https://vk.com/wall-163729123_9916

А У НАС ЧУДЕСНЫЕ НОВОСТИ!

Мы начинаем издавать русскоязычных авторов и уже сейчас готовы представить вам первых четырех. Просим любить и жаловать!

1. Микита Франко, «Дни нашей жизни» (18+)

В детстве у маленького Мики было всё как у обычных детей: любимые герои, каши по утрам, дни рождения, скучные линейки в школе и сочинения на заданные темы. В юности у взрослеющего Мики было всё как у обычных подростков: первая драка, первое разочарование, первая любовь и первая нелюбовь. Но у Мики была одна тайна: его семья, которую никому нельзя показывать.

2. Юлия Вереск, «Тот самый» (18+)

Я бы мог найти десятки причин, почему никогда не был счастлив здесь и сейчас. Такова моя жизнь: она предоставляла мне уйму вариантов, но я всегда выбирал самый худший из них. Родиться в семье Граниных, возможно, не было самым худшим вариантом, но и назвать это путёвкой в счастливую жизнь трудно.

Одно короткое лето перевернуло мои представления о мире с ног на голову. Мир соприкоснулся со мной, а я — с ним. Это мгновение навсегда изменило меня.

3. Саша Карин, «Секция плавания для пьющих в одиночестве» (18+)

После принятия закона о добровольной эвтаназии реки и озера Москвы были превращены в подводные кладбища. Мара — молодой художник в творческом кризисе — готовится уйти в воду, но после знакомства с Лизой — девушкой, теряющей зрение, — начинает сомневаться в своем решении. Лиза тоже нуждается в помощи Мары: она давно живет в тихом санатории на берегу реки, где пытается собрать свою жизнь из осколков после семейной трагедии. Перед Марой и Лизой стоит выбор: вместе бороться за счастье или сдаться, став частью бесконечной секции плавания.

4. Полина Граф, «Эквилибрис. Монструм» (16+)

Меня учили, что Эквилибрис есть повсюду. Хрупкое равновесие между Светом и Тьмой, которому подчиняются все — и Звезды, и люди. По ту сторону облаков развернулся огромный, гремящий под натиском Войны мир, и наша Земля всегда являлась лишь крохотной его частью. «Защищай Свет ценой своей жизни», — говорили мне. Охраняй светлые человеческие Души, сражайся с Тьмой, почитай тех, кто родился за небесами и восходит над землей после захода Солнца.

Я никогда не нарушал устава, жертвовал всем и послушно соблюдал каждое наставление, данное Звездами. Но даже это не спасло меня от роковой ошибки. Страшнейшее преступление против Света, так окрестили то происшествие. Но я не помню его. Слишком многое забылось. Не могу даже ответить на самые простые вопросы: в чем меня обвиняют? Что со мной произошло? Что за люди вокруг? И, в конце концов, кто я сам такой?..

>Очень хорошее - в том смысле, что показательное - интервью поэта Кынжеева "правому" буржуазному порталу Горки. Кынжеев - классический "новиоп", представитель искусственно созданного советского народа. Русский, не владеющий никаким языком кроме русского, паясничает, называя себя то казахом, то евреем из-за дедушки-динозавра и прабабабушки-многоножки (казахский - или казахстанский при этом учить не желает). Но человек он не особенно подлый, просто его так сделали. И вот обратите внимание на ту часть, в которой Кынжеев говорит о своих годах эмиграции в Канаде. Здесь "казахоеврея" сразу же устроили в "русскую" редакцию RadioCanada, которая вещала до начала 2000х, и была закрыта, когда окончательно стало понятно, что процесс разрушения РФ необратим и война выиграна. Такая работа - синекура, очень похожая на сидение в советских НИИ: с выпивашечками, блудом, посиделочками - ничегонеделочками, при этом, платили за нее вполне прилично. Тут нужно знать, ЧТО такое рынок труда в Канаде, чтобы понимать, КАКАЯ это была синекура. Как я уже сказал, кормушку в 2000х прихлопнули, незадолго до моего приезда - разумеется, я завидую; нет, конечно, я бы не стал, пусть когда-нибудь умру от голода или надорвусь из-за своего façon de vie selon principe, но я ведь все равно умру, так зачем унижаться - и "еврееказах" уехал в Штаты, жить за счет жены, вместо того, чтобы открыть для себя Канаду;) Ну и, разумеется, "пастись" в России, где ему зеленый свет (а как же). Что такое эмиграция и жизнь в ней, он понятия не имеет - Канаду человек видел в окне автобуса "дом-синекура", а США видит в окно квартиры. Но в той, старой редакции Radio Canada - и новиоп Кынжеев рассказывает об этом, не моргнув глазом ("а чо таково") - работал русский той еще, старой эмиграции, который и взял Кынжеева под крыло, получать скрытое пособие по безработице в размере двух-трёх средних з/по Рынку. И чорт, который всю жизнь должен быть за это благодарен - и публично лизал бы сапоги какому-нибудь нерусскому чорту-supervisor-у на такой позиции, сочиняя оды - покряхтев, говорит: "... N был носителем неприятных мне политических взглядов...". В переводе на русский, N называл себя русским и не стеснялся этого, в общем, типичный, говоря пиджн-рашном симоньяно-юзефовической шоблы, Нацык. Как в кино: пенсне, прямая спина, чистая рубашка, правильная речь. Представляю, как проходило общение "старого русского" с "новиопом". "Бахыт Самуилович, голубчик, что же Вы матом так ругаетесь, нехорошо. Прошу Вас впредь так не выражаться". "Бахыт Конжугетович, право, кто же колбасой водку закусывает, Вы же не в ревкоме на выездном заседании, попробуйте горячего, да и вообще я бы Вам советовал на водочку не налегать, а больше внимания уделить винам, мы же всё-таки в северной Франции, Квебеке", "Бахыт Аронович, вот Вы нам пасквиль принесли и упрекаете русское население Чухонии в глупости и нежелании учить язык аборигенов, а сами, который год в Квебеке, куда приехали добровольно, французский язык выучить не изволили... да вы не налегайте на водку-то... Бог ты мой, да выньте колбасу изо рта, голубчик, а впрочем... да хоть чем-то закусывайте!". Он и закусывает. За русский счёт.

