На русфурренцию не хочу, там надо фурсьют одевать, если не оденешь, тебя отйиффают. И на ивентах затискают, под музыку из фильмов американских. А фурсьют-то рядом положат. Начищенный, выглаженный. Красивый. С дырочкой под хвостиком. Ребята, езжайте на русфурренцию. Ребятишкам в еду сиалис подсыпают. Совсем молодым ребятам. У них потом хер стоит как модератор на страже фурнейшена. И по ночам в попу друг друга трахают. Свет выключают и бегают по номерам. Бесятся. Любят нарядиться девочкой и танцевать на выступлениях. И в попу друг друга чпокают. Если ты попал на русфурренцию — считай твои дни сочтены. Утром ивенты, перед обедом фистинг. На обед бутерброды. После обеда — йифф. Без ужина оставили. Пидоры суки. Кушать хочется, а меня йиффают. Блядь. Кто-то закричал. Всем похуй. Хуй колом стоит, что делать? Ты знаешь ответ. Если участника привязали к тумбочке — значит он провинился. И его надо пнуть. Или отйиффать, тут уже от человека зависит. Кто-то хвост оторванный к фурсьюту пришивает, кто-то хуй персонажу дорисовывает. На полу насрано. Плакат Король-Лев. Напротив плакат с гепардом. Подписанный. Кто подписал, неизвестно. Всех предыдущих участников отйиффали, но никто так и не сознался. Горько вспоминать. Воняет жутко. Вот такой наш фуррёвый уголок. Если проебаться от ивента, можно и сбежать. Главное, чтобы не вычислили. Если вычислят, то тебя отведут в номера, разденут, завяжут глаза. Во рту кляп. Садят на холодный пол, аж яйца сводит. И начинают тиклить. И тискают. Руками грязными. Ладно хоть не ебут. Лучше бы ебали. У кого дома девчонка есть, тому разрабатывают очко. Фуррёвый обряд такой. Как посвящение в студенты, только тебе очко расширяют. Фаллосом. Резиновым. Его потом можно будет себе на память оставить. А девчонка всё равно бросит. Кто вносит деньги в качестве спонсора — тот царь. Имеет право носить особый бейджик. С ним всегда свита. На аукционах он покупает первым. Художники при встрече ему в ноги кланяются и обращаются «пушистик». Царь всегда рычит. Как лев. Или тигр, им виднее. Ночью царя все ебут и пиздят. Почему? Да потому что заебал всю русфурренцию, пидарас пассивный. Правильно говорят, что кто не был на фусфурренции, тот не фуррь. Или неправильно, я в хуй не тарабанил. «Кто до закрытия русфурренции дотерпел, тот настоящий пушистик». Выглядит как чушь? Это и есть чушь. Кто дотерпел до конца русфурренции, у того кукушка отбита. И срака как у Дональда Дака. Зато живой. Или мёртвый. Ему виднее. За заселение на русфурренцию организаторы берут по 14850 рублей за одноместный номер. Половину забирают организаторы. Еще половину — админсостав фурнейшена. Еще половину — владельцы отеля. И доходит до участника 600 рублей. И жрёт. Деньги жрут, пидоры. Посыпают солью, мажут маслом, чтоб лучше выходили, и жрут. Кто накосячит, останется без ужина. Такие дела. Пойиффаемся еще. Так один знакомый фуррик говорил. Потом повесился. Или повесили, хуй знает.

Сплетаемся в объятьях братских.Крепкие лапы фуррёвые пушистые тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Фурсьютеры между нами суетятся с горшками железными, мазью вазелиновой полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные фурсьютеры аки тени, ибо не встаёт у них ничего.— Русфурренция! — восклицает Берт.— Йифф! — восклицаем мы.Встает Берт первым. Приближает к себе Селкера. Вставляет Селкер в Мастера верзоху уд свой. Кряхтит Берт от удовольствия, скалит в темноте зубы жёлтые. Обнимает Селкера Ренар, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Селкер утробно. Ренару Дарт Лизард заправляет, Дарт Лизарду — Лози, а уж Лози липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю фуррика светлокудрого левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у Лози. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Лози даже не крякает: привык, фурфаг бывалый. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу черным карапасом. А уж ко мне Димониус пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Димониус, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Лози. Димониус кряхтит в мое, лапами мохнатыми меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем фуррики уды обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друг друга усладить, и врагов Русфурренции наказать. Собирается, сопрягается гусеница пушистая. Ухают и кряхтят позади меня. По закону фуррёвому львы с тиграми чередуются, а уж потом лисы пристраиваются. Так у Берта заведено. И слава Фурнейшену...По вскрикам и тявканию чую — лис черед пришел. Подбадривает Берт их:— Не робей, зелень!Стараются молодые, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им фурсьютеры каменноликие, направляют, поддерживают. Вот предпоследний молодой вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.— Русфурренция! — кричит Берт.— Йифф! — гремим в ответ.Шагнул Берт. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Берт нас в номера. Просторны они, вместительны. Теплою кровью наполняются, заместо ледяной.— Оргия! Оргия! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.Идем за Бертом. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.— Йифф! Йифф!Входим в джакузи. Вскипает кровь пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Берт, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница фуррёвая в джакузи. И встает.Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри молодецкие, закряхтели лисы. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется кровь вокруг нас, волнами ходит, из джакузи выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:— Йифф!!!Дрожит потолок сводчатый. А в джакузи — шторм девятибалльный.— Йифф!!!Реву в ухо Лози, а Димониус в мое вопит:— Йифф!!Фурнейшен, помоги нам не умереть.Неописуемо. Потому как божественно.Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лонгшезах-лежаках после кроваво-фуррёвого совокупления. Свет включен, шампанское в ведерках на полу, еловый воздух, Второй альбом Рахманинова для фортепиано с оркестром. Берт наш после совокупления любит классику послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.