«Три скрипа». Третий сезон

Девятый выпуск. Вера Богданова «Семь способов засолки душ» (год выхода: 2024)

Увидел бравурный отзыв об этом романе у кого-то из двух с половиной блогеров, на которых подписан.

Открыл, осилил три предложения, закрыл.

Мне понравилось. Мне нравится, когда сходу видны недостатки.

Начинается роман так:

– Скоро приедем, – говорит он, выезжая из Новосибирска на трассу. «Староалтайск» написано на синем указателе. Сколько именно километров осталось, Ника рассмотреть не успевает, но число трехзначное.

1. На моем канале есть хит-парад распространенных минусов первых страниц современной русскоязычной прозы. На третьем месте там использование местоимения в начале текста, когда читатель еще не знает, кто скрывается за местоимением.

Здорово, что очередной автор подтвердил актуальность того списка, использовав неуместное для первого предложения романа словосочетание «говорит он».

2. После кавычек, в которые поместили название города, не хватает тире. Есть такой знак, его ставят после цитирования. О нём в школе рассказывают. Возможно, автор романа пропустил тот урок.

3. Давайте прочитаем третье предложение романа с частицей «именно» и без.

Сколько именно километров осталось, Ника рассмотреть не успевает, но число трехзначное.

Сколько километров осталось, Ника рассмотреть не успевает, но число трехзначное.

В обоих вариантах главная мысль в том, что Ника не успевает рассмотреть, сколько километров осталось. Если убрать частицу «именно», главная мысль будет по-прежнему ясна, поэтому частица не нужна.

Александр Лазарев-Грузинский в книге об Антоне Чехове вспоминал такие слова последнего: «Искусство писать состоит, собственно, не в искусстве писать, а в искусстве… вычеркивать плохо написанное».

Пабло Пикассо высказался в похожем ключе: «Искусство – это исключение ненужного».

До обещанных в названии романа семи способов засолки душ я не добрался, зато обнаружил три неоригинальных способа скрипнуть в начале текста.

Итог. Роман «Семь способов засолки душ» скрипнул в третий раз на 16-м слове.

P. S. «Чтоб застрелиться тут, не надо ни черта:

ни тяготы в душе, ни пороха в нагане.

Ни самого нагана», – написал Леонид Аронзон.

Иной раз может показаться, будто для того, чтобы написать роман, тоже ничего не надо: ни умения представить читателю героя, ни владения правилами языка, на котором пишешь, ни умения вычеркивать лишнее.

Читайте классику.

https://t.me/knyazprocent/1957

Прочел интеллектуально-фантастический роман "Сорока на виселице" Эдуарда Веркина – историю об ожидании на Регене заседания Большого Жюри по вопросу применения фермента LC для прорыва в строительстве актуатора потока Юнга, остро необходимого синхронной физике: таежный спасатель Ян "случайно" попадает в состав Большого Жюри и прилетает на Реген одним из первых, вместе с библиотекарем Марией и главным светилом синхронистики Уистлером, селится в здании Института пространства, где конструируется отменяющий ПВ-континуум актуатор, а дальше начинается СТРАННОЕ.

Великолепная книга, я в восторге! В "Сороке на виселице" Эдуард Веркин расширяет снарк-снарковскую тематику "субъективное в столкновении с объективным" с масштаба "слово vs событие" до масштаба "разум vs бытие". Как и в "снарк снарк", текст романа преимущественно состоит из диалогов персонажей: немногочисленные видимые Яну сотрудники и гости Института пространства постоянно спорят о синхронной физике, выясняют отношения, рассказывают странные истории, частью из личного опыта, частью из прочитанных книг, частью выдуманные на ходу, а в процессе поднимают примерно все современные философские проблемы внеземного вектора развития человеческой цивилизации. Ян как внешний наблюдатель подкидывает им вопросы, наводит на размышления других и много соображает сам и, не осознавая того, способствует совершенствованию синхронистики.

