Вовка рожал. Он лежал на земле, широко расставив согнутые в коленях черные от кровищи и грязи ноги, и тужился, дико кряхтел, мелко дрожа опавшим вдруг животом. Серые, обычно тихо-усмешливые его глаза закатились и теперь страшно белели на черном, искаженном мукой лице.
Сашка сидел рядом, гладил товарища по плечам и плевал иногда в ладони, пытаясь влажными ими освежить Володину грудь, лицо.
Ночь мерцала над ними одною своей звездой. Была теплынь, парило, и тучи бежали по небу, то и дело закрывая колючую эту звезду.
Володя вдруг отчаянно вскрикнул, заскрежетал зубами, и тотчас вослед этому дикому вскрику раздался долгий, но тихий плач. Младенец выпростал головенку из развороченной задницы бедолаги и шел теперь споро, бойко. Сашка сначала опешил и не сразу его подхватил.
Младенец был мокрый, темный, весь в сгустках крови и кале. Сморщенный, с зажмуренными точно от страха глазами, он все время тихо пищал.
Сашка сдул-смахнул с него грязь и ловко перегрыз пуповину.
— Во, Владимир ! Ты молоток! — сказал он, поднеся новорожденного к сразу опавшему, съежившемуся лицу Вовки.
Тот слабенько усмехнулся, глянул на младенца и тут же закрыл глаза.
Вдали, у самого горизонта, стали мелькать зарницы. Точно громадный кто-то моргал там, урча сердито.
Санькя прижал мокрый комочек локтем к себе, схватил другой рукой Вовкину ногу и поволок его по глубоко вспаханной, мягкой земле к недальним кустам. Рванул теплый, но сильный ветер, и первые крупные капли, неожиданно тяжелые, ледяные, ударили Александра по голове и потным плечам.
Ливень внезапно встал сплошной чернотой вокруг, так что Саша уже не помнил, где здесь кусты. Молнии сиренево грызли небо и, обдав все поле судорожным дрожащим светом, гасли, вспугнутые грохотом и пальбой.
— Во дает! Во дае-от! — приговаривал Александр , пряча младенца поглубже под мышку себе.
Мокрый белый Вовка красиво точно взлетал в свете молний в огромной и темной луже.
Санькя вдруг подумал, что молния может ударить рядом в кусты, но тотчас же отогнал этот страх. Что-то будто шепнуло ему: не ударит, не посмеет, - они ж с младенцем...
Гроза кончилась внезапно, как началась. Зарницы уже метались в другом конце поля, но гром раскатывался порою еще внезапно ярко над самою головой. Однако уже не лило: редкие капли падали с веток оказавшейся рядом большой рябины.
«Точно ведь - садануть могла!» — подумал Александр с непонятным себе восхищеньем. Он сел на взгорок, уйдя всей задницей в мокрые, теплые комья земли, и облизал наконец малютку. Она была горька, солона, но пахло от нее такою свежестью народившейся новой жизни, что Сашка , обычно смешливый, беспечный, подумал серьезно вдруг, что перед ним человек ведь целый...
— Эх ты, баклажка, — сказал он ласково, стараясь не расцарапать крошечное нежное тельце обычной щетиной своей. — Эх ты, бля...