>>55424

> Читаю

>"История Византийской Империи" Джулиуса Новича

150 страниц in, почти закончил первую часть - Реально сокращенное издание, где почти ничего кроме династических движений, войн, и отношений с соседями нихуя нет. Я, конечно, совсем нихуя не знал ни про период, но где культура, где детали, где социальная жизнь, где описание воинов, экономики? Можно было кратко вместить. Хотя некоторые важные моменты указываются такие взаимоотношения с германскими племена, попытки объединить религиозную мысль (арианство, монофизитство) и какие были с этим проблемы, как некоторые события повлияли на отношение церкви и правительство (Резня в Фессалониках), но всё равно не густо.
Хотя ладно, сам виноват, что взял популярное издание, потом пройдусь по отдельным темам и императорам.

>Елизаров. Библиотекарь.

200 страниц in - считай половина. Читалось быстро, этой ночью прямо к моей бессоннице, но неприятно.
Вообще изначально я узнал про сериал, увидел буквально пару кадров и услышал про сеттинг "тайные сообщества, которые получает силы из книг", по думал, что это серьезные тайные сообщества магов, которые получают какие-то особые способности из гримуаров или типо того, и знал Елизарова только как неплохого музыканта и спикера в лекции "Постмодернизм как культурологическая спекуляция" с которой я более-менее согласен, после чего решил дать книге шанс.
В итоге - разочарован в вашем Елизарове, даже не в плане дроча на совок и ресентимент из-за развала и новых/ненужных границ, которая сквозит через весь текст, сколько из-за унылости и убогости идеи с этими книгами по славных колхозников, которые дают прочитавшему чувство радости, уверености, ярости. Из-за группировок "библиотек" из старых одиноких людей, урок, больных старух, которые одеваются в самодельную броню, дерутся дубинами и заточками. Разочарован в стилистическом плане, в этих унылых диалогах, в какой-то бедной простоте языка и поверхности.
Наверняка добью потихоньку, благо короткая, но скорее это будет первой и последней книгой Елизарова

>>59018

>Прочитал

>Борис Бажанов - Борьба Сталина за Власть

Тут компиляция воспоминаний секретаря Политбюро и Сталина, приправленная некоторой очень и очень сомнительной Остап Бендеровщиной в конце, но даже так было познавательно узнать, как вообще работало политбюро, как реально решались вопросы, как набирались кадры. Подробно описывается борьба фракций между Троцким и Тройкой: Зиновьевым, Каменевым, Сталиным. Их личности. Какие более обширные оппозиции формировались и почему они не сработали. Немного уклона про личные связи, как поднимались такие люди как Ягода и Ежов. Сообщается, что Сталин начинал списки, по которым потом пойдут расстрелы, готовить с самого начала своей работы, Ежов как раз через орграспред и поднялся. Тут можно много расписывать и про комментарии о Фрунзе, и про евреев, опять про фракции. Про отношение партийных к догматическим коммунистам, когда требуются специалисты, про Спорт, про заочное образование, про персоналии из Политбюро. Иногда задвигает перлы - вроде того, что Сталин ничего не читает и не интересуется. Знания философии автора крайне поверхностны, но суть за марксизмом-ленинизмом понимает, как есть и что Ленин и Сталин и есть олицетворения коммунизма.
В целом, занимательно, её больше убедился, что об этом периоде у меня крайне фрагментарные знания из отдельных статей и старых воспоминаний на основании пропагандонских обрывков из школьной программы. Читать это стоит, тут до крайности много моментов, хотя это и ограниченный взгляд и воспоминания молодого секретаря, который продвинулся как необходимый специалист и карьериста, а не старый партийный активист со всеми исходящими. Не забываем ещё что ЛЮДИ РАБОТАЮТ.

>Сорокин - Пир

Читал кусками (фить ха!), благо это всё же сборник рассказов. С самого начала зацепил первый рассказ Настя

>Рассказ начинается в традициях Чехова. Усадьба, раннее утро, молодая барышня в предвкушении дня своего рождения, французские словечки через каждое предложение.

А дальше резкий переход в каннибализм, безумия, обсуждения Ницше, юных девушке отрезающих у блюда влагалище и думающе о том, когда их саммих съедят, немного окультизма и... И, пожалуй, на этом кончается самая лучшая часть этой книги, так как дальше Сорокин уже не удивляет своими рассказами так же, не блистает своим талантом стилиста, писал что-то местами просто скучное (Лошадиный суп, Пепел), спископодное (Жрать!, Зеркаlо, Машина, Банкет), которое хочется пролистать побыстрее, или же неудачно экспериментальное (Concretные). Тут разве только после Настеньки порадовало "День русского едока" и "Сахарное воскресенье".

