиан». Я обиделась и прилюдно заявила, что достану доказательства существования Амакусы Сиро и ткну однокурсницу ими в лицо. Достала вот.

7.-2

Неожиданно ожил коммуникатор, о котором Уильям и думать забыл. Он извинился и с тяжелым сердцем принял вызов, даже не взглянув на номер звонящего. Кто это ещё мог быть, кроме Вечности?
— До сих пор не разобрался, как эта штука включается, что ли? — раздался в ухе слишком знакомый голос, которого звучать не должно. Потому что его носитель умер ровно полгода назад по времени Вечности. — В третий квадрант не ходи, там ты. Дальше сам вспоминай, что делал.
Абэ, чёрт хитрый. Как обычно, с места в карьер, не давая оппоненту продумать стратегию поведения. Уильям понимал, что нужно бы ответить, но общая фантасмагория отняла у него способность говорить.
— Ару, ты хоть квакни там. И шифровку сети смени. Понял?
— Д-да, я всё понял.
— Замечательно. И ещё, туристы всё равно через базу поедут, передай с ними табак. Я точно знаю, что у тебя есть с собой нормальный, а не эта синтетическая дрянь, которую мне шлют.
Абэ замолчал — то ли перебирал в голове варианты, то ли отвлёкся на поступившие свежие донесения, — и внезапно серьёзно спросил:
— Так сколько мне осталось?
Уильям чуть не поперхнулся:
— Я не знаю.
— Врать ты так и не научился. Обычно тебя не заткнуть, вопросов — как у пятилетнего, а тут молчишь, будто мертвеца услышал, — глава и единственный постоянный сотрудник базы «Эдо-17» невесело посмеялся. — И ладно. Сколько бы ни было, все мои.
— Знаешь, что канцелярские сказали?
— И что же?
— «Такое иногда случается».
Секундная тишина разорвалась диким хохотом; Уильяму даже показалось, что наушник приказал долго жить.
— Канцелярские, да? Ух, это лучшая эпитафия, которую я только мог бы себе пожелать! Про табак, главное, не забудь.

Элдертон искоса посмотрел на Каэдэ. Та отошла в сторонку, чтобы не подслушивать.
— Лейтенант, я могу попросить об одолжении? Так и быть, кисет передам через девочку, но ты отдашь ей катехизис.
— А потом младший-ты меня за это прирежет? Он же с заметками Масуда.
— В этом и заключается одолжение. Заговори мне зубы, чтобы я это не заметил.
Абэ печально выдохнул:
— Тянет на парадокс.
— Тянет на замыкание временной петли. Я не вывозил катехизис из «Эдо». Ты сказал, что нагрянула проверка, и пришлось его уничтожить.
— Только подсунь мне после этого синтетическое дерьмо!
— Правда, у меня полнолистовой… — уточнил Уильям, но КПК уже пикнул, обрывая разговор.

Даже в хронолёте, крепко держась за стальные поручни, он не прекращал посмеиваться. Вот так вот двое заядлых курильщиков-христиан в стране, где курение и христианство запрещены, чуть не устроили парадокс из-за кисета и катехизиса.
Хорошо, что всё-таки не устроили.
Уильям надеялся, что Оота Каэдэ в далёком 23-м веке как следует натыкает свою одногруппницу носом в заметки Сиро. Иначе чего ради было всё затевать?

8.-…

Пальцы пробежались по корешкам, даже не с целью выбрать нужную книгу, а чтобы просто прикоснуться и понять: они — здесь, они — в комнате, стоят на свежесобранной полке в покое и мире. Не все они были в первом издании и не все уникальные, но какая разница, если всё это — книги?
Непрочитанные специально находились на уровне глаз, а потому довольно странно, что Уильям не заметил кусок бумаги, торчащий меж них, заранее. Сперва он подумал о собственных метках, но нет. Бумага не писчая, не та, что лежит в ящике письменного стола.

Элдертон выкрутил лампу посильнее и поднёс к листку.
«Сердце мудрых — в доме плача, а сердце глупых — в доме веселья»
Ба, да это же снова Екклесиаст!

Он сел на краешек кровати. Вроде, всё по-прежнему: его комната, сделанная с нуля, его вещи, его окно. Курсанты, разыгрывающиеся на крыше — снова будет концерт в темноте. Вот только отчего-то Уильяму стало неуютно в собственной крепости. Словно он под прицелом самонаводящегося осадного арбалета, который череп насквозь прошибает. Он совсем забыл, что не дома, ой, далеко не дома.
Завтра задержки и бюрократия станут-таки суицидальной миссией, а прежние друзья окажутся врагами. Тревогой повеяло от всех странностей этих двух недель: от внезапной болезни Эрнеста, от периодической пропажи со всех пеленг-площадок Ады Штуцер, от секретной работы Афи, от недосказанности и недомолвок, от того, что кому-то на стороне известно о его семье, от записок, смысл которых напрочь ускользал от Уильяма. Не помогли ни толкования, ни разные редакции. Разве что…
Однажды, во время своих книжных поисков — он уточнял контекст строчки о камнях, — на глаза ему попалась любопытная деталь. Вульгата гласила: «Всё соделал Он прекрасным в свое время, и вложил мир в сердце их,» — но Септуагинта звучала иначе, и от её изложения по спине невольно пробегал холодок.
«Всё соделал Он прекрасным в свое время, и вложил вечность в сердце их.»

Возможно, это совпадение. Возможно. Но легче что-то не становилось.

ваш ход, господа