https://gorky.media/context/ya-postoyanno-pasus-v-rossii/
Очередная годнота про новиопско-эрефийского "классика". Самое смешное и грустное одновременно, что статья в Кислом буквально называется «Я постоянно пасусь в России». Так примерно писали в своих дневниках польские паны во время русской Смуты 17 века. Неудивительно еще раз, почему эрефийской литература в заднице, а русской литературы уже нет лет 70.

Писатель Алексей Иванов похож на бобра. И внешне, и взглядом на окружающий мир, и литературными своими особенностями.
Некоторые критики восторженно называют его «литературным хамелеоном» - мол, Иванов такой переменчивый, такой разнообразный, каждая его новая книга это нечто совершенно новое... Мне это сравнение кажется несколько двусмысленным (наверное, испорчен чеховскими рассказами). Я всё же настаиваю на нейтральном и даже в чем-то положительном бобре.

Обстоятельный, рачительный Иванов сооружает свои текстовые запруды по выверенному и вполне годному плану.
О пропившем глобус географе я читал давно, а относительно свежая книга «Несчастье» была у меня на слуху и, наконец, пред очами оказалась.
Вообще я человек слегка консервативный и люблю так называемую «радость узнавания». Мне даже понравилось, что я снова вижу знакомую бобровую запрудь, сделанную по прежнему образцу. Ну конечно – всё тот же нескладный герой-недотыкомка (в одной книге у него смешная фамилия Служкин, а в другой - жалкая Неволин), всё тот же жовиальный дружок его (носящий простецкую и крепкую фамилию Будкин, или залихватски-лиходейскую Лихолетов). Все те же семейные неурядицы, все те же картонные диалоги и вымороченные ситуации. Справедливости ради, и всё те же прекрасные описания природы и городских пейзажей – вот тут Иванов бесподобен. Красиво пишет. Иногда, правда. в ущерб смыслу подпустит красивостей... Но все равно заметно, что природу писатель любит.
Жаль, что он на ней, на матушке-природе, не останавливается и начинает писать про людскую жизнь.

У редко покидающего пределы своей запруды писателя-бобра Иванова знания про людскую жизнь своеобразные. Конечно, он знает, что люди – это такие существа, которые едят, пьют, разговаривают и всякое прочее делают. Но каким образом все это у людей происходит – у Иванова особые представления.

Иванов не одинок в своем несчастье незнания жизни. Есть множество авторов-космонавтов, для которых попытка описать выходящее за пределы их эмпирического опыта сродни выходу в открытое пространство без скафандра – с ожидаемым финалом.

Это может быть никому неизвестный автор, чья рукопись попала в редакцию самотеком. Вообще я люблю читать самотечные тексты – в каждом найдется что-нибудь поразительное. Вот, например, пишет автор про бездетную пару, решившую усыновить ребенка. Идут они в детдом, на экскурсию. А дальше: «мальчик им очень понравился, и, подписав какие-то бумаги, они забрали его к себе домой из детдома». До сих пор помню испытанное мной восхищение автором – так элегантно обходить сложности жизни дано не каждому... .

Это может быть автор именитый, типа Сергей Минаева, у которого герой мается на перроне Рижского вокзала в ожидании поезда на Волоколамск. О том, что электрички ходят с другой платформы и надо пройти метров двести левее – ему невдомек. Вернее, самому Минаеву невдомек, вот он и подставляет героя. И как мне герою сочувствовать, если он такой идиот, что не может разобраться в простом вопросе? Тем более я еще в третьем классе самостоятельно ездил с Рижского на дачу свою, под Истрой, вполне успешно.

Это может быть даже любимец школьников младшего и сильно зрелого возраста Дмитрий Глуховский. Глуховский запросто наделяет героя (доходягу, бывшего студентика-филолога) чудовищной физической силой – шутка ли, сначала «передернуть затвор» у пистолета Макарова, а затем, вспомнив, снять его с предохранителя. Для дам: это все равно что открыть запертую дверь сейфа без ключа, просто дернув ее, а потом начать вводить код или звенеть ключами. Но это полбеды – сам герой Глуховского, проживающий в подмосковном городке, живет там, как и положено у автора-космонавта, в открытом космосе – знают его там в Лобне лишь тетя-соседка да один невнятный дружок. Это при том, что герой – сын местной учительницы... Но вот так вот выглядит «жизнь народа и глубинки» глазами столичного автора, что тут поделать.
Впрочем, иногда Глуховский подкидывает пазл – например, когда его герой смотрит на мир в окошко:

«За заляпанными окнами плыли громадные трубы ТЭЦ – серые бетонные конусы-котлы с основанием толщиной в стадион, жерла раскрашены в шашечку; над ними поднимались и упирались в потолок жирные рукодельные облака, которых никакой ветер порвать не мог. Вроде бы тепло в Москве делали из газа. Но Илье казалось, что в эти котлы что-то мясное должны были кидать, потому что из прозрачного бесплотного газа такого наваристого дыма выходить не могло».