Приступая к третьему тому “Бархана”, хотелось бы понимать, отчего преданные его читатели так истерично защищают эту откровенно халтурную книжку, небрежно сляпанную из разрозненных кусков, выискивая в ней глубины и мудрости, которые если там и есть, то попали туда совершенно случайно. Очень похоже на секту почитателей другой неостановимой графоманки – Айн Рэнд (те тоже уже очень много лет делают вид, будто им в ее ёврях открываются глубины смыслов и истин, а все прочие ничего не поняли и теперь обесценивают немалые интеллектуальные усилия поклонников).

Причина же, мне кажется, среди прочего, в том, что им приятно быть умными за счет очень скверного изделия: несовершенство самого текста, мешанина плохо состыкованных деталей, постоянно возникающие деусы-экс-махина и не понять откуда берущиеся концепции, не понять, что обозначающие, дают и повод, и простор, вызывают нездоровую тягу облизывать этот текст и достраивать вселенную у себя в уме, всячески усовершенствовать ее. Будь “Бархан” написан так, что “кинджяла” некуда вогнать, фанового (pun intended) творчества и толковательства бы, как знать, не случилось, да и желающих это экранизировать бы поубавилось. Ну и дело в графоманском объеме, конечно. С Лавкрафтом, кстати, то же самое (но там вообще оскорбление интеллекту).

Засим заткнемся и приступим.

Опять бессмысленные полилоги, занимающие страницу за страницей, в которых несимпатичные и невыразительные фигуры, деревянно перемещаясь взад-вперед по клеткам кафельных полов, несут бессвязную ахинею на суконном языке, близком к канцеляриту, и умудряются не сказать друг дружке ничего, потому что автор бездарно гонит строкаж. То же относится и к пафосным внутренним монологам, на произнесение которых нужны часы, а дело происходит, например, во время стремительной гонки по пустыне на бень-джессеритах. Или на гом-джаббарах, я их все время путаю. Иногда, правда, они “применяют Голос” друг к другу, что означает – попросту орут или рявкают.

С 17 стр. все “drew in a deep, sighing breath”, как и в первых двух томах. Дыхание также опять может быть trembling или shuddering. Маленькие фигурки тут излучают протест. И все это исполнено той ложной многозначительности, за которой ничего, как правило, не стоит и которая есть один из первых признаков графомании. Вот образчики стиля: “They felt themselves as integral parts of a dynamic system held in delicately balanced order.” “Jessica found a harsh laugh shaking her own breast.” “He’ll reinsert into the system the results of its past performance.” Отдельно, конечно, прекрасны и тысячи выделений одних и тех же банальностей в киндловом тексте, вроде вроде бы красивого, но лишенного всякого смысла лозунга: “Rising, thou risest!” – и там вот все так. Пустословие как основной стилистический принцип, поражающий воображение лишь самого невзыскательного читателя. Интеллектуальные игры в опознайку для средних умов.

Моя ж незадача с этой моделью цивилизации в том, что любую теократию я считаю омерзительной, и втройне гадка мусульманская. В этом томе становится ясно, что пустынные ковролеты (т.н. фримены, пусть даже все они носят смешную фамилию Федяйкин), похоже, все-таки пьют кровь своих жертв, т.е. их религия, как и христианство, тоже построна на обычных кошмарах: возвращении к жизни, вампиризме и каннибализме. (Воду аборигены, кстати, как-то впитывают непосредственно прямой кишкой, но это несколько больше сведений, чем нам хотелось бв знать, Винсент.) Разрозненные прокламации, провозглашения и врезки “от редакции”, как и прежде, бессвязны и неубедительны. Обсуждаемые проблемы власти и исторического предназначения потеряли всякий смысл (особенно после 24 февраля): это еще можно было б натянуть на цивилизованный мир середины 20 века, но не на нынешний и не для нас, когда и с ислама (особенно после 7 октября) сошел весь остававшийся западный романтический флер и он остался тем же, чем и был с самого начала: человеконенавистническим учением фанатиков и убийц.

Потому что ни на что, кроме “джихада”, никакие его Атриды не способны. Мало того, автор здесь прямо-таки любуется “прогрессорством навыворот”: если раньше главгерой у нас был носителем условно прогрессивной идеи хотя бы национального освобождения, а потом регрессировал до иконы и слился с пейзажем, то тут он же (хоть автор и маскирует его под сына первого экземпляра, но это так же неубедительно, как ожившие зомбаки, которыми стали некоторые персонажи первого романа) – явно носитель скрепной идеи “сделайте нам как было, не надо нам этих ваших либеральных новшеств”. Кстати, мертвые негодзяи тут тоже оживают в виде внутренних или закадровых голосов. А это такой себе прием сюжетостроения, ламерский.

