>>797297
Я дремал на переднем сиденье нашей отдельской Волги, а Серега, наш водитель, в своем коронном стиле кружил по дворам. Он не любил ездить по нормальным трассам, предпочитая им всякие дворы и малоизвестные проезды. Впрочем, экономия времени при такой езде была заметной...

В один из редких выездов на нормальную улицу я открыл глаза чтобы сориентироваться и увидел его. Мой бывший НИИ, в котором я когда-то работал и откуда ушел, когда перспективы получения зарплаты за июнь в декабре стали весьма призрачными.

- Серег, - сказал я дрогнувшим голосом, - заверни сюда.

- А что?

- Я здесь когда-то работал. Хочу зайти по старой памяти.

- Ага. Только давай быстрее. А то жрать охота.

- Тут недалеко пельменная есть. Я бы тоже пожрал.

- А. Да. Знаю ее (кто бы сомневался). Я тебя тогда в ней ждать буду.

В отличие от прошлых времен, на стоянке было пусто. Не было ни служебных, ни личных машин. Не было вечно курящих в ожидании гостей сотрудников. Только поземка мела по асфальту.

Я подошел к турникету, и не останавливаясь, предъявил служебное удостоверение. Бабулька, читавшая газету, даже не взглянула в мою сторону. Эту бабульку я знал. Она всю жизнь проработала в ВОХРе, и бьюсь об заклад, что даже на следующий день она могла бы без запинки назвать номер моего удостоверения, фамилию, должность и звание.

В вестибюле было темно. Вместо ламп дневного света его освещали пара лампочек, свисавших на проводах. Откуда-то дул сквозняк, шевеливший остатки фотографий на доске почета.

Лифт, как ни странно, работал. На этаже было еще холоднее и темнее. Длинный коридор освещался лишь из наполовину заколоченного окна, да еще в противоположном конце пробивался свет с лестницы.

Я медленно, на ощупь, шел по коридору. Под ногами временами хрустели платы. Один раз в подошву воткнулся транзистор и его пришлось выковыривать. Кабинеты были закрыты. Некоторые даже забиты гвоздями. Однако наша центральная лаборатория была открыта.

Я вошел. Здесь было тепло. С одной стороны слышался едва различимый разговор, с другой доносились звуки радио. Услышав радио, я обрадовался. Этот приемник принадлежал Вовику, нашему самому лучшему монтажнику, у которого я в свое время научился очень многим премудростям монтажа.

Вовик сидел за своим верстаком и бездумно смотрел на висевшую перед ним уже пожелтевшую схему.

- Вовик! Здорово! Я хлопнул его по плечу.

- А... Это ты... Пришел...

- Ага!

- А нах... ты пришел?

- Э... Проведать вас, посмотреть как вы тут...

- Посмотрел?

- Да.

Вовик снова отвернулся к схеме. Понимая, что разговора не получится, я пошел к двери. Прислушавшись, я все-таки разобрал обрывки разговора. Этих людей я тоже знал. Сейчас они обсуждали схемотехнику устройств примерно 5-летней давности. Я понимал, что результат встречи с ними будет примерно такой же, как с Вовиком. Поэтому я вышел и тихонько притворил дверь.

Как-то машинально я подошел к двери своей лаборатории. Дверь была заперта, но обследование показало, что только на один оборот ключа. Потянув ручку в сторону, я открыл дверь и обомлел. Было такое чувство, будто я попал в прошлое. Здесь все было нетронуто. Я включил свет и сразу же увидел график дежурств по лаборатории, где нашел свою фамилию. С замиранием сердца я обошел стеллаж с приборами и подошел к своему рабочему месту.

Вот здесь сидел я. А за моей спиной сидел Саныч. Наши столы были абсолютно нетронуты, только их покрывал слой пыли. Так же стояли приборы, так же лежали инструменты. И... так же лежала плата, которую я настраивал в свой последний день!

Я помнил эту схему и помнил, какая была проблема. Ноги сами собой подогнулись и я сел на стул. Дрожащие руки совершенно без моего участия привычно включили питание стола, поправили лампу. Так же привычно я включил приборы и паяльник. Теперь я знал, что надо было поправить в схеме, и я решил во что бы то ни стало ее доделать. Пусть и столько лет спустя...

