Так а где ты у Тарантино натуралистичное насилие нашел? Напротив, чаще всего оно у него гротескное, трешовое, игровое, пародийное, сверхпафосное, театрализованное, вычурное, порой мультяшное (не только в аниме вставках) и т.д. Понятно, что все это далеко как от натурализма, так и т.н. «чернухи». Кроме того, «Чернуха» как некий набор стилистических клише или эстетическое направление или даже жанр, в моем понимании, несовместима с рофлом, стебом, несерьезностью, анекдотичностью и, главное, с весельем. Так, морлфагская агитка «Реквием по мечте» - это бездарная, унылая, да к тому же неубедительная чернуха, что называется, в себе. А вот хулиганский «На игле» – кино веселое, трагическое, яростное, задорное, смешное и грустное одновременно. В нем есть место как глубочайшей экзистенциональной проблематике, так и самому грязному сортиру в Шотландии, как явному антинарк посылу, так и признанию убогости и тупости трезвой жизни потребителя. Короче, явно не «чернуха», а пестрый фейреверк смыслов, проблем и тропов . Вот и у Тарантино весельем, рофлом и угаром сочится абсолютно любая сцена, не исключая и самые жестокие, и самые трагические. Это-то и вызывает негодование той части народа, которая привыкла к отвратительно фальшивой по сути, но «крайне серьезной» по подаче тв-чернухе (прямиком из 90-х и во многом про них), с одной стороны, и старым добрым трогательно-невинно-наивным советским комедиям, – с другой. Но никак не к смешению высокого и низкого штилей штилей, святого Гайдая и греховного, но, сука, такого увлекательного нтвшного расследования про изнасилования, расчлененку, канибализм или собакоеблю Панина. Поэтому народ у нас любит «Брата» и помнит «Груз 200» куда больше, чем любит или помнит «Жмурки». «Ревизора» своего времени не привыкшая оглядываться назад народная воля РФ великодушно оставила историкам литературы и другим т.н. интеллигентам, эстетам и либералам (одним словом, пидорасам) для обсасывания. Чего уж и говорить о заморских химерических сатанинских водевилях Тарантино - их, пожалуй, даже и либералу грех будет подсунуть.

Макдона - другое дело. Ныне живущий классик драматургии; человек сперва классического театра, и уж затем –контркультурного кино, и хотя бы уже поэтому (т.е. в силу профессиональной привычки к условному и концептуальному, а не подробному и чувственному) чуждый, как и Тарантино, натурализма и чернухи («взаправдашней» нтвшной, а не ироничной). Но вместе с тем Макдона также свободен от юношеского максимализма и потребности в бунтарстве и провокациях, чего не отнять у его старшего (хотя пока и явно не более зрелого) американского коллеги, унаследовавшего революционное настроение (и метод) французов Новой волны от соотечественниковь Нового Голливуда, в многом (особенно в творческой неистовости) оказавшись ближе к первым, чем ко вторым. У Макдоны источников вдохновения для авторского фрондировния тоже хоть отбавляй, причем не только в национальной истории, но и в узко-профессиональной - чего один Бэккет стоит. Однако в работах ирландца нет ни протеста, ни вызова, ни бунта, ни уж тем более качественной революции. Вполне возможно, внутренний ирландец Макдоны восстал как раз против глупых и беспочвенных (кроме почвы стереотипного мышления) ожиданий на свой ирландский счет. А в Баншах Инширина и вовсем объявил войну ожиданиям как вредной практике. Вторя Аршавину, Макдона показывает, что ожидания – вещь эфемерная и необъективная, поэтому не стоит придавать ей слишком большое значение: да, твой закодычный друг, вопреки ожиданиям всех ваших знакомых, может перестать с тобой общаться без причин. И да, вы сможете проявить гуманность к злейшему врагу, в последнюю минуту, вместо мести, вопреки всеобщим ожиданиям. Здесь Макдона сочиняет гимн человеческой свободе воли. «Человек» - всегда звучит гордо, говорит он вместе с горьковским Сатиным, несмотря на все чинимые им же препятствия, спустя стольких лет (и войн), всегда, – завершает роллинговский снейп. Неотвратимость и фатализм - это иллюзия, согласеу инсайту режиссера.

О них мы говорим, когда не хотим признавать собственной ответственности не только за себя, но и за тех, кому нужна помощь. Крик банши - это не окончательный приговор, а предостережение, призыв к действию, тревожное напоминание о том, что пока находится в нашей власти. Безумей Колм и простак Падрайк смогли распознать крик Банши сквозь густой туман войны, мести и злобы, образованная Шивон – не услышала его впритык.

