Этого треда уже нет.
Это копия, сохраненная 31 января 2021 года.
Скачать тред: только с превью, с превью и прикрепленными файлами.
Второй вариант может долго скачиваться. Файлы будут только в живых или недавно утонувших тредах. Подробнее
Если вам полезен архив М.Двача, пожертвуйте на оплату сервера.
Это копия, сохраненная 31 января 2021 года.
Скачать тред: только с превью, с превью и прикрепленными файлами.
Второй вариант может долго скачиваться. Файлы будут только в живых или недавно утонувших тредах. Подробнее
Если вам полезен архив М.Двача, пожертвуйте на оплату сервера.
Если тебе тоже знакомо предчувствие грядущего пиздеца в жаркий летний денек, если тебя настораживает шелест деревьев в тишине знойного полдня, если ты видишь что-то зловещее в выжженных красках летней духоты - добро пожаловать.
Вот пример этого чувства: представьте себе погожий летний денек, вокруг ярко, светло, деревья слегка шумят от ветра. Других звуков нет. Вообще. Вдруг перед глазами все выцветает и появляется тонкий нарастающий шум, который нарастает медленно-медленно, так медленно, что это сводит тебя с ума. Думаю, в данном случае это чувство связано со страхом конца света, в частности – ядерного апокалипсиса.
Или возникает ощущение, что сейчас случится что-то странное. Например, что к вам подойдет причина вашей смерти. Появляется навязчивая идея, что сейчас вы должны умереть из-за какого-то пустяка. Например, на вас упадет дерево, под которым вы сидите, или проходящая мимо кошка окажется заражена бешенством и укусит вас, или вас сейчас пырнет ножом вон тот парень в белой майке и серых джинсах. В общем, Аннушка уже разлила масло.
Чаще всего чувство возникает, когда вы находитесь в одиночестве, но, бывает, накатывает и в толпе, например, посреди городской площади. В таком случае у вас может немного заложить уши и вы можете даже поддаться панике, особенно, если вы социофоб.
Кроме вступительного традиционного поста хотелось бы сразу в ОП-посте перечислить сразу самые распространенные триггеры, собранные из прошлых тредов.
1. Густо-синее до черноты безоблачное небо при палящем солнце.
2. Белые, песочные или терракотовые здания посреди пустого пространства.
3. Простые, четкие, строгие формы - куб, параллелепипед, шар, пирамида. Какие-нибудь дворцы с лепниной так не тригеррят.
4. Высокая контрастность - яркий свет и черные тени.
5. Не должно быть людей. Но какая-нибудь одинокая фигура может усилить это чувство.
6. Копипащенность объектов. Например, одинаковые здания в ряд.
7. Наличие каких-нибудь темных ям, проемов, дыр усиливает это чувство.
Распространенные пейзажи, которые снились или в которых аноны ИРЛ испытывали это чувство:
1. Залитое солнечным светом бескрайнее поле. Особенно перед грозой.
2. Поле с ЛЭП.
3. Одинокое здание посреди поля. Почему-то обычно белое. Снилось очень многим, испытывающим ДУ. Ощущение, что в доме есть какое-то зло или там случится несчастье.
4. Пирамиды, глиняные хижины, статуи или просто камни странных форм посреди пустыни или плато.
5. Советские здания типа дворцов, универмагов и т.д., со всеми этими колоннами, кубами, каменными плато и прочими проявлениями мегаломании. Нередко примешивается острое чувство ностальгии по чему-то утраченному.
6. Залитые солнечным светом безлюдные дворы панелек.
7. Одинокие фигуры людей посреди подобных пейзажей, смотрящие куда-то вдаль или убегающие от чего-то.
Антитриггеры:
1. Вода. Море, бассейны, речки, озера практически сводят на нет эффект, за минимальными исключениями.
2. В некоторых случаях зелень. Но иногда она усиливает эффект.
3. Люди, животные. Жизнь.
4. Облака, пасмурность.
5. Много цветов, живость картины. В общем, классический пейзаж.
Предыдущие треды в архиве сн:
https://2ch.hk/sn/arch/2019-08-13/res/500931.html (
М)
https://2ch.hk/sn/arch/2018-05-29/res/491543.html (М)
https://2ch.hk/sn/arch/2017-07-26/res/429643.html (М)
https://2ch.hk/sn/arch/2017-01-31/res/382455.html (М)
https://2ch.hk/sn/arch/2016-09-17/res/384311.html (М)
В b/ только домен поменяйте:
http://arhivach.cf/thread/155036/
http://arhivach.cf/thread/161144/
http://arhivach.cf/thread/184329/
http://arhivach.cf/thread/184997/
Вот пример этого чувства: представьте себе погожий летний денек, вокруг ярко, светло, деревья слегка шумят от ветра. Других звуков нет. Вообще. Вдруг перед глазами все выцветает и появляется тонкий нарастающий шум, который нарастает медленно-медленно, так медленно, что это сводит тебя с ума. Думаю, в данном случае это чувство связано со страхом конца света, в частности – ядерного апокалипсиса.
Или возникает ощущение, что сейчас случится что-то странное. Например, что к вам подойдет причина вашей смерти. Появляется навязчивая идея, что сейчас вы должны умереть из-за какого-то пустяка. Например, на вас упадет дерево, под которым вы сидите, или проходящая мимо кошка окажется заражена бешенством и укусит вас, или вас сейчас пырнет ножом вон тот парень в белой майке и серых джинсах. В общем, Аннушка уже разлила масло.
Чаще всего чувство возникает, когда вы находитесь в одиночестве, но, бывает, накатывает и в толпе, например, посреди городской площади. В таком случае у вас может немного заложить уши и вы можете даже поддаться панике, особенно, если вы социофоб.
Кроме вступительного традиционного поста хотелось бы сразу в ОП-посте перечислить сразу самые распространенные триггеры, собранные из прошлых тредов.
1. Густо-синее до черноты безоблачное небо при палящем солнце.
2. Белые, песочные или терракотовые здания посреди пустого пространства.
3. Простые, четкие, строгие формы - куб, параллелепипед, шар, пирамида. Какие-нибудь дворцы с лепниной так не тригеррят.
4. Высокая контрастность - яркий свет и черные тени.
5. Не должно быть людей. Но какая-нибудь одинокая фигура может усилить это чувство.
6. Копипащенность объектов. Например, одинаковые здания в ряд.
7. Наличие каких-нибудь темных ям, проемов, дыр усиливает это чувство.
Распространенные пейзажи, которые снились или в которых аноны ИРЛ испытывали это чувство:
1. Залитое солнечным светом бескрайнее поле. Особенно перед грозой.
2. Поле с ЛЭП.
3. Одинокое здание посреди поля. Почему-то обычно белое. Снилось очень многим, испытывающим ДУ. Ощущение, что в доме есть какое-то зло или там случится несчастье.
4. Пирамиды, глиняные хижины, статуи или просто камни странных форм посреди пустыни или плато.
5. Советские здания типа дворцов, универмагов и т.д., со всеми этими колоннами, кубами, каменными плато и прочими проявлениями мегаломании. Нередко примешивается острое чувство ностальгии по чему-то утраченному.
6. Залитые солнечным светом безлюдные дворы панелек.
7. Одинокие фигуры людей посреди подобных пейзажей, смотрящие куда-то вдаль или убегающие от чего-то.
Антитриггеры:
1. Вода. Море, бассейны, речки, озера практически сводят на нет эффект, за минимальными исключениями.
2. В некоторых случаях зелень. Но иногда она усиливает эффект.
3. Люди, животные. Жизнь.
4. Облака, пасмурность.
5. Много цветов, живость картины. В общем, классический пейзаж.
Предыдущие треды в архиве сн:
https://2ch.hk/sn/arch/2019-08-13/res/500931.html (
М)https://2ch.hk/sn/arch/2018-05-29/res/491543.html (
М)https://2ch.hk/sn/arch/2017-07-26/res/429643.html (
М)https://2ch.hk/sn/arch/2017-01-31/res/382455.html (
М)https://2ch.hk/sn/arch/2016-09-17/res/384311.html (
М)В b/ только домен поменяйте:
http://arhivach.cf/thread/155036/
http://arhivach.cf/thread/161144/
http://arhivach.cf/thread/184329/
http://arhivach.cf/thread/184997/
Алсоу, приглашаются аноны с хорошим англесским, думаю надо попробовать перевести пару самых значимых паст и попробовать поднять тему на форчане и реддите. Не понимаю, как искать подобное у них? Оно должно же быть.
Я перевожу в основном гугл транслейтом и исправляю самый режущий глаза пиздец вроде непереводимых фразеологизмов, но тем не менее все равно нужен кто-то, кто может привести пасту в удобоваримую форму.
Вводная паста:
Hello.
If you know the feeling of the upcoming disaster on a hot summer day, if you are alarmed by the rustle of trees in the silence of a sultry noon, if you see something sinister in the scorched colors of summer stuffiness - welcome.
Here is an example of this feeling: imagine a nice summer day, around it is bright and sunny, the trees are slightly noisy from the wind. There are no other sounds. At all. Suddenly, everything fades before your eyes and a thin, growing noise appears, which grows slowly, slowly, so slowly that it drives you crazy. I think in this case this feeling is connected with the fear of the end of the world, in particular, the nuclear apocalypse.
Or there is a feeling that something strange is happening now. For example, that the cause of your death will come to you. You're now obsessed with dread that now you have to die because of some stupid accident. For example, a tree will fall on you, under which you are sitting, or a cat passing by will be infected with rabies and bite you, or that guy in a white T-shirt and gray jeans will stab you with a knife for no reason at all. You're doomed, but you don't know why, you don't see a cause of disaster, everything seems okay...
Most often, a feeling arises when you are alone, but not neccessarily. And it's NOT an agoraphobia, we disscussed that already. We don't' feel it constantly when we walking on the empty streets or standing in the feeld. This happens very rarely.
Most common triggers:
1. Dense blue to black cloudless sky under the scorching sun.
2. White, sand or terracotta buildings in the middle of empty space.
3. Simple, clear, strict forms - a cube, box, ball, pyramid. Some palaces with stucco do not trigger like that.
4. High contrast - bright light and black shadows.
5. There should be no people. But some lonely figure can enhance this feeling.
6. Copypaste of objects. For example, identical buildings in a row.
7. The presence of any dark pits, openings, holes enhances this feeling.
Common landscapes that many people have dreamed or in which they have experienced this feeling IRL:
1. An endless field flooded with sunlight. Especially before a thunderstorm.
2. Field with power lines.
3. A lonely building in the middle of the field. For some reason, usually white. We don't know why though. Dreamed of very many experiencing this feeling. The feeling that there is some kind of evil in the house or that bad accident will happen there. Or already had happened.
4. Pyramids, clay huts, old temples, statues, or simply stones of strange shapes in the middle of a desert or plateau.
5. Soviet buildings such as palaces, department stores, etc., with all these columns, cubes, stone plateaus and other manifestations of megalomania. Often mixed with an acute sense of nostalgia for something lost. Probably, that's fair only to us, because, well, we live here, lol.
6. Sunlit deserted yards of panels.
7. Lonely figures of people in the midst of such landscapes, looking off into the distance or running away from something that we dont see.
Antitriggers:
1. Water. The sea, pools, rivers, lakes practically negate the effect, with minimal exceptions.
2. In some cases, greens. Trees, bushes, flowers, etc. But sometimes it enhances the effect. Depends.
3. People, animals. A life.
4. Clouds.
5. Many colors, liveliness of the picture, designed composition. In general, a classic landscape.
Я перевожу в основном гугл транслейтом и исправляю самый режущий глаза пиздец вроде непереводимых фразеологизмов, но тем не менее все равно нужен кто-то, кто может привести пасту в удобоваримую форму.
Вводная паста:
Hello.
If you know the feeling of the upcoming disaster on a hot summer day, if you are alarmed by the rustle of trees in the silence of a sultry noon, if you see something sinister in the scorched colors of summer stuffiness - welcome.
Here is an example of this feeling: imagine a nice summer day, around it is bright and sunny, the trees are slightly noisy from the wind. There are no other sounds. At all. Suddenly, everything fades before your eyes and a thin, growing noise appears, which grows slowly, slowly, so slowly that it drives you crazy. I think in this case this feeling is connected with the fear of the end of the world, in particular, the nuclear apocalypse.
Or there is a feeling that something strange is happening now. For example, that the cause of your death will come to you. You're now obsessed with dread that now you have to die because of some stupid accident. For example, a tree will fall on you, under which you are sitting, or a cat passing by will be infected with rabies and bite you, or that guy in a white T-shirt and gray jeans will stab you with a knife for no reason at all. You're doomed, but you don't know why, you don't see a cause of disaster, everything seems okay...
Most often, a feeling arises when you are alone, but not neccessarily. And it's NOT an agoraphobia, we disscussed that already. We don't' feel it constantly when we walking on the empty streets or standing in the feeld. This happens very rarely.
Most common triggers:
1. Dense blue to black cloudless sky under the scorching sun.
2. White, sand or terracotta buildings in the middle of empty space.
3. Simple, clear, strict forms - a cube, box, ball, pyramid. Some palaces with stucco do not trigger like that.
4. High contrast - bright light and black shadows.
5. There should be no people. But some lonely figure can enhance this feeling.
6. Copypaste of objects. For example, identical buildings in a row.
7. The presence of any dark pits, openings, holes enhances this feeling.
Common landscapes that many people have dreamed or in which they have experienced this feeling IRL:
1. An endless field flooded with sunlight. Especially before a thunderstorm.
2. Field with power lines.
3. A lonely building in the middle of the field. For some reason, usually white. We don't know why though. Dreamed of very many experiencing this feeling. The feeling that there is some kind of evil in the house or that bad accident will happen there. Or already had happened.
4. Pyramids, clay huts, old temples, statues, or simply stones of strange shapes in the middle of a desert or plateau.
5. Soviet buildings such as palaces, department stores, etc., with all these columns, cubes, stone plateaus and other manifestations of megalomania. Often mixed with an acute sense of nostalgia for something lost. Probably, that's fair only to us, because, well, we live here, lol.
6. Sunlit deserted yards of panels.
7. Lonely figures of people in the midst of such landscapes, looking off into the distance or running away from something that we dont see.
Antitriggers:
1. Water. The sea, pools, rivers, lakes practically negate the effect, with minimal exceptions.
2. In some cases, greens. Trees, bushes, flowers, etc. But sometimes it enhances the effect. Depends.
3. People, animals. A life.
4. Clouds.
5. Many colors, liveliness of the picture, designed composition. In general, a classic landscape.
Алсоу, приглашаются аноны с хорошим англесским, думаю надо попробовать перевести пару самых значимых паст и попробовать поднять тему на форчане и реддите. Не понимаю, как искать подобное у них? Оно должно же быть.
Я перевожу в основном гугл транслейтом и исправляю самый режущий глаза пиздец вроде непереводимых фразеологизмов, но тем не менее все равно нужен кто-то, кто может привести пасту в удобоваримую форму.
Вводная паста:
Hello.
If you know the feeling of the upcoming disaster on a hot summer day, if you are alarmed by the rustle of trees in the silence of a sultry noon, if you see something sinister in the scorched colors of summer stuffiness - welcome.
Here is an example of this feeling: imagine a nice summer day, around it is bright and sunny, the trees are slightly noisy from the wind. There are no other sounds. At all. Suddenly, everything fades before your eyes and a thin, growing noise appears, which grows slowly, slowly, so slowly that it drives you crazy. I think in this case this feeling is connected with the fear of the end of the world, in particular, the nuclear apocalypse.
Or there is a feeling that something strange is happening now. For example, that the cause of your death will come to you. You're now obsessed with dread that now you have to die because of some stupid accident. For example, a tree will fall on you, under which you are sitting, or a cat passing by will be infected with rabies and bite you, or that guy in a white T-shirt and gray jeans will stab you with a knife for no reason at all. You're doomed, but you don't know why, you don't see a cause of disaster, everything seems okay...
Most often, a feeling arises when you are alone, but not neccessarily. And it's NOT an agoraphobia, we disscussed that already. We don't' feel it constantly when we walking on the empty streets or standing in the feeld. This happens very rarely.
Most common triggers:
1. Dense blue to black cloudless sky under the scorching sun.
2. White, sand or terracotta buildings in the middle of empty space.
3. Simple, clear, strict forms - a cube, box, ball, pyramid. Some palaces with stucco do not trigger like that.
4. High contrast - bright light and black shadows.
5. There should be no people. But some lonely figure can enhance this feeling.
6. Copypaste of objects. For example, identical buildings in a row.
7. The presence of any dark pits, openings, holes enhances this feeling.
Common landscapes that many people have dreamed or in which they have experienced this feeling IRL:
1. An endless field flooded with sunlight. Especially before a thunderstorm.
2. Field with power lines.
3. A lonely building in the middle of the field. For some reason, usually white. We don't know why though. Dreamed of very many experiencing this feeling. The feeling that there is some kind of evil in the house or that bad accident will happen there. Or already had happened.
4. Pyramids, clay huts, old temples, statues, or simply stones of strange shapes in the middle of a desert or plateau.
5. Soviet buildings such as palaces, department stores, etc., with all these columns, cubes, stone plateaus and other manifestations of megalomania. Often mixed with an acute sense of nostalgia for something lost. Probably, that's fair only to us, because, well, we live here, lol.
6. Sunlit deserted yards of panels.
7. Lonely figures of people in the midst of such landscapes, looking off into the distance or running away from something that we dont see.
Antitriggers:
1. Water. The sea, pools, rivers, lakes practically negate the effect, with minimal exceptions.
2. In some cases, greens. Trees, bushes, flowers, etc. But sometimes it enhances the effect. Depends.
3. People, animals. A life.
4. Clouds.
5. Many colors, liveliness of the picture, designed composition. In general, a classic landscape.
Я перевожу в основном гугл транслейтом и исправляю самый режущий глаза пиздец вроде непереводимых фразеологизмов, но тем не менее все равно нужен кто-то, кто может привести пасту в удобоваримую форму.
Вводная паста:
Hello.
If you know the feeling of the upcoming disaster on a hot summer day, if you are alarmed by the rustle of trees in the silence of a sultry noon, if you see something sinister in the scorched colors of summer stuffiness - welcome.
Here is an example of this feeling: imagine a nice summer day, around it is bright and sunny, the trees are slightly noisy from the wind. There are no other sounds. At all. Suddenly, everything fades before your eyes and a thin, growing noise appears, which grows slowly, slowly, so slowly that it drives you crazy. I think in this case this feeling is connected with the fear of the end of the world, in particular, the nuclear apocalypse.
Or there is a feeling that something strange is happening now. For example, that the cause of your death will come to you. You're now obsessed with dread that now you have to die because of some stupid accident. For example, a tree will fall on you, under which you are sitting, or a cat passing by will be infected with rabies and bite you, or that guy in a white T-shirt and gray jeans will stab you with a knife for no reason at all. You're doomed, but you don't know why, you don't see a cause of disaster, everything seems okay...
Most often, a feeling arises when you are alone, but not neccessarily. And it's NOT an agoraphobia, we disscussed that already. We don't' feel it constantly when we walking on the empty streets or standing in the feeld. This happens very rarely.
Most common triggers:
1. Dense blue to black cloudless sky under the scorching sun.
2. White, sand or terracotta buildings in the middle of empty space.
3. Simple, clear, strict forms - a cube, box, ball, pyramid. Some palaces with stucco do not trigger like that.
4. High contrast - bright light and black shadows.
5. There should be no people. But some lonely figure can enhance this feeling.
6. Copypaste of objects. For example, identical buildings in a row.
7. The presence of any dark pits, openings, holes enhances this feeling.
Common landscapes that many people have dreamed or in which they have experienced this feeling IRL:
1. An endless field flooded with sunlight. Especially before a thunderstorm.
2. Field with power lines.
3. A lonely building in the middle of the field. For some reason, usually white. We don't know why though. Dreamed of very many experiencing this feeling. The feeling that there is some kind of evil in the house or that bad accident will happen there. Or already had happened.
4. Pyramids, clay huts, old temples, statues, or simply stones of strange shapes in the middle of a desert or plateau.
5. Soviet buildings such as palaces, department stores, etc., with all these columns, cubes, stone plateaus and other manifestations of megalomania. Often mixed with an acute sense of nostalgia for something lost. Probably, that's fair only to us, because, well, we live here, lol.
6. Sunlit deserted yards of panels.
7. Lonely figures of people in the midst of such landscapes, looking off into the distance or running away from something that we dont see.
Antitriggers:
1. Water. The sea, pools, rivers, lakes practically negate the effect, with minimal exceptions.
2. In some cases, greens. Trees, bushes, flowers, etc. But sometimes it enhances the effect. Depends.
3. People, animals. A life.
4. Clouds.
5. Many colors, liveliness of the picture, designed composition. In general, a classic landscape.
А вообще начать, думаю, надо с Липавского. Он описал это лучше всех, все-таки.
I would like to raise one topic, which for some reason I did not find on the english-speaking Internet. Maybe I just didn't know how. We have a discussion about this feeling on dvatch (russian-speaking imageboard, if anyone doesn’t know) for three years now. We call it a fear of noon.
This feeling is very hard to explain. Perhaps one pasta from the book will help:
There is a particular fear of the afternoon hours, when brightness, silence and heat approach the limit, when Pan plays the pipe, when the day reaches its full intensity.
On such a day, you walk through a meadow or through a rare forest without thinking about anything. Butterflies fly carefree, ants run across the path, and grasshoppers jump out from under your feets. Day stands at its highest point. Warm and blissful, like in a bath. Flowers amaze you with their aroma. How wonderful, intense and free they live! There is no one around and the only sound that accompanies you is the sound of your own, working heart.
Suddenly a premonition of irreparable misfortune covers you: time is preparing to stop. The day is filled with lead for you. Catalepsy of the time! The world stands before you like a muscle cramped in a cramp, like a pupil dumbfounded by tension. Oh my god, what a desolate stillness, what a dead bloom all around! The bird flies in the sky and with horror you notice: its flight is motionless. The dragonfly grabbed the midge and gnaws off her head; and both of them, and the dragonfly and midge, are completely motionless. How did you not noticed that nothing is happening in the world and cannot happen, it has been like this before and will be forever and ever? And not even now, not before, nor - forever and ever. Just not to guess about yourself, that you are the same, then it's over, there will be no return. Is there really no salvation from the bewitched world, the ossified pupil will swallow you too? With horror you are waiting for the release of the explosion. And the explosion breaks out.
- Explosion breaks out?
-Yes, someone is calling you by your name. Gogol has this, however. The ancient Greeks also knew this feeling. They called it a meeting with Pan, a panicky horror. This is the fear of noon.
You are in stagnant water. This is solid water that closes over your head like a stone. This happens where there is no separation, no change, no life. For example, a sunny day, where light, smell, warmth at the limit, stand like thick rays, like horns. A cohesive world without gaps, without pores, there is no different quality in it and, therefore, time, individuality cannot exist. Because if everything is the same, immeasurable, then there are no differences, nothing exists.
But who at the last moment called you by your name? Of course, you yourself. In mortal fear, you remembered the last divider, yourself, with both hands grabbed your soul.
Be proud - you were present at the Opposite Rotation. Before your eyes, the world was turning into what it arose from, into its original one-material foundation.
At that moment, you met not only with Pan, but also with your own soul. What a weak voice she has, weak, but rather pleasant.
Fear of lack of individuality also explains hostility to open continuous spaces: monotonous water or snow deserts, large bare mountains, steppes without flowers, blue or white sky, landscape too saturated with the sun. The majestic is always stern and uncomfortable.
Oh, the particular longing of the southern countries, where nature is excessively strong and life is surprisingly shameless, so that a person is lost in it and is ready to cry from despair.
Tropical longing finds its expression in the hysteria inherent in the southern peoples: in fits of dance or jerking, when a person runs without stopping with a knife in his hand, he wants to cut open, to tear apart the continuity of the world, - runs, killing everything in his way, while he they won’t kill him or bloody foam will not pour out of his mouth.
Snow melancholy is known to winterers of polar stations. It also causes convulsive dances and a special meneric disease, in which a person, unable to stand the eternal night, leaves the parking lot directly in the darkness, in the snow, to death.
I would like to raise one topic, which for some reason I did not find on the english-speaking Internet. Maybe I just didn't know how. We have a discussion about this feeling on dvatch (russian-speaking imageboard, if anyone doesn’t know) for three years now. We call it a fear of noon.
This feeling is very hard to explain. Perhaps one pasta from the book will help:
There is a particular fear of the afternoon hours, when brightness, silence and heat approach the limit, when Pan plays the pipe, when the day reaches its full intensity.
On such a day, you walk through a meadow or through a rare forest without thinking about anything. Butterflies fly carefree, ants run across the path, and grasshoppers jump out from under your feets. Day stands at its highest point. Warm and blissful, like in a bath. Flowers amaze you with their aroma. How wonderful, intense and free they live! There is no one around and the only sound that accompanies you is the sound of your own, working heart.
Suddenly a premonition of irreparable misfortune covers you: time is preparing to stop. The day is filled with lead for you. Catalepsy of the time! The world stands before you like a muscle cramped in a cramp, like a pupil dumbfounded by tension. Oh my god, what a desolate stillness, what a dead bloom all around! The bird flies in the sky and with horror you notice: its flight is motionless. The dragonfly grabbed the midge and gnaws off her head; and both of them, and the dragonfly and midge, are completely motionless. How did you not noticed that nothing is happening in the world and cannot happen, it has been like this before and will be forever and ever? And not even now, not before, nor - forever and ever. Just not to guess about yourself, that you are the same, then it's over, there will be no return. Is there really no salvation from the bewitched world, the ossified pupil will swallow you too? With horror you are waiting for the release of the explosion. And the explosion breaks out.
- Explosion breaks out?
-Yes, someone is calling you by your name. Gogol has this, however. The ancient Greeks also knew this feeling. They called it a meeting with Pan, a panicky horror. This is the fear of noon.
You are in stagnant water. This is solid water that closes over your head like a stone. This happens where there is no separation, no change, no life. For example, a sunny day, where light, smell, warmth at the limit, stand like thick rays, like horns. A cohesive world without gaps, without pores, there is no different quality in it and, therefore, time, individuality cannot exist. Because if everything is the same, immeasurable, then there are no differences, nothing exists.
But who at the last moment called you by your name? Of course, you yourself. In mortal fear, you remembered the last divider, yourself, with both hands grabbed your soul.
Be proud - you were present at the Opposite Rotation. Before your eyes, the world was turning into what it arose from, into its original one-material foundation.
At that moment, you met not only with Pan, but also with your own soul. What a weak voice she has, weak, but rather pleasant.
Fear of lack of individuality also explains hostility to open continuous spaces: monotonous water or snow deserts, large bare mountains, steppes without flowers, blue or white sky, landscape too saturated with the sun. The majestic is always stern and uncomfortable.
Oh, the particular longing of the southern countries, where nature is excessively strong and life is surprisingly shameless, so that a person is lost in it and is ready to cry from despair.
Tropical longing finds its expression in the hysteria inherent in the southern peoples: in fits of dance or jerking, when a person runs without stopping with a knife in his hand, he wants to cut open, to tear apart the continuity of the world, - runs, killing everything in his way, while he they won’t kill him or bloody foam will not pour out of his mouth.
Snow melancholy is known to winterers of polar stations. It also causes convulsive dances and a special meneric disease, in which a person, unable to stand the eternal night, leaves the parking lot directly in the darkness, in the snow, to death.
А вообще начать, думаю, надо с Липавского. Он описал это лучше всех, все-таки.
I would like to raise one topic, which for some reason I did not find on the english-speaking Internet. Maybe I just didn't know how. We have a discussion about this feeling on dvatch (russian-speaking imageboard, if anyone doesn’t know) for three years now. We call it a fear of noon.
This feeling is very hard to explain. Perhaps one pasta from the book will help:
There is a particular fear of the afternoon hours, when brightness, silence and heat approach the limit, when Pan plays the pipe, when the day reaches its full intensity.
On such a day, you walk through a meadow or through a rare forest without thinking about anything. Butterflies fly carefree, ants run across the path, and grasshoppers jump out from under your feets. Day stands at its highest point. Warm and blissful, like in a bath. Flowers amaze you with their aroma. How wonderful, intense and free they live! There is no one around and the only sound that accompanies you is the sound of your own, working heart.
Suddenly a premonition of irreparable misfortune covers you: time is preparing to stop. The day is filled with lead for you. Catalepsy of the time! The world stands before you like a muscle cramped in a cramp, like a pupil dumbfounded by tension. Oh my god, what a desolate stillness, what a dead bloom all around! The bird flies in the sky and with horror you notice: its flight is motionless. The dragonfly grabbed the midge and gnaws off her head; and both of them, and the dragonfly and midge, are completely motionless. How did you not noticed that nothing is happening in the world and cannot happen, it has been like this before and will be forever and ever? And not even now, not before, nor - forever and ever. Just not to guess about yourself, that you are the same, then it's over, there will be no return. Is there really no salvation from the bewitched world, the ossified pupil will swallow you too? With horror you are waiting for the release of the explosion. And the explosion breaks out.
- Explosion breaks out?
-Yes, someone is calling you by your name. Gogol has this, however. The ancient Greeks also knew this feeling. They called it a meeting with Pan, a panicky horror. This is the fear of noon.
You are in stagnant water. This is solid water that closes over your head like a stone. This happens where there is no separation, no change, no life. For example, a sunny day, where light, smell, warmth at the limit, stand like thick rays, like horns. A cohesive world without gaps, without pores, there is no different quality in it and, therefore, time, individuality cannot exist. Because if everything is the same, immeasurable, then there are no differences, nothing exists.
But who at the last moment called you by your name? Of course, you yourself. In mortal fear, you remembered the last divider, yourself, with both hands grabbed your soul.
Be proud - you were present at the Opposite Rotation. Before your eyes, the world was turning into what it arose from, into its original one-material foundation.
At that moment, you met not only with Pan, but also with your own soul. What a weak voice she has, weak, but rather pleasant.
Fear of lack of individuality also explains hostility to open continuous spaces: monotonous water or snow deserts, large bare mountains, steppes without flowers, blue or white sky, landscape too saturated with the sun. The majestic is always stern and uncomfortable.
Oh, the particular longing of the southern countries, where nature is excessively strong and life is surprisingly shameless, so that a person is lost in it and is ready to cry from despair.
Tropical longing finds its expression in the hysteria inherent in the southern peoples: in fits of dance or jerking, when a person runs without stopping with a knife in his hand, he wants to cut open, to tear apart the continuity of the world, - runs, killing everything in his way, while he they won’t kill him or bloody foam will not pour out of his mouth.
Snow melancholy is known to winterers of polar stations. It also causes convulsive dances and a special meneric disease, in which a person, unable to stand the eternal night, leaves the parking lot directly in the darkness, in the snow, to death.
I would like to raise one topic, which for some reason I did not find on the english-speaking Internet. Maybe I just didn't know how. We have a discussion about this feeling on dvatch (russian-speaking imageboard, if anyone doesn’t know) for three years now. We call it a fear of noon.
This feeling is very hard to explain. Perhaps one pasta from the book will help:
There is a particular fear of the afternoon hours, when brightness, silence and heat approach the limit, when Pan plays the pipe, when the day reaches its full intensity.
On such a day, you walk through a meadow or through a rare forest without thinking about anything. Butterflies fly carefree, ants run across the path, and grasshoppers jump out from under your feets. Day stands at its highest point. Warm and blissful, like in a bath. Flowers amaze you with their aroma. How wonderful, intense and free they live! There is no one around and the only sound that accompanies you is the sound of your own, working heart.
Suddenly a premonition of irreparable misfortune covers you: time is preparing to stop. The day is filled with lead for you. Catalepsy of the time! The world stands before you like a muscle cramped in a cramp, like a pupil dumbfounded by tension. Oh my god, what a desolate stillness, what a dead bloom all around! The bird flies in the sky and with horror you notice: its flight is motionless. The dragonfly grabbed the midge and gnaws off her head; and both of them, and the dragonfly and midge, are completely motionless. How did you not noticed that nothing is happening in the world and cannot happen, it has been like this before and will be forever and ever? And not even now, not before, nor - forever and ever. Just not to guess about yourself, that you are the same, then it's over, there will be no return. Is there really no salvation from the bewitched world, the ossified pupil will swallow you too? With horror you are waiting for the release of the explosion. And the explosion breaks out.
- Explosion breaks out?
-Yes, someone is calling you by your name. Gogol has this, however. The ancient Greeks also knew this feeling. They called it a meeting with Pan, a panicky horror. This is the fear of noon.
You are in stagnant water. This is solid water that closes over your head like a stone. This happens where there is no separation, no change, no life. For example, a sunny day, where light, smell, warmth at the limit, stand like thick rays, like horns. A cohesive world without gaps, without pores, there is no different quality in it and, therefore, time, individuality cannot exist. Because if everything is the same, immeasurable, then there are no differences, nothing exists.
But who at the last moment called you by your name? Of course, you yourself. In mortal fear, you remembered the last divider, yourself, with both hands grabbed your soul.
Be proud - you were present at the Opposite Rotation. Before your eyes, the world was turning into what it arose from, into its original one-material foundation.
At that moment, you met not only with Pan, but also with your own soul. What a weak voice she has, weak, but rather pleasant.
Fear of lack of individuality also explains hostility to open continuous spaces: monotonous water or snow deserts, large bare mountains, steppes without flowers, blue or white sky, landscape too saturated with the sun. The majestic is always stern and uncomfortable.
Oh, the particular longing of the southern countries, where nature is excessively strong and life is surprisingly shameless, so that a person is lost in it and is ready to cry from despair.
Tropical longing finds its expression in the hysteria inherent in the southern peoples: in fits of dance or jerking, when a person runs without stopping with a knife in his hand, he wants to cut open, to tear apart the continuity of the world, - runs, killing everything in his way, while he they won’t kill him or bloody foam will not pour out of his mouth.
Snow melancholy is known to winterers of polar stations. It also causes convulsive dances and a special meneric disease, in which a person, unable to stand the eternal night, leaves the parking lot directly in the darkness, in the snow, to death.
And here are some pastes of the anons themselves that described their experience:
Yes, I have something on this subject. Not like in daylight, and it wasn't that scary. But this is one of the most disturbing, painful, depressing atmospheres.
Not far from the place where I live a new apartments area was built. Typical nine-floor buildings, freshpainted, with courtyards, lighting. Ready for peeople to move in. So one warm spring or summer day, we somehow went there with a couple of friends. It was evening, the sky had already darkened considerably, turned gray. The air became warm, heavy. We decided to shorten our path through one of these courtyards. And now we are walking along the porches, freshly painted walls, benches and fences, street lamps brightly illuminate everything around us with their yellowish light, around silence, and against the background you can hear this city noise, so distant, merging almost into a quiet hum. It was here, in the bright light of the lanterns, under the gray sky, I felt UNEASY. I don’t know, in this whole situation there was something unnatural, something unhealthy in the bright colors and the complete absence of people in this environment, which usually should be a lot of people on the contrary.
Do you understand me? I touched this atmosphere in the game Cry Of Fear, when monsters suddenly popped up on an empty evening street. But the situation was not the same, the streets were not alike.
My road to the postal building runs through residential buildings with a kindergarten and they form corridors. There cherry trees grow under the windows, I constantly eat cherries along the way.
So, just go there - all the sounds immediately become much quieter. Very few people pass by, and almost never hear anything from the windows - no TV, no conversations, no barking dogs, nothing. And when it’s noon, this place is flooded with an avalanche of light and all the shadows are so dark, almost black. The windows of the apartment house go directly to the kindergarten - from the fence to the windows 5-6 meters, it is very convenient for any pervert from this house to watch the children. There is a feeling that people can disappear here.
In general, it’s very uncomfortable to be there.
About 11-12 years ago, I rode a bicycle from my summer house to hell knows where. It was hot, just like now in Moscow, I already drove onto the highway. I traveled along the railway tracks, lonely houses went into the distance. Why did people leave this village? Someone told stories about some kind of radiation, electricity, but this is nothing more than rumors.
After I did passed the road and ended up on the highway, I saw a power line. It was downstairs, almost beneath me, but it seemed so far away ... All these electric towers, a metal mesh netting - looked rather creepy, against the backdrop of a clean, hot day.
But next, next I got a lump in my throat, I was even sickened by the experienced horror. In the very far away I saw a hangar of some fantastic size.
I left very fast from there. Never came back again.
So this fear is in our genes, huh, if the phenomenon is known even to the ancient Greeks?
I often had a dream earlier that I was walking on a sunny summer day through a meadow, in the sky there were some beautiful clouds, but something was off. I climb the slope of a steep hill and from it some kind of metal or concrete structure is visible in the distance. It seems to me that I will reach it, and there it is cool and you can hide from the sun. But I can’t get there - I’m walking and walking, but the building is not getting closer. And i begin feel a panic attac.
Scary. We rarely have clear days in our city in winter, maybe that's why? Although not quite winter, but early spring. All around in melted black and gray snow, bare trees, the crumbling courtyards of a small town, not a soul in the streets. And here peeps bright as welding, the disturbing sun and floods all this idyllic landscape. I remember this with a friend in childhood we felt. We walked along the street, went around several blocks, did not see a single car and not a single person. Panic escalated. It seemed that even talking is becoming difficult, as if the sound is spreading as hard as in water. It seemed that we were about to disappear.
Yes, I have something on this subject. Not like in daylight, and it wasn't that scary. But this is one of the most disturbing, painful, depressing atmospheres.
Not far from the place where I live a new apartments area was built. Typical nine-floor buildings, freshpainted, with courtyards, lighting. Ready for peeople to move in. So one warm spring or summer day, we somehow went there with a couple of friends. It was evening, the sky had already darkened considerably, turned gray. The air became warm, heavy. We decided to shorten our path through one of these courtyards. And now we are walking along the porches, freshly painted walls, benches and fences, street lamps brightly illuminate everything around us with their yellowish light, around silence, and against the background you can hear this city noise, so distant, merging almost into a quiet hum. It was here, in the bright light of the lanterns, under the gray sky, I felt UNEASY. I don’t know, in this whole situation there was something unnatural, something unhealthy in the bright colors and the complete absence of people in this environment, which usually should be a lot of people on the contrary.
Do you understand me? I touched this atmosphere in the game Cry Of Fear, when monsters suddenly popped up on an empty evening street. But the situation was not the same, the streets were not alike.
My road to the postal building runs through residential buildings with a kindergarten and they form corridors. There cherry trees grow under the windows, I constantly eat cherries along the way.
So, just go there - all the sounds immediately become much quieter. Very few people pass by, and almost never hear anything from the windows - no TV, no conversations, no barking dogs, nothing. And when it’s noon, this place is flooded with an avalanche of light and all the shadows are so dark, almost black. The windows of the apartment house go directly to the kindergarten - from the fence to the windows 5-6 meters, it is very convenient for any pervert from this house to watch the children. There is a feeling that people can disappear here.
In general, it’s very uncomfortable to be there.
About 11-12 years ago, I rode a bicycle from my summer house to hell knows where. It was hot, just like now in Moscow, I already drove onto the highway. I traveled along the railway tracks, lonely houses went into the distance. Why did people leave this village? Someone told stories about some kind of radiation, electricity, but this is nothing more than rumors.
After I did passed the road and ended up on the highway, I saw a power line. It was downstairs, almost beneath me, but it seemed so far away ... All these electric towers, a metal mesh netting - looked rather creepy, against the backdrop of a clean, hot day.
But next, next I got a lump in my throat, I was even sickened by the experienced horror. In the very far away I saw a hangar of some fantastic size.
I left very fast from there. Never came back again.
So this fear is in our genes, huh, if the phenomenon is known even to the ancient Greeks?
I often had a dream earlier that I was walking on a sunny summer day through a meadow, in the sky there were some beautiful clouds, but something was off. I climb the slope of a steep hill and from it some kind of metal or concrete structure is visible in the distance. It seems to me that I will reach it, and there it is cool and you can hide from the sun. But I can’t get there - I’m walking and walking, but the building is not getting closer. And i begin feel a panic attac.
Scary. We rarely have clear days in our city in winter, maybe that's why? Although not quite winter, but early spring. All around in melted black and gray snow, bare trees, the crumbling courtyards of a small town, not a soul in the streets. And here peeps bright as welding, the disturbing sun and floods all this idyllic landscape. I remember this with a friend in childhood we felt. We walked along the street, went around several blocks, did not see a single car and not a single person. Panic escalated. It seemed that even talking is becoming difficult, as if the sound is spreading as hard as in water. It seemed that we were about to disappear.
And here are some pastes of the anons themselves that described their experience:
Yes, I have something on this subject. Not like in daylight, and it wasn't that scary. But this is one of the most disturbing, painful, depressing atmospheres.
Not far from the place where I live a new apartments area was built. Typical nine-floor buildings, freshpainted, with courtyards, lighting. Ready for peeople to move in. So one warm spring or summer day, we somehow went there with a couple of friends. It was evening, the sky had already darkened considerably, turned gray. The air became warm, heavy. We decided to shorten our path through one of these courtyards. And now we are walking along the porches, freshly painted walls, benches and fences, street lamps brightly illuminate everything around us with their yellowish light, around silence, and against the background you can hear this city noise, so distant, merging almost into a quiet hum. It was here, in the bright light of the lanterns, under the gray sky, I felt UNEASY. I don’t know, in this whole situation there was something unnatural, something unhealthy in the bright colors and the complete absence of people in this environment, which usually should be a lot of people on the contrary.
Do you understand me? I touched this atmosphere in the game Cry Of Fear, when monsters suddenly popped up on an empty evening street. But the situation was not the same, the streets were not alike.
My road to the postal building runs through residential buildings with a kindergarten and they form corridors. There cherry trees grow under the windows, I constantly eat cherries along the way.
So, just go there - all the sounds immediately become much quieter. Very few people pass by, and almost never hear anything from the windows - no TV, no conversations, no barking dogs, nothing. And when it’s noon, this place is flooded with an avalanche of light and all the shadows are so dark, almost black. The windows of the apartment house go directly to the kindergarten - from the fence to the windows 5-6 meters, it is very convenient for any pervert from this house to watch the children. There is a feeling that people can disappear here.
In general, it’s very uncomfortable to be there.
About 11-12 years ago, I rode a bicycle from my summer house to hell knows where. It was hot, just like now in Moscow, I already drove onto the highway. I traveled along the railway tracks, lonely houses went into the distance. Why did people leave this village? Someone told stories about some kind of radiation, electricity, but this is nothing more than rumors.
After I did passed the road and ended up on the highway, I saw a power line. It was downstairs, almost beneath me, but it seemed so far away ... All these electric towers, a metal mesh netting - looked rather creepy, against the backdrop of a clean, hot day.
But next, next I got a lump in my throat, I was even sickened by the experienced horror. In the very far away I saw a hangar of some fantastic size.
I left very fast from there. Never came back again.
So this fear is in our genes, huh, if the phenomenon is known even to the ancient Greeks?
I often had a dream earlier that I was walking on a sunny summer day through a meadow, in the sky there were some beautiful clouds, but something was off. I climb the slope of a steep hill and from it some kind of metal or concrete structure is visible in the distance. It seems to me that I will reach it, and there it is cool and you can hide from the sun. But I can’t get there - I’m walking and walking, but the building is not getting closer. And i begin feel a panic attac.
Scary. We rarely have clear days in our city in winter, maybe that's why? Although not quite winter, but early spring. All around in melted black and gray snow, bare trees, the crumbling courtyards of a small town, not a soul in the streets. And here peeps bright as welding, the disturbing sun and floods all this idyllic landscape. I remember this with a friend in childhood we felt. We walked along the street, went around several blocks, did not see a single car and not a single person. Panic escalated. It seemed that even talking is becoming difficult, as if the sound is spreading as hard as in water. It seemed that we were about to disappear.
Yes, I have something on this subject. Not like in daylight, and it wasn't that scary. But this is one of the most disturbing, painful, depressing atmospheres.
Not far from the place where I live a new apartments area was built. Typical nine-floor buildings, freshpainted, with courtyards, lighting. Ready for peeople to move in. So one warm spring or summer day, we somehow went there with a couple of friends. It was evening, the sky had already darkened considerably, turned gray. The air became warm, heavy. We decided to shorten our path through one of these courtyards. And now we are walking along the porches, freshly painted walls, benches and fences, street lamps brightly illuminate everything around us with their yellowish light, around silence, and against the background you can hear this city noise, so distant, merging almost into a quiet hum. It was here, in the bright light of the lanterns, under the gray sky, I felt UNEASY. I don’t know, in this whole situation there was something unnatural, something unhealthy in the bright colors and the complete absence of people in this environment, which usually should be a lot of people on the contrary.
Do you understand me? I touched this atmosphere in the game Cry Of Fear, when monsters suddenly popped up on an empty evening street. But the situation was not the same, the streets were not alike.
My road to the postal building runs through residential buildings with a kindergarten and they form corridors. There cherry trees grow under the windows, I constantly eat cherries along the way.
So, just go there - all the sounds immediately become much quieter. Very few people pass by, and almost never hear anything from the windows - no TV, no conversations, no barking dogs, nothing. And when it’s noon, this place is flooded with an avalanche of light and all the shadows are so dark, almost black. The windows of the apartment house go directly to the kindergarten - from the fence to the windows 5-6 meters, it is very convenient for any pervert from this house to watch the children. There is a feeling that people can disappear here.
In general, it’s very uncomfortable to be there.
About 11-12 years ago, I rode a bicycle from my summer house to hell knows where. It was hot, just like now in Moscow, I already drove onto the highway. I traveled along the railway tracks, lonely houses went into the distance. Why did people leave this village? Someone told stories about some kind of radiation, electricity, but this is nothing more than rumors.
After I did passed the road and ended up on the highway, I saw a power line. It was downstairs, almost beneath me, but it seemed so far away ... All these electric towers, a metal mesh netting - looked rather creepy, against the backdrop of a clean, hot day.
But next, next I got a lump in my throat, I was even sickened by the experienced horror. In the very far away I saw a hangar of some fantastic size.
I left very fast from there. Never came back again.
So this fear is in our genes, huh, if the phenomenon is known even to the ancient Greeks?
I often had a dream earlier that I was walking on a sunny summer day through a meadow, in the sky there were some beautiful clouds, but something was off. I climb the slope of a steep hill and from it some kind of metal or concrete structure is visible in the distance. It seems to me that I will reach it, and there it is cool and you can hide from the sun. But I can’t get there - I’m walking and walking, but the building is not getting closer. And i begin feel a panic attac.
Scary. We rarely have clear days in our city in winter, maybe that's why? Although not quite winter, but early spring. All around in melted black and gray snow, bare trees, the crumbling courtyards of a small town, not a soul in the streets. And here peeps bright as welding, the disturbing sun and floods all this idyllic landscape. I remember this with a friend in childhood we felt. We walked along the street, went around several blocks, did not see a single car and not a single person. Panic escalated. It seemed that even talking is becoming difficult, as if the sound is spreading as hard as in water. It seemed that we were about to disappear.
I am 5 years old. Heat. Country house. Only potatoes are growing. In the corner stands a stone house, which was built by grandfather. From one end of the cottage to the other 50 meters. Behind the flimsy grid, the cottage of neighbors. And a scarecrow, forever following me. Crossing the road alone is unrealistic, with adults it’s scary.
Fuck, OP, you pulled some shit out of my mind. I live in the Southern Federal District, on a summer afternoon here you can easy fry eggs on asphalt, and take X-ray photographs with the sun. So, I really love to hang around the local fields. And at some distance from the city, I noticed a very unusual place.
Imagine. Forest belt. Fruit planting. Summer. Noon. Wind, grasshoppers, foliage rustling, humming power lines. Everything is perfectly visible, there is nobody around. There seems to be nothing to be afraid of. But! Holy shit, every time I go there, my hair literally stands even on my ass! I want to plug my ears, close my eyes, yell and run away from there.
So it goes. I plan to somehow spend the night there, such as "who whom."
Fuck, OP, burn in hell!
"a nice summer day, around it is bright, light, the trees make a little noise from the wind. There are no other sounds. At all. Suddenly everything fades in front of my eyes and a thin, growing noise appears
... An obsession comes up that now you have to die because of some stupid accident. For example, a tree you’re sitting under "
I dreamed it, you motherfucker.
In general, when I was a little kid about three or five years old, I had a recurring nightmare that almost every night consistently turned on in my head on the verge of sleep and reality. It was not even a dream. Sleepy paralysis, yeah.
The plot is a nice summer day. It is light, warm, calm, the sun is shining, the birds are singing, the grasshoppers are chirping, the bees are buzzing. And everything is so good, good, but there is a feeling of an inevitable sinister event.
And he comes - some strange noise slowly grows up, scary, to hysteria, and then some guy with a chainsaw appears, noise, hell, trees fall on your head, fucked, fucked up, death, death, ahhh !
In my opinion, the main difference is that at night you are afraid for yourself. That is, now some sort of maniac or creature will come out and kill you. The danger is more or less specific - it comes from the darkness and is directed at you.
Midday fear is something else. He is much stronger, there are no apparent reasons for him, and you are not afraid for your existence, but for the existence of the world in general. I don’t know when I feel this, it seems to me that the fate of the Universe itself will be decided now, it will either irreversibly change or disappear, will be erased. In short, let it sound pathetic, lol, but in general, this is fear for the universe itself, I would say so. The fear that the familiar form of the world will end.
I noticed in the thread before that a frequent element of such fear is some massive object in the middle of something boundless. Here is this post with a hangar in an abandoned village, fear of power lines, dreams about lonely houses in the middle of the field.
There is a small story.
I was in Britain, in the small town of Bormouth.
Once in the afternoon, I walked along winding streets, each with rows of houses and small courtyards, with fences, stone walls, hedges, in short, picrelated. The weather is hot, there’s not a soul around at all, nobody goes on the roads, only bees and bumblebees rush between the flower beds. And then a melody starts to play from somewhere, like a van with an ice cream from a movie, and it drilled the brain that you know it, but you can't remember where it came from. It was creepy, but too much, I went to the sound, but in general it was difficult to understand where it came from, as if this fucking ice cream man walks around you in circles. I walked for about twenty minutes, the music subsided, then returned, but even when I spat and returned home, I could hear it, as a result it somehow quietly stopped. When the owners returned (I lived with an elderly couple), I asked them about ice cream vans and music, but they did not know anything. Then all evening on the Internet I was looking for a melody, but I did not find the one.
In general, in that town, if you get away from the coast, where there are shops and a crowd of students / beach people, there was always such a deserted atmosphere, so you expect to see Dumbledore in a pointed hat and he will steal the battery charge from the phone, and none of the neighbors behind the hedges won't know (does anyone even live in these houses?)
Fuck, OP, you pulled some shit out of my mind. I live in the Southern Federal District, on a summer afternoon here you can easy fry eggs on asphalt, and take X-ray photographs with the sun. So, I really love to hang around the local fields. And at some distance from the city, I noticed a very unusual place.
Imagine. Forest belt. Fruit planting. Summer. Noon. Wind, grasshoppers, foliage rustling, humming power lines. Everything is perfectly visible, there is nobody around. There seems to be nothing to be afraid of. But! Holy shit, every time I go there, my hair literally stands even on my ass! I want to plug my ears, close my eyes, yell and run away from there.
So it goes. I plan to somehow spend the night there, such as "who whom."
Fuck, OP, burn in hell!
"a nice summer day, around it is bright, light, the trees make a little noise from the wind. There are no other sounds. At all. Suddenly everything fades in front of my eyes and a thin, growing noise appears
... An obsession comes up that now you have to die because of some stupid accident. For example, a tree you’re sitting under "
I dreamed it, you motherfucker.
In general, when I was a little kid about three or five years old, I had a recurring nightmare that almost every night consistently turned on in my head on the verge of sleep and reality. It was not even a dream. Sleepy paralysis, yeah.
The plot is a nice summer day. It is light, warm, calm, the sun is shining, the birds are singing, the grasshoppers are chirping, the bees are buzzing. And everything is so good, good, but there is a feeling of an inevitable sinister event.
And he comes - some strange noise slowly grows up, scary, to hysteria, and then some guy with a chainsaw appears, noise, hell, trees fall on your head, fucked, fucked up, death, death, ahhh !
In my opinion, the main difference is that at night you are afraid for yourself. That is, now some sort of maniac or creature will come out and kill you. The danger is more or less specific - it comes from the darkness and is directed at you.
Midday fear is something else. He is much stronger, there are no apparent reasons for him, and you are not afraid for your existence, but for the existence of the world in general. I don’t know when I feel this, it seems to me that the fate of the Universe itself will be decided now, it will either irreversibly change or disappear, will be erased. In short, let it sound pathetic, lol, but in general, this is fear for the universe itself, I would say so. The fear that the familiar form of the world will end.
I noticed in the thread before that a frequent element of such fear is some massive object in the middle of something boundless. Here is this post with a hangar in an abandoned village, fear of power lines, dreams about lonely houses in the middle of the field.
There is a small story.
I was in Britain, in the small town of Bormouth.
Once in the afternoon, I walked along winding streets, each with rows of houses and small courtyards, with fences, stone walls, hedges, in short, picrelated. The weather is hot, there’s not a soul around at all, nobody goes on the roads, only bees and bumblebees rush between the flower beds. And then a melody starts to play from somewhere, like a van with an ice cream from a movie, and it drilled the brain that you know it, but you can't remember where it came from. It was creepy, but too much, I went to the sound, but in general it was difficult to understand where it came from, as if this fucking ice cream man walks around you in circles. I walked for about twenty minutes, the music subsided, then returned, but even when I spat and returned home, I could hear it, as a result it somehow quietly stopped. When the owners returned (I lived with an elderly couple), I asked them about ice cream vans and music, but they did not know anything. Then all evening on the Internet I was looking for a melody, but I did not find the one.
In general, in that town, if you get away from the coast, where there are shops and a crowd of students / beach people, there was always such a deserted atmosphere, so you expect to see Dumbledore in a pointed hat and he will steal the battery charge from the phone, and none of the neighbors behind the hedges won't know (does anyone even live in these houses?)
I am 5 years old. Heat. Country house. Only potatoes are growing. In the corner stands a stone house, which was built by grandfather. From one end of the cottage to the other 50 meters. Behind the flimsy grid, the cottage of neighbors. And a scarecrow, forever following me. Crossing the road alone is unrealistic, with adults it’s scary.
Fuck, OP, you pulled some shit out of my mind. I live in the Southern Federal District, on a summer afternoon here you can easy fry eggs on asphalt, and take X-ray photographs with the sun. So, I really love to hang around the local fields. And at some distance from the city, I noticed a very unusual place.
Imagine. Forest belt. Fruit planting. Summer. Noon. Wind, grasshoppers, foliage rustling, humming power lines. Everything is perfectly visible, there is nobody around. There seems to be nothing to be afraid of. But! Holy shit, every time I go there, my hair literally stands even on my ass! I want to plug my ears, close my eyes, yell and run away from there.
So it goes. I plan to somehow spend the night there, such as "who whom."
Fuck, OP, burn in hell!
"a nice summer day, around it is bright, light, the trees make a little noise from the wind. There are no other sounds. At all. Suddenly everything fades in front of my eyes and a thin, growing noise appears
... An obsession comes up that now you have to die because of some stupid accident. For example, a tree you’re sitting under "
I dreamed it, you motherfucker.
In general, when I was a little kid about three or five years old, I had a recurring nightmare that almost every night consistently turned on in my head on the verge of sleep and reality. It was not even a dream. Sleepy paralysis, yeah.
The plot is a nice summer day. It is light, warm, calm, the sun is shining, the birds are singing, the grasshoppers are chirping, the bees are buzzing. And everything is so good, good, but there is a feeling of an inevitable sinister event.
And he comes - some strange noise slowly grows up, scary, to hysteria, and then some guy with a chainsaw appears, noise, hell, trees fall on your head, fucked, fucked up, death, death, ahhh !
In my opinion, the main difference is that at night you are afraid for yourself. That is, now some sort of maniac or creature will come out and kill you. The danger is more or less specific - it comes from the darkness and is directed at you.
Midday fear is something else. He is much stronger, there are no apparent reasons for him, and you are not afraid for your existence, but for the existence of the world in general. I don’t know when I feel this, it seems to me that the fate of the Universe itself will be decided now, it will either irreversibly change or disappear, will be erased. In short, let it sound pathetic, lol, but in general, this is fear for the universe itself, I would say so. The fear that the familiar form of the world will end.
I noticed in the thread before that a frequent element of such fear is some massive object in the middle of something boundless. Here is this post with a hangar in an abandoned village, fear of power lines, dreams about lonely houses in the middle of the field.
There is a small story.
I was in Britain, in the small town of Bormouth.
Once in the afternoon, I walked along winding streets, each with rows of houses and small courtyards, with fences, stone walls, hedges, in short, picrelated. The weather is hot, there’s not a soul around at all, nobody goes on the roads, only bees and bumblebees rush between the flower beds. And then a melody starts to play from somewhere, like a van with an ice cream from a movie, and it drilled the brain that you know it, but you can't remember where it came from. It was creepy, but too much, I went to the sound, but in general it was difficult to understand where it came from, as if this fucking ice cream man walks around you in circles. I walked for about twenty minutes, the music subsided, then returned, but even when I spat and returned home, I could hear it, as a result it somehow quietly stopped. When the owners returned (I lived with an elderly couple), I asked them about ice cream vans and music, but they did not know anything. Then all evening on the Internet I was looking for a melody, but I did not find the one.
In general, in that town, if you get away from the coast, where there are shops and a crowd of students / beach people, there was always such a deserted atmosphere, so you expect to see Dumbledore in a pointed hat and he will steal the battery charge from the phone, and none of the neighbors behind the hedges won't know (does anyone even live in these houses?)
Fuck, OP, you pulled some shit out of my mind. I live in the Southern Federal District, on a summer afternoon here you can easy fry eggs on asphalt, and take X-ray photographs with the sun. So, I really love to hang around the local fields. And at some distance from the city, I noticed a very unusual place.
Imagine. Forest belt. Fruit planting. Summer. Noon. Wind, grasshoppers, foliage rustling, humming power lines. Everything is perfectly visible, there is nobody around. There seems to be nothing to be afraid of. But! Holy shit, every time I go there, my hair literally stands even on my ass! I want to plug my ears, close my eyes, yell and run away from there.
So it goes. I plan to somehow spend the night there, such as "who whom."
Fuck, OP, burn in hell!
"a nice summer day, around it is bright, light, the trees make a little noise from the wind. There are no other sounds. At all. Suddenly everything fades in front of my eyes and a thin, growing noise appears
... An obsession comes up that now you have to die because of some stupid accident. For example, a tree you’re sitting under "
I dreamed it, you motherfucker.
In general, when I was a little kid about three or five years old, I had a recurring nightmare that almost every night consistently turned on in my head on the verge of sleep and reality. It was not even a dream. Sleepy paralysis, yeah.
The plot is a nice summer day. It is light, warm, calm, the sun is shining, the birds are singing, the grasshoppers are chirping, the bees are buzzing. And everything is so good, good, but there is a feeling of an inevitable sinister event.
And he comes - some strange noise slowly grows up, scary, to hysteria, and then some guy with a chainsaw appears, noise, hell, trees fall on your head, fucked, fucked up, death, death, ahhh !
In my opinion, the main difference is that at night you are afraid for yourself. That is, now some sort of maniac or creature will come out and kill you. The danger is more or less specific - it comes from the darkness and is directed at you.
Midday fear is something else. He is much stronger, there are no apparent reasons for him, and you are not afraid for your existence, but for the existence of the world in general. I don’t know when I feel this, it seems to me that the fate of the Universe itself will be decided now, it will either irreversibly change or disappear, will be erased. In short, let it sound pathetic, lol, but in general, this is fear for the universe itself, I would say so. The fear that the familiar form of the world will end.
I noticed in the thread before that a frequent element of such fear is some massive object in the middle of something boundless. Here is this post with a hangar in an abandoned village, fear of power lines, dreams about lonely houses in the middle of the field.
There is a small story.
I was in Britain, in the small town of Bormouth.
Once in the afternoon, I walked along winding streets, each with rows of houses and small courtyards, with fences, stone walls, hedges, in short, picrelated. The weather is hot, there’s not a soul around at all, nobody goes on the roads, only bees and bumblebees rush between the flower beds. And then a melody starts to play from somewhere, like a van with an ice cream from a movie, and it drilled the brain that you know it, but you can't remember where it came from. It was creepy, but too much, I went to the sound, but in general it was difficult to understand where it came from, as if this fucking ice cream man walks around you in circles. I walked for about twenty minutes, the music subsided, then returned, but even when I spat and returned home, I could hear it, as a result it somehow quietly stopped. When the owners returned (I lived with an elderly couple), I asked them about ice cream vans and music, but they did not know anything. Then all evening on the Internet I was looking for a melody, but I did not find the one.
In general, in that town, if you get away from the coast, where there are shops and a crowd of students / beach people, there was always such a deserted atmosphere, so you expect to see Dumbledore in a pointed hat and he will steal the battery charge from the phone, and none of the neighbors behind the hedges won't know (does anyone even live in these houses?)
As a child, I had the same dream many times in a row. The essence of the dream: I ended up in the near future, in my small poor town, went to my apartment, but strangers open to me there and say that my relatives have long been dead. After that I wander around and think what should I do next. Atmosphere: noon, unnaturally bright sun, many flowers around and old houses painted in white, no people around, complete hopelessness. I remember this atmosphere forever.
When I was a small kid, in the summer we went to the cottage.
There have always been moments when I was very uneasy.
Given that there is generally quite deserted, a small village and almost always sunny in the warm season - this adds atmospheric.
There was always time, usually afternoon, in 2-3 o'clock, when the sun was still high, the heat was heavy, everyone had lunch and, like sleepy flies, spread to their corners. Almost all of my neighbors had the same time for this, so getting someone out to play was impossible.
I usually sat in the attic or climbed out into the garden on a swing, took with me a stack of soviet magazines such as Science and Life and read.
And at that time there was always a feeling of some “thick” and viscous time, which seemed to stop, and at once all the trees and all kinds of insects seemed not real, but some kind of decorations.
And there was a feeling that NOTHING WILL NEVER HAPPEN, that there are no more your friends, parents or neighbors, even the dog has disappeared somewhere.
I always waited for the heat to go, and activity would begin again, mother and grandmother would get out into the garden to dig in their vegetables, dad would go out for beer, friends would get out for a walk and swim - all this movement started in the late afternoon.
When in some book about the Soviet children camp i read the phrase "dead time" in relation to afternoon sleep - and since then this image has not come out of my head.
Such an endless summer.
Once in my life I felt like that.
In short, I was 16. then. I lived with my parents and constantly smoked. Somehow all my relatives went to the cottage, and I stayed at home, because the New Year holidays, the house and the computer at my disposal, all that. January, the year 2005. I go out onto the balcony with a cigarette in my mouth, overflowing with the anticipation of a great vacation and a feeling of complete freedom. But while I was striking a lighter, all this buzz disappeared. Because, imagine such a picture: clear sky, sparkling snow, bright sun and just a deafening creak of a lighter in absolute silence. Of course, holidays, everyone went wherever, but even the birds would not tweet ... And if you take into account that my outskirts are almost under the window, then the prolonged silence of more than 10 seconds was something abnormal. No human voices, no wind noise, quiet as in a coffin. And, together with this silence, the radiance of fresh snow under the winter sun in contrast with the blue sky seemed somehow unnatural, as if ridiculously bright scenery instead of the real world. Were it all at night, it would not be half so scary, because such quietness is natural for the night. And then I vividly imagined that not only the surroundings had turned into decoration, but all the people in their apartments are now frozen in dynamic poses, and for some reason I did not freeze and thereby made a terrible mistake, because they’re about to begin in this silence there are deaf steps of something huge in the distance, then a figure as tall as a couple of skyscrapers will begin to emerge from the blueness of this fake sky, and the steps will slowly and gradually begin to grow louder, louder, and in this silence everything will be heard perfectly ...
Well then, someone did slam the car door under my balcony and the illusion collapsed. I quite easily threw all these unpleasant sensations out of my head. I’m not afraid to go out and on such days I don’t pull the curtains, but every time on winter sunny days I sometimes feel something like that. And at such moments, I quickly translate thoughts into something abstract, so that those feelings would not be repeated. Sometimes I scroll this memory at night, it’s not so scary. Now I have, by the way, gray sky and rain outside the window, otherwise I would have started to pull the described impressions out.
The fear of noon is an uncanny valley, just in relation to all reality.
What is the horror of noon? Some people ask here.
Bright sunny day. You are walking around the city. Green trees, trams ring. The bright bright sun and almost no people, and not even a lot of cars. And suddenly, all the sounds around seem to die and almost ringing silence. You look around and understand that this should not be. And it can’t. And the feeling of something terrible is coming. You feel like Sarah Connor in the playground, a second before a nuclear explosion. And then suddenly all the sounds come back and this feeling goes away.
I remember one of those days, too bright, poisonous sun, at home and suddenly this feeling. Silence. Unnatural silence. Further events unfold in seconds. Suddenly a motorcycle enters the courtyard, some kind of drunk aunt, throws a bag in the face of the driver, he loses control and, together with the passenger, crashes into the wall at high speed. Howl, screams. It is on such a sunny day that the screams are especially audible. As if everything around is the scenery for this drama.
I’m a little boy, I went to the other end of the city to buy some kind of trinket. Sunny day. What an unnatural summer day. Too much sun. Unnatural silence in the air. I’m running back home and suddenly I see how it seems to me a familiar house and shop and I think - maybe I somehow cut the road? Although I seem to understand with my mind that I couldn’t be near this house without speed and transport, but I turned out to be. I rush to this house. There is dead silence. The sun. And I wander into the yards and understand that this is not the house that seemed to me. Then I run further in that direction, for some reason it seems to me that this is how I will cut the path. I find myself on some sort of railroad. I run on rails. A worker sits there and he just silently looks at me and says nothing and does not even blink. As if frozen. I run past. The sun is blinding. I see an old poster, "Glory to some Congress of the CPSU Central Committee," and suddenly I feel horror. I stop. And at that moment, in this silence, I hear a scream - boy stop! Running workers in orange robes. The wire came off. If I ran further - I would be fucked. That's why I feel the horror of the day.
The geometry, ideal to lifelessness, the eye-burning white and the deep hot blue sky - a hellish combination.
When I was a small kid, in the summer we went to the cottage.
There have always been moments when I was very uneasy.
Given that there is generally quite deserted, a small village and almost always sunny in the warm season - this adds atmospheric.
There was always time, usually afternoon, in 2-3 o'clock, when the sun was still high, the heat was heavy, everyone had lunch and, like sleepy flies, spread to their corners. Almost all of my neighbors had the same time for this, so getting someone out to play was impossible.
I usually sat in the attic or climbed out into the garden on a swing, took with me a stack of soviet magazines such as Science and Life and read.
And at that time there was always a feeling of some “thick” and viscous time, which seemed to stop, and at once all the trees and all kinds of insects seemed not real, but some kind of decorations.
And there was a feeling that NOTHING WILL NEVER HAPPEN, that there are no more your friends, parents or neighbors, even the dog has disappeared somewhere.
I always waited for the heat to go, and activity would begin again, mother and grandmother would get out into the garden to dig in their vegetables, dad would go out for beer, friends would get out for a walk and swim - all this movement started in the late afternoon.
When in some book about the Soviet children camp i read the phrase "dead time" in relation to afternoon sleep - and since then this image has not come out of my head.
Such an endless summer.
Once in my life I felt like that.
In short, I was 16. then. I lived with my parents and constantly smoked. Somehow all my relatives went to the cottage, and I stayed at home, because the New Year holidays, the house and the computer at my disposal, all that. January, the year 2005. I go out onto the balcony with a cigarette in my mouth, overflowing with the anticipation of a great vacation and a feeling of complete freedom. But while I was striking a lighter, all this buzz disappeared. Because, imagine such a picture: clear sky, sparkling snow, bright sun and just a deafening creak of a lighter in absolute silence. Of course, holidays, everyone went wherever, but even the birds would not tweet ... And if you take into account that my outskirts are almost under the window, then the prolonged silence of more than 10 seconds was something abnormal. No human voices, no wind noise, quiet as in a coffin. And, together with this silence, the radiance of fresh snow under the winter sun in contrast with the blue sky seemed somehow unnatural, as if ridiculously bright scenery instead of the real world. Were it all at night, it would not be half so scary, because such quietness is natural for the night. And then I vividly imagined that not only the surroundings had turned into decoration, but all the people in their apartments are now frozen in dynamic poses, and for some reason I did not freeze and thereby made a terrible mistake, because they’re about to begin in this silence there are deaf steps of something huge in the distance, then a figure as tall as a couple of skyscrapers will begin to emerge from the blueness of this fake sky, and the steps will slowly and gradually begin to grow louder, louder, and in this silence everything will be heard perfectly ...
Well then, someone did slam the car door under my balcony and the illusion collapsed. I quite easily threw all these unpleasant sensations out of my head. I’m not afraid to go out and on such days I don’t pull the curtains, but every time on winter sunny days I sometimes feel something like that. And at such moments, I quickly translate thoughts into something abstract, so that those feelings would not be repeated. Sometimes I scroll this memory at night, it’s not so scary. Now I have, by the way, gray sky and rain outside the window, otherwise I would have started to pull the described impressions out.
The fear of noon is an uncanny valley, just in relation to all reality.
What is the horror of noon? Some people ask here.
Bright sunny day. You are walking around the city. Green trees, trams ring. The bright bright sun and almost no people, and not even a lot of cars. And suddenly, all the sounds around seem to die and almost ringing silence. You look around and understand that this should not be. And it can’t. And the feeling of something terrible is coming. You feel like Sarah Connor in the playground, a second before a nuclear explosion. And then suddenly all the sounds come back and this feeling goes away.
I remember one of those days, too bright, poisonous sun, at home and suddenly this feeling. Silence. Unnatural silence. Further events unfold in seconds. Suddenly a motorcycle enters the courtyard, some kind of drunk aunt, throws a bag in the face of the driver, he loses control and, together with the passenger, crashes into the wall at high speed. Howl, screams. It is on such a sunny day that the screams are especially audible. As if everything around is the scenery for this drama.
I’m a little boy, I went to the other end of the city to buy some kind of trinket. Sunny day. What an unnatural summer day. Too much sun. Unnatural silence in the air. I’m running back home and suddenly I see how it seems to me a familiar house and shop and I think - maybe I somehow cut the road? Although I seem to understand with my mind that I couldn’t be near this house without speed and transport, but I turned out to be. I rush to this house. There is dead silence. The sun. And I wander into the yards and understand that this is not the house that seemed to me. Then I run further in that direction, for some reason it seems to me that this is how I will cut the path. I find myself on some sort of railroad. I run on rails. A worker sits there and he just silently looks at me and says nothing and does not even blink. As if frozen. I run past. The sun is blinding. I see an old poster, "Glory to some Congress of the CPSU Central Committee," and suddenly I feel horror. I stop. And at that moment, in this silence, I hear a scream - boy stop! Running workers in orange robes. The wire came off. If I ran further - I would be fucked. That's why I feel the horror of the day.
The geometry, ideal to lifelessness, the eye-burning white and the deep hot blue sky - a hellish combination.
As a child, I had the same dream many times in a row. The essence of the dream: I ended up in the near future, in my small poor town, went to my apartment, but strangers open to me there and say that my relatives have long been dead. After that I wander around and think what should I do next. Atmosphere: noon, unnaturally bright sun, many flowers around and old houses painted in white, no people around, complete hopelessness. I remember this atmosphere forever.
When I was a small kid, in the summer we went to the cottage.
There have always been moments when I was very uneasy.
Given that there is generally quite deserted, a small village and almost always sunny in the warm season - this adds atmospheric.
There was always time, usually afternoon, in 2-3 o'clock, when the sun was still high, the heat was heavy, everyone had lunch and, like sleepy flies, spread to their corners. Almost all of my neighbors had the same time for this, so getting someone out to play was impossible.
I usually sat in the attic or climbed out into the garden on a swing, took with me a stack of soviet magazines such as Science and Life and read.
And at that time there was always a feeling of some “thick” and viscous time, which seemed to stop, and at once all the trees and all kinds of insects seemed not real, but some kind of decorations.
And there was a feeling that NOTHING WILL NEVER HAPPEN, that there are no more your friends, parents or neighbors, even the dog has disappeared somewhere.
I always waited for the heat to go, and activity would begin again, mother and grandmother would get out into the garden to dig in their vegetables, dad would go out for beer, friends would get out for a walk and swim - all this movement started in the late afternoon.
When in some book about the Soviet children camp i read the phrase "dead time" in relation to afternoon sleep - and since then this image has not come out of my head.
Such an endless summer.
Once in my life I felt like that.