Однако, взглянув на осциллограф, я обнаружил, что кто-то уже исправил схему. Приглядевшись к монтажу и следам пайки, я понял, что это был Саныч. У него от старости тряслись руки, поэтому он никогда не попадал паяльником в контакт с первого раза, оставляя характерные следы на плате.

Я заглянул в ящик стола, где лежала документация на эту плату. Документации не было. Также и в столе Саныча не было его документации.

И тут мне стало все ясно. Когда из лаборатории все уволились, остался только Саныч. Человек старой закалки, он не мог просто так бросить все и уйти. Он продолжал работать один, доканчивая свою и мою, его ученика, схемы. А когда закончил, то дописал документацию, сдал ее, хотя там уже некому было ее проверять, и только после этого ушел. Потому-то и лаборатория осталась нетронутой...

Выкурив сигарету, я отключил приборы, отключил питание стола, последний раз окинул взглядом лабораторию и вышел, закрыв дверь.

Увидев мое состояние, Серега не стал ничего спрашивать и молчал всю дорогу.

>>797297
Записки из забытого НИИ: "Наступила ночь, началась работа"

Мы Санычем очень любили работать по вечерам, оставаясь в лаборатории после того, как уходили наши женщины и те, кого сейчас называют "офисный планктон".

Днем тяжело было сосредоточится. Жутко мешала всякая текучка и постоянные разговоры женщин о том, кто, что, где купил или как сготовил. А вот вечером можно было начинать нормально работать. Как говорится, "наступила ночь и в стране дураков началась работа". Да и работать с Санычем, прошедшим войну на Балтике матросом, а затем ставшим инженером-радиотехником, было крайне интересно. А еще и полезно, т.к. в то время я учился на третьем курсе вечернего факультета, где получал теорию, а Саныч щедро делился со мной практикой. Именно из-за своего студенчества я не мог часто оставаться по вечерам, но в тот день особых лекций у меня не было. Философия, за которую я получил "отл" уже на третьем занятии, и что-то вроде истории.

С философией тогда вышло не совсем красиво. Не в меру испив портвейна после обеда с монтажниками, я сел за компьютер и за час написал отъявленную бредятину, в которой на основе теории множеств развил мысль о параллельных мирах. Эту же бредятину, пыхая в препода ароматом "Агдама", я ему и подсунул под видом "реферата". А препод помчался на кафедру математики, где ему сначала подтвердили правильность математики, а уж потом заржали, а затем на кафедру физики, где сначала заржали, а затем подтвердили. Потом целый семестр на этих кафедрах меня принимали как родного...

Поэтому раз выдалась возможность покопаться с Санычем вечером в наших схемах, то грех было не воспользоваться.

Если мне память не изменяет, в тот вечер я копался с видеоусилителем. Что-то мне там не нравилось с привязкой уровня. А вот что - понять не мог. Знаете, как у инженеров бывает: вроде все нормально, а вот не нравится, и все. И вот сидишь и пялишся в синхросмесь на экране и крутишь схему и так и этак, и не сдаешь. Интуиция, блин...

Саныч же тоже погряз в какой-то проблеме, о чем свидетельствовали тихие матюгания в лучших традициях флота. В такие моменты Саныча лучше не беспокоить. Вот я и не беспокоил без нужды.

Однако время было уже позднее, пора было и собираться.

- Саныч, уже пол-восьмого, пойдем по домам.

- А? Не, я еще посижу.

- А что там у тебя? Может, я свежим взглядом гляну, чего и увижу?

- Да хрень какая-то. Иди, разберусь, завтра расскажу.

Ну что же, это у него "свободный вход/свободный выход", а мне по шапке дать могут. Режим однако.

Утром я пришел в лабораторию чуть раньше обычного и сразу увидел Саныча. Он сидел с красными от недосыпа глазами, курил любимый Беломор и злобно смотрел на схему.

- Привет! Ты что, здесь ночевал?

- Не, где-то в час ночи ушел. Вздремнул немного и часам к пяти приехал.

- Ну как, решил проблему?

- Решил, итить ее мать...

- А что было-то?

- Да, б...., вчера емкость увеличиваю - частота увеличивается. Емкость уменьшаю - частота уменьшается...

- Во, блин! Это как?

- А вот так! Я уж думал что мы с тобой какой новый закон открыли...

- И что оказалось?

- Да я не тот конденсатор крутил, мать его...