Вот тут я в сомнении. То ли сам Глуховский не знает, что такое градирни и что из них идет не дым, а пар, то ли это такая тонкая художественная деталь, призванная нам показать – вот, дескать, герой-то наш типичный такой паренек с филфака... Впрочем, если это и была деталь, то одна единственная. Больше ничем филфаковость героя автором не подтверждалась. И так, мол, сойдет, ну хорошо же ведь.

К слову, о филфаках. Уж на что я сам оттуда, но и то про градирни в курсе, чем они там «дымят» на самом деле.
Или вот другой филфаковец – Веллер. Он, случается, и накосячит ради красного словца – понравится ему слово «глинозём», он и заставит конницу глинозём этот прочерчивать и колотить. Бывает. Я сам в одном рассказе пневматику с гидравликой перепутал, а благодарные читатели устроили мне такой «пирдуха», что и поныне им благодарен за науку.

Так вот, Веллер. При всей его, как сейчас модно говорить, «неоднозначности», в пренебрежении матчастью писателя обвинить никак нельзя. Есть у Веллера великолепный короткий рассказ «Сопутствующие условия». Там героя утром должны расстрелять, он сидит в сарае, руки его связаны. И надо ему как-то попытаться руки развязать и сбежать. В «Моем деле» Веллер подробно описывает, как он подходил к изучению матчасти. В книжках и в кино – чего проще: герой потерся-потерся обо что-то там, веревочка и лопни. А в жизни? Как пишет сам Веллер: «Но я же сука. Я зануда. Как сказал обозленный майор на военной кафедре: «У тебя, Веллер, пытливый ум, блядь!»
Что есть, то есть, прав был майор. И вот как происходит работа над деталью. Цитата обширная, но она того стоит, любому пишущему (да и читающему) будет полезна:

«Принес с кухни соседскую бельевую веревку. Скатал одеяло и всунул скатку в рукава пальто. Связал пальту руки за спиной. Стал прослеживать ход веревки в витках. Сбился, потерял. Плюнул, взял бритву и стал перерезать. И смотреть, сколько витков надо перетереть, чтоб смотать все хоть с одной руки. Так. Возможно! Помучиться надо, одним не обойдешься, но жить захочешь — перетрешь. Если время есть. И есть об что тереть, черт возьми!
В соседском ящике в кладовке я нашел самый большой гвоздь. Ага, сейчас. Даже паршивую бельевую веревку хрен об него перетрешь! А уж приличную пеньковую? Скользят плотные волокна по гвоздю, месяц тереть будешь. Проминаются, заглаживаются, затирается бороздка от этих елозиний. А где я вам в деревенском сарае возьму торчащий кусок стекла или вбитую неизвестно куда острую железячку? Только гвоздь.
Так. А если поддеть гвоздем несколько волоконец, воткнув острие кончика в веревку? Так. А если между кистей, в середину вязки, и надавить вязкой на гвоздь, чтоб — внатяг? Ага — лезет чуток. Так. А теперь дернуть? Соскочил, зараза! А еще раз! Осторожно! Тыннь! Порвалась прядочка!
Я утер пот, налил чаю и перекурил. Да — это возможно: об гвоздь расщипать веревку за спиной. Да — трудно. На хрен. Его утром расстреляют — вот он пускай и упирается. Я свою часть работы сделал».

Казалось бы – да чего ты, автор, ерундой маешься – не в том же смысл твоего рассказа, возможно аль нет веревку перетереть (дотошный Веллер учел еще и реальный способ вязки – накрепко, без жалости, в несколько витков, перехват узлом, и еще раз крест-накрест – все по науке). Смысл рассказа же в другом!..
Конечно, в другом. Поэтому и нельзя оплошать ни с чем. Иначе никакой веры у читателя не будет.

Но вернемся к нашему замечательному Алексею Иванову и его произведению.
Наверняка уже внимательный читатель хочет меня одернуть – что ж ты, мол, распинаешься про детали, а сам название ивановской книжки взял да и переврал?
Могу в оправдание сказать лишь одно – уж если самому Иванову можно перевирать все, до чего он дотягивается своим пером, то отчего же мне теряться?

>>15618
Итак, книга Алексея Иванова «Несчастье», она же «Ненастье».

Саму эту книгу кропотливый бобер-писатель сваял из обрубков и огрызков стройматериала, что остался после выполнения им заказного сооружения, текста-плотины под названием «Ёбург». Поэтому сюжет представляет собой произвольную мешанину щепок и бревен разной степени изгрызанности и сохранности. Пересказывать его нет никакого желания, да он и самому автору не особо интересен – ведь книга о вечном, о душах людских, а не о возне человеческой, как сам автор подчеркивал в интервью.

Но, к его, автору, сожалению, от возни никуда не деться. Приходится уделять внимание и ей.
Занудный объемистый текст начинается описанием ограбления водителем-инкассатором своего же фургона, перевозящего выручку.
С первых же страниц автор (которому критики упорно лепят ярлык «мастер бытовых деталей») начинает чудить. Понятное дело, тонкости инкассаторской работы и автору, и большинству читателей неведомы. И может быть, даже не особо интересны и нужны. Поэтому читатель может простить путаницу между понятиями «карабин» и «автомат», отсутствие среди бригады такого важного человека, как кассира – а вы как думали, инкассаторы просто так мешки таскают да возят? Можно простить автору и его рассуждения, что «с короткоствольными карабинами... в тесных помещениях сподручнее» - ну, в общем, если альтернатива – противотанковое ружье Дегтярёва, то да. Я даже готов простить автору, что у него вместо бригады инкассаторов обычные «махновцы», которым плевать вообще на любые элементарные правила своей работы - от обращения с оружием до реакции на незапланированный съезд с маршрута и остановку. Этакие деревянные солдаты-дуболомы из сказки Волкова, с интересом сующие руки в огонь или падающие в реку, приняв ее за гладкую дорогу. Ну, может, в краях Иванова такие вот люди и живут, кто знает. Ему, краеведу, виднее, в конце концов.

