Попал Сакуефаг в камеру тохоанонов – большая хата, на сорок человек, а сидят почти шестьдесят. Железные шконки в два яруса, духота, влажность, воздуха не хватает, полуголые зэки в татуировках спелл-карт– преисподняя!

Подвели его «шестерки» к местному пахану – здоровый, мускулистый, вокруг сосков тоходевочки, на груди Хакурейский храм, оскал железный. Сидит на почетном месте у окна, на койке, ноги поджал, саке пьет.

Осмотрел он Сакуефага внимательно, хмыкнул.

– Какой же ты могучий да красивый!

Вроде восхитился, хотя ему показалось, что издевается.

– А расскажи-ка ты нам, за что сюда попал?

Вспомнил Сакуефаг своего сокамерника и хотел что-нибудь соврать, но глядь – мужичонка тот – вот он! Предыдущим автозаком его отправили – а вот он уже сидит рядом с паханом, на почетном месте и сейчас не кажется ни замызганным, ни тщедушным, вроде напитался силой в этом аду.

«Дом, люди, – вспомнил Сакуфаг. – Видно, и вправду ему здесь дом родной...» А вслух грубо сказал:

– За вайфу попал!

Вот так! Понимайте: клал я на вас с прибором! Если надо – и постоять за себя смогу!

Знай Сакуефаг, что его ждет, он, пока при силах, разбежался бы и виском об угол стола. Но привыкнув другим зло делать, на себя его он не примерял никогда.

– Неужто фапал? – притворно удивился пахан.

– Точно, – вызывающе глянул Сакуфаг.

– Хвастал: девочка добрая, она меня любит, – сообщил недавний сокамерник. – Раковал. Ремилию оскорблял. Кости обещал поломать тохоанончикам.

Со всех сторон раздался ропот, будто ожил пчелиный рой. Сакуефагу стало не по себе.

– Это плохо. Очень плохо.

Пахан покачал головой.

– У неё шапочка была? Или бантик?

Сакуефаг сглотнул.

– Не знаю никакой шапочки... Пахан сузил глаза.

– Так ты, секондари, на мою вайфу фапал! – голос его был страшен. Из рассказов о зоне Сакуефаг запомнил одно: «секондари» – тягчайшее оскорбление, оно смывается только кровью. Сейчас эта мысль проскользнула в глубине сознания, наполняемого предчувствием чего-то ужасного.

– И на его вайфу! – пахан показал на бывшего соседа. – И на его! Кольцо горячих тел вокруг смыкалось.

– Так что с тобой делать?! Давай анонов спросим, которых ты обосрал! Что с ним делать, люди?

– То, что он сделал! Секондарить! Во все дырки! – понеслось со всех сторон.

– Слышал? Вот что люди говорят. Значит, так тому и быть...

Любителя добрых девочек схватили за руки, он рванулся и, наверное, сумел бы вырваться, но сзади ударили по голове, на миг свет померк, а когда зрение вернулось, локти были крепко связаны за спиной, а штаны спущены. Чей-то скользкий палец нырял в задний проход.

– Дай еще масла...

– Хватит, перегибай через шконку...

– Подождите, – раздался голос пахана, и Сакуефаг решил, что сейчас весь кошмар закончится. Но он только начинался.

– Ему же надо пасть подготовить, чтоб не укусил... Дайте мне кость!

В руку пахану сунули костяшку домино.

– Переворачивай!

Опрокинутому навзничь Сакуефагу оттянули губу, пахан приставил – кость к переднему зубу и чем-то сильно ударил сверху. Голова дернулась, молния вонзилась в мозг, сломанный под корень зуб влетел в гортань, Сакуефаг забился в кашле. Еще удар – и хрустнул второй зуб.

– Теперь нижние...

Рот наполнился обломками зубов и кровью, сознание мутилось от боли и ужаса, происходящего.

– Теперь порядок, – донеслось откуда-то издалека. – Мы так на Севере собачек готовили... Сакуефага положили поперек шконки.

– Начинайте двойной тягой, потом поменяетесь. И по кругу...

Сакуефага схватили за волосы и запрокинули голову. Рядом с лицом он увидел толстую, раздваивающуюся на конце сардельку. Она приближалась... Сакуефаг закрыл глаза. Это было все, что он мог сделать.