In short, I was 16. then. I lived with my parents and constantly smoked. Somehow all my relatives went to the cottage, and I stayed at home, because the New Year holidays, the house and the computer at my disposal, all that. January, the year 2005. I go out onto the balcony with a cigarette in my mouth, overflowing with the anticipation of a great vacation and a feeling of complete freedom. But while I was striking a lighter, all this buzz disappeared. Because, imagine such a picture: clear sky, sparkling snow, bright sun and just a deafening creak of a lighter in absolute silence. Of course, holidays, everyone went wherever, but even the birds would not tweet ... And if you take into account that my outskirts are almost under the window, then the prolonged silence of more than 10 seconds was something abnormal. No human voices, no wind noise, quiet as in a coffin. And, together with this silence, the radiance of fresh snow under the winter sun in contrast with the blue sky seemed somehow unnatural, as if ridiculously bright scenery instead of the real world. Were it all at night, it would not be half so scary, because such quietness is natural for the night. And then I vividly imagined that not only the surroundings had turned into decoration, but all the people in their apartments are now frozen in dynamic poses, and for some reason I did not freeze and thereby made a terrible mistake, because they’re about to begin in this silence there are deaf steps of something huge in the distance, then a figure as tall as a couple of skyscrapers will begin to emerge from the blueness of this fake sky, and the steps will slowly and gradually begin to grow louder, louder, and in this silence everything will be heard perfectly ...
Well then, someone did slam the car door under my balcony and the illusion collapsed. I quite easily threw all these unpleasant sensations out of my head. I’m not afraid to go out and on such days I don’t pull the curtains, but every time on winter sunny days I sometimes feel something like that. And at such moments, I quickly translate thoughts into something abstract, so that those feelings would not be repeated. Sometimes I scroll this memory at night, it’s not so scary. Now I have, by the way, gray sky and rain outside the window, otherwise I would have started to pull the described impressions out.
The fear of noon is an uncanny valley, just in relation to all reality.
What is the horror of noon? Some people ask here.
Bright sunny day. You are walking around the city. Green trees, trams ring. The bright bright sun and almost no people, and not even a lot of cars. And suddenly, all the sounds around seem to die and almost ringing silence. You look around and understand that this should not be. And it can’t. And the feeling of something terrible is coming. You feel like Sarah Connor in the playground, a second before a nuclear explosion. And then suddenly all the sounds come back and this feeling goes away.
I remember one of those days, too bright, poisonous sun, at home and suddenly this feeling. Silence. Unnatural silence. Further events unfold in seconds. Suddenly a motorcycle enters the courtyard, some kind of drunk aunt, throws a bag in the face of the driver, he loses control and, together with the passenger, crashes into the wall at high speed. Howl, screams. It is on such a sunny day that the screams are especially audible. As if everything around is the scenery for this drama.
I’m a little boy, I went to the other end of the city to buy some kind of trinket. Sunny day. What an unnatural summer day. Too much sun. Unnatural silence in the air. I’m running back home and suddenly I see how it seems to me a familiar house and shop and I think - maybe I somehow cut the road? Although I seem to understand with my mind that I couldn’t be near this house without speed and transport, but I turned out to be. I rush to this house. There is dead silence. The sun. And I wander into the yards and understand that this is not the house that seemed to me. Then I run further in that direction, for some reason it seems to me that this is how I will cut the path. I find myself on some sort of railroad. I run on rails. A worker sits there and he just silently looks at me and says nothing and does not even blink. As if frozen. I run past. The sun is blinding. I see an old poster, "Glory to some Congress of the CPSU Central Committee," and suddenly I feel horror. I stop. And at that moment, in this silence, I hear a scream - boy stop! Running workers in orange robes. The wire came off. If I ran further - I would be fucked. That's why I feel the horror of the day.
The geometry, ideal to lifelessness, the eye-burning white and the deep hot blue sky - a hellish combination.
When I was a small kid, in the summer we went to the cottage.
There have always been moments when I was very uneasy.
Given that there is generally quite deserted, a small village and almost always sunny in the warm season - this adds atmospheric.
There was always time, usually afternoon, in 2-3 o'clock, when the sun was still high, the heat was heavy, everyone had lunch and, like sleepy flies, spread to their corners. Almost all of my neighbors had the same time for this, so getting someone out to play was impossible.
I usually sat in the attic or climbed out into the garden on a swing, took with me a stack of soviet magazines such as Science and Life and read.
And at that time there was always a feeling of some “thick” and viscous time, which seemed to stop, and at once all the trees and all kinds of insects seemed not real, but some kind of decorations.
And there was a feeling that NOTHING WILL NEVER HAPPEN, that there are no more your friends, parents or neighbors, even the dog has disappeared somewhere.
I always waited for the heat to go, and activity would begin again, mother and grandmother would get out into the garden to dig in their vegetables, dad would go out for beer, friends would get out for a walk and swim - all this movement started in the late afternoon.
When in some book about the Soviet children camp i read the phrase "dead time" in relation to afternoon sleep - and since then this image has not come out of my head.
Such an endless summer.
Once in my life I felt like that.
In short, I was 16. then. I lived with my parents and constantly smoked. Somehow all my relatives went to the cottage, and I stayed at home, because the New Year holidays, the house and the computer at my disposal, all that. January, the year 2005. I go out onto the balcony with a cigarette in my mouth, overflowing with the anticipation of a great vacation and a feeling of complete freedom. But while I was striking a lighter, all this buzz disappeared. Because, imagine such a picture: clear sky, sparkling snow, bright sun and just a deafening creak of a lighter in absolute silence. Of course, holidays, everyone went wherever, but even the birds would not tweet ... And if you take into account that my outskirts are almost under the window, then the prolonged silence of more than 10 seconds was something abnormal. No human voices, no wind noise, quiet as in a coffin. And, together with this silence, the radiance of fresh snow under the winter sun in contrast with the blue sky seemed somehow unnatural, as if ridiculously bright scenery instead of the real world. Were it all at night, it would not be half so scary, because such quietness is natural for the night. And then I vividly imagined that not only the surroundings had turned into decoration, but all the people in their apartments are now frozen in dynamic poses, and for some reason I did not freeze and thereby made a terrible mistake, because they’re about to begin in this silence there are deaf steps of something huge in the distance, then a figure as tall as a couple of skyscrapers will begin to emerge from the blueness of this fake sky, and the steps will slowly and gradually begin to grow louder, louder, and in this silence everything will be heard perfectly ...
Well then, someone did slam the car door under my balcony and the illusion collapsed. I quite easily threw all these unpleasant sensations out of my head. I’m not afraid to go out and on such days I don’t pull the curtains, but every time on winter sunny days I sometimes feel something like that. And at such moments, I quickly translate thoughts into something abstract, so that those feelings would not be repeated. Sometimes I scroll this memory at night, it’s not so scary. Now I have, by the way, gray sky and rain outside the window, otherwise I would have started to pull the described impressions out.
The fear of noon is an uncanny valley, just in relation to all reality.
What is the horror of noon? Some people ask here.
Bright sunny day. You are walking around the city. Green trees, trams ring. The bright bright sun and almost no people, and not even a lot of cars. And suddenly, all the sounds around seem to die and almost ringing silence. You look around and understand that this should not be. And it can’t. And the feeling of something terrible is coming. You feel like Sarah Connor in the playground, a second before a nuclear explosion. And then suddenly all the sounds come back and this feeling goes away.
I remember one of those days, too bright, poisonous sun, at home and suddenly this feeling. Silence. Unnatural silence. Further events unfold in seconds. Suddenly a motorcycle enters the courtyard, some kind of drunk aunt, throws a bag in the face of the driver, he loses control and, together with the passenger, crashes into the wall at high speed. Howl, screams. It is on such a sunny day that the screams are especially audible. As if everything around is the scenery for this drama.
I’m a little boy, I went to the other end of the city to buy some kind of trinket. Sunny day. What an unnatural summer day. Too much sun. Unnatural silence in the air. I’m running back home and suddenly I see how it seems to me a familiar house and shop and I think - maybe I somehow cut the road? Although I seem to understand with my mind that I couldn’t be near this house without speed and transport, but I turned out to be. I rush to this house. There is dead silence. The sun. And I wander into the yards and understand that this is not the house that seemed to me. Then I run further in that direction, for some reason it seems to me that this is how I will cut the path. I find myself on some sort of railroad. I run on rails. A worker sits there and he just silently looks at me and says nothing and does not even blink. As if frozen. I run past. The sun is blinding. I see an old poster, "Glory to some Congress of the CPSU Central Committee," and suddenly I feel horror. I stop. And at that moment, in this silence, I hear a scream - boy stop! Running workers in orange robes. The wire came off. If I ran further - I would be fucked. That's why I feel the horror of the day.
The geometry, ideal to lifelessness, the eye-burning white and the deep hot blue sky - a hellish combination.
>>578259 (OP)
Ты опять выходишь на связь мудило?
Ты опять выходишь на связь мудило?
>>578259 (OP)
Нихуя себе, как же я обосрался!
Нихуя себе, как же я обосрался!
>>578259 (OP)
Вот. Любимый тред мой возродили. Спасибо анон, не обращай внимание на троллей, они асмр от цыпок на коже не отличат.
Вот. Любимый тред мой возродили. Спасибо анон, не обращай внимание на троллей, они асмр от цыпок на коже не отличат.
>>578778
Вот двочую, самый оригинальный тред за все время существования снача. Только труханы приходится постоянно менять, а то слишком страшно.
Вот двочую, самый оригинальный тред за все время существования снача. Только труханы приходится постоянно менять, а то слишком страшно.
>>578764
Увидев этот пик, я почувствовал ощущение приближающего пиздеца. Потом перед глазами стало все выцветать и появился тонкий нарастающий шум, который нарамтает медленно-медленно, так медленно что это сводит меня с ума. Думаю это связано с чувством приближающегт конца света, в частности - ядерного апокалипсиса. А потом я по традиции обосрался.
Увидев этот пик, я почувствовал ощущение приближающего пиздеца. Потом перед глазами стало все выцветать и появился тонкий нарастающий шум, который нарамтает медленно-медленно, так медленно что это сводит меня с ума. Думаю это связано с чувством приближающегт конца света, в частности - ядерного апокалипсиса. А потом я по традиции обосрался.
200 Кб, 896x800А вот и контент подъехал!
>>578259 (OP)
Я думал я один такое испытываю.
Вообще в целом я бы не назвал это крипотой, скорее чувство уюта, даже не знаю, одновременно будто бы где-то в "Домике" и в тоже время ностальгия.
Я живу в промышленном районе, в округе высокие белые "Брежневки" плюс огромное количество зелени и большие пространства дворов. Иногда заводы спускают пар, издавая достаточно громкий гул минут 40. Я думаю кто дроун эмбиент слушал - понимает какое, изолирующее воздействие такой звук имеет.
В общем однажды, иду по пустому двору по среди дня, синее небо, немного жарко и этот гул, птиц не слышно, разве что слышны где-то вдали автомобили. Ощущение покоя и опустошения, тепло и уютно. Ощущение приятно изоляции, кажется будто бы попал в пространство между измерениями, где вообще никого нет. Чисто как в истории про лангольеров только приятнее.
У меня ассоциации этого ощущения с игрой неверхуд и мелодией из второй халфы. https://www.youtube.com/watch?v=46bF5oFF1YI
Я думал я один такое испытываю.
Вообще в целом я бы не назвал это крипотой, скорее чувство уюта, даже не знаю, одновременно будто бы где-то в "Домике" и в тоже время ностальгия.
Я живу в промышленном районе, в округе высокие белые "Брежневки" плюс огромное количество зелени и большие пространства дворов. Иногда заводы спускают пар, издавая достаточно громкий гул минут 40. Я думаю кто дроун эмбиент слушал - понимает какое, изолирующее воздействие такой звук имеет.
В общем однажды, иду по пустому двору по среди дня, синее небо, немного жарко и этот гул, птиц не слышно, разве что слышны где-то вдали автомобили. Ощущение покоя и опустошения, тепло и уютно. Ощущение приятно изоляции, кажется будто бы попал в пространство между измерениями, где вообще никого нет. Чисто как в истории про лангольеров только приятнее.
У меня ассоциации этого ощущения с игрой неверхуд и мелодией из второй халфы. https://www.youtube.com/watch?v=46bF5oFF1YI
>>578805
Ты это я.
>Ощущение приятно изоляции, кажется будто бы попал в пространство между измерениями, где вообще никого нет
Ты это я.
В первый раз я увидел этот фильм, когда еще учился в начальной школе. Точную дату не помню, мне могло быть как десять лет, так и семь. Но не это важно. В нашей семье не принято, чтобы телевизор работал, когда в комнате никого нет, мама вечно ворчала, что он растрачивает электричество, и мы привыкли выключать за собой телевизор, даже если отходили от него на пятнадцать минут.
В тот день я пришел из школы раньше обычного, уже и не вспомню почему. Позвонил в дверь, никто не ответил. Я открыл дверь своим ключом и вошел в квартиру. Пока я раздевался в прихожей, то услышал, как в гостиной чуть слышно шумит телевизор, это больше напоминало статические помехи, чем голоса актеров или ведущих. Первым делом я подумал, что дома кто-то все же есть, но по какой-то причине этот "кто-то" не удосужился открыть дверь измученному школьнику. Но когда я вошел в комнату, никого не было. Только работающий телевизор. Я окликнул родителей, но ответом мне была тишина. Так я понял, что нахожусь дома один. Я очень обрадовался, что не придется действовать по привычному плану, то есть есть противный суп и садиться за уроки. Поэтому я решил посидеть у телека, пока не вернутся взрослые.
По телевизору показывали какой-то скучный тягомотный фильм, и я стал искать пульт, чтобы переключиться на мультики. Но пульта нигде не было, я везде искал, даже между диванными подушками заглянул, но пульта не было. Я подошел ближе к телевизору, чтобы переключить канал кнопкой, и уже протянул к ней руку, как остановился. Не знаю, почему. На экране не было ничего, что могло бы заинтересовать мальчишку моего возраста. Ни роботов, ни динозавров. Ни, чего греха таить, какой-нибудь голой красотки. Но я замер перед телевизором, не в силах отвести взгляд. Со стороны могло показаться, что изображение меня загипнотизировало, но это было не так. В любой момент я мог переключить канал, но делать этого не стал.
На экране была площадь, выложенная из белых камней. Они резали глаза, как ослепительный ковер свежего снега. Сначала мне показалось, что камни совсем мелкие, но потом я сообразил, что дело в масштабе. Камни были размером с хороший кирпич, а сама площадь - необъятной. Камера снимала ее сверху, наверное, при съемке пользовались краном, а то и вертолетом. Но границы у этой площади все-таки были, я мог видеть с краю колонны, похожие на древнегреческие, только вот они на себе ничего не держали. Камера стала приближаться - очень медленно, и мне казалось, что я будто лечу вниз на дельтаплане.
Сначала я думал, что площадь была пуста, но по мере приближения камеры я различил серую фигуру. Через пару минут - площадь становилась все ближе и ближе - я понял, что это мужчина в сером пальто с поднятым воротником. Его голову покрывала шляпа с мягкими полями. Он размеренным шагом шел по диагонали, засунув руки в карманы. До этого я слышал только статические помехи, но сейчас понял, что белый шум становится тише, через него уже можно расслышать щелканье подошв. Белые камни, из которых была сложена площадь, напоминали мне куски рафинада. Я даже облизнул губы, мне показалось, что я почувствовал на языке настоящую сладость.
Камера приблизилась к человеку настолько, что я мог видеть краешек его лица, блестящую от пота обвисшую щеку, поседевшие виски и мочку уха. Человек продолжал идти, но мне казалось, что он никогда не доберется до края площади и возвышающихся там колонн. Впрочем, сейчас колонны мне не были видны. Все, что я видел, это чуть косую фигуру человека и белую-белую площадь. Сейчас она уже не казалась мне сделанной из сахара. Скорее из соли. Я снова облизал губы. После того, как я вернулся из школы, я не глотнул даже чаю, поэтому сейчас мне сильно хотелось пить. Наверное, не стоило по дороге дуреть вместе с одноклассниками, во время шуточной потасовки я совсем вспотел под курткой, и сейчас чувствовал, как рубашка прилипает к моей спине.
Белый шум совсем стих, и в квартире, помимо моего чуть слышного дыхания, раздавались только равномерные щелчки ботинок. Даже часы не тикали. В моей голове наконец появилась мысль, она была похожа на растягиваемую кем-то тугую пружину: "Это какой-то очень... очень... странный фильм". Я знал, что у взрослых свои понятия об интересном кино, но я не думал, что кто-нибудь будет в состоянии несколько минут смотреть, как какой-то персонаж пытается пересечь площадь.
Пытается... Сейчас я уже не считал, что он когда-нибудь достигнет ее конца. Может, под его ногами просто разворачивается один и тот же кусок площади, как на беговой дорожке. И он будет идти вечно, так и не добравшись до своей цели. Хотя, наверное, он просто умрет от жажды, прежде чем у него отнимутся ноги. Тут я понял, что этому человеку действительно хочется пить. Иногда мне казалось, что я слышу, как он с трудом сглатывает. Я наконец осознал, почему площадь так блестит - она блестит от царящего над ней беспощадного солнца.
Может, если человек наконец дойдет до конца площади, он сможет укрыться в тенечке и напиться прохладной воды? "Как хорошо... что я сам в тени... - подумал я отстраненно. - Что я в любой момент... могу глотнуть... воды". Но я не чувствовал, что нахожусь в тени - я чувствовал, что рубашка на спине и под мышками промокла от пота, а верхняя губа на вкус теперь казалась соленой. Я с усилием сглотнул, но во рту совсем не осталось слюны. Мои ноги одеревенели, и я не мог сделать ни шагу.
Человек продолжал свой путь, все также низко держа голову и я не мог увидеть его лицо. Хотя ракурс камеры все равно не позволил бы мне это сделать. На мгновение в мое сознание пробилась нелепая мысль, что мне жалко актера. Наверное, ему было очень тяжело на съемках. Я знал про существование дублей, но чувствовал, что здесь все снималось без перерывов. От первого кадра до последнего. Впрочем, я уже не думал, что этот фильм, состоящий, казалось бы, из одной невыразимо длинной сцены, когда-нибудь закончится.
Я бы все отдал за глоток воды. А еще мне хотелось стянуть с себя одежду и встать под душ, чтобы избавится от ощущения липкой пленки на всем теле. Ноги у меня гудели, будто от долгой ходьбы. Хотя это, наверное, из-за футбола, в который мы играли на физкультуре. Здорово мы сегодня побегали, но после школы я не чувствовал себя уставшим или даже вспотевшим. А вот сейчас, стоя перед телевизором, я ощущал, что умираю от жажды.
В комнате было очень темно, а в глазах у меня рябило от яркого света, льющегося с телевизора. Этот свет, казалось, выжигал мне глаза, они начинали слезиться. Я часто заморгал, и с моих ресниц на щеку скользнула влага. Очень медленно, почти обжигая мою потную кожу, слезинка стекла ниже, пока не оказалась в уголке моего рта. Я подцепил ее кончиком языка. Слеза была соленой, как и мое сознание, но она все же была водой. Однако ее было слишком мало, чтобы унять мою жажду. Сколько я ни старался, больше не смог выжать из себя ни единой, самой крошечной, слезинки.
В тот день я пришел из школы раньше обычного, уже и не вспомню почему. Позвонил в дверь, никто не ответил. Я открыл дверь своим ключом и вошел в квартиру. Пока я раздевался в прихожей, то услышал, как в гостиной чуть слышно шумит телевизор, это больше напоминало статические помехи, чем голоса актеров или ведущих. Первым делом я подумал, что дома кто-то все же есть, но по какой-то причине этот "кто-то" не удосужился открыть дверь измученному школьнику. Но когда я вошел в комнату, никого не было. Только работающий телевизор. Я окликнул родителей, но ответом мне была тишина. Так я понял, что нахожусь дома один. Я очень обрадовался, что не придется действовать по привычному плану, то есть есть противный суп и садиться за уроки. Поэтому я решил посидеть у телека, пока не вернутся взрослые.
По телевизору показывали какой-то скучный тягомотный фильм, и я стал искать пульт, чтобы переключиться на мультики. Но пульта нигде не было, я везде искал, даже между диванными подушками заглянул, но пульта не было. Я подошел ближе к телевизору, чтобы переключить канал кнопкой, и уже протянул к ней руку, как остановился. Не знаю, почему. На экране не было ничего, что могло бы заинтересовать мальчишку моего возраста. Ни роботов, ни динозавров. Ни, чего греха таить, какой-нибудь голой красотки. Но я замер перед телевизором, не в силах отвести взгляд. Со стороны могло показаться, что изображение меня загипнотизировало, но это было не так. В любой момент я мог переключить канал, но делать этого не стал.
На экране была площадь, выложенная из белых камней. Они резали глаза, как ослепительный ковер свежего снега. Сначала мне показалось, что камни совсем мелкие, но потом я сообразил, что дело в масштабе. Камни были размером с хороший кирпич, а сама площадь - необъятной. Камера снимала ее сверху, наверное, при съемке пользовались краном, а то и вертолетом. Но границы у этой площади все-таки были, я мог видеть с краю колонны, похожие на древнегреческие, только вот они на себе ничего не держали. Камера стала приближаться - очень медленно, и мне казалось, что я будто лечу вниз на дельтаплане.
Сначала я думал, что площадь была пуста, но по мере приближения камеры я различил серую фигуру. Через пару минут - площадь становилась все ближе и ближе - я понял, что это мужчина в сером пальто с поднятым воротником. Его голову покрывала шляпа с мягкими полями. Он размеренным шагом шел по диагонали, засунув руки в карманы. До этого я слышал только статические помехи, но сейчас понял, что белый шум становится тише, через него уже можно расслышать щелканье подошв. Белые камни, из которых была сложена площадь, напоминали мне куски рафинада. Я даже облизнул губы, мне показалось, что я почувствовал на языке настоящую сладость.
Камера приблизилась к человеку настолько, что я мог видеть краешек его лица, блестящую от пота обвисшую щеку, поседевшие виски и мочку уха. Человек продолжал идти, но мне казалось, что он никогда не доберется до края площади и возвышающихся там колонн. Впрочем, сейчас колонны мне не были видны. Все, что я видел, это чуть косую фигуру человека и белую-белую площадь. Сейчас она уже не казалась мне сделанной из сахара. Скорее из соли. Я снова облизал губы. После того, как я вернулся из школы, я не глотнул даже чаю, поэтому сейчас мне сильно хотелось пить. Наверное, не стоило по дороге дуреть вместе с одноклассниками, во время шуточной потасовки я совсем вспотел под курткой, и сейчас чувствовал, как рубашка прилипает к моей спине.
Белый шум совсем стих, и в квартире, помимо моего чуть слышного дыхания, раздавались только равномерные щелчки ботинок. Даже часы не тикали. В моей голове наконец появилась мысль, она была похожа на растягиваемую кем-то тугую пружину: "Это какой-то очень... очень... странный фильм". Я знал, что у взрослых свои понятия об интересном кино, но я не думал, что кто-нибудь будет в состоянии несколько минут смотреть, как какой-то персонаж пытается пересечь площадь.
Пытается... Сейчас я уже не считал, что он когда-нибудь достигнет ее конца. Может, под его ногами просто разворачивается один и тот же кусок площади, как на беговой дорожке. И он будет идти вечно, так и не добравшись до своей цели. Хотя, наверное, он просто умрет от жажды, прежде чем у него отнимутся ноги. Тут я понял, что этому человеку действительно хочется пить. Иногда мне казалось, что я слышу, как он с трудом сглатывает. Я наконец осознал, почему площадь так блестит - она блестит от царящего над ней беспощадного солнца.
Может, если человек наконец дойдет до конца площади, он сможет укрыться в тенечке и напиться прохладной воды? "Как хорошо... что я сам в тени... - подумал я отстраненно. - Что я в любой момент... могу глотнуть... воды". Но я не чувствовал, что нахожусь в тени - я чувствовал, что рубашка на спине и под мышками промокла от пота, а верхняя губа на вкус теперь казалась соленой. Я с усилием сглотнул, но во рту совсем не осталось слюны. Мои ноги одеревенели, и я не мог сделать ни шагу.
Человек продолжал свой путь, все также низко держа голову и я не мог увидеть его лицо. Хотя ракурс камеры все равно не позволил бы мне это сделать. На мгновение в мое сознание пробилась нелепая мысль, что мне жалко актера. Наверное, ему было очень тяжело на съемках. Я знал про существование дублей, но чувствовал, что здесь все снималось без перерывов. От первого кадра до последнего. Впрочем, я уже не думал, что этот фильм, состоящий, казалось бы, из одной невыразимо длинной сцены, когда-нибудь закончится.
Я бы все отдал за глоток воды. А еще мне хотелось стянуть с себя одежду и встать под душ, чтобы избавится от ощущения липкой пленки на всем теле. Ноги у меня гудели, будто от долгой ходьбы. Хотя это, наверное, из-за футбола, в который мы играли на физкультуре. Здорово мы сегодня побегали, но после школы я не чувствовал себя уставшим или даже вспотевшим. А вот сейчас, стоя перед телевизором, я ощущал, что умираю от жажды.
В комнате было очень темно, а в глазах у меня рябило от яркого света, льющегося с телевизора. Этот свет, казалось, выжигал мне глаза, они начинали слезиться. Я часто заморгал, и с моих ресниц на щеку скользнула влага. Очень медленно, почти обжигая мою потную кожу, слезинка стекла ниже, пока не оказалась в уголке моего рта. Я подцепил ее кончиком языка. Слеза была соленой, как и мое сознание, но она все же была водой. Однако ее было слишком мало, чтобы унять мою жажду. Сколько я ни старался, больше не смог выжать из себя ни единой, самой крошечной, слезинки.
В первый раз я увидел этот фильм, когда еще учился в начальной школе. Точную дату не помню, мне могло быть как десять лет, так и семь. Но не это важно. В нашей семье не принято, чтобы телевизор работал, когда в комнате никого нет, мама вечно ворчала, что он растрачивает электричество, и мы привыкли выключать за собой телевизор, даже если отходили от него на пятнадцать минут.
В тот день я пришел из школы раньше обычного, уже и не вспомню почему. Позвонил в дверь, никто не ответил. Я открыл дверь своим ключом и вошел в квартиру. Пока я раздевался в прихожей, то услышал, как в гостиной чуть слышно шумит телевизор, это больше напоминало статические помехи, чем голоса актеров или ведущих. Первым делом я подумал, что дома кто-то все же есть, но по какой-то причине этот "кто-то" не удосужился открыть дверь измученному школьнику. Но когда я вошел в комнату, никого не было. Только работающий телевизор. Я окликнул родителей, но ответом мне была тишина. Так я понял, что нахожусь дома один. Я очень обрадовался, что не придется действовать по привычному плану, то есть есть противный суп и садиться за уроки. Поэтому я решил посидеть у телека, пока не вернутся взрослые.
По телевизору показывали какой-то скучный тягомотный фильм, и я стал искать пульт, чтобы переключиться на мультики. Но пульта нигде не было, я везде искал, даже между диванными подушками заглянул, но пульта не было. Я подошел ближе к телевизору, чтобы переключить канал кнопкой, и уже протянул к ней руку, как остановился. Не знаю, почему. На экране не было ничего, что могло бы заинтересовать мальчишку моего возраста. Ни роботов, ни динозавров. Ни, чего греха таить, какой-нибудь голой красотки. Но я замер перед телевизором, не в силах отвести взгляд. Со стороны могло показаться, что изображение меня загипнотизировало, но это было не так. В любой момент я мог переключить канал, но делать этого не стал.
На экране была площадь, выложенная из белых камней. Они резали глаза, как ослепительный ковер свежего снега. Сначала мне показалось, что камни совсем мелкие, но потом я сообразил, что дело в масштабе. Камни были размером с хороший кирпич, а сама площадь - необъятной. Камера снимала ее сверху, наверное, при съемке пользовались краном, а то и вертолетом. Но границы у этой площади все-таки были, я мог видеть с краю колонны, похожие на древнегреческие, только вот они на себе ничего не держали. Камера стала приближаться - очень медленно, и мне казалось, что я будто лечу вниз на дельтаплане.
Сначала я думал, что площадь была пуста, но по мере приближения камеры я различил серую фигуру. Через пару минут - площадь становилась все ближе и ближе - я понял, что это мужчина в сером пальто с поднятым воротником. Его голову покрывала шляпа с мягкими полями. Он размеренным шагом шел по диагонали, засунув руки в карманы. До этого я слышал только статические помехи, но сейчас понял, что белый шум становится тише, через него уже можно расслышать щелканье подошв. Белые камни, из которых была сложена площадь, напоминали мне куски рафинада. Я даже облизнул губы, мне показалось, что я почувствовал на языке настоящую сладость.
Камера приблизилась к человеку настолько, что я мог видеть краешек его лица, блестящую от пота обвисшую щеку, поседевшие виски и мочку уха. Человек продолжал идти, но мне казалось, что он никогда не доберется до края площади и возвышающихся там колонн. Впрочем, сейчас колонны мне не были видны. Все, что я видел, это чуть косую фигуру человека и белую-белую площадь. Сейчас она уже не казалась мне сделанной из сахара. Скорее из соли. Я снова облизал губы. После того, как я вернулся из школы, я не глотнул даже чаю, поэтому сейчас мне сильно хотелось пить. Наверное, не стоило по дороге дуреть вместе с одноклассниками, во время шуточной потасовки я совсем вспотел под курткой, и сейчас чувствовал, как рубашка прилипает к моей спине.
Белый шум совсем стих, и в квартире, помимо моего чуть слышного дыхания, раздавались только равномерные щелчки ботинок. Даже часы не тикали. В моей голове наконец появилась мысль, она была похожа на растягиваемую кем-то тугую пружину: "Это какой-то очень... очень... странный фильм". Я знал, что у взрослых свои понятия об интересном кино, но я не думал, что кто-нибудь будет в состоянии несколько минут смотреть, как какой-то персонаж пытается пересечь площадь.
Пытается... Сейчас я уже не считал, что он когда-нибудь достигнет ее конца. Может, под его ногами просто разворачивается один и тот же кусок площади, как на беговой дорожке. И он будет идти вечно, так и не добравшись до своей цели. Хотя, наверное, он просто умрет от жажды, прежде чем у него отнимутся ноги. Тут я понял, что этому человеку действительно хочется пить. Иногда мне казалось, что я слышу, как он с трудом сглатывает. Я наконец осознал, почему площадь так блестит - она блестит от царящего над ней беспощадного солнца.
Может, если человек наконец дойдет до конца площади, он сможет укрыться в тенечке и напиться прохладной воды? "Как хорошо... что я сам в тени... - подумал я отстраненно. - Что я в любой момент... могу глотнуть... воды". Но я не чувствовал, что нахожусь в тени - я чувствовал, что рубашка на спине и под мышками промокла от пота, а верхняя губа на вкус теперь казалась соленой. Я с усилием сглотнул, но во рту совсем не осталось слюны. Мои ноги одеревенели, и я не мог сделать ни шагу.
Человек продолжал свой путь, все также низко держа голову и я не мог увидеть его лицо. Хотя ракурс камеры все равно не позволил бы мне это сделать. На мгновение в мое сознание пробилась нелепая мысль, что мне жалко актера. Наверное, ему было очень тяжело на съемках. Я знал про существование дублей, но чувствовал, что здесь все снималось без перерывов. От первого кадра до последнего. Впрочем, я уже не думал, что этот фильм, состоящий, казалось бы, из одной невыразимо длинной сцены, когда-нибудь закончится.
Я бы все отдал за глоток воды. А еще мне хотелось стянуть с себя одежду и встать под душ, чтобы избавится от ощущения липкой пленки на всем теле. Ноги у меня гудели, будто от долгой ходьбы. Хотя это, наверное, из-за футбола, в который мы играли на физкультуре. Здорово мы сегодня побегали, но после школы я не чувствовал себя уставшим или даже вспотевшим. А вот сейчас, стоя перед телевизором, я ощущал, что умираю от жажды.
В комнате было очень темно, а в глазах у меня рябило от яркого света, льющегося с телевизора. Этот свет, казалось, выжигал мне глаза, они начинали слезиться. Я часто заморгал, и с моих ресниц на щеку скользнула влага. Очень медленно, почти обжигая мою потную кожу, слезинка стекла ниже, пока не оказалась в уголке моего рта. Я подцепил ее кончиком языка. Слеза была соленой, как и мое сознание, но она все же была водой. Однако ее было слишком мало, чтобы унять мою жажду. Сколько я ни старался, больше не смог выжать из себя ни единой, самой крошечной, слезинки.
В тот день я пришел из школы раньше обычного, уже и не вспомню почему. Позвонил в дверь, никто не ответил. Я открыл дверь своим ключом и вошел в квартиру. Пока я раздевался в прихожей, то услышал, как в гостиной чуть слышно шумит телевизор, это больше напоминало статические помехи, чем голоса актеров или ведущих. Первым делом я подумал, что дома кто-то все же есть, но по какой-то причине этот "кто-то" не удосужился открыть дверь измученному школьнику. Но когда я вошел в комнату, никого не было. Только работающий телевизор. Я окликнул родителей, но ответом мне была тишина. Так я понял, что нахожусь дома один. Я очень обрадовался, что не придется действовать по привычному плану, то есть есть противный суп и садиться за уроки. Поэтому я решил посидеть у телека, пока не вернутся взрослые.
По телевизору показывали какой-то скучный тягомотный фильм, и я стал искать пульт, чтобы переключиться на мультики. Но пульта нигде не было, я везде искал, даже между диванными подушками заглянул, но пульта не было. Я подошел ближе к телевизору, чтобы переключить канал кнопкой, и уже протянул к ней руку, как остановился. Не знаю, почему. На экране не было ничего, что могло бы заинтересовать мальчишку моего возраста. Ни роботов, ни динозавров. Ни, чего греха таить, какой-нибудь голой красотки. Но я замер перед телевизором, не в силах отвести взгляд. Со стороны могло показаться, что изображение меня загипнотизировало, но это было не так. В любой момент я мог переключить канал, но делать этого не стал.
На экране была площадь, выложенная из белых камней. Они резали глаза, как ослепительный ковер свежего снега. Сначала мне показалось, что камни совсем мелкие, но потом я сообразил, что дело в масштабе. Камни были размером с хороший кирпич, а сама площадь - необъятной. Камера снимала ее сверху, наверное, при съемке пользовались краном, а то и вертолетом. Но границы у этой площади все-таки были, я мог видеть с краю колонны, похожие на древнегреческие, только вот они на себе ничего не держали. Камера стала приближаться - очень медленно, и мне казалось, что я будто лечу вниз на дельтаплане.
Сначала я думал, что площадь была пуста, но по мере приближения камеры я различил серую фигуру. Через пару минут - площадь становилась все ближе и ближе - я понял, что это мужчина в сером пальто с поднятым воротником. Его голову покрывала шляпа с мягкими полями. Он размеренным шагом шел по диагонали, засунув руки в карманы. До этого я слышал только статические помехи, но сейчас понял, что белый шум становится тише, через него уже можно расслышать щелканье подошв. Белые камни, из которых была сложена площадь, напоминали мне куски рафинада. Я даже облизнул губы, мне показалось, что я почувствовал на языке настоящую сладость.
Камера приблизилась к человеку настолько, что я мог видеть краешек его лица, блестящую от пота обвисшую щеку, поседевшие виски и мочку уха. Человек продолжал идти, но мне казалось, что он никогда не доберется до края площади и возвышающихся там колонн. Впрочем, сейчас колонны мне не были видны. Все, что я видел, это чуть косую фигуру человека и белую-белую площадь. Сейчас она уже не казалась мне сделанной из сахара. Скорее из соли. Я снова облизал губы. После того, как я вернулся из школы, я не глотнул даже чаю, поэтому сейчас мне сильно хотелось пить. Наверное, не стоило по дороге дуреть вместе с одноклассниками, во время шуточной потасовки я совсем вспотел под курткой, и сейчас чувствовал, как рубашка прилипает к моей спине.
Белый шум совсем стих, и в квартире, помимо моего чуть слышного дыхания, раздавались только равномерные щелчки ботинок. Даже часы не тикали. В моей голове наконец появилась мысль, она была похожа на растягиваемую кем-то тугую пружину: "Это какой-то очень... очень... странный фильм". Я знал, что у взрослых свои понятия об интересном кино, но я не думал, что кто-нибудь будет в состоянии несколько минут смотреть, как какой-то персонаж пытается пересечь площадь.
Пытается... Сейчас я уже не считал, что он когда-нибудь достигнет ее конца. Может, под его ногами просто разворачивается один и тот же кусок площади, как на беговой дорожке. И он будет идти вечно, так и не добравшись до своей цели. Хотя, наверное, он просто умрет от жажды, прежде чем у него отнимутся ноги. Тут я понял, что этому человеку действительно хочется пить. Иногда мне казалось, что я слышу, как он с трудом сглатывает. Я наконец осознал, почему площадь так блестит - она блестит от царящего над ней беспощадного солнца.
Может, если человек наконец дойдет до конца площади, он сможет укрыться в тенечке и напиться прохладной воды? "Как хорошо... что я сам в тени... - подумал я отстраненно. - Что я в любой момент... могу глотнуть... воды". Но я не чувствовал, что нахожусь в тени - я чувствовал, что рубашка на спине и под мышками промокла от пота, а верхняя губа на вкус теперь казалась соленой. Я с усилием сглотнул, но во рту совсем не осталось слюны. Мои ноги одеревенели, и я не мог сделать ни шагу.
Человек продолжал свой путь, все также низко держа голову и я не мог увидеть его лицо. Хотя ракурс камеры все равно не позволил бы мне это сделать. На мгновение в мое сознание пробилась нелепая мысль, что мне жалко актера. Наверное, ему было очень тяжело на съемках. Я знал про существование дублей, но чувствовал, что здесь все снималось без перерывов. От первого кадра до последнего. Впрочем, я уже не думал, что этот фильм, состоящий, казалось бы, из одной невыразимо длинной сцены, когда-нибудь закончится.
Я бы все отдал за глоток воды. А еще мне хотелось стянуть с себя одежду и встать под душ, чтобы избавится от ощущения липкой пленки на всем теле. Ноги у меня гудели, будто от долгой ходьбы. Хотя это, наверное, из-за футбола, в который мы играли на физкультуре. Здорово мы сегодня побегали, но после школы я не чувствовал себя уставшим или даже вспотевшим. А вот сейчас, стоя перед телевизором, я ощущал, что умираю от жажды.
В комнате было очень темно, а в глазах у меня рябило от яркого света, льющегося с телевизора. Этот свет, казалось, выжигал мне глаза, они начинали слезиться. Я часто заморгал, и с моих ресниц на щеку скользнула влага. Очень медленно, почти обжигая мою потную кожу, слезинка стекла ниже, пока не оказалась в уголке моего рта. Я подцепил ее кончиком языка. Слеза была соленой, как и мое сознание, но она все же была водой. Однако ее было слишком мало, чтобы унять мою жажду. Сколько я ни старался, больше не смог выжать из себя ни единой, самой крошечной, слезинки.
>>579219
Мои мысли снова вернулись к происходящему в телевизоре. Пока я отвлекся на собственную слезу, то не заметил, что камера приблизилась еще сильнее. Я почти мог различить запах пота и отчаяния, исходящего от мужчины. Тот не сдавался и продолжал идти вперед, как жестяная игрушка с бесконечным заводом. Но у меня такого завода не было, я не мог даже стоять, поэтому рухнул на колени, не отрывая взгляда от экрана. Я знал, что долго уже не выдержу и скоро упаду навзничь, и тогда палящее солнце сожжет меня до обугленных костей, пока в моем организме от воды не останется даже пара.
На мгновение мне показалось, что на экране вновь зазвучали статические помехи, но это только шорох подошв в моем сознании спутался в неразличимый шум. А потом камера стала медленно подниматься ввысь, и я вместе взмывал вместе с ней, к этому огромному раскаленному шару, который не видел, но чувствовал своей горячей макушкой. Прошла пара минут, прежде чем камера отодвинулась настолько, что я снова мог видеть колонны. Те были так же далеко, как и в первый раз. Несчастному никогда не достичь края площади...
А потом где-то далеко-далеко раздался свежий и громкий звук, который влился в мои уши, подобно ледяной воде. Это в дверном замке повернулся ключ. Родители звали меня по имени, удивлялись, почему в квартире потемки, а потом, шумные и пахнущие весельем, вошли в комнату, включив наконец свет.
У меня же перед глазами, наоборот, все потемнело. Я прикрыл глаза, и под веками заскакали разноцветные пятна - зеленые, фиолетовые, оранжевые. Потом я чувствовал на себе мамины холодные руки и папин встревоженный голос. Меня отвели в мою комнату, раздели и уложили в кровать. Через какое-то мгновение у меня в мокрой подмышке оказался хрупкий градусник. Еще через мгновение папа помог мне приподняться в кровати, а у моих растрескавшихся губ оказался твердый край стакана с благословенной водой.
Я провалялся в постели с температурой почти неделю. Родители рассказывали потом, что, вернувшись вечером из гостей, обнаружили меня на коленях в темной гостиной. Телевизор был выключен. Я спрашивал маму с папой несколько раз, на протяжении многих лет, но телевизор всегда был выключен. В тот день родители ушли на свадьбу своих близких друзей, они еще накануне предупреждали меня об этом, и даже оставили записку, но она была на кухне, а туда я после школы так и не заходил.
Потом я объяснял себе то происшествие очень просто. Я начал заболевать еще в школе, наверное, у меня еще накануне была повышена температура. К концу учебного дня я совсем разболелся - память тут же подкинула, что в тот день меня отпустили пораньше. Ну а потом все просто - перегревшийся от болезни мозг выдал такой вот бред наяву. Я был даже не уверен, был ли все это время включен телевизор. Возможно этот путь по соляной площади мне привиделся целиком и полностью - от начала до конца.
Лет пять назад я решил поискать про этот фильм с белой площадью в Интернете, полагая, что передо мной могло быть что-то из арт-хауса. Но я по ключевым словам я не нашел ни малейшего упоминания об этом фильме, что укрепило мои подозрения в том, что он был лишь выдумкой мальчишки с высокой температурой. К тому же, у меня были смутные представления о временных рамках той сцены. Мне казалось, что я стоял перед телевизором от силы минут десять, но, когда домой вернулись родители, было уже ближе к полуночи. Я бы и не вспомнил об этом давнем случае, если бы не пришел сегодня домой с работы в пустую квартиру. Жена пару дней назад уехала по работе в Германию, а телевизор - большая плазменная панель на стене - был включен. На экране была белая площадь, по которой шел человек в пальто. Я помнил, что в детстве фильм не был широкоформатным, но сейчас площадь простиралась на весь размер огромного дисплея. На кинопленке не было ни царапинки, все было ярко и четко, будто этот фильм сняли совсем недавно, используя самую современную камеру.
Но теперь отличались не только качество картинки и ее размер. На этот раз мне удалось дождаться того, чтобы человек выбрался с этой проклятой белоснежной площади, от которой у меня рябило в глазах. Хорошо, что я умею печатать не глядя на клавиатуру. Пока человек пересекал площадь, я достал из сумки ноутбук, поставил его на стол и, склонившись над ним, напечатал всю эту историю, продолжая поверх него смотреть на экран телевизора. Мне до сих пор неизвестно название этого странного фильма, на каком канале он идет, отечественный он или зарубежный и вообще видит ли его сейчас кто-нибудь, помимо меня. Мне известно лишь одно, теперь я знаю, что ждало человека, когда он прошел между двумя ослепительно белыми колоннами. Его ждал город.
Город под выбеленным небом, которое венчало раскаленное солнце. Город с белыми домами и белыми мостовыми. Город, в котором не было ни единой души. Город с бесконечными соляными улицами, которые и не думали кончаться. Слепящий белый город, по которому эхом разносятся щелчки ботинок.
Мне ужасно хочется пить, язык почти превратился в сухую губку, а ноги мои дрожат от усталости. Я заканчиваю писать свою историю, потому что меня уже не слушаются пальцы. Если смогу, напишу, чем все закончилось. А пока мне нужно досмотреть кино. До самых титров.
Мои мысли снова вернулись к происходящему в телевизоре. Пока я отвлекся на собственную слезу, то не заметил, что камера приблизилась еще сильнее. Я почти мог различить запах пота и отчаяния, исходящего от мужчины. Тот не сдавался и продолжал идти вперед, как жестяная игрушка с бесконечным заводом. Но у меня такого завода не было, я не мог даже стоять, поэтому рухнул на колени, не отрывая взгляда от экрана. Я знал, что долго уже не выдержу и скоро упаду навзничь, и тогда палящее солнце сожжет меня до обугленных костей, пока в моем организме от воды не останется даже пара.
На мгновение мне показалось, что на экране вновь зазвучали статические помехи, но это только шорох подошв в моем сознании спутался в неразличимый шум. А потом камера стала медленно подниматься ввысь, и я вместе взмывал вместе с ней, к этому огромному раскаленному шару, который не видел, но чувствовал своей горячей макушкой. Прошла пара минут, прежде чем камера отодвинулась настолько, что я снова мог видеть колонны. Те были так же далеко, как и в первый раз. Несчастному никогда не достичь края площади...
А потом где-то далеко-далеко раздался свежий и громкий звук, который влился в мои уши, подобно ледяной воде. Это в дверном замке повернулся ключ. Родители звали меня по имени, удивлялись, почему в квартире потемки, а потом, шумные и пахнущие весельем, вошли в комнату, включив наконец свет.
У меня же перед глазами, наоборот, все потемнело. Я прикрыл глаза, и под веками заскакали разноцветные пятна - зеленые, фиолетовые, оранжевые. Потом я чувствовал на себе мамины холодные руки и папин встревоженный голос. Меня отвели в мою комнату, раздели и уложили в кровать. Через какое-то мгновение у меня в мокрой подмышке оказался хрупкий градусник. Еще через мгновение папа помог мне приподняться в кровати, а у моих растрескавшихся губ оказался твердый край стакана с благословенной водой.
Я провалялся в постели с температурой почти неделю. Родители рассказывали потом, что, вернувшись вечером из гостей, обнаружили меня на коленях в темной гостиной. Телевизор был выключен. Я спрашивал маму с папой несколько раз, на протяжении многих лет, но телевизор всегда был выключен. В тот день родители ушли на свадьбу своих близких друзей, они еще накануне предупреждали меня об этом, и даже оставили записку, но она была на кухне, а туда я после школы так и не заходил.
Потом я объяснял себе то происшествие очень просто. Я начал заболевать еще в школе, наверное, у меня еще накануне была повышена температура. К концу учебного дня я совсем разболелся - память тут же подкинула, что в тот день меня отпустили пораньше. Ну а потом все просто - перегревшийся от болезни мозг выдал такой вот бред наяву. Я был даже не уверен, был ли все это время включен телевизор. Возможно этот путь по соляной площади мне привиделся целиком и полностью - от начала до конца.
Лет пять назад я решил поискать про этот фильм с белой площадью в Интернете, полагая, что передо мной могло быть что-то из арт-хауса. Но я по ключевым словам я не нашел ни малейшего упоминания об этом фильме, что укрепило мои подозрения в том, что он был лишь выдумкой мальчишки с высокой температурой. К тому же, у меня были смутные представления о временных рамках той сцены. Мне казалось, что я стоял перед телевизором от силы минут десять, но, когда домой вернулись родители, было уже ближе к полуночи. Я бы и не вспомнил об этом давнем случае, если бы не пришел сегодня домой с работы в пустую квартиру. Жена пару дней назад уехала по работе в Германию, а телевизор - большая плазменная панель на стене - был включен. На экране была белая площадь, по которой шел человек в пальто. Я помнил, что в детстве фильм не был широкоформатным, но сейчас площадь простиралась на весь размер огромного дисплея. На кинопленке не было ни царапинки, все было ярко и четко, будто этот фильм сняли совсем недавно, используя самую современную камеру.
Но теперь отличались не только качество картинки и ее размер. На этот раз мне удалось дождаться того, чтобы человек выбрался с этой проклятой белоснежной площади, от которой у меня рябило в глазах. Хорошо, что я умею печатать не глядя на клавиатуру. Пока человек пересекал площадь, я достал из сумки ноутбук, поставил его на стол и, склонившись над ним, напечатал всю эту историю, продолжая поверх него смотреть на экран телевизора. Мне до сих пор неизвестно название этого странного фильма, на каком канале он идет, отечественный он или зарубежный и вообще видит ли его сейчас кто-нибудь, помимо меня. Мне известно лишь одно, теперь я знаю, что ждало человека, когда он прошел между двумя ослепительно белыми колоннами. Его ждал город.
Город под выбеленным небом, которое венчало раскаленное солнце. Город с белыми домами и белыми мостовыми. Город, в котором не было ни единой души. Город с бесконечными соляными улицами, которые и не думали кончаться. Слепящий белый город, по которому эхом разносятся щелчки ботинок.
Мне ужасно хочется пить, язык почти превратился в сухую губку, а ноги мои дрожат от усталости. Я заканчиваю писать свою историю, потому что меня уже не слушаются пальцы. Если смогу, напишу, чем все закончилось. А пока мне нужно досмотреть кино. До самых титров.
>>579219
Мои мысли снова вернулись к происходящему в телевизоре. Пока я отвлекся на собственную слезу, то не заметил, что камера приблизилась еще сильнее. Я почти мог различить запах пота и отчаяния, исходящего от мужчины. Тот не сдавался и продолжал идти вперед, как жестяная игрушка с бесконечным заводом. Но у меня такого завода не было, я не мог даже стоять, поэтому рухнул на колени, не отрывая взгляда от экрана. Я знал, что долго уже не выдержу и скоро упаду навзничь, и тогда палящее солнце сожжет меня до обугленных костей, пока в моем организме от воды не останется даже пара.
На мгновение мне показалось, что на экране вновь зазвучали статические помехи, но это только шорох подошв в моем сознании спутался в неразличимый шум. А потом камера стала медленно подниматься ввысь, и я вместе взмывал вместе с ней, к этому огромному раскаленному шару, который не видел, но чувствовал своей горячей макушкой. Прошла пара минут, прежде чем камера отодвинулась настолько, что я снова мог видеть колонны. Те были так же далеко, как и в первый раз. Несчастному никогда не достичь края площади...
А потом где-то далеко-далеко раздался свежий и громкий звук, который влился в мои уши, подобно ледяной воде. Это в дверном замке повернулся ключ. Родители звали меня по имени, удивлялись, почему в квартире потемки, а потом, шумные и пахнущие весельем, вошли в комнату, включив наконец свет.
У меня же перед глазами, наоборот, все потемнело. Я прикрыл глаза, и под веками заскакали разноцветные пятна - зеленые, фиолетовые, оранжевые. Потом я чувствовал на себе мамины холодные руки и папин встревоженный голос. Меня отвели в мою комнату, раздели и уложили в кровать. Через какое-то мгновение у меня в мокрой подмышке оказался хрупкий градусник. Еще через мгновение папа помог мне приподняться в кровати, а у моих растрескавшихся губ оказался твердый край стакана с благословенной водой.
Я провалялся в постели с температурой почти неделю. Родители рассказывали потом, что, вернувшись вечером из гостей, обнаружили меня на коленях в темной гостиной. Телевизор был выключен. Я спрашивал маму с папой несколько раз, на протяжении многих лет, но телевизор всегда был выключен. В тот день родители ушли на свадьбу своих близких друзей, они еще накануне предупреждали меня об этом, и даже оставили записку, но она была на кухне, а туда я после школы так и не заходил.
Потом я объяснял себе то происшествие очень просто. Я начал заболевать еще в школе, наверное, у меня еще накануне была повышена температура. К концу учебного дня я совсем разболелся - память тут же подкинула, что в тот день меня отпустили пораньше. Ну а потом все просто - перегревшийся от болезни мозг выдал такой вот бред наяву. Я был даже не уверен, был ли все это время включен телевизор. Возможно этот путь по соляной площади мне привиделся целиком и полностью - от начала до конца.
Лет пять назад я решил поискать про этот фильм с белой площадью в Интернете, полагая, что передо мной могло быть что-то из арт-хауса. Но я по ключевым словам я не нашел ни малейшего упоминания об этом фильме, что укрепило мои подозрения в том, что он был лишь выдумкой мальчишки с высокой температурой. К тому же, у меня были смутные представления о временных рамках той сцены. Мне казалось, что я стоял перед телевизором от силы минут десять, но, когда домой вернулись родители, было уже ближе к полуночи. Я бы и не вспомнил об этом давнем случае, если бы не пришел сегодня домой с работы в пустую квартиру. Жена пару дней назад уехала по работе в Германию, а телевизор - большая плазменная панель на стене - был включен. На экране была белая площадь, по которой шел человек в пальто. Я помнил, что в детстве фильм не был широкоформатным, но сейчас площадь простиралась на весь размер огромного дисплея. На кинопленке не было ни царапинки, все было ярко и четко, будто этот фильм сняли совсем недавно, используя самую современную камеру.
Но теперь отличались не только качество картинки и ее размер. На этот раз мне удалось дождаться того, чтобы человек выбрался с этой проклятой белоснежной площади, от которой у меня рябило в глазах. Хорошо, что я умею печатать не глядя на клавиатуру. Пока человек пересекал площадь, я достал из сумки ноутбук, поставил его на стол и, склонившись над ним, напечатал всю эту историю, продолжая поверх него смотреть на экран телевизора. Мне до сих пор неизвестно название этого странного фильма, на каком канале он идет, отечественный он или зарубежный и вообще видит ли его сейчас кто-нибудь, помимо меня. Мне известно лишь одно, теперь я знаю, что ждало человека, когда он прошел между двумя ослепительно белыми колоннами. Его ждал город.
Город под выбеленным небом, которое венчало раскаленное солнце. Город с белыми домами и белыми мостовыми. Город, в котором не было ни единой души. Город с бесконечными соляными улицами, которые и не думали кончаться. Слепящий белый город, по которому эхом разносятся щелчки ботинок.
Мне ужасно хочется пить, язык почти превратился в сухую губку, а ноги мои дрожат от усталости. Я заканчиваю писать свою историю, потому что меня уже не слушаются пальцы. Если смогу, напишу, чем все закончилось. А пока мне нужно досмотреть кино. До самых титров.
Мои мысли снова вернулись к происходящему в телевизоре. Пока я отвлекся на собственную слезу, то не заметил, что камера приблизилась еще сильнее. Я почти мог различить запах пота и отчаяния, исходящего от мужчины. Тот не сдавался и продолжал идти вперед, как жестяная игрушка с бесконечным заводом. Но у меня такого завода не было, я не мог даже стоять, поэтому рухнул на колени, не отрывая взгляда от экрана. Я знал, что долго уже не выдержу и скоро упаду навзничь, и тогда палящее солнце сожжет меня до обугленных костей, пока в моем организме от воды не останется даже пара.
На мгновение мне показалось, что на экране вновь зазвучали статические помехи, но это только шорох подошв в моем сознании спутался в неразличимый шум. А потом камера стала медленно подниматься ввысь, и я вместе взмывал вместе с ней, к этому огромному раскаленному шару, который не видел, но чувствовал своей горячей макушкой. Прошла пара минут, прежде чем камера отодвинулась настолько, что я снова мог видеть колонны. Те были так же далеко, как и в первый раз. Несчастному никогда не достичь края площади...
А потом где-то далеко-далеко раздался свежий и громкий звук, который влился в мои уши, подобно ледяной воде. Это в дверном замке повернулся ключ. Родители звали меня по имени, удивлялись, почему в квартире потемки, а потом, шумные и пахнущие весельем, вошли в комнату, включив наконец свет.
У меня же перед глазами, наоборот, все потемнело. Я прикрыл глаза, и под веками заскакали разноцветные пятна - зеленые, фиолетовые, оранжевые. Потом я чувствовал на себе мамины холодные руки и папин встревоженный голос. Меня отвели в мою комнату, раздели и уложили в кровать. Через какое-то мгновение у меня в мокрой подмышке оказался хрупкий градусник. Еще через мгновение папа помог мне приподняться в кровати, а у моих растрескавшихся губ оказался твердый край стакана с благословенной водой.
Я провалялся в постели с температурой почти неделю. Родители рассказывали потом, что, вернувшись вечером из гостей, обнаружили меня на коленях в темной гостиной. Телевизор был выключен. Я спрашивал маму с папой несколько раз, на протяжении многих лет, но телевизор всегда был выключен. В тот день родители ушли на свадьбу своих близких друзей, они еще накануне предупреждали меня об этом, и даже оставили записку, но она была на кухне, а туда я после школы так и не заходил.
Потом я объяснял себе то происшествие очень просто. Я начал заболевать еще в школе, наверное, у меня еще накануне была повышена температура. К концу учебного дня я совсем разболелся - память тут же подкинула, что в тот день меня отпустили пораньше. Ну а потом все просто - перегревшийся от болезни мозг выдал такой вот бред наяву. Я был даже не уверен, был ли все это время включен телевизор. Возможно этот путь по соляной площади мне привиделся целиком и полностью - от начала до конца.
Лет пять назад я решил поискать про этот фильм с белой площадью в Интернете, полагая, что передо мной могло быть что-то из арт-хауса. Но я по ключевым словам я не нашел ни малейшего упоминания об этом фильме, что укрепило мои подозрения в том, что он был лишь выдумкой мальчишки с высокой температурой. К тому же, у меня были смутные представления о временных рамках той сцены. Мне казалось, что я стоял перед телевизором от силы минут десять, но, когда домой вернулись родители, было уже ближе к полуночи. Я бы и не вспомнил об этом давнем случае, если бы не пришел сегодня домой с работы в пустую квартиру. Жена пару дней назад уехала по работе в Германию, а телевизор - большая плазменная панель на стене - был включен. На экране была белая площадь, по которой шел человек в пальто. Я помнил, что в детстве фильм не был широкоформатным, но сейчас площадь простиралась на весь размер огромного дисплея. На кинопленке не было ни царапинки, все было ярко и четко, будто этот фильм сняли совсем недавно, используя самую современную камеру.
Но теперь отличались не только качество картинки и ее размер. На этот раз мне удалось дождаться того, чтобы человек выбрался с этой проклятой белоснежной площади, от которой у меня рябило в глазах. Хорошо, что я умею печатать не глядя на клавиатуру. Пока человек пересекал площадь, я достал из сумки ноутбук, поставил его на стол и, склонившись над ним, напечатал всю эту историю, продолжая поверх него смотреть на экран телевизора. Мне до сих пор неизвестно название этого странного фильма, на каком канале он идет, отечественный он или зарубежный и вообще видит ли его сейчас кто-нибудь, помимо меня. Мне известно лишь одно, теперь я знаю, что ждало человека, когда он прошел между двумя ослепительно белыми колоннами. Его ждал город.
Город под выбеленным небом, которое венчало раскаленное солнце. Город с белыми домами и белыми мостовыми. Город, в котором не было ни единой души. Город с бесконечными соляными улицами, которые и не думали кончаться. Слепящий белый город, по которому эхом разносятся щелчки ботинок.
Мне ужасно хочется пить, язык почти превратился в сухую губку, а ноги мои дрожат от усталости. Я заканчиваю писать свою историю, потому что меня уже не слушаются пальцы. Если смогу, напишу, чем все закончилось. А пока мне нужно досмотреть кино. До самых титров.
>>578794
Оригинально!
Оригинально!
306 Кб, 1280x720>>578800
Дополнил чутка.
Дополнил чутка.
Ребзя, кажется, мы получили отклик. Тема получила развитие на форчане. Ссылка на тред.
http://boards.4channel.org/x/thread/23251841/horror-of-noon#p23252318
http://boards.4channel.org/x/thread/23251841/horror-of-noon#p23252318
>>583736
«Полуденный ужас», вероятно, является древним инстинктом выживания, который мы унаследовали от наших предков через наши гены.
Сельское хозяйство и земледелие начались во времена древнего Шумера. Для многих наших предков, ведущих к индустриальному веку, выживание зависело от работы на полях в жару. Многие рабочие, вероятно, умерли бы от солнечного удара, обезвоживания и т. Д. Окно времени около полудня требовало бы наибольшего количества жертв, потому что это, как правило, самая жаркая точка дня.
Многие виды наследуют инстинкты выживания от предыдущих поколений. Люди ничем не отличаются.
Мы чувствуем себя неловко из-за полудня, потому что у нас есть инстинкты выживания, говорящие нам, что это представляет опасность
«Полуденный ужас», вероятно, является древним инстинктом выживания, который мы унаследовали от наших предков через наши гены.
Сельское хозяйство и земледелие начались во времена древнего Шумера. Для многих наших предков, ведущих к индустриальному веку, выживание зависело от работы на полях в жару. Многие рабочие, вероятно, умерли бы от солнечного удара, обезвоживания и т. Д. Окно времени около полудня требовало бы наибольшего количества жертв, потому что это, как правило, самая жаркая точка дня.
Многие виды наследуют инстинкты выживания от предыдущих поколений. Люди ничем не отличаются.
Мы чувствуем себя неловко из-за полудня, потому что у нас есть инстинкты выживания, говорящие нам, что это представляет опасность
>>583736
Еще более интересно, что мелкобуква без знания английского делает на имиджборде.
Еще более интересно, что мелкобуква без знания английского делает на имиджборде.
>>578259 (OP)
у самого часто появляется такое чувство, когда иду гулять примерно к середине лета, когда дикая жара (бывает 40+ градусов) и всё будто в оранжевом фильтре, помимо того на частном секторе люди вообще не так уж и часто встречаются и это стрёмно капец.
у самого часто появляется такое чувство, когда иду гулять примерно к середине лета, когда дикая жара (бывает 40+ градусов) и всё будто в оранжевом фильтре, помимо того на частном секторе люди вообще не так уж и часто встречаются и это стрёмно капец.
>>583834
Даже пиндосы все поняли в первом же треде, а дауны уже сотый перекат пилят и ищут в этом паранормальное и НЕХов.
Даже пиндосы все поняли в первом же треде, а дауны уже сотый перекат пилят и ищут в этом паранормальное и НЕХов.
>>578764
Сука, зашел помистицировать и поощущать те чувства, вместо этого ощутил чувство, что двач еще тот. Сижу, проигрываю в голосину.
Сука, зашел помистицировать и поощущать те чувства, вместо этого ощутил чувство, что двач еще тот. Сижу, проигрываю в голосину.
>>583997
очевидно же, что ты потомок богачей-феодалов, которые резво ебались в теньке, со своими троюродными сестрами, попивая винишко, пока быдло тянуло лямку.
Подагрой болеешь?
Зубы хуевые?
очевидно же, что ты потомок богачей-феодалов, которые резво ебались в теньке, со своими троюродными сестрами, попивая винишко, пока быдло тянуло лямку.
Подагрой болеешь?
Зубы хуевые?
>>583943
У тебя запятая лишняя.
У тебя запятая лишняя.
>>584073
Я надеюсь, ДНЕВНО обосрался?
Я надеюсь, ДНЕВНО обосрался?
>>578259 (OP)
Оп молодца, не обращай внимания на мамкиных траллей. Этот один из немногих годных тредов оставшихся на сначе. Очень рад что тема получила развитие на форчане.
В свою очередь хочу рассказать как на днях словил ДУ. Сейчас нахожусь в отпуске, поэтому часто нахожусь на улице часов в 12-14 дня, а так как живу в мухосранске то в это время улицы практически пустые т.к. все на работе. Вышел я значит в город как раз где то в это время. Был солнечный день без какого либо облачка на небе. И вот идя по центральной улице, я обнаружил что никого нет на улице даже машин, и как написано в шапке какая то звенящая пустота. От всего этого я впал в какое то оцепенение, ком подступил к горлу, было состояние близкое к панике.
Неожиданно я услышал отклик ко мне где то со стороны. Обернувшись я увидел девушку которая с расстеряным взглядом показала на мои ноги и пробормотала "молодой человек вы обосрались". Это оказалось правдой мои штаны были все в говне, видать мое анальное кольцо парализовало от оцепенения. Извинившись перед ней я быстро побежал домой стирать портки.
Так что это все реально посоны. Берегите себя, всего вам хорошего, а опу персонально спасибо за этот тред.
Оп молодца, не обращай внимания на мамкиных траллей. Этот один из немногих годных тредов оставшихся на сначе. Очень рад что тема получила развитие на форчане.
В свою очередь хочу рассказать как на днях словил ДУ. Сейчас нахожусь в отпуске, поэтому часто нахожусь на улице часов в 12-14 дня, а так как живу в мухосранске то в это время улицы практически пустые т.к. все на работе. Вышел я значит в город как раз где то в это время. Был солнечный день без какого либо облачка на небе. И вот идя по центральной улице, я обнаружил что никого нет на улице даже машин, и как написано в шапке какая то звенящая пустота. От всего этого я впал в какое то оцепенение, ком подступил к горлу, было состояние близкое к панике.
Неожиданно я услышал отклик ко мне где то со стороны. Обернувшись я увидел девушку которая с расстеряным взглядом показала на мои ноги и пробормотала "молодой человек вы обосрались". Это оказалось правдой мои штаны были все в говне, видать мое анальное кольцо парализовало от оцепенения. Извинившись перед ней я быстро побежал домой стирать портки.
Так что это все реально посоны. Берегите себя, всего вам хорошего, а опу персонально спасибо за этот тред.
Если это распространённый архетип - почему о нём нет упоминаний у того же Юнга или Фрейда? ОП или кто-нибудь, ищите архетипы и базу в истории психологии.
Тред интересен, но база должна быть крепче, чем крипаста.
Снилась выжженная степь с линиями ЛЭП и багрово-грязным небом, но это может быть память о виденном хабубе в детстве, впечатавшемся в подсознание.
И так же ловил себя на залипании в подобном месте в жизни. Перекрёсток, пески, выжженный солнцем кустарник, и разрушенная каменная основа с проёмами, квадратного дома присыпанная песком, типа пик
И ощущения были будто я в лимб провалился, будто вокруг на сотни километров кроме бескрайней, выжженной полустепи, песков и неба - нет больше ничего
Тред интересен, но база должна быть крепче, чем крипаста.
Снилась выжженная степь с линиями ЛЭП и багрово-грязным небом, но это может быть память о виденном хабубе в детстве, впечатавшемся в подсознание.
И так же ловил себя на залипании в подобном месте в жизни. Перекрёсток, пески, выжженный солнцем кустарник, и разрушенная каменная основа с проёмами, квадратного дома присыпанная песком, типа пик
И ощущения были будто я в лимб провалился, будто вокруг на сотни километров кроме бескрайней, выжженной полустепи, песков и неба - нет больше ничего
Вот ваш ДНЕВНОЙ УЖАС.
https://www.youtube.com/watch?v=ax3-F5bu5hQ
https://www.youtube.com/watch?v=AF4T7RNxaDg
https://www.youtube.com/watch?v=M4t0aeTX954
Ничего сверхестественного, представляю как срались наши предки выходя по одиночке в поле или лес за ягодами.
https://www.youtube.com/watch?v=ax3-F5bu5hQ
https://www.youtube.com/watch?v=AF4T7RNxaDg
https://www.youtube.com/watch?v=M4t0aeTX954
Ничего сверхестественного, представляю как срались наши предки выходя по одиночке в поле или лес за ягодами.
>>584470
В магазине союз в дс2. Это было правда лет 10 назад. Тогда ещё игры покупали на дисках.
В магазине союз в дс2. Это было правда лет 10 назад. Тогда ещё игры покупали на дисках.
>>584457
А если я боюсь людей на улице, то это чего же такого мои предки делали? Они что - неандертальцы?
мимо полуноч_ник
А если я боюсь людей на улице, то это чего же такого мои предки делали? Они что - неандертальцы?
мимо полуноч_ник
2,1 Мб, 1600x2400>>578259 (OP)
Пожалуйста, скажите, что я не один дико кайфую от вида ЛЭП, особенно таких здоровенных П-образных на фоне неба
>2. Поле с ЛЭП.
Пожалуйста, скажите, что я не один дико кайфую от вида ЛЭП, особенно таких здоровенных П-образных на фоне неба
Читая описание, вспомнил старенькую игрушку "вокруг света за 80 дней", и как она всегда казалась мне отталкивающей и страшной.
Пиздец, ребята, сегодня шел днем по улице и обосрался, натурально обосрался.
Недавно гулял за городом(пару км от окраин) в полудень(примерно час дня) и словил это чувство когда вышел в поля, тупо пустые поля и нихуя вокруг. И нашел какую-то хуйню похожую на водокачку(все на пикрилах)
>>585604
Вот нахуя нужна водокачка таких размеров посреди пустого поля где вокруг на километры нихуя? Как пришел туда - сразу же стало не по себе, было такое чувство будто за мной кто то следит и мне скоро тут же и пизда. Ананасы, в полях вокруг ваших мухосраней есть такие ебанутые конструкции?
Вот нахуя нужна водокачка таких размеров посреди пустого поля где вокруг на километры нихуя? Как пришел туда - сразу же стало не по себе, было такое чувство будто за мной кто то следит и мне скоро тут же и пизда. Ананасы, в полях вокруг ваших мухосраней есть такие ебанутые конструкции?
3,9 Мб, 3089x2048>>585609
А в искуственной канаве рядом с этой поеботой(пару сотен метров от того метра) вот такая ебака, спрятано в кустах, есть следы жизни. Дом какого-то бомжа? Или какая то техническкая хуйня для обслуживания чего то?
А в искуственной канаве рядом с этой поеботой(пару сотен метров от того метра) вот такая ебака, спрятано в кустах, есть следы жизни. Дом какого-то бомжа? Или какая то техническкая хуйня для обслуживания чего то?
>>585536
Вообще большинство старых игр времен Ps 1 таким страдают. Сейчас геймдизайнеры обычно стараются чтобы игрок не заскучал и постоянно что-то происходило. А в играх 90х годов часто бывает что прямо, зловещая тишина и топот ног. За это я их и люблю
Мне например старая игра про "гарри поттера и философский камень" вызывает похожее чувство.
Вообще большинство старых игр времен Ps 1 таким страдают. Сейчас геймдизайнеры обычно стараются чтобы игрок не заскучал и постоянно что-то происходило. А в играх 90х годов часто бывает что прямо, зловещая тишина и топот ног. За это я их и люблю
Мне например старая игра про "гарри поттера и философский камень" вызывает похожее чувство.
>>585138
Моя любимая игра так то
Моя любимая игра так то
37 Кб, 800x600>>585604
Какую нахуй водокачку, шизло, обычный колодец-журавль. Что такое водокачка, блять, знаешь вообще?
>И нашел какую-то хуйню похожую на водокачку
Какую нахуй водокачку, шизло, обычный колодец-журавль. Что такое водокачка, блять, знаешь вообще?
107 Кб, 1920x1080>>578259 (OP)
А у меня дневной ужас ещё связан с ощущением того, что летом хорошо, тепло, ярко солнечно. А вот ещё один или два месяца пройдёт - и всё. А ты ещё не успел насладиться летом
А у меня дневной ужас ещё связан с ощущением того, что летом хорошо, тепло, ярко солнечно. А вот ещё один или два месяца пройдёт - и всё. А ты ещё не успел насладиться летом
>>590137
Ну не вся. Когда зной, температура 35+ и пустая местность, никого нету - то жутко само по себе без всяких этих самертайм сэднэсов
Ну не вся. Когда зной, температура 35+ и пустая местность, никого нету - то жутко само по себе без всяких этих самертайм сэднэсов
>>590149
И что тут жуткого? Все в теньке прячутся.
И что тут жуткого? Все в теньке прячутся.
Нашел стихов на тему, закину картинками на неделе.
>>579602
Пoчeмy трaпы и 2Д тян нe зaпрeщeны, y кyнoв пocлe этoгo нa oбычнoтянoк нe cтoит.
Пoчeмy трaпы и 2Д тян нe зaпрeщeны, y кyнoв пocлe этoгo нa oбычнoтянoк нe cтoит.
>>592250
Ну что, на форчане попробовали, тред имел успех в какой-то степени, по крайней мере в бамплимит ушел. Но успех небольшой. У них была такая реакция тип, это какое-то интересное дерьмо, можно пообсуждать и поделиться переживаниями, но не настолько интересное дерьмо, чтобы самим искать инфу и создавать треды. Я уверен, что если я создам еще тред, они будут там сидеть, но я не хочу постоянно быть ОПом, так что пошли они в жопу, кароч.
Может на реддит теперь завалиться?
Ну что, на форчане попробовали, тред имел успех в какой-то степени, по крайней мере в бамплимит ушел. Но успех небольшой. У них была такая реакция тип, это какое-то интересное дерьмо, можно пообсуждать и поделиться переживаниями, но не настолько интересное дерьмо, чтобы самим искать инфу и создавать треды. Я уверен, что если я создам еще тред, они будут там сидеть, но я не хочу постоянно быть ОПом, так что пошли они в жопу, кароч.
Может на реддит теперь завалиться?
>>578267
Lots of people have dreams with this feeling
> Dreamed of very many experiencing this feeling
Lots of people have dreams with this feeling
>>592253
Конечно. Реддит более адекватный, чем форчан и создан больше для обсуждений. Форчан вообще слишком школьный и там в б одна порнуха, а не обсуждения. Кстати, на какой доске создавали тред? X? Есть ссылка?
Конечно. Реддит более адекватный, чем форчан и создан больше для обсуждений. Форчан вообще слишком школьный и там в б одна порнуха, а не обсуждения. Кстати, на какой доске создавали тред? X? Есть ссылка?
>>592255
Ок, тогда завтра попробую на реддите поднять тему. Спасибо за правки, кстати. Я их внесу.
Ок, тогда завтра попробую на реддите поднять тему. Спасибо за правки, кстати. Я их внесу.
>>593541
И не пиши, что ты с русского имиджборда. Глянул на форчане - пиздец, как они сагрились на ruskie и всё обсуждение пошло по пизде.
И не пиши, что ты с русского имиджборда. Глянул на форчане - пиздец, как они сагрились на ruskie и всё обсуждение пошло по пизде.