Но вот когда герой повествования, унылый тип по фамилии Неволин, начинает приводить в действие свой злодейский план...
Знаете, что он задумал? Чтобы сидящий с ним рядом старший смены приоткрыл боковое окно машины и протер якобы запачканное зеркало. Ну, отвлечь таким образом захотел, чтобы оружием (карабином «Сайга») завладеть. Опять же – доверчивый читатель может и не знать, что в инкассаторских машинах боковое стекло - толстенное-претолстенное и никаких подъемников в нем нет, оно намертво там стоит, без всякой возможности его опускать и поднимать. Но автор-то мог бы это и узнать, раз его творческий замысел требует детали. Причем про толщину стекла Иванов как-то интуитивно догадался, но на большее его не хватило, поэтому старший смены у него повернулся к окну и «приспустил толстое бронестекло».

Хорошо, что Иванов не написал повесть о моряках-подводниках, там бы у него наверняка герои «приоткрывали» бы некие иллюминаторы, чтобы покурить тайком от старпома. Прочитал бы это мой любимый автор Эдуард Овечкин (Eduard Ovechkin) и слег бы с инсультом.
Приспускаемое в инкассаторской машине стекло – это как застежка «молния» спереди на бронежилете. Примерно столько же смысла и столько же реалистичности.

То есть такую важнейшую и ценнейшую вещь, как «доверие читателя» автор умудряется профукать с первых же страниц. Как любил говорить мой ротный: «Херово начинаете службу, товарищ солдат...»

Этого Иванову мало, он зачем-то усиливает сцену новыми нелепостями. Унылый Неволин таки завладевает карабином (вынув его из установленной в кабине автором некой «держалки»). Затем наш герой «сдвинулся за руль» и нацелился в сидящего рядом напарника. Марка фургончика – «фольксваген», то есть все очень скромно. Уверен, приди вдруг такая дичь в голову тому же Веллеру – тот бы не поленился, отмерил бы на ручке соседской швабры положенную длину, откромсал бы нужный отрезок, разыскал бы подходящую габаритами машину (да хоть «газельку» маршрутную), залез бы туда и прицелился из палки в перепуганного смуглого водилу. Чтобы оценить просторы салона и возможность действия.

Старший смены, вместо того, чтобы забрать у подчиненного свой карамультук, которым тычут в него влотную, сидит понуро и покорно – а потому что негодяй Неволин ему пообщещал: говори код, иначе «раздроблю я прикладом тебе пальцы на ногах». Каким таким способом писатель Иванов собирался заставить своего героя это исполнять, слава богу, осталось загадкой. Но, видать, в представлении писателя Иванова места в кабинке фургона вполне было для «раззудись плечо, размахнись, приклад!», да и старший смены услужливо вытащил ноги из под «торпеды» для более удобного раздробления.

Но я Иванова читать люблю, поэтому все это списал на неведомые мне, но ведомые ему, краеведу, особенности тамошней уральской жизни. Может, там и фургоны под стать горным хребтам, и люди вот такие необычные живут.

Тем более, совсем скоро Иванову удается вновь заинтриговать – на этот раз своим необычным видением спортивного зала в бывшем центре досуга, который захвачен полубандитским комитетом бывших воинов-«афганцев» во главе с лихим Сергеем Лихолетовым и превращен ими в штаб-квартиру.

«Наш кач, - пояснил Серега. – Парни тягают железо, набивают банки».

Спорзал, он же «качалка», в тексте упоминается не раз. Автор даже блещет знанием сленга качалок девяностых: набивка банок, она же – накачка бицепсов. То есть подкупает знанием жизни и деталей. Правда, на этом все и заканчивается. Дальше для писателя начинается терра инкогнито. Конечно, в фитнес-центры нынешних времен Иванов наверняка захаживал. Это модно, да и писателям, с их сидячим образом жизни, полезно. Поэтому и «качалка» девяностых годов у Иванова – это некий «большой спортивный зал с тренажерами в два ряда». Вдоль тренажеров ходит «высокий и стройный, словно стрелок из лука», тренер и возле пустого тренажера подкручивает «специальным ключом какую-то блестящую гайку». Ба! Да это, никак, тот самый, из самотечной рукописи. Ну, который вместе с женой «подписал какие-то бумаги» и усыновил детдомовца. Перебрался, прощелыга, в книгу маститого автора и ходит тут, какие-то блестящие гайки на каких-то пустых тренажерах подкручивает зачем-то, каким-то специальным ключом...

Согласен - нечего читателя нагружать названиями тренажеров и их частей. Но достоверно знать изображаемый им материал и уметь его правильно подать – это важнейшая авторская обязанность.
Что такое зал в девяностые годы, где банда полумахновцев «набивает банки» себе для «работы» с непокладистыми продавцами со стихийного рынка? Это не какие-то «тренажеры в два ряда» с блестящими гайками. Это довольно хаотичный набор разномастных гантелей и гирь, это облезлая скамья для жимов, это сваренная на ближайшем заводе силовая рама. Это неуклюжий блок с вертикальной тягой (реже еще имелась тяга горизонтальная). Похожий на козловой кран «кросс-овер». Уголок для становой. И обязательно – боксерский мешок, перемотанный изолентой. И опилочная пыль под ним и в воздухе.

