Быструю привычку к пассивной педерастии можно объяснить анатомо-физиологической особенностью, а именно анатомической близостью половых органов, прямой кишки и сфинктера.

Рефлекторный центр эякуляции находится в семенном бугорке на задней стенке простатической части мочеиспускательного канала. В норме путь рефлекса для наступления эякуляции идет от полового члена в клетки задних рогов спинного мозга, где располагаются чувствительные клетки, затем идет переключение раздражения на клетки боковых рогов поясничного отдела спинного мозга, являющиеся центрами иннервации органов малого таза. Отсюда импульс по тазовым нервам передается мышцам предстательной железы и семенных пузырьков — наступает эякуляция. При половом сношении в задний проход эякуляция происходит от непосредственного раздражения семенного бугорка через прямую кишку, к которой прилежит простата, то есть более коротким путем, чем в норме. После нескольких половых сношений в задний проход, сопровождавшихся эякуляцией, половой рефлекс замыкается по самой короткой дуге и становится прочным. ПРОСТОЕ ЛЮБОПЫТСТВО в этих случаях, как и любопытство к наркотикам, быстро приводит к тому, что человек оказывается искалеченным на всю жизнь. Однако значительно чаще имеет место активное вовлечение в порок с принуждением, для этого применяют и спаивание юношей. В соответствии с новым путем рефлекса перестраивается психика человека, изменяется и реакция сфинктеров прямой кишки. Прямая кишка имеет два сфинктера: внутренний — гладкомышечный, и наружный — из произвольных поперечно-полосатых мышц. Рефлекс раскрытия сфинктеров идет изнутри прямой кишки при наполнении ее. У пассивных педерастов сфинктеры начинают раскрываться при раздражении не только изнутри прямой кишки, но и при раздражении снаружи — появляется признак П. Закхиаса. Теперь уже даже достаточно незначительно развести руками ягодицы, как анус начинает зиять, образуя отверстие в 1-1,5 см в диаметре. Через это отверстие видны стенки кишки на протяжении нескольких сантиметров (Тарновский). Появляется и другой признак Закхиаса — сглаживание звездообразных или лучеобразных складок кожи у заднего прохода. По наблюдениям Тардье и Каспера, это ценный признак пассивной педерастии. Причина зияния ануса заключается не столько в механическом растяжении его половым членом, сколько в условном рефлексе. В обычной обстановке сфинктер у педерастов, как и у нормальных людей, закрыт. Открывается он только в коленно-локтевом положении, при разведении ягодиц. Признаки педерастии. У активных партнеров иногда находят кал и ссадины на половом члене. Заостренная “собачья” головка члена (признак Тардье) отрицается многими авторами, начиная с Бруарделя.

У пассивных педерастов при однократных сношениях: ссадины, надрывы и раздражения слизистой оболочки заднего прохода, а также сперма per rectum и около него. П. Закхиас еще в XVII веке установил, что при многократных сношениях наблюдается расслабление сфинктера, палец (В. Тарповский, 1885) поразительно легко вводится в прямую кишку, анус зияет, отмечается недержание кала. У старых педерастов через прямую кишку можно ощупать даже почку (Гофман, 1912). B толстом кишечнике наблюдается хронический катар, кальсоны испачканы калом.
Ценным признаком, по наблюдениям старых авторов (Закхиас, Тардье, Каспер), является сглаживание звездообразных или лучеобразных складок кожи у заднего прохода, окружность его становится гладкой. По Тарновскому, признак этот встречается в 50%. Воронкообразный задний проход, по Бруарделю (1880), можно найти уже после однократного совокупления, что объясняется сокращением сфинктера и связанным с ним втягиванием заднего прохода.

И. Г. Блюмин (1970) предложил три признака пассивной педерастии:

1. При растягивании руками заднего прохода видны ссадины на вершинах складках слизистой и между ними.
2. Давление сфинктера у педерастов почти на 12 мм рт. ст. меньше, чем в норме.
3. При массаже предстательной железы у педерастов наступает половое возбуждение: эрекция, покраснение лица и усиление дыхания. Педерасту эта процедура приятна, тогда как нормальный человек просит прекратить ее.

>>247034

Не про ортегу.

Речь об этой вкусной пасте. По стилю 146% блэкусег.