>>593586
Да не, только в начале шкальники были. Потом нормально пошло.
Да не, только в начале шкальники были. Потом нормально пошло.
>>598931
Да мы все уже его посмотрели, "палитель".
Да мы все уже его посмотрели, "палитель".
Советую местным чмохам поиграть в betrayer, там все, как вы любите.
Бепм
>>601026
А на превью - на пачку Беломора похоже.
А на превью - на пачку Беломора похоже.
Елизаров, М. Рассказ "Зной".
...
Дорога походила на неширокую деревенскую речку, а узкая обочина была каменистым бережком. Где начинались овраги, торчали выкрашенные зеброй бивни из бетона, в глубоких щербинах и сколах. Деревянные столбы электропередач казались римскими осиротевшими распятиями.
В пышных и колючих кустах я углядел торчащий черенок лопаты или другого огородного инвентаря. Вытащил, будто из ножен. Он был приятно шероховатым, черенок, совсем как боевое древко, — ну, может, коротковат для пики, но вполне подходящ на должность посоха.
Через полчаса я почувствовал солнце и снял футболку, мне хотелось побыстрее подставить тело лучам, обветриться и потемнеть…
Возникло неудобство — рюкзак. Я неумело сложил его, еще дома бросил вещи как попало. Консервы и кастрюлька давили в позвоночник. Я проложил угловатые предметы полотенцем, это не особо помогло. Без футболки грубый брезент лямок натирал ключицы.
Солнце ласково наглаживало кожу, и обидно было думать, что под горбатым рюкзаком томится и мокнет белая спина, а загорают только плечи и руки.
Появилась идея использовать посох, как коромысло. Картинка — «Странник с узелком на палке». Я подвесил рюкзак, уложил посох на плечо. Шагов через двадцать рюкзак слетел на землю, я не удержал — он был увесист, словно пушечное ядро. Дальше я понес его в руке, по очереди, то в правой, то в левой.
Я шел и по мере сил радовался дороге, зарослям, щедрому запаху щебенки и хвои. Наступило время первого глотка, я степенно достал дедовскую флягу, отвернул крышку, пригубил — вода была холодной и железной, в колючих минеральных пузырьках.
Я смаковал глоток, смотрел на горы, что были как огромные цирковые шатры, на южные деревья, чьи сверкающие листья точно вырезали из серебряной фольги. Мне казалось, вдалеке я вижу море, но это был нижний, особо голубой регистр неба.
Сверился с часами. Было девять утра, я шел чуть меньше часа. Пока любовался красотами, растертой ключицей поживился яростный слепень. Я увидел уже раздувшуюся шишку от укуса. Мне сразу почудилось хищное насекомое на лопатке, я шлепнул себя футболкой по спине, как лошадь хвостом.
Указателя на Солнечную Долину все не было. Дорога оставалась пустынной, за полчаса моего пути мимо проехали, должно быть, две машины.
Во мне бурлили силы. У живописной скалы, похожей на замковую башню, я не удержался и устроил репетицию античного штурма. Настал черед для шашки — чем не короткий меч. Я вообразил себя гоплитом. Рюкзак был несколько тяжелее круглого спартанского щита, но выбирать не приходилось. В левой руке копье, в правой меч. Я рванул наверх по склону. Пробился через царапучие заросли, схватился с парой веток, поразил копьем воображаемого перса — корявый низкорослый дубок, достиг подножия скалы, полез наверх, помогая пальцами — из-под ноги вылетел и защелкал камень. Мелькнула неспартанская мысль: не грохнуться бы, не напороться бы на шашку брюхом, вот будет номер…
Отдышавшись, я оглядел покоренную твердыню. Внизу простирались холмы, поросшие зелеными бровями. В отару сгрудились маленькие жилища — наверное, это и была Солнечная Долина. До винного поселка рукой подать — пара километров.
Поверхность скалы оказалась щербатой, как грецкая скорлупа. В неглубокой выбоине я соорудил очаг. Собрал высохшие веточки, пучки травы, какие-то корешки и прочую горючую труху, шашкой в три приема отсек у можжевелового кустика мертвую голую ветку, напоминающую обглоданную руку.
Порадовался, что прозорливо запасся сухим спиртом. Из таблетки разгорелось пламя. Я поставил кастрюльку, налил из фляги воды. Для завтрака у меня была сухая вермишель «Мивина» и домашние сухари.
Огонь на солнце был совсем бесцветным, мне иногда казалось, он потух, и я совал проверочную щепку, она чернела, тлела…
Упрямая вода долго не закипала, глазела с донышка крошечными рачьими пузырьками, но я не торопил ее, мне было хорошо. Я выдернул какой-то сорный колос, закусил его упругий стебелек.
В забурлившую воду я положил брикет вермишели. Из холщового мешочка бросил горстку сухарей. Настал черед складного ножика. Хотелось тушенки, но консервный коготь никак не вылезал — приржавел. Тогда я нарезал колбасы…
И чуть не прослезился: небо в немыслимом голубом свете, покрытые цыплячьим желтым пухом холмы, домики, «Мивина» и сухари в кастрюльке, на душе любовная тоска, а впереди вся жизнь… Я не знал, кого благодарить за это счастье. В голове, как яичко, округлилось и снеслось первое четверостишие.
Я достал блокнот, пузырек с чернилами, перо. Состоялось торжественное отвинчивание крышки чернильницы, обмакивание. Я перенес перо с набрякшей каплей на бумагу. За три нырка перо вывело:
Не скоро к мысли я пришел,
Что память есть сундук страданья,
И терпкие воспоминанья —
Одно из самых страшных зол…
Я полюбовался на итог, закрыл блокнот. Почувствовал, что плечи как-то пересохли. «Не спалить бы», — подумал и сразу же забыл, потому что подул остужающий ветер. Внизу, под скалою, промчался громкий мотоцикл, похожий на кашляющую пулеметную очередь. Я глянул на часы — начало одиннадцатого. Засиделся.
Еще на скале я заменил джинсы шортами — они были матерчатые, долгие, точно семейные трусы. Я их чуть подоткнул — так бабы у реки подбирают юбки, когда полощут белье, — хотел, чтобы ноги тоже загорали…
Минут через двадцать показалась развилка. Судакская трасса утекала дальше по серпантину. Я свернул на дорогу, ведущую к Солнечной Долине — вспомнились слова водителя о местном магазинчике. Пряная добавка к вермишели разворошила жажду, я несколько раз основательно приложился к фляге и понял, что воды в ней осталось меньше половины. Мне пришла на ум идея пополнить питьевые запасы вином.
Распаренный асфальт был густо, словно панировкой, присыпан гравием. Травы нагрелись и благоухали народной медициной, горькими лечебными ароматами. Стрекотали на печатных машинках кузнечики. Невиданные крупные стрекозы сверкали слюдяными крыльями, драгоценными глазастыми головами. Я сшиб рукой медленную бронзовку. Подобрал упавшего жука, он был как маленький слиток.
Подкравшийся ветер точно окатил теплом из ведра. Я огляделся — меня окружал жаркий и очень солнечный мир. На часах без малого одиннадцать. Это ж когда я дойду до Судака?..
...
Дорога походила на неширокую деревенскую речку, а узкая обочина была каменистым бережком. Где начинались овраги, торчали выкрашенные зеброй бивни из бетона, в глубоких щербинах и сколах. Деревянные столбы электропередач казались римскими осиротевшими распятиями.
В пышных и колючих кустах я углядел торчащий черенок лопаты или другого огородного инвентаря. Вытащил, будто из ножен. Он был приятно шероховатым, черенок, совсем как боевое древко, — ну, может, коротковат для пики, но вполне подходящ на должность посоха.
Через полчаса я почувствовал солнце и снял футболку, мне хотелось побыстрее подставить тело лучам, обветриться и потемнеть…
Возникло неудобство — рюкзак. Я неумело сложил его, еще дома бросил вещи как попало. Консервы и кастрюлька давили в позвоночник. Я проложил угловатые предметы полотенцем, это не особо помогло. Без футболки грубый брезент лямок натирал ключицы.
Солнце ласково наглаживало кожу, и обидно было думать, что под горбатым рюкзаком томится и мокнет белая спина, а загорают только плечи и руки.
Появилась идея использовать посох, как коромысло. Картинка — «Странник с узелком на палке». Я подвесил рюкзак, уложил посох на плечо. Шагов через двадцать рюкзак слетел на землю, я не удержал — он был увесист, словно пушечное ядро. Дальше я понес его в руке, по очереди, то в правой, то в левой.
Я шел и по мере сил радовался дороге, зарослям, щедрому запаху щебенки и хвои. Наступило время первого глотка, я степенно достал дедовскую флягу, отвернул крышку, пригубил — вода была холодной и железной, в колючих минеральных пузырьках.
Я смаковал глоток, смотрел на горы, что были как огромные цирковые шатры, на южные деревья, чьи сверкающие листья точно вырезали из серебряной фольги. Мне казалось, вдалеке я вижу море, но это был нижний, особо голубой регистр неба.
Сверился с часами. Было девять утра, я шел чуть меньше часа. Пока любовался красотами, растертой ключицей поживился яростный слепень. Я увидел уже раздувшуюся шишку от укуса. Мне сразу почудилось хищное насекомое на лопатке, я шлепнул себя футболкой по спине, как лошадь хвостом.
Указателя на Солнечную Долину все не было. Дорога оставалась пустынной, за полчаса моего пути мимо проехали, должно быть, две машины.
Во мне бурлили силы. У живописной скалы, похожей на замковую башню, я не удержался и устроил репетицию античного штурма. Настал черед для шашки — чем не короткий меч. Я вообразил себя гоплитом. Рюкзак был несколько тяжелее круглого спартанского щита, но выбирать не приходилось. В левой руке копье, в правой меч. Я рванул наверх по склону. Пробился через царапучие заросли, схватился с парой веток, поразил копьем воображаемого перса — корявый низкорослый дубок, достиг подножия скалы, полез наверх, помогая пальцами — из-под ноги вылетел и защелкал камень. Мелькнула неспартанская мысль: не грохнуться бы, не напороться бы на шашку брюхом, вот будет номер…
Отдышавшись, я оглядел покоренную твердыню. Внизу простирались холмы, поросшие зелеными бровями. В отару сгрудились маленькие жилища — наверное, это и была Солнечная Долина. До винного поселка рукой подать — пара километров.
Поверхность скалы оказалась щербатой, как грецкая скорлупа. В неглубокой выбоине я соорудил очаг. Собрал высохшие веточки, пучки травы, какие-то корешки и прочую горючую труху, шашкой в три приема отсек у можжевелового кустика мертвую голую ветку, напоминающую обглоданную руку.
Порадовался, что прозорливо запасся сухим спиртом. Из таблетки разгорелось пламя. Я поставил кастрюльку, налил из фляги воды. Для завтрака у меня была сухая вермишель «Мивина» и домашние сухари.
Огонь на солнце был совсем бесцветным, мне иногда казалось, он потух, и я совал проверочную щепку, она чернела, тлела…
Упрямая вода долго не закипала, глазела с донышка крошечными рачьими пузырьками, но я не торопил ее, мне было хорошо. Я выдернул какой-то сорный колос, закусил его упругий стебелек.
В забурлившую воду я положил брикет вермишели. Из холщового мешочка бросил горстку сухарей. Настал черед складного ножика. Хотелось тушенки, но консервный коготь никак не вылезал — приржавел. Тогда я нарезал колбасы…
И чуть не прослезился: небо в немыслимом голубом свете, покрытые цыплячьим желтым пухом холмы, домики, «Мивина» и сухари в кастрюльке, на душе любовная тоска, а впереди вся жизнь… Я не знал, кого благодарить за это счастье. В голове, как яичко, округлилось и снеслось первое четверостишие.
Я достал блокнот, пузырек с чернилами, перо. Состоялось торжественное отвинчивание крышки чернильницы, обмакивание. Я перенес перо с набрякшей каплей на бумагу. За три нырка перо вывело:
Не скоро к мысли я пришел,
Что память есть сундук страданья,
И терпкие воспоминанья —
Одно из самых страшных зол…
Я полюбовался на итог, закрыл блокнот. Почувствовал, что плечи как-то пересохли. «Не спалить бы», — подумал и сразу же забыл, потому что подул остужающий ветер. Внизу, под скалою, промчался громкий мотоцикл, похожий на кашляющую пулеметную очередь. Я глянул на часы — начало одиннадцатого. Засиделся.
Еще на скале я заменил джинсы шортами — они были матерчатые, долгие, точно семейные трусы. Я их чуть подоткнул — так бабы у реки подбирают юбки, когда полощут белье, — хотел, чтобы ноги тоже загорали…
Минут через двадцать показалась развилка. Судакская трасса утекала дальше по серпантину. Я свернул на дорогу, ведущую к Солнечной Долине — вспомнились слова водителя о местном магазинчике. Пряная добавка к вермишели разворошила жажду, я несколько раз основательно приложился к фляге и понял, что воды в ней осталось меньше половины. Мне пришла на ум идея пополнить питьевые запасы вином.
Распаренный асфальт был густо, словно панировкой, присыпан гравием. Травы нагрелись и благоухали народной медициной, горькими лечебными ароматами. Стрекотали на печатных машинках кузнечики. Невиданные крупные стрекозы сверкали слюдяными крыльями, драгоценными глазастыми головами. Я сшиб рукой медленную бронзовку. Подобрал упавшего жука, он был как маленький слиток.
Подкравшийся ветер точно окатил теплом из ведра. Я огляделся — меня окружал жаркий и очень солнечный мир. На часах без малого одиннадцать. Это ж когда я дойду до Судака?..
Елизаров, М. Рассказ "Зной".
...
Дорога походила на неширокую деревенскую речку, а узкая обочина была каменистым бережком. Где начинались овраги, торчали выкрашенные зеброй бивни из бетона, в глубоких щербинах и сколах. Деревянные столбы электропередач казались римскими осиротевшими распятиями.
В пышных и колючих кустах я углядел торчащий черенок лопаты или другого огородного инвентаря. Вытащил, будто из ножен. Он был приятно шероховатым, черенок, совсем как боевое древко, — ну, может, коротковат для пики, но вполне подходящ на должность посоха.
Через полчаса я почувствовал солнце и снял футболку, мне хотелось побыстрее подставить тело лучам, обветриться и потемнеть…
Возникло неудобство — рюкзак. Я неумело сложил его, еще дома бросил вещи как попало. Консервы и кастрюлька давили в позвоночник. Я проложил угловатые предметы полотенцем, это не особо помогло. Без футболки грубый брезент лямок натирал ключицы.
Солнце ласково наглаживало кожу, и обидно было думать, что под горбатым рюкзаком томится и мокнет белая спина, а загорают только плечи и руки.
Появилась идея использовать посох, как коромысло. Картинка — «Странник с узелком на палке». Я подвесил рюкзак, уложил посох на плечо. Шагов через двадцать рюкзак слетел на землю, я не удержал — он был увесист, словно пушечное ядро. Дальше я понес его в руке, по очереди, то в правой, то в левой.
Я шел и по мере сил радовался дороге, зарослям, щедрому запаху щебенки и хвои. Наступило время первого глотка, я степенно достал дедовскую флягу, отвернул крышку, пригубил — вода была холодной и железной, в колючих минеральных пузырьках.
Я смаковал глоток, смотрел на горы, что были как огромные цирковые шатры, на южные деревья, чьи сверкающие листья точно вырезали из серебряной фольги. Мне казалось, вдалеке я вижу море, но это был нижний, особо голубой регистр неба.
Сверился с часами. Было девять утра, я шел чуть меньше часа. Пока любовался красотами, растертой ключицей поживился яростный слепень. Я увидел уже раздувшуюся шишку от укуса. Мне сразу почудилось хищное насекомое на лопатке, я шлепнул себя футболкой по спине, как лошадь хвостом.
Указателя на Солнечную Долину все не было. Дорога оставалась пустынной, за полчаса моего пути мимо проехали, должно быть, две машины.
Во мне бурлили силы. У живописной скалы, похожей на замковую башню, я не удержался и устроил репетицию античного штурма. Настал черед для шашки — чем не короткий меч. Я вообразил себя гоплитом. Рюкзак был несколько тяжелее круглого спартанского щита, но выбирать не приходилось. В левой руке копье, в правой меч. Я рванул наверх по склону. Пробился через царапучие заросли, схватился с парой веток, поразил копьем воображаемого перса — корявый низкорослый дубок, достиг подножия скалы, полез наверх, помогая пальцами — из-под ноги вылетел и защелкал камень. Мелькнула неспартанская мысль: не грохнуться бы, не напороться бы на шашку брюхом, вот будет номер…
Отдышавшись, я оглядел покоренную твердыню. Внизу простирались холмы, поросшие зелеными бровями. В отару сгрудились маленькие жилища — наверное, это и была Солнечная Долина. До винного поселка рукой подать — пара километров.
Поверхность скалы оказалась щербатой, как грецкая скорлупа. В неглубокой выбоине я соорудил очаг. Собрал высохшие веточки, пучки травы, какие-то корешки и прочую горючую труху, шашкой в три приема отсек у можжевелового кустика мертвую голую ветку, напоминающую обглоданную руку.
Порадовался, что прозорливо запасся сухим спиртом. Из таблетки разгорелось пламя. Я поставил кастрюльку, налил из фляги воды. Для завтрака у меня была сухая вермишель «Мивина» и домашние сухари.
Огонь на солнце был совсем бесцветным, мне иногда казалось, он потух, и я совал проверочную щепку, она чернела, тлела…
Упрямая вода долго не закипала, глазела с донышка крошечными рачьими пузырьками, но я не торопил ее, мне было хорошо. Я выдернул какой-то сорный колос, закусил его упругий стебелек.
В забурлившую воду я положил брикет вермишели. Из холщового мешочка бросил горстку сухарей. Настал черед складного ножика. Хотелось тушенки, но консервный коготь никак не вылезал — приржавел. Тогда я нарезал колбасы…
И чуть не прослезился: небо в немыслимом голубом свете, покрытые цыплячьим желтым пухом холмы, домики, «Мивина» и сухари в кастрюльке, на душе любовная тоска, а впереди вся жизнь… Я не знал, кого благодарить за это счастье. В голове, как яичко, округлилось и снеслось первое четверостишие.
Я достал блокнот, пузырек с чернилами, перо. Состоялось торжественное отвинчивание крышки чернильницы, обмакивание. Я перенес перо с набрякшей каплей на бумагу. За три нырка перо вывело:
Не скоро к мысли я пришел,
Что память есть сундук страданья,
И терпкие воспоминанья —
Одно из самых страшных зол…
Я полюбовался на итог, закрыл блокнот. Почувствовал, что плечи как-то пересохли. «Не спалить бы», — подумал и сразу же забыл, потому что подул остужающий ветер. Внизу, под скалою, промчался громкий мотоцикл, похожий на кашляющую пулеметную очередь. Я глянул на часы — начало одиннадцатого. Засиделся.
Еще на скале я заменил джинсы шортами — они были матерчатые, долгие, точно семейные трусы. Я их чуть подоткнул — так бабы у реки подбирают юбки, когда полощут белье, — хотел, чтобы ноги тоже загорали…
Минут через двадцать показалась развилка. Судакская трасса утекала дальше по серпантину. Я свернул на дорогу, ведущую к Солнечной Долине — вспомнились слова водителя о местном магазинчике. Пряная добавка к вермишели разворошила жажду, я несколько раз основательно приложился к фляге и понял, что воды в ней осталось меньше половины. Мне пришла на ум идея пополнить питьевые запасы вином.
Распаренный асфальт был густо, словно панировкой, присыпан гравием. Травы нагрелись и благоухали народной медициной, горькими лечебными ароматами. Стрекотали на печатных машинках кузнечики. Невиданные крупные стрекозы сверкали слюдяными крыльями, драгоценными глазастыми головами. Я сшиб рукой медленную бронзовку. Подобрал упавшего жука, он был как маленький слиток.
Подкравшийся ветер точно окатил теплом из ведра. Я огляделся — меня окружал жаркий и очень солнечный мир. На часах без малого одиннадцать. Это ж когда я дойду до Судака?..
...
Дорога походила на неширокую деревенскую речку, а узкая обочина была каменистым бережком. Где начинались овраги, торчали выкрашенные зеброй бивни из бетона, в глубоких щербинах и сколах. Деревянные столбы электропередач казались римскими осиротевшими распятиями.
В пышных и колючих кустах я углядел торчащий черенок лопаты или другого огородного инвентаря. Вытащил, будто из ножен. Он был приятно шероховатым, черенок, совсем как боевое древко, — ну, может, коротковат для пики, но вполне подходящ на должность посоха.
Через полчаса я почувствовал солнце и снял футболку, мне хотелось побыстрее подставить тело лучам, обветриться и потемнеть…
Возникло неудобство — рюкзак. Я неумело сложил его, еще дома бросил вещи как попало. Консервы и кастрюлька давили в позвоночник. Я проложил угловатые предметы полотенцем, это не особо помогло. Без футболки грубый брезент лямок натирал ключицы.
Солнце ласково наглаживало кожу, и обидно было думать, что под горбатым рюкзаком томится и мокнет белая спина, а загорают только плечи и руки.
Появилась идея использовать посох, как коромысло. Картинка — «Странник с узелком на палке». Я подвесил рюкзак, уложил посох на плечо. Шагов через двадцать рюкзак слетел на землю, я не удержал — он был увесист, словно пушечное ядро. Дальше я понес его в руке, по очереди, то в правой, то в левой.
Я шел и по мере сил радовался дороге, зарослям, щедрому запаху щебенки и хвои. Наступило время первого глотка, я степенно достал дедовскую флягу, отвернул крышку, пригубил — вода была холодной и железной, в колючих минеральных пузырьках.
Я смаковал глоток, смотрел на горы, что были как огромные цирковые шатры, на южные деревья, чьи сверкающие листья точно вырезали из серебряной фольги. Мне казалось, вдалеке я вижу море, но это был нижний, особо голубой регистр неба.
Сверился с часами. Было девять утра, я шел чуть меньше часа. Пока любовался красотами, растертой ключицей поживился яростный слепень. Я увидел уже раздувшуюся шишку от укуса. Мне сразу почудилось хищное насекомое на лопатке, я шлепнул себя футболкой по спине, как лошадь хвостом.
Указателя на Солнечную Долину все не было. Дорога оставалась пустынной, за полчаса моего пути мимо проехали, должно быть, две машины.
Во мне бурлили силы. У живописной скалы, похожей на замковую башню, я не удержался и устроил репетицию античного штурма. Настал черед для шашки — чем не короткий меч. Я вообразил себя гоплитом. Рюкзак был несколько тяжелее круглого спартанского щита, но выбирать не приходилось. В левой руке копье, в правой меч. Я рванул наверх по склону. Пробился через царапучие заросли, схватился с парой веток, поразил копьем воображаемого перса — корявый низкорослый дубок, достиг подножия скалы, полез наверх, помогая пальцами — из-под ноги вылетел и защелкал камень. Мелькнула неспартанская мысль: не грохнуться бы, не напороться бы на шашку брюхом, вот будет номер…
Отдышавшись, я оглядел покоренную твердыню. Внизу простирались холмы, поросшие зелеными бровями. В отару сгрудились маленькие жилища — наверное, это и была Солнечная Долина. До винного поселка рукой подать — пара километров.
Поверхность скалы оказалась щербатой, как грецкая скорлупа. В неглубокой выбоине я соорудил очаг. Собрал высохшие веточки, пучки травы, какие-то корешки и прочую горючую труху, шашкой в три приема отсек у можжевелового кустика мертвую голую ветку, напоминающую обглоданную руку.
Порадовался, что прозорливо запасся сухим спиртом. Из таблетки разгорелось пламя. Я поставил кастрюльку, налил из фляги воды. Для завтрака у меня была сухая вермишель «Мивина» и домашние сухари.
Огонь на солнце был совсем бесцветным, мне иногда казалось, он потух, и я совал проверочную щепку, она чернела, тлела…
Упрямая вода долго не закипала, глазела с донышка крошечными рачьими пузырьками, но я не торопил ее, мне было хорошо. Я выдернул какой-то сорный колос, закусил его упругий стебелек.
В забурлившую воду я положил брикет вермишели. Из холщового мешочка бросил горстку сухарей. Настал черед складного ножика. Хотелось тушенки, но консервный коготь никак не вылезал — приржавел. Тогда я нарезал колбасы…
И чуть не прослезился: небо в немыслимом голубом свете, покрытые цыплячьим желтым пухом холмы, домики, «Мивина» и сухари в кастрюльке, на душе любовная тоска, а впереди вся жизнь… Я не знал, кого благодарить за это счастье. В голове, как яичко, округлилось и снеслось первое четверостишие.
Я достал блокнот, пузырек с чернилами, перо. Состоялось торжественное отвинчивание крышки чернильницы, обмакивание. Я перенес перо с набрякшей каплей на бумагу. За три нырка перо вывело:
Не скоро к мысли я пришел,
Что память есть сундук страданья,
И терпкие воспоминанья —
Одно из самых страшных зол…
Я полюбовался на итог, закрыл блокнот. Почувствовал, что плечи как-то пересохли. «Не спалить бы», — подумал и сразу же забыл, потому что подул остужающий ветер. Внизу, под скалою, промчался громкий мотоцикл, похожий на кашляющую пулеметную очередь. Я глянул на часы — начало одиннадцатого. Засиделся.
Еще на скале я заменил джинсы шортами — они были матерчатые, долгие, точно семейные трусы. Я их чуть подоткнул — так бабы у реки подбирают юбки, когда полощут белье, — хотел, чтобы ноги тоже загорали…
Минут через двадцать показалась развилка. Судакская трасса утекала дальше по серпантину. Я свернул на дорогу, ведущую к Солнечной Долине — вспомнились слова водителя о местном магазинчике. Пряная добавка к вермишели разворошила жажду, я несколько раз основательно приложился к фляге и понял, что воды в ней осталось меньше половины. Мне пришла на ум идея пополнить питьевые запасы вином.
Распаренный асфальт был густо, словно панировкой, присыпан гравием. Травы нагрелись и благоухали народной медициной, горькими лечебными ароматами. Стрекотали на печатных машинках кузнечики. Невиданные крупные стрекозы сверкали слюдяными крыльями, драгоценными глазастыми головами. Я сшиб рукой медленную бронзовку. Подобрал упавшего жука, он был как маленький слиток.
Подкравшийся ветер точно окатил теплом из ведра. Я огляделся — меня окружал жаркий и очень солнечный мир. На часах без малого одиннадцать. Это ж когда я дойду до Судака?..
>>601275
Я в который раз почувствовал плечи. Надавил кожу пальцем, покрасневшая, она откликнулась пятнами, будто изнутри проступило сырое тесто. Похоже, что подгорел… Набросил на спину футболку.
Бог с ним, с молодым вином, с коллекционным «Черным Доктором». На полпути к Долине, свернул на грунтовую дорогу. Возвращаться к трассе было лень. Я решил идти параллельно ей через холмы. Представлял, что походным шагом за полтора часа доберусь до цели. Мне же говорили — всего пятнадцать километров, а десяток я, наверное, прошел…
Она была белой, дорога, словно в каждую колею насыпали мел. Степь играла червонными волнами, вдруг под порывом ветра точно перевалилась на другой бок и сделалась цвета зеленой меди — потемнела, как от грозовых туч.
Среди диких злаков виднелись фиолетовые рожки шалфея, я сорвал один цветок, растер в ладонях, он оглушительно запах. Пискнула полевая птица. Сознание помутнилось и снесло второе четверостишие. Я торопливо полез в рюкзак за чернильницей и пером. Пала с опущенных плеч футболка:
Перепела кричат, что близок
Июля яблочный огрызок,
А вязкий зной в колосьях ржи
Степные лепит миражи…
На страницу с взмокшего лба шлепнулись две капли. Едкий пот снедал пылающие скулы. Я поискал лопух или подорожник — что-нибудь широколистное, чем можно прикрыть нос, и не нашел. Лишь колосья там росли, полынь, да цветики мать-и-мачехи. Были деревья — дуб с маленькими никчемными листиками и полуголая фисташка. В ее сомнительной тени я устроил привал, бережно глотнул воды. Прав, прав был Циглер, лучше бы не упрямился, а взял целую бутылку — тут такое пекло…
Из блокнота я выщипнул листок, облизал и налепил на переносицу. Плечи саднили, будто их ободрали наждаком. Покраснели руки. Нужно было как можно быстрее добираться до Судака.
Я снова поглядел на часы — без пяти минут полдень. Сокрушающее южное солнце стояло в зените. Кругом были курганы, поросшие русой травой — в желтых и розовых соцветиях, похожих на акварельные капли. Прорезались зыбкие полоски облаков, точно кто-то усердно полировал небо и затер голубую краску до белой эмали.
Я продирался сквозь окаменевшие травы, ранил лодыжки, уже не понимая природы боли — сгорели, оцарапались? Не выдержав когтистых приставаний, полез за джинсами. Надевая, исторгал стоны. Одутловатые ноги еле помещались в грубые штанины. При ходьбе жар пробивал плотную ткань тысячей горячих иголочек, словно наотмашь хлестал еловой веткой.
Как после крапивы горели руки. Куда их было спрятать? Одеждой с длинными рукавами я опрометчиво не запасся. Мне бы совсем не помешала шляпа или панамка с утиным козырьком, но таковых у меня не было, я презирал любые уборы — зимние, летние, они не водились у меня…
Бумажный намордник слетал каждые несколько минут, я заново его облизывал, а в какой-то раз мне уже не хватило слюны, чтобы прикрепить его к носу.
Я достал парусину и с головой завернулся в нее. Тяготил рюкзак, на спину его было не набросить, он комкал мой балахон и натирал ожоги на лопатках. Нести в руке — нещадно толкал пламенеющую ногу. Поначалу получалось удерживать рюкзак чуть на отлете, потом устала кисть. Выход нашелся — я надел рюкзак на грудь: из горбуна превратился в роженицу.
Вдали увидел деревцо и чуть ли не бегом рванул к нему. Достиг и закричал от досады — то был можжевельник, издали зеленый, вблизи — дырявый, в реденькой хвое. И везде, куда ни кинуть взгляд, холмилась выгоревшая травяная пустыня. Я уже не понимал, куда мне идти…
Решил соорудить спасительный навес, чтобы под ним переждать жару. Можжевельник хоть был невысок, с кривым, будто поросячий хвост, стволом, но ветки его находились в полутора метрах от земли и вместо навеса я ставил какой-то парус. Чертово солнце стояло высоко, и проку не было в такой защите. В этот отчаянный момент родилось очередное четверостишие. Я достал чернила. Пока жара нещадно шпарила согнутую спину, записывал:
Я в символической пустыне
Месил зыбучие пески,
И солнце, желтое, как дыня.
Сверлило пламенем виски.
Слетел нежданный серафим…
Я отложил блокнот, обвязал ствол можжевельника углами парусины. Получилось нечто похожее на перевернутый гамак. Для мягкости я подложил под спину надувной матрас. Накачивая, чувствовал, что из легких вылетает горючий воздух, словно из пасти Горыныча. Матрас был жарче натопленной печи.
Я в который раз почувствовал плечи. Надавил кожу пальцем, покрасневшая, она откликнулась пятнами, будто изнутри проступило сырое тесто. Похоже, что подгорел… Набросил на спину футболку.
Бог с ним, с молодым вином, с коллекционным «Черным Доктором». На полпути к Долине, свернул на грунтовую дорогу. Возвращаться к трассе было лень. Я решил идти параллельно ей через холмы. Представлял, что походным шагом за полтора часа доберусь до цели. Мне же говорили — всего пятнадцать километров, а десяток я, наверное, прошел…
Она была белой, дорога, словно в каждую колею насыпали мел. Степь играла червонными волнами, вдруг под порывом ветра точно перевалилась на другой бок и сделалась цвета зеленой меди — потемнела, как от грозовых туч.
Среди диких злаков виднелись фиолетовые рожки шалфея, я сорвал один цветок, растер в ладонях, он оглушительно запах. Пискнула полевая птица. Сознание помутнилось и снесло второе четверостишие. Я торопливо полез в рюкзак за чернильницей и пером. Пала с опущенных плеч футболка:
Перепела кричат, что близок
Июля яблочный огрызок,
А вязкий зной в колосьях ржи
Степные лепит миражи…
На страницу с взмокшего лба шлепнулись две капли. Едкий пот снедал пылающие скулы. Я поискал лопух или подорожник — что-нибудь широколистное, чем можно прикрыть нос, и не нашел. Лишь колосья там росли, полынь, да цветики мать-и-мачехи. Были деревья — дуб с маленькими никчемными листиками и полуголая фисташка. В ее сомнительной тени я устроил привал, бережно глотнул воды. Прав, прав был Циглер, лучше бы не упрямился, а взял целую бутылку — тут такое пекло…
Из блокнота я выщипнул листок, облизал и налепил на переносицу. Плечи саднили, будто их ободрали наждаком. Покраснели руки. Нужно было как можно быстрее добираться до Судака.
Я снова поглядел на часы — без пяти минут полдень. Сокрушающее южное солнце стояло в зените. Кругом были курганы, поросшие русой травой — в желтых и розовых соцветиях, похожих на акварельные капли. Прорезались зыбкие полоски облаков, точно кто-то усердно полировал небо и затер голубую краску до белой эмали.
Я продирался сквозь окаменевшие травы, ранил лодыжки, уже не понимая природы боли — сгорели, оцарапались? Не выдержав когтистых приставаний, полез за джинсами. Надевая, исторгал стоны. Одутловатые ноги еле помещались в грубые штанины. При ходьбе жар пробивал плотную ткань тысячей горячих иголочек, словно наотмашь хлестал еловой веткой.
Как после крапивы горели руки. Куда их было спрятать? Одеждой с длинными рукавами я опрометчиво не запасся. Мне бы совсем не помешала шляпа или панамка с утиным козырьком, но таковых у меня не было, я презирал любые уборы — зимние, летние, они не водились у меня…
Бумажный намордник слетал каждые несколько минут, я заново его облизывал, а в какой-то раз мне уже не хватило слюны, чтобы прикрепить его к носу.
Я достал парусину и с головой завернулся в нее. Тяготил рюкзак, на спину его было не набросить, он комкал мой балахон и натирал ожоги на лопатках. Нести в руке — нещадно толкал пламенеющую ногу. Поначалу получалось удерживать рюкзак чуть на отлете, потом устала кисть. Выход нашелся — я надел рюкзак на грудь: из горбуна превратился в роженицу.
Вдали увидел деревцо и чуть ли не бегом рванул к нему. Достиг и закричал от досады — то был можжевельник, издали зеленый, вблизи — дырявый, в реденькой хвое. И везде, куда ни кинуть взгляд, холмилась выгоревшая травяная пустыня. Я уже не понимал, куда мне идти…
Решил соорудить спасительный навес, чтобы под ним переждать жару. Можжевельник хоть был невысок, с кривым, будто поросячий хвост, стволом, но ветки его находились в полутора метрах от земли и вместо навеса я ставил какой-то парус. Чертово солнце стояло высоко, и проку не было в такой защите. В этот отчаянный момент родилось очередное четверостишие. Я достал чернила. Пока жара нещадно шпарила согнутую спину, записывал:
Я в символической пустыне
Месил зыбучие пески,
И солнце, желтое, как дыня.
Сверлило пламенем виски.
Слетел нежданный серафим…
Я отложил блокнот, обвязал ствол можжевельника углами парусины. Получилось нечто похожее на перевернутый гамак. Для мягкости я подложил под спину надувной матрас. Накачивая, чувствовал, что из легких вылетает горючий воздух, словно из пасти Горыныча. Матрас был жарче натопленной печи.
>>601275
Я в который раз почувствовал плечи. Надавил кожу пальцем, покрасневшая, она откликнулась пятнами, будто изнутри проступило сырое тесто. Похоже, что подгорел… Набросил на спину футболку.
Бог с ним, с молодым вином, с коллекционным «Черным Доктором». На полпути к Долине, свернул на грунтовую дорогу. Возвращаться к трассе было лень. Я решил идти параллельно ей через холмы. Представлял, что походным шагом за полтора часа доберусь до цели. Мне же говорили — всего пятнадцать километров, а десяток я, наверное, прошел…
Она была белой, дорога, словно в каждую колею насыпали мел. Степь играла червонными волнами, вдруг под порывом ветра точно перевалилась на другой бок и сделалась цвета зеленой меди — потемнела, как от грозовых туч.
Среди диких злаков виднелись фиолетовые рожки шалфея, я сорвал один цветок, растер в ладонях, он оглушительно запах. Пискнула полевая птица. Сознание помутнилось и снесло второе четверостишие. Я торопливо полез в рюкзак за чернильницей и пером. Пала с опущенных плеч футболка:
Перепела кричат, что близок
Июля яблочный огрызок,
А вязкий зной в колосьях ржи
Степные лепит миражи…
На страницу с взмокшего лба шлепнулись две капли. Едкий пот снедал пылающие скулы. Я поискал лопух или подорожник — что-нибудь широколистное, чем можно прикрыть нос, и не нашел. Лишь колосья там росли, полынь, да цветики мать-и-мачехи. Были деревья — дуб с маленькими никчемными листиками и полуголая фисташка. В ее сомнительной тени я устроил привал, бережно глотнул воды. Прав, прав был Циглер, лучше бы не упрямился, а взял целую бутылку — тут такое пекло…
Из блокнота я выщипнул листок, облизал и налепил на переносицу. Плечи саднили, будто их ободрали наждаком. Покраснели руки. Нужно было как можно быстрее добираться до Судака.
Я снова поглядел на часы — без пяти минут полдень. Сокрушающее южное солнце стояло в зените. Кругом были курганы, поросшие русой травой — в желтых и розовых соцветиях, похожих на акварельные капли. Прорезались зыбкие полоски облаков, точно кто-то усердно полировал небо и затер голубую краску до белой эмали.
Я продирался сквозь окаменевшие травы, ранил лодыжки, уже не понимая природы боли — сгорели, оцарапались? Не выдержав когтистых приставаний, полез за джинсами. Надевая, исторгал стоны. Одутловатые ноги еле помещались в грубые штанины. При ходьбе жар пробивал плотную ткань тысячей горячих иголочек, словно наотмашь хлестал еловой веткой.
Как после крапивы горели руки. Куда их было спрятать? Одеждой с длинными рукавами я опрометчиво не запасся. Мне бы совсем не помешала шляпа или панамка с утиным козырьком, но таковых у меня не было, я презирал любые уборы — зимние, летние, они не водились у меня…
Бумажный намордник слетал каждые несколько минут, я заново его облизывал, а в какой-то раз мне уже не хватило слюны, чтобы прикрепить его к носу.
Я достал парусину и с головой завернулся в нее. Тяготил рюкзак, на спину его было не набросить, он комкал мой балахон и натирал ожоги на лопатках. Нести в руке — нещадно толкал пламенеющую ногу. Поначалу получалось удерживать рюкзак чуть на отлете, потом устала кисть. Выход нашелся — я надел рюкзак на грудь: из горбуна превратился в роженицу.
Вдали увидел деревцо и чуть ли не бегом рванул к нему. Достиг и закричал от досады — то был можжевельник, издали зеленый, вблизи — дырявый, в реденькой хвое. И везде, куда ни кинуть взгляд, холмилась выгоревшая травяная пустыня. Я уже не понимал, куда мне идти…
Решил соорудить спасительный навес, чтобы под ним переждать жару. Можжевельник хоть был невысок, с кривым, будто поросячий хвост, стволом, но ветки его находились в полутора метрах от земли и вместо навеса я ставил какой-то парус. Чертово солнце стояло высоко, и проку не было в такой защите. В этот отчаянный момент родилось очередное четверостишие. Я достал чернила. Пока жара нещадно шпарила согнутую спину, записывал:
Я в символической пустыне
Месил зыбучие пески,
И солнце, желтое, как дыня.
Сверлило пламенем виски.
Слетел нежданный серафим…
Я отложил блокнот, обвязал ствол можжевельника углами парусины. Получилось нечто похожее на перевернутый гамак. Для мягкости я подложил под спину надувной матрас. Накачивая, чувствовал, что из легких вылетает горючий воздух, словно из пасти Горыныча. Матрас был жарче натопленной печи.
Я в который раз почувствовал плечи. Надавил кожу пальцем, покрасневшая, она откликнулась пятнами, будто изнутри проступило сырое тесто. Похоже, что подгорел… Набросил на спину футболку.
Бог с ним, с молодым вином, с коллекционным «Черным Доктором». На полпути к Долине, свернул на грунтовую дорогу. Возвращаться к трассе было лень. Я решил идти параллельно ей через холмы. Представлял, что походным шагом за полтора часа доберусь до цели. Мне же говорили — всего пятнадцать километров, а десяток я, наверное, прошел…
Она была белой, дорога, словно в каждую колею насыпали мел. Степь играла червонными волнами, вдруг под порывом ветра точно перевалилась на другой бок и сделалась цвета зеленой меди — потемнела, как от грозовых туч.
Среди диких злаков виднелись фиолетовые рожки шалфея, я сорвал один цветок, растер в ладонях, он оглушительно запах. Пискнула полевая птица. Сознание помутнилось и снесло второе четверостишие. Я торопливо полез в рюкзак за чернильницей и пером. Пала с опущенных плеч футболка:
Перепела кричат, что близок
Июля яблочный огрызок,
А вязкий зной в колосьях ржи
Степные лепит миражи…
На страницу с взмокшего лба шлепнулись две капли. Едкий пот снедал пылающие скулы. Я поискал лопух или подорожник — что-нибудь широколистное, чем можно прикрыть нос, и не нашел. Лишь колосья там росли, полынь, да цветики мать-и-мачехи. Были деревья — дуб с маленькими никчемными листиками и полуголая фисташка. В ее сомнительной тени я устроил привал, бережно глотнул воды. Прав, прав был Циглер, лучше бы не упрямился, а взял целую бутылку — тут такое пекло…
Из блокнота я выщипнул листок, облизал и налепил на переносицу. Плечи саднили, будто их ободрали наждаком. Покраснели руки. Нужно было как можно быстрее добираться до Судака.
Я снова поглядел на часы — без пяти минут полдень. Сокрушающее южное солнце стояло в зените. Кругом были курганы, поросшие русой травой — в желтых и розовых соцветиях, похожих на акварельные капли. Прорезались зыбкие полоски облаков, точно кто-то усердно полировал небо и затер голубую краску до белой эмали.
Я продирался сквозь окаменевшие травы, ранил лодыжки, уже не понимая природы боли — сгорели, оцарапались? Не выдержав когтистых приставаний, полез за джинсами. Надевая, исторгал стоны. Одутловатые ноги еле помещались в грубые штанины. При ходьбе жар пробивал плотную ткань тысячей горячих иголочек, словно наотмашь хлестал еловой веткой.
Как после крапивы горели руки. Куда их было спрятать? Одеждой с длинными рукавами я опрометчиво не запасся. Мне бы совсем не помешала шляпа или панамка с утиным козырьком, но таковых у меня не было, я презирал любые уборы — зимние, летние, они не водились у меня…
Бумажный намордник слетал каждые несколько минут, я заново его облизывал, а в какой-то раз мне уже не хватило слюны, чтобы прикрепить его к носу.
Я достал парусину и с головой завернулся в нее. Тяготил рюкзак, на спину его было не набросить, он комкал мой балахон и натирал ожоги на лопатках. Нести в руке — нещадно толкал пламенеющую ногу. Поначалу получалось удерживать рюкзак чуть на отлете, потом устала кисть. Выход нашелся — я надел рюкзак на грудь: из горбуна превратился в роженицу.
Вдали увидел деревцо и чуть ли не бегом рванул к нему. Достиг и закричал от досады — то был можжевельник, издали зеленый, вблизи — дырявый, в реденькой хвое. И везде, куда ни кинуть взгляд, холмилась выгоревшая травяная пустыня. Я уже не понимал, куда мне идти…
Решил соорудить спасительный навес, чтобы под ним переждать жару. Можжевельник хоть был невысок, с кривым, будто поросячий хвост, стволом, но ветки его находились в полутора метрах от земли и вместо навеса я ставил какой-то парус. Чертово солнце стояло высоко, и проку не было в такой защите. В этот отчаянный момент родилось очередное четверостишие. Я достал чернила. Пока жара нещадно шпарила согнутую спину, записывал:
Я в символической пустыне
Месил зыбучие пески,
И солнце, желтое, как дыня.
Сверлило пламенем виски.
Слетел нежданный серафим…
Я отложил блокнот, обвязал ствол можжевельника углами парусины. Получилось нечто похожее на перевернутый гамак. Для мягкости я подложил под спину надувной матрас. Накачивая, чувствовал, что из легких вылетает горючий воздух, словно из пасти Горыныча. Матрас был жарче натопленной печи.
>>601276
Я заметил, что пропало солнце, а небо при этом оставалось чистым, без облаков, и только синева стала напряженнее. Я больше не ощущал зноя, он кончился.
Поле становилось пологим склоном горы. Мы поднялись, и пакет, словно исполнив свою работу, взмыл, унесся.
Я увидел пустырь, напоминающий вытоптанную лошадями цирковую арену. Вокруг росла трава, похожая на распустившийся камыш.
Пробежали вереницей три собаки: вокзальные, феодосийские, пошитые из мехового рванья. Они меня немедленно узнали, и каждая пристально глянула в лицо. Я поразился их мудрым человеческим глазам. Последняя лукаво улыбнулась, и я понял, что это Циглер.
Я шел по тропе, желтой, как пшено. Мне предстало маленькое деревенское кладбище. Забор отсутствовал, землю живых и мертвых разделяла канава. Могилы были убраны в оградки, будто звери в зоопарке. Там промеж надгробий цвела сирень и тонкие фруктовые деревья стояли по пояс в белой известке. Кладбище оказалось малонаселенным, могилы не жались друг к дружке.
Я подошел к плите, белой и широкой, как стол. Примостился на теплый угол, прочел, что под плитою похоронен второго ранга капитан Бахатов. Имени не было, там вообще на памятниках и крестах почему-то отсутствовали имена — одни фамилии.
Я снова поразился тишине. Ни ветра, ни жуков, ни бабочек. Ужас вкрадчиво взял за грудки. Откуда в начале июля цветущая сирень, почему трава пушит одуванчиками?
Раздались женские голоса. Вдоль кладбищенской канавы ковыляла нарядная старуха в синей долгой юбке, светлой, с вышивкой блузе, на плечах платок — так наряжаются на сцену исполнители народных песен. Плелась за молодой женщиной: та шла по дороге, одетая в домашний ношеный халат, на руках несла ребенка, спящего или просто притихшего.
Старуха канючила: — Анька, дай малую подержать!.. — заносила над канавой ногу, но не решалась или не могла переступить расстояния.
Молодая отвечала: — Я же сказала — нет! — Отвечала спокойно, но очень жестко.
Старуха оглянулась, заметила меня: — Ну, Анька!.. Доча! — тон ее сделался извиняющимся, точно старухе было неудобно перед посторонним за чужую грубость. — Анька, дай же!.. Уважь мать! Хоть потрогать!
— Мама, возвращайся к себе! — говорила женщина и прижимала к груди спящую девочку.
Она тоже меня увидела — сидящего на могиле в причудливом тряпье. Сказала радушно: — Здравствуйте!
Я кивнул в ответ. Она продолжала, эта Анна: — Вы, главное, по канаве со стороны кладбища не ходите! Только по дороге, слышите?!
— Анька! — Старуха злилась, топала ногой, обутой в черную лаковую туфлю. — Дай бабушке малую подержать!..
Они ушли, затих разговор. Я еще чуть отдохнул на капитанской могиле, спохватился, что не спросил у местных, где Судак.
На дороге уже не было ни старухи, ни женщины с дочкой. Из-за кладбищенского поворота показался мужчина, в настежь распахнутой светлой рубахе. Он странно шел — вперед ногами, как в украинском танце, они опережали все его туловище — ноги в закатанных до колен серых штанах, на босых грубых ступнях черные, словно покрышки, стоптанные шлепанцы. Рядом резвился мальчик, смуглый и юркий, с виду лет семи. Я поначалу принял его за короткошерстного пса, но разглядел в нем невыросшего человека. Он был еще горбат на одно плечико, а маленькое лицо светилось умом и бешенством.
Мы встретились. Мужчина остановился, а мальчик заплясал на месте — дурачился.
— Знаете, какой он сильный, — улыбнулся мужчина. Обветренное в глубоких морщинах, лицо его было коричневого картофельного цвета. На открытой груди виднелся шрам, как два сросшихся накрест дождевых червя.
Он произнес: — Сашка, а ну, покажи дяде!
Горбатый малыш загудел мелодию: «Советский цирк умеет делать чудеса», обхватил мужчину за ноги и легко поднял. Поставил на землю и засмеялся, показав уродливые, набекрень, зубки.
Я спросил: — А вы отсюда?
Приветливое лицо старшего вдруг стало твердым и гордым: — Бог не сделал для меня ничего хорошего. Поэтому я за Сатану!
Он отвечал не на мой, а на свой самый главный вопрос.
Мальчишка высунул алый, точно перец, язык, и замычал. Я присмотрелся к его нечистым маленьким рукам и поразился, какие у него длинные ногти — мутного стеклянного цвета.
Я спросил: — Как называется это место?
— Меганом.
— А море далеко?
— Там, — он размахнулся рукой, словно бросил в направлении камень. Указывал на замшевые холмы неподалеку.
Я заметил, что пропало солнце, а небо при этом оставалось чистым, без облаков, и только синева стала напряженнее. Я больше не ощущал зноя, он кончился.
Поле становилось пологим склоном горы. Мы поднялись, и пакет, словно исполнив свою работу, взмыл, унесся.
Я увидел пустырь, напоминающий вытоптанную лошадями цирковую арену. Вокруг росла трава, похожая на распустившийся камыш.
Пробежали вереницей три собаки: вокзальные, феодосийские, пошитые из мехового рванья. Они меня немедленно узнали, и каждая пристально глянула в лицо. Я поразился их мудрым человеческим глазам. Последняя лукаво улыбнулась, и я понял, что это Циглер.
Я шел по тропе, желтой, как пшено. Мне предстало маленькое деревенское кладбище. Забор отсутствовал, землю живых и мертвых разделяла канава. Могилы были убраны в оградки, будто звери в зоопарке. Там промеж надгробий цвела сирень и тонкие фруктовые деревья стояли по пояс в белой известке. Кладбище оказалось малонаселенным, могилы не жались друг к дружке.
Я подошел к плите, белой и широкой, как стол. Примостился на теплый угол, прочел, что под плитою похоронен второго ранга капитан Бахатов. Имени не было, там вообще на памятниках и крестах почему-то отсутствовали имена — одни фамилии.
Я снова поразился тишине. Ни ветра, ни жуков, ни бабочек. Ужас вкрадчиво взял за грудки. Откуда в начале июля цветущая сирень, почему трава пушит одуванчиками?
Раздались женские голоса. Вдоль кладбищенской канавы ковыляла нарядная старуха в синей долгой юбке, светлой, с вышивкой блузе, на плечах платок — так наряжаются на сцену исполнители народных песен. Плелась за молодой женщиной: та шла по дороге, одетая в домашний ношеный халат, на руках несла ребенка, спящего или просто притихшего.
Старуха канючила: — Анька, дай малую подержать!.. — заносила над канавой ногу, но не решалась или не могла переступить расстояния.
Молодая отвечала: — Я же сказала — нет! — Отвечала спокойно, но очень жестко.
Старуха оглянулась, заметила меня: — Ну, Анька!.. Доча! — тон ее сделался извиняющимся, точно старухе было неудобно перед посторонним за чужую грубость. — Анька, дай же!.. Уважь мать! Хоть потрогать!
— Мама, возвращайся к себе! — говорила женщина и прижимала к груди спящую девочку.
Она тоже меня увидела — сидящего на могиле в причудливом тряпье. Сказала радушно: — Здравствуйте!
Я кивнул в ответ. Она продолжала, эта Анна: — Вы, главное, по канаве со стороны кладбища не ходите! Только по дороге, слышите?!
— Анька! — Старуха злилась, топала ногой, обутой в черную лаковую туфлю. — Дай бабушке малую подержать!..
Они ушли, затих разговор. Я еще чуть отдохнул на капитанской могиле, спохватился, что не спросил у местных, где Судак.
На дороге уже не было ни старухи, ни женщины с дочкой. Из-за кладбищенского поворота показался мужчина, в настежь распахнутой светлой рубахе. Он странно шел — вперед ногами, как в украинском танце, они опережали все его туловище — ноги в закатанных до колен серых штанах, на босых грубых ступнях черные, словно покрышки, стоптанные шлепанцы. Рядом резвился мальчик, смуглый и юркий, с виду лет семи. Я поначалу принял его за короткошерстного пса, но разглядел в нем невыросшего человека. Он был еще горбат на одно плечико, а маленькое лицо светилось умом и бешенством.
Мы встретились. Мужчина остановился, а мальчик заплясал на месте — дурачился.
— Знаете, какой он сильный, — улыбнулся мужчина. Обветренное в глубоких морщинах, лицо его было коричневого картофельного цвета. На открытой груди виднелся шрам, как два сросшихся накрест дождевых червя.
Он произнес: — Сашка, а ну, покажи дяде!
Горбатый малыш загудел мелодию: «Советский цирк умеет делать чудеса», обхватил мужчину за ноги и легко поднял. Поставил на землю и засмеялся, показав уродливые, набекрень, зубки.
Я спросил: — А вы отсюда?
Приветливое лицо старшего вдруг стало твердым и гордым: — Бог не сделал для меня ничего хорошего. Поэтому я за Сатану!
Он отвечал не на мой, а на свой самый главный вопрос.
Мальчишка высунул алый, точно перец, язык, и замычал. Я присмотрелся к его нечистым маленьким рукам и поразился, какие у него длинные ногти — мутного стеклянного цвета.
Я спросил: — Как называется это место?
— Меганом.
— А море далеко?
— Там, — он размахнулся рукой, словно бросил в направлении камень. Указывал на замшевые холмы неподалеку.
>>601276
Я заметил, что пропало солнце, а небо при этом оставалось чистым, без облаков, и только синева стала напряженнее. Я больше не ощущал зноя, он кончился.
Поле становилось пологим склоном горы. Мы поднялись, и пакет, словно исполнив свою работу, взмыл, унесся.
Я увидел пустырь, напоминающий вытоптанную лошадями цирковую арену. Вокруг росла трава, похожая на распустившийся камыш.
Пробежали вереницей три собаки: вокзальные, феодосийские, пошитые из мехового рванья. Они меня немедленно узнали, и каждая пристально глянула в лицо. Я поразился их мудрым человеческим глазам. Последняя лукаво улыбнулась, и я понял, что это Циглер.
Я шел по тропе, желтой, как пшено. Мне предстало маленькое деревенское кладбище. Забор отсутствовал, землю живых и мертвых разделяла канава. Могилы были убраны в оградки, будто звери в зоопарке. Там промеж надгробий цвела сирень и тонкие фруктовые деревья стояли по пояс в белой известке. Кладбище оказалось малонаселенным, могилы не жались друг к дружке.
Я подошел к плите, белой и широкой, как стол. Примостился на теплый угол, прочел, что под плитою похоронен второго ранга капитан Бахатов. Имени не было, там вообще на памятниках и крестах почему-то отсутствовали имена — одни фамилии.
Я снова поразился тишине. Ни ветра, ни жуков, ни бабочек. Ужас вкрадчиво взял за грудки. Откуда в начале июля цветущая сирень, почему трава пушит одуванчиками?
Раздались женские голоса. Вдоль кладбищенской канавы ковыляла нарядная старуха в синей долгой юбке, светлой, с вышивкой блузе, на плечах платок — так наряжаются на сцену исполнители народных песен. Плелась за молодой женщиной: та шла по дороге, одетая в домашний ношеный халат, на руках несла ребенка, спящего или просто притихшего.
Старуха канючила: — Анька, дай малую подержать!.. — заносила над канавой ногу, но не решалась или не могла переступить расстояния.
Молодая отвечала: — Я же сказала — нет! — Отвечала спокойно, но очень жестко.
Старуха оглянулась, заметила меня: — Ну, Анька!.. Доча! — тон ее сделался извиняющимся, точно старухе было неудобно перед посторонним за чужую грубость. — Анька, дай же!.. Уважь мать! Хоть потрогать!
— Мама, возвращайся к себе! — говорила женщина и прижимала к груди спящую девочку.
Она тоже меня увидела — сидящего на могиле в причудливом тряпье. Сказала радушно: — Здравствуйте!
Я кивнул в ответ. Она продолжала, эта Анна: — Вы, главное, по канаве со стороны кладбища не ходите! Только по дороге, слышите?!
— Анька! — Старуха злилась, топала ногой, обутой в черную лаковую туфлю. — Дай бабушке малую подержать!..
Они ушли, затих разговор. Я еще чуть отдохнул на капитанской могиле, спохватился, что не спросил у местных, где Судак.
На дороге уже не было ни старухи, ни женщины с дочкой. Из-за кладбищенского поворота показался мужчина, в настежь распахнутой светлой рубахе. Он странно шел — вперед ногами, как в украинском танце, они опережали все его туловище — ноги в закатанных до колен серых штанах, на босых грубых ступнях черные, словно покрышки, стоптанные шлепанцы. Рядом резвился мальчик, смуглый и юркий, с виду лет семи. Я поначалу принял его за короткошерстного пса, но разглядел в нем невыросшего человека. Он был еще горбат на одно плечико, а маленькое лицо светилось умом и бешенством.
Мы встретились. Мужчина остановился, а мальчик заплясал на месте — дурачился.
— Знаете, какой он сильный, — улыбнулся мужчина. Обветренное в глубоких морщинах, лицо его было коричневого картофельного цвета. На открытой груди виднелся шрам, как два сросшихся накрест дождевых червя.
Он произнес: — Сашка, а ну, покажи дяде!
Горбатый малыш загудел мелодию: «Советский цирк умеет делать чудеса», обхватил мужчину за ноги и легко поднял. Поставил на землю и засмеялся, показав уродливые, набекрень, зубки.
Я спросил: — А вы отсюда?
Приветливое лицо старшего вдруг стало твердым и гордым: — Бог не сделал для меня ничего хорошего. Поэтому я за Сатану!
Он отвечал не на мой, а на свой самый главный вопрос.
Мальчишка высунул алый, точно перец, язык, и замычал. Я присмотрелся к его нечистым маленьким рукам и поразился, какие у него длинные ногти — мутного стеклянного цвета.
Я спросил: — Как называется это место?
— Меганом.
— А море далеко?
— Там, — он размахнулся рукой, словно бросил в направлении камень. Указывал на замшевые холмы неподалеку.
Я заметил, что пропало солнце, а небо при этом оставалось чистым, без облаков, и только синева стала напряженнее. Я больше не ощущал зноя, он кончился.
Поле становилось пологим склоном горы. Мы поднялись, и пакет, словно исполнив свою работу, взмыл, унесся.
Я увидел пустырь, напоминающий вытоптанную лошадями цирковую арену. Вокруг росла трава, похожая на распустившийся камыш.
Пробежали вереницей три собаки: вокзальные, феодосийские, пошитые из мехового рванья. Они меня немедленно узнали, и каждая пристально глянула в лицо. Я поразился их мудрым человеческим глазам. Последняя лукаво улыбнулась, и я понял, что это Циглер.
Я шел по тропе, желтой, как пшено. Мне предстало маленькое деревенское кладбище. Забор отсутствовал, землю живых и мертвых разделяла канава. Могилы были убраны в оградки, будто звери в зоопарке. Там промеж надгробий цвела сирень и тонкие фруктовые деревья стояли по пояс в белой известке. Кладбище оказалось малонаселенным, могилы не жались друг к дружке.
Я подошел к плите, белой и широкой, как стол. Примостился на теплый угол, прочел, что под плитою похоронен второго ранга капитан Бахатов. Имени не было, там вообще на памятниках и крестах почему-то отсутствовали имена — одни фамилии.
Я снова поразился тишине. Ни ветра, ни жуков, ни бабочек. Ужас вкрадчиво взял за грудки. Откуда в начале июля цветущая сирень, почему трава пушит одуванчиками?
Раздались женские голоса. Вдоль кладбищенской канавы ковыляла нарядная старуха в синей долгой юбке, светлой, с вышивкой блузе, на плечах платок — так наряжаются на сцену исполнители народных песен. Плелась за молодой женщиной: та шла по дороге, одетая в домашний ношеный халат, на руках несла ребенка, спящего или просто притихшего.
Старуха канючила: — Анька, дай малую подержать!.. — заносила над канавой ногу, но не решалась или не могла переступить расстояния.
Молодая отвечала: — Я же сказала — нет! — Отвечала спокойно, но очень жестко.
Старуха оглянулась, заметила меня: — Ну, Анька!.. Доча! — тон ее сделался извиняющимся, точно старухе было неудобно перед посторонним за чужую грубость. — Анька, дай же!.. Уважь мать! Хоть потрогать!
— Мама, возвращайся к себе! — говорила женщина и прижимала к груди спящую девочку.
Она тоже меня увидела — сидящего на могиле в причудливом тряпье. Сказала радушно: — Здравствуйте!
Я кивнул в ответ. Она продолжала, эта Анна: — Вы, главное, по канаве со стороны кладбища не ходите! Только по дороге, слышите?!
— Анька! — Старуха злилась, топала ногой, обутой в черную лаковую туфлю. — Дай бабушке малую подержать!..
Они ушли, затих разговор. Я еще чуть отдохнул на капитанской могиле, спохватился, что не спросил у местных, где Судак.
На дороге уже не было ни старухи, ни женщины с дочкой. Из-за кладбищенского поворота показался мужчина, в настежь распахнутой светлой рубахе. Он странно шел — вперед ногами, как в украинском танце, они опережали все его туловище — ноги в закатанных до колен серых штанах, на босых грубых ступнях черные, словно покрышки, стоптанные шлепанцы. Рядом резвился мальчик, смуглый и юркий, с виду лет семи. Я поначалу принял его за короткошерстного пса, но разглядел в нем невыросшего человека. Он был еще горбат на одно плечико, а маленькое лицо светилось умом и бешенством.
Мы встретились. Мужчина остановился, а мальчик заплясал на месте — дурачился.
— Знаете, какой он сильный, — улыбнулся мужчина. Обветренное в глубоких морщинах, лицо его было коричневого картофельного цвета. На открытой груди виднелся шрам, как два сросшихся накрест дождевых червя.
Он произнес: — Сашка, а ну, покажи дяде!
Горбатый малыш загудел мелодию: «Советский цирк умеет делать чудеса», обхватил мужчину за ноги и легко поднял. Поставил на землю и засмеялся, показав уродливые, набекрень, зубки.
Я спросил: — А вы отсюда?
Приветливое лицо старшего вдруг стало твердым и гордым: — Бог не сделал для меня ничего хорошего. Поэтому я за Сатану!
Он отвечал не на мой, а на свой самый главный вопрос.
Мальчишка высунул алый, точно перец, язык, и замычал. Я присмотрелся к его нечистым маленьким рукам и поразился, какие у него длинные ногти — мутного стеклянного цвета.
Я спросил: — Как называется это место?
— Меганом.
— А море далеко?
— Там, — он размахнулся рукой, словно бросил в направлении камень. Указывал на замшевые холмы неподалеку.
что за фигня, почему текст не сохранился. Попытка нумар 2
Я восходил на вершину, будто поднимался по ступеням из ущелья. Поднялся и увидел потерявшееся солнце. Оно уже клонилось в сторону заката, большое и желтое. В тускнеющем небе облачным пятном просвечивала луна. Над косматою травой дрожало жидкое марево спадающей жары. Бог его знает, где я полуденничал, но на этих вечереющих холмах день определенно заканчивался.
Мне вдруг открылся край земли, а за ним синева. По далеким волнам, похожий на плевок, мчался в белой пене прогулочный катер — прямиком к городу на побережье.
Каменистый склон дал ощутимый крен. Я ступил на грунтовую дорогу. Рядом с обочиной валялся песчаник в рыжих лишаях. Перешагнул через него и понял, что скоро мой путь закончится.
Дорога разбежалась врассыпную десятком направлений. Кренистой, крошащейся тройкой я спустился к морю — в бирюзовых маленьких лагунах. Дикий пляж походил на заброшенную каменоломню. Среди валунов стояла укромная палатка.
Я вспомнил про свой прокаженный вид. Скинул с головы парусину, пригладил волосы. У несуществующего порога подобрал два булыжника и постучал ими, как в дверь. Тук-тук.
— Есть кто-нибудь?..
Никто не откликнулся. Я оглядел чужую стоянку, походный быт подстилок и натянутых веревок, закопченный очаг. Сохли черные котелки, эмалевые миски, пара ласт, похожих на лягушачьи калоши.
Хозяева ушли, возможно, за пищей или на сбор хвороста. В искусственной тени каменной ниши я увидел белые питьевые канистры. Не поборол соблазна, потянулся. Там была вода. Я пил, как прорва, не отрываясь. И сразу опьянел. Без сил присел у места воровства. Ждал людей, но раньше проснулся голод. Поужинал сухарями и колбасой. Мне казалось, что у меня во рту растаяли все зубы, точно они были из рафинада, я пережевывал жесткую еду вареными деснами.
В рюкзаке помимо еды нашлась целлофановая пленка из-под сигарет. В ней размякшая черная смола. То был маленький идол, вылепленный мной из битума — один из четырех. Я взял его с собою, траурный символ, а он потек от жары, словно оловянный солдатик, превратился в пахнущую гарью размазню.
Не было божка, не существовало больше моей смешной любви. Я отбросил пачкучий целлофан.
Хозяева не возвращались. Я помаленьку разоблачился: распеленал руки, совлек с проклятьями прикипевшие к туловищу футболку и джинсы. Я напомнил себе обгорелого танкиста.
Красный, как петрово-водкинский конь, зашел в море. Нырнул и поднял облако кишащих пузырьков, зашипел, подобно свежей кузнечной заготовке.
Море не успокоило зудящую кожу. Выбрался на сушу, кружилась голова, тело жарко пульсировало, будто я окунулся в прорубь.
Никто не возвращался. Солнце ушло за гору, склон сразу потемнел, поблекла нежная морская бирюза. Луна все явственнее проступала в сером небе, белый ее призрак наливался желтизной. Далекой блесткой подмигивала Венера.
Я достал часы, глянул на всякий случай. Они показывали начало десятого. Чудаковатые часы вышли из спячки и нагнали упущенное время. Или они не останавливались…
Я второй раз приложился к канистре и наполнил мою флягу. В рюкзаке завалялась случайная консервная банка скумбрии. В блокноте на последней страничке я написал чернилами послание дикарям: «Ребята, взял у вас воды, простите, что без спроса», оторвал листок и придавил консервной скумбрией, чтоб не улетел — не бог весть какой, но все ж таки калым…
Я помочился в море желтым лунным светом. И отправился наверх, искать себе ночлег. В степной траве среди полыни и шалфея я надул упругий матрас, прикрыл его парусиной. Горячей рукой в два счета дописал четверостишия — початое и новое.
Слетел нежданный серафим,
И задавал свои загадки.
Их смысл, кажущийся гадким,
По сути, был неуловим.
Слова звучали, как шарманка,
И открывали взгляд на мир.
И хлопьями летела манка
Из голубых вселенских дыр.
Без интереса и души водил пером, зная, что это — поэтический послед из прошлой жизни. Мне было чудно и одиноко. Я ощущал необратимую органическую перемену.
Я понимал, что со мной теперь навеки сияющий огненный полдень, железный треск цикады, глазастые собаки, фамилия мертвого капитана и нечистые ногти маленького горбуна.
Заранее грустил и тосковал, что с этой звездной ночи я буду только остывать, черстветь, и стоит торопиться, чтобы успеть записать чернилами все то, что увиделось мне в часы великого крымского зноя.
Я восходил на вершину, будто поднимался по ступеням из ущелья. Поднялся и увидел потерявшееся солнце. Оно уже клонилось в сторону заката, большое и желтое. В тускнеющем небе облачным пятном просвечивала луна. Над косматою травой дрожало жидкое марево спадающей жары. Бог его знает, где я полуденничал, но на этих вечереющих холмах день определенно заканчивался.
Мне вдруг открылся край земли, а за ним синева. По далеким волнам, похожий на плевок, мчался в белой пене прогулочный катер — прямиком к городу на побережье.
Каменистый склон дал ощутимый крен. Я ступил на грунтовую дорогу. Рядом с обочиной валялся песчаник в рыжих лишаях. Перешагнул через него и понял, что скоро мой путь закончится.
Дорога разбежалась врассыпную десятком направлений. Кренистой, крошащейся тройкой я спустился к морю — в бирюзовых маленьких лагунах. Дикий пляж походил на заброшенную каменоломню. Среди валунов стояла укромная палатка.
Я вспомнил про свой прокаженный вид. Скинул с головы парусину, пригладил волосы. У несуществующего порога подобрал два булыжника и постучал ими, как в дверь. Тук-тук.
— Есть кто-нибудь?..
Никто не откликнулся. Я оглядел чужую стоянку, походный быт подстилок и натянутых веревок, закопченный очаг. Сохли черные котелки, эмалевые миски, пара ласт, похожих на лягушачьи калоши.
Хозяева ушли, возможно, за пищей или на сбор хвороста. В искусственной тени каменной ниши я увидел белые питьевые канистры. Не поборол соблазна, потянулся. Там была вода. Я пил, как прорва, не отрываясь. И сразу опьянел. Без сил присел у места воровства. Ждал людей, но раньше проснулся голод. Поужинал сухарями и колбасой. Мне казалось, что у меня во рту растаяли все зубы, точно они были из рафинада, я пережевывал жесткую еду вареными деснами.
В рюкзаке помимо еды нашлась целлофановая пленка из-под сигарет. В ней размякшая черная смола. То был маленький идол, вылепленный мной из битума — один из четырех. Я взял его с собою, траурный символ, а он потек от жары, словно оловянный солдатик, превратился в пахнущую гарью размазню.
Не было божка, не существовало больше моей смешной любви. Я отбросил пачкучий целлофан.
Хозяева не возвращались. Я помаленьку разоблачился: распеленал руки, совлек с проклятьями прикипевшие к туловищу футболку и джинсы. Я напомнил себе обгорелого танкиста.
Красный, как петрово-водкинский конь, зашел в море. Нырнул и поднял облако кишащих пузырьков, зашипел, подобно свежей кузнечной заготовке.
Море не успокоило зудящую кожу. Выбрался на сушу, кружилась голова, тело жарко пульсировало, будто я окунулся в прорубь.
Никто не возвращался. Солнце ушло за гору, склон сразу потемнел, поблекла нежная морская бирюза. Луна все явственнее проступала в сером небе, белый ее призрак наливался желтизной. Далекой блесткой подмигивала Венера.
Я достал часы, глянул на всякий случай. Они показывали начало десятого. Чудаковатые часы вышли из спячки и нагнали упущенное время. Или они не останавливались…
Я второй раз приложился к канистре и наполнил мою флягу. В рюкзаке завалялась случайная консервная банка скумбрии. В блокноте на последней страничке я написал чернилами послание дикарям: «Ребята, взял у вас воды, простите, что без спроса», оторвал листок и придавил консервной скумбрией, чтоб не улетел — не бог весть какой, но все ж таки калым…
Я помочился в море желтым лунным светом. И отправился наверх, искать себе ночлег. В степной траве среди полыни и шалфея я надул упругий матрас, прикрыл его парусиной. Горячей рукой в два счета дописал четверостишия — початое и новое.
Слетел нежданный серафим,
И задавал свои загадки.
Их смысл, кажущийся гадким,
По сути, был неуловим.
Слова звучали, как шарманка,
И открывали взгляд на мир.
И хлопьями летела манка
Из голубых вселенских дыр.
Без интереса и души водил пером, зная, что это — поэтический послед из прошлой жизни. Мне было чудно и одиноко. Я ощущал необратимую органическую перемену.
Я понимал, что со мной теперь навеки сияющий огненный полдень, железный треск цикады, глазастые собаки, фамилия мертвого капитана и нечистые ногти маленького горбуна.
Заранее грустил и тосковал, что с этой звездной ночи я буду только остывать, черстветь, и стоит торопиться, чтобы успеть записать чернилами все то, что увиделось мне в часы великого крымского зноя.
что за фигня, почему текст не сохранился. Попытка нумар 2
Я восходил на вершину, будто поднимался по ступеням из ущелья. Поднялся и увидел потерявшееся солнце. Оно уже клонилось в сторону заката, большое и желтое. В тускнеющем небе облачным пятном просвечивала луна. Над косматою травой дрожало жидкое марево спадающей жары. Бог его знает, где я полуденничал, но на этих вечереющих холмах день определенно заканчивался.
Мне вдруг открылся край земли, а за ним синева. По далеким волнам, похожий на плевок, мчался в белой пене прогулочный катер — прямиком к городу на побережье.
Каменистый склон дал ощутимый крен. Я ступил на грунтовую дорогу. Рядом с обочиной валялся песчаник в рыжих лишаях. Перешагнул через него и понял, что скоро мой путь закончится.
Дорога разбежалась врассыпную десятком направлений. Кренистой, крошащейся тройкой я спустился к морю — в бирюзовых маленьких лагунах. Дикий пляж походил на заброшенную каменоломню. Среди валунов стояла укромная палатка.
