Я снова с ней. Она моя. Спит, прерывисто дышит, руки подрагивают. Что ей снится? Какая битва? Я нюхаю её косуху, впитавшую запах пота и крепкого табака. Смотрю на раскинутые во сне ноги, она как всегда, занимает собой все пространство, весь матрац собой, полностью и безоговорочно. Любуюсь на её непокорный, лохматый седой лобок, густым клоком разметавшийся вокруг раковины. Выцветшие татуировки на бёдрах - акула с разинутой пастью, и хирург в операционной маске, режущий скальпелем горло нимфе, рука доктора зажимает рот жертве. Бугристые, вздутые вены предплечий, исколотые в локтях. Сжатая в кулак левая, на пальцах набито перстнями - «горе». Горе мое. Куда же я без тебя.

Тихо сползая с матраца, стараюсь не шелестеть раскиданными по полу газетами. Из протеста, она не ходит в парашное ведро. Исключительно на разворот старого номера газеты «Гудок», которую выписывает издавна. Крадусь к табурету, зажигаю керосинку, чтобы завести чифир. От его запаха она просыпается, морщится, чихает и неумело улыбается, щеря редкие почерневшие зубы. Я тихо, словно боясь спугнуть этот момент, всматриваюсь в морщинистые чёрные глаза, злые и давящие. Не так давно из них ушел страх, который прятался за лютой беспощадной злобой, как ядовитая гадюка в летней высохшей от солнца траве.

Она хрипит со сна, кашляет мокротой в банку и закуривает папиросу. Я улыбаюсь.

- Кутя, - чуть слышно шепчет она, ласково, как только может, как напильником по дереву, - Кутя.
Я нага, как могу быть только с ней. Нага по - настоящему, истинно, душой и телом, отдаваясь ей с трепетом и стыдом. Она моя.

Поднимаю чифир в старой, законченной железной кружке. Обернув ручку куском газеты, подаю ей. Она швыркает, крякает довольно, делает ещё два глотка и отдаёт чифирь мне. Натягивает кирзачи, наголо, без портянок, и садится над разворотом «Гудка». Я жду, пока не сходит, чифирить западло. Накрываю кружку газетой, чтоб не забобрить.

Кулёк «Гудка» отправляется в форточку. Я обжигаюсь чифирем, как и всегда, она ухмыляется и довольно трясёт головой, огромная золотая цыганская серьга в правом ухе качается в такт, как свежий висельник на ветру.

Ложусь рядом, вздыхаю и нетерпеливо повизгиваю, когда палицы с синими перстнями касаются меня. Горе. Горе ты мое. Радость моя. Любовь моя.