Здравствуй, Двач. Нас пятеро "друзей". И среди нас есть Саша. Саша - непростой чувак. Когда у кого-нибудь из нас появляется тян, Саша садится ей на уши, прыгает вокруг павлином etc. И в итоге - ебет. В этом ему также очень сильно помогает очень смазливая мордашка. До недавнего времени мы не очень обламывались по этому поводу. Чё нам из-за баб-то ссориться. Их как грязи. Бери - не хочу. Но недавно один из нас решил жениться. Вчера мы были у жениха за городом - устраивали мальчишник. Алкоголь, наркотики (легкие и тяжелые), проститутки-стриптизерши. Все, как водится.Ближе к утру мы остались одни. Гости и прочие левые личности ушли. Хотели было ложиться спать, но тут нам звонит одна подруга и сообщает, что Саша третьего дня выебал невесту нашего жениха. Тут начинается самое интересное. Жених с претензиями к Саше, Саша отмазывается, извиняется, молит о прощении. Бес попутал! Жених начинает бить Саше ебало. Мы распечатываем попкорн. После нескольких удачных ударов Саша валится на пол. Глаза у жениха кровью налитые. Хватает Сашу в охапку и закидывает его раком на стол. У нас начинается легкий мандраж. Все убиты алкоголем, травой и шустрыми. Все мало что соображают, но понимают - дело пахнет жареным. Жених тем временем срывает с Саши полотенце (мы были после бани) и начинает натурально ебать его в жопу. Саша вопит, дергается, но быстро затыкается пиздюлями. Фрикция-наебок, фрикция-наебок. Вот тут сработал стадный инстинкт и затуманенное веществами сознание. Все вспомнили выебанных Сашей телочек. Короче, в итоге, Саша очень нихуево опиздюлился (кровищи было - ебануться!) и был выебан всем личным составом орально, анально, дистанционно, по всякому. Когда все это закончилось - он лежал в луже крови и пятнышках спермы, дрожал, подвывал и что-то невнятно бормотал. Под занавес мы сожгли его документы, одежду, мобильник и бумажник, а самого его вывезли на трассу и выбросили там.
А теперь, внимание - вопрос! Анон! Стал бы ты на месте этого уебана писать заяву мусорам? И как считаете - откроет он эту свою новую "тайну" кому-либо?

>>247969

>В чем смысл убивать одиноких трюкачей?

Правый автоном
Пьеса.

Роли:
Рамазан – молодой трюкач, приехавший в Санкт-Петербург поступать в цирковой институт на кафедру трюков.
Магомед – еще один молодой трюкач, приехавший в Санкт-Петербург поступать в цирковой институт на кафедру трюков.
Старый таджикский дворник – старый таджикский дворник.
Правый автоном – мстительный автохтонный дух.

Сцена первая.
Деканат факультета трюкачества. В коридоре перед кабинетом декана на скамье сидят Рамазан и Магомед.
Рамазан: Любезный, я вижу, вы также приехали в северную столицу получить высшее образование. Откуда вы?
Магомед: Из одного небольшого города на севере Дагестана. А вы?
Рамазан: Какое совпадение, я тоже. Будем знакомы. Меня зовут Рамазан.
Магомед: А я – Магомед. Очень приятно! Скажите, вы ведь тоже хотите стать трюкачом?
Рамазан: Конечно же. Все мои родные отчаянно настаивали на этом. Ведь не клоунами нам быть, любезный Магомед.
Магомед: Разумеется. В этом жестоком и безумном мире нет ничего хуже, чем быть клоуном. В то время, как трюкачи польуются заслуженным уважением в обществе, единственное, на что способен клоун – выставлять себя на посмещище. Ведь не пристало настоящему мужчине, джигиту, я бы сказал, унижаться.
Рамазан: Все верно, дражайший Магомед! Если рассматривать общество как отару овец, то управлять ими должен пастух. А нам, выросшим в животноводческом регионе, как никому другому известно, как управлять. В конце концов, какая разница – отара овец или, быть может, государство.
Рамазан и Магомед мечтательно замолкают, пытаясь представить себя пастухами государства. От избытка чувств Рамазан залезает на скамью ногами.
Магомед: Дражайший Рамазан, насколько же вы похожи на гордого орла, сидящего на скале над стремниной и взирающего на бурные воды Терека.
Рамазан: Ну что вы, любезный Магомед, ваши слова приятны мне, но это – неотъемлемое свойство любого джигита. Попробуйте, будьте как дома.
Магомед залезает на скамью тоже. Джигиты сидят на корточках на скамье, взирая на суетиво проходящих мимо автохтонов. Открывается дверь в кабинет декана. Сначала в кабинет заходит Рамазан, за ним Магомед. Спустя какое-то время друзья выходят в коридор.
Магомед: Поздравляю вас, коллега, с поступлением.
Рамазан: Взаимно! Скажите, Магомед, а вы уже решили вопрос с проживанием в этом хмуром и туманном городе? Я хотел бы предложить вам интересный вариант.
Магомед: Если честно, еще нет. И что же вы хотите мне предложить?
Рамазан: Мой дядя, негоциант, имеет комнаты неподалеку от сего учебного заведения. Быть может, вы составите мне компанию?
Магомед: Я бы согласился, но при условии, если расходы мы будем делить пополам.
Рамазан: Я не могу согласиться, вы же мой гость.
Магомед: Я настаиваю.
Рамазан: Если настаиваете, то ладно.
Конец первой сцены.

