>>56530
Анонче, кому интересна русская политическая сатира (литералли недоантиутопия), принесла для вас свой рассказ про один из сценариев будущее пассионария в России (интерпретируйте, как хотите :3).

"Греко-славянская академия будущих офицеров, монументальная, мощная, могучая... И сегодня очередные античные сыны войдут в историю нашего учебного военнизированного корпуса, нашей грандиознейшей ЧВК" - такими декларациями звучала полупустая, выполненная в стиле "полутюремных оттенков", буквально полузэковская каморка с преобладанием мрачно-хтонических, темно-пугающих, но одновременно милитаристски и дисциплинарно завораживающих интерпретациях столь тленно-закрытого, окружающего, околоинтернатовского мирка.
- Следующий! О, чистый и прелестный военноюннат! Заходи на посвящение наше с брахмуллой, если по касте ты готов "закодексироваться"!

Я тонко наблюдал за всей этой церемонией с глубочайшим пиететом и экзальтацией: чувство удовлетворения от сей масштабной процедуры переполняло меня предостаточно, и я волшебным образом, сам для себя не замечая, в такт подвывал накалу строгого, но такого живого, искреннего голоса моего бывшего наставника: "цзюнь-цзы" мистическое ведает каждому входящему в проникновенную комнату посвящения, в хоромы нашей религиозно-обрядческой, сильной организации воинов, в катакобмы параноидального спокойствия и умиротворенной тревожности... Всё это так дуалистично и выспренно! Всё это так непревзойденно далеко, однако именно эта сопричастность, эта онтологическая надменная надежность вселяют в меня мой единственный смысл экзистенциальный, составляют моё кредо соития синкретическо-христианской души и деноминации халдейства, ведь мы не по вере с наставниками-то братья, а по кодексу, по духу вхождения на поле боя...

Вдруг я нежданно, повернув свою богатырскую голову в сторону чулана с материалом для муштры и обмундирования, обнаружил, что таинственно в уголок забился хиленько-тщедушный цыганенок, тихонько рыдающий и скулящий. Я к нему резко подскочил, схватил за плечи и пристально посмотрел в глаза:
- Что ты слезу пустил скупую-мужскую, новобранец? Тебя посвятили в орден наш альтруистично-деловой? А ну, продемонстрируй, чему тебя обучили убервоины!
- Я научился... Кодекс верности, порядка и чести! Правда, сила и гордость!
- Верно гуторишь, пролосолдат! А по какой причине-то ты подавлен так? Что в арсенале твоих чувств, герой юный? Не покалечился ли ты, пытаясь допрыгнуть до висящих наверху трофейных доспехов наших военных отрядов "Союз праведных крошек"? Так я и приступаю к практике своей медицинско-полевой сегодня! Буду в дальнейшем я "наших" из могилы вытаскивать! На тебя и поглядим!
- Нет, я не болен... Оставь меня, не тро-гай там... Ой! - щупленький мальчишка весь съежился, схватился за живот обеими культяпками и неистово кринжанул, тем паче зажался в "пан-насекомый" угол.
- Следуй за мной, вздутый африканский политеист! Поступательно, сердечно мы тебя спасем-согреем! - надрывисто-взбалмошно проскандировал я.
Я подхватил обездвиженного цыганенка и семимильными, но бравыми шагами понёс в приёмную. Это был первый мой совершенно новый, таинственный, легендарный, одиозный, ориентированный на позитивное закрепление моей исконно-русской специальности врачевания!

Я зашёл во врачебно-военнизированное отделение. Витиевато-сыро. Чёрный фон. Проигрывается однообразная, непонятная, скучная до тошноты, линейная рифмовка записи какого-то старого военного парада по поводу захвата Малороссии нашими группировками и союзами интертекстуально-коммуникативными. Даже радостные, повышенно позитивные, интонационно контроверсивные голоса вкрапляются в ход пластинки. На меня мёртвыми и стеклянными глазами глядела молоденькая, относительно светленькая комендантша в черно-зеленом медицинском, специализированном халатике с глубочайшим декольте, основательной, пышной грудкой и выделяющимися на фоне налитых "бубесов" синеватых ключиц.
- Проходи, - амбивалентным, но приятно-безэмоциональным тоном произнесла она.
- При... Привет, - неуверенно и незатейливо промолвил я. - Приветствую! А мне куда идти-то? Я с малым скандинавом-воином!
- Тебе не знать-то... Прямо, а затем поворачиваешь в обозревательную, там осматриваешь на повреждения и убираешься. Персонал явно шарит получше тебя, анк.
- Агрессивненький тон у тебя, комрадка, - пониженно произнес я, смущаясь. - Не думал я, что женщины столь обворожительно-пленящие существа, дивные, как Жар-птица, и пронзительные, словно Иштар...
- Выкатывайся вон, симпл-димпл - сухо кинула комендантша, пролистывая собственный профиль на "Бонгакамс".