>>15619
Продюссер Иванова, красавица Юлия Зайцева, подтвердит: уж я-то знаю, о чем говорю. Полистав в Фейбуке мою страницу, она проницательно заметила: «Судя по вашим фото, девяностые для вас не закончились...»
А бабу, как верно заметил Горбатый, не проведешь, она сердцем видит.

Но, могут сказать мне, ты же сам, дружище, говорил, что не бывал в ивановских краях, не знаешь, что за жизнь там была и сейчас есть. А вдруг там вот так и было, как у Иванова? Бандосы на неведомых тренажерах с блестящими гайками? Соглашусь, может, и было все так, может, и видел все это Иванов своими глазами.

В чем состоит одна из самых больших проблем пишущего? Чем пишущий творец-человек отличается в невыгодную для себя сторону от самого главного творца – бога? Не будем углубляться в проблемы теософии и атеизма. Возьмем лишь предположение, что вот это все прекрасное безобразие, что окружает нас – действительно творит бог. В чем его, бога, преимущество, как творца, перед творцом-человеком? А в том лишь, что бог может творить что угодно и как угодно, создавать любые, самые немысленные вещи и ситуации. Ему на наше «не верю!» наплевать.
А вот писатель-творец должен убедить читателя в сотворяемом. Иначе грош цена его потугам.

Иванов во всем, что касается описываемым им в спортзале оказывается убедительным только в одном – что описываемое ему бесконечно чуждо. И вот тут ему веришь, когда он пишет про «потного парня, зажатого в пыточных объятиях тренажера». Вот, как говорил Ипполит, и тёпленькая пошла, вот и правда жизни нашего округлого автора просочилась.

Но вся беспомощность относительно мелких деталей жизни и нелепого их описания меркнет перед следующим ходом автора. Когда он уже замахивается на описание людских отношений и жизни целого коллектива.

Тот самый Сергей, главшпан всей «набивающей банки» бригады ветеранов Афгана, человек лихой (у него и фамилия – Лихолетов, почти как у его прототипа) и в городе более чем известный. В любовницах у него не абы какая тётка, а тихая девочка Танюша. Тане пятнадцать лет и она постигает в училище азы парикмахерского дела. А в ее группе есть лидерша, девка по имени Нелька, при которой всегда ее свита – «три-четыре подруги, крупные и простоватые девахи». У Нельки мамаша торгует шмотками на рынке, который контролирует Лихолетов, чьи бойцы попортили товар мамаши. За это Нелька сильно озлобилась на тихоню-Танюшу и наехала на нее аки бульдозер – там и побои ежедневные, и унижения в виде общупывания лифчика Тани с криками «чего-то напихивает, чтобы сиськи были!», и обложение данью. Все свои карманные деньги, которые Лихолет ей выдает на обеды, сожительница теперь отдает злобной Нельке. До того доходит дело, что Танюша в голодные обмороки начинает валиться...

Напомню еще раз – Танюша девочка не абы какая. Во-первых, она дочка того самого высокого и стройного, как лук со стрелами, «тренера» из лихолетовского спортзала (ну который блестящие гайки ходит и подкручивает). Правда, толку от отца-гайкрокрута мало. Но зато во-вторых она любовница самого Лихолетова, запросто отжимающего у города рынки и комплексы.
Причем медсестра в училище, беседуя с завучихой, которая собирается звонить родителям Танюши, проявляет адекватность:
« - Не советую, Анна Ивановна, - сказала медсестра. – Зачем вам опасные конфликты? Эта девочка живет не с родителями, а с Сергеем Лихолетовым, который командир у группировки «афганцев» во Дворце культуры».
А вот ушлые быдловатые одногруппницы Танюши, по мнению писателя, неразумны и наивны в подобных делах.
Где, в какой одинокой запруде провел свое детство и юность писатель-бобер Алексей Иванов – я не знаю. Но даже в моей московской школе были девочки, ходившие (как тогда говорилось) с районной шпаной, причем не самого крупного масштаба. Так в их сторону кашлянуть лишний раз остерегались.
Впрочем, может, и тут сказывается не ивановское, а мое незнание жизни... Может, на Урале и впрямь все по-другому... Не зря же говорят – «уральский характер».

Длинный список пятнадцатого сезона премии «Большая книга»:

Василий Авченко, Алексей Коровашко. «Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке»
Григорий Аросев, Евгений Кремчуков. «Деление на ночь»
Андрей Аствацатуров. «Не кормите и не трогайте пеликанов»
Сергей Беляков. «Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой»
Илья Бояшов. «Бансу»
Ксения Букша. «Чуров и Чурбанов»
Мария Бурас. «Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах её участников»
Алексей Винокуров. «Тёмные вершины»
Андрей Волос. «Царь Дариан»
Андрей Геласимов. «Чистый кайф»
Наталья Громова. «Насквозь»
Михаил Елизаров. «Земля»
Дмитрий Захаров. «Средняя Эдда»
Шамиль Идиатуллин. «Бывшая Ленина»
Александр Иличевский. «Чертёж Ньютона»
Тимур Кибиров. «Генерал и его семья»
Кирилл Кобрин. «Поднебесный экспресс»
Инга Кузнецова. «Промежуток»
Алексей Макушинский. «Предместья мысли. Философическая прогулка»
Виктор Мартинович. «Ночь»
Вадим Месяц. «Дядя Джо. Роман с Бродским»
Георгий Панкратов. «Российское время»
Ольга Погодина-Кузьмина. «Уран»
Захар Прилепин «Есенин. Обещая встречу впереди»
Валерия Пустовая. «Ода радости»
Виталий Пуханов. «Один Мальчик. Хроники»
Владимир Рецептер. «Смерть Сенеки, или Пушкинский центр»
Дина Рубина «Наполеонов обоз.
Книга 1. Рябиновый клин
Книга 2. Белые лошади
Книга 3. Ангельский рожок»
Рукопись №101. «Гимны»
Кирилл Рябов. «Пёс»
Владимир Севриновский. «Люди на карте. Россия: от края до крайности»
Павел Селуков . «Добыть Тарковского. Неинтеллигентные рассказы»
Анна Сергеева-Клятис. «Заложники любви. Пятнадцать, а точнее шестнадцать, интимных историй из жизни русских поэтов»
София Синицкая. «Сияние "жеможаха"»
Дмитрий Стахов. «Крысиный король»
Александр Стесин. «Нью-йоркский обход»
Алексей Федяров. «Человек сидящий»
Саша Филипенко. «Возвращение в Острог»
Евгений Чижов. «Собиратель рая»