Я вспомнил про свой прокаженный вид. Скинул с головы парусину, пригладил волосы. У несуществующего порога подобрал два булыжника и постучал ими, как в дверь. Тук-тук.
— Есть кто-нибудь?..
Никто не откликнулся. Я оглядел чужую стоянку, походный быт подстилок и натянутых веревок, закопченный очаг. Сохли черные котелки, эмалевые миски, пара ласт, похожих на лягушачьи калоши.
Хозяева ушли, возможно, за пищей или на сбор хвороста. В искусственной тени каменной ниши я увидел белые питьевые канистры. Не поборол соблазна, потянулся. Там была вода. Я пил, как прорва, не отрываясь. И сразу опьянел. Без сил присел у места воровства. Ждал людей, но раньше проснулся голод. Поужинал сухарями и колбасой. Мне казалось, что у меня во рту растаяли все зубы, точно они были из рафинада, я пережевывал жесткую еду вареными деснами.
В рюкзаке помимо еды нашлась целлофановая пленка из-под сигарет. В ней размякшая черная смола. То был маленький идол, вылепленный мной из битума — один из четырех. Я взял его с собою, траурный символ, а он потек от жары, словно оловянный солдатик, превратился в пахнущую гарью размазню.
Не было божка, не существовало больше моей смешной любви. Я отбросил пачкучий целлофан.
Хозяева не возвращались. Я помаленьку разоблачился: распеленал руки, совлек с проклятьями прикипевшие к туловищу футболку и джинсы. Я напомнил себе обгорелого танкиста.
Красный, как петрово-водкинский конь, зашел в море. Нырнул и поднял облако кишащих пузырьков, зашипел, подобно свежей кузнечной заготовке.
Море не успокоило зудящую кожу. Выбрался на сушу, кружилась голова, тело жарко пульсировало, будто я окунулся в прорубь.
Никто не возвращался. Солнце ушло за гору, склон сразу потемнел, поблекла нежная морская бирюза. Луна все явственнее проступала в сером небе, белый ее призрак наливался желтизной. Далекой блесткой подмигивала Венера.
Я достал часы, глянул на всякий случай. Они показывали начало десятого. Чудаковатые часы вышли из спячки и нагнали упущенное время. Или они не останавливались…
Я второй раз приложился к канистре и наполнил мою флягу. В рюкзаке завалялась случайная консервная банка скумбрии. В блокноте на последней страничке я написал чернилами послание дикарям: «Ребята, взял у вас воды, простите, что без спроса», оторвал листок и придавил консервной скумбрией, чтоб не улетел — не бог весть какой, но все ж таки калым…
Я помочился в море желтым лунным светом. И отправился наверх, искать себе ночлег. В степной траве среди полыни и шалфея я надул упругий матрас, прикрыл его парусиной. Горячей рукой в два счета дописал четверостишия — початое и новое.
Слетел нежданный серафим,
И задавал свои загадки.
Их смысл, кажущийся гадким,
По сути, был неуловим.
Слова звучали, как шарманка,
И открывали взгляд на мир.
И хлопьями летела манка
Из голубых вселенских дыр.
Без интереса и души водил пером, зная, что это — поэтический послед из прошлой жизни. Мне было чудно и одиноко. Я ощущал необратимую органическую перемену.
Я понимал, что со мной теперь навеки сияющий огненный полдень, железный треск цикады, глазастые собаки, фамилия мертвого капитана и нечистые ногти маленького горбуна.
Заранее грустил и тосковал, что с этой звездной ночи я буду только остывать, черстветь, и стоит торопиться, чтобы успеть записать чернилами все то, что увиделось мне в часы великого крымского зноя.
Я восходил на вершину, будто поднимался по ступеням из ущелья. Поднялся и увидел потерявшееся солнце. Оно уже клонилось в сторону заката, большое и желтое. В тускнеющем небе облачным пятном просвечивала луна. Над косматою травой дрожало жидкое марево спадающей жары. Бог его знает, где я полуденничал, но на этих вечереющих холмах день определенно заканчивался.
Мне вдруг открылся край земли, а за ним синева. По далеким волнам, похожий на плевок, мчался в белой пене прогулочный катер — прямиком к городу на побережье.
Каменистый склон дал ощутимый крен. Я ступил на грунтовую дорогу. Рядом с обочиной валялся песчаник в рыжих лишаях. Перешагнул через него и понял, что скоро мой путь закончится.
Дорога разбежалась врассыпную десятком направлений. Кренистой, крошащейся тройкой я спустился к морю — в бирюзовых маленьких лагунах. Дикий пляж походил на заброшенную каменоломню. Среди валунов стояла укромная палатка.
Я вспомнил про свой прокаженный вид. Скинул с головы парусину, пригладил волосы. У несуществующего порога подобрал два булыжника и постучал ими, как в дверь. Тук-тук.
— Есть кто-нибудь?..
Никто не откликнулся. Я оглядел чужую стоянку, походный быт подстилок и натянутых веревок, закопченный очаг. Сохли черные котелки, эмалевые миски, пара ласт, похожих на лягушачьи калоши.
Хозяева ушли, возможно, за пищей или на сбор хвороста. В искусственной тени каменной ниши я увидел белые питьевые канистры. Не поборол соблазна, потянулся. Там была вода. Я пил, как прорва, не отрываясь. И сразу опьянел. Без сил присел у места воровства. Ждал людей, но раньше проснулся голод. Поужинал сухарями и колбасой. Мне казалось, что у меня во рту растаяли все зубы, точно они были из рафинада, я пережевывал жесткую еду вареными деснами.
В рюкзаке помимо еды нашлась целлофановая пленка из-под сигарет. В ней размякшая черная смола. То был маленький идол, вылепленный мной из битума — один из четырех. Я взял его с собою, траурный символ, а он потек от жары, словно оловянный солдатик, превратился в пахнущую гарью размазню.
Не было божка, не существовало больше моей смешной любви. Я отбросил пачкучий целлофан.
Хозяева не возвращались. Я помаленьку разоблачился: распеленал руки, совлек с проклятьями прикипевшие к туловищу футболку и джинсы. Я напомнил себе обгорелого танкиста.
Красный, как петрово-водкинский конь, зашел в море. Нырнул и поднял облако кишащих пузырьков, зашипел, подобно свежей кузнечной заготовке.
Море не успокоило зудящую кожу. Выбрался на сушу, кружилась голова, тело жарко пульсировало, будто я окунулся в прорубь.
Никто не возвращался. Солнце ушло за гору, склон сразу потемнел, поблекла нежная морская бирюза. Луна все явственнее проступала в сером небе, белый ее призрак наливался желтизной. Далекой блесткой подмигивала Венера.
Я достал часы, глянул на всякий случай. Они показывали начало десятого. Чудаковатые часы вышли из спячки и нагнали упущенное время. Или они не останавливались…
Я второй раз приложился к канистре и наполнил мою флягу. В рюкзаке завалялась случайная консервная банка скумбрии. В блокноте на последней страничке я написал чернилами послание дикарям: «Ребята, взял у вас воды, простите, что без спроса», оторвал листок и придавил консервной скумбрией, чтоб не улетел — не бог весть какой, но все ж таки калым…
Я помочился в море желтым лунным светом. И отправился наверх, искать себе ночлег. В степной траве среди полыни и шалфея я надул упругий матрас, прикрыл его парусиной. Горячей рукой в два счета дописал четверостишия — початое и новое.
Слетел нежданный серафим,
И задавал свои загадки.
Их смысл, кажущийся гадким,
По сути, был неуловим.
Слова звучали, как шарманка,
И открывали взгляд на мир.
И хлопьями летела манка
Из голубых вселенских дыр.
Без интереса и души водил пером, зная, что это — поэтический послед из прошлой жизни. Мне было чудно и одиноко. Я ощущал необратимую органическую перемену.
Я понимал, что со мной теперь навеки сияющий огненный полдень, железный треск цикады, глазастые собаки, фамилия мертвого капитана и нечистые ногти маленького горбуна.
Заранее грустил и тосковал, что с этой звездной ночи я буду только остывать, черстветь, и стоит торопиться, чтобы успеть записать чернилами все то, что увиделось мне в часы великого крымского зноя.
>>578805
Я тоже испытывал данное чувство. Но это крипиявление-сырое. на тему дневного ужаса не снимешь хоррор.
Я тоже испытывал данное чувство. Но это крипиявление-сырое. на тему дневного ужаса не снимешь хоррор.
>>578259 (OP)
О, привет ОП, я думал что один такой поехавший.
До этого в сначе сидел редко, и сейчас распишу какие триггеры дневного ужаса у меня: во-первых - это не совсем дневной ужас, скорее около-вечерний. Почему-то в тёплые июльские вечера меня охватывает чувство, что это время - прямо таки идеальное для большого пиздеца. Ну там зомби-апокалипсиса или падения астероида или ядерной войны. Серьёзно, в то специфическое время я бы не удивился, если бы услышал оповещение системы гражданской обороны.
Началось такое лет с 13-14, и это чувство стабильно накатывает каждое лето (26-лвл).
Ещё однажды приснился прибрежный город, построенный в средиземноморском стиле, где здания стояли прямо вплотную к воде. По ощущениям - в тот момент испытывал не ожидание конца человечества, а было ощущение что вот-вот конец придёт самому. По времени (во сне) - где-то после обеда, но ещё не вечер. Иногда вспоминал этот сон, и самое близкое описание (по атмосфере, застройке, цветности и прочим визуальным признакам) - фоторепортаж Тёмы Лёбёдёва из Мальты. Пикчи полностью релейтед.
О, привет ОП, я думал что один такой поехавший.
До этого в сначе сидел редко, и сейчас распишу какие триггеры дневного ужаса у меня: во-первых - это не совсем дневной ужас, скорее около-вечерний. Почему-то в тёплые июльские вечера меня охватывает чувство, что это время - прямо таки идеальное для большого пиздеца. Ну там зомби-апокалипсиса или падения астероида или ядерной войны. Серьёзно, в то специфическое время я бы не удивился, если бы услышал оповещение системы гражданской обороны.
Началось такое лет с 13-14, и это чувство стабильно накатывает каждое лето (26-лвл).
Ещё однажды приснился прибрежный город, построенный в средиземноморском стиле, где здания стояли прямо вплотную к воде. По ощущениям - в тот момент испытывал не ожидание конца человечества, а было ощущение что вот-вот конец придёт самому. По времени (во сне) - где-то после обеда, но ещё не вечер. Иногда вспоминал этот сон, и самое близкое описание (по атмосфере, застройке, цветности и прочим визуальным признакам) - фоторепортаж Тёмы Лёбёдёва из Мальты. Пикчи полностью релейтед.
Доводилось мне испытать нечто подобное вышеописанному. Не думал, что такое бывает у кого-то еще, честно сказать
Дело было во время моей контрактной службы в разгар июня, тогда в свои права вступило уже безоговорочное лето и именно в это время батальон был на недельном полевом выезде. И тогда я отмазался от всех телодвижений, и, собственно, сообщив другому сержанту где я буду если что, пошёл гаситься от ротного к РЛСке, которая даже не от нашей В/Ч была, хуй найдете называется
Ну и я сижу там, солнце светит, на небе ни облачка, благодать, курить есть
Вокруг вообще ни души, только поле огромное какое-то вокруг и лес вдалеке
Сидел я так минут 20, покурил раза три, как-то стал ощущать пустоту вокруг. Ну и я прикинул, что сейчас сюда вообще никто из заявленных командиров с большими звездами не придет и я могу за РЛСкой спать уебаться в тени. Так и сделал, собственно
Броник скинул, траву примял, китель постелил и лег
Проснулся где-то через пару часов, оттого что жарко очень. Солнце за это время успело перекатиться уже на противоположную сторону и тень меня уже не прикрывала. Снилось мне беспокойное что-то, я слышал какой-то шум дикий, как шипение от кипящего на сковороде масла, и какие-то гигантские объекты словно пытались меня раздавить. Вероятно, сон этот получился в результате перегрева, но когда я встал и огляделся, я испытал какой-то необъяснимый ужас
Это ебучее поле, это безоблачное небо, палящее солнце, этот полевой лагерь вдалеке. И ни звука, ни движения. даже ветра, и того нет
И я здесь совсем один, вокруг нет больше ничего. И словно что-то нехорошее приближается. Словно за маской этого тихого сонечного дня скрывается что-то инфернальное, что-то, что мой скудный человеческий разум вообще не может даже осознать, не то что вообразить. Я не знаю, что со мной тогда было, но мне просто захотелось взять и побежать
Не знаю куда, не знаю нахуя, и, главное, не знаю, от чего
Но вот настолько был силен тот ужас, что я испытал, что я до сих пор не понимаю, что же такого было в той ситуации и в том пейзаже. Думал уже потом, когда отпустило и РЛСники пришли, избавив меня от одиночества, может, того, кукуха протекла? Но вроде бы нет, каким был, таким и остался, проблем с психикой нет вообще. Потом решил для себя что это все перегрев, но вот чего-то увидел сейчас этот тред и вспомнил все, как будто это вчера было. Есть у кого что-то конкретное по теме? Вроде причин вот такой вот дичи и хоть какого-то логического объяснения
Дело было во время моей контрактной службы в разгар июня, тогда в свои права вступило уже безоговорочное лето и именно в это время батальон был на недельном полевом выезде. И тогда я отмазался от всех телодвижений, и, собственно, сообщив другому сержанту где я буду если что, пошёл гаситься от ротного к РЛСке, которая даже не от нашей В/Ч была, хуй найдете называется
Ну и я сижу там, солнце светит, на небе ни облачка, благодать, курить есть
Вокруг вообще ни души, только поле огромное какое-то вокруг и лес вдалеке
Сидел я так минут 20, покурил раза три, как-то стал ощущать пустоту вокруг. Ну и я прикинул, что сейчас сюда вообще никто из заявленных командиров с большими звездами не придет и я могу за РЛСкой спать уебаться в тени. Так и сделал, собственно
Броник скинул, траву примял, китель постелил и лег
Проснулся где-то через пару часов, оттого что жарко очень. Солнце за это время успело перекатиться уже на противоположную сторону и тень меня уже не прикрывала. Снилось мне беспокойное что-то, я слышал какой-то шум дикий, как шипение от кипящего на сковороде масла, и какие-то гигантские объекты словно пытались меня раздавить. Вероятно, сон этот получился в результате перегрева, но когда я встал и огляделся, я испытал какой-то необъяснимый ужас
Это ебучее поле, это безоблачное небо, палящее солнце, этот полевой лагерь вдалеке. И ни звука, ни движения. даже ветра, и того нет
И я здесь совсем один, вокруг нет больше ничего. И словно что-то нехорошее приближается. Словно за маской этого тихого сонечного дня скрывается что-то инфернальное, что-то, что мой скудный человеческий разум вообще не может даже осознать, не то что вообразить. Я не знаю, что со мной тогда было, но мне просто захотелось взять и побежать
Не знаю куда, не знаю нахуя, и, главное, не знаю, от чего
Но вот настолько был силен тот ужас, что я испытал, что я до сих пор не понимаю, что же такого было в той ситуации и в том пейзаже. Думал уже потом, когда отпустило и РЛСники пришли, избавив меня от одиночества, может, того, кукуха протекла? Но вроде бы нет, каким был, таким и остался, проблем с психикой нет вообще. Потом решил для себя что это все перегрев, но вот чего-то увидел сейчас этот тред и вспомнил все, как будто это вчера было. Есть у кого что-то конкретное по теме? Вроде причин вот такой вот дичи и хоть какого-то логического объяснения
Доводилось мне испытать нечто подобное вышеописанному. Не думал, что такое бывает у кого-то еще, честно сказать
Дело было во время моей контрактной службы в разгар июня, тогда в свои права вступило уже безоговорочное лето и именно в это время батальон был на недельном полевом выезде. И тогда я отмазался от всех телодвижений, и, собственно, сообщив другому сержанту где я буду если что, пошёл гаситься от ротного к РЛСке, которая даже не от нашей В/Ч была, хуй найдете называется
Ну и я сижу там, солнце светит, на небе ни облачка, благодать, курить есть
Вокруг вообще ни души, только поле огромное какое-то вокруг и лес вдалеке
Сидел я так минут 20, покурил раза три, как-то стал ощущать пустоту вокруг. Ну и я прикинул, что сейчас сюда вообще никто из заявленных командиров с большими звездами не придет и я могу за РЛСкой спать уебаться в тени. Так и сделал, собственно
Броник скинул, траву примял, китель постелил и лег
Проснулся где-то через пару часов, оттого что жарко очень. Солнце за это время успело перекатиться уже на противоположную сторону и тень меня уже не прикрывала. Снилось мне беспокойное что-то, я слышал какой-то шум дикий, как шипение от кипящего на сковороде масла, и какие-то гигантские объекты словно пытались меня раздавить. Вероятно, сон этот получился в результате перегрева, но когда я встал и огляделся, я испытал какой-то необъяснимый ужас
Это ебучее поле, это безоблачное небо, палящее солнце, этот полевой лагерь вдалеке. И ни звука, ни движения. даже ветра, и того нет
И я здесь совсем один, вокруг нет больше ничего. И словно что-то нехорошее приближается. Словно за маской этого тихого сонечного дня скрывается что-то инфернальное, что-то, что мой скудный человеческий разум вообще не может даже осознать, не то что вообразить. Я не знаю, что со мной тогда было, но мне просто захотелось взять и побежать
Не знаю куда, не знаю нахуя, и, главное, не знаю, от чего
Но вот настолько был силен тот ужас, что я испытал, что я до сих пор не понимаю, что же такого было в той ситуации и в том пейзаже. Думал уже потом, когда отпустило и РЛСники пришли, избавив меня от одиночества, может, того, кукуха протекла? Но вроде бы нет, каким был, таким и остался, проблем с психикой нет вообще. Потом решил для себя что это все перегрев, но вот чего-то увидел сейчас этот тред и вспомнил все, как будто это вчера было. Есть у кого что-то конкретное по теме? Вроде причин вот такой вот дичи и хоть какого-то логического объяснения
Дело было во время моей контрактной службы в разгар июня, тогда в свои права вступило уже безоговорочное лето и именно в это время батальон был на недельном полевом выезде. И тогда я отмазался от всех телодвижений, и, собственно, сообщив другому сержанту где я буду если что, пошёл гаситься от ротного к РЛСке, которая даже не от нашей В/Ч была, хуй найдете называется
Ну и я сижу там, солнце светит, на небе ни облачка, благодать, курить есть
Вокруг вообще ни души, только поле огромное какое-то вокруг и лес вдалеке
Сидел я так минут 20, покурил раза три, как-то стал ощущать пустоту вокруг. Ну и я прикинул, что сейчас сюда вообще никто из заявленных командиров с большими звездами не придет и я могу за РЛСкой спать уебаться в тени. Так и сделал, собственно
Броник скинул, траву примял, китель постелил и лег
Проснулся где-то через пару часов, оттого что жарко очень. Солнце за это время успело перекатиться уже на противоположную сторону и тень меня уже не прикрывала. Снилось мне беспокойное что-то, я слышал какой-то шум дикий, как шипение от кипящего на сковороде масла, и какие-то гигантские объекты словно пытались меня раздавить. Вероятно, сон этот получился в результате перегрева, но когда я встал и огляделся, я испытал какой-то необъяснимый ужас
Это ебучее поле, это безоблачное небо, палящее солнце, этот полевой лагерь вдалеке. И ни звука, ни движения. даже ветра, и того нет
И я здесь совсем один, вокруг нет больше ничего. И словно что-то нехорошее приближается. Словно за маской этого тихого сонечного дня скрывается что-то инфернальное, что-то, что мой скудный человеческий разум вообще не может даже осознать, не то что вообразить. Я не знаю, что со мной тогда было, но мне просто захотелось взять и побежать
Не знаю куда, не знаю нахуя, и, главное, не знаю, от чего
Но вот настолько был силен тот ужас, что я испытал, что я до сих пор не понимаю, что же такого было в той ситуации и в том пейзаже. Думал уже потом, когда отпустило и РЛСники пришли, избавив меня от одиночества, может, того, кукуха протекла? Но вроде бы нет, каким был, таким и остался, проблем с психикой нет вообще. Потом решил для себя что это все перегрев, но вот чего-то увидел сейчас этот тред и вспомнил все, как будто это вчера было. Есть у кого что-то конкретное по теме? Вроде причин вот такой вот дичи и хоть какого-то логического объяснения
>>578259 (OP)
У меня наоборот, от подобной тематики чувство ностальгии. Из детства вспоминаются почти пустые дворы и проспекты, при этом чувство, что все даже слишком спокойно
У меня наоборот, от подобной тематики чувство ностальгии. Из детства вспоминаются почти пустые дворы и проспекты, при этом чувство, что все даже слишком спокойно
>>603186
Тут скорее сама эстетика фильма подходит под ДУ. Но тема совсем другая.
но всем дневноужасникам все равно смотреть обязательно
>>603250
Вкратце:
1. Это предсостояние солнечного удара. Когда ты его не словил, но уже вот-вот.
2. Древний инстинкт, когда нам кажется, что на открытом пространстве за нами наблюдают хищники, а мы их не видим.
3. Мозг очищается от символического мусора (т.е. все предметы и явления теряют свои значения, данные человеком). Мы обозреваем "голый", чистый мир без смысловых символов.
4. Дереализация, предвестник шизы.
Хочешь подробнее - шерсти треды, все ссылки в ОП-посте.
Тут скорее сама эстетика фильма подходит под ДУ. Но тема совсем другая.
но всем дневноужасникам все равно смотреть обязательно
>>603250
Вкратце:
1. Это предсостояние солнечного удара. Когда ты его не словил, но уже вот-вот.
2. Древний инстинкт, когда нам кажется, что на открытом пространстве за нами наблюдают хищники, а мы их не видим.
3. Мозг очищается от символического мусора (т.е. все предметы и явления теряют свои значения, данные человеком). Мы обозреваем "голый", чистый мир без смысловых символов.
4. Дереализация, предвестник шизы.
Хочешь подробнее - шерсти треды, все ссылки в ОП-посте.
>>603122
нах так дома по клоунски красить
нах так дома по клоунски красить
Кстати интересно что вода полностью убирает это чувство. Если есть водоем, то наоборот пейзаж успокаивает.
555 Кб, 800x469>>603304
Или вот
Или вот
>>605654
И к чему ты это высрал лол?
И к чему ты это высрал лол?
>>578259 (OP)
Напомнило даже не недавний мидсоммар, а фильм "Дом"
https://www.kinopoisk.ru/film/542484/
Почти все действие происходит днем, в степи. Да и сам фильм (для нашего кино) выше среднего.
Напомнило даже не недавний мидсоммар, а фильм "Дом"
https://www.kinopoisk.ru/film/542484/
Почти все действие происходит днем, в степи. Да и сам фильм (для нашего кино) выше среднего.
>>578259 (OP)
В "солнцестояние" ещё этот прием использовали
В "солнцестояние" ещё этот прием использовали
202 Кб, 900x788>>603304
Да не сказал бы
Да не сказал бы
>>592337
Есть такие. Если не брать в расчёт обычные аниме, где, как и в киноиндустрии, часто мелькают открытые пейзажи залитых солнцем полей, а оставить именно те, которые своими пейзажами вызывают ощущение, похожее на ДУ, то я бы отметил следующие тайтлы:
1) Технолайз
Несмотря на общую серую гамму и то, что все происходит под землёй, тема дневного ужаса здесь раскрыта почти в каждой второй серии. Из-за искусственного солнца городские пейзажи изобилуют тенями от белокаменных зданий, нагоняя чувство тревоги (1 пик). Последние же серии, где герои поднимаются на поверхность напрочь состоят из концентрированного дневного ужаса. (2 пик)
2) Эксперименты, будь они неладны, Лейн.
Тема дневного зноя и контрастных пейзажей пустых улиц также раскрыта. Плюс ко всему, тут присутствуют ЛЭП. Они шумят. (3 пик)
Кроме этих двух, ещё на ум приходят Когда плачут цикады. Там кое-где тоже проскакивают типичные знойные ДУ пейзажи, приправленные ещё и стрекотанием цикад. Отсутствие ощущения безопасности днём гарантирована. Ну, ещё, может быть, под тематику можно кое-как подогнать Триган и Союз серокрылых. Там ДУ выражен слабо, но всё-таки что-то похожее на него там есть.
Товарищ моча, не выпиливай, нарушение тематики треда отсутствует.
Есть такие. Если не брать в расчёт обычные аниме, где, как и в киноиндустрии, часто мелькают открытые пейзажи залитых солнцем полей, а оставить именно те, которые своими пейзажами вызывают ощущение, похожее на ДУ, то я бы отметил следующие тайтлы:
1) Технолайз
Несмотря на общую серую гамму и то, что все происходит под землёй, тема дневного ужаса здесь раскрыта почти в каждой второй серии. Из-за искусственного солнца городские пейзажи изобилуют тенями от белокаменных зданий, нагоняя чувство тревоги (1 пик). Последние же серии, где герои поднимаются на поверхность напрочь состоят из концентрированного дневного ужаса. (2 пик)
2) Эксперименты, будь они неладны, Лейн.
Тема дневного зноя и контрастных пейзажей пустых улиц также раскрыта. Плюс ко всему, тут присутствуют ЛЭП. Они шумят. (3 пик)
Кроме этих двух, ещё на ум приходят Когда плачут цикады. Там кое-где тоже проскакивают типичные знойные ДУ пейзажи, приправленные ещё и стрекотанием цикад. Отсутствие ощущения безопасности днём гарантирована. Ну, ещё, может быть, под тематику можно кое-как подогнать Триган и Союз серокрылых. Там ДУ выражен слабо, но всё-таки что-то похожее на него там есть.
Товарищ моча, не выпиливай, нарушение тематики треда отсутствует.
>>603122
Да уж, капец дома блевотные, какой-то нео совок
Да уж, капец дома блевотные, какой-то нео совок
по теме треда, вспомнился совковый старый фильм "тайна железной двери" , а именно городок, в котором жил пацан-волшебник. никого из людей, из более-менее "живых" душ - стремный робот, палящее солнце, белые строения, кругом статуи этого самого волшебника.. всегда передергивало от этого места.
>>578259 (OP)
2. Белые, песочные или терракотовые здания посреди пустого пространства.
3. Простые, четкие, строгие формы - куб, параллелепипед, шар, пирамида. Какие-нибудь дворцы с лепниной так не тригеррят.
4. Высокая контрастность - яркий свет и черные тени.
5. Не должно быть людей. Но какая-нибудь одинокая фигура может усилить это чувство.
6. Копипащенность объектов. Например, одинаковые здания в ряд.
7. Наличие каких-нибудь темных ям, проемов, дыр усиливает это чувство.
Хм, хорошая идея для локации в майнкрафте
>1. Густо-синее до черноты безоблачное небо при палящем солнце.
2. Белые, песочные или терракотовые здания посреди пустого пространства.
3. Простые, четкие, строгие формы - куб, параллелепипед, шар, пирамида. Какие-нибудь дворцы с лепниной так не тригеррят.
4. Высокая контрастность - яркий свет и черные тени.
5. Не должно быть людей. Но какая-нибудь одинокая фигура может усилить это чувство.
6. Копипащенность объектов. Например, одинаковые здания в ряд.
7. Наличие каких-нибудь темных ям, проемов, дыр усиливает это чувство.
Хм, хорошая идея для локации в майнкрафте
>>584171
Юнг никогда не претендовал на то, что описывает все архетипы, Фрейд тем более (занимался другой хуйней). Да и явление не столько архетипичное, это что-то другое.
Объяснение с инстинктом предков, которые умирали от солнечного удара считаю слишком натянутым. Тут что-то другое.
Юнг никогда не претендовал на то, что описывает все архетипы, Фрейд тем более (занимался другой хуйней). Да и явление не столько архетипичное, это что-то другое.
Объяснение с инстинктом предков, которые умирали от солнечного удара считаю слишком натянутым. Тут что-то другое.
До того, как прочитал этот тред, не думал, что у кого-то еще были подобные ощущения. Расскажу что было:
Этим летом я совершал обычную велопрогулку по сельской местности, обычно выбираю песчаные дороги мимо полупустующих деревень, наслаждаясь летними пейзажами.
В один момент спешился с велосипеда сделать пару фото красивого вида на поле и виднеющийся вдалеке лес. Светило яркое солнце, было тепло, но не жарко, шумел довольно сильный ветер в кронах деревьев.
В этот момент возникло странное ощущение, я до сих пор очень ярко помню чувство не то одиночества посреди природы, не то чувство оторванности от города, людей, хотя никогда ни до ни после такого не испытывал, делая долгие велопрогулки по пустынным дорогам, полям и лесам.
Делая фото, я почему-то почувствовал необъяснимую тревогу, но не в том виде, когда идешь один по темной улице ночью. Как такового чувства страха не было, скорее было чувство, как будто находишься в другом мире, некой необычности и чуждости в этом, казалось бы обычном приятном солнечном дне. Сильный шум ветра в листьях необычно контрастировал с полным «молчанием» и пустотой дороги. Движения близлежащих кустов от ветра создавали иллюзию одушевленности.
Я огляделся. Странные ощущения усилились, появилось чувство незащищенности. Почему то вспомнилась неизвестно где прочитанная или услышанная фраза: «тут живет полуденница».
Сделав фото, я быстро сел на велосипед и продолжил путь. Через некоторое время впереди показалась деревушка и ощущение тревоги прошло.
Ни до ни после подобного я не испытывал, также исключаю перегрев, так как был в кепке, да и потом я еще долго катался.
Этим летом я совершал обычную велопрогулку по сельской местности, обычно выбираю песчаные дороги мимо полупустующих деревень, наслаждаясь летними пейзажами.
В один момент спешился с велосипеда сделать пару фото красивого вида на поле и виднеющийся вдалеке лес. Светило яркое солнце, было тепло, но не жарко, шумел довольно сильный ветер в кронах деревьев.
В этот момент возникло странное ощущение, я до сих пор очень ярко помню чувство не то одиночества посреди природы, не то чувство оторванности от города, людей, хотя никогда ни до ни после такого не испытывал, делая долгие велопрогулки по пустынным дорогам, полям и лесам.
Делая фото, я почему-то почувствовал необъяснимую тревогу, но не в том виде, когда идешь один по темной улице ночью. Как такового чувства страха не было, скорее было чувство, как будто находишься в другом мире, некой необычности и чуждости в этом, казалось бы обычном приятном солнечном дне. Сильный шум ветра в листьях необычно контрастировал с полным «молчанием» и пустотой дороги. Движения близлежащих кустов от ветра создавали иллюзию одушевленности.
Я огляделся. Странные ощущения усилились, появилось чувство незащищенности. Почему то вспомнилась неизвестно где прочитанная или услышанная фраза: «тут живет полуденница».
Сделав фото, я быстро сел на велосипед и продолжил путь. Через некоторое время впереди показалась деревушка и ощущение тревоги прошло.
Ни до ни после подобного я не испытывал, также исключаю перегрев, так как был в кепке, да и потом я еще долго катался.
3,9 Мб, 3328x2496>>608868
вот фото
вот фото
>>608862
Если кто-нибудь такое запилит, я может даже поиграю в Майнкрафт!
Если кто-нибудь такое запилит, я может даже поиграю в Майнкрафт!
>>608868
Хм. Я бы скорее назвал это предвестником дневного ужаса. Как дурнота перед, собственно, обмороком. Ты вовремя съебал, накрыть по полной не успело тебя.
Хм. Я бы скорее назвал это предвестником дневного ужаса. Как дурнота перед, собственно, обмороком. Ты вовремя съебал, накрыть по полной не успело тебя.
перечитал еще архивные страницы этого треда в попытках понять, что же произошло в тот знойные день и наткнулся на такой пост:
"Аноны, была такая крипипаста, давно читал, плохо помню, но для меня она была проникнута дневным ужасом: там было про то, что в самые длинные дни лета в полуденный зной нельзя смотреть вдаль в полях, потому что там в это время появляется какая-то белесая нех. "
и вспомнил, что же в тот день еще привлекло моё внимание в том месте. Вдалеке на опушке заметил беловатую фигуру. Не в силах разглядеть, попробовал сфотать на приближении. Вот собственно сами эти фото.
Интересно, что приблизив первое фото, эта фигура вынлядела в несколько другом положении, чем на втором фото, как будто она передвинулась между снимками, спецом проверил, по таймингу прошло 6 минут, это значит я там стоял это время.
а может просто другой ракурс
"Аноны, была такая крипипаста, давно читал, плохо помню, но для меня она была проникнута дневным ужасом: там было про то, что в самые длинные дни лета в полуденный зной нельзя смотреть вдаль в полях, потому что там в это время появляется какая-то белесая нех. "
и вспомнил, что же в тот день еще привлекло моё внимание в том месте. Вдалеке на опушке заметил беловатую фигуру. Не в силах разглядеть, попробовал сфотать на приближении. Вот собственно сами эти фото.
Интересно, что приблизив первое фото, эта фигура вынлядела в несколько другом положении, чем на втором фото, как будто она передвинулась между снимками, спецом проверил, по таймингу прошло 6 минут, это значит я там стоял это время.
а может просто другой ракурс
>>608979
да, сначала я думал, что это цветение, но дата 28.06 в средней полосе и не подходит, а вот паутина как раз.
да, сначала я думал, что это цветение, но дата 28.06 в средней полосе и не подходит, а вот паутина как раз.
>>608974
Речь не о Келпи идёт?
Речь не о Келпи идёт?
>>608974
Кун кун?
Кун кун?
Иногда ловлю подобное чувство в хорошо освещенных солнечным светом крупных, пустых помещениях. Представь, конец июня - начало июля, ты приходишь в свою шарагу досдать какой-то должок, двигаешься по пустым, ярким коридорам, и тут накатывает это странное чувство, вроде как дневного ужаса, но с долей светлой тоски.
Есть игра фир энд хангер, тем есть локация город ma’habre, очень хорошо ДУ сделан.
>>579997
Сначала показалось, что это карта "Затерянный город" из картошки.
Сначала показалось, что это карта "Затерянный город" из картошки.
![Халиф-аист[(021941)17-56-56].JPG](https://2ch.hk//sn/src/578259/15795941641500.jpg)
![Халиф-аист[(022141)17-56-58].JPG](https://2ch.hk//sn/src/578259/15795941641511.jpg)
>>610338
весь мульт сплошная крипота
весь мульт сплошная крипота
проявление дневного ужаса отражено и в славянской мифологии.
Полуденница —славянский женский мифологический персонаж, персонифицированное выражение полдня как опасного для человека пограничного времени суток
Полуденница —славянский женский мифологический персонаж, персонифицированное выражение полдня как опасного для человека пограничного времени суток
Как по мне жаркий летний день это просто рай, ассоциация с дачей , селом. Лето , каникулы, свобода , пляж. ОП спасибо за тред как вспомнил те ощущения аж кайфанул, ностальгия скорее бы лето, но как в детстве уже не будет, все таки отличаются ощущения
>>610790
Мысли проще - полдень это самый солнцепёк в поле, поэтому его лучше переждать пожрав и подремав в теньке, чтобы не напекло голову и не долбанул удар.
Мысли проще - полдень это самый солнцепёк в поле, поэтому его лучше переждать пожрав и подремав в теньке, чтобы не напекло голову и не долбанул удар.
>>610807
Это мысли проще.
Если работать в полдень в поле - будет хуево.
Стало хуево - потусторонняя сила виновата.
Это пару тысяч лет назад люди думали просто, а ты какую то мудреную хуетень навыдумывал.
Это мысли проще.
Если работать в полдень в поле - будет хуево.
Стало хуево - потусторонняя сила виновата.
Это пару тысяч лет назад люди думали просто, а ты какую то мудреную хуетень навыдумывал.
>>609314
Мало контраста. Солнце должно быть выше, тени темнее, а остальное ярче раза в три.
Мало контраста. Солнце должно быть выше, тени темнее, а остальное ярче раза в три.
2,2 Мб, 3264x2448Лет 10 назад отдыхал недалеко от села Витино, что рядом с Евпаторией. Отдыхал с дамой сердца. Каждый день - пляж, вино, секс, кинематографичные закаты. В общем, почти рай земной. Но. Ближайший магазин находился в вышеупомянутом Витино, и за сижками (ибо покупать втридорога в местом ресторане я ебал) я ходил именно туда. Ну и за пивасом. Дорога шла мимо пансионата, где мы отдыхали, огибала грязевое озеро и приводила к окраине села, где как раз были магазин и пара-тройка палаток стихийных торговцев овощами, фруктами и прочими летними атрибутами. По пути в магазин и обратно (а все мои пешие марши совершались ближе к вечеру) я лицезрел пикрил - радиотелескоп-70 (он же ПТ 2500, если я не ошибась) - на фоне глубокого синего неба. К сожалению, найти похожую на то, что я видел, пикчу не удалось, но ракурс и расстояние, с которого я лицезрел, в целом совпадают. И вот иду я, а где-то за спиной еле слышно шумит ебучее море. Но его присутствие нивелируется желтой степью, раскинувшейся куда глаза глядят, травой, что волнами пригибается от ветра, этим огромным, будто висящим ниже, чем обычно, небом, ну и небольшой пипкой рт-70 на горизонте. Трудно описать, что я чувствовал в те моменты. Вышеупомянутое в треде ощущение приближающегося пиздеца? Полную гармонию внутри, резонирующую с гармонией окружающего мира? Их противоречивую смесь? Я много где бывал, но именно это место и время, спустя годы, вспоминаю с трепетом, как что-то глубоко личное, прекрасное, не до конца понятое. Но еще и пугающее наличием двойного дна (смысла?). В общем, спасибо, двач, я неплохо высрался.
https://www.youtube.com/watch?v=3mbBbFH9fAg
Что-то такое есть. Вообще всегда криповал этот клип. Эти перекошенные лица на фоне синего неба.
Что-то такое есть. Вообще всегда криповал этот клип. Эти перекошенные лица на фоне синего неба.
У меня такое ощущение от книг Альбера Камю, особенно от Постороннего, если снять по этому произведению фильм,то декорации нужны именно такие,вызывающие дневной ужас и нарастающую тревогу
>>609932
Знакомая хуйня, но никакого ужаса я не испытывал. Напротив, я люблю учебные заведения когда в них никого нет, там спокойно и уютно. В школу помню пробрался в каникулы летние с друганами, было прикольно и в шарагу приходил долги как раз сдавать, тоже было классно.
Знакомая хуйня, но никакого ужаса я не испытывал. Напротив, я люблю учебные заведения когда в них никого нет, там спокойно и уютно. В школу помню пробрался в каникулы летние с друганами, было прикольно и в шарагу приходил долги как раз сдавать, тоже было классно.
>>611248
это оно, очень похожее
это оно, очень похожее
>>611654
Семен Семеныч, ну что ж вы так? Обосрамс!
Семен Семеныч, ну что ж вы так? Обосрамс!
На пустых, освещенных солнцем пространствах ощущаю скорее не ужас, а какое-то щемящее чувство, как будто я нахожусь на пороге приключения или открытия. С легким налетом одиночества.
Еще какую-то приятную тоску вызывают старые южные города, пустые улочки с кривыми такими деревьями единичными.
Еще какую-то приятную тоску вызывают старые южные города, пустые улочки с кривыми такими деревьями единичными.
>>578259 (OP)
Не знаю. У меня такие пейзажи вызывают исключительное умиротворение.
Не знаю. У меня такие пейзажи вызывают исключительное умиротворение.
Так ведь фишка в том, что не всегда тихий летний пейзаж может вызвать необычное состояние страха, это случается очень очень редко, вот такие случаи и описываются тут
>>612085
Так и есть. Так-то я лето обожаю, моя самая любимая пора года, а ДУ очень редко случается.
Что интересно, мы уже разобрали цвета и основные пугающие факторы, но мне кажется, композиция тоже очень важна, именно то как расположены предметы в пространстве. Должно быть что-то маленькое против чего-то огромного, бесконечного. Повторяющиеся в ряд фигуры. Много ямок, черных окон, проемов.
Так и есть. Так-то я лето обожаю, моя самая любимая пора года, а ДУ очень редко случается.
Что интересно, мы уже разобрали цвета и основные пугающие факторы, но мне кажется, композиция тоже очень важна, именно то как расположены предметы в пространстве. Должно быть что-то маленькое против чего-то огромного, бесконечного. Повторяющиеся в ряд фигуры. Много ямок, черных окон, проемов.
43 Кб, 560x373>>609932
Даже наверное не столько светлой тоски, а какого-то бесконечного одиночества смешанного с такой же бесконечной тянущей тоской, но без страха, с привкусом такого фаталистичного осознания того, что это одиночество вечно.
У меня в десяти минутах от дома стоит литералли зис больница, я там в своё время часто бывал, особенно до того как там сделали современный ремонт пиздато было, летом любил там проходить всегда, и часто ловил себя на странном образе этой больницы в жаркий июльский день, но совершенно пустой, притом она была как бы единственным местом существующим вообще, то есть лес её окружающий это как бы граница мира, за которую не выйти, я и как бы хожу по ней и там везде светло и пусто, всё на месте, нет никакой разрухи, но пусто, и нет ничего страшного даже в самых тёмных углах лишь в воздухе летает пыль и чуть-чуть менее светло, такая же, которую просвечивает солнце там, где солнце светит через окна. И вот я хожу по этой больнице спокойно туда-сюда, и нет никаких страшных звуков, ни присутствия чего-то, просто кажется будто это одиночество, летний день и место застыли навсегда.
>но с долей светлой тоски
Даже наверное не столько светлой тоски, а какого-то бесконечного одиночества смешанного с такой же бесконечной тянущей тоской, но без страха, с привкусом такого фаталистичного осознания того, что это одиночество вечно.
У меня в десяти минутах от дома стоит литералли зис больница, я там в своё время часто бывал, особенно до того как там сделали современный ремонт пиздато было, летом любил там проходить всегда, и часто ловил себя на странном образе этой больницы в жаркий июльский день, но совершенно пустой, притом она была как бы единственным местом существующим вообще, то есть лес её окружающий это как бы граница мира, за которую не выйти, я и как бы хожу по ней и там везде светло и пусто, всё на месте, нет никакой разрухи, но пусто, и нет ничего страшного даже в самых тёмных углах лишь в воздухе летает пыль и чуть-чуть менее светло, такая же, которую просвечивает солнце там, где солнце светит через окна. И вот я хожу по этой больнице спокойно туда-сюда, и нет никаких страшных звуков, ни присутствия чего-то, просто кажется будто это одиночество, летний день и место застыли навсегда.
bump
>>611321
Ето люто страшный мультфильм "Калиф-Аист". Этот вот шар, висящий на дереве посереди пустыни и обломок стены с окном в другую реальность - до сих пор вызывают приступы тревоги.
Ето люто страшный мультфильм "Калиф-Аист". Этот вот шар, висящий на дереве посереди пустыни и обломок стены с окном в другую реальность - до сих пор вызывают приступы тревоги.
>>578259 (OP)
>>612201
К теме бесконечного лета:
https://ontheones.wordpress.com/2019/06/29/on-denpa-a-guest-article-by-kenji-the-engi/
>>612201
>>летний день и место застыли навсегда.
К теме бесконечного лета:
https://ontheones.wordpress.com/2019/06/29/on-denpa-a-guest-article-by-kenji-the-engi/
Как-то раз в полёте мыслей представил себе следующую картину: пустыня, на небе ни облачка, нещадно палит солнце, посреди стоит огромный черный куб и нет ни единого звука, будто мысли остановились. Атмосфера немого ужаса.
Чем суше пейзаж - тем хуевей ощущения.
Причины очевидны
Причины очевидны
>>608407
>>609932
>>610338
>>611248
>>611758
Аноны, сколько слежу за тредом вот одного не пойму, а в чем вы тут "УЖАС" то увидели? Полагаю, вы вводите некоторых читающих тред в недоумение, из за непонимания смыслов терминов, которыми оперируете.
Маловато общего в ощущениях, например, как когда вас посреди ночи в собственной кровате связывают, затыкают рот и заживо расчленяют, с тем, как если вы гуляете по пустынным жарким летним улочкам городов/деревень, не находите?
Имхо, все описываемые локации и сочетание некоторых присущих им атрибутов, многократно усиливает состояние одиночества и разделяет все сущее только ТЫ и МИР, стирая на какой-то миг все наработанные в течение жизни знания о земле, о людях, обществе и взаимодействии с ними. Таким образом это явление крайне резко и сильно вызывает изменение состояния сознания с привычного, на далёкое от привычного, фокусируя всё внимание только на ощущениях самого мира в целом и маленького (чаще всего) себя в нём, что следовательно условно вызывает усиление осознанности и чистоты восприятия у человека, и именно резкость этого перехода из одного состояния в другое и шокирует людей, довольно далёких от подобных ощущений. Иными словами тем, кто слабоват в осознанности себя и развитии своих энергетических сил, это как ведро с ледяной водой на голову. Однако те, кто имел успешные практики в ОС или перемещений в астрале вполне спокойно воспринимают подобные состояния, что говорит о том, что весь этот тред стоит только лишь на фундаменте разности восприятия мира людьми, разными по уровню своей духовной (имею ввиду многомерной) развитости.
Так что анончики, я вам скажу, неосознанность - это игрушка дьявола, это во-первых. Во-вторых, занимайтесь своим развитием, не надо там по углам капчевать, постить то, о чем не понимаете, вводить в заблуждение других и сидеть в ридонли, что конечно многие одно и то же, есть жи, просто неосознанность - это игрушка дьявола, я повторяюсь ежи ну весь двач будет против меня я прав ежи я вдохновляюсь этим ежи а так пацаны голову не теряйте во первых и всех благ вам.
>>609932
>>610338
>>611248
>>611758
Аноны, сколько слежу за тредом вот одного не пойму, а в чем вы тут "УЖАС" то увидели? Полагаю, вы вводите некоторых читающих тред в недоумение, из за непонимания смыслов терминов, которыми оперируете.
Маловато общего в ощущениях, например, как когда вас посреди ночи в собственной кровате связывают, затыкают рот и заживо расчленяют, с тем, как если вы гуляете по пустынным жарким летним улочкам городов/деревень, не находите?
Имхо, все описываемые локации и сочетание некоторых присущих им атрибутов, многократно усиливает состояние одиночества и разделяет все сущее только ТЫ и МИР, стирая на какой-то миг все наработанные в течение жизни знания о земле, о людях, обществе и взаимодействии с ними. Таким образом это явление крайне резко и сильно вызывает изменение состояния сознания с привычного, на далёкое от привычного, фокусируя всё внимание только на ощущениях самого мира в целом и маленького (чаще всего) себя в нём, что следовательно условно вызывает усиление осознанности и чистоты восприятия у человека, и именно резкость этого перехода из одного состояния в другое и шокирует людей, довольно далёких от подобных ощущений. Иными словами тем, кто слабоват в осознанности себя и развитии своих энергетических сил, это как ведро с ледяной водой на голову. Однако те, кто имел успешные практики в ОС или перемещений в астрале вполне спокойно воспринимают подобные состояния, что говорит о том, что весь этот тред стоит только лишь на фундаменте разности восприятия мира людьми, разными по уровню своей духовной (имею ввиду многомерной) развитости.
Так что анончики, я вам скажу, неосознанность - это игрушка дьявола, это во-первых. Во-вторых, занимайтесь своим развитием, не надо там по углам капчевать, постить то, о чем не понимаете, вводить в заблуждение других и сидеть в ридонли, что конечно многие одно и то же, есть жи, просто неосознанность - это игрушка дьявола, я повторяюсь ежи ну весь двач будет против меня я прав ежи я вдохновляюсь этим ежи а так пацаны голову не теряйте во первых и всех благ вам.
>>608407
>>609932
>>610338
>>611248
>>611758
Аноны, сколько слежу за тредом вот одного не пойму, а в чем вы тут "УЖАС" то увидели? Полагаю, вы вводите некоторых читающих тред в недоумение, из за непонимания смыслов терминов, которыми оперируете.
Маловато общего в ощущениях, например, как когда вас посреди ночи в собственной кровате связывают, затыкают рот и заживо расчленяют, с тем, как если вы гуляете по пустынным жарким летним улочкам городов/деревень, не находите?
Имхо, все описываемые локации и сочетание некоторых присущих им атрибутов, многократно усиливает состояние одиночества и разделяет все сущее только ТЫ и МИР, стирая на какой-то миг все наработанные в течение жизни знания о земле, о людях, обществе и взаимодействии с ними. Таким образом это явление крайне резко и сильно вызывает изменение состояния сознания с привычного, на далёкое от привычного, фокусируя всё внимание только на ощущениях самого мира в целом и маленького (чаще всего) себя в нём, что следовательно условно вызывает усиление осознанности и чистоты восприятия у человека, и именно резкость этого перехода из одного состояния в другое и шокирует людей, довольно далёких от подобных ощущений. Иными словами тем, кто слабоват в осознанности себя и развитии своих энергетических сил, это как ведро с ледяной водой на голову. Однако те, кто имел успешные практики в ОС или перемещений в астрале вполне спокойно воспринимают подобные состояния, что говорит о том, что весь этот тред стоит только лишь на фундаменте разности восприятия мира людьми, разными по уровню своей духовной (имею ввиду многомерной) развитости.
Так что анончики, я вам скажу, неосознанность - это игрушка дьявола, это во-первых. Во-вторых, занимайтесь своим развитием, не надо там по углам капчевать, постить то, о чем не понимаете, вводить в заблуждение других и сидеть в ридонли, что конечно многие одно и то же, есть жи, просто неосознанность - это игрушка дьявола, я повторяюсь ежи ну весь двач будет против меня я прав ежи я вдохновляюсь этим ежи а так пацаны голову не теряйте во первых и всех благ вам.
>>609932
>>610338
>>611248
>>611758
Аноны, сколько слежу за тредом вот одного не пойму, а в чем вы тут "УЖАС" то увидели? Полагаю, вы вводите некоторых читающих тред в недоумение, из за непонимания смыслов терминов, которыми оперируете.
Маловато общего в ощущениях, например, как когда вас посреди ночи в собственной кровате связывают, затыкают рот и заживо расчленяют, с тем, как если вы гуляете по пустынным жарким летним улочкам городов/деревень, не находите?
Имхо, все описываемые локации и сочетание некоторых присущих им атрибутов, многократно усиливает состояние одиночества и разделяет все сущее только ТЫ и МИР, стирая на какой-то миг все наработанные в течение жизни знания о земле, о людях, обществе и взаимодействии с ними. Таким образом это явление крайне резко и сильно вызывает изменение состояния сознания с привычного, на далёкое от привычного, фокусируя всё внимание только на ощущениях самого мира в целом и маленького (чаще всего) себя в нём, что следовательно условно вызывает усиление осознанности и чистоты восприятия у человека, и именно резкость этого перехода из одного состояния в другое и шокирует людей, довольно далёких от подобных ощущений. Иными словами тем, кто слабоват в осознанности себя и развитии своих энергетических сил, это как ведро с ледяной водой на голову. Однако те, кто имел успешные практики в ОС или перемещений в астрале вполне спокойно воспринимают подобные состояния, что говорит о том, что весь этот тред стоит только лишь на фундаменте разности восприятия мира людьми, разными по уровню своей духовной (имею ввиду многомерной) развитости.
Так что анончики, я вам скажу, неосознанность - это игрушка дьявола, это во-первых. Во-вторых, занимайтесь своим развитием, не надо там по углам капчевать, постить то, о чем не понимаете, вводить в заблуждение других и сидеть в ридонли, что конечно многие одно и то же, есть жи, просто неосознанность - это игрушка дьявола, я повторяюсь ежи ну весь двач будет против меня я прав ежи я вдохновляюсь этим ежи а так пацаны голову не теряйте во первых и всех благ вам.
10 Кб, 300x196>>614077
Про экзистенциальный ужас что-нибудь слыхал, долбоеб? Ты загугли хотя бы, что такое "ужас", прежде чем хуйню писать.
Ужас - это "чувство сильного страха, испуга, приводящее в состояние подавленности, оцепенения, трепета".
Какие в твоем расчленении могут быть подавленность и трепет? Пиздец, с кем я на сначе сижу.
Сам сумничал, сам обосрался. Не понимаешь, так нахуй иди, тем более со своими советами.
Я сам не то чтобы угараю по ДУ, но пикчи в тредах вызывают чувство какого-то тревожного величия, особенно это синее небо, которое в выси становится темным аж до черноты (я об этом уже писал).
>Маловато общего в ощущениях, например, как когда вас посреди ночи в собственной кровате связывают, затыкают рот и заживо расчленяют, с тем, как если вы гуляете по пустынным жарким летним улочкам городов/деревень, не находите?
Про экзистенциальный ужас что-нибудь слыхал, долбоеб? Ты загугли хотя бы, что такое "ужас", прежде чем хуйню писать.
Ужас - это "чувство сильного страха, испуга, приводящее в состояние подавленности, оцепенения, трепета".
Какие в твоем расчленении могут быть подавленность и трепет? Пиздец, с кем я на сначе сижу.
>сколько слежу за тредом вот одного не пойму, а в чем вы тут "УЖАС" то увидели?
>постить то, о чем не понимаете
Сам сумничал, сам обосрался. Не понимаешь, так нахуй иди, тем более со своими советами.
Я сам не то чтобы угараю по ДУ, но пикчи в тредах вызывают чувство какого-то тревожного величия, особенно это синее небо, которое в выси становится темным аж до черноты (я об этом уже писал).
51 Кб, 604x453Про "Красный смех" Леонида Андреева когда-либо в тредах упоминалось? П ервая часть рассказа схожа с сабжем.
>>614125
Да, упоминалось, из тредов и узнал про нее.
Да, упоминалось, из тредов и узнал про нее.
376 Кб, 2560x1024Мне от этого "Дневного Ужаса" постоянно пить хочется. Никакого страха абсолютно. Просто пересыхает в горле, и какая-то пустота внутри. Ощущение того, что я что-то потерял, что-то не успел... Но тревожиться об этом нет уже никакого смысла. Расслабляющая, но предвещающая что-то новое атмосфера.
>>584001
Почему "даже"? Форчан гораздо интеллектуальнее, и, при этом, я бы сказал, - более духовно развит.
Почему "даже"? Форчан гораздо интеллектуальнее, и, при этом, я бы сказал, - более духовно развит.
>>585096
Они тебе напоминают фигуру отчима и о его сладком члене
Они тебе напоминают фигуру отчима и о его сладком члене
>>601026
У меня мамка такое рисовала в 90-х
У меня мамка такое рисовала в 90-х
>>611733
Испытываю невероятный ужас от таких пейзажей. При этом живу в них. Так что постоянно испытываю ужас.
Испытываю невероятный ужас от таких пейзажей. При этом живу в них. Так что постоянно испытываю ужас.
>>601026
Yume Nikki?
Yume Nikki?
>>614282
Да ничего, это ирония. На самом деле это уныло.
Да ничего, это ирония. На самом деле это уныло.
Тред живи
>>614077
Ты тугой братишка. Этот ужас как раз возникает у людей познавших себя и осознающих окружающую реальность. Ко мне эта хуцня например начала приходить когда я повзрослел, начал трезво и взвешенно мыслить и понял свое предназначение в жизни. А до этого было всё легко.
Ты тугой братишка. Этот ужас как раз возникает у людей познавших себя и осознающих окружающую реальность. Ко мне эта хуцня например начала приходить когда я повзрослел, начал трезво и взвешенно мыслить и понял свое предназначение в жизни. А до этого было всё легко.
>>605669
Одной картинкой мои страхи описал
Одной картинкой мои страхи описал
1. тут кто-нибудь читал "Град обречённый" Стругацких? Просто ни видел ни одного упоминания, что странно, потому что попадание один в один.
2. И ещё мне кажется, что понятие дневного ужаса прочно переплетается с агорафобией
2. И ещё мне кажется, что понятие дневного ужаса прочно переплетается с агорафобией
>>615247
Сейчас читаю Стругацких, "Град" прочел первым. Да, было такое.
Финал "Пикника на обочине" с Золотым шаром - тоже сабж.
>тут кто-нибудь читал "Град обречённый" Стругацких? Просто ни видел ни одного упоминания, что странно, потому что попадание один в один.
Сейчас читаю Стругацких, "Град" прочел первым. Да, было такое.
Финал "Пикника на обочине" с Золотым шаром - тоже сабж.
>>578259 (OP)
Я представил. В детство вернулся, спасибо
Я представил. В детство вернулся, спасибо
277 Кб, 1280x732>>615261
Все вокруг было раскалено добела, и его мутило от сухой жестокой жары, от усталости, и неистово саднила обожженная, полопавшаяся на сгибах кожа, и ему казалось, что сквозь горячую муть, обволакивающую сознание, она пытается докричаться до него, умоляя о покое, о воде, о прохладе.<...>
Прямо из-под ног в глубину карьера уходила дорога, еще много лет назад разбитая гусеницами и колесами тяжелых грузовиков. Справа от нее поднимался белый, растрескавшийся от жары откос, а слева откос был полуразрушен, и среди камней и груд щебня там стоял, накренившись, экскаватор, ковш его был опущен и бессильно уткнулся в край дороги.<...>
Жарило солнце, перед глазами плавали красные пятна, дрожал воздух на дне карьера, и в этом дрожании казалось, будто Шар приплясывает на месте, как буй на волнах.
(Пикник на обочине)
Все вокруг было раскалено добела, и его мутило от сухой жестокой жары, от усталости, и неистово саднила обожженная, полопавшаяся на сгибах кожа, и ему казалось, что сквозь горячую муть, обволакивающую сознание, она пытается докричаться до него, умоляя о покое, о воде, о прохладе.<...>
Прямо из-под ног в глубину карьера уходила дорога, еще много лет назад разбитая гусеницами и колесами тяжелых грузовиков. Справа от нее поднимался белый, растрескавшийся от жары откос, а слева откос был полуразрушен, и среди камней и груд щебня там стоял, накренившись, экскаватор, ковш его был опущен и бессильно уткнулся в край дороги.<...>
Жарило солнце, перед глазами плавали красные пятна, дрожал воздух на дне карьера, и в этом дрожании казалось, будто Шар приплясывает на месте, как буй на волнах.
(Пикник на обочине)
Так, признавайтесь нах, кто тащит отсюда на домохозяйкины сайты? Позор!
https://www.adme.ru/tvorchestvo-hudozhniki/22-kartiny-na-kotoryh-nichego-ne-proishodit-no-oni-pugayut-lyudej-do-murashek-2308815/
https://www.adme.ru/tvorchestvo-hudozhniki/22-kartiny-na-kotoryh-nichego-ne-proishodit-no-oni-pugayut-lyudej-do-murashek-2308815/
>>610332
backdoor
backdoor
2 Мб, 1280x960>>578259 (OP)
Трепещи, шизло.
Трепещи, шизло.
>>616825
Ты че блять охуел? Бойся нахуй сука падла чмоха ебаная! Название треда читал пидорас гандон мразь?!
Ты че блять охуел? Бойся нахуй сука падла чмоха ебаная! Название треда читал пидорас гандон мразь?!
>>585802
Ну качается же? Качается. Так что сиди не выебывайся
Ну качается же? Качается. Так что сиди не выебывайся
>>617270
Страшна, вырубай!
что с лицами?
куда, твою мать, смотрит собака?
чото слишком чорный лес.
дом прямо посреди травы, очень подозрительно.
>1 пик
Страшна, вырубай!
что с лицами?
куда, твою мать, смотрит собака?
чото слишком чорный лес.
дом прямо посреди травы, очень подозрительно.
![yakumoyukariyakumoranandchentouhoudrawnbygarnet03033fdcf1c5[...].png](https://2ch.hk//sn/src/578259/15856410034680.png)
>>617349
Вроде на первый взгляд смешно, но сука...
У меня пацан растёт этого же возраста. И я понимаю, что для такого как он это может быть охуенно страшно.
Вроде на первый взгляд смешно, но сука...
У меня пацан растёт этого же возраста. И я понимаю, что для такого как он это может быть охуенно страшно.
>>617395
Вот и делай выводы об умственном развитии завсегдатаев этого треда.
Вот и делай выводы об умственном развитии завсегдатаев этого треда.
>>606825
это часом не пикчи с обложки какого-то из альбомов tame impala? очень похоже
это часом не пикчи с обложки какого-то из альбомов tame impala? очень похоже
>>578259 (OP)
Если тебе тоже знакомо предчувствие грядущего пиздеца в жаркий летний денек, если тебя настораживает шелест деревьев в тишине знойного полдня, если ты видишь что-то зловещее в выжженных красках летней духоты - то значит ты полный долбоеб
Если тебе тоже знакомо предчувствие грядущего пиздеца в жаркий летний денек, если тебя настораживает шелест деревьев в тишине знойного полдня, если ты видишь что-то зловещее в выжженных красках летней духоты - то значит ты полный долбоеб
У меня такая хуйня была. Меня родители как то в зоопарк повезли. Лето было. Внезапно пару дней до этого сильно похолодало дождь прошел. А в то утро выглянуло солнце, но воздух был холодный и какой то пронзительный. На небе ни облачка, но солнце нихуя не грело и цвет у него какойто другой стал. И я понимал что нельзя под этим солнцем находиться, все время в тень прятался. А на открытом месте прям хуево становилось как будто радиоактивность ловил. На полпути я устроил истерику и меня обратно домой увезли и температуру померяли 35.3 было
Этот тред идет намного лучше. Я там даже не нужен. Они уже вовсю ищут пикчи, обсуждают Калифорнию как эпицентр этой хуйни в Америке, продвигают теории.
https://boards.4channel.org/x/thread/24579020
https://boards.4channel.org/x/thread/24579020
>>578259 (OP)
От этого клипа нечто подобное испытываю. Но тем не менее - он мне чертовски нравится
https://youtu.be/y2O0dfFPIhM
От этого клипа нечто подобное испытываю. Но тем не менее - он мне чертовски нравится
https://youtu.be/y2O0dfFPIhM
Не знаю, постили это тут или нет, но мне кажется, Линч охуенно уловил это настроение и смог передать его в этой сцене
https://www.youtube.com/watch?v=UozhOo0Dt4o
https://www.youtube.com/watch?v=UozhOo0Dt4o
>>618325
Еще сильнее, на мой взгляд, дневной иррациональный ужас чувствуется здесь.
https://www.youtube.com/watch?v=Ym0Hjaz6B98
Все залито светом, как думаете, сколько показывают сейчас часы?
Если вы всмотритесь в поведение бабки с дедом, вы поймаете нехуйственную зловещую долину.
https://www.youtube.com/watch?v=Ym0Hjaz6B98
Еще сильнее, на мой взгляд, дневной иррациональный ужас чувствуется здесь.
https://www.youtube.com/watch?v=Ym0Hjaz6B98
Все залито светом, как думаете, сколько показывают сейчас часы?
Если вы всмотритесь в поведение бабки с дедом, вы поймаете нехуйственную зловещую долину.
https://www.youtube.com/watch?v=Ym0Hjaz6B98
думаю по теме треда
норм тему подняли (луна днём)
https://boards.4channel.org/x/thread/24630096
хз или троллят, или реально сейчас ее лучше видно в дневное время, чем лет 10 назад (невооруженным глазом)
норм тему подняли (луна днём)
https://boards.4channel.org/x/thread/24630096
хз или троллят, или реально сейчас ее лучше видно в дневное время, чем лет 10 назад (невооруженным глазом)
>>618332
Не, это уже натурально шиза какая-то. Луну всегда было видно днем, это там просто сычи паникуют, видимо. Да и к теме треда никакого отношения не имеет.
Не, это уже натурально шиза какая-то. Луну всегда было видно днем, это там просто сычи паникуют, видимо. Да и к теме треда никакого отношения не имеет.
>>618332
>>618408
Да это же хуйня какая-то. С хуя ли луну должно быть видно днем, если она в это время хуйте где в пизде должна быть? Она что для двух сторон земли сразу тогда хуярит или у нас две одинаковых луны нахуй? Или она вертится как ебанутая дважды в сутки? Потому что я часто замечал ее тупо посреди дня, не утром и не вечером, а в обед хуярит себе прямо посреди неба и в хуй не дует. Это нихуя не нормально и так не было раньше.
>>618408
Да это же хуйня какая-то. С хуя ли луну должно быть видно днем, если она в это время хуйте где в пизде должна быть? Она что для двух сторон земли сразу тогда хуярит или у нас две одинаковых луны нахуй? Или она вертится как ебанутая дважды в сутки? Потому что я часто замечал ее тупо посреди дня, не утром и не вечером, а в обед хуярит себе прямо посреди неба и в хуй не дует. Это нихуя не нормально и так не было раньше.
>>618629
Луна совершает полный оборот вокруг Земли за 27 суток примерно. Сутки вращается сама Земляшка, поэтому у нас есть ночь и день. Какой нахуй оборот Луны за день? Ты ебанутый? Пиздец.
Луна совершает полный оборот вокруг Земли за 27 суток примерно. Сутки вращается сама Земляшка, поэтому у нас есть ночь и день. Какой нахуй оборот Луны за день? Ты ебанутый? Пиздец.
И только попробуй что-нибудь про синдром Манделы или параллельные реальности затереть, где у тебя Луна за сутки оборот совершала, ебаный неуч. Ты слышишь меня, блядь?
>>618637
Ну то есть ты хочешь казать, что есть места на земле, где вообще луны нет нахуй, пока она там хуярится 27 суток хуй знамо где? Может быть ты ебанутый?
Ну то есть ты хочешь казать, что есть места на земле, где вообще луны нет нахуй, пока она там хуярится 27 суток хуй знамо где? Может быть ты ебанутый?
>>618637
И ты блять, понял, что я имел в виду, луна в любом случае "восходит" и "заходит" так как вертится земля. И делала она это только ближе к вечеру обычно и иногда оче рано утром, а не посреди дня хуярит через все небо.
И ты блять, понял, что я имел в виду, луна в любом случае "восходит" и "заходит" так как вертится земля. И делала она это только ближе к вечеру обычно и иногда оче рано утром, а не посреди дня хуярит через все небо.
>>618747
Ну, в вашей говнореальности может и так.
Ну, в вашей говнореальности может и так.
>>578259 (OP)
https://www.kinopoisk.ru/film/1118663/
Пикрил фильм по тематике. Немного дневного ужаса завезли.
https://www.kinopoisk.ru/film/1118663/
Пикрил фильм по тематике. Немного дневного ужаса завезли.
Сейчас самое время для таких историй, потому что всеобщая пустота улиц прямо таки нагоняет атмосферу.
Пару дней назад потерял удаленный доступ к одному объекту на работе, пришлось надевать параноидальную шапочку респиратор, выбираться из самосбораизоляции и есть на объект разбираться, какого хрена меня отрезало.
Еду такой, музыку слушаю, подпеваю Линдеманну, короче, усе охуенно, даже не смотря на вероятность подхватить что-нибудь на объекте, и тут...
Солнце в зените, пустынна дорога, поля по обоим сторонам. На скорости 120 приходит это ощущение. Я даже какой-то кайф словил. ИЧСХ, это ощущение усилилось тем, что объект оказался практически пустым и тут атмосфера стала принимать действительно что-то сталкерское...
Короче, пустота - один из ключевых моментов дневного ужаса. А если смотреть на это чувство не как на "ужас", а как на что-то... необычное, новый опыт, оно может быть даже приятным.
Пару дней назад потерял удаленный доступ к одному объекту на работе, пришлось надевать параноидальную шапочку респиратор, выбираться из самосбораизоляции и есть на объект разбираться, какого хрена меня отрезало.
Еду такой, музыку слушаю, подпеваю Линдеманну, короче, усе охуенно, даже не смотря на вероятность подхватить что-нибудь на объекте, и тут...
Солнце в зените, пустынна дорога, поля по обоим сторонам. На скорости 120 приходит это ощущение. Я даже какой-то кайф словил. ИЧСХ, это ощущение усилилось тем, что объект оказался практически пустым и тут атмосфера стала принимать действительно что-то сталкерское...
Короче, пустота - один из ключевых моментов дневного ужаса. А если смотреть на это чувство не как на "ужас", а как на что-то... необычное, новый опыт, оно может быть даже приятным.
>>619666
Опять проблемы изнеженных хорадских. В моей мухосрани нихуя не поменялось на улицах.
Опять проблемы изнеженных хорадских. В моей мухосрани нихуя не поменялось на улицах.
Перепощу и сюда. Может тут кто вспомнит.
Чёт я забыл один фильмец который смотрел. Пришлось даже свой листочек перелопачивать, но это было безрезультатно. Я точно его смотрел, но видать забыл добавить.
Наткнулся я его в треде про ужасы вроде. Там зашла речь о фильмах про так называемый дневной ужас. Сюжет помню плохо. Там была какая-то американская глухомань, вокруг фермы и прочая такая глушь. В роли монстров/страшилок выступали какие-то люди, которые были вроде не совсем людьми(вампиры/нехи/оборотни). В общем ещё запомнил они похищали детей на какой-то старой тачке из начала двадцатого века. В общем-то всё.
Чёт я забыл один фильмец который смотрел. Пришлось даже свой листочек перелопачивать, но это было безрезультатно. Я точно его смотрел, но видать забыл добавить.
Наткнулся я его в треде про ужасы вроде. Там зашла речь о фильмах про так называемый дневной ужас. Сюжет помню плохо. Там была какая-то американская глухомань, вокруг фермы и прочая такая глушь. В роли монстров/страшилок выступали какие-то люди, которые были вроде не совсем людьми(вампиры/нехи/оборотни). В общем ещё запомнил они похищали детей на какой-то старой тачке из начала двадцатого века. В общем-то всё.
>>621209
Джиперс Криперс.
Джиперс Криперс.
Кто уже смотрел? Много сабжа в фильме
208 Кб, 924x1232Отклеилось
![Kin-dza-dzaPart.One.1986.720p.BluRay.DTS.FLAC.x264-SbR.mkv-[...].jpg](https://2ch.hk//sn/src/578259/15874575529020.jpg)
134 Кб, 700x510>>578259 (OP)
Главный фильм по теме.
Главный фильм по теме.
http://www.phil63.ru/chast-3
Воспользовавшись рядом выразительных и полных интереснейших подробностей описаний "ужаса полудня", попытаемся проиллюстрировать его преэстетическую значимость и показать связь расположения ужаса с тем, что можно назвать "ситуацией" безвременья или опытом "чисто пространственного мира", опытом "остановки мира", опытом мира, ужасающего человека соединением странной выпуклости и неподвижности вещей и близостью Небытия (Другого), присутствующего самой этой плотностью и неподвижностью (в самой этой плотности и неподвижности) вещей: странно неподвижны здесь не только вещи, но и сам видящий их человек. Вещи неподвижны, – даже если они движутся. Человек "застывает", "каменеет", – даже если он начинает «метаться в панике».
В качестве введения в разговор об "ужасе полудня" напомним для начала о том, с чьим присутствием его (полуденный ужас) связывали древние греки: "Когда... наступает жаркий полдень, Пан удаляется в густую чащу леса или в прохладные гроты и там отдыхает. Опасно беспокоить тогда Пана. Он вспыльчив, он может в гневе послать тяжелый, давящий сон, он может, неожиданно появившись, испугать потревожившего его путника. Наконец, он может наслать и панический страх, такой ужас, когда человек опрометью бросается бежать, не разбирая дороги, не замечая, что бегство грозит ему неминуемой гибелью"[52].
Три свидетельства "ужаса полудня", которые мы приведем ниже, представляют собой своего рода "отчет" о "путешествии в ужасный мир" Пана и позволяют лучше понять, о чем, собственно, идет речь, когда мы говорим об ужасном расположении как об остановке, окаменении мира и человека. Предлагаемые вниманию читателя тексты, описывающие ужас полудня, имеют то достоинство, что они представляют собой свидетельства людей, самолично прошедших через него и сумевших дать его эстетически насыщенное описание. Примечательно, что эти свидетельства поразительно сходятся в главном, в основном, – в описании самой сути происходящего в ужасный полдень. И это несмотря на то, что написаны они в разных жанрах[53], а их авторы – люди очень разные по темпераменту, мироощущению и вере. Три упомянутых мной автора – философ Л. Липавский, священник, философ, богослов Павел Флоренский и натуралист, писатель и путешественник В. Бианки. Итак, поясняя феномен "ужаса полудня», приведем три довольно больших по объему отрывка, снабдив их кратким комментарием.
1. Первым мы процитируем выразительное описание полуденного ужаса у Леонида Липавского:
"Есть особый страх послеполуденных часов, когда яркость, тишина и зной приближаются к пределу, когда Пан играет на дудке, когда день достигает своего полного накала.
В такой день вы идете по лугу или через редкий лес, не думая ни о чем. Беззаботно летают бабочки, муравьи перебегают дорожку, и косым полетом выскакивают кузнечики из–под ног. День стоит в своей высшей точке (здесь и ниже курсив и полужирный шрифт мой. – С. Л.).
Тепло и блаженно, как ванне. Цветы поражают вас своим ароматом. Как прекрасно, напряженно и свободно они живут! Они как бы отступают, давая вам дорогу, и клонятся назад. Всюду безлюдно, и единственный звук, сопровождающий вас, это звук собственного, работающего внутри сердца.