В насилии Макдона привлекает отнюдь не аморальность и не его громадный разрушительный потенциал, и даже не его своеобразная эстетика (чего не отнять у Тарантино), а безупречность его как маскировки, как ширмы, которая притягивает взоры одних дураков, вызывает почти физическое отторжение и морализаторский понос других, подготавливая почву для появления третьих - пока еще не сверхзрителей , но уже хотя бы не дураков, роулмоделящих хрущева в манеже. Зрителей, которые когда-то, возможно, осилят Французскую новую волну, признают мазню Кандинского и халтуру Малевича, осилят Улисса Джойса и, если повезет, Первую научную монографию войны 1812 года. Выходит, что Макдона без особо намерения (вероятно) воспитывает вкус своего зрителя. Это похвально, но поскольку меня отпугивает любая дидактика (даже такая симпатичная), Тарантиновское ультраотрицание, его абсолютная свобода от рамок, обязанностей и ответственности перед кем-либо в искусстве, - мне намного ближе.

Расхожее возмущение художественным насилием может быть вызвано разве что ханжеством, либо морализмом (что неплохо, просто мне не близко)), но, скорее всего, элементарной нелюбовью именно к скоморошье-балаганному насилию с его дикими забавами, вроде застреленных карликов, наци-шрамирования, еврейского джихада против фюрера, психов с пуделями и кроликами, изнасилованных черных гангстеров с кляпами во рту, прокалываний грудной клетки перенюхавшей герыча умы турман огромным шприцом, бесславных смертей в толчке - короче говоря, к постмодернисткому веселью без границ (вспомним, бессмертное тарантиновское: BECAUSE IT'S SO MUCH FUN, JAN!"). У Макдоны это шаловливо-насмешливое, цинично-залихватское и, я убежден, крайне жизнеутверждающее в своей основе настроение, издевательски обликается (прячется, но у посвященных на виду) то в вульгарный готический нуар, то в прямолинейную социальщину, где-то обретает безумные абсурдно-пародийно-психологические очертания химеры, а кое-где приглушается (но опять же, не для всех) политическим миротворческим морализаторством (в котором некоторые, впрочем, и видят "скрытый смысл" Баншей). Для меня же гений макдоны именно в этой едва различимой насмешке над собственным пафосом, в потаенной в его культурном геноме бахтинской карнавальности — веселом цинизме, жизнерадостном декадансе, обязательной паре слезок, так уж и быть пропущенных сквозь ураган неистового внутреннего здорового смеха, единым которым и жива ирландская (и русская, кстати!) душа. В этом весь громадный, с большой буквы и без надменного налета просвещения гуманизм Макдоны, его близость (далеко не единственная) к не менее известному балагуру, карнавальщику и трикстеру - Франсуа Рабле и остальной компании веселых баламутов, чье безудержное интеллектуальное нахальство когда-то положило конец средневековью в самом важном - в головах.

>>3884
>>3895
А если так...
После просмотра плохих вещей пришлось заново осмыслить и Фаворитку... По сути - это актерский приквел Эммы Стоун к Бедным-Несчастным, потому что там она предстала начинающей пьяненькой путаной, которая уже в БН устроила сексуальную элевсинскую мистерию... Опять грек предлагает расковырять дилемму: мейк секс - но вар... И королева Анна Стюарт у нас представлена даже не совсем человеком, а функцией, которая анализирует и принимает решение: кто больше доставил ей удовольствие (потеряв 17 детей, настрадавшись, ты превращаешься в человека-функцию)... Первая фаворитка - мужчинообразная (вот именно - не мужиковатая, а именно с достоинством - мужчинообразная) дама, которая любит, стреляет, убивает, владеет, решает, воюет, побеждает, и снова любит... Вторая - падшая (именно - падшая с высот аристократии, элиты), познавшая низы, убожество, грязь, мразь, рвань, срань, но всё-таки умная (в том числе, по-животному хитрая) и всё-таки добрая... Отец и Мать. Вот эти два образа сражаются за королевские весы, которые должны качнуться именно в их сторону, иначе папа и мама убьют друг друга. И у меня каждый раз возникал дзен-буддистский вопрос, почему они не остановятся в конфронтации, почему не дожидаясь прощения друг друга, они просто вместе взаимовыгодно не продолжат сосуществовать... это правила такие в этой королевской игре? Или скорпион не может совладать со своей сутью? А вы поняли кто какую религию косплеит? Кто Отец и кто Мать? И всё-таки побеждает доброта... побеждает Мать... Потому что, потому что всех нужнее и дороже, всех доверчивей и строже в этом мире доброта, в этом мире доброта... Доброта всех строже!

Чтобы сбалансировать, добавлю...
А ты хоть понимаешь, что зло созидает комфорт и цивилизацию, технологии и прогресс... просто есть градации зла, когда оно в переплетении с добром не наносит вред большинству, но меньшинство страдает, когда большинство живет в новом будущем прогрессивном... добро всегда из низов и убожества, там среди неприкасаемых и бомжей, но в религиозной оболочке, не находясь в прямом столкновении со злом, опираясь на зло, может обеспечить себе комфорт и технологическое продвижения, какая и писяя в туалет типа очко на заднем дворе деревенского домишки... Ты понимаешь, торч, насколько опасны твои простые черно-белые, где есть север и юг, холодное и горячее, умное и глупое... но ты игнорируешь содержание между этими полюсами... ты хоть понимаешь, что ты не Тарковский... а Никита Михалков.