>>27031
Вы знаете за асон? Чтобы да, так нет? Слухайте сюдой, халамидники, и трезво содрогайтесь. Вам будет то, чего Содома не делала с Гоморрой: города гепнутся, а по морде лица пойдет радужная, извиняюсь, гангрена. Ничего интересного для вашего здоровья, таки да. А когда ваша кэцеле скажет «Шалом, гоноф!» – вы задумаетесь, что выйдет дешевше, аминазин или кадиш. Теперь вы слышали пару слов за асон. Но я вам умоляю, не спрашивайте за него гэвэрэт Линор – возможны больничные последствия.
Наша гэвэрэт, чтоб вы знали, – дама с двойным сиропом: борец за права меньшинств, включая братьев меньших. К последним у нее стойкий интерес: если не дебильный заяц ПЦ, то порнуха с зооморфами. Ну, вы поняли: остров доктора Горалик. А теперь приходите говорящих собачек посмотреть. И не только говорящих:
«Вот что делает Хани: медленно, медленно, медленно трется этим местом, этим розоватым местечком о пошарпанный, в мелких катышках полипрен, которым перекрыты стыки всех заводских стен. Нет, это невозможно описать; свербящая, вязкая сладость идет по спине Хани, вдоль хребта, вдоль короткой шеи, и вот уже заполняет ей уши, уши закладывает у Хани, глаза у Хани закрыты, о господи, о господи, о господи, и еще что вот-вот произойдет, вот-вот произойдет…»
Оружия любимейшего род… Ойц, чтоб я так жил! Да не так оно просто, как кажется. Очередной постап (будто других мало) можно читать либо по долгу службы, либо в качестве дисциплинарного взыскания. Иные мотивы попросту немыслимы.
Л.Г. пытается озадачить читателя актуальной этической проблемой: говорящая корова, она кто? – потенциальный бифштекс или субъект гражданских правоотношений? Архиважная мысль, таки да. И социально значимая. Хотя это не самое страшное.
Есть в книжке вещи похуже. Авторская речь сродни резонерству шизофреников – логическое подлежащее напрочь отсутствует. Ну, была какая-то, поц ее разберет, катастрофа, она же асон. Израиль в руинах (фейгелэ, не делайте нервы Сохнуту!), зверье заговорило. А дальше текст разваливается на микросюжеты: ни интриги, ни лейтмотива, ни протагониста. Правда, Л.Г. по доброте душевной пояснила, что главная героиня здесь эмпатия – давайте, мол, уже над вымыслом слезами, три-четыре…
Не спешите. Вам-то никто не сочувствует. Драматургию в тексте подменяет авторский монолог длиной, вейз мир, в 17 листов, – унылый, как дебаты о дефиците районного бюджета. Горалик тоже отчаянно скучает и развлекается игрой в классиков. Ликвидирует абзацы, как Селин. Лепит безразмерные предложения под стать Терехову; рекорд – 393 слова, попробуйте одолеть. Громоздит ненужные аллитерации на манер Кокошко: «Пока шерочка тяжко дышит и душно шебуршится, тщась нащупать и вытащить, машерочка мягко мяучит и мысленно мелкому маячит». Намертво застревает на одном и том же слове, будто Гертруда Стайн: «Горелый котик, рваный котик, пыльный с ошейником тощий котик, пыльно-дымчатый котик, пятнистый котик».
Авторесса – тот еще эмпат, от души пичкает читателя словесным клейстером: белесым клейстером, безвкусным клейстером, липким клейстером, вязким клейстером со склизкими комками. Сначала вы подавитесь кратким курсом иврита: «тат-алюф», «буша-вэ-хирпа», «тембель», «бат-зона», «гдуд», «кцина» и прочий лашон а-кодеш. Немного погодя вы поперхнетесь загадками: кто такие Дани Тамарчик, Йонатан Кирш и Яся Артельман – люди или звери. Чтобы докопаться до отгадки, придется вырыть полсотни окопов полного профиля – отсюда и до отбоя. Потом в горле застрянет сепелявая и кафтавая фечь пефсонажей. Юлечка Борисовна, я ж вам уважаю, так через почему мне весь ваш халоймес… извиняюсь, артхаус? Что я с вас имею, кроме беременной головы?
Лебн, не делайте с меня антисемита – я через вам уже такой!