Вдруг предчувствие непоправимого несчастья охватывает вас: время готово остановиться. День наливается свинцом. Каталепсия времени! Мир стоит перед вами как сжатая судорогой мышца, как остолбеневший от напряжения зрачок. Боже мой, какая запустелая неподвижность, какое мертвенное цветение кругом! Птица летит в небе и с ужасом вы замечаете: полет ее неподвижен. Стрекоза схватила мошку и отгрызает ей голову; и обе они, стрекоза и мошка, совершенно неподвижны. Как же я не замечал до сих пор, что в мире ничего не происходит и не может произойти, он был таким и прежде и будет во веки веков. И даже нет ни сейчас, ни прежде, ни – во веки веков. Только бы не догадаться о самом себе, что и сам окаменевший, тогда все кончено, уже не будет возврата. Неужели нет спасения из околдованного мира, окостеневший зрачок поглотит и вас? С ужасом и замиранием ждете вы освобождения взрыва. И взрыв разражается.
– Взрыв разражается?
– Да, кто–то зовет вас по имени.
Об этом, впрочем, есть у Гоголя[54]. Древние греки тоже знали это чувство. Они звали его встречей с Паном, паническим ужасом. Это страх полдня"[55].
Воспользовавшись рядом выразительных и полных интереснейших подробностей описаний "ужаса полудня", попытаемся проиллюстрировать его преэстетическую значимость и показать связь расположения ужаса с тем, что можно назвать "ситуацией" безвременья или опытом "чисто пространственного мира", опытом "остановки мира", опытом мира, ужасающего человека соединением странной выпуклости и неподвижности вещей и близостью Небытия (Другого), присутствующего самой этой плотностью и неподвижностью (в самой этой плотности и неподвижности) вещей: странно неподвижны здесь не только вещи, но и сам видящий их человек. Вещи неподвижны, – даже если они движутся. Человек "застывает", "каменеет", – даже если он начинает «метаться в панике».
В качестве введения в разговор об "ужасе полудня" напомним для начала о том, с чьим присутствием его (полуденный ужас) связывали древние греки: "Когда... наступает жаркий полдень, Пан удаляется в густую чащу леса или в прохладные гроты и там отдыхает. Опасно беспокоить тогда Пана. Он вспыльчив, он может в гневе послать тяжелый, давящий сон, он может, неожиданно появившись, испугать потревожившего его путника. Наконец, он может наслать и панический страх, такой ужас, когда человек опрометью бросается бежать, не разбирая дороги, не замечая, что бегство грозит ему неминуемой гибелью"[52].
Три свидетельства "ужаса полудня", которые мы приведем ниже, представляют собой своего рода "отчет" о "путешествии в ужасный мир" Пана и позволяют лучше понять, о чем, собственно, идет речь, когда мы говорим об ужасном расположении как об остановке, окаменении мира и человека. Предлагаемые вниманию читателя тексты, описывающие ужас полудня, имеют то достоинство, что они представляют собой свидетельства людей, самолично прошедших через него и сумевших дать его эстетически насыщенное описание. Примечательно, что эти свидетельства поразительно сходятся в главном, в основном, – в описании самой сути происходящего в ужасный полдень. И это несмотря на то, что написаны они в разных жанрах[53], а их авторы – люди очень разные по темпераменту, мироощущению и вере. Три упомянутых мной автора – философ Л. Липавский, священник, философ, богослов Павел Флоренский и натуралист, писатель и путешественник В. Бианки. Итак, поясняя феномен "ужаса полудня», приведем три довольно больших по объему отрывка, снабдив их кратким комментарием.
1. Первым мы процитируем выразительное описание полуденного ужаса у Леонида Липавского:
"Есть особый страх послеполуденных часов, когда яркость, тишина и зной приближаются к пределу, когда Пан играет на дудке, когда день достигает своего полного накала.
В такой день вы идете по лугу или через редкий лес, не думая ни о чем. Беззаботно летают бабочки, муравьи перебегают дорожку, и косым полетом выскакивают кузнечики из–под ног. День стоит в своей высшей точке (здесь и ниже курсив и полужирный шрифт мой. – С. Л.).
Тепло и блаженно, как ванне. Цветы поражают вас своим ароматом. Как прекрасно, напряженно и свободно они живут! Они как бы отступают, давая вам дорогу, и клонятся назад. Всюду безлюдно, и единственный звук, сопровождающий вас, это звук собственного, работающего внутри сердца.
Вдруг предчувствие непоправимого несчастья охватывает вас: время готово остановиться. День наливается свинцом. Каталепсия времени! Мир стоит перед вами как сжатая судорогой мышца, как остолбеневший от напряжения зрачок. Боже мой, какая запустелая неподвижность, какое мертвенное цветение кругом! Птица летит в небе и с ужасом вы замечаете: полет ее неподвижен. Стрекоза схватила мошку и отгрызает ей голову; и обе они, стрекоза и мошка, совершенно неподвижны. Как же я не замечал до сих пор, что в мире ничего не происходит и не может произойти, он был таким и прежде и будет во веки веков. И даже нет ни сейчас, ни прежде, ни – во веки веков. Только бы не догадаться о самом себе, что и сам окаменевший, тогда все кончено, уже не будет возврата. Неужели нет спасения из околдованного мира, окостеневший зрачок поглотит и вас? С ужасом и замиранием ждете вы освобождения взрыва. И взрыв разражается.
– Взрыв разражается?
– Да, кто–то зовет вас по имени.
Об этом, впрочем, есть у Гоголя[54]. Древние греки тоже знали это чувство. Они звали его встречей с Паном, паническим ужасом. Это страх полдня"[55].
http://www.phil63.ru/chast-3
Воспользовавшись рядом выразительных и полных интереснейших подробностей описаний "ужаса полудня", попытаемся проиллюстрировать его преэстетическую значимость и показать связь расположения ужаса с тем, что можно назвать "ситуацией" безвременья или опытом "чисто пространственного мира", опытом "остановки мира", опытом мира, ужасающего человека соединением странной выпуклости и неподвижности вещей и близостью Небытия (Другого), присутствующего самой этой плотностью и неподвижностью (в самой этой плотности и неподвижности) вещей: странно неподвижны здесь не только вещи, но и сам видящий их человек. Вещи неподвижны, – даже если они движутся. Человек "застывает", "каменеет", – даже если он начинает «метаться в панике».
В качестве введения в разговор об "ужасе полудня" напомним для начала о том, с чьим присутствием его (полуденный ужас) связывали древние греки: "Когда... наступает жаркий полдень, Пан удаляется в густую чащу леса или в прохладные гроты и там отдыхает. Опасно беспокоить тогда Пана. Он вспыльчив, он может в гневе послать тяжелый, давящий сон, он может, неожиданно появившись, испугать потревожившего его путника. Наконец, он может наслать и панический страх, такой ужас, когда человек опрометью бросается бежать, не разбирая дороги, не замечая, что бегство грозит ему неминуемой гибелью"[52].
Три свидетельства "ужаса полудня", которые мы приведем ниже, представляют собой своего рода "отчет" о "путешествии в ужасный мир" Пана и позволяют лучше понять, о чем, собственно, идет речь, когда мы говорим об ужасном расположении как об остановке, окаменении мира и человека. Предлагаемые вниманию читателя тексты, описывающие ужас полудня, имеют то достоинство, что они представляют собой свидетельства людей, самолично прошедших через него и сумевших дать его эстетически насыщенное описание. Примечательно, что эти свидетельства поразительно сходятся в главном, в основном, – в описании самой сути происходящего в ужасный полдень. И это несмотря на то, что написаны они в разных жанрах[53], а их авторы – люди очень разные по темпераменту, мироощущению и вере. Три упомянутых мной автора – философ Л. Липавский, священник, философ, богослов Павел Флоренский и натуралист, писатель и путешественник В. Бианки. Итак, поясняя феномен "ужаса полудня», приведем три довольно больших по объему отрывка, снабдив их кратким комментарием.
1. Первым мы процитируем выразительное описание полуденного ужаса у Леонида Липавского:
"Есть особый страх послеполуденных часов, когда яркость, тишина и зной приближаются к пределу, когда Пан играет на дудке, когда день достигает своего полного накала.
В такой день вы идете по лугу или через редкий лес, не думая ни о чем. Беззаботно летают бабочки, муравьи перебегают дорожку, и косым полетом выскакивают кузнечики из–под ног. День стоит в своей высшей точке (здесь и ниже курсив и полужирный шрифт мой. – С. Л.).
Тепло и блаженно, как ванне. Цветы поражают вас своим ароматом. Как прекрасно, напряженно и свободно они живут! Они как бы отступают, давая вам дорогу, и клонятся назад. Всюду безлюдно, и единственный звук, сопровождающий вас, это звук собственного, работающего внутри сердца.
Вдруг предчувствие непоправимого несчастья охватывает вас: время готово остановиться. День наливается свинцом. Каталепсия времени! Мир стоит перед вами как сжатая судорогой мышца, как остолбеневший от напряжения зрачок. Боже мой, какая запустелая неподвижность, какое мертвенное цветение кругом! Птица летит в небе и с ужасом вы замечаете: полет ее неподвижен. Стрекоза схватила мошку и отгрызает ей голову; и обе они, стрекоза и мошка, совершенно неподвижны. Как же я не замечал до сих пор, что в мире ничего не происходит и не может произойти, он был таким и прежде и будет во веки веков. И даже нет ни сейчас, ни прежде, ни – во веки веков. Только бы не догадаться о самом себе, что и сам окаменевший, тогда все кончено, уже не будет возврата. Неужели нет спасения из околдованного мира, окостеневший зрачок поглотит и вас? С ужасом и замиранием ждете вы освобождения взрыва. И взрыв разражается.
– Взрыв разражается?
– Да, кто–то зовет вас по имени.
Об этом, впрочем, есть у Гоголя[54]. Древние греки тоже знали это чувство. Они звали его встречей с Паном, паническим ужасом. Это страх полдня"[55].
Воспользовавшись рядом выразительных и полных интереснейших подробностей описаний "ужаса полудня", попытаемся проиллюстрировать его преэстетическую значимость и показать связь расположения ужаса с тем, что можно назвать "ситуацией" безвременья или опытом "чисто пространственного мира", опытом "остановки мира", опытом мира, ужасающего человека соединением странной выпуклости и неподвижности вещей и близостью Небытия (Другого), присутствующего самой этой плотностью и неподвижностью (в самой этой плотности и неподвижности) вещей: странно неподвижны здесь не только вещи, но и сам видящий их человек. Вещи неподвижны, – даже если они движутся. Человек "застывает", "каменеет", – даже если он начинает «метаться в панике».
В качестве введения в разговор об "ужасе полудня" напомним для начала о том, с чьим присутствием его (полуденный ужас) связывали древние греки: "Когда... наступает жаркий полдень, Пан удаляется в густую чащу леса или в прохладные гроты и там отдыхает. Опасно беспокоить тогда Пана. Он вспыльчив, он может в гневе послать тяжелый, давящий сон, он может, неожиданно появившись, испугать потревожившего его путника. Наконец, он может наслать и панический страх, такой ужас, когда человек опрометью бросается бежать, не разбирая дороги, не замечая, что бегство грозит ему неминуемой гибелью"[52].
Три свидетельства "ужаса полудня", которые мы приведем ниже, представляют собой своего рода "отчет" о "путешествии в ужасный мир" Пана и позволяют лучше понять, о чем, собственно, идет речь, когда мы говорим об ужасном расположении как об остановке, окаменении мира и человека. Предлагаемые вниманию читателя тексты, описывающие ужас полудня, имеют то достоинство, что они представляют собой свидетельства людей, самолично прошедших через него и сумевших дать его эстетически насыщенное описание. Примечательно, что эти свидетельства поразительно сходятся в главном, в основном, – в описании самой сути происходящего в ужасный полдень. И это несмотря на то, что написаны они в разных жанрах[53], а их авторы – люди очень разные по темпераменту, мироощущению и вере. Три упомянутых мной автора – философ Л. Липавский, священник, философ, богослов Павел Флоренский и натуралист, писатель и путешественник В. Бианки. Итак, поясняя феномен "ужаса полудня», приведем три довольно больших по объему отрывка, снабдив их кратким комментарием.
1. Первым мы процитируем выразительное описание полуденного ужаса у Леонида Липавского:
"Есть особый страх послеполуденных часов, когда яркость, тишина и зной приближаются к пределу, когда Пан играет на дудке, когда день достигает своего полного накала.
В такой день вы идете по лугу или через редкий лес, не думая ни о чем. Беззаботно летают бабочки, муравьи перебегают дорожку, и косым полетом выскакивают кузнечики из–под ног. День стоит в своей высшей точке (здесь и ниже курсив и полужирный шрифт мой. – С. Л.).
Тепло и блаженно, как ванне. Цветы поражают вас своим ароматом. Как прекрасно, напряженно и свободно они живут! Они как бы отступают, давая вам дорогу, и клонятся назад. Всюду безлюдно, и единственный звук, сопровождающий вас, это звук собственного, работающего внутри сердца.
Вдруг предчувствие непоправимого несчастья охватывает вас: время готово остановиться. День наливается свинцом. Каталепсия времени! Мир стоит перед вами как сжатая судорогой мышца, как остолбеневший от напряжения зрачок. Боже мой, какая запустелая неподвижность, какое мертвенное цветение кругом! Птица летит в небе и с ужасом вы замечаете: полет ее неподвижен. Стрекоза схватила мошку и отгрызает ей голову; и обе они, стрекоза и мошка, совершенно неподвижны. Как же я не замечал до сих пор, что в мире ничего не происходит и не может произойти, он был таким и прежде и будет во веки веков. И даже нет ни сейчас, ни прежде, ни – во веки веков. Только бы не догадаться о самом себе, что и сам окаменевший, тогда все кончено, уже не будет возврата. Неужели нет спасения из околдованного мира, окостеневший зрачок поглотит и вас? С ужасом и замиранием ждете вы освобождения взрыва. И взрыв разражается.
– Взрыв разражается?
– Да, кто–то зовет вас по имени.
Об этом, впрочем, есть у Гоголя[54]. Древние греки тоже знали это чувство. Они звали его встречей с Паном, паническим ужасом. Это страх полдня"[55].
2. Теперь приведем описание переживания панического ужаса полудня маленьким мальчиком. Во всяком случае, попытку такого описания–припоминания делает В.В. Бианки:
"В первый раз это случилось со мной, когда мне было шесть лет. Я играл на песке у моря. <...> Я делал из песка горки и проводил канавки. И хотя мое внимание было поглощено этим интересным занятием, я вдруг заметил, какая сделалась кругом тишина.
Наверное, подошел полдень, – солнце над моей головой стояло почти отвесно. Будто онемело все вокруг, – мне показалось – весь мир. Хрустальной горой – почти зримой – воздвиглось до самого неба безмолвие. Как это произошло? Мгновенно или же исподволь, незаметно для меня, увлеченного своей забавой? Я не слышал птичьих голосов в саду нашего дома, – птицы молчали, попрятались, затаились. Ничто не шевелилось там, в саду; укороченные, иссиня–черные тени кустов и деревьев неподвижно лежали на дорожке. Даже ветер будто затаился. Сколько живого было вокруг меня – птицы, цветы, деревья, – и я чувствовал эту огромную, разнообразную жизнь, и все замерло, будто затаило дыхание, и вслушивалось, вслушивалось: вот кто–то скажет слово – удивительное, неслыханное слово, – и разом рухнет эта непонятная мне тишина.
Когда я теперь вспоминаю себя ребенком, именно так мне представляется мое тогдашнее ощущение этого безмолвия. Тишина, внезапно наступившая, мне казалась таинственной, я... замер... и вслушивался, ждал, что вот в самой этой неподвижности полдня, в самом пространстве, наполненном зноем, с минуты на минуту что–то произойдет и тайна исчезнет. <...>
Я ждал. Горка песка беззвучно рассыпалась и легла у моих ног. В смятении я обернулся[58].
Матери не было видно в окне, а вскочить, побежать к ней я не смел.
Тишина все длилась. Только маленькие пологие волны залива равномерно набегали и отбегали; набегали и отбегали, чуть слышно звеня, оставляя влажный след на песке. Был полный штиль.
Полный штиль был и внутри меня. Я затаил дыхание. Только ровно, сильно тукало сердце.
Сколько времени это длилось, я не смог бы сказать.
Теперь–то я хорошо знаю, что это за тишина. Она наступает на переломе знойного летнего дня, в полуденные часы. Утомленные жарой смолкают птицы; хищники, с рассвета парившие в небе на своих распластанных крыльях, прячутся в тень; рыба перестает играть на зеркале рек и прудов – глубже уходит в темные подводные заросли, и даже кувшинки прячут под воду свои желтые и белые чашечки. Зной. Безветрие. Солнце стоит отвесно. И чем жарче день, тем удивительнее это затишье, наступающее в природе. Почувствовать его можно только в лесу, в поле, на море, – в городе оно незаметно. Может быть, час пройдет после полудня, может быть, меньше, – и так же неуловимо, неощутимо, как настигает эта немота, мир опять наполняется звуками.
...Ничего не случилось, но я почувствовал: проходит. И странное оцепенение спало с меня. <...> Налетел ветерок. В саду громко запел зяблик, застрекотали кузнечики. Хрустальная гора безмолвия рухнула"[59].
Если ключевым образом в описании ужаса полудня Липавским был "окостеневший зрачок", глаз, превратившийся в пассивную часть мира вещей, и, пожалуй, неподвижный полет птицы, то в рассказе Бианки на первый план выходит "тишина". Тишиной начинается провал в неподвижность, с первыми звуками он завершается. Слова, характеризующие состояние природы–и–ребенка, – это "онемение", "безмолвие", "затишье". Самая яркая метафора, выражающая для автора суть "неподвижности полдня", – "хрустальная гора безмолвия". И хотя акцент у Бианки сделан на "тишине", но здесь тишина выражает через без–звучность мира то состояние неподвижности мира, которое поразило и его, и мир как некая "тайна".
Минимальное движение – это движение звуковое. Если для глаза все окружающее неподвижно, но при этом слышны звуки, то все равно пространство живет, оно наполнено движением, а стало быть – наполнено жизнью, смыслом. Звук вносит в пространство время, упорядоченность и смысл[60]. Отсутствие звука, пауза, особенно в ситуации пространственной неподвижности, дает место Небытию, без–временью, дает ощущение мира как мертвенного, как по–ту–стороннего осмысленной, разумной жизни. Получается, что Бианки через акцентирование тишины полдня говорит все о той же неподвижности, о своего рода обмороке мира. Хрустальная гора – это гора прозрачная, невидимая и в то же время твердая, это волшебная гора неведомо кем (может быть Паном?) воздвигнутая. Характерно, что мальчик ждет "слова": "вот кто–то скажет слово – удивительное, неслыханное слово, – разом рухнет эта непонятная мне тишина". Сказанное слово и в самом деле внесло бы и движение, и некоторый порядок в замерший мир и тем вывело бы его из обездвиженности. Такое слово и впрямь было бы "волшебным". Причем ждет этого освобождения не только мальчик, но и весь мир: "...все замерло, будто затаило дыхание, и вслушивалось, вслушивалось..."
"В первый раз это случилось со мной, когда мне было шесть лет. Я играл на песке у моря. <...> Я делал из песка горки и проводил канавки. И хотя мое внимание было поглощено этим интересным занятием, я вдруг заметил, какая сделалась кругом тишина.
Наверное, подошел полдень, – солнце над моей головой стояло почти отвесно. Будто онемело все вокруг, – мне показалось – весь мир. Хрустальной горой – почти зримой – воздвиглось до самого неба безмолвие. Как это произошло? Мгновенно или же исподволь, незаметно для меня, увлеченного своей забавой? Я не слышал птичьих голосов в саду нашего дома, – птицы молчали, попрятались, затаились. Ничто не шевелилось там, в саду; укороченные, иссиня–черные тени кустов и деревьев неподвижно лежали на дорожке. Даже ветер будто затаился. Сколько живого было вокруг меня – птицы, цветы, деревья, – и я чувствовал эту огромную, разнообразную жизнь, и все замерло, будто затаило дыхание, и вслушивалось, вслушивалось: вот кто–то скажет слово – удивительное, неслыханное слово, – и разом рухнет эта непонятная мне тишина.
Когда я теперь вспоминаю себя ребенком, именно так мне представляется мое тогдашнее ощущение этого безмолвия. Тишина, внезапно наступившая, мне казалась таинственной, я... замер... и вслушивался, ждал, что вот в самой этой неподвижности полдня, в самом пространстве, наполненном зноем, с минуты на минуту что–то произойдет и тайна исчезнет. <...>
Я ждал. Горка песка беззвучно рассыпалась и легла у моих ног. В смятении я обернулся[58].
Матери не было видно в окне, а вскочить, побежать к ней я не смел.
Тишина все длилась. Только маленькие пологие волны залива равномерно набегали и отбегали; набегали и отбегали, чуть слышно звеня, оставляя влажный след на песке. Был полный штиль.
Полный штиль был и внутри меня. Я затаил дыхание. Только ровно, сильно тукало сердце.
Сколько времени это длилось, я не смог бы сказать.
Теперь–то я хорошо знаю, что это за тишина. Она наступает на переломе знойного летнего дня, в полуденные часы. Утомленные жарой смолкают птицы; хищники, с рассвета парившие в небе на своих распластанных крыльях, прячутся в тень; рыба перестает играть на зеркале рек и прудов – глубже уходит в темные подводные заросли, и даже кувшинки прячут под воду свои желтые и белые чашечки. Зной. Безветрие. Солнце стоит отвесно. И чем жарче день, тем удивительнее это затишье, наступающее в природе. Почувствовать его можно только в лесу, в поле, на море, – в городе оно незаметно. Может быть, час пройдет после полудня, может быть, меньше, – и так же неуловимо, неощутимо, как настигает эта немота, мир опять наполняется звуками.
...Ничего не случилось, но я почувствовал: проходит. И странное оцепенение спало с меня. <...> Налетел ветерок. В саду громко запел зяблик, застрекотали кузнечики. Хрустальная гора безмолвия рухнула"[59].
Если ключевым образом в описании ужаса полудня Липавским был "окостеневший зрачок", глаз, превратившийся в пассивную часть мира вещей, и, пожалуй, неподвижный полет птицы, то в рассказе Бианки на первый план выходит "тишина". Тишиной начинается провал в неподвижность, с первыми звуками он завершается. Слова, характеризующие состояние природы–и–ребенка, – это "онемение", "безмолвие", "затишье". Самая яркая метафора, выражающая для автора суть "неподвижности полдня", – "хрустальная гора безмолвия". И хотя акцент у Бианки сделан на "тишине", но здесь тишина выражает через без–звучность мира то состояние неподвижности мира, которое поразило и его, и мир как некая "тайна".
Минимальное движение – это движение звуковое. Если для глаза все окружающее неподвижно, но при этом слышны звуки, то все равно пространство живет, оно наполнено движением, а стало быть – наполнено жизнью, смыслом. Звук вносит в пространство время, упорядоченность и смысл[60]. Отсутствие звука, пауза, особенно в ситуации пространственной неподвижности, дает место Небытию, без–временью, дает ощущение мира как мертвенного, как по–ту–стороннего осмысленной, разумной жизни. Получается, что Бианки через акцентирование тишины полдня говорит все о той же неподвижности, о своего рода обмороке мира. Хрустальная гора – это гора прозрачная, невидимая и в то же время твердая, это волшебная гора неведомо кем (может быть Паном?) воздвигнутая. Характерно, что мальчик ждет "слова": "вот кто–то скажет слово – удивительное, неслыханное слово, – разом рухнет эта непонятная мне тишина". Сказанное слово и в самом деле внесло бы и движение, и некоторый порядок в замерший мир и тем вывело бы его из обездвиженности. Такое слово и впрямь было бы "волшебным". Причем ждет этого освобождения не только мальчик, но и весь мир: "...все замерло, будто затаило дыхание, и вслушивалось, вслушивалось..."
2. Теперь приведем описание переживания панического ужаса полудня маленьким мальчиком. Во всяком случае, попытку такого описания–припоминания делает В.В. Бианки:
"В первый раз это случилось со мной, когда мне было шесть лет. Я играл на песке у моря. <...> Я делал из песка горки и проводил канавки. И хотя мое внимание было поглощено этим интересным занятием, я вдруг заметил, какая сделалась кругом тишина.
Наверное, подошел полдень, – солнце над моей головой стояло почти отвесно. Будто онемело все вокруг, – мне показалось – весь мир. Хрустальной горой – почти зримой – воздвиглось до самого неба безмолвие. Как это произошло? Мгновенно или же исподволь, незаметно для меня, увлеченного своей забавой? Я не слышал птичьих голосов в саду нашего дома, – птицы молчали, попрятались, затаились. Ничто не шевелилось там, в саду; укороченные, иссиня–черные тени кустов и деревьев неподвижно лежали на дорожке. Даже ветер будто затаился. Сколько живого было вокруг меня – птицы, цветы, деревья, – и я чувствовал эту огромную, разнообразную жизнь, и все замерло, будто затаило дыхание, и вслушивалось, вслушивалось: вот кто–то скажет слово – удивительное, неслыханное слово, – и разом рухнет эта непонятная мне тишина.
Когда я теперь вспоминаю себя ребенком, именно так мне представляется мое тогдашнее ощущение этого безмолвия. Тишина, внезапно наступившая, мне казалась таинственной, я... замер... и вслушивался, ждал, что вот в самой этой неподвижности полдня, в самом пространстве, наполненном зноем, с минуты на минуту что–то произойдет и тайна исчезнет. <...>
Я ждал. Горка песка беззвучно рассыпалась и легла у моих ног. В смятении я обернулся[58].
Матери не было видно в окне, а вскочить, побежать к ней я не смел.
Тишина все длилась. Только маленькие пологие волны залива равномерно набегали и отбегали; набегали и отбегали, чуть слышно звеня, оставляя влажный след на песке. Был полный штиль.
Полный штиль был и внутри меня. Я затаил дыхание. Только ровно, сильно тукало сердце.
Сколько времени это длилось, я не смог бы сказать.
Теперь–то я хорошо знаю, что это за тишина. Она наступает на переломе знойного летнего дня, в полуденные часы. Утомленные жарой смолкают птицы; хищники, с рассвета парившие в небе на своих распластанных крыльях, прячутся в тень; рыба перестает играть на зеркале рек и прудов – глубже уходит в темные подводные заросли, и даже кувшинки прячут под воду свои желтые и белые чашечки. Зной. Безветрие. Солнце стоит отвесно. И чем жарче день, тем удивительнее это затишье, наступающее в природе. Почувствовать его можно только в лесу, в поле, на море, – в городе оно незаметно. Может быть, час пройдет после полудня, может быть, меньше, – и так же неуловимо, неощутимо, как настигает эта немота, мир опять наполняется звуками.
...Ничего не случилось, но я почувствовал: проходит. И странное оцепенение спало с меня. <...> Налетел ветерок. В саду громко запел зяблик, застрекотали кузнечики. Хрустальная гора безмолвия рухнула"[59].
Если ключевым образом в описании ужаса полудня Липавским был "окостеневший зрачок", глаз, превратившийся в пассивную часть мира вещей, и, пожалуй, неподвижный полет птицы, то в рассказе Бианки на первый план выходит "тишина". Тишиной начинается провал в неподвижность, с первыми звуками он завершается. Слова, характеризующие состояние природы–и–ребенка, – это "онемение", "безмолвие", "затишье". Самая яркая метафора, выражающая для автора суть "неподвижности полдня", – "хрустальная гора безмолвия". И хотя акцент у Бианки сделан на "тишине", но здесь тишина выражает через без–звучность мира то состояние неподвижности мира, которое поразило и его, и мир как некая "тайна".
Минимальное движение – это движение звуковое. Если для глаза все окружающее неподвижно, но при этом слышны звуки, то все равно пространство живет, оно наполнено движением, а стало быть – наполнено жизнью, смыслом. Звук вносит в пространство время, упорядоченность и смысл[60]. Отсутствие звука, пауза, особенно в ситуации пространственной неподвижности, дает место Небытию, без–временью, дает ощущение мира как мертвенного, как по–ту–стороннего осмысленной, разумной жизни. Получается, что Бианки через акцентирование тишины полдня говорит все о той же неподвижности, о своего рода обмороке мира. Хрустальная гора – это гора прозрачная, невидимая и в то же время твердая, это волшебная гора неведомо кем (может быть Паном?) воздвигнутая. Характерно, что мальчик ждет "слова": "вот кто–то скажет слово – удивительное, неслыханное слово, – разом рухнет эта непонятная мне тишина". Сказанное слово и в самом деле внесло бы и движение, и некоторый порядок в замерший мир и тем вывело бы его из обездвиженности. Такое слово и впрямь было бы "волшебным". Причем ждет этого освобождения не только мальчик, но и весь мир: "...все замерло, будто затаило дыхание, и вслушивалось, вслушивалось..."
"В первый раз это случилось со мной, когда мне было шесть лет. Я играл на песке у моря. <...> Я делал из песка горки и проводил канавки. И хотя мое внимание было поглощено этим интересным занятием, я вдруг заметил, какая сделалась кругом тишина.
Наверное, подошел полдень, – солнце над моей головой стояло почти отвесно. Будто онемело все вокруг, – мне показалось – весь мир. Хрустальной горой – почти зримой – воздвиглось до самого неба безмолвие. Как это произошло? Мгновенно или же исподволь, незаметно для меня, увлеченного своей забавой? Я не слышал птичьих голосов в саду нашего дома, – птицы молчали, попрятались, затаились. Ничто не шевелилось там, в саду; укороченные, иссиня–черные тени кустов и деревьев неподвижно лежали на дорожке. Даже ветер будто затаился. Сколько живого было вокруг меня – птицы, цветы, деревья, – и я чувствовал эту огромную, разнообразную жизнь, и все замерло, будто затаило дыхание, и вслушивалось, вслушивалось: вот кто–то скажет слово – удивительное, неслыханное слово, – и разом рухнет эта непонятная мне тишина.
Когда я теперь вспоминаю себя ребенком, именно так мне представляется мое тогдашнее ощущение этого безмолвия. Тишина, внезапно наступившая, мне казалась таинственной, я... замер... и вслушивался, ждал, что вот в самой этой неподвижности полдня, в самом пространстве, наполненном зноем, с минуты на минуту что–то произойдет и тайна исчезнет. <...>
Я ждал. Горка песка беззвучно рассыпалась и легла у моих ног. В смятении я обернулся[58].
Матери не было видно в окне, а вскочить, побежать к ней я не смел.
Тишина все длилась. Только маленькие пологие волны залива равномерно набегали и отбегали; набегали и отбегали, чуть слышно звеня, оставляя влажный след на песке. Был полный штиль.
Полный штиль был и внутри меня. Я затаил дыхание. Только ровно, сильно тукало сердце.
Сколько времени это длилось, я не смог бы сказать.
Теперь–то я хорошо знаю, что это за тишина. Она наступает на переломе знойного летнего дня, в полуденные часы. Утомленные жарой смолкают птицы; хищники, с рассвета парившие в небе на своих распластанных крыльях, прячутся в тень; рыба перестает играть на зеркале рек и прудов – глубже уходит в темные подводные заросли, и даже кувшинки прячут под воду свои желтые и белые чашечки. Зной. Безветрие. Солнце стоит отвесно. И чем жарче день, тем удивительнее это затишье, наступающее в природе. Почувствовать его можно только в лесу, в поле, на море, – в городе оно незаметно. Может быть, час пройдет после полудня, может быть, меньше, – и так же неуловимо, неощутимо, как настигает эта немота, мир опять наполняется звуками.
...Ничего не случилось, но я почувствовал: проходит. И странное оцепенение спало с меня. <...> Налетел ветерок. В саду громко запел зяблик, застрекотали кузнечики. Хрустальная гора безмолвия рухнула"[59].
Если ключевым образом в описании ужаса полудня Липавским был "окостеневший зрачок", глаз, превратившийся в пассивную часть мира вещей, и, пожалуй, неподвижный полет птицы, то в рассказе Бианки на первый план выходит "тишина". Тишиной начинается провал в неподвижность, с первыми звуками он завершается. Слова, характеризующие состояние природы–и–ребенка, – это "онемение", "безмолвие", "затишье". Самая яркая метафора, выражающая для автора суть "неподвижности полдня", – "хрустальная гора безмолвия". И хотя акцент у Бианки сделан на "тишине", но здесь тишина выражает через без–звучность мира то состояние неподвижности мира, которое поразило и его, и мир как некая "тайна".
Минимальное движение – это движение звуковое. Если для глаза все окружающее неподвижно, но при этом слышны звуки, то все равно пространство живет, оно наполнено движением, а стало быть – наполнено жизнью, смыслом. Звук вносит в пространство время, упорядоченность и смысл[60]. Отсутствие звука, пауза, особенно в ситуации пространственной неподвижности, дает место Небытию, без–временью, дает ощущение мира как мертвенного, как по–ту–стороннего осмысленной, разумной жизни. Получается, что Бианки через акцентирование тишины полдня говорит все о той же неподвижности, о своего рода обмороке мира. Хрустальная гора – это гора прозрачная, невидимая и в то же время твердая, это волшебная гора неведомо кем (может быть Паном?) воздвигнутая. Характерно, что мальчик ждет "слова": "вот кто–то скажет слово – удивительное, неслыханное слово, – разом рухнет эта непонятная мне тишина". Сказанное слово и в самом деле внесло бы и движение, и некоторый порядок в замерший мир и тем вывело бы его из обездвиженности. Такое слово и впрямь было бы "волшебным". Причем ждет этого освобождения не только мальчик, но и весь мир: "...все замерло, будто затаило дыхание, и вслушивалось, вслушивалось..."
И у Липавского, и у Бианки заметное место в описании ужаса полдня занимает ожидание: у Липавского оно оканчивается "взрывом", который "разражается", а у Бианки просто "проходит", но в обоих случаях разрушение "хрустальной горы" неподвижного полдня происходит само собой, человек здесь – не деятель, а реципиент, существо, впавшее вместе с миром в обморок полудня и вместе с ним из него освобожденное. Кем? Самим человеком? Нет, он не действует, а только "чувствует" ("Ничего не случилось, но я почувствовал: проходит"). Миром? Нет, мир сам ждет освобождения, мир скован тишиной, он онемел. Что–то Другое освобождает мир и человека. Пока "это" длилось – ни в мире ничего не могло произойти, ни мальчик ничего не мог сделать: не мог ни пошевелиться, ни вымолвить слова. "Матери не было видно в окне, а вскочить, побежать к ней я не смел. <...> Был полный штиль. Полный штиль был и внутри меня. Я затаил дыхание". Не мир и не человек разрушают хрустальную гору страшного и таинственного молчания полдня, но что–то Другое, что освобождает из плена и того и другого. Так во всяком случае получается, если следовать тому, что предлагает нам текст Бианки и постфактум описанное в нем расположение.
3. Отец П. Флоренский в своей статье "На Маковце", размышляя о мистике ночи, дня, вечера и утра, так выражает "ужас" жаркого летнего полдня, сопоставляя его с переживанием безлунной и лунной ночи:
"В полдень же... ровно в полдень еще страшнее. Оглядишь кругозор. Стоят в застывшем воздухе сухие испарения пашен: то земля "горит", говорят крестьяне. Знойные дыхания земли не колыхнутся. Беспощадное светило прибивает к растрескавшейся, обезвлажненной почве каждый лист, давит потоками тяжелого света: то небосвод льет ливень расплавленного золота. Даже пыль не пылит, – гнетет и ее, покорную, стопудовый гнет. Тяжко и жутко. В безвольном ужасе молчит все, истомное, притихшее пред мощным Молохом... лишь бы минул томительный час. Побежишь – и гонится, гонится кто–то. Крикнуть хочешь – не смеешь. Да и не ты один: вся тварь ушла в себя, вся тварь, замерши, ждет. Кажется, "бес полуденный" не ласковей "беса полуночного". Не моя это мистика. Боюсь ее. Ни ночью, ни днем не раскроется душа. И не хотелось бы умирать в эти жуткие часы"[61] .
У Флоренского акцент сделан на самих вещах (в данном случае на полуденном знойном солнце) как "обладающих" некими магическими свойствами. Жаркий полдень как бы сам по себе способен вызывать "жуть", ибо такова его жуткая (бесовская) "природа". "Бес полуденный", "Молох", "Пан" – это все попытки поименовать неименуемое, Другое, которое вдруг является и захватывает власть над миром и человеком, все погружается в "безвольный ужас". Характерно, что Флоренский, как и Липавский, подчеркивает замыкание всего сущего "в себе". Обморок, обмирание – всегда есть некоторая замкнутость, тягостное замыкание в себе. Ведь если в мире "ничего не происходит", то вещи и душа оказываются в изоляции и покрывало Небытия, наброшенное на мир закрывает душу, которая «бежит» из мира "в себя" в надежде переждать наваждение.
3. Отец П. Флоренский в своей статье "На Маковце", размышляя о мистике ночи, дня, вечера и утра, так выражает "ужас" жаркого летнего полдня, сопоставляя его с переживанием безлунной и лунной ночи:
"В полдень же... ровно в полдень еще страшнее. Оглядишь кругозор. Стоят в застывшем воздухе сухие испарения пашен: то земля "горит", говорят крестьяне. Знойные дыхания земли не колыхнутся. Беспощадное светило прибивает к растрескавшейся, обезвлажненной почве каждый лист, давит потоками тяжелого света: то небосвод льет ливень расплавленного золота. Даже пыль не пылит, – гнетет и ее, покорную, стопудовый гнет. Тяжко и жутко. В безвольном ужасе молчит все, истомное, притихшее пред мощным Молохом... лишь бы минул томительный час. Побежишь – и гонится, гонится кто–то. Крикнуть хочешь – не смеешь. Да и не ты один: вся тварь ушла в себя, вся тварь, замерши, ждет. Кажется, "бес полуденный" не ласковей "беса полуночного". Не моя это мистика. Боюсь ее. Ни ночью, ни днем не раскроется душа. И не хотелось бы умирать в эти жуткие часы"[61] .
У Флоренского акцент сделан на самих вещах (в данном случае на полуденном знойном солнце) как "обладающих" некими магическими свойствами. Жаркий полдень как бы сам по себе способен вызывать "жуть", ибо такова его жуткая (бесовская) "природа". "Бес полуденный", "Молох", "Пан" – это все попытки поименовать неименуемое, Другое, которое вдруг является и захватывает власть над миром и человеком, все погружается в "безвольный ужас". Характерно, что Флоренский, как и Липавский, подчеркивает замыкание всего сущего "в себе". Обморок, обмирание – всегда есть некоторая замкнутость, тягостное замыкание в себе. Ведь если в мире "ничего не происходит", то вещи и душа оказываются в изоляции и покрывало Небытия, наброшенное на мир закрывает душу, которая «бежит» из мира "в себя" в надежде переждать наваждение.
И у Липавского, и у Бианки заметное место в описании ужаса полдня занимает ожидание: у Липавского оно оканчивается "взрывом", который "разражается", а у Бианки просто "проходит", но в обоих случаях разрушение "хрустальной горы" неподвижного полдня происходит само собой, человек здесь – не деятель, а реципиент, существо, впавшее вместе с миром в обморок полудня и вместе с ним из него освобожденное. Кем? Самим человеком? Нет, он не действует, а только "чувствует" ("Ничего не случилось, но я почувствовал: проходит"). Миром? Нет, мир сам ждет освобождения, мир скован тишиной, он онемел. Что–то Другое освобождает мир и человека. Пока "это" длилось – ни в мире ничего не могло произойти, ни мальчик ничего не мог сделать: не мог ни пошевелиться, ни вымолвить слова. "Матери не было видно в окне, а вскочить, побежать к ней я не смел. <...> Был полный штиль. Полный штиль был и внутри меня. Я затаил дыхание". Не мир и не человек разрушают хрустальную гору страшного и таинственного молчания полдня, но что–то Другое, что освобождает из плена и того и другого. Так во всяком случае получается, если следовать тому, что предлагает нам текст Бианки и постфактум описанное в нем расположение.
3. Отец П. Флоренский в своей статье "На Маковце", размышляя о мистике ночи, дня, вечера и утра, так выражает "ужас" жаркого летнего полдня, сопоставляя его с переживанием безлунной и лунной ночи:
"В полдень же... ровно в полдень еще страшнее. Оглядишь кругозор. Стоят в застывшем воздухе сухие испарения пашен: то земля "горит", говорят крестьяне. Знойные дыхания земли не колыхнутся. Беспощадное светило прибивает к растрескавшейся, обезвлажненной почве каждый лист, давит потоками тяжелого света: то небосвод льет ливень расплавленного золота. Даже пыль не пылит, – гнетет и ее, покорную, стопудовый гнет. Тяжко и жутко. В безвольном ужасе молчит все, истомное, притихшее пред мощным Молохом... лишь бы минул томительный час. Побежишь – и гонится, гонится кто–то. Крикнуть хочешь – не смеешь. Да и не ты один: вся тварь ушла в себя, вся тварь, замерши, ждет. Кажется, "бес полуденный" не ласковей "беса полуночного". Не моя это мистика. Боюсь ее. Ни ночью, ни днем не раскроется душа. И не хотелось бы умирать в эти жуткие часы"[61] .
У Флоренского акцент сделан на самих вещах (в данном случае на полуденном знойном солнце) как "обладающих" некими магическими свойствами. Жаркий полдень как бы сам по себе способен вызывать "жуть", ибо такова его жуткая (бесовская) "природа". "Бес полуденный", "Молох", "Пан" – это все попытки поименовать неименуемое, Другое, которое вдруг является и захватывает власть над миром и человеком, все погружается в "безвольный ужас". Характерно, что Флоренский, как и Липавский, подчеркивает замыкание всего сущего "в себе". Обморок, обмирание – всегда есть некоторая замкнутость, тягостное замыкание в себе. Ведь если в мире "ничего не происходит", то вещи и душа оказываются в изоляции и покрывало Небытия, наброшенное на мир закрывает душу, которая «бежит» из мира "в себя" в надежде переждать наваждение.
3. Отец П. Флоренский в своей статье "На Маковце", размышляя о мистике ночи, дня, вечера и утра, так выражает "ужас" жаркого летнего полдня, сопоставляя его с переживанием безлунной и лунной ночи:
"В полдень же... ровно в полдень еще страшнее. Оглядишь кругозор. Стоят в застывшем воздухе сухие испарения пашен: то земля "горит", говорят крестьяне. Знойные дыхания земли не колыхнутся. Беспощадное светило прибивает к растрескавшейся, обезвлажненной почве каждый лист, давит потоками тяжелого света: то небосвод льет ливень расплавленного золота. Даже пыль не пылит, – гнетет и ее, покорную, стопудовый гнет. Тяжко и жутко. В безвольном ужасе молчит все, истомное, притихшее пред мощным Молохом... лишь бы минул томительный час. Побежишь – и гонится, гонится кто–то. Крикнуть хочешь – не смеешь. Да и не ты один: вся тварь ушла в себя, вся тварь, замерши, ждет. Кажется, "бес полуденный" не ласковей "беса полуночного". Не моя это мистика. Боюсь ее. Ни ночью, ни днем не раскроется душа. И не хотелось бы умирать в эти жуткие часы"[61] .
У Флоренского акцент сделан на самих вещах (в данном случае на полуденном знойном солнце) как "обладающих" некими магическими свойствами. Жаркий полдень как бы сам по себе способен вызывать "жуть", ибо такова его жуткая (бесовская) "природа". "Бес полуденный", "Молох", "Пан" – это все попытки поименовать неименуемое, Другое, которое вдруг является и захватывает власть над миром и человеком, все погружается в "безвольный ужас". Характерно, что Флоренский, как и Липавский, подчеркивает замыкание всего сущего "в себе". Обморок, обмирание – всегда есть некоторая замкнутость, тягостное замыкание в себе. Ведь если в мире "ничего не происходит", то вещи и душа оказываются в изоляции и покрывало Небытия, наброшенное на мир закрывает душу, которая «бежит» из мира "в себя" в надежде переждать наваждение.
650 Кб, 725x414Когда я летом 18-го года начал долбить говно, ну прям подходил к говну и долбил его, в прямом смысле, ну так вот, бывало вечером так говна надолбишься, уф уф, и спать ляжешь, через неделю стало сильно меняться восприятие, особенно помню одно утро, часов 9, лето, июль, небо голубое, Солнце, иду по своему району и чувствую, что что-то не то, а я с утра говна не долбил, только вечером, иду и вижу, что-то не то вокруг, ничего не узнаю, как будто не по своему району иду. и вот эта идиллия утреннего лета, перед дневной жарой, всё очень странно, как будто я на другой планете, вот, ощущение было, что я на другой планете иду, просто на ней очень район похожий, и ничего мне здесь не знакомо, даже немного тревожно стало. Токая история, полагаю мою увлечение долбёжкой говна не причина, а то, что расшатало восприятие, всё-таки в летнем ясном дне есть что-то странное, особенно когда ты хикка без друзей.
В конце есть немного на тему.
https://mrakopedia.net/wiki/Страшная_пустота
https://mrakopedia.net/wiki/Страшная_пустота
>>623306
Да.
Да.
>>578259 (OP)
Я совершенно одинок. На мне старые, потёртые до желтизны, кожаные ботинки и одежда из белого льна. Я брожу возле скал, по желтому песку побережья, усыпанному галькой. Пустое море лениво накатывает волну за волной на песок. Ни раковин, ни рыбин - только галька, песок, и монотонный плеск волн. Бесконечную голубизну неба не нарушает ни одна птица. Ни один звук, кроме шелеста ветра и шепота волн не тревожит этот пустой, бесконечно пустой мир.
Вода прозрачна до невозможности - я заплывал далеко в море, и посмотрев вниз, в глубину - видел всё тот же песок, ту же гальку, и больше ничего. На всей планете, и, есть ощущение, будто во всей этой вселенной нет ничего живого, кроме меня - единственного свидетеля этого мира. Откуда-то я это знаю.
Я живу в пещере, которая находится внутри белых скал. Она неглубокая, светлая, и обставлена очень просто - рассохшийся, грубо сколоченный стул, такая же кровать, простой деревянный стол. Напротив входа, на стене, висит маленькое зеркало. Каждое утро на столе появляется грубый глиняный кувшин с чистой водой, и несколько лепёшек, завернутых в белую ткань. Этого хватает, чтобы оставаться сытым до самого вечера. На стуле же появляется две чистых, накрахмаленных белых простыни. Одну я стелю на своё жесткое ложе, второй укрываюсь - ночи здесь тёплые.
Я пробовал не спать, и тогда ничего не появлялось. Я пробовал разбить кувшин, но утром он снова появлялся, полный воды - такой же, каким был его погибший собрат. Поэтому каждое утро я просто выбрасываю вчерашнее бельё и остатки пищи в море. Оно безразлично принимает этот дар. В этом мире будто всё, на что я не смотрю - исчезает, не существует, пока я снова не брошу свой взгляд на вещь.
День за днём солнце лениво ползёт по небу - чистому, не осквернённому ни одним облаком. День за днём дует ветер с моря. День за днём шумят волны. Ночью небо усыпают звёзды - тихие, мерцающие и бесконечно далёкие. Я знаю, что там, далеко в космосе, вокруг них вращаются такие же пустые планеты, где море тысячелетиями точит прибрежные скалы.
И мысли мои становятся такими же простыми, монотонными, медленными. В глубине всплывают обрывочные воспоминания о какой-то другой жизни - яркой, наполненной существами, и миллиардами огоньков живых душ на тысячи световых лет вокруг - живая, кипящая вселенная.
Здесь не так. Небо, море, песок, скалы. Шёпот волн. Палящее солнце. Тихие ночи, полные звёзд.
Наверное мне должно было бы быть страшно. Наверное, мне должно было бы быть тоскливо. Однако я не ощущаю ничего, кроме покоя. И мой ум сливается с этим миром - заполняясь покоем волн и солнечных лучей, пляшущих в волнах.
Однажды я проснусь в другом мире - я это знаю. А эта вселенная, лишившись своего единственного свидетеля, остановится, будто игрушка, в которой кончился завод.
Но пока я здесь. И мне хорошо.
Я совершенно одинок. На мне старые, потёртые до желтизны, кожаные ботинки и одежда из белого льна. Я брожу возле скал, по желтому песку побережья, усыпанному галькой. Пустое море лениво накатывает волну за волной на песок. Ни раковин, ни рыбин - только галька, песок, и монотонный плеск волн. Бесконечную голубизну неба не нарушает ни одна птица. Ни один звук, кроме шелеста ветра и шепота волн не тревожит этот пустой, бесконечно пустой мир.
Вода прозрачна до невозможности - я заплывал далеко в море, и посмотрев вниз, в глубину - видел всё тот же песок, ту же гальку, и больше ничего. На всей планете, и, есть ощущение, будто во всей этой вселенной нет ничего живого, кроме меня - единственного свидетеля этого мира. Откуда-то я это знаю.
Я живу в пещере, которая находится внутри белых скал. Она неглубокая, светлая, и обставлена очень просто - рассохшийся, грубо сколоченный стул, такая же кровать, простой деревянный стол. Напротив входа, на стене, висит маленькое зеркало. Каждое утро на столе появляется грубый глиняный кувшин с чистой водой, и несколько лепёшек, завернутых в белую ткань. Этого хватает, чтобы оставаться сытым до самого вечера. На стуле же появляется две чистых, накрахмаленных белых простыни. Одну я стелю на своё жесткое ложе, второй укрываюсь - ночи здесь тёплые.
Я пробовал не спать, и тогда ничего не появлялось. Я пробовал разбить кувшин, но утром он снова появлялся, полный воды - такой же, каким был его погибший собрат. Поэтому каждое утро я просто выбрасываю вчерашнее бельё и остатки пищи в море. Оно безразлично принимает этот дар. В этом мире будто всё, на что я не смотрю - исчезает, не существует, пока я снова не брошу свой взгляд на вещь.
День за днём солнце лениво ползёт по небу - чистому, не осквернённому ни одним облаком. День за днём дует ветер с моря. День за днём шумят волны. Ночью небо усыпают звёзды - тихие, мерцающие и бесконечно далёкие. Я знаю, что там, далеко в космосе, вокруг них вращаются такие же пустые планеты, где море тысячелетиями точит прибрежные скалы.
И мысли мои становятся такими же простыми, монотонными, медленными. В глубине всплывают обрывочные воспоминания о какой-то другой жизни - яркой, наполненной существами, и миллиардами огоньков живых душ на тысячи световых лет вокруг - живая, кипящая вселенная.
Здесь не так. Небо, море, песок, скалы. Шёпот волн. Палящее солнце. Тихие ночи, полные звёзд.
Наверное мне должно было бы быть страшно. Наверное, мне должно было бы быть тоскливо. Однако я не ощущаю ничего, кроме покоя. И мой ум сливается с этим миром - заполняясь покоем волн и солнечных лучей, пляшущих в волнах.
Однажды я проснусь в другом мире - я это знаю. А эта вселенная, лишившись своего единственного свидетеля, остановится, будто игрушка, в которой кончился завод.
Но пока я здесь. И мне хорошо.
>>578259 (OP)
Я совершенно одинок. На мне старые, потёртые до желтизны, кожаные ботинки и одежда из белого льна. Я брожу возле скал, по желтому песку побережья, усыпанному галькой. Пустое море лениво накатывает волну за волной на песок. Ни раковин, ни рыбин - только галька, песок, и монотонный плеск волн. Бесконечную голубизну неба не нарушает ни одна птица. Ни один звук, кроме шелеста ветра и шепота волн не тревожит этот пустой, бесконечно пустой мир.
Вода прозрачна до невозможности - я заплывал далеко в море, и посмотрев вниз, в глубину - видел всё тот же песок, ту же гальку, и больше ничего. На всей планете, и, есть ощущение, будто во всей этой вселенной нет ничего живого, кроме меня - единственного свидетеля этого мира. Откуда-то я это знаю.
Я живу в пещере, которая находится внутри белых скал. Она неглубокая, светлая, и обставлена очень просто - рассохшийся, грубо сколоченный стул, такая же кровать, простой деревянный стол. Напротив входа, на стене, висит маленькое зеркало. Каждое утро на столе появляется грубый глиняный кувшин с чистой водой, и несколько лепёшек, завернутых в белую ткань. Этого хватает, чтобы оставаться сытым до самого вечера. На стуле же появляется две чистых, накрахмаленных белых простыни. Одну я стелю на своё жесткое ложе, второй укрываюсь - ночи здесь тёплые.
Я пробовал не спать, и тогда ничего не появлялось. Я пробовал разбить кувшин, но утром он снова появлялся, полный воды - такой же, каким был его погибший собрат. Поэтому каждое утро я просто выбрасываю вчерашнее бельё и остатки пищи в море. Оно безразлично принимает этот дар. В этом мире будто всё, на что я не смотрю - исчезает, не существует, пока я снова не брошу свой взгляд на вещь.
День за днём солнце лениво ползёт по небу - чистому, не осквернённому ни одним облаком. День за днём дует ветер с моря. День за днём шумят волны. Ночью небо усыпают звёзды - тихие, мерцающие и бесконечно далёкие. Я знаю, что там, далеко в космосе, вокруг них вращаются такие же пустые планеты, где море тысячелетиями точит прибрежные скалы.
И мысли мои становятся такими же простыми, монотонными, медленными. В глубине всплывают обрывочные воспоминания о какой-то другой жизни - яркой, наполненной существами, и миллиардами огоньков живых душ на тысячи световых лет вокруг - живая, кипящая вселенная.
Здесь не так. Небо, море, песок, скалы. Шёпот волн. Палящее солнце. Тихие ночи, полные звёзд.
Наверное мне должно было бы быть страшно. Наверное, мне должно было бы быть тоскливо. Однако я не ощущаю ничего, кроме покоя. И мой ум сливается с этим миром - заполняясь покоем волн и солнечных лучей, пляшущих в волнах.
Однажды я проснусь в другом мире - я это знаю. А эта вселенная, лишившись своего единственного свидетеля, остановится, будто игрушка, в которой кончился завод.
Но пока я здесь. И мне хорошо.
Я совершенно одинок. На мне старые, потёртые до желтизны, кожаные ботинки и одежда из белого льна. Я брожу возле скал, по желтому песку побережья, усыпанному галькой. Пустое море лениво накатывает волну за волной на песок. Ни раковин, ни рыбин - только галька, песок, и монотонный плеск волн. Бесконечную голубизну неба не нарушает ни одна птица. Ни один звук, кроме шелеста ветра и шепота волн не тревожит этот пустой, бесконечно пустой мир.
Вода прозрачна до невозможности - я заплывал далеко в море, и посмотрев вниз, в глубину - видел всё тот же песок, ту же гальку, и больше ничего. На всей планете, и, есть ощущение, будто во всей этой вселенной нет ничего живого, кроме меня - единственного свидетеля этого мира. Откуда-то я это знаю.
Я живу в пещере, которая находится внутри белых скал. Она неглубокая, светлая, и обставлена очень просто - рассохшийся, грубо сколоченный стул, такая же кровать, простой деревянный стол. Напротив входа, на стене, висит маленькое зеркало. Каждое утро на столе появляется грубый глиняный кувшин с чистой водой, и несколько лепёшек, завернутых в белую ткань. Этого хватает, чтобы оставаться сытым до самого вечера. На стуле же появляется две чистых, накрахмаленных белых простыни. Одну я стелю на своё жесткое ложе, второй укрываюсь - ночи здесь тёплые.
Я пробовал не спать, и тогда ничего не появлялось. Я пробовал разбить кувшин, но утром он снова появлялся, полный воды - такой же, каким был его погибший собрат. Поэтому каждое утро я просто выбрасываю вчерашнее бельё и остатки пищи в море. Оно безразлично принимает этот дар. В этом мире будто всё, на что я не смотрю - исчезает, не существует, пока я снова не брошу свой взгляд на вещь.
День за днём солнце лениво ползёт по небу - чистому, не осквернённому ни одним облаком. День за днём дует ветер с моря. День за днём шумят волны. Ночью небо усыпают звёзды - тихие, мерцающие и бесконечно далёкие. Я знаю, что там, далеко в космосе, вокруг них вращаются такие же пустые планеты, где море тысячелетиями точит прибрежные скалы.
И мысли мои становятся такими же простыми, монотонными, медленными. В глубине всплывают обрывочные воспоминания о какой-то другой жизни - яркой, наполненной существами, и миллиардами огоньков живых душ на тысячи световых лет вокруг - живая, кипящая вселенная.
Здесь не так. Небо, море, песок, скалы. Шёпот волн. Палящее солнце. Тихие ночи, полные звёзд.
Наверное мне должно было бы быть страшно. Наверное, мне должно было бы быть тоскливо. Однако я не ощущаю ничего, кроме покоя. И мой ум сливается с этим миром - заполняясь покоем волн и солнечных лучей, пляшущих в волнах.
Однажды я проснусь в другом мире - я это знаю. А эта вселенная, лишившись своего единственного свидетеля, остановится, будто игрушка, в которой кончился завод.
Но пока я здесь. И мне хорошо.
Пейзажики от Голубева.
Квинтэссенция летних воспоминаний. Не излишне детализировано, не излишне размыто, в любом пейзажике можно найти похожее в свое городе. Обычные здания, обычные улицы. Вот в таких местах и может накрывать в обычном Мухосранске.
Ощущаются как квинтэссенция сна о лете.
Квинтэссенция летних воспоминаний. Не излишне детализировано, не излишне размыто, в любом пейзажике можно найти похожее в свое городе. Обычные здания, обычные улицы. Вот в таких местах и может накрывать в обычном Мухосранске.
Ощущаются как квинтэссенция сна о лете.
>>624672
Сначала подумал ебать знакомо, пока не допер что я здесь живу, особенно вторая пикча. Еще этого автора можно? Шестой по солнечности город в РФ, вроде.
Сначала подумал ебать знакомо, пока не допер что я здесь живу, особенно вторая пикча. Еще этого автора можно? Шестой по солнечности город в РФ, вроде.
>>624948
Я живу в Краснодаре
Я живу в Краснодаре
Кто-то из вас не Пэйнтобог случайно, краснодарцы?
Тоже бывает возникает такое чувство, но мне по большей части кажется тут завязано все на том, что вся живность замирает + теней практически или совсем нет, что все вместе создает ощущение нереальности. Как например при солнечном затмении, неестественный свет от закрытого луной солнца дает похожее чувство.
>>578259 (OP)
На последней пикче - изображён крематорий! У меня в городе очень похожий!
На последней пикче - изображён крематорий! У меня в городе очень похожий!
654 Кб, 2040x1535>>625426
Страх неизвестности. Неизвестность темноты, неизвестность своей судьбы, неизвестность местности. Страх как естественный механизм, чтобы сосредоточиться, быть готовым реагировать. Страх в ясный дневной день среди привычного тебе пейзажа - очень странно, страха там не должно быть.
Страх неизвестности. Неизвестность темноты, неизвестность своей судьбы, неизвестность местности. Страх как естественный механизм, чтобы сосредоточиться, быть готовым реагировать. Страх в ясный дневной день среди привычного тебе пейзажа - очень странно, страха там не должно быть.
>>578259 (OP)
И выбор у тебя есть, как известно, невелик. От одной беды - дождя и дыма - до другой, страшнее которой нет ничего.
Тебе хочется немедленно спрятаться в доме на неделю и закутаться с головой в ржавую кору.
Да - можно, потому что такая же мысль пробилась и в твою голову при виде плесени, покрывшей стены больничного здания.
Или цистерны, где раньше хранилось молоко.
Или трупа, уже протухшего в тумане, и в тебе просыпается брезгливость, по которой нельзя судить о человеке.
Или панорамы весеннего леса, где хочется сделать полшага вперед, а потом шаг назад и застыть как вкопанный перед тем, что уже за спиной.
А дальше - лишь эта остановка и неизвестность, темнота и вязкий страх, влекущие тебя назад, в пропасть.
А дальше, где на горизонте сквозь мутную дымку проглядывает просвет между двумя холмами, ждет долгожданный огонь под жестяным небом и палящий огонь, вот только непонятно, почему время идет, а надежда почему-то утекает, и ты решаешь, что жизнь коротка, что ты уже обжегся и тебе ничего не осталось, как только проскакать через луг и еще раз скатиться в колючие заросли вереска, а потом - проснуться в камере и дожить последние минуты до следующей пытки.
И выбор у тебя есть, как известно, невелик. От одной беды - дождя и дыма - до другой, страшнее которой нет ничего.
Тебе хочется немедленно спрятаться в доме на неделю и закутаться с головой в ржавую кору.
Да - можно, потому что такая же мысль пробилась и в твою голову при виде плесени, покрывшей стены больничного здания.
Или цистерны, где раньше хранилось молоко.
Или трупа, уже протухшего в тумане, и в тебе просыпается брезгливость, по которой нельзя судить о человеке.
Или панорамы весеннего леса, где хочется сделать полшага вперед, а потом шаг назад и застыть как вкопанный перед тем, что уже за спиной.
А дальше - лишь эта остановка и неизвестность, темнота и вязкий страх, влекущие тебя назад, в пропасть.
А дальше, где на горизонте сквозь мутную дымку проглядывает просвет между двумя холмами, ждет долгожданный огонь под жестяным небом и палящий огонь, вот только непонятно, почему время идет, а надежда почему-то утекает, и ты решаешь, что жизнь коротка, что ты уже обжегся и тебе ничего не осталось, как только проскакать через луг и еще раз скатиться в колючие заросли вереска, а потом - проснуться в камере и дожить последние минуты до следующей пытки.
Все это известный славянский НЕХ - полуденница.
>>583616
Что-то неубедительно.
Что-то неубедительно.
>5. Советские здания типа дворцов, универмагов и т.д., со всеми этими колоннами, кубами, каменными плато и прочими проявлениями мегаломании. Нередко примешивается острое чувство ностальгии по чему-то утраченному.
Ребята, я вспомнил. Помните этот камень-ракушечник, плиты из него? И обычно госучреждения облицовывали в СССР позднем. Вот он у меня дневной ужас вызывал, и сейчас иногда смотрю на него с долей ностальгии.
Успех уровня паранормача, посоны:
https://www.youtube.com/watch?v=weE_AxJlxF8
https://www.youtube.com/watch?v=6UzHEScV8YQ
Хотя исполнение дурацкое, конечно. Музыка подобрана абсолютно неподходящая, из типикал хоррор-стори каналов.
https://www.youtube.com/watch?v=weE_AxJlxF8
https://www.youtube.com/watch?v=6UzHEScV8YQ
Хотя исполнение дурацкое, конечно. Музыка подобрана абсолютно неподходящая, из типикал хоррор-стори каналов.
«…белый июльский зной, небывалый за последние два столетия, затопил город. Ходили марева над раскаленными крышами, все окна в городе были распахнуты настежь, в жидкой тени изнемогающих деревьев потели и плавились старухи на скамеечках у подъездов.
Солнце перевалило через меридиан и впилось в многострадальные книжные корешки, ударило в стекла полок, в полированные дверцы шкафа, и горячие злобные зайчики задрожали на обоях. Надвигалась послеполуденная маята - недалекий теперь уже час, когда остервенелое солнце, мертво зависнув над точечным двенадцатиэтажником напротив, просверливает всю квартиру навылет.
Солнце перевалило через меридиан и впилось в многострадальные книжные корешки, ударило в стекла полок, в полированные дверцы шкафа, и горячие злобные зайчики задрожали на обоях. Надвигалась послеполуденная маята - недалекий теперь уже час, когда остервенелое солнце, мертво зависнув над точечным двенадцатиэтажником напротив, просверливает всю квартиру навылет.
>>578259 (OP)
Тред не читал.
Открываешь сайт https://www.mapcrunch.com/
В maps находишь чудесную страну Перу и Чили. Ищешь мелкие населенные пункты в высокогорье Анд, со всратыми индейскими названиями типа Ичикоко, Пачикульке. Наслаждаешься пустынными улочками под палящим, прямым солнцем, как у Джорджио де Кирико
Тред не читал.
Открываешь сайт https://www.mapcrunch.com/
В maps находишь чудесную страну Перу и Чили. Ищешь мелкие населенные пункты в высокогорье Анд, со всратыми индейскими названиями типа Ичикоко, Пачикульке. Наслаждаешься пустынными улочками под палящим, прямым солнцем, как у Джорджио де Кирико
>>578259 (OP)
Тред не читал.
Открываешь сайт https://www.mapcrunch.com/
В maps находишь чудесную страну Перу и Чили. Ищешь мелкие населенные пункты в высокогорье Анд, со всратыми индейскими названиями типа Ичикоко, Пачикульке. Наслаждаешься пустынными улочками под палящим, прямым солнцем, как у Джорджио де Кирико
Тред не читал.
Открываешь сайт https://www.mapcrunch.com/
В maps находишь чудесную страну Перу и Чили. Ищешь мелкие населенные пункты в высокогорье Анд, со всратыми индейскими названиями типа Ичикоко, Пачикульке. Наслаждаешься пустынными улочками под палящим, прямым солнцем, как у Джорджио де Кирико
>>578259 (OP)
Тред не читал.
Открываешь сайт https://www.mapcrunch.com/
В maps находишь чудесную страну Перу и Чили. Ищешь мелкие населенные пункты в высокогорье Анд, со всратыми индейскими названиями типа Ичикоко, Пачикульке. Наслаждаешься пустынными улочками под палящим, прямым солнцем, как у Джорджио де Кирико
Тред не читал.
Открываешь сайт https://www.mapcrunch.com/
В maps находишь чудесную страну Перу и Чили. Ищешь мелкие населенные пункты в высокогорье Анд, со всратыми индейскими названиями типа Ичикоко, Пачикульке. Наслаждаешься пустынными улочками под палящим, прямым солнцем, как у Джорджио де Кирико
https://www.youtube.com/watch?v=-gZgLlBPXp8
Аральское море
Аральское море
387 Кб, 360x514Посмотрел пикрелейтед. В фильме много сцен на улице, где монументализм, простые и строгие формы, стерильная чистота. Похожие ощущения возникают даже не смотря на то, что нет солнца и присутствует много людей. Даже в помещениях есть что-то похожее.
244 Кб, 1289x613>>626036
Еще есть прикольный сайт https://www.skylinewebcams.com/en/webcam.html
В реальном времени можно смотреть всякие красивые места.
Например, пикрил Piazza San Marco - Venice https://www.skylinewebcams.com/en/webcam/italia/veneto/venezia/piazza-san-marco.html
Скрин сделан 10 апреля, в разгар карантина, только один человек пересекает площадь. Атмосферно.
Еще есть прикольный сайт https://www.skylinewebcams.com/en/webcam.html
В реальном времени можно смотреть всякие красивые места.
Например, пикрил Piazza San Marco - Venice https://www.skylinewebcams.com/en/webcam/italia/veneto/venezia/piazza-san-marco.html
Скрин сделан 10 апреля, в разгар карантина, только один человек пересекает площадь. Атмосферно.
>>578259 (OP)
История начинается на берегу бурной лес ной реки, в одной из старинных русских деревень, которые постепенно исчезают с карты. Начинается она во времена моего детства - в те времена, когда я еще верила, что никогда не умру. Все свое детство я провела в большой деревне, вольно раскинувшейся на берегу реки и окруженной лесом. Моей закадычной подругой в те времена была Маша - дочка соседки, сельская девочка, не бывавшая ни в одном городе крупнее райцентра и обреченная прожить всю жизнь в деревне. Но кому интересны такие вещи в десять лет? В ту пору для меня не было никого ближе и роднее, чем Маша. Целые дни мы проводили вместе: ходили в лес, купались в лесной реке, собирали цветы... Мы понимали друг друга с полуслова и были неразлучны, словно были сиамскими близнецами. В трудную минуту она утешала меня, я ее, и не было случай. Мы даже поклялись: мы все-гда будем вместе и всегда придем на зов друг друга о помощи - чтобы с нами ни случилось. Но время шло, и дети превращались во взрослых, а взрослым было уже неинтересно купаться вместе в речке и собирать орехи в лесу. Я окончила школу, поступила в институт, встретила там молодого человека... Интересна ли мне была простая деревенская девчонка? Я не появилась в деревне год, потом второй, третий, пятый... Детская дружба медленно сходила на нет, превращаясь в редкий обмен письмами, а потом и этот ручеек иссяк. Изредка я слышала о Маше от общих знакомых, но эти вести приходили с большим опозданием - как и весть о ее смерти, пришедшая почти через год после трагедии. Маша утонула - утонула в тон самой речке, в которой мы так любили купаться деть-еще на год. С мужем мы жили плохо, детей у нас не было, с работой у меня тоже что-то не ладилось... И так получилось, что спустя почти тридцать лет с тех пор, как я уехала из деревни, я вновь появилась в тех краях. Когда-то людное место опустело, дома порушились, лес разросся, а полноводная некогда река обмелела. Я села на речной песок - как раз В том месте, где в детстве мы с Машей, бывало, ловили раков - и вдруг подумала: «А ведь когда то был человек, который мог утетебя - ведь мы же поклялись помогать друг другу! Теперь у тебя все будет хорошо. Обещаю, у тебя теперь все будет хорошо!» И на душе моей стало так легко и радостно, словно я утопила в этой лесной речке все свои беды и снова стала девочкой. Маша схватила меня за руку, и мы с ней, как в детстве, стали бегать наперегонки, смеяться, собирать ягоды, печь картошку... Печеная картошка оказалась такой вкусной, что от еды меня разморило‚ и я уснула на траве, прижавшись к Машиному боку. Когда я открыла глаза, я лежала одна на траве, никакой Маши не было - только от края кострища к воде вела цепочка босых следов... Наутро я вернулась в город, и с тех пор моя жизнь потекла по другому руслу. Я безболезненно развелась с мужем, нашла хорошую работу, на пятом десятке жизни встретила доброго человека, который захотел быть со мной... И уже потом, как всегда с большим опозданием, я услышала пришедшую из деревни новость: вскоре после моего отъезда рыбаки нашли на берегу детский скелет. Это были останки Маши.
История начинается на берегу бурной лес ной реки, в одной из старинных русских деревень, которые постепенно исчезают с карты. Начинается она во времена моего детства - в те времена, когда я еще верила, что никогда не умру. Все свое детство я провела в большой деревне, вольно раскинувшейся на берегу реки и окруженной лесом. Моей закадычной подругой в те времена была Маша - дочка соседки, сельская девочка, не бывавшая ни в одном городе крупнее райцентра и обреченная прожить всю жизнь в деревне. Но кому интересны такие вещи в десять лет? В ту пору для меня не было никого ближе и роднее, чем Маша. Целые дни мы проводили вместе: ходили в лес, купались в лесной реке, собирали цветы... Мы понимали друг друга с полуслова и были неразлучны, словно были сиамскими близнецами. В трудную минуту она утешала меня, я ее, и не было случай. Мы даже поклялись: мы все-гда будем вместе и всегда придем на зов друг друга о помощи - чтобы с нами ни случилось. Но время шло, и дети превращались во взрослых, а взрослым было уже неинтересно купаться вместе в речке и собирать орехи в лесу. Я окончила школу, поступила в институт, встретила там молодого человека... Интересна ли мне была простая деревенская девчонка? Я не появилась в деревне год, потом второй, третий, пятый... Детская дружба медленно сходила на нет, превращаясь в редкий обмен письмами, а потом и этот ручеек иссяк. Изредка я слышала о Маше от общих знакомых, но эти вести приходили с большим опозданием - как и весть о ее смерти, пришедшая почти через год после трагедии. Маша утонула - утонула в тон самой речке, в которой мы так любили купаться деть-еще на год. С мужем мы жили плохо, детей у нас не было, с работой у меня тоже что-то не ладилось... И так получилось, что спустя почти тридцать лет с тех пор, как я уехала из деревни, я вновь появилась в тех краях. Когда-то людное место опустело, дома порушились, лес разросся, а полноводная некогда река обмелела. Я села на речной песок - как раз В том месте, где в детстве мы с Машей, бывало, ловили раков - и вдруг подумала: «А ведь когда то был человек, который мог утетебя - ведь мы же поклялись помогать друг другу! Теперь у тебя все будет хорошо. Обещаю, у тебя теперь все будет хорошо!» И на душе моей стало так легко и радостно, словно я утопила в этой лесной речке все свои беды и снова стала девочкой. Маша схватила меня за руку, и мы с ней, как в детстве, стали бегать наперегонки, смеяться, собирать ягоды, печь картошку... Печеная картошка оказалась такой вкусной, что от еды меня разморило‚ и я уснула на траве, прижавшись к Машиному боку. Когда я открыла глаза, я лежала одна на траве, никакой Маши не было - только от края кострища к воде вела цепочка босых следов... Наутро я вернулась в город, и с тех пор моя жизнь потекла по другому руслу. Я безболезненно развелась с мужем, нашла хорошую работу, на пятом десятке жизни встретила доброго человека, который захотел быть со мной... И уже потом, как всегда с большим опозданием, я услышала пришедшую из деревни новость: вскоре после моего отъезда рыбаки нашли на берегу детский скелет. Это были останки Маши.
