«ХРРРЮЮЮЮЮЮЮ!» - по лагерному бараку, и день и ночь освещаемому одной лишь тусклой лампочкой, раскатилась трель.
«Ника, падла ты этакая, тишину поймал!» - послышалось глухое ворчание с одной из лучших шконок барака - верхней импровизированной кровати из выскобленных добела досок. Шконка находилась рядом с пускающей искры буржуйкой, единственное место в длинном помещении, где было хоть немного тепло.
Патриарх Спартака, знаменитый Николай Петрович Старостин, которого в бараке ласково окрестили Никой, в страхе зажался в щель под угловой шконкой рядом с парашей, там, где находилось его импровизированное ложе из тряпья и постарался не дышать, одновременно напрягая и сжимая кровоточащий анус. Его сфинктер, ставший ежедневным удовлетворителем грубых мужских инстинктов всех остальных обитателей барака, уже не мог удерживать оставшееся в кишке со вчерашнего вечера семя и периодически предательски громко выпускал его наружу - навстречу ледяному, пропахшему немытыми мужскими телами и одеждой воздуху. Николай Петрович хорошо помнил, чем в последний раз закончился такой его ночной «концерт» — он был жестоко избит, да так, что передние зубы оказались выбиты, а на ягодице грязной иглой набили татуировку, изображавшую красавца-петуха. После того избиения он не смог выйти на работы - а без работы не давали и пайку, согласно знаменитому советскому лозунгу.
«ХРЮЮЮЮЮЮ! ХРЮЮЮ!» — снова не выдержали анальные мышцы легендарного футболиста.
«Николь, ты что-то не поняла с прошлого раза? Повторение – мать учения, как говорится, бхахах. А ну-ка вылазь, шлимазл, вошь подшконочная» - произнёс все тот же голос. Большие потертые кожаные сапоги, гордость владельца, грузно спрыгнули на пол. Это все, что было видно Николаю Петровичу, но больше ему было и не нужно видеть. Он хорошо запомнил эти самые сапоги. При их виде великий спартаковец забился в самый угол и запричитал, умоляя простить его. Но сапоги были неумолимы – несколько широких шагов и они оказались перед самым носом футболиста, а крепкая рука схватила его за шиворот, потащив на свет...

Мир не знал такой интриги
Газ был продан ради Лиги
Миллер наш пердя и млея
Звезды нес к норе Кащея

Но возникли вдруг проблемцы –
Как всегда вмешались немцы –
Дважды поднесли люлей
В стан болотных королей

Миллер сел тут на измену:
Так подыщет царь замену.
Кто же будет газ таскать
Евро в Ницце полоскать.

Проиграете – урою…
Думал Миллер – но к Герою
На поклон к Неве пошел
И Артема там нашел:

«Дзюба, Дзюба – ты могуч,
Туп, вонюч и злоебуч -
Пенку ты забил испанцам,
Мелочь тырил по карманцам,
Ты у нас за все в ответе
Не видал ли где на свете
Этой Лиги, Лиги той…»

Отвечал Артем – «Постой!
Там далеко, в этой жопе,
Мерзкой, гадостной Европе,
Среди грязи, крови, луж
Есть Эстадио да Луж
Рядом там на дубе сук,
На суку висит сундук
В сундуке - охапка бреда
Там на дне - твоя победа.
Кубок привезешь в пенаты,
Но проблема есть… фанаты!
Задолбали, блин, орать,
Унижать и оскорблять…
Сделай что-то, повысь тонус
И получишь сладкий бонус -
Легкость полового акта»…
Жажда нового контракта
Застилала Дзюбе очи.
Миллер трясся: «Тема, очень
Сильно я тебя прошу –
Все что хочешь подпишу,
А бессовестным фанатам
Тыщами сидеть по хатам,
Только Кубок принеси
Гол забей ты, гой еси».

Добазарились. Вот уж
День «Эстадио де Луж».
И контракт щекочет бок.
Как сыграли? Знает Бог… ))

Пьяный Миллер видит сон:
Жрет в тюрьме он патиссон
Цепи, кандалы, вериги –
Нежный абрис Кубка Лиги
Ускользает. Миска щей.
Дзюба. Сантос. Царь Кащей.
Все пропало. Лиги нет.
Черным стал весь белый свет.