Говорят, на литпроцессе в Москве начались погромы редакции Шубиной - очередная буря в стакане воды - с ниспровержением кумиров и пр. пр. ерундой. На самом деле, редакция Шубиной для русской литературы - не больше, чем сифилитический шанкр, симптом заболевания. Да, он отвратительно выглядит и сочится гноем, но настоящая опасность кроется - читайте французов конца ХIX века, если уж жизни не знаете - в маленькой и невидимой человеку бактерии Treponema pallidum. В нашем случае я бы назвал её "конформизм". И если урод, с искривленным лицом, весь в сыпи и гное, для вас опасности не представляет - вы, элементарно, не подойдете - то чистенький, гладенький, здоровый с виду человек вполне может заразить вас тем, что и сделает вас таким же печальным зрелищем. Опасны не разложившиеся персонажи вроде Шубиной с её карликами вроде Тани-суточных. Опасны те, кто выглядят еще нормальными. Литературный критик, который поставил себе целью "продвинуть" свою книгу, и пишет только о тех, кто в состоянии быть ему полезен и обслужить в ответ ("эстет"Чанцев, например, обслуживший недавно ужас Рубанова, что мне напоминает мучения Петровского при Симоньян, но жить-то надо, так что на первую сыпь нужно наложить пудру и идти в общество, заражать других:). Или благообразный и милейший эстет, который читает лекции о том, как надо кушать ножом и вилкой, а сам орудует вилкой правой рукой, подгребая хавку левой прямо на тарелке, чтоб схарчить больше и быстрее. Ну, вроде как критик Бавильский, который выдвинул на критическую премию некоего Штыпеля, а жена Штыпеля некая Галина выдвинула за это Бавильского - ах, как страшно жить в коррупционной Рашке! - и который даже слушает оперу и пишет философические эссе... Конформизм это сифилис современного литературного процесса РФ. Молодые литераторы, берегите честь смолоду. Сегодня ты удовлетворил физиологическую нужду по-быстрому, не думая, а уже завтра на тебе высыпала сыпь и, самое страшное, это уже навсегда.
https://zen.yandex.ru/media/id/5c6c117e8ce89400ae5b618b/reiting-jenihov-i-nevest-v-russkoi-literature-5ec400cbc12a6a6addf57069

Длинный список номинации «Современная русская проза» премии «Ясная Поляна» в 2020 году:


1. Аверина Мария. Контур человека: мир под столом. – М.: Эксмо, 2020.

2. Аксёнов Василий. Малая Пречистая. – Спб.: Лимбус Пресс, 2019.

3. Аствацатуров Андрей. Не кормите и не трогайте пеликанов. – М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019.

4. Беляков Сергей. Весна народов: русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой. – М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019.

5. Букша Ксения. Чуров и Чурбанов. – М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2020.

6. Власов Петр, Власова Ольга. Московская стена. – М.: Эксмо, 2019.

7. Гладких Татьяна. Птичка Божия. – Хабаровск: Журнал «Дальний Восток», №5, 2019.

8. Готлиб Майрон. Возвращение. – Спб.: Симпозиум, 2020.

9. Долгопят Елена. Чужая жизнь. – М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019.

10. Елизаров Михаил. Земля. – М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2020.

11. Ермакова Анастасия. Окна с видом на МКАД. – М: У Никитских ворот, 2019.

12. Замшев Максим. Концертмейстер. – Спб: Азбука-Аттикус, 2020.

13. Захаров Дмитрий. Средняя Эдда. – М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019.

14. Зубарева Вера. Ангел на ветке. – М.: Эксмо, 2018.

15. Ибрагимов Канта. Стигал. – М: У Никитских ворот, 2015.

16. Идиатуллин Шамиль. Бывшая Ленина. – М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019.

17. Иличевский Александр. Чертеж Ньютона. – М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2020.

18. Кибиров Тимур. Генерал и его семья. – М.: Индивидуум, 2020.

19. Ковалев-Случевский Константин. Николай Чудотворец. Санта Клаус и Русский Бог: Хожение в Житие. – М.: Молодая гвардия, 2019.

20. Макушинский Алексей. Предместья мысли. Философическая прогулка. – М.: Эксмо, 2020.

21. Месяц Вадим. Дядя Джо. Роман с Бродским. – М.: Русский Гулливер, 2020.

22. Некрасова Евгения. Сестромам. О тех, кто будет маяться. – М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019.

23. Новоселова Татьяна. Живы будем – не умрем (по страницам жизни уральской крестьянки). – М.: Никея, 2020.

24. Обух Арина. Муха имени Штиглица. – М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019.

25. Плетнева Татьяна. Пункт третий. – М.: Время, 2020.

26. Попов Михаил. Лопухи и лебеда. Современные записки. – М.: Издательство журнала «Москва», 2019.

27. Прилепин Захар. Некоторые не попадут в ад. – М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019.

28. Пустовая Валерия. Ода радости. – М.: Эксмо, 2019.

29. Рубина Дина. Трилогия «Наполеонов обоз». – М.: Эксмо, 2018, 2019, 2019.

30. Салуцкий Анатолий. Немой набат. – М.: Вече, 2019.

31. Синицкая София. Сияние «жеможаха». – Спб.: Лимбус Пресс, 2020.

32. Стахов Дмитрий. Крысиный король. – М.: ArsisBooks, 2019.

33. Стесин Александр. Африканская книга. – М.: Новое литературное обозрение, 2020.

34. Уткин Антон. Вила Мандалина. – М.: ArsisBooks, 2019.

35. Филипенко Саша. Возвращение в Острог. – М.: Время, 2019.

36. Хафизов Олег. Дуэлист. – М.: Журнал «Новый мир», № 12, 2019.

37. Хохрина Татьяна. Дом общей свободы. – М.: Арт Волхонка, 2020.

38. Христофоров Александр. Политическое животное. – М.: Флюид ФриФлай, 2020.