>>578259 (OP)
История начинается на берегу бурной лес ной реки, в одной из старинных русских деревень, которые постепенно исчезают с карты. Начинается она во времена моего детства - в те времена, когда я еще верила, что никогда не умру. Все свое детство я провела в большой деревне, вольно раскинувшейся на берегу реки и окруженной лесом. Моей закадычной подругой в те времена была Маша - дочка соседки, сельская девочка, не бывавшая ни в одном городе крупнее райцентра и обреченная прожить всю жизнь в деревне. Но кому интересны такие вещи в десять лет? В ту пору для меня не было никого ближе и роднее, чем Маша. Целые дни мы проводили вместе: ходили в лес, купались в лесной реке, собирали цветы... Мы понимали друг друга с полуслова и были неразлучны, словно были сиамскими близнецами. В трудную минуту она утешала меня, я ее, и не было случай. Мы даже поклялись: мы все-гда будем вместе и всегда придем на зов друг друга о помощи - чтобы с нами ни случилось. Но время шло, и дети превращались во взрослых, а взрослым было уже неинтересно купаться вместе в речке и собирать орехи в лесу. Я окончила школу, поступила в институт, встретила там молодого человека... Интересна ли мне была простая деревенская девчонка? Я не появилась в деревне год, потом второй, третий, пятый... Детская дружба медленно сходила на нет, превращаясь в редкий обмен письмами, а потом и этот ручеек иссяк. Изредка я слышала о Маше от общих знакомых, но эти вести приходили с большим опозданием - как и весть о ее смерти, пришедшая почти через год после трагедии. Маша утонула - утонула в тон самой речке, в которой мы так любили купаться деть-еще на год. С мужем мы жили плохо, детей у нас не было, с работой у меня тоже что-то не ладилось... И так получилось, что спустя почти тридцать лет с тех пор, как я уехала из деревни, я вновь появилась в тех краях. Когда-то людное место опустело, дома порушились, лес разросся, а полноводная некогда река обмелела. Я села на речной песок - как раз В том месте, где в детстве мы с Машей, бывало, ловили раков - и вдруг подумала: «А ведь когда то был человек, который мог утетебя - ведь мы же поклялись помогать друг другу! Теперь у тебя все будет хорошо. Обещаю, у тебя теперь все будет хорошо!» И на душе моей стало так легко и радостно, словно я утопила в этой лесной речке все свои беды и снова стала девочкой. Маша схватила меня за руку, и мы с ней, как в детстве, стали бегать наперегонки, смеяться, собирать ягоды, печь картошку... Печеная картошка оказалась такой вкусной, что от еды меня разморило‚ и я уснула на траве, прижавшись к Машиному боку. Когда я открыла глаза, я лежала одна на траве, никакой Маши не было - только от края кострища к воде вела цепочка босых следов... Наутро я вернулась в город, и с тех пор моя жизнь потекла по другому руслу. Я безболезненно развелась с мужем, нашла хорошую работу, на пятом десятке жизни встретила доброго человека, который захотел быть со мной... И уже потом, как всегда с большим опозданием, я услышала пришедшую из деревни новость: вскоре после моего отъезда рыбаки нашли на берегу детский скелет. Это были останки Маши.
История начинается на берегу бурной лес ной реки, в одной из старинных русских деревень, которые постепенно исчезают с карты. Начинается она во времена моего детства - в те времена, когда я еще верила, что никогда не умру. Все свое детство я провела в большой деревне, вольно раскинувшейся на берегу реки и окруженной лесом. Моей закадычной подругой в те времена была Маша - дочка соседки, сельская девочка, не бывавшая ни в одном городе крупнее райцентра и обреченная прожить всю жизнь в деревне. Но кому интересны такие вещи в десять лет? В ту пору для меня не было никого ближе и роднее, чем Маша. Целые дни мы проводили вместе: ходили в лес, купались в лесной реке, собирали цветы... Мы понимали друг друга с полуслова и были неразлучны, словно были сиамскими близнецами. В трудную минуту она утешала меня, я ее, и не было случай. Мы даже поклялись: мы все-гда будем вместе и всегда придем на зов друг друга о помощи - чтобы с нами ни случилось. Но время шло, и дети превращались во взрослых, а взрослым было уже неинтересно купаться вместе в речке и собирать орехи в лесу. Я окончила школу, поступила в институт, встретила там молодого человека... Интересна ли мне была простая деревенская девчонка? Я не появилась в деревне год, потом второй, третий, пятый... Детская дружба медленно сходила на нет, превращаясь в редкий обмен письмами, а потом и этот ручеек иссяк. Изредка я слышала о Маше от общих знакомых, но эти вести приходили с большим опозданием - как и весть о ее смерти, пришедшая почти через год после трагедии. Маша утонула - утонула в тон самой речке, в которой мы так любили купаться деть-еще на год. С мужем мы жили плохо, детей у нас не было, с работой у меня тоже что-то не ладилось... И так получилось, что спустя почти тридцать лет с тех пор, как я уехала из деревни, я вновь появилась в тех краях. Когда-то людное место опустело, дома порушились, лес разросся, а полноводная некогда река обмелела. Я села на речной песок - как раз В том месте, где в детстве мы с Машей, бывало, ловили раков - и вдруг подумала: «А ведь когда то был человек, который мог утетебя - ведь мы же поклялись помогать друг другу! Теперь у тебя все будет хорошо. Обещаю, у тебя теперь все будет хорошо!» И на душе моей стало так легко и радостно, словно я утопила в этой лесной речке все свои беды и снова стала девочкой. Маша схватила меня за руку, и мы с ней, как в детстве, стали бегать наперегонки, смеяться, собирать ягоды, печь картошку... Печеная картошка оказалась такой вкусной, что от еды меня разморило‚ и я уснула на траве, прижавшись к Машиному боку. Когда я открыла глаза, я лежала одна на траве, никакой Маши не было - только от края кострища к воде вела цепочка босых следов... Наутро я вернулась в город, и с тех пор моя жизнь потекла по другому руслу. Я безболезненно развелась с мужем, нашла хорошую работу, на пятом десятке жизни встретила доброго человека, который захотел быть со мной... И уже потом, как всегда с большим опозданием, я услышала пришедшую из деревни новость: вскоре после моего отъезда рыбаки нашли на берегу детский скелет. Это были останки Маши.
>>626046
При всей охуенности локации, как по мне - это не то. Абандон есть абандон. Да там можно наснимать кучу контента фоллаут-стайл (с первого трека лампово всностальжнулось). Но от таких мест пожалуй подсознательно ждёшь крипоты какой-то, поэтому преславутый полуденный ужас маловероятен. Для дневного ужаса, кмк, нужна более обыденная обстановка.
Это же касается и фоток из перуанско-чилийских пердей - там тоже ощущение просто покинутых деревень и городков-призраков.
При всей охуенности локации, как по мне - это не то. Абандон есть абандон. Да там можно наснимать кучу контента фоллаут-стайл (с первого трека лампово всностальжнулось). Но от таких мест пожалуй подсознательно ждёшь крипоты какой-то, поэтому преславутый полуденный ужас маловероятен. Для дневного ужаса, кмк, нужна более обыденная обстановка.
Это же касается и фоток из перуанско-чилийских пердей - там тоже ощущение просто покинутых деревень и городков-призраков.
>>626346
и нахуя это в этом треде?
и нахуя это в этом треде?
>>626483
Кстати на эту тему, есть такой фильм Aparelho Voador a Baixa Altitude по Балларду, он снят на курорте в Португалии, который начали строить до Революции Гвоздик на бразильские деньги, а потом всё национализировали, а достроить не достроили, в итоге там остались стоять роскошные громадные недостроенные каркасы курортных отелей, хотя то что поменьше завершили, увы всё это снесли. Хоть фильм и малобюджетный и не слишком визуальный там неплохо их вписали в атмосферу.
https://www.youtube.com/watch?v=Sl8bLhIFhzc
Кстати на эту тему, есть такой фильм Aparelho Voador a Baixa Altitude по Балларду, он снят на курорте в Португалии, который начали строить до Революции Гвоздик на бразильские деньги, а потом всё национализировали, а достроить не достроили, в итоге там остались стоять роскошные громадные недостроенные каркасы курортных отелей, хотя то что поменьше завершили, увы всё это снесли. Хоть фильм и малобюджетный и не слишком визуальный там неплохо их вписали в атмосферу.
https://www.youtube.com/watch?v=Sl8bLhIFhzc
https://youtu.be/4o6HIM03ozw
Небыдло кун палит классику зумеркам поколению мдк
Небыдло кун палит классику зумеркам поколению мдк
Пацаны, че если запилить паблик вконтакте по теме, чтобы найти соратников не сидящих на борде? Не превратится ли в раковый чатик?
Или лучше все оставить на уровне имиджборд?
Или лучше все оставить на уровне имиджборд?
>>629561
Мне достаточно того что здесь есть. Перенос чего-либо из снача в вк я уже наблюдал, мне хватило.
Мне достаточно того что здесь есть. Перенос чего-либо из снача в вк я уже наблюдал, мне хватило.
>>629566
Я не знаю, я тут мало в каких тредах сижу.
Я не знаю, я тут мало в каких тредах сижу.
>>629565
ГОЛОВА ДАЙ ДЕНЕГ
ГОЛОВА ДАЙ ДЕНЕГ
>>629849
Атмосферные фотографии, мне нравится, но всё-таки в них нет дневного ужаса. Ну для меня, по крайней мере. Чистое, ясное голубое небо - это для меня основной критерий дневного ужаса. У вас не так?
Атмосферные фотографии, мне нравится, но всё-таки в них нет дневного ужаса. Ну для меня, по крайней мере. Чистое, ясное голубое небо - это для меня основной критерий дневного ужаса. У вас не так?
>>630344
На второй есть. Небо в тучах, а трава как подсвечена. Возникает чувство чего-то неправильного.
На второй есть. Небо в тучах, а трава как подсвечена. Возникает чувство чего-то неправильного.
>>611559
Двачую
Двачую
>>630356
А у меня именно это чувство и возникает. Синее небо является частым триггером для ДУ, но не обязательным. И без него бывает складывается подходящая композиция.
А у меня именно это чувство и возникает. Синее небо является частым триггером для ДУ, но не обязательным. И без него бывает складывается подходящая композиция.
Можете глянуть ониму технолайз, большую часть времени действо под землёй, но то что на поверхности подходит в тематику треда.
>>630739
Автор меня очень впечатлил и достоин полностью быть в сети. Буду сам искать по алибам, если найду - отсканирую. Правда не сейчас, может через год-полтора, сейчас много других дел.
Автор меня очень впечатлил и достоин полностью быть в сети. Буду сам искать по алибам, если найду - отсканирую. Правда не сейчас, может через год-полтора, сейчас много других дел.
пиздец, спасибо макабе
Все фото у меня вызвали только возбуждение. Дело в том, что ипаццо на открытом воздухе один из моих фетишей
>>586774
А поясните, чего тут такого? Не пойму, в чем ужас - ну жарко разве что в таких локациях, а в чем ужас?
А поясните, чего тут такого? Не пойму, в чем ужас - ну жарко разве что в таких локациях, а в чем ужас?
>>635134
В шапке все есть. Если ты прочел шапку и все равно не понял о чем речь, то просто тред не для тебя. Говорю без всякого элитизма, реально эту хуйню надо просто почувствовать. Я вот сонный паралич не испытывал никогда зато.
В шапке все есть. Если ты прочел шапку и все равно не понял о чем речь, то просто тред не для тебя. Говорю без всякого элитизма, реально эту хуйню надо просто почувствовать. Я вот сонный паралич не испытывал никогда зато.
>>635185
У меня бывало, и не раз. Как-то раз была невероятная дичь-как будто комната, где я сплю, будто черно-белая или даже не так - будто нет источника света (обычно это окна), а светятся едва сами стены. И чувствую, что могу только головой шевелить, причем чувствую, что кто-то стоит возле кровати. Поворачиваю голову - а там стоят 5 или 6 силуэтов в каких-то серебристых костюмах, похожих на водолазные. Причем на всех капюшоны и лиц не видно. Очень высокие, почти касаются потолка. И вот просто стоят и молчат, выстроившись в колонну, первый прямо возле меня стоит, крайний у двери в спальню. Сказать, что обосрался тогда - ничего не сказать. Лихорадочно сообразил, что нужно удариться головой о спинку кровати, чтобы проснуться. Еле дотянулся лбом и ударился как можно сильнее. И тут же ворвался звук нашего мира (там была кромешная тишина), я понял, что лежу в том же положении, слышу шум машин за окном, лежал так минуту точно - боялся повернуться. Потом обернулся - все как обычно, спальня, никого там нет. Запомнил на всю жизнь этот случай.
У меня бывало, и не раз. Как-то раз была невероятная дичь-как будто комната, где я сплю, будто черно-белая или даже не так - будто нет источника света (обычно это окна), а светятся едва сами стены. И чувствую, что могу только головой шевелить, причем чувствую, что кто-то стоит возле кровати. Поворачиваю голову - а там стоят 5 или 6 силуэтов в каких-то серебристых костюмах, похожих на водолазные. Причем на всех капюшоны и лиц не видно. Очень высокие, почти касаются потолка. И вот просто стоят и молчат, выстроившись в колонну, первый прямо возле меня стоит, крайний у двери в спальню. Сказать, что обосрался тогда - ничего не сказать. Лихорадочно сообразил, что нужно удариться головой о спинку кровати, чтобы проснуться. Еле дотянулся лбом и ударился как можно сильнее. И тут же ворвался звук нашего мира (там была кромешная тишина), я понял, что лежу в том же положении, слышу шум машин за окном, лежал так минуту точно - боялся повернуться. Потом обернулся - все как обычно, спальня, никого там нет. Запомнил на всю жизнь этот случай.
>>578680
Блэт, у меня нет ужаса от таких пейзажей, но почему-то могу себе представить, что вас пугает. Даже объяснить трудно, это на эмоциональном уровне, скорее. А мельница на фотке - просто огонь, годится для обоев.
Блэт, у меня нет ужаса от таких пейзажей, но почему-то могу себе представить, что вас пугает. Даже объяснить трудно, это на эмоциональном уровне, скорее. А мельница на фотке - просто огонь, годится для обоев.
>>634744
Сразу вспомнил детсад, как по жаре нужно было ложиться спать (типа тихий час) и вот как раз пустые коридоры, залитые солнцем, лежишь и спать не хочешь, разумеется, а приходится делать вид. Возможно, это из детства у многих травма своего рода. Сразу включается неприятная ассоциация.
Сразу вспомнил детсад, как по жаре нужно было ложиться спать (типа тихий час) и вот как раз пустые коридоры, залитые солнцем, лежишь и спать не хочешь, разумеется, а приходится делать вид. Возможно, это из детства у многих травма своего рода. Сразу включается неприятная ассоциация.
>>578259 (OP)
пиздатым примером в этой хуйне будет вообще любая локация в первых двух фоллаутах, не знаю как вам, а мне на пикрилах во время игры в этих моментах вот вообще пиздец не комфортно.
пиздатым примером в этой хуйне будет вообще любая локация в первых двух фоллаутах, не знаю как вам, а мне на пикрилах во время игры в этих моментах вот вообще пиздец не комфортно.
>>634744
Второе фото у меня под окном
Второе фото у меня под окном
>>635212
Бля ещё помню заставляли спать на одном боку, как же я ненавидел ебаный тихий час из-за этого
Бля ещё помню заставляли спать на одном боку, как же я ненавидел ебаный тихий час из-за этого
У меня всегда было плохое предчувствие в месяцы апреля-августа. Началось все лет в 12. Тогда я впервые посмотрел передачу о Чернобыле. У меня было ощущение, что такая хуйня может повториться в моем индустриальном городе. Представлял постоянно людей, покидающий в спешке город, эвакуацию. Автобусы, сирена, плач, паника, залитые солнцем улицы и, как будто бы, безразличное солнце, зелень, птицы. Как будто диссонанс такой. И одиночество при этом. Очень сильное одиночество, покинутость. Кажется, что умрёшь в эти месяцы из-за этого безразличного солнца и постоянного шума листьев. От него очень часто неспокойно.
Gg
>>637288
Это ты нарисовал? Я сначала не понял и попытался нагуглить художника. Очень красиво и атмосферно. Схоронил.
Это ты нарисовал? Я сначала не понял и попытался нагуглить художника. Очень красиво и атмосферно. Схоронил.
>>637308
Особенно нравится статуя без глаз и черный вход внизу (как самый темный акцент на рисунке). Я помню твою работу с фигуркой на дороге, которую ты, кажется, потом пририсовал (если не путаю). Новая работа сильнее. Напомнило иллюстрации к моей любимой фантастике из старых книг (помню, как срисовывал ч/б иллюстрации к Уэллсу, жаль, что я далеко не такой хороший художник. Но уж очень нравились они мне).
Особенно нравится статуя без глаз и черный вход внизу (как самый темный акцент на рисунке). Я помню твою работу с фигуркой на дороге, которую ты, кажется, потом пририсовал (если не путаю). Новая работа сильнее. Напомнило иллюстрации к моей любимой фантастике из старых книг (помню, как срисовывал ч/б иллюстрации к Уэллсу, жаль, что я далеко не такой хороший художник. Но уж очень нравились они мне).
>>637308
Публикуешь где-нибудь художества свои ?
Публикуешь где-нибудь художества свои ?
>>637365
Черт. Сочетание синего и красного - мое любимое. Круто, чо.
Черт. Сочетание синего и красного - мое любимое. Круто, чо.
151 Кб, 720x1255>>637365
Ты охуенен. Ты же крипипасты можешь иллюстрировать, анон. В твоих пикчах есть душа.
Ты охуенен. Ты же крипипасты можешь иллюстрировать, анон. В твоих пикчах есть душа.
>>637375
Думаю проиллюстрировать пару паст на мракопедии.
Думаю проиллюстрировать пару паст на мракопедии.
>>638859
Больные. Съеби теперь.
Больные. Съеби теперь.
>>639127
Офигенно, последняя особенно.
Офигенно, последняя особенно.
Меня на мысли о ДУ наводят в основном полуденные контрасты, кстати. Ядреная яркость залитых солнцем поверхность и чернота теней, как здесь >>639127 Особенно на 1 и 4 пикчах.
Кажется, что, скрываясь от палящего зноя, можно провалиться в бездонную черную пропасть, за границу этого мира.
Еще когда небо вверху становится черным, как здесь на 1 и 2 пикче >>578259 (OP)
Кажется, что, скрываясь от палящего зноя, можно провалиться в бездонную черную пропасть, за границу этого мира.
Еще когда небо вверху становится черным, как здесь на 1 и 2 пикче >>578259 (OP)
>>639127
Охуенно просто. Особенно 1-я и 4-я прямо топчик. Спасибо, кажись я нашел нового любимого художника.
Охуенно просто. Особенно 1-я и 4-я прямо топчик. Спасибо, кажись я нашел нового любимого художника.
Бамп набросками. Не вылизанные, канеш, но чувство присутствует. Чуточку. Мне так кажется.
>>635212
Мне кажется, что всё детство нас заставляли ненавдиеть ебаный день. Тихий час, душная школа, уроки физры в жару, кружки после обеда в духоту.
Даже дорогу домой в жаркие дни вспомниаю как проклятие.
Потом на каникулах ебашишь к бабушке или на дачу, чтобы днём под полящим солнцем пропалывать грядки или собирать ебаный урожай.
Думаю, что ДУ это смесь геной памяти и взрощенной безнадежности.
Мне кажется, что всё детство нас заставляли ненавдиеть ебаный день. Тихий час, душная школа, уроки физры в жару, кружки после обеда в духоту.
Даже дорогу домой в жаркие дни вспомниаю как проклятие.
Потом на каникулах ебашишь к бабушке или на дачу, чтобы днём под полящим солнцем пропалывать грядки или собирать ебаный урожай.
Думаю, что ДУ это смесь геной памяти и взрощенной безнадежности.
>>639321
Данное предположение проверяется и опровергается довольно легко - изображения, вызывающие дневной ужос у подвергавшихся в детстве описанными пытками нарзаном, демонстрируются не подвергавшимся, а то и вовсе никогда не жившим в условиях якобы формирующих дневной ужос. Не менее интересным может быть демонстрация людям, которые родились, выросли и жили в условиях жары и обилия солнечного света, например, в южных регионах.
Данное предположение проверяется и опровергается довольно легко - изображения, вызывающие дневной ужос у подвергавшихся в детстве описанными пытками нарзаном, демонстрируются не подвергавшимся, а то и вовсе никогда не жившим в условиях якобы формирующих дневной ужос. Не менее интересным может быть демонстрация людям, которые родились, выросли и жили в условиях жары и обилия солнечного света, например, в южных регионах.
Увидел случайно на /b/ картину какого-то Виктора Пивоварова. Что-то тревожное в ней есть. Парень слева будто смирился и в бессильной тоске вглядывается в подступающий зной, а чел справа весь напрягся в ожидании того, что должно произойти в адском мареве летнего дня.
Вспомнилась книга Стругацких "За миллиард лет до конца света".
Вспомнилась книга Стругацких "За миллиард лет до конца света".
>>639561
Недавно прочитал данное произведение Стругацких. Проникся этой атмосферой
Недавно прочитал данное произведение Стругацких. Проникся этой атмосферой
>>640044
Не-не-не, пасиба, уносите, нам такого не надо.
Не-не-не, пасиба, уносите, нам такого не надо.
>>643587
Это тред релакса и расслабления. Какая же чудесная вторая пикча. Солнце садится, небо в тучах, легкий душный ветерок и никого вокруг. Только флюгер-конь заставляет вспомнить о чем-то далеком и несбыточном. Покой.
Это тред релакса и расслабления. Какая же чудесная вторая пикча. Солнце садится, небо в тучах, легкий душный ветерок и никого вокруг. Только флюгер-конь заставляет вспомнить о чем-то далеком и несбыточном. Покой.
>>643598
Ты охуел? Это страшно, бойся пидорас! В правилах что написано? Должно быть страшно, вот и тред по теме, быстро блять испугался гандон чмо!
Ты охуел? Это страшно, бойся пидорас! В правилах что написано? Должно быть страшно, вот и тред по теме, быстро блять испугался гандон чмо!
57 Кб, 541x604>>639127
У меня аж вьетнамские флешбеки из детства начались, когда впервые ощутил это чувство. Играешь один на улице, людей почти нет. Даже бабок в окнах. Иногда проходят одиночные случайные взрослые, торопящиеся по своим делам. Солнце выжигает всё и вся, чернильные тени, всё будто замерло и слышен только тревожный стрекот насекомых.
Очень крутые пикчи, анон.
У меня аж вьетнамские флешбеки из детства начались, когда впервые ощутил это чувство. Играешь один на улице, людей почти нет. Даже бабок в окнах. Иногда проходят одиночные случайные взрослые, торопящиеся по своим делам. Солнце выжигает всё и вся, чернильные тени, всё будто замерло и слышен только тревожный стрекот насекомых.
Очень крутые пикчи, анон.
208 Кб, 1200x824>>645174
Это тревожное чувство лишь подготовка к тому времени, когда проблемы с атмосферой станут причиной смертельно палящего солнца, глобальной засухи и вымирания человека, который будет выбираться на распалённую поверхность земли и видеть эти пустынные улицы городов с чёрными тенями.
>Солнце выжигает всё и вся, чернильные тени, всё будто замерло и слышен только тревожный стрекот насекомых.
Это тревожное чувство лишь подготовка к тому времени, когда проблемы с атмосферой станут причиной смертельно палящего солнца, глобальной засухи и вымирания человека, который будет выбираться на распалённую поверхность земли и видеть эти пустынные улицы городов с чёрными тенями.
>>578259 (OP)
Почему обсуждение прекратилось?
Почему обсуждение прекратилось?
>>645274
https://2ch.hk/zog/res/419375.html#420487 (М)
А можно чужой? Темы могут оказаться связанными.
https://2ch.hk/zog/res/419375.html#420487 (
М)А можно чужой? Темы могут оказаться связанными.
>>645395
Прочел.
Дело в том, что ностальжи и дневной ужас идут очень сильно рядышком, как мне кажется. Вот эти вот насыщенные цвета, желтое освещение с фиолетово-розовым оттенком и синевой в тенях, контрастность, строгость и простота форм они реально настраивают на ностальгический какой-то лад. В то же время навевают сонную атмосферу, атмосферу сну, это как концентрат лета, даже не так - концентрат сна о лете. Поэтому так и воспринимается.
Прочел.
Дело в том, что ностальжи и дневной ужас идут очень сильно рядышком, как мне кажется. Вот эти вот насыщенные цвета, желтое освещение с фиолетово-розовым оттенком и синевой в тенях, контрастность, строгость и простота форм они реально настраивают на ностальгический какой-то лад. В то же время навевают сонную атмосферу, атмосферу сну, это как концентрат лета, даже не так - концентрат сна о лете. Поэтому так и воспринимается.
![florida-project-06[1].jpg](https://2ch.hk//sn/src/578259/15972469338680.jpg)
![kinopoisk.ru-The-Florida-Project-3122558--o--[1].jpg](https://2ch.hk//sn/src/578259/15972469338711.jpg)
![237347763768065194401662774073201293000704n-1024x1024[1].jpg](https://2ch.hk//sn/src/578259/15972475389080.jpg)
![landscape-nature-grass-wilderness-sky-prairie-countryside-c[...].jpg](https://2ch.hk//sn/src/578259/15972475389091.jpg)
>>639321
Не, генная память - это времена жизни наших предков в саванне.
Но почему? В полдень безопаснее всего: все хищники спят, иначе при погоне получат перегрев. Кроме того, все хорошо видно. Одним словом - не сумерки.
Хотя очень похоже: ярко, пусто, все вымерло.
Не, генная память - это времена жизни наших предков в саванне.
Но почему? В полдень безопаснее всего: все хищники спят, иначе при погоне получат перегрев. Кроме того, все хорошо видно. Одним словом - не сумерки.
Хотя очень похоже: ярко, пусто, все вымерло.
Ну что, Антонии, лето подходит к концу, а значит и вероятность словить ДУ тоже... хотя если в сентябре еще будет бабье лето, то желтеющие деревья тольку усилят это ощущение, имхо
127 Кб, 811x597>>645915
Это объясняет, почему у твоей мамки такая большая задница.
>времена жизни наших предков в саванне
Это объясняет, почему у твоей мамки такая большая задница.
>>645484
>>645912
https://www.youtube.com/watch?v=oas5nAlfrwg
Феномен явно связан с чем-то страшным в истории человечества. Искать ответы надо в фольклоре, религии и теориях заговора.
>>645912
https://www.youtube.com/watch?v=oas5nAlfrwg
Феномен явно связан с чем-то страшным в истории человечества. Искать ответы надо в фольклоре, религии и теориях заговора.
350 Кб, 1280x839>>646736
Ну если только в будущем, когда >>645191 , а сейчас это банально осознание того, что полдень - время отдыха, сиесты, когда следует нажраться и потюленить часок другой, как это делают нормальные люди, как делают котаны, как делал и ты сам в детстве; но ты не тюленишь и испытываешь то же тревожное чувство, когда ночью все спят, а ты не спишь, всё также кажется пустынным, затихшим, словно вымершим.
Ну если только в будущем, когда >>645191 , а сейчас это банально осознание того, что полдень - время отдыха, сиесты, когда следует нажраться и потюленить часок другой, как это делают нормальные люди, как делают котаны, как делал и ты сам в детстве; но ты не тюленишь и испытываешь то же тревожное чувство, когда ночью все спят, а ты не спишь, всё также кажется пустынным, затихшим, словно вымершим.
>>646736
Да со смертью от теплового удара при работе в поле
Да со смертью от теплового удара при работе в поле
А ящитаю, что правда лежит где-то в области психологии. Типа отсутствие внешних раздражителей, все слишком спокойно и монотонно. Организм это и выбивает из колеи. Алсо, здание ДИТа в ДС прям очень хорошо навевает эти чувства, если интересно, могу попробовать сфотать, обработать и вбросить
>>646752
Я люблю хорошо выспаться
>испытываешь то же тревожное чувство, когда ночью все спят, а ты не спишь
Я люблю хорошо выспаться
test
Вспомнилось:
Одно из самых жутких и загадочных событий в моей жизни произошло не так давно — всего два года назад, когда я ездил в родное село на летние каникулы. С малых лет я верил, что вокруг есть незримые силы, которые иногда каким-то непостижимым проявляются в нашем мире, и что далеко не все из них могут вызвать у нас приятные чувства. Но то, что я узрел летним вечером на пустынной дороге возле села, дало мне право заменить слово «верю» на более категорическое «знаю». Ну и, что греха таить, подарило несколько бессонных ночей и панический, безотчётный страх перед родными лесами.
Лето в якутском селе — особое время. В то время как в городе лето считается порой отдыха и веселья, в сёлах вовсю кипит работа. Сенокос — вот что занимает сердца и умы жителей, заставляя их подниматься вместе с первыми лучами солнца и проводить время до позднего вечера на плодородных полянах (их в Якутии именуют «аласами»). Северное лето скоротечно, нужно успеть накосить достаточно сена для рогатого хозяйства, сбить сено в стога и завезти в усадьбу. А там, глядишь, и осень в затылок дышит.
Но в то же время сенокос — это ещё и отдых. Если ты родился и вырос в селе, то твой свящённый долг каждое лето хотя бы пару недель провести в аласе, вдыхая сочный аромат свежескошенной травы, слушая щебет птиц и с наслаждением плескаясь в кристально чистых водоёмах, на которые богаты аласы. Поэтому, закрыв нудную сессию в университете, я без раздумий сел в автобус и поехал домой.
Первую неделю мы косили сено на речном островке, стойко выдерживая атаки комаров и мошек, которые тучами роились во влажном воздухе. Кожа при этом доходит до такого состояния, что уже перестаёт распухать и чесаться после укусов. Покончив с работой на острове, мы перебрались в один из тех самых аласов, расположенных примерно в десяти километрах от села. Ездили туда на стареньком «УАЗе» отчима, загрузив в тележку-прицеп всю необходимую экипировку — косы, грабли, вилы. Сенокос в аласе — дело несравненно более лёгкое, чем на острове, и не только из-за относительно малого количества насекомых. Главное — в аласах меньше неровностей земли, камней и корней, об которые можно сломать косу. Наловчившемуся человеку работа здесь может показаться синекурой. О себе сказать такого не могу, но, признаюсь, я тоже вздохнул с облегчением, когда мы покинули остров.
Обычно мы заканчивали часам к восьми вечера и возвращались в село на том же автомобиле. Но вскоре я заимел привычку брать с собой на тележке велосипед, который находится в моём владении со школьных лет, и катить домой в одиночку, наслаждаясь вечерней прохладой, ездой и чувством проделанной работы. Тем более что ехать было не более получаса — всё лучше, чем трястись в душном салоне «УАЗа» в компании не особо разговорчивого отчима.
Тот вечер не стал исключением. Мы поставили несколько десятков копен, которые потом нужно собрать в большой стог. Когда солнце начало заметно клониться в сторону запада, отчим собрал снаряжение и уехал. Думаю, это было в полдевятого. Я же остался в аласе и вдоволь наплавался в маленьком озере, которое находилось в центре поляны. Настроение было превосходное, омрачало ощущения разве что илистое, загрязняющее ноги дно озера. В реке купаться более приятно — течение создаёт своеобразные ощущения, и на дне чистый жёлтый песок.
Выйдя из озера, я оделся и сел на велосипед. Солнце тем временем приняло багрово-красный оттенок, что летом обычно предвещает дожди. Я неторопливо крутил педали, колесо мерно расшвыривало камешки, которые лежали на грунтовой дороге. По обе стороны дороги росли в основном хвойные деревья, но изредка я видел и берёзы с лиственницами. Такой тут смешанный лес. Обилие сосен затемняло дорогу. Вкупе с ярко-красным шаром солнца, который беспрестанно мелькал меж стволов, зрелище было потрясающе красивым и контрастным.
Роковая встреча состоялась, когда за спиной осталось примерно четыре километра. В этом месте лес с правой стороны расступался, открывая взору очередной алас с деревянным ограждением по периметру — так владельцы защищают сено от свободно бродящих возле сёл коров, лошадей и иных напастей. Сейчас в аласе не было ни души, но на дальней стороне я видел жёлтые остовы стогов. Слева протекала тоненькая речка, так что деревьев там тоже было немного. Впереди был крутой поворот, не позволяющий разглядеть, кто движется навстречу — одно из тех самых «мест повышенного риска ДТП», о которых говорят гаишники.
На грунтовках и шоссе Якутии полным-полно так называемых «нехороших» мест, где якобы происходят фантастические вещи: за машинами гоняется седая старуха с посохом, или у обочины голосует юная девушка, которая потом вдруг исчезает из кабины, не оставив никаких следов своего присутствия. Каждый такой рассказ, как правило, обосновывается какой-либо леденящей кровь историей из прошлого, которая приключилась возле того самого места — старушку здесь сбил грузовик, а девушка повесилась на суку возле дороги метрах в двадцати от места, где она останавливала машин. Но дорога, по которой я ехал, никогда не обладала дурной славой. Если бы кто-либо хоть раз замечал тут необычные явления, то об этом шепталось бы всё село в ближайшие сто лет. Так что мне, можно сказать, в некотором роде повезло…
Одно из самых жутких и загадочных событий в моей жизни произошло не так давно — всего два года назад, когда я ездил в родное село на летние каникулы. С малых лет я верил, что вокруг есть незримые силы, которые иногда каким-то непостижимым проявляются в нашем мире, и что далеко не все из них могут вызвать у нас приятные чувства. Но то, что я узрел летним вечером на пустынной дороге возле села, дало мне право заменить слово «верю» на более категорическое «знаю». Ну и, что греха таить, подарило несколько бессонных ночей и панический, безотчётный страх перед родными лесами.
Лето в якутском селе — особое время. В то время как в городе лето считается порой отдыха и веселья, в сёлах вовсю кипит работа. Сенокос — вот что занимает сердца и умы жителей, заставляя их подниматься вместе с первыми лучами солнца и проводить время до позднего вечера на плодородных полянах (их в Якутии именуют «аласами»). Северное лето скоротечно, нужно успеть накосить достаточно сена для рогатого хозяйства, сбить сено в стога и завезти в усадьбу. А там, глядишь, и осень в затылок дышит.
Но в то же время сенокос — это ещё и отдых. Если ты родился и вырос в селе, то твой свящённый долг каждое лето хотя бы пару недель провести в аласе, вдыхая сочный аромат свежескошенной травы, слушая щебет птиц и с наслаждением плескаясь в кристально чистых водоёмах, на которые богаты аласы. Поэтому, закрыв нудную сессию в университете, я без раздумий сел в автобус и поехал домой.
Первую неделю мы косили сено на речном островке, стойко выдерживая атаки комаров и мошек, которые тучами роились во влажном воздухе. Кожа при этом доходит до такого состояния, что уже перестаёт распухать и чесаться после укусов. Покончив с работой на острове, мы перебрались в один из тех самых аласов, расположенных примерно в десяти километрах от села. Ездили туда на стареньком «УАЗе» отчима, загрузив в тележку-прицеп всю необходимую экипировку — косы, грабли, вилы. Сенокос в аласе — дело несравненно более лёгкое, чем на острове, и не только из-за относительно малого количества насекомых. Главное — в аласах меньше неровностей земли, камней и корней, об которые можно сломать косу. Наловчившемуся человеку работа здесь может показаться синекурой. О себе сказать такого не могу, но, признаюсь, я тоже вздохнул с облегчением, когда мы покинули остров.
Обычно мы заканчивали часам к восьми вечера и возвращались в село на том же автомобиле. Но вскоре я заимел привычку брать с собой на тележке велосипед, который находится в моём владении со школьных лет, и катить домой в одиночку, наслаждаясь вечерней прохладой, ездой и чувством проделанной работы. Тем более что ехать было не более получаса — всё лучше, чем трястись в душном салоне «УАЗа» в компании не особо разговорчивого отчима.
Тот вечер не стал исключением. Мы поставили несколько десятков копен, которые потом нужно собрать в большой стог. Когда солнце начало заметно клониться в сторону запада, отчим собрал снаряжение и уехал. Думаю, это было в полдевятого. Я же остался в аласе и вдоволь наплавался в маленьком озере, которое находилось в центре поляны. Настроение было превосходное, омрачало ощущения разве что илистое, загрязняющее ноги дно озера. В реке купаться более приятно — течение создаёт своеобразные ощущения, и на дне чистый жёлтый песок.
Выйдя из озера, я оделся и сел на велосипед. Солнце тем временем приняло багрово-красный оттенок, что летом обычно предвещает дожди. Я неторопливо крутил педали, колесо мерно расшвыривало камешки, которые лежали на грунтовой дороге. По обе стороны дороги росли в основном хвойные деревья, но изредка я видел и берёзы с лиственницами. Такой тут смешанный лес. Обилие сосен затемняло дорогу. Вкупе с ярко-красным шаром солнца, который беспрестанно мелькал меж стволов, зрелище было потрясающе красивым и контрастным.
Роковая встреча состоялась, когда за спиной осталось примерно четыре километра. В этом месте лес с правой стороны расступался, открывая взору очередной алас с деревянным ограждением по периметру — так владельцы защищают сено от свободно бродящих возле сёл коров, лошадей и иных напастей. Сейчас в аласе не было ни души, но на дальней стороне я видел жёлтые остовы стогов. Слева протекала тоненькая речка, так что деревьев там тоже было немного. Впереди был крутой поворот, не позволяющий разглядеть, кто движется навстречу — одно из тех самых «мест повышенного риска ДТП», о которых говорят гаишники.
На грунтовках и шоссе Якутии полным-полно так называемых «нехороших» мест, где якобы происходят фантастические вещи: за машинами гоняется седая старуха с посохом, или у обочины голосует юная девушка, которая потом вдруг исчезает из кабины, не оставив никаких следов своего присутствия. Каждый такой рассказ, как правило, обосновывается какой-либо леденящей кровь историей из прошлого, которая приключилась возле того самого места — старушку здесь сбил грузовик, а девушка повесилась на суку возле дороги метрах в двадцати от места, где она останавливала машин. Но дорога, по которой я ехал, никогда не обладала дурной славой. Если бы кто-либо хоть раз замечал тут необычные явления, то об этом шепталось бы всё село в ближайшие сто лет. Так что мне, можно сказать, в некотором роде повезло…
Вспомнилось:
Одно из самых жутких и загадочных событий в моей жизни произошло не так давно — всего два года назад, когда я ездил в родное село на летние каникулы. С малых лет я верил, что вокруг есть незримые силы, которые иногда каким-то непостижимым проявляются в нашем мире, и что далеко не все из них могут вызвать у нас приятные чувства. Но то, что я узрел летним вечером на пустынной дороге возле села, дало мне право заменить слово «верю» на более категорическое «знаю». Ну и, что греха таить, подарило несколько бессонных ночей и панический, безотчётный страх перед родными лесами.
Лето в якутском селе — особое время. В то время как в городе лето считается порой отдыха и веселья, в сёлах вовсю кипит работа. Сенокос — вот что занимает сердца и умы жителей, заставляя их подниматься вместе с первыми лучами солнца и проводить время до позднего вечера на плодородных полянах (их в Якутии именуют «аласами»). Северное лето скоротечно, нужно успеть накосить достаточно сена для рогатого хозяйства, сбить сено в стога и завезти в усадьбу. А там, глядишь, и осень в затылок дышит.
Но в то же время сенокос — это ещё и отдых. Если ты родился и вырос в селе, то твой свящённый долг каждое лето хотя бы пару недель провести в аласе, вдыхая сочный аромат свежескошенной травы, слушая щебет птиц и с наслаждением плескаясь в кристально чистых водоёмах, на которые богаты аласы. Поэтому, закрыв нудную сессию в университете, я без раздумий сел в автобус и поехал домой.
Первую неделю мы косили сено на речном островке, стойко выдерживая атаки комаров и мошек, которые тучами роились во влажном воздухе. Кожа при этом доходит до такого состояния, что уже перестаёт распухать и чесаться после укусов. Покончив с работой на острове, мы перебрались в один из тех самых аласов, расположенных примерно в десяти километрах от села. Ездили туда на стареньком «УАЗе» отчима, загрузив в тележку-прицеп всю необходимую экипировку — косы, грабли, вилы. Сенокос в аласе — дело несравненно более лёгкое, чем на острове, и не только из-за относительно малого количества насекомых. Главное — в аласах меньше неровностей земли, камней и корней, об которые можно сломать косу. Наловчившемуся человеку работа здесь может показаться синекурой. О себе сказать такого не могу, но, признаюсь, я тоже вздохнул с облегчением, когда мы покинули остров.
Обычно мы заканчивали часам к восьми вечера и возвращались в село на том же автомобиле. Но вскоре я заимел привычку брать с собой на тележке велосипед, который находится в моём владении со школьных лет, и катить домой в одиночку, наслаждаясь вечерней прохладой, ездой и чувством проделанной работы. Тем более что ехать было не более получаса — всё лучше, чем трястись в душном салоне «УАЗа» в компании не особо разговорчивого отчима.
Тот вечер не стал исключением. Мы поставили несколько десятков копен, которые потом нужно собрать в большой стог. Когда солнце начало заметно клониться в сторону запада, отчим собрал снаряжение и уехал. Думаю, это было в полдевятого. Я же остался в аласе и вдоволь наплавался в маленьком озере, которое находилось в центре поляны. Настроение было превосходное, омрачало ощущения разве что илистое, загрязняющее ноги дно озера. В реке купаться более приятно — течение создаёт своеобразные ощущения, и на дне чистый жёлтый песок.
Выйдя из озера, я оделся и сел на велосипед. Солнце тем временем приняло багрово-красный оттенок, что летом обычно предвещает дожди. Я неторопливо крутил педали, колесо мерно расшвыривало камешки, которые лежали на грунтовой дороге. По обе стороны дороги росли в основном хвойные деревья, но изредка я видел и берёзы с лиственницами. Такой тут смешанный лес. Обилие сосен затемняло дорогу. Вкупе с ярко-красным шаром солнца, который беспрестанно мелькал меж стволов, зрелище было потрясающе красивым и контрастным.
Роковая встреча состоялась, когда за спиной осталось примерно четыре километра. В этом месте лес с правой стороны расступался, открывая взору очередной алас с деревянным ограждением по периметру — так владельцы защищают сено от свободно бродящих возле сёл коров, лошадей и иных напастей. Сейчас в аласе не было ни души, но на дальней стороне я видел жёлтые остовы стогов. Слева протекала тоненькая речка, так что деревьев там тоже было немного. Впереди был крутой поворот, не позволяющий разглядеть, кто движется навстречу — одно из тех самых «мест повышенного риска ДТП», о которых говорят гаишники.
На грунтовках и шоссе Якутии полным-полно так называемых «нехороших» мест, где якобы происходят фантастические вещи: за машинами гоняется седая старуха с посохом, или у обочины голосует юная девушка, которая потом вдруг исчезает из кабины, не оставив никаких следов своего присутствия. Каждый такой рассказ, как правило, обосновывается какой-либо леденящей кровь историей из прошлого, которая приключилась возле того самого места — старушку здесь сбил грузовик, а девушка повесилась на суку возле дороги метрах в двадцати от места, где она останавливала машин. Но дорога, по которой я ехал, никогда не обладала дурной славой. Если бы кто-либо хоть раз замечал тут необычные явления, то об этом шепталось бы всё село в ближайшие сто лет. Так что мне, можно сказать, в некотором роде повезло…
Одно из самых жутких и загадочных событий в моей жизни произошло не так давно — всего два года назад, когда я ездил в родное село на летние каникулы. С малых лет я верил, что вокруг есть незримые силы, которые иногда каким-то непостижимым проявляются в нашем мире, и что далеко не все из них могут вызвать у нас приятные чувства. Но то, что я узрел летним вечером на пустынной дороге возле села, дало мне право заменить слово «верю» на более категорическое «знаю». Ну и, что греха таить, подарило несколько бессонных ночей и панический, безотчётный страх перед родными лесами.
Лето в якутском селе — особое время. В то время как в городе лето считается порой отдыха и веселья, в сёлах вовсю кипит работа. Сенокос — вот что занимает сердца и умы жителей, заставляя их подниматься вместе с первыми лучами солнца и проводить время до позднего вечера на плодородных полянах (их в Якутии именуют «аласами»). Северное лето скоротечно, нужно успеть накосить достаточно сена для рогатого хозяйства, сбить сено в стога и завезти в усадьбу. А там, глядишь, и осень в затылок дышит.
Но в то же время сенокос — это ещё и отдых. Если ты родился и вырос в селе, то твой свящённый долг каждое лето хотя бы пару недель провести в аласе, вдыхая сочный аромат свежескошенной травы, слушая щебет птиц и с наслаждением плескаясь в кристально чистых водоёмах, на которые богаты аласы. Поэтому, закрыв нудную сессию в университете, я без раздумий сел в автобус и поехал домой.
Первую неделю мы косили сено на речном островке, стойко выдерживая атаки комаров и мошек, которые тучами роились во влажном воздухе. Кожа при этом доходит до такого состояния, что уже перестаёт распухать и чесаться после укусов. Покончив с работой на острове, мы перебрались в один из тех самых аласов, расположенных примерно в десяти километрах от села. Ездили туда на стареньком «УАЗе» отчима, загрузив в тележку-прицеп всю необходимую экипировку — косы, грабли, вилы. Сенокос в аласе — дело несравненно более лёгкое, чем на острове, и не только из-за относительно малого количества насекомых. Главное — в аласах меньше неровностей земли, камней и корней, об которые можно сломать косу. Наловчившемуся человеку работа здесь может показаться синекурой. О себе сказать такого не могу, но, признаюсь, я тоже вздохнул с облегчением, когда мы покинули остров.
Обычно мы заканчивали часам к восьми вечера и возвращались в село на том же автомобиле. Но вскоре я заимел привычку брать с собой на тележке велосипед, который находится в моём владении со школьных лет, и катить домой в одиночку, наслаждаясь вечерней прохладой, ездой и чувством проделанной работы. Тем более что ехать было не более получаса — всё лучше, чем трястись в душном салоне «УАЗа» в компании не особо разговорчивого отчима.
Тот вечер не стал исключением. Мы поставили несколько десятков копен, которые потом нужно собрать в большой стог. Когда солнце начало заметно клониться в сторону запада, отчим собрал снаряжение и уехал. Думаю, это было в полдевятого. Я же остался в аласе и вдоволь наплавался в маленьком озере, которое находилось в центре поляны. Настроение было превосходное, омрачало ощущения разве что илистое, загрязняющее ноги дно озера. В реке купаться более приятно — течение создаёт своеобразные ощущения, и на дне чистый жёлтый песок.
Выйдя из озера, я оделся и сел на велосипед. Солнце тем временем приняло багрово-красный оттенок, что летом обычно предвещает дожди. Я неторопливо крутил педали, колесо мерно расшвыривало камешки, которые лежали на грунтовой дороге. По обе стороны дороги росли в основном хвойные деревья, но изредка я видел и берёзы с лиственницами. Такой тут смешанный лес. Обилие сосен затемняло дорогу. Вкупе с ярко-красным шаром солнца, который беспрестанно мелькал меж стволов, зрелище было потрясающе красивым и контрастным.
Роковая встреча состоялась, когда за спиной осталось примерно четыре километра. В этом месте лес с правой стороны расступался, открывая взору очередной алас с деревянным ограждением по периметру — так владельцы защищают сено от свободно бродящих возле сёл коров, лошадей и иных напастей. Сейчас в аласе не было ни души, но на дальней стороне я видел жёлтые остовы стогов. Слева протекала тоненькая речка, так что деревьев там тоже было немного. Впереди был крутой поворот, не позволяющий разглядеть, кто движется навстречу — одно из тех самых «мест повышенного риска ДТП», о которых говорят гаишники.
На грунтовках и шоссе Якутии полным-полно так называемых «нехороших» мест, где якобы происходят фантастические вещи: за машинами гоняется седая старуха с посохом, или у обочины голосует юная девушка, которая потом вдруг исчезает из кабины, не оставив никаких следов своего присутствия. Каждый такой рассказ, как правило, обосновывается какой-либо леденящей кровь историей из прошлого, которая приключилась возле того самого места — старушку здесь сбил грузовик, а девушка повесилась на суку возле дороги метрах в двадцати от места, где она останавливала машин. Но дорога, по которой я ехал, никогда не обладала дурной славой. Если бы кто-либо хоть раз замечал тут необычные явления, то об этом шепталось бы всё село в ближайшие сто лет. Так что мне, можно сказать, в некотором роде повезло…
Налюбовавшись видом пустого аласа, освещённого красными лучами заката, я перевёл взгляд на дорогу и увидел, что из-за поворота выехал всадник на коне. Конь был гнедым и двигался вперёд лёгкой рысью. Меня всадник ничем не удивил — живой транспорт популярен в Якутии и во многом более удобен, чем автомобили. Я уверенно направил велосипед навстречу всаднику. Сейчас, размышляя задним числом, я нахожу лишь один признак, который мог бы меня тогда встревожить: а именно, копыта коня не издавали характерного цоканья при касании с грунтом. Конь бежал совершенно бесшумно, но я тогда не обратил на это внимания. Животное показалось мне усталым, так как бежало с понуренной головой. Человек, который возвышался на седле, сидел прямо, не осматриваясь по сторонам. Издалека я различил, что он одет в тёмное, но, опять же, знал, что слишком яркая расцветка в тонах одежды здесь не приветствуется. Если на то пошло, я сам был в серой майке и коричневых шортах.
И вот я подъехал на достаточно близкое расстояние, чтобы всё же ощутить: что-то не так с этим одиноким всадником, ощутить пока на уровне интуиции, так как мозг ещё не полностью проанализировал показания органов чувств. А через пару мгновений я вдруг с ужасающей ясностью понял первую вещь, которой не должно было быть места, если бы всадник был обычным человеком — его ноги были чудовищно длинными, настолько длинными, что, несмотря на немалый рост коня, волочились по земле. Оканчивались ноги не ступнёй, а просто становились всё тоньше… и тоньше… пока просто не исчезали.
То были ноги. Второе наблюдение, которое заставило зашевелиться волосы на затылке, касалось коня. Ранее я видел его спереди и потому ничего необычного не замечал. Подъехав ближе, я смог рассмотреть животное сбоку, и до меня дошло ещё одно отвратительное нарушение пропорции — конь был длинным. Таким же, как ноги его хозяина. Ног у коня, насколько я помню, всё-таки было четыре, как обычно, но спина растянулась на долгие метры. Думаю, он бы побил по длине тройку нормальных коней, поставленных один перед другим.
Одних этих обстоятельств хватило бы, чтобы я потерял сознание от страха, но я имел несчастье этим не удовлетвориться и поднять глаза к лицу жуткого всадника. Едва я это сделал, далее уже не помню, как было; смутно вспоминается болезненное падение и смрадный, похожий на жжёную резину, запах, который заполнил нос. Должно быть, это просто проехало мимо, не обратив на меня внимания. В любом случае, очнувшись, я увидел, что валяюсь на дороге вместе с велосипедом, правая голень горит огнём (ничего особенного — как выяснилось, была просто содрана кожа), а дорога вновь пуста. Плохой запах тоже растворился, исчез в воздухе. Солнце сместилось на небе чуть-чуть — обморок длился недолго. От его кроваво-красного света меня еле не вытошнило. С армией мурашек, бегающих по спине, я кое-как встал и оседлал велосипед. О том, чтобы ехать неторопливо, более не могло быть и речи; я гнал что было сил, попеременно оглядываясь, чтобы убедиться, что всадник с длинными ногами не скачет за мной следом. Через пятнадцать минут, показавшихся мне часом, я въехал в село и вздохнул с облегчением. На дворах играла музыка из стереоколонок, где-то визжала бензопила, слышался гомон детей. Всё это успокаивало, развеивало воспоминания, от которых меня бросало в жар и холод.
Умолчать о происшествии я не смог и рассказал родителям. Сошлись на мнении, что это существо было так называемым «проходящим» призраком, который направлялся в другие края «по своим делам» (местный костровый фольклор даёт много примеров подобных встреч). Вреда мне такой призрак вроде причинить не мог даже теоретически, но это не очень помогло мне вернуть душевное спокойствие. Больше я, понятное дело, не катался на велосипеде мимо вечерних аласов. Даже выйти в наружную уборную ночью стало для меня немного проблематично. Впрочем, со временем яркие краски той встречи стали немного размываться, и я надеюсь, что этот страх мне удастся кое-как подавить. Но одну черту страшного всадника я не забуду никогда… я не рассказывал об этом ни родителям, ни друзьям, ограничившись длинными ногами и деформированным конём. Просто было слишком страшно вновь вызывать в памяти образ того, что отправило меня в обморок и, кажется, способно на это даже сейчас, ночами, когда я один дома — вытаращенные, резкие, будто вырезанные из бумаги глаза человека на коне, которые занимали большую половину лица.
И вот я подъехал на достаточно близкое расстояние, чтобы всё же ощутить: что-то не так с этим одиноким всадником, ощутить пока на уровне интуиции, так как мозг ещё не полностью проанализировал показания органов чувств. А через пару мгновений я вдруг с ужасающей ясностью понял первую вещь, которой не должно было быть места, если бы всадник был обычным человеком — его ноги были чудовищно длинными, настолько длинными, что, несмотря на немалый рост коня, волочились по земле. Оканчивались ноги не ступнёй, а просто становились всё тоньше… и тоньше… пока просто не исчезали.
То были ноги. Второе наблюдение, которое заставило зашевелиться волосы на затылке, касалось коня. Ранее я видел его спереди и потому ничего необычного не замечал. Подъехав ближе, я смог рассмотреть животное сбоку, и до меня дошло ещё одно отвратительное нарушение пропорции — конь был длинным. Таким же, как ноги его хозяина. Ног у коня, насколько я помню, всё-таки было четыре, как обычно, но спина растянулась на долгие метры. Думаю, он бы побил по длине тройку нормальных коней, поставленных один перед другим.
Одних этих обстоятельств хватило бы, чтобы я потерял сознание от страха, но я имел несчастье этим не удовлетвориться и поднять глаза к лицу жуткого всадника. Едва я это сделал, далее уже не помню, как было; смутно вспоминается болезненное падение и смрадный, похожий на жжёную резину, запах, который заполнил нос. Должно быть, это просто проехало мимо, не обратив на меня внимания. В любом случае, очнувшись, я увидел, что валяюсь на дороге вместе с велосипедом, правая голень горит огнём (ничего особенного — как выяснилось, была просто содрана кожа), а дорога вновь пуста. Плохой запах тоже растворился, исчез в воздухе. Солнце сместилось на небе чуть-чуть — обморок длился недолго. От его кроваво-красного света меня еле не вытошнило. С армией мурашек, бегающих по спине, я кое-как встал и оседлал велосипед. О том, чтобы ехать неторопливо, более не могло быть и речи; я гнал что было сил, попеременно оглядываясь, чтобы убедиться, что всадник с длинными ногами не скачет за мной следом. Через пятнадцать минут, показавшихся мне часом, я въехал в село и вздохнул с облегчением. На дворах играла музыка из стереоколонок, где-то визжала бензопила, слышался гомон детей. Всё это успокаивало, развеивало воспоминания, от которых меня бросало в жар и холод.
Умолчать о происшествии я не смог и рассказал родителям. Сошлись на мнении, что это существо было так называемым «проходящим» призраком, который направлялся в другие края «по своим делам» (местный костровый фольклор даёт много примеров подобных встреч). Вреда мне такой призрак вроде причинить не мог даже теоретически, но это не очень помогло мне вернуть душевное спокойствие. Больше я, понятное дело, не катался на велосипеде мимо вечерних аласов. Даже выйти в наружную уборную ночью стало для меня немного проблематично. Впрочем, со временем яркие краски той встречи стали немного размываться, и я надеюсь, что этот страх мне удастся кое-как подавить. Но одну черту страшного всадника я не забуду никогда… я не рассказывал об этом ни родителям, ни друзьям, ограничившись длинными ногами и деформированным конём. Просто было слишком страшно вновь вызывать в памяти образ того, что отправило меня в обморок и, кажется, способно на это даже сейчас, ночами, когда я один дома — вытаращенные, резкие, будто вырезанные из бумаги глаза человека на коне, которые занимали большую половину лица.
Налюбовавшись видом пустого аласа, освещённого красными лучами заката, я перевёл взгляд на дорогу и увидел, что из-за поворота выехал всадник на коне. Конь был гнедым и двигался вперёд лёгкой рысью. Меня всадник ничем не удивил — живой транспорт популярен в Якутии и во многом более удобен, чем автомобили. Я уверенно направил велосипед навстречу всаднику. Сейчас, размышляя задним числом, я нахожу лишь один признак, который мог бы меня тогда встревожить: а именно, копыта коня не издавали характерного цоканья при касании с грунтом. Конь бежал совершенно бесшумно, но я тогда не обратил на это внимания. Животное показалось мне усталым, так как бежало с понуренной головой. Человек, который возвышался на седле, сидел прямо, не осматриваясь по сторонам. Издалека я различил, что он одет в тёмное, но, опять же, знал, что слишком яркая расцветка в тонах одежды здесь не приветствуется. Если на то пошло, я сам был в серой майке и коричневых шортах.
И вот я подъехал на достаточно близкое расстояние, чтобы всё же ощутить: что-то не так с этим одиноким всадником, ощутить пока на уровне интуиции, так как мозг ещё не полностью проанализировал показания органов чувств. А через пару мгновений я вдруг с ужасающей ясностью понял первую вещь, которой не должно было быть места, если бы всадник был обычным человеком — его ноги были чудовищно длинными, настолько длинными, что, несмотря на немалый рост коня, волочились по земле. Оканчивались ноги не ступнёй, а просто становились всё тоньше… и тоньше… пока просто не исчезали.
То были ноги. Второе наблюдение, которое заставило зашевелиться волосы на затылке, касалось коня. Ранее я видел его спереди и потому ничего необычного не замечал. Подъехав ближе, я смог рассмотреть животное сбоку, и до меня дошло ещё одно отвратительное нарушение пропорции — конь был длинным. Таким же, как ноги его хозяина. Ног у коня, насколько я помню, всё-таки было четыре, как обычно, но спина растянулась на долгие метры. Думаю, он бы побил по длине тройку нормальных коней, поставленных один перед другим.
Одних этих обстоятельств хватило бы, чтобы я потерял сознание от страха, но я имел несчастье этим не удовлетвориться и поднять глаза к лицу жуткого всадника. Едва я это сделал, далее уже не помню, как было; смутно вспоминается болезненное падение и смрадный, похожий на жжёную резину, запах, который заполнил нос. Должно быть, это просто проехало мимо, не обратив на меня внимания. В любом случае, очнувшись, я увидел, что валяюсь на дороге вместе с велосипедом, правая голень горит огнём (ничего особенного — как выяснилось, была просто содрана кожа), а дорога вновь пуста. Плохой запах тоже растворился, исчез в воздухе. Солнце сместилось на небе чуть-чуть — обморок длился недолго. От его кроваво-красного света меня еле не вытошнило. С армией мурашек, бегающих по спине, я кое-как встал и оседлал велосипед. О том, чтобы ехать неторопливо, более не могло быть и речи; я гнал что было сил, попеременно оглядываясь, чтобы убедиться, что всадник с длинными ногами не скачет за мной следом. Через пятнадцать минут, показавшихся мне часом, я въехал в село и вздохнул с облегчением. На дворах играла музыка из стереоколонок, где-то визжала бензопила, слышался гомон детей. Всё это успокаивало, развеивало воспоминания, от которых меня бросало в жар и холод.
Умолчать о происшествии я не смог и рассказал родителям. Сошлись на мнении, что это существо было так называемым «проходящим» призраком, который направлялся в другие края «по своим делам» (местный костровый фольклор даёт много примеров подобных встреч). Вреда мне такой призрак вроде причинить не мог даже теоретически, но это не очень помогло мне вернуть душевное спокойствие. Больше я, понятное дело, не катался на велосипеде мимо вечерних аласов. Даже выйти в наружную уборную ночью стало для меня немного проблематично. Впрочем, со временем яркие краски той встречи стали немного размываться, и я надеюсь, что этот страх мне удастся кое-как подавить. Но одну черту страшного всадника я не забуду никогда… я не рассказывал об этом ни родителям, ни друзьям, ограничившись длинными ногами и деформированным конём. Просто было слишком страшно вновь вызывать в памяти образ того, что отправило меня в обморок и, кажется, способно на это даже сейчас, ночами, когда я один дома — вытаращенные, резкие, будто вырезанные из бумаги глаза человека на коне, которые занимали большую половину лица.
И вот я подъехал на достаточно близкое расстояние, чтобы всё же ощутить: что-то не так с этим одиноким всадником, ощутить пока на уровне интуиции, так как мозг ещё не полностью проанализировал показания органов чувств. А через пару мгновений я вдруг с ужасающей ясностью понял первую вещь, которой не должно было быть места, если бы всадник был обычным человеком — его ноги были чудовищно длинными, настолько длинными, что, несмотря на немалый рост коня, волочились по земле. Оканчивались ноги не ступнёй, а просто становились всё тоньше… и тоньше… пока просто не исчезали.
То были ноги. Второе наблюдение, которое заставило зашевелиться волосы на затылке, касалось коня. Ранее я видел его спереди и потому ничего необычного не замечал. Подъехав ближе, я смог рассмотреть животное сбоку, и до меня дошло ещё одно отвратительное нарушение пропорции — конь был длинным. Таким же, как ноги его хозяина. Ног у коня, насколько я помню, всё-таки было четыре, как обычно, но спина растянулась на долгие метры. Думаю, он бы побил по длине тройку нормальных коней, поставленных один перед другим.
Одних этих обстоятельств хватило бы, чтобы я потерял сознание от страха, но я имел несчастье этим не удовлетвориться и поднять глаза к лицу жуткого всадника. Едва я это сделал, далее уже не помню, как было; смутно вспоминается болезненное падение и смрадный, похожий на жжёную резину, запах, который заполнил нос. Должно быть, это просто проехало мимо, не обратив на меня внимания. В любом случае, очнувшись, я увидел, что валяюсь на дороге вместе с велосипедом, правая голень горит огнём (ничего особенного — как выяснилось, была просто содрана кожа), а дорога вновь пуста. Плохой запах тоже растворился, исчез в воздухе. Солнце сместилось на небе чуть-чуть — обморок длился недолго. От его кроваво-красного света меня еле не вытошнило. С армией мурашек, бегающих по спине, я кое-как встал и оседлал велосипед. О том, чтобы ехать неторопливо, более не могло быть и речи; я гнал что было сил, попеременно оглядываясь, чтобы убедиться, что всадник с длинными ногами не скачет за мной следом. Через пятнадцать минут, показавшихся мне часом, я въехал в село и вздохнул с облегчением. На дворах играла музыка из стереоколонок, где-то визжала бензопила, слышался гомон детей. Всё это успокаивало, развеивало воспоминания, от которых меня бросало в жар и холод.
Умолчать о происшествии я не смог и рассказал родителям. Сошлись на мнении, что это существо было так называемым «проходящим» призраком, который направлялся в другие края «по своим делам» (местный костровый фольклор даёт много примеров подобных встреч). Вреда мне такой призрак вроде причинить не мог даже теоретически, но это не очень помогло мне вернуть душевное спокойствие. Больше я, понятное дело, не катался на велосипеде мимо вечерних аласов. Даже выйти в наружную уборную ночью стало для меня немного проблематично. Впрочем, со временем яркие краски той встречи стали немного размываться, и я надеюсь, что этот страх мне удастся кое-как подавить. Но одну черту страшного всадника я не забуду никогда… я не рассказывал об этом ни родителям, ни друзьям, ограничившись длинными ногами и деформированным конём. Просто было слишком страшно вновь вызывать в памяти образ того, что отправило меня в обморок и, кажется, способно на это даже сейчас, ночами, когда я один дома — вытаращенные, резкие, будто вырезанные из бумаги глаза человека на коне, которые занимали большую половину лица.
Ещё:
Ко всем этим бедам прибавилось новое страдание: страх Севера. Этот страх — неразлучный спутник Великого Холода и Великого Безмолвия, он — порождение мрака черных декабрьских ночей, когда солнце скрывается на юге за горизонтом. Этот страх действовал на них по-разному, сообразно натуре каждого. Уэзерби подпал под власть грубых суеверий. Его непрестанно преследовала мысль о тех, кто спал там, в забытых могилах. Это было какое-то наваждение. Они мерещились ему во сне, приходили из леденящего холода могилы, забирались к нему под одеяло и рассказывали о своей тяжкой жизни и предсмертных муках. Уэзерби содрогался всем телом, отстраняясь от их липких прикосновений, но они прижимались теснее, сковывая его своими ледяными объятиями, и нашептывали ему зловещие предсказания, и тогда хижина оглашалась воплями ужаса. Катферт ничего не понимал — они с Уэзерби давно уже перестали разговаривать — и, разбуженный криками, неизменно хватался за револьвер. Охваченный нервной дрожью, он садился на постели и сидел так, сжимая в руке оружие, наведенное на лежащего в беспамятстве человека. Катферт думал, что Уэзерби сходит с ума, и начинал опасаться за свою жизнь.
Его собственная болезнь выражалась в менее определенной форме. Неведомый строитель хижины укрепил на коньке крыши флюгер. Катферт заметил, что флюгер всегда обращен на юг, и однажды, раздраженный этим упорным постоянством, сам повернул его на восток. Он наблюдал за ним с жадным вниманием, но ни одно дуновение ветра не потревожило флюгера. Тогда он повернул его к северу, поклявшись себе не дотрагиваться до него и ждать, пока не подует ветер. В неподвижности воздуха было что-то сверхъестественное, пугающее; часто Катферт среди ночи вставал посмотреть, не шевельнулся ли флюгер. Если бы он повернулся хотя бы на десять градусов! Но нет, он высился над крышей, неумолимый, как судьба. Постепенно он стал для Катферта олицетворением злого рока. Порой больное воображение уносило Катферта туда, куда указывал флюгер, в какие-то мрачные теснины, и ужас сковывал его. Он пребывал в стране невидимого и неведомого, и душа его, казалось, изнемогала под бременем вечности. Все здесь, на Севере, угнетало его: отсутствие жизни и неподвижность, мрак, бесконечный покой дремлющей земли, жуткое безмолвие, среди которого даже биение сердца казалось святотатством, торжественно вздымающийся лес, будто хранящий какую-то непостижимую, страшную тайну, которой не охватить мыслью и не выразить словом.
Мир, который он так недавно покинул, мир, где волновались народы и вершились важные дела, казался ему чем-то очень далеким. По временам его обступали навязчивые воспоминания о картинных галереях, аукционных залах, широких людных улицах, о фраках, о светских обязанностях, о добрых друзьях и дорогих сердцу женщинах, которых он некогда знавал, но эти смутные воспоминания относились к другой жизни, которою он жил много веков назад, на какой-то другой планете. И фантасмагория становилась реальностью, окружавшей его сейчас. Стоя внизу под флюгером и устремив взор на полярное небо, он не мог поверить в то, что существует Юг, что в этот самый момент где-то кипит жизнь. Не было ни Юга, ни людей, которые рождались, жили, вступали в брак. За унылым горизонтом лежали обширные безлюдные пространства, а за ними расстилались другие пространства, еще более необъятные и пустынные. В мире не существовало стран, где светило солнце и благоухали цветы. Все это было лишь древней мечтой о рае. Солнечный Запад, напоенный пряными ароматами Восток, счастливая Аркадия — благословенные острова блаженных! Ха-ха! Смех расколол пустоту, и Катферту стало не по себе от этого непривычного звука. Не было больше солнца. Была вселенная — мертвая, холодная, погруженная во тьму, и он единственный ее обитатель.
Уэзерби? В такие мгновения он в счет не шел. Ведь это был Калибан[Note2 - Калибан — персонаж из пьесы В. Шекспира «Буря», получеловек-получудовище.], чудовищный призрак, прикованный к нему, к Катферту, на долгие века, кара за какое-то забытое преступление!
Он жил рядом со смертью и среди теней, подавленный сознанием собственного ничтожества, порабощенный слепой властью дремлющих веков. Величие окружающего страшило его. Оно было во всем, кроме него самого: в полном отсутствии ветра и движения, в необъятности снеговой пустыни, в высоте неба и в глубине безмолвия. А этот флюгер — о, если бы он только хоть чуть-чуть шевельнулся! Пусть бы грянули все громы небесные или пламя охватило лес! Пусть бы небеса разверзлись и наступил день страшного суда! Пусть бы хоть что-нибудь, хоть что-нибудь совершилось! Нет, ничего… Никакого движения. Безмолвие наполняло мир, и страх Севера ледяными пальцами сжимал ему сердце.
Ко всем этим бедам прибавилось новое страдание: страх Севера. Этот страх — неразлучный спутник Великого Холода и Великого Безмолвия, он — порождение мрака черных декабрьских ночей, когда солнце скрывается на юге за горизонтом. Этот страх действовал на них по-разному, сообразно натуре каждого. Уэзерби подпал под власть грубых суеверий. Его непрестанно преследовала мысль о тех, кто спал там, в забытых могилах. Это было какое-то наваждение. Они мерещились ему во сне, приходили из леденящего холода могилы, забирались к нему под одеяло и рассказывали о своей тяжкой жизни и предсмертных муках. Уэзерби содрогался всем телом, отстраняясь от их липких прикосновений, но они прижимались теснее, сковывая его своими ледяными объятиями, и нашептывали ему зловещие предсказания, и тогда хижина оглашалась воплями ужаса. Катферт ничего не понимал — они с Уэзерби давно уже перестали разговаривать — и, разбуженный криками, неизменно хватался за револьвер. Охваченный нервной дрожью, он садился на постели и сидел так, сжимая в руке оружие, наведенное на лежащего в беспамятстве человека. Катферт думал, что Уэзерби сходит с ума, и начинал опасаться за свою жизнь.
Его собственная болезнь выражалась в менее определенной форме. Неведомый строитель хижины укрепил на коньке крыши флюгер. Катферт заметил, что флюгер всегда обращен на юг, и однажды, раздраженный этим упорным постоянством, сам повернул его на восток. Он наблюдал за ним с жадным вниманием, но ни одно дуновение ветра не потревожило флюгера. Тогда он повернул его к северу, поклявшись себе не дотрагиваться до него и ждать, пока не подует ветер. В неподвижности воздуха было что-то сверхъестественное, пугающее; часто Катферт среди ночи вставал посмотреть, не шевельнулся ли флюгер. Если бы он повернулся хотя бы на десять градусов! Но нет, он высился над крышей, неумолимый, как судьба. Постепенно он стал для Катферта олицетворением злого рока. Порой больное воображение уносило Катферта туда, куда указывал флюгер, в какие-то мрачные теснины, и ужас сковывал его. Он пребывал в стране невидимого и неведомого, и душа его, казалось, изнемогала под бременем вечности. Все здесь, на Севере, угнетало его: отсутствие жизни и неподвижность, мрак, бесконечный покой дремлющей земли, жуткое безмолвие, среди которого даже биение сердца казалось святотатством, торжественно вздымающийся лес, будто хранящий какую-то непостижимую, страшную тайну, которой не охватить мыслью и не выразить словом.
Мир, который он так недавно покинул, мир, где волновались народы и вершились важные дела, казался ему чем-то очень далеким. По временам его обступали навязчивые воспоминания о картинных галереях, аукционных залах, широких людных улицах, о фраках, о светских обязанностях, о добрых друзьях и дорогих сердцу женщинах, которых он некогда знавал, но эти смутные воспоминания относились к другой жизни, которою он жил много веков назад, на какой-то другой планете. И фантасмагория становилась реальностью, окружавшей его сейчас. Стоя внизу под флюгером и устремив взор на полярное небо, он не мог поверить в то, что существует Юг, что в этот самый момент где-то кипит жизнь. Не было ни Юга, ни людей, которые рождались, жили, вступали в брак. За унылым горизонтом лежали обширные безлюдные пространства, а за ними расстилались другие пространства, еще более необъятные и пустынные. В мире не существовало стран, где светило солнце и благоухали цветы. Все это было лишь древней мечтой о рае. Солнечный Запад, напоенный пряными ароматами Восток, счастливая Аркадия — благословенные острова блаженных! Ха-ха! Смех расколол пустоту, и Катферту стало не по себе от этого непривычного звука. Не было больше солнца. Была вселенная — мертвая, холодная, погруженная во тьму, и он единственный ее обитатель.
Уэзерби? В такие мгновения он в счет не шел. Ведь это был Калибан[Note2 - Калибан — персонаж из пьесы В. Шекспира «Буря», получеловек-получудовище.], чудовищный призрак, прикованный к нему, к Катферту, на долгие века, кара за какое-то забытое преступление!
Он жил рядом со смертью и среди теней, подавленный сознанием собственного ничтожества, порабощенный слепой властью дремлющих веков. Величие окружающего страшило его. Оно было во всем, кроме него самого: в полном отсутствии ветра и движения, в необъятности снеговой пустыни, в высоте неба и в глубине безмолвия. А этот флюгер — о, если бы он только хоть чуть-чуть шевельнулся! Пусть бы грянули все громы небесные или пламя охватило лес! Пусть бы небеса разверзлись и наступил день страшного суда! Пусть бы хоть что-нибудь, хоть что-нибудь совершилось! Нет, ничего… Никакого движения. Безмолвие наполняло мир, и страх Севера ледяными пальцами сжимал ему сердце.
