Пост-индастриал — это что-то, что испытало на себе наследие индастриала, значит нужно «поднять архивы», «вспомнить историю», и вот тут важнейший момент, который никак не могут выявить те, кто сопротивляются условному «теготворчеству», то есть блокируют титрологическую инициативу — в любой момент, любой степени прожённости журналист запросто выведет от Holly Herndon интерпретацию всей её магии музыки для её сообщества слушателей к «значениям и понятиям» Whitehouse, ведь «нужно помнить корни» и «учитывать контекст», а Whitehouse — это что?

Ну, феноменологически, это одна из форм совсем бессодержательной нойзятины, как художества, ну то есть, есть шейка, есть оковалок, есть кострец, есть филей, есть death industrial в кластере практик нойз-сообщества, есть нойз-сообщество в кластере практик подполья художников, и в целом, всё это лишь «волны и напряжения», но ведь музыку никто не переживает феноменологическим структурами, колебаниями воздуха или интенциями, кроме подростков и безумцев, безумцев и философов, и, соотвественно, пойдёт за вайтхаусом контекст, пойдёт история, а контекст Whitehouse — это детская порнография и брошюры-учебники «Как стать маньяком-насильником» с инструкциями по применению, натуральными руководствами, как «тащить в кусты», где «стащить трусы» и почему лучше «резать горло» после окончания процесса.

Историческое наследие «индастриала» — это даже не Sombre (1998) или Angst (1983) киноманов, такой стокгольмский синдром перед атавизмом животного в человеке, что знакомо художнику от контакта с чернью, а это натурально чернь ненужная, отбитые челы, обычные маньяки-насильники, ничем, кроме своей отбитости, не нужные «рэпокалу индастриала», где условные Альберты Викторы настолько «влиятельны», что с ними нужно «возиться и нянчиться», а не предать забвению за все эти выпуски Pure Magazine, за все эти выползания глазного глиста индастриала в пост-индастриал-культуре: старшее поколение, условные «редакции Wire» переживают индастриал через лубочные картинки Videodrome, где антогонист суёт руку в кишки телеэкрана, потом ладошкой шлёп-шлёп-шлёп, но никакого «индастриала» в такой форме осуществления уже нету, это не было индастриалом, и то, что индастриалом называет актуальное поколение — иное.

Индастриал у художников, что делают клубную деконструкцию, даже в рамках трансгрессивного квир-глитч-попа — это поликарбонатные доспехи, это регенерация тканей, это стелс-режим экзоскелета, это «будущее», и всё это тянут в оккультизмы, в журналы вуайеристов про скопчество и скотоложство, всё это из разряда историй, как странные дедульки на детских площадках зазывают детей посмотреть на щеночка «тут недалеко», и тем смешнее, что «старая гвардия» — «прошаренные меломаны» шестидесятых-семидесятых годов рождения не выкупают даже этого, потому что им уже в своё время показали щеночков, они забыли на почве чего индастриалы «попёрли».

Базовым в индастриале, как музыкальной практике, была деструкция опыта выявления (обнаружения и порождения) звука, соотносимого с памятью об этих звуках в городской среде крупного (брутального и живого) мегаполиса, а уже довеском, «присыпкой» шла специфика сообщества, что первым эту практику апробировали, — вся эта оккультика и ситуацинизм, сатанизм и бланкизм всего лишь «момент времени», как сейчас момент времени — обложки с мультяшками у серьезных и масштабных миксов, или обращение к семплам из маргинальных секций хип-хоп сообщества у вдумчимых продюсеров.

Когда Blawan берёт в качестве семпл-пака для тек-хауса sfx-файлы исходников второй халфлайф — это уже пост-индастриал, ведь он «побывал» в City 17, и город его «научил» новому языку переживаний, точно также, пост-индастриал — это обращение к семплам стиральной машинки у Randomer и Hound Scales, или звук воздушных турбин торговых центров в альт-аренби миксах условных Sad Boys.

Индастриал «забиндили» тяжелой музыкой, что вот обязательно нужно по бочке стучать или пинать в припадке синтезатор, но вообще поэзия есть поэзия, и если есть условные сообщества поэтов, что рифмуют матерные частушки или пишут трансгрессивные потоки сознания об орфическом в изнасилованиях, то это не подразумевает, что поэзия должна быть именно такой, или что знакомство с такими поэтами лично твою поэзию «увязывает» на ультрамаргинальные практики.

Через сохранение «наследия» индастриала предлагают переживать одну из основных творческих методик (базисную на уровне дыхания или засыпания) чем-то вроде терроризма, точнее, принуждают художника осознать себя террористом и девиантным, когда на деле тот же Гёте ведь про лесного царя пишет не потому, что он переживает это джихадом, а потому что только так Гёте может разрешить тысяча и одну задачу, что видит перед собой, когда пишет нечто на сюжет, что стал основной его сказки.

В любой момент Holly Herndon или Sophie со всем своим искусством повалится в контекст бесед о всяких Пенивайзах, только без киношного бекграунда, искупающего для людей деятельность этих пенивайзов, где прототипов пенивайзов настоящих замазывают сказками о том, что братика или сестричку просто унёс лесной царь в свои чертоги или волшебный бобовый стебель поднял на небеса, ведь, что клубная деконструкция, что квир-глитч-поп как её часть, как раз эмансипация той дряни, что мешала людям нормально жить, потому что их насильно толкали в культуру «аутентичного» индастриала.»