39. Чижов Евгений. Собиратель рая. – М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019.

>>33723

>Аверина Мария. Контур человека: мир под столом

Биография зумера, который выиграл миллион рублей в розыгрыше одного из крупных пабликов и отправился в ОАЭ. Там его завербовала спецслужба Лиги арабских государств.

>Аствацатуров Андрей. Не кормите и не трогайте пеликанов

Аствацатуров читает лекции в Калининградском областном университете. На одном из занятий ему приглянулась хорошенькая студентка. Однажды после окончания занятий он приглашает ее прогуляться по местному парку. Во время прогулки они обнаруживают сбежавшего из зоопарка пеликана. На одной из его лап виднеется пластиковое кольцо, к которому прикреплен бумажный сверток. Что в нем?

>Власов Петр, Власова Ольга. Московская стена

Василий Сергеевич Власов (дед Петра Власова) - выдающийся архитектор. В 1935 году Сталин поручил ему проект Нового Кремля. Так назывался некий футуристический проект, который должен был до неузнаваемости преобразить центр Москвы. Не успев приступить к работе над проектом, Василий Сергеевич внезапно исчезает на три года. Жена и дети не могут отыскать его, по месту трудоустройства Василия Сергеевича тоже нет ответа. "Пропал без вести". В какой-то момент архитектор объявляется, но никому так и не рассказывает, что именно он делал все эти три года. Его внук Петр спустя более 80 лет обнаруживает мемуары Василия Сергеевича.

>Готлиб Майрон. Возвращение

Араб-парикмахер из Сан-Франциско, русский еврей из Филадельфии, прогрессивный мормон из Юты, калифорнийский стартапер-индус. Что их объединяет? Любовь к музыке Snoop Dogg. Все четверо едут на концерт своего кумира на фестиваль, который проводится всего раз в два года в далекой пустынной местности где-то в Калифорнии. Место мероприятия разглашается в самый последний момент. Герои едут туда на арендованной машине. В какой-то момент у них заканчивается топливо и они оказываются одни посреди дикой природы.

>Елизаров Михаил. Земля

Лариса Вячеславовна работает учительницей в муниципальной школе. Каждое лето она едет в свою родную деревню к родителям. Детом в деревне хорошо и приятно, но Ларису смущают события, происходящие там последние четыре года. Там объявился некий человек, который назвал себя волхвом и организовал в деревне культ, основанный на поклонении земле. Землепоклонников немного, всего 20 человек на 500 жителей деревни, но их ритуалы и привычки внушают ужас всем остальным жителям.

>Захаров Дмитрий. Средняя Эдда

Антон из Верхней Пышмы заинтересовался скандинавской культурой после прохождения игры Skyrim. Он работает курьером в службе доставки и копит на путешествие в Норвегию. В свободное время ходит заниматься в тренажерный зал. В местной библиотеке Антон обнаруживает роскошное издание исландских саг и с того момента, как он приносит его домой, в его жизни начинают происходить странные, если не сказать необыкновенные, вещи.

>Месяц Вадим. Дядя Джо. Роман с Бродским

"Альтернативная" биография Бродского. Что если Бродский родился бы в 1994 году в Российской Федерации?

Фонд Михаила Прохорова объявил длинный список литературной премии «НОС» сезона 2020 года. В него вошли:

Шамшад Абдуллаев. Другой юг. М.: Носорог, 2020;
Ольга Алленова. Форпост. Беслан и его заложники. М.: Индивидуум, 2019;
Полина Барскова. Седьмая щелочь: тексты и судьбы блокадных поэтов. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2020;
Мария Бурас. Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников. М.: Индивидуум, 2019;
Сергей Вересков. Шесть дней. М.: Эксмо, 2020;
Кристина Гептинг. Сестренка. М.: Эксмо, 2019;
Андрей Гоголев. Свидетельство. Ижевск: Шелест, 2019;
Алла Горбунова. Конец света, моя любовь. М.: Новое литературное обозрение, 2020;
Надя Делаланд. Рассказы пьяного просода. М.: Стеклограф, 2020;
Федор Деревянкин. Смерти нет. Краткая история неофициального военного поиска в России. М.: Common Place, 2020;
Рагим Джафаров. Сато. СПб.: Издательско-Торговый Дом «Скифия», 2020;
Алексей Дьячков. Хани, БАМ. М.: Живёт и работает, 2019;
Татьяна Дьячков. Земля случайных чисел. М.: АСТ, 2019;
Николай Кононов. Гимны. СПб.: Т8 Издательские технологии, 2020;
Лера Манович. Рыба плывет. М.: Русский Гулливер, 2020;
Евгения Некрасова. Сестромам. О тех, кто будет маяться. М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2019;
Валерия Пустовая. Ода радости. М.: Эксмо, 2019;
Виталий Терлецкий. Собакистан. СПб: Терлецки Комикс, 2019;
Саша Филипенко. Возвращение в Острог. М.: Время, 2020;
Микита Франко. Дни нашей жизни. М.: Popcorn Books, 2020.
Жюри премии этого года возглавит филолог Константин Богданов, помимо него в состав войдут литературный критик Галина Юзефович, журналист и редактор Егор Михайлов, куратор международных проектов музея-усадьбы Л. Н. Толстого «Ясная Поляна» Юлия Вронская, режиссер Борис Павлович. В качестве экспертов в этом сезоне выступят поэт, переводчик и критик Лев Оборин, филолог Николай Подосокорский и переводчица Агнешка Любомира Пиотровска. Главная особенность процесса присуждения премии — в его открытости: члены жюри должны отстаивать свой выбор в ходе публичных дебатов.