Главная обсуждаемая проблема – проблема Предела. На каждом этапе человечество упирается в предел прогресса, непреодолимый известными ей средствами, требующий научно-технологического скачка в принципиально новом направлении и угрожающий в случае застоя цивилизационным крахом. В "Сороке на виселице" люди научились перемещаться по космосу быстрее скорости света, колонизировали десятки планет, но проблема Предела никуда не делась: прыжки через подпространство требуют слишком многого (громадные вычислительные ресурсы, необходимость эвтаназии людей и животных, невозможность перевозок сложной электроники) и по сути не меняют ничего. Человек по-прежнему ограничен в возможностях, пусть не одной планетой и не одной звездной системой, а тысячей световых лет, – власти разума над бытием как не было, так и нет, бытие все так же непроницаемо, непластично и неконтактно. Полет на крыльях мысли уперся в очередной, неясно кем и зачем возведенный потолок.

Тем не менее разум не сдается, хочет покорить Вселенную, раскрыть и переписать под себя законы мироздания, пусть даже это будет стоить ему очень дорого. Новейшим фронтом борьбы человека и мира и является синхронная физика, изучающая механизмы причинности в случайных и не взаимосвязанных друг с другом событиях. В романе Веркин фиксирует неуютную неопределенность, в какой приходится жить научным умам, когда поиск прорыва за Предел уводит их слишком далеко от человеческого и не дает не то что быстрых, а вообще хоть сколько-нибудь ощутимых результатов. Синхронистика разрабатывалась в течение трех веков, и до сих пор не установлено, есть ли в ней хоть капля научного знания или это просто психологическая защита человечества от страха никогда не обрести истинную свободу. Огромные средства и тысячи жизней энтузиастов были скормлены новому теоретическому Молоху, но поток Юнга так и не зарегистрирован, актуаторы не передали ни одного бита информации. Поэтому Большое Жюри едет на Реген не только по запросу Уистлера, желающего пожертвовать собой ради науки, но и для решающего вердикта: быть или не быть синхронной физике?

Отправляясь в средоточие синхронистики на Регене, Ян как член Большого Жюри (и читатель вместе с ним) обречен стать свидетелем и участником загадочных событий, ведь синхронная физика нацелена на преодоление привычных причинно-следственных связей, лучший синхронист мира Уистлер явно безумен и прямо в здании Института пространства работает недособранный актуатор. Вместе с Яном читателю придется колебаться между пинчоновской паранойей – взаимосвязи между странными разговорами и неожиданными событиями все-таки имеются, и их обнаружение раскроет истинный облик мира, спрятанный от людей зловредными силами – и беккетовским абсурдом – взаимосвязей нет, все действительно случайно и есть лишь апофеническая привычка разума обнаруживать знакомые формы в бессмысленных последовательностях знаков.

Каждый эпизод романа будет только увеличивать неопределенность истории: что в целом происходит? почему так важен Барсик? зачем нужна очередная вставная история? почему Большое Жюри никак не прилетит? зачем на Реген привезли миллионы бумажных книг? почему Ян видит менее десяти человек в Институте пространства? каково значение проволочных головоломок? что из рассказов персонажей выдумка, а что происходило "на самом деле"? на что намекают валенки, трехгранный нож и снег на галерее Объема? связаны ли бабушка-удав и бессмертные медведи-доноры? почему у здания Института пространства такая удивительная геометрия? – и вопросов будет становиться все больше и больше до внезапного финала, будто бы что-то проясняющего, но и будто бы оставляющего все таким же неясным.

Это замечательная книга, чью историю, если взять на себя труд читать внимательно, можно понять, наверное, десятком-двумя непересекающихся версий и долго, продуктивно для собеседников обсуждать, такая она увлекательная и богатая на идеи и концепции. Фраза "каждый увидит здесь что-то свое" в случае "Сороки на виселице", открытой для интерпретаций от названия до последней точки, не является банальностью (возможно, даже текст романа у разных читателей будет различаться): в ней настолько много всего, и все оно настолько взаимоисключающее, что охватить целиком многообразие романа одному наблюдателю не получится так же, как полностью увидеть актуатор. Но это вовсе не расстраивает, а наоборот, дает читательской мысли крылья, побуждает к сотворчеству и самостоятельному поиску ответов. Эдуард Веркин создал для нас редчайшее чтение – то, что воодушевляет.