«Философия, вдохновляющая его, анархична и атеистична; Бунюэль таков по своей природе: он отказывается наполнять свои фильмы содержанием, превозносит случай как источник высшего художественного вдохновения, строит свои фильмы вокруг распада повествования, режиссёрского монолога и даже разрушает реальность (он демонстрирует взаимозаменяемость сна и реальности, невозможность отличить одно от другого).

Кино Бунюэля — это очарование хаоса и иррационального, свобода воображения; поэтому его привлекают исторические формы иррационального (мистический транс, порочность религиозных практик, архаичная метафизика, колдовство, пытки и, прежде всего, сексуальное желание), и таким образом он пытается реконструировать хаотическое Средневековье в современную эпоху, или, скорее, ищет следы предшествовавшего Средневековья, которое превратило «суеверия» в «условности». Это переход от конфессионального к буржуазному фанатизму. Бунюэлевская культура, несмотря на показной нигилизм великого старца, произрастает на уже плодородной почве: это культура еретиков, скрещенная с психоанализом, марксизмом и релятивизмом, это чрезмерный, мрачный и гротескный популизм Гойи, скрещенный с автоматическим письмом сюрреалистов, это галлюцинаторные легенды Кристенсена, скрещенные с мерзкими хрониками Штрогейма. Мрачные, вековые сказки этого старого распутника с его фантасмагорическим, циничным и кощунственным вкусом находятся на грани апокалипсиса; они отвергают все мифы, весь фетишизм и даже реальность: холодная прямота его жертв – самое строгое видение его нигилизма. Но за ним стоят великие идеи нашего века, и, возможно, в этом смысле такой нигилизм представляет собой первое подлинное освобождение романтической традиции.

Содержание, однако, присутствует и может быть понято, если рассматривать фильм Бунюэля как навязчивую практику, раскрывающую его своей повторяемостью: импотенция (либо в недостижимом желании обладать девственницей, либо в коллективном психологическом блоке), потребность в насилии (скрытые пороки респектабельных буржуа, болезненное желание лишить девственности), бесцельное путешествие (от Назарянина к благоразумному буржуа), социальный кризис (пародии на социальные классы и политическое кино). Бунюэль также любит выражать себя через лозунги некоторых своих персонажей (знаменитое «Долой свободу!») – подлинные лозунги дадаистского манифеста. Нет смысла пытаться объяснить отдельные метафоры, которые выполняют ту же функцию, что и шутки в фильмах Чаплина. Как режиссёр, он всегда отдавал предпочтение (и неизбежно превращал своё остроумие в) сухому, лаконичному и детальному стилю. Способный снимать фильмы в жанрах от триллера до саспенса, от ужасов до водевиля и фарса, Бунюэль так и не вышел на голливудскую сцену. Его кино — одно из немногих, которое никогда не ставило своей целью зрелищность. Поэт и визионер, он играл с камерой и надвигающимся апокалипсисом».