Внутри черепной коробки я ощутил жуткий, тянущий, спазмообразующий дискомфорт и неприятнейший разрыв от действительности и своих ничтожных ожиданий и патриархально-закостенелых идеалов. Моя тяжёлая голова ещё больше разболелась, в глазах налилась кровь, одначе душа моя переживала самые противоречивые, негативно-отрицательные, деструктивные осмысления, в сердце кольнул укол иррациональной ревности и фундаментального чувства несправедливости, раз, и всё моментально погасло. Я достаточно сильно удивился своему метафизическому свойству контроля эмоций и сентиментальности, радушности мышления и образа воина, поведенческой стратегии героя.

Прошли мы с цыганенком под руку около четырнадцати метров и лицезрели на кабинете надпись "Обозревательная". "Совсем чадо нетерпеливое это, заснуло что-ль, повис на перстах моих целовальных" - крутилось в моем сером веществе. Я толкнул типичнейшую дверь в нашем лагере, податливо открывшуюся без малейшего раздражающего скрипа. В обозревательной степенно, абсолютно неспешно, практически еле-еле передвигались мои медицинские коллеги. Лица их были настолько безжизненными, непримечательными, непривлекательными и ничего невыражающими, что я по инерции воспринял их как некую априорную часть окружающей меня обстановки, неживой, материальной, вещественной.

Слева на кушетке располагался посвящённый чтитель наших доподлинно клерикально-безгосподствующих анархомонолатрических пассионарных механизированных рядов, предвосхищающих вечную фантасмагорическую гегемонию военно-политического масонствующего кружка "Чигиринские крестоносцы" под предводительством генеральной ЧВК нашей "Узурпачие". Беленький, словно власовец, запрягающий золотого теленочка на посев столь идейно рядышком стоящих, коррелирующих имперско-захватнической морали и пролегомена раннеиудейских спасительных сказочек..! И там, и там у нас стойкая и прочная интенция волютаризм распространять (не "хрущевский", не экономический, "зри в базу", как рассуждал наш профессор-медик, обучающий латыни), порабощать и подчинять: только в первом случае это отчетливо-явное, открытое, имплицитно заложенное знание, а во втором - выжидающее, сетующе-эволюционное, ибо природа-мать заранее наделила властью скрытые механизмы соперничества и попытки воздействия слабых, "дегенеративных групп", коих эксплицировал, по моему субъективному, натурально, мнению, сам порядок вещей "паразитами". Именно по сему резонерству мы, бравые сыны нашего военно-политического лагеря, и побеждаем держателей капитала крупного да басурманского - они тотально неугодны экзистенции сильного..!

Белесенький посвященный был неподвижен. Синюшные гематомы на бёдрах; фиолетово-багровые, словно дикие эпическоязыческие змеи, стрии на наливных ягодицах; неглубокие, но видимые человеческому взору бороздочки на голубиной, тончайшей, как у представительниц падаунговских северно-вьетнамских племен, шее; бездыханное существо, повернутое челом вниз и находящееся в собственной оранжево-зеленеватой рвоте, источающей зловонный, пакостный, одначе едва слышимый аромат.
- Что приключилось-то с ним-то? - заверещал Ктулху внутри меня.
- Обдристался, - равнодушно кинул уже равноценный мне всадник медицинских наук. - Гипертрофированное вздутие живота, перитонит, синдром раздраженного кишечника, кишечная непроходимость, вторичный запор.
- Да как этот набор... Как это гармонирует между собой... логически? Вы...
- В нашей посвященной закармливают, как гусей на фуа-гра, маленьких мальчиков для битв будущих. Не серчай лучше, а привыкай к постоянным диагнозам подобным!