И в целом да, эти романы из тех, что сильно выигрывают в пересказе. И, понятно, в экранизации. А поскольку у нас повторение мать учения (любого – взять хотя бы Золотую Тропу), то все лучше повторить читателю по нескольку раз. Например, историю в третьем томе нам уже рассказали в двух предыдущих. Дважды. Так что это кольцевая. Дальше, похоже, будет то же самое: фабула, изложенная 26 раз. Опять не знаю, хватит ли мне сил на эти “запиздюны”, пока всем не наступит “Крализец”, к которому наши передовые мусульмане и стремятся непонятно, зачем, но их упорство несомненно достойно лучшего применения. Вообще становится понятно, что вся эта сверхыдея с евгенической программой по “выведению нового человека” устроена по принципу пизды и хомячка (теперь наступает та фаза, когда хомячок покидает пизду).

Потому что последняя часть этого романа, в которой дубль главгероя натурально срастается с шай-хулудом, – это, конечно, вершина и шедевр, после которого уже ничего не имеет значения. Механика и биология, а также кинематика этого процесса неясны, но это так же нелепо, как Шварценеггер на белом коне в лифте. Возможно, это пародия, впрочем. Лучше, если это окажется пародией. Иначе зачем ему сапоги с такой чудесной новой кожей?

Про другие вопросы автору я уже упоминал, но тут возникают новые. Не только к климату планеты Учкудук (“три колодца” явно же вдохновлены “ловушками ветра” с Бархана, нет?). Почему экзоскелет главгероя увеличивает силу его носителя и придает ему слабо-антигравитационные свойства, если он состоит из кожаных пиявок, у которых из всей анатомии есть только реснички для сцепления друг с дружкой? Откуда у червяка внутри атомная топка, вырабатывающая кислород? Почему у синего меланжа запах корицы? Зачем человек-червяк сначала все рушит, а потом разрешает восстанавливать – подобная акция устрашения воздействует только на трехлеток? Почему он, развивший в себе могучее предзнание на тысячи лет вперед, записывает какие-то свои расчеты и показывает цифры сестре (у которой тоже немалые телепатические способности)? Орнитоптеры тут работают на реактивных двигателях, но машут крыльями. Это зачем? Почему умельцам читать в мозгу и прозревателям будущего необходимо подавать рапорты и депеши, записанные на проволочные магнитофоны? Почему их не внушают летучим мышам, например (как, кстати, летучим мышам устраивают дебрифинг, тоже остается загадкой)? Вопросы, вопросы… Нет, я правда хочу знать, потому что моя версия неутешительна: читателя просто держат за идиота.

Пелевин - Путешествие в Элевсин.
Очередная компиляция из старых вещей и ходов. Был взят герой из неплохого айфака и помещен в интересный мир трансгуманизма, в подмир древнего рима. Как обычно герои куда то движутся, ведут скучные диалоги пояснения и в конце наступает прозрение и ответы на вопросы. Трансгуманизм был последним интересным романом, это же напиток сокосодержащий, да еще и разбавленный водой с очевидным вкусом, и читается для галочки, чтобы было прочитано все.

Черкасов - Хмель - Конь Рыжий - Черный тополь
Иногда его здесь хвалят, добрался только сейчас.
По форме это типичный советский эпос, но написан хорошо. Главная изюминка и фишка это описание жизни раскольников, со всеми их толками, службами, радениями. Непривычно для советского романа читать лубочное описание староверов в духе Печерского.
Серию отличает увлекательность, хорошо проработанные герои, лиричность и сибирский колорит. Особенно хорошо удались староверы.
Конь рыжий - описание гражданской войны через жизнь все того же сибирского села, теперь от лица казачества. Все штампы на месте - белые плохие и дикие, капиталисты любят деньги, красные идейные борцы за свободу народа. Неплохо описаны чехи и их восстание. Особенно хорошо получился главный герой. Черкасов хотел показать его выше других, но на деле он вышел склизким типом. Весь роман пытается лавировать и быть в стороне, но по факту весь уже с самого начала служил красным. Если бы не его бездействие, то возможно удалось бы скинуть красных в Петербурге, выходит правы были отрицательные персонажи в своем к нему отношении( хотя же вроде и автор все сделал как надо, но сейчас это читается по другому и его посыл вышел обратным) В конце он вовсе с главной женской героиней становится настоящими большевиком: убивает отца, а она мать. Впрочем тут все идут против своих родителей, новое борется со старым, обычный штамп. Насчет прочих штампов соцреализма они все тоже на месте. Всё то же что и в других советских эпосах. Например еще в 40е годы бывшие бандиты из белых поджигают тайгу чтобы навредить советам. Так же описываются подпольщики, герои революции, есть встреча с Лениным. белые - сброд и каратели в погонах.
Третья часть - В ней нет ничего примечательного. Просто хороший советский роман где нужно было пробежаться по остальным временным вехам - колхозы, годы вов, надежды на лучших, во основном посвящен личным отношениям героев и мелодрамам. В романах есть много отличных несюжетным сцен, например гибель коня от пчелиного роя или попадание на каторгу после драки за "веру".
Повторюсь что написано увлекательно, но легко. Автор не углубляется ни в тему коллективизации, ни в тему казачества и гражданки как Шолохов, ни в описание религии.