Сцена вторая.
Рамазан и Магомед сидят в аудитории. Идет занятие. Джигиты чинно беседуют.
Рамазан: Не находите ли вы, любезный Магомед, что все эти занятия – изрядно утомительны:
Магомед: Сняли с языка, любезный Рамазан. Как могут пригодиться эти отвлеченные знания в искусстве быть трюкачом? Да и зачем тратить время на это? Трюкачество мы впитали с молоком матери.
Рамазан: Справедливое замечание. Вам не кажется, любезный Магомед, что данное обстоятельство находится в неразрывной связи с географией нашего с вами происхождения?
Магомед: Поясните, пожалуйста, я нахожу вашу мысль в высшей мере любопытной.
Рамазан: Видите ли, любезный Магомед, место нашего с вами рождения в силу гористости местности находится существенно выше равнин и болот прочих частей страны. Горный свежий воздух вместе с традиционными культурными ценностями самым положительным образом сказываются на росте молодого горца. Образно говоря, все прочие местности, и это, я прошу заметить, можно проверить опытным путем, находятся под Кавказом. Таким образом, любезный Магомед, все эти автохтоны, о происхождении которых идут долгие споры, находятся под нами.
Магомед: Рамазан, вы гений!
Рамазан: Что вы, вы мне льстите.
Магомед (восклицает): Тогда что же мы делаем в этом душном скучном месте?!
Преподаватель, рассказывающий что-то неинтересное, пытается вмешаться в дискуссию, но джигиты игнорируют его грубые попытки прервать разговор.
Рамазан: Вы правы. Я нахожу, что нам пора оставить эту юдоль уныния. Быть может, мы поможем кому-нибудь избежать участи покрыться пылью в этих стенах? Например, этой милой девушке, как вы думаете, Магомед?
Магомед: Вы правы, Рамазан! (обращается к сидящей рядом девушке) Эй! Уоу! Эй, девушка! Девушка! Пойдем с нами!
Рамазан: Девушка, пойдем с нами!
Магомед: Не может быть, чтобы она нас не слышала! Быть может, она глухая?
Рамазан: Не думаю, не думаю, любезный Магомед. Ранее я наблюдал, что она вполне слышит своих соплеменников. Боюсь, Магомед, что дело не в ограниченных физических способностях. О, нет, видимо, слухи оказались правдивы.
Магомед: О чем вы?
Рамаан: Мой дядя рассказывал мне, что местные автохтоны заносчивы и невоспитаны.
Магомед: Но как же, этот город считается культурной столицей нашей с вами, Рамазан, великой Родины!
Рамазан: Увы, Магомед, местные жители не жалуют приезжих.
Магомед: Тогда пойдемте же отсюда, Рамазан.
Джигиты выходят из аудитории.

Сцена третья.
Джигиты находятся в съемных комнатах дяди Рамазана.
Рамазан: Вам не кажется, что вечер сегодня особенно томен, Магомед?
Магомед: Вы как всегда правы, Рамазан. Быть может, нам следует совершить вечерний моцион? Яхотел бы прокатить вас на моей моторизированной повозке. Прекрасный автомобиль, весьма спортивен и быстр.
Рамазан: Скажите, Магомед, а использовали ли вы для остекления вашего автомобиля затемненные стекла, чтобы яркие лучи солнца не тревожили ваши очи? Я беспокоюсь за состояние ваших глаз, так как все это учение пагубно сказывается на них. Как бы учеба не подорвала ваше здоровье, любезный Магомед!
Магомед: Не беспокойтесь по этому поводу, разумеется, я предпринял все меры предосторожности. Я также затемнил фары и прочие сигнальные огни своего автомобиля.
Рамазан: Какая забота об окружающих!
Магомед: Полноте, Рамазан, пойдемте же, я хочу показать, как восхитительно посадил мой автомобиль мой дальний родственник Рустем.
Джигиты выходят.
Смена декораций. Джигиты сидят в автомобиле, несущемся по улице. Рамазан вздыхает.
Магомед: Почему вы вздыхаете?
Рамазан: Видите ли, дружище Магомед, меня одолевает сплин и ностальгия по малой родине. Так хочется услышать родную речь, знакомые песни...
Магомед: Так за чем же стало, мой друг! Послушаете же сию замечательную композицию, великолепное прочтение столь любимой вами лезгинки в стиле модерн. (включает магнитолу)
Рамазан светлеет лицом. По его щекам текут слезы радости.
Рамазан: Вы – мой спаситель, Магомед! Сделайте звук громче, прошу вас!
Магомед выкручивает регулятор громкости.
Рамазан: Откройте же окна, Магомед! Откройте окна! Как мы можем наслаждаться этим произведением, сотворенным музыкантом волею Всевышнего, одни? Это же не взможно! Поделимся же этим восторгом с автохтонами!
Магомед открывает окна. Угодные Всевышнему звуки музыки раскатываются по улицам.

>>248288

>88

Продолжение.