Ещё:
Ко всем этим бедам прибавилось новое страдание: страх Севера. Этот страх — неразлучный спутник Великого Холода и Великого Безмолвия, он — порождение мрака черных декабрьских ночей, когда солнце скрывается на юге за горизонтом. Этот страх действовал на них по-разному, сообразно натуре каждого. Уэзерби подпал под власть грубых суеверий. Его непрестанно преследовала мысль о тех, кто спал там, в забытых могилах. Это было какое-то наваждение. Они мерещились ему во сне, приходили из леденящего холода могилы, забирались к нему под одеяло и рассказывали о своей тяжкой жизни и предсмертных муках. Уэзерби содрогался всем телом, отстраняясь от их липких прикосновений, но они прижимались теснее, сковывая его своими ледяными объятиями, и нашептывали ему зловещие предсказания, и тогда хижина оглашалась воплями ужаса. Катферт ничего не понимал — они с Уэзерби давно уже перестали разговаривать — и, разбуженный криками, неизменно хватался за револьвер. Охваченный нервной дрожью, он садился на постели и сидел так, сжимая в руке оружие, наведенное на лежащего в беспамятстве человека. Катферт думал, что Уэзерби сходит с ума, и начинал опасаться за свою жизнь.
Его собственная болезнь выражалась в менее определенной форме. Неведомый строитель хижины укрепил на коньке крыши флюгер. Катферт заметил, что флюгер всегда обращен на юг, и однажды, раздраженный этим упорным постоянством, сам повернул его на восток. Он наблюдал за ним с жадным вниманием, но ни одно дуновение ветра не потревожило флюгера. Тогда он повернул его к северу, поклявшись себе не дотрагиваться до него и ждать, пока не подует ветер. В неподвижности воздуха было что-то сверхъестественное, пугающее; часто Катферт среди ночи вставал посмотреть, не шевельнулся ли флюгер. Если бы он повернулся хотя бы на десять градусов! Но нет, он высился над крышей, неумолимый, как судьба. Постепенно он стал для Катферта олицетворением злого рока. Порой больное воображение уносило Катферта туда, куда указывал флюгер, в какие-то мрачные теснины, и ужас сковывал его. Он пребывал в стране невидимого и неведомого, и душа его, казалось, изнемогала под бременем вечности. Все здесь, на Севере, угнетало его: отсутствие жизни и неподвижность, мрак, бесконечный покой дремлющей земли, жуткое безмолвие, среди которого даже биение сердца казалось святотатством, торжественно вздымающийся лес, будто хранящий какую-то непостижимую, страшную тайну, которой не охватить мыслью и не выразить словом.
Мир, который он так недавно покинул, мир, где волновались народы и вершились важные дела, казался ему чем-то очень далеким. По временам его обступали навязчивые воспоминания о картинных галереях, аукционных залах, широких людных улицах, о фраках, о светских обязанностях, о добрых друзьях и дорогих сердцу женщинах, которых он некогда знавал, но эти смутные воспоминания относились к другой жизни, которою он жил много веков назад, на какой-то другой планете. И фантасмагория становилась реальностью, окружавшей его сейчас. Стоя внизу под флюгером и устремив взор на полярное небо, он не мог поверить в то, что существует Юг, что в этот самый момент где-то кипит жизнь. Не было ни Юга, ни людей, которые рождались, жили, вступали в брак. За унылым горизонтом лежали обширные безлюдные пространства, а за ними расстилались другие пространства, еще более необъятные и пустынные. В мире не существовало стран, где светило солнце и благоухали цветы. Все это было лишь древней мечтой о рае. Солнечный Запад, напоенный пряными ароматами Восток, счастливая Аркадия — благословенные острова блаженных! Ха-ха! Смех расколол пустоту, и Катферту стало не по себе от этого непривычного звука. Не было больше солнца. Была вселенная — мертвая, холодная, погруженная во тьму, и он единственный ее обитатель.
Уэзерби? В такие мгновения он в счет не шел. Ведь это был Калибан[Note2 - Калибан — персонаж из пьесы В. Шекспира «Буря», получеловек-получудовище.], чудовищный призрак, прикованный к нему, к Катферту, на долгие века, кара за какое-то забытое преступление!
Он жил рядом со смертью и среди теней, подавленный сознанием собственного ничтожества, порабощенный слепой властью дремлющих веков. Величие окружающего страшило его. Оно было во всем, кроме него самого: в полном отсутствии ветра и движения, в необъятности снеговой пустыни, в высоте неба и в глубине безмолвия. А этот флюгер — о, если бы он только хоть чуть-чуть шевельнулся! Пусть бы грянули все громы небесные или пламя охватило лес! Пусть бы небеса разверзлись и наступил день страшного суда! Пусть бы хоть что-нибудь, хоть что-нибудь совершилось! Нет, ничего… Никакого движения. Безмолвие наполняло мир, и страх Севера ледяными пальцами сжимал ему сердце.
Ко всем этим бедам прибавилось новое страдание: страх Севера. Этот страх — неразлучный спутник Великого Холода и Великого Безмолвия, он — порождение мрака черных декабрьских ночей, когда солнце скрывается на юге за горизонтом. Этот страх действовал на них по-разному, сообразно натуре каждого. Уэзерби подпал под власть грубых суеверий. Его непрестанно преследовала мысль о тех, кто спал там, в забытых могилах. Это было какое-то наваждение. Они мерещились ему во сне, приходили из леденящего холода могилы, забирались к нему под одеяло и рассказывали о своей тяжкой жизни и предсмертных муках. Уэзерби содрогался всем телом, отстраняясь от их липких прикосновений, но они прижимались теснее, сковывая его своими ледяными объятиями, и нашептывали ему зловещие предсказания, и тогда хижина оглашалась воплями ужаса. Катферт ничего не понимал — они с Уэзерби давно уже перестали разговаривать — и, разбуженный криками, неизменно хватался за револьвер. Охваченный нервной дрожью, он садился на постели и сидел так, сжимая в руке оружие, наведенное на лежащего в беспамятстве человека. Катферт думал, что Уэзерби сходит с ума, и начинал опасаться за свою жизнь.
Его собственная болезнь выражалась в менее определенной форме. Неведомый строитель хижины укрепил на коньке крыши флюгер. Катферт заметил, что флюгер всегда обращен на юг, и однажды, раздраженный этим упорным постоянством, сам повернул его на восток. Он наблюдал за ним с жадным вниманием, но ни одно дуновение ветра не потревожило флюгера. Тогда он повернул его к северу, поклявшись себе не дотрагиваться до него и ждать, пока не подует ветер. В неподвижности воздуха было что-то сверхъестественное, пугающее; часто Катферт среди ночи вставал посмотреть, не шевельнулся ли флюгер. Если бы он повернулся хотя бы на десять градусов! Но нет, он высился над крышей, неумолимый, как судьба. Постепенно он стал для Катферта олицетворением злого рока. Порой больное воображение уносило Катферта туда, куда указывал флюгер, в какие-то мрачные теснины, и ужас сковывал его. Он пребывал в стране невидимого и неведомого, и душа его, казалось, изнемогала под бременем вечности. Все здесь, на Севере, угнетало его: отсутствие жизни и неподвижность, мрак, бесконечный покой дремлющей земли, жуткое безмолвие, среди которого даже биение сердца казалось святотатством, торжественно вздымающийся лес, будто хранящий какую-то непостижимую, страшную тайну, которой не охватить мыслью и не выразить словом.
Мир, который он так недавно покинул, мир, где волновались народы и вершились важные дела, казался ему чем-то очень далеким. По временам его обступали навязчивые воспоминания о картинных галереях, аукционных залах, широких людных улицах, о фраках, о светских обязанностях, о добрых друзьях и дорогих сердцу женщинах, которых он некогда знавал, но эти смутные воспоминания относились к другой жизни, которою он жил много веков назад, на какой-то другой планете. И фантасмагория становилась реальностью, окружавшей его сейчас. Стоя внизу под флюгером и устремив взор на полярное небо, он не мог поверить в то, что существует Юг, что в этот самый момент где-то кипит жизнь. Не было ни Юга, ни людей, которые рождались, жили, вступали в брак. За унылым горизонтом лежали обширные безлюдные пространства, а за ними расстилались другие пространства, еще более необъятные и пустынные. В мире не существовало стран, где светило солнце и благоухали цветы. Все это было лишь древней мечтой о рае. Солнечный Запад, напоенный пряными ароматами Восток, счастливая Аркадия — благословенные острова блаженных! Ха-ха! Смех расколол пустоту, и Катферту стало не по себе от этого непривычного звука. Не было больше солнца. Была вселенная — мертвая, холодная, погруженная во тьму, и он единственный ее обитатель.
Уэзерби? В такие мгновения он в счет не шел. Ведь это был Калибан[Note2 - Калибан — персонаж из пьесы В. Шекспира «Буря», получеловек-получудовище.], чудовищный призрак, прикованный к нему, к Катферту, на долгие века, кара за какое-то забытое преступление!
Он жил рядом со смертью и среди теней, подавленный сознанием собственного ничтожества, порабощенный слепой властью дремлющих веков. Величие окружающего страшило его. Оно было во всем, кроме него самого: в полном отсутствии ветра и движения, в необъятности снеговой пустыни, в высоте неба и в глубине безмолвия. А этот флюгер — о, если бы он только хоть чуть-чуть шевельнулся! Пусть бы грянули все громы небесные или пламя охватило лес! Пусть бы небеса разверзлись и наступил день страшного суда! Пусть бы хоть что-нибудь, хоть что-нибудь совершилось! Нет, ничего… Никакого движения. Безмолвие наполняло мир, и страх Севера ледяными пальцами сжимал ему сердце.
161 Кб, 537x699А вот что писал об этом мой любимый поэт Фрост:
Снег с неба - с ночью наперегонки, -
И прошлое как поле у реки:
Как будто все схоронено под снегом,
Лишь кое-где желтеют колоски.
Леса вокруг не ведают утрат.
Животные и люди в норах спят.
За жизнь я зацепиться забываю,
Невольным одиночеством объят.
И это одиночество нейдет
На убыль, а скорей наоборот -
Так сумеречны белые просторы,
Что ничего не знаешь наперед.
Поэтому пугаете напрасно
Тем, что миры безмерны и безгласны
И небеса мертвы. Здесь, за дверьми,
Пространства столь же пусты и ужасны.
Снег с неба - с ночью наперегонки, -
И прошлое как поле у реки:
Как будто все схоронено под снегом,
Лишь кое-где желтеют колоски.
Леса вокруг не ведают утрат.
Животные и люди в норах спят.
За жизнь я зацепиться забываю,
Невольным одиночеством объят.
И это одиночество нейдет
На убыль, а скорей наоборот -
Так сумеречны белые просторы,
Что ничего не знаешь наперед.
Поэтому пугаете напрасно
Тем, что миры безмерны и безгласны
И небеса мертвы. Здесь, за дверьми,
Пространства столь же пусты и ужасны.
>>608974
Уже несколько лет ищу эту пасту. Отпишитесь, если знает кто про нее.
Уже несколько лет ищу эту пасту. Отпишитесь, если знает кто про нее.
Блять, шизики, вас еще до сих пор в дурку не забрали? Пиздец
Шум водопада становился все глуше, все глуше,-- наконец он смолк,-- и вот мы продвинулись дальше в дикую, лесистую, еще никем не исследованную область, шли, шли давно,-- впереди Грегсон и я, за нами, гуськом, восемь туземных носильщиков, а позади всех -- ноющий, возражающий против каждой пяди пути, Кук. Я знал, что Грегсон завербовал его по совету знакомого охотника: Кук уверял, что готов на все, лишь бы не маяться в Зонраки, где полгода варят "вонго", а другие полгода "вонго" пьют, но осталось неясным,-- или уже я многое начинал забывать, пока мы шли, шли,-- кто он такой, Кук (быть может, беглый матрос).
Грегсон шагал рядом со мной, жилистый, голенастый, с костлявыми голыми коленями. Он держал, как знамя, зеленую сетку на длинном древке. Носильщики, тоже набранные в Зонраки, рослые бадонцы глянцевитой коричневой масти, с густыми гривами, с кобальтовой росписью между глаз, шли легким и ровным ходом. Позади всех, рыжий и одутловатый, с отвислой губой, плелся Кук, держа руки в карманах, не нагруженный ничем. Смутно мне помнилось, что в начале экспедиции он много болтал и темно шутил, повадкой своей, смесью наглости и подобострастия, смахивая на шекспировского шута,-- но вскоре он сдал, насупился, перестал исполнять свои обязанности, в которые между прочим входило толмачество, ибо Грегсон плохо еще понимал бадонское наречие.
Томная жара, бархатная жара. Душно пахли перламутровые, похожие на грозди мыльных пузырей, соцветья Valieria mirifica, перекинутые через высохшее узкое русло, по которому мы с шелестом шли. Ветви порфироносного дерева, ветви чернолистой лимии сплетались над нашими головами, образуя туннель, там и сям прорезанный дымным лучом; наверху, в растительной гуще, среди каких-то ярких свешивающихся локонов и причудливых темных клубьев, щелкали и клокотали седые как лунь обезьянки, и мелькала подобно бенгальскому огню птица-комета, кричавшая пронзительным голоском. Я говорил себе. что голова у меня такая тяжелая от долгой ходьбы, от жары, пестроты и лесного гомона, но втайне знал, что я заболел, догадывался, что это местная горячка,-- однако решил скрыть свое состояние от Грегсона и принял бодрый, даже веселый вид, когда случилась беда.
Грегсон шагал рядом со мной, жилистый, голенастый, с костлявыми голыми коленями. Он держал, как знамя, зеленую сетку на длинном древке. Носильщики, тоже набранные в Зонраки, рослые бадонцы глянцевитой коричневой масти, с густыми гривами, с кобальтовой росписью между глаз, шли легким и ровным ходом. Позади всех, рыжий и одутловатый, с отвислой губой, плелся Кук, держа руки в карманах, не нагруженный ничем. Смутно мне помнилось, что в начале экспедиции он много болтал и темно шутил, повадкой своей, смесью наглости и подобострастия, смахивая на шекспировского шута,-- но вскоре он сдал, насупился, перестал исполнять свои обязанности, в которые между прочим входило толмачество, ибо Грегсон плохо еще понимал бадонское наречие.
Томная жара, бархатная жара. Душно пахли перламутровые, похожие на грозди мыльных пузырей, соцветья Valieria mirifica, перекинутые через высохшее узкое русло, по которому мы с шелестом шли. Ветви порфироносного дерева, ветви чернолистой лимии сплетались над нашими головами, образуя туннель, там и сям прорезанный дымным лучом; наверху, в растительной гуще, среди каких-то ярких свешивающихся локонов и причудливых темных клубьев, щелкали и клокотали седые как лунь обезьянки, и мелькала подобно бенгальскому огню птица-комета, кричавшая пронзительным голоском. Я говорил себе. что голова у меня такая тяжелая от долгой ходьбы, от жары, пестроты и лесного гомона, но втайне знал, что я заболел, догадывался, что это местная горячка,-- однако решил скрыть свое состояние от Грегсона и принял бодрый, даже веселый вид, когда случилась беда.
Шум водопада становился все глуше, все глуше,-- наконец он смолк,-- и вот мы продвинулись дальше в дикую, лесистую, еще никем не исследованную область, шли, шли давно,-- впереди Грегсон и я, за нами, гуськом, восемь туземных носильщиков, а позади всех -- ноющий, возражающий против каждой пяди пути, Кук. Я знал, что Грегсон завербовал его по совету знакомого охотника: Кук уверял, что готов на все, лишь бы не маяться в Зонраки, где полгода варят "вонго", а другие полгода "вонго" пьют, но осталось неясным,-- или уже я многое начинал забывать, пока мы шли, шли,-- кто он такой, Кук (быть может, беглый матрос).
Грегсон шагал рядом со мной, жилистый, голенастый, с костлявыми голыми коленями. Он держал, как знамя, зеленую сетку на длинном древке. Носильщики, тоже набранные в Зонраки, рослые бадонцы глянцевитой коричневой масти, с густыми гривами, с кобальтовой росписью между глаз, шли легким и ровным ходом. Позади всех, рыжий и одутловатый, с отвислой губой, плелся Кук, держа руки в карманах, не нагруженный ничем. Смутно мне помнилось, что в начале экспедиции он много болтал и темно шутил, повадкой своей, смесью наглости и подобострастия, смахивая на шекспировского шута,-- но вскоре он сдал, насупился, перестал исполнять свои обязанности, в которые между прочим входило толмачество, ибо Грегсон плохо еще понимал бадонское наречие.
Томная жара, бархатная жара. Душно пахли перламутровые, похожие на грозди мыльных пузырей, соцветья Valieria mirifica, перекинутые через высохшее узкое русло, по которому мы с шелестом шли. Ветви порфироносного дерева, ветви чернолистой лимии сплетались над нашими головами, образуя туннель, там и сям прорезанный дымным лучом; наверху, в растительной гуще, среди каких-то ярких свешивающихся локонов и причудливых темных клубьев, щелкали и клокотали седые как лунь обезьянки, и мелькала подобно бенгальскому огню птица-комета, кричавшая пронзительным голоском. Я говорил себе. что голова у меня такая тяжелая от долгой ходьбы, от жары, пестроты и лесного гомона, но втайне знал, что я заболел, догадывался, что это местная горячка,-- однако решил скрыть свое состояние от Грегсона и принял бодрый, даже веселый вид, когда случилась беда.
Грегсон шагал рядом со мной, жилистый, голенастый, с костлявыми голыми коленями. Он держал, как знамя, зеленую сетку на длинном древке. Носильщики, тоже набранные в Зонраки, рослые бадонцы глянцевитой коричневой масти, с густыми гривами, с кобальтовой росписью между глаз, шли легким и ровным ходом. Позади всех, рыжий и одутловатый, с отвислой губой, плелся Кук, держа руки в карманах, не нагруженный ничем. Смутно мне помнилось, что в начале экспедиции он много болтал и темно шутил, повадкой своей, смесью наглости и подобострастия, смахивая на шекспировского шута,-- но вскоре он сдал, насупился, перестал исполнять свои обязанности, в которые между прочим входило толмачество, ибо Грегсон плохо еще понимал бадонское наречие.
Томная жара, бархатная жара. Душно пахли перламутровые, похожие на грозди мыльных пузырей, соцветья Valieria mirifica, перекинутые через высохшее узкое русло, по которому мы с шелестом шли. Ветви порфироносного дерева, ветви чернолистой лимии сплетались над нашими головами, образуя туннель, там и сям прорезанный дымным лучом; наверху, в растительной гуще, среди каких-то ярких свешивающихся локонов и причудливых темных клубьев, щелкали и клокотали седые как лунь обезьянки, и мелькала подобно бенгальскому огню птица-комета, кричавшая пронзительным голоском. Я говорил себе. что голова у меня такая тяжелая от долгой ходьбы, от жары, пестроты и лесного гомона, но втайне знал, что я заболел, догадывался, что это местная горячка,-- однако решил скрыть свое состояние от Грегсона и принял бодрый, даже веселый вид, когда случилась беда.
"Моя вина,-- сказал Грегсон,-- напрасно я с ним связался".
Мы были теперь одни. Кук и все восемь туземцев,-- с палаткой, складной лодкой, припасами, коллекциями,-- бросили нас, бесшумно скрывшись, пока мы возились в зарослях, где собирали прелестнейших насекомых. Кажется, мы попытались догнать беглецов,-- я плохо помню,-- во всяком случае нам это не удалось. Надо было решить, возвращаться ли в Зонраки или продолжать намеченный нами путь через еще неведомую местность к холмам Гурано. Неведомое перевесило. Мы двинулись вперед,-- я, уже весь дрожащий, оглушенный хинином, но все-таки собирающий безымянные растения, и Грегсон, вполне понимающий опасность нашего положения и все-таки с прежней жадностью ловящий бабочек и мух.
И вот, не успели мы пройти и полмили, как внезапно нагнал нас Кук,-- рубашка на нем была разорвана,-- и кажется им же нарочно разорвана,-- он хрипел, он задыхался. Грегсон молча вынул револьвер и приготовился застрелить негодяя, но тот, валяясь у него в ногах и обеими руками защищая темя, стал клясться, что туземцы увели его насильно и хотели его съесть,-- ложь, бадонцы не людоеды. Думаю, что он без труда подговорил их, глупых и опасливых, прервать сомнительное путешествие, но не учел, что ему не поспеть за могучим' их шагом и, безнадежно отстав, воротился. Из-за него пропали бесценные коллекции. Его надо было убить. Но Грегсон спрятал револьвер, и мы двинулись дальше, а за нами -- тяжко дышащий, спотыкающийся Кук.
Лес понемногу редел. Меня мучили странные галлюцинации. Я глядел на диковинные древесные стволы, из коих некоторые обвиты были толстыми, телесного цвета, змеями, и, вдруг, будто сквозь пальцы, мне померещился между стволами полуоткрытый зеркальный шкал с туманными отражениями, но я встряхнулся, я посмотрел внимательным взглядом, и оказалось, что это обманчиво поблескивает куст акреаны,-- кудрявое растение с большими ягодами, похожими на жирный чернослив. Через некоторое время деревья расступились совсем', и небо выросло перед нами плотной синей стеной. Мы очутились на вершине крутого склона. Внизу мрело и дымилось огромное болото, и далеко за ним виднелась дрожащая гряда мутно-лиловых холмов.
"Клянусь Богом, мы должны вернуться! -- рыдающим голосом произнес Кук.-- Клянусь Богом, мы пропадем в этих топях, у меня дома семь дочерей и собака. Вернемся, мы знаем дорогу назад..."
Он ломал руки, по его толстому лицу с рыжими треугольниками бровей катился пот. "Назад, назад,-- повторял он.-- Вы достаточно наловили мух. Вернемся!"
Мы с Грегсоном принялись спускаться по каменистому склону. Кук остался было стоять наверху-- маленькая белая фигура на чудовищно зеленом фоне леса,-- но вдруг взмахнул руками, крикнул, начал боком спускаться за нами.
Склон как бы заострился, образуя каменный гребень, который длинным ммсом уходил в сверкающие сквозь пар топи. Полдневное небо, освобожденное теперь от лиственных завес, тяготело над нами ослепительной тьмой,-- да, ослепительной тьмой, иначе не скажешь. Я старался не поднимать глаз,-- но в этом небе, на самой границе поля моего зрения, плыли, не отставая от меня, белесые штукатурные призраки, лепные дуги и розетки, какими в Европе украшают потолки,-- однако, стоило мне посмотреть на них прямо, и они исчезали, мгновенно куда-то запав,-- и снова ровной и густой синевой гремело тропическое небо. Мы еще шли по каменному мысу, но он все суживался, изменял нам. Кругом рос золотой болотный камыш, подобный миллиону обнаженных, горящих на солнце сабель. Там и сям вспыхивали продолговатые озерки, над ними темными облачками висела мошкара. Вот, пушистой вывороченной губой, будто испачканной яичным желтком, потянулся ко мне крупный болотный цветок, родственный орхидее. Грегсон взмахивал сачком, проваливался по бедра в парчовую жижу, и громадная бабочка, хлопнув атласным крылом, уплывала от него через камыши, туда, где в мерцании бледных испарений туманными складками ниспадала как бы оконная занавеска. Не надо, не надо,-- я отводил глаза, я шел дальше за Грегсоном, то по камню, то по шипящей и чмокающей почве. Меня знобило, несмотря на оранжерейную жару. Я предвидел, что сейчас совсем обессилю, что бредовые рисунки и выпуклости, просвечивающие сквозь небо и сквозь золотые камыши, сейчас овладеют моим сознанием полностью. Мне порою казалось, что Грегсон и Кук становятся прозрачны, и что сквозь них видны бумажные обои в камышеобразных, вечно повторяющихся узорах. Я превозмогал себя, таращил глаза и продвигался дальше. Кук уже полз на карачках, кричал и хватал Грегсона за ноги, но тот стряхивал его и продолжал путь. Я смотрел на Грегсона, на его упрямый профиль,-- и с ужасом чувствовал, что забываю, кто такой Грегсон, и почему я с ним вместе.
Мы были теперь одни. Кук и все восемь туземцев,-- с палаткой, складной лодкой, припасами, коллекциями,-- бросили нас, бесшумно скрывшись, пока мы возились в зарослях, где собирали прелестнейших насекомых. Кажется, мы попытались догнать беглецов,-- я плохо помню,-- во всяком случае нам это не удалось. Надо было решить, возвращаться ли в Зонраки или продолжать намеченный нами путь через еще неведомую местность к холмам Гурано. Неведомое перевесило. Мы двинулись вперед,-- я, уже весь дрожащий, оглушенный хинином, но все-таки собирающий безымянные растения, и Грегсон, вполне понимающий опасность нашего положения и все-таки с прежней жадностью ловящий бабочек и мух.
И вот, не успели мы пройти и полмили, как внезапно нагнал нас Кук,-- рубашка на нем была разорвана,-- и кажется им же нарочно разорвана,-- он хрипел, он задыхался. Грегсон молча вынул револьвер и приготовился застрелить негодяя, но тот, валяясь у него в ногах и обеими руками защищая темя, стал клясться, что туземцы увели его насильно и хотели его съесть,-- ложь, бадонцы не людоеды. Думаю, что он без труда подговорил их, глупых и опасливых, прервать сомнительное путешествие, но не учел, что ему не поспеть за могучим' их шагом и, безнадежно отстав, воротился. Из-за него пропали бесценные коллекции. Его надо было убить. Но Грегсон спрятал револьвер, и мы двинулись дальше, а за нами -- тяжко дышащий, спотыкающийся Кук.
Лес понемногу редел. Меня мучили странные галлюцинации. Я глядел на диковинные древесные стволы, из коих некоторые обвиты были толстыми, телесного цвета, змеями, и, вдруг, будто сквозь пальцы, мне померещился между стволами полуоткрытый зеркальный шкал с туманными отражениями, но я встряхнулся, я посмотрел внимательным взглядом, и оказалось, что это обманчиво поблескивает куст акреаны,-- кудрявое растение с большими ягодами, похожими на жирный чернослив. Через некоторое время деревья расступились совсем', и небо выросло перед нами плотной синей стеной. Мы очутились на вершине крутого склона. Внизу мрело и дымилось огромное болото, и далеко за ним виднелась дрожащая гряда мутно-лиловых холмов.
"Клянусь Богом, мы должны вернуться! -- рыдающим голосом произнес Кук.-- Клянусь Богом, мы пропадем в этих топях, у меня дома семь дочерей и собака. Вернемся, мы знаем дорогу назад..."
Он ломал руки, по его толстому лицу с рыжими треугольниками бровей катился пот. "Назад, назад,-- повторял он.-- Вы достаточно наловили мух. Вернемся!"
Мы с Грегсоном принялись спускаться по каменистому склону. Кук остался было стоять наверху-- маленькая белая фигура на чудовищно зеленом фоне леса,-- но вдруг взмахнул руками, крикнул, начал боком спускаться за нами.
Склон как бы заострился, образуя каменный гребень, который длинным ммсом уходил в сверкающие сквозь пар топи. Полдневное небо, освобожденное теперь от лиственных завес, тяготело над нами ослепительной тьмой,-- да, ослепительной тьмой, иначе не скажешь. Я старался не поднимать глаз,-- но в этом небе, на самой границе поля моего зрения, плыли, не отставая от меня, белесые штукатурные призраки, лепные дуги и розетки, какими в Европе украшают потолки,-- однако, стоило мне посмотреть на них прямо, и они исчезали, мгновенно куда-то запав,-- и снова ровной и густой синевой гремело тропическое небо. Мы еще шли по каменному мысу, но он все суживался, изменял нам. Кругом рос золотой болотный камыш, подобный миллиону обнаженных, горящих на солнце сабель. Там и сям вспыхивали продолговатые озерки, над ними темными облачками висела мошкара. Вот, пушистой вывороченной губой, будто испачканной яичным желтком, потянулся ко мне крупный болотный цветок, родственный орхидее. Грегсон взмахивал сачком, проваливался по бедра в парчовую жижу, и громадная бабочка, хлопнув атласным крылом, уплывала от него через камыши, туда, где в мерцании бледных испарений туманными складками ниспадала как бы оконная занавеска. Не надо, не надо,-- я отводил глаза, я шел дальше за Грегсоном, то по камню, то по шипящей и чмокающей почве. Меня знобило, несмотря на оранжерейную жару. Я предвидел, что сейчас совсем обессилю, что бредовые рисунки и выпуклости, просвечивающие сквозь небо и сквозь золотые камыши, сейчас овладеют моим сознанием полностью. Мне порою казалось, что Грегсон и Кук становятся прозрачны, и что сквозь них видны бумажные обои в камышеобразных, вечно повторяющихся узорах. Я превозмогал себя, таращил глаза и продвигался дальше. Кук уже полз на карачках, кричал и хватал Грегсона за ноги, но тот стряхивал его и продолжал путь. Я смотрел на Грегсона, на его упрямый профиль,-- и с ужасом чувствовал, что забываю, кто такой Грегсон, и почему я с ним вместе.
"Моя вина,-- сказал Грегсон,-- напрасно я с ним связался".
Мы были теперь одни. Кук и все восемь туземцев,-- с палаткой, складной лодкой, припасами, коллекциями,-- бросили нас, бесшумно скрывшись, пока мы возились в зарослях, где собирали прелестнейших насекомых. Кажется, мы попытались догнать беглецов,-- я плохо помню,-- во всяком случае нам это не удалось. Надо было решить, возвращаться ли в Зонраки или продолжать намеченный нами путь через еще неведомую местность к холмам Гурано. Неведомое перевесило. Мы двинулись вперед,-- я, уже весь дрожащий, оглушенный хинином, но все-таки собирающий безымянные растения, и Грегсон, вполне понимающий опасность нашего положения и все-таки с прежней жадностью ловящий бабочек и мух.
И вот, не успели мы пройти и полмили, как внезапно нагнал нас Кук,-- рубашка на нем была разорвана,-- и кажется им же нарочно разорвана,-- он хрипел, он задыхался. Грегсон молча вынул револьвер и приготовился застрелить негодяя, но тот, валяясь у него в ногах и обеими руками защищая темя, стал клясться, что туземцы увели его насильно и хотели его съесть,-- ложь, бадонцы не людоеды. Думаю, что он без труда подговорил их, глупых и опасливых, прервать сомнительное путешествие, но не учел, что ему не поспеть за могучим' их шагом и, безнадежно отстав, воротился. Из-за него пропали бесценные коллекции. Его надо было убить. Но Грегсон спрятал револьвер, и мы двинулись дальше, а за нами -- тяжко дышащий, спотыкающийся Кук.
Лес понемногу редел. Меня мучили странные галлюцинации. Я глядел на диковинные древесные стволы, из коих некоторые обвиты были толстыми, телесного цвета, змеями, и, вдруг, будто сквозь пальцы, мне померещился между стволами полуоткрытый зеркальный шкал с туманными отражениями, но я встряхнулся, я посмотрел внимательным взглядом, и оказалось, что это обманчиво поблескивает куст акреаны,-- кудрявое растение с большими ягодами, похожими на жирный чернослив. Через некоторое время деревья расступились совсем', и небо выросло перед нами плотной синей стеной. Мы очутились на вершине крутого склона. Внизу мрело и дымилось огромное болото, и далеко за ним виднелась дрожащая гряда мутно-лиловых холмов.
"Клянусь Богом, мы должны вернуться! -- рыдающим голосом произнес Кук.-- Клянусь Богом, мы пропадем в этих топях, у меня дома семь дочерей и собака. Вернемся, мы знаем дорогу назад..."
Он ломал руки, по его толстому лицу с рыжими треугольниками бровей катился пот. "Назад, назад,-- повторял он.-- Вы достаточно наловили мух. Вернемся!"
Мы с Грегсоном принялись спускаться по каменистому склону. Кук остался было стоять наверху-- маленькая белая фигура на чудовищно зеленом фоне леса,-- но вдруг взмахнул руками, крикнул, начал боком спускаться за нами.
Склон как бы заострился, образуя каменный гребень, который длинным ммсом уходил в сверкающие сквозь пар топи. Полдневное небо, освобожденное теперь от лиственных завес, тяготело над нами ослепительной тьмой,-- да, ослепительной тьмой, иначе не скажешь. Я старался не поднимать глаз,-- но в этом небе, на самой границе поля моего зрения, плыли, не отставая от меня, белесые штукатурные призраки, лепные дуги и розетки, какими в Европе украшают потолки,-- однако, стоило мне посмотреть на них прямо, и они исчезали, мгновенно куда-то запав,-- и снова ровной и густой синевой гремело тропическое небо. Мы еще шли по каменному мысу, но он все суживался, изменял нам. Кругом рос золотой болотный камыш, подобный миллиону обнаженных, горящих на солнце сабель. Там и сям вспыхивали продолговатые озерки, над ними темными облачками висела мошкара. Вот, пушистой вывороченной губой, будто испачканной яичным желтком, потянулся ко мне крупный болотный цветок, родственный орхидее. Грегсон взмахивал сачком, проваливался по бедра в парчовую жижу, и громадная бабочка, хлопнув атласным крылом, уплывала от него через камыши, туда, где в мерцании бледных испарений туманными складками ниспадала как бы оконная занавеска. Не надо, не надо,-- я отводил глаза, я шел дальше за Грегсоном, то по камню, то по шипящей и чмокающей почве. Меня знобило, несмотря на оранжерейную жару. Я предвидел, что сейчас совсем обессилю, что бредовые рисунки и выпуклости, просвечивающие сквозь небо и сквозь золотые камыши, сейчас овладеют моим сознанием полностью. Мне порою казалось, что Грегсон и Кук становятся прозрачны, и что сквозь них видны бумажные обои в камышеобразных, вечно повторяющихся узорах. Я превозмогал себя, таращил глаза и продвигался дальше. Кук уже полз на карачках, кричал и хватал Грегсона за ноги, но тот стряхивал его и продолжал путь. Я смотрел на Грегсона, на его упрямый профиль,-- и с ужасом чувствовал, что забываю, кто такой Грегсон, и почему я с ним вместе.
Мы были теперь одни. Кук и все восемь туземцев,-- с палаткой, складной лодкой, припасами, коллекциями,-- бросили нас, бесшумно скрывшись, пока мы возились в зарослях, где собирали прелестнейших насекомых. Кажется, мы попытались догнать беглецов,-- я плохо помню,-- во всяком случае нам это не удалось. Надо было решить, возвращаться ли в Зонраки или продолжать намеченный нами путь через еще неведомую местность к холмам Гурано. Неведомое перевесило. Мы двинулись вперед,-- я, уже весь дрожащий, оглушенный хинином, но все-таки собирающий безымянные растения, и Грегсон, вполне понимающий опасность нашего положения и все-таки с прежней жадностью ловящий бабочек и мух.
И вот, не успели мы пройти и полмили, как внезапно нагнал нас Кук,-- рубашка на нем была разорвана,-- и кажется им же нарочно разорвана,-- он хрипел, он задыхался. Грегсон молча вынул револьвер и приготовился застрелить негодяя, но тот, валяясь у него в ногах и обеими руками защищая темя, стал клясться, что туземцы увели его насильно и хотели его съесть,-- ложь, бадонцы не людоеды. Думаю, что он без труда подговорил их, глупых и опасливых, прервать сомнительное путешествие, но не учел, что ему не поспеть за могучим' их шагом и, безнадежно отстав, воротился. Из-за него пропали бесценные коллекции. Его надо было убить. Но Грегсон спрятал револьвер, и мы двинулись дальше, а за нами -- тяжко дышащий, спотыкающийся Кук.
Лес понемногу редел. Меня мучили странные галлюцинации. Я глядел на диковинные древесные стволы, из коих некоторые обвиты были толстыми, телесного цвета, змеями, и, вдруг, будто сквозь пальцы, мне померещился между стволами полуоткрытый зеркальный шкал с туманными отражениями, но я встряхнулся, я посмотрел внимательным взглядом, и оказалось, что это обманчиво поблескивает куст акреаны,-- кудрявое растение с большими ягодами, похожими на жирный чернослив. Через некоторое время деревья расступились совсем', и небо выросло перед нами плотной синей стеной. Мы очутились на вершине крутого склона. Внизу мрело и дымилось огромное болото, и далеко за ним виднелась дрожащая гряда мутно-лиловых холмов.
"Клянусь Богом, мы должны вернуться! -- рыдающим голосом произнес Кук.-- Клянусь Богом, мы пропадем в этих топях, у меня дома семь дочерей и собака. Вернемся, мы знаем дорогу назад..."
Он ломал руки, по его толстому лицу с рыжими треугольниками бровей катился пот. "Назад, назад,-- повторял он.-- Вы достаточно наловили мух. Вернемся!"
Мы с Грегсоном принялись спускаться по каменистому склону. Кук остался было стоять наверху-- маленькая белая фигура на чудовищно зеленом фоне леса,-- но вдруг взмахнул руками, крикнул, начал боком спускаться за нами.
Склон как бы заострился, образуя каменный гребень, который длинным ммсом уходил в сверкающие сквозь пар топи. Полдневное небо, освобожденное теперь от лиственных завес, тяготело над нами ослепительной тьмой,-- да, ослепительной тьмой, иначе не скажешь. Я старался не поднимать глаз,-- но в этом небе, на самой границе поля моего зрения, плыли, не отставая от меня, белесые штукатурные призраки, лепные дуги и розетки, какими в Европе украшают потолки,-- однако, стоило мне посмотреть на них прямо, и они исчезали, мгновенно куда-то запав,-- и снова ровной и густой синевой гремело тропическое небо. Мы еще шли по каменному мысу, но он все суживался, изменял нам. Кругом рос золотой болотный камыш, подобный миллиону обнаженных, горящих на солнце сабель. Там и сям вспыхивали продолговатые озерки, над ними темными облачками висела мошкара. Вот, пушистой вывороченной губой, будто испачканной яичным желтком, потянулся ко мне крупный болотный цветок, родственный орхидее. Грегсон взмахивал сачком, проваливался по бедра в парчовую жижу, и громадная бабочка, хлопнув атласным крылом, уплывала от него через камыши, туда, где в мерцании бледных испарений туманными складками ниспадала как бы оконная занавеска. Не надо, не надо,-- я отводил глаза, я шел дальше за Грегсоном, то по камню, то по шипящей и чмокающей почве. Меня знобило, несмотря на оранжерейную жару. Я предвидел, что сейчас совсем обессилю, что бредовые рисунки и выпуклости, просвечивающие сквозь небо и сквозь золотые камыши, сейчас овладеют моим сознанием полностью. Мне порою казалось, что Грегсон и Кук становятся прозрачны, и что сквозь них видны бумажные обои в камышеобразных, вечно повторяющихся узорах. Я превозмогал себя, таращил глаза и продвигался дальше. Кук уже полз на карачках, кричал и хватал Грегсона за ноги, но тот стряхивал его и продолжал путь. Я смотрел на Грегсона, на его упрямый профиль,-- и с ужасом чувствовал, что забываю, кто такой Грегсон, и почему я с ним вместе.
Между тем мы проваливались все чаще, все глубже, трясины сосали нас, не могли насосаться, мы извивались и выскальзывали, Кук падал и полз, искусанный, опухший, весь мокрый,-- и Боже мой, как он взвизгивал, когда принимались нас догонять, напрягаясь и пружинисто пролетая сажень и опять сажень, отвратительные стайки мелких, ярко-зеленых гидротиковых змей, привлеченных нашим потом. Меня же гораздо больше пугало другое: слева от меня,-- всегда почему-то слева,-- время от времени поднималось из болота, кренясь среди повторяющихся камышей, как бы подобие большого кресла, а в действительности -- странная, неповоротливая, серая амфибия, название которой Грегсон отказывался мне сообщить.
"Привал,-- сказал он внезапно,-- привал". Мы чудом выбрались на плоский каменный островок, со всех сторон окруженный болотными растениями. Грегсон снял заплечный мешок и выдал нам туземных лепешек, пахнущих ипекакуаной, и дюжину акреановых плодов. Как мне хотелось пить, как мало мне было скудного, вяжущего сока акреаны...
"Посмотри, это странно,-- обратился ко мне Грегсон, но не по-английски, а на каком-то другом языке, дабы не понял Кук.-- Мы должны пробраться к холмам, но странно,-- неужели холмы были миражем,-- смотри, их теперь не видно".
Я приподнялся с подушки, облокотился на мягкую поверхность камня,-- да, действительно, холмов больше не было,-- дрожал пар над болотом... А вот опять все кругом стало двусмысленно сквозить, я откинулся и тихо сказал Грегсону: "Ты, вероятно, не видишь, что-то такое все хочет проступить..." "О чем ты?" -- спросил Грегсон.
Я спохватился, что говорю глупость, и замолчал. Голова у меня кружилась, в ушах было жужжание. Грегсон, опустившись на одно колено, рылся в мешке, но лекарств там не было, а мой запас весь вышел. Кук сидел молча, угрюмо ковыряя камень. Разорванный, висящий рукав рубашки обнаружил его предплечье и странную на коже татуировку: граненый стакан с блестящей ложечкой,-- очень хорошо сделанный,
"Вальер болен, у тебя должны быть облатки",-- обратился к нему Грегсон. Я, правда, слов не слышал, но угадывал общий смысл разговоров, которые становились нелепыми и какими-то сферическими, когда я вслушивался в них.
Кук медленно повернулся, и стеклянистая татуировка соскользнула с его кожи в сторону, повисла в воздухе и поплыла, поплыла, и я ее догонял испуганным взглядом, но она смешалась с болотным паром и слегка лишь блеснула, как только я отвернулся.
"Поделом,-- пробормотал Кук.-- Пускай... Мы с вами тоже,-- пускай..."
Он за последние минуты, то есть, вероятно, с тех пор, как мы расположились на каменном островке, стал как-то больше, раздулся, в нем появилось что-то издевательское и опасное. Грегсон снял шлем, отер грязным платком лоб,-- оранжевый над бровями, а повыше белый,-- надел шлем снова,-- наклонился ко мне и сказал: "Подтянись, я прошу тебя" (или тому подобные слова). "Мы попытаемся двинуться дальше. Испарения скрывают их, но они там... Я уверен, что около половины болота уже пройдено" (все это очень приблизительно).
"Убийца",-- вполголоса проговорил Кук. Татуировка оказалась снова на его предплечье,-- впрочем, не весь стакан, а один бок, другая часть не поместилась и, отсвечивая, дрожала в пустоте. "Убийца,-- с удовлетворением повторил Кук и поднял воспаленные глаза.-- Я говорил, что мы здесь застрянем. Черная собака объедается падалью. Ми-ре-фа-соль".
"Он шут,-- тихо сообщил я Грегсону,-- шекспировский шут".
"Шу-шу-шу,-- ответил мне Грегсон,-- шу-шу, шо-шо-шо..." "Ты слышишь,-- продолжал он, крича мне в ухо,-- надо встать. Надо двинуться дальше..."
"Привал,-- сказал он внезапно,-- привал". Мы чудом выбрались на плоский каменный островок, со всех сторон окруженный болотными растениями. Грегсон снял заплечный мешок и выдал нам туземных лепешек, пахнущих ипекакуаной, и дюжину акреановых плодов. Как мне хотелось пить, как мало мне было скудного, вяжущего сока акреаны...
"Посмотри, это странно,-- обратился ко мне Грегсон, но не по-английски, а на каком-то другом языке, дабы не понял Кук.-- Мы должны пробраться к холмам, но странно,-- неужели холмы были миражем,-- смотри, их теперь не видно".
Я приподнялся с подушки, облокотился на мягкую поверхность камня,-- да, действительно, холмов больше не было,-- дрожал пар над болотом... А вот опять все кругом стало двусмысленно сквозить, я откинулся и тихо сказал Грегсону: "Ты, вероятно, не видишь, что-то такое все хочет проступить..." "О чем ты?" -- спросил Грегсон.
Я спохватился, что говорю глупость, и замолчал. Голова у меня кружилась, в ушах было жужжание. Грегсон, опустившись на одно колено, рылся в мешке, но лекарств там не было, а мой запас весь вышел. Кук сидел молча, угрюмо ковыряя камень. Разорванный, висящий рукав рубашки обнаружил его предплечье и странную на коже татуировку: граненый стакан с блестящей ложечкой,-- очень хорошо сделанный,
"Вальер болен, у тебя должны быть облатки",-- обратился к нему Грегсон. Я, правда, слов не слышал, но угадывал общий смысл разговоров, которые становились нелепыми и какими-то сферическими, когда я вслушивался в них.
Кук медленно повернулся, и стеклянистая татуировка соскользнула с его кожи в сторону, повисла в воздухе и поплыла, поплыла, и я ее догонял испуганным взглядом, но она смешалась с болотным паром и слегка лишь блеснула, как только я отвернулся.
"Поделом,-- пробормотал Кук.-- Пускай... Мы с вами тоже,-- пускай..."
Он за последние минуты, то есть, вероятно, с тех пор, как мы расположились на каменном островке, стал как-то больше, раздулся, в нем появилось что-то издевательское и опасное. Грегсон снял шлем, отер грязным платком лоб,-- оранжевый над бровями, а повыше белый,-- надел шлем снова,-- наклонился ко мне и сказал: "Подтянись, я прошу тебя" (или тому подобные слова). "Мы попытаемся двинуться дальше. Испарения скрывают их, но они там... Я уверен, что около половины болота уже пройдено" (все это очень приблизительно).
"Убийца",-- вполголоса проговорил Кук. Татуировка оказалась снова на его предплечье,-- впрочем, не весь стакан, а один бок, другая часть не поместилась и, отсвечивая, дрожала в пустоте. "Убийца,-- с удовлетворением повторил Кук и поднял воспаленные глаза.-- Я говорил, что мы здесь застрянем. Черная собака объедается падалью. Ми-ре-фа-соль".
"Он шут,-- тихо сообщил я Грегсону,-- шекспировский шут".
"Шу-шу-шу,-- ответил мне Грегсон,-- шу-шу, шо-шо-шо..." "Ты слышишь,-- продолжал он, крича мне в ухо,-- надо встать. Надо двинуться дальше..."
Между тем мы проваливались все чаще, все глубже, трясины сосали нас, не могли насосаться, мы извивались и выскальзывали, Кук падал и полз, искусанный, опухший, весь мокрый,-- и Боже мой, как он взвизгивал, когда принимались нас догонять, напрягаясь и пружинисто пролетая сажень и опять сажень, отвратительные стайки мелких, ярко-зеленых гидротиковых змей, привлеченных нашим потом. Меня же гораздо больше пугало другое: слева от меня,-- всегда почему-то слева,-- время от времени поднималось из болота, кренясь среди повторяющихся камышей, как бы подобие большого кресла, а в действительности -- странная, неповоротливая, серая амфибия, название которой Грегсон отказывался мне сообщить.
"Привал,-- сказал он внезапно,-- привал". Мы чудом выбрались на плоский каменный островок, со всех сторон окруженный болотными растениями. Грегсон снял заплечный мешок и выдал нам туземных лепешек, пахнущих ипекакуаной, и дюжину акреановых плодов. Как мне хотелось пить, как мало мне было скудного, вяжущего сока акреаны...
"Посмотри, это странно,-- обратился ко мне Грегсон, но не по-английски, а на каком-то другом языке, дабы не понял Кук.-- Мы должны пробраться к холмам, но странно,-- неужели холмы были миражем,-- смотри, их теперь не видно".
Я приподнялся с подушки, облокотился на мягкую поверхность камня,-- да, действительно, холмов больше не было,-- дрожал пар над болотом... А вот опять все кругом стало двусмысленно сквозить, я откинулся и тихо сказал Грегсону: "Ты, вероятно, не видишь, что-то такое все хочет проступить..." "О чем ты?" -- спросил Грегсон.
Я спохватился, что говорю глупость, и замолчал. Голова у меня кружилась, в ушах было жужжание. Грегсон, опустившись на одно колено, рылся в мешке, но лекарств там не было, а мой запас весь вышел. Кук сидел молча, угрюмо ковыряя камень. Разорванный, висящий рукав рубашки обнаружил его предплечье и странную на коже татуировку: граненый стакан с блестящей ложечкой,-- очень хорошо сделанный,
"Вальер болен, у тебя должны быть облатки",-- обратился к нему Грегсон. Я, правда, слов не слышал, но угадывал общий смысл разговоров, которые становились нелепыми и какими-то сферическими, когда я вслушивался в них.
Кук медленно повернулся, и стеклянистая татуировка соскользнула с его кожи в сторону, повисла в воздухе и поплыла, поплыла, и я ее догонял испуганным взглядом, но она смешалась с болотным паром и слегка лишь блеснула, как только я отвернулся.
"Поделом,-- пробормотал Кук.-- Пускай... Мы с вами тоже,-- пускай..."
Он за последние минуты, то есть, вероятно, с тех пор, как мы расположились на каменном островке, стал как-то больше, раздулся, в нем появилось что-то издевательское и опасное. Грегсон снял шлем, отер грязным платком лоб,-- оранжевый над бровями, а повыше белый,-- надел шлем снова,-- наклонился ко мне и сказал: "Подтянись, я прошу тебя" (или тому подобные слова). "Мы попытаемся двинуться дальше. Испарения скрывают их, но они там... Я уверен, что около половины болота уже пройдено" (все это очень приблизительно).
"Убийца",-- вполголоса проговорил Кук. Татуировка оказалась снова на его предплечье,-- впрочем, не весь стакан, а один бок, другая часть не поместилась и, отсвечивая, дрожала в пустоте. "Убийца,-- с удовлетворением повторил Кук и поднял воспаленные глаза.-- Я говорил, что мы здесь застрянем. Черная собака объедается падалью. Ми-ре-фа-соль".
"Он шут,-- тихо сообщил я Грегсону,-- шекспировский шут".
"Шу-шу-шу,-- ответил мне Грегсон,-- шу-шу, шо-шо-шо..." "Ты слышишь,-- продолжал он, крича мне в ухо,-- надо встать. Надо двинуться дальше..."
"Привал,-- сказал он внезапно,-- привал". Мы чудом выбрались на плоский каменный островок, со всех сторон окруженный болотными растениями. Грегсон снял заплечный мешок и выдал нам туземных лепешек, пахнущих ипекакуаной, и дюжину акреановых плодов. Как мне хотелось пить, как мало мне было скудного, вяжущего сока акреаны...
"Посмотри, это странно,-- обратился ко мне Грегсон, но не по-английски, а на каком-то другом языке, дабы не понял Кук.-- Мы должны пробраться к холмам, но странно,-- неужели холмы были миражем,-- смотри, их теперь не видно".
Я приподнялся с подушки, облокотился на мягкую поверхность камня,-- да, действительно, холмов больше не было,-- дрожал пар над болотом... А вот опять все кругом стало двусмысленно сквозить, я откинулся и тихо сказал Грегсону: "Ты, вероятно, не видишь, что-то такое все хочет проступить..." "О чем ты?" -- спросил Грегсон.
Я спохватился, что говорю глупость, и замолчал. Голова у меня кружилась, в ушах было жужжание. Грегсон, опустившись на одно колено, рылся в мешке, но лекарств там не было, а мой запас весь вышел. Кук сидел молча, угрюмо ковыряя камень. Разорванный, висящий рукав рубашки обнаружил его предплечье и странную на коже татуировку: граненый стакан с блестящей ложечкой,-- очень хорошо сделанный,
"Вальер болен, у тебя должны быть облатки",-- обратился к нему Грегсон. Я, правда, слов не слышал, но угадывал общий смысл разговоров, которые становились нелепыми и какими-то сферическими, когда я вслушивался в них.
Кук медленно повернулся, и стеклянистая татуировка соскользнула с его кожи в сторону, повисла в воздухе и поплыла, поплыла, и я ее догонял испуганным взглядом, но она смешалась с болотным паром и слегка лишь блеснула, как только я отвернулся.
"Поделом,-- пробормотал Кук.-- Пускай... Мы с вами тоже,-- пускай..."
Он за последние минуты, то есть, вероятно, с тех пор, как мы расположились на каменном островке, стал как-то больше, раздулся, в нем появилось что-то издевательское и опасное. Грегсон снял шлем, отер грязным платком лоб,-- оранжевый над бровями, а повыше белый,-- надел шлем снова,-- наклонился ко мне и сказал: "Подтянись, я прошу тебя" (или тому подобные слова). "Мы попытаемся двинуться дальше. Испарения скрывают их, но они там... Я уверен, что около половины болота уже пройдено" (все это очень приблизительно).
"Убийца",-- вполголоса проговорил Кук. Татуировка оказалась снова на его предплечье,-- впрочем, не весь стакан, а один бок, другая часть не поместилась и, отсвечивая, дрожала в пустоте. "Убийца,-- с удовлетворением повторил Кук и поднял воспаленные глаза.-- Я говорил, что мы здесь застрянем. Черная собака объедается падалью. Ми-ре-фа-соль".
"Он шут,-- тихо сообщил я Грегсону,-- шекспировский шут".
"Шу-шу-шу,-- ответил мне Грегсон,-- шу-шу, шо-шо-шо..." "Ты слышишь,-- продолжал он, крича мне в ухо,-- надо встать. Надо двинуться дальше..."
Камень был бел и мягок, как постель. Я привстал, но тотчас снова упал на подушку.
"Придется его нести,-- сказал Грегсон далеким голосом.-- Помоги..."
"Ну, знаете, это дудки,-- ответил Кук (или так мне показалось).-- дудки. Предлагаю поживиться его мясом, пока он не высох. Фа-соль-ми-ре".
"Он заболел, он тоже заболел,-- вскричал я.-- Ты здесь с двумя сумасшедшими. Уходи один. Ты дойдешь,-- уходи..."
"Так мы его и отпустим",-- проговорил Кук.
Между тем бредовые видения, пользуясь общим замешательством, тихо и прочно становились на свои места. По небу тянулись и скрещивались линии туманного потолка. Из болота поднималось, будто подпираемое снизу, большое кресло. Какие-то блистающие птицы летали в болотном тумане и, садясь, обращались мгновенно: та -- в деревянную шишку кровати, эта -- в графин. Собрав всю свою волю, я пристальным взглядом согнал эту опасную ерунду. Над камышами летали настоящие птицы с длинными огненными хвостами. В воздухе стояло жужжание насекомых. Грегсон отмахивался от пестрой мухи и одновременно старался выяснить, к какому она принадлежит виду. Наконец он не выдержал и поймал ее в сачок. Движения его странно менялись, точно их кто-то тасовал, я его зараз видел в разных позах, он снимал себя с себя, как будто состоял из многих стеклянных Грегсонов, не совпадающих очертаниями,-- но вот он снова уплотнился, крепко встал: он тряс Кука за плечо.
"Ты мне поможешь его нести,-- отчетливо говорил Грегсон.-- Если бы ты не был предателем, мы бы не оказались в таком положении".
Кук молчал, медленно багровея.
"Смотри, Кук,-- будет худо,-- сказал Грегсон.-- Я тебе говорю в последний раз..."
И тут случилось то, что назревало давно. Кук, как бык, въехал головой Грегсону в живот, оба упали, Грегсон успел вытащить револьвер, но Куку удалось выбить револьвер из его руки,-- и тогда они обнялись и стали кататься в обнимку, оглушительно дыша. Я бессильно смотрел на них. Широкая спина Кука напрягалась, позвонки просвечивали сквозь рубашку, но вдруг, вместо спины, оказывалась на виду его же нога, с синей жилой вдоль рыжей голени, и сверху наваливался Грегсон, шлем его слетел и покатился, переваливаясь, как половина огромного картонного яйца. Откуда-то, из телесных лабиринтов, выюлили пальцы Кука, в них был зажат ржавый, но острый нож, нож вошел в спину Грегсона, как в глину, но Грегсон только крякнул, и оба несколько раз перевернулись, и когда опять показалась спина моего друга, там торчала рукоятка и верхняя половина лезвия, а сам он вцепился в толстую шею Кука и с треском давил, и Кук сучил ногами... В последний раз перевалились они полным оборотом, и уже виднелась лишь четверть лезвия.-- нет, пятая доля,-- нет, даже и этого не было видно: оно вошло до конца. Грегсон замер, навалившись на Кука, который затих тоже.
Я смотрел и думал почему-то (болезненный туман чувств...), что все это безвредная игра, что они сейчас встанут и, отдышавшись, мирно понесут меня через топи к синим прохладным холмам, в тенистое место, где будет журчать вода. Но внезапно, на этом последнем перегоне смертельной моей болезни,-- ибо я знал, что через несколько минут умру,-- так вот, в эти последние минуты на меня нашло полное прояснение,-- я понял, что все происходящее вокруг меня вовсе не игра воспаленного воображения, вовсе не вуаль бреда, сквозь которую нежелательными просветами пробивается моя будто бы настоящая жизнь в далекой европейской столице,-- обои, кресло, стакан с лимонадом,-- я понял, что назойливая комната,-- фальсификация, ибо все, что за смертью, есть в лучшем случае фальсификация, наспех склеенное подобие жизни, меблированные комнаты небытия. Я понял, что подлинное -- вот оно; вот это дивное и страшное тропическое небо, эти блистательные сабли камышей, этот пар над ними, и толстогубые цветы, льнущие к плоскому островку, где рядом со мной лежат два сцепившихся трупа. И поняв это, я нашел в себе силы подползти к ним, вытащить нож из спины Грегсона, моего вождя, моего товарища. Он был мертв, он был совсем мертв, и все баночки в его карманах были разбиты, раздавлены. Мертв был и Кук, из его рта вылезал чернильно-синий язык. Я разжал пальцы Грегсона, я, обливаясь потом, перевернул его тело,-- губы были полуоткрыты и в крови, лицо, уже твердое с виду, казалось плохо выбритым, голубые белки сквозили между век. В последний раз я видел все это ясно, воочию, с печатью подлинности на всем, видел их ободранные колени, цветных мух, вьющихся над ними, самок этих мух, уже примеряющихся к яйцекладке. Неуклюже орудуя ослабевшими руками, я вынул из грудного карманчика моей рубашки толстую записную книжку,-- но тут меня охватила слабость, я сел, я поник головой... и все-таки превозмог этот нетерпеливый туман смерти и огляделся. Синева, зной, одиночество,-- и как мне жаль было Грегсона, который никогда не вернется домой,-- я даже вспомнил его жену и старуху-кухарку, и попугаев, и еще многое... а затем я подумал о наших открытиях, о драгоценных находках, о редких, еще не описанных растениях и тварях, которым уже не мы дадим названия. Я был один. Туманнее сверкали камыши, бледнее пылало небо. Я последил глазами за восхитительным жучком, который полз по камню, но у меня уже не было сил его поймать. Все линяло кругом, обнажая декорации смерти,-- правдоподобную мебель и четыре стены. Последним моим движением было раскрыть сырую от пота книжку,-- надо было кое-что записать непременно,-- увы, она выскользнула у меня из рук, я пошарил по одеялу,-- но ее уже не было.
"Придется его нести,-- сказал Грегсон далеким голосом.-- Помоги..."
"Ну, знаете, это дудки,-- ответил Кук (или так мне показалось).-- дудки. Предлагаю поживиться его мясом, пока он не высох. Фа-соль-ми-ре".
"Он заболел, он тоже заболел,-- вскричал я.-- Ты здесь с двумя сумасшедшими. Уходи один. Ты дойдешь,-- уходи..."
"Так мы его и отпустим",-- проговорил Кук.
Между тем бредовые видения, пользуясь общим замешательством, тихо и прочно становились на свои места. По небу тянулись и скрещивались линии туманного потолка. Из болота поднималось, будто подпираемое снизу, большое кресло. Какие-то блистающие птицы летали в болотном тумане и, садясь, обращались мгновенно: та -- в деревянную шишку кровати, эта -- в графин. Собрав всю свою волю, я пристальным взглядом согнал эту опасную ерунду. Над камышами летали настоящие птицы с длинными огненными хвостами. В воздухе стояло жужжание насекомых. Грегсон отмахивался от пестрой мухи и одновременно старался выяснить, к какому она принадлежит виду. Наконец он не выдержал и поймал ее в сачок. Движения его странно менялись, точно их кто-то тасовал, я его зараз видел в разных позах, он снимал себя с себя, как будто состоял из многих стеклянных Грегсонов, не совпадающих очертаниями,-- но вот он снова уплотнился, крепко встал: он тряс Кука за плечо.
"Ты мне поможешь его нести,-- отчетливо говорил Грегсон.-- Если бы ты не был предателем, мы бы не оказались в таком положении".
Кук молчал, медленно багровея.
"Смотри, Кук,-- будет худо,-- сказал Грегсон.-- Я тебе говорю в последний раз..."
И тут случилось то, что назревало давно. Кук, как бык, въехал головой Грегсону в живот, оба упали, Грегсон успел вытащить револьвер, но Куку удалось выбить револьвер из его руки,-- и тогда они обнялись и стали кататься в обнимку, оглушительно дыша. Я бессильно смотрел на них. Широкая спина Кука напрягалась, позвонки просвечивали сквозь рубашку, но вдруг, вместо спины, оказывалась на виду его же нога, с синей жилой вдоль рыжей голени, и сверху наваливался Грегсон, шлем его слетел и покатился, переваливаясь, как половина огромного картонного яйца. Откуда-то, из телесных лабиринтов, выюлили пальцы Кука, в них был зажат ржавый, но острый нож, нож вошел в спину Грегсона, как в глину, но Грегсон только крякнул, и оба несколько раз перевернулись, и когда опять показалась спина моего друга, там торчала рукоятка и верхняя половина лезвия, а сам он вцепился в толстую шею Кука и с треском давил, и Кук сучил ногами... В последний раз перевалились они полным оборотом, и уже виднелась лишь четверть лезвия.-- нет, пятая доля,-- нет, даже и этого не было видно: оно вошло до конца. Грегсон замер, навалившись на Кука, который затих тоже.
Я смотрел и думал почему-то (болезненный туман чувств...), что все это безвредная игра, что они сейчас встанут и, отдышавшись, мирно понесут меня через топи к синим прохладным холмам, в тенистое место, где будет журчать вода. Но внезапно, на этом последнем перегоне смертельной моей болезни,-- ибо я знал, что через несколько минут умру,-- так вот, в эти последние минуты на меня нашло полное прояснение,-- я понял, что все происходящее вокруг меня вовсе не игра воспаленного воображения, вовсе не вуаль бреда, сквозь которую нежелательными просветами пробивается моя будто бы настоящая жизнь в далекой европейской столице,-- обои, кресло, стакан с лимонадом,-- я понял, что назойливая комната,-- фальсификация, ибо все, что за смертью, есть в лучшем случае фальсификация, наспех склеенное подобие жизни, меблированные комнаты небытия. Я понял, что подлинное -- вот оно; вот это дивное и страшное тропическое небо, эти блистательные сабли камышей, этот пар над ними, и толстогубые цветы, льнущие к плоскому островку, где рядом со мной лежат два сцепившихся трупа. И поняв это, я нашел в себе силы подползти к ним, вытащить нож из спины Грегсона, моего вождя, моего товарища. Он был мертв, он был совсем мертв, и все баночки в его карманах были разбиты, раздавлены. Мертв был и Кук, из его рта вылезал чернильно-синий язык. Я разжал пальцы Грегсона, я, обливаясь потом, перевернул его тело,-- губы были полуоткрыты и в крови, лицо, уже твердое с виду, казалось плохо выбритым, голубые белки сквозили между век. В последний раз я видел все это ясно, воочию, с печатью подлинности на всем, видел их ободранные колени, цветных мух, вьющихся над ними, самок этих мух, уже примеряющихся к яйцекладке. Неуклюже орудуя ослабевшими руками, я вынул из грудного карманчика моей рубашки толстую записную книжку,-- но тут меня охватила слабость, я сел, я поник головой... и все-таки превозмог этот нетерпеливый туман смерти и огляделся. Синева, зной, одиночество,-- и как мне жаль было Грегсона, который никогда не вернется домой,-- я даже вспомнил его жену и старуху-кухарку, и попугаев, и еще многое... а затем я подумал о наших открытиях, о драгоценных находках, о редких, еще не описанных растениях и тварях, которым уже не мы дадим названия. Я был один. Туманнее сверкали камыши, бледнее пылало небо. Я последил глазами за восхитительным жучком, который полз по камню, но у меня уже не было сил его поймать. Все линяло кругом, обнажая декорации смерти,-- правдоподобную мебель и четыре стены. Последним моим движением было раскрыть сырую от пота книжку,-- надо было кое-что записать непременно,-- увы, она выскользнула у меня из рук, я пошарил по одеялу,-- но ее уже не было.
Камень был бел и мягок, как постель. Я привстал, но тотчас снова упал на подушку.
"Придется его нести,-- сказал Грегсон далеким голосом.-- Помоги..."
"Ну, знаете, это дудки,-- ответил Кук (или так мне показалось).-- дудки. Предлагаю поживиться его мясом, пока он не высох. Фа-соль-ми-ре".
"Он заболел, он тоже заболел,-- вскричал я.-- Ты здесь с двумя сумасшедшими. Уходи один. Ты дойдешь,-- уходи..."
"Так мы его и отпустим",-- проговорил Кук.
Между тем бредовые видения, пользуясь общим замешательством, тихо и прочно становились на свои места. По небу тянулись и скрещивались линии туманного потолка. Из болота поднималось, будто подпираемое снизу, большое кресло. Какие-то блистающие птицы летали в болотном тумане и, садясь, обращались мгновенно: та -- в деревянную шишку кровати, эта -- в графин. Собрав всю свою волю, я пристальным взглядом согнал эту опасную ерунду. Над камышами летали настоящие птицы с длинными огненными хвостами. В воздухе стояло жужжание насекомых. Грегсон отмахивался от пестрой мухи и одновременно старался выяснить, к какому она принадлежит виду. Наконец он не выдержал и поймал ее в сачок. Движения его странно менялись, точно их кто-то тасовал, я его зараз видел в разных позах, он снимал себя с себя, как будто состоял из многих стеклянных Грегсонов, не совпадающих очертаниями,-- но вот он снова уплотнился, крепко встал: он тряс Кука за плечо.
"Ты мне поможешь его нести,-- отчетливо говорил Грегсон.-- Если бы ты не был предателем, мы бы не оказались в таком положении".
Кук молчал, медленно багровея.
"Смотри, Кук,-- будет худо,-- сказал Грегсон.-- Я тебе говорю в последний раз..."
И тут случилось то, что назревало давно. Кук, как бык, въехал головой Грегсону в живот, оба упали, Грегсон успел вытащить револьвер, но Куку удалось выбить револьвер из его руки,-- и тогда они обнялись и стали кататься в обнимку, оглушительно дыша. Я бессильно смотрел на них. Широкая спина Кука напрягалась, позвонки просвечивали сквозь рубашку, но вдруг, вместо спины, оказывалась на виду его же нога, с синей жилой вдоль рыжей голени, и сверху наваливался Грегсон, шлем его слетел и покатился, переваливаясь, как половина огромного картонного яйца. Откуда-то, из телесных лабиринтов, выюлили пальцы Кука, в них был зажат ржавый, но острый нож, нож вошел в спину Грегсона, как в глину, но Грегсон только крякнул, и оба несколько раз перевернулись, и когда опять показалась спина моего друга, там торчала рукоятка и верхняя половина лезвия, а сам он вцепился в толстую шею Кука и с треском давил, и Кук сучил ногами... В последний раз перевалились они полным оборотом, и уже виднелась лишь четверть лезвия.-- нет, пятая доля,-- нет, даже и этого не было видно: оно вошло до конца. Грегсон замер, навалившись на Кука, который затих тоже.
Я смотрел и думал почему-то (болезненный туман чувств...), что все это безвредная игра, что они сейчас встанут и, отдышавшись, мирно понесут меня через топи к синим прохладным холмам, в тенистое место, где будет журчать вода. Но внезапно, на этом последнем перегоне смертельной моей болезни,-- ибо я знал, что через несколько минут умру,-- так вот, в эти последние минуты на меня нашло полное прояснение,-- я понял, что все происходящее вокруг меня вовсе не игра воспаленного воображения, вовсе не вуаль бреда, сквозь которую нежелательными просветами пробивается моя будто бы настоящая жизнь в далекой европейской столице,-- обои, кресло, стакан с лимонадом,-- я понял, что назойливая комната,-- фальсификация, ибо все, что за смертью, есть в лучшем случае фальсификация, наспех склеенное подобие жизни, меблированные комнаты небытия. Я понял, что подлинное -- вот оно; вот это дивное и страшное тропическое небо, эти блистательные сабли камышей, этот пар над ними, и толстогубые цветы, льнущие к плоскому островку, где рядом со мной лежат два сцепившихся трупа. И поняв это, я нашел в себе силы подползти к ним, вытащить нож из спины Грегсона, моего вождя, моего товарища. Он был мертв, он был совсем мертв, и все баночки в его карманах были разбиты, раздавлены. Мертв был и Кук, из его рта вылезал чернильно-синий язык. Я разжал пальцы Грегсона, я, обливаясь потом, перевернул его тело,-- губы были полуоткрыты и в крови, лицо, уже твердое с виду, казалось плохо выбритым, голубые белки сквозили между век. В последний раз я видел все это ясно, воочию, с печатью подлинности на всем, видел их ободранные колени, цветных мух, вьющихся над ними, самок этих мух, уже примеряющихся к яйцекладке. Неуклюже орудуя ослабевшими руками, я вынул из грудного карманчика моей рубашки толстую записную книжку,-- но тут меня охватила слабость, я сел, я поник головой... и все-таки превозмог этот нетерпеливый туман смерти и огляделся. Синева, зной, одиночество,-- и как мне жаль было Грегсона, который никогда не вернется домой,-- я даже вспомнил его жену и старуху-кухарку, и попугаев, и еще многое... а затем я подумал о наших открытиях, о драгоценных находках, о редких, еще не описанных растениях и тварях, которым уже не мы дадим названия. Я был один. Туманнее сверкали камыши, бледнее пылало небо. Я последил глазами за восхитительным жучком, который полз по камню, но у меня уже не было сил его поймать. Все линяло кругом, обнажая декорации смерти,-- правдоподобную мебель и четыре стены. Последним моим движением было раскрыть сырую от пота книжку,-- надо было кое-что записать непременно,-- увы, она выскользнула у меня из рук, я пошарил по одеялу,-- но ее уже не было.
"Придется его нести,-- сказал Грегсон далеким голосом.-- Помоги..."
"Ну, знаете, это дудки,-- ответил Кук (или так мне показалось).-- дудки. Предлагаю поживиться его мясом, пока он не высох. Фа-соль-ми-ре".
"Он заболел, он тоже заболел,-- вскричал я.-- Ты здесь с двумя сумасшедшими. Уходи один. Ты дойдешь,-- уходи..."
"Так мы его и отпустим",-- проговорил Кук.
Между тем бредовые видения, пользуясь общим замешательством, тихо и прочно становились на свои места. По небу тянулись и скрещивались линии туманного потолка. Из болота поднималось, будто подпираемое снизу, большое кресло. Какие-то блистающие птицы летали в болотном тумане и, садясь, обращались мгновенно: та -- в деревянную шишку кровати, эта -- в графин. Собрав всю свою волю, я пристальным взглядом согнал эту опасную ерунду. Над камышами летали настоящие птицы с длинными огненными хвостами. В воздухе стояло жужжание насекомых. Грегсон отмахивался от пестрой мухи и одновременно старался выяснить, к какому она принадлежит виду. Наконец он не выдержал и поймал ее в сачок. Движения его странно менялись, точно их кто-то тасовал, я его зараз видел в разных позах, он снимал себя с себя, как будто состоял из многих стеклянных Грегсонов, не совпадающих очертаниями,-- но вот он снова уплотнился, крепко встал: он тряс Кука за плечо.
"Ты мне поможешь его нести,-- отчетливо говорил Грегсон.-- Если бы ты не был предателем, мы бы не оказались в таком положении".
Кук молчал, медленно багровея.
"Смотри, Кук,-- будет худо,-- сказал Грегсон.-- Я тебе говорю в последний раз..."
И тут случилось то, что назревало давно. Кук, как бык, въехал головой Грегсону в живот, оба упали, Грегсон успел вытащить револьвер, но Куку удалось выбить револьвер из его руки,-- и тогда они обнялись и стали кататься в обнимку, оглушительно дыша. Я бессильно смотрел на них. Широкая спина Кука напрягалась, позвонки просвечивали сквозь рубашку, но вдруг, вместо спины, оказывалась на виду его же нога, с синей жилой вдоль рыжей голени, и сверху наваливался Грегсон, шлем его слетел и покатился, переваливаясь, как половина огромного картонного яйца. Откуда-то, из телесных лабиринтов, выюлили пальцы Кука, в них был зажат ржавый, но острый нож, нож вошел в спину Грегсона, как в глину, но Грегсон только крякнул, и оба несколько раз перевернулись, и когда опять показалась спина моего друга, там торчала рукоятка и верхняя половина лезвия, а сам он вцепился в толстую шею Кука и с треском давил, и Кук сучил ногами... В последний раз перевалились они полным оборотом, и уже виднелась лишь четверть лезвия.-- нет, пятая доля,-- нет, даже и этого не было видно: оно вошло до конца. Грегсон замер, навалившись на Кука, который затих тоже.
Я смотрел и думал почему-то (болезненный туман чувств...), что все это безвредная игра, что они сейчас встанут и, отдышавшись, мирно понесут меня через топи к синим прохладным холмам, в тенистое место, где будет журчать вода. Но внезапно, на этом последнем перегоне смертельной моей болезни,-- ибо я знал, что через несколько минут умру,-- так вот, в эти последние минуты на меня нашло полное прояснение,-- я понял, что все происходящее вокруг меня вовсе не игра воспаленного воображения, вовсе не вуаль бреда, сквозь которую нежелательными просветами пробивается моя будто бы настоящая жизнь в далекой европейской столице,-- обои, кресло, стакан с лимонадом,-- я понял, что назойливая комната,-- фальсификация, ибо все, что за смертью, есть в лучшем случае фальсификация, наспех склеенное подобие жизни, меблированные комнаты небытия. Я понял, что подлинное -- вот оно; вот это дивное и страшное тропическое небо, эти блистательные сабли камышей, этот пар над ними, и толстогубые цветы, льнущие к плоскому островку, где рядом со мной лежат два сцепившихся трупа. И поняв это, я нашел в себе силы подползти к ним, вытащить нож из спины Грегсона, моего вождя, моего товарища. Он был мертв, он был совсем мертв, и все баночки в его карманах были разбиты, раздавлены. Мертв был и Кук, из его рта вылезал чернильно-синий язык. Я разжал пальцы Грегсона, я, обливаясь потом, перевернул его тело,-- губы были полуоткрыты и в крови, лицо, уже твердое с виду, казалось плохо выбритым, голубые белки сквозили между век. В последний раз я видел все это ясно, воочию, с печатью подлинности на всем, видел их ободранные колени, цветных мух, вьющихся над ними, самок этих мух, уже примеряющихся к яйцекладке. Неуклюже орудуя ослабевшими руками, я вынул из грудного карманчика моей рубашки толстую записную книжку,-- но тут меня охватила слабость, я сел, я поник головой... и все-таки превозмог этот нетерпеливый туман смерти и огляделся. Синева, зной, одиночество,-- и как мне жаль было Грегсона, который никогда не вернется домой,-- я даже вспомнил его жену и старуху-кухарку, и попугаев, и еще многое... а затем я подумал о наших открытиях, о драгоценных находках, о редких, еще не описанных растениях и тварях, которым уже не мы дадим названия. Я был один. Туманнее сверкали камыши, бледнее пылало небо. Я последил глазами за восхитительным жучком, который полз по камню, но у меня уже не было сил его поймать. Все линяло кругом, обнажая декорации смерти,-- правдоподобную мебель и четыре стены. Последним моим движением было раскрыть сырую от пота книжку,-- надо было кое-что записать непременно,-- увы, она выскользнула у меня из рук, я пошарил по одеялу,-- но ее уже не было.
>>647284
Обосрался от ужаса! Дневного ужаса!
Обосрался от ужаса! Дневного ужаса!
>>646914
Обдолбался? Где ты тут нашел дневной ужас? Это ночь или раннее утро - максимум! Найди мне днем сумерки, говно ты ебаное.
А на пикче вообще какой-то закат.
>Снег с неба - с ночью наперегонки
>Животные и люди в норах спят
>Так сумеречны белые просторы
Обдолбался? Где ты тут нашел дневной ужас? Это ночь или раннее утро - максимум! Найди мне днем сумерки, говно ты ебаное.
А на пикче вообще какой-то закат.
365 Кб, 689x1050Я вам получше стих принесу, стих я этот знаю и люблю очень давно, и уж он-то по теме треда.
Автор Прохожий.
Зачем, дитя, проводишь время тут,
Играя одиноко в старом парке?
Аллеи в полдень беспощадно жарки,
Лучи прямые голову пекут.
К чему тебе безлюдные места?
Случайный неприветливый прохожий
Тебя обидеть ненароком сможет,
К ребенку беззащитному пристав.
Дай руку мне – тебя я уведу,
Не брошу без участия, конечно.
Послушай-ка: гуляя здесь беспечно –
Неровен час – накличешь ты беду.
Брести под солнцем – значимый урон;
Аллееустроители не правы.
Пронижем парк, топча ногами травы
В густой тени переплетенных крон.
Здесь шелковые крылья мотылька,
И каплей крови божия коровка
Легла на лист. Паук танцует ловко
Канатоходцем – ниточка тонка.
Доверься мне: покуда ты со мной –
Дитя, никто другой тебя не тронет.
Нет-нет, постой – не отбирай ладони,
Не рвись к аллеям – там напрасный зной,
Там солнце, словно вольтова дуга,
Там жар тяжелый пышет от дорожек,
Колебля воздух маревою дрожью, -
А нам с тобой прохлада дорога!
Дитя, дитя! Негоже так ползком
От спутника отделываться. Сжалься –
Не бейся, не кусай меня за пальцы
Свирепым несговорчивым зверьком!
Мне жаль, дитя, но силу применить
Я вынужден, борясь с твоею злобой.
Прижму сильнее – вырваться попробуй!
Дитя, не вынуждай тебя бранить.
Ну, вот и все. Лежи теперь, дитя,
Спокойно на своем цветочном ложе.
Пожалуй, рядом я присяду тоже,
О будущности собственной грустя –
Ведь ты сейчас останешься в тени,
А мне затем идти еще далёко,
Покинув парк – во власти солнцепека…
Ох, эти жаркие мучительные дни!
Автор Прохожий.
Зачем, дитя, проводишь время тут,
Играя одиноко в старом парке?
Аллеи в полдень беспощадно жарки,
Лучи прямые голову пекут.
К чему тебе безлюдные места?
Случайный неприветливый прохожий
Тебя обидеть ненароком сможет,
К ребенку беззащитному пристав.
Дай руку мне – тебя я уведу,
Не брошу без участия, конечно.
Послушай-ка: гуляя здесь беспечно –
Неровен час – накличешь ты беду.
Брести под солнцем – значимый урон;
Аллееустроители не правы.
Пронижем парк, топча ногами травы
В густой тени переплетенных крон.
Здесь шелковые крылья мотылька,
И каплей крови божия коровка
Легла на лист. Паук танцует ловко
Канатоходцем – ниточка тонка.
Доверься мне: покуда ты со мной –
Дитя, никто другой тебя не тронет.
Нет-нет, постой – не отбирай ладони,
Не рвись к аллеям – там напрасный зной,
Там солнце, словно вольтова дуга,
Там жар тяжелый пышет от дорожек,
Колебля воздух маревою дрожью, -
А нам с тобой прохлада дорога!
Дитя, дитя! Негоже так ползком
От спутника отделываться. Сжалься –
Не бейся, не кусай меня за пальцы
Свирепым несговорчивым зверьком!
Мне жаль, дитя, но силу применить
Я вынужден, борясь с твоею злобой.
Прижму сильнее – вырваться попробуй!
Дитя, не вынуждай тебя бранить.
Ну, вот и все. Лежи теперь, дитя,
Спокойно на своем цветочном ложе.
Пожалуй, рядом я присяду тоже,
О будущности собственной грустя –
Ведь ты сейчас останешься в тени,
А мне затем идти еще далёко,
Покинув парк – во власти солнцепека…
Ох, эти жаркие мучительные дни!
365 Кб, 689x1050Я вам получше стих принесу, стих я этот знаю и люблю очень давно, и уж он-то по теме треда.
Автор Прохожий.
Зачем, дитя, проводишь время тут,
Играя одиноко в старом парке?
Аллеи в полдень беспощадно жарки,
Лучи прямые голову пекут.
К чему тебе безлюдные места?
Случайный неприветливый прохожий
Тебя обидеть ненароком сможет,
К ребенку беззащитному пристав.
Дай руку мне – тебя я уведу,
Не брошу без участия, конечно.
Послушай-ка: гуляя здесь беспечно –
Неровен час – накличешь ты беду.
Брести под солнцем – значимый урон;
Аллееустроители не правы.
Пронижем парк, топча ногами травы
В густой тени переплетенных крон.
Здесь шелковые крылья мотылька,
И каплей крови божия коровка
Легла на лист. Паук танцует ловко
Канатоходцем – ниточка тонка.
Доверься мне: покуда ты со мной –
Дитя, никто другой тебя не тронет.
Нет-нет, постой – не отбирай ладони,
Не рвись к аллеям – там напрасный зной,
Там солнце, словно вольтова дуга,
Там жар тяжелый пышет от дорожек,
Колебля воздух маревою дрожью, -
А нам с тобой прохлада дорога!
Дитя, дитя! Негоже так ползком
От спутника отделываться. Сжалься –
Не бейся, не кусай меня за пальцы
Свирепым несговорчивым зверьком!
Мне жаль, дитя, но силу применить
Я вынужден, борясь с твоею злобой.
Прижму сильнее – вырваться попробуй!
Дитя, не вынуждай тебя бранить.
Ну, вот и все. Лежи теперь, дитя,
Спокойно на своем цветочном ложе.
Пожалуй, рядом я присяду тоже,
О будущности собственной грустя –
Ведь ты сейчас останешься в тени,
А мне затем идти еще далёко,
Покинув парк – во власти солнцепека…
Ох, эти жаркие мучительные дни!
Автор Прохожий.
Зачем, дитя, проводишь время тут,
Играя одиноко в старом парке?
Аллеи в полдень беспощадно жарки,
Лучи прямые голову пекут.
К чему тебе безлюдные места?
Случайный неприветливый прохожий
Тебя обидеть ненароком сможет,
К ребенку беззащитному пристав.
Дай руку мне – тебя я уведу,
Не брошу без участия, конечно.
Послушай-ка: гуляя здесь беспечно –
Неровен час – накличешь ты беду.
Брести под солнцем – значимый урон;
Аллееустроители не правы.
Пронижем парк, топча ногами травы
В густой тени переплетенных крон.
Здесь шелковые крылья мотылька,
И каплей крови божия коровка
Легла на лист. Паук танцует ловко
Канатоходцем – ниточка тонка.
Доверься мне: покуда ты со мной –
Дитя, никто другой тебя не тронет.
Нет-нет, постой – не отбирай ладони,
Не рвись к аллеям – там напрасный зной,
Там солнце, словно вольтова дуга,
Там жар тяжелый пышет от дорожек,
Колебля воздух маревою дрожью, -
А нам с тобой прохлада дорога!
Дитя, дитя! Негоже так ползком
От спутника отделываться. Сжалься –
Не бейся, не кусай меня за пальцы
Свирепым несговорчивым зверьком!
Мне жаль, дитя, но силу применить
Я вынужден, борясь с твоею злобой.
Прижму сильнее – вырваться попробуй!
Дитя, не вынуждай тебя бранить.
Ну, вот и все. Лежи теперь, дитя,
Спокойно на своем цветочном ложе.
Пожалуй, рядом я присяду тоже,
О будущности собственной грустя –
Ведь ты сейчас останешься в тени,
А мне затем идти еще далёко,
Покинув парк – во власти солнцепека…
Ох, эти жаркие мучительные дни!
312 Кб, 1080x1920>>647311
Видимо, этот анон отчаянно ищет общения с кем-нибудь. И желая здесь найти собеседника, несёт контент, в котором элемент сумеречной_романтики ему очень доставляет. Так он и надеется, что этот контент понравиться кому-то ещё. И его за это похвалят.
Видимо, этот анон отчаянно ищет общения с кем-нибудь. И желая здесь найти собеседника, несёт контент, в котором элемент сумеречной_романтики ему очень доставляет. Так он и надеется, что этот контент понравиться кому-то ещё. И его за это похвалят.
>>648372
Тут давеча был тред, где говна боялись.
Тут давеча был тред, где говна боялись.
265 Кб, 1280x860Конечно никакого ужаса не испытываю, однако большинство изображений в этом итт треде вызывают схожие чувства чего-то далекого и захватывающе спокойного. Голубое небо и бескрайние поля или луга... Ну или вот пикрил — фотки космического флота СССР. Конечно и фотки обычных кораблей на фоне синего неба вызывают что-то близкое по ощущениям, но факт упущенного момента добавляет какую-то изюминку.
57 Кб, 820x312Это же просто liminal spaces, какой в пизду дневной ужас?
>>648954
liminal spaces
liminal spaces
>>648955
Ну нет, все-таки не то. Какие-то чувства у меня вызывает только третья. Остальные - вообще ничего. Это разные все-таки феномены.
Ну нет, все-таки не то. Какие-то чувства у меня вызывает только третья. Остальные - вообще ничего. Это разные все-таки феномены.
>>648956
Твоя шиза личная
Твоя шиза личная
>>648957
Такая личная, что уже тредов 7-8 сам с собой обсуждаю, ага
У тебя на пикчах просто какие-то дверные проемы и пустые комнаты. Это вообще хуета какая-то. Серьезно, уноси.
Такая личная, что уже тредов 7-8 сам с собой обсуждаю, ага
У тебя на пикчах просто какие-то дверные проемы и пустые комнаты. Это вообще хуета какая-то. Серьезно, уноси.
>>648959
Я сказал как ваше говно называется, чтобы вы могли это гуглить, колхозане ебучие, а уж что там вашу шизу тригерит, выбирайте сами. Выдумали какой-то дневной ужас, пиздец. Вам самим не стыдно?
Поссал всем на ебало.
Я сказал как ваше говно называется, чтобы вы могли это гуглить, колхозане ебучие, а уж что там вашу шизу тригерит, выбирайте сами. Выдумали какой-то дневной ужас, пиздец. Вам самим не стыдно?
Поссал всем на ебало.
>>648957
на последней реал или графон? Не могу определить это в целом, отдельные элементы постоянно склоняют к противоположным взглядам, а в общем - никак.
на последней реал или графон? Не могу определить это в целом, отдельные элементы постоянно склоняют к противоположным взглядам, а в общем - никак.
>>648960
И нахуй мне гуглить пустые комнаты, бассейны и падики? Иди с этим в тред ностальгии по хрущевкам, там такое лучше зайдет.
И нахуй мне гуглить пустые комнаты, бассейны и падики? Иди с этим в тред ностальгии по хрущевкам, там такое лучше зайдет.
>>648955
>>648954
Головой ударился? Нахуй пошел из треда со своим говном.
Щенок ебаный пришел рассказать, как его однажды днем в метро выебал бомж, после чего он считает, что фото коридора - это дневной ужас.
>>648960
Ты - сын спидозной собаки. Теперь знаешь, как ты называешься.
>>648954
>дневной ужас
>закрытые помещения
Головой ударился? Нахуй пошел из треда со своим говном.
Щенок ебаный пришел рассказать, как его однажды днем в метро выебал бомж, после чего он считает, что фото коридора - это дневной ужас.
>>648960
>Я сказал как ваше говно называется
Ты - сын спидозной собаки. Теперь знаешь, как ты называешься.
Треду - сажи, всем отписавшимся без сажи - рака. Зарепортил за оффтоп нахуй, в треде НОЛЬ паранормального
>>650981
Оп-па, это что-то новенькое. Говори, где взял. ГОВОРИ, БЫСТРА!
Похоже больше всего на обложку к детективу, которые дамы читают на пляже, но я могу и ошибаться. Я хочу моар!
Оп-па, это что-то новенькое. Говори, где взял. ГОВОРИ, БЫСТРА!
Похоже больше всего на обложку к детективу, которые дамы читают на пляже, но я могу и ошибаться. Я хочу моар!
>>618332
Я наоборот лет 10 уже луну днем не видел, а раньше частенько
Я наоборот лет 10 уже луну днем не видел, а раньше частенько
>>651153
Што. ШТО. ШТО?
Живопись и мелкая пластика групы "Синтез"? Ну ладно, скорее всего это какой-то мухосранский кружок по лепке из глины и рисования вазочек. Но причем здесь чудовище? Что это за иллюстрации? Это иллюстрации художников, которые состоят в группе "Синтез"? Типа галерея славы "смарите чего добились наши ученики, они проиллюстрировали книги и получили 5к"?
Я должен знать больше.
Што. ШТО. ШТО?
Живопись и мелкая пластика групы "Синтез"? Ну ладно, скорее всего это какой-то мухосранский кружок по лепке из глины и рисования вазочек. Но причем здесь чудовище? Что это за иллюстрации? Это иллюстрации художников, которые состоят в группе "Синтез"? Типа галерея славы "смарите чего добились наши ученики, они проиллюстрировали книги и получили 5к"?
Я должен знать больше.
>>645855
Почему чем проще форма, тем сильнее она действует? Это же просто гладкая стена и проем в ней, там даже нет ничего внутри. А у меня эта пикча вызывает ощущение тайны и какой-то магеи. А если б это была какая-то навороченная хуйня с лепниной это была бы просто навороченная хуйня с лепниной.
Почему чем проще форма, тем сильнее она действует? Это же просто гладкая стена и проем в ней, там даже нет ничего внутри. А у меня эта пикча вызывает ощущение тайны и какой-то магеи. А если б это была какая-то навороченная хуйня с лепниной это была бы просто навороченная хуйня с лепниной.
>>651053
первые три очень ламповые
первые три очень ламповые
>>651469
Как считали пуристы, орнамент и декоративные изыски - это показатели дикого, первобытного искусства, а развитой человек - это человек геометрический, которому доставляют простые и чистые формы конструкций, в которых будто бы просвечивается подлинная
реальность.
Вообще говоря, что - то в этом есть, может быть теория и притянута за уши, но на уровне восприятия - обилие вычурных деталей и украшений - словно отвлекают от некой основы.
Как считали пуристы, орнамент и декоративные изыски - это показатели дикого, первобытного искусства, а развитой человек - это человек геометрический, которому доставляют простые и чистые формы конструкций, в которых будто бы просвечивается подлинная
реальность.
Вообще говоря, что - то в этом есть, может быть теория и притянута за уши, но на уровне восприятия - обилие вычурных деталей и украшений - словно отвлекают от некой основы.
687 Кб, 1920x1080Из треда картографии сновидений в ld
О, это большая тема, я даже боюсь так быстро не вскрыть, но одним словом это самое чудесное что бывает во сне, по крайней мере у меня так, там просто край чудес, сталкерщина и колдовство, психомантия, секты, культы, заговоры, аномалии, паранормальные эффекты. Иногда я чувствую звенящее напряжение если зайти подальше в зону пустоши, иногда в некоторым местах они явно огорожены заборами, как будто специально поставлено, такие бетонные советские старые серые плиты. Иногда чувство границы города просто давит. Ощущение, что я что-то нарушаю. Также есть скрытые районы во сне, которых нет в реале, но каково же было моё изумление, когда я таки нашёл на отшибе отдельный анклав из нескольких домов, буквально 4 дома и двор, затесавшиеся между складами. Это ИРЛ! Очень рекомендую делать сверку фактической местности, прогуливаясь и наблюдая. На других мега-картах другие свои пустыни могут быть, но с аналогичными чувствами запрета и опасности. Также полезно шариться по безлюдным местам. Недавно к своему удивлению я нашёл целую новую дорогу в лесу из бетонных плит, про которую никто почти не знает. В пустоши можно встретить сумасшедших военных, шизиков, людей из-под земли, культистов-сатанистов (эти эпизоды просто кошмарны), иногда мне кажется они даже не совсем люди. В общем пустошь это самое чудное что есть.
Также это может быть пространством в новую жизнь, которую надо преодолеть, если не привязываться к культам и паранормальному, то это просто испытания, а за пустошью будет другой город, возможно более лучший, возможно это такое отражение глубинного древнего архетипа путешествия, что заставляло людей исследовать новые места в древности. С западной пустыней например у меня связаны более развитые страны, более комфортные и продвинутые, хотя там своя чертовщина тоже творится, например будучи в Риме я встречаю странный квартал чёрного леса в черте города, который объезжают трамваи, с заброшенными храмами, а в немецком городке я выхожу из эропорта и решив протись пешком тоже нахожу такое аналогичное место! Компактное и тем более устрашающее, и там нет обычных людей, и кажется там происходит что-то запретное. Я просто не успеваю исследовать до конца и часто убегаю в ужасе. Да кстати, Стамбул тоже люто атмосферный в этом плане, переменные уровни, смешанная зональность, взаимные переходы, теснота, короче говоря снос мозга. Некоторые средиземноморские острова тоже.
Бесконечные поля - это ключевая локация для всех моих снов, я бы даже сказал, что это в принципе базис моих снов. Предполагаю, что они не имеют такого конкретного расположения, а заполняют всё свободное пространство, незанятое прочими локациями. Я обожаю поля, в полях прошло всё моё детство, так как я жил в селе, а потом, даже живя в городе, я на всё лето уезжал в деревню, где также проводил всё свободное время в полях. Сейчас уже очень давно не был в полях, скучаю по ним.
Так вот, есть конкретные поля, к примеру, Поле Грязи - это поле, через которое я шел в школу, его постоянно развозило в месиво из-за дождей, поэтому запомнилось оно мне именно как поле грязи. Эти поля имеют реальные аналог, имеют начало и конец, я мог точно сказать, где они находятся.
С Бесконечными полями всё не так, по сути, это и есть просто бесконечные пространства, заполненные полями. В своих снах я часто оказываюсь в них. В них появляются некоторые объекты, не имеющие реальных аналогов, но не более. К примеру, в одном из своих снов я ехал на поезде через эти поля, останавливаясь между безымянными небольшими городками, но в остальном вокруг были всё те же поля.
Или вот Автобус, это тоже знаковый элемент, на нём можно попасть куда угодно, в некоторых снах на нём я уезжал из Бесконечных полей, в других я приезжал туда, а иногда на нём пересекал городскую местность. И опять же, когда я ехал на нём по Бесконечным полям, то да, там встречались иногда, к примеру, небольшие лесопосадки, но в сути своей я ехал из ниоткуда в никуда по полям. Иногда посреди полей появляются здания, в которых происходит действие, но вокруг всё тоже самое.
Чёрт возьми и у меня тоже, только у меня там сначала лес и болото, пустошь, а потом поля-поля-поля, и там чувствуется какое-то совершенное иное пространство и время, там постоянно случаются всякие парадоксальные или странные или опасные события, а однажды даже я смог свалить из России непрерывно двигаясь в ту сторону, и вообще по ощущениям в той стороне меня ждёт что-то волшебное. Причём это пространство на самом деле на всех сторонах света. Исследования этих пространств было одной из ключевым моих миссий во сне.
>Пустыня много у кого встречается на картах, в чём её символизм?
О, это большая тема, я даже боюсь так быстро не вскрыть, но одним словом это самое чудесное что бывает во сне, по крайней мере у меня так, там просто край чудес, сталкерщина и колдовство, психомантия, секты, культы, заговоры, аномалии, паранормальные эффекты. Иногда я чувствую звенящее напряжение если зайти подальше в зону пустоши, иногда в некоторым местах они явно огорожены заборами, как будто специально поставлено, такие бетонные советские старые серые плиты. Иногда чувство границы города просто давит. Ощущение, что я что-то нарушаю. Также есть скрытые районы во сне, которых нет в реале, но каково же было моё изумление, когда я таки нашёл на отшибе отдельный анклав из нескольких домов, буквально 4 дома и двор, затесавшиеся между складами. Это ИРЛ! Очень рекомендую делать сверку фактической местности, прогуливаясь и наблюдая. На других мега-картах другие свои пустыни могут быть, но с аналогичными чувствами запрета и опасности. Также полезно шариться по безлюдным местам. Недавно к своему удивлению я нашёл целую новую дорогу в лесу из бетонных плит, про которую никто почти не знает. В пустоши можно встретить сумасшедших военных, шизиков, людей из-под земли, культистов-сатанистов (эти эпизоды просто кошмарны), иногда мне кажется они даже не совсем люди. В общем пустошь это самое чудное что есть.
Также это может быть пространством в новую жизнь, которую надо преодолеть, если не привязываться к культам и паранормальному, то это просто испытания, а за пустошью будет другой город, возможно более лучший, возможно это такое отражение глубинного древнего архетипа путешествия, что заставляло людей исследовать новые места в древности. С западной пустыней например у меня связаны более развитые страны, более комфортные и продвинутые, хотя там своя чертовщина тоже творится, например будучи в Риме я встречаю странный квартал чёрного леса в черте города, который объезжают трамваи, с заброшенными храмами, а в немецком городке я выхожу из эропорта и решив протись пешком тоже нахожу такое аналогичное место! Компактное и тем более устрашающее, и там нет обычных людей, и кажется там происходит что-то запретное. Я просто не успеваю исследовать до конца и часто убегаю в ужасе. Да кстати, Стамбул тоже люто атмосферный в этом плане, переменные уровни, смешанная зональность, взаимные переходы, теснота, короче говоря снос мозга. Некоторые средиземноморские острова тоже.
Бесконечные поля - это ключевая локация для всех моих снов, я бы даже сказал, что это в принципе базис моих снов. Предполагаю, что они не имеют такого конкретного расположения, а заполняют всё свободное пространство, незанятое прочими локациями. Я обожаю поля, в полях прошло всё моё детство, так как я жил в селе, а потом, даже живя в городе, я на всё лето уезжал в деревню, где также проводил всё свободное время в полях. Сейчас уже очень давно не был в полях, скучаю по ним.
Так вот, есть конкретные поля, к примеру, Поле Грязи - это поле, через которое я шел в школу, его постоянно развозило в месиво из-за дождей, поэтому запомнилось оно мне именно как поле грязи. Эти поля имеют реальные аналог, имеют начало и конец, я мог точно сказать, где они находятся.
С Бесконечными полями всё не так, по сути, это и есть просто бесконечные пространства, заполненные полями. В своих снах я часто оказываюсь в них. В них появляются некоторые объекты, не имеющие реальных аналогов, но не более. К примеру, в одном из своих снов я ехал на поезде через эти поля, останавливаясь между безымянными небольшими городками, но в остальном вокруг были всё те же поля.
Или вот Автобус, это тоже знаковый элемент, на нём можно попасть куда угодно, в некоторых снах на нём я уезжал из Бесконечных полей, в других я приезжал туда, а иногда на нём пересекал городскую местность. И опять же, когда я ехал на нём по Бесконечным полям, то да, там встречались иногда, к примеру, небольшие лесопосадки, но в сути своей я ехал из ниоткуда в никуда по полям. Иногда посреди полей появляются здания, в которых происходит действие, но вокруг всё тоже самое.
Чёрт возьми и у меня тоже, только у меня там сначала лес и болото, пустошь, а потом поля-поля-поля, и там чувствуется какое-то совершенное иное пространство и время, там постоянно случаются всякие парадоксальные или странные или опасные события, а однажды даже я смог свалить из России непрерывно двигаясь в ту сторону, и вообще по ощущениям в той стороне меня ждёт что-то волшебное. Причём это пространство на самом деле на всех сторонах света. Исследования этих пространств было одной из ключевым моих миссий во сне.
687 Кб, 1920x1080Из треда картографии сновидений в ld
О, это большая тема, я даже боюсь так быстро не вскрыть, но одним словом это самое чудесное что бывает во сне, по крайней мере у меня так, там просто край чудес, сталкерщина и колдовство, психомантия, секты, культы, заговоры, аномалии, паранормальные эффекты. Иногда я чувствую звенящее напряжение если зайти подальше в зону пустоши, иногда в некоторым местах они явно огорожены заборами, как будто специально поставлено, такие бетонные советские старые серые плиты. Иногда чувство границы города просто давит. Ощущение, что я что-то нарушаю. Также есть скрытые районы во сне, которых нет в реале, но каково же было моё изумление, когда я таки нашёл на отшибе отдельный анклав из нескольких домов, буквально 4 дома и двор, затесавшиеся между складами. Это ИРЛ! Очень рекомендую делать сверку фактической местности, прогуливаясь и наблюдая. На других мега-картах другие свои пустыни могут быть, но с аналогичными чувствами запрета и опасности. Также полезно шариться по безлюдным местам. Недавно к своему удивлению я нашёл целую новую дорогу в лесу из бетонных плит, про которую никто почти не знает. В пустоши можно встретить сумасшедших военных, шизиков, людей из-под земли, культистов-сатанистов (эти эпизоды просто кошмарны), иногда мне кажется они даже не совсем люди. В общем пустошь это самое чудное что есть.
Также это может быть пространством в новую жизнь, которую надо преодолеть, если не привязываться к культам и паранормальному, то это просто испытания, а за пустошью будет другой город, возможно более лучший, возможно это такое отражение глубинного древнего архетипа путешествия, что заставляло людей исследовать новые места в древности. С западной пустыней например у меня связаны более развитые страны, более комфортные и продвинутые, хотя там своя чертовщина тоже творится, например будучи в Риме я встречаю странный квартал чёрного леса в черте города, который объезжают трамваи, с заброшенными храмами, а в немецком городке я выхожу из эропорта и решив протись пешком тоже нахожу такое аналогичное место! Компактное и тем более устрашающее, и там нет обычных людей, и кажется там происходит что-то запретное. Я просто не успеваю исследовать до конца и часто убегаю в ужасе. Да кстати, Стамбул тоже люто атмосферный в этом плане, переменные уровни, смешанная зональность, взаимные переходы, теснота, короче говоря снос мозга. Некоторые средиземноморские острова тоже.
Бесконечные поля - это ключевая локация для всех моих снов, я бы даже сказал, что это в принципе базис моих снов. Предполагаю, что они не имеют такого конкретного расположения, а заполняют всё свободное пространство, незанятое прочими локациями. Я обожаю поля, в полях прошло всё моё детство, так как я жил в селе, а потом, даже живя в городе, я на всё лето уезжал в деревню, где также проводил всё свободное время в полях. Сейчас уже очень давно не был в полях, скучаю по ним.
Так вот, есть конкретные поля, к примеру, Поле Грязи - это поле, через которое я шел в школу, его постоянно развозило в месиво из-за дождей, поэтому запомнилось оно мне именно как поле грязи. Эти поля имеют реальные аналог, имеют начало и конец, я мог точно сказать, где они находятся.
С Бесконечными полями всё не так, по сути, это и есть просто бесконечные пространства, заполненные полями. В своих снах я часто оказываюсь в них. В них появляются некоторые объекты, не имеющие реальных аналогов, но не более. К примеру, в одном из своих снов я ехал на поезде через эти поля, останавливаясь между безымянными небольшими городками, но в остальном вокруг были всё те же поля.
Или вот Автобус, это тоже знаковый элемент, на нём можно попасть куда угодно, в некоторых снах на нём я уезжал из Бесконечных полей, в других я приезжал туда, а иногда на нём пересекал городскую местность. И опять же, когда я ехал на нём по Бесконечным полям, то да, там встречались иногда, к примеру, небольшие лесопосадки, но в сути своей я ехал из ниоткуда в никуда по полям. Иногда посреди полей появляются здания, в которых происходит действие, но вокруг всё тоже самое.
Чёрт возьми и у меня тоже, только у меня там сначала лес и болото, пустошь, а потом поля-поля-поля, и там чувствуется какое-то совершенное иное пространство и время, там постоянно случаются всякие парадоксальные или странные или опасные события, а однажды даже я смог свалить из России непрерывно двигаясь в ту сторону, и вообще по ощущениям в той стороне меня ждёт что-то волшебное. Причём это пространство на самом деле на всех сторонах света. Исследования этих пространств было одной из ключевым моих миссий во сне.
>Пустыня много у кого встречается на картах, в чём её символизм?
О, это большая тема, я даже боюсь так быстро не вскрыть, но одним словом это самое чудесное что бывает во сне, по крайней мере у меня так, там просто край чудес, сталкерщина и колдовство, психомантия, секты, культы, заговоры, аномалии, паранормальные эффекты. Иногда я чувствую звенящее напряжение если зайти подальше в зону пустоши, иногда в некоторым местах они явно огорожены заборами, как будто специально поставлено, такие бетонные советские старые серые плиты. Иногда чувство границы города просто давит. Ощущение, что я что-то нарушаю. Также есть скрытые районы во сне, которых нет в реале, но каково же было моё изумление, когда я таки нашёл на отшибе отдельный анклав из нескольких домов, буквально 4 дома и двор, затесавшиеся между складами. Это ИРЛ! Очень рекомендую делать сверку фактической местности, прогуливаясь и наблюдая. На других мега-картах другие свои пустыни могут быть, но с аналогичными чувствами запрета и опасности. Также полезно шариться по безлюдным местам. Недавно к своему удивлению я нашёл целую новую дорогу в лесу из бетонных плит, про которую никто почти не знает. В пустоши можно встретить сумасшедших военных, шизиков, людей из-под земли, культистов-сатанистов (эти эпизоды просто кошмарны), иногда мне кажется они даже не совсем люди. В общем пустошь это самое чудное что есть.
Также это может быть пространством в новую жизнь, которую надо преодолеть, если не привязываться к культам и паранормальному, то это просто испытания, а за пустошью будет другой город, возможно более лучший, возможно это такое отражение глубинного древнего архетипа путешествия, что заставляло людей исследовать новые места в древности. С западной пустыней например у меня связаны более развитые страны, более комфортные и продвинутые, хотя там своя чертовщина тоже творится, например будучи в Риме я встречаю странный квартал чёрного леса в черте города, который объезжают трамваи, с заброшенными храмами, а в немецком городке я выхожу из эропорта и решив протись пешком тоже нахожу такое аналогичное место! Компактное и тем более устрашающее, и там нет обычных людей, и кажется там происходит что-то запретное. Я просто не успеваю исследовать до конца и часто убегаю в ужасе. Да кстати, Стамбул тоже люто атмосферный в этом плане, переменные уровни, смешанная зональность, взаимные переходы, теснота, короче говоря снос мозга. Некоторые средиземноморские острова тоже.
Бесконечные поля - это ключевая локация для всех моих снов, я бы даже сказал, что это в принципе базис моих снов. Предполагаю, что они не имеют такого конкретного расположения, а заполняют всё свободное пространство, незанятое прочими локациями. Я обожаю поля, в полях прошло всё моё детство, так как я жил в селе, а потом, даже живя в городе, я на всё лето уезжал в деревню, где также проводил всё свободное время в полях. Сейчас уже очень давно не был в полях, скучаю по ним.
Так вот, есть конкретные поля, к примеру, Поле Грязи - это поле, через которое я шел в школу, его постоянно развозило в месиво из-за дождей, поэтому запомнилось оно мне именно как поле грязи. Эти поля имеют реальные аналог, имеют начало и конец, я мог точно сказать, где они находятся.
С Бесконечными полями всё не так, по сути, это и есть просто бесконечные пространства, заполненные полями. В своих снах я часто оказываюсь в них. В них появляются некоторые объекты, не имеющие реальных аналогов, но не более. К примеру, в одном из своих снов я ехал на поезде через эти поля, останавливаясь между безымянными небольшими городками, но в остальном вокруг были всё те же поля.
Или вот Автобус, это тоже знаковый элемент, на нём можно попасть куда угодно, в некоторых снах на нём я уезжал из Бесконечных полей, в других я приезжал туда, а иногда на нём пересекал городскую местность. И опять же, когда я ехал на нём по Бесконечным полям, то да, там встречались иногда, к примеру, небольшие лесопосадки, но в сути своей я ехал из ниоткуда в никуда по полям. Иногда посреди полей появляются здания, в которых происходит действие, но вокруг всё тоже самое.
Чёрт возьми и у меня тоже, только у меня там сначала лес и болото, пустошь, а потом поля-поля-поля, и там чувствуется какое-то совершенное иное пространство и время, там постоянно случаются всякие парадоксальные или странные или опасные события, а однажды даже я смог свалить из России непрерывно двигаясь в ту сторону, и вообще по ощущениям в той стороне меня ждёт что-то волшебное. Причём это пространство на самом деле на всех сторонах света. Исследования этих пространств было одной из ключевым моих миссий во сне.
>>578259 (OP)
Всю жизнь живу в дс. Ненавижу лето. В это время года даже готов работать по 12 часов, либо кататься на такси. Если на градуснике больше 25, жить невозможно. Зной, духота, пыль, все звуки превращаются в белый шум, который только давит на голову, а в совокупности с ярким светом она начинает болеть. Люди, которые кричат о том, как им нравится это время года, бесят меня сильнее всего. Даже в шортах и майке жить на улице невозможно. От холода спрятаться проще, можешь одеться теплее, подвигаться, чтобы разогнать кровь, есть/пить что-то горячее, сидеть у обогревателя, но от жары не спрятаться. Она выжмет из тебя всю жидкость и оставит гнить. Любое движение заставляет тебя нагреваться еще сильнее, все вокруг как в тумане и только к вечеру можешь более менее нормально функционировать. Поэтому последние пару лет я безмерно счастлив в связи с тем, что летом было относительно холодно
Всю жизнь живу в дс. Ненавижу лето. В это время года даже готов работать по 12 часов, либо кататься на такси. Если на градуснике больше 25, жить невозможно. Зной, духота, пыль, все звуки превращаются в белый шум, который только давит на голову, а в совокупности с ярким светом она начинает болеть. Люди, которые кричат о том, как им нравится это время года, бесят меня сильнее всего. Даже в шортах и майке жить на улице невозможно. От холода спрятаться проще, можешь одеться теплее, подвигаться, чтобы разогнать кровь, есть/пить что-то горячее, сидеть у обогревателя, но от жары не спрятаться. Она выжмет из тебя всю жидкость и оставит гнить. Любое движение заставляет тебя нагреваться еще сильнее, все вокруг как в тумане и только к вечеру можешь более менее нормально функционировать. Поэтому последние пару лет я безмерно счастлив в связи с тем, что летом было относительно холодно
528 Кб, 1920x1516>>654090
Только причем тут дневной ужас нихуя непонятно. Ты просто не любишь жару, блядь.
Только причем тут дневной ужас нихуя непонятно. Ты просто не любишь жару, блядь.
Никогда не понимал анонов, которые приходят сюда и пишут гадости. Если тема настолько хуевая, почему тред все еще живет? Есть ребята, которые интересуются, они сидят и с кайфом обсуждают. Не нравится - иди в свой тред про дельфинов и сонные параличи. Как дети ей богу.
Короче, надеюсь те, кто постят тут хорошие пикчи никогда не будут всерьез воспринимать этих токсиков.
Короче, надеюсь те, кто постят тут хорошие пикчи никогда не будут всерьез воспринимать этих токсиков.
>>655781
Ты про тред или доску в целом?
>Никогда не понимал анонов, которые приходят сюда и пишут гадости.
Ты про тред или доску в целом?
>>655794
Ну главным образом про этот тред. Ну и в целом это ко всем долгоживущим тредам хоть с несколькими завсегдатыми относится.
Ну главным образом про этот тред. Ну и в целом это ко всем долгоживущим тредам хоть с несколькими завсегдатыми относится.
1 Мб, 2048x1536>>578259 (OP)
Аноны, я вам интерпретацию Дневного Ужаса принёс!
Давайте начнем с простого - мы с вами прежде всего животные. Точнее сказать, биороботы. В том плане, что мы состоим из клеток, миллионы лет эволюционировавших до нашего состояния. Как следствие наши тела - одни из самых идеальных на данный момент машин для выживания. Мы можем не используя наш мозг существовать на большой площади планеты. Если же мы применим данный нам инструмент в виде когнитивных мощностей, то и вовсе можем жить везде.
И мы не должны забывать, что мозг можно условно разделить на рептильную зону и кору головного мозга. И рептильная кора имеет даже в каком-то смысле заложенную в себе структуру базовых знаний о мире. Например то, что существует свет, что есть гравитация, есть вода и ее отсутствие итд. И этот самый рептильный мозг ответственен за наши страхи. За инстинкт "Бей или беги".
Теперь придём к анализу типовых элементов фобий. Наш мозг, будучи очень сложным и многослойным узлом машины для выживания устроен так, чтобы сразу находить некие несоответствия привычным условиям. Следствием этого является парейдолия - неосознанное восприятие окружения как элементов чьих-то тел, лиц или других образов. Как следствие при определенных условиях мозг может сначала получать базовый образ, а только потом логическую оценку, если таковая возможна. А при фобиях сей процесс идёт по циклу без конца, что и приводит к постоянному паническому страху.
Теперь перейдем к Дневному Ужасу.
Я бы немного изменил список и расширил его интерпретацию. Также можно прийти к одному очень красивому и страшному умозаключению, почему это страшно.
Знали ли вы, что многие фото обрабатывают для увеличения контрастности? Как следствие многие фото ИТТ больше подходят под описание. Но что же приводит к этому ощущению дискомфорта? Задумайтесь, небо синее, так как оно насыщено азотом и кислородом. Это - наша атмосфера. Если ее начать выкачивать, то небо станет менее ярким, так как меньше молекула для рассеивания света. Оно станет как раз таким космически-синим, каким оно снится.
Такие здания встречаются чаще всего в пустынных областях, что уже говорит о жаре и сухости. Сухость претит человеческому организму. Нам нужно много воды для жизни. А тут жизни нет. Не забывайте, что тут много пустых домов.
Простые формы неестественны для нашего мира, особенно при больших масштабах. Мы не боимся кругляша-солнца, так как мы не можем его увидеть полностью и осознать НАСКОЛЬКО оно огромно и НАСКОЛЬКО оно круглое. Оно всегда с нами, ласково светит с неба, никогда не оставаясь на месте. А когда мы видим что-то не вписывающееся в ландшафт, оно вызывает панику, ведь оно не отсюда, где бы ты ни был. Зловещая долина.
Продолжу первый пункт. Что такое контрастность? Это когда тени темнее, а свет-светлее. Чтобы тени были темнее, необходим или светопоглащающий материал (условно черный словно уголь), или среда мало приломляющая свет. Желательно без пыли. И знаете где такая среда есть? В космосе. Вакуум. Слишком мало молекул, чтобы достаточно света об них билось. Как следствие яркий, ничем на заблокированный свет жесткого спектра, попадая на тело даёт очень яркое отражение, делая предмет контрастным. А теневая сторона при том АБСОЛЮТНО черная.
Опять же, древние инстинкты. Отсутствие людей - значит произошло что-то страшное, например наличие хищника или массовая их гибель по другим причинам. И в таких ситуациях, когда ты один на один с неизвестностью и видишь одиночку, ты чувствуешь от него опасность - негде прятаться, негде скрыться, нечем защищаться. Бежать. Бежать пока еще есть силы.
Мегалофобия. Боязнь чего-то настолько космически огромного, что его силуэт проступает сквозь синеву. Оно не из этого мира. Его не должно было быть. Гравитация должна была его уничтожить или приковать к земле. А оно сопротивляется этому.
Облака это вода. Вода есть жизнь. Нет воды - нет жизни. Опять же ее наличие в атмосфере делает небо чуть более белесым.
Если теней больше чем 1, то присутствует несколько источников света. В природе есть только 1 источник яркого, дневного света. Зеркала могут его отразить, но как правило в описываемых условиях источник света ДОЛЖЕН быть один.
Итак, что у нас выходит? К чему всё стекается? К какому логическому концу можно прийти?
ЭТО СМЕРТЬ
Это пейзажи мертвых или почти умерших миров. Нашего мира, в его конце. В одном из его вариантов. Что-то похитило воду и почти разграбило атмосферу. Убило всё живое, и остался лишь ты, без воды и еды. Любой странник - потенциальный хищник. Человек? Не факт. Возможно, то самое существо, что убило этот мир. Возможно, из другого мира. Возможно, оно же его и прожаривает чем-то таким же ярким, как и наше солнце.
Циклопические объекты? Скопированные объекты? Идеальная форма? Признаки привычной нам цивилизации.
>>608407 >>617270
Повышенная яркость при темном небе? Черные тени? Это воздух, который высасывается из твоей груди прямо сейчас. Его остатки обжигают голодные легкие, вызывая неотвратимое и постоянное удушье в условиях нестерпимого жара.
>>624671
Белые здания? ЛЭП? В условиях высокого уровня УФ-излучения и отсутствия влаги последними будут уничтожены неорганические строения. Даже больше - все краски при длительном влиянии ультрафиолета выцветут до состояния белоснежности. Но для этого нужны годы. Значит, этот мир задыхался уже не один десяток лет, а в последние годы и вовсе затих.
Это - идеальный мир Смерти. То, как наш мозг представляет себе "жизнь" после смерти. Полное или почти полное отсутствие жизни. Выживание без средств для выживания. Неправильность происходящего.
Аноны, я вам интерпретацию Дневного Ужаса принёс!
Давайте начнем с простого - мы с вами прежде всего животные. Точнее сказать, биороботы. В том плане, что мы состоим из клеток, миллионы лет эволюционировавших до нашего состояния. Как следствие наши тела - одни из самых идеальных на данный момент машин для выживания. Мы можем не используя наш мозг существовать на большой площади планеты. Если же мы применим данный нам инструмент в виде когнитивных мощностей, то и вовсе можем жить везде.
И мы не должны забывать, что мозг можно условно разделить на рептильную зону и кору головного мозга. И рептильная кора имеет даже в каком-то смысле заложенную в себе структуру базовых знаний о мире. Например то, что существует свет, что есть гравитация, есть вода и ее отсутствие итд. И этот самый рептильный мозг ответственен за наши страхи. За инстинкт "Бей или беги".
Теперь придём к анализу типовых элементов фобий. Наш мозг, будучи очень сложным и многослойным узлом машины для выживания устроен так, чтобы сразу находить некие несоответствия привычным условиям. Следствием этого является парейдолия - неосознанное восприятие окружения как элементов чьих-то тел, лиц или других образов. Как следствие при определенных условиях мозг может сначала получать базовый образ, а только потом логическую оценку, если таковая возможна. А при фобиях сей процесс идёт по циклу без конца, что и приводит к постоянному паническому страху.
Теперь перейдем к Дневному Ужасу.
Я бы немного изменил список и расширил его интерпретацию. Также можно прийти к одному очень красивому и страшному умозаключению, почему это страшно.
>Густо-синее до черноты небо без облаков
Знали ли вы, что многие фото обрабатывают для увеличения контрастности? Как следствие многие фото ИТТ больше подходят под описание. Но что же приводит к этому ощущению дискомфорта? Задумайтесь, небо синее, так как оно насыщено азотом и кислородом. Это - наша атмосфера. Если ее начать выкачивать, то небо станет менее ярким, так как меньше молекула для рассеивания света. Оно станет как раз таким космически-синим, каким оно снится.
>белые здания из простых материалов
Такие здания встречаются чаще всего в пустынных областях, что уже говорит о жаре и сухости. Сухость претит человеческому организму. Нам нужно много воды для жизни. А тут жизни нет. Не забывайте, что тут много пустых домов.
>простые формы
Простые формы неестественны для нашего мира, особенно при больших масштабах. Мы не боимся кругляша-солнца, так как мы не можем его увидеть полностью и осознать НАСКОЛЬКО оно огромно и НАСКОЛЬКО оно круглое. Оно всегда с нами, ласково светит с неба, никогда не оставаясь на месте. А когда мы видим что-то не вписывающееся в ландшафт, оно вызывает панику, ведь оно не отсюда, где бы ты ни был. Зловещая долина.
>Высокая контрастность
Продолжу первый пункт. Что такое контрастность? Это когда тени темнее, а свет-светлее. Чтобы тени были темнее, необходим или светопоглащающий материал (условно черный словно уголь), или среда мало приломляющая свет. Желательно без пыли. И знаете где такая среда есть? В космосе. Вакуум. Слишком мало молекул, чтобы достаточно света об них билось. Как следствие яркий, ничем на заблокированный свет жесткого спектра, попадая на тело даёт очень яркое отражение, делая предмет контрастным. А теневая сторона при том АБСОЛЮТНО черная.
>отсутствие людей/наличие одиночек
Опять же, древние инстинкты. Отсутствие людей - значит произошло что-то страшное, например наличие хищника или массовая их гибель по другим причинам. И в таких ситуациях, когда ты один на один с неизвестностью и видишь одиночку, ты чувствуешь от него опасность - негде прятаться, негде скрыться, нечем защищаться. Бежать. Бежать пока еще есть силы.
>огромные здания
Мегалофобия. Боязнь чего-то настолько космически огромного, что его силуэт проступает сквозь синеву. Оно не из этого мира. Его не должно было быть. Гравитация должна была его уничтожить или приковать к земле. А оно сопротивляется этому.
>отсутствие облаков
Облака это вода. Вода есть жизнь. Нет воды - нет жизни. Опять же ее наличие в атмосфере делает небо чуть более белесым.
>странные тени
Если теней больше чем 1, то присутствует несколько источников света. В природе есть только 1 источник яркого, дневного света. Зеркала могут его отразить, но как правило в описываемых условиях источник света ДОЛЖЕН быть один.
Итак, что у нас выходит? К чему всё стекается? К какому логическому концу можно прийти?
ЭТО СМЕРТЬ
Это пейзажи мертвых или почти умерших миров. Нашего мира, в его конце. В одном из его вариантов. Что-то похитило воду и почти разграбило атмосферу. Убило всё живое, и остался лишь ты, без воды и еды. Любой странник - потенциальный хищник. Человек? Не факт. Возможно, то самое существо, что убило этот мир. Возможно, из другого мира. Возможно, оно же его и прожаривает чем-то таким же ярким, как и наше солнце.
Циклопические объекты? Скопированные объекты? Идеальная форма? Признаки привычной нам цивилизации.
>>608407 >>617270
Повышенная яркость при темном небе? Черные тени? Это воздух, который высасывается из твоей груди прямо сейчас. Его остатки обжигают голодные легкие, вызывая неотвратимое и постоянное удушье в условиях нестерпимого жара.
>>624671
Белые здания? ЛЭП? В условиях высокого уровня УФ-излучения и отсутствия влаги последними будут уничтожены неорганические строения. Даже больше - все краски при длительном влиянии ультрафиолета выцветут до состояния белоснежности. Но для этого нужны годы. Значит, этот мир задыхался уже не один десяток лет, а в последние годы и вовсе затих.
Это - идеальный мир Смерти. То, как наш мозг представляет себе "жизнь" после смерти. Полное или почти полное отсутствие жизни. Выживание без средств для выживания. Неправильность происходящего.
1 Мб, 2048x1536>>578259 (OP)
Аноны, я вам интерпретацию Дневного Ужаса принёс!
Давайте начнем с простого - мы с вами прежде всего животные. Точнее сказать, биороботы. В том плане, что мы состоим из клеток, миллионы лет эволюционировавших до нашего состояния. Как следствие наши тела - одни из самых идеальных на данный момент машин для выживания. Мы можем не используя наш мозг существовать на большой площади планеты. Если же мы применим данный нам инструмент в виде когнитивных мощностей, то и вовсе можем жить везде.
И мы не должны забывать, что мозг можно условно разделить на рептильную зону и кору головного мозга. И рептильная кора имеет даже в каком-то смысле заложенную в себе структуру базовых знаний о мире. Например то, что существует свет, что есть гравитация, есть вода и ее отсутствие итд. И этот самый рептильный мозг ответственен за наши страхи. За инстинкт "Бей или беги".
Теперь придём к анализу типовых элементов фобий. Наш мозг, будучи очень сложным и многослойным узлом машины для выживания устроен так, чтобы сразу находить некие несоответствия привычным условиям. Следствием этого является парейдолия - неосознанное восприятие окружения как элементов чьих-то тел, лиц или других образов. Как следствие при определенных условиях мозг может сначала получать базовый образ, а только потом логическую оценку, если таковая возможна. А при фобиях сей процесс идёт по циклу без конца, что и приводит к постоянному паническому страху.
Теперь перейдем к Дневному Ужасу.
Я бы немного изменил список и расширил его интерпретацию. Также можно прийти к одному очень красивому и страшному умозаключению, почему это страшно.
Знали ли вы, что многие фото обрабатывают для увеличения контрастности? Как следствие многие фото ИТТ больше подходят под описание. Но что же приводит к этому ощущению дискомфорта? Задумайтесь, небо синее, так как оно насыщено азотом и кислородом. Это - наша атмосфера. Если ее начать выкачивать, то небо станет менее ярким, так как меньше молекула для рассеивания света. Оно станет как раз таким космически-синим, каким оно снится.
Такие здания встречаются чаще всего в пустынных областях, что уже говорит о жаре и сухости. Сухость претит человеческому организму. Нам нужно много воды для жизни. А тут жизни нет. Не забывайте, что тут много пустых домов.
Простые формы неестественны для нашего мира, особенно при больших масштабах. Мы не боимся кругляша-солнца, так как мы не можем его увидеть полностью и осознать НАСКОЛЬКО оно огромно и НАСКОЛЬКО оно круглое. Оно всегда с нами, ласково светит с неба, никогда не оставаясь на месте. А когда мы видим что-то не вписывающееся в ландшафт, оно вызывает панику, ведь оно не отсюда, где бы ты ни был. Зловещая долина.
Продолжу первый пункт. Что такое контрастность? Это когда тени темнее, а свет-светлее. Чтобы тени были темнее, необходим или светопоглащающий материал (условно черный словно уголь), или среда мало приломляющая свет. Желательно без пыли. И знаете где такая среда есть? В космосе. Вакуум. Слишком мало молекул, чтобы достаточно света об них билось. Как следствие яркий, ничем на заблокированный свет жесткого спектра, попадая на тело даёт очень яркое отражение, делая предмет контрастным. А теневая сторона при том АБСОЛЮТНО черная.
Опять же, древние инстинкты. Отсутствие людей - значит произошло что-то страшное, например наличие хищника или массовая их гибель по другим причинам. И в таких ситуациях, когда ты один на один с неизвестностью и видишь одиночку, ты чувствуешь от него опасность - негде прятаться, негде скрыться, нечем защищаться. Бежать. Бежать пока еще есть силы.
Мегалофобия. Боязнь чего-то настолько космически огромного, что его силуэт проступает сквозь синеву. Оно не из этого мира. Его не должно было быть. Гравитация должна была его уничтожить или приковать к земле. А оно сопротивляется этому.
Облака это вода. Вода есть жизнь. Нет воды - нет жизни. Опять же ее наличие в атмосфере делает небо чуть более белесым.
Если теней больше чем 1, то присутствует несколько источников света. В природе есть только 1 источник яркого, дневного света. Зеркала могут его отразить, но как правило в описываемых условиях источник света ДОЛЖЕН быть один.
Итак, что у нас выходит? К чему всё стекается? К какому логическому концу можно прийти?
ЭТО СМЕРТЬ
Это пейзажи мертвых или почти умерших миров. Нашего мира, в его конце. В одном из его вариантов. Что-то похитило воду и почти разграбило атмосферу. Убило всё живое, и остался лишь ты, без воды и еды. Любой странник - потенциальный хищник. Человек? Не факт. Возможно, то самое существо, что убило этот мир. Возможно, из другого мира. Возможно, оно же его и прожаривает чем-то таким же ярким, как и наше солнце.
Циклопические объекты? Скопированные объекты? Идеальная форма? Признаки привычной нам цивилизации.
>>608407 >>617270
Повышенная яркость при темном небе? Черные тени? Это воздух, который высасывается из твоей груди прямо сейчас. Его остатки обжигают голодные легкие, вызывая неотвратимое и постоянное удушье в условиях нестерпимого жара.
>>624671
Белые здания? ЛЭП? В условиях высокого уровня УФ-излучения и отсутствия влаги последними будут уничтожены неорганические строения. Даже больше - все краски при длительном влиянии ультрафиолета выцветут до состояния белоснежности. Но для этого нужны годы. Значит, этот мир задыхался уже не один десяток лет, а в последние годы и вовсе затих.
Это - идеальный мир Смерти. То, как наш мозг представляет себе "жизнь" после смерти. Полное или почти полное отсутствие жизни. Выживание без средств для выживания. Неправильность происходящего.
Аноны, я вам интерпретацию Дневного Ужаса принёс!
Давайте начнем с простого - мы с вами прежде всего животные. Точнее сказать, биороботы. В том плане, что мы состоим из клеток, миллионы лет эволюционировавших до нашего состояния. Как следствие наши тела - одни из самых идеальных на данный момент машин для выживания. Мы можем не используя наш мозг существовать на большой площади планеты. Если же мы применим данный нам инструмент в виде когнитивных мощностей, то и вовсе можем жить везде.
И мы не должны забывать, что мозг можно условно разделить на рептильную зону и кору головного мозга. И рептильная кора имеет даже в каком-то смысле заложенную в себе структуру базовых знаний о мире. Например то, что существует свет, что есть гравитация, есть вода и ее отсутствие итд. И этот самый рептильный мозг ответственен за наши страхи. За инстинкт "Бей или беги".
Теперь придём к анализу типовых элементов фобий. Наш мозг, будучи очень сложным и многослойным узлом машины для выживания устроен так, чтобы сразу находить некие несоответствия привычным условиям. Следствием этого является парейдолия - неосознанное восприятие окружения как элементов чьих-то тел, лиц или других образов. Как следствие при определенных условиях мозг может сначала получать базовый образ, а только потом логическую оценку, если таковая возможна. А при фобиях сей процесс идёт по циклу без конца, что и приводит к постоянному паническому страху.
Теперь перейдем к Дневному Ужасу.
Я бы немного изменил список и расширил его интерпретацию. Также можно прийти к одному очень красивому и страшному умозаключению, почему это страшно.
>Густо-синее до черноты небо без облаков
Знали ли вы, что многие фото обрабатывают для увеличения контрастности? Как следствие многие фото ИТТ больше подходят под описание. Но что же приводит к этому ощущению дискомфорта? Задумайтесь, небо синее, так как оно насыщено азотом и кислородом. Это - наша атмосфера. Если ее начать выкачивать, то небо станет менее ярким, так как меньше молекула для рассеивания света. Оно станет как раз таким космически-синим, каким оно снится.
>белые здания из простых материалов
Такие здания встречаются чаще всего в пустынных областях, что уже говорит о жаре и сухости. Сухость претит человеческому организму. Нам нужно много воды для жизни. А тут жизни нет. Не забывайте, что тут много пустых домов.
>простые формы
Простые формы неестественны для нашего мира, особенно при больших масштабах. Мы не боимся кругляша-солнца, так как мы не можем его увидеть полностью и осознать НАСКОЛЬКО оно огромно и НАСКОЛЬКО оно круглое. Оно всегда с нами, ласково светит с неба, никогда не оставаясь на месте. А когда мы видим что-то не вписывающееся в ландшафт, оно вызывает панику, ведь оно не отсюда, где бы ты ни был. Зловещая долина.
>Высокая контрастность
Продолжу первый пункт. Что такое контрастность? Это когда тени темнее, а свет-светлее. Чтобы тени были темнее, необходим или светопоглащающий материал (условно черный словно уголь), или среда мало приломляющая свет. Желательно без пыли. И знаете где такая среда есть? В космосе. Вакуум. Слишком мало молекул, чтобы достаточно света об них билось. Как следствие яркий, ничем на заблокированный свет жесткого спектра, попадая на тело даёт очень яркое отражение, делая предмет контрастным. А теневая сторона при том АБСОЛЮТНО черная.
>отсутствие людей/наличие одиночек
Опять же, древние инстинкты. Отсутствие людей - значит произошло что-то страшное, например наличие хищника или массовая их гибель по другим причинам. И в таких ситуациях, когда ты один на один с неизвестностью и видишь одиночку, ты чувствуешь от него опасность - негде прятаться, негде скрыться, нечем защищаться. Бежать. Бежать пока еще есть силы.
>огромные здания
Мегалофобия. Боязнь чего-то настолько космически огромного, что его силуэт проступает сквозь синеву. Оно не из этого мира. Его не должно было быть. Гравитация должна была его уничтожить или приковать к земле. А оно сопротивляется этому.
>отсутствие облаков
Облака это вода. Вода есть жизнь. Нет воды - нет жизни. Опять же ее наличие в атмосфере делает небо чуть более белесым.
>странные тени
Если теней больше чем 1, то присутствует несколько источников света. В природе есть только 1 источник яркого, дневного света. Зеркала могут его отразить, но как правило в описываемых условиях источник света ДОЛЖЕН быть один.
Итак, что у нас выходит? К чему всё стекается? К какому логическому концу можно прийти?
ЭТО СМЕРТЬ
Это пейзажи мертвых или почти умерших миров. Нашего мира, в его конце. В одном из его вариантов. Что-то похитило воду и почти разграбило атмосферу. Убило всё живое, и остался лишь ты, без воды и еды. Любой странник - потенциальный хищник. Человек? Не факт. Возможно, то самое существо, что убило этот мир. Возможно, из другого мира. Возможно, оно же его и прожаривает чем-то таким же ярким, как и наше солнце.
Циклопические объекты? Скопированные объекты? Идеальная форма? Признаки привычной нам цивилизации.
>>608407 >>617270
Повышенная яркость при темном небе? Черные тени? Это воздух, который высасывается из твоей груди прямо сейчас. Его остатки обжигают голодные легкие, вызывая неотвратимое и постоянное удушье в условиях нестерпимого жара.
>>624671
Белые здания? ЛЭП? В условиях высокого уровня УФ-излучения и отсутствия влаги последними будут уничтожены неорганические строения. Даже больше - все краски при длительном влиянии ультрафиолета выцветут до состояния белоснежности. Но для этого нужны годы. Значит, этот мир задыхался уже не один десяток лет, а в последние годы и вовсе затих.
Это - идеальный мир Смерти. То, как наш мозг представляет себе "жизнь" после смерти. Полное или почти полное отсутствие жизни. Выживание без средств для выживания. Неправильность происходящего.
>>655830
Очень интересный разбор. Здравые мысли определенно есть. Смущает только пункт с синевой неба и тенями, я даж не знал что синева зависит от количества кислорода в воздухе, лол. Т. е вряд ли это из-за боязни задохнуться, слишком сложная логическая цепочка для мозга. Думаю, тут просто незащищенность от солца или чьего-то ока. Облака тебя как бы прячут.
Очень интересный разбор. Здравые мысли определенно есть. Смущает только пункт с синевой неба и тенями, я даж не знал что синева зависит от количества кислорода в воздухе, лол. Т. е вряд ли это из-за боязни задохнуться, слишком сложная логическая цепочка для мозга. Думаю, тут просто незащищенность от солца или чьего-то ока. Облака тебя как бы прячут.
Годные пикчи в треде, давно не встречал этой атмосферки в медиа, за что спасибо анону.
Сам же никогда не испытывал ужаса от подобных образов, скорее трудноописуемое тоскливо-притягательное чувство.
Сам же никогда не испытывал ужаса от подобных образов, скорее трудноописуемое тоскливо-притягательное чувство.
>>655852
Не кислорода - воздуха как такового. Логика, по сути, простая - чем ты выше над поверхностью Земли, тем более странным будет небо. Оно будет всё темнее, пока не станет черным.
А насчет незащищенности - просто открытое пространство.
Не кислорода - воздуха как такового. Логика, по сути, простая - чем ты выше над поверхностью Земли, тем более странным будет небо. Оно будет всё темнее, пока не станет черным.
А насчет незащищенности - просто открытое пространство.
>>656726
Ебать, палочник и ДУ, самый неожиданный кроссовер снача!
Ебать, палочник и ДУ, самый неожиданный кроссовер снача!
>>656750
Испытывает дневной ужас.
Испытывает дневной ужас.
>>635237
а мне наоборот хотелось бы там оказаться на время
а мне наоборот хотелось бы там оказаться на время
2,8 Мб, 4032x2268Из художественного альбома. Картина подписана как "Покинутые поля Чернобыля".
смотрел аниму Ночь на Галактической железной дороге и приметил пару кадров
смотрел аниму Ночь на Галактической железной дороге и приметил пару кадров
смотрю видео -https://www.youtube.com/watch?v=03yL_JCeQBI , и там в комментах есть такой термин - kenopsia. There is a psychological phenomena known as "kenopsia". It's the stressful feeling you get when you enter a location that you would expect to be bustling with people, only to find the area empty and abandoned.
Мне кажется, чем-то связано с сабжем
Мне кажется, чем-то связано с сабжем
>>578259 (OP)
Бляяя, в постах к треду не то. Как минимум я с этим диким страхом не обосрался.
Как по мне,самое страшное-это все спокойно,а картинке есть люди,живущие беззаботной жизнь. Ощущение такой отдаленность от мира,будто все проблемы-иллюзия,что есть только ты-и твои эмоции. Прям как в детстве. Мир становится настолько узким,что нехватает воздуха.
Но такое чувство не только летом,но и зимой,сразу вспоминаешь щкольные годы: идя с огромным тяжелым портфелем за спиной и в кучу замотанной теплой одеждой мамой,вокруг еще темно,а падающий снег можно разглядеть от света фонаря.
И осенью и весной. Возможно это появилось от постоянных проблем,поэтому это и кажется странным и не привычным
Бляяя, в постах к треду не то. Как минимум я с этим диким страхом не обосрался.
Как по мне,самое страшное-это все спокойно,а картинке есть люди,живущие беззаботной жизнь. Ощущение такой отдаленность от мира,будто все проблемы-иллюзия,что есть только ты-и твои эмоции. Прям как в детстве. Мир становится настолько узким,что нехватает воздуха.
Но такое чувство не только летом,но и зимой,сразу вспоминаешь щкольные годы: идя с огромным тяжелым портфелем за спиной и в кучу замотанной теплой одеждой мамой,вокруг еще темно,а падающий снег можно разглядеть от света фонаря.
И осенью и весной. Возможно это появилось от постоянных проблем,поэтому это и кажется странным и не привычным
>>578259 (OP)
Треадх, не умирай, хочу тебя сохранить
Треадх, не умирай, хочу тебя сохранить
23 Кб, 300x213>>658515
Все нормально, мы живы.
Все нормально, мы живы.
>>659348
класс! спасибо, что делишься!
класс! спасибо, что делишься!
>>659348
Я фигуру справа не сразу заметил, прям холодок пробрал. Здорово. Молодчина, художник.
Я фигуру справа не сразу заметил, прям холодок пробрал. Здорово. Молодчина, художник.
>>659348
Жутковато, ибо этот материал похож на живую плоть.
Жутковато, ибо этот материал похож на живую плоть.
+++
https://www.youtube.com/watch?v=5R682M3ZEyk
Начало этого клипа, как мне кажется, подходит под тематику этого треда. По крайней мере, несколько распространённых триггеров здесь присутствует.
Начало этого клипа, как мне кажется, подходит под тематику этого треда. По крайней мере, несколько распространённых триггеров здесь присутствует.
https://www.youtube.com/watch?v=IViWb4ojuHE&disable_polymer=1
https://www.youtube.com/watch?v=xjatJ36cJvM
В детстве ядерный взрыв при солнечном свете из второго Терминатора изрядно криповал.
https://www.youtube.com/watch?v=xjatJ36cJvM
В детстве ядерный взрыв при солнечном свете из второго Терминатора изрядно криповал.
>>659629
Ну хуй знает, alib старше зумеров.
Ну хуй знает, alib старше зумеров.
>>660370
Видел его позже в кошмарах, хотя во время просмотра не испугался.
Видел его позже в кошмарах, хотя во время просмотра не испугался.
111 Кб, 1148x744Мне кажется, концепция дневного ужаса всё-таки напрямую связана с так называемыми liminal spaces. Если liminal spaces - это места, которые, будучи пустыми, вызывают дискомфорт из-за того, что мы привыкли видеть их наполненными людьми (например, пустая школа или пустой супермаркет), то можно предположить, что определённые изображения вызывают "дневной ужас" именно потому, что мы привыкли ассоциировать день (особенно летний день) с людьми и машинами, снующими повсюду, а их полное отсутствие тут же создаёт чувство, будто "что-то здесь не так". Словно наступил апокалипсис и все вымерли нахуй.
>>660836
Да заебал со своими пустыми хатами в треде ДНЕВНОГО ужаса, сука. Загугли картинки liminal spaces - там либо хаты, либо пасмурная срань. Суть ДНЕВНОГО ужаса - в пустоте и СОЛНЕЧНОСТИ.
Ебать, в жару наоборот все прячутся нахуй, мамин ж ты сибиряк.
Пиздуй отседава со своими лиминалами спайсами, сын шалавы.
>liminal spaces
>пустая школа или пустой супермаркет
Да заебал со своими пустыми хатами в треде ДНЕВНОГО ужаса, сука. Загугли картинки liminal spaces - там либо хаты, либо пасмурная срань. Суть ДНЕВНОГО ужаса - в пустоте и СОЛНЕЧНОСТИ.
>мы привыкли ассоциировать день (особенно летний день) с людьми и машинами, снующими повсюду, а их полное отсутствие тут же создаёт чувство, будто "что-то здесь не так"
Ебать, в жару наоборот все прячутся нахуй, мамин ж ты сибиряк.
Пиздуй отседава со своими лиминалами спайсами, сын шалавы.
>>660836
Хуётаки. Тебя один раз обосрали, а ты опять пришел и тявкаешь. Если ты какал жиденько, когда заходил в пустую школу или супермаркет - это твои проблемы, обратись к психоАНАЛитику. Говна кусок ты.
>всё-таки
Хуётаки. Тебя один раз обосрали, а ты опять пришел и тявкаешь. Если ты какал жиденько, когда заходил в пустую школу или супермаркет - это твои проблемы, обратись к психоАНАЛитику. Говна кусок ты.
>>660890
>>660891
Говна поешьте, он в правильном направлении копает. Лиминальность - это в принципе нахождение в переходном состоянии, неважно между чем. Время суток тоже подходит, даже троп такой есть - https://tvtropes.org/pmwiki/pmwiki.php/Main/LiminalTime.
Как я понял, мозг умеет осознавать лиминальность, и в такие моменты начинает перебирать варианты один хлеще другого, к чему все вокруг движется. Из-за этого и появляется мучительное ожидание вероятно грандиозного и необязательно приятного события.
>>660891
Говна поешьте, он в правильном направлении копает. Лиминальность - это в принципе нахождение в переходном состоянии, неважно между чем. Время суток тоже подходит, даже троп такой есть - https://tvtropes.org/pmwiki/pmwiki.php/Main/LiminalTime.
Как я понял, мозг умеет осознавать лиминальность, и в такие моменты начинает перебирать варианты один хлеще другого, к чему все вокруг движется. Из-за этого и появляется мучительное ожидание вероятно грандиозного и необязательно приятного события.
>>578259 (OP)
Внезапно, пустоши в Киберпанк 2077 имеют подобную атмосферу: оставленные трейлеры, брошенные фермы, проржавевшие и забытые всеми ветряки.
И стоишь такой в тишине, разглядывая гигантский город раскинувшийся вдали. Завораживающее зрелище.
Внезапно, пустоши в Киберпанк 2077 имеют подобную атмосферу: оставленные трейлеры, брошенные фермы, проржавевшие и забытые всеми ветряки.
И стоишь такой в тишине, разглядывая гигантский город раскинувшийся вдали. Завораживающее зрелище.
>>665146
Репортнул говносерч
Репортнул говносерч
Еще давно на кассете смотрел фильм Route 666, 2001. Хоррор средний, но по теме
184 Кб, 560x541>>664947
СНачую.
СНачую.
Блять словила флешбек , давно знакома с этим явлением и пиздец как понимаю отписавших выше.Воспоминание :Я одна у бабки в деревне , днём , на улице лето , но это уже не полдень , а чуть позже , но солнце всё равно палящее и яркое , очень безоблачно.Я стою посреди кухни и смотрю в окно сквозь занавеску которого льется желтый свет.Просто стою и смотрю , никакого ветра , шелеста , полная тишина , вся комната наполнена эти назойливым желтым светом.За окном видно только развалину напротив и желтую , сухую степную траву.Никаких людей или машин , даже животные которых в деревне полно-молчат.Собаки не лают , не слышно куриц или коров или кошек.И я стою так на этой кухне и мне не страшно , мне странно , зловеще-неуютно.Хотя какзалось бы комната у бабушки дома , милые занавески , на улице тепло и солнечно.Но что то внутри вгоняет в тревогу , в такую тревогу когда ты не можешь ни кричать , ни говорить , только стоять посреди кухни и смотреть на мерзкие золотые лучи пробивающиеся сквозь абсолютно неподвижные занавески.
147 Кб, 720x720>>578259 (OP)
Я советую вам послушать данный трек : https://www.youtube.com/watch?v=HNaEbrLKKt0 . И плюс под него смотреть дневные фотки ,дают непередаваемый эффект . По мне аж мурашки бегают.
Я советую вам послушать данный трек : https://www.youtube.com/watch?v=HNaEbrLKKt0 . И плюс под него смотреть дневные фотки ,дают непередаваемый эффект . По мне аж мурашки бегают.
>>665854
Почему селедки такие косноязычные и безграмотные?
Почему селедки такие косноязычные и безграмотные?
>>667901
Что ж ты хочешь, когда пост оставляет не умеющий читать слепой анимудаун.
В тредах в последнее время столько нерелейтеда, что я ебал.
Что ж ты хочешь, когда пост оставляет не умеющий читать слепой анимудаун.
В тредах в последнее время столько нерелейтеда, что я ебал.
>>617271
с собачки просто улетел. Та самая лавкрафтовская кривая геометрия
с собачки просто улетел. Та самая лавкрафтовская кривая геометрия
>>668827
Есть что-то такое... неприятное.
Есть что-то такое... неприятное.
просматривая тред, вспомнил кое-какие иллюстрации к произведению "Дон Кихот". мне кажется, подобное ощущение есть от них.
>>668827
мне во снах такая хуйня снится. 1 в 1
мне во снах такая хуйня снится. 1 в 1
58 Кб, 1080x1041прекот нужон
Любил раньше фото с подобной атмосферой в google earth искать, но ублюдки удалили старый слой с самыми балдежными снимками.
>>671848
Первая фотка откуда? Крипово выглядит. Чем-то заброшенные концлагеря напоминает.
Первая фотка откуда? Крипово выглядит. Чем-то заброшенные концлагеря напоминает.
Тред утонул или удален.
Это копия, сохраненная 31 января 2021 года.
Скачать тред: только с превью, с превью и прикрепленными файлами.
Второй вариант может долго скачиваться. Файлы будут только в живых или недавно утонувших тредах. Подробнее
Если вам полезен архив М.Двача, пожертвуйте на оплату сервера.
Это копия, сохраненная 31 января 2021 года.
Скачать тред: только с превью, с превью и прикрепленными файлами.
Второй вариант может долго скачиваться. Файлы будут только в живых или недавно утонувших тредах. Подробнее
Если вам полезен архив М.Двача, пожертвуйте на оплату сервера.