Сцена четвертая.
Тот же день, поздний вечер. Магомед сидит в кресле и внимательно изучает сообщение на экране телефона. Рамазан сидит на подоконнике и музицирует на скрипке.
Магомед: О, нет! Не может быть! Рамазан, у вас найдется пистолет? Я не хочу более жить!
Рамазан (отбрасывает скрипку и подрывается к другу): Что случилось, любезный Магомед? Уверяю вас, что любые жизненные невзгоды можно перенести, если разделить их с другом!
Магомед: Я не хочу утруждать вас. Но новость разбила мне сердце.
Рамазан: Что же случилось? Отвечайте немедленно!
Магомед: Я не рассказывал вам о своей девушке? Когда я уезжал, моя возлюбленная обещала дождаться меня. Я представлял, как вернусь домой состоявшимся трюкачом, нашу совместную жизнь, детей, старость в кругу внуков... И теперь все это пропало! Промпало! Моя Фатима только что сообщила мне, что боле не любит меня и выходит замуж за другого! Моя жизнь пропала, любезный Рамазан!
Рамазан (возбужденно): Ну что вы, Магомед! Как можно так убиваться из-за ветренницы! Это же не достойно джигита! Прекратите немедленно, Магомед! Вот! Вслушайтесь в
эту песню! (включает лезгинку) Пусть как горный поток ревет музыка, пусть уйдет хандра! Пляшите, Магомед, пляшите как никогда! Пусть в танце забудутся все печали!
Музыка играет, джигиты пляшут, автохтонные соседи стучат в стену. Через полчаса раздается звонок в дверь, на пороге появляется городовой, занавес закрывается, из-за занавеса доносится перебранка между городовым и джигитами

Сцена пятая.
Съемные комнаты джигитов. Магомед собирается уходить. Рамазан музицирует на скрипке.
Рамазан: Куда вы собрались, Магомед?
Магомед: Мой знакомый приглашает к себе на раут. Не присоединитесь ко мне, Рамазан?
Рамазан: С удовольствием воспользовался бы вашим предложением, но мой переход к си-бемоль требует отработки. Скажите, вы не обидитесь, если я откажусь?
Магомед: Что же, вам виднее, любезный Рамазан. Однако в следующий раз вы же не откажитесь от посещения наших соплеменников?
Рамазан: Конечно, нет. Идите же, не ждите меня.
Магомед уходит.
Та же сцена, часом позже. Открывается дверь, на пороге стоит бледный Магомед. Он проходит к креслу, обессиленно падает, наливает дрожащей рукой стакан воды и судорожно его выпивает. Рамазан недоумленно смотрит на своего друга.
Рамазан: Что случилось с вами? На вас лица нет.
Магомед: Послушайте, Рамазан, произошло событие в той же степени страшное, в какой и необычное. Как я сказал вам, я проследовал к своему товарищу Сослану, с которым с детства состою в дружеских свойствах. Он, как и вы, трюкач. Когда я подходил к его дому, уже стемнело и лишь одиноко стоящие фонари освещали темные малолюдные улицы. Уже у дома своего товарища я увидел то, что не дает мне покоя.
Рамазан: Продолжайте же!
Магомед: Я заметил, что у дома, где живет Сослан, стоит незнакомец. В темных одеждах, он был одет в белую полумаску. Он стоял над чем-то темным, распростертым на грязной улице. Когда я подошел ближе, как раз из-за облака вышла луна, и я увидел, что на земле лежал мой товарищ Сослан, лицо которого, забрызганное кровью, было искажено в гримасе ужаса. Незнакомец повернулся ко мне и в его руке блеснула сталь! Я закричал «Кто вы и почему убили моего друга Сослана», на что незнакомец раскатистым голосом, словно гром по свинцовой крыше, ответил «Я – ПРАВЫЙ АВТОНОМ!». Он двинулся ко мне, и, вынужден признаться, присущее джигиту самообладание покинуло меня. Мы были одни на улице, я и незнакомец, и, не имея поддержки, я, увы, понял, что бегу прочь. Мои ноги несли меня сами, хотя я изо всех сил приказывал им остановиться! Мое тело не было больше послушно моей воле! Я слышал за собой размеренные тяжелые шаги незнакомца, но я был быстрее и вскоре затихли вдали.
Рамазан: Ужасно! Необходимо сообщить о трагедии родным и лизким вашего товарища. И не забудем городового, не все же время этому бездельнику проедать казенные харчи, мешая джигитам разгонять сплин!
Магомед: Но это не все, любезный Магомед! В тот миг, когда я посмотрел в темные провалы маски, под которой прятал лицо незнакомец, необычное чувство безнадежности охватило меня! Я обречен, Рамазан, я точно знаю, что обречен!
Рамазан: Бросьте, Магомед, будьте же смелым!
Магомед: Увы, Рамазан, я уверен, что моя смерть близка. Ужасная судьба следует за мной. Поверьте мне, Рамазан, я не склонен к рефлексиям, но в этот раз все иначе. Я знаю, что мне остались считанные дни. Вы были мне хорошим другом, Рамазан!
Рамазан: Бросьте, Магомед! Пляшите! Пляшите!
Магомед: Боюсь, что в этот раз не поможет...
Рамазан (зло): Неужели вы тряпка, Магомед?! Будьте же джигитом, не позволяйте унынию этого проклятого места овладеть вами! Пляшите, Магомед, пляшите!
Рамазан пляшет, Магомед грустно смотрит на него, затем присоединяется к товарищу, но видно, что думы его далеко.

Сцена шестая.
Съемные комнаты джигитов. Вечер. Рамазан нервно ходит из угла в угол.
Рамазан (разговаривает сам с собой): И где же Магомед? Ведь час уже поздний. Нельзя было оставлять его одного. Боюсь, что смерть знакомого повлияла на душевный покой моего друга. Но как может один незнакомец так напугать джигита, чтобы тот в каждой тени видел угрозу? Нет, не могу более, пойду его искать.
Тот же вечер. Рамазан выходит на улицу. Перед ним лежит тело Магомеда. Рядом метет листву старый таджикский дворник.
Рамазан (бросаясь к телу друга): Магомед, что с тобой? Что я вижу – кровь, кровь повсюду! О, нет, он не дышит! О, друг мой Магомед! (обращая лицо к небу) За что, Всевышний ты забрал его жизнь?! Кто тот злодей, кто мог сделать такое?!
Таджикский дворник: То был Правый Автоном.
Рамазан (бросаясь к дворнику): Ты что-то знаешь, старик! Отвечай немедленно, ты видел душегуба? Почему ты не позвал помощь, почему дал убить его?!
Таджикский дворник: Твоего друга убил Правый Автоном, и нет от него спасения.
Рамазан: Кто бы он не был, его постигнет моя месть!
Таджикский дворник: Глупец, то был призрак! Мстительный дух, обитающий в этих местах! (в сторону) Что, впрочем, не делает его менее смертоносным...
Рамазан: Продолжай!
Таджинский дворник: Порождение неприятия приезжих автохтонами, ходит он по тем улицам городов. И горе одинокому трюкачу, повстречавшемуся на его пути. Говорят, что Правый Автоном не имеет лица. Власти сажают в острог тех, кого сочли за Правого Автонома, но тот так и не был пойман. И продолжает забирать жизни трюкачей.
Рамазан: Но в чем причина его ненависти к нам?
Таджикский дворник: Сие тайна есть, но, думаю я, что воплощает он ненависть автохтонного населения, нерациональную и не имеющую под собой никаких оснований. Просто прими факт, что он есть и продолжает ДОБЫВАТЬ одиноких трюкачей. Почему твой друг был неосторожен и путешествовал один? Трюкачи должны быть вместе, тогда Правый Автоном не приближается к ним. Почему ты не знаешь этого? Где ты вырос?
Рамазан: В далеком муниципальном образовании Дагестана. Но почему ты говоришь, что Правый Автоном ищет жертв среди одиноких трюкачей?
Таджикский дворник (хитро улыбаясь): Скажи-ка, твой друг не расстался со своей возлюбленной недавно?
Рамазан: Да, так и было.
Таджиккий дворник: Никто не знает, почему, но одинокие трюкачи особо привлекают это чудовище. У тебя ведь есть девушка, джигит?
Рамазан (задумчиво): А почему тогда этот Правый Автоном не настигает трюкачей на родине?
Таджикский дворник (хитро): А как же скот?
Рамазан (краснея, зло): Ты наговариваешь, старик! Ведь всем известно, что эти слухи беспочвенны! Злые языки автохтонов, не принимающих ничего нового, несут напраслину! Думай, что говоришь!
Таджикский дворник: Тогда, надеюсь, что у тебя-то есть возлюбленная. Потому что, если рядом появился Правый Автоном, это было бы не лишним (уходит).
Рамазан (напряженно размышляя): Надо срочно познакомиться с девушкой.
Убегает. Возвращается дворник вместе с городовым, смотрят на тело Магомеда, качают головой. Занавес.

Правый автоном.
Пьеса.
Акт второй.
Роли:
Рамазан – молодой трюкач, ранее знакомый зрителю.
Али – дядя Рамазана, негоциант
Темный Трюкач – дух-коварный совратитель невинных трюкачей.

Сцена первая.
Площадь. На площади стоят Рамазан и другие молодые трюкачи.
Рамазан (сам с собой): Итак, готов ли я для знакомства с молодыми прелестницами? Проверим. Красные мокасины гармонируют с цветом штанов, а белые носки подчеркивают контраст. Тем более, по последней моде они постираны во избежание конфуза. А модная жилетка a-la Boloniese и шапка с надписью DAGESTAN дают понять, что их владелец следит за модой, но, в то же время, верен традициям. Разумеется, я не останусь без внимания.
Мимо проходит автохтонная девушка. Джигиты оживляются, бросаются к ней навстречу, многоголосом хоре слышны «Девушка, вашей маме зять не нужен?», «Ваши родители, наверное, пираты, только поэтому у них может быть такое сокровище», «Девушка, ваш отец, очевидно, ювелир, иначе чем объяснить такую бесподобную огранку», «Мадемуазель, примите ставку – ставлю конную тройку, что предложу вам рандеву, а вы откажетесь». Самые смелые пытаются взять девушку под локоток. Та ускоряет шаг и убегает. Джигиты разочаровано вздыхают.
Рамазан: Бесспорно, местные девушки дики, пугливы и им не известны изысканные манеры. Быть может, следует быть проще? Или же все автохтоны избегают приезжих? Неужто это не пугливость, а заносчивость? Ведь одежды местных женщин далеки от целомудренности почтенных матрон.
Мимо проходит автохтон.
Рамазан (в сторону): Быть может, этот человек развеет мои сомнения? (обращаясь к автохтону) Эй, иди сюда! Слушай, у вас телки все такие пугливые? А что они как шлюхи одеты? Эй, ты куда? Стой! Иди сюда!
Автохтон убегает. Рамазан гонится за автохтоном, но не догоняет.
Рамазан: Бежать от диспута, как недостойно. Вот так, предложишь tet-a-tet обсудить тенденции последних дней, а в ответ получаешь очередную порцию презрения. Быть может, в ресторации получится завязать знакомства? (достает портмоне) Однако кошелек мой пуст, быть может, дядя мне поможет?
Рамазан уходит. Остальные молодые трюкачи остаются. Из толпы молодых трюкачей отделяется трюкач в темных одеждах и смотрит вслед Рамазану.

Сцена вторая.
Автомастерская. Около машин работают автохтоны, на возвышении стоит Али – трюкач в возрасте, с изрядным брюшком, расстегнутым сюртуком и благородной сединой на груди – и гордо смотрит на суету. Входит Рамазан.
Рамазан: Здравствуй, многоуважаемый дядя!
Али: Ба, Рамазан, сын моего младшего двоюродного брата, приветствую тебя! Поднимайся ко мне, ибо внизу шумно.
Рамазан (взбираясь к дяде): Как вижу, ваши дела, дядя, идут хорошо. Как ваше здоровье?
Али: Спасибо, дорогой племянник, грех жаловаться. Ну, как твои успехи на поприще науки? Какие впечатления от города? Что передать твоему отцу?
Рамазан: В учебе я усерден и преподаватели отмечают мои необычайные успехи. Однако страшное случилось, дядя Али – погиб мой друг Магомед. Говорят, он пал от рук Правого Автонома.
Али: Наслышан я о происках и мерзких преступлениях это негодяя! Доколе, доколе будут гибнуть трюкачи? Куда смотрят власти? Большое горе нас постигло, покинул нас достойный Магомед! Нет прощения убийце!
Рамазан: Мы все скорбим. Скажите, быть может, вы можете дать мне взаймы, ввиду событий последних дней я изрядно растратился.
Али: Конечно! (достает из кармана сюртука пачку банкнот, протягивает несколько племяннику) Скажи, не думал ли ты о работе, племянник?
Рамазан: Конечно, ведь учеба – суть пустая теория и не заменит опыта, тогда как практика в разы важнее.
Али: Я задумал заняться делом, которое должно принести весьма существенные барыши. Однако оно требует много времени и мне нужен надежный человек, который будет смотреть вместо меня за мастерской.
Рамазан: Но, дядя, ведь я трюкач и не умею работать в мастерской!
Али: Разве я сказал «работать»? Работать может каждый. А вот смотреть способны немногие. За всем этим вороватым людом нужен присмотр, а кто с этим справится лучше, чем джигит? Поэтому, я верю, ты справишься.
Рамазан: Конечно, дядя! Науку управлять я постиг в детстве, когда видел, как старший брат гуртует овец. Вы слышали, любезный дядя, как это модно называть? Le maniement.
Али: Приятно звучит. Что ж, если не возражаешь, будешь менеджером этой мастерской.
Рамазан: Но мне же нужно учиться?
Али: Просто появляйся здесь иногда и смотри за порядком.
Рамазан: Я готов.
Али: По рукам!
Рамазан уходит. Али гордо смотрит на работающих автохтонов и задумчиво чешет в штанах.

>>249220
Пока обезьянья команда не забанила еще одну ноду.

Сцена третья.
Вечер. Ресторация. Людно и шумно. Входит Рамазан.
Рамазан: Всевышний мне свидетель, мне не до веселья, потому что я скорблю о гибели дорогого Магомеда. Но что поделать – перед лицом страшной опасности должно проявить хитрость джигита и ускользнуть, тем самым, от происков безжалостного убийцы. А где искать взаимных чувств, как не по ресторациям?
Рамазан проходит к свободному столу, садиться и начинает внимательно рассматривать посетителей. В это время в дверях ресторации появляется трюкач в темных одеждах, который незамеченным медленно подходит к Рамазану.
Рамазан: Местный бомонд мне положительно нравится. Знакомые профили трюкачей так радуют глаз в этом сыром и негостеприимном городе. Да и автохтоны выглядят более дружелюбными. Быть может, судьба мне сегодня улыбнется.
Трюкач в темных одеждах (садится рядом): Скажи, могу ли я помочь тебе советом?
Рамазан: Кто ты, незнакомец?
Темный Трюкач: Друзья зовут меня Темным Трюкачом, другого имени мне и не нужно.
Рамазан: Разве я говорил, что мне нужна помощь?
Темный трюкач: Я видел тебя днем и заметил, что ты не знаком пока с местными обычаями. Позволь мне дать тебе пару дружеских советов.
Подходит официант.
Официант: Чего изволите-с?
Рамазан: Мне, будьте добры, жаркое из баранины.
Темный трюкач: И принеси нам шкалик.
Рамазан: Я не пью!
Темный Трюкач: Ну что ты, я тебя не заставляю. Это для меня.
Рамазан: Но спиртное разрушает тело и пагубно для духа!
Темный Трюкач: Да разве есть что-то под небесами, что было бы сильнее джигита? Ты думаешь, что жалкая сивуха может победить истинного сына гор? Лишь автохтоны – запойные пьяницы, тогда как настоящему трюкачу она нипочем!
Рамазан: И все же ты меня не убедил.
Темный Трюкач: Иногда джигиту следует испытать свою силу, иначе как он может знать, что силен.
Официант уходит.
Темный Трюкач: По твоему лицу я вижу, что тебя одолевают тяжкие думы. Расскажи, что случилось?
Рамазан: Погиб мой друг, трюкач Магомед.
Темный Трюкач: Ни слова боле. Правый Автоном?
Рамазан кивает.
Темный Трюкач: Всем известна ненависть и неблагодарность автохтонов к приезжим, особенно к трюкачам, бескорыстно делящимся своей богатой культурой и обычаями. А Правый Автоном – худший из них. Тебе известно, ничто не привлекает его внимания больше, чем одинокий трюкач?
Рамазан: Мой добрый друг Магомед незадолго до своей гибели расстался с возлюбленной.
Темный Трюкач: То верный признак грозящей опасности. Но, на твою удачу, ты повстречал меня! Я не дам тебе пропасть, как пропал твой друг.
Возвращается официант, приносит жаркое и бутылку водки.
Рамазан: О, бедный Магомед! Он был хорошим другом! Как не хватает его дружеской поддержки!
Темный Трюкач: Попробуй, тебе станет легче.
Темный Трюкач наливает водку в стакан, протягивает Рамазану, тот отказывается, но Темный Трюкач силой заставляет его выпить.
Рамазан: Что ты наделал!
Темный Трюкач: Ты скажешь мне спасибо. Пускай пройдут печали. Смотри, никто не пляшет. Покажи же им пример. Ведь ничто не радует так глаз и не услаждает душу, как танцующий джигит.
Рамазан после колебаний начинает плясать. К нему присоединяются Темный Трюкач и еще несколько джигитов.
Темный Трюкач: Смотри, с каким интересном темноокая красавица смотрит на тебя!
Рамазан: Она пьяна!
Темный Трюкач: От избытка чувств!
Рамазан: Перед ней бокал!
Темный Трюкач: И что с того, разве ты видишь, чтобы она пила из него? Не будь ханжой.
Рамазан: Наверное, ты прав. Готов поспорить, она из семьи трюкачей. Но что она делает в ресторации вечером?
Темный Трюкач: Куда же ей пойти, если по улицам бродит Правый Автоном?
Рамазан: Но что подумают ее родители? Ведь она должна блюсти невинность до свадьбы.
Темный трюкач: Да кто им скажет? Да и что они могут знать о том, как тяжело приходится трюкачу вдали от родины? Где, как не здесь, она сможет целомудренно пообщаться с соплеменниками, ведь, как известно, автохтоны известны своим распутством. Нет, так честь ее может пострадать, а здесь она в безопасности. Думаю, ты ей приглянулся. Не тяни и знакомься!
Рамазан: Смотри, там, в углу еще трюкачи, расстелив коврики, совершают молитву.
Темный Трюкач: Держись от них подальше.
Рамазан: Почему? Они, по виду, достаточно благонадежны.
Темный Трюкач: Это бомбисты. Смотри, их бороды обриты особым образом. Это тайный знак, по которому они узнают друг друга. Говори тише. Они опасны.
Рамазан: Почему?
Темный Трюкач: Они хотят поменять государственное устройство, чтобы трюкачам было вольготно. Разумеется, это не находит понимания у чиновников и самодержца, которые сажают вольнодумцев в острог.
Один из бомбистов подходит к Рамазану.
Бомбист: Традиционно приветствую тебя, брат-трюкач. Возьми памфлет и прочитай его! Будь с нами, или, может, ты предатель?
Рамазан: (в сторону) В его глазах блеск безумства. (бомбисту) Конечно, друг, я прочитаю.
Бомбист: Вступай к нам! Взорви себя, чтоб пал тиран!
Темный Трюкач хватает Рамазана за руку и тянет в сторону.
Темный Трюкач: Ты что творишь, дурак! Не видишь, он безумен.
Рамазан: Не припомню, чтобы безумство было заразно. Неужели ты думаешь, что я могу потерять здравомыслие от одной беседы с ним?
Темный Трюкач: Их опасность в другом! Вот незадача! Чутье меня не обмануло!
Темный Трюкач падает на пол. В ресторацию с криками «Лежать, работает охранка!» врываются неизвестные в плащах и масках, трюкачи падают, не успевших упасть роняют неизвестные, бомбистов с заломленными руками выводят из ресторации. Темный Трюкач успевает отпихнуть памфлет в сторону. Рамазан, лежащий рядом, поднимает голову, чтобы проследить за происходящим. Один из людей в масках пребольно бьет его кованным сапогом и угрожает пистолетом.
Темный Трюкач: Я же говорил...

Сцена четвертая.
Улица. Фонарь. Под фонарем стоят Рамазан и Темный Трюкач. Рамазан держится за больное место.
Рамазан: Какая жестокость. Сколь нелюбезны оказались эти сотрудники охранки. Вместо того, чтобы защищать простой народ, они, пользуясь доверием, оказанным самодержцем, угнетают простых трюкачей.
Темный Трюкач: Такова наша горькая участь. Ни автохтоны, ни государство не рады трюкачам, в то время как нам нужна малость – жить спокойно и в достатке. И в этом нам отказывают.
Рамазан: Ведь есть же у человека права, присущие ему от рождения. И бить человека сапогом – значит, ущемлять его права. Увы, закон обходит стороной такую несправедливость. Несчастные трюкачи!
Темный Трюкач: Тише, или опять накликаешь беду.
Рамазан: Лишь улыбнулась мне фортуна в лице темноокой красавицы, как рок разрушил шансы на знакомство. Но это значит, что Правый Автоном может идти по моему следу?
Темный Трюкач: О, это поправимо, ведь ночь еще не закончилась. Смотри, лобаз! Думаю, что там мы найдем помощь, чтобы веселье было полным.
Рамазан и Темный Трюкач заходят в лобаз, вскоре выходят.
Рамазан: Но я не пью!
Темный Трюкач: Я это уже слышал. Будь же джигитом, это всего лишь хмельная брага!
Пьют. Мимо идет прохожий.
Темный Трюкач: Мне кажется, что тот прохожий оскорбительно посмотрел на тебя, мой друг.
Рамазан: Что ты имеешь ввиду, разве может быть взгляд оскорбителен?
Темный Трюкач: Клянусь могилой предков, в его взгляде было оскорбление тебе и твоим достопочтенным родителям. Он смотрел крайне непочтительно. Неужели ты стерпишь это, забыв о гордости джигита?
Рамазан: Возможно, в этом нужно разобраться. (прохожему) Эй, ты чего на меня смотрел?
Темный Трюкач: Как забегали его глаза! Ты поймал его с поличным, друг. Теперь-то он не отвертится.
Рамазан: О да, теперь я вижу, ты прав! Честь моя попрана и я требую сатисфакции! (прохожему) Иди сюда, негодяй!
Рамазан бросается на прохожего, сбивает его с ног и бьет. Звучит свисток, топот ног, появляются городовые. Темный Трюкач отступает в тень. Городовые хватают Рамазана.
Рамазан: Пустите меня, мерзавцы! Я требую поединка! Он меня оскорбил! Я запомнил всех вас, трепещите же, потому что теперь моя месть коснется каждого из вас.
Городовые уводят Рамазана и прохожего.

>>249593
Насколько мне известно, прецеденты
Награды за живого иль не очень
Злодея, что сбежал от наказанья,
В краях сих редки иль их нет совсем.
В последний раз за сведенья платили
О тех, кто бочку пороха пронес,
Взорвав вокзал судов воздушных. Все.
Чтобы платили за поимку беглеца,
Не слышал я. Обчно, ловят их
Те, кто за то содержим государем.
И смысл платить, коль мера пресеченья,
Рекомая залогом, не в чести
У судей местных. Редко применим
И, в основном, людьми, чьи прегрешенья
Мелки и незначительны. Но если
Глупец сбежит, то он,
По сути, оплатил свою свободу. Иль
Месяцы свободы вне острога,
Коль голова его еще ясна.
Вот если бы, как это на чужбине,
Залога золота преступник занимал
У в долг дающего презренного менялы -
Другой наша история б была.
Тогда меняла, коль хотел он есть,
Платил бы долю тем, кто в одночасье
Представит беглеца под взор суда.
Отсюда и сомнения мои.
Развейте их, коль это вам не сложно.

>>249727
Покровы с тайны сорваны, дивитесь
Под маской лик свой скрыв, собрались
Любители постыдной содомии
И чтобы было чем заняться промеж
Искали темы для беседы. Им,
Презревшим все мужское,
Что не скажи, всегда сведется к заду.
Так и теперь, беснуются они:
"Убийства сколько могут продолжаться,
Мотивы не ясны злодеев, тех
Пора придать суровым казням".
Скрывая мнимой праведностью похоть,
Мечта одна уних - скорее бы злодеи,
Что древнегреческое взяли имя,
Им встретились и поместили
Свой гладиус им в ножна. Стыд и срам.
О чем их разговоры, ты послушай?
Быть может, о превратностях войны,
О доблести, проявленной в сраженьях,
Или о трусости, что в варварском строю?
О душегубах, татях, лихоимцах?
Коварстве тех, кто прячется в тени
И отнимает жизни у прохожих? Нет!
Беседы их о прелестях мужских
И лишь о том, чьи слаще перси и